На улицах Красногорска бушевала тополиная метель. По мостовой и тротуарам подгоняемый ветром ползал тополиный пух. Ватные вихри кружились во всех закоулках и подворотнях. Собаки самозабвенно гонялись за хлопьями и чихали, попав в пушистые облака.
Дворников, если даже они и не имели метел и фартуков, можно было отличить от прочих сограждан по отчаянию на лицах:
«Сколько ни работай, чисто не будет!..»
Юрий Можаев и Мартын Благуша шагали по Неполной Средней улице, вдоль изгороди городского парка.
«Стой! — кричали фанерные щиты. — Запасся ли ты маской к XIII общегородскому карнавалу?»
— Надо было бы осчастливить местный карнавал своим присутствием, — сказал Благуша. — Может, купим маски. Юра?
— Возможно, нам уже сегодня придется покупать не маски, а обратные билеты, — задумчиво произнес Юрий. — Ты об этом не подумал? Вдруг Калинкина категорически откажется сниматься?
— Младенческая наивность, — отмахнулся Мартын. — Я не верю тому, что она зазналась, прогоняет корреспондентов… В облисполкоме что-то напутали…
— Но ты же слышал, — сказал Юрий, — что все приезжие корреспонденты почему-то снимают именно семью Калинкиных. А ведь здесь много и других матерей-героинь. Вот она и капризничает, голова у нее кружится от славы.
Операторы свернули в парадное дома номер шесть. Квартира Калинкиных находилась на первом этаже, и Можаев трепетной рукой утопил кнопку звонка.
Дверь открыла светловолосая миловидная девушка в красном платье.
— Знаю, знаю! — закричала она. — Вы операторы кинохроники! Нам сейчас звонили из облисполкома. Проходите, пожалуйста!
— А вы, — галантно проворковал Благуша, — Надежда Калинкина? Я видел вашу фотографию в спортотделе исполкома. Я узнал бы вас среди тысячи…
— Я не Надя, — сказала девушка, рассмеявшись. — Я Вера Калинкина…
— Отсутствие зрительной памяти — страшный бич оператора, — начал было Юрий и уже бросил на Мартына сочувственный взгляд, как в коридор вошла девушка в голубом платье. Голубая и красная девушки походили друг на друга, как две марки одной и той же серии.
Мартын оторопело улыбнулся, даже помотал головой, дабы более объективно воспринять реальную действительность.
— Вот и Надя, — сообщила Вера. — Нас часто путают.
— У нас в сценарии, — снимая шляпу, сказал Юрий Можаев, — ничего не говорится о двойняшках… Так что обвинение в отсутствии зрительной памяти я с вас, товарищ Благуша, снимаю…
В большой комнате было сумрачно. Полуденное солнце тщетно старалось пробиться сквозь трикотажные портьеры, по которым порхали стаи мхатовских чаек. За все свое последующее пребывание в Красногорске операторам ни разу не удалось увидеть какой-нибудь другой рисунок на занавесках областного производства. Очевидно, местная ткацкая фабрика откликнулась раз и навсегда на все юбилеи столичного театра.
Надя подошла к окну и разогнала чаек по углам. Солнце засверкало на хрустальной вазе, в которой цвел букет гладиолусов. От очков Мартына по стене забегали два зайчика. Выяснилось, что у Веры и Надежды глаза синие и немного лукавые, что на столе лежал не фамильный альбом, как это вначале показалось, а «Книга о вкусной и здоровой пище», и что на ковре, который занимал всю стену, изображен поединок льва с человеком. От времени ворс на морде хищника повылез, образовалась лысина. Она придавала грозному хищнику благодушный, одомашненный вид.
— Это очень приятно, когда тебя снимают для экрана, — сказала Вера. — Не правда ли, я фотогенична?
— Ну, положим, снимать будут не нас, а маму, — поправила Надежда.
— И вас тоже, — уточнил Юрий. — Ведь недаром фильм называется «Дружная семья».
— Мне Альберт рассказывал что-то о сценарии, но я забыла, — небрежно сказала Вера и тотчас же пояснила: — Альберт — это сын драматурга Бомаршова, мой жених. Кстати, вы можете снять нашу свадьбу. Свадьба с операторами! Все знакомые умрут от зависти! Мама, ты слышишь? Мою с Альбертом свадьбу будут снимать для экрана!
