Лара Продан

Тонкая нить судьбы

 

Глава 1

Утро субботы седьмого сентября 2005 года не предвещало ничего хорошего. Низкие тяжелые тучи вот-вот готовы были разродиться обильным дождем. Поддернутые желтизной листья деревьев кружились в воздухе, ветер набирал силу. Последние дни были довольно прохладными, а сегодня вообще было холодно и как-то промозгло, хоть надевай куртки и теплые пальто, которые еще никто не собирался вытаскивать из глубин шкафов. Во дворе показалась фигура Алекса, одетая в спортивный костюм и готовая начать ежедневные физические упражнения. Без утренней зарядки и легкой пробежки Алекс не начинал свой день последние двадцать лет. Они давали ему не только заряд бодрости, но, как искренне верил Алекс, позволяли убежать от надвигающейся старости. А ее он очень боялся и не столько потому, что был просто человеком, боялся не успеть сделать то, что обещал очень давно, двадцать лет назад.

Алексу на днях исполнилось пятьдесят пять лет. Возраст для мужчин знаковый. Многие начинают подводить итоги своей творческой и личной жизни, переосмысливать свои поступки, планировать жизнедеятельность на следующие 40–50 лет. Но большинство таких, которые уверены в том, что жили и живут совершенно правильно. Это, обычно, средние работники, средние мужья, средние любовники, но считающие себя центральной фигурой во всех ипостасях. А потому им все должны. На работе – максимальную зарплату, дома – беспрекословное выполнение женой и детьми их желаний, ну а любовницы должны целовать им ноги только за то, что они у них есть. Эта категория мужчин, как правило, никогда не задумывается о будущем и довольствуется сегодняшним днем.

Алекс относился к первой категории мужчин. Всю свою жизнь он стремился быть честным прежде всего с самим собой. Это качество передалось ему как бы по наследству. Алекс был правнуком одного из князей Ухтомских. Из рассказов отца Алекс знал, что прадед был вынужден вывезти свою семью из России в 1918 году, опасаясь преследований и ареста со стороны новой власти, власти большевиков. Два брата прадеда отказались уезжать. Что стало с ними там, в далекой России, он не знал. Прадед, а потом и дед пытались в начале сороковых, годов через посольство Советского Союза узнать о судьбе своих родных, но так и не получили ответ. Честность, принципиальность и в то же время удивительное великодушие были отличительными чертами характера Алекса. Это был высокий, довольно стройный для своего возраста мужчина. С правильными чертами лица. Голубые глаза всегда смотрели прямо и открыто на собеседника. Высокий лоб с небольшими залысинами свидетельствовал об остром и глубоком уме. Темно-русые волосы уже носили печать возраста, на висках они были обелены сединой, несколько седых прядей было видно и в густой шевелюре на макушке головы. Удивительным образом смотрелись немного пухлые алые, как у молодой девушки, губы, губы, которые так нравились его жене Мелинде.

Алекс родился и вырос здесь, на северо-западе Соединенных Штатов. Он всегда считал самым лучшим местом на земле свой уютный и красивый город Еверетт. Здесь он родился, здесь вырос, сюда вернулся после окончания Гарварда, став юристом, здесь женился на своей Мелинде. В отличие от Алекса Мелинда была женщиной невысокого роста, немного полноватой для своих пятидесяти лет. Глаза у нее были серые с легким зелено-голубым оттенком, так называемые глаза-хамелеоны. Они постоянно меняли свой цвет в зависимости от того, в какого цвета одежду была одета женщина. Светлые волосы были коротко пострижены, что придавало внешности Мелинды мальчишеский задор. Вообще, несмотря на некоторую полноватость, Мелинда производила впечатление стремительной, подвижной и молодой женщины. С ее лица практически никогда не сходила улыбка. За эту улыбку, которая как бы озаряла все вокруг, и полюбил ее в свое время Алекс.

Как только Алекс переступил порог дома после пробежки, он услышал тревожный крик жены. Она выкрикивала имя дочери так, как будто ее потеряла:

– Дарья! Дарья! Боже мой! Дарья!!!»

Алекс прыжками добрался до комнаты дочери, что располагалась на втором этаже. Посреди комнаты cо скрещенными на груди руками, с полными от слез глазами, устремленными на кровать, стояла Мелинда. Кровать дочери была пуста, более того, она была как всегда аккуратно заправлена, никакого отпечатка ночного присутствия Дарьи в комнате не было.

На улице тучи наконец-то разродились дождем, сильным, крупным, резким дождем. Как-то неприятно заныло где-то там, глубоко в груди. Алекс чувствовал, что сейчас упадет, так отвратительно вдруг сразу заскрежетало в районе сердца. Нет, с дочерью не должно ничего случиться, в этом он был уверен. Дарья в свои двадцать лет была девочкой самостоятельной, серьезной и рассудительной. Она, как правило, никогда не принимала решения скоропалительно, тщательно не обдумав. В этом Дарья очень походила на отца. Алекс вдруг вспомнил, как лет пять тому назад, когда Дарье было пятнадцать, она влюбилась в своего одноклассника. Чтобы обратить его внимание на себя Дарья ушла из дома и сутки пропадала, поехала к тете, сестре Мелинды, в Бэлевью, как потом оказалось. Мальчик на нее никакого внимания так и не обратил, даже и не заметил ее отсутствия. А вот школьные учителя и полиция были подняты на ноги родителями. После того случая Дарья дала слово никогда не покидать дом, не предупредив домашних об уходе. А тут снова…

«Надо позвонить Роджеру. Может он что-то знает.» – подумал Алекс и пошел к телефонному аппарату.

Роджер был самым близким другом Алекса. Они дружили всю жизнь, с пеленок. Их матери были подругами и, практически, одновременно родили сыновей. У Роджера был сын почти одного возраста с Дарьей, они были друзьями и, наверняка, Майклу известно, где его дочь. Но до аппарата Алекс не дошел. Входная дверь распахнулась, и в гостиную мокрые до нитки, веселые и задорные ворвались трое молодых людей.

– Папа, папа, папочка, прости, ну прости меня, что я не предупредила тебя. Где мама? Мама, моя любимая мамочка, не сердись на свою глупенькую дочку! – прокричала, нет, скорее, громко пропела Дарья.

Она вся светилась, светилась молодостью, беззаботностью и счастьем. Ни обижаться, ни ругаться на нее нельзя было. Это была высокая стройная девушка, с большими голубыми глазами на бледно-матовом лице, чуть вздернутым носиком, красиво очерченными алыми губами. Светло-русые волосы были забраны в тугой «конский» хвост, высокий лоб обрамляла длинная челка. Чувствовалось, что между Дарьей и ее родителями были доверительные и теплые отношения, какие, впрочем, должны быть всегда между любящими и уважающими друг друга людьми.

– Ну что ж, Дарьюшка, слава Богу с тобой все нормально. – тихо произнес Алекс. Сердце продолжало ныть. В дверях все еще стояли молодые люди. Это были юноши того же возраста, что и Дарья. Один из них – сын Роджера, Майкл. Другой – незнакомый молодой человек, но судя по тому, как он разговаривал с Майклом, пока Дарья общалась с родителями, было видно, что они хорошо знакомы друг с другом.

– Папа, мама, познакомьтесь. Это – Владимир Злотов, друг Майкла. Они вместе стажируются в Майкрософте. – представила юношу Дарья.

Сердце продолжало ныть. Посмотрев на незнакомого юношу, Алекс невольно вздрогнул. Опустил глаза и посмотрел более пристально. Сердце заныло сильнее.

«Не может быть! Нет, этого не может быть!». Алекс медленно повернул голову в сторону Мелинды.

Мелинда стояла поодаль от ребят, ее глаза были устремлены на Владимира, на лице застыла гримаса ужаса, смешанная с горечью потери. Она быстро опомнилась, медленно перевела взгляд на дочь и пригласила всех войти и позавтракать вместе. Молодые люди ничего не заметили. Они прошли в столовую, где был накрыт стол к завтраку.

Алекс подошел к Мелинде, взял ее за руки и с любовью посмотрев в глаза, спросил:

– Тебе тоже показалось, что молодой человек похож на…. – , но не закончил вопроса.

К ним подходила дочь, держа за руку Владимира.

– Мама, папа, что же вы не идете? Мы вас ждем в столовой. Так хочется кушать! – весело произнесла Дарья.

– Да, Алекс и Мелинда, я очень рад тому, что нахожусь в вашем доме. Дарья и Майкл так много рассказывали о вас. Извините, что я так, без приглашения. … – голос Владимира звучал медленно, обволакивающе. Видно было, что юноша волнуется, старается понравиться…

Не понравиться он не мог. Статная высокая фигура, про которую говорят «косая сажень в плечах», густые пепельные волосы с аккуратным пробором сбоку, высокий, чуть выступающий вперед лоб, голубые, широко открытые глаза, словно вычерченные острым карандашом правильной формы губы не могли не привлечь внимания и не могли не вызвать чувства эстетического восхищения. Алекс и Мелинда переводили глаза с Дарьи на Владимира, с Владимира на Дарью. В их глазах отражалась тревога и любовь одновременно. Первой опомнилась Мелинда:

– Действительно, так хочется кушать. Пойдемте за стол – И они скрылись за дверями столовой.

Завтрак прошел непринужденно. Алекс с Мелиндой старались больше слушать. Да и говорить они не могли, оба были взволнованны встречей с новым знакомым своей дочери. Зато Дарья не умолкала. Ее голос звенел, как колокольчик. Она сидела между двумя юношами, видно было, что девушка слегка волновалась. Закончив завтрак, все встали из-за стола. Дождь завершил свою работу, листва на деревьях заиграла свежими красно-желто-зелеными красками, трава вернула себе молодость, став ярко зеленой, дороги и тротуары чистыми, как будто над ними поработала целая бригада уборщиков. Все дышало свежестью. Дарья проводила своих друзей и вернулась в гостиную, где ее ждали родители для объяснения.

– Мама, папа, как же хорошо дома! Как я люблю наши совместные завтраки, ужины! Не обижайтесь на меня. Я звонила вчера вечером, честно, звонила, хотела предупредить, что останусь ночевать у Майкла. И дядя Роджер тебе звонил, папа. Но никто не поднял трубку телефона. – тараторила Дарья, с любовью глядя на родителей и понимая, как они волновались.

Алекс вспомнил, что вчера, сразу после завтрака, у Мелинды возобновились головные боли. Мигрень мучила его жену практически всю жизнь. Понять причину мигрени не смогли ни в одном медицинском учреждении, куда они обращались. Вылечить тоже не смогли. Мелинда постепенно привыкла к своей ноющей головной боли и даже научилась не замечать ее. Но вчера, вчера она не вытерпела и попросила Алекса отключить все электрические приборы, которые урчали, шипели, звенели. Телефоны тоже были отключены все, и домашние и сотовые. Они легли рано, не дождавшись возвращения дочери после университета.

– Хорошо, Дарьюшка, но расскажи, что было причиной того, что ты вынуждена была остаться у Майкла? И почему у Майкла? Насколько я понимаю, оставаться ночевать у молодого человека, даже если он является твоим лучшим товарищем, считается неприличным. Или я старомоден, Дарья? – Голос Алекса постепенно утрачивал мягкие ноты и приобретал стальные.

Всегда, когда Алекс волновался, или когда чувствовал опасность, внутри него все холодело, как бы подбиралось и собиралось в натянутый стальной канат. Внешне это проявлялось в прямой, слишком прямой осанке и в изменении тембра голоса с мягкого на жесткий и холодный. Дарья знала эту особенность отца и тут же поняла, что его что-то очень сильно тревожит. «Мама тоже какая-то, как будто потерянная» – отметила про себя Дарья.

– Мама, папа, ничего же не произошло. Со мной все в порядке. Папа, ты же знаешь, что Майкл для меня как брат, мы выросли вместе. Дядя Роджер с тетей Рози были дома. Мы, действительно, звонили целый вечер, хотели предупредить, но ни один телефон не отвечал. – взволнованно говорила Дарья.

Ей было жалко родителей. Она вдруг ясно поняла их боль и тревогу за нее. За исключением того случая пятилетней давности, когда она по глупости уехала из дома и ночевала у тети в Бэлевью, она всегда проводила ночь в своей кровати. Вечерние часы, проведенные с родителями, были для нее особенно дороги. Все трое любили после ужина собираться в уютной гостиной и рассказывать о событиях проходящего дня. Между ними никогда не было секретов.

Тут Дарья услышала голос отца, и он ее поразил. Вопрос был простым, пустяковым:

– Дарья, скажи, а кто этот юноша, твой новый знакомый, Владимир, кажется его имя?

Но задан он был голосом, в котором переплеталась сталь с тонкой шелковой нитью, готовой в любой момент оборваться. Она почувствовала в голосе отца тревогу и страх. И это ее поразило.

«Ему, наверное, не понравился Владимир. Папа слишком холодно разговаривал с ним во время завтрака. Да и мама все время молчала, хотя была большой любительницей поговорить с моими друзьями» – подумала Дарья.

Алекс и Мелинда смотрели на дочь и ждали от нее ответа, ждали напряженно и с волнением.

– Владимир – новый друг Майкла, – начала рассказывать Дарья – Он из России, по-моему, из Санкт-Петербурга. Приехал сюда стажироваться в Майкрософте. Кстати, папа, его пригласило руководство компании. Владимир послал им свою разработку по усовершенствованию какой-то программы, я не разбираюсь в этом. Она была признана лучшей из всех предлагаемых. Он вам не понравился, да, не понравился? – в голосе Дарьи звучала обида.

– Я никогда не встречала парня лучше, чем он – тихо произнесла Дарья.

Алекс и Мелинда обменялись взглядами. Они очень любили дочь, дорожили и доверяли ее мнению. Они понимали, что сейчас как никогда следует быть осторожными с Дарьей. В ее возрасте любое сопротивление встречается в штыки и из друга можно легко превратиться в недруга. Ну и потом, это всего лишь их догадки, может они ошибаются насчет Владимира.

– Все хорошо, Дарьюшка. Владимир нам понравился, интересный молодой человек. Они с Майклом чем-то даже похожи, – ответила мягким, но глубоким голосом Мелинда.

И было в этом голосе столько любви и заботы, что Дарья тут же успокоилась и стала рассказывать, как провела вчерашний день. После занятий в университете Дарья встретилась с Майклом и Владимиром. Они договорились показать Владимиру вечерний Сиэтл. А потом все вместе поехали к Майклу домой смотреть фильм, который привез с собой Владимир, фильм о его родине, России. Просмотр затянулся и родители Майкла предложили Дарье и Владимиру переночевать у них. А сегодня Дарья договорилась встретиться с Владимиром в пять часов вечера.

– А как же Майкл? – спросила Мелинда.

– Вы встречаетесь втроем? Майкл – твой лучший друг, он познакомил тебя с Владимиром. Более того он, ты знаешь, неравнодушен к тебе. Роджер говорит, что Майкл – она улыбнулась и в глазах появился некоторый озорной светлячок – по ночам пишет стихи для тебя, а по утрам их сжигает. Как это романтично! Ты должна уважать его чувства. Преданней друга ты вряд – ли найдешь. И еще, мне кажется, что не совсем прилично девушке идти на свидание с молодым человеком вечером после одного дня знакомства. Нам с отцом – тут Мелинда выразительно посмотрела на Алекса – было бы спокойней, если бы сегодня вечером ты все же пригласила на встречу и Майкла. Она немного помолчала, а потом спросила: «Ну, что, доченька, пригласишь?»

Дарья стояла в нерешительности. Слова матери были убедительными. Действительно, Майкл – самый хороший, самый внимательный, самый преданный друг. Они знают друг друга с пеленок, и девушка никогда не рассматривала его в качестве своего молодого человека. Более того, она считала его сродни брату и доверяла ему самые сокровенные мысли.

«Думаю, мама ошибается насчет Майкла. Мы – друзья, очень близкие друзья, у нас братско-сестринские отношения. И все. Пригласить его на свидание с Владимиром? МММ…»

– Ладно, мама, может ты и права» – сказала вслух Дарья.

– Позвоню Майклу, скажу где мы его будем ждать. Заодно попрошу его посмотреть со стороны, как относится ко мне Владимир. Владимир мне очень понравился, но он какой-то, какой-то стеснительный, что ли. Мне показалось, что ему неловко было сегодня у нас, он был несколько напряжен, по-моему. И ты, папа, не совсем приветливо с ним разговаривал, совсем не смотрел на него, как будто чего-то боялся.

Алекс тревожно посмотрел на Мелинду и, немного помолчав, ответил дочери, что ей просто показалось, что они с матерью были расстроены ее отсутствием ночью.

– А что, если Майкл заедет за тобой, и вы вместе поедете в Сиэтл, где вас будет ждать Владимир? – громко спросила Мелинда у дочери, положив тем самым конец неприятному разговору.

– Я думаю, Майкл с удовольствием примет твое предложение. И мы будем спокойны – тихо добавила Мелинда.

– Хорошо, мама. – Согласилась Дарья, чтобы не расстраивать родителей.

«Может быть, действительно, лучше поехать вместе с Майклом. По дороге можно поговорить о Владимире. Интересно, говорил Майклу Владимир что-нибудь обо мне?» – подумала Дарья.

Когда дочь у шла к себе Алекс и Мелинда глубоко вздохнули, посмотрели друг другу в глаза, улыбнулись и решили пока ничего не предпринимать. Пусть идет все своим чередом. Время все должно расставить на свои места.

 

Глава 2

Прошел месяц. На дворе стоял уже октябрь. Листья практически все лежали, свернувшись в коричнево-желтый кулечек на земле, небо все чаще заволакивалось низкими хмурыми тучами, да и дожди напоминали о себе почти каждый день. Алекс, как всегда, совершал свои пробежки по утрам, потом завтракал вместе с Мелиндой и Дарьей и уезжал на работу. Алекс был совладельцем крупной юридической фирмы, которая располагалась в Эверетте. Он любил свою работу. Более того, он считался самым опытным и квалифицированным юристом города. К нему даже приезжали на консультации из других городов штата. Мелинда очень гордилась своим мужем и считала его чуть ли не юридическим богом, вводя тем самым в конфузливое состояние Алекса. Сама Мелинда не работала вот уже десять лет. Причиной тому были постоянные головные боли, которыми она мучилась. Десять лет назад, когда скорая увезла Мелинду с работы в больницу, на семейном совете решили, что Мелинда уйдет с работы. И удивительно, за эти десять лет головные боли если не ушли, то стали гораздо реже. Мелинда вставала рано утром, и первым делом бежала на бэкярд, двор позади дома… Там она проводила свой выработанный ею обряд, о котором говорила, что он придает ей силы на весь день. В чем состоял этот обряд Алекс и Дарья боялись спрашивать Мелинду и никогда не подглядывали за ней.

«Если он, этот обряд ей помогает, пусть занимается, не будем мешать» – решили оба.

Набравшись сил и энергии Мелинда приступала к подготовке завтрака. Как правило, он состоял из фруктового салата для нее, яичницы-скрамбл из двух яиц и бекона для Алекса. А Дарья предпочитала кофе с сэндвичами.

Вслед за Алексом уезжала на занятия в университет и Дарья. Дарья была студенткой бизнес-школы университета Вашингтона. Она пошла по стопам своей матери и мечтала стать лучшим финансовым аналитиком если не в мире, то хотя бы в своем родном штате Вашингтон. Учиться ей нравилось. Дарья обладала не только красивой внешностью, но и пытливым умом, и активной жизненной позицией. Ее можно было встретить и на конференциях, и в студенческих клубах, где обсуждались актуальные вопросы экономики и финансов. Не удивительно, что Дарья привлекала внимание молодых людей. Многие юноши в университете пытались за ней ухаживать, но она была неприступна и всегда отшучивалась «Я жду принца на белом коне». Она дружила только с Майклом. Дарья его так и называла, представляя Майкла своим сокурсникам:

– Это мой друг-брат Майкл, прошу любить и жаловать!

Она была уверена, что и Майкл относится к ней как к сестре. Он не раз, обнимая ее при встрече, говорил:

– Ну здравствуй, моя сестренка. Что будем делать сегодня, куда пойдем?

Майкл рассказывал ей о своих девушках, с которыми он периодически встречался. Она знала, что ему нравятся натуральные блондинки с синими глазами, ногами от ушей и, чтобы они были по его выражению «страшно сексапильными». Правда объяснить, что он под этим понимает Майкл не мог. Говорил, что это надо чувствовать где-то там внутри, пониже сердца и всегда смеялся при этом. На вопрос о том, считает ли Майкл сексапильной ее, Дарью, он всегда отшучивался:

– Что ты, сестренка моя, ты – нет, ты – скорее леди строгих правил, правда синим чулком тебя не назовешь, но до секси ты точно не дотягиваешь. Извини, но ты результат воспитания своих родителей, которых я, кстати, очень люблю и уважаю.

Майкл проходил стажировку в Майкрософте после окончания университета Вашингтона, где он учился на отделении Computer Science. Его отец Роджер чрезвычайно гордился сыном. Во-первых тот пошел по его стопам, и Роджер уже мечтал о династии компьютерных программистов Велингтонов, так звучала их фамилия. Во-вторых, Майкл подавал большие надежды как специалист и был на очень хорошем счету. – Им очень довольны, Роджер. – сказал ему как-то Роб.– Руководство компании готово включить Майкла в штат. А не верить своему другу, который работал в Майкрософте, у Роджера не было оснований.Майкл слыл компьютерным гением. Поэтому, когда он встретил Владимира, которого ему представили как компьютерного гения из России, Майкл вначале оторопел, потом внутри у него похолодело, к горлу подкатил неприятный плотный комок, а затем вдруг стал нарастать интерес к большому, как показалось Майклу, молодому человеку. Владимир, действительно, был выше Майкла на пол – головы, шире в плечах. И в первую минуту Майкл подумал:«Вот тебе и русский медведь – сильный, крупный, но, однако, умный. Посмотрим, что будет дальше».Владимиру Майкл понравился сразу. Действительно, Майкл обладал весьма интересной внешностью. Это был юноша с карими, почти черными глазами, которые достались ему в наследство от прабабушки-индианки. Черные вьющиеся волосы его были коротко пострижены. И все это выгодно контрастировало с почти мраморной кожей, которая характерна для англичан. Майкл имел довольно крупный прямой нос, выраженный подбородок и средних размеров рот, обрамленный бледно-красными губами. Этакая смесь индейско-английской внешности, которая, тем не менее, на Владимира произвела неизгладимое впечатление. Более того, Майкл обладал удивительной способностью привлекать к себе внимание. Владимир даже не понял, почему его так заинтересовал Майкл. Собственно, ему было не до анализов своих чувств.Он только неделя как прилетел в Сиэтл и нуждался в друзьях. Владимир и Майкл сразу потянулись друг к другу. Обоим было по двадцать пять лет. Оба были влюблены в компьютеры и мечтали создать самую совершенную программу. И, как выяснилось чуть позже, оба были страстными игроками в футбол, правда, Майкл в американский футбол, а Владимир в soccer, как называется в Америке английский футбол. Их вкусы совпадали и в отношении девушек. Владимир также предпочитал сексапильных блондинок с ногами от ушей. Руководство компании предложило Майклу и Владимиру создать творческий тандем для решения весьма важной задачи, от выполнения которой зависел целый ряд компьютерных разработок. Срок им был выделен равный одной рабочей неделе. Майкл и Владимир решили разбить выполнение задачи на отдельные блоки по степени их очередности и взаимозависимости. Целыми днями до позднего вечера оба пропадали на работе. Чтобы не терять время на дорогу, Майкл часто оставался ночевать у Владимира, который снимал квартиру в Редмонде. Редмонд был гораздо ближе к Сиэтлу, чем Эверетт, где жил Майкл вместе с родителями. Совместная работа и общие интересы сблизили ребят и через неделю они были, как говорится, «не разлей вода»В последний рабочий день, выделенный ребятам для решения задачи, был, пожалуй, самым трудным. Предстояло соединить решения по отдельным блокам в одну стройную систему. Задача полностью с необходимыми заключениями была готова далеко за полночь. Усталые, но удовлетворенные Майкл и Владимир добрели до съемной квартиры в Редмонде и рухнули в глубокий сон.Их разбудил резкий звонок сотового телефона Майкла. Звонила Дарья. Майкл взглянул на часы. Было половина первого дня.– О, Боже, я совсем забыл, что обещал Дарье забрать ее после занятий – воскликнул Майкл.– Кто такая Дарья?» – спросил спросонок Владимир – Она русская?.– Почему русская? Она – дочь друзей моих родителей, моя подруга детства и самая лучшая девушка на свете. – ответил Майкл мягким и теплым голосом.– Интересно, а откуда у нее русское имя? У нас есть женское имя Даша или Дарья. – вставая с постели сказал Владимир и вопросительно посмотрел на Майкла.– Я как-то никогда не задумывался, почему Дарью называют Дарьей. Она для меня просто Дарья и Дашей ее никогда никто не называл. И для меня лучшего женского имени нет на свете – тихо добавил Майкл.– Кстати, Владимир, ты же не видел еще Сиэтл толком, хоть и живешь почти две недели здесь. Хочешь с нами пойти куда-нибудь? Сейчас я позвоню Дарье, надо извиниться за опоздание, и договорюсь, чтобы она нас подождала в сквере около своего университета. А там решим, что будем делать. Согласен?Владимир долго не раздумывал, на сегодня у него не было никаких дел. Он собирался немного поваляться в постели, а потом пошататься по городу, в котором жил. Предложение Майкла пришлось ему по душе, и он с радостью согласился. Кроме того, ему почему-то очень захотелось познакомиться с девушкой, носящей русское имя Дарья.

Дарья ждала ребят на скамейке, стоящей рядом с красивым раскидистым дубом. Она любила эту скамейку. Почему-то именно на ней к Дарье приходили самые неожиданные решения проблем, с которыми она сталкивалась. Это была обыкновенная деревянная скамейка, давно некрашеная, с выщербленной кое-где спинкой, каких много в этом уютном скверике около университета. Но она стояла под кроной дуба. А дуб был великолепен. От него веяло силой, спокойствием и умиротворением. Дарья читала книгу, когда услышала голос Майкла: – Привет, сестренка. Знакомься, это – Владимир. Мой соратник из России.Дарья оторвалась от книги и подняла глаза на юношей. Поздоровавшись с Майклом, она медленно перевела взгляд на Владимира. Владимир смотрел на девушку широко открытыми глазами, в которых читались плохо скрываемый интерес и удивление.Внешность Дарьи произвела на Владимира странное впечатление. Что-то неуловимо знакомое виделось ему в чертах лица Дарьи. Владимир был уверен, что вздернутый носик ее, высокий лоб с челкой он уже где-то видел. Но где?…– Здравствуйте, Дарья – Ответил на ее приветствие незнакомый юноша. – Рад с Вами познакомиться. Я – Владимир. Майкл заверил меня, что лучше вас нет на свете девушки.– Он преувеличивает – зардевшись ответила Дарья.Владимир пристально смотрел на нее, и Дарье стало не по себе под его взглядом. Хотя одновременно она испытывала некоторое волнение от его глаз, смотрящих на нее с интересом. Высокий статный парень с привлекательными голубыми глазами нравился ей и притягивал к себе.Почувствовав некоторое замешательство со стороны Дарьи, Майкл пришел ей на помощь.– Ну, что сестренка, давай покажем моему новому другу вечерний Сиэтл, пусть он влюбится в него, как и мы с тобой.Они бродили по улицам Сиэтла, пока Дарья не взмолилась:– Все, не могу, ноги отваливаются, давайте где-нибудь отдохнем, а потом вы меня проводите домой.– У меня есть другое предложение. Приглашаю всех ко мне домой. – воскликнул Майкл, который не хотел расставаться ни с Дарьей, ни с Владимиром.– Тем более, что мои родители, Владимир, все уши прожужжали. Когда приведешь своего нового друга, когда познакомишь нас с Владимиром? Мы с Дарьей ведь воспитаны практически одинаково. От родителей никаких секретов. А о тебе я им много рассказывал. Особенно заинтересован мой отец, ведь он тоже, как и мы, компьютерщик и очень талантливый.

С той встречи прошел месяц. Дарья почти каждый вечер пропадала где-нибудь в компании Владимира и Майкла. Майкл старался не оставлять девушку одну вместе с Владимиром. Он чувствовал, что Владимир и Дарья тянулись друг к другу. Майкл ловил себя на том, что ему неприятно видеть, как Владимир украдкой берет руку девушки в свою, подносит ко рту для поцелуя. А Дарья, его Дарья, на которую он боялся дышать, от которой он скрывал свои чувства и называл, специально называл, сестренкой, чтобы она не заподозрила о его любви к ней, дрожала от каждого прикосновения Владимира. Майкл видел все, и как смотрела на Владимира Дарья, смотрела с восхищением и тихой внутренней любовью. Видел, как менялся Владимир, завидев издалека фигурку Дарьи. Он становился еще выше, еще статнее, в глазах появлялся блеск и желание, желание видеть, слышать Дарью, дышать с нею одним воздухом, быть с нею. Майклу это не нравилось. Внутренний голос шептал ему: – подойди к ним, оттащи их друг от друга, расскажи о своей любви к Дарье, любви, выдержанной годами, вымученной бессонными ночами, взлелеянной твоей трепетной душой.Но он боялся оскорбить, оскорбить свою любовь, оскорбить дружбу, потерять дорогих ему людей. Поэтому Майкл молчал и только упорно и покорно следовал за Дарьей и Владимиром всюду. Он понимал, что мешает влюбленным, но ничего не мог поделать с собой. Его как магнитом, большим, мощным магнитом тянуло к обоим. Ну, а Дарья с Владимиром воспринимали общество Майкла на удивление спокойно. И это естественно, ибо Майкл был для обоих самым лучшим другом, которым они дорожили, которого уважали и дружбу с которым очень ценили. Влюбленные вели себя самым естественным для влюбленных образом: целовались украдкой, прижимались друг к другу тоже украдкой, смеялись невпопад, с их лиц не сходила счастливая и в то же время застенчивая улыбка, улыбка, предназначенная друг другу. Майклу было больно, но он не подавал виду. Он просто, когда надо, отворачивался, либо приседал, как бы зашнуровывая развязанный кроссовок, либо отбегал, как бы за мороженным для Дарьи. Его душа страдала, но лицо носило маску дружелюбия. Как долго это будет продолжаться Майкл не знал.

 

Глава 3

Алекс и Мелинда, пока Майкл сопровождал на свидания с Владимиром Дарью, были спокойны. Однако они тоже понимали, что Майкл не может вечно быть незаметным третьим, они видели, как он мучается. Алекс и Мелинда тоже мучились, мучились от неизвестности в отношении Владимира. Они столько раз хотели поговорить с ним, узнать о его семье и каждый раз откладывали этот разговор. Оба боялись этого разговора, хотя понимали, чем быстрее он произойдет, тем легче им станет дышать, смотреть в глаза дочери, в глаза самому Владимиру.

Приближалось Рождество. Ожидание чего-то необычного, волшебного, волнующего носилось в воздухе. Магазины вовсю вели предрождественскую распродажу товаров. Жители городов украшали свои дома, придавая им вид сказочных теремов. Дом Алекса и Мелинды тоже готовился к этому самому долгожданному и радостному празднику года. Ежегодно в этот день обязательными гостями были Роджер с Рози и Майклом. Из Бэлевью приезжала старшая сестра Мелинды Келли, а из Калифорнии – брат Алекса Эндрю с женой Пэм и дочерью Джени.

На это рождество Дарья попросила разрешения у родителей пригласить в гости Владимира.

– Мамочка, папочка, можно Владимир придет к нам на Рождество. Он один здесь, его семья так далеко, ему некуда идти – вкрадчивым голосом начала свою просьбу Дарья задолго до декабря. – Мне так хочется, чтобы вы с ним познакомились поближе. Он такой замечательный! – тихо, но уверенно закончила просьбу дочь.

Алекс посмотрел на Мелинду и заметил, как она побледнела, ее глаза беспомощно заморгали, рот приоткрылся. Ей вдруг стало не хватать воздуха. Он подхватил под локоть жену, погладил по спине, успокаивая, тихо сказал:

– Не волнуйся, дорогая. Все будет хорошо.

А потом громко, но мягко ответил дочери:

– Конечно, Дарьюшка, пригласи своего друга к нам. Нам будет интересно с ним пообщаться.

Когда дочь радостная выбежала из гостиной, Мелинда взволнованно спросила мужа:

– Ты уверен, ты уверен, что мы поступаем правильно, одобряя эти отношения? А вдруг у них зайдет слишком далеко, и мы уже не сможем контролировать ситуацию?

– Пойми, моя хорошая, – голос Алекса звучал спокойно и задумчиво – пока мы точно ничего не узнаем о Владимире, делать какие-либо выводы рано. Может быть мы ошибаемся в своих предположениях. Ведь людей, похожих друг на друга, очень много и не все они родственники.

Наступило Рождество. Дом Алекса и Мелинды встречал гостей. Где-то за месяц началось приготовление к этому празднику. Каждый год Алекс и Мелинда при активном участии дочери в результате жарких споров выбирали тему для оформления дома снаружи. Они старались не повторяться. В этом году было решено, что основной темой станет сказка «Снежная королева». Перед домом левее от входа были установлены небольшие сани, украшенные гирляндами из серебристой тонкой бумаги, стеклянными сосульками, подсвечиваемыми изнутри, большими и маленькими узорными снежинками. Внутри саней на серебристой подушке находилась фигура злой Снежной королевы, выполненная из металлической проволоки и одетая в красивое белое платье с длинным серебристым шлейфом. Голова королевы была немного опущена вниз, широкополая шляпа, обтянутая белой тюлью, закрывала лицо, как бы защищая его от холодного снежного ветра. Там же в санях чуть позади от снежной королевы была видна проволочная фигурка Кая, одетая в черные штанишки и курточку. Импровизированная голова была закутана в теплый полосатый шарф. Эта фигурка имела такой жалкий вид, что все проходящие мимо люди останавливались около саней, готовые подать ей милостыню. С правой стороны от входа была поставлена проволочная фигурка Герты в бумазейном платье вишневого цвета, поверх которого было одето старое пальто из грубой серой шерсти, рукавички красного цвета и вязаная красная шапочка. Лицо было закрыто ладонью из рукавички. Фигурка была согнута так, что создавалось впечатление, что она не может выпрямиться из-за сильного северного ветра. И сани, и фигурка Герты стояли на искусственном снегу, который был насыпан перед домом густым слоем. Везде горели гирлянды из разноцветных лампочек, разноцветные сосульки и снежинки. Идея такого оформления принадлежала Дарье. Сказка «Снежная королева» была ее любимой сказкой.

Внутри дом украшала всегда Мелинда. Она коллекционировала фигурки санта клаусов и дедов морозов. Их у нее было более ста. Они отличались друг от друга высотой, толщиной, окраской, фасонами шуб, головных уборов и даже тростей. Санта Клаусы и Деды Морозы были расставлены по группкам в зависимости от размеров. Самые большие были поставлены около рождественской елки, самые маленькие на каминной полке рядом с рождественскими носками. Остальные несколько групп в разных частях гостиной. При входе в эту комнату создавалось впечатление, что попадаешь на некое собрание дедов морозов и санта клаусов со всего мира, на котором идет оживленное обсуждение международных проблем. Воздушные разноцветные шарики, гирлянды из цветной бумаги и маленьких фонариков, снежинки дополняли убранство комнаты.

Утром накануне Рождества приехала из Калифорнии семья брата Алекса Эндрю. Эндрю был старше Алекса на три года и возглавлял риэлторскую компанию в Сан Диего. Братья были очень похожи и дружны между собой. Эндрю знал все перипетии жизни Алекса и часто давал ценные советы ему. Алекс с нетерпением ждал брата. Ему необходимо было выговориться, рассказать брату о том, что не давало покоя последние четыре месяца, с тех пор как появился Владимир. Ему было жалко Мелинду. Головные боли в эти месяцы усилились, и она жила практически на таблетках. Ее ежедневные медитации помогали на некоторое время, но ощущение постоянной тревоги не давало покоя жене, и Алекс очень беспокоился о ее не только физическом, но и психическом самочувствии. Да и сам он стал все чаще чувствовать пронзительно-тонкую боль в сердце.

Как только Эндрю вошел в дом, Алекс тут же подбежал к нему и прошептал:

– Мне необходимо с тобой поговорить. Давай пройдем в мой кабинет и… – но не закончил предложение, ибо к нему с улыбкой подошла жена Эндрю Пэм.

Алекс недолюбливал Пэм. Из милой и приятной девушки, которую Эндрю встретил двадцать шесть лет назад, она превратилась в занудливую женщину. Пэм любила вмешиваться в чужие дела, давать советы по поводу и без повода. И при этом она любила «выносить чужой мусор из избы», всячески смакуя его. Поэтому Алекс решил отложить разговор и быстро, стараясь быть максимально милым, поздоровался с Пэм.

– Пэм, дорогая, здравствуй. Очень рад видеть тебя в нашем доме, прекрасно выглядишь. – Произнеся эти дежурные фразы, Алекс повернулся к брату:

– Эндрю, надеюсь вы останетесь на дня два, и у нас будет время поговорить.

И опасаясь лишних вопросов со стороны Пэм, быстро пошел в сторону входных дверей.

В дом входила сестра Мелинды Келли. Келли, в отличие от Мелинды, была сухопарой и высокой женщиной пятидесяти семи лет. Она жила одна, личная жизнь у нее как-то не сложилась. Келли трижды выходила замуж, но ни один из мужей не смог вытерпеть ее сварливый и едкий характер. Дольше всех продержался последний муж, с которым Келли прожила пять лет. Из-за женской болезни она не смогла родить. Вначале Келли много плакала и страдала по этому поводу, а потом смирилась. Постепенно она научилась жить одна, думать только о себе и заботиться только о себе. Келли работала в страховой компании бухгалтером и проводила в офисе основное свое время. Одиночество превратили некогда веселую девушку в замкнутую, хмурую и саркастичную особу. Но Мелинда любила свою единственную сестру и нуждалась в ней.

Келли, поздоровавшись с Алексом, прошла на кухню, где нашла Мелинду, колдующую над индюком. Нельзя сказать, что сестры были близкими подругами, разница в семь лет не сближала их. Но они всегда внимательно относились друг к другу. Внешний вид Мелинды не понравился сестре. Усталые глаза, серый цвет кожи, опущенные уголки рта говорили о бессонных ночах и глубоких переживаниях.

– О, Боже, Мелинда, что с тобой? Тебе опять не дают покоя головные боли? Ты обращалась к врачу? – понеслись вопросы.

– «Все в порядке, – ответила Мелинда, – не беспокойся, просто я очень устала за последнее время.

Она не стала говорить сестре о своих проблемах, о том, что напряженно ждет сегодняшнего дня в надежде на разрешение вопроса с Владимиром. Келли мало интересовалась личной жизнью сестры, а Мелинда не любила распространяться о своих проблемах. Да, Келли и не стала дожидаться полного объяснения от Мелинды, она быстро повернулась и вышла в гостиную.

В это время в дом входил Роджер с женой и сыном. Все трое были чрезвычайно возбуждены. Роджер и Рози вновь спорили по какой-то ерунде. Они постоянно находились в состоянии спора друг с другом. Алекс никогда не мог понять, что связывало этих совершенно не похожих друг на друга людей. Но, тем не менее, Роджер и Рози прожили больше двадцати пяти лет вместе и как-то уживались между собой. Роджер всегда говорил, что Рози со своим сварливым характером не дает ему стоять на месте. Так как в спорах, согласно известной пословице, рождается истина, то Рози, сама того не подозревая, часто наталкивала мужа на интересные решения. А что касается манеры спора – повышенный тон голоса, переходящий в крик, то Роджер давно научился не замечать этого. Его, как умного человека, интересовал характер спора, а не тон, в котором он велся.

– Роджер, дружище, как я рад тебя видеть – встретил друга Алекс.

– Рози, Майкл, проходите, уже почти все собрались. Майкл, будь добр, развлеки девочек, они на втором этаже в комнате отдыха.

– А кто еще должен придти? – с интересом спросил Майкл Алекса.

– Разве ты не знаешь? Дарья пригласила Владимира вместе с нами отпраздновать рождество – несколько взволнованно ответил Алекс.

– Что? Опять, опять Владимир… – в сердцах произнес Майкл. – Он мне не говорил, что собирается сюда. Может он передумал? – выразил свое мнение Майкл с надеждой в голосе.

Но тут раздался вежливый стук в дверь, через несколько секунд она открылась, и появился Владимир.

Владимир был одет в превосходный синий костюм, голубую рубашку, удивительно идущую к глазам, и черные туфли на тонкой подошве. Его внешний вид резко отличался от вида присутствующих мужчин. И Алекс, и Роджер, и Майкл, и Эндрю были одеты на американский манер – в джинсы и рубашки. Владимир несколько смутился:

– Я не знал, что следует приходить в джинсах. У нас в России на праздники надевают все лучшее. Извините за мой слишком, наверное, вычурный вид.

– Ну что вы, Владимир, – тихо произнесла Мелинда, которая выходила из кухни. – Вы прекрасно выглядите, и я с Вами солидарна. Рождество – великий праздник и отмечать его надо в красивой нарядной одежде. Вы одеты как раз по случаю. Вам очень идет костюм. Надеюсь, Владимир, вам будет комфортно у нас. – подбодрила юношу Мелинда и попросила у присутствующих разрешения удалиться в свою комнату на время.

В своей комнате Мелинда села на кровать, обхватила голову руками, сдавила ее до боли в надежде, что уйдет внутренняя головная боль. Перед ее глазами стоял Владимир. Она лихорадочно перебирала в памяти черты его лица и сравнивала с давно забытым, глубоко спрятанным образом, который всплыл вдруг из подсознания. В комнату тихо вошел Алекс.

– Ты как, как себя чувствуешь? Все нормально? Мне не нравится твой вид. – озабоченно спросил он у жены. – Гости все уже собрались, надо идти к ним. Всё, слышишь, всё будет хорошо. Я хочу поговорить с Эндрю, хочу попросить его обратить внимание на Владимира. Со стороны всегда виднее. Ты не против? – с любовью в голосе спросил Алекс.

