В татарском кабаке, как в постоялом дворе, можно было есть и пить; в московском кабаке велено только пить, и пить одному народу, то есть крестьянам, посадским, ибо им одним запрещено было приготовлять домашние питья. Все же остальные люди пили напитки у себя дома и, кроме того, имели право владеть кабаками. Кроме царя, кабаками владели духовенство и бояре.

Западные монастыри, заводя общины и возделывая громадные пространства пустых земель, проводили в жизнь знание и цивилизацию. Культура винограда, получившая впоследствии громадное экономическое и социальное значение, обязана своим существованием монахам. Таким образом, западный монастырь призывал к труду целые массы народа, и примером монаха проводились в жизнь полезные знания и образование. Русские монастыри также владели землями.

Начиная с XI века, русские церкви и монастыри получали от князей и бояр грады, сёла, деревни, земли, борти, в которых они, руководствуясь номоканонами,[99]Номоканóн — сборник церковных правил и государственных указов, касающихся церкви. Первые номоканоны составлялись в Византии в VI–VII веках, впоследствии они дополнялись новыми правилами. Один из византийских номоканонов лёг в основу древнерусской «Кормчей книги» (XIII в.), ставшей руководством по православному церковному праву в России.
устанавливают подати и оброки. Во время татарского ига и потом при московских царях число монастырей и богатство их увеличились необычайно. К концу XVII века насчитывалось до тысячи монастырей, а число душ, которыми владели они, простиралось до миллиона. Одна Троицкая лавра в 1744 году имела до ста тысяч крестьян.

Подобно князьям, монастыри сначала сбирали различные медовые дани. В пользу киевской Софийской митрополичьей вотчины по записи 1415 года шла дань мёдом, которая с разных людей определялась так: 2 колоды мёда, 9 мер мёду, 4 ведра мёду, 2 караймона мёду, ведро мёду, караймон мёду, ручку мёду, постолопщина, с Подолешенской земли под Полозом 3 ведра мёду «а ночь пити», 2 лукне пятипядных, а третье чотыръпядное, 3 ручки меду. В юго-западной Руси, богатой мёдом, князья и бояре обыкновенно приносили в дар церкви медовую дань. В 1463 году княгиня Иулиания Мстиславская жалует Троицкому собору из своих доходов с имения 13 кадей мёду, 8 бочек хмелю, и при этом накадные гроши. В 1480 году князь Юрий Семёнович Гольшанский подтверждает грамоту своего деда на дачу киевскому Печерскому монастырю земли с медовой данью — мера мёду и полмеры мёду. Ту же медовую дань записывает Печерскому монастырю в 1486 году Юрий Зиновьевич. Князь Константин Острожский с женою своею записали в 1520 году в пользу туровской епископской кафедры медовую дань у волости Смедынской — вёдер двенадцать. Киевскому Михайловскому Злотоверховскому монастырю по записи короля Сигизмунда 1526 года дано селище Селивановское, а с него две кади мёду, и разные другие сёла, с которых также шла медовая дань.

