В следующую минуту рвотные спазмы заставили его опуститься на колени, и он тут же опорожнил желудок.

    Якоба Скуле, или кто это был, кое-как удалось втиснуть в шкаф, потому что мужчиной он оказался отнюдь не худосочным, довольно плотного телосложения. Впрочем, может быть, так казалось оттого, что тело уже опухло, раздувшийся живот натянул пиджак так, что пуговицы на нём вот-вот готовы были с треском отлететь, а шея выпирала из воротника сухими багровыми складками. Опухшее, посеревшее лицо свесилось на грудь, а изо рта у трупа торчала чёрная пластмассовая флейта, вбитая ему в горло в момент убийства или после. Через канал инструмента последней музыкой уходящей жизни истекала из раненого горла кровь, и теперь она насохла чёрными пятнами на белой рубахе под пиджаком и серо-зелёном, тоже какого-то трупного цвета, галстуке. Зеленели на губах следы посмертной рвоты. Валялся на бедре трупа выломанный ударом флейты зуб.

    Эриксон долго не мог определить, при помощи чего был убит Скуле (или кто это был на самом деле), потому что следов ни ножевых, ни других ранений заметно не было, но, присмотревшись, заметил тонкую чёрную змейку истекавшей из пробитого виска крови. Может быть, этой же флейтой и был нанесён удар.

    «А та дорогая флейта осталась в спальне Линды, - вспомнил вдруг Эриксон. - Вот и хорошо».

    Он не мог бы сказать, чем это было хорошо. Мысли его метались, путались и замирали.

    Не меньше десятка мушиных особей, вспугнутые внезапным вторжением и потоком света, кружились вокруг, подобно его мыслям, и, постепенно успокаиваясь, возвращались на лицо трупа.

    Одна из них села Эриксону на губу. Он торопливо смахнул её, а потом долго тёр это место и плевался. Рука, которой он тёр подбородок, горела, исцарапанная щетиной.

    Забыв о неотступной тошноте, с яростью принялся охотиться на мерзких насекомых и ему удалось убить двух, но эти жужжащие твари были хитры и изворотливы, так что после десятиминутной возни у него получилось поймать ещё только одну.

    Он так и не спросил у Линды, что она делала в квартире Пратке, - подумал он, сплющивая голову мухи между пальцами. Впрочем, какая теперь разница. Резалась в карты, что же ещё.

    Кто-то постучал в дверь, не громко и даже осторожно.

    - Идите к дьяволу, - пробормотал Эриксон, шлёпая ладонью по дверце шкафа, где только что сидела глуповатого вида муха. Но как бы она ни была глупа, ей удалось в самый последний момент просочиться у Эриксона между пальцами и она, довольная, приземлилась на волосы трупа, рядом с одной из своих товарок.

    Стук повторился.

    «Надо огнемёт, - думал Эриксон. - Если бы имелся в хозяйстве аэрозольный баллон с каким-нибудь горючим средством, можно было бы использовать его в качестве оружия массового поражения».

    Ему хотелось всё же убить ту муху, что так посмеялась над ним, но прикоснуться к трупу рукой казалось немыслимым, поэтому он сел на пол и принялся стягивать туфлю. Однако, к тому времени, как ему удалось вооружиться и привести себя в боевую готовность, муха уже улизнула и смешалась с десятком других, так что определить её в куче этих крылатых созданий было решительно невозможно. В ярости Эриксон шлёпнул подошвой другую, усевшуюся поблизости на стенку шкафа. Некоторое время с удовлетворением рассматривал оставшееся от насекомого мокрое место. Ещё через минуту оборвалась другая мушиная жизнь.

    В дверь снова постучали. Возможно, они слышали хлопки подошвы, а может быть, им просто нетерпелось покончить со своим делом - поскорей довести его до палаты в сумасшедшем доме или до тюремной камеры. Ну-ну... вы ещё не знаете, кто такой Якоб Эриксон... Что?.. При чём тут Якоб?!

    «Осторожно, Витлав Эриксон, - строго обратился он к себе, на минуту отвлекшись от охоты, - осторожно, ты, кажется, слишком близко к сердцу принимаешь происходящее... Труп? Ну и что - труп? Труп ещё ничего не доказывает. Ведь не ты убил этого человека, не ты, и им не удастся подставить тебя. Нет никаких улик, никаких доказательств, ничего у них нет. А чтобы окончательно избавить себя от обвинений, надо убрать отсюда труп. Выбросить его ночью в окно, или... А лучше всего - подбросить его! Тому же Габриэлю Клоппеншульцу, драному философу. Или этой мымре Бернике. То-то рожа у неё вытянется. Да она так завернёт свою трясущуюся голову на плечо, что вывихнет шею!»