Дверь, ведущая из передней в кухню, распахнулась, и на пороге появилась старушка в синем фартуке. Ее седые волосы были гладко зачесаны. Из-под пенсне со старомодной дужкой, которое придавало лицу строгий, назидательный вид, текли слезы. Старушка плакала. В руке она держала разрезанную луковицу.
— Здравствуйте, — сказала Пелагея Терентьевна, оглядывая гостей. — День добрый!
Юрий возможно учтивее раскланялся. Мартын, как всегда в подобных случаях, обаятельно улыбнулся и тоже постарался поддержать репутацию воспитанною человека.
— Бульба, — произнес Мартын, принюхиваясь к плывущим из кухни гастрономическим ароматам. — А-ля рошфор!
Пелагея Терентьевна с любопытством оглядела высокого юношу в очках.
— Вы имеете кулинарное образование? — спросила она Благушу.
— Высшее потребительское! — уточнил Юрий. — Готовить не умеет, но ест абсолютно все.
— Бульба а-ля… — вздохнул Мартын, — с детства мое любимое блюдо!
— Если бы я была вашей мамой, я бы выучила вас говорить, — сказала Пелагея Терентьевна, — вместо всяких там «а-ля» просто «картошка с жареным луком».
И Калинкина-старшая скрылась в кухне.
— Кулинария — мамина страсть! — объяснила Надя. — Товарищ Благуша чуть-чуть не покорил ее сердце. Но не печальтесь — вы сумеете это сделать позже. Сколько еще маминых лекций о вкусной и здоровой пище придется выслушать вашей съемочной группе! Вот, например…
— Умоляю тебя, Надежда, — запротестовала Вера, — только не демонстрируй свои самодеятельные таланты. Твои пародии всем уже надоели.
Надя, не обращая внимания на Верину просьбу, встала в позу, поправила на переносице воображаемое пенсне и голосом Пелагеи Терентьевны произнесла:
— Кулинария — самое позабытое, позаброшенное из искусств! Есть любят все… Но готовить умеет по-настоящему лишь пол процента населения! Поэтому в жизни и происходит столько неувязок. А ведь если бы все жены умели кулинарничать, количество разводов уменьшилось бы вдвое! Если бы вое начальники приходили на службу после хорошо приготовленного завтрака, количество выговоров подчиненным сократилось бы втрое…
— Ой, к нам гости! — перебила Вера.
— Кто там еще? — высунулась из кухни Пелагея Терентьевна.
— Внимание! Внимание! — раздался бодрый голос. — Через пять минут начинаем репортаж!
Калинкина-старшая захлопнула в сердцах дверь. На пороге комнаты появился бледный мужчина со взором горящим.
— Саша! Вноси аппаратуру! — бросил он через плечо и представился:
— Радиорепортер предпоследних известий!
Сгибаясь под тяжестью двух звукозаписывающих сундуков, в комнату втащился хмурый техник.
Бледный мужчина со взором горящим оглядел присутствующих и остался доволен:
— Сыновья и дочери представлены прилично. А где сама мама-героиня?
— В кухне, — сообщила Вера.
— Мы, простите, не Калинкины, — заметил Юрий.
— A-а, значит, зятья? Мужья, так сказать, дочерей? И это неплохо! Все равно одна семья… Значит, она на кухне!
И радиомужчина выскочил из комнаты. Вера поспешила за ним.
— Мама не простит, если ей помешают колдовать над этим… как вы говорили? А-ля… — усмехнулась Надя.
— Картошка жареная с луком! — отрапортовал Благуша.
— И вообще она не любит корреспондентов. Если хотите знать почему, то я могу предъявить вам вещественные доказательства…
Надя достала из тумбочки пачку вырезок и вручила их Юрию. Операторы стали рассматривать журнальные вкладки, газетные фотоокна и портреты из брошюр Сельхозгиза. Почти везде Калинкина-старшая сидела в кресле за вязкой чего-то шерстяного. У ног ее примостилась на стульчике-лилипуте внучка-дошкольница. Глубокомысленно улыбаясь, она читала бабушке передовицу из «Красногорской правды».
— Сразу видно, что Пелагея Терентьевна не любит сниматься, — подытожил Юрий. — Вот и пришлось всем перепечатывать одно и то же фото.
— Наоборот, — усмехнулась Надя, — потому-то мама и перестала фотографов в дом пускать, что все они снимают ее одинаково. Ведь это работы разных корреспондентов!