На северо-востоке монастыри сбирали пошлину с пива и мёда, и, кроме того, с братчин, тогда как на юго-западе и неслыханно было, чтоб духовное лицо взяло что-нибудь с братства. В северо-восточных монастырях варили в обширных размерах квасы, пива и меды, для чего были заведены квасни с кадями в сотни вёдер, квасоварные и пивные палаты, и пивные дворы. В 1609 году во время осады Троицкой лавры литовцы зажгли пивной двор, который ещё недавно стоял против нынешних наместнических келий. Игумен монастыря, отправляясь в Москву, брал с собой из погреба «три мѣха квасу, мѣх квасу ячново с медвяннымъ смѣшенъ». Когда монастырские приказчики ехали с рыболовья с погонными на весну, то посылали на своз старцам «квасу медвяннаго по ведру, да насадка квасу ячново ведръ въ семь». Когда ехал старец в погоню, то ему давали «квасу медвяннаго яндову большую 10 чашъ, мѣхъ квасу ячново, 4 мѣха квасу обышново, да ставецъ меду». Когда старцы отправлялись на ез, то им давали по 2 четверти солоду яшново, «по ставу по невеликому меду». Мёду покупали для монастыря по 1200 пудов и больше. Особенно славились квасы монастырские, и при Михаиле Фёдоровиче в этом отношении пользовался особой известностью Сергиев монастырь возле Холмогор, куда государь посылал своих поваров для ученья квасного варения. Все монастырские нужды касательно варения напитков исправлялись крестьянами, которые и солод на квас молотили, и пива варили, и с выти по три воза дров на квасы давали, и давали деньги на вино церковное. Монастырские погреба переполнены были бочками питей. У игумна один погреб был на монастыре, а другой за городом. В наказе Гурию, посланному в 1555 году архиепископом в Казань, сказано было: «Меду и пива у себя на погребѣ не держать, — держать у себя на погребѣ квасъ, а вино, медъ и пиво держать за городомъ на погребѣ». В Новодевичьем монастыре, когда жила в нём царица Евдокия, в погребах хранились вино венгерское, бургонское, французское, воложское, вино воложское налитое на ликёр венгерский, и другие вина целыми бочками; водки: тимонная, анисовая и другие, куфами, в том числе одна куфа, залитая сосновым побегом, а другая ландышем; вишнёвки, пива, полпива и меды, тоже бочками; простого вина после царицы осталось 473 ведра.

Подобно государству, монастырь сбирал пошлины с питей, и «без явки» монастырскому приказчику крестьянин не смел сварить пива, или поставить мёду, даже для праздников, свадеб и поминок. В уставной грамоте Кирилло-Белозерского монастыря 1593 года за варение пива без явки на «томъ крестьянинѣ на монастырь пени гривна безъ отдачи». В наказе суздальского Покровского монастыря 1632 года явка положена с чети пива по деньге, и с пива с пуда по деньге. Троицкий Ипацкий монастырь брал с пива явки по 7 денег, да кто в печь поставит пиво по одной деньге. Явку записывали в книги, и явленное питьё позволялось пить только в известные дни. Иверский монастырь наказывал: «А который крестьянинъ явитца къ празднику сварить пива, и прикащику тѣхъ селъ записывать, и велѣть ему держать пиво день или два, а большое у кого случится — три дня». Тихвинский монастырский собор постановил в 1666 году следующий приговор: «А у кого изъ посадскихъ людей в посадѣ у десятника, въ чьей-нибудь десятнѣ, вымуть продажное корчемное питье, вино или пиво, или табакъ, и квасъ дрожжанной, мимо десятского и монастырскихъ десятских служекъ, то на тѣхъ на десятскихъ, приказныхъ служкахъ, и на тѣхъ, у кого то заповѣдное питье объявится, доправить пеню, и бить ихъ плетьми нещадно, для того, чтобъ темъ служкам на тѣхъ людей, у кого корчемное продажное питье объявится, объявлять на монастырѣ напередъ монастырской выемки тотчасъ». Троицкий Ипацкий монастырь наказывал своему старцу-приказчику, что если кто «учнет вино или квас продавать, на том пени по пяти рублей на человека, а кто беден и нечего из него взять, того бить ботогами». Иверский монастырь наказывает своему приказчику смотреть накрепко, чтоб крестьяне отнюдь в лесах винных браг не варили. Соловецкий монастырь в грамотах 1540 и 1679 годов объявляет, чтоб людей, которые будут продавать вино в Ворме и Шижме, и Сухом Наволоке, и в Слободке, нигде не пускать на подворье, а казакам и крестьянам вина у них не покупать, да и своего не курить. Если же у кого «выймут вино», то с того человека доправить пеню: на монастырь рубль, приказчику 20 алтын, а доводчику четыре гривны московские. В наказной памяти нижегородского Печерского монастыря 1658 года старцу Онуфрию сказано: «А кто станетъ покупать вино и привозить домой, или кто станетъ пити на кабакѣхъ, и с тѣхъ имати пени по два рубля».

Винокурение запрещено было повсеместно; братчины облагались от монастыря пошлиной и крестьяне не раз жаловались на игумена и монастырских приказчиков, «что приедут и учнут пить силою». Братчины поэтому падали, и самый обычай собирать братчины получил преступное значение. В поучениях XV века предписывалось: «Не творить складов пировных и другим возбранять».