    Эта внезапная идея, а особенно выражение лица Бернике, которая привиделась ему совершенно отчётливо и живо, так насмешили Эриксона, что он, навалившись на шкаф, некоторое время смеялся в рукав и рисовал в воображении нелепый красочный диалог, который произойдёт между мадам Бернике и Бегемотихой.

    Вволю насмеявшись, закрыл створки шкафа и отправился на кухню. Поставил на огонь чайник и принялся рыться в поисках кофе. Но ни одного пакетика больше не нашлось, так что ему пришлось довольствоваться чаем.

    Горячий крепкий чай немного оживил его, развеял удушливое уныние, в которое погрузилась было его душа.

    Интересно, кто из этих людей убил Якоба Скуле? Ну или не Якоба Скуле, а кого-то другого... Стоп! Так Якоб Скуле его и убил же! Своей флейтой. Ах ты ж, чёрт побери, как же он раньше не додумался! Ведь всё же ясно как день и схема преступления проста до невозможности. Конечно, Якоб Скуле - настоящий Якоб Скуле - состоит в этой шайке, он и является убийцей неизвестного. И чтобы отвести его от ответственности перед законом, банда решила найти на стороне какого-нибудь простофилю, загипнотизировать его, опоить или накачать наркотиками и представить дело так, будто он и есть Якоб Скуле, и что, якобы, это он, а не настоящий Скуле, убил того человека в шкафу. А настоящий Скуле быстренько поменяет свою идиотскую фамилию на более благозвучную и станет себе жить-поживать, в то время как Эриксон будет гнить в тюрьме или однажды ночью повесится на шнуре электропроводки в палате психиатрической клиники.

    Твари! Ах вы же твари!

    И ведь всё просто до гениальности! Для кого другого такой план мог бы оказаться невыполнимым, но для мастака Клоппеншульца, да при содействии целой банды - раз плюнуть.

    «Но ты-то как быстро раскис! - укорил он себя. - Нет, правда, я и не думал, что меня так легко сломать. Чёрт... Человеческая психика - очень тонкая штука, оказывается, и никак не зависит от физической силы, социального статуса или величины заработка».

    Ну что ж, теперь, когда ему всё ясно, когда их план очевиден, а исполнители известны наперечёт, ему остаётся только собраться и начать сопротивление, начать залихватскую драку не на жизнь, а на смерть, показать им, где раки зимуют. Хорошо бы найти настоящего Якоба Скуле, но... Стоп! Да ведь настоящим Якобом Скуле может быть любой из шайки, тот же Пратке, прикинувшийся идиотом, или сам Клоппеншульц, который, разумеется, на деле совсем не инвалид, а инвалидное кресло нужно ему как собаке пятая нога. А скорей всего, Якоб Скуле - это так называемый Мартин Кёль. Конечно, чёртов учитель не смог удержаться от того, чтобы не полюбоваться своей любимой флейтой, не завести о ней разговор. Да, да, да, точно. Вот теперь всё окончательно было ясно, Эриксон даже кулаком стукнул по столу от очевидности вывода.

    «Хельга, Хельга! - обратились его мысли в следующий момент к жене. - Где ты, Хельга? Твой возлюбленный муж стал пленником этого мрачного затхлого дома и борется в одиночку с бандой преступников-психопатов, из последних сил пытаясь вернуться к тебе».

    А что, собственно, он делает для своего возвращения? Да ничего!

    «Ты раскис, - с яростным сарказмом обратился он к себе, - ты трахнулся с какой-то грязной проституткой, а теперь сидишь тут, на кухне не твоей квартиры, в этом доме сумасшедших, и пьёшь чай из чужой грязной кружки, а из гостиной несёт смрадом разлагающегося трупа, который на тебя хотят повесить. И ты не делаешь ничего. Тебя будто всё устраивает. Чёртов слизняк!»

    Словно подстёгнутый этой речью, Эриксон быстро поднялся и вышел в прихожую. Минуту постоял у двери, прислушиваясь, потом открыл её и вышел на площадку. Не глядя на Йохана, стал спускаться по лестнице...

    - Осторожно, - сказал над ним чей-то голос. - У него, кажется, разбита голова.

    - Бедняга. Он прям-таки притягивает к себе несчастья, - это, кажется, голос прачки, мадам Рё.

    - Да уж, это точно, ваша правда, - а это - Бегемотиха.

    - Да он просто чокнутый, - насмешливый голос Йохана.

    В затылке тупо саднило, голову разрывала тупая, всеобъемлющая и нескончаемая боль.

    - Что со мной? - произнёс Эриксон, и, как ни тихо он это сказал, голова тут же отозвалась новым взрывом боли.

