– Ну, вот и всё, – устало сказал Ездра, проводив глазами бегущее воинство и усаживаясь на пустой ящик от патронов. – Конец, – добавил он, обозрев поле битвы.

Иона, сплёвывая горечь изжоги, подошёл, взял его за плечо, заставляя подняться.

– Уходить надо, – сказал он, кивнув на подползающее газовое облако.

Ездра равнодушно поднялся, и они побрели, выходя из-под ветра, в сторону женских корпусов. За ними шёл, пятясь, прикрывая спину главнокомандующего, Виннету с окровавленной саблей. С той стороны хлопнул выстрел. Виннету дёрнулся, приняв на грудь несколько граммов смерти, но даже и не думал повалиться, тем самым вынуждая врага сделать ещё выстрел. И ещё. Стреляли почему-то именно в Виннету – а ни в Ездру, ни в Иону не целили. Видать, глубоко обидел кого-то индеец во время рукопашной, и мститель никак не хотел простить ему этой обиды. И дал четвёртый выстрел. Но ещё с минуту не могло дойти до буйной головушки Виннету, что он убит, и краснокожий продолжал отступать, шатаясь, как пьяный, но держа наготове саблю. А потом вдруг стукнуло ему в голову: «Да я ж, кажись, убит, ёж твою…» и повалился безбашенный индеец красной своею мордою в грязь. И тут же снежная пыль деловито принялась покрывать его спину в подпалённой фуфайке, словно заранее приготовленным саваном.

Иона с Ездрой затерялись меж женских корпусов, уходя от всё расширяющегося газового облака. Когда повернули к водонапорной башне, навстречу им шагнул из-за угла давешний Вильгельм Телль. Это была Кундри. На плече у неё висела снайперская винтовка с перемотанным ветошью прикладом. Кровавая ссадина на щеке.

– Надо уходить за территорию, – сказала она.

– Кто бы не знал, – меланхолично отозвался Ездра. – Ясное дело, что надо. Только – как?

– Через канализацию, конечно, – сказала амазонка, поправляя винтовку. – Я проведу.

Ни Ездра, ни Иона не задавались вопросом, какая может быть в санатории канализация и почему она должна вести непременно за территорию, послушно пошагали за Кундри.

Обогнув корпус №3, забирая всё время в сторону от ветра, она повела их к продмедскладу, где всё так же торчал «Уазик» и толклись возле него трое белохалатников. Так вот почему рванули они туда сразу в начале боевых действий! Значит, не суматохой и не желанием предотвратить грабёж спирта объяснялась эта странная экспедиция.

Когда они вышли на финишную прямую, белохалатники схватились было за оружие, но предупредительный выстрел снайперки отбил у них всякое желание сопротивляться, тем более, что тройка отдыхающих была готова к боестолкновению и держала стволы наготове, а им понадобилось бы перевести автоматы из-за спины в боевое положение. Чёрт ведь знает, дадут нападающие им время на это – скорей всего, нет.

Подойдя, белохалатников разоружили.

– Зря вы это, – сказал один из них – худенький сморчок, метр с кепкой – окулист, который всегда так смешно подпрыгивал, стоя у своей таблицы с указкой и тыча ею в буквы, и сердился, если называли неправильно. – Останемся без спирта – не будет инъекций.

– Ну, этой-то я и без спирта инъекцию могу сделать, – похабно ухмыльнулся хамовитый санитар Ермолаев, подразумевая Кундри. – И шприц у меня всегда наготове.

Та, ни слова не говоря, небрежно двинула его прикладом как раз в этот самый шприц, так что Ермолаев сложился пополам и спешно присел на корточки, краснея лицом и натужно матерясь. Окулист осуждающе покачал головой, причём осуждение его явно относилось к санитару.

– Что вы намерены делать? – спросил он у Ездры.

– Для начала я отстрелю задницу каждому, кто будет бежать слишком медленно, – ответила вместо Ездры Кундри.

– Куда бежать? – не понял окулист.

– К своим, – бросила та, поднимая винтовку.

Два раза объяснять не пришлось: окулист и за ним другой санитар рванули в сторону админкорпуса. Подбитый Ермолаев тоже быстро пришёл в себя и показал всю прыть, на какую только был способен после пережитой травмы. Проводив их взглядом, Кундри пошла вдоль склада, завернула за пристройку-холодильник. Там, всеми забытый (а может, никому и не известный) ржавел канализационный люк.

Из громкоговорителя полилась, растекаясь над территорией, примешиваясь к падающему снегу, традиционная рахманиновская прелюдия.

– Победу празднуют, – криво ухмыльнулся Ездра. – Радуются, это, ироды. – И Кундри: – Это где ж ты, деваха, так пулять научилась?

– Где учили, там и научилась, – скупо улыбнулась Кундри.

Ездра покивал головой, пробурчал что-то.

Стали корячиться поднять крышку. Когда подняли, пахнуло из тёмной глубины таким смрадом, что головы у всех троих закружились, а Кундри едва не вывернуло тут же.

– Сто́ит ли? – задумчиво произнёс Иона, заглядывая в вонючий мрак. Голос его провалился в глухую бездну и растаял в ней – сошёл с ума, задохнулся, умер от десятилетиями копившихся в ней газов.

– Другой дороги нет, – сказала Кундри, опустилась на край люка, свесила ноги во тьму. И штаны на ней сразу стали волглыми от поднимавшихся снизу удушливых испарений.

И хорошо, что не успели они спуститься в эту клоаку, потому что наверняка и сгинули бы в ней, и никто бы даже не узнал, где похоронены их белые кости. Так что можно сказать, что спасли их белохалатники, явившиеся на крыше склада, от верной смерти. Но не всех спасли, потому что когда заорали белые с крыши, Кундри, словно только этого и ждала, оттолкнулась от края люка и ухнула в вонючую тьму колодца. Только её и видели.