Их вывели на улицу, где снежная крупа опять сменилась дождём. Обойдя админкорпус, повернули к медкорпусу, к тому, крайнему, у самого склада, в котором, говорят, располагались физиокабинеты до того, как под них построили новое здание. Потом, вроде, прежний корпус забросили и использовали под старую медтехнику. Но ходили и слухи, будто там устроили что-то вроде публичного дома для медперсонала и водили туда из женского корпуса тех, что по-податливей и готовы за укол хмари, стакан спирта с настоящим бифштексом и послабление режима наплевать на свою бабскую честь.

Иона подставил дождю лицо, шёл задрав голову, рискуя завалиться в грязь. Ездра ухмылялся каким-то своим мыслям, шагая рядом. Под стволами автоматов, оказывается, все чувства и мысли становятся обострённей, чётче, ясней – вот что открыл для себя Иона. Он смотрел в серое небо, нависавшее так низко, что можно было разглядеть каждую нитку в полотне застилавших его туч, и думал о том, что в предвидении смерти даже такое невзрачное хмурое зрелище вдруг стало удивительно притягательным, уютным, невообразимо прекрасным.

– Что, Иона, с белым светом прощаешься? – хмыкнул главврач не без издёвки. – Свет нынче не очень белый для такого случая, вот беда.

И тут откуда-то хлестнул выстрел. Главный как шёл, так и повалился, не пикнув, не дёрнувшись напоследок. Вот же неплохой был врач, душевный, а пошёл против народа – и валялся теперь в грязи, и в дыре на его затылке клокотала кровь.

Охранники задёргались, заметались, пытаясь определить, откуда пришла за главным смерть. Пока пытались, ударил ещё один выстрел. Оставшийся в живых санитар метнулся под укрытие ближайшего корпуса, пуляя со всей дури по сторонам.

Иона с Ездрой не стали дожидаться, пока белохалатники переполашатся, повыбегают из корпусов и начнут искать неведомого стрелка – бросились к продмедскладу.

– Стоять! – крикнул ополоумевший санитар и наверняка хотел дать вслед очередь, но не дал. Пуля, прилетевшая по его душу, ударила прямо в глаз, как белку, чтобы шкурку не попортить, и, проделав в мозгах аккуратный тоннель, вынесла половину затылка. Поползли из тесноты черепа в грязь красные червячки.

Теперь Иона и Ездра увидели, как по крыше склада быстрой тенью скользнула к пожарной лестнице Кундри.

Когда забежали за корпус, она уже ждала их, стоя у канализационного люка, грязная, как сто чертей и воняющая, как десяток выгребных ям.

– Ну, это, и благоухаешь ты, – пропыхтел запыхавшийся Ездра.

– Скоро и ты так будешь, – отозвалась Кундри и, не теряя времени, кивнула на люк: – Лезьте.

Первые пару минут сознание мутилось, хотелось тут же упасть и сдохнуть, чтобы не вдыхать удушающий смрад. К горлу подступала тошнота, и вырвало бы обязательно, если бы было чем. Кундри, нырнувшая в люк следом, не торопила – она уже прошла через этот первый момент адаптации и понимала состояние мужиков. Но всё же нетерпеливо переминалась с ноги на ногу в зловонном иле.

– На месте не стойте, – бросила она спутникам. – Перетаптывайтесь хотя бы, а то затянет.

Как ни муторно было, они послушались и, зажимая носы, принялись топтаться в чавкающем месиве. И правда, оно затягивало ступни, как болото, и выдернуть ногу с каждой секундой неподвижности становилось трудней.

– Ну, всё, пошли, – бросила Кундри, – пока граната не прилетела.

Не успели сделать и десяти шагов в вонючей тьме коллектора, низко пригибаясь, чтобы не ссадить затылки о бетон трубы, как сзади послышалось непонятное движение, звук приземлившегося тела, хлюпанье жижи под ногами. Потом захрипел кто-то, забулькал, исходя рвотой.

Кундри шедшая впереди, с прибором ночного видения на голове повернулась, подняла снайперку.

– Эй, ты кто? – бросила она неизвестному, скорчившемуся в слабом столбе света под люком. Ответом ей были выворачивающие душу звуки блюющего горла.

– Если не отзовёшься на счёт пять – стреляю, – предупредила Кундри.

– …ждите… я… это… си… лог… – И снова: «уа!… буэ!..»

Голос был женский.

Больше всего Кундри хотелось выстрелить в нежданную незваную попутчицу и припустить, насколько это возможно, бегом, пока не добежали до люка белохалатники. Но половая солидарность, очевидная беспомощность, безоружность и неопасность несчастной остановили её. В конце концов, это могла быть беглянка из женского корпуса или из наряда по кухне. Во всяком случае, на женщине не было белого халата, а была простая незатейливая куртёшка.

– Ладно, бог с ней, – сказала Кундри, опуская винтовку. И скомандовала: – Ходу, мужики, ходу!

Мужики, мало-мальски отдышавшиеся и пообвыкшиеся с вонью, последовали за Кундри.

– Постойте, – крикнула им вдогонку незнакомка. – Я с вами.

И, увязая на каждом шагу, кое-как двинулась следом.

– Дождёмся, – сказал Ездра.

– Зачем она нам? – возразила Кундри.

– Нам без надобности, – отозвался Ездра с недовольством. – Она – себе нужная. И богу, наверно, тоже, раз он её сохраняет.

– Я не бог, – буркнула Кундри. – Мне-то она на кой сдалась?

– А если на ней жучок какой-нибудь? – предположил Иона. – Чтобы отследить нас.

– Не было у них, это, времени такое замутить, – уверенно сказал Ездра. – Ждём.

Кундри, которая по праву считала себя главной как минимум на этом отрезке пути неодобрительно прищёлкнула языком. Остановившись на секунду, решила всё-таки показать норов и снова двинулась вперёд, бросив: «Догоните, в общем».

– Ты кто? – спросил Ездра, когда женщина кое-как дошлёпала до них и остановилась, тяжело переводя дыхание.

– Психолог, – выдавила она.

– Психолог? – изумился Ездра. – Это что за зверь такой? Что-то мы тебя сроду не видели. И не слыхивали даже про такое чудо.

– Вы и Самого сроду не видели, – ответила женщина.

– Теперь уже видели, – возразил Иона.

Она ничего не сказала, только многозначительно и криво усмехнулась, но в темноте они этого увидеть не могли.

– А зачем вы с нами? – спросил Иона.

– Мне прямо здесь рассказывать? – съязвила женщина.

– Это верно, – хмыкнул Ездра. – Идём.