— Уважаемый механик, можно вас на секундочку?
— Владимир Прохорович, уделите минуточку!
— Товарищ Калинкин, вы обещали сейчас подойти!
— Володя, будьте ласковы!..
— Браток! Сделай доброе дело!..
И главному механику станции автообслуживания Владимиру Калинкину, аккуратному молодому человеку с черными бачками, приходилось ежесекундно проявлять ласку, любезность и доброту. Его синий щегольской комбинезон мелькал то у бензозаправочной колонки, то возле склада запчастей, то на площадке для мойки машин.
Через калинкинские руки за день проходили сотни различных механизмов.
— Товарищ главный, — вкрадчиво обратился к Владимиру Прохоровичу какой-то испуганный автопутник в майке и крагах. — Видите ли, я только начинаю учиться водить автомобиль… И машина-то не моя, а одного приятеля…
Серенький «Москвич» печально глядел на дорогу одной фарой и несколько припадал на переднее правое колесо.
— В следующий раз берите машину не у друзей, а у врагов. И вообще не расстраивайтесь, с каждым бывает. Не могли разъехаться со столбом? Так? Вы налево — и он налево, вы направо — и он направо?
— Да! — радостно согласился путник в майке. — Значит, это типично? Вы меня вдохновляете!
— Буксиром обеспечу, — утешил потерпевшего Владимир Прохорович, — больше ничем помочь не могу!
Напевая «Выхожу один я на дорогу», Калинкин направился было к станции, но его остановили.
Возле механика стоял мужчина в ермолке. Он радостно жестикулировал, несколько раз раскрыл рот, но никаких звуков почему-то не производил.
— Что за пантомима? — удивился Калинкин.
— А у него сирена испортилась! — крикнул бензозаправщик. — Он двести километров гудел сам.
— Вы, товарищ, шагайте в медпункт, а я тем временем вашей сирене голос поставлю, — и Владимир Прохорович направился к онемевшей машине. Через минуту автомобиль уже обрадованно сигналил, поторапливая владельца.
— Рубль семьдесят в кассу! — сказал Калинкин вернувшемуся из медпункта шептуну. — Что сказала медицина?
— Прописали дышать паром, — прошипел пациент. — А где я его в дороге возьму?
— Отвинтите пробку радиатора и дышите сколько угодно!
С террасы, где на плетеных оттоманках отдыхали пассажиры, послышался восторженный дамский вопль.
Владимир Прохорович оглянулся. У бензоколонки остановился зеленый лимузин. Из него изящно выпрыгнул высокий мужчина в белом теннисном костюме. Несмотря на жару, его горло было старательно замотано шарфом: народный тенор Красовский берег голос.
Калинкин подошел к артисту, и друзья долго трясли друг другу руки. Владимир Прохорович с превосходством посмотрел на террасу. Старое знакомство со знаменитым тенором давало ему право на такой взгляд.
Красовский давно уже обзавелся личной машиной. А владельцы автомобилей всегда искали дружбы Калинкина. Если на других станциях даже мелкая поломка грозила крупной потерей времени, то у Владимира Прохоровича больше четверти часа никогда никто не задерживался. Опытные туристы предпочитали «дать крюк» в десяток километров, но починяться на «калинкинском перекрестке». В числе знакомых Владимира насчитывалось три академика, пять заслуженных артистов и один народный, восемь композиторов, два художника и девяносто семь писателей, из коих восемьдесят были драматургами. Вероятно, поэтому пешеходам, мечтающим о собственных машинах, Калинкин резонно советовал:
— Пишите драмы, пьесы сочиняйте!
— Опять на рыбалку, Семен Иванович? — любезно спросил Калинкин тенора. — Учтите, на Моржовом пруду вот уже две недели рыбы забастовку устроили — отказываются клевать. Знаменитый капитан китобойной флотилии Маломедведицын — серый «Москвич» № 14–51, зажигание пошаливает — за десять дней ни одного карася там не загарпунил! — А вы сверните в Горелово. Там такие места! Рыбий курорт! Уж кому знать, как не мне, — я там родился.
Вскоре тенор умчался к тихим гореловским заводям. Калинкин снова заметался среди машин.
— Уважаемый механик, окажите любезность!
— Дорогой, можно вас на секундочку?
— Товарищ главный! Вы обещали мне буксир. Если бы машина была моя, я бы подождал, но это автомобиль одного моего друга… — Новичок-водитель в крагах молитвенно сложил руки.
