В полутемном вестибюле облисполкома было прохладно. И деятели областного масштаба, владельцы стеклянных табличек на дверях, проходя мимо гардеробщика, завистливо вздыхали: их светлые, солнцеобильные кабинеты в эти жаркие дни превращались из рабочих комнат в филиалы парильного отделения.
Юрий Можаев никогда не имел личного кабинета, выходящего окнами на юг (точно так же, как кабинета, выходящего окнами на остальные стороны света), и поэтому не мог в достаточной мере оценить рабочие условия гардеробщика. Свернув в коридор, Можаев зашагал к лифту. Из висящего в вестибюле указателя он выяснил, что Облпромкожсоюз базируется на третьем этаже.
Возле лифта, на деревянном диванчике, дремал старичок.
Заслышав шаги, он приоткрыл один глаз.
— Здравствуйте, папаша, — сказал Юрий, — а лифт, как я вижу, приказал долго стоять?
— Да! — оживился старичок и легко соскочил с диванчика. — Стоит как вкопанный! Механизм с характером! А тебе, сынок многоуважаемый, куда надо-то?
— Облпромкожсоюз, — как заклинание, проговорил Юрий.
— И такой у нас есть, — весело сказал лифтер, видимо соскучившийся по разговору. — Это тебе, значит, надо сначала в Областной совет промысловой кооперации попасть. А уж там и до Кожсоюза ногой подать. Отсюда, от меня то-есть, тебе надо итти по коридору до развилки. Прямо пойдешь — в Облторф попадешь. Налево пойдешь — в Котлонадзор придешь, а направо пойдешь — до лестницы дойдешь… А как до нее доберешься, так и вверх полезай, на третий этаж. А там опять три коридора. Налево пойдешь…
— Спасибо, папаша, — улыбнулся Юрий, — все ясно, местную географию я уже усвоил.
— Эх, молодость! — забираясь на диванчик, мечтательно сказал лифтер. — Им лишний коридор пройти ничего не стоит. Ведь наверняка не туда попадет.
…На двери, перед которой стоял Юрий, были привинчены две стеклянные пластины:
ОБЛПРОМДРЕВСОЮЗ
Председатель президиума
ОБЛПРОМКОЖСОЮЗ
Председатель президиума
Можаев вошел в приемную. Вдоль стен небольшого зала стояли самые разнокалиберные скамейки. Здесь были и тяжелые, монументальные (на таких парятся в банях), и легкие, портативные (для интимных бесед в саду), и низенькие спортивные скамейки-таксы, и скамейки-сороконожки непонятного назначения. И на каждой — трафаретик: «Руками не трогать, не садиться и не ложиться — экспонат». Видимо, облкооперация готовилась к выставке.
Неэкспонатных сидений в приемной не было, и человек двадцать посетителей слонялись по комнате, как неприкаянные грешники.
По обе стороны дверей, как мраморные львы у старых усадеб, сидели секретарши. Миновать их было невозможно. На кожсоюзном фронте располагалась блондинка со строгим лицом. С древосоюзной стороны держала оборону девушка с шевелюрой чернобурки и великолепными белоснежными зубами. Она знала, что у нее красивые зубы, и была их рабой — ей приходилось все время улыбаться.
Девушка поймала взгляд Юрия, улыбнулась как можно шире и, скокетничав, спрятала лицо в большой букет анютиных глазок.
Юрий подошел к столу серьезной блондинки.
— Мне по поводу кожартелей. К кому обратиться за консультацией?
Женщина старательно писала что-то, и губы ее, видимо от удовольствия, были вытянуты. Не поднимая взгляда, она равнодушно ответила:
— Председатель президиума в отпуске. Начальник отдела кадров Иннокентий Петрович Поплавок никого не принимает. А без его разрешения я посторонним никаких справок не даю.
И она продолжала выписывать из раскрытой перед ней книги какие-то цифровые данные.
Юрий присмотрелся внимательнее и увидел, что книга кулинарная, а выписывает секретарь из нее рецепт хлебного кваса для окрошки. В кудрях блондинки виднелись кружочки конфетти: видимо, она пришла на работу прямо с карнавала. Бедная девушка! Не дали ей отдохнуть, и она вынуждена сгорать на работе.
Стены были щедро оснащены плакатами. Особенно много плакатов призывало к бдительности: «Покупатель и продавец, будьте взаимно бдительны!», «Не пей вина: в пьяном виде ты можешь обнять врага!»
В комнату вбежал молодой человек в голубых брюках.
— Тш-ш! — зашипел он подколодным змием и подкатился к столу блондинки из Кожсоюза. — Привет, Таточка Петровна! — расшаркался он перед серьезной секретаршей. — Привет Наточке Ивановне! — послал он воздушный поцелуй чернобурой девушке.
Та улыбнулась как только могла широко и, хихикнув, спрятала лицо в букет анютиных глазок.
А Таточка Петровна продолжала невозмутимо изучать поваренную книгу.