— Вы придирчивы, — сказал Мартын, обезоруживающе улыбаясь. — Есть варианты! Вот тут, например, клубок шерсти побольше, а вот даже котенок привнесен для углубления характеристики быта…
— Если учесть, — сказала Надя, — что фотограф привнес своего личного котенка, то можно восхититься оригинальностью замысла. Но беда в том, что котенок для мамы не типичен: она кошек видеть не может.
В дверях снова появился бледный мужчина со взором горящим.
— Саша! Дай мне бумажку с вопросами-ответами! Ну, которая у тебя в магнитофоне лежит.
И, схватив листок, радиокомментатор выбежал из комнаты.
— Вы знаете, какие у него вопросы к маме? — спросила Надя операторов.
— Я не умею, к сожалению, отгадывать мысли, — развел руками Юрий.
— Значит, вы недавно работаете, — сделала вывод Надя. — А я насмотрелась репортеров самых разных ведомств и изданий. Фотографам, тем непременно нужно вязанье и внучка. Причем обычно на роль внучки берут соседскую девочку… А очеркисты, те задают четыре вопроса: «состав семьи?», «помните ли революцию в деревне?», «как выполняют дети производственный план?» и «занимают ли члены семьи выборные должности?». Вот, слышите?
Операторы прислушались. На кухне шел громкий разговор: радиорепортер и Вера уговаривали Пелагею Терентьевну ответить на несколько вопросов, заготовленных редакцией предпоследних известий.
— Мы вещаем на всю страну! — кричал репортер. — Миллионы слушателей сидят у приемников и ждут вас, мама! Всего четыре вопроса-ответа: «помните ли вы революцию в деревне?», «как дети выполняют производственный…»
— Не мешайте мне готовить! — послышался голос Пелагеи Терентьевны. — Вот Вероида хочет записываться. Ее и накручивайте на пленку.
— Я никогда не слышала своего голоса в эфире, — томно произнесла Вера. — Это так оригинально.
Юрий уже несколько минут нетерпеливо ерзал на стуле.
— Знаешь что, — сказал он Мартыну. — Я не могу спокойно слышать этот разговор. Сейчас пойду и возьму за локоток настырного радиовещателя…
— Ну, вот опять ты лезешь в историю, — вздохнул Мартын. — Какое тебе дело? Не обращай внимания.
Юрий вспыхнул.
— Брось ты свое примиренчество-всепрощенчество. Можно подумать, что ты всю жизнь питался манными котлетками. «Не обращай внимания!» И это говорит потомок вольных запорожцев, ростом в сто восемьдесят сантиметров и весом в девяносто шесть килограммов. Я бы при такой комплекции…
В этот момент в комнате появился радиочеловек.
Юрий приготовился было к проникновенному разговору с репортером, но тот уже бубнил в микрофон. И то, что услышал Можаев, заставило его на время отложить нравоучительную беседу.
— Наш микрофон установлен на квартире Тимофея Калинкина. Здесь сегодня радостная атмосфера — приехала на побывку мать-героиня Пелагея Терентьевна! Тут же дочери, сыновья, молодая поросль Калинкиных… Семья Калинкиных часто собирается вместе, хотя она и разбросана по всей области. А сын Феликс совсем далеко — он поехал осваивать целинные земли. Дорогой Феликс! Семья передает тебе свой материнский привет! Итак, напоминаю, часть семьи Калинкиных живет в колхозе: сама Пелагея Терентьевна, ее муж Прохор Матвеевич, сын Андрей — инженер и дочь — телефонистка Ольга.
В поселке Кожкомбината живет самый младший из детей — закройщик Николай. У нас же, в Красногорске, проживают Тимофей Прохорович — глава облторга, Елизавета Прохоровна — артистка эстрады, студентка Вера и сотрудница городского бюро находок Надежда. Имеется еще один брат — Владимир, автомеханик станции обслуживания на трассе Красногорск — Ялта. Это недалеко от Кудеярова… Но сегодня такой радостный день — мама приехала в город, и вокруг нее собрались почти все дети… Саша, выключай! Уф-ф! Веселый смех мы наложим потом. Теперь выступление мамы. Как вы думаете, она категорически отказалась? Или не категорически?
— Почему же? — удивилась Вера. — Вы такой красноречивый, вы ее уговорите.
Радиокомментатор снова скрылся в кухне.
