Гроздья ламп у входа в парк сверкали так ослепительно, словно именно в этот вечер они хотели перегореть. Над кассами были сооружены антресоли. Музыканты в карнавальных костюмах — четыре осла, четыре козла, четыре проказницы-мартышки и четыре косолапых мишки — трубили «Входной марш». Этот же марш играли другие оркестры в глубине парка, и казалось, эхо, специально нанятое дирекцией на сегодняшний маскарад, повторяет одну и ту же музыкальную фразу по нескольку раз.

Белый круглоносый фаэтон № 777, похожий на летний модельный полуботинок, сигналил беспрестанно, но карнавальная толпа подавалась лишь на шаг и снова смыкала ряды. Наконец автомобиль, сообразив, очевидно, что все его лошадиные силы бессильны перед толпой, забился в щель между двумя ларьками и затих. Из-за руля вылез долгогривый молодой человек в пиджаке по колено и в яркоклетчатых брюках. Пощипывая тоненькие, похожие на крысиные хвостики усы, он недовольно оглядел вливающуюся в парк толпу.

— Пропал весь эффект, — пробормотал он, — придется итти пешком…

Двое юношей с полупогончиками горного вуза на плечах внимательно следили за владельцем белого лимузина.

— Я бы подошел к этому субтильному типу, — произнес худенький студент с озорными глазами, — взял бы его за шиворот…

— Подожди, — сказал широкоплечий, — посмотрим, куда он пойдет. Наверное, к тупику свиданий… Интересно, кто его очередная жертва?

Долгогривый собственник клетчатых штанов действительно стал пробираться к тупику.

Кругом шумел карнавальный прибой. Грохотали залпы хлопушек. Шипя, как змеи, сгорали карманные фейерверки.

Вздымались тучи конфетти, и молнии серпантина рассекали их.

Среди быстротечной маскарадной толпы выделялся табунок незамаскированных молодых людей. Юноши и девушки стояли смирно, занимая все пространство между электрочасами и оклеенным афишами забором. Это было традиционное место встреч, называемое «тупиком свиданий».

Тупик переживал напряженные часы. Он был наполнен влюбленными до отказа. Когда долгогривый молодой человек втиснулся в ряды ожидающих, то среди них произошло некоторое оживление.

— Салонный лев вышел на охоту! — довольно громко сказал кто-то.

— Грива львиная, а грудь воробьиная…

Владелец белого фаэтона презрительно передернул плечами.

— Это сынок драматурга Бомаршова, — объяснял какой-то старожил тупика свиданий своему компаньону. — Ну, того, о котором в газетах говорят, будто он написал что-то такое не то эпохальное, не то фундаментальное. Живет на папашины деньги. Известный трутень по имени Альбертик.

Окинув говоривших надменным взглядом, Альберт невозмутимо принялся читать афиши.

Афишные щиты несли большую общественную нагрузку: они служили средством связи. Если кто-нибудь не дождался любимой или хотел предупредить ее об отмене встречи, условиться о свидании или просто излить свои чувства, на помощь приходили афиши. Разумеется, надо заранее договориться на каких афишах вы будете писать. Так, например, одни выбирали себе рекламные плакаты филармонии, другие — афиши эстрадного театра. Всегда были целиком исписаны извещения о концертах теноров: есть поверье, что тенора приносят счастье в любви.

Альберт Бомаршов рассеянно просматривал законспектированные переживания влюбленных душ.

На плакате, возвещающем об астрономической лекции «Есть ли жизнь на планетах»:

«БЕЗ ТЕБЯ ДЛЯ МЕНЯ НЕТ ЖИЗНИ НИ НА ОДНОЙ ИЗ ПЛАНЕТ. ВАЛЯ К.».