Калинкин усмехнулся.
— Вам куда нужно? Судя по номеру, вы из Крупчанска. А в ту сторону грузовиков еще не было. Да, наверно, в ваши ближайшие планы не входит встреча с другом? Он, может, человек вспыльчивый, нервный, и вам безопаснее ехать в другую сторону?
— Да, нервный… Лучше бы, конечно, в другую… и подальше, — уныло сказал горе-шофер.
— Вот идет самосвал, я вас к нему прицеплю. Впрочем, нет. Эти машины следуют в Электрострой. Они до Крупчанска не доходят.
К станции быстро приближалась машина, занимавшая по ширине больше половины шоссе. Странно было даже, как этому гиганту удавалось разминуться со встречным транспортом. На радиаторе грузовика блестела фигурка зубра… Из-за поворота показался второй автовеликан, за ним — третий.
— Товарищи, терпение, — предупредил Калинкин владельцев индивидуальных автомобилей. — Самосвалы я обслуживаю вне очереди. Будьте сознательны. Они едут на стройку.
Но, видимо, грузовики были в полном порядке и ни в ремонте, ни в заправке не нуждались. Слегка сбавив ход, они продефилировали мимо станции. Неожиданно последний из самосвалов свернул к кювету. Калинкин бросился к нему.
— В чем дело, браток?
— Да ни в чем, — улыбаясь, высунулся из окошка водитель. — Несу общественную нагрузку: от имени нашей бригады должен вынести благодарность некоему Калинкину… Он вчера нам здорово пособил: задержись мы на станции минут на тридцать — весь график бы полетел вверх тормашками…
— Как бы он сейчас не полетел из-за твоей задержки! — похлопав мотор по теплому боку, сказал Калинкин. — Спасибо на добром слове — езжай, не отставай от масс!
Самосвал приветственно просигналил и помчался догонять колонну. А Владимир, автоматически вытирая руки ветошью, смотрел ему вслед, пока не послышался вопль сирены: к автостанции лихо подкатило маршрутное такси «Красногорск — Кудеяров — Ялта». Из машины выпрыгнул блондин в огромных роговых очках и спортивной куртке. Он открыл заднюю дверцу и помог выйти сначала пожилой женщине в белом полотняном костюме, а затем стройной девушке со спортивным значком на лацкане костюма. Последним из машины вышел брюнет с трубкой в зубах. В руке он держал шляпу из рисовой соломки. Брюнет о чем-то пошептался со своим спутником, достал из кармана деньги, несколько раз пересчитал их, вздохнул и отдал водителю.
— Мама! Надя! — вскричал Владимир Калинкин детским голосом, но, уловив любознательные взгляды автообслуживаемых, с достоинством пошел навстречу Пелагее Терентьевне и девушке. — Прибыли согласно расписанию, — отметил главный механик меж двух поцелуев. — А о вас, товарищи операторы, мне звонили. Предупреждали о приезде!
Операторы и Владимир были представлены друг другу.
— Я вижу, вы уже переоделись для съемки, — весело сказал Юрий.
— Это вы про мой костюм? — польщенно молвил Владимир. — Имейте в виду: только плохие автомеханики щеголяют в замасленных спецовках. А я считаю себя хорошим. У меня богатая авто-мотобиография. Восемнадцать грамот, персональное «спасибо» министра, именной фотоаппарат.
— Ладно, ладно, — успокаивающе сказала Пелагея Терентьевна. — Все они о тебе знают: и что ты заслуженный механик и что ты похвастаться любишь. Теперь я, Вова, пойду в трою комнату, отдохну. Надежда, проводи меня!
Перекресток, где кудеяровская дорога впадает в новое шоссе, знаменит своим былинным дубом. Если верить клятвам директора местного краеведческого музея, это древнее древо (которое почему-то числится в списке памятников архитектуры) насчитывает от роду триста лет и тридцать три года.
В ветвях этого дуба слышен шопот веков. Если бы дерево могло рассказать о прожитых им годах!
Дуб начал здесь расти еще в древние рытвинно-ухабные времена, задолго до асфальтового периода. Двуколки исправников, губернаторские кареты, фуры переселенцев, рыдваны и дрожки — чего только не засасывала исконно-посконная дорожная грязь!