— Таточка Серьезновна! — сказал голубобрюкий. — Таточка Хмуровна, улыбнитесь хоть раз! Дайте мне папку отчетов ваших артелей за прошлый год и улыбнитесь! Берите пример с Наточки Улыбковны — она никогда не сердится!
— В левом шкафу, на первой полке, папка номер семь, — сказала блондинка, мельком взглянув на шустрого служащего, и снова нахмурилась.
Голубобрюкий молниеносно отыскал нужную папку, шлепнул ее о коленку, чтобы выбить пыль, и, сделав ручкой, понесся к двери.
— Наточка, — сказала блондинка, — а кто этот тип?
— Наверное, от Ивана Ивановича, — на всякий случай улыбнулась чернобурая секретарша. — А может быть, от Сигизмунда Моисеевича… Видно, наш сотрудник: и без пиджака и нас знает…
Услышав последние слова, Юрий встрепенулся, поспешно выбежал в коридор и сдал пиджак в гардероб.
Через минуту Юрий вбежал в комнату со скамейками. Скользя по паркету, подъехал к Таточке Серьезновне.
— Привет, Таточка Петровна! — сказал он бодро. — Вчера на карнавале вы были самой авантажной маской. Мне нужно спешно цифры выполнения плана за последний месяц.
— Для Ивана Ивановича? — сказала Таточка, не поднимая глаз. — Левый шкаф, первая полка, папка номер четырнадцать.
Юрий достал папку.
— А Иннокентий Петрович у себя? — спросил он.
— Никого не принимает, но попробуйте, — сказала Таточка.
…Иннокентий Поплавок был не то что толст, а несколько округл. На первый взгляд он казался составленным из шаров: на шарообразном туловище сидела глянцевитая, как биллиардный шар, голова. На голове шарик поменьше — нос. Двумя серыми мячиками казались большие вялые глаза. И помещался Поплавок на каком-то особом кресле, сиденье которого было сплетено из шнуров и провисало, как гамак — ни дать ни взять биллиардный шар, загнанный в лузу.
— Я приезжий, — сказал Юрий. — Прибыл в ваш город по специальному заданию. О причинах своего визита расскажу после. А пока объясните мне: те плакаты о бдительности, которые висят в соседней комнате, имеют к вам отношение? «Покупатель и продавец» и так далее?
— Имеют, — сказал Поплавок. — Мы же, более-менее, бдительные люди. Даже скорее более, чем менее. Вот, например, я не могу с вами дальше разговаривать до тех пор, пока вы не заполните анкетку… Простите, у нас такой порядок… Мало ли кто ко мне придет… Надо, более или менее, знать…
— Скорее более, чем менее, — вставил Юрий.
— Вот именно! Фамилия… Год рождения… Национальность… Образование… Все-таки сразу видно человека, какой он…
Когда Юрий заполнил все графы, Поплавок взял у него анкету, пробежал ее глазами и сказал:
— Та-ак, та-ак. Вот теперь мы можем разговаривать… Вас, значит, плакаты интересуют? Это же к выставке, экспонаты.
Поплавок обвел кабинет глазами. Вздохнул.
— Выставка нас угнетает. Будем показывать результаты работы. А пока из-за этих результатов работать нельзя.
Стол Иннокентия Петровича был завален самыми различными предметами: резиновыми подушками, гуттаперчевыми мальчиками, эмалированными кастрюльками. К шкафу кто-то привязал гроздь детских воздушных шариков разных расцветок. А на подоконнике валялся полусвернутый лист ватмана, видимо с диаграммой роста производства. Юрий прочел: «телеги крестьянские (в двухосном исчислении) — 465 %».
— Здесь и «Резинсоюз», и «Игрушсоюз», и союз «Посудотара» расположились. А наши изделия еще у кого-то в кабинете лежат — голова кругом идет… — и Поплавок озабоченно почесал затылок карандашом…
— А там, среди скамеек-экспонатов, нет ли у вас скамьи подсудимых? — спросил Юрий. — Может быть, она напомнила бы вашим сотрудникам, что не стоит давать папки с данными о выходе готовой продукции первому попавшемуся человеку. Boт я получил папку.
— Ай-ай! — воскликнул Поплавок. — Это ужасно! Вы меня пугаете, — и щечки-шарики задрожали. — И с вас даже не взяли расписку о неразглашении? — Потом он успокоился и сказал: — Впрочем, вы не жулик… Жулика я сразу вижу по анкете. Но расписку о неразглашении все-таки оставьте. Так спокойнее. Правильно написано на том плакате: покупатель и продавец, будьте взаимно бдительны! Я с вопросом бдительности, более или менее, знаком.
— Скорее менее, чем более, — заметил Юрий.
— Нет, более, чем менее… Тем более, что я от общества по распространению лекции о бдительности читаю.
— А ваши сотрудники на этих лекциях бывают?
— Более или менее, — вяло отозвался начальник отдела кадров Кожсоюза, очевидно не совсем понимая, что хочет от него этот энергичный молодой человек. — Чего вы волнуетесь? Вы же, насколько я понял, не из нашей системы? О чем хотите узнать конкретно?