На афише «Эстрадный концерт с участием чревовещательницы Турнепсовой-Ратмирской» было написано:

«ИМЕЛ ВСЕГО ДЕСЯТЬ СВОБОДНЫХ МИНУТ, ЖДАЛ ЧАС. МОЖЕШЬ МНЕ БОЛЬШЕ НЕ ЗВОНИТЬ: МЕЖДУ НАМИ ВСЕ КОНЧЕНО.

ЗАВТРА В ТРИ БУДУ ОБЕДАТЬ ТАМ ЖЕ. КОЛЯ».

— Раньше условленного времени приехал, — вздохнул Альберт, взглянув на часы, — это не стильно. Стоять здесь и долго ждать — опасно для жизни. Могут произойти нежелательные инциденты. Не люблю незапланированных встреч. Пойду и куплю маску: в маске спокойнее.

Но как раз в эту минуту произошла встреча, которую юный Бомаршов никак не планировал. Сквозь толпу к нему протиснулись двое студентов в полупогончиках горного вуза.

— Гражданин Бомаршов? — спросил широкоплечий, отмахиваясь от худощавого, который возбужденно суфлировал: «Бери его сразу за шиворот…»

— Чем могу служить, синьоры? — Альберт вежливо улыбнулся, а крысиные хвостики его усов испуганно зашевелились.

— Нет, я его сейчас набальзамирую, — тоненьким от волнения голоском прокричал худощавый студент. — Можно? — и он встал в боевую позицию.

— Вася, не забывай, что ты член профкома! — сказал широкоплечий внушительно. — Сначала надо установить истину и поговорить с Дон-Жуаном… Узнаем этот почерк, гражданин Бомаршов? — и он извлек из кармана записку.

Альберт дрогнувшей рукой взял лист бумаги.

«Теперь я знаю цену твоим клятвам! Правы были мои подруги, предложив испытанный водевильный ход: лжеотъезд (направления на работу я еще не получила). В то время как ты думал, что проводил меня всерьез и надолго, я сошла на первой же станции, где живут мои родственники. Здесь я и узнала, что спустя трое суток после моего отъезда ты побывал в загсе с Калинкиной. А ведь всего неделю назад ты убеждал меня, что слухи о тебе и «какой-то Вере» — клевета. Довольно! Я не хочу больше ни слышать, ни видеть тебя. Но имей в виду: о твоих похождениях будут знать все. Тебе не удастся больше никого обмануть: об этом постараются мои друзья».

Альберт покрылся легкой испаринкой.

«Друзья постараются… — убито подумал он. — Будут знать все… лжеотъезд… Хотя Леля и пишет, что больше не хочет видеть меня, на самом деле легко она от меня не отстанет. Нет, свадьбу с Верой из осторожности придется отложить до Лелиного отъезда. Иначе будет шум… и с загсом, значит, надо подождать. А заявление пусть полежит».

Альберт вернул записку одному из своих собеседников и обиженно проговорил:

— Боже мой! Лжеотъезд… Слежка… Какое коварство! Я оскорблен в своих святых чувствах! Ах, Леля, Леля! Как я тебя любил! Но клевета легла между нами, и вот…

— А в загс с Калинкиной ездили? — спросил худощавый запальчиво. — Ездили или нет? Ну?!

— Тихо, Вася, — остановил друга широкоплечий студент. — Во-первых, ты член профкома, а во-вторых, мы выступаем сейчас как чрезвычайные и полномочные послы…

— Очень тонко подмечено! — делая шаг, подхватил Альберт. — Давайте держаться в дипломатических рамках… В атмосфере… этого… взаимопонимания…

— Нет, я хочу принять чрезвычайные меры! — засучивая рукава, волновался худощавый. — Я его сейчас набальзамирую!

— Папа! — закричал Альберт, делая скачок в сторону. — Папа! — и, пригнувшись, нырнул в толпу влюбленных.

— Не уйдешь! — вскричал худощавый и бросился в погоню.

Широкоплечий, крича на ходу: «Вася! Ты же член профкома!.. Не превышай полномочий!» — побежал следом за ними.