Монастырю, по-видимому, не прилично было заниматься сбором явочных пошлин с питья. Инок Вассиан говорил в 1551 году: «Отнюдь то есть царское небрежение и простота несказанная, а иноческая безконечная погибель, что иноком села и волости и христианы владети, и мир судити, а от них по христианом пристовом ездити, и на поруки их давати, и пьянству в инокех быти, и мирскими слезами быти сытым. Таковое дело не богоугодно, что иноком из миру, аки царским мирским приказным, збирати себе всякие царские доходы». — «По достоянию, — продолжал он, — подобает пища и питья луччая вся мирянам, а не нам, иноком, не нам, и паки речем — не нам». Но про самого этого Вассиана монах Зиновий писал, что он, живя в Симонове, хлеба ржаного не ел и пива чистительного не пил, «яко cie пиво монастырь отъ деревень имать, — пiяше же нестяжатель сей романiю, бастръ, мушкатель, ренское бѣлое вино».

Напротив, сами монастыри курили вино, торговали им, и в течение долгого времени были совершенно избавлены от всякого государственного надзора. Монахи Илантова монастыря жаловались царю в 1574 году: «какъ деи они квасъ поставятъ, то воеводскiе у нихъ выймаютъ, и на нихъ пени емлютъ». Царь на это писал воеводе: «Квасъ бы в монастырѣ велѣли имъ, для ихъ нужды, про себя держати: гдѣ то слыхано, что въ монастырѣ питье выимать? А толко въ которомъ монастырѣ учнутъ не про себя питье держати, для продажнаго питья, и таких не заповѣдью надобно смирять, а кнутомъ прибить, который въ монастырѣ корчму держать учнетъ».

Но обычай корчму держать в монастырях продолжался и впоследствии. В 1623 году у Спаса на Прилуках в Никольском девичьем монастыре возникло следственное дело об убийстве крестьянина Окулова. Жаловался Пятунка Окулов и говорил: «Шли де из города братья его, Пятункины, Сеня да Марко Окуловы, а как деи будит в Никольском монастыре, против кельи старицы Марфы Бутаковы, а из кельи де выскочила дочь ея, старица Олена, со многими неведомыми людьми и брата его, Марка, убили до смерти». Олена эта ещё прежде известна была в корчемном питье, в келье-корчме вино и пиво на продажу держала, и к ней приходили разные люди. Грамота 1636 года извещала, что «в Соловецкий монастырь с берега привозят вино горячее, красное немецкое питье и мед красный, и держат это питье всякое старцы по кельям, а на погреб не ставят».

Вообще было правилом, что монахи и попы могли держать вино про себя, а не на продажу, и шёл целый ряд запрещений, чтоб монастыри не держали корчмы. Фёдор Иванович дал в 1591 году новгородскому Знаменскому попу жалованную грамоту держать вино на собственный обиход. Алексей Михайлович в 1660 году писал в Новгород: «А буде монастыри учнут торговать вином, то по сыску чинить наказание». Соборы 1667 и 1669 годов приказывали на основании Священного Писания, чтоб монастыри не держали корчем. В 1681 году патриарх вследствие указа царя предписывал архиереям, митрополитам, архиепископам, чтоб они учинили крепкий наказ протопопам, священникам, диаконам и всем церковным причетникам в домах своих вина не курить, и кроме кружечных дворов вина нигде не покупать. И хотя в 1683 году царь и принуждён был разрешить монастырям выкуривать на вино «по триста четвертей въ годъ», но в следующем году право это опять было отнято, и велено было, чтоб в домовых властелинских приписных монастырях святейшего патриарха Адриана, и в Троице-Сергиевом, и в Савинском, вина отнюдь бы не курили, а покупали б его с кружечных дворов.