Юрии рассказал о разговоре Поросенка с Чайником, который они с Мартыном вчера слышали в парке, на карнавале.
— Вы понимаете, что кроется за этим разговором? — спросил Юрий. — Это же преступление! В зашей системе работают жулики!
— А в вашей системе ни одного жулика уже нет? — спокойно сказал Поплавок. — Есть. Но ведь мы с вами не уголовный сыск? Более или менее, нет.
— Вы член партии? — спросил Юрий. — Да? Тогда вы не имеете права проходить мимо таких фактов. Под вашим носом совершаются уголовные махинации, а вы и не думаете разоблачать жуликов.
— Не читайте мне лекцию, дорогой! Я сам лекции читаю. Зайдите через недельку, я тут личные дела посмотрю, выясним.
— Это надо не в личных делах искать, а на месте.
— На каком месте? — переспросил Поплавок.
— На месте преступления, конечно, — запальчиво ответил Юрий. — Кто из ваших артелей выполнил план прошлого месяца на сто десять процентов? В какой артели работает Федя Белорыбицын?
— Этого я, пожалуй, точно не скажу. Списки в сейфе, а я не помню, куда ключ задевал… Два дня никак не найду. Приблизительно сказать могу. Более или менее.
— Лучше более… — высказал свое пожелание Можаев.
— Этот Федя в Кудеярове работает — то ли в «Ремешке», то ли в «Лакокоже». Пожалуй, даже более в «Ремешке».
— Так вот, значит, Поросенок и был из «Ремешка». Там и надо уголовников искать! — легко заключил Юрий, и ему самому понравились его сообразительность и оперативность.
Поплавок захихикал. Все составляющие его шары — большие и маленькие — пришли в движение. Казалось, ими кто-то жонглировал. Послышалось бульканье, и Юрий дважды огляделся, прежде чем понял, что это смеялся начальник отдела кадров Кожсоюза.
Иннокентий Петрович булькал все громче, словно должен вот-вот закипеть:
— Да разве можно так говорить? Буль… буль… Там, знаете, кто руководит? На кого напраслину возводите? На председателя лучшей артели! Да он рационализатор… буль… механизатор, инициатор — высокого качества личность. Вот, например, кто «Резинсоюзу» мысль подал радиоподушки делать? Он. Вот она, подушечка, — надувается, а в ней наушники: лежишь, а у тебя оркестр словно в ухе мурлычет. Душа-человек. Выпить, верно, буль… буль… любит. Я с ним борюсь в этом плане… Как лектор общества по распространению… А вообще это человек проверенный: анкета у него абсолютно чистая… И личное дело без единой кляксы…
— Я сам проверю, что за деятель ваш этот передовой председатель, — сказал Юрий. — По роду занятий я буду в Кудеярове и зайду в артель. Вот видите, не надо быть работником сыска, чтобы установить личность.
— Это скорее более, чем менее, — пробормотал Поплавок и почесал затылок карандашом. Тут только Можаев заметил, что похожая на биллиардный шар голова Поплавка в районе затылка исчерчена фиолетовыми полосами: карандаш, которым почесывал голову Поплавок, был химический.
— Я вот только не понял еще, — с ударением сказал Юрий, — к какой категории руководителей вы относитесь…
— Областного масштаба, — быстро вставил председатель.
— …лодырей по убеждению или разгильдяев по заблуждению?
И Можаев вышел из кабинета.
— У этого парня энергичные мозги, — сказал Иннокентий Петрович.
А в это время обладатель энергичных мозгов уже возвращал папку Таточке и говорил ей:
— Следующий раз не давайте документации кому попало. Вот вам влетит от начальства.
И тут впервые Таточка улыбнулась, а Наточка удивилась так, что забыла улыбнуться.
— Ей влететь не может: ведь Иннокентий Петрович родной брат Таточки Петровны! — пояснила Наточка. — Разве вы не знали? Тогда, значит, вы не местный, приезжий…
Юрий получил от гардеробщика-официанта пиджак и вышел на улицу.
— Ого, я опаздываю на съемку! — взглянув на часы, молвил он.
— Дорогой, — крикнул кто-то сверху, — вы захватили не ту папочку!
В окне второго этажа лоснился биллиардный шар.
— У меня на столе была папочка с более или менее закрытым материалом, а вы ее захватили, оставив свою, дорогой.
— Своей у меня не было, а ту папку я отдал вашей сестре, — сказал Юрий. — Я, очевидно, перепутал их — папочки одинаковые. Зря, зря вы не поставили на выставке той скамейки, о которой я вам говорил… Напомнила бы!
— Это, более или менее, правильно, — сказал Поплавок громким голосом, так что прохожие на улице подняли головы. — На всякий случай распоряжусь, чтобы все бумаги заперли в сейф и никому не давали.
— Вот это проявление бдительности! — обрадовался Юрий. — Расскажите-ка об этом на своей лекции… Тем более, что ключ от сейфа у вас, кажется, потерян!