…Мартын Благуша и Юрий Можаев, пробившись к тупику свиданий, остановились у рекламного щита местного цирка: там было оговорено место встречи с Калинкиными. Нади и Веры еще не было.

— Стань на эту тумбу, Март, и служи путеводным маяком для Калинкиных, а я пойду обзаводиться карнавальным ширпотребом. Раз принято решение веселиться, то надо это делать во всеоружии!

И, задымив трубкой, Юрий ринулся к прицепному автофургончику, который торговал масками.

Деятели местной торговли не обладали могучей фантазией: они подготовили к карнавалу только два типа масок — «поросенок» (свиное рыло в ермолке) и «чайник» (горшок из папье-маше с носиком-хоботом). Но и за этими шедеврами стояла очередь, ибо те же торговые деятели распустили слух, будто в парк без масок не пускают.

Толпа напирала на автофургончик с такой силой, что он тихо катился по направлению к парковым воротам. Торговля производилась на ходу: за каждые полтора метра пройденного пути продавец успевал замаскировать минимум человек сорок.

Впрочем, были и недовольные.

— Десять рублей? — трагически восклицал какой-то дядя, вертя в руках горшок с хоботом. — За такую дрянь? Да ведь настоящий чайник и выглядит не хуже и стоит столько же! Да за десять рублей я в любом буфете так замаскируюсь, что меня родная жена не узнает! Сто пятьдесят, кружка пива…

— А я наоборот, — сказал другой мужчина. — Чтоб меня никто не узнал, пойду на маскарад трезвым…

Когда Юрий пробился к заветному окошку, он бросил взгляд вокруг и увидел, что карнавальная толпа уже процентов на семьдесят состояла из «чайников» и «поросят».

— Не буду терять индивидуальную внешность. Пожалуй, без маски оригинальней.

И, махнув рукой, он отошел.

Мартын возвышался над тупиком свиданий, как памятник неизвестному влюбленному.

— Сюда! — вдруг закричал он и замахал кому-то рукой.

Вера с Надей и Юрий почти одновременно подошли к каменной тумбе.

— А мы вас ждем уже четверть часа! — сказал Благуша, спускаясь на землю и теряя свою монументальность.

— Прийти раньше, — усмехнулась Надя, — это не значит быть точным!

— Вы не видели здесь Бертика? — спросила Вера, оглядываясь по сторонам. — Он где-то тут, мы проходили мимо его машины.

— Потерялся влюбленный, — сказала Надя. — Принимаю заявку о потере. Фамилия — Бомаршов, особые приметы — масса добродетелей…

— Опять это злоязычие, — сказала Вера, всматриваясь в текущую мимо толпу. — Лишь я одна его понимаю… Он хороший и умный…

— Только ум у него легкого, а язык дурного поведения, — докончила Надя.

Мартын хихикнул, но под взглядом Веры сразу замаскировал свой смех кашлем.

— Наверное, что-то случилось, — сказала Вера. — Машина здесь, а его нет. Я начинаю волноваться.

Дружный крик фанфар перекрыл все шумы. В небе хвостами гигантских павлинов раскрылись веера разноцветных ракет. Карнавал начался.

— Пойдемте, — сказала Надя, — может быть, Альберт на радостях все перепутал и ждет Веру в парке? Да, поздравьте ее, товарищи: позавчера они с Бомаршовым ездили в загс сдавать заявление о браке.

— Альберт, как я вижу, — заметил Юрий, — человек бури и натиска: вы недавно знакомы и уже…

— Может быть, он действительно ждет у пруда? — засомневалась Вера. — Мы обычно встречались там.

— Так пойдемте к пруду, — подхватил девушек под руки Юрий. — А то в парке сгорят все ракеты, лопнут все хлопушки, и нам не достанется конфетти. Мартын, ты, как таран, должен пробивать дорогу…

— Слушаю и повинуюсь, — сказал Благуша.