— Простите, — сказал, ошеломленно улыбаясь, Мартын. — Но он что-то напутал в своем тексте…
— Действительно. Разве вы все живете врозь? — забеспокоился Юрий. — И Пелагея Терентьевна только изредка наезжает в город? У нас в сценарии написано, что все Калинкины живут дружной семьей и под одной крышей…
— Все, что было сказано в микрофон, — абсолютная правда, — заметила Надя. — А собрать нас действительно очень трудно…
— Вы рассеяны по области, — пробормотал Можаев, — а как же мы будем вас снимать?
Операторы были настолько обескуражены этим открытием, что совершенно растерялись. Словно сквозь сон, Можаев и Благуша слышали, как еще раз отреклась от радиорепортажа Пелагея Терентьевна, как предприимчивый деятель записал на пленку выступление Веры, как Надя долго объясняла, что Мартын и Юрий приезжие, а бледный мужчина бормотал: «Это какие-нибудь братья, зятья или шурины, а вы от меня их хотите скрыть. Учтите, миллионы сидят и ждут… Саша, тащи!»
— Саша, стоп! — прозвучал голос Можаева. — Подождите, я поговорю с вашим начальником.
— На какие темы? — спросил радиомужчина.
— На морально-этические.
— По этим вопросам я принимаю после работы, — быстро проговорил радиорепортер и, позабыв проститься, исчез в сопровождении верного техника.
Собралась уходить и Вера.
— Если Альберт заедет, — сказала она Наде, — то передай ему — я в ателье. Впрочем, не надо: пусть в другой раз не опаздывает.
— Какая честь! Я имею возможность поговорить с твоим Альбертиком! — лукаво заметила Надя.
— Ты просто завидуешь! — надевая голубую шляпку с зеленой вуалеткой, прощебетала Вера. — С вами, — она чарующе поглядела на операторов, — я не прощаюсь… Мы еще увидимся!
— Ну, Юра, что будем делать? — пробормотал Мартын.
— Писать письмо на студию! — решительно заявил Юрий. — Ведь мы не можем снимать без сценария.
— Все ушли? — высунулась из кухни Пелагея Терентьевна. — Ну и слава богу… A-а, вы еще тут, — заметив операторов, разочарованно покачала она головой.
Калинкина-старшая, уже без фартука, в темном платье-костюме, вошла в комнату. Искоса поглядывая на Можаева и Благушу, Пелагея Терентьевна вершила бездну мелких домашних дел: завела стенные часы, вытерла пыль с буфета, что-то поколдовала возле шкафа, что-то передвинула, что-то одернула, что-то переставила.
— Вы на нас так смотрите, — засмущался Юрий, — словно мы уже совершили что-то нехорошее.
За окном послышался автомобильный сигнал.
— Принц Альбертик за Вероидой приехал! — произнесла Пелагея Терентьевна. — Скажи ты, Надежда, ему, что, мол, дома невесты нет… Я бы и сама с ним поговорила, да видеть мне его противно…
— Пусть кто-нибудь из мужчин подойдет к окну и объяснит жениху, что он опоздал. Мужчина в данном случае произведет большее впечатление.
Юрий, расправив плечи, направился к окну. Упершись ладонями в подоконник, он взглянул на улицу. Возле тротуара стоял белый фаэтон, очень похожий на летний модельный полуботинок. Около него прогуливался гривастый молодой человек в сиреневом пиджаке и клетчатых, как шахматная доска, брюках. Одной рукой юноша то и дело приглаживал тоненькие, словно крысиные хвостики, усы, в другой вертел букетик цветов.
— Пардон! — заметив Юрия, сказал молодой человек. — Мне нужна Вера Прохоровна!
— По поручению семейной общественности, — с подчеркнутой любезностью произнес Можаев, — я должен заявить, что Веры дома нет. Она вас ждала и ушла. Звуковые эффекты можно прекратить. Есть дополнительные вопросы?
— Благодарю вас, сэр, — вежливо сказал долгогривый. — Олл, как говорится, райт!
Он ловко вскочил в автомобиль, захлопнул дверцу и включил мотор. Фаэтон плавно отчалил от тротуара.
— Вот я и оказался замешанным в семейные интриги, — сказал Юрий. — Простите за нескромный вопрос, Надежда Прохоровна: чем объясняется ваша неприязнь к этому машиновладельцу? Ведь он Верин жених?