Сгинули губернаторы, исчезла вместе с ними вековая грязь. Лежит теперь от горизонта до горизонта новая дорога, отполированная миллионами автомобильных колес, умытая освежающими струями автополивальщиков.
Если раньше дорога шла от одного заштатного городишка к другому, то нынче, протянувшись, как стрела, она соединяет большие города с большими стройками. И мчатся по ней тяжело груженные машины — туда, где возникают новые каналы и гидростанции, где разливаются невиданные доселе моря.
И радуется старый дуб. И приветливо машет путникам своими мощными ветвями.
Операторам, расположившимся в тени исторического Дерева, весь перекресток был виден как на ладони.
Дуб стоял метрах в ста от автостанции, у поворота дороги. От шоссе его отгораживала кустарниковая изгородь. Здесь любили отдыхать автопутники. И поэтому от бензоколонки к историческому дереву была протоптана незарастающая тропа.
Сыто урча, от бензоколонки отваливали машины. Укрывшись от солнечных лучей под пятнистыми зонтами буфета, автотуристы заправлялись кефиром и сосисками. Официантка с вышитым на кофточке атомобильчиком курсировала между столиками и буфетной стойкой, похожей на кузов лимузина.
Среди разнокалиберных «ГАЗов», «МАЗов», «ЯЗов», «Побед», «Москвичей», «ЗИСов» и «ЗИМов», игриво насвистывая любимый романс, мелькал главный механик.
— Как мы его будем снимать? — озабоченно спросил Мартын.
— Как обычно, — отозвался Юрий, — сценарий Бомаршова, коррективы наши. Учти, Март! В твоем распоряжении не больше часа. Ты должен уже сегодня быть в Горелове.
— А, пожалуй, — пробормотал Мартын, — это все же хорошая у тебя завелась мысль — разъехаться. Экономия времени. Пока ты будешь снимать Николая Калинкина на Кожкомбинате и попутно вести следствие по делу Поросенка да Чайника, я займусь деревней… А приедешь ко мне — и мы закончим последние кадры: золотая свадьба, сияющие старики, съезд детей, семья в сборе.
— Есть практические предложения, товарищ Благуша, — сказал Юрий. — Давай делить пленку и подотчетные суммы.
— Подотчетные уже давно исчерпались, — вздохнул Мартын, — остались одни подзаложные, ломбардные. А вот что делать с пленкой? Ее явно не хватит.
— Надо экономить, авось дотянем.
…Пестрый фургончик с надписью «Фрукты», слабо пискнув тормозами, замер перед Калинкиным.
— Браток, — просительно крикнул шофер, — что-то мотор барахлит, а в чем дело — не разберусь. Помоги!
Владимир Прохорович вместе с водителем фруктовой машины полез в автомобильные внутренности.
— Гарный кадр! — встрепенулся Мартын и расчехлил аппарат. Очки Благуши вдохновенно сверкали.
— Пли! — скомандовал Юрий. — Но не увлекайся, экономь пленку.
Операторы бросились к тому месту, где стояла фруктовая машина.
Из фургончика, кряхтя и отдуваясь, выкатился шарообразный гражданин. На круглом туловище сидела глянцевитая, как биллиардный шар, голова.
Кого не встретить на большой дороге! — развел руками Юрий. — Вот гражданин Поплавок собственной персоной!
— Вы будьте, более или менее, настороже, — наказывал Поплавок кому-то в машине. — С незнакомыми в разговоры не вступайте и никого не берите в попутчики. Я позвоню по телефону и сейчас же вернусь.
Из кузова донеслось заверение:
— Я уловил вашу мысль… Бдительность на данном этапе для меня самое дорогое!
Услышав знакомые интонации, Юрий быстро подошел к фургону и заглянул внутрь. На узком сиденье, суча ногами, сидел человек с маленькой, похожей на гриф контрабаса головкой.
— Уже на новом месте? — спросил Юрий. — Не бойтесь со мной разговаривать, Умудренский. Мы с вами встречались на суше и на воде! Так вот где вы вынырнули!
— Промкооперация… хи-хи… для меня самое дорогое, — ерзая на сиденье, хихикнул Умудренский. Он держал в каждой руке по пучку удилищ и весь был опутан какими-то сетями. — С начальством мы сошлись страстями. Ездим вот… хи… хи… вместе на рыбную ловлю…
И Умудренский снова отчаянно заерзал.
— Что с вами? — удивился Юрий. — Что вы елозите?
