Порядок следования теперь поменяли. Впереди по-прежнему шла Кундри. За ней Ездра. Потом Чиполлино. За ним психологиня. Иона завершал колонну.

О Тухлой пади ходили самые жуткие слухи. Но только теперь Иона задумался: а откуда они брались? Ведь никто из отдыхающих никогда в пади не бывал и быть не мог. Наверное, все эти байки-страшилки сочинялись персоналом, чтобы поменьше было среди контингента желающих сделать ноги.

Холодало, и мокрый снег постепенно опять перешёл в колючую твёрдую перловку, которая шуршала по фуфайке и терзала лицо – от её бесчисленных уколов непрерывно хотелось чесаться. Откуда-то, вслед за медленным ветром, наползал туман. Зловоние усиливалось.

Иона наблюдал маячившую впереди спину психолога в голубой болоньевой куртке и…

Стоп! – подумал он. – А разве ещё час назад эта куртка была не коричневой?

Он напряг память, пытаясь вернуться назад, к тому моменту, когда впервые увидел эту розу Шарона, но память рвалась и расползалась, как мокрая промокашка, как ветошь наподобие той, что покрывала приклад снайперки, небрежно заброшенной сейчас Кундри на плечо. Память рвалась в лоскуты, сложить которые обратно в правильную картину никак не получалось. Вместо этого вдруг медленной рыбой в омуте сознания проплыли тусклые строки:

Ему вдруг стало по-настоящему страшно. И тошно. Он и сам не мог бы конкретизировать и объяснить свой страх. Может быть, пугала явно ощутимая нереальность происходящего. А быть может, страшило то, что всё происходящее действительно способно оказаться реальностью?

Иона прибавил шагу, поравнялся с женщиной.

– Послушайте, – вполголоса сказал он, поближе к её уху. – Послушайте, если правда всё, что вы говорили… Скажите, кто мы на самом деле? Я имею в виду, существуем мы в реальной жизни или нет?

– Да, конечно, те, кто не фантомы, они вполне реальны, – тоже вполголоса отозвалась психолог, с трудом переводя дыхание, морщась и судорожно сглатывая, словно из последних сил сдерживая рвоту.

– Но почему именно мы? Я имею ввиду, почему именно нас он видит во сне? Значит, мы с ним были знакомы в реальной жизни?

– Трудно сказать. Скорей всего, да. Вполне возможно, что в реальности вы его брат, коллега… ученик. Кундри может быть фантомом, образом его строгой матери из детства, например. Ездра… Ну, он тоже кто-нибудь из знакомых.

– Ничего не понимаю. Но где тогда наши… ну, как это сформулировать…

– Где ваши тела? – подсказала она. – Не знаю. Быть может, кто-то из вас сейчас лежит в коме, кто-то просто спит, кто-то при смерти… Я не знаю. Думаю, главное, чтобы ваше сознание было как-нибудь отключено. По большому счёту явление сна ещё совершенно не изучено, поэтому я не могу утверждать определённо. Я читала, что бывали случаи… в общем, даже находясь в сознании, человек может быть вовлечён в чужое сновидение.

– Чёрт… Если там я лежу при смерти, то… лучше бы мне и не возвращаться, пожалуй… Нет, я не могу поверить.

– Понимаю. Понимаю, поверить в это трудно. Но вы попробуйте вспомнить.

– Что?

– Себя. Ну, детство своё, например. Или то, что было с вами до санатория. Как вы попали сюда. Вообще, себя, как личность.

– Я помню, но… но иногда…

– Иногда вы не можете отличить, какие ваши воспоминания относятся к реальности, а какие – ко сну, да? Или к непонятным психическим сбоям.

– Ну да, примерно.

Она понимающе кивнула:

– В том-то и дело.

– Нет, я не верю вам! – с неожиданной злостью выпалил Иона и тут же бросил взгляд на идущих впереди. Но никто, кажется, не услышал, а Чиполлино если и услышал, то всё равно ничего не понял. – Нет, не верю, – приглушая голос, продолжал Иона. – При нашей встрече Сам намекал, что мы все тут на психотропах. Если это правда, то перебои в памяти вполне понятны, ведь так? И запутать нас проще простого, и лапши на уши навешать? А что там в ваших ампулах, знаете? Конечно, знаете: там те же самые нейролептики. Только не очень ловко всё это придумано, совсем уж на идиотов рассчитано, это вам Кундри правильно заметила. Что-то здесь Сам не додумал. Но что за эксперимент вы над нами проводили? И зачем?

– Не говорите ерунды, – сказала психолог. – Можете мне верить, можете не верить – дело ваше. Моё дело показать вам истинное положение вещей, но заставить вас верить я не могу. К тому же… к тому же наверняка не все действующие лица этого сна – аватары. Вот я разговариваю с вами и не могу быть уверенной, что вы настоящий, а не фантом. И не могу быть уверенной, что вы – не он сам, что вы не Спящий.

– Ха! – Иона засмеялся. – А в себе вы уверены?