Куря вино, монастыри торговали им и даже с согласия царя, и под его защитой. До нас дошли известия о кабаках Макарьева монастыря, и дошли потому, что дело о них по некоторым случайным обстоятельствам было в своё время гласно. На правом берегу реки Волги стояло богатое село Лысково, и лысковцы вместе с другими соседями враждовали с Макарьевым монастырём, который стоял на противоположном берегу реки, где собиралась известная макарьевская ярмарка. Вражда эта тянулась издавна, и во время Стеньки Разина, с которым лысковцы очень ладили, они не раз разоряли Макарьев монастырь, знаменитое «царское богомолье».[100]С. М. Соловьёв в «Истории России» пишет только об одном удачном нападении на монастырь и его частичном разорении : «Взволновались жители Лыскова и прислали в Курмыш звать к себе атамана Осипова… В Лыскове козаки были приняты с торжеством; но на другой стороне Волги не хотел сдаваться им Макарьевский Желтоводский монастырь, привлекавший воров богатою добычею. 8 октября воры приступили к монастырю… но монахи, служки, крестьяне и богомольцы затушили пожар и отбили воров, козаки отступили в Лысково… Отряд этого войска под начальством атамана Янка Микитинского пошёл в другой раз под Макарьев монастырь и успел захватить его: пожитки частных людей, отданные в монастырь на сбережение, были разграблены, но монастырского ничего не тронули…»
Дело шло из-за привилегий, которыми монахи пользовались на счёт лысковцев, именно из-за перевозов через Волгу.

Должно знать, что подобные споры повторялись везде, где только под монастырём текла большая река. Так, в 1565 году костромской Ипатьевский монастырь просил, чтоб запретили костромичам перевозиться где-либо в другом месте, исключая монастырского перевоза. Просьба монастыря была уважена, и городские приказчики стали ходить по площадям и кликать, чтоб жители перевозились на монастырском перевозе. О том же шли споры между Святогорским монастырём на Донце и белогородскими приказными. То же теперь было между Макарьевым монастырём и селом Лысковом.

Макарьевская ярмарка происходила на обоих берегах Волги: и на левом монастырском, и на правом лысковском. Между обоими берегами был перевоз, и монахи, чтоб лишить лысковцев выгоды, доставляемой перевозом, на правом берегу построили церковь архидиакона Стефана, а около неё — пустынь, нынешнее село Исады, и здесь устроили свой перевоз. Товары, привозимые на Макарьевскую ярмарку, приходили прежде всего в Лысково, потому переправлялись через монастырский перевоз, и платили за это пошлину. Все пошлины с перевоза и с ярмарки шли на монастырь, а воевода уж и не вступался в управление ярмаркой, предоставляя её монастырским властям. Не довольствуясь этим, монастырь завёл по обоим берегам кабаки, уставил кабаками перевоз и ярмарку, собирал с них большие деньги, а сам ничего не платил. Лысковцы завели свои кабаки, да, кроме того, стали перевозить купцов и товары на своих лодках. Отсюда возник целый ряд столкновений, которые нередко оканчивались драками и «смертнымъ убiйствомъ».

Монахи пожаловались в Москву. Царь Алексей Михайлович предписывает в 1676 и 1678 годах сломать лысковские кабаки, и их ломают, но на месте сломанных тотчас же возникают новые. Идут новые жалобы в Москву. В 1676–81 годах, то есть почти в продолжение всего царствования Феодоpa Алексеевича, из Москвы всё пишут, что лысковские таможенные и кабацкие верные головы «великого государя указу чинятся непослушны, с таможнею, с терязями (по-татарски значит весы), и с кабацким питьём, и с харчевнями насильно въезжают на монастырские земли, и от того кабацкого питья, и от пьяных людей старцам на перевозе обида большая, и у кабака близ монастырской часовни скоморохи с медведи, пляски и всякие бесовские игры чинятся». Лысковцы опять не послушались и на ярмарке 1681 года начали по-прежнему торговать питьём, и, как видно из царской грамоты 1682 года, торговали даже с разрешения воеводы, взявшего за это большие поминки.

Из этой же грамоты видно, что, кроме лысковцев, на ярмарке промышляли и иных городов люди, которые сидели в шалашах[101]Шалáш — торговая палатка. Н. М. Карамзин в «Истории Государства российского» (т. 7, гл. IV) пишет: «В Кремле, в разных улицах, в огромных деревянных домах (между многими, отчасти также деревянными церквами) жили знатнейшие люди, Митрополит, князья, бояре. Гостиный двор (там же, где и ныне, на площади Китая-города), обнесённый каменною стеною, прельщал глаза не красотою лавок, но богатством товаров, азиатских и европейских. Зимою хлеб, мясо, дрова, лес, сено обыкновенно продавались на Москве-реке в лавках или в шалашах.»
Алексей Мартынов в 1878 году в очерке «Московская старина, археологическая прогулка по московским улицам» писал о шалашах и других торговых «точках» на открытом воздухе: «На Красной площади… стояли три очага, на которых жарили рыбу; тут же была и харчевня купецкого человека Ивана Турицына… В Китае-городе, под горою, около Лобного места… были две харчевни в шалашах, покрытых лубьём, один очаг, на котором жарили рыбу, и девять шалашей с очагами, покрытых лубьём.»
и всяким промыслом и харчем торговали. Но монахи напрасно жаловались на беспорядки в лысковских кабаках, ибо голь кабацкая, собиравшаяся в монастырские кабаки, и доставлявшая этим монастырю большие выгоды, гуляла нисколько не скромнее. Обстоятельство это открылось из того, что во время ярмарки наехал воевода, стал ловить голь кабацкую, состоявшую преимущественно из беглых холопов, и этим лишал монастырские кабаки питухов. Монахи посылают в Москву новую жалобу (1682), что во время ярмарки присылают бояре, и воеводы, и окольничие, и думные дворяне, и стольники, и сыщики, и приказные люди городничих и сотников со стрельцами, и подьячих, и приставов с наказными памятьми, для поимки беглых, и от «тех присыльщиков на ярмонке бывает многое смятение, и торговым людям в торгу помеха, и великая обида и убытки, а ярморочному де их таможенному пошлинному сбору бывает великое оскудение». По жалобе монахов на ярмарку приезжает дворянин Мостинин, и приказывает лысковцам сойти с берега с продажным питьём, но лысковцы с питьём не сошли, а «учали» бить в барабан и послали в село за народом. Собрался народ с бердышами и топорами, с дубьём, ослонами и саблями, начали браниться неподобною бранию, осадили монастырское село Крестцы (теперь беднейший город Макарьев), ворвались в него и перебили монастырскую братию. Должно думать, что этим споры не кончились, потому что при царях Иване и Петре Алексеевичах, и при Петре I были указы, чтоб воеводы не посылали на ярмарку стрельцов и сами б не ездили.

Точно такие же раздоры из-за питейной прибыли происходили в 1639 году под Пудожским монастырём, под Ипатьевским на Костроме, и в кабацких шатрах близ Хутынь монастыря. С наступлением XVIII века все эти споры должны были прекратиться. В 1700 году велено было на торжках, которые в архиерейских, монастырских и помещичьих имениях на откупу или на оброках, и владельцы их пошлины сбирают на себя, — с тех торжков пошлину и питейную прибыль собирать в казну выборным бурмистрам. В 1705 и 1740 годах ещё раз запрещали, чтоб монастыри не курили вина, а в 1732 году у Макарья и в селе Лыскове питейные сборы отданы были на откуп на 4 года купцам Расторгуевым с компанией с платежом трёх сложных окладов по 329 1/4 руб. по 18 и по пятой осьмой доли копейки в год.

Но осталось свидетельство, что духовенство даже в начале текущего столетия ходатайствовало о праве держать кабаки. В 1819 году в Государственном совете рассматривалось представление министра духовных дел и народного просвещения о правах людей духовного звания на кабаки, и было заключено: «Так как 9-м правилом шестого Вселенскаго собора возбранено церковным причетникам иметь корчемницы и в них действовати, то из сего следует, что и всякому высшего чина духовному человеку, хотя бы он был и дворянского происхождения, ещё менее прилично заниматься продажею вина и винокурением. Но дабы не лишить духовных из дворян принадлежащего им по происхождению права на владение недвижимыми имениями, предоставить таковым духовным отдавать питейные их домы и винокурни на откуп или в аренду».[102]Девятый канон предписывал священнослужителям не держать питейных заведений: «Никакому не позволяется держать корчемницу. Ибо Если не позволено таковому входить в корчемницу, то кольми паче служить в оной другим, и упражняться в том, что ему неприлично. Если же кто что-либо такое соделает: или да престанет, или да будет извержен.»
Вышедший поэтому указ озаглавлен был так: «Духовным из дворян, то есть церковным причетникам, иметь корчемницы и в них действовать (продавать вино), и всякаго высшаго чину духовному человеку, хотя бы он был и дворянского происхождения, возбранено, а предоставлено им отдавать питейные их домы и винокурни на откуп, или в аренду».

Кроме того, что духовенство курило вино и торговало им, был ещё обычай жаловать его выдачею казённого вина и возможными льготами при покупке его. Царица и царевны жаловали «греченомъ и греческимъ властѣмъ», патриарху и остальному духовенству разных родов пития: одним жаловали подённо, другим понедельно, а третьим помесячно. «Попов и диаконов, и служебников, и иных, — говорит Котошихин, — кормят на царском дворе не по один день, а иным есть и пить дают в домы». Это было заведено и по городам. В 1681 году велено было выдавать сибирскому архиепископу Киприану для его домашнего обихода ежегодно сто ведёр вина из верхотурского кабака. В Тобольске, и на Верхотурье, и во всех сибирских городах на господские праздники до 1687 года архиепископам и протопопам выдавалось известное число чарок вина. В 1699 году велено было в Астрахани питьё служилым людям на праздники, на государские ангелы, и подённое питьё духовным особам, и присланным мурзам отпускать, как в Москве и иных городах, сообразно с прошлыми годами, но по листам из приказных палат. В 1744 году дозволено было Троице-Сергиевой лавре «для обительнаго содержания» вывозить из Малороссии ежегодно до 3000 вёдер вина беспошлинно. Впоследствии монастырям, кроме курения вина, было запрещено и варить пива, но последнее опять было разрешено. Мнением Государственного совета 6 ноября 1866 года положено: «Варенiе пива, меда и браги въ корчагахъ и котлахъ исключительно для монастырскихъ нуждъ дозволяется производить безъ акциза всѣмъ монастырямъ».

Другим полновластным собственником кабака был боярин, кормившийся около царя. В числе разного рода кормлений упоминалось и «бражное». Вообще курение вина ставилось в число дохода, идущего с земли, и земли отдавались с платою деньгами и вином. Боярское право курить вино имело свои ранги. Дети боярские знатные имели право курить вино, а незнатные этого права не имели. Хованский, назначенный воеводой в Новгород, возвращённый по Столбовскому миру 1617 года, получил наказ, чтобы дети боярские, «которым питье держать непригоже, те бы никак его не держали, а которым дворянам, детям боярским, приказным людям, гостям лучшим и торговым людям пригоже питье держать, те бы питье держали про себя, а не на продажу». Дети дворянские также имели право курить вино и держать его про себя. Указами 1681 и 1705 годов дозволено было помещикам и вотчинникам всяких чинов людям курить вино про себя, на своих поварнях или у себя на дворах, сколько кому на свои домовые расходы понадобится, но только не курить на дворах у крестьян и бобылей,[103]Бобы´ль — крестьянин, не имеющий земельного надела и, как правило, человек одинокий, несемейный; бобыли нанимались в батраки, сторожа, пастухи.
и кубов и котлов им не давать, а за своими людьми смотреть накрепко, чтобы от них на городских винокурнях вино не продавалось и не покупалось.

Обыкновенно делалось так, что всякий боярин XVII века, отправляясь из своей отчины в Москву, курил себе в запас вино, или, когда этот боярин занимал высокое место, то даром брал вино из кабака, и, приехав в Москву, казённого вина не покупал, а пил своё. Поэтому указ о продаже питей 1681 года велит дворянам и детям боярским, которые привозят с собою в Москву вино, и становятся в слободах на постоялых дворах, им то вино, против прежнего, являть и записывать в Приказе большой казны, и иметь на то вино подписные челобитные за дьячими пометами. В 1695 году ямщикам Ямского приказа учинён заказ, чтоб они дворян и детей боярских и всяких чинов людей на дворы к себе с неявленным питьём не пускали, а для надзора за ними выбрали бы старост и десятских.

Куря вино, бояре ставили свои кабаки или получали их и кормление, ибо с лёгкой руки Ивана IV, подарившего опричникам кабак на Балчуге, вошло в обычай жаловать бояр тамгою и кабаком. Жаловали, как мы увидим, одинаково русских, немцев и татар. И, несмотря на все появлявшиеся потом запрещения не иметь кабаков, помещики до самого XVIII века продолжали ставить кабаки. «Помещики, — пишет Посошков, — не только сбору казны не помогают, но ещё препятствие чинят: в коих пристойных местах его импера- торскаго величества указу повелено кабаки пристроить, и где уж построены были, помещики разорили, и сборы остановили. Построили в Болонецком погосте питейную стойку, но явился приказный человек помещика Василия Дмитриевича Корчмина, выгнал целовальника, и стал в погребе продавать своё питьё. И такое препятствие, — продолжает добродушный Посошков, — чинится в мелких помещиках, а о сильных лицах и спрашивать нечего. И в больших своих вотчинах построены у них свои кабаки, и называют их кваснями, а под именем квасни продают явно пиво, а вино потаённо». С 1732 года право винокурения предоставляется одним помещикам и винным поставщикам. В 1744 году помещикам и вотчинникам, как для домашнего употребления, так и для отдачи на кабаки, позволяют курить вино в незаклеймённой посуде, платя с выкуренного вина определённую пошлину. Права эти подтверждались неоднократно. В 1751 году, подтвердив о праве курить вино в незаклеймённых кубах и казанах, запрещали торговать вином, как помещикам, так и не имеющим деревень, хотя б они и офицерские ранги имели, и священно- и церковнослужителям. В 1759 году дворянам предоставляли исключительное право курить вино. Купеческие винокуренные заводы велено уничтожить. Придворным гражданским чинам и помещикам, не имеющим рангов, дозволено курить по домам известную пропорцию вина, равно как и смоленскому шляхетству, и придворным особам женского пола. В Уставе о винокурении 1765 года было определено ясно и окончательно: «Вино курить дозволяется всѣмъ дворянамъ, а прочимъ никому».

Городские жители также пользовались некоторой свободой в потреблении питей. Гостям и торговым людям давались государевы жалованные грамоты, чтобы питья у них не вынимать. Случалось, что торговые люди какой-нибудь области получали грамоту на свободное курение вина. Шуйский счёл за нужное дать пермякам, лучшим торговым людям, грамоту на свободное курение вина. Иногда торговым людям дозволялось беспенно и безъявочно держать у себя вино, пиво и мёд. В 1677 году московские торговые люди, тяглецы Семёновской слободы, Фёдор и Филипп Мокеевы, получили подобную привилегию «за присовокупление к Семёновской слободе 27 тяглецов». В 1688 году дворцовым служителям позволено держать у себя питья «безпенно и безвыемочно». Из всего остального народа только некоторым позволялось варить пиво и мёд, и то «смотря по людям». В Пермской уставной грамоте 1553 года говорится: «Да пермичи жъ посадскiе люди мнѣ били челомъ о томъ, чтобъ мнѣ ихъ пожаловати освободити къ которому празднику помолитись, или родителей помянута канунъ доспѣти пивца сварити, или медку разсытити, и азъ царь и великiй князь пермичь посадскихъ людей пожаловалъ: велѣлъ есми кануны обѣтные и родительскiе держати по старинѣ, а коли пермичину которому человѣку лучится къ которому празднику, или по родителехъ канунъ доспѣть и медъ разсытить, и они намѣстнику явятъ, а намѣстники наши пермичемъ кануны чинить ослобожаютъ, и явки намѣстникъ возметъ съ пива съ сопца, и съ меду съ сопца по 4 деньги». В 1608 году по указу Василия Шуйского позволено безвыемочно питьё держать «нѣкоторымъ посадскимъ торговымъ людямъ, по государевѣ грамотѣ», — у всех же других питья выимать, отряжая для этого пушкарей и ходоков. Грамотой 1653 года посадским людям позволялось к празднику пиво и брагу варить, «платя явку с пуда меду и с чети пива по алтыну, а с браги пьяныя с чети по четыре деньги, а кто сварит тайно, у того брать заповедь по два рубля по четыре алтына по полторы деньги с человека».