Два фонтана, словно почетный караул, обнажив свои водяные сабли, стояли возле входа. Слева начиналось массовое поле. Крутились карусели, вертелись какие-то колеса. Ларьки по случаю карнавала наряжены были в фанерные яркие кокошники. Грохотали мотоциклы аттракциона «вертикальные мотогонки по горизонтальной поверхности», мотались по воздуху оглобли аппарата «перелетные птицы» (бывшие «летающие люди», они же «вниз головой»).

— Пруд вон там, за театром, — сказала Вера.

Вера потянула сестру и операторов к пруду:

— Меня волнует Альберт. Он может не дождаться и уйти!

— Я чую, — сказал Мартын, — что где-то здесь могут осуществиться мои думки о кружке пива… Юра, поддержи хоть раз в жизни! — и Благуша так умоляюще улыбнулся, что Юрию оставалось только заметить:

— А что скажут наши дамы? Не можем же мы их бросить на произвол маскарадной судьбы?!

— Дамы будут пить томатный сок! — сказала Надя. — В конце концов горячо любимый жених может подождать горячо любимую невесту лишних пять минут.

Надежда вдруг приняла небрежную позу, мизинцем поправила воображаемые усики и произнесла тягучим голосом:

— Верусик, пупсик, я жду тебя пять с половиной минут. Меня могли похитить. Ты же знаешь, что все девушки города и области влюблены в меня до потери подсознания. Мой бедный богатый папа не пережил бы такой пропажи… Поцелуй меня, пупсик.

— Свои пародии прибереги для самодеятельности, — обиделась Вера.

Мартын хмыкнул и восхищенно посмотрел на Надю.

— Мартын, не забывай о винницкой установке: не влюбляться с первого взгляда… — шопотом сказал Юрий, перехватив взгляд друга, и затем, уже громко, добавил: — А пародии у вас, Надя, получаются лучше, чем в некоторых сатирических изданиях.

— Я не хочу пить, — отказалась Вера, но Надя силой увлекла ее к киоску «Воды — соки», а операторы направились к соседнему ларьку.

Круглая будочка была оформлена под пивную кружку. Издали казалось, что на нее надета большая папаха, лихо сдвинутая набекрень: бумажное сооружение должно было означать бьющую через край пену.

Возле ларька было людно. Потребители отходили в сторону, бережно неся кружки обеими руками.

Мартын и Юрий взяли по кружке и тоже отошли в сторонку. Рядом с ними, у высокого столика, окруженные тарелками и стопками, пили двое мужчин. Один в маске поросенка, другой — чайника. Для того чтобы сделать глоток, они быстро приподнимали маски и, закусив, сразу же снова замаскировывались.

Мартын шарил глазами по сторонам, надеясь увидеть Альберта, а Юрий, услышав несколько занятных фраз, невольно прислушался к разговору Поросенка с Чайником.

— Живу ничего, — меланхолично говорил Чайник, — но никто не завидует.

— Трудишься, значит, — хихикнул сильно выпивший Поросенок. — Зарабатываешь, значит, деньги, а тратить их времени не имеешь. Надо так жить, чтоб твой рабочий день был пох-хож на сплошной об…беденный перерыв.

— Я тоже хочу, чтоб… обеденный перерыв.

— Держись за меня, братец. Ведь земля, братец, вертится не на оси, а на знакомстве и связях. Вот у нас в артели есть ребята — друг за друга. Деньги получаем не только по ведомости… И все шито-крыто. Но есть и у нас деж… журная зануда. Ей кое-что известно, и она все дело баламутит, до корней докапывается… Пуд крови мне испортила!

— Федя небось? Белорыбицын?

— Он, чтобы ему… И выгнать нельзя: стахановец, лучший производственник. Но все равно Феде до всего не додуматься…

— А вдруг?..

— Впервой, что ли? Не подкопаться. План прошлого месяца на сто десять процентов. Среди кожевников на первом месте. Ну, а если что… Возьму и разбегусь в разные стороны. Ищи ветра… Своя лысина, братец, дор…роже чужих кудрей.

