Обязанности гонцов, курьеров и фельдъегерей в семье Калинкиных обычно исполняли три Андреевича: пятилетний Илья, шестилетний Алеша и семилетний Никита.
— Богатыри! — бросал клич Прохор Матвеевич. И перед ним, как из-под земли, вырастали внуки.
Доспехи Ильи состояли из трусов и сучковатой сабли. Алеша за неимением доброго коня сидел верхом на палке. Никита являлся с неизменной морковкой в зубах. Воинственные порывы младших братьев были ему чужды. Вероятно, у него в натуре имелось что-то вегетарианское. Он любил морковь, как кролик, и постоянно ходил с желтым ртом.
— Ты, Никита, бегом в библиотеку! Сдай вот эту «Зарю над черноземом», а взамен что-нибудь такое с глубокой вспашкой жизни возьми. Ты, Алеша, заскочи в клуб — узнай насчет лекции. Если опять из Красногорска товарища Поплавка прислали, то я лучше спать дома буду. А тебе, Илья, самое ответственное задание: разыщи бабушку. Пусть скорее домой идет. Дед, мол, скажи, в избе не кормлен, не поен сидит!
— Деда, а ты нам за это вспомнишь про Ивана Грозного? — спрашивал Никита.
— Вспомню.
— Ты пожилой, дедушка? — домогался Алеша. — Ты много видел?
— Много, — соглашался дед.
— А Петра Первого? — не унимался Никита. — Ты его помнишь, деда?
— Как сейчас, — нетерпеливо шелестел бородой Прохор Матвеевич. — Только не задерживайтесь, богатыри! Выполняйте приказ!
Андреевичи, восхищенно гогоча, убегали.
Сегодня на внуков был спрос, как никогда: то надо было встречать дядю Тимофея и дядю Володю; то мчаться вскачь на коммутатор к тете Оле и передавать ей записки; то встречать тетю Веру и тетю Лизу… Андреевичи, браво справившись с заданиями, вертелись подле стола. В их взглядах, устремленных на сахарницу, светилась тайная надежда.
Сегодня Прохор Матвеевич и Пелагея Терентьевна принимали поздравления по случаю пятидесятилетия со дня бракосочетания. Юбилей отмечался, так сказать, в рабочем порядке. Основные торжества были перенесены на послеуборочный период.
Выставив никелированный живот, украшенный медалями, на столе шумно дышал самовар. Пелагея Терентьевна, как обычно, творила одновременно массу дел. Она наблюдала за производством ватрушек, расцеловывала прибывающих детей, отглаживала внукам свежие штаны, критиковала в хвост и гриву местную конеферму. Кроме того, она успевала присматривать за столом и не давала пустовать чашкам гостей.
Прохор Матвеевич восседал в красном углу и любовался потомками. Он был в своем повседневном полувоенном кителе, при двух медальных планках. Известная всей округе калинкинская борода свисала, как сталактит. Прохор Матвеевич весело курил трубку, подаренную Тимофеем. Дым растекался по усам, и от этого они казались втрое длиннее.
— А мой курительный агрегат дает дым куда большей густоты, — сказал Юрий. — Это я вам говорю, как курильщик курильщику! Смотрите!
Можаев пыхнул трубкой и мгновенно, как волшебник, исчез в клубах дыма. Когда завеса рассеялась, Юрия на прежнем месте не оказалось: он уже влез на печку и оттуда в поисках точек съемок прицеливался киноаппаратом. Обычно этим делом занимался Благуша. Но ныне Мартын был хмур и задумчив, словно его уже проработали на художественном совете. Слишком большие запасы нервной энергии были израсходованы на ожидание пленки и Юрия. Озабочивал его и регламент съемки. Тимофей с Владимиром, приехавшие накануне, после обеда собирались уезжать. Елизавета торопилась на концерты в соседние села. Двое — Андрей и Феликс — вообще отсутствовали. Андрей Прохорович вместе с делегацией богатовцев изучал экспонаты Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, а Феликс Прохорович поднимал последние гектары целины.
Когда Мартын уже полностью разочаровался в жизни и побежал на почту телеграфировать о пропаже оператора кинохроники Можаева, он встретил машину. На ней, развив недозволенную скорость, ехали Юрий и Николай.
— Отыскался след Самозванцева! — объявил Юрий. — На комбинате такие подкожные дела обнаружены! Я тебе потом расскажу все детективные детали…
Мартын ходил мрачнее тучи. Его морально угнетал тот факт, что картина уже зарезана на корню. И в глубине, на самом донышке души, Мартын считал, что сейчас, вместо того чтобы доснимать последние кадры, самое подходящее время извиняться перед Калинкиными за причиненные им бессмысленные хлопоты. И только частые встречи с глазами Надежды поддерживали его иссякающее мужество.
Юрий же попрежнему воинственно попыхивал трубкой, был бодр и аккуратен.
— Товарищи Калинкины! — объявил он. — Еще один последний кадр, и кинолетопись окончена моя! Так соберитесь хоть на пять минут вместе! Где Тимофей Прохорович? Куда ушла Ольга Прохоровна? Прохор Матвеевич, обеспечьте явку детей!