— Да уж захороводил девку, заресторанил, — вздохнула Пелагея Терентьевна. — Шесть недель всего как познакомились, а уже о свадьбе говорят. Парню двадцать два года, у отца за пазухой живет. Ни заботы, ни труда — на папино наследство надеется. Одним словом, иждивенец!
— Любовь зла, — молвил Юрий, — полюбишь и Бомаршова.
— Было бы за что, — заметила Надя. — За первенство по буги-вуги среди городских пижонов? За коллекцию техасских галстуков? Или за умение истратить папин гонорар в один ресторанный присест?
— Вот пишут о нас: образцовая, мол, и показательная семья, — начала Пелагея Терентьевна. — А какая мы образцовая? Вера ведь не со мной жила, не в деревне, а здесь, на этой вот квартире. Тимофей, сын мой старший, — бездетный. Ну и набаловал сестру. И мы, конечно, Веру проглядели. А сейчас вот как у нее дело до Альбертика дошло, мы всей семьей спохватились, я хозяйство бросила, сюда приехала… Да, впрочем, это вас не интересует. И попусту я об этом разговариваю… Вам подавай семейный парад и расчет по трудодням…
— Зря вы нас обижаете, — возразил Юрий. — Лак и глянец меня, например, не интересуют. А то, что вы говорите, очень важно, и если это не составляет семейной тайны…
— К сожалению, не составляет, — вздохнула Надя. — О поведении Вериного жениха в городе знают больше, чем мы… И говорят всякое…
— Слухи надо проверять, — изрек Мартын.
— Вот мы с мамой сегодня проверяли кое-что. Ходит такая молва, что Альбертик обещал одной студентке жениться на ней. А как дело до свадьбы дошло…
— Не отнимай, Надежда, у молодых людей время. Говори короче: соблазнил да в бега ударился, вот и весь сказ.
— И вы нашли эту девушку? — спросил Мартын заинтересованно.
— Если бы разыскали ее, мы бы уже сегодня познакомили с ней Веру… Может, это подействовало бы на мою легкомысленную сестрицу.
— Значит, слух не подтвердился, — констатировал Мартын.
— И да и нет. Мы узнали фамилию и адрес этой Лели из горного института. Отыскали дом. А она, оказывается, несколько дней назад уехала из города. Директор нашего бюро находок на такие случаи даже слово придумал специальное— «необнаружение».
В комнате все отчетливее пахло обедом из трех блюд. Калинкина-младшая расстелила на столе скатерть и стала доставать из буфета посуду. Юрий толкнул Мартына: «Вставай, пора уходить».
— Сейчас будем кушать, молодые люди, — заметив жест Можаева, сказала Пелагея Терентьевна. — Пустой желудок — плохой помощник в работе.
— В Аскании-Нова я ел яичню из страусиных желтков, — торжественно улыбаясь, заявил Мартын, — в Одессе пил консервированное китовое молоко и заедал галушками, но здесь сегодня готовилось что-то совершенно дивное… Это я вам говорю, как куховар куховару!
— Большое спасибо, — произнес Юрий, хватаясь за шляпу, — но мы с товарищем уже обедали. Кроме того, у нас спешные дела.
Мартын сразу как-то потускнел. Даже очки и те перестали пускать зайчики по стенам, а курносый нос заметно опустился.
Калинкины сочувственно поглядели на Благушу.
— Оставайтесь! — сказала Надя. — Подумайте о качестве будущего фильма. Вспомните лекцию…
— Нет, нет, — покачал головой Юрий, — благодарим! Как-нибудь в следующий раз! Мы еще успеем вам надоесть! Пошли, Март!
— Спасибо, — неизвестно к кому обращаясь, произнес Благуша. — Приятною аппетита! До свиданья!
— Теряйте — заходите, — сказала Надя и, перехватив недоуменный взгляд Мартына, пояснила: — Это у нас так в бюро находок говорят.
Операторы вышли на улицу.
— Не томись, не страдай, — утешал друга Юрий. — Ресторан «Тянь-Шань» к нашим услугам. Оставаться в первый же раз обедать — признак невоспитанности. Мы же не студенты в конце концов. Так и быть, я возьму тебе две порции сосисок на ужин.
— Эх вы, скромники-скоромники, — раздался из окна голос Пелагеи Терентьевны. — Идите назад, пока не поздно!
Операторы готовы были провалиться сквозь асфальт от смущения. Рыцарски приложив руки к сердцам, они торопливо зашагали прочь.