— У меня во внутреннем кармане пакет с наживкой, — криво улыбнулся Умудренский, — он порвался, и кузнечики распрыгались. Я весь… хи-хи… в кузнечиках.
— Умудренский, с кем вы откровенничаете? — послышался обеспокоенный голос Поплавка. — A-а, товарищ Можаев! С вами, более или менее, можно… Вы из центра… Понимаете, я хотел позвонить в Красногорск, на работу. И не мог! Это, более или менее, безобразие! Даже скорее более, чем менее!
— А разве телефон не работает? — опросил Владимир Калинкин, опуская капот машины.
— Работать-то работает. Но все-таки вам, молодой человек, как должностному лицу, я должен поставить на вид, — начал Поплавок.
— А вы кто такой, что имеете право ставить мне на вид? — поразился Калинкин.
— Поплавок Иннокентий Петрович, русский, девятьсот одиннадцатый, да, нет, не состоял, не имею, служащий, начальник отдела кадров Облпромкожсоюза, — отдуваясь, пробормотал толстяк. — Телефон-то расположен в общем зале — это, более или менее, вопиющее безобразие. Переговорный аппарат должен быть изолирован от посторонних. Нужна будка! Я не могу говорить о служебных делах, когда меня все слышат. Может, я хочу сообщить государственную тайну?
— Тайны надо хранить, а не разбалтывать их по телефону, — наставительно сказал Калинкин. — А жалобу прошу изложить в письменной форме. Я вам сейчас принесу книгу…
— Работник моего масштаба не может оставлять свою подпись в какой-то книге! Это, более или менее, непредусмотрительно.
И, заняв место рядом с ерзающим Умудренским, Поплавок захлопнул дверцы фургона. Машина укатила.
— Товарищ Можаев, — произнес Владимир, — мама мне сказала, что вы едете на Кожкомбинат к Николаю. А вы знаете, что в том районе уже работает довольно мощная киногруппа?
— Какая? — изумился Юрий. — Кто?
— Самого Протарзанова… (голубой «ЗИМ» № 42–87, я ему два раза менял покрышку). Виктор Викторович со своими ассистентами здесь уже с неделю.
— Юрий! — обрадованно вскричал Мартын. — Будет пленка! Мы узнаем новости со студии!
— А сейчас я вас познакомлю с интересным человеком, — всматриваясь в даль, произнес Калинкин. — Капитан китобойной флотилии Маломедведицын. Больше всего любит ловить карасей, если не считать, конечно, китов.
Капитан лихо осадил свою малолитражку у бензоколонки.
— Худо, — вздохнул Маломедведицын, — на Бабьем броде тоже не клюет. Что делать, товарищи?
— Рекомендую самое рыбное местечко области — село Горелово, — сказал Калинкин. — На каждый кубометр воды— дюжина сомов, а рыбью мелочь можно сосчитать только с помощью арифмометра!
— Вот ведь хороший парень, — сказал Маломедведицын добродушно. — Механик лучший по всей дороге. Если что с машиной — прямо к нему. Кудесник! Но любит преувеличивать! Впрочем, у каждого свое. Я вот, к примеру, с младенчества занимаюсь фотографией! Ты мой друг и обязан страдать наряду с родственниками и родными! Товарищи операторы! Будьте консультантами! Как вы считаете: если у дуба я его запечатлею? На фоне зеленых насаждений? Впрочем, минуточку.
И, ухватив Надю с Володей под руки, Маломедведицын потащил их к историческому дереву.
Когда Мартын и Юрий проконсультировали уже третий вариант семейной фотографии, по ту сторону кустов, на шоссе раздался скрежет тормозов. Затем послышался томный тенорок:
— Дидочка, подожди меня минуточку, я только съезжу заправлю машину. У нас осталось всего сто граммов бензина. А вот за поворотом бензоколонка… Ты пока погуляй вокруг дуба. Это тот самый дуб, который посадил пират Кудеяр в честь смерти своей невесты шемаханской боярыни Февронии. Ах, Диди, в древние времена умели любить! Феврония ждала Кудеяра пятьдесят лет, а ты боишься остаться без меня на минутку…
В просветах между ветвями был хорошо виден туфлеобразный белый фаэтон.
— Я слышу речь не мальчика, но еще и не мужа, — шопотом сказал Юрий. — Мне кажется, младший Бомаршов более тяготеет к острым драматургическим конфликтам, чем старший.