— Сообразим еще грамм по сто? — вдохновенно произнес Чайник.

— Ишь-ты, какой сообразительный… А впрочем, давай… Ты всегда был своим в доску, артельным парнем… Я тебя устрою… Ну, за то, чтоб все шло, как идет! За тех, кто нам не мешает жить!

Поросенок с Чайником чокнулись и, приподняв маски, опорожнили стаканы.

Калинкины уже насладились помидорным напитком и, не дождавшись своих спутников, сами двинулись им навстречу.

— Что же вы задерживаетесь, мальчики? — кокетливо надула губки Вера. — Мы вас ждем!

Юрий сделал было несколько шагов вслед за Мартыном, но потом решительно остановился.

— У меня тут есть одно дело, — сказал он Благуше тихо. — Надо выяснить, о каких темных делах говорили наши соседи, где они работают…

— Ты становишься смешным, — ответил Мартын громким шопотом. — Де вже нашому теляти та вовка пиимати. Короче, не строй из себя сыщика, не лезь куда не надо.

— Это почему же куда не надо? На наших глазах беседуют преступники, — сказал Можаев, делая жест по направлению к столику, — а мы проходим мимо…

— Так где же те пройды? — спросил Мартын насмешливо.

Юрий поглядел на столик — за ним уже никого не было.

Только пустые кружки да стаканы сверкали, отражая карнавальные огни. Поросенок и Чайник исчезли, растворились, надев маски, среди честных людей.

— Впрочем, нет, я, кажется, их вижу, — быстро проговорил Юрий. — Я их не упущу. — И, уже удаляясь, крикнул: — Идите к пруду! Там встретимся!

…На пруду, возле берега, привязанный веревкой к сутулой иве-плаксе, плавал небольшой плотик. На нем валялись картонные гильзы. Доски были покрыты черными подпалинами. Во время открытия карнавала с этого плотика пускались ракеты.

Из-за кустов, спугивая целующихся влюбленных, выскочил Альберт Бомаршов. Он быстро, по-заячьи, перебежал освещенную луной дорожку и нырнул в тень ивы.

Двое студентов с полупогончиками горного вуза на плечах, выбежав из-за кустов, в недоумении остановились на берегу.

— Что ж он, под воду ушел, что ли? — спросил широкоплечий, удивленно озираясь.

— Я вообще не агрессор, — взволнованно сказал худощавый студент, — но считаю так: надо его набальзамировать…

— Телесно его наказывать будет папа, — спокойно произнес первый, — снимет штаны и выпорет. А ты помни: профком не уполномачивал…

— Ага! — вдруг радостно закричал студент и ринулся к иве.

Худосочный ствол не мог укрыть полностью всего Альберта, и острый глаз будущего горного инженера сразу заметил кусок яркоклетчатой штанины, выглядывавшей из-за дерева.

— Окружай его! — закричал студент. — Попался Альбертик!

Бомаршов заметался вокруг ивы, ища пути к спасению.

— Вася! — урезонивал приятеля широкоплечий. — Это не метод перевоспитания. Надо обсудить, сделать оргвыводы…

— Не надо оргвыводов. Я понял, что люблю только Лелю, — заверещал Альберт.

Но худощавый продолжал наступать на испуганного Бомаршова неумолимо, как рок.

Пытаясь хоть на мгновение отдалить неприятную встречу, Альберт стал отступать к воде. Земля кончилась, и нога Бомаршова ступила на колеблющиеся доски плота.

— Плыви, мой челн, — сказал Вася и, отвязав плотик, толкнул его ногой. «Челн» медленно отплыл от берега.

— Вы за это ответите! — кричал Альберт. — Я пожалуюсь папе!

— И тете! — кричал студент. — И бабушке! И всем родственникам! И мимо нашего института не ходи лучше — мумию из тебя сотворим!