– Ездра отошёл, – сказал Антипод. – Отправился вослед за Чипом.
– Ну, отошёл и отошёл, – пробубнил Тощий с деланным суровым равнодушием. – Видать же было, что у него без шансов.
– Камнями надо будет привалить, – Молчун указал глазами на серую простыню неба, на которой, словно брызги чёрной туши, рисовалась воронья стая.
– Сделаем, – кивнул Антипод. – Аккурат мавзолей выйдет.
Сделали. Мавзолей не мавзолей, но курган вышел добротный, вместительный, так что уложили в него всех, от Терминатора до Чипа.
Постояли молча, приняли по полсотне граммов, покурили.
Потом отошли к последнему раненому, доживающему свои недолгие, видать, остатние часы-минуты. Однако, впрочем, не их это дело – те самые часы и минуты считать. Временем Бог распорядится – это в его руках несуществующее будущее, минувшее настоящее и давно минувшее прошлое, а их дело – сам погибай, но товарища из беды выручай.
– Жив покуда, – пробубнил Тощий, присевший рядом с носилками, чтобы пощупать у лежащего на них пульс, приподнять веки над закатившимися зрачками. – Силён, – сказал он одобрительно. – А с виду не скажешь.
– Это да, – кивнул Дылда. – Если бы мне крышу так подрезало, я б давно сдох.
– Нет, Дылда, ты бы не сдох, – ввернул Тошнот. – У тебя башка деревянная.
– Хватит зубоскалить, – оборвал их Молчун. – Нашли время… Уходить надо.
– Куда уходить? – удивился Дылда. – А блок-пост как же?
– Да никак, – Молчун пожал плечами. – Сколько надо было, мы продержались. Имеем право теперь.
Замолчали, отрешённо поглядывая по сторонам, друг на друга, на курган, на серое небо. А занудный дождь моросил и моросил, окрашивая камни в чёрное. Просеивалась сквозь дождевые капли, как через сито, снежная крупа, напоминающая о скором первом снеге. Зябко потряхивало ледяным ветерком, что явился откуда-то из-за гор и теперь норовил забраться поближе к тёплым телам – погреться.
– Ну, уходим, так уходим, короче, – пожал плечами Антипод. – С тебя спросится, значит, тебе и решать, Молчун.
– А Самсон где? – спросил Тощий.
– Да поди всё дрыхнет, сурок, – зло усмехнулся Дылда. – Ладно хоть сипаев не проспал, а то бы я его своими руками кончил.
– Замри, кончатель, не сикати, – бросил Антипод. – Тебе не поспать двое суток, так уж поди и кончалка отвалилась бы, а Самсон – ничего, молодцом смотрит.
– Ладно, всё, кончаем трёп, – обрезал Молчун. – Дылда, буди Самсона. Уходить пора.
Первыми к носилкам встали Антипод и Тощий. Подняли и понесли, не заботясь плавностью хода – не до этого. Впереди ещё часы и часы марша, так что нужно беречь силы, а не тратить их на подлаживание шага под рельеф местности.
В последний раз оглядев растерзанный блок-пост, повернулись и пошли, больше уже не оглядываясь. Да и чего было оглядываться: таких блок-постов, этих временных приютов, «домов», «санаториев» было уже столько!.. и будет ещё столько же, если не больше. А может и меньше, много меньше. Ну, это кому как повезёт опять же…
У носилок менялись каждые полчаса, чтобы не выматываться понапрасну, не оттягивать руки до дрожи, потому что кто его знает, в какую из грядущих минут потребуется держать в этих руках калаш. Медленно проползали мимо минуты, за ними кое-как волоклись часы, вставала впереди беспросветная замуть из дождяной мороси, блёклой крупы и серой дымки.
Когда уже наползли с запада сумерки, они остановились, опустили носилки на асфальт у трамвайной остановки.
Образовался рядом гражданин в синем пиджаке на одной пуговице, прервал суетливый шаг свой, наклонился над лежащим, заглядывая в лицо.
– Что с ним? – спросил он конторским бюрократическим голоском. – Товарищу плохо? Или… пьяный, поди?
– Ты проходи, мужик, не толпись тут, – мрачно отозвался Молчун.
Гражданин в синем пиджаке нервно дёрнул головой, смерил Молчуна пролетарофобским взглядом, проворчал что-то себе под нос, опасаясь, видимо, сказать такое громко, и посеменил прочь, зажимая подмышкой портфель.
Трезвоня, вывернул с Ганнушкина трамвай, раскачиваясь и скрипя подкатил к остановке. Высыпала из него шумная стайка пионеров-переростков, гомоня и не по возрасту аршинно матерясь, двинулась к кинотеатру «Октябрь» – сбежало, видать, с уроков славное будущее великой страны.
– Заносим, – бросил Молчун, когда иссяк скудный поток выходящих пассажиров.
Кряхтя, подняли и кое-как протащили носилки в холодные внутренности этого дребезжащего катафалка.
– Следующая – Кольцо, конечная, – прохрипел в динамиках голос вагоновожатого, которому давно, видать, всё осточертело. – Вкруговую не садимся, вагон пойдёт в депо.
– Вези уже, не балаболь, – пробормотал Тощий. – Какая там круговая…
В динамиках что-то обиженно щёлкнуло, потом загудело под полом, набирая обороты, потом, наконец, весь этот простылый катафалк, этот трамвай без права пересадки дёрнулся, заскрежетал, заскрипел и пополз к конечной.