— А может, это не Альберт? — засомневался Калинкин. — Машина-то его… Но внешность… Где львиная грива? Где крысиные усики?
— Уже недели две как Альберт перестроился… Под влиянием газетной критики… Завел новую прическу, перешивает гардероб… — усмехнулся Юрий и взял фотоаппарат из рук капитана. — Переходим на документальный жанр.
— Тише, не спугните! — прошептала Надя. — Слушайте!
— Но почему ты меня высаживаешь? Тебе стыдно показаться со мной вместе на людях? — спросила спутница Альберта. — Или ты женат и в паспорте у тебя стоит брачный штамп?
— И ты можешь думать обо мне так дурно? — вое кликнул Бомаршов, предъявляя Диди свой «чистенький» паспорт. — Я волнуюсь за твою жизнь. Ведь здесь работает на выдаче горючего один из Калинкиных! Этот мрачный бензозаправщик может убить нас шлангом…
— Ты преувеличиваешь.
— Ни капли! Обычный акт кровной мести! Калинкины мечтают всеми правдами и неправдами породниться с капиталами моего папы! Если же Калинкин нас увидит вдвоем, он поймет, что их расчеты рушатся… А как тогда мы получим горючее?
— Ах, вот какой разговор! — зловеще прошептал Владимир. — Не мешайте мне. Я сейчас выйду один на дорогу и…
Но тут Надя подмигнула Мартыну, и Благуша, ухватив Владимира за талию, лишил его свободы передвижения.
— Не торопись! — тихо сказала Надежда. — Продолжайте фиксировать Альбертика на пленку. Кажется, у меня есть замысел…
Калинкина взяла у Маломедведицына очки-светофильтры, водрузила их на нос, распушила волосы так, как это делала Вера. Затем, выхватив из кармана Владимира химический карандаш, покрасила губы в фиолетовый цвет.
— Ну, мой выход, — сказала Надя и, раздвинув кусты, шагнула на шоссе.
— Боже! — вскричала она, заломив руки. — Что я вижу! Берт!
Бомаршов оглянулся. Челюсть его отвисла, словно у паралитика. Глаза стали двумя нулями.
— Be… Be… Верусик… — пролепетал Альберт, пряча паспорт. — Я… она… ты… Мы случайно…
— Берт! — Вериным голосом простонала Надя. — Ты разбил наше счастье…
Юный Бомаршов попал меж двух огней. Он то делал шаг вперед, к «Вере», то отступал назад, к Диди.
— Сейчас мы выясним отношения! — сказала Диди и зачем-то погляделась в зеркальце над рулем.
— Что ж, выясним, — согласилась «Вера».
— Папа! — простонал Альбертик, хватаясь то за сердце, то за голову.
— Он вас никогда не любил! — сказала Диди задорно. — Он уже три часа любит меня! И он будет моим! Пусть проигравший плачет, кляня свою судьбу!
— Дайте мне на вас посмотреть хорошенько, — не выдержав, своим голосом сказала Надя. — Не часто приходится носом к носу встречаться с такими откровенными фифочками.
— Пусть я фифочка, — отчеканила Диди, — но вы можете проститься с вашим Альбертиком!
— Это не она! — вдруг закричал драматургов сын. — Это не Вера! Оптический обман! Это Надежда Калинкина! Семейные интриги! Кровная месть! Я…
Неожиданно Альберт осекся. Он увидел выбирающихся со своего наблюдательного пункта операторов, Владимира и капитана.
— Папа! — пискнул юный Бомаршов, хватаясь за рычаги управления.
Белый фаэтон взревел мотором и, взяв с места в карьер, скрылся за поворотом.
— Ставився як лев, а згинув як муха, — усмехнулся Мартын.
— От нас не уйдет! — сказал Владимир. — Горючки не хватит.
…Когда Пелагее Терентьевне, уже приготовившейся к отъезду, рассказали эту эпопею, она развела руками:
— Что поделаешь, в семье не без урода… Эх, жалко мне Вероиду!.. Ну, Вова, домой не опаздывай… Золотая ведь свадьба все-таки…
И воздух снова наполнился мощным гулом моторов. Мимо станции мчались грандиозные двадцатипятитонные машины, и казалось, шоссе прогибается под ними. Многие автомобили, в том числе и «Победа», в которой сидел Юрий, выехали на шоссе и устремились за грузовиками.