— Богатыри! — воскликнул глава семейства.
Три Андреевича явились немедленно.
— Хотите расскажу, как я видел Александра Невского?
— Угу! — дружно выразили согласие Андреевичи.
— Тогда отыщите дядю Тиму и тетю Олю! Только быстро!
Внуки умчались.
— Мартын, иди сюда! — сказал Юрий. — Нам повезло: мы встретили очевидца Ледового побоища!
— Для своих семисот лет Прохор Матвеевич неплохо сохранился, — восхищенно заметил Мартын.
— Дивлюсь я на нынешнее поколение, — начал Прохор Матвеевич, разглаживая бороду, — наивности в нем много… Почему-то все считают так: раз у человека борода, значит он должен помнить всю старину. Один корреспондент целый день допытывался, помню ли я Николая Алексеевича Некрасова. Я ему говорю: «Нет, сынок, не помню». А он мне: «Припомните, папаша, получше, иначе у меня очерк не получится». Вот и внуки пристают: расскажи да расскажи… То про Грозною, то про Димитрия Донского, то про Петра. Что мне делать! Вот я им и рассказываю согласно просмотренным кинокартинам…
Прибежали в избу дети:
— Тетю Олю нашли, дяди Тимы нет!
— Андреичи, — взмолился Юрий, — поищите дядю еще раз! А ты, Март, смотри за другими Калинкиными, а то они очень непоседливые! Если уж на сегодняшней золотой свадьбе всех вместе не снимем…
— Ничего страшного, — сказал Владимир, подмигнув Юрию. — На следующей неделе будем на другой свадьбе. Если Вера нас пригласит, конечно!
— А мы решили празднества не устраивать, — сказала Вера из дальнего угла. — Пока ремонтируется наша половина дачи, мы с Альбертом поедем в Сочи.
В комнату, эскортируемые юными богатырями, вошли Тимофей и Ольга.
— Ура! — закричал Юрий. — Кажется, все на местах! Раз, два, три, четыре, пять, шесть… Постойте, а где Николай?
— Я считал, что мальчик может этих лирических разговоров и не слушать, — виновато проговорил Мартын. — Я его выпустил в сад из педагогических соображений.
— Ты, Мартын, ведешь себя так, словно решил сегодняшние кадры и впрямь доснимать на Вериной свадьбе! — вздохнул Юрий. — Но учти, во-первых, как ты слышал, она будет не скоро, а во-вторых…
— А во-вторых, на ней будут не все Калинкины, — подхватила Пелагея Терентьевна. — Лично я и видеть принца Альбертика больше не хочу.
— На вашем месте, мама, я не стала бы так оскорблять человека, которого любит ваша дочь, — заволновалась Вера. — Вы настроили всю семью против Бомаршовых. А Надежда, так та распространяла сплетни, что у него сейчас какие-то отношения с какой-то Лелей… И чуть ли не каждый день надоедает мне своими пародиями, передразнивает моего Альберта. Но я знаю, Берт любит меня неограниченно. Он человек золотой души!
— Не столько золотой, сколько позолоченной! — вставила Пелагея Терентьевна. — Снаружи шик, а внутри пшик!
Вера порывисто встала и, алея от гнева, фыркнула:
— Хватит злословить! Не вам с ним жить, а мне! Завтра Альберт получит новый паспорт, и мы сразу из милиции едем в загс!
— На той самой машине, на которой твой Альберт в свободное от одной невесты время возит за город другую? — спросил Владимир Прохорович. — Кстати, у меня есть сведения, что он и паспорта-то не терял!
— Это опять кто-то распускает сплетни, — отмахнулась Вера. — Если раньше Альберта можно было в чем-то упрекнуть, то в последнее время он совсем иной, даже внешне.
— Вот-вот, именно внешне. Знаешь такую древнюю пословицу: «Змея меняет шкуру, но не меняет натуру»? — с ударением произнес Владимир Прохорович. — Мы вместе с Надей видели четыре дня назад, как Альберт возле моей станции целовался с одной девушкой…
— Легче всего возвести на человека напраслину! — рассердилась Вера. — Еще одно слово об Альберте — и я покидаю вас.
Владимир достал из кармана две фотографии и подал снимки Вере.
Вера зарделась так сильно, что ее ярко накрашенные губы оказались самым бледным пятном на лице.
Она скомкала фотографии и, не выпуская их из рук, выбежала из комнаты мимо ошарашенного Тимофея Прохоровича.
В комнате наступила неуютная тишина. Братья и сестры понурились.
Только самовар попрежнему пребывал в хорошем настроении и весело пыхтел.
— Разбегаются действующие лица и исполнители, — грустно сказал Юрий. — А ведь когда мы сегодня подъезжали к деревне, я казался себе мудрым и многоопытным. Рассчитывал быстро снять последние кадры.