    - Фру Винардсон, несите ключи от его квартиры, - это Бернике, откуда-то справа.

    - Да вы посмотрите у него в кармане, чем бегать зря, - Йохан.

    Проклятье! Вся банда в сборе. Куча свидетелей собрана для момента обнаружения трупа, не так ли, Скуле-Клоппеншульц? Сейчас они откроют дверь, внесут Эриксона в квартиру и в один голос начнут ахать и возмущаться вонью. А потом шустрый Йохан или пытливая маразматичка Бернике подойдёт к шкафу и откроет створки.

    Нет! Чёрта с два!

    - Я сам, - сказал он, открывая глаза.

    Он так и лежал на лестнице. Вокруг стояли Бернике, Йохан, Рё и Винардсон. Чуть дальше прижался к перилам старый Пратке и косил на Эриксона безумным взглядом.

    Инженер, кряхтя и постанывая от боли, сел на ступеньке.

    - Нет уж, давайте-ка мы донесём вас, - взялась распоряжаться мадам Бернике. - Магда, берите его под мышку, поднимайте. Йохан, не стой столбом, помоги фру Винардсон. Макс... впрочем, нет, иди к себе, Макс. Я кому сказала! Мадам Рё, помогайте...

    Бегемотиха могла бы легко поднять его и одна, как уже делала это в тот вечер, но прачка и Йохан засуетились рядом, подхватывая Эриксона под руку.

    - Оставьте! - выдавил он, почти перейдя на крик и невольно закрывая глаза от лопнушей в мозгу лампочки боли. - Не надо... я сам. Я должен идти... У меня урок.

    - Урок? - мадам Бернике положила подбородок на плечо, искоса глядя на него. - И вы пойдёте на него?

    - Да.

    - В таком виде? Мятый, небритый, в одной рубахе и... с этим ужасным запахом?

    Кажется, она была права. На улице его сразу схватят и отправят в сумасшедший дом.

    - Что со мной случилось? - спросил он, глядя на фру Винардсон. - Почему я лежал здесь? Я, вроде начал...

    - Мусор, - не дослушала Бегемотиха. - Макс выносил мусор и... вот, - она указала на банановую кожуру, валявшуюся ступенькой ниже.

    - Уберите её уже, Магда, - раздражённо произнесла мадам Бернике, - пока кто-нибудь ещё не сломал себе шею.

    Консьержка зло глянула на Пратке, подняла кожуру, сунула безумцу в карман.

    - Я не позволю! - взвизгнул старик, отступая. Но кожура так и осталась в его кармане.

    Мусор... Мусор жильцы выносили во двор, через чёрный ход. Эриксон мог бы выйти через него совершенно незамеченным, Бегемотиха ничего бы не почуяла, нужно только шагать тихонько, на цыпочках. Но если тащить на себе труп, то тихонько не получится. Да и вонь будет стоять такая, что она непременно переполошится...

    Между тем его повернули и повели к двери в эту проклятую квартиру, где ждал в шкафу своего часа ещё не скелет, но уже труп.

    - Подождите, - простонал он, вяло сопротивляясь. - Мне нужно идти. Я должен. Я сам.

    - Ничего, ничего, господин Скуле, - бормотала коньсержка. - Сейчас уложим вас в кровать, отлежитесь, потом пойдёте помоетесь, побреетесь и будете как новенький.

    - Нет, - упирался Эриксон. - Нет, я не пойду домой. Пустите, я сам, вы не должны ко мне входить.

    Не слушая, они дотащили его до двери. Бегемотиха бесцеремонно залезла к нему в карман и достала связку ключей.

    - Что вы делаете! - преодолевая гул в голове, вскричал Эриксон. - Как вы смеете!

    - Я не позволю! - вторил ему Макс Пратке. - Никому не позволю!

    - Иди домой, Макс, - прикрикнула на него Бернике. - Пойдём, я отведу тебя.

    Она взяла старика за руку, потащила к его квартире. Тут же тихонько исчезла Мередит Рё - метнулась по лестнице вверх, к себе, пока домовладелица не видела её, увлечённая борьбой с упиравшимся Пратке. Кажется, прачка и мысли не допускала войти в вертеп Якоба Скуле, где он может вольготно избивать её и даже убить.

    - Я не пойду к нему, - Йохан отпустил руку Эриксона. - У него там воняет хуже чем в сортире.

    - Иди пока внизу посиди вместо меня, - велела ему Винардсон.

    Не слушая возражений Эриксона, она подобрала нужный ключ, открыла дверь и, легко преодолевая своей массой его вялое сопротивление, втащила инженера в прихожую.

    - Ф-фу-у! - скривилась, закрыв за собой дверь. - Что же вы тут делали-то? Игунак?

    - Что? - уставился на неё Эриксон.

    Она не ответила, усадила его на табурет в кухне и пошла в гостиную.

    - Хоть бы окно открыл, - услышал он её ворчание.

    Рванулся с места и вошёл следом за Бегемотихой в гостиную.

    - Что ж так смердит-то? - морщилась она, распахивая окно. Повернулась, озирая комнату. - Где собака зарыта, Якоб? - спросила с усмешкой.

    «Дверь она специально не закрыла, - подумал он. - Чтобы на её зов могли пожаловать остальные и засвидетельствовать обнаружение трупа».

    Он вернулся на кухню, открыл ящик стола, взял первый попавшийся нож. В прихожей закрыл дверь на замок. Прошёл обратно в гостиную.

    Магда Винардсон стояла у раскрытого шкафа и, подбоченившись, смотрела на труп. Носились вокруг неё растревоженные мухи.

    - Так-так-так, - пробормотала она, оглянувшись. - Натворил ты, голубчик, делов.

    Эриксон, держа нож наизготовку, сделал шаг к ней.

    - Ты это брось, Якоб, - спокойно предупредила она. - Я тебя в окно выброшу. Забыл, как прошлый раз мы с тобой возились?

    Не отвечая, он сделал ещё шаг.

    Бегемотиха быстро отступила, схватила банкетку, легко подняла, замахнулась.

    - Ну, давай, подходи, - усмехнулась она.

    Эриксон остановился. Дело приняло неожиданный поворот, к которому он не был готов. Вряд ли эта гром-баба остановится перед тем, чтобы проломить ему банкеткой голову. Нож был бы плохим подспорьем.

    - Ну?.. - консьержка вызывающе кивнула ему. - Что, Якоб? Может, лучше подумаем, как быть теперь?

    Эриксон выронил нож, опустился на пол, обхватил голову руками и заплакал.

    - Я не убивал, - причитал он. - Ничего у вас не выйдет. Я не убивал.

    Магда Винардсон опустила банкетку, уселась на неё, задумчиво глядя на инженера.

    - То-то я не помню, чтобы он уходил, - сказала она. - Думала, может отвлеклась пока, поссать вышла или чайку заварить, он и ушёл. Когда ты один вышел, ещё думаю себе, а где же тот? А он - вот он где... Не усмотрела Магда, не усмотрела...

    - Я не убивал, - причитал Эриксон. - Будь вы прокляты! Я не сдамся. У вас на меня ничего нет.

    - Что ж теперь делать-то? - вздохнула Бегемотиха, не обращая на него внимания. - Я ж ей обещала... Не усмотрела вот...

    - Ничего у вас не выйдет, - сказал Эриксон, убирая руки от лица, глядя на фру Винардсон. - Понятно?

    - Понятно, понятно, - отмахнулась консьержка. - Вот что... Надо будет его вынести ночью... Только - куда?

    - Что вы имеете в виду? - опешил Эриксон от неожиданности.

    - Что имею, то и введу, как говорил в таких случаях один мой кабальеро, - усмехнулась Бегемотиха. - Жмурика, говорю, убрать надо куда-то. Ночью унести подальше, на Фюлькевейен, что ли, там редко кто ходит, а по ночам - хоть глаз коли. И колодцы есть, можно в колодец бросить.

    - Вы это серьёзно? - не верил Эриксон.

    - Да уж какие тут шутки нынче, - вздохнула консьержка, с грустью глядя на него. - Наделал ты делов, дурья твоя башка, ну наделал...

    - Я не убивал, - замотал головой Эриксон.

    - Ты вот что, - она хлопнула ладонями по коленям, поднялась, - ты сейчас ложись и спи. Окно ещё в спальне открой тоже. До ночи спи. А я буду, если что, говорить, что ты ушёл и не возвращался пока. Лишь бы полиция не прикатила, у них на тебя, похоже, что-то есть, или чуют просто... Ну а ночью мы его утащим. Будет всё шито-крыто... Ох, господи, во что же я лезу-то!

    Бегемотиха покачала головой, пошла к выходу.

    Когда проходила мимо, сидящий на полу Эриксон схватил брошенный нож, одним рывком поднялся, вцепился в рукав её кофты, потянул, поворачивая Бегемотиху лицом к себе. Но не успел он взмахнуть ножом, как она мощным толчком в грудь отбросила его. Роняя своё оружие, он ударился затылком о стену, сполз по ней на пол.

    - Дурак! - с досадой выпалила Винардсон. - Вот же дурак-то. Я тебе сказала, не дрыгайся. Спать иди.

    И ушла в прихожую. Через минуту Эриксон услышал, как с громким стуком закрылась за ней дверь.