Она бросила на него странный косой взгляд, но ничего не ответила.

– А вот если ввести вашу эту сыворотку фантому, что с ним будет?

– Фантому?.. – психологиня растерялась. – Не знаю. Да какая разница…

– Ничего-то вы не знаете… Ну, хорошо, ладно, пусть всё так, но объясните, почему вы уверены, что Спящий – один из нас?

Она пожала плечами.

– Ну, это как раз совсем просто, неужели сами не догадались? Потому что сон не может раздвоиться. Понимаете? Нет? Ну вот, вы сейчас находитесь здесь и не можете знать, что происходит, например, в санатории, так? Сюжет сна не может ветвиться, понимаете? Нельзя видеть во сне место, в котором тебя нет. Во сне, как и в жизни, строго действует закон единства времени и места, и спящий всегда видит только ту реальность, в которой находится сам. И поэтому реально только то, что спящий видит в данный момент. Если бы он, Спящий, остался в санатории, вы были бы мертвы, не дойдя до Топи. Понимаете теперь, почему невозможен был побег из санатория? Как только персонаж покидает сцену сна, он умирает – выпадает из реальности сновидения, перестаёт сниться Спящему и больше не существует.

– Понимаю. То есть, если мы снимся ему и он нас видит, значит он здесь. А санаторий… получается, что его уже нет и все там мертвы? То есть, там нет ничего и никого?

– Наверняка, – кивнула она. – Он перестал их видеть, и они… исчезли. Сновидение не существует само по себе, это всего лишь спонтанная функция мозга. Нет уже ни тех людей, ни санатория, ни места, где он стоял.

– Угу. Но в эту вашу схему не укладывается одно обстоятельство…

– Чиполлино? – подхватила она. – Да, я уже подумала об этом. Он мог следовать за нами от самого санатория. Спящий видел его, а мы – нет.

Иона замолчал. Да, эта женщина не похожа была на… не похоже было, что она дурит ему мозги – слишком уж всё продумано и слишком неправдоподобно, чтобы не быть правдой. Совсем не похоже на экспромт, на байку, которая сочиняется по ходу пьесы. И она весьма не глупа, очевидно, – схватывает на лету. Но бога ради, как можно поверить в тот бред, который она несёт!

– Вы поможете мне? – спросила она, почти прижимаясь к Ионе и понизив голос едва не до шёпота.

– В чём? – напрягся Иона.

– Поможете мне справиться с этой женщиной?

– С Кундри?!

– Тише! Да. Она очень опасна. Из-за неё могут погибнуть все.

– Нет. Бред какой. Вы хотите, чтобы я помог вам убить Кундри?.. А потом – Ездру, да? Он ведь тоже жутко опасен. А уж про Чиполлино я и не говорю – это сам дьявол. Ну а потом вы как-нибудь справитесь со мной, да?..

– Убить?! Господи… Я не знаю, как убедить вас, как помочь вам поверить мне, – растерянно проговорила психолог. – Ну что же мне делать? – лицо её сморщилось, словно она сейчас заплачет.

Иона пытливо косился на неё, всматривался в каждое движение на её лице. Но он, в конце концов, не физиогномист, не психолог, не… Он… А, собственно, кто он?

– Я ведь тоже могу умереть, – сказала она тихо. – Точно так же, как и вы, если вы не фантом, конечно, но вы не фантом, я знаю. Так же как и вы, я ему снюсь сейчас, а моё тело лежит в клинике.

– В клинике? Какой клинике?

– Что?

– Вы сказали, что ваше тело лежит в клинике.

– Да?.. Не знаю. Это… Не знаю, почему я это сказала. Поймите… это сон, а во сне… во сне не всегда говоришь то, что думаешь…

– И не всегда думаешь, что́ говоришь?

– Да.

Вот-вот, именно, думал Иона, ты не учла одну вещь… Одну маленькую вещь. Всё у тебя выходит складно, всё продумано, за исключением одного. Ведь если мы ему снимся, значит мы – функция его мозга, мы – порождения его фантазии, а значит, и наши поступки, мысли, слова, желания – тоже. И то же самое – ты. Каждое твоё слово вложено в твои несуществующие уста Спящим. И то, что ты якобы «оттуда», и зачем ты здесь, ему тоже известно. И знает он то, что я сейчас думаю – ведь это он и думает за меня. И весь наш диалог выстроен его мозгом, от слова до слова. Бред, правда? Если только тебе поверить, выходит полный бред, абсолютно не совместимый ни с какой реальностью. Ну не глупо ли пытаться убедить в такой ерунде умственно полноценных людей? Или мы – не полноценные? Или… всё это какой-то эксперимент?

Говорить ничего этого вслух он не стал. Он и так, кажется, слишком разболтался с нею. Он только спросил:

– А что будет, если вы промахнётесь и введёте сыворотку спящему? Он проснётся, и мы умрём?

– Я не знаю, – пожала она плечами. – Вполне возможно.