Дарья и Джейн весело о чем-то разговаривали в комнате отдыха на втором этаже, когда к ним поднялись молодые люди. Майкл прошел первым. Он хорошо был знаком с двоюродной сестрой Дарьи. Джейн радостным криком встретила юношу и стала задавать вопросы о его житье-бытье. Особенно ее интересовало, появилась ли у Майкла девушка. Майкл слегка покраснел, медленно повернул голову в сторону Дарьи, измученными любовью глазами посмотрел на девушку и спокойным голосом ответил: – Наверное, еще не родилась та девушка, что покорила бы меня.Но в этом голосе Дарья почувствовала такую боль и безнадежность, что ей стало жалко друга. Она подошла к Майклу, нежно поцеловала в щеку и тихо сказала:– Не переживай. На свете много хороших и красивых девушек. Ты только открой свое сердце, и обязательно тебя полюбят.Эту картину наблюдал тихо вошедший в комнату Владимир. Он не слышал, что сказала Майклу Дарья, но видел с какой нежностью она поцеловала друга и что-то говорила. Ему стало не по себе. За прошедшее время он полюбил Майкла как своего брата, но одновременно он испытывал глубокие чувства к Дарье. Владимир вдруг понял, почему Майкл все время был третьим на их свиданиях с Дарьей. Он стоял как вкопанный, не в силах что-либо дальше сделать. Тут к нему подошла Джейн:– Привет, красавчик. Меня зовут Джейн. Думаю, что ты Владимир. Дарья мне все уши прожужжала про тебя. Но я не представляла, насколько ты интересен.Джейн имела довольно красивые черты лица – большие ярко-голубые глаза, прямой небольшой нос, выразительные чувственные губы, которые она красила натуральной с блеском помадой. Ей было двадцать пять лет, после окончания архитектурного отделения Калифорнийского университета Джейн работала вместе с отцом. Это была довольно бойкая, знающая себе цену девушка, полная противоположность Дарье. Она любила шумные вечеринки, дискотеки и ночные клубы. Джейн пользовалась успехом у молодых людей, и надеялась быстро покорить Владимира, который сразу понравился ей.Фамильярный и развязный тон девушки не понравился Владимиру, хотя внешность Джейн его восхитила. Джейн имела не только красивое лицо, но и ладно скроенную фигурку. Он вежливо поздоровался с ней и подошел к Дарье, которая с нескрываемой любовью смотрела на юношу.– Сестренка, знакомься, это – Владимир. Он из России, стажируется в Майкрософте, друг Майкла и мой… – начала представлять юношу Дарья, но не закончила.Ее прервала Джейн:– Знаю, знаю, это твой ухажер, в которого ты влюблена по уши. Симпатичненький. Ну прямо как из «Плейбоя». – грубо ответила Джейн.Майклу было противно слушать эти высказывания сестры Дарьи. Но одновременно он почувствовал, что если эта девушка возьмется за Владимира, то сможет оторвать его от Дарьи. Поэтому он промолчал и отошел к окну.Дарья была шокирована поведением своей сестры. Она не видела ее с прошлого рождества. Джейн сильно изменилась. Такой прагматичности и развязности Дарья от нее не ожидала.– Дарья, прекрасное оформление дома. Сказка «Снежная королева» – моя любимая сказка. Я просил маму рассказывать ее мне по вечерам на ночь, когда был маленький. – с нежностью произнес Владимир, обращаясь к девушке и желая разрядить обстановку. – У нас в России никто не украшает дома подобным образом. Очень красиво! Это ты, Дарья, придумала?Девушка немного успокоилась. Ей было приятно, что Владимир оценил ее усилия по украшению дома. Она была благодарна ему за тактичность.– Я так рада, что тебе понравилось. Пойдем вниз, там, наверное, уже все садятся за стол – ответила Дарья, и переборов свое неприятное ощущение пригласила Джейн и Майкла пройти в гостиную.В гостиной было шумно. Роджер и Эндрю играли в шахматы и каждый раз при удачном ходе громко и удовлетворенно вскрикивали. Пэм и Келли оживленно обсуждали новые направления моды в следующем году. Алекс и Мелинда завершали приготовление праздничного стола. Им стала помогать Дарья. Владимир и Майкл говорили о новом проекте, который был им поручен. При этом оба не спускали глаз с любимой девушки. Дарья чувствовала взгляды молодых людей, устремленные на нее, ей было приятно и одновременно неловко.Тут к Владимиру подошла Джейн Она заметила влюбленные взгляды юноши, которые были направлены на Дарью, и это ей совсем не нравилось. Джейн решила обратить внимание нового знакомого на себя.– Владимир, ты сказал, что «Снежная королева» любимая твоя сказка и твоя мама читала ее тебе на ночь всегда. Интересно, а какая у тебя мама, где она? Так хочется знать о тебе все – медленно, с игривым наклоном головы и флиртующим оттенком в голосе спросила Джейн.В гостиной вдруг наступила тишина. Все внимательно и с интересом посмотрели на юношу. Его лицо несколько побледнело, глаза немного увлажнились, потом оно вдруг исказилось гримасой горя и печали и наконец Владимир, справившись с собой произнес тихим голосом:– Моя мама, моя мама… она живет в Санкт-Петербурге. Я звоню ей каждый день… Извините. Я не могу сейчас говорить. Мне тяжело… Это было так неожиданно. Мы до сих пор еще не можем поверить в это.Мелинда и стоявший рядом с ней Алекс инстинктивно сплели свои руки в один тугой узел, не моргая пристально и напряженно посмотрели на юношу. В глазах у обоих читалось глубокое удивление и тревога. В голове у обоих возникали одни и те же вопросы:«Что стало с матерью мальчика, почему он не хочет о ней рассказывать, что вообще случилось с этой семьей?»Но задать эти вопросы юноше они не осмелились.«По крайней мере не сейчас. Надо будет все взвесить, посоветоваться с Эндрю и Роджером» – решил Алекс.Владимир быстро опомнился, извинился за минутную слабость и … закрылся. Его лицо вдруг стало непроницаемым, холодным и неприятным. Такая перемена поразила всех, но никто ничего не сказал. Майкл, стоящий чуть поодаль и наблюдавший за Владимиром, был удивлен не менее остальных. Он понял, что Владимир далеко не так прост, как казался несколько минут назад. Майкл посмотрел на Дарью. Девушка смотрела на Владимира глазами, полными слез. Она, казалось, ничего не видела вокруг, только Владимира, его сначала печальные, а потом жестко-грустные глаза. Дарья медленно подошла к юноше, взяла его за руку и задала первый пришедший ей на ум вопрос:– Хочешь посмотреть наш семейный фотоальбом?– Дарьюшка, рождественский ужин стынет. – тихо сказала Мелинда. А потом громким голосом пригласила всех в просторную столовую, где был накрыт к ужину большой круглый стол.После ужина все разбрелись кто куда. Алекс, Роджер и Эндрю прошли в просторный, обставленный с большим вкусом кабинет хозяина дома. Сели в уютные большие кресла, стоящие вокруг небольшого журнального столика. Тихо вошедшая Мелинда поставила на стол рюмки для коньяка и бренди. Алекс достал бутылку дорогого французского коньяка Хайн Марьяж. Он знал, что Эндрю знает толк в коньяках, и специально для него купил этот дорогой и редкий напиток. Для Роджера Алекс припас бутылку отличного перуанского бренди Писко Перувиан, производимого домом Капел.– Алекс, угодил, угодил! – восхищенно произнес Эндрю, рассматривая красивую бутылку дорогого коньяка. – Признаться, давно я не пил его. Помнится, эта марка коньяка отличается особым ароматом и терпким вкусом.Эндрю с удовольствием отпил глоток коньяку из рюмки. Роджер пригубил бренди, услужливо налитый в бокал другом. Алекс предпочитал крепким напиткам калифорнийское вино, с бокалом которого хозяин дома вошел в свой кабинет. На несколько минут в кабинете наступила пауза, во время которой каждый наслаждался своим напитком.– Ну что, брат, рассказывай, что так тебя тревожит. – неожиданно раздался хорошо поставленный голос Эндрю. – Я весь вечер наблюдаю за тобой и Мелиндой. Вы оба не похожи на себя, что-то изнутри вас съедает. Глаза Мелинды всегда такие веселые, искристые сегодня выглядят потухшими. Как она себя чувствует? Это связано с ее мигренью?Алекс ответил не сразу. Он никак не мог подобрать слова для объяснения. Ему вдруг показалось, что свои сомнения по поводу Владимира не следует пока выносить на суд брата и лучшего друга, по крайней мере не сегодня. Не хотелось расстраивать их и грузить своими проблемами в этот прекрасный рождественский день. Поэтому, немного подумав Алекс, спокойным и размеренным голосом сказал:– Друзья, я так рад видеть вас снова в нашем доме. Ближе вас у меня никого нет. Предлагаю выпить за то, чтобы нам всегда было хорошо вместе ……Тут в кабинет без стука и предупреждения вбежала Дарья. Лицо ее пылало, глаза искрились каким-то загадочным внутренним светом. В руках она держала фотографию. На ней была изображена молодая лет двадцати девушка в красивом бальном платье от Жанны Пакен, известного французского модельера начала двадцатого века, с красиво и сложно уложенными волосами, на груди девушки красовалось старинное изумрудное колье. Губы Дарьи дрожали, сотня вопросов готова была сорваться с них. Дарья подбежала к отцу и вибрирующим от волнения голосом спросила:– Папа, папа, кто эта девушка?– Откуда ты взяла эту фотографию, Дарьюшка? – спросил Алекс тихим, но с оттенком волнения голосом – И почему она тебя заинтересовала?– Она заинтересовала не меня, а Владимира, которому я показывала наш семейный фотоальбом. – ответила девушка. – Он уверяет, что знает эту девушку. Владимир считает, что на фотографии изображена соседка его матери. Только вот одета она странно.– Этого не может быть, доченька. Этой фотографии больше девяносто лет, а точнее девяносто пять. На ней изображена сестра твоего прадеда княгиня Елизавета Ухтомская. В 1912 году Лиза вышла замуж за князя Выхулева Игоря Дмитриевича и уехала в его имение и, сложилось так, что мы о ней больше ничего не слышали. Поэтому вряд ли Владимир мог видеть ее. И более того, знать ее. Этот альбом мой прадед вывез из России в 1918 году. Он очень дорожил им, говорил, что в нем история нашего рода…Дарья была ошеломлена услышанным. Вид у нее был растерянный, в глазах стояло изумление, смешанное с любопытством. Она не знала, как реагировать на отцовское признание. Девушку мучил вопрос, почему отец никогда прежде не рассказывал о себе, почему она сама никогда не интересовалась, какие у нее корни. По вечерам, когда собиралась семья, разговаривали обо всем: работе, учебе, планах на выходные и отпуск, о прочитанных книгах, просмотренных фильмах, прослушанных концертах, но никогда отец не рассказывал о своей семье. Дарья не знала родителей Алекса, они ушли из жизни до ее рождения. Она не знала и родителей матери. Дарья выросла без бабушек и дедушек и для нее это было естественным. Родители не любили рассматривать старые фотоальбомы. А дочь не изъявляла желания их посмотреть.К Алексу подошел Эндрю, который с интересом слушал разговор своей племянницы с братом.– Скажи, Алекс, ты когда-нибудь рассказывал своей дочери о нашей с тобой семье? Дарья знает, что мы с тобой русские, хоть и родились в Америке, что происходим из старинного русского княжеского рода Ухтомских, который ведет свое начало от Рюриковичей? Голос Эндрю звучал жестко и в то же время гордо. – Джейн моя знает, что в ней течет русская кровь, она неплохо говорит по-русски, правда читать и писать ей трудно. Я к сожалению своему огромному не удосужился во время научить ее письменному русскому. Но с детства дома говорю с дочерью на русском. И Джейн гордится своими русскими корнями. Не понимаю твою позицию, Алекс. Не понимаю Мелинду. Она ведь умная тонкая, психологически тонкая женщина. Как можно было упустить самое главное в воспитании дочери, не дать ей основ фамилии.Алекс слушал брата тихо, опустив голову, понимая полностью его правоту. Он вспомнил, как после появления Дарьи они с Мелиндой решили никогда не затрагивать русскую тему. Она была для них слишком больной. Но одновременно супруги понимали, что рано или поздно, но придется рассказать Дарье все. И этого момента они боялись и всячески оттягивали.Тут в кабинет вежливо постучали и в ответ на приглашение вошли Владимир, Майкл и Джейн. Джейн держала в руках семейный фотоальбом.– Папа, – обратилась она к Эндрю, – посмотри на эту фотографию.На фотографии были запечатлены трое молодых мужчин, которые стояли за стульями, на коих сидели две молодые женщины. Все были одеты по последней моде начала двадцатого столетия. Фотография была датирована 1912 годом. – Папа, – продолжала Джени – эта фотография князей Ухтомских с женами? Я узнала твоего дедушку, а остальные мужчины похожи на него. У нас такой фотографии нет.– Да, доченька, ты права. Это, действительно, все князья Ухтомские. И эта фотография сделана во время свадьбы их единственной сестры Лизоньки. – произнес Эндрю. – Я всегда считал, что ты, Джейни, похожа на свою прапрабабушку, посмотри, она сидит слева.– Действительно, есть сходство и большое – включился в разговор Владимир. – Я сразу отметил это и сказал Джейн. Она у вас прекрасно говорит по-русски. Это так приятно. А вот Дарья не похожа на свою прабабушку, хотя какое-то сходство с Джейн у нее есть. Мне кажется она похожа на другую женщину, фотография которой сейчас у нее в руках.

 

Глава 4

Россия, октябрь 1918 года. Родовое имение князей Ухтомских под Петроградом. Имение практически разрушено. Жилыми остались три комнаты, в которых расположились семьи князей Ухтомских. В одной из них, самой большой и просторной, за когда-то красивым и дорогим овальным столом сидели все представители рода князей Ухтомских. Самому старшему из них князю Александру чуть больше сорока лет. Это высокий статный мужчина, на котором отлично сидел мундир офицера царской армии без погон и других отличительных элементов. Но покрой и материал, из которого был сшит мундир, свидетельствовали о высоком чине его обладателя. Князь Александр действительно был полковником царской армии. После окончания Павловского военного училища он был направлен в чине подпоручика в лейб-гвардии финляндский полк, в котором прослужил вплоть до февраля 1917 года. Февральский переворот 1917 года, приведший к отречению императора от короны, породил хаос в его душе. Князь не смог смириться с тем, что происходило в России. Он оставался верен императору и, когда власть в стране перешла к Временному правительству, и когда в результате Октябрьской революции власть захватили большевики. Александр не участвовал ни в одном из военных конфликтов последних лет. Хаос в душе постепенно трансформировался в навязчивую, казавшеюся единственно правильной, идею покинуть Россию, Россию, которую он так любил, но которую никак не мог понять и принять.

– Да поймите же вы меня! Нельзя здесь оставаться, нельзя! Посмотрите, что творится! Разруха, голод – это еще не так страшно. Рано или поздно разрушенное будет восстановлено. – говорил князь Александр с излишней горячностью, совершенно не свойственной этому спокойному и уверенному в себе человеку.

– Страшно другое. Ни одна революция не проходит без массовых уничтожений инакомыслящих. А таких в России, я думаю, большинство. Это не только люди нашего круга, но и здравомыслящая интеллигенция, и даже зажиточные крестьяне, все те кому есть, что терять. Боже мой, вы, господа, даже не представляете, что со всеми нами будет! – Александр быстро ходил по комнате взад – вперед.

Он вдруг замолчал, подошел к окну и стал долго смотреть на улицу. В комнате стояла напряженная тишина. За окном ветер гонял пожелтевшие листья, успевшие опасть с деревьев, низкие набухшие тучи готовы были вылить весь свой запас воды на израненную, истосковавшуюся по уходу землю. Было темно и очень тревожно. Где-то вдали слышался непонятный гул, который то нарастал, то затихал. Александр неожиданно резко повернулся. Его лицо было искажено гримасой ужаса и решимости одновременно. Князь медленным стальным голосом произнес, обращаясь к своим братьям:

– Я хочу, чтобы вы знали. Я давал присягу Его Величеству Николаю Второму и не намерен ей изменять. Но императора нет, нет и той России, которой я служил и которую защищал. Присягать вновь кому-либо я не собираюсь.

Его четкий, хорошо поставленный голос звучал в полной тишине комнаты как удары молота о наковальню. Наковальней служили сердца и души присутствующих. Жена князя Александра княгиня Елена с любовью смотрела на мужа. Она была солидарна с ним. У них был сын Георгий, которому месяц назад исполнилось шестнадцать лет. Елена очень боялась за его будущее, более того, она не видела будущего для сына в этой новой, враждебной для них России.

– Я принял решение уехать из России, уехать навсегда. – четко, выделяя каждое слово, произнес Александр. – Я предлагаю вам, моим братьям, присоединиться ко мне, к моей семье. И решить это надо сегодня, завтра может быть уже поздно. Его светло-голубые глаза вдруг потемнели, и в глубокой синеве их можно было прочитать такую непоколебимую уверенность в своем решении, что братья долго не решались что-либо сказать. Воцарилась гнетущая тишина.

Средний брат, князь Леонид, встал с кресла, в котором он на протяжении всего времени сидел почти не шелохнувшись с опущенной головой, и прошел к окну. За окном было уже темно, ветер не утихал. Начинался скучный осенний дождь, который все нарастал и наконец стал зло хлестать по стеклам окон. В комнате было также темно. Ольга, жена князя Леонида, зажгла три свечи и поставила их на стол. В мигающем тусклом свете свечей лица людей, сидящих за столом, выглядели уставшими и измученными. Их глаза казались потухшими, они выражали страдание. Гнетущая тишина в комнате была прервана глухим негромким голосом Леонида, тихо подошедшего к столу. – Я понимаю тебя, Саша. Ты всегда был верен своему слову и своим принципам. Не хочешь изменять им и сейчас. Да, я понимаю, тебе трудно представить себя в новой России. Но уезжать из родной страны неизвестно куда, как ты предлагаешь, мягко говоря глупость, величайшая глупость.Леонид вплотную подошел к старшему брату и посмотрел тому в глаза, Александр также прямо смотрел в глаза Леонида. Казалось, эта перекрестная тихая война между двумя парами глаз, никогда не закончится. Синие, похожие на глубокие озера глаза Александра и темно – карие, почти черные глаза Леонида смотрели друг в друга как бы разговаривая, споря, пытаясь найти ответы на столь трудные, практически судьбоносные вопросы: что делать дальше, как жить, где жить, во что верить.– Нет, ты Леонид, видимо не до конца понял, что из себя представляет новая Россия и кто в ней сейчас творит историю. – нарушив долгое, слишком затянувшееся молчание Александр. – Согласно гимна большевиков мы с вами и иже нам подобные являемся «сворой псов и палачей», и мы по их разумению должны быть уничтожены как класс, а кто был ничем, тот должен стать всем. Вам что-нибудь говорят эти слова, которые можно рассматривать как программу действий новой власти в отношении нас и подобных нам. Я не позволю, чтобы меня и мою семью уничтожили из-за какой-то бредовой идеи всеобщего равенства.Голос князя набирал силу, и последние слова были сказаны жестким, суровым тоном. Его тонкий достаточно длинный нос раздувал ноздри, красивый высокий лоб, испещренный мелкими едва заметными морщинами, покрылся испариной, бледная кожа щек порозовела, худощавая высокая фигура была напряжена. И лицо, и фигура Александра говорили о непоколебимости в принятом решении.Князь Леонид не ожидал такого напора от старшего брата. Несмотря на разницу в возрасте в пять лет они были очень дружны. Зачастую верх в мальчишеских спорах одерживал он, Леонид. Кроме того, Александр бывало прислушивался к мнению своего младшего брата. Отчасти, Леонид понимал Александра. Александр свою жизнь посвятил военному делу. Еще мальчишкой он мечтал о военных подвигах. Его кумирами были два Александра – Александр Невский и Александр Суворов. Он тоже Александр и готовился к защите своего отечества от завоевателей, хотел прославиться на полях сражений как искусный полководец. Но воевать со своим народом, русским народом князь не мог, пусть даже этот народ готов уничтожить его и всю его семью. Леонид прекрасно понимал эти рассуждения своего старшего брата. Но он не мог согласиться с тем, что единственным выходом для всех них является выезд из России.– Нет, Саша, ты,…ты…ты очень жесток к себе и своей семье. – дрожащим от волнения и переполнявшего чувства тревоги голосом Леонид обратился к Александру. – Ты, вообще, представляешь, на что обрекаешь себя, Елену, сына, наконец? Как и где вы собираетесь жить? На что жить, чем заниматься? Саша, ты продумал все эти вопросы?.Голос Леонида звучал как набатный колокол – тревожно и призывно.– А ты что молчишь, Алексей? – обратился князь к самому младшему из троих братьев.Князь Алексей стоял у окна и смотрел на улицу, где вовсю бушевал ветер, срывая с деревьев немногочисленные желтые листья, ломая сухие ветки, завихривая пожухлое цветочно-листьевое покрывало земли. Дождь похлестал минут семь по окнам, так и не успев как следует смочить землю, обеспечив работу ветру. В комнате стало неуютно и промозгло, женщины накинули на плечи теплые шерстяные шали. Княгиня Ольга подошла к дивану, стоявшему у одной из стен комнаты, на котором спала их с князем Леонидом трехлетняя дочь Лида, и накрыла ее пледом. Поеживаясь от холода, Алексей подошел к камину и разжег огонь. Слегка подмокшие березовые поленья с трудом вбирали в себя энергию от разгоревшихся сухих щепочек, чтобы потом с удвоенной силой отдавать тепло нуждающимся в нем людям. В комнате постепенно становилось теплее. Князь Александр подошел к своей жене и с нежностью предложил ей сесть поближе к камину. Ее примеру последовала и княгиня Ольга. Александр с Леонидом остались сидеть за столом. Свечи почти догорели. Новые решили не зажигать, Свет от наконец-то разгоревшихся поленьев освещал почти половину комнаты. Этого было достаточно, чтобы видеть лица всех присутствующих.Князь Алексей сел на стул рядом со старшим братом. У них была довольно большая разница в возрасте. Алексею исполнилось неделю назад двадцать семь лет. Родители братьев погибли в 1895 году во время пожара в соседнем имении, принадлежащем князю Головину Виктору Алексеевичу. Пожар произошел во время празднования Рождества по неосторожности одного из слуг хозяина. Тогда практически никто не спасся. Живым, но сильно обгоревшим остался только сын князя Головина Григорий, который долго лечился за границей, а потом так и остался жить где-то в Италии. Братья остались на попечении дяди, брата матери. Александру к тому времени было уже восемнадцать лет и он готовился к поступлению в училище. Но несмотря на то, что он был далеко от родного очага, князь Александр часто наведывался домой. Эти кратковременные побывки молодого князя были праздником для его братьев, особенно младшего, Алексея. Алексей пытался подражать Александру, который был для него примером во всем. Тем не менее, Алексей выбрал другую дорогу в жизни. С детства он мечтал об изучении богатств земли, об открытии месторождений, особенно его интересовало геологоразведка нефтяных залежей. Алексей окончил горный университет в Санкт Петербурге и стал горным инженером. Он не был женат и не собирался связывать себя узами Гименея по крайней мере лет до тридцати. На первом месте в его жизненном пространстве стояла наука. Это был жизнерадостный, полный больших надежд молодой человек. Но сегодня здесь, сейчас он понял перед каким выбором стоят они все: он, его братья, их жены и дети, выбором, от которого зависело всё их будущее. Так же как и Леонид Алексей понимал старшего брата. Но одновременно он был согласен и со средним братом. Алексей не представлял, как можно покинуть родину в столь трудный для нее момент.Вдруг он внезапно встал, подошел к камину. В отблесках горящих поленьев лицо князя казалось бледным и каким-то нервным. Резко выделялись ходящие желваки. Немного постояв у камина, по-мальчишески звонким голосом он произнес фразы, над которыми думал весь этот вечер:– Александр, я очень тебя люблю, ты знаешь это. Я почитаю тебя как старшего в нашей семье, мне ты практически заменил отца. Но сейчас я не могу тебя поддержать.Алексей немного передохнул от сказанного на одном дыхании и продолжил: – Россия – наша родина, мы здесь родились, выросли, здесь похоронены наши родители и родители родителей. Здесь вся история нашего рода, рода князей Ухтомских. Да, мы служили императору Николаю II, служили всем царям до него, служили верно и преданно. Настало время, и Николай II свергнут. Сейчас власть принадлежит большевикам. Но ведь они тоже родились и выросли в России, и думаю, любят ее не меньше, чем мы с тобой. Большевики пытаются построить новое государство, в котором не будет деления на сословия, богатых и бедных. Не знаю, может быть у них это когда-нибудь и получится. Не знаю…. Знаю только, что среди них и тех, кто на их стороне много интеллигенции, думающих и грамотных людей. Они не позволят уничтожить Россию, которую мы любим. Алексей замолчал. Его голос постепенно стал утихать, терять звонкость, приобретать хрипотцу. Алексей налил из графина воды в небольшой хрустальный стакан, выпил ее большими глотками. Присутствующие наблюдали за его действиями молча. Молодой князь резко повернулся к Александру и заговорил вновь отдохнувшим звонким голосом:– Саша, родина не становится хуже от того, что в ней меняются правители. Родина это место, где мы родились, живем, имеем дом, семью. Подумай, крепко подумай прежде, чем принимать окончательное решение об отъезде. Помни, уехав навсегда из России ты потеряешь силы Антея. А без них прожить очень и очень трудно.Тут Александр в порыве гордости за своего самого младшего брата обнял Алексея, потом посмотрел в его голубые, такие же как у него, глаза долгим взглядом, как будто хотел либо что-то оставить там свое, либо что-то забрать для себя.– Боже мой, я и не заметил, как ты вырос, превратился в мужчину, умного, цельного человека. Я горд за тебя. – с глубокой нежностью в голосе произнес Александр.– Ты прав в целом, Алеша, говоря о России как о родине. Да, я здесь родился, вырос, получил образование, служил Отечеству, но Отечеству, которого уже нет. Россия уже не та, я не чувствую сопричастность к судьбе нынешней России. Она для меня чужая. Алеша, Леня, поймите, родина это не только место рождения человека, и место, где лежат в земле его родные. Родина – это место, где ему хорошо. Я боюсь нынешней России и людей, находящихся сейчас у власти. Я долго думал, смогу ли принять ее сейчас, служить ей. И у меня всегда возникал один ответ – нет, не смогу.Александр замолчал. Его глаза были влажными, губы дрожали, щеки покрылись нервным румянцем. После некоторого молчания, позволившего ему успокоиться, князь тихим, но строгим голосом продолжил:– Ну что же, я понимаю вас, понимаю ваше нежелание поддержать меня и уехать вместе из России. Через три часа я с семьей должен встретиться с моими товарищами из Финляндского полка. Нам помогут перебраться сначала в Швецию, потом Англию. А оттуда скорей всего наш путь будет лежать в Америку, если, дай Бог, мы останемся живы.Александр перестал говорить, в горле у него пересохло от нервного напряжения, он потянулся к стакану с водой. Все находящиеся в комнате сидели настолько тихо, что слышно было как в соседней комнате зашуршали мышки. Сделав несколько больших глотков воды князь продолжил:– Думаю, что это последний наш совместный вечер. Не знаю, как сложатся наши судьбы и судьбы наших детей. Я прошу вас не забывать друг друга и чаще смотреть на нашу совместную фотографию, сделанную в день свадьбы Лизоньки. Помните, она есть у каждого из нас. Давайте договоримся, что эту фотографию мы передадим своим детям, они должны передать ее своим детям. Может быть когда-нибудь пути наших потомков пересекутся. … Голос Александра задрожал от волнения, в глазах стояли слезы. Он подошел к жене, положил ей на плечо руку и тихо, но твердо произнес:– Пора, дорогая. Георгий уже ждет нас на улице, он подготовил коляску с лошадьми. У нас мало времени.Потом князь резко повернулся к остальным, братья и княгиня Ольга стояли в ожидании прощания. Все были удручены, глаза блестели от слез, молчали, говорить уже не могли, да и не хотелось, слишком много чувств испытывал каждый. Братья обнялись все вместе, постояли так минуты три и тихо, но твердо произнесли:– Будем помнить друг друга всегда!Братья никак не могли разомкнуть свои руки, сейчас как никогда они чувствовали себя как одно целое. И вот это целое должно разорваться, сломаться, лишиться своего главного звена… Ох. как трудно расставаться… Княгиня Елена тихо подошла к братьям и сказала:– Ленечка, Алёшенька, нам пора, скоро будет светать и уехать отсюда будет очень тяжело, кроме того, мы подведем своих товарищей.Потом она повернулась к Ольге, обняла ее, поцеловала крепко и нежно.– Прощай, Олечка. Не знаю, увидимся ли. Береги Леонида, Алексея и Лидочку. Александр и Елена уже у дверей поклонились и быстро вышли из дома.

 

Глава 5

На следующий день после рождества встали поздно. Накануне долго не могли заснуть после тяжелого разговора, навеянного просмотром старого семейного фотоальбома. Алекс и Мелинда чувствовали себя виноватыми перед дочерью. «Действительно, Эндрю совершенно прав.» – подумал Алекс как только он осознал, что проснулся.

Всю ночь ему снилось, как Владимир и Дарья, взявшись за руки уходили прочь от их дома. И сколько бы Алекс не звал их вернуться, кричал до хрипоты, Владимир и Дарья не обернулись и уходили все дальше и дальше, пока не скрылись в тёмной синеве. Во сне Алекс никак не мог понять, почему они уходят, он все силился увидеть место, что приняло его дочь и ее друга. Но как бы он не напрягал зрение, темно-синяя, почти черная дыра поглотила обоих. Алекса охватил ужас, он пытался кричать, но рот не издавал ни одного звука, он пытался бежать, но ноги не слушались его. Рядом никого не было, даже Мелинды. Он стоял в полном одиночестве среди совершенно голого безжизненного пространства.

Алекс проснулся в холодном поту, инстинктивно сдавил голову руками, пытаясь выдавить из нее сверлящую мозг боль, боль возможной утраты дочери. Мелинды рядом не было. Она встала на час раньше, чтобы приготовить завтрак для семьи и родственников, что остались ночевать. Накинув халат, Алекс прошел в ванную комнату, посмотрел в зеркало. Оттуда на него смотрел мужчина с изможденным лицом и больными глазами. Освежив лицо холодной водой и не вытирая его, Алекс медленно пошел к комнате дочери и тихо приоткрыл дверь. Дарья безмятежно спала. Ее шикарные волосы были раскиданы по подушке, лицо было спокойным, губы приоткрыты в легкой улыбке. Полюбовавшись дочерью и немного успокоившись, Алекс спустился на первый этаж, где в кухне вовсю хлопотала хозяйка дома.

– Проснулся? – спросила Мелинда Алекса. – Как себя чувствуешь? Ты всю ночь ворочался и стонал. У тебя что-нибудь болит? Ты неважно выглядишь.

Мелинда с любовью посмотрела на Алекса и нежно поцеловала его.

– Минди, …Минди…. – Алекс никак не мог начать разговор. – Минди, … да, мне плохо, очень плохо. Но болит не тело, а душа. Не могу простить себе, что уговорил тебя когда-то не затрагивать прошлое в разговорах с дочерью… Минди, ты была права, рано или поздно, нам пришлось бы рассказать все Дарье. Лучше пусть это сделаем мы, чем кто-то за нас. – каждое слово давалось Алексу с трудом.

Картины сна стояли перед его глазами настолько реально, что он поневоле делал отпугивающие от себя движения рук. Мелинда внимательно смотрела на мужа и слушала его дрожащий голос. Глаза супругов встретились и каждый прочел то, что увидел. Алекс ощутил в глазах жены молчаливое согласие с ним. Минди в глазах мужа прочла страх и некую беспомощность перед будущим. Ей стало жалко его. Мелинда обняла мужа и тихо, почти не слышно, прошептала.: – Все будет хорошо. Мы сумеем исправить свою ошибку.

В их тандеме все двадцать с лишним лет, что они женаты, первенство в твердости духа всегда принадлежало Мелинде. Алекс часто поражался тому, как жена умеет управлять своим настроением и своими эмоциями.

– Родители, доброе утро! – раздался бодрый голос дочери. – Мама, ты уже приготовила завтрак? Какая ты у меня заботливая!

– Спасибо, дорогая, как спалось? – спросила Мелинда Дарью с приветливой улыбкой на лице. – Что тебе приснилось? Говорят, что сны, увиденные в ночь перед и после рождества, являются вещими.

При этих словах Алекс инстинктивно вздрогнул и резко встал. Его глаза беспомощно заморгали и невольные слезы заблестели на ресницах. Ему стоило немалых усилий подавить в себе неприятные ощущения и к дочери Алекс подходил уже с лучезарной улыбкой на лице.

– С новым днем, доченька – ласково обратился он к Дарье. – Давай, иди буди Джейн. А я позову Пэм и Эндрю. Надеюсь они уже встали. Пора завтракать. Мама приготовила отличный праздничный завтрак.

Через двадцать минут все сидели за столом. Мелинда как всегда проявила свое кулинарное мастерство. Ей удалось учесть вкусы семьи и своих гостей. Помимо фруктов, йогурта, творога на аккуратных сервировочных блюдах лежали горячие сэндвичи с сыром и беконом, овсяная каша, от которой исходил приятный тонкий аромат, блинчики с сиропом, поджаренный хлеб, хлопья с молоком и, конечно же, кофе, приготовленный в электрической кофеварке. Отдельно стояли кувшины с апельсиновым и томатным соками.

– Вот это да! – воскликнула Джейн, садясь за стол. – Мама, тебе стоит поучиться у тети Минди. Посмотри как красиво и вкусно все выглядит! А ты только и можешь, что приготовить скрамбл да тосты.

– Ну что ты говоришь, доченька? – несколько пристыженно спросила Пэм.

Она покраснела, внутренняя дрожь пробежала по ее телу.

– Я стараюсь, стараюсь, все для тебя делаю, а ты… ты … бессовестная … дрянь! Голос Пэм постепенно набирал силу и предложение было закончено на истеричной ноте.

– То, что я для тебя дрянь, я знаю давно. Бедный папа, как только он тебя выносит? – не осталась в долгу Джейн.

Эндрю молчал. Непрятельские отношение между супругой и дочерью его изматывали, и Эндрю научился не слышать грубые перебранки между ними. А началось все два года назад, когда Джейн привела в дом молодого парня и заявила, что выходит за него замуж. Пэм, привыкшая решать всё сама, указала парню на дверь. И он больше никогда не появлялся в их доме. Джейн тоже хотела уйти, но Пэм перегородила дорогу, заявив, что дочь не получит ни цента в этом случае. Джейн осталась. Тогда она была еще студенткой университета и в материальном плане полностью зависела от родителей. Но с того дня между Джейн и Пэм установились холодные отношения. Дочь при любом удобном случае грубила матери, показывая ей свое презрение. Пэм очень переживала и буквально за два года превратилась в сварливую с постоянным чувством вины женщину. Она постарела и подурнела.

Джейн была девушкой резкой и заносчивой. Она любила ставить последнюю точку в разговоре сама. Поэтому Джейн резко встала из-за стола, поблагодарила Мелинду и Алекса за завтрак и вчерашний праздник и громко произнесла:

– Дорогие мои родители, сегодня не ждите меня рано. Я договорилась с Владимиром пойти в ночной клуб.

Наступила неловкая тишина. Все посмотрели на Дарью. Бедная девушка застыла с сэндвичем в левой руке и чашкой кофе в правой. Глаза ее непроизвольно и беспомощно заморгали, лицо покрылось красными пятнами. Дарья не могла выдавить из себя ни одного слова. Когда она вчера прощалась с Владимиром и Майклом, никакой договоренности по поводу ночного клуба и сегодняшнего вечера у них не было. Владимир обещал позвонить после полудня. И меньше всего Дарья ожидала, что ее двоюродная сестра заинтересует Владимира. Она поймала на себе взволнованный взгляд матери и нахальный взгляд сестры. Чтобы не разрыдаться прямо здесь при всех, Дарья вскочила со стула и стремглав помчалась в свою комнату. Только, когда за ней закрылась дверь, девушка дала волю своим чувствам. Нет, слез не было, была одна злость. Дарья металась по комнате, от окна к двери, от двери к окну, натыкаясь на кровать, ударяясь об угол комода. В голове был хаос, противный такой, затягивающий невесть куда хаос, в висках стучало, мысли путались, не находя выхода. Тяжелая усталость навалилась на девушку, и она повалилась на кровать. Захотелось укутаться в одеяло с головой и забыться, забыться и чтобы тебя тоже забыли.

В дверь тихо постучали. У Дарьи не было ни сил, ни желания ответить. Кто-то потоптался у двери и отошел.

«Что же делать, как быть? Что это – предательство Владимира? А может быть Джейн специально сказала о встрече с Владимиром, чтобы позлить меня?» Вопросы проносились в голове девушки, и она не находила на них ответы. Владимир занимал все ее мысли. За четыре месяца, что они знакомы, Дарья привыкла к тому, что Владимир всегда вместе с ней. Правда, он не говорил ей прямо, что любит, но она и так была в этом уверена. Его поведение с ней было красноречивей слов. А может ошибалась? … Девушка с силой сдавила себе виски.

– Да что же я мучаюсь в неведении. Надо позвонить Владимиру и сразу все разрешиться – решила Дарья.

Она лихорадочно набрала номер сотового телефона юноши и с надеждой стала ждать. Девушка простояла с трубкой в руке минуты три, слушая как на другом конце трезвонил телефон, пока механический голос не предложил оставить сообщение или перезвонить попозже. Дарья без сил опустилась на кровать, закрыла глаза. Потом резко встала, набрала номер Майкла и стала ждать. Через секунд пятнадцать на противоположном конце телефона раздался заспанный голос Майкла:

– Привет, сестренка. Извини, я только встал, еще даже не умывался, Что случилось?

Голос Майкла как всегда был ласковым и спокойным. Дарья поздоровалась, голос ее немного дрожал, ей это было неприятно. Девушка не любила, когда ее жалели, даже, если это были родители и лучший друг Майкл. Она немного помолчала, приводя чувства и мысли в порядок, и спокойным, твердым голосом спросила Майкла, не собирается ли он сегодня встречаться с Владимиром.

– Нет, сестренка, сегодня я принадлежу родителям. – еще сонным голосом ответил Майкл. – Мы договорились поужинать вместе в итальянском ресторане, что недалеко от нашего дома. «Граци» называется. Хочешь, присоединяйся к нам – предложил юноша.

– Я подумаю и позвоню тебе.

Голос Дарьи утратил свою твердость и звучал встревожено. Майкл моментально уловил изменение эмоциональной окраски голоса любимой девушки и понял с чем это связано.

– Дарьюшка, – нежно произнес он, – хочешь, я приеду?

Дарья молчала, ей ничего сейчас не хотелось.

– Нет, не надо, Майкл. Спасибо тебе – тихо ответила девушка спустя несколько минут. – Я буду дома, хочу побыть с мамой и папой. В последние месяцы я практически не общалась с ними.

Попрощавшись с Майклом Дарья медленно положила трубку телефона, легла на кровать, закрыла глаза. Ей хотелось вновь позвонить Владимиру, но она боялась, что опять натолкнется на противный механический голос. Дарья была девушкой гордой и одновременно очень застенчивой. Владимир был первым молодым человеком, к которому она испытывала столь глубокие чувства.

«Нет, не буду звонить, пусть сам позвонит, ведь обещал же после обеда связаться. Буду ждать. Сейчас около часа, недолго осталось ждать» – решила Дарья и спустилась в гостиную.

В большой и уютной гостиной на диване напротив телевизора расположились Мелинда с Алексом и Эндрю с Пэм. Никто не смотрел в работающий телевизор, все были поглощены разговором, который по всей видимости, был важен для каждого. Дарья уловила только несколько слов последней фразы, произнесенной Алексом:

– И что нам делать с этим?

При виде Дарьи все замолкли и с интересом посмотрели на девушку.

– Что ты, Дарьюшка, как себя чувствуешь?! – поинтересовалась Мелинда.

– Мама, Джейн ушла? – взволнованно спросила Дарья. – Что она говорила, когда придет, куда пошла?

– Ты же знаешь Джейн, племянница – вступил в разговор Эндрю. – Она никогда не рассказывает нам о своем времяпровождении. Очень дерзкая, считает себя вправе распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению.

– Мы, к сожалению, для нее не авторитет – грустно заметила Пэм.

– Может она и не будет встречаться с твоим другом, и сказала все так, для красного словца – предположил Эндрю.

Дарья ничего не ответила и прошла на кухню. Всегда, когда она волновалась, или была не в духе, у нее просыпался зверский аппетит. Ей в голову пришла замечательная идея.

– Мама, папа давайте я приготовлю сегодня ужин и накрою здесь, в гостиной. Хочу порадовать вас и дядю с тетей. Только, чур, вы мне не мешаете и не помогаете. – крикнула девушка из кухни.

– Вот и славно, – прозвучал голос Мелинды, входящей в кухню. – А я отдохну от готовки. Ты же, доченька, знаешь где что находится, давай, твори! – весело закончила мать.

Дарья любила и умела готовить. Поэтому она с удовольствием принялась обдумывать меню на ужин, кроме того, она знала, что это поможет ей отвлечься от дурных, нехороших мыслей. К семи часам вечера стол в гостиной был накрыт. Дарья постаралась на славу. Стол ломился от блюд. Здесь была баранина в собственном соку, отварные початки молочной кукурузы, тушенный с овощами коричневый рис, припущенный в сливочном масле аспарагус, салат-цезарь, помидоры с сыром моцарелла и базиликом, приправленные оливковым маслом, маффины, чесночный хлеб.

– Приглашаю всех к столу отведать, что послал нам Бог – с игривым оттенком в грустном голосе пригласила Дарья.

Она продолжала поминутно смотреть на свой телефон, который молчал целый день. Приготовление ужина отвлекло ее немного, но по его окончанию девушка совсем измоталась. Звонить Владимиру не давала гордость, звонить сестре было противно. Неведение сдавливало Дарью, всегда искристые глаза потухли. Ужин прошел тихо и спокойно, никто не задавал девушке вопросов, общей темой разговора были планы на следующий год, обсуждали возможность совместного отдыха в Калифорнии. После ужина, не зная как отвлечь дочь от мрачных мыслей, Мелинда предложила первое, что пришло ей на ум.

– А давайте играть в лотто. Помнишь, доченька, как часто по вечерам мы играли в эту занимательную игру? Я сейчас всё достану для игры, а ты приготовь, пожалуйста, для всех нас и для себя, конечно, напитки – обратилась мать к Дарье. Девушка благодарно взглянула на Мелинду и приняла ее условия. Через 10 минут все расселись вокруг стола в гостиной.

Игра только началась, когда входная дверь открылась, и на пороге появилась Джейн в сопровождении Владимира. Оба были возбуждены. Но, если Владимир, войдя в дом, спокойно поздоровался со всеми и извинился за столь поздний визит, то Джейн вошла, не обратив внимания ни на кого, буркнув только, что очень устала и хочет спать. Когда Джейн поднялась на второй этаж и скрылась в своей комнате, Владимир подошел к Дарье.

