Проходная

Маша Капустина завернула за угол и уже видела родную проходную, когда кто–то из рассветного полумрака схватил её за руку.

«Насильник!» — затрепетала девушка и громко вскрикнула.

К счастью, рядом оказался электрик Сошко из цеха ЦПС — человек не робкого десятка и не безнадёжный в плане физических данных. Подскочив к насильнику, он ловко уложил его на асфальт удачным ударом кулака в подбородок.

Насильник попытался подняться — видимо, намереваясь оказать сопротивление. Увидев это, к электрику на помощь поспешил вальцовщик Смирнов и, прежде чем насильник успел что–либо предпринять, нанёс ему рассчитанный удар ногой по копчику.

Насильник, которому стоило бы присмиреть и позволить сопроводить себя в органы дознания и следствия, пытался подняться и что–то кричал.

— Да я за Машку любому башку снесу! — вскричал сварщик Гаврилов, выяснив у электрика Сошко, в чём дело. Не отвечая за себя, он набросился на злодея и несколько раз ударил его куда ни попадя, но кулаки у сварщика были железные, так что насильник выиграл от неприцельности ударов не много.

— Достали они, правда, — возмущался присоединившийся к ним стропальщик Одинцов, когда узнал, кого задержали. — У меня Натаху уже три раза охмурить пытались, — и он в ярости отвесил насильнику пару тяжёлых пощёчин.

Следом до насильника дотянулся ногой проходивший мимо механик Рылеев. Новая жена вот уже второй день запрещала ему курить, так что настроение у механика было гнусное и он не мог сдержать гнева в отношении любого насилия над личностью.

Явившийся откуда–то мастер сортопрокатного цеха Дудка меж тем пристроился к насильнику сбоку и методично бил его по почкам, приговаривая «Я вас, жидов козломордых, гнобил и гнобить буду!»

Батюшка отец Андрей, направлявшийся в заводскую часовню, остановился и некоторое время наблюдал за всем этим действом, размышляя, является наказание насильника богоугодным делом, или побоище следует пресечь словом пастыря и наложением на безвольное тело креста.

Между тем к группе присоединился слесарь Софронов из пятого цеха — известный забияка и скинхед, так что с этого момента у насильника не оставалось никаких шансов вырваться и убежать или оказать сколько–нибудь существенное сопротивление правосудию; а крановщица Редько с визгом издирала злостному насильнику щёки и таскала его за волосы, чем окончательно дезориентировала его.

Мелькала ряса отца Андрея, который обездвиживал насильника и лишал его воли к сопротивлению ударами ноги в пах, но точность попаданий оставляла желать лучшего, хотя в миру — давно, правда — сей пастырь был милиционером патрульно–постовой службы и должен бы иметь привычку.

Один из двух сантехников, проходивших мимо, на вызов по прорыву канализации, опознал в насильнике своего заимодавца, которому должен был тысячу до получки, и, преисполнившись праведным гневом, наносил злодею яростные удары разводным ключом по пяткам.

— Он ещё и брыкается, зараза! — лютовал крановщик Зазорин, хватая насильника за уши и бия его головой в лицо.

Если бы не заводской гудок, предупреждавший о начале трудовых будней, насильнику не удалось бы избежать немедленного наказания за свои гнусные посягательства.

После того как гудок призвал защитников девичьей чести к исполнению служебных обязанностей, насильник, повинуясь инстинкту, принялся отползать за угол — наверное, чтобы тихо скончаться в уединении, но сантехники и батюшка отец Андрей, которых призыв гудка ни к чему не обязывал, ещё некоторое время преследовали его — довольно, впрочем, долгое время, потому что насильнику удалось проползти две остановки.

Скрываясь от заслуженного наказания, он попытался скрыться в универсаме «Универсам», заполз в фойе и хотел было проползти в торговый зал, но кассирша Зоя вовремя пресекла его поползновения, крикнув: «Куда без тележки, гражданин? Без тележки нельзя. Возьмите тележку».

Насильник хотел было взять тележку, но в этот момент его настигли сантехники, и новые удары разводного ключа по пяткам лишили преступника воли к жизни. «Таки убили», — сказал он и отдал богу душу под напутственный пинок отца Андрея в пах.

Вид у бога, как показалось кассирше Зое, был немного растерян.

Яйца

Андрогина Сергеевна, уборщица из аптеки номер восемь была с яйцами. Именно поэтому она шла очень медленно и осторожно, широко расставляя ноги, чтобы, не дай бог, не растянуться в апрельской слякоти.

Навстречу ей двигался гражданин и читал центральную городскую газету, на первой полосе которой крупными буквами было набрано «Бог — есть!».

— Остеопорозно, сынок! — предупредила его уборщица, предвидя угрозу столкновения.

Гражданин с газетой не услышал уборщицу и продолжал быстро шагать вперёд. Тогда Андрогина Сергеевна метнулась от него в сторону и при этом попалась под ноги двум сантехникам, которые бежали из универсама на остановку, торопясь на прорыв канализации, с которого звонили уже ещё два раза. На полном ходу работники трубы и унитаза не смогли уйти от столкновения и наскочили прямо на уборщицу.

— Ах вы гниды! — вскричала та, уронив ячейку с яйцами.

Сантехники, однако, даже не остановились, потому что к остановке как раз подходил трамвай номер четырнадцать, и по лицу вагоновожатой было видно, что она просчитывает момент, в который нужно будет закрыть двери, чтобы вовремя не пустить в вагон сантехников. Вагоновожатую звали Люба, её бывший муж был сантехником, а потому она хорошо знала и закономерно ненавидела эту породу мужчин.

Между тем, напуганный уборщицей гражданин с газетой неосторожно выскочил на привокзальную площадь и едва не попал под машину, в которой ехал генерал ракетных войск Тарасов и разговаривал по телефону с майором Гудеевым, заступившим на дежурство по охране воздушных рубежей родины. Водитель — молодой младший лейтенантик — занервничал, не справился с управлением, и генеральскую машину вынесло на трамвайные пути, после чего она тут же и заглохла. Взлетела над площадью стая перепуганных происшествием голубей.

Водитель безуспешно пытался завести машину, недобрым словом поминая гражданина с газетой, а генерал продолжал разговаривать по телефону. И тут прямо на них вывернул стремительный трамвай четырнадцатый номер, уходящий от погони обманутых вагоновожатой Любой сантехников. Ровно в ту же секунду машина, словно почувствовав недоброе, наконец завелась.

— Жми–и–и! — закричал генерал, хватая водителя за плечо и пуча глаза на приближающийся вагон.

— Есть! — отвечал майор Гудеев на том конце джи–пи–эр–эс, и с радостной мыслью «Наконец–то!» до упора вдавил в пульт красную кнопку.

Вспорхнула над землёй шустрая стайка ракет с ядерными боеголовками и на крыльях возмездия понеслась в сторону потенциального противника.

К счастью, пролетая над городом, она столкнулась со стаей голубей, имеющей численное превосходство; навигационные системы ракет были выведены из строя, и воинственные боеголовки попадали где–то в поле, за речкой Жменькой.

Так была предотвращена третья мировая война. Ну так известное же дело: голубь — птица мира.

Бог Фёдор Петрович

Накануне, в четверг, сразу после завтрака, Фёдор Петрович стал богом. Он не мог бы объяснить, как это произошло, потому что случилось всё внезапно, непредсказуемо и без всяких на то оснований. Сам Фёдор Петрович в бога никогда не верил, ни о чём подобном не помышлял, и вообще, на производстве, где работал вот уже четверть века токарем, характеризовался сугубо положительно.

Супруга его, Мария Адольфовна, узнав о казусе, приключившемся с мужем, собрала вещи и ушла к механику Рылееву. Впрочем, она давно об этом втайне помышляла, но не находила удобного случая.

Механик Рылеев, надо сказать, оказался мужчиной безответственным, деспотичным и к супружеской жизни с Марией Адольфовной совершенно неподготовленным — он даже бросить курить в туалете был не готов, так что на четвёртом месяце супружеской жизни она покинула и его. Помыкалась бедная, помыкалась по съёмным квартирам да и ушла в монастырь.

Сын Фёдора Петровича, Николай Фёдорович, памятуя об участи сыновей божьих — как правило, незавидной — и не желая себе такой же, немедленно уволился с работы, сменил фамилию и теперь живёт с женой Варварой в городе Ужгороде.

Фёдор Петрович, враз оказавшись в одиночестве, здраво рассудил, что одиночество — это вообще удел всякого бога, а потому не стал предпринимать никаких мер к восстановлению своего семейного благополоучия.

На следующий день центральная городская газета вышла с броским заголовком во всю ширину страницы: «Бог — есть!» Зачастили по улицам юродивые и калики перехожие (в одном, говорят, признали даже инженера Куреева — человека независимых и атеистических взглядов), в церквах стало непродохнуть от скопления народа, по улицам ходили крестные ходы с плакатами «С нами бог!», разносились в предпасхальных воздухах благодатные песнопения.

Бог Фёдор Петрович не стал увольняться с завода и совмещал свою основную профессиональную деятельность с общественной работой в качестве бога, которая, как и всякая общестенная работа, дохода не приносила, а утомляла так, что не дай бог, но зато доставляла массу удовольствия.

Особенно полюбилось Фёдору Петровичу работать с молитвами верующих. Самые жаркие и настойчивые молитвы он заносил в блокнотик и обязательно исполнял. В тот день у него была только одна такая горячая молитва — некто Любовь Почекаева обращалась к нему с просьбой, чтобы сегодня не было никаких аварий на подстанциях, и электроэнергия в городе не отключалась ни на минуту. Фёдор Петрович с удивлением внёс эту молитву в блокнотик и с удовлетворением исполнил.

А вот с душами ему работать пока не доводилось. И когда в универсаме «Универсам» насильник, а на деле — плотник Костя Ноев, отдал ему свою душу, Фёдор Петрович растерялся, потому как не знал, что с ней делать, ибо это был первый случай в его практике. Он хотел зайти в торговый зал и положить её на полку, но его остановила кассирша Зоя, закричав: «Куда без тележки, гражданин? Без тележки нельзя. Возьмите тележку». Тележка богу Фёдору Петровичу была без надобности, поэтому он, пораздумав, вложил душу обратно в плотника Ноева и отправился домой, выпить пивка.

Потоп

Вагоновожатая Люба смотрела в зеркало заднего вида на сантехников и беспощадно улыбалась. Она из принципа не останавливалась ни на одной остановке, но и сантехники из принципа и чувства долга не могли остановиться ни на одной остановке, потому что понимали, что от того, как быстро они прибудут на место прорыва канализации зависят жизни людей. Поэтому они бежали за трамваем с яростной решимостью успеть.

Люба на максимальной скорости промчалась до кольца и, не сбрасывая темпа, понеслась обратно, моля бога, чтобы электричество не сломалось. Сантехники не отставали, с ужасом представляя себе дикую канализацию, чьи повадки они так хорошо знали. Выйдя из повиновения человеку, эта стихия могла запросто уничтожить жизнь на Земле.

Потоп начался, когда Люба Почекаева вела трамвай на четвёртый круг, а пассажиры, которым давно прискучило делать ставки на сантехников — догонят–не догонят, мирно спали.

Очень быстро канализация затопила рыночную площадь, автостоянку, гаражный кооператив и универсам «Универсам». Потом она добралась до пригорода, смыла частный сектор и устремилась пожирать окружающее пространство, как биомасса из фантастического фильма ужасов.

Вскоре речка Жменька вышла из берегов и залила близлежащие поля, отчего едва не произошла экологическая катастрофа, потому что ядерные боеголовки ушли под воду и их смыло в канализацию. Люди гибли пачками. Они взывали к богу, но бог Фёдор Петрович спал и не слышал их мольбы, потому что с пивком у него вышел перебор.

К счастью, влюблённый в Машу Капустину плотник Ноев построил из ящиков, собранных возле универсама «Универсам», ковчег и всех спас, чем раз и навсегда заслужил любовь благодарной Маши Капустиной.

Люди, напуганные потопом, разуверились в боге. Слава богу, что Фёдор Петрович не рассчитался с завода, а то ведь, как известно, бог существует только до тех пор, пока в него кто–нибудь верит; и сидел бы он сейчас без дела — не бог, не токарь. А так он по–прежнему токарит на заводе металлоконструкций и лишь иногда, в шутку, выточит из какой–нибудь болванки Адама да Еву.

А город с тех пор стал режимным из–за спящих в канализации ядерных боеголовок.