Но Благуша не слушал его, а смотрел на Надю. Юрий наклонился к уху приятеля:
— Глядя на тебя, я вспомнил одну древнюю украинскую легенду: парубки влюбляются раз в жизни, да и то перед этим три года присматриваются к дивчинам, чтобы характер изучить досконально. Один мой друг считал даже это своей жизненной установкой, но… влюбился с первого взгляда. И вот уже почти целый месяц думает, что этого никто не замечает.
— Неужели так заметно? — испуганно спросил Мартын и до конца съемок старался смотреть только на Пелагею Терентьевну.
Тимофей Прохорович, сдвинув мохнатые брови, вышел из дому.
— Хоть бы одним глазком заметить, как они вместе, эти Калинкины, выглядят, — простонал Юрий.
— Едва ли Вера вернется быстро, — сказала Надя. — Ей сейчас не до съемок. Представляете, раззвонили о свадьбе на весь Красногорск — и вдруг такой конфуз! Вика Удилова и прочие уже наряды сшили к пиру. Ах, как они будут разочарованы! И я еще над нею насмешничаю…
— Нет худа без добра. Хорошо, что паспорт во время, так сказать, «утонул» у этого Бомаршова, — усмехнулся Владимир Прохорович, — не успела наша красавица расписаться! Сейчас небось ревмя ревет где-нибудь под смородиновым кустом!
— Человек переживает, а ты насмехаешься, — укоризненно произнесла Елизавета Прохоровна. — Женская душа не автомотор, в ней так просто не разберешься. А если бы ты узнал о своей любимой девушке накануне свадьбы такое?
— Не волнуйся, с моей девушкой такого случиться не может, — веско заявил Владимир Прохорович. — Во всяком случае, я ее знаю лучше, чем Вера Альберта!
— Типично мужская самоуверенность, — отметила Елизавета Прохоровна. — Вот Тимофей был убежден, что он Веру воспитывал в лучших традициях. А мы ведь его не раз предупреждали!
— А чего его было предупреждать? — сказала Пелагея Терентьевна. — Он все знал. Его беда в другом: он увидит, покричит, а потом скажет: «Все это мелочи. Надо быть выше их», — и успокоится.
— У них, у снабженцев, — пробурчал Прохор Матвеевич, наливая чай, — у всех твердости в характере нет. Торговля дело неустойчивое и неровное. Ежели каждую неприятность долго переживать, нервов на всю жизнь определенно не хватит. Вы уж сейчас на Тимошу не наскакивайте. Ему и так не сладко, не сахарно.
В комнату ворвались три Андреевича.
— Дядя Коля идет! — отрапортовал Илья, размахивая саблей.
— Мама с базара приехала! — не слезая с палки-лошади, доложил Алеша.
— Тетка Трындычиха дяде Тимофею какую-то бумажку передала, а он сразу ка-а-ак нахмурился! — дожевывая очередную морковку, сообщил Никита.
Тимофей в дом не вошел. Он остановился в палисаднике, под окном.
— А где Вера? — спросил Владимир Прохорович. — И почему у тебя такой вид, словно ты явился на гражданскую панихиду?
Тимофей молча протянул Владимиру сложенную треугольником записку.
Владимир быстро пробежал ее. За его спиной сгрудились остальные Калинкины.
— Вот это поворот, — ахнул Владимир. — Слушайте:
СПЕШУ В КРАСНОГОРСК ЗАСТАТЬ АНДЕРТАЛЬЦА — ОН ТАМ ПО ПУТИ В СОЧИ. ВОЗМОЖНО, УЕДУ НА КУРОРТ. НАДО УСТРАИВАТЬ СВОЮ ЛИЧНУЮ ЖИЗНЬ. ТЫ МЕНЯ ВСЕГДА ПОНИМАЛ, ПОЙМЕШЬ СЕЙЧАС. НЕ МОГЛА ПРОСТИТЬСЯ. ЕДУ ПОПУТНОЙ МАШИНОЙ. ОЧЕНЬ СПЕШУ. ЦЕЛУЮ. ВЕРА.
— Да, как-то не педагогично получилось, — задумчиво произнес Юрий, — как-то не воспитательно…
— Это я виноват, — тяжело вздохнул Владимир. — Слишком резко, грубовато как-то вышло с этими фотографиями.
— Да при чем здесь твои фотографии? Это все мелочь, — мрачно сказал Тимофей. — Тут мы со Стасей виноваты.
— Если бы я была ее матерью, — печально сказала Пелагея Терентьевна, — но я ею не была…
— Как говорят у нас в Виннице, — тихо молвил Мартын: — «Хто дитям потаче, той сам плаче».
— Давайте, — предложил Владимир, — я ее в два счета на своей мотоциклетке догоню! А можно сейчас же позвонить ко мне на перекресток. Там машину задержат!
— Тут дело не такое простое. Ну, покаялись, ну, виноваты… Что вам, легче от этого? А что дальше делать? — задумчиво произнес Прохор Матвеевич. — Давайте устроим совет.
— Март, приготовься! — скомандовал Юрий, приободрившись. — Пора за дело. Вот этими кадрами семейного совета мы и кончим фильм! Начали! Пошли!