– Извини, пожалуйста. Сегодня утром мне позвонила Джейн и предложила встретиться. Я предполагал, что встреча будет недолгой. Я помню, что обещал позвонить тебе после обеда. Не получилось, не потому что не хотел, хотел, очень хотел. Юноша волновался.

– И что же случилось? – перебила его Дарья дрожащим голосом. – Почему ты не позвонил? Скажешь, конечно, что телефон забыл зарядить, или не взял его с собой, или, еще хуже, потерял сотку.

Голос девушки звучал тихо, но каждое слово было слышно отчетливо, дрожание ушло, появилось раздражение.

– Больше всего в людях я ценю честность и порядочность, Владимир. Ты же сегодня не был ни честным, ни порядочным. Ты элементарно меня обманул. Я, как дура, просидела целый день дома, постоянно прислушиваясь к телефону, ожидая, что позвонишь, как обещал. А ты в это время встречался с Джейн, с моей взбалмошной и легкомысленной сестрой.

Дарья замолчала, на ее глазах появились слезы и первым порывом было убежать и не видеть никого. Но Владимир ее удержал.

 

– Дарья, да, я виноват, я очень хорошо это осознаю. Я попросил у тебя прощение…. Хорошо, если ты считаешь, что я настолько разочаровал тебя, что ты не в состоянии простить меня, я могу уйти, чтобы не раздражать тебя далее. Юноша говорил медленно, взвешивая каждое слово, прямо глядя в глаза Дарьи. Через минуты две, которые прошли в полной тишине, Владимир продолжил, так и не дождавшись ответа:

– Я приду завтра, и мы поговорим. Хорошо, Дарья?

Потом он обернулся в сторону родителей девушки и их гостей, которые все это время тихо сидели за столом. Игра остановилась, а продолжать ее они не могли, боясь помешать молодым людям. Владимир обратился к Алексу:

– Алекс, извините, может быть я сейчас буду лезть не в свое дело. Но, понимаете, у меня из головы не выходит вчерашний просмотр вашего семейного альбома. Особенно две фотографии. У меня стойкое впечатление, что я уже видел их где-то, и ту, на которой изображена молодая девушка, и ту, на которой изображены князья Ухтомские. Более того, я уверен, что видел девушку с фотографии. Правда, я не могу вспомнить, где их видел.

– Нет, нет, Владимир, этого не может быть. Вы не могли видеть этих фотографий. – взволнованным голосом ответил Алекс. – Это очень старые фотографии, которые чудом сохранились в нашем альбоме. Таких фотографий нет даже у Эндрю, да Эндрю – обратился Алекс к брату.

Молодой человек пристально посмотрел на Дарью, в глазах появилось удивление, которое сменилось уверенностью в своей правоте.

– Тогда почему мне так знакомо лицо Дарьи, как будто я его видел задолго до нашего знакомства, видел неоднократно, правда, давно, поэтому мне сейчас трудно вспомнить, но я обязательно вспомню – буквально выпалил Владимир.

– Через два дня я уезжаю в Россию. Очень надеюсь, что у меня там будет возможность вспомнить, откуда я так хорошо знаю эти фотографии. Дарья, я прошу тебя о встрече завтра, для меня эта встреча очень важна, не отказывай мне в ней. Девушка повела плечами, молча кивнула Владимиру и ничего не говоря поднялась в свою комнату.

Всю ночь Дарья не могла заснуть. Лишь под утро ей удалось провалиться в забытье часа на три, но в семь часов девушка была уже на ногах. Она приняла прохладный душ, чтобы как-то освежиться, привела себя в порядок и около восьми спустилась в гостиную. Мелинда уже хлопотала на кухне, Алекс сидел на диване и просматривал почту. Увидев дочь, Алекс встал с дивана, поцеловал ее и сказал, что Владимир уже едет к ним.

– Дарьюшка, выслушай Владимира спокойно, пожалуйста. У них с Джейн что-то произошло. Ты заметила, как твоя сестра повела вчера после прихода? Ни на кого не взглянула, ни с кем не обмолвилась и словом, промчалась в свою комнату как ужаленная. Видимо, не так уж хорошо прошло у них свидание.

– Хорошо, папа, я постараюсь – тихо ответила Дарья.

Через минут двадцать в гостиную спустились Эндрю с Пэм, пятью минутами позже Джейн. Они были готовы к отъезду. В отличие от родителей Джейн была, что называется, как в воду опущенная. Она ни с кем не поздоровалась, на Дарью даже не посмотрела, села в кресло и уставилась в одну точку. Такое поведение было для нее необычным и сильно удивило Дарью.

– Джейн, что с тобой, ты не заболела?

– Что ты ко мне пристала с вопросами? Не дождешься. Нормально я себя чувствую – глядя на сестру ответила Джейн. – И что только он в тебе нашел? Ни огня в тебе нет, так, одни еле тлеющие головешки, вся такая правильная, аж противно! Голос Джейн звучал зло.

– Ты о ком говоришь, Джейн? – спокойно спросила Дарья. – Ах, да, я поняла. Папа выходит прав. Владимир не ответил на твои притязания. Жаль мне тебя, Джейн. Никак не поймешь, что наглость и распущенность не красят девушку.

– Да что б ты понимала – в сердцах грубо ответила Джейн.

Словесную перепалку между сестрами прервала Мелинда, пригласив всех к завтраку. Завтрак прошел быстро и молча. Семья Эндрю торопилась, в аэропорту они должны были быть через два часа. Буквально на пороге дома они столкнулись с Владимиром. Увидев его входящим, Джейн отпрыгнула от неожиданности, пробормотала приветствие и быстро выбежала. Поздоровавшись с хозяевами дома и одновременно попрощавшись с его гостями, Владимир подошел к Дарье. В руках у него был красивый букет из белых роз. Девушка приняла цветы молча.

– Дарья, завтра я уезжаю в Россию. На три месяца. Мне не хотелось бы уезжать не помирившись с тобой. – с волнением в голосе обратился Владимир к любимой девушке.

Дарья немного помолчала, а потом с нежностью в голосе ответила:

– Владимир, большое спасибо за цветы. Они так прекрасны. … Я не обижаюсь на тебя. Поведение Джейн много мне рассказало о вашем с ней свидании.

Владимир нетерпеливо перебил девушку:

– Да, да. Когда я соглашался на встречу с Джейн, я был уверен, что она будет недолгой. Кроме того, я преследовал определенную цель. Мне казалось, что в отличие от тебя Джейн знает свою родословную, по крайней мере, при просматривании старых фотографий из вашего альбома, у меня сложилось такое впечатление. А я до сих пор нахожусь в какой-то прострации. Очень неприятное ощущение, когда знаешь, что видел, встречал людей, изображенных на фотографиях, и не можешь вспомнить где и когда это было. От этого становится жутко. Вот я и пытался прояснить для себя картину.

– И что, прояснил? – перебила его Дарья.

– Нет, не совсем.

Владимир внимательно смотрел на девушку, пытаясь угадать ее настроение. Дарья вела себя очень спокойно, говорила тихо и неэмоционально.

– Джейн, к моему огорчению, всего лишь повторила то, что было сказано ранее. А потом мы прогулялись по набережной, посетили аквариум, посидели в каком-то кафе… И все! На ее уговоры пойти в ночной клуб потанцевать я ответил отказом. Владимир замолчал. Дарья не говорила ни слова. Через минуту юноша продолжил:

– Не смотря на то, что Джейн очень яркая девушка, меня она совсем не привлекает. Пойми ты, в ней нет той теплоты, душевности, чистоты, что я ценю в девушках. Ты, ты совсем другая…

Дарья продолжала молчать, уставившись в какую-то точку на ковре.

– Не беспокойся, Владимир. Я же сказала, что не обижаюсь на тебя. – произнесла наконец Дарья. – Знаешь, а ведь ты вызвал во мне интерес к прошлому моей семьи. Я ведь, действительно, ничего не знаю о моих предках ни со стороны папы, ни со стороны мамы. Мне имя – Иван, не помнящий родства.

Дарья улыбнулась своей милой, застенчивой улыбкой и обняла юношу.

К дочери и ее молодому человеку подошел Алекс. Он был свидетелем их разговора. Отец девушки не мог понять, как реагировать ему на увиденное и услышанное. Вроде бы надо радоваться за Дарью, она любима и сама любит. Но на сердце было не спокойно. Алекса волновал Владимир, так похожий на женщину, которую он хотел забыть и практически забыл. Она никогда за 20 с лишним лет не давала о себе знать. И его мучило и очень волновало еще и другое. «Фотографии, старые семейные фотографии. Неужели Владимир, действительно, их видел?» – вдруг током прошили эти мысли голову Алекса. – «Нет, вряд ли это возможно».Алекс помнил, как отец, передавая ему семейный альбом со старыми фотографиями князей Ухтомских, напутствовал беречь его.– «В этом альбоме история нашего рода, сынок. Береги его. Мы последние из Ухтомских.Мысли в голове Алекса путались, перескакивали с одной на другую, пока не выделилась отчетливо одна и настойчиво не стала сверлить мозг:«Согласись с Владимиром, он прав, возможно, что кто-то из потомков братьев прадеда жив, надо их найти». Эта мысль была настолько сильна, что Алекс не заметил, как озвучил ее Владимиру.Владимир выходил из дома Алекса и Мелинды далеко за полночь. Его провожало все семейство. Хозяева дома, обняв юношу, простились с ним у дверей. Дарья проводила любимого до машины. Она не стала целовать его на прощание, а только крепко пожала руку, обняла и пожелала хорошей дороги. Потом резко повернулась и побежала к дому. Владимир сел в машину только после того, как девушка скрылась за дверью дома. Родители, наблюдавшие за дочерью из окна, были удивлены и одновременно обрадованы поведением своей любимицы. Посмотрев друг на друга, улыбнувшись друг другу, они обнялись и прошли в гостиную.

 

Глава 6

Прошел почти месяц, как Владимир вернулся в свой родной город. В доме ничего не изменилось за время его отсутствия. Только мать сильно сдала. Она почти не вставала с постели. Это была женщина пятидесяти семи лет. Ее лицо еще сохранило следы былой красоты. Волнистые волосы, подстриженные в стиле каре, были больше седые, чем темно-пепельные. Большие голубые глаза похожи на почти потухший костерок. В них то вспыхивали огоньки радости, связанной с приездом сына, то быстро потухали под тяжестью усталости, которую испытывала эта женщина. Некогда стройное тело, лишенное подвижности, быстро располнело. Когда-то небольшой вздернутый носик утолщился в основании и превратился в так называемый нос картошкой. На лице удивительным образом выделялись ярко-красные губы, красные не от наложенной помады, женщина давно уже не пользовалась косметикой, а красные от природы. Но и они, поджатые, с опущенными уголками, отражали страдание. Александра, так звали мать Владимира, вот уже десять лет болела тяжелой формой артрита, приковавшего ее к постели в последний год.

– Мама, ты помнишь, нашу соседку сверху, Анастасия, по-моему, ее звали? – спросил Владимир мать, подавая ей ужин.

Александра внутренне напряглась, но не подала виду. Она часто вспоминала свою соседку, с которой дружила с первых дней, как стала жить в этом старом доме, знавшем еще дореволюционные события. Анастасия поддерживала теплые отношения только с ней и больше ни с кем в этом большом доме на Измайловском проспекте. Она была очень интересной особой, которая сразу вызвала уважение у Александры, как только они столкнулись на лестничной площадке в первый же день заезда семьи Злотовых в этот дом. Было в Анастасии что-то такое, что привлекало и притягивало к ней. Лицо этой женщины выглядело необыкновенным. На нем ярко-голубыми бездонными озерами выделялись глаза, обрамленные густыми черными ресницами. Тонкие черные брови подчеркивали мраморную белизну кожи. Открытый большой лоб свидетельствовал об утонченном уме его обладательницы. Небольшой нос украшал лицо, делая его миловидным. Мягкие скулы и правильной формы чуть пухлые розовые губы несколько не гармонировали со слегка выступающим большим подбородком, указывающим на упрямый, жесткий и гордый характер. Анастасия, имея довольно высокий рост, всегда держалась очень прямо. В старину про таких говорили, «как будто аршин проглотил». Она была ненамного старше Александры. Но в свои тридцать лет Александра с мужем нажили троих детей, а Анастасия жила одна. Ее первый муж прожил с ней пять лет и ушел к другой, не выдержав жесткого и надменного характера жены, тем более, что и детей у них не было. Со вторым мужем тоже не повезло. Умело скрывая свою пагубную привычку до женитьбы, он превратился в беспробудного пьяницу буквально через месяц после вступления в права законного супруга. Когда Александра познакомилась со своей соседкой, та находилась в ужасном моральном состоянии. Не было дня, чтобы муж Анастасии не приходил сильно подшофе, часто с такими же как он забулдыгами. Несколько раз он поднимал руку на Анастасию. Она промучилась с ним около года и выгнала, выбросив все вещи мужа через балкон со словами «чтоб духа твоего в моей квартире не было».

После этого в личной жизни Анастасии наступил полный штиль. Она вдруг решила, что старовата для поиска новых мужчин, а тем более для нового замужества. После личных неудач Анастасия с головой ушла в работу, защитила сначала кандидатскую, а потом и докторскую диссертации. Часто выезжала в экспедиции, откуда возвращалась усталой, но какой-то заряженной творческой энергией. Любимым занятием ее было с лупой в руке рассматривать привезенные из экспедиций экземпляры, сравнивать, анализировать находки. Она часто выступала с результатами своих исследований на конференциях, публиковалась в научных журналах. Анастасия среди своих коллег слыла самым скрупулезным исследователем. К ней многие обращались за советом с надеждой на дальнейшее развитие отношений. Но женщина для личных отношений была закрыта и никого не собиралась впускать в свой мир.

Александра, наоборот, жила открытым домом. Она и ее муж Валерий очень любили гостей. И гости любили их тоже. Дом не закрывался, практически, никогда. Из их квартиры вечно доносился шум детских голосов, по вечерам слышались музыка и пение гостей. Александра часто приглашала в гости и Анастасию, но та всегда ссылалась на свою занятость.

– А почему ты спрашиваешь, сынок? Почему вдруг вспомнил Анастасию?

– тихо спросила Александра.

– Мама, помнишь, когда ты перебирала ее вещи, то заметила старинную фотографию какой-то семьи, ты еще отметила тогда, что, наверное, непростая семья, высокородная.

Владимир внимательно посмотрел на мать. Ее голова была откинута на подушку, глаза закрыты, губы подрагивали.

– Мама, что с тобой, что-то болит? – с волнением спросил сын.

– Нет, Володюшка, все как всегда. Просто я вспомнила тот год, когда это случилось с Анастасией. А документы и ее вещи не у меня. Они хранятся у Надюши. Мне они ни к чему, а она все таки племянница, какая никакая, а родня. А откуда такой интерес к этой фотографии? – слегка взволнованным голосом спросила Александра сына.

Владимир вкратце рассказал, что видел такую же фотографию в альбоме одной американской семьи, где хозяин дома имеет русские корни. Он не стал рассказывать о Дарье, дабы не волновать мать раньше времени. То, что он Дарью любит и хочет прожить с ней жизнь, Владимир не сомневался. Но несколько прохладное прощание с ним со стороны девушки его расстроило. Владимир не мог понять, чем это вызвано, и решил все прояснить по возвращении в Америку.

– Интересно, очень интересно. Да, я, действительно, хорошо помню эту фотографию. Когда я ее увидела, то долго не могла оторвать глаза от лиц изображенных на ней людей. От них веяло каким-то благородством и чистотой. Фотография эта была старой. – голос Александры звучал с некоторым оттенком грусти и почтения.

– А что говорила про фотографию Анастасия? Откуда она у нее? Это ее родственники? – забросал вопросами мать Владимир.

Александра задумалась. Перед глазами встала Анастасия, глядящая на эту фотографию с отрешенным выражением лица, но глаза, глаза ее светились какой-то внутренней силой.

– Какие красивые лица у них – всегда говорила Анастасия Александре. – Сколько смотрю на эту фотографию, столько поражаюсь и любуюсь ими.

Она почему-то избегала вопросов, настойчиво задаваемых подругой, об истории этой фотографии, о людях, изображенных на ней.

– Что ты ко мне пристаешь, – сердилась Анастасия – не могу, ну не могу я тебе рассказать, кто они, не моя это история.

– Мама…, мама, так ты расскажешь мне об этой фотографии, что ты знаешь о ней? – перебил воспоминания Александры Владимир.

– Нет, сынок, ничего не скажу. Анастасия так и не поделилась со мной. Она предпочитала отмалчиваться. Знаешь что, позвони Алене. Она дружит с Надей и знает как ее найти. Все документы, фотографии и вещи, я тебе уже говорила, находятся у Надежды и, надеюсь, она что-нибудь знает.

Накормив мать, Владимир уселся около телефона и стал набирать номер Алены.

– Мама, кстати, давай соберем всех к нам в гости – неожиданно предложил юноша – Позовем Алену с мужем, Татьяну. А то я со своими сестрами толком еще не общался, так, только по телефону разговаривали. Сейчас набираю номер Алены и вдруг ясно понял, что очень соскучился по ней, по Тане. Никто не отвечает. Мама, ну что, принимается мое предложение?.

Владимир посмотрел на мать, лежащую на кровати и радостно улыбающуюся.

– Конечно, сынок, конечно. Я так рада, Татьяна ко мне недавно приходила, а вот Алена что-то давно не заглядывала.

Через несколько минут Владимир снова набрал номер Алены. На этот раз на другом конце провода ответил усталый молодой женский голос:

– Да, я слушаю вас.

Это была Алена, старшая сестра Владимира. Владимир договорился с ней о встрече через час и заодно пригласил в гости в ближайшую субботу.

Алене было уже за тридцать., а точнее тридцать четыре года. Она бы матерью двух чудных малышек, женой мужчины, обожавшего ее с первого курса университета, в котором они учились вместе, и прекрасным журналистом. Ее ценили на работе и восхищались умением доставать нужную, порой секретную информацию. Работа забирала много сил, энергии, и к концу дня Алена чувствовала себя выжитым лимоном. Когда позвонил Владимир, она только успела присесть на диван и вытянуть ноги, натруженные за день. Алена любила своего младшего и единственного брата и с нетерпением стала ждать встречи. Буквально через пятнадцать минут на небольшом круглом столе в гостиной, накрытом белой вышитой скатертью, появились тарелки с любимым всеми салатом Оливье, нарезанными свежими помидорами, огурцами и сладким перцем, селедочкой под луковым маринадом и отварным картофелем. Алена достала бутылку красного сухого вина, поставила винные бокалы, три прибора, тарелки и села в кресло, взяла телефон и набрала номер мужа.

– Сережа, купи, пожалуйста, курицу-гриль – попросила Алена мужа. – Нет сил что-нибудь готовить, вымоталась на работе. Слава Богу, салат Оливье со вчерашнего вечера остался и другая закуска. Девчонок забрал из садика?… Ну, хорошо, жду вас.

Владимир приехал минут через сорок. У дверей его встречала вся семья сестры. После бурных эмоциональных восторгов, объятий и поцелуев все прошли в гостиную. Взрослые сели за стол, дети пошли в свою комнату, где их ждали игрушки.

Утолив голод и выпив за приезд Владимира, Алена спросила его:

– Вовчик, что случилось? Ты весь как на иголках сидишь. Знаю я твою эту привычку ерзать на стуле, когда тебя что-то интересует.

Брат улыбнулся, ему нравилось, когда сестра называла его Вовчиком.

– Ты права, Алена. Помнишь нашу соседку Анастасию с верхнего этажа?

– Конечно. Жаль мне ее. Жизнь у нее несчастливая какая-то была. Правда, под конец ей повезло. Она встретила стоящего мужчину и даже забеременела от него. Вроде все стало налаживаться у бедной женщины. И тут такое!

Алена замолчала.

– Мама сказала, что она все вещи Анастасии отдала ее племяннице Надежде. Ты ее знаешь? – с волнением в голосе спросил Владимир.

– Знаю?.. Не только знаю, она моя лучшая подруга. Мы учились вместе в институте. А что, ты хочешь с ней познакомиться? Она для тебя старовата, брат. – с улыбкой ответила Алена. И продолжила:

– Я сейчас позвоню ей, чтобы пришла к нам, вот и посидим вместе, поговорим. Завтра выходные, можем устроить посиделки хоть до утра. Боже, как я по тебе соскучилась, Вовчик. Надеюсь ты останешься у нас ночевать?

В ожидании Надежды все трое сели на диван и стали рассматривать фотографии, которые Алена достала из шкафа.

– Это наши последние фотографии. Смотри, это Надежда, мы с ней фотографировались в день ее рождения.

На юношу смотрела девушка немного младше Алены. Красивые русые волосы были уложены вокруг головы словно венок, большие голубые глаза искрились озорством, небольшой прямой нос и тонкие красные губы подчеркивали незаурядность внешности девушки. Вглядевшись внимательней в фотографию, Владимир увидел на груди Надежды колье, которое показалось ему знакомым. В дверь позвонили.

– Владимир, знакомься, это Надя. Надя, это мой брат Владимир. Он хочет с тобой поговорить. – представила Алена обоих своих гостей друг другу.

Девушка выглядела совсем по другому, нежели на фотографии. Простоволосая, без особого макияжа Надя не выглядела той нарядной и яркой девушкой, что видел только что Владимир на фотографии. Тем не менее, подруга Алены обладала каким-то магнетизмом, что притягивало к ней и без внешнего антуража.

Владимир в общих чертах рассказал Наде и Алене о семье, с которой познакомился в Америке и фотографиях, обнаруженных в их фотоальбоме.

– Какая, говоришь, фотография тебя интересует? – низким голосом спросила Надежда. – От тети мне достался целый альбом и некоторые ее ценности. Думаю, что тебе следует придти ко мне в гости. Хочешь, поедем сейчас. Я живу недалеко, в паре кварталов отсюда, пешком минут двадцать займет.

– Не знаю, удобно ли на ночь глядя – замешкался юноша и посмотрел на свою сестру.

Алена отвела глаза и отошла, давая знать, что это её не интересует. Владимир после некоторого раздумья все-таки отказался, сославшись на позднее время.

– Ну, да ладно, на нет и суда нет. Пора мне идти, а то поздно уже. – медленно произнесла Надя, вставая с дивана. – Задал ты мне задачу, Володя. Придется утро посвятить разборкам тетушкиных вещей, благо я положила их, по-моему, в старый сундук, доставшийся мне по наследству от нее же. Ладно, жду вас всех часам к трем, отобедаем у меня чем Бог пошлет, и займемся разборками тетушкиного наследства. Лады?

На том и постановили.

Владимир встал около восьми часов. Первым делом позвонил матери. Справившись о ее самочувствии, спросил, пришла ли Любаша. Любаша была приходящей сиделкой матери вот уже около семи месяцев, как только не стало Валерия. Муж Александры ушел из жизни внезапно, отказали почки. После его смерти Александре стало гораздо хуже и она почти перестала двигаться. Вот тогда у детей и появилась мысль пригласить сиделку к матери, которая к тому же выполняла и функции домработницы. Убедившись, что все хорошо и есть кому позаботиться о матери, Владимир предупредил ее, что придет после семи часов вечера.

Алена уже хлопотала возле плиты, готовя завтрак. Сергей принимал душ, дети еще спали. Увидев брата, Алена улыбнулась, пожелала доброго утра и как бы невзначай спросила:

– Ну что, пойдем на обед к Наде? Только смотри, не попади на ее удочку. Она мягко стелет, да спать жестко.

– Алена, Алена, ты ко мне относишься как к маленькому мальчику. А я уже вырос. Посмотри какой большой, выше тебя почти на голову – с улыбкой ответил Владимир. – А если серьезно, то она меня как женщина не интересует. Я уже встретил свою единственную и неповторимую. Только не спрашивай, кто она и откуда. Придет время, сам расскажу.

– Что и маме не рассказал? Неужели не поделился с ней о своей девушке? У тебя же от нее никогда никаких секретов не было! – удивилась сестра.

– А вот представь себе, маме ничего не сказал, боялся расстроить. Ты же знаешь, как она относится к американцам и вообще к Америке. Помнишь, как она кричала, что не пустит меня туда ни под каким предлогом, что эта страна отнимает у нее дорогих ей людей? – обратился с вопросом Владимир к Алене.

– Да, я до сих пор не могу понять этих ее слов. Ладно, ты уехал, но на время, и она это хорошо знала. Почему было сказано во множественном числе и почему так безнадежно – отнимает? – тихо, но внятно и с какой-то горечью ответила брату сестра.

Три часа по полудни в квартире Надежды раздался звонок. Семья Алены и ее брат Владимир топтались перед дверью в ожидании ее открытия. Прошло минуты три прежде, чем хозяйка квартиры наконец-то распахнула двери.

– Что ты так долго, мы же совсем голодные. А запах, запах… Что готовишь? – затараторила Алена.

В гостиной стол уже был накрыт к приходу гостей, оставалось поставить только блюдо с запеченной в тесте бараньей грудинкой, которую Надя вынимала из духовки, когда гости позвонили в дверь.

– Да, умеют наши русские женщины стол накрыть и приготовить вкуснятину такую, что язык проглотишь – с удовлетворением заметил Владимир, заканчивая обед. – Спасибо большое, хозяйка. А теперь самое главное. Надя, ты нашла фотографии и другие вещи, принадлежащие твоей тете Анастасии? – с оттенком нетерпения в голосе спросил юноша Надежду.

– Может чаю или кофе сначала выпьем. Я купила замечательные эклеры. Самой приготовить что-то на сладкое время не хватило. – продолжала играть роль хорошей хозяйки Надежда.

– Да, Надюха, не ожидала от тебя такой ретивой хозяйской прыти. На тебя это не похоже. Ты же терпеть не можешь готовить. Или я что-то не знаю? – тихо проговорила Алена на ухо своей подруге.

Надежда только кивнула и прошла на кухню готовить чай.

Через минут двадцать все расположились на уютном диване вокруг небольшого журнального столика. На нем уже лежали большой старый фотоальбом и круглая старинная шкатулка, инструктированная слоновой костью.

– Вот это и есть основное тетушкино наследство – с грустью произнесла Надежда, положив одну руку на шкатулку, другую на альбом. – Анастасия берегла эти реликвии, говорила, что это все, что осталось ей от ее матери.

Владимир с трепетом взял старинный фотоальбом в кожаном переплете. Он хотел поскорей открыть первые страницы альбома, но одновременно юноша боялся быть невольным свидетелем жизни незнакомых людей, статично запечатленой на фотографиях.

Прошла минута прежде, чем Владимир открыл альбом. Интересующая его фотография была первой. Под ней был приклеен пожелтевший тетрадный листок с еле видимой записью. Долго всматриваясь в запись, сделанную выцветшими от времени фиолетовыми чернилами, Владимир, наконец-то, прочитал: «На Лизиной свадьбе. 1912 год.». Он смотрел широко открытыми глазами на эту знакомую и одновременно незнакомую фотографию.

«Выходит, Анастасия, Эндрю и Алекс родственники!» – сделал вывод Владимир. «Нет, постой, не спеши» – сам себе сказал юноша, вспоминая слова матери о том, что Анастасия никогда не рассказывала о людях, изображенных на фотографии.

– Надя, ты сказала, что Анастасия твоя тетка – обратился Владимир к хозяйке.

– Ну как тебе сказать. Моя мать и Анастасия всю жизнь дружили. Знаешь, у них были очень теплые и искренние отношения, я не помню, чтобы они ругались между собой. Моя мама и тетя Анастасия, наверное, были больше, чем сестры, они были самыми близкими друг другу людьми. Я всегда ее считала своей тетей. – ответила Надежда, глядя на фотографию.

На следующих страницах альбома находились фотографии незнакомых людей. Но одна фотография, на которой была изображена молодая женщина, одетая в белую блузку и черный сарафан, по моде семидесятых годов двадцатого столетия, привлекла внимание молодого человека. Женщина, изображенная на ней, показалась Владимиру до боли знакомой.

– Кто это? – с дрожью в голосе обратился с вопросом Владимир к Надежде. Девушка взяла фотографию, долго всматривалась в нее, посмотрела на обороте, там не было никаких записей. Наконец она неуверенно произнесла:

– По-моему, это и есть Анастасия.

– А какая у нее фамилия? – взволнованно спросил юноша хозяйку квартиры.

– У нее какая-то странная фамилия была, то ли Хулева, то ли Холева.

– Интересно! – Владимир задумался. – А ты не знаешь, обратился он к Надежде, это ее родная фамилия или по мужу?

Тут в разговор вмешалась Алена:

– Ну ты задолбал уже Надюху своими вопросами. Какая разница, какая у нее фамилия? Вообще, не пойму, что за расследование ты затеял. Кому это надо? Знакомым твоим американцам? Столько лет они не интересовались прошлым своей семьи, значит им это не надо. Тебе то это зачем?

Юноша встал с дивана, прошелся по комнате, остановился напротив сестры и посмотрел на нее долгим взглядом, как бы стараясь передать ей свои мысли.

– Алена, а ты хорошо знаешь семью Сергея, твоего мужа? – с неожиданным вопросом обратился он к молодой женщине.

– Ну-ка, ну-ка, что ты ответишь своему брату – спросил Сергей, подходя к жене.

– Глупый вопрос! Конечно, знаю и своего мужа и его братьев, и родителей. Знаю, чем они занимаются, даже о чем мечтают. У меня хорошие отношения с родней мужа – она с любовью посмотрела на Сергея и подмигнула ему.

– Вот, видишь! А почему я должен быть в неведении в отношении семьи моей будущей жены? Мне тоже хочется знать все о ее родных до седьмого колена. – с улыбкой ответил Владимир.

– Хорошо, давай начнем с фамилии твоей девушки – предложила Алена, с хитрецой поглядывая на брата – Хоть сейчас приоткроется завеса тайны твоего сердечного увлечения, братец.

– Фамилия Дарьи – Томи, и она потомок знаменитого рода князей Ухтомских – не без внутренней гордости произнес Владимир. – Я пообещал ее отцу попробовать хоть что-то разузнать о братьях его прадедушки, оставшихся в революционной России. А также попробовать найти потомков этих братьев, если они были. И я выполню свое обещание. А тебя, Алена, и тебя, Надя, прошу помочь мне в этом. Вы журналисты и можете использовать свои профессиональные возможности для получения документов из архивов и других источников. Ну как? – обратился юноша к сестре и ее подруге с надеждой в голосе.

Дней через десять Владимира разбудил резкий звук телефонного звонка. Взволнованный голос сестры сообщил, что минут через сорок она будет у него.

– Приготовь мне кофе, пожалуйста, Вовчик. А я покормлю тебя интересной информацией. И спроси у мамы или лучше у Любаши, может что захватить в магазине надо из продуктов.

Алена приехала почти через час нагруженная целофанновыми пакетами с продуктами и тяжелой черной сумкой, в которой обычно носят ноутбуки. Ноутбука в сумке не было. Вместо него молодая женщина вытащила две толстых папки с бумагами.

– Вот тебе, братец, документы, которые мы с Надеждой можно сказать зубами выдирали из известных тебе органов. Пришлось пойти на служебное преступление. Но, думаю, что я все-таки из этих документов сварганю статью о поломанных большевистским режимом судьбах.

– Пройдем в кухню, поговорим, пока мама спит – предложил Владимир.

– Ну, рассказывай, – с нетерпением попросил брат сестру, когда был налит свежезаваренный кофе в чашки.

Алена посмотрела на брата пристально и через несколько минут произнесла тихим и дрожащим от волнения голосом:

– Посмотрела я документы…. Страшная судьба, как будто рок какой-то стоял над семьей Ухтомских. Судя по документам никого не осталось, или расстреляны, или умерли по разным причинам….

Она замолчала. Владимир тоже молчал, вернее, он не знал, что сказать. Минуты через три сестра сказала брату:

– Посмотри внимательно документы, изучи их, может я что-то упустила и есть где-то зацепка, кто-то может быть выжил. Не могу представить. Была большая крепкая семья, счастливая, и ее нет, никого нет, Это страшно…

– Спасибо тебе, Алена. И передай благодарность Надежде. – медленно произнес Владимир вдруг ставшим бесцветным, глухим голосом.

– Я сегодня же сяду за изучение этих документов. Это для меня уже не только исполнение обещания, но нечто большое. Понять прошлое – значит увидеть будущее.

Когда ушла Алена, Владимир, убедившись, что мать ни в чем не нуждается, сел за изучение документов. Он взял первую папку, на которой было написано рукой Алены «Алексей Николаевич Ухтомский», посмотрел на вторую папку, на ней рукой Алены аккуратно было выведено «Леонид Николаевич Ухтомский».

 

«Вот здесь, в этих папках запротоколирована жизнь по крайней мере двух семей,» – подумал юноша. – «Страшно, страшно открывать их, не то, что читать эти мертвые буквы, сложенные в мертвые слова, за которыми стоят судьбы представителей одной некогда сильной, могущественной семьи.»

Владимир как-то незаметно для себя углубился в чтение казенных слов, изображенных на аккуратно сложенных листах. Это были копии листков допросов, показаний соседей, сослуживцев и просто знакомых, справок с мест работы, жительства, мест заключения…. Во время чтения этих документов юноша часто тянулся к сигарете, подносил ее ко рту, а потом выбрасывал ее скомкав, так и не закурив. Несколько раз Владимир соскакивал со стула и начинал быстро ходить по комнате, сжимая руками голову. Потом вновь садился за стол и продолжал читать дальше. Далеко за полночь, когда голова раскалывалась от ужасов прочитанного, а глаза слезились то ли от усталости, то ли от сопереживания некогда жившим, радовавшимся жизни, любимым и любящим людям, попавшим в жернова жестокой, никого не чадящей машины, называемой ныне сталинскими репрессиями, Владимир закрыл первую папку документов. Он сидел не шелохнувшись, глаза закрыты, руки сжаты в кулаки, тело напряжено. Казалось, что юноша сейчас вскочит и ринется в рукопашную. Но с кем? Кому он может предъявить претензии по поводу исчезнувшей семьи Алексея Ухтомского, как тому свидетельствовали только что прочитанные документы.

Владимир подошел к окну. Пушистые редкие снежинки плавно кружились за стеклом, звезды начинали блекнуть под влиянием редеющей темноты ночи, сдающей свои права начинающемуся дню. За окном рождался новый январский день 2006 года. «Интересно, – подумал юноша – князья Ухтомские реабилитированы? В документах ничего об этом нет. Подожди, подожди… Да, это может быть хорошей зацепкой.» – в голове у Владимира мысли проносились одна за другой. «Надо составить план, не хвататься за всякие сумасбродные идеи. Итак, сейчас спать. Завтра день посвятить изучению документов из второй папки. А там, в зависимости от того, что я узнаю из документов, буду действовать. Надо будет проверить все адреса, указанные в этих папках. Может быть, кто-то еще помнит эту фамилию. И надо, надо обратиться в Российское Дворянское собрание с запросом. Может быть, кто-то подавал заявку на членство от семьи Ухтомских» – лихорадочно рассуждал юноша.

 

Глава 6

Поезд медленно подъезжал к Ленинграду. В купейном вагоне сидел мужчина в парусиновых светлых брюках и такого же цвета рубашке с короткими рукавами. На вид ему было немногим меньше сорока. Он с интересом смотрел в окно и молчал. В купе было душно, окна не открывались. Лето 1925 года выдалось на редкость сухим и жарким. Через некоторое время Алексей, так звали пассажира поезда Ленинград – Москва, перевел свой взгляд на двух девушек, что сидели напротив него. Одна из них была почти вдвое старше другой. Они подсели в его купе на последней остановке.

– Давайте знакомиться, милые барышни. – обратился к ним Алексей.

– Меня зовут Алексей Николаевич Ухтомский, можно просто, Алексей. А Вас как? – обратился он к старшей девушке.

Та зарделась, откинула красивую головку, обвитую тугой русой косой, и произнесла:

– Я Полина Хулева, мою сестру зовут Софией.

Алексей внимательно смотрел на девушек. Та, что постарше ему очень понравилась. От нее веяло какой-то спокойной уверенностью в себе и внутренней силой. Она не была уж очень хорошенькой, но высокий лоб, венок из густых русых волос, что обвивал ее головку, небольшой с горбинкой носик и пухлые розовые губы привлекали внимание. Сестра Полины, Софья, была еще совсем девчонкой на вид 11–13 лет. Она сидела спокойно, но глаза, большие синие глаза неотрывно смотрели на Алексея. И тому показалось что-то знакомое в образе этой девочки. Почему-то вспомнилась сестра Лизонька, которую Алексей не видел со дня ее свадьбы.

«Как она, где, жива ли?» – пронеслись в голове вопросы.

Его глаза вдруг потухли, взгляд ушел во внутрь, казалось, он стал безучастным к своим попутчицам.

Девушки смотрели на сидящего перед ними мужчину с неподдельным интересом. Для Полины, которой было уже двадцать пять лет, но которая еще не познала любовь, новое нарастающее в глубине ее существа чувство сладострастия, перемешанное с чувством почтения и уважения, вызываемое сидящим напротив зрелым мужчиной, было ново и неожиданно. Она не могла ничего поделать с собой, не хватало сил отвести взгляд от мужественного лица Алексея, его бездонных голубых глаз, красивых чувственных губ. Ей хотелось запустить свою руку в начинающую седеть, но все еще прекрасную густую русую шевелюру нового знакомого и прижать его голову к себе. Алексей почувствовал горячий взгляд девушки. Он встряхнул свою голову, как бы освобождаясь от нахлынувших на него мыслей, и посмотрел на Полину внимательно и серьезно. Невидимые нити взаимной симпатии притягивали их. Казалось, для них уже никто не существовал не только рядом, но и во всем мире. Мужчина и девушка не могли оторвать глаз друг от друга. Их взгляды были красноречивее слов.

Затянувшуюся паузу прервала Софья. Девочка сидела тихо и наблюдала за зарождающейся любовью. Она испытывала при этом весьма противоречивые чувства. Софья любила сестру. Она догадывалась о том, что творится в душе у Полины и рада была за нее. Однако внешняя детскость скрывала страстную натуру молодой девушки. Софья обратила внимание на статную фигуру Алексея, благородную внешность мужчины сразу, как только вошла в купе. Широко открытыми глазами смотрела она на Алексея, надеясь, что он обратит на нее внимание. Однако, этого не произошло, Алексей был поглощен Полиной, а Полина им. Софьи для них не существовало. Это задело молодую девушку, и она громко и внятно сказала первое, что пришло ей на ум:

– Полина, я хочу есть. Мы можем хоть чем-нибудь перекусить?. При этом Софья выразительно дернула Полину за рукав.

– Да-да. Сейчас, Софьюшка. Я купила перед отъездом немного хлеба. Возьми там, в сумке, пожалуйста – виновато ответила Полина.

Ей стало неудобно за столь откровенное проявление чувств. Извинившись перед Алексеем, девушка стала выкладывать из свертка несколько кусков хлеба.

– Барышни, не беспокойтесь и не суетитесь. Я человек запасливый. – вмешался Алексей, выкладывая на небольшой купейный столик свертки с вареной курицей, хлебом, помидорами и огурцами. – Пожалуйста, угощайтесь, не стесняйтесь. Полина начала бормотать слова извинения и благодарности одновременно, щеки ее разрумянились от стеснения и неудобства, которое она испытывала от внимания со стороны Алексея. Ей это было и приятно, и необычно. Полина просто не знала как себя вести. На выручку пришла Софья. Она без стеснения взяла кусок курицы, положила его на хлеб, сверху положила ломтик помидора и завершила этот своеобразный бутерброд ломтиком огурца. Девушки не ели почти целый день, поэтому Софья решила, что голод, действительно, не тетка и ждать не будет.

– Вкуснотища какая! – с удовлетворением заметила девочка. – Поля, бери, ешь, а то опять упадешь в обморок, как два дня назад.

Алексей тут же внимательно посмотрел на Полину и корректно, чтобы не задеть гордость девушки, стал выяснять цель их поездки в Ленинград, есть ли у них жилье или место, где они собираются остановиться. Услышанное поразило мужчину.

Сестры ехали в Ленинград, что называется «на авось». Ни жилья, ни знакомых и, конечно, ни родных в этом городе у них не было. Решение поехать в Ленинград приняла Полина. Она надеялась найти здесь работу. Вот в принципе и все, что Алексей смог выудить у девушки. Сестры не были особенно разговорчивыми. У мужчины сложилось впечатление, что они чего-то боялись, что-то не договаривали. Тем не менее, по манере строить предложения и выражать свою мысль, по тому, как девушки держались – спокойно, с достоинством – Алексей проникся к девушкам доверием. И, кроме того, ему уж очень не хотелось расставаться с Полиной. Поэтому, когда поезд прибыл в Ленинград, он пригласил сестер пожить у него.

– Я человек, не обремененный семьей. Квартира у меня небольшая, но места хватит, вы будете жить в одной комнате, я в другой. К тому же я практически не бываю дома, прихожу только переночевать. – с надеждой на согласие девушек произнес мужчина.

Младшая из сестер обрадовано улыбнулась и завертелась вокруг Полины, умоляя ее согласиться. Старшая сестра стояла в недоумении, ей казалось неправильным останавливаться в квартире незнакомого мужчины, но его притягательная сила была настолько велика, что Полина раздумывала недолго и ответила утвердительно.

– Спасибо большое, Алексей. вас нам сам Бог послал. Правильно говорится, что мир не без добрых людей. Однако, вы ведь нас совсем не знаете и, кроме того, нам нечем будет вам платить за квартиру. Я без работы, Софья должна учиться. Да и сбережений у нас нет, все, что было, мы потратили на дорогу и продукты. Полина с благодарностью и нежностью смотрела на своего добродетеля.

– Да, что вы, какие пустяки. Денег с вас я никогда не возьму, я не наживаюсь на бедах других. Мое происхождение и мои взгляды на жизнь не допускают этого. Что касается, знаю ли я вас достаточно хорошо, чтобы пускать в квартиру… Бывает, что живешь с человеком не один десяток лет, но так толком его и не узнал. Сидит в нем такая червоточина, которая проявляется не сразу, а постепенно, каждый раз удивляя и разочаровывая. Вы же, как открытая книга, и то, что я успел прочитать мне понравилось. Извините за банальность, Полина. И никаких отговорок. Сейчас поймаю извозчика и поедем ко мне на Измайловскую.

Прошло время. Алексей редко бывал дома. Он преподавал в Горном институте и занимался изучением полиметаллических месторождений Горного Алтая. Работа забирала у него все время. Если не был в командировках, то засиживался до глубокой ночи в своей лаборатории. Полина и Софья жили у него. Сестры превратили его холостяцкое жилье в уютную квартиру, в которой чувствовалась не просто женская рука, а присутствие любящей женщины. Действительно, вспыхнувшая еще в поезде искра любви и уважения к Алексею, разгоралась в сердце и душе Полины с неимоверной мощностью. Полина с нетерпением ждала возвращения своего любимого мужчины каждый вечер. Но при этом, если сердце стремилось к Алексею, то разум исподволь, тихо, но настойчиво напоминал и о разнице в возрасте, и о разнице в положении, и о том, что со стороны мужчины это скорее всего не любовь, а своего рода жалость. Полине некому было рассказать о своем чувстве, не у кого спросить совета, как поступить в ее ситуации. Софья была, по ее мнению, еще достаточно маленькой, да и не хотела она посвящать сестру в свои душевные тайны. Полина часто думала о своей матери, которая ушла из жизни, когда ей было десять лет. Она помнила, как за несколько дней до смерти мама позвала ее и сказала:

– Полюшка, я скоро умру. Запомни, ты всегда при любой трудности можешь обратиться к князю. Он тебе поможет, должен помочь.

Тут мать закашлялась, из горла стала просачиваться кровь, лицо побледнело, она беспомощно стала хватать воздух ртом и впала в забытье. Так бедная женщина пролежала дня два и тихо ушла из жизни, успев только перед самым концом произнести: «Он, он…»

Полина росла без отца. Ее мать происходила из обедневшего дворянского рода и жила у князя на правах дальней родственницы. Сколько себя помнила Полина, они всегда жили в дальних комнатах большого княжеского дома. Мама помогала князю вести хозяйство. Полина росла без отца, но как-то этого не замечала. Князь долго не женился, а детей он любил. Поэтому Полина росла под его присмотром. Он нанимал для нее даже учителей, что позволило девушке получить неплохое домашнее образование. После смерти матери Полина продолжала жить в тех же двух комнатах большого княжеского дома, которые она занимала вместе с мамой.

– Ох, как мне хотелось бы поговорить с тобой, матушка. Спросить твоего совета, получить от тебя напутствие. – голос Полины звучал тихо, грустные глаза были устремлены на маленькую фотографию матери, что стояла на столике у кровати девушки.

Было поздно. Алексей должен был вернуться из поездки на Алтай. Софья уже спала и видела, наверное, не первый сон. Полина любила смотреть на спящую сестру. Вот и сейчас девушка села на край дивана, на котором спала Софьюшка, и с любовью, нежно стала гладить ее руку, приговаривая:

– Ничего, ничего. Все будет хорошо. Мы с тобой много пережили. Бог не допустит, чтобы мы пропали в этом жестоком мире. Встреча с Алексеем не случайна. Он послан нам как вознаграждение за все испытания.

Глаза Полины заблестели от слез, которые сами собой вдруг потекли по ее нежным щекам прерывающейся тонкой струйкой.

– Алексей, Алеша, Алешенька, – повторяла девушка имя своего неожиданного возлюбленного.

«Что же мне делать? Я вся измучилась. Вижу, что я ему не безразлична? Вижу огонь в его глазах, когда он смотрит на меня. Чувствую его желание быть вместе со мной… Он, конечно, очень добр ко мне и Софье… Без него мы пропали бы в этом городе. Алеша не только дал нам свой кров, он делится с нами куском хлеба, заработанного им же. Мы ему очень благодарны…Но так продолжаться не может. Надо объясниться с ним. …» – мысли Полины были прерваны стуком в дверь.

Это был условный стук, о котором они договаривались с хозяином квартиры. Полина машинально поправила свою нехитрую прическу, одернула старенькое, но чистое платье из трикотажа, которое она приобрела чисто случайно год назад у одной старушки, и подошла к двери. Перед тем как открыть дверь, девушка посмотрела в овальное зеркало, что висело в прихожей и улыбнулась. Алексей вошел в квартиру с небольшим чемоданом из коричневой кожи. В левой руке у него был зажат букетик ромашек. Прежде чем раздеться, мужчина, поздоровавшись, протянул незатейливый букетик девушке, улыбнулся и, осмелев, притянул Полину к себе. Она не сопротивлялась.

– Я скучал, я очень скучал по тебе, моя хорошая. – голос Алексея звучал тихо и нежно.

Полина, не ожидавшая такого внезапного проявления чувств, оробела, и даже немного отшатнулась от возлюбленного, хотя так мечтала оказаться в его объятиях. Мужчина недоуменно на нее посмотрел, но тут же ощутил, как руки девушки трепетно обняли его голову и слегка влажные, теплые губы стали покрывать поцелуями лицо его. А потом эти же губы зашептали:

– Любимый мой, самый-самый хороший, самый-самый нежный, солнышко мое ненаглядное. Как долго я ждала тебя, не смея заговорить о своей любви…

Эту ночь они провели вместе. Она была фантастической. Полина купалась в любви. Застенчивость девушки, ее робость и естественный страх перед первой ночью с мужчиной были уничтожены нежностью и деликатностью Алексея. Им было хорошо, очень хорошо вдвоем. Их губы, если не были заняты страстными поцелуями, шептали слова любви друг другу. Их руки обнимали и ласкали разгоряченные тела друг друга. В любовных ласках они не заметили как темнота ночи ушла и наступил рассвет нового дня.

– Завтра, нет уже сегодня я познакомлю тебя со своим братом и его семьей. Я люблю тебя и предлагаю тебе свое сердце и руку. Будь моей женой. – Алексей серьезно и с надеждой в глазах обратился к Полине.

Девушка закрыла лицо руками, и вдруг ее плечи затряслись, раздался тихий стон плача.

– Что, что случилось? Я сказал что-то не то? Почему ты плачешь? – мужчина обнял девушку и стал в порыве страсти и нежности целовать Полину в мокрые от слез глаза, в губы, поддергивающиеся в плаче. – Ну что с тобой, Полина? Я тебя обидел?

– Господи, Алексей, ты не представляешь, что значат для меня твои слова. Я люблю тебя с первой минуты, как только увидела. С каждым днем моя любовь становилась все ярче и глубже. Сегодня, я поняла, что не могу жить без тебя. Я так ждала твоего возвращения. И ты меня услышал, ты меня понял. Я сейчас уверена, что мы не просто созданы друг для друга, мы – одно целое. Да, я хочу быть всегда рядом с тобой, дышать с тобой одним воздухом, быть твоей женой, любовницей, подругой. Полина говорила эти слова на одном дыхании, глядя прямо Алексею в глаза.

Алексей не мог оторвать взгляда от ее прекрасных глаз, раскрасневшегося от волнения лица. Он обнял Полину нежно и страстно одновременно. Она не сопротивлялась. Их ночь любви продолжилась, но уже под покрывалом нарождающегося дня.

Вдруг Полина вскрикнула, как будто что-то вспомнила.

– Алексей, а что с Софьей? Она ведь будет жить с нами, правда?

– Глупенькая ты моя Полинушка. Ну конечно же. Софья твоя сестра, она станет и моей сестрой.

Алексей вдруг замолчал. Лицо его помрачнело. Он встал с постели, молча подошел к столу. Взял сигарету, собираясь закурить. Потом положил ее обратно. Подошел к окну. Легкое зарево окрасило окна дома, что стоял напротив. Начинался новый день. В окнах напротив зашевелилась жизнь. Дворники вовсю работали метлами, убирали успевшие опасть за ночь листья. Позднее лето готовилось передать свои права ранней осени. Деревья стояли в разноцветном убранстве листьев, которые медленно отрывались от своего пристанища на дереве и плавно кружась падали на еще теплую землю. Взгляд Алексея остановился на одном из них, небольшом желто-красном листике, таком беззащитном и одиноком. Он вспомнил Лизоньку, свою сестру, о которой ничего не знал вот уже около 10 лет. Она не писала, да, если бы и писала, вряд ли бы дошли до него или брата ее письма. Адрес их изменился, да и усадьба князя, насколько слышал Алексей, была разграблена и сожжена. Глаза Алексея были задумчивы, лицо перекошено страданием.

– Что с тобой, Алеша – как бы издалека услышал мужчина голос Полины. Он отвернулся от окна, подошел к девушке, обнял ее:

– Ничего, моя любимая. Все у нас будет хорошо.

Потом крепко, но нежно поцеловал свою возлюбленную и предложил идти позавтракать.

– Да и Софью надо проведать. Как она там одна без тебя в комнате спала.

Софья, свернувшись калачиком, спала на своем диванчике в комнате девушек. Полина решила ее не будить. Около 9 часов утра, когда Алексей и Полина, закончив свой немудренный завтрак из яичницы и хлеба, запив его горячим чаем, собирались вставать из-за стола, дверь в кухню открылась и показалась лохматая голова Софьи.

– Доброе утро, Алексей! Вы приехали? Как я рада.

Потом смутившись, Софья поправилась:

– Мы рады – и посмотрела на Полину.

Та вся светилась каким внутренним мягким и уютным огнем.

– Полина, что с тобой? Ты совсем другая, нежели была вчера. Что изменилось? – спросила младшая сестра.

– Все изменилось, все у нас теперь будет по-другому, Софьюшка. Правда Алеша – тихо и с надеждой в голосе обращаясь к любимому сказала девушка.

Софья догадалась, что между Полиной и Алексеем произошло нечто, что сблизило их, сделало одним неразрывным целым. Она улыбнулась, глаза ее зажглись озорным огоньком и она запела:

– Тили-тили-тесто, жених и невеста! Я права?

– Ну перестань, не будь ребенком… – покраснев до самых корней волос крикнула старшая сестра.

Но младшая ее уже не слышала. Софья резко повернулась и стремглав бросилась в свою комнату. Через минуту из комнаты послышалось движение, как будто двигали мебель, потом раздался шум падающих предметов и топот ног. Оба влюбленных бросились вслед за Софьей. Девочка стояла посреди комнаты. В руках она держала томик Пушкина и внимательно его разглядывала. Вокруг нее валялись стулья, кровать и диван были сдвинуты со своих мест, стол готов был завалиться на бок, на полу валялись книги. Софья стояла и не двигалась, ее застывший взгляд был направлен на томик стихов Пушкина, но его она не видела. Щеки горели, руки тряслись, ее била нервная дрожь. Полина подбежала к сестре, обняла ее, чтобы успокоить. Но девочка оттолкнула Полину и с гримасой страдания на лице закричала:

– Уйди, уйди! Не хочу тебя видеть!

Затем она медленно повалилась на свой диван и зарыдала.

– Да что с тобой, Софьюшка?. Никогда тебя не видела такой. Что случилось? Поговори со мной…

Софья замолчала, она лежала лицом к спинке дивана. Полина с Алексеем тихо присели на поднятые стулья. Через некоторое время Софья повернулась к влюбленным лицом, улыбнулась, правда улыбка вышла какая-то кривая. Но прежней злобы и страдания на лице уже не было видно. Да и след слез простыл. Ей было неловко и стыдно за свое поведение. Девочка извинилась перед обоими дорогими ей людьми и попросила покушать.

– Конечно, конечно, родная моя. Иди на кухню, завтрак для тебя на столе. И, пожалуйста, Софья, не растягивай завтрак надолго, как ты это делаешь обычно. Через полтора часа мы втроем идем в гости к брату Алексея. – Полина говорила медленно, негромко, спокойно, боясь вызвать новый всплеск непонятных ей эмоций Софьи.

Девочка на удивление спокойно восприняла сообщение сестры. Быстро похватав со стола еду, запив ее теплой водой из чайника, она побежала в комнату и буквально минут через пять выбежала одетой.

– Я готова! – неестественно весело крикнула Софья.

Было около двенадцати, когда по лестнице дома на Невском проспекте поднимались на третий этаж три человека. В дверь направо позвонил Алексей. Через минуту дверь открылась, на пороге большой и уютной квартиры показался хозяин.

– Здравствуй, Леня. Вот привел к тебе моих дорогих соседок. Знакомься…

Но Леонид не дал договорить брату:

– Ну Алеша, кто же знакомится на пороге дома! Проходите, девушки. Будем знакомиться. Меня зовут Леонид Николаевич. Я брат Алексея. Олечка, Лидочка подойдите, познакомьтесь с нашими гостями. Вы, наверное Полина? – Леонид внимательным взглядом посмотрел на покрасневшую девушку.

– Алексей мне рассказывал о Вас. «А ты Софья. – обратился он к девочке.

В облике Софьи Леонид уловил что-то едва знакомое, родное. Он еще раз посмотрел на Софью долгим взглядом, вызвав неловкость у девочки.

– Леонид, дай же и нам познакомиться с гостьями – услышал он голос своей жены. Ольга обняла сестер и пригласила к столу, накрытом в большой комнате. Лидия, дочь хозяев квартиры была почти ровесницей Софьи, а потому они быстро нашли общий язык. Девочки недолго посидели за столом и, извинившись, прошли в комнату Лиды.

Обед прошел незаметно в общих разговорах о проблемах на работе обоих братьев, ситуации в «бедной» России, как назвал свою страну Леонид. При этом Леонида так и подмывало расспросить у Полины о ее родных, о Софье, к которой у него возникло непонятное чувство теплоты. Но Полина была такой лучезарной, такой безмятежно-радостной, что старший брат ее жениха счел неуместным свои расспросы.

«Все узнаю позже.» – решил Леонид. – «В любом случае Полина – девушка хорошая, скромная, но держится с достоинством, что говорит о многом.

– Думаю, что Алексей наконец-то будет счастлив. – поделился своим впечатлением бывший князь со своей женой Ольгой, когда за гостями закрылась дверь. – Да, Олюшка, как тебе понравилась вторая наша гостья, Софья?

– Девочка как девочка, глаза красивые, живые, лицо неплохое, оформится, будет красивой девушкой. Порывистая, правда, через чур. Сказывается отсутствие материнского воспитания. Ведь с семи лет она осталась на руках у двадцатилетней Полины. Представляешь, сколько пришлось выдержать этим девушкам!

– Оля, а тебе не показалось что-то знакомое в облике Софьи?

Жена Леонида задумалась, напряглась, вызывая в памяти образ девочки, но передернув плечами, ответила:

– Да нет, мне она никого не напоминает. А тебе?

– Не знаю… Я очень скучаю по Лизоньке. Мы ее не видели больше десяти лет. Может я слишком впечатлителен. В каждой женщине, девушке, девочке ищу ее. … Лиза единственная наша сестра. Она была нежным цветком среди нас, колючих репейников, ее братьев. М-да… Ну ладно, давай, моя хорошая, я помогу тебе с уборкой. Кто бы сказал каких-то десять лет назад, что мы с тобой будем готовить, убирать, стирать сами….

 

Глава 7

Прошла неделя после того, как Владимир получил материалы от своей сестры Алены. Кроме двух объемистых папок с документами, уже просмотренных Владимиром, Алена при помощи своей разбитной подруги Надежды притащила брату еще одну папку. Где она ее выудила, девушка не сказала. Но материал в папке содержал весьма интересные сведения, значительно дополняющие информацию о князьях Ухтомских. Документы в этой папке были собраны без определенного хронологического порядка, многие из них были потертые и выцветшие, но прочесть все-таки еще можно было. Володя опять «с головой» ушел в чтение бумаг. С каждым новым прочитанным документом лицо Владимира мрачнело, удивлялось, подергивалось от ярости. Много различных эмоций можно было прочитать на лице этого молодого, совершенно не искушенного жизнью человека.

– Боже мой, неужели такое бывает! Сколько страданий пришлось вытерпеть этим семьям! За что? – невольно вырвалось из груди юноши.

Владимир еще долго сидел, опустив голову на стол и обхватив ее руками. Вечерело. На улице зажглись фонари. Зажигать лампу Владимиру не хотелось. На душе было сумрачно, неуютно, тревожно.

– Володюшка, что с тобой? Почему сидишь в темноте?

Вопрос матери не сразу дошел до его сознания. Владимир потер свои виски и опомнившись спросил:

– Мама, тебе что-нибудь нужно?

– Да нет, сынок. Ты меня беспокоишь. Свет, почему-то, не зажигаешь. Глаза вон у тебя красные, воспаленные. Ты что, плакал?

– Ну ты, что, мама. Конечно, нет, хотя впору заплакать от того, что я тут узнал. Ну и время было! Как только люди пережили такое?. Уничтожались целые семьи. И за что?! – голос Владимира дрожал то ли от негодования, то ли от нервной дрожжи, что била его в эти минуты.

Александра с нескрываемым интересом смотрела на сына. Ей импонировало, что ее мальчик, который совсем недавно беззаботно бегал по улицам, ходил на вечеринки и совершенно не задумывался о прошлом и будущем, всерьез заинтересовался историей пусть одной семьи, с которой его так невзначай познакомила судьба. Она понимала, что все начинается с малого.

– Давай, сообрази нам по чашке чаю и садись около меня. – спокойно попросила мать сына.

Не прошло и десяти минут, как чай был налит в большие фаянсовые чашки и вазочка с конфетами и печеньем поставлена на маленький столик, что стоял рядом с диваном, на котором лежала Александра, заботливо укрытая мохнатым клетчатым пледом.

– Расскажи, сынок, что тебя так впечатлило?. Отчего ты настолько расстроен, что не можешь даже сдержать свои скупые мужские слезы?

Владимир сел в кресло, что стояло около материнского дивана, в висках у него стучало, голова предательски ныла так, что юноша то и дело потирал свой лоб и виски, пальцами рук. Взглянув на мать, заинтересованно глядящую на него, Владимир тихим дрожащим голосом сказал:

– Мама, мне, действительно, надо сейчас выговориться, а точнее проговорить то, что я узнал из этих страшных документов. Ты не представляешь, мамочка, насколько я потрясен прочитанным.

Владимир, усевшись поудобней в кресло, своим неспешным мягким голосом начал обрисовывать матери картину жизненных перепитий, что выпали на долю братьев Ухтомских, картину, что сложилась у него после изучения содержащихся в папках документов. …

Леонид Ухтомский не мог дождаться вечера. В его голове крутилась одна мысль, которая не давала сосредоточиться на работе. Он не мог поверить, что буквально через месяц может оказаться в Америке. А там он найдет способ узнать что-нибудь о своем старшем брате Александре и его семье. Почти десять лет прошло с тех пор, как они расстались. За это время Леонид лишь однажды получил небольшую весточку от брата. Бывший товарищ по дворянскому собранию, а потом работник Комиссариата внутренней и внешней торговли передал Леониду небольшое письмо брата, в котором говорилось, что тот собирается переехать в Америку с семьей. В Австрии, где Александр с семьей находился тогда, жить становилось все труднее. Но возвращаться в Россию Александр даже и не помышлял. Последние слова краткого письма были: «Мы, видимо, никогда больше не увидимся. Берегите себя. Да поможет вам Бог». Было это пять лет назад.

Леонид был возбужден, очень возбужден после разговора с директором своего института. Николай Андреевич сообщил ему, что собирается группа специалистов в институте, у которой будет очень важная миссия в США. И что в эту группу будет входить и он, Леонид Ухтомский. Леонид как будто на крыльях летел домой. Ему не терпелось обо всем сообщить своей Ольге. – Олюшка, ты не представляешь, что случилось! – прямо с порога крикнул Леонид. Ольга вышла из гостиной встретить мужа. Его сияющие глаза и счастливое лицо поразили жену.– Леня, я давно не видела тебя таким красивым. Ты весь светишься. Что явилось причиной этому?Леонид почти подбежал к Ольге и закрутил ее в танце. Она засмеялась, обняла единственного для нее мужчину и поцеловала.– Рассказывай. Я вся во внимании.

Уже глубоким вечером отужинав и испив чаю супруги сидели, обнявшись, на диване в полумраке и молчали. – Хорошо, Леня, допустим, что ты поедешь в Штаты в составе группы из своих коллег. – взволнованно произнесла Ольга.– Но как ты собираешься узнать об Александре? Надо же понять к кому обратиться, с кем разговаривать.– Ты права, Олюшка. Надо все продумать. Пожалуй я обращусь к своему давнему приятелю по университету. Ты его знаешь. Андрей Герасимовский. Он наверняка подскажет мне как поступить. – Леонид нежно поцеловал жену.Ольга неопределенно пожала плечами и произнесла:– Не нравится мне твоя затея с Герасимовским. Этот человек нечестен со своими друзьями. Был случай убедиться.– Не беспокойся. Все будет хорошо. Вот увидишь. Пойдем спать, родная, поздно уже. Утро вечера мудренее, как говорится.

На следующий день Леонид договорился о встрече со своим давним товарищем. Встретиться решено было через день после работы дома у Леонида. Но прежде он решил переговорить с Алексеем. Вечером того же дня в квартире на Измайловской раздался звонок. Дверь Леониду открыла Софья. Это была уже не та резвая девчонка, какой ее увидел первый раз бывший князь три года назад. Братья не так часто встречались вместе. Оба много работали, а Алексей к тому же часто бывал в командировках. Неудивительно, что Леонид не заметил, как выросла Софья, как из неуклюжей девчонки она превратилась в очаровательную девушку. Ее волнистые пепельные волосы были собраны в тугой узел, голубые как яркая озерная гладь глаза искрились, небольшой вздернутый носик придавал лицу озорные нотки. Софья не была высокой девушкой, но ее фигурка была ладно скроена, от нее веяло статностью и благородством. Увидев Софью, Леонид был несколько удивлен. Во-первых, он не ожидал увидеть ее столь повзрослевшей и красивой. Во-вторых, он опять был поражен тому непонятному чувству теплоты и сопричастности к ее судьбе, что возникло вдруг у него, как и три года назад при первом знакомстве.– Здравствуй, Софья, мой брат дома? – спросил Леонид, глядя на молодую девушку с улыбкой.– Да, да, проходите, пожалуйста, Леонид Николаевич – быстро ответила Софья и, закрыв за Леонидом дверь, сразу же ушла в свою комнату.Алексея Леонид нашел на кухне, где тот колдовал над небольшой кастрюлькой, что стояла на плите. В отличие от старшего брата младший Ухтомский обожал готовить.– Леня, проходи, садись. Минутку подожди, сейчас ужинать будем. – встретил брата Алексей.– Здравствуйте, Леонид Николаевич – Полина никак не решалась называть брата мужа просто по имени.Она относилась к Леониду с большим почтением, не только потому, что тот был гораздо старше ее. Выросшая без отцовской любви, Полина чувствовала в Леониде отеческую заботу по отношению и к Алексею, и к ней.– Рады вас видеть. Отужинайте с нами, пожалуйста.Полина принесла из комнаты свежую накрахмаленную скатерть и стала накрывать стол к ужину.– Алеша, мне надо с тобой посоветоваться. – взволнованным голосом обратился Леонид к брату.Алексей внимательно посмотрел на своего гостя, что-то в его голосе насторожило хозяина квартиры. Он почувствовал, что Леонид пришел не просто с визитом вежливости, и не просто от того, что давно не был у брата. Этот визит был для Леонида, видимо, очень важен.– Леня, я вижу, что у тебя серьезный разговор ко мне. Но давай сначала поужинаем. На пустой желудок трудно принимать какие-либо решения, его урчание будет постоянно отвлекать – с улыбкой пригласил Алексей брата к столу.

Когда все сели за стол, Леонид Николаевич обвел их глазами и улыбнулся. Ему было приятно находиться в этом доме. Он чувствовал себя свободно и хорошо. Любовь и взаимопонимание царили здесь. Леонид исподволь наблюдал за сидящими за столом дорогими ему людьми и радовался за брата. Нежная, заботливая и любящая досталась ему жена. Вот только Софью Леонид никак не мог понять до конца. Она была сама нежность и предупредительность, но только когда это касалось Алексея. Однако по отношению к Полине ее деверь почувствовал со стороны Софьи некоторую напряженность. Нет, она не была явной, Софья всегда улыбалась, обращаясь к сестре, но ее улыбка была не искренней, натянутой, со слегка тлеющим огоньком зависти и ненависти в глазах. И этого Леонид не мог понять. «Надо над этим подумать, понаблюдать за Софьей.» – решил старший Ухтомский – «Как бы девушка не натворила чего-нибудь».

После ужина братья уединились в большой комнате, которая служила и залом, и спальней для супружеской четы младших Ухтомских. – Я тебя внимательно слушаю, Леонид. Что случилось?– Я еду в Штаты. – сразу огорошил его старший брат.После немого удивления Алексея Леонид продолжал:– Ты же знаешь, что большевики решили развивать промышленность в стране. И это правильно. Для России это очень важно. В этом стремлении большевистской партии я с ними солидарен. – он улыбнулся и продолжил: – Наверное, впервые, одобряю начинания большевиков, но не самих большевиков. Они сделали все, чтобы уничтожить старую Россию, в которой я родился и вырос. Однако я служу своей стране. И я сделаю, все, чтобы моя родина крепко стояла на ногах, была могущественной и не уступала в своем развитии другим странам.Леонид замолчал, лицо его раскраснелось, глаза горели. Алексей молчал тоже, он был согласен с братом и с интересом ожидал продолжения. После небольшой паузы Леонид заговорил вновь:– Я включен в состав группы специалистов, которые выезжают через месяц в Штаты для стажировки в бюро Albert Kahn Inc. Представляешь, что это значит?– Неужели ты … – Алексей с волнением посмотрел на брата – ты надеешься искать Александра? Но как? Через кого? Нет, это абсурд. И это небезопасно в первую очередь для тебя. Ты это знаешь. – голос Алексея звучал все тише и в конце его почти не было слышно.– Да, я знаю, что много нерешенных вопросов стоит передо мной. Но сама мысль о том, что мы можем найти брата и его семью лихорадит меня. С тех пор, как я узнал, что нахожусь в списке группы специалистов для поездки в Штаты, я не могу найти себе место. Скажи, Алексей, только одно. Ты веришь, что можно найти Александра? Ты поддерживаешь меня в этом моем желании?Леонид смотрел на младшего брата в ожидании ответа. Алексей задумался. В нем боролось два противоречивых чувства. С одно стороны, ему очень хотелось найти брата и появившаяся возможность у Леонида рассматривалась младшим Ухтомским как знак судьбы, как подарок свыше. Но, с другой стороны, Алексей понимал опасность этой затеи, он беспокоился о Леониде и его семье.Алексей знал, что при Совете народных комиссаров было создано главное политическое управление, так называемое ГПУ, одной из задач которого было выявление и уничтожение антисоветски настроенной интеллигенции. Он не понаслышке знал о работе ГПУ. В его институте несколько дней назад был арестован один из авторитетнейших специалистов в области изыскания месторождений металлических руд. Профессор Верников был арестован только за то, что позволил себе на заседании совета института некорректно отозваться о методах добычи золота в Бодабайском месторождении, указав, что страна Советов отстала в этом вопросе от других стран. Алексей также знал, что ГПУ имеет практически во всех организациях своих соглядатаев.– Леонид, ты кому-нибудь говорил о том, что ты собираешься искать брата в Штатах? – с нескрываемым волнением спросил Алексей. – Я спрашиваю не из простого любопытства.– Только собирался поговорить со своим давним университетским товарищем. Пригласил его на ужин завтра к нам. Ты его должен помнить. Он часто бывал в нашем доме. Это Андрей Герасимовский.– Андрей?! Ты с ним поддерживаешь отношения после того, что он выкинул на твоем дне рождения в 1916 году? – с долей негодования в голосе обратился Алексей к брату.– Ну да. Он сейчас работает в Совнаркоме. Ты помнишь, именно он передал письмо Александра мне. У меня нет оснований не доверять ему. Кроме того, он не раз бывал за границей и, наверняка, знает, к кому можно обратиться с проблемой поиска родных. Мы ведь не одни такие, у которых родственники уехали в другие страны. Эта проблема стоит у многих, и я ничего не слышал о том, что за желание найти пропавших родственников кого-то арестовывали и лишали свободы.– Ты слишком самоуверен, брат. Я бы не стал доверять Герасимовскому.– Думаю, ты не прав, Алеша. Герасимовский, как и мы, из высшего сословия, имел титул графа в прежние времена. Уверен, что он не будет марать свое имя предательством своих же.Леонид задумался, взвешивая что-то в мыслях и продолжил:– Что касается той идиотской выходки, он не раз потом просил у меня прощения. Говорит, что не знает, что на него нашло. Завидовал он мне. А сейчас чему завидовать? Нет, все-таки я обращусь к нему за помощью. Хочешь, приходи завтра к нам на ужин с Полиной и Софьей. Мы с Ольгой будем рады вам.

Вечером следующего дня Леонид с Ольгой ждали гостей. Они заметно волновались. У Леонида не выходили из головы слова Алексея по поводу Герасимовского. Где-то в глубине души он был согласен с братом. Герасимовский не блистал умом и, действительно, был несколько подловатым. Одна та выходка чего стоит. Леня вспомнил свой день рождения в 1916 году. Тогда он счастливый, полный надежд молодой отец и муж встречал гостей. Среди приглашенных был и Герасимовский, щеголь, товарищ по университету и дворянскому собранию. Несмотря на яркую внешность, женщины его не любили. Видимо, интуитивно чувствовали поганенькое нутро этого человека. Мужчины же, не отличавшиеся особой проницательностью и щепетильностью, относились к Герасимовскому терпимо, то есть принимали его в своих домах, общались в клубах и даже приятельствовали. Герасимовский не был женат, но страстно хотел жениться. Ему было за тридцать, а претендентки на его руку и сердце, а также графский титул все не находилось. Андрей от этого страдал, и был съедаем завистью к своим более удачливым в смысле уз Гименея товарищам. Леонида он просто тихо ненавидел, ненавидел за блистательный ум, удачную карьеру инженера-строителя, а больше всего за то, что Леонид женился на Ольге, в которую Герасимовский был тайно влюблен еще со студенчества. Тогда в 1916 году войдя в дом Ухтомских, Герасимовский сразу же увидел Ольгу. Она светилась тем внутренним огнем счастья, которое присуще любимым и любящим женщинам. Мужчина не мог оторвать глаз от ее красивого лица. Ольга была занята гостями и не заметила Герасимовского, входящего в залу. Он встал недалеко от входа и любовался не принадлежащей ему женщиной, о которой мечтал все эти годы. Голова закружилась, стало трудно дышать – результат подступившего к горлу комка ненависти и злости на всех, кто был рядом с Ольгой, особенно на Леонида, ее мужа и отца дочери. Повинуясь внутреннему зову, Герасимовский прошел в соседнюю залу, где никого не было. Он решил «остудить» свою голову, привести в порядок мысли. Но какой-то сидящий где-то внутри него чертенок диктовал свою волю. Противиться ему Андрей не мог. Герасимовский внешне спокойный, но взвинченный до предела внутри, подошел к Ольге, поздоровался с ней и попросил ее выйти вместе с ним в сад для якобы очень важной беседы. Ольга, извинившись перед остальными гостями, с которыми она в ту минуту разговаривала, вышла в сад. В глубине сада находилась уютная беседка. Герасимовский прошел в беседку. Ольга, ничего не подозревая, следовала за ним.В том году конец сентября еще сохранял тепло ушедшего лета. На удивление было мало дождливых дней. В беседке было уютно и тепло. Обвитая плющом и диким виноградом, которые служили своеобразной изгородью, беседка была отделена и скрыта от остальной части сада. Как только Ольга вошла в беседку, она почувствовала, как жаркие мужские руки грубо, без стеснения обхватили ее талию и грудь сзади. Это было так неожиданно и противно, что Ольга поначалу оцепенела. Ее охватил ужас, смешанный с брезгливостью. Резко оторвав противные руки, обхватившие ее, Ольга отскочила вперед и быстро повернулась. Перед ней стоял Герасимовский, его глаза горели желанием, щеки пылали, весь он стоял в пружинисто-неустойчивой стойке, готовый в любой момент сорваться и броситься на стоящую перед ним женщину. Княгиня, гневно сверкнув глазами, тихо, но жестко сказала:– Граф, Вы в своем уме? Что вы себе позволяете. Вон из нашего дома и забудьте, что мы с вами знакомы.Герасимовский стоял не шелохнувшись. Он не мог поверить, что его выгоняет из дома женщина, о которой он мечтал много лет. Ольга с презрением смотрела на Герасимовского. Его глаза налились кровью, тонкая ноющая боль пронзила виски, лицо исказилось неудовлетворенностью и нарастающей ненавистью. Граф с трудом произнес хриплым голосом:– Вы об этом еще пожалеете, княгиня. Будет и на моей улице праздник. Вот тогда берегитесь.После непродолжительной паузы уже другим, неузнаваемым голосом, в котором прослушивались нотки издевательского почтения, закончил свое обращение:– Засим, княгиня, позвольте откланяться. Прошу извинить за беспокойство и некоторую бестактность по отношению к вам. Простите, не удержался. Уж слишком вы желанны для меня.Поклонившись, граф резко повернулся и вышел прочь. Княгиня спустя некоторое время, которое было ей необходимо для успокоения, вернулась к гостям. Но от внимательного взгляда любящего мужа не укрылось некоторая нервозность в поведении жены.– Что случилось? – тихо спросил Леонид Ольгу, когда та подошла к нему, проводив последнего гостя. – На тебе лица нет. Чем ты встревожена? Прием вроде удался. Я получил много благодарностей от наших гостей.– Да, прием наш, действительно прошел удачно.Немного помолчав княгиня, продолжила:– Даже не знаю как тебе сказать. Словом, ты заметил, что граф Герасимовский покинул прием, не успев даже толком пообщаться с кем-либо из наших гостей? Леонид удивленно посмотрел на жену.– Он, что же, приходил к нам сегодня? Я графа даже не видел, он ко мне не подходил. Да, Андрей был в числе приглашенных, но я решил, что он не смог придти. Значит, он все-таки был… И почему он не подошел ко мне, почему ушел загодя? – лицо князя выражало такое удивление и смятение, что Ольге стало его жаль.Она знала, что Герасимовский учился вместе с ее мужем и они были дружны. Ее охватила паника и неуверенность в необходимости рассказа о случившемся. Но, с другой стороны, княгиня понимала, что Герасимовский поступил подло по отношению не столько к ней, сколько к Леониду. В этом случае она справедливо считала, что будет лучше, если муж узнает все от нее, предупредив тем самым очередную подлость графа. Ольга поведала Леониду о случившемся в беседке. Князь выслушал жену молча, только желваки, что «ходили» у него по щекам, выдавали то внутреннее напряжение и нарастающую злость, что испытывал князь. С этого дня Герасимовский перестал существовать для семьи Ухтомских. Да и граф старался не встречаться с ними. Это ему удалось. Вплоть до 1923 года их пути не пересекались. Но в марте 1923 года Герасимовский нашел Леонида, чтобы передать ему письмо от Александра. Граф спокойно подошел к некогда ненавистному ему человеку и, протянув письмо, четко произнес:– Князь, забудем прошлое. Много чего произошло за это время. Думаю, оно расставило все на свои места. Нам с вами сейчас не ссориться надо, а поддерживать друг друга. Я прошу прощения за мое поведение тогда, в прошлой, жизни. Надеюсь вы меня простите.Лицо графа в тот момент выражало такое искреннее раскаяние, что Леонид поверил ему. Все, что было до октябрьского мятежа 1917 года, изменившего жизни нескольких поколений не только в России, но и в других странах, казалось теперь далеким дорогим воспоминанием, существующем где-то в другой жизни. Вернуть все это уже невозможно, остается только помнить и чтить. Время унесло с собой горечь и радость прошлых лет. Надо жить настоящим и думать о будущем. Леонид решил оставить неприятные воспоминания о своем бывшем друге Герасимовском в анналах своей памяти, не вытаскивая их наружу. Он был благодарен тому за известие о старшем брате, но не более. Поддерживать прежние приятельские отношения с графом Леонид не собирался. Однако худой мир лучше хорошей войны. Эту народную мудрость Леонид всегда помнил и придерживался её. Он расстался с Герасимовским в 1923 году, что называется, на дружеской ноте, обещая не забывать друг друга и по возможности общаться. И такой момент наступил.Герасимовский пришел чуть позже назначенного времени. Он был как всегда одет с иголочки. Добротный костюм из шерстяного коверкота сидел как влитой, синий галстук в мелкую полоску прекрасно гармонировал и с костюмом, и с голубой рубашкой. Однако, красивый и ладно сидящий костюм не мог сгладить неприятное впечатление, получаемое от взгляда на лицо Андрея. Время его не пожалело. Лоб был изборожден морщинами, глубокие складки вокруг рта свидетельствовали о проблемах с желудком, глаза, некогда большие и искристые, превратились в маленькие щелочки, еле видные из под навалившихся верхних век и изуродованных грыжей нижних. Но, не это было главное. Поражало неприятностью надменное и высокомерное выражение лица Герасимовского.Увидев Ольгу, Герасимовский улыбнулся ей, подошел, взял руку для поцелуя и тихо произнес:– Княгиня, рад вас видеть. Вы ничуть не изменились. Все также хороши. Но забудем прошлое, я тысячу раз проклинал себя за ту несдержанность. Останемся добрыми друзьями.– Ну что вы, Андрей, я давно забыла все. Проходите, пожалуйста, сейчас будем ужинать. Вы знакомы со всеми, кроме вот Поленьки, жены Алексея.Резко повернувшись, Ольга вышла в кухню. Там она подошла к окну, лицо ее горело от негодования и презрения.«Все-таки неприятен мне этот человек» – подумалось Ольге. – «Но что поделать, буду играть роль радушной хозяйки. Интересы семьи требуют этого.» C этими мыслями и с подносом в руках, на котором стояли сервировочные тарелки, Ольга вышла к гостиную.

– Андрей, ты продолжаешь служить в Cовнаркоме, вернее в ВСНХ? – Леонид слегка волновался, начиная так интересовавший его разговор, когда они после ужина расположились на диванах в углу гостиной. – Да, Леня. Но теперь я уже не просто рядовой работник. Я возглавляю главное управление по машиностроению и металлообработке. Большевики мне доверяют. Долго пришлось потрудится в этом направлении, доказывать свое безграничное расположение к ним. У меня это, кажется, получилось отлично. Большевики даже, представляешь, мне предложили вступить в их партию.Герасимовского распирало от чувства гордости и самолюбования.– Пусть у меня нет семьи, да-да, я так и не создал семью, не смог найти необходимую мне женщину. Но я реализуюсь как ценный специалист. Благо, что в стране пока еще нет грамотных специалистов новой, как большевики называют, формации. Я у них в фаворе и мне это нравится. Герасимовский окинул надменным взглядом Леонида и спросил:– Извини, ты говорил, у тебя ко мне какое-то дело?Леонид молчал, он никак не мог решиться на откровенный разговор со своим бывшим товарищем. Что-то ему подсказывало не обращаться к Андрею по наболевшему вопросу, что-то в его тираде настораживало, вызывало недоверие к нему.– Дело? Нет, просто захотелось увидеть тебя. Мы дружили, у нас много общего, много связывало в той, прошлой жизни. – спокойно с оттенком грусти ответил Леонид.Было уже далеко за полночь, когда Герасимовский покинул квартиру Ухтомских. Закрыв за ним дверь, Леонид с облегчением вздохнул.– Ты и Алексей были правы. Зря я пригласил Андрея. Время его ничему не научило.– Да, Леня. Очень неприятный человек. И как-то мне неспокойно от его присутствия в нашем доме.

 

Глава 8

Прошел почти месяц как Владимир уехал к себе на родину. Дарья в свободное от занятий в университете время пыталась найти хоть какую-то информацию о князьях Ухтомских в интернете. Алекс рассказал дочери то немногое, что в свое время узнал от отца и деда. Они вдвоем изучили все фотографии, на которых запечатлены князья Ухтомские.

– Папа, как ты думаешь, на кого из них я похожа? – с трепетным ожиданием спрашивала Дарья. – Не кажется ли тебе, что мой нос – тут она начинала изучать свой нос в маленьком зеркале и сравнивать его с фотографиями – похож на нос твоей прабабушки. А уши, а уши, уши почти такие же как у твоего прадедушки. Потом она брала в руки лицо Алекса и начинала внимательно изучать и его, сравнивая с фотографиями дореволюционных князей Ухтомских, деда Алекса, его отца и со своим лицом.

– Не могу понять, на кого я похожа? Вот ты, папа, вылитый дед, твой дед. А я, если брать по отдельности мои черты, то вроде бы что-то общее есть с моими предками. А в целом я ни на кого не похожа. Ни на тебя, ни на маму. Ну может быть отдаленно похожу на сестру твоего прадеда, или это мое желание на нее походить. Очень красивая, статная, благородная княгиня Елизавета.

Дарья вся светилась, проводя свои фотографические исследования.

– Знаешь, папа, не понимаю тебя, почему ты никогда не рассказывал о своей семье, не показывал фотографии. Я так рада, что познакомилась, пусть через фотографии, со своими предками. По крайней мере, я теперь знаю, кто они, как выглядели, кем были. Я даже чувствую себя по другому, богаче, защищеннее что ли.

– Мелинда, ты помнишь, когда двадцать лет назад у нас появилась Дарья, ты посоветовала спрятать коробку с документами, что осталась от моего отца? – спросил Алекс жену на следующий день после разговора с дочерью. – Конечно помню. Такая, обклеенная синей бумагой, небольшая коробка. Я ее еще обмотала серой клеенкой, чтобы ничего не пропало, не запылилось и не отсырело, и положила ее на верхнюю полку в гараже. А зачем она тебе понадобилась?Через минут пятнадцать Алекс появился в гостиной с искомой коробкой.– Думаю, пришло время изучить эти документы и все рассказать Дарье.– Алекс, не делай этого! – голос Мелинды был взволнованным и громким.– Мы же с тобой договорились. Ты, ведь, никогда не интересовался прошлым своей семьи. Ты никогда не акцентировал внимание на своих русских корнях, да и язык ты практически не знаешь. Зачем тебе это надо сейчас?– Не хочу лжи в отношениях с дочерью. Она должна знать всю правду.– Зачем, скажи, зачем ей надо знать правду о себе? – Мелинда была вне себя, раздражение на мужа поднималось внутри нее, голос становился жестче и непреклоннее – Возьми себя в руки, дорогой. Иначе мы можем потерять дочь. Она не простит нам той правды, что мы ей расскажем.– Нет, Минди, думаю, ты не права. Пойми же, нельзя, чтобы отношения между родными людьми основывались на лжи. Так или иначе, правда раскроется. Ты же знаешь, все тайное рано или поздно становится явным. Так пусть лучше мы ее расскажем, чем она узнает ее из уст других людей. Надо все рассказать сейчас, пока девочка не окунулась с головой в прошлое князей Ухтомских, пока она совсем не ушла в нереальные грезы.Мелинда низким тихим голосом, который всегда действовал на Алекса отрезвляюще, глядя прямо ему в глаза, с решимостью борца перед серьезной схваткой, произнесла:– Так что же ты, дорогой мой муж, скрывал правду от дочери все эти двадцать лет. Только не вини в этом меня. Да, я предложила тогда тебе и документы спрятать, и ничего не говорить Дарье, и даже забыть, что у тебя русские корни. А ты с этим согласился. Мы оба были уверены, что поступаем правильно. Я в этом уверена и сейчас.Мелинде вдруг стало жаль Алекса, он стоял перед ней с опущенной головой, в глазах застыл мучительный страх. Мелинда с болью и грустью посмотрела на мужа.– Прости меня. Но я, действительно, считаю, что не время рассказывать Дарье о ее происхождении. Именно сейчас. Знаешь, Алекс, что Дарья сказала мне вчера?… Она сказала, что у нее появилось чувство полной семьи, и от этого девочка счастлива. А ты хочешь разрушить все ее иллюзии. Не думаю, что Дарья будет тебе благодарна за это. В нашем случае пусть будет сладкая ложь, чем горькая правда. Давай, мой хороший, положимся на судьбу и на время.Алекс молчал. Он был в смятении.«Опять Мелинда оказывается правой» – подумал Алекс.За окном было темно. Начинался очередной нудный холодный дождь, характерный для этого сезона года. Здесь, на северо-западе страны, не бывает холодных снежных зим, сказывается влияние близости к Тихому океану. Зато небо постоянно заволочено тяжелыми облаками и практически без устали идет мелкоморосящий дождь. Дарья еще не вернулась из университета. В последнее время Алекс чувствовал некоторую напряженность в ее присутствии. Постоянное чувство вины за обман привело к тому, что отец стал тяготиться обществом дочери. Желание освободиться от этого чувства и толкало Алекса на то, чтобы рассказать Дарье всю правду.Наблюдая за каплями дождя то лениво, то с усилением скорости падающих на непросыхающую землю, Алекс думал над словами жены. Он вспомнил счастливые глаза дочери, ее волнующе-возбужденный голос, когда она рассуждала, кто на кого похож. Перед глазами всплыла картина двадцатилетней давности, когда у них с Мелиндой появилась Дарья. Как счастливы они были тогда. Наконец-то, через столько лет супружества они стали родителями. То были незабываемые минуты, часы, дни, годы счастья.«Неужели Мелинда, действительно, права. Дарья не поймет нас, если узнает правду? Когда человек чересчур любит и верит, любая, даже незначительная деталь лжи может моментально убить и веру, и любовь.» Потерять доверие дочери Алекс никак не мог.

Дарья с Майклом все вечера проводили за компьютером, пытаясь найти хоть что-нибудь о князьях Ухтомских. Майкл каким-то образом раздобыл разрешение проштудировать информационную базу сайта «Familytree.com». На этом сайте собраны данные по всем иммигрантам, когда-либо переселившимся в Америку. Вот уже две недели, как двое молодых людей дотошно изучали полученную информацию с начала прошлого века. Когда вечер 15 февраля стал переходить в ночь, часы пробили половина одиннадцатого, Майкл подпрыгнул на своем стуле и издал радостный вопль: – Нашел, нашел!!! Дарья, смотри, читай, что написано!Информация состояла из нескольких строк. В ней сообщалось, что 15 мая 1928 года в миграционную службу города Детройта обратился гражданин Советской России господин Ухтомский Леонид Николаевич с необычной просьбой. Он просил дать сведения о его старшем брате Александре Николаевиче Ухтомском, его жене Елене и их сыне Георгии. Ответ миграционной службы Детройта был коротким, как выстрел:«На ваш запрос сообщаем, что Ухтомский Александр Николаевич с женой Еленой и сыном Георгием через миграционные ворота города Детройта не проходили.».И далее шел совет обратиться с подобным вопросом в миграционную службу страны. Все, больше никакой информации Дарья и Майкл не обнаружили…– Дарья, я пойду, поздно уже – с некоторой грустью сказал Майкл. – Не отчаивайся, я что-нибудь придумаю.Майкл с неохотой встал, подошел к Дарье и неожиданно спросил:– Ты скучаешь по Владимиру?Девушка не ожидала такого вопроса и покраснела.– «Думаю, Майкл, это тебя не должно интересовать.– Но почему же? Я, например, скучаю, мне его не хватает. Мы друзья, и нас многое объединяет.Дарья благодарно посмотрела на Майкла и отвернулась. Ее голос прозвучал несколько сдавленно:– Тебе пора уходить. Спасибо, Майкл. Ты очень тактичен. Завтра созвонимся. Хорошо?– Конечно, Дарья.Юноша вышел на улицу, где шел нудный мелкий дождь.

Утро следующего дня было удивительно ясным. Впервые за много дней небо было чистым, ни облачка, сплошная голубая высь. Дарья проснулась в прекрасном настроении. Было воскресенье. Не надо идти в университет. Можно понежиться в постели и помечтать. На прикроватной тумбочке стояла небольшая фотография Владимира. Фотография была сделана на корабле во время обзорной экскурсии по океанскому заливу, что омывает Сиэтл. Юноша с фотографии смотрел своими внимательными с искринкой глазами на Дарью и улыбался. И вдруг Дарье пришла сумасбродная идея: «А что, если рвануть в Россию, в Петербург, к Владимиру. Боже, как я по нему соскучилась!»Она представила, как крепкие нежные руки Владимира обнимают ее упругое тело, жаркие губы покрывают его поцелуями, и теплая нега разлилась по телу девушки. Дарья не хотела шевелиться, она закрыла глаза, стараясь продлить это сладкое чувство нереальной близости и провалилась в забытье. Но это забытье не было ни сном, ни реальностью. Ибо то, что она увидела и почувствовала было не похоже ни на что. Ее тело обрело невесомость, оно парило, поднималось все выше и выше. Дарья ничего не слышала, ничего не видела, ничего не осязала. Но в то же время она явно ощущала как легкое покрывало, сплетенное из невидимых, удивительно мягких и теплых нитей, обволакивает ее. Она словно на ковре самолете проносится над лесами, полями, городами и поселками, безбрежным океаном… Вдруг ее закружило, затрясло и внутренним зрением она увидела небольшую комнату, освещаемую неярким светом настольной лампы. За письменным столом сидел он, Владимир. Голова его покоилась на руках, что лежали на столе, глаза закрыты, казалось он спал. На столе недалеко от лампы находилось несколько толстых папок, в которых обычно хранят документы. Руки Владимира лежали на листках бумаги, исписанной выцветшими фиолетовыми чернилами. Дарья закричала. Владимир поднял голову, посмотрел на нее и голосом Мелинды произнес:– Дарья, Дарьюшка, вставай, завтрак на столе.Девушка медленно открыла глаза. Она не верила, что находится в своей комнате. Дарья внимательно огляделась.– Эх, мама. Я только что видела Владимира. Представляешь, так ясно видела, как тебя сейчас.Мелинда смотрела на дочь и улыбалась, но глаза ее были грустными.– Ничего удивительного, милая. Вы с Владимиром в разлуке. А разлука – это костер и ветер одновременно, Ветер дует, костер разгорается. Вот так. Вставай, умывайся, дочурка, и завтракать. Я приготовила твои любимые мафины с черникой. – Мелинда поцеловала Дарью и вышла из комнаты.Полежав еще минут пять, девушка потянулась в кровати и встала. В голове засела мысль, что пришла к ней так внезапно, она не давала ей покоя.

Во время завтрака позвонила Джейн. Она была возбуждена. – Сестренка, привет. Как дела? Чем занимаешься? дежурные вопросы сыпались как пустые орехи.– Джейн, что ты хотела? Зачем я тебе понадобилась?Дарья несмотря на время, прошедшее после рождества, не могла спокойно разговаривать со своей двоюродной сестрой. Она постоянно чувствовала какой-то подвох с ее стороны. После некоторого молчания Джейн заговорила вновь.– Не обижайся, Дарья, на меня. Прошу тебя. Это даже глупо с твоей стороны. Знаешь русскую пословицу «На обиженных воду возят»..Дарья засмеялась:– Как, как? На тех, кто обижается, что-то еще возят?– Во-первых, не что-то, а воду. Во-вторых, на тех, кто попусту обижается. Ты на меня обиделась напрасно. То, видимо, было мое сиюминутное увлечение. Знаешь, за эти несколько месяцев я о Владимире не вспоминала. Вернее, не так. Я вспоминала его, но совсем по другому поводу. Он явился толчком для меня к тому, что я стала интересоваться историей нашей семьи.– Ну и что?. К чему ты клонишь?– Дарья, меня тут на днях посетила одна мыслишка, которая сейчас начинает приобретать статус интересной идеи… А что, если нам с тобой поехать в Россию. Ты созвонишься с Владимиром, мы можем у него остановиться. Надеюсь.Дарья аж подпрыгнула на стуле от этих слов.«Надо же, одинаковые желания у нас с ней» – с некоторой неприязнью подумала девушка. А вслух сказала:– Ну и как ты себе представляешь это? Здравствуй, Владимир, принимай гостей, мы приехали. Да? Не настолько мы с ним близки, чтобы вот так, запросто приехать к нему домой. А что его мать скажет обо мне?– Ладно, не хочешь, не езжай. Я поеду одна. Посмотрю как он там, с кем проводит время. Тебе буду по телефону отчитываться. Ты не против?Голос у Джейн был противно – сладким и насмешливо – едким.– Мне надо подумать, дорогая ты моя сестренка. Я перезвоню тебе сегодня ближе к вечеру. Такие идеи с наскока не реализовываются. Договорились?– ОК, жду звонка. Пока. Привет тете Мелинде и дяде Алексу. На том конце провода раздались короткие гудки.

– Все обижаешься на Джейн, доченька? – с интересом спросила Мелинда. – Да не знаю, мама. Джейн выбила меня из колеи. Она, кстати привет вам с папой передавала.– Спасибо. А зачем она звонила? Я в удивлении. Джейн никогда не поддерживала связей ни с тобой, ни с нами. И тут, нате вам, позвонила.– У нее идея появилась. Хочет поехать в Россию, меня приглашает составить ей компанию.– А ты что ответила ей? – голос Мелинды задрожал, она невольно закрыла глаза и отвернулась.– Мама, ты что? Ты боишься, что я уеду? Нет, конечно, я хотела бы поехать туда, где живет Владимир. Я по нему очень скучаю, мама. Мы в разлуке сейчас, я боюсь, что Владимир постепенно охладеет ко мне, я ему стану не интересной.– Дарьюшка, запомни, что я тебе скажу и сделай выводы. Если люди расстаются, значит это надо им обоим. Люди, которым суждено быть вместе, никогда не расстанутся. И здесь никакие расстояния и преграды не помеха.После некоторого молчания Мелинда обняла Дарью и тихим, почти неслышным голосом спросила.– Доченька, тебе, действительно, так дорог Владимир?– Да, мамочка, я постоянно о нем думаю. Иногда я ловлю себя на том, что мысленно спрашиваю его совета, соизмеряю свое видение того или иного вопроса с его, как мне кажется, видением. Не знаю, может меня посетило то заветное чувство, что называется любовью. Как, ты думаешь, мама?– Поживем-увидим. А что с Майклом? Ты стала много времени с ним проводить. Неужели он тебе совсем безразличен?– Ну что, ты, мамочка. Нет, конечно. Майкл мне не безразличен. Он мой единственный друг, на которого я могу положиться всегда. Я знаю, что он меня не подведет и не предаст. Это очень важно. Я ему доверяю, я даже свои самые сокровенные мысли и желания ему доверяю.– Да-а-а? И как он относится к твоим желаниям в отношении Владимира?– спросила Мелинда с плохо скрываемым любопытством.– Не знаю. Мне кажется, что он спокойно относится ко всему на свете. Кстати, он сам зачастую провоцирует меня на разговоры о наболевшем. Да так тонко, что я это понимаю только тогда, когда начинаю анализировать прошедший день перед сном.– Интересно. В чем же проявляется его тонкая провокация? – со смехом задала вопрос Мелинда.– Например, несколько дней назад, помнишь, я пришла из университета грустная, печальная. Никого не хотелось видеть, никого не хотелось слышать. Моим единственным желанием было закрыться в комнате и целовать фотографию Владимира. Потом пришел Майкл и сказал только одно предложение. «Грустишь? Я недавно прочитал у Кэролайн Холланд очень интересную фразу. «Грусть достаточна сама по себе, но чтобы получить от нее настоящее удовольствие, нужно поделиться ею с другими» Так что давай рассказывай, почему грустим, зачем грустим.» И представляешь, мама, я ему почти час рассказывала о том, как мне плохо без Владимира.– И он слушал твои излияния? Бедный мальчик! Нельзя так изощренно издеваться над другом. – Мелинда поцеловала дочь и продолжила:– Позволь напомнить тебе, Дарьюшка, что Майкл влюблен в тебя. А ты поступаешь с ним мягко говоря жестоко.– Да знаю, мамочка. Вижу его печальные глаза, неотрывно следящие за мной. Не скажу, что мне это безразлично или неприятно. Приятно и даже как-то тепло от этих глаз становится. Но Майкл только друг, мама. Кстати, вчера, когда он опять пытался повернуть разговор на Владимира, я повела, как мне кажется, умно. Не стала ничего говорить и даже мягко оборвала его. Правильно я сделала, мама?– Тебе виднее, Дарьюшка. В этих вопросах трудно давать какие-то советы. Здесь руководителем выступает его величество Сердце.

 

Глава 9

Стоял теплый июньский день. Мелкий дождик, что моросил с утра, прошел. Молодые листочки деревьев напитались живительной влагой, на улице пахло мокрым асфальтом вперемежку с начинающейся распускаться сиренью во дворе дома на Невском проспекте. В квартире Леонида Ухтомского к ужину накрывался стол. Ольга стояла около него, машинально корректируя положение тарелок, приборов, блюд с едой, графинов с напитками. Хозяйка квартиры волновалась. Дочь Лида вместе с Софьей помогала матери. Они принесли небольшую корзинку с нарезанным хлебом и булочками.

– Ну вот, последний штрих сделан, стол готов к ужину – весело сказала Лида и посмотрела на мать.

– Мама, ты что, плачешь? Все ведь хорошо. Папа вот-вот приедет. Я по нему соскучилась! Сколько его не было?

– Почти четыре месяца, доченька. – обняв Лиду и промокнув глаза батистовым платочком ответила Ольга.

Тут Алексей и Полина стоявшие, обнявшись у окна, разом крикнули:

– Идет, идет наш командировочный!

Все бросились к дверям. Еще несколько минут и в квартиру сквозь строй улыбающихся родных ему людей вошел Леонид. Ольга с Лидочкой бросились к нему. Обняв жену и дочь, Леонид прошел в гостиную.

– Как же хорошо дома! Как я устал… как соскучился по вам, мои девочки! – Леонид все не отпускал из своих объятий Ольгу и Лидочку.

Алексей с Полиной стояли в дверях гостиной, улыбались и ждали, когда дойдет очередь поздороваться и обняться с приехавшим хозяином квартиры до них. Наконец Леонид обернулся, увидев Алексея и его жену, широко улыбнулся.

– Брат, Алеша, ну здравствуй, мой дорогой!. Здравствуй Полинушка. Молодцы, что здесь сейчас!

Леня никак не мог остановиться в своем восторге, видно было, что он необычайно рад возвращению домой.

– Леня, Алеша, Полечка, пожалуйста, проходите к столу, поужинаем. Лидочка, где Софья, зови ее и садитесь за стол тоже – голос Ольги звенел от радости.

Когда все расселись по своим местам начался новый виток восторга и радостного оживления..

После ужина все расселись на диване и в креслах в ожидании подробного отчета Леонида о своей поездки.

– Не томи, Леня, рассказывай. Как ты съездил? – с нетерпением обратился Алексей к брату.

– Даже не знаю с чего начать. Очень много впечатлений и хороших, и не совсем. Дорога была утомительной и долгой.

Леонид замолчал, перебирая в памяти события прошедших четырех месяцев. Его никто не торопил. В комнате стояла тишина. Горящие от любопытства и участия глаза родных людей внимательно следили за лицом Леонида. На нем нетрудно было увидеть невероятную смесь совершенно разных чувств, которые сейчас обуревали им…

Делегация из Советской России прибыла в Детройт ранним утром. В порту ее встречали представители Бюро Кана. После таможенных формальностей вся группа была приглашена в автобус, доставивший их к зданию Бюро. По дороге все молчали. Говорил только представитель Бюро, который на хорошем русском языке рассказывал об истории города Детройт, о тех местах, мимо которых они проезжали, об истории Бюро, в которое они были командированы. Казалось никто его не слушал, все смотрели в окна автобуса. Слышно было, как кто-то произнес многозначительно: «ДА-А-А» и потом раздался глубокий вздох. Автобус проезжал мимо строения, издалека напоминающее шалаш. Он был наспех сооружен из каких-то досок, палок, покрытых тряпьем. Перед шалашом стояла железная печка, наподобие буржуйки и грязная домашняя утварь. Двое детей – девочка лет пяти и мальчик чуть помладше – прижимались к мужчине, видимо их отцу, который что-то говорил женщине, стоявшей напротив. И у мужчины, и у женщины лица носили отпечаток безысходности, затравленности и горя. А чуть дальше в километре от них стоял бревенчатый дом с разбитыми окнами и раскрытой настежь дверью, дом, из которого ушла жизнь.– Кто это? Почему они живут в шалаше? – вопрос, заданный кем-то, сидящим впереди, прозвучал как эхо.Сопровождающий спокойно посмотрел в окно и тихо произнес:– Это семья фермеров. Они вынуждены были уйти из своего дома и со своей земли. У них большой долг перед банком.От этой картины сидевшие в автобусе советские граждане поникли и с молчаливым вопросом посмотрели на сопровождающего. Сопровождающий был молодым человеком лет тридцати, русским эмигрантом, вывезенным родителями из России сразу же после революции. Он прекрасно владел языком, но в его облике от русского уже ничего не было. Джордж, так звали сопровождающего на американский манер, безучастно посмотрел в окно и также безучастно посмотрел на сидящих в автобусе людей, затем опустил глаза, извинился и сел на свое место впереди автобуса. До Детройта оставалось ехать минут двадцать, в течение которых Джордж не произнес ни слова.

Детройт поразил советских командировочных прежде всего своей архитектурой. Необычные, красивые, монументальные здания, наличие большого количества автомобилей на улицах впечатляло. В автобусе стояла тишина, которую прервал голос Джорджа: – Добро пожаловать в Париж Запада, как часто называют наш город…Но тут автобус остановился. Путь ему преградила огромная очередь людей с мисками в руках. Очередь начиналась у высокого здания, где стояла грузовая машина с откидными бортами. Двое мужчин, одетых в серые халаты, под руководством третьего, хорошо одетого человека в шляпе и в летнем пыльнике, снимали с машины огромный котел, в котором обычно готовят еду. Очередь заволновалась, стали раздаваться неспокойные крики. Кто-то сзади толкнул впереди стоящих, началась давка. Люди падали, пытались подняться, опять падали, сбитые с ног другими падающими на них людьми. Какой-то мужчина средних лет с перекошенным от боли и страдания лицом в порыве отчаяния замахнулся на рядом стоящего старичка алюминиевой миской, чуть не сбив его с ног.Очередь протянулась вдоль кирпичного здания, на котором висел огромный, во всю стену добротно сделанный плакат. Наверху плаката крупными буквами было написано «World’s Highest Standard of living». На плакате была изображена красивая легковая автомашина, за рулем которой сидел хорошо одетый счастливый отец семейства. Рядом с ним сидела очаровательная модно одетая, улыбающаяся во все тридцать два белых зуба жена. На заднем сиденье расположился сияющий от удовольствия ребенок, няня с сосредоточенным лицом, а также ухоженная собака, выглядывающая из окна машины. Через весь плакат читалась надпись «There’s no way like the American Way».– Вот это реклама – наглядно и просто, непритязательно и лаконично. – не сдержал своего восторга молодой человек, сидевший рядом с Леонидом. – И одновременно лицемерна…Джордж посмотрел на сидящих в автобусе людей из Советской России и сказал только одну фразу, поясняющую увиденное ими:– Это – кризис. И это только начало.

– Леня, уже поздно. Давай об Америке расскажешь позже. Для этого соберемся специально у меня. А сейчас, пожалуйста, скажи, удалось что-то узнать об Александре? – с волнением и нетерпением в голосе вывел из воспоминаний Леонида Алексей. – Нет, Алеша, ничего не выяснил. Обратился сначала в миграционную службу Детройта. Мы ведь сразу туда приехали. Мне посоветовали обратиться в федеральную миграционную службу, что я и сделал. Написал официальный запрос, но ответа пока нет. … Может быть и не будет. Я начинаю сомневаться в этой затее – голос Леонида был печальным, глухим и каким-то подавленным.В комнате вдруг стало тихо.– Почему сомневаешься, Леня – спросил его Алексей.– Понимаешь, мне удалось пообщаться с некоторыми эмигрантами из России. Их там много. Уехали, как и Александр, сразу после революции. Многие из них поменяли свои фамилии. Кто укоротил их, кто удлинил, а кто взял совершенно новые. Я думаю, что Саша тоже мог так поступить и въехать совсем под другой фамилией. Если это так, то мы никогда его не найдем.

 

Глава 10

– Вот и лето прошло. Смотри, Алеша, листья на деревьях совсем потеряли свою зеленую свежесть, желтеют, краснеют… – глядя в окно печально произнесла Полина. – Сегодня воскресенье. Люблю этот день недели, единственный день, который принадлежит только нам двоим. Давай, пока еще тепло, поедем в лес. Помнишь, как в прошлом году мы с тобой чуть не заблудились около деревни, такое интересное название у нее, хорошее…. Вспомнила, деревня Отрада. Плутали мы с тобой почти часов шесть, пока не вышли к дому лесника…

Полина с радостным ожиданием смотрела на мужа. Вот уже неделя как Алексей приходил с работы печальный, чем-то очень сильно озабоченный. Полина стала замечать в его глазах страх и растерянность, особенно когда он не видел, что она на него смотрит. Вот и сейчас Алексей никак не отреагировал на ее слова, сидел, молча поглощая завтрак.

– Алеша, ты меня слушаешь? – с тревогой в голосе спросила жена. – Что случилось? Неприятности на работе?

Алексей молчал. Прошло минут двадцать прежде, чем он поднял голову и улыбнулся жене. Улыбка вышла натянутой, невеселой, потухшей. Алексей встал со стула, медленно придвинул его к кухонному столу и, резко повернувшись, обнял Полину за плечи, прижал ее голову к своей груди и нежно поцеловал.

– Все хорошо, Полинушка, все хорошо… Все будет хорошо». Но тревожный голос Алексея противоречил смыслу его слов.

Алексей отстранил от себя жену и прошел в комнату. Полина последовала за ним. – Алеша, ты будешь со мной разговаривать или нет? Что вообще творится с тобой? Ты мне ответишь?

Алексей остановился у окна, его невидящий взгляд скользил по окнам стоящего напротив дома, по пешеходам, по деревьям… На улице шел мелкодробный дождик, настолько незаметный, что люди даже не убыстряли свой шаг, стараясь скрыться от его капель. Алексей тряхнул головой, как бы прогоняя мучившие его мысли, и повернулся к жене.

– А действительно, не устроить ли нам загородную прогулку. Давай, собирай нам провизию, поедем, по дороге решим куда. Где Софья? Ее тоже возьмем с собой… Полина недоуменно посмотрела на мужа.

– Алеша, ты меня пугаешь. Забыл, что Софья сейчас в пионерском лагере? Уже почти месяц как она работает там воспитателем.

Алексей подошел к Полине, внимательно посмотрел ей в глаза, прижал к себе. – Извини, ради Бога извини меня. Давай сядем, нам надо поговорить, серьезно поговорить. Я не знаю, что делать, как поступить. …Полину он усадил на диван, а сам стал нервно ходить из угла в угол.– Ко мне на работу приходил Леонид. Он очень сильно изменился, похудел, осунулся, стал нервным и раздраженным. Брат вызвал меня на улицу. Мы сели в небольшом скверике, что напротив от моей работы. Леонид был в панике. Он рассказал, что у них в институте начались аресты. Арестованы все, кто ездил в командировку в Штаты три года тому назад, якобы за связь с агентами империализма. Леня уверен, что за ним могут придти в любую минуту….Голос Алексея становился все глуше и тревожнее. Полина молча сидела на диване. Лицо ее побледнело, лоб покрылся испариной, ладони стали потными, в висках застучало, ее тело вдруг потеряло силу, обмякло. Она готова была упасть в обморок. Но девушка не поддалась этой слабости. Из жуткого состояния ее вывел страх, да-да, страх за любимых ею людей. Полина понимала, что надо предпринять какие-нибудь шаги по спасению Леонида, его семьи, а может быть и ее семьи, ее мужа и ее самой. Она вдруг решительно встала, взяла мужа за руку, посадила на стул, что стоял около стола, сама села рядом и с убеждением в голосе заговорила:– Леонида надо куда-нибудь спрятать. Думаю, медлить нельзя. У нас на работе у одной сотрудницы мужа арестовали две недели назад. Пришли ночью и без каких-либо объяснений буквально выволокли из квартиры. Она до сих пор не может ничего узнать о нем.

Резкий звук дверного звонка заставил вздрогнуть обоих. Они не ожидали никого сегодня. Воскресенье принадлежало только им обоим. Алексей и Полина никогда не приглашали к себе и никогда не принимали приглашения от других в этот день. – Кто это может быть? Софья должна вернуться только через неделю… – голос Полины дрожал. – Посмотри в окно, Алеша. Все ли спокойно? Нет ли лишних людей? Ты понимаешь о ком я…Алексей осторожно оглядел улицу, стараясь быть незаметным, прикрываясь шторой. Улица была пуста. Звонок настойчиво звал к выходу. Потом раздался громкий стук в дверь и мужской голос прокричал:– Алексей, открой!Обоим голос показался знакомым. Переглянувшись, супруги медленно пошли к входной двери. Стук в дверь не прекращался.– Да открой же ты, наконец, дверь, Алексей – голос звучал глухо и настойчиво.На пороге квартиры стоял Герасимовский. Он без приглашения ворвался в квартиру, вплотную подошел к Алексею и буквально поволок его на кухню.– Я буду краток. Сегодня ночью придут за Леонидом. Его надо предупредить.– Откуда ты это знаешь? – голос Алексея дрожал от негодования. – И с чего ты вдруг так беспокоишься о моем брате? Наверное, сам на него донос написал, а теперь пытаешься свой грех замолить своим предупреждением…Андрей укоризненно посмотрел на младшего Ухтомского.– Ничего ты не понял, Алексей. Голос Герасимовского звучал глухо, бесцветно, бессильно. – Я устал. Боже, как я устал! Думаешь мне, графу, доставляет удовольствие служить этим плебеям! Неужели ты поверил в то, что я принял большевиков, перешел на их сторону. Неужели я, потомок старинного рода Герасимовских, могу простить большевикам то, что они сделали с моей семьей, с моей Родиной!?Глаза Андрея горели ненавистью, лицо было искажено презрением и болью.– Плохо ты меня знаешь, Алексей. А ты знаешь, что …. – голос Андрея стал тише и зазвучал заговорщески – Ты знаешь, что ….Граф внимательно посмотрел на Ухтомского, подумал несколько секунд, и более спокойно продолжил:– Знаешь, есть интересная восточная пословица – «Бойся того, кто Всевышнего не боится.», я боюсь и ненавижу советскую власть. Да, я ей служу, но это так, из необходимости и для прикрытия …..Потом он резко взял Алексея за плечи и энергично тряся все тело Ухтомского продолжил.– Пойми, Леонид ни в чем не виноват. Он просто умный, порядочный, интеллигентный человек. Я всегда относился к нему как к другу. Да, были у нас, как бы это сказать помягче, недопонимания между нами. Но они касались только Ольги. Я слишком люблю ее, чтобы сделать гадость Леониду. Алексей, медлить нельзя. Ты должен предупредить брата и сделать это надо сегодня, сейчас….

– Не верь ему, Алеша. – настойчиво произнесла Полина, внимательно следившая за Герасимовским. – Он лукавит. Скажите, Герасимовский, а когда Вы говорили правду? Раньше, хвастаясь, что вас так ценят на работе, что вы у них незаменимый работник и «в фаворе» находитесь. Я правильно запомнила ваши слова? Я помню выражение вашего лица, когда вы произносили эти слова. Вы светились от собственного превосходства и одновременно жалости к другим, в частности, к нам, сидящим тогда рядом с вами. Или вы все-таки говорите правду сейчас, показывая совершенно другое отношение к своим нынешним хозяевам!? Андрей смотрел на Полину удивленно, непонимающе и сожалеюще. Он видел Полину от силы может быть раза два. Эта молодая женщина не произвела на него никакого впечатления, более того, он даже не замечал ее.Когда Герасимовский пришел первый раз в дом Леонида, где собралась вся семья Ухтомских, Андрей просто отметил для себя, скорее машинально, чем с интересом, что у Алексея появилась жена, молодая недурная собой девушка. И все. А тут, оказывается, Полина имеет свое мнение и пытается навязать его своему мужу! Удивительно! Одновременно, Герасимовский не понимал, почему эта, по всей вероятности, неглупая женщина не верит ему. Неужели она не чувствует всей опасности, нависшей над ее деверем, да, собственно, над ее семьей тоже. Ему стало жаль Полину.– Вы слишком молоды, дорогая Полина. Многого не понимаете, потому что многого не видели – несколько нервозно произнес Герасимовский. – К чему сейчас споры, верить мне или нет. Знаю одно. Леониду грозит опасность и она неминуема сегодня ночью. Пока мы еще можем его предупредить и спрятать. А вам, Полина, надо доверять мне. Мы все-таки из одного круга вышли, не правда ли? Вы, кажется дочь князя Выхулева Игоря Дмитриевича, незаконнорожденная правда, но воспитанная в его доме. Я знал вашего батюшку. Знал и вашу матушку.

Наступила тишина, которую через несколько минут прервал Алексей. – Полина, это правда? – голос его звучал взволнованно. – Ты же говорила, что не знаешь, кто твой отец, рассказывала, что вы с Софьей жили у графа Вербицкого, где твоя мама служила домоуправительницей.– Да, Алексей, все это так, только не в доме у графа Вербицкого, а в доме у князя Выхулева – раздался жесткий голос Герасимовского.Но Алексей пропустил это замечание Андрея мимо своих ушей. Он, по-прежнему, с недоумением и плохо скрываемым любопытством и раздражением смотрел на жену.– Зачем, скажи, зачем тебе нужна была эта фальсификация? … А Софья? Она тоже дочь князя? Кто ее мать?Полина сидела, потупив глаза в долу. Щеки ее горели, ладони рук стали чесаться от нервного напряжения. Она молчала. Мужчины смотрели на нее в ожидании ответа. Волнение Алексея было настолько сильно, что под его руками, обнимавшими спинку стула, сам стул начинал трястись. Полина продолжала молчать. По ее пылавшим щекам покатились слезы, сначала робкие, а потом тяжелые и частые. Плечи молодой женщины тряслись от немого плача. Полина не могла произнести ни слова.

– Полинушка, родная, не плачь. Я верю, что у тебя, конечно же, были веские причины скрывать свое рождение. Об этом мы поговорим позже. – голос Алексея звучал тихо, нежно, но тревожно. – Ответь только одно. Что с Лизой, с Елизаветой Николаевной, моей сестрой. Софья твоя родная сестра и по отцу, и по матери? Это очень важно, важно для меня. Алексей напряженно ждал ответа.– Помнишь, Полина, я рассказывал тебе о сестре Лизоньке, которая вышла замуж за князя Выхулева. Мы не видели ее с 1912 года. Ты знала ее? Она мать Софьи? Полина молчала, только слезы текли по ее щекам и плечи тряслись в такт покачиванию головы девушки.– Софья моя родная сестра. – наконец раздался вымученный голос Полины. – Елизавета Николаевна умерла,… она болела… долго болела…Алексей пристально смотрел на жену, в глазах его читались страдание и боль.– Полинушка, а Софья твоя родная сестра по отцу и матери? Кто ее мать?– Алеша, не мучай меня. Прошу тебя… Софья моя родная сестра, единственный родной человек, который остался из той жизни… Мы вместе с ней много пережили… – голос девушки стал от приглушенно-испуганного меняться на истерически-громкий. – Не хочу, не могу говорить. Оставьте меня…Полина легла навзничь на диван и зарыдала. Мужчины переглянулись. У обоих в глазах стоял вопрос и страх за девушку. Первым опомнился Ухтомский.– Полинушка, родная, милая моя. Ну все. Успокойся. Я понял, Софья твоя родная сестра…. Не будем возвращаться к этому вопросу..Алексей встал с дивана:– Андрей, не будем терять время. Нам надо успеть к Леониду, предупредить его. Полина, ты останешься дома.

Леонид удивился появлению брата и Герасимовского. Во-первых, он знал, что Алексей в воскресенье всегда проводит вместе с Полиной. Во-вторых, он уж никак не предполагал, что Алексей поддерживает отношения с Андреем. – Проходите в дом. Олюшка, у нас гости, приготовь чай, пожалуйста. Чем обязан? – официально обратился Леонид к Герасимовскому.– Леонид, давай пройдем в комнату, где нас никто не услышит, ни Ольга, ни твоя дочь – не обращая внимания на сухой тон хозяина квартиры, произнес Герасимовский.Леонид бросил вопросительный взгляд на Алексея. Тот кивнул, ничего не произнося.– Ну что ж, пройдемте в мой кабинет.Леонид выслушал бывшего друга молча. Когда тот закончил говорить, старший Ухтомский сухим и жестким голосом обратился к Андрею.– Что-то я тебя не пойму. Какую цель ты преследуешь? Уничтожить меня?…И Алексей и Герасимовский с вопросительным недоумением уставились на Леонида.– Вчера я был приглашен на беседу в УГБ во второй отдел. Со мной разговаривал тамошний зам. начальника товарищ Угловатый. Да, он меня расспрашивал про поездку в Штаты, про мою работу в институте, про увлечения в свободное время….– У кого ты был вчера? – с волнением перебил Леонида Герасимовский. – Товарищ Угловатый – один из самых изощренных следователей НКВД. Он мягко стелет, да спать жестко. Ты знаешь, кем Угловатый был до революции? Он служил в имении князя Выхулева управляющим. Тогда он слыл жестоким и хитрым человеком.В комнате стало тихо. Леонид непонимающе смотрел на Андрея. Через несколько секунд Ухтомский выдавил из себя фразу:– И что ты этим хочешь сказать?– Да собственно ничего. Только, по моему разумению, Угловатый не арестовал тебя у себя в кабинете по какой-то неизвестной и непонятной мне причине. Не думаю, что на этом все закончится. Он даст тебе передышку, но ты будешь арестован в любом случае…Леонид смотрел на Герасимовского с недоверием. Он вспомнил, как Угловатый с почтением отнесся к нему, как радостно жал ему руку при встрече, угощал чаем с бубликами. В глазах Угловатого не было ненависти, но не было и особой теплоты.– Товарищ Ухтомский, рад был увидеть вас. Мне было все интересно, что вы рассказали. До встречи – это были последние слова Угловатого.– Он сказал: «До встречи» – вдруг потухшим голосом произнес Леонид. – Его последними словами были «До встречи» Теперь я понимаю какую встречу имел ввиду Угловатый.Леонид устало сел в кресло, его взгляд блуждал по комнате, глаза вдруг из темно-коричневых превратились в бесцветные, как будто что-то смыло всю краску, левая щека стала поддергиваться, мужчина пытался остановить нервный тик ладонями рук.– Леня, мы пришли за тобой. Ты должен скрыться – разрядил обстановку Алексей. – Тебе надо уехать на время.– Нет-нет, я никуда не поеду. А как же Ольга, Лидочка. Что будет с ними? Как они без меня? Да и на работе мы начали новый проект, очень важный проект для страны. Без меня он не будет осуществлен, я главный инженер проекта. … – Голос Леонида с каждым произнесенным словом креп, становился убедительней и решительней.– Спасибо, брат, за заботу. И тебе спасибо, Андрей. Не ожидал от тебя, честно скажу, не ожидал. Приятно сознавать твое теплое отношение ко мне.– Дело твое, князь. – вдруг совсем как в былые годы обратился к Леониду Андрей. – «Может быть ты и прав. Негоже нам, дворянам, скрываться как каким-то преступникам. Тем более тебе, известному своей честностью и порядочностью человеку.Герасимовский замолчал, но только на несколько минут… Вдруг Андрей встал, подошел к Леониду, поднял его за плечи с кресла и прямо глядя в глаза, как бы желая донести до самых глубин души друга свое волнение и убеждение, заговорил:– Леня, ты знаешь, я не последний человек в ВСНХ. Я знаю, что творится в органах, знаю по каким критериям идут аресты. Ты думаешь в НКВД заботятся об уничтожении врагов народа? Враги народа. Выражение какое выдумали. А по каким признакам человека можно отнести к врагам народа? С каких это пор за честность и порядочность, ум и образованность стали арестовывать и расстреливать? Что ты так смотришь на меня, Леня. Поверь мне, я знаю, что говорю.В комнату заглянула Ольга:– Ленечка, чай стынет. Приглашай гостей к столу.– Пойдемте за стол, только у меня к вам обоим просьба ничего не говорить Ольге.» – обратился Леонид к нежданным гостям.Когда через час Леонид прощался со своими гостями, он еще раз подтвердил свое нежелание прятаться.– Я не верю, что можно ни за что арестовать человека, обвинить в несовершенных действиях и расстрелять. Я ничего противозаконного не совершал и мне нечего бояться. Это мое последнее слово.

 

Глава 11

В начале февраля в квартире Владимира раздался телефонный звонок. Трубку подняла Александра.

– Алло, здравствуйте. Можно слышать Владимира? – на плохом русском языке обратилась к Александре девушка из телефона.

– Володи нет дома. Что ему передать? – улыбнувшись, ответила женщина.

В трубке некоторое время молчали. Слышно было, как две девушки переговариваются друг с другом на иностранном языке. Потом другой, более уверенный девичий голос на неплохом русском спросил:

– Вы, наверное, мама Владимира? Меня зовут Джейн, а мою сестру Дарья. Мы звоним из Америки. Вы не могли бы передать Владимиру, что мы приедем. Сердце Александры забилось в волнении. В горле пересохло. Она не могла выдавить ни слова.

– Алло-алло. Вы меня слышите? – звал настойчивый голос из телефона. Александра собралась и дрожащим голосом ответила:

– Я Вас слушаю, Джейн. Когда вы приезжаете?

Джейн сообщила матери Владимира, что она и ее двоюродная сестра Дарья собираются купить билеты, как только получат визу в Россию. Это будет не позднее 20 февраля, и они позвонят снова, чтобы уточнить дату приезда. Сообщив эту информацию, девушка тут же положила трубку.

Александра стояла у столика с телефоном в испуганном недоумении. Америка для нее всегда ассоциировалась с чем-то опасным. Когда сын победил в конкурсе компьютерных программ и был приглашен на стажировку в Америку в Майкрософт, для Александры начался период тревожного ожидания. Она надеялась, что события двадцатилетней давности никогда не всплывут. Америка большая страна, и вероятность встречи на пути Владимира той пары, с которой она тогда познакомилась, ничтожно мала. Она это понимала, но внутреннее чутье подсказывало, что девушки эти не случайные для нее люди. У одной из них почему-то русское имя Дарья. Дарья значит дар, подарок, подарок судьбы, В России обычно этим именем называют долгожданных девочек. Александру колотила нервная дрожь. Она закрыла глаза. И тут же вспомнились те далекие события, которые Александра всегда хотела забыть, но не могла. – Здравствуйте, Александра Петровна. Мы к Вам – в открытую дверь входили две женщины и мужчина.Женщина, что вошла первой, представилась переводчиком и познакомила Александру со своими клиентами. Это были муж и жена из Америки, довольно симпатичные люди, прожившие вместе не один год. Александра сразу поняла причину их появления в детском доме, где она работала директором. Многие иностранные пары желали усыновить или удочерить детей из подведомственного ей учреждения. Александра относилась к этому двояко. С одной стороны, приветствовала. Ей казалось, что там в сытых и благополучных странах, в семьях, для которых ее дети были желанны и долгожданны, сироты из России получают шанс взять от жизни все. С другой стороны, Александра не понимала, почему русские семьи так не любят дарить любовь чужим детям, почему ребенок из детского дома изначально рассматривается как неблагополучный, с заложенными чуть ли не с рождения наклонностями к преступлениям. Ей было обидно, что русские сироты, многие из которых были талантливы, уезжают из страны, в которой родились. Александра рассматривала это как своеобразную утечку молодых талантов и умов.Алекс и Мелинда произвели на Александру необычайно благоприятное впечатление. Она сразу же прониклась к ним уважением и доверием. К тому же Алекс оказался потомком русского князя. Судьба не давала им детей и после десяти лет совместной жизни пара решила взять на воспитание чужого ребенка. Американцы не стали скрывать, что решение это далось им нелегко. Но сейчас они уверены, что это единственно правильное решение в их положении. Однако у американцев имелось одно требование. Они хотели взять на воспитание девочку в возрасте до года. Алекс объяснил это требование желанием воспитывать ребенка, что называется «с пеленок». Разговор в кабинете директора длился часа два, после чего договорились о встрече на следующий день.С утра моросил теплый дождик, омывая молодые зеленые листочки деревьев, орошая начинающие распускаться цветы на клумбах. Но к десяти часам дождик незаметно уступил свое место солнышку, еще не жаркому, но уже позволяющему сменить пальто и сапоги на легкие кофточки и туфли. Александра шла на работу в приподнятом настроении.«Вот и еще один малыш будет расти в семье» – думала она. – «Как ему там будет, что его ожидает? Господа Томи вроде бы хорошие люди и малышу у них должно понравиться».Войдя в кабинет, Александра тут же предупредила главного врача и воспитателей грудничкового отделения об ожидаемых гостях.Мелинда и Алекс пришли ровно к назначенному времени. Александра обратила внимание на изысканный наряд Мелинды, которая была одета в светло-бежевый брючный костюм, удачно подчеркивающий ее фигуру. Ноги были обуты в бежевые закрытые туфли на небольшом каблучке. На Алексе прекрасно сидел такого же цвета пиджак, коричневые брюки и рубашка в цвет брюк. Американцы выглядели элегантно и торжественно. В руках у Алекса был большой целлофановый пакет.– Здравствуйте, госпожа Александра – на ломанном русском поздоровался Алекс. Затем он перешел на английский. Переводчица объяснила, что господа Томи извиняются за плохое знание русского языка и поэтому вынуждены прибегнуть к ее услугам. Алекс передал пакет Александре, сказав, что в нем содержатся игрушки для детей. Поблагодарив за подарки, Александра пригласила Алекса и Мелинду проследовать в грудничковое отделение.В большой светлой комнате стояли шесть кроваток, в которых спали малыши. Все они были одеты в одинаковые белые в мелкий цветочек ползунки и белые распашонки.– Какая прелесть! Алекс, посмотри, они все такие хорошенькие! – Мелинда не могла скрыть своего восторга и умиления.Осторожно, стараясь не разбудить малышей, американцы подходили к каждой кроватке, ненадолго останавливаясь, любуясь спящим ребенком. Недалеко от окна стояла последняя кроватка с пятимесячной девочкой. Она спала, сладко причмокивая маленьким ротиком. Мелинда и Алекс с нежностью смотрели на малышку. Вдруг солнечный зайчик, отраженный от серебряной броши Мелинды, скользнул по личику ребенка, и девочка открыла глазки. Она внимательно посмотрела на Мелинду, на Алекса и улыбнулась. Потом закрыла глаза, сладко потянулась и продолжила свой сон.– Алекс, Алекс, ты видел? Вот оно, мое чудо, моя маленькая девочка! Она мне улыбнулась, значит она меня признала.– Дети часто улыбаются во сне. – с улыбкой заметила Александра.Взрослые также на цыпочках вышли из комнаты.– Александра Петровна, господа Томи остановились на последней девочке. Вы не могли бы рассказать им о ней. – переводчица была чересчур деловита и постоянно поглядывала на часы.Это раздражало Александру. Она и так была в шоковом состоянии от выбора американцев. Светочка, так по документам называлась девочка, была дорога директору детского дома. Именно Александра месяц назад принесла эту девочку сюда….

Анастасия в одной из своих командировок встретила Ивана. Это был гораздо моложе ее мужчина, который буквально прилепился к ней. Он не отходил от нее ни на шаг. Чем она его покорила, Анастасия не могла понять. Иван был из хорошей семьи, его манеры были безупречны. Зеленые глаза, неотрывно наблюдавшие за ней, излучали тепло и внутреннюю чистоту. Разница в десять лет не мешала Ивану оказывать Анастасии знаки внимания. Сначала это были робкие предложения помочь поднести сумку, рюкзак, поставить палатку, когда они были в экспедиции. Каждое утро Анастасия находила около палатки букет полевых цветов. По возвращению из экспедиций Иван всегда провожал женщину до дома, не разрешая поднимать ей чемодан и рюкзак. Он оставлял ее вещи у входа в лифт и, буркнув «До свидания», убегал. Иван никогда не напрашивался на чашку кофе или чая. Это подкупало Анастасию, заставляло думать о серьезности отношения мужчины к ней. Однажды Анастасия пришла к Александре и спросила:– Саша, как ты думаешь, я могу еще вызвать интерес мужчины к себе?Александра внимательно посмотрела на подругу, взяла ее голову в свои мягкие руки, поцеловала в лоб и ответила:– Настя, ты прекрасный человек и красивая женщина. Я уверена, что ты еще встретишь мужчину, которого полюбишь и которой полюбит тебя. Поверь мне, ты заслуживаешь счастья, ведь за твоей внешней холодностью скрывается очень ранимая и нежная душа. Тот мужчина, который поймет это, будет самым счастливым человеком.Глаза Анастасии увлажнились от подступающих слез.– Уже нашелся, Сашенька..Анастасия протянула подруге свернутый листок бумаги.– Что это?– Мне впервые в жизни посвятили стихи. Я хочу, чтобы ты их прочитала. Я хочу разделить с тобой мой восторг и радость!Александра открыла листок бумаги и прочитала:

Любовь не выражается словами.

Они сухи, как пыль или песок.

Когда придет она, не знаем сами,

Не ведаем, какой отмерен срок.

Не угадать любовь какою будет.

ожжет мгновенной вспышкой душу мне,

Иль будет греть спокойным ровным светом,

Иль тихим счастьем нежить в тишине.

К чему гадать? Уже возникла искра,

И чувства вспыхнули стремительным огнем.

И о тебе, далекой, нежной, близкой,

Душа грустит в ночи, томится днем.

Александра медленно сложила листок бумаги, молча протянула его Анастасии, подошла к ней, нежно прижала к себе и с чувством сказала: – Рада за тебя, очень рада. Это написал не человек-пустышка. Кто он? Откуда ты его знаешь?– В нашу экспедицию год тому назад был включен молодой ученый из университета. Его зовут Иван, Иван Андреевич Лобкович. Он читает лекции на геологическом факультете. Недавно защитил кандидатскую диссертацию. Стал за мной ухаживать с первого дня знакомства. Но, знаешь, Саша, его ухаживания носят такой робкий характер. Я думала, что он никогда дальше цветов, помощи с сумками, и провожаний домой не пойдет. И вот вчера я получила от него это послание. Не знаю, как мне быть.– Ну ты прямо как девочка. – засмеялась Александра – Мне кажется, что это то, что тебе нужно. Интеллигентный, умный, интересный, романтичный и, судя по всему, серьезно к тебе относится. Бери, как говорится «быка за рога», пока его не увели другие.Анастасия печально посмотрела на подругу.– Он младше меня на десять лет! Мне уже почти сорок пять. В моем возрасте многие имеют внуков.– А ты молодого мужчину. – перебила Анастасию Александра. – Помнишь пословицу «В сорок пять баба ягодка опять» Ты посмотри на себя. Красавица, ни одной морщинки, глаза горят. Ты любой молодой фору дашь. Не пасуй. Вот тебе мой совет. Иван – твой мужчина. А то, что моложе…. не бери в голову. Я недавно прочитала, что английские врачи сексопатологи пришли к выводу, что женщину в пятьдесят лет может полностью удовлетворить только мужчина от тридцати до тридцати пяти лет. А тебе только сорок пять и то скоро будет.– Ну ты скажешь, подруга» – засмеялась Анастасия. – Значит, советуешь идти на сближение?Александра обняла подругу и внимательно посмотрела ей в глаза.– Настя, а ты сама как к нему относишься?. Если только тебе льстит его внимание и ничего не ёкает в груди, то не надо издеваться над чистой душой. Если..– Люблю я его, люблю. Думаю о нем постоянно. И не потому что молод и хорош собой. Правильно ты сказала, душа у него чистая, незамутненная. Тянет меня к нему…Они поженились через месяц после этого разговора. Анастасия расцвела. Ее было не узнать… В одежде появились яркие цвета, она стала пользоваться косметикой. Весь ее облик говорил о счастье, в котором купалась женщина. Анастасия помолодела и выглядела не старше своего мужа. Они представляли собой настолько гармоничную пару, что никто из окружающих ни разу не вспомнил о разности в их возрасте… А еще через месяц Анастасия почувствовала изменения в своем теле. Лифчики, которые она носила не первый год, вдруг стали ей малы, грудь, становившаяся тяжелей с каждым днем, начинала беспокоить легкими болями. Появились боли в пояснице, стало тянуть внизу живота. По утрам так нравившийся запах свежесваренного кофе стал вызывать чувство тошноты. Изменились и вкусовые пристрастия. Анастасия, уверенная, что беременность ей не грозит, поскольку в двух предыдущих браках она не забеременела, а сейчас вроде уже и возраст не тот, была застигнута врасплох. Она не могла поверить, что еще способна узнать счастье материнства.Вначале Анастасия испугалась.– Что мне делать, Саша, скажи – обратилась она к подруге, как только поняла, что беременна. – Ведь для первородящей я стара. В моем возрасте столько проблем у ребенка бывает. Во всех медицинских журналах пишут, что дети, рожденные матерями старше сорока лет, подвержены болезни Дауна. Не хочу, чтобы мой малыш родился неполноценным. Себе никогда этого не прощу. Да и перед Иваном стыдно. Выбрал в жены старуху, неспособную родить здорового малыша. Анастасия, всегда такая стойкая, заплакала.– Ну и дуреха же ты, Настена. – стала успокаивать ее Александра. – Посмотри на это с другой стороны. Почему у тебя не было детей в первых двух браках? Анастасия непонимающе уставилась на Александру.– Да потому, дорогая моя подружка, – продолжала Александра – что не любила ты своих мужей. И где-то там наверху решили, что тебе дети не нужны. А сейчас. Ты посмотри, какая ты стала. Вся светишься от счастья, от любви своего Иванко. А красиво ты зовешь своего мужа, Настя. Иванко. На украинский манер. У тебя, что, есть украинская кровь?– Не знаю, Саша, может и есть. Просто Иван слишком серьезное имя на слух, Ванюшка – простое и совсем не походит к моему Иванко. А Иванко – гордое, одновременно ласковое и серьезное имя.– Ну вот, ты и улыбнулась. Дитя твое, что ты сейчас носишь под сердцем, плод вашей большой любви. А раз так, то будет ребенок и здоровым, и умным, и счастливым.

В экспедиции Анастасия ездить перестала. Боялась осложнений, что так часты в ее возрасте. Иван тоже отказался от командировок. Они старались все свободное время проводить вместе. По вечерам после ужина Иван усаживал Анастасию на диван, доставал свою любимую пластинку с симфонией Соль Минор Моцарта. Воспитанный на хорошей музыке, сам неплохо музицирующий на фортепиано, Иван обожал этого известного австрийского композитора. Симфония Соль Минор волновала его своей душевностью, певучестью, лиричностью. Она умиротворяла обоих влюбленных. Анастасия и Иван слушали Моцарта обнявшись, казалось прекрасные звуки Симфонии обволакивали этот дуэт, вознося их на вершину душевного сладострастия. Иван часто становился на колени и целовал Анастасию в ее большой живот. – Где ты, моя девочка? Папа ждет, очень ждет тебя. Выходи скорей – шептал мужчина.– Ну почему ты думаешь, что будет девочка? А может родится мальчик. Представляешь, будет бегать по комнате маленький Иванко.– Нет-нет, будет девочка и назовем ее Светланой. Красивое имя. От слова свет. Будет она освещать нашу старость своей любовью и красотой.

 

– Романтик ты у меня, Иванко.

Они были счастливы, как бывают счастливы двое, для которых больше никто не существует. Они были счастливы, как счастливы двое, зачавшие жизнь третьему, желанному и любимому, но еще не рожденному ребенку Анастасия часто обнимая и лаская своего Иванко, говорила:

– За что мне такое счастье выпало в жизни? Я ведь себя почти похоронила, а ты дал мне новое рождение. Теперь я знаю, для чего мне дана жизнь. Я столько времени потратила не на себя. Работала, писала книги, выступала на конференциях, получала премии, моим успехам завидовали коллеги… Я думала, что это и было мое счастье. Я похоронила в себе женщину и возвела на пьедестал специалиста. Это не правильно. Я сейчас это понимаю. Женщина счастлива любовью, любовью, которую она получает от своего мужчины, любовью, которую она дарит своему мужчине. А еще великое счастье женщины в детях, которые являются продолжением ее самой и ее мужчины. Это так просто, но одновременно так тяжело.

До родов оставалось недели две. Вечером позвонили родители Ивана и попросили забрать их с дачи. Поцеловав жену, Иван помчался на своей машине за город. Анастасия в последние дни чувствовала себя не очень хорошо. Сказывались старые проблемы с почками. Проводив мужа, она легла отдохнуть и незаметно заснула. Разбудил ее глухой стук… Какая-то большая черная птица билась в окно спальни. Женщина встала, подошла к окну. Прямо перед ее лицом в окно ударилась птица, похожая на ворону, и упала вниз. Анастасия от неожиданности присела, ее стала колотить нервная дрожь. Она посмотрела на часы. Было половина первого ночи. Иван еще не возвращался. Женщина посмотрела в окно. На улице было светло. Накануне выпал наконец-то долгожданный снег. Большие пушистые снежинки продолжали еще кружиться и медленно падать на землю. Анастасия посмотрела вниз. На покрытой снегом земле около старой березы виднелось черное пятно распластанной птицы. Она была мертва.

Анастасии стало не по себе. Нарастало внутреннее волнение.

«Надо успокоиться. Надо успокоиться» – внушала себе женщина. – «Где же Иванко? Ему пора бы возвратиться. Надо ему позвонить.»

Она стала лихорадочно набирать номер дачного телефона родителей мужа. В трубке раздались длинные гудки. Никто не подходил. Она стала набирать номер домашнего телефона свекрови. Тот же результат. Никто не отвечал. Анастасия прошла на кухню, чтобы выпить воды. И вдруг ее пронзила мысль, что птица эта не случайна.

«Это Иванко рвался ко мне. Он хотел мне что-то сказать. Нет, он просил защиты…» – плохое предчувствие не покидало женщину.

Резкая боль в животе заставила Анастасию опуститься на пол. И тут из нее хлынули воды. Нарастала слабость. Женщина ползком добралась до телефона, набрала номер Александры. Через минуту Александра ответила сонным голосом: – Да, я слушаю вас.

– Саша, вызови скорую, мне плохо… – еле прошептала Анастасия в трубку.

Потом из последних сил она поползла к входной двери, поднялась, открыла ее и рухнула без сознания на пол.

– Ну наконец-то, очнулась! – услышала Анастасия голос Александры. Глаза не хотели открываться. Все тело ломило. Она потрогала свой живот. Это был не натянутый живот беременной женщины, а мягкий, дряблый пустой живот, который весь ныл.– Что со мной? Где мой ребенок? – слабым голосом спросила Анастасия.– Все нормально. Не беспокойся. У тебя родилась девочка, доношенная, но слабая. Она сейчас спит…– Я хочу ее видеть. – со слезами на глазах прошептала Анастасия. – А Иванко? Где он? Он видел доченьку?Александра молчала. Она отошла от кровати подруги, чтобы та не видела ее слез.– Саша, что ты молчишь? Где Иванко? Он приходил сюда? – голос Анастасии становился все настойчивее и тревожнее. – Ну что ты молчишь? Где мой муж? Почему его нет здесь? В голосе послышались истеричные ноты.– Настя, Настенька, не надо. Ты сильная женщина, ты все выдержишь. Иван вместе со своими родителями попал в аварию. Он не справился с управлением машины…. Его машина столкнулась с камазом. Оба ехали с максимальной скоростью. Твои погибли на месте, а водитель камаза в больнице.Женщина вся напряглась, стараясь подняться, и тут же опустилась. Она вдруг стала какой-то маленькой, беззащитной, слабой.– Это она, эта птица, что билась в окно, это правда, это был он, Иванко, он звал меня. А я не поняла, а птица упала и разбилась …..Анастасия откинулась на кровать. С ней стало твориться невообразимое. Ее затрясло, а потом Анастасия покрылась потом, кожа ее лица побагровела, глаза заморгали и всю левую часть лица перекосило. Глаз заплыл, рот перетянуло налево, левая рука бессильно свисла с кровати. Анастасия пыталась что-то сказать, но язык у нее не ворочался, изо рта потекли слюни… Медсестра, вошедшая в палату, в ужасе замерла, а потом выбежала в коридор и закричала. Вбежала доктор, женщина лет пятидесяти. В руках у нее был шприц с каким-то лекарством. Посмотрев на Анастасию, она остановилась, покачала головой и выбежала.Александра неотрывно смотрела на подругу. В правом глазу Анастасии стояло выражение ужаса, левый глаз был закрыт безжизненным веком. Бедная женщина подняла правую руку и жестом попросила Александру сесть к ней поближе. Та наклонилась к Анастасии и услышала, нет, скорее поняла, о чем просила ее подруга.– Вввозззьми Сссввветту ккк ссссебббе.

Через неделю выписали девочку. Забирать ее пришла Александра с детьми и мужем. Анастасию перевели в неврологическое отделение. Вечером состоялся совет. На повестке дня в семье Злотовых был один вопрос. Что делать с девочкой? У Александры и Валерия было на тот момент трое детей, две дочери и сын. Дочери учились в школе, сын Владимир ходил в садик. Владимир не отходил от девочки. Он гладил ее ручки, щупал пеленки, чтобы проверить не мокрая ли она. – Мама, смотри, какая она хорошенькая. Давай оставим ее у нас. Будет у меня младшая сестренка. – теребил Володя Александру за руку.Валерий очень любил детей. Он никогда не проходил мимо плачущего ребенка на улице. Всегда останавливался, спрашивал причину плача, если было в его силах, то устранял эту причину, если нет, то всегда находились сладости в его карманах, получив которые дети успокаивались сами. Он поддержал малого.– А, что Сашуль, давай, действительно, оставим Светочку себе.– Да ты что? Как маленький, ей Богу. При живой-то матери. Анастасия в больнице. Выйдет, будет воспитывать свою дочь сама. А пока, пусть у нас поживет. Многого не требует.Анастасию выписали через месяц. Улучшений не наблюдалось. Лечащий врач отказался дальше ее сопровождать.– Если человек не хочет лечиться, никакой врач ему не поможет. А больная не желает быть здоровой. Она находится в своем мире, из которого выходить не хочет. Она противится моему лечению. – заявил Сергей Андреевич, однокашник Александры и один из лучших невропатологов города, к которому Александра пристроила Анастасию. – Забирай, Саша, свою подругу. Когда она захочет лечиться, я ее приму.Александра привезла Анастасию к ней домой, наняла для нее сиделку. Анастасия была безучастна ко всему. Только на время в ее здоровом глазе вспыхивал огонек интереса и радости, когда ей приносили ее малышку. Но очень быстро уставала и закрывала свой глаз.Прошло четыре месяца. Для Александры это были месяцы радости и ожиданий. Она привязалась к Светочке и часто ловила себя на том, что называет ее доченькой. Она радовалась первой улыбке ребенка, первым попыткам держать головку, хватать игрушку… Александра каждый день приходила к своей подруге и приносила ей Светочку. Каждый день был днем ожидания улучшений в самочувствии Анастасии. Но это были напрасные ожидания. Женщина, познавшая великую силу любви и потерявшая ее, не хотела жить. Дочь, маленькое существо, связывающее ее с любимым человеком, не смогла заменить ей его самого. Она угасала с каждым днем. Однажды, когда Александра, как обычно, пришла вечером, Анастасия жестом попросила подать ей листок бумаги и ручку. С большим трудом она правой рукой, которая начинала с каждым днем все меньше ее слушаться, вывела несколько строк:– Я скоро уйду. Уйду к моему Иванко. Дай мне слово, что ты не бросишь мою дочь, воспитаешь ее как свою.Ручка выпала из руки Анастасии. Она выразительно посмотрела на свою подругу и на листок бумаги. Потом жестом попросила поднести к ней дочь, долго смотрела на нее здоровым глазом, попыталась поцеловать перекошенными губами и заплакала. На следующий день Анастасия умерла.

– Что же делать? Что делать? – вопрошала Александра Валерия после похорон Анастасии. – Ты не работаешь. Моя зарплата небольшая. Воровать, как воруют другие в детских учреждениях, я не умею, не хочу и никогда не буду. Денег моих еле хватает нам на пропитание и тебе на лекарства. У нас трое детей. Их надо поставить на ноги. Светочка,… ее тоже надо поднимать. Я обещала Насте. – У меня есть идея, Саша – как-то вечером за ужином сказал ей муж. – Что, если ты определишь Светочку в свой детский дом. Ты там директор. Света будет под наблюдением, и сыта, и одета, и обута. Подрастет, будем брать к себе на выходные. Закончит школу будет жить с нами.– А вдруг мне придется уйти с работы, уволят, не дай Бог, или переведут на другую работу, в другое место?– Если бы, да кабы в лесу выросли б грибы. Время покажет. А сейчас мое предложение кажется мне оптимальным.На следующий день Анастасия оформила девочку в свой детский дом. А через месяц приехали американцы.

Решение отдать Светочку в американскую семью далось Александре нелегко. Она помнила обещание, данное Анастасии. Александра, наблюдая за Мелиндой и Алексом, чувствовала, что девочке у них будет хорошо, они будут любить ее как свою дочь. И она отдала распоряжение готовить документы на передачу Светочки американской чете. «Думаю, я поступаю правильно. У нее будут любящие родители и обеспеченная жизнь. Мы Светочку тоже любим. Но смогу ли я одна потянуть всех?» – рассуждала женщина. – «Володя совсем еще маленький, пять лет ему. Девочки тоже далеко от него не ушли. Валера работать не может, а пенсия по инвалидности не покрывает даже лекарства, что ему необходимы. Насте я обещала семью для Светочки, она у нее будет. Пусть не моя, но любящая ее. Я в этом уверена. А я буду поддерживать отношения с Алексом и Мелиндой, буду знать о Светочке все. Ее я не брошу. В любой момент, если нужно будет, помогу». Так, рассуждая сама с собой, Александра подписала все необходимые документы для передачи Светочки в семью Томи.

Наступил день, когда Мелинда и Алекс приехали забирать Светочку насовсем. Они оформили все необходимые документы и оба светились тем внутренним огнем, который освещает всегда молодых любящих родителей при появлении долгожданного ребенка. В кабинете директора детского дома состоялось прощание. Александра благодарно жала руки обоим супругам, желала им добра и здоровья и собиралась сказать, что будет поддерживать с ними тесный контакт, как Алекс ее вежливо перебил: – Госпожа Александра, спасибо вам большое за понимание, за девочку, уже нашу доченьку. Мы сделаем все, чтобы она росла здоровой и счастливой. Но у нас к вам есть одна просьба, которую вы должны выполнить. Во избежание возможных, скажем, недоразумений в будущем мы просим Вас не звонить нам, не писать нам, вообще, забыть о нас и нашей дочке. Она не должна узнать, что она наша приемная дочь.Поблагодарив еще раз Александру американская чета вместе с девочкой, бережно прижимаемой к груди Мелиндой, покинули детский дом.Александра смотрела им в след не до конца понимая, что они сказали. Она тяжело опустилась в кресло, еще раз перебирая в памяти последние слова Алекса. А когда до нее дошел полный смысл сказанного, женщина горько заплакала:– Что я наделала, что я наделала? Как я буду смотреть в глаза детям? Я предала память Анастасии…Ее голова упала на стол, плечи затряслись, почва стала уходить из-под ног…

 

Глава 12

– Мама, я ухожу, буду часа через три. У меня встреча. – Владимир поцеловал Александру и выбежал из квартиры.

Он торопился. Надежда не любила, когда кто-то опаздывал на заранее оговоренное мероприятие. Она всегда планировала свой день по минутам. Владимиру она отвела время с двух до четырех часов. Они договорились встретиться в кофейне с названием «Кофейная гамма» на Невском проспекте. Это была любимая кофейня Нади. Она часто сюда приходила не только попить чудесный кофе с кардамоном, приготовляемый на горячем песке, и поесть любимый десерт Ontrome Малина, который готовят только в этой кофейне и может быть на Канале Грибоедова. Здесь она работала. Надя любила сидеть за небольшим столиком на два человека, что стоял в углу около стенки, называемой Jazz. Она приходила часа в три, открывала свой компьютер, делала заказ и начинала обрабатывать выуженный материал. Запах хорошего кофе возбуждал ее мозг. Именно здесь рождались самые интересные и востребованные статьи. Надя обычно работала часов до восьми-девяти вечера. Потом закрывала свой компьютер, заказывала вновь любимый кофе и начинала наблюдать за публикой, которая к этому часу собиралась в большом количестве в кофейне. В девять часов начинал играть джазовый ансамбль. Послушать его приезжали со всего Петербурга. Надежда слушала джаз и мечтала.

Ей было уже тридцать лет. Как профессионал девушка состоялась. Ее статьи были нарасхват, популярные издания считали большой удачей, если Надежда публиковалась у них… Надежда была на «вольных хлебах». Она сама любила выбирать тему статей. У нее было чутьё на «жаренный» материал. Коллеги по перу удивлялись тому, как Надя юрко, без суеты и нервозности умела найти нужных людей, раскрутить их на разговор и скроить статью, которую у нее буквально вырывали сразу несколько журналов. Однако популярность как журналистки не могла компенсировать ее одиночество как женщины. Нельзя сказать, что Надежда не пользовалась успехом у мужчин. Яркая внешность, острый ум, умение вести разговор и слушать привлекали мужчин. Были и такие, которые после непродолжительного романа предлагали ей замужество. Но инициатором всех расставаний всегда была Надя. Она искала «своего» мужчину, с которым мечтала слиться в одно целое. Перед ее глазами был прекрасный пример родителей. Увидев друг друга на остановке автобуса, они влюбились с первого взгляда и пронесли свою любовь всю жизнь. Надежда помнила, как мама с папой всегда вставали вместе, бежали в ванную комнату и умывались тоже вместе, вместе же готовили завтрак и вместе убегали на работу. Им достаточно было посмотреть друг на друга, чтобы понять, что хочет каждый из них. Родители часто смеялись над этим и говорили, что скоро разучатся разговаривать друг с другом. Надежда не помнила ни одной ссоры между родителями. В их глазах всегда светилась любовь и нежность.

К тридцати годам у Надежды было три длительных романа. Понятие длительности в ее случае относительное. Каждый из них продолжался чуть более полутора лет. Девушка вначале увлекалась кавалером, ей нравилось подчинять его своей воле, заставлять выполнять все ее прихоти, начиная с подарков и кончая постелью. Потом начиналась для нее рутина отношений, которые быстро надоедали, и Надежда жестко рвала связь без каких-либо объяснений. Бывший возлюбленный еще долго ходил около нее, надеясь, что сердце девушки растает и повернется к нему вновь. Этого никто еще не дождался.

– Я, наверное, не создана для любви – говорила она своей подруге Алене. – Быстро загораюсь и быстро остываю. Знаешь, Алена, устала я от одиночества. Хочется полюбить. Мечтаю о любви, подобной любви моих родителей. Когда папа погиб, мама хотела руки на себя наложить. Ведь они не расставались практически никогда. Ну, может быть, только на время моего рождения. И то папа не отходил от маминой палаты. Одарил весь медперсонал, только бы его не выгоняли из роддома. Представляешь, главврач, женщина за шестьдесят, распорядилась выдать ему медицинский халат, фонендоскоп, и еще какую-то медицинскую атрибутику, чтобы папа походил на практикующего врача, а не на посетителя. Главврач сказала тогда папе, что идет на должностное преступление потому, что первый раз видит такую глубокую связь между супругами. А мне, видимо, не суждено испытать любовь.

– Надюха, не отчаивайся. Будет и на твоей улице праздник. Встретишь ты свою любовь обязательно. Жизнь ведь штука справедливая. Она и карает, и вознаграждает. Только вот, когда это происходит, человек сам не ведает. Одним, как твоим родителям, везет, жизнь дарит им любовь в начале взрослой жизни. Другим везет меньше, потому что любовь приходит к ним уже после испытания влюбленностями, лет в тридцать-сорок. А третьи получают дар любви к концу жизни, и это, зачастую, продлевает им жизненный путь на нашей грешной земле. Любовь – это счастье, которое надо заслужить. Поэтому каждый получает этот дар по своим заслугам.

– Ну, спасибо, подруга. Успокоила.

Когда Надежда увидела первый раз Владимира, она почувствовала, как ее сердце забилось с ускорением. У нее даже дыхание на доли секунды остановилось. Такое чувство было ново для нее. Девушка подумала:

«Все, я «погибоша аки обри» (окончательно погибла, старославянский).»

Но виду не подала. Надежда с трепетным желанием взялась помочь Владимиру в его поисках информации о семье Ухтомских. Она понимала, что общее дело может сыграть ей на пользу, повернуть юношу в ее сторону. Смущала только разница в возрасте в пять лет.

«Но ведь это не двадцать пять лет» – думала Надежда – «А потом, я выгляжу гораздо моложе своих лет и вполне могу сойти за двадцатипятилетнюю.»

Надежда сидела в кофейне и уже минут семь ждала Владимира. Юноша буквально влетел в дверь и подходил к столику стремительным шагом со словами извинения. Надежда засмеялась и пригласила Владимира присесть за столик. – Не извиняйтесь, юноша. Все в порядке. вы опоздали в пределах разрешенных академических минут.– Надя, а почему вдруг на вы, мы же были уже на ты.– Да? Кокетничаю с вами. Ну ладно, на ты, так на ты. Я принесла тебе результаты запроса в Геральдическую комиссию.– И что?– Ничего. Никто не подавал документы на князя или княгиню Ухтомские. Здесь, по всей вероятности, пусто. Направление выбрано не то. Что собираешься делать дальше, Володя?– Не знаю,… искать и изучать документы. Ты мне будешь дальше помогать? – Владимир посмотрел прямо в глаза Надежде.Девушка на минуту замешкалась, ответила:– Конечно. А что мне остается делать? Не бросать же тебя одного.Владимир благодарно посмотрел на Надю, сделал глоток кофе из маленькой чашки, вновь посмотрел на девушку:– У тебя есть, что мне сказать, Надя? Взгляд у тебя какой-то загадочный. Или мне показалось?– Нет, не показалось. Мне, действительно есть, что тебе сказать. Я вчера заново перетрясла все вещи, что остались от Анастасии. Шкатулка у нее оказалась очень интересной, с секретом. Представляешь, я ее нечаянно уронила и в результате немножко повредила. Дно шкатулки раскололось, оно оказалось двойным. Смотри, что я там обнаружила.Девушка передала Владимиру два листка пожелтевшей бумаги.Это были два письма, написанные некрасивым мужским почерком, адресованные Полине Ухтомской. Внизу писем стояла неразборчивая подпись, а рядом с ней другим, женским почерком, были написаны фамилия и имя «Степан Угловатый»– Вот она, зацепочка. – воскликнул Владимир. – Надо искать этого Степана.– А содержание писем тебя не удивили? – спросила юношу Надежда.– Да нет. Не особенно.– Какие вы, мужчины, все-таки, невнимательные. Давай рассмотрим ситуацию, отраженную в письмах, по методу step by step. Какой-то мужчина, скорее всего не шибко грамотный, судя по ошибкам в письмах, угрожает жене князя в первом письме. В другом он же умоляет ее отдать ему его дочь. Что нам известно. Первое, Полина – жена Алексея Ухтомского. Это мы знаем из тех документов, что я давала тебе раньше. Кстати, Володя, ты мне так и не сказал, когда погибла Полина.– А в документах, что я просмотрел, этого нет. Вообще, кроме того, что она вышла замуж за князя Алексея, никакой информации о ней нет.– Хорошо. Пойдем дальше. Второе, в письмах к Полине обращается некто Степан Угловатый. Сначала он требует, а потом умаляет ее отдать ему его дочь. Здесь возникают вопросы. Кто мать? На каком основании этот мужик требует отдать ему дочь? Если бы Полина была матерью этой девочки, то вряд ли бы Степан имел права на это требование. Третье, ты обратил внимание, что эти письма датированы июлем 1941 года. Опять вопросы. Возраст ребенка и зачем Угловатому понадобился ребенок, когда в стране уже шла война. Одним словом, в этих письмах больше вопросов, чем ответов. Ты прав. Надо искать Угловатого Степана, а также Полину Ухтомскую.– Надя, завтра приезжают две девушки из Америки, Джейн и Дарья. Они являются потомками князей Ухтомских. Джейн неплохо говорит по-русски, а Дарья стала изучать его только сейчас. У меня к тебе просьба. Можно девушки остановятся у тебя? Ты же знаешь мою маму, у нее при слове Америка повышается давление и начинается аритмия.– Конечно же Володя. Вези девушек ко мне. А хочешь, вместе поедем их встречать.?– Спасибо, Надя. Ты настоящий друг. Самолет прибывает в одиннадцать утра. Я за тобой заеду в половине десятого. Договорились?На этом их деловое свидание закончилось. Попрощавшись, Владимир ушел. А Надежда осталась в кофейне под предлогом послушать джазовую музыку.Девушка перебирала в памяти последние слова Владимира. Она вспомнила, как изменился голос юноши, когда произносил имя второй девушки, Дарья. Он стал мягким, нежным и мечтательным.«Видимо, эта Дарья и есть та девушка, в которую влюблен Володя» – подумала Надежда. – «Ну, что ж. Завтра посмотрю на нее. Оценю, насколько сильная у меня соперница.»Надежда заплатила по счету и вышла из кофейни. По дороге домой девушка решала, что одеть завтра, как вести себя при встрече американок.

Самолет прибыл вовремя. Девушки выходили в зал ожидания растерянные и взволнованные. Увидев встречающего его Владимира, они обрадовались. Дарья кинулась к нему, обняла, долго смотрела в глаза, но не поцеловала. «Интересные у них отношения. Видимо, только начинают складываться. Еще не зашли далеко» – решила Надежда, наблюдая за Дарьей и Владимиром. – «Тогда для меня еще не все потеряно. А девушка красивая и чистая. Постой-постой. Кого она мне напоминает?»Рассуждения Надежды были прерваны Владимиром, представлявшим ее американкам. Обменявшись любезностями все пошли к машине.Домой к Надежде приехали к часу дня. Надя оказалась на высоте. Стол в гостиной был накрыт к обеду заранее. Оставалось только поставить горячее, баранину, томившуюся в керамической термокастрюле. Дарья постоянно ловила на себе взгляды Нади. Ей это было не совсем приятно. В конце концов, Дарья не вытерпела и спросила Надежду в лоб:– Почему вы все время на меня смотрите? Мне не комфортно.– Простите, ради Бога, Дарья. Но я все думаю, на кого вы похожи? Да, вспомнила. Погодите, я вернусь через минуту.Надежда вышла из-за стола и скрылась в соседней комнате. Минут через пять она вернулась, держа в руках альбом с фотографиями. «Дарья, посмотрите на эту фотографию. Вы очень похожи на эту женщину, только гораздо моложе ее. Ей на фотографии лет тридцать.Дарья взяла в руки фотографию и внимательно стала разглядывать. На нее смотрела женщина бальзаковского возраста, одетая в черный сарафан и белую блузку.– Кто это? – с трепетом в голосе спросила Дарья.

 

Глава 13

Волна репрессий 1930–1934 годов не затронула семьи братьев Ухтомских. Наступил март 1939 года. Почерневший мокрый снег еще лежал на улицах Ленинграда. По ночам было холодно. Днем солнце не могло пробиться сквозь плотные облака, нависшие над землей. Леониду не спалось. В последнее время его мучили головные боли. Он стоял у окна спальни и смотрел в окно. Было около пяти часов утра. Город спал. По улице пробежала облезлая собака. Она остановилась около мусорных ящиков. Звук подъезжающей машины заставил ее отбежать от желанного места, где собака надеялась утолить свой голод. Машина остановилась около дома Леонида. Из нее выскочили три человека. Смутная догадка пронзила мозг. Леонид отпрянул от окна, и тут же раздался долгий звонок в дверь.

– Леня, кто это?! – испуганно спросила Ольга, которую разбудил звонок.

– Не знаю, Олюшка. Но кто-то очень уж упорный. Пойду посмотрю.

– Леня, я боюсь. Не открывай.

Звонок прекратился и тут же в дверь стали стучать ногами.

– Надо открыть, а то дверь сломают.

– Почему так долго не открывали? Прятали улики? Обыскать квартиру.

Говоривший был невысокого роста средних лет мужчина в кожанке и яловых сапогах, на которых видна была грязь. Он ворвался в квартиру Ухтомских в сопровождении двух милиционеров.

– Ухтомский Леонид Николаевич? Вы подозреваетесь в организации заговора против товарища Сталина.

Милиционеры бесцеремонно открывали шкафы, сметали все с полок, с вешалок, выбрасывали из ящиков, не обращая внимания на хозяев квартиры. Подошли к книжным полкам и с каким-то остервенением стали трясти книги одну за одной и бросать их на пол. Потом также бесцеремонно прошли в спальню, содрали с кровати белье, залезли под кровать, перевернули комод.

– Что вы делаете? Что вы ищете? – гневным голосом крикнула Ольга.

– Гражданочка, не беспокойтесь. Найдем – скажем и покажем.

– Мама, что случилось? – из своей комнаты вышла Лидочка. – Кто это? Что им надо? – испуганно спросила она.

Ольга подошла к дочери, обняла ее за плечи.

– Не беспокойся, родная. Это, наверное, какое-то недоразумение.

Милиционеры стали обыскивать комнату Лиды. На пол полетели девичьи платья, белье, игрушки, которые Лида хранила с детства. Ничего не найдя, один из милиционеров выходя из комнаты девушки, наступил на плюшевого медвежонка, который жалобно пискнул.

– Черт побери. Что это? – испуганно произнес милиционер.

Когда понял откуда звук, грубо носком грязного сапога пнул медвежонка в угол.

– Ничего не нашли. – отрапортовал другой милиционер мужчине в кожанке.

– Ухтомский, вы арестованы. Поедете с нами – отрезал главный из троих, грубо толкнув Леонида к двери.

– Леня! Папа! – закричали жена и дочь одновременно.

Но Дверь за Ухтомским и незваными гостями захлопнулась.

– Вот мы и снова встретились, князь. За столом в кабинете, куда втолкнули Леонида, сидел Угловатый, который был оперуполномоченным по делу покушения на товарища Сталина. В узких, заплывших глазках вспыхнул огонек ненависти. Толстыми пальцами он взял карандаш, достал листок чистой бумаги и долгим тяжелым, ненавидящим взглядом уставился на Леонида.– Вы знакомы с Герасимовским?– Да. Я знаю Андрея Герасимовского.– Очень хорошо – буркнул себе под нос Угловатый, записывая ответ. – В каких отношениях вы были с ним?– Мы дружили в молодости. Сейчас мы просто знакомые.– Прекрасно. – опять буркнул Угловатый записывая ответ.– А теперь, князь, расскажите, как вы вместе с Герасимовским готовили покушение на товарища Сталина. – визгливым голосом крикнул Угловатый.Леонид непонимающе посмотрел на оперуполномоченного.– Что уставился, гнида. Знаю я вас, князей да графьев. Так и мыслите, как нашу власть уничтожить!.Лицо и шея Угловатого сначала покраснели, потом стали багровыми, глаза налились кровью, руки стали дрожать. Он вскочил, замахнулся на Леонида и ударил его наотмашь. Леонид упал со стула, голова трещала от боли, во рту он ощутил солоноватый привкус крови, один верхний зуб был выбит. В глазах помутнело. Он попытался встать, но резкая боль в паху от удара ногой в грязном сапоге Угловатого заставила Леонида скорчиться на полу.– Что ты делаешь? – услышал Ухтомский чей-то гневный голос.Он поднял голову и увидел вошедшего в кабинет человека с интеллигентным лицом. Человек подошел к Угловатому и сквозь зубы сказал:– Прекрати самоуправство, Степан. Держи себя в руках. Ты не на улице.Потом повернулся к Леониду, помог ему встать, извинился и представился.– Меня зовут Николай Иванович Розов. Леонид Николаевич, расскажите нам о деятельности антисоветской организации, в которой вы состоите.– Я вас не понимаю – с трудом шевеля губами ответил Леонид.– Ну как же? Вы ведь хорошо знаете Герасимовского, не правда ли?– Я уже сказал, что мы просто знакомые сейчас. Да, в прошлой жизни, до революции мы были дружны. Но сейчас мы не поддерживаем тесных контактов.– Очень хорошо. Тесных контактов не поддерживаете. А какие поддерживаете?– Я не видел Герасимовского уже несколько лет.– Вы говорите неправду. Герасимовский утверждает, что вы вместе с ним создали организацию, целью которой является ликвидация товарища Сталина.Леонид смотрел на Розова и не мог поверить в происходящее.– Я ничего не понимаю. О какой организации вы говорите?– Зря, Леонид Николаевич, вы не хотите сказать нам правду. Ох зря.– Степан, распорядись привести Герасимовского – приказал Розов Угловатому. Когда тот вышел, Розов повернулся к Леониду. Взгляд его был холодным и жестким.– Что, Леонид Николаевич, подождем вашего друга. А там посмотрим, как вы заговорите.Минут через десять в кабинет вошел сначала Угловатый, за ним со связанными руками ввели Герасимовского. Леонид не узнал друга. Лицо Андрея опухло от ударов, под глазами были кровоподтеки, правая бровь рассечена и из нее сочилась кровь, левый глаз заплыл. Герасимовский с трудом передвигал ноги. Угловатый толкнул его, прикрикнув:– Живей, вражина. А то, хош, помогу, враз у меня побежишь.– Степан, прекрати кричать и оставь нас. Мы поговорим втроем – приказал Розов.– Андрей Михайлович, на допросе вы показали, что были руководителем организации, ставившей своей целью уничтожение товарища Сталина. Это так? – вкрадчивым голосом обратился Розов к Герасимовскому.Леонид с удивлением смотрел на Андрея.– Да. Услышал он слабый дрожащий голос Герасимовского.Андрей виновато посмотрел на Леонида. Его губы что-то беззвучно шептали, в глазах стоял ужас, страх и безысходность. Леониду стало жаль Андрея. Всегда такой высокомерный, гордый и независимый Герасимовский выглядел сейчас, затравленным зверьком, который чувствует приближение конца. Его воля была полностью подавлена, в глазах за ужасом и страхом проступало выражение тупого безразличия.– На допросе вы показали, что в вашу организацию входил гражданин Ухтомский Леонид Николаевич. Это так?– Да – тихо подтвердил Андрей.– Андрей, Андрей, что ты говоришь? Какая организация? – крикнул Леонид, потянувшись к Герасимовскому, пытаясь как-то встряхнуть его.– Сидеть! – прикрикнул на Ухтомского Розов.Андрей затравлено посмотрел на Леонида и хрипло-сиплым голосом обратился к своему бывшему другу:– Леня, соглашайся со всем… Так лучше…. Ты все равно подтвердишь все обвинения, но прежде тебя уничтожат как меня. Это больно… Это страшно… унизительно-противно… На мне нет живого места, они…– Молчать! – раздался окрик Розова. – конвойный, увести этого – указал Розов на Герасимовского.Когда Герасимовского выволокли из кабинета, Розов обратился к Ухтомскому:– Ну что, Леонид Николаевич, будем разговаривать?– О чем? – спокойно спросил Леонид.После шока, испытанного им при появлении Герасимовского и его слов, Ухтомским вдруг овладела внутренняя правота и сила. Он знал, что ни в чем не виноват. Он честно жил при царизме, не изменил своим принципам и после революции. Леонид был патриотом России. Интересы своей страны он всегда ставил выше своих личных интересов. Никто не мог упрекнуть его в предательстве Родины.– Значит не хотите говорить. – в голосе Розова слышалась угроза.Он подошел к двери и позвал Угловатого. Тот развязным шагом вошел в кабинет и встал напротив Ухтомского.– Продолжай, Степан, допрос. Только не переборщи. Результаты допроса доложишь.– Не беспокойтесь, Николай Иванович. Все будет сделано тип-топ. – мягко-заискивающим голосом ответил Угловатый.– Ну, князь, приступим к допросу?На лице Угловатого появилась злобная ухмылка. Обращение Угловатого к Леониду не по имени, не по фамилии, а по титулу удивило Ухтомского. Но, когда он увидел с какой ненавистью и презрением смотрит на него оперуполномоченный, Леонид понял. Угловатый подчеркивает превосходство бывшего мужика над ним, князем. Теперь он – хозяин жизни, был ничем, а стал всем.– Вопрос первый. Какие функции ты, гадина, выполнял в своей организации?– Я не понимаю, о какой организации вы говорите. – Леонид смотрел оперуполномоченному прямо в глаза.Угловатый поморщился, скривил лицо в недоброй улыбке и хриплым голосом зловеще, подходя к Ухтомскому, произнес:– Ничего. Сейчас все расскажешь.Леонид очнулся, лежа на холодном цементном полу. Он с трудом поднял тяжелые веки. Все тело его ныло.– Очухался, сердешный – услышал Ухтомский чей-то мягко – добрый голос. – Эк тебя отделали. Живого места нет.Говоривший был седовласым мужиком с хитрыми глазами.– Чем же ты провинился? На лихого человека ты вроде не похож.Старик помог Леониду встать и пройти к койке, согнав с нее молодого парня с давно немытыми волосами и пахнущего грязным телом.– Понимаю, милок. Небось по 58 идешь?– Что такое 58 – слабым голосом спросил Леонид.– Во, дает! Что за странного фраера к нам подселили? – вступил в разговор давно небритый мужчина с рябым лицом и выбитыми двумя передними зубами.– Цыц, тебя не просили коменты делать. – оборвал его седовласый мужик. – На уголовника ты, милок, не похож. Значит по политическому делу идешь. А это и есть 58 статья. Сейчас многих таких здесь.Леонид оглядел темную камеру, в которой оказался. Два ряда двухъярусных кроватей занимали большую часть площади камеры. В углу слева от двери располагалась грязная параша. Слабый свет в камеру проникал сквозь высокое зарешеченное окно. Кроме старика, рябого мужика и грязного парня на койках сидели еще четыре человека. Они не без интереса смотрели на Леонида. Один из них, мужчина средних лет в потертых шерстяных черных брюках и косоворотке, гнусавым голосом спросил:– Что, интеллигенция, попалась? Завтра исчезнешь, как все твои. Мы уже пятерых проводили в никуда.– Зачем пугаешь, Кривой?» – спросил его старик. – Видишь, человек в себя еще не может придти.– Да не человек он уже. Превратят в кусок живого отбитого мяса и в расход. – вставил другой с бритой наголо головой и нахальными глазами заключенный сорока лет.Старик грозно посмотрел на него и прикрикнул:– Хватит болтать что не попадя.И обращаясь к Леониду, сказал:– Расскажи, милок, за что ты тут?– Не знаю. Ничего не знаю – тихо произнес Ухтомский.– Ну, может с кем говорил непотребное властям? Кто-то подслушал, донес.? Леонид внимательно посмотрел на старика. Тот участливо смотрел на нового заключенного.– Ну ладно, не хочешь говорить, не неволю. Отдыхай покудова.Леонид положил тяжелую голову на грязный матрац и забылся неспокойным сном. – Вставай, милок, хватит отдыхать. Вопросы к тебе есть. – тормошил его старик. Ухтомский приоткрыл глаза. В камере было темно. Значит уже глубокий вечер или ночь. Кроме старика все спали.– Я завтра выйду отсюда. Что передать на волю? С кем связаться? – зашептал в ухо мягким голосом старик.Леонид недоверчиво посмотрел на него и спросил:– А ты сам, что здесь делаешь?– Мне полегче твоего. Попался глупо. У бабы одной стянул кошелек, да парнишка один увидел. Завопил, что мочи. А в это время красноперые мимо проходили и заволокли меня. Пока ты спал, меня на допрос вызывали. Да, так как я кошелек – то выбросил, улики нет и дела нет. Так что понаддавали мне легонько, сильно побоялись. Старик все-таки. И в зашей выгоняют отсюда. Если есть кому что сообщить, скажи. Я сделаю.– Не пойму я вас. Какой вам резон мне помогать?– Меня все Пахомычем кличут. И ты клич. Ты ведь князь Ухтомский. Верно?Леонид удивленно посмотрел на старика.– У тебя сестра была, Елизавета Николаевна. Добрейшей души человек была княгиня. Я у них, то есть у князя Выхулева служил на конюшне. Угловатый у князя тоже служил в управляющих. И лютовал же он. А вашу сестру не любил. Справедливая была Елизавета Николаевна. Она его однажды на воровстве поймала, ну и отчитала как следует.– Боже мой, – тихо вскрикнул Леонид – так Елизавета жива? Где она? Что вы знаете о ней?– Эх, милок, неужто не знаешь. Померла Елизавета Николаевна, от родов померла считай двадцать пять лет тому назад. А доченька ее выжила. Князь, отец ейный, воспитывал ее вместе со своей первой дочкой, что от домоуправительницы была. – А про дочку Елизаветы что-нибудь вы слышали?– Когда имение сожгли в восемнадцатом году она вместе с сестрой куда-то делась. Угловатый тогда лютовал, хотел поиздеваться над девочкой, отомстить таким образом княгине, хоть и ушедшей из жизни.– Пахомыч, скажи, а как князь назвал дочку?– А я не сказал? Софьюшкой, как и свою матушку, старую княгиню. А первую дочку его звали Полиною.У Леонида перехватило дыхание.«Полина и Софья. Полина – жена Алексея и Софья, ее сестра. Не может быть! Софья – дочь Лизоньки м моя родная племянница! Она всегда вызывала во мне чувство теплоты и близости.»Леонид не мог справиться с обуревавшими его мыслями. Голову пронзила острая боль, в глазах потемнело, он потерял сознание.– Эй, конвойный, слышь, вызывай врача. Тут человеку плохо, без сознания лежит. – закричал Пахомыч, стуча в дверь.– Ну что расшумелся, Пахомыч. Спать не даешь – недовольно гнусавя сонным голосом произнес Кривой – Помрет, туда ему, вражине, и дорога. Не помрет, ему же будет хуже.– Цыц, Кривой. Человеком надо оставаться всегда. А он не вражина совсем, нормальный человек, только что интеллигент и из бывших.В дверях заскрежетал замок и тюремный врач вошел в камеру. Увидев Леонида, он замер на несколько секунд, затем поохал и без слов стал осматривать заключенного.– Сердце, может не протянуть до утра. Конвойный, носилки и в изолятор его.К утру сердце Леонида остановилось.

– Ушел от возмездия, сволочь! Ушел! Что делать будем, Степан? – орал в кабинете Розов. – Разнарядку не выполняем. Нас за это по головке не погладят! – Николай Иванович, успокойтесь. Есть у меня мыслишка. Я ведь семью Ухтомских хорошо знаю. Служил у мужа их сестры. Ну вы знаете мое дело – услужливым голосом заговорил Угловатый.– Ну и что? Не тяни, Степа. Какая мыслишка тебя вдруг посетила? – с некоторым сарказмом спросил Розов.– Есть еще один Ухтомский, брат Леонида, Алексей. Его возьмем, интеллигента хренова.– Так чего ты бездействуешь? – обрадовано воскликнул Розов.

 

Глава 14

Поздно вечером в квартире Алексея Ухтомского раздался звонок. Дверь открыла Полина. На пороге стояли Ольга и Лидия. Их лица были заплаканы.

– Леня, Ленечка умер – Ольга прорыдала не успев переступить порог.

– Как умер? От чего? – Полина была ошарашена известием.

Усадив ятровку и ее дочь, она поставила чайник, достала печенье, конфеты, чашки с блюдцами. Накрывая стол, Полина украдкой посматривала на гостей. Ольга осунулась, глаза опухли от непросыхающих слез, взгляд был потерянный. Она постоянно теребила в руках носовой платок, поднося его периодически то к глазам, то к носу. Лидия успокаивала мать. Но и ее глаза были красными от слез и горя… Обе не могли ничего внятно рассказать, их душили рыдания.

– Не плачьте, Ольга, Лидочка, пожалуйста. Я ничего не понимаю – Полина пыталась хоть что-то узнать.

В квартиру позвонили.

– Алеша, наконец-то, у нас Оля с Лидой. Какое горе! – встретила хозяйка квартиры своего мужа с работы.

– Что случилось?!

– Леня умер.

– Как умер? Я с ним два дня назад разговаривал.

– Оля с Лидой что-то говорят про арест, про обыск, но я ничего не смогла понять.

Алексей быстро прошел в кухню. Сноха с племянницей сидели, обнявшись.

– Оля, что случилось? Объясни, пожалуйста, внятно, чтобы мы поняли.

– Теперь все понятно. – глухо сказал Алексей, стискивая свою голову руками – Леня…, бедный брат… А где тело? Его же похоронить надо. – тихим тревожным голосом спросил младший Ухтомский.

– Угловатый, оперуполномоченный, сказал, что тело не отдадут. Ленечку похоронят на общем кладбище каком-то. Я ничего не поняла… – еле выдавила из себя эти фразы Ольга.

– Как ты сказала? Угловатый? Его зовут Степан? – удивленно спросила Полина Ольгу.

– Да. Угловатый Степан. Отчества не называли – слабым голосом ответила ятровка.

– Ты его знаешь, Полина? – удивленно спросил ее муж.

– Да, знаю. Он служил у отца в имении. Очень скользкий человек и жестокий. Ради удовлетворения своих желаний по трупам пойдет. Мы ведь с Софьюшкой от него бежали тогда, в 1918 году.

Полина замолчала. Алексей подошел к жене, обнял и сказал, обращаясь сразу к трем женщинам:

– Завтра пойду в органы, к Угловатому. Потребую отдать тело брата. Леонида надо похоронить достойно. Оля, Лида, вы не беспокойтесь. Хотя, это легко сказать, да сделать трудно. Вы потеряли мужа и отца, я брата. Горе у нас великое. Но слезами ему не поможешь. Вам со мной ходить не надо. У меня с Угловатым мужской разговор будет.

В входной двери стал прокручиваться ключ, она открылась и в квартиру вбежала Софья.

– Привет, вот и я!

Но увидав заплаканные лица Ольги и Лидии и печальные лица сестры и ее мужа, девушка остановилась.

– Что случилось?

После того, что Софья услышала, ей стало страшно.

– Бедный Леонид Николаевич. Кто вершит судьбы людей?! Боже, за что ты позволяешь негодяям распоряжаться жизнями честных и благородных людей? – в порыве негодования воскликнула девушка.

Потом уже тише добавила:

– Правду говорят, что товарищ Сталин – великий химик. Он из любого выдающегося государственного деятеля может сделать дерьмо, а из любого дерьма – выдающегося деятеля.

– Тише, Соня. Не бросайся такими словами – испуганно остановила ее Полина – Тебя за такие слова арестовать могут как врага.

Софья, гордо подняв свою голову, отчетливо произнесла:

– А я не боюсь. Я ничего не делаю во вред своей стране. А вот те, которые Угловатые, уничтожают мой народ.

Алексей с восхищением посмотрел на девушку, но в то же время предпочел ее перебить:

– Соня, такая вольность в словах в наше время наказуема. Я не хочу, чтобы ты проявляла ее в других местах..

– Спасибо, Алеша, за заботу. Речь не обо мне сейчас. Но я учту твои пожелания – говоря это Софья смотрела Алексею прямо в глаза. Она вообще всегда смотрела Алексею в глаза, когда разговаривала с ним.

Софье было уже двадцать шесть лет. Она выбрала профессию, о которой мечтала с детства. Софья стала врачом и работала в районной поликлинике терапевтом. Она обожала работу и отдавала ей всю себя. Пациенты любили Софью, особенно мужская часть их. Многие из них мечтали о ней, приглашали на свидания, писали письма с предложениями. Но сердце Софьи не было тронуто ни одним из претендентов. Ее большие синие глаза, в которых светился ум и решительность, были по большей части грустны. Даже, когда девушка улыбалась или смеялась, глаза не меняли своего грустного выражения. Это многих удивляло и притягивало к ней. Никому и никогда Софья не раскрывала причину своей грусти. Она знала, что однажды полюбив, не сможет изменить своему чувству. А полюбила она мужчину, который не принадлежит и никогда не будет принадлежать ей. Гордость и глубокая внутренняя порядочность не позволяли девушке ни прямо, ни намеком сказать об этом своему избраннику. Она слишком любила его, и слишком любила ее, чтобы огорчать их обоих.

– Алексей, думаю, тебе не надо идти завтра к Угловатому. – тихо сказала Соня – Ты можешь не вернуться. Леонид умер, не подписав ни одного признательного документа. Это значит, что у них там не выполнена разнарядка по врагам народа. – Что?! Что ты говоришь!? – возмутилось было Полина.

– Подожди, Полюшка. Соня, откуда ты знаешь про все эти дела, про разнарядки, про врагов народа? – удивленно спросил ее Алексей. Девушка, посмотрев на него грустными глазами, ответила:

– Об этом знают все. А мне приходится иногда лечить не только болезни тела. Я, если ты помнишь, врач и полдня у меня уходит на обход больных по домам. Насмотрелась я на людскую боль достаточно.

Софья замолчала, а потом продолжила:

– Я каждый день сталкиваюсь с сердечными приступами у матерей и жен так называемых «врагов народа». Выслушиваю их боль потери близкого человека. Утешаю, как могу.

Девушку трясло от негодования.

– Прав был Эпикур, говоря, что душевная боль гораздо хуже телесной. Тело мучается лишь бурями настоящего, а душа – и прошлого, и настоящего, и будущего. Скажите, что будет с нами всеми, с детьми особенно, когда они уже познали душевную боль от потери своих родителей, безвинно загубленных по воле ничтожных завистников. Кто из них вырастет? Я вижу два результата. Либо послушные рабы, затюканные властью, либо тихие, мечтающие об изменениях бунтари.

– Соня, замолчи – прикрикнула на сестру Полина. – За такие слова ты всех нас под расстрел подставишь.

– Софьюшка права. – тихо произнесла Ольга – Леня, Ленечка! Что он сделал плохого? Он остался в России после революции, потому что не мыслил жизнь без своей родины. Он честно работал. Сутками пропадал в своем институте, а потом на строительстве тракторного завода в Челябинске. Леня никогда, слышите, никогда не жаловался на неурядицы, никогда не проявлял неудовольствие своей жизнью. Он всегда считал главным не свое благополучие, а благополучие России. Нет, он не враг страны, не враг народа!

С каждым словом голос Ольги становился все тверже и громче:

– Враги народа те, кто арестовал Ленечку и убил его.

Ольга замолчала. А потом подняла голову, медленно обвела всех сидящих на кухне своим взглядом и жестко произнесла:

– Боюсь, что у нас в стране никогда не будет настоящего мира. У нас нет веры в людей, веры в то, что люди со всеми их пороками исполнены благих намерений. Не верить людям, значит не верить в мир. Боже! Куда мы катимся? Что становится с Россией, с русским народом?

Ольга побледнела, пошатнулась. Ее подхватила дочь.

– Мама, мамочка, что с тобой?

– Ничего Лидочка. Не волнуйся. Я просто устала… Я не знаю, как дальше жить, во что верить… зачем жить.»

Последние слова Ольга произнесла сквозь слезы.

В кухне было тихо. Все молчали. Слышно было, как у соседей по подъезду заплакал ребенок – мальчик лет шести, а мать стала его громко успокаивать:

– Не плачь, Димка. Дядьки нехорошие придут и заберут тебя у меня. Плохо будет и тебе и мне.

Малыш стал всхлипывать, умоляя мать:

– Мам, не отдавай меня дядькам, я тебе помогать буду, плакать не буду.

В соседней квартире установился мир. От услышанного у всех стало на душе еще тяжелей.

– Видишь, Алексей, наш сосед Димка, шести лет от роду, уже знает, кто такие дядьки, что забирает людей. Он уже их боится. Позже, когда мальчик поймет, что эти дядьки есть советская власть, он станет боятся уже саму власть и станет послушным ее рабом. – уверенно произнесла Софья.

– Я недавно прочитала у Бердяева, что революционеры поклоняются будущему, но живут прошлым. – раздался глухой голос Лиды.

Лида, была моложе Софьи, всего на год. Она преподавала в школе русский язык и литературу. Это была высокая, несколько худощавая девушка с небольшими голубыми глазами, высокими скулами и слегка крупноватым носом. Несмотря на свои двадцать пять лет, Лида выглядела не полностью сформировавшейся девицей. Ее страстью были книги, чтением которых она занималась все свободное время. Родители были довольны дочерью и не довольны одновременно. Их волновало то, что Лида не имела поклонников. Ей никто не звонил из молодых людей, никто не провожал домой с работы, никто не писал писем. На все вопросы родителей Лида отшучивалась фразой «Ничего, моя вторая половинка сама меня найдет, когда надо будет. Еще не время.»

– Бердяев совершенно тонко подметил суть людей, называющих себя революционерами, не правда ли? – продолжила Лида. – Они поставили своей целью построить общество всеобщего равенства, постоянно говорят об этом, но в то же время не могут расстаться со своим рабским прошлым. Оно подпитывает их страх перед будущим. И рабская суть их не позволяет им творить благие дела. Она толкает на преступления, на уничтожение тех, кто не является рабом, кто не похож на них.

Ухтомские еще долго сидели на кухне. Был выпит не один чайник чая, съедены все запасы печенья и конфет, которые всегда имелись у Полины, слывшей известной сладкоежкой. Воспоминания о прошлой жизни и переживания, связанные с жизнью теперешней были проговорены, обсуждены и подытожены. Ольга с Лидочкой ушли около двенадцати часов ночи. Они немного успокоились, но страдание от потери мужа и отца не были стерты с их лиц. Да и вряд ли жена и дочь быстро привыкнут, что уже никогда не увидят Леонида. Договорились, что по утру Алексей пойдет в органы и потребует вернуть ему тело брата. А женщины будут ждать его в квартире Леонида.

– Утро вечера мудреней. Пойдемте спать, мои дорогие – Алексей обнял Полину, пожелал спокойной ночи Софье, и квартира впала в сон.

Софья в своей комнате лежала на диване с открытыми глазами, сон не шел. Ее взгляд остановился на небольшом пятнышке, что чернел на белом потолке. Не мигая, Соня смотрела на это пятнышко, которое то увеличивалось, то уменьшалось и уплывало куда-то, то вдруг появлялось вновь, расплывчатое, нечеткое Ей казалось, что она видит чье-то лицо, искаженное дьявольской улыбкой, лицо некрасивое, грубое, похотливое. Софья от неприятного чувства закрыла глаза и постепенно впала в забытье. Пронзительный звук дверного звонка разбудил девушку. Она посмотрела на часы. Было почти шесть часов утра. Звонок длинный, нетерпеливый раздался вновь. Софья соскочила с дивана, наспех накинула халат и выбежала из своей комнаты. В коридоре она столкнулась с Алексеем, который в трусах и майке торопился к входной двери. Оба, посмотрев друг на друга, засмущались. Новый звонок и стук грубыми ботинками в дверь вывел их из состояния смущения и заставил ускориться в сторону двери. – Соня, иди в свою комнату. Негоже девушке в таком виде появляться перед незнакомыми людьми. – жестко бросил слова Алексей свояченице.Она послушалась своего зятя и прошла в комнату.Алексей поспешил открыть входную дверь. На пороге квартиры стоял мужчина с обрюзгшим телом и неприятным грубым лицом в окружении двух милиционеров.– Гражданин Ухтомский Алексей Николаевич? – спросил мужчина резким голосом, входя в квартиру.– Да. Это я. – спокойно ответил Алексей – Чем обязан?– Обязан? Обязан пройти с нами. Мы тебя арестовываем. – с усмешкой и наглым выражением лица нарочито громко произнес мужчина.– На каком основании меня арестовывают? Пожалуйста, предъявите ваши документы – по-прежнему спокойно попросил Ухтомский.Мужчина кивнул милиционерам и те заломили Алексею руки.– Документ предъявить? Сейчас покажу.Мужчина с нескрываемой злостью с размаху ударил Алексея в живот. От неожиданности и боли тот согнулся и присел на пол.– Такая поза мне больше нравиться, князек. – грубо сказал мужчина и ткнул в лицо Ухтомскому свой мандат.В это время из комнат вышли Софья и Полина.– Алеша, что с тобой? – взволнованно крикнула Полина.Софья стояла в дверях своей комнаты и немигающим презрительным взглядом смотрела на мужчину. Она узнала его. Это был Угловатый. Он выглядел еще более омерзительным и наглым.– Принеси ему одеться. Быстро! – крикнул тот Полине. – А сами, дамочки, пройдите в комнаты. А то и вас заарестую.Когда дверь за Алексеем закрылась, Полина и Софья, обнявшись, опустились на пол коридора и тихо заплакали.– Что будет, что будет, Сонечка? – рыдая спрашивала Полина.Софья сидела молча. Она погасила свой плач, только в глазах стояло страдание и боль.– Ничего, все будет хорошо. Я не допущу, чтобы Алексей погиб – с убеждением в голосе сказала девушка.Полина удивленно посмотрела на сестру.– Ты уверена? Ты что-то придумала?– Я узнала его.» – тихо сказала Софья. – «Это Угловатый. Он совсем не изменился, только стал еще более противным. И я знаю, что мне делать. Поверь мне.

 

Глава 15

Надежде Дарья понравилась. Даже, когда та с любовью смотрела на Владимира, а юноша отвечал ей взаимной улыбкой, Надя почему-то не испытывала к девушке неприязнь и чувство ревности не возникало. Это было необычно. Надежда точно знала, что влюблена во Владимира. О нем она грезила по ночам, ее сердце начинало бешено биться при его появлении, и каждый раз по ее телу разливалась блаженная нега, когда нечаянно он или специально она касались друг друга. Отсутствие чувства ревности по отношению к Дарье даже несколько пугало Надежду. Она не могла этого понять. А когда девушка чего-то не понимала, она старалась до этого докопаться.

Джейн, напротив, Наде не понравилась. Ее несколько развязные манеры и скрытое пренебрежение сестрой раздражали Надежду. Кроме того, Надя сразу же разглядела в Джейн охотницу. Она сама относила себя к их разряду. Ей нравилось покорять окружающих своим внешним проявлением, начиная от убранства тела и заканчивая выражением мыслей. Надежда инстинктивно чувствовала, что Джейн такая же как и она. Это ей не нравилось… Девушка боялась, что на фоне Джейн она может проиграть. А проигрывать и терять Надежда не любила. Если Дарья вызывала у нее чувство уважения и спокойствия, то Джейн – тревогу и неприязнь. Однако девушки были у нее в гостях, а также рядом был Владимир. Поэтому Надя стала сама приветливость и гостеприимность.

– Владимир, я, действительно, похожа на эту женщину? – мягким голосом спросила Дарья.

Владимир взял из рук Дарьи фотографию, внимательно на нее посмотрел, потом перевел взгляд на девушку, долго всматривался в ее лицо, улыбнулся.

– Так, давай сравнивать. Начнем с глаз. У тебя они голубые, у женщины на фотографии не известно какие, так как фотография черно-белая. Дальше. Нос. Нос, пожалуй, похож. Лоб. Лбы у вас одинаковой формы, высокие и умные.

Дарья засмеялась:

– Владимир, я серьезно, а ты все шутишь.

Джейн, сидящая рядом с Дарьей, выхватила из рук Владимира фотографию, всмотрелась в нее и подытожила:

– Мне кажется, что сходство есть. Нос и лоб реально похожи. Глаза, думаю, разные. С другой стороны, мой лоб тоже похож на лоб женщины с фотографии.

– Мы, люди, все немного похожи, так как созданы по одному образу и подобию – вмешалась в разговор Надежда. – Если бы все человечество жило бы по божьим заветам, то нас нельзя было бы различить. Ведь внешне мы то, что представляем из себя внутри. А так как каждый человек живет в соответствии со своими представлениями о жизни, своими задачами и целями, то нет абсолютно похожих людей. Но ты, Дарья, все же имеешь сходство с женщиной на фотографии. И это сходство я вижу не столько в одинаковости носа или лба, сколько в выражении лица и глаз.

Дарья взяла из рук Джейн фотографию, вновь внимательно посмотрела на нее, подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение, повернулась к сидящим на диване друзьям и произнесла:

– Я хочу все знать про эту женщину. Кто она?

– В таком случае приглашаю всех к себе. Моя мама была дружна с Анастасией. Она должна нам рассказать о ней. – улыбаясь сказал Владимир. – Предлагаю сегодня отдохнуть с дороги. Все-таки разница во времени слишком большая. А завтра я заеду за вами часов в двенадцать. Пообедаем у нас и поговорим. Владимир смотрел на Дарью в ожидании одобрения своего предложения. Дарья как будто ничего не слышала. Она неотрывно продолжала смотреть на фотографию. Вдруг по щекам девушки потекли слезы.

– Дарья, что случилось? – заволновался Володя.

– Не знаю. – тихо сказала Дарья – Не могу понять…, чем больше смотрю на фотографию, тем ближе эта женщина становится мне, как будто меня с ней что-то связывает.

– Скажешь тоже. – вмешалась в разговор Джейн. – Не может ничего связывать. Ты родилась и выросла в Штатах, ты – американка, а она русская. Посмотри, у нее тоска и страх в глазах застыли.

– Ты не права, Джейн. – Надежде не понравилось это замечание. В нем сквозило мнимое превосходство над Анастасией.

– Я не вижу страха. Тоску и печаль – да, но не страх. – добавила Дарья.

– Девушки, вы устали. Отдыхайте. – заботливо перебил начинающуюся неприятную дискуссию Владимир.

Он подошел к Дарье, встал так, чтобы его лицо было скрыто от глаз посторонних, и одними губами прошептал:

– Я люблю тебя… Я очень скучаю по тебе…

Лицо Дарьи стало пунцовым, она не ожидала такого проявления чувств от Владимира в присутствии других людей. Тем не менее, девушка улыбнулась, еле заметно кивнула головой, ее левая рука потянулась к юноше, который тут же воспользовался моментом и прижал руку к сердцу. Дарья резко отдернула руку, машинально поправила волосы и повернулась к сестре и Наде. Она заметила, как Надежда пристально наблюдала за ними, и ей стало неудобно.

– Спасибо, Владимир, за внимание. Нам, действительно, надо отдохнуть. Голова становится тяжелой. – стараясь быть спокойной произнесла Дарья.

– Согласна, сестра. Нам надо поспать. У меня глаза слипаются. – вставила свое желание Джейн. – Надя, покажите, где мы можем опустить свои бренные намаявшиеся косточки – продолжила она.

Девушки проспали до глубокого вечера. Было около десяти часов, когда Дарья открыла глаза. Она встала с кровати, подошла к окну. Город сиял неоновым светом. Машины проносились по улицам, пешеходы торопились кто куда… Дарье нравилось смотреть на спешащих людей. Она пыталась угадать, кто куда шел. Вон та женщина, средних лет с большим баулом в руках, спешила домой, где ее ждали детишки и муж. А вот эта молодая пара, крепко держащаяся за руки, бежала, наверняка, на дискотеку. В руках девушки был сверток с туфельками. Взгляд Дарьи приковался к пожилой паре. Женщина была хороша собой, ухоженная. Она была одета в легкую норковую шубку, голова с копной каштановых волос, причудливо уложенных, была свободна от головного убора, а ноги были обуты в изящные туфли на высоком каблуке. Ее под руку поддерживал мужчина, одетый в черное кашемировое пальто с красным кашне, из-под пальто виднелся черный из тонкой шерсти костюм, ноги были обуты в черные модельные туфли. Мужчина и женщина аккуратно ступали по слегка заснеженному тротуару, боясь поскользнуться и упасть. Путь их был не долог. Их ждала большая серебристая машина, в которую села сначала женщина, а мужчина помог в этом. Затем он сел рядом с ней сам. Машина тронулась и быстро укатила.

«Куда они поехали в таком виде?» – подумала Дарья.

– Дарья, ты что уставилась в окно? – услышала девушка слегка заспанный голос сестры.

Дарья повернулась. Джейн потягивалась на диване, пытаясь сбросить груз сна.

– Иди, Джейн, посмотри, какой красивый город. А люди, так интересно за ними наблюдать!

Джейн подошла к окну:

– Вот это да! Здесь, наверняка много баров и ночных клубов. Где Владимир? Вечер пропадает, сидим в квартире, никуда выйти не можем!

– заканючила Джейн. – А где хозяйка наша, Надежда? Тоже пропала куда-то.

Раздался телефонный звонок. Дарья подошла к столику и медленно подняла трубку.

– Дарья, это Владимир. Вы уже отдохнули? Я решил, что вам следует показать вечерний Петербург. Собирайтесь. Мы будем минут через десять – голос юноши был радостно-взволнованным. – «Ждите нас, мы уже летим.

И в трубке раздалось «пи-пи-пи…»

– Звонил Владимир, сказал, что уже едет и не один. – задумчиво произнесла Дарья. – Давай одеваться, а то не успеем.

Ровно через десять минут раздался дверной звонок. Открывать побежала Джейн. На пороге квартиры рядом с Владимиром стоял молодой человек.

– Знакомься, Джейн, это мой друг Костя. Мы вместе учились. Думаю, тебе будет с ним интересно… – заинтригованно произнес Владимир, глядя на обоих.

Джейн и Костя стояли друг против друга и молчали, говорили только их глаза, сначала удивленные, потом пронзительно – внимательные, а затем нежно-задумчивые.

– Эй, друзья, вы что встали как вкопанные? – обратился к ним Владимир.

Первым опомнился Костя. Он протянул Джейн руку и представился:

– Здравствуйте. Я – Костя. Вы очень… очень красивы… – смущенно произнес юноша.

Джейн как подменили, из развязной девушки она вдруг превратилась в благовоспитанную девицу:

– Здравствуйте, Костя. Проходите, пожалуйста. Мое имя Джейн. Извините за плохой русский. Спасибо за комплимент. Мне он приятен. Позвольте мне предложить вам кофе. Я сейчас его приготовлю. – голос Джейн из грубого превратился в мягко – бархатный.

Дарья с Владимиром, готовые к выходу, остановились, в недоумении и удивлении уставились на Джейн. Та их не видела, она неотрывно смотрела на Костю, который тоже не сводил с нее глаз.

– Сестренка, ты, действительно, хочешь приготовить кофе? Тогда готовь и на нас. Я тебе помогу. – с улыбкой сказала Дарья.

Уже на кухне, когда девушки остались одни, Дарья обратилась к Джейн:

– Что с тобой? Ты на себя не похожа. У тебя вдруг появились приятные манеры…. – Ты видела, ты видела, какой он… какой он прекрасный – взволнованным голосом спросила Джейн.

– Костя? Приятный молодой человек… – спокойно ответила Дарья.

– Нет, он не просто приятный, он наиприятнейший, наилучший, наикрасивейший… – Это, что, любовь с первого взгляда? Вот никогда бы не подумала, что она тебя настигнет вот таким образом – смеясь сказала Дарья.

Джейн с улыбкой посмотрела на сестру и ответила:

– Это прекрасно, как же это хорошо…

Кофе был подан в маленьких кофейных чашках, которые Дарья нашла в серванте у Надежды. При этом она извинилась, что чашки слишком маленькие. Владимир засмеялся и пояснил Косте, что в Америке обычно кофе пьют из больших фаянсовых кружек.

– О! Вкусный кофе. Джейн, у тебя золотые руки – сделал очередной комплимент Костя.

Джейн поблагодарила и посмотрела на Дарью, та кивнула головой и отвернулась. Она не стала говорить, что ее сестра не умеет готовить кофе, она вообще не любит ничего делать, что ее любимым занятием является походы по барам и дискотекам. Дарья посмотрела на Джейн, которая в напряжении глядела на нее. Потом она подошла к сестре и тихо шепнула:

– Не бойся, сестренка, не выдам тебя. Завоевывай авторитет.

После того как кофе был выпит, ребята предложили девушкам сходить в ближайший ночной клуб Феникс, где должна была работать Lady Waks. Джейн, большая любительница развлекательных мероприятий вдруг, сославшись на усталость, предложила остаться дома.

– Что с тобой? Ты, случайно, не заболела? – участливо спросил ее Владимир.

– Пойдемте, Джейн. Составьте мне компанию, пожалуйста. – попросил Костя – «Lady Waks не так часто работает в этом клубе. Мы хотим показать вам ее мастерство.

Джейн улыбнулась, ей было приятно, что юноша уговаривает ее пойти с ним.

– А кто такая Lady Waks? – спросила девушка.

– О, эта наша знаменитость. И поверьте мне, ее ждет большое будущее на ниве развития шоу-бизнеса. Она – лучший ди-джей города, а также талантливый промоутер, продюсер и т. п. Ее называют человеком всех профессий в современном шоу-бизнесе. Очень талантливая девушка. Ее надо обязательно вам услышать и увидеть. Уверен, что в Штатах такого вы не видели.

Через час молодые люди уже были в Фениксе. Клуб был забит до отказа. При общей вместительности в две тысячи человек в нем, казалось, находится более трех тысяч. Владимир предложил пройти в бар, где можно было выпить напитки и откуда открывался максимальный обзор на сцену и танцплощадку. В ожидании знаменитой девушки ди-джея юноши заказали себе по пиву, а девушкам по бокалу белого вина. Дарье и Джейн было интересно все. – Скажи, Джейн, наши ночные клубы отличаются от этого? – спросила Дарья, никогда не бывавшая в ночном клубе.Она считала, что время, проведенное в ночном клубе, это потерянное время.– Никакого сравнения, сестра. Здесь все по-другому. Масштабно, красиво, представительно. Клубы, в которых я была у нас, гораздо проще и по оформлению, и по организации. Мне нравится здесь. – прокричала в ухо Дарье Джейн.– Сейчас начнет работать Lady Waks. Я видел, как подъехала ее машина к служебному входу. – проинформировал Костя всех.В ожидании ди-джея они сели за барную стойку и стали потягивать напитки.– Привет. И вы здесь? – услышал Владимир радостный голос Надежды.– Привет еще раз. А ты как здесь? – вопросом на вопрос ответил юноша.– У меня редакционное задание. Я должна взять интервью у восходящей звезды шоу-бизнеса, у Lady Waks.– Да ну? Вы будете с ней разговаривать? А нас возьмете с собой? – вмешался в разговор Костя.– Извини, Надя, я не представил тебе моего друга Константина. – обратился к девушке Владимир.Надежда только мельком взглянула на нового знакомого, он ее не заинтересовал.«Слащавый какой-то» – подумала она. Но все-таки пригласила всех с собой на интервью с ди-джеем.Вечер удался. Lady Waks была на высоте. Ее виртуозность в подаче музыки покорила всех присутствующих. За десять минут до окончания Надежда, сопровождаемая компанией из четырех человек, прошла в рабочую комнату ди-джея. Охранники пытались было не пустить молодежь, но удостоверение Нади в красном переплете сделало свое дело.Когда все вышли из клуба, было скорее рано, чем поздно. Солнце готовилось к подъему. Ребята проводили девушек, договорились, что Владимир заедет, как обещал раньше, около двеннадцати часов, распрощались. Владимир украдкой поцеловал Дарью, Джейн задержала свою руку в руке Кости дольше, чем полагается. Надежда только помахала всем рукой. Уже лёжа в постели, когда Надя по своему обыкновению анализировала прошедший день, она сделала для себя некоторые открытия. Во-первых, Дарья неохотно идет на проявление нежности к Владимиру и со стеснением принимает внимание со стороны юноши. При этом Дарья не спускала своих горящих глаз с Владимира. Ее глаза светились огнем любви к юноше.«Либо Дарья воспитана как пуританка и в силу этого не приучена открыто выражать свои интимные эмоции» – думала Надежда – либо ее чувства не настолько сильны, и она может спокойно их не проявлять, быть ровной до безразличия.» Во-вторых, от зоркого взгляда Надежды не ускользнуло повышенное внимание Кости и Джейн друг к другу. Это не могло не радовать Надю. С этой стороны она была за себя спокойна.«Слава Богу, нашелся тот, кто завоевал внимание этой проходимки» – подумала о Джейн девушка – «А то я было начала волноваться. Мне показалось, что Джейн имела некоторые виды на Владимира. А при ее настырности и нахальстве и при стеснительности Дарьи, Джейн спокойно могла шаг за шагом завоевать Владимира. Итак, Джейн переключилась на Костю, это прекрасно. Дарья… С Дарьей не все понятно. Но что-то мне подсказывает, что здесь не все чисто, и что интересно, я в девушке не вижу преграду. Почему?. Надо выяснить…» С этими мыслями Надежда погрузилась в сон.

В двенадцать часов следующего дня Александра ждала гостей, за которыми поехал Владимир. Она волновалась. Ее мучило предчувствие какой-то новости, вот только какой – хорошей или плохой. Лежа на своем диване под уютным клетчатым пледом, женщина прислушивалась к своему внутреннему состоянию. Нет, тяжести в сердце она не ощущала, дышалось спокойно и легко. Но в то же время ей было неуютно, как будто что-то должно произойти. Любаша, домработница, накрыла стол к приходу гостей, поправила постель Александре, помогла той привести себя в порядок. Послышался поворот ключа во входной двери и тут же раздался возбужденный голос сына:

– Мама, мы пришли! Встречай нас.. Александра приподнялась с постели, широко улыбнулась и произнесла:– Сынок проходи, приглашай гостей к столу сразу. Время обеда. Мы с Любашей уже заждались вас.Владимир познакомил мать со своими гостьями. Войдя в комнату, девушки замялись. Они не ожидали увидеть маму Володи, бездвижно лежащей на диване. Но радушие Александры, ее добрые глаза и улыбка сделали свое дело. Смущение девушек рассеялось, поблагодарив за приглашение они сели за стол. Александра наблюдала за гостьями. Девушки были настолько разные, что она не поверила в их сравнительно близкое родство. От Дарьи веяло внутренним теплом, спокойствием, интеллигентностью. Джейн была напротив слегка развязна, неуравновешена, задёргана. Дарья сидела напротив Александры, что позволяло женщине хорошо рассмотреть девушку. Александрой стало овладевать чувство близости к Дарье. Что-то в движениях рук девушки, в повороте головы к собеседнику, даже в манере пользоваться столовыми приборами было Александре до боли знакомо. Вначале она не могла понять, откуда это. Но когда отобедав сын попросил мать рассказать об Анастасии, фотографией которой была заинтересована Дарья, Александра все поняла.– Скажите, какая у вас фамилия, девушки? – задала вопрос Александра.Дарья с Джейн переглянулись и ответили вместе:– Томи.Александра закрыла глаза и откинулась на подушки.– Мама, что с тобой? Ты устала? – взволнованно спросил ее Владимир.Она немного помолчала и ответила:– Прости, сынок. Я действительно очень устала. Не обидишься, если я попрошу тебя не расспрашивать меня ни о чем? Мне надо отдохнуть.Неожиданная слезинка покатилась по правой щеке Александры.– Мама, может тебе что-то надо? Скажи.– Нет, Володюшка, спасибо. Займись своими гостьями. Своди их куда-нибудь. Покажи город. А я отдохну.Дарья с участием смотрела на женщину. Она подошла к ней и на ломанном русском языке произнесла:– Спасибо вам большое за обед. Будьте здоровы.Потом наклонилась и поцеловала Александру в правую щёку, где еще не высох след от слезинки.– Спасибо, деточка. Храни тебя Бог – тихо промолвила Александра, потом она закрыла глаза, и новые слезинки потекли по ее щекам.Джейн также поблагодарила хозяйку дома и отступила к выходу. Владимир поцеловал мать, попрощался с ней до вечера и все трое покинули квартиру.

 

Глава 16

– Алексей Ухтомский? Рад вас видеть. Моя фамилия Розов. Зовут Николай Иванович. А вы не похожи на своего брата. Ну что? Будем признаваться в организации убийства товарища Сталина? – голос старшего оперуполномоченного был издевательски-насмешливым и грубым.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. – спокойно ответил Алексей.

– Вот-вот, твой брат тоже так говорил, и друг ваш общий Герасимовский тоже сначала ни с чем не соглашался, а потом признался, что вражина он, что хотел подорвать советскую власть, убив товарища Сталина. И где они сейчас? Не знаешь? Могу сказать… Сгинули…Их нет… А ты еще есть. – Розов с каждым произнесенным словом становился багровее и взвинченней.

Последние слова он проорал. Внутри Ухтомского все клокотало от ненависти, но внешне он оставался спокойным. Ни один мускул не дрогнул на его лице, глаза, устремленные на Розова, были сосредоточенно-внимательными. Казалось, что он не хотел пропустить ни одного слова в свой адрес. Это спокойствие и уверенность в себе не были понятны старшему оперуполномоченному. И это его злило. Розову хотелось ударить Ухтомского, избить сапогами, унизить. Но он пытался завоевать славу интеллигентного дознавателя, поэтому решил прибегнуть к услугам своего помощника оперуполномоченного Угловатого. Вместе они, действуя «кнутом и пряником», «раскололи» не одного «врага народа».

– А, князек, как дела? – с издевкой спросил Алексея Угловатый, войдя в кабинет. – Ну не верю я, что ты, как и твой брат, так любите советскую власть, что желаете ей процветания.

– Я люблю свою страну, Россию. Надеюсь, вы ее то же любите? – ответил Алексей.

Розов и Угловатый переглянулись. Они не ожидали такого ответа.

Наступила тишина.

– Конвойный! – крикнул Розов – Увести арестованного.

Когда Ухтомского увели, Угловатый недоуменно посмотрел на Розова.

– Что сейчас было? – спросил он у своего начальника.

– А ты не понял? Подумай своими мозгами… Ты любишь Россию?

– Россию?….А… Россию-ю-ю, матушку Россию! Конечно, люблю.

– Ты даже не сообразил сразу о чем я тебя спрашиваю. Ухтомский говорил о своей и нашей с тобой Родине, о России. Мы же всегда говорим о Советской власти… Понимаешь разницу? – тихо с некоторой долей сарказма спросил Розов своего подчиненного.

Угловатый странно посмотрел на Розова и ответил со скрытым умыслом:

– Понимаю, как же не понять. И вас понимаю, Николай Иванович…

– Что ты понимаешь? Что ты можешь понять? Ты понимаешь только то и только тогда, когда тебе выгодно. – Розов замолчал, посмотрел на Степана.

Тот глядел на него со злой усмешкой.

«Вот гад, по трупам пойдет, этот защитник Советской власти» – подумал Николай Иванович. А вслух сказал:

– Ладно, Степан, мы с тобой должны помнить, что Россия теперешняя – это есть прежде всего Советская власть. И все те, кто посягает на Советскую власть, посягает на нашу с тобой родину, на Россию. Вот так!

Вечером, когда Угловатый собирался уходить, в кабинет тихо постучали. – Кто там?Никто не входил. Степан вышел из-за стола и вальяжно подошел к двери, открыл ее и не поверил своим глазам. В коридоре у его кабинета стояла девушка, которую он видел в квартире Ухтомского.– Проходите, проходите, садитесь вот сюда. Я сяду напротив. Поговорить со мной хотите? – слащавым голосом заговорил Степан.– Не узнал меня? Я тебя сразу узнала. Ты не изменился. Такой же омерзительный и наглый. Ожирел, правда, на государственных хлебах.Девушка говорила злым, негодующим голосом.– Неужели мамзель Софья? Те же глаза, что и у княгини, тот же волевой голос! – изумленно спросил Степан.– Узнал?! Это хорошо.– Княжна, а что вы вдруг сюда пожаловали? – услужливым голосом спросил оперуполномоченный.– Угловатый, я пришла с тобой не любезничать. Скажи, где Алексей Ухтомский? За что его арестовали?– Что, за дядю своего волнуешься? Похвально, княжна. – голос Степана был сладко-противным.– Волнуюсь. Ты ответишь на мой вопрос? – жестко спросила Софья.– Он арестован как враг народа.– Враг народа?…Алексей – враг народа?…Ты, действительно, думаешь, что Ухтомский – враг народа? … А что он сделал против народа? – Софья почти кричала в лицо Угловатому – Нет, это не он враг народа, а ты – враг народа. Ты, и такие как ты уничтожаете страну. Захватили власть по-воровски, правите страной, оглядываясь назад, боясь всех и всего. – Софья говорила быстро, резко, прямо глядя в глаза Угловатому – Так ты мне объяснишь, за что арестовали Алексея?.Угловатый сидел напротив Софьи с наглой, похотливой улыбкой. Его глаза замаслились, все тело стало упругим, налитым плотским желанием.– За что арестовали, спрашиваете – дрожащим от еле сдерживаемого желания спросил Степан. – А ни за что. Так, для галочки. Не хватает для раппорта наверх. Разнарядка у нас на пять человек. Дядюшка ваш, Леонид Николаевич, помер, не сознавшись. В счет это не идет. Вместо него для планового количества пришлось арестовать его брата.– Сволочь, какая же ты сволочь, Угловатый – Софью трясло от негодования – Что с ним будет?– Снимем показания как надо, а потом на десять лет без права переписки. Угловатый придвигал свой стул все ближе к девушке. Софья чувствовала смрадное дыхание следователя, видела похотливое выражение его глаз. Стараясь не обращать внимание на притязания Угловатого, девушка спросила:– Что значит без права переписки?Оперуполномоченный встал со стула, сделал несколько шагов в сторону стола, посмотрел на Софью хищным взглядом и медленно произнес:– Десять лет без права переписки… Удачное замена других слов…. Расстреляют Ухтомского, как врага народа… Он посягнул на самое святое, на жизнь товарища Сталина.Софья побледнела, ей стало трудно дышать, перед глазами все поплыло, она была близка к обмороку.«Расстреляют, Алексея расстреляют…» – эта новость убивала девушку. – «Этого нельзя допустить! Я этого не допущу! Что-то надо придумать. Что?»Софья посмотрела на Угловатого, стоящего напротив, пожирающего ее масляными глазками и что-то говорящего.– Ну, что, княжна, вы согласны? – донесся до девушки голос оперуполномоченного. Она стояла, ничего не понимая. Смысл слов оперуполномоченного остался за границами ее восприятия. Угловатый медленно стал приближаться к Софье. Он был похож на зверя, почуявшего богатую добычу, и боявшегося ее упустить. Через минуту девушка оказалась в лапах этого зверя в человеческом обличье. Потные, липкие руки Угловатого стали лихорадочно сновать по ее телу. Они сжимали ей грудь до боли, обнимали талию, прижимая ее к своему грубому, пахнущему потом телу, опускались все ниже, обхватили ягодицы, больно, с усилием сдавливая их. Добравшись до подола юбки, мерзкие руки оперуполномоченного задрали ее и полезли вверх, ощупывая бедра, живот, пока ладонь Угловатого не легла на лобок, а пальцы не обхватили промежность девушки. Все это время Софья стояла не шелохнувшись. Смрадный рот следователя шептал ей на ухо:– Хочешь, я отпущу Ухтомского, отпущу, но сначала ты мне отдашься. Ты будешь моей. Только после этого я выполню то, что ты хочешь. Будешь моей, будет свобода Ухтомскому.Софья кивнула головой, закрыла глаза и решила отдаться на милость жаждущего ее оперуполномоченного.– Отпусти Алексея, отпусти – твердила девушка.Угловатый дрожащим от нетерпения голосом прошипел ей в ухо:– Не боись, сдержу свое слово, отпущу князька. … Отдайся мне…Он поднял безвольное тело Софьи на руки, постоял так, раздумывая, где совершить желаемое. Потом опустил тело на пол и стал лихорадочно срывать с девушки платье. Когда она лежала перед ним обнаженная и беззащитная, Угловатый словно зверь прорычал, предвкушая удовольствие. Наспех сняв брюки он обнажил свой упругий член, готовый войти в девичье лоно… Софья лежала безучастная ко всему. Она почувствовала как потное тело следователя навалилось на нее, прижав к полу, и член мужчины, пронзил ее тело. Девушка вскрикнула от острой боли, закусила губы, чтобы невольно не закричать, и потеряла сознание.Софья очнулась от того, что кто-то бил ее по щекам.– Очнулась, княжна? Молодец. Мне понравилось. Красивое у тебя тело. А ты, оказывается, невинность для кого-то берегла? Да я сорвал твой цветок, ох и сладок он был! – Угловатый весь светился от удовольствия.– Отпусти Алексея. – глухо потребовала Софья.– Отпущу, раз обещал. К тому же я, наконец-то, отомстил твоей матушке, которая унизила меня перед всеми. Отомстил тем, что присвоил себе первенство мужчины ее дочери. – Угловатый засмеялся, оскалив желтые зубы. – Ладно, княжна, иди домой. Утром твой Алексей будет свободен. Я, хоть и мужик, но свое слово сдержу. Не боись.Выйдя из здания, Софья поплелась, шатаясь, словно пьяная. Ее мутило. Пройдя метров двести, она почувствовала позывы к рвоте. Девушка присела на корточки возле какого-то здания, стараясь успокоиться. Благо было уже поздно, на улице никого. Никто не мог помешать ей общению с самой собой. Ей надо было разобраться в том, что случилось. Не проходила боль внизу живота. Одно грело ей душу сейчас.«Алексей будет завтра дома. Он будет жив. Это самое главное. А я переживу свое унижение. Переживу.»Софья заплакала, сначала тихо, потом плач перерос в рыдания. Постепенно девушка успокоилась. Домой идти не хотелось. Она брела по улицам города и старалась не думать о происшедшем. Она думала об Алексее. Вспомнила как первый раз увидела его будучи девочкой. Уже тогда она поняла, что Алексей будет единственным мужчиной в ее жизни. Но он полюбил сестру. Вначале Софья злилась на Полину, даже ненавидела ее. Но со временем смирилась с тем, что Алексей принадлежит сестре. Тем не менее любить Софья не переставала и надеяться на взаимность тоже. Ей хотелось что-то сделать для Алексея, чтобы он увидел ее другими глазами, восхищенными, благодарными и влюбленными. И девушка сделала это, она спасла своего любимого от верной смерти. Однако об этом никто не должен знать. Никто не должен знать, какую цену заплатила Софья за свободу Алексея.

На востоке светлело. Начинался новый день. Софья добрела до своего дома, поднялась на свой этаж и тихо, стараясь не шуметь, открыла дверь в квартиру. Не зажигая свет, она прошла в свою комнату, разделась, взяла полотенце и пошла в ванную комнату. Девушка встала под душ и стала мочалкой мыть свое тело, сначала нежно, как всегда, а потом с остервенением. Ей хотелось смыть всю ту грязь, что налипла от общения с Угловатым. Рыдания опять подступили к горлу, ей хотелось кричать от боли и унижения. И она закричала, надеясь, что льющаяся вода заглушит ее крик. Софья не сразу поняла, что в дверь ванной стучатся. – Софьюшка, что с тобой? Открой дверь, родная. Открой дверь – кричала Полина. Из ванной комнаты Софья вышла спокойной. Она улыбнулась сестре, поцеловала ее.– Где ты была? Ты отсутствовала всю ночь. С кем ты ее провела? Софьюшка, не бойся, расскажи. Тебе плохо, я вижу, что тебе плохо. – Полина настойчиво расспрашивала девушку.– Поля, все будет хорошо. Ты ни о чем не беспокойся. Я позаботилась обо всем. А сейчас я хочу спать. И, пожалуйста, не задавай мне никаких вопросов.Утром следующего дня Угловатый освободил Ухтомского из-под ареста.– Веришь, князь, моим желанием было бы видеть тебя в качестве заключенного. Не люблю я ваш род, род Ухтомских. Чистенькими хотите быть, добропорядочными… Но вчера я получил то, о чем мечтал многие годы. Вчера мне было хорошо. – голос Угловатого был мечтательно-слащавым. – А потому я отпускаю тебя. Ты свободен. На, возьми пропуск.Ухтомский взял пропуск и ничего не говоря вышел из кабинета. Спустя пять минут в кабинет ворвался Розов.– Ты что делаешь, Степан? Какого черта ты отпустил Ухтомского? Кем закроем брешь в разнарядке? – кричал Николай Иванович на своего подчиненного. Угловатый продолжал сидеть за столом. Он спокойно смотрел на старшего оперуполномоченного и молчал.– Встать, когда с тобой разговаривают старшие по званию – заорал на него Розов.– Спокойно, Николай Иванович. Не надо так волноваться. Уже есть нужная кандидатура. Я о ней позаботился.Розов подозрительно посмотрел на Угловатого, сел на стул и с волнением спросил:– Кто это?– Минутку, Николай Иванович, минутку – с улыбкой ответил Угловатый, набирая номер телефона. – Он здесь – как выстрел произнес Угловатый.Через несколько минут в кабинет вошел начальник отделения в сопровождении конвойных.– Розов, вы арестованы по подозрению в проведении мероприятий против Советской власти.– Донос написал, сволочь. – с презрением бросил Угловатому Розов. Тот только ехидно улыбнулся. Через неделю Угловатого назначили старшим оперуполномоченным.

 

Глава 17

– Дарья, Джейн, в этих папках содержатся документы, касающиеся семей Леонида и Алексея Ухтомских. Мы с Владимиром собирали их в разных инстанциях. Почитайте. Я и Владимир поможем вам с переводом – Надежда протянула четыре объемных папки девушкам.

Сестры с волнением взяли их. Все сели за овальный стол, что стоял в гостиной. Дрожащими руками Дарья открыла первую папку, на которой было написано «Ухтомский Алексей Николаевич. Том первый». Листая документы, девушки наткнулись на свидетельство о смерти Алексея. В нем говорилось, что Алексей Николаевич Ухтомский был приговорен к расстрелу как агент империализма. Документ был датирован сентябрем 1944 года. Рядом находился другой документ, свидетельствующий о расстреле его жены Полины как пособницы агента империализма.

– Не понимаю, что значит агент империализма? Расстреляли… разве так можно?.. – у Дарьи не находилось слов от возмущения.

До нее не доходил смысл этих документов.

– Давай посмотрим дальше, сестра. Может что-то прояснится? – тихо попросила Джейн.

Эту первую папку молодые люди изучали до глубокой ночи, пока Дарья и Джейн не взмолились:

– Всё, мы устали, голова идет кругом. Надо отдохнуть и переварить узнанное.

Девушки проводили Владимира и стали готовиться ко сну.

– Сестренки, а вы знаете, что у Полины и Алексея был ребенок? Только я не знаю кто. – расстилая постель для Дарьи и Джейн, сказала Надя.

– Ребенок? Если он выжил, то это означает, что семья Алексея Ухтомского имеет свое продолжение. Может быть кто-то из его потомков жив? – с надеждой произнесла Дарья.

Она подошла к окну. Машин практически не было, город давно спал. Девушка посмотрела на часы. Было половина четвертого утра.

– Джейн, ты что молчишь? Уснула уже?

– Нет, Дарья. Думаю об Алексее. Интересно, был ли он счастлив в своей жизни. Что ценил, что любил? Какую выбрал подругу для себя? Мы знаем только ее имя – Полина. А кто она? За что Алексей полюбил ее?

– Думаю, что точные ответы на эти вопросы мы вряд ли найдем. Но, если внимательно читать не только то, что написано в документах, но и за строчками документов, можно понять многое – утвердительно произнесла Дарья.

Следующие несколько дней сестры вместе с Надей и Владимиром изучили все четыре папки. Дарья с Джейн отказались от экскурсий, вечеринок, ночных клубов и других развлекательных мероприятий. Они были настолько захвачены событиями, отраженными в документах, что эмоционально проживали вместе с героями этих папок их жизнь – плакали, радовались, злились, удивлялись, переживали, ужасались. Постепенно у молодых людей сложилась картина жизни семей братьев Ухтомских. Софья проснулась поздно. Спала она неспокойно. Все тело болело, сильно тянул низ живота. Ее мучил кошмар. Во сне она видела Угловатого, который хохотал ей в лицо. Его рот издавал противные звуки, они были вначале непонятны, но постепенно сложились в слова:– Что, княжна, горюешь? Не надо… Я тебя осчастливил, как и ты меня. В твоем чреве будет развиваться мое семя. Ха-ха-ха. Я счастлив. А ты, моя дорогая?Руки Угловатого вдруг вытянулись, дотянулись до Софьи и стали обнимать ее. Девушке стало противно, она закричала.– Софья, Софьюшка, что с тобой? – сквозь пелену сна услышала та голос Полины. Софья открыла глаза. Сестра стояла на коленях у дивана и тормошила ее. – Сон плохой приснился? Ты кричала.– Да, кошмар какой-то… Ничего, сейчас все пройдет. Сколько времени?.– спросила взволнованно Софья.– Уже почти полдень.– Алексей не возвращался?– Нет.И тут неожиданно резкий звонок раздался в дверь. Девушки бросились открывать. На пороге стоял Алексей.«Сдержал Угловатый свое слово, все-таки» – подумала Софья, глядя с тихой радостной улыбкой на Алексея, обнимающего Полину.После шумного приветствия все прошли в кухню, где давно остыл завтрак, приготовленный Полиной для Софьи. Хозяйка дома быстро убрала его, поставила свежие тарелки, приборы, бокалы для вина. Достала из шкафа давно купленную бутылку красного сухого, которая ждала своего часа, нарезала хлеб, сыр, колбасу, открыла рыбные консервы. Алексей откупорил бутылку и налил в бокалы вино.– Дорогие мои, как же я вас люблю. Полюшка, родная, я соскучился, страшно соскучился по тебе.Алексей замолчал, что-то обдумывая. Девушки молчали. Через несколько минут Ухтомский продолжил:– Сидя в камере, я понял, насколько краткотечна наша жизнь. Когда ожидаешь смерть, поневоле начинаешь вспоминать и анализировать свою жизнь. Я пытался понять, не зря ли жил и согласился с Мишелем Монтенем. Помните, в своих «Опытах» он писал, что жизнь сама по себе ни благо, ни зло. Она – вместилище и блага и зла, смотря по тому, во что вы сами превратили ее. Я очень надеялся и надеюсь сейчас, что моя жизнь вмещает больше добра, чем зла. А иначе и жить не стоит. Я поднимаю этот бокал за вас мои дорогие. Хочу, чтобы жизнь наша была полна благими делами, чтобы она была прожита не зря. Перефразируя слова Кафки, скажу, что только тот, кто познал полноту жизни не знает страха смерти. Боязнь смерти есть результат неосуществившейся жизни…Андрей опять замолчал на некоторое время. Потом тряхнул головой, как бы отгоняя непрошенные мысли и произнес:– Полюшка, Сонечка, что-то я расфилософствовался. Простите. Накипело. Давайте выпьем за радость и полноту жизни.– Алеша, давай вечером пригласим Ольгу и Лидочку. – тихо попросила Полина.– Конечно, моя дорогая. А сейчас пойдем отдохнем вместе.Они ушли. Софья проводила их печальным взглядом и принялась убирать. Потом она прошла в свою комнату, села на диван, взяла своего любимого Достоевского и стала читать. Всегда, когда Софье было плохо, она читала Достоевского. Его произведения уводили девушку в мир, где ее мысли и тревоги заменялись сопререживанием героям. С ними, с героями, она как бы срасталась в одно целое, они заставляли ее думать, искать пути решения проблем, рефлексировать. Небольшой рассказ «Маленький герой» был прочитан до середины, как Софья услышала стук в дверь своей комнаты. Это был Алексей.– Можно войти.? – спросил он.Софья покраснела и пригласила его в комнату. Алексей подошел к девушке, взял ее руки в свои и проникновенно сказал:– Спасибо Софьюшка.«Неужели Угловатый рассказал все ему» – с ужасом подумала девушка.– За что спасибо говоришь, Алеша? – с волнением в голосе спросила Софья.– Ну как же, за поддержку Полины спасибо. Она рассказала мне, как ты ее подбадривала, уверяла, что я вернусь. Ведь Полина, хоть и старше тебя гораздо, очень ранима и впечатлительна. Ты более сильный духом человек. Я рад, что ты живешь вместе с нами.Софья улыбнулась, но ничего не сказала. Алексей заговорил вновь:– Знаешь, Угловатый как-то странно вел себя, когда отпускал меня. Он выглядел счастливым и довольным. И разговаривал со мной нагло и самоуверенно.Софья продолжала молчать.– А мне жаль его. – продолжил Ухтомский. – Он как волк-одиночка, на всех рычит и всех боится одновременно. И этот страх прячет под своей жестокостью.– Не жалей Угловатого, Алексей. Он этого не стоит – тихо сказала Софья. – Он был и остается подлецом… Я не хочу о нем говорить.Лицо девушки исказилось болью.– Извини, но я хотела бы остаться одна сейчас.Алексей хотел еще что-то сказать Софье, но последние слова ее побудили уйти. Когда дверь за Алексеем закрылась, девушка села на диван, обхватила свою голову руками и тихо заплакала.

Через три недели Софья поняла, что беременна. Вначале она испытала ужас. Первой ее мыслью было срочно сделать аборт. Ей претило, что отцом зарождающейся в ее чреве жизни был Угловатый. Его она ненавидела и презирала. – Что же делать, что делать? – задавала себе вопрос Софья. – Как я могу убить невинное дитя? Я, врач, давала клятву Гиппократа. Пусть это еще не родившийся ребенок, но он живой, он чувствует… Нет, я не могу совершить убийство. – лихорадочно рассуждала девушка.«Да, это ребенок Угловатого, но это и мой ребенок тоже. Как же я смогу его убить? Может быть этот ребенок станет мне самым большим утешением в жизни» – думала она – «Полюбить кого-нибудь я больше не смогу. Но я женщина, я полна любви и нежности. И всю эту любовь и нежность я отдам ему, моему ребенку». Софья решила оставить дитя.

Сознание того, что в ней зародилась и развивается жизнь, изменили девушку. Она стала более мягкой, уютной, светящейся спокойным внутренним светом. Первым это заметил Алексей. Как-то вечером за ужином он отметил, что Софью как будто подменили. Ее красота стала более женственной и гордой. – С чего бы это, Соня? Ты влюбилась в кого-то? – спросил ее Алеша.Девушка покраснела, но ничего не ответила. Алексей продолжал приставать:– Скажи нам, кто он, твой избранник? Когда ты нас с ним познакомишь?Софья встала из-за стола, сухо извинилась, поблагодарила Полину за ужин и пошла в свою комнату. Алексей удивился такому поведению своей свояченицы и спросил у жены:– Полина, может ты мне расскажешь, что происходит с Соней.Полина сидела, задумавшись. Она тоже заметила перемену в сестре и связывала ее с тем, что та влюбилась. Но поведение Софьи за ужином ввергло Полину в смятение. Она усомнилась в своих прежних предположениях. Смутная догадка заставила ее задуматься.– Алеша, пойду-ка я поговорю с Софьей. Что-то у меня душа не на месте.Полина нашла сестру, сидящей на диване и читающей книгу.– Софьюшка, что читаешь? – спросила она, думая постепенно вывести Соню на откровенный разговор.Та посмотрела на Полину и сказала, как отрезала:– Извини, я не в духе. Оставь меня, пожалуйста.Когда сестра ушла, девушка подошла к окну и стала смотреть в него. Весна набирала силу. Апрель в Ленинграде все еще холодный, мокрый, промозглый. Но солнышко все чаще выходит из-за туч и его животворящие лучи пробуждают природу. На деревьях набухшие почки разрождаются салатовыми маленькими листочками, все больше слышно пение птиц, вернувшихся из далеких странствий… Созерцание проснувшихся деревьев под окнами своего дома и дома напротив, пешеходов, торопящихся куда-то, маленькой птички, пытавшейся устроить свое гнездышко на одной из веток раскидистого клена, успокоили Софью. Ее рука машинально легла на живот.«Вот и у меня новая жизнь, во мне растет маленький, мое продолжение.»Софья вдруг вспомнила слова Фейербаха, которого она любила за точность выражения мыслей: «Первая твоя обязанность заключается в том, чтобы сделать счастливым самого себя. Если ты счастлив, то ты сделаешь счастливыми и других. Счастливый может видеть только счастливых кругом себя».– Я буду счастливой и сделаю счастливым моего ребенка. Я сильная. Я смогу – решила Софья.От этих мыслей ей стало легко, она улыбнулась, потом засмеялась и стала тихо напевать песню юного Роберта из фильма «Дети капитана Гранта», который девушка смотрела, наверное, раз десять.Через три месяца беременность Софьи стала очевидна. Как-то вечером за ужином Софья решила рассказать сестре и Алексею о том, что беременна. К ее удивлению родные приняли известие с восторгом.– Софьюшка, хорошая моя, как я рада! Ты не представляешь! – говорила Полина – Ты знаешь, Бог нам с Алешей не дает детей. Я долго плакала от этого. Потом смирилась. И вот наконец-то в нашей квартире будет звучать детский голосок, бегать малыш, баловаться, шуметь. Жизнь станет полной.Говоря это, Полина перевела взгляд на мужа, который с улыбкой смотрел на нее.– А кто отец ребенка? – озабоченно спросил Алексей – Почему ты не знакомишь нас с ним? Почему не связываешь с ним свою судьбу, замуж не выходишь? Софья опустила голову, помолчала, лихорадочно обдумывая ответ. Сестра и зять смотрели на нее, напряженно ожидая, что она скажет.– Вы его не знаете. Это, …это, … это мой коллега, врач из Новосибирска. Он приезжал сюда на курсы повышения квалификации. Там мы с ним встретились. Он был очень обаятелен, деликатен, внимателен ко мне. И я не устояла. – произнося эти слова Софья вдруг заплакала.Перед глазами стояло наглое, издевательски смеющееся лицо Угловатого. Девушка закрыла лицо.– И где он сейчас? Почему не с тобой? – жестко спросил Ухтомский.– У него,…у него… семья. Он женат. Он уехал, … он в Новосибирске – голос Софьи стал более твердый. – Мне он не нужен. Я вообще не хочу ни за кого выходить, я никогда никого не полюблю…. Я это знаю. Ребенка я подниму сама, воспитаю его в любви, сделаю его счастливым. Не беспокойтесь – закончила Софья.Полина с Алексеем переглянулись. Через несколько минут Полина сказала, обращаясь к сестре:– Софьюшка, неужели ты думаешь, что мы тебя бросим?. Нет, никогда. Этот ребенок будет не только твоим, он будет нашим тоже. И поверь мне, он будет самым счастливым ребенком на свете. Правда, Алешенька?.Шесть оставшихся до родов месяцев протекли незаметно. Софья расцвела. Беременность ее красила. По вечерам она с Полиной обсуждала, как устроить детский уголок в своей комнате, что надо купить, как назвать ребенка.– Если родится мальчик, то я хочу, чтобы он носил имя Михаил. В переводе с древнееврейского оно означает богоподобный. Недаром говорят, как назовешь корабль, так он и поплывет. Поэтому мой сын Михаил будет справедливым, честным, добрым и порядочным человеком. Я воспитаю его таким.– Ну, а если родится девочка. Как ты ее назовешь? – улыбаясь спросила Полина. Софья немного подумала, перебирая в уме знакомые женские имена.– Поль, я как-то не думала о девочке. Мне сына хочется. Ну, а если родится девочка, то я бы назвала ее Анастасией, Настенькой, как в наших русских сказках. И будет она самой красивой, самой умной, самой нежной девочкой. Это гордое имя даст ей счастье и любовь. Я в этом уверена.

Частыми гостями в их доме стали Ольга и Лида. Однажды во время ужина Ольга спросила Софью: – Соня, ты знаешь, что Леонид Николаевич относился к тебе не просто как к сестре жены своего брата. Ты для него была чем-то большим.Девушка удивленно посмотрела на гостью.– «Не понимаю, что вы имеете ввиду, Ольга Петровна. – голос Софьи был слегка взволнован.– Софьюшка, ты неправильно меня поняла, наверное. – со смехом сказала Ольга. – Просто Леня часто говорил мне, что ты вызываешь у него более глубокие родственные чувства, чем вообще-то должна согласно действительному родству. Ты же знаешь, что у Алексея и Леонида была сестра, которую они не видели практически со дня ее свадьбы. Так вот Леонид Николаевич считал, что ты очень похожа на нее.Софья напряглась и посмотрела на Полину, незаметно покачав головой из стороны в сторону. Потом пожав плечами ответила глухим голосом, выдававшим ее чрезмерное волнение:– Вот как?… Похожих людей много…. А у меня среднестатистическая внешность русской женщины. Таких большинство в нашей стране, тем более здесь, в Ленинграде. – в конце произнесенного предложения голос Софьи приобрел нотки сарказма.Полина с Лидой сидели молча и наблюдали за этой своеобразной словесной дуэлью. При этом Лида всем своим видом выражала заинтересованность. Полина же сидела как на иголках, сдерживая себя, чтобы не рассказать всю правду. Ольга опять улыбнулась, погладила Софью по спине и сказала:– Не волнуйся, Сонечка. Просто Ленечка, то есть Леонид Николаевич, очень любил сестру, искал ее долго, но не получил никаких известий. Знаешь что, в следующий раз принесу фотографию Лизоньки. На ней она чуть моложе, чем ты сейчас. И ты увидишь, что, действительно походишь на нее. А еще, думаю, вам интересна будет фотография, где запечатлены все братья Ухтомские с их женами и детьми.– Мы видели эту фотографию. Она есть у Алеши – в ответ сказала Полина. Софья промолчала.Когда гостьи ушли, Полина спросила сестру:– Ну, скажи на милость, почему ты заставляешь меня скрывать все? Это равносильно вранью. А врать я не люблю.– Полечка, прошу тебя, не сейчас. Мы все скажем, но не сейчас. Поверь мне. Так лучше. Мы не говорили ничего столько времени. И вдруг все расскажем. Нелепо будет все выглядеть. Сейчас все хорошо, все устоялось. Не надо ничего менять. Софья была взволнованна. Ее лицо покраснело, глаза невольно стали часто моргать, в руках кухонное полотенце, которое девушка взяла, чтобы вытирать посуду, превратилось в смятый комочек.– Давай договоримся, Поля, что Алексей и Ольга узнают всю правду от меня. Я сама расскажу им все, но только тогда, когда сочту нужным …..Софья подумала немного и добавила:– Всему свое время. Договорились?– Что с тобой делать, сестренка? Договорились…. Хотя я считаю, что ты не права… Ну да ладно… Как хочешь? – Полина обняла сестру и поцеловала – Не волнуйся. Все будет хорошо. Скажешь, когда посчитаешь необходимым. В конце концов, это твоя правда.

– Поля!!! Поля!!! Помоги мне!!! – встревоженный голос Софьи разбудил хозяйку квартиры. Полина соскочила с кровати, машинально посмотрела на часы. Было половина пятого утра. Она быстро прошла в комнату сестры. Софья лежала на диване вся бледная и руками держалась за живот.– Что? Что с тобой? Где болит? – Полина беспомощно хлопотала около сестры.– Поля. Поля, вызывай скорую. – голос Софьи стал слабеть, на лбу появилась испарина. – Поля, я… я…Софья потеряла сознание. Полина в несколько прыжков очутилась в коридоре, где находился телефон и позвонила в скорую. Потом она позвонила Ольге и попросила приехать. Побежала в ванную комнату, схватила первое попавшееся полотенце, намочила в холодной воде и поторопилась в комнату Софьи. Софья лежала бледная, дыхание ее стало прерывистым, со лба стекали капли пота. Полина быстро стала протирать лицо, руки грудь сестры влажным полотенцем. Вспомнила о нашатыре, побежала и взяла его в аптечке. Лихорадочно накапала нашатырь на ватку, провела ею по лбу, вискам и под носом Софьи. Та дернулась и открыла глаза.– Поля, что-то не так. – слабым голосом сказала она. – Ты вызвала скорую?– Да, да, моя хорошая. Она сейчас приедет. Давай я тебя оботру всю. Ты лежи, не шевелись…– Поля, я боюсь… – с придыханием тихо произнесла Софья и вновь потеряла сознание.Скорая приехала минут через пятнадцать. Пожилая врач, еще старой формации, быстро взглянув на Софью, приказала нести носилки.– Мы ее госпитализируем. Не уверена, что все будет нормально. Да у нее кровотечение открылось! – воскликнула врач, когда санитар и Полина перекладывали Софью на носилки. – Вся простынь в крови. Вы ей кто будете? – обратилась врач к Полине.– Сестра. Я сестра. – поспешно ответила та.– Вам надо с нами проехать. Поможете… Подождёте… Что стоите? Помогайте… Быстро в машину. Сейчас промедление смерти подобно! – крикнула врач Полине. Скорая отвезла их в ближайший роддом.– Как тянется время… Боже, помоги! Прошу тебя, помоги! Не дай умереть ни Софье, ни ребенку! – тихо шептала Полина, скрестив руки на груди.Шел второй час, как скорая доставила их сюда. Софью тут же увезли в операционную, а ей наказали ожидать здесь, в приемном покое.«Почему никто не идет?… Что-то случилось… Я чувствую, что-то случилось…» – внутренний страх стал одолевать Полиной.Она села на стул, закрыла голову руками и тихо заплакала. Потом откинула голову назад, закрыла глаза и забылась.– Вы сестра Софьи Хулевой? Женщина, очнитесь. Я спрашиваю, вы сестра Софьи Хулевой? Ее за плечо теребила медсестра.– Что? Что случилось?» – вышла из забытья Полина. – Да, Соня моя сестра. Что с ней? Что с ребенком?Медсестра, не глядя на Полину, сказала:– Пройдите в кабинет врача. Он на втором этаже. Врач хочет с вами поговорить. Извините, я должна идти.Медсестра спешно удалилась. Ноги у Полины вдруг стали ватными, перестали ее слушать. Ей стоило больших усилий подняться по лестнице на второй этаж и дойти до кабинета врача. Отдышавшись, Полина тихо постучала в дверь и, не ожидая ответа, открыла ее. За небольшим письменным столом сидел молодой мужчина, лет тридцати пяти, в медицинском халате и шапочке, и что-то писал. Подняв голову и увидев входящую Полину, он резко спросил:– Вы кто? Что тут делаете?– Я,… мне,… мне сказали, что вы меня ожидаете. – робко ответила Полина.– А-а-а. Вы родственница Хулевой, не так ли?– Да-да. Я ее сестра. Что с Сонечкой? Как ребенок?Врач предложил Полине сесть, а сам отошел к окну.– Погода меняется. Небо все тучами заволокло. Вон как потемнело. Сейчас дождь хлынет – голос врача был тихим и тягучим.Он медленно закрыл форточку. Повернулся спиной к окну и посмотрел на Полину. Та сидела, боясь пошевелиться, и неотрывно наблюдала за действиями врача. Врач медленно вернулся на свое место за столом, зачем-то переложил несколько папок с одного места на другое и вновь посмотрел на Полину долгим взглядом. Наконец мужчина произнес:– Мы сделали все возможное, поверьте нам. Но спасти вашу сестру не смогли. Она…. она умерла. А ребенок жив, слабенький, правда. Девочка. За ней сейчас присматривают. Она у нас пробудет с неделю. Потом отец может ее забрать.Врач смотрел на Полину и не мог понять, слышит она его или нет. Женщина смотрела на него широко открытыми глазами, не моргая. Лицо превратилось в маску, оно побледнело, но ни один мускул на нем не дрогнул. Пальцы рук были переплетены и сжаты так, что проступила синева на их коже. Полина сидела прямо, слишком прямо. Казалось, что она окаменела и никогда не сможет выйти из охватившего её ступора. Врач крикнул медсестру. Но Полина вдруг поднялась и дрожащим голосом произнесла:– Спасибо… не надо никого звать. Я поняла…. Когда…, когда я могу забрать сестру?

 

Глава 18

Алексей вернулся из командировки через два дня после похорон Софьи. Открыв дверь своим ключом, он поразился тишине в квартире. Обычно его встречала жена, за которой обязательно стояла Софья. В этот раз – никого.

– Полюшка, я приехал, родная – крикнул Алексей.

В ответ – тишина.

– Да что это такое? Что случилось?

Он прошел в кухню, потом в свою с Полиной комнату. Они были пусты. «Наверное, пошли с Соней гулять.» – подумал Ухтомский.

Тихий звук плача вывел его из раздумий. Плач раздавался из Сониной комнаты. Алексей быстро прошел туда и увидел жену, которая сидела на диване, обнимая подушку, и плакала в нее.

– Полюшка, я приехал. Ты не слышишь? А где Соня? – недоумевая спросил ее Алеша.

Увидев мужа, Полина разрыдалась в полный голос. Впервые после известия о смерти сестры она дала волю слезам.

Прошло две недели. За это время Алексей и Полина оформили опекунство над дочерью Сони. Помог отец одного из учеников Лиды, который работал адвокатом. Девочка все еще находилась в роддоме. Она была очень слабенькой. Родилась раньше срока. – Полина, надо бы Сонину комнату убрать, подготовить к выписке малышки. – сказала Ольга по телефону накануне. – Мы с Лидой придем, поможем тебе. Ты как на это смотришь?– Спасибо, мои хорошие. Я думала об этом. Но никак не могу дотронуться до Сониных вещей. Все кажется, что она вот-вот вернется…. Приходите, я жду вас завтра к обеду.– Смотрите, шкатулка за книгами на полке – удивленно произнесла Лида, которая вытирала пыль в книжном шкафу.– Покажи, Лидочка – подошла к ней Полина. – Да, это шкатулка Сони. Она досталась ей от матери – задумчиво сказала Полина, осторожно открывая ее.В шкатулке сверху лежали три конверта. Полина взяла конверты и обнажила несколько старых фотографий и красивое старинное изумрудное колье, приковавшие внимание Ольги.– Да это же Лизонька на фотографии. Я помню, она фотографировалась перед своей свадьбой в имении Ухтомских. А на этой фотографии Лиза со своим будущим мужем, князем Выхулевым. – Голос Ольги был удивленным и восторженным одновременно – Поля, что это значит? И колье я знаю. Оно было подарено Александром Лизоньке на свадьбу. Он специально заказывал его у, фамилию забыла, известный ювелир был в Петербурге. Вспомнила, у Хлебникова он заказал это колье. Другого такого нет.Голос Ольги дрожал от волнения.– Полюшка, это правда? Эти вещи, эта шкатулка…– Эта шкатулка принадлежит Соне, все, что в ней тоже ее. Пришло время все вам рассказать. Соня хотела сделать это сама. Все тянула, выбирала момент… Вот он и настал – в голосе Полины были печаль и тоска. – Давайте подождем Алешу. Он скоро вернется с работы….Полина посмотрела на конверты. На первом из них почерком Софьи было написано «Моей дорогой сестре Полине». Второй конверт предназначался Алексею. Третий конверт был адресован Ольге.– Оля, тебе письмо от Сони – тихо произнесла Полина, протягивая той конверт. – Думаю, тебе сначала надо прочитать его и многое станет для тебя ясным.Ольга с трепетом взяла конверт.– Оля, ты не против, если я пойду в свою комнату и там прочитаю мое письмо от Сони? – спросила Полина, на ходу открывая конверт.– Нет-нет, иди, конечно – быстро ответила Ольга, садясь на диван и собираясь читать сонино письмо к ней.Полина с волнением развернула листок бумаги, исписанный убористым почерком сестры, и начала читать.«Поля, сестра моя дорогая. Если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет в живых. Я знаю и знала всегда, что мне уготована мамина судьба. И, несмотря на то, что ребенок, которого я ношу под сердцем, не является плодом любви, я не решилась его убить, тем самым продлив себе жизнь. Он – моя кровиночка, мое продолжение на этой земле. Если Богу будет угодно, я выживу и стану самой любящей матерью на свете. Если Богу будет угодно… Об этом не знает никто. В последние дни я чувствую себя неважно. Силы потихоньку меня покидают. Недавно видела сон, вещий сон. Ко мне приходила мама, такая как на фотографии, красивая и молодая, в белом подвенечном платье с изумрудным колье на груди. Она улыбалась и манила меня к себе. «Здесь хорошо, доченька, Не бойся. Мы скоро будем вместе.» – говорила она мне. Мама повела меня по красивому лугу, на котором росли большие незнакомые мне цветы. Бабочки с огромными крыльями порхали над ними. Мягкий согревающий свет обволакивал меня. Мне было хорошо. Теперь я не боюсь, того, что будет со мной. Я тревожусь только за мое дитя, что должно скоро родиться. Полина, ты должна стать для него матерью, а Алеша отцом. А теперь главное…. Ты обязана знать, что я понесла от Угловатого. Это была плата за свободу Алексея. Только это оправдывает меня за связь с этим подлецом. Не кори меня. Я должна была сделать это. В противном случае Алексей был бы уже мертв, а ты была бы вдовой. Прости меня за все, прости. Я слишком люблю вас обоих, чтобы видеть вас несчастными. И еще, Полюшка. Я написала письмо Алеше. Ты вправе об этом знать…. Впрочем, Алексей, наверное, сам все тебе расскажет. Я ни о чем не жалею. Моя жизнь была недолгой, но я была счастлива. Прощай, моя хорошая. Ты была мне не только сестрой, но и лучшим другом. Надеюсь, ты станешь любящей матерью для моего,… нет, для нашего, … для твоего ребенка. Прощай…»Слезы текли по щекам Полины. Она их не замечала. Дочитав письмо до конца, женщина закрыла глаза, сжала руками голову в висках до боли, чтобы заглушить внутреннюю боль, раздирающую ей сердце.– Сонечка, Сонечка…. Что же ты сделала?… Спасибо, тебе, моя родная! Спасибо! Как же я не догадалась? Почему, скажи, почему ты не рассказала об этом раньше. Бедная моя девочка! …Полина встала, подошла к шифоньеру, достала носовой платок, поднесла его к глазам. Движения ее были машинальными. С дорогим ей листком бумаги в руке женщина подошла к окну, открыла его. Холодный осенний воздух впорхнул в комнату, освежил лицо, смахнул слезинки с щек, на их месте тут же появились новые, текущие из глаз непроизвольно. Полина смотрела в окно, ничего не видя. За окном темнело. Низкие тучи заволокли небо. На деревьях почти не осталось листвы. Поздняя осень была в полном разгаре.– Как же я буду без тебя? Как, как? Скажи, Сонечка – повторяла Полина, еле шевеля губами.Порыв ветра чуть было не вырвал из ее рук письмо. Она прижала листок к себе, скрестив руки на груди, и зарыдала, зарыдала в голос, не стесняясь ни Ольги с Лидой, что находились в соседней комнате, ни прохожих, что, поднимали головы вверх, пытаясь разглядеть, откуда раздаются рыдания, похожие на крик раненного и брошенного зверька. Еще один порыв ветра, хлопнувший створкой окна, и шум разразившегося крупного дождя вывели Полину из состояния внешней отрешенности.– Соня, если ты меня сейчас слышишь, обещаю тебе, я сделаю все, чтобы твой ребенок был самым счастливым на свете. Я буду ему достойной матерью, а когда он вырастит, расскажу о тебе. Он будет знать тебя, Сонечка. Ты станешь для него примером жизненной стойкости, любви и достоинства.После произнесенного обещания сестре Полина внутренне успокоилась. Она знала, что ей делать. У нее есть обязательство и долг перед Софьей. Выполнение этого долга и обязательства станут целью ее жизни.

В дверь позвонили. Полина побежала открывать. Это был Алексей. – Полюшка, ты, что, плакала? – заботливо спросил ее муж.Из сониной комнаты вышли Ольга и Лида. Их лица были заплаканы также.– Что случилось? – недоуменно спросил Ухтомский.Потом он посмотрел на дверь сониной комнаты и покачал головой.– Извините меня, черствого такого. Извините.Наступило неловкое молчание, которое было прервано хозяйкой квартиры.– Время ужина. Предлагаю сесть за стол, отужинать и поговорить. Оля, Лида, помогите мне накрыть стол, пожалуйста.Через двадцать минут все расселись вокруг небольшого кухонного стола. В эти двадцать минут не было произнесено ни слова. Говорить не хотелось. Каждый переживал узнанное внутри себя. Алексей успел принять душ и переодеться к ужину.– Ух ты, молодцы! Какой ужин приготовили! – с нотками восхищения в голосе произнес Алексей.Он пытался приободрить жену и гостей, которые тихо сидели в его ожидании.После ужина, прошедшего в полном молчании, Полина протянула конверт Алексею.– Это письмо адресовано тебе. Его написала Сонечка. – несколько встревожено произнесла Полина. – Она также написала письма мне и Ольге. Каждый вправе решать, рассказывать остальным о содержании писем, или нет.– Извините меня, но я должен удалиться в комнату, чтобы прочитать Сонино письмо – открывая конверт проронил Ухтомский и спешно вышел из кухни.– Поля, я думаю, что Алеша должен знать о содержании письма Софьи ко мне. Это касается всей семьи Ухтомских. Вот это письмо, передай ему, пожалуйста. Ты, конечно же, вправе прочитать его тоже. Хотя мне представляется, что ты итак все знаешь. А сейчас, прости, мы должны с Лидой идти. Поздно уже, да и у вас тяжелый день. Девочку завтра забирать надо.– Спасибо большое, мои дорогие, за помощь. Если у вас получится, то приходите завтра к ужину. Я накрою праздничный стол. Все-таки новый член семьи переступит порог своей квартиры.Полина обняла своих гостей и проводила их до двери.

Алексей сидел за письменным столом, на котором лежало Сонино письмо. Его невидящий взгляд был уставлен в одну точку. В висках стучало. Руки, лежащие на столе, машинально теребили скатерть. Вдруг мужчина встал, медленно подошел к окну, стал смотреть в него. Было уже темно. Осиротевшие деревья слабо освещались растущей луной и звездами, появившимися после непродолжительного дождя… Улицы опустели. Только шум изредка проезжающей машины нарушал покой и тишину засыпающего города. Алексей стал усиленно тереть виски. Но пульсирующая боль не утихала. – Как я мог не увидеть, не почувствовать эту девочку? – вопрошал Алексей себя. Перед глазами мужчины стояли строки Софьиного письма.«Алеша, я никогда не разговаривала с тобой по душам. А мне так часто хотелось сесть рядом с тобой, запустив свою руку в твою красивую шевелюру, повернуть твое мужественное лицо к себе, и нежно поцеловав в глаза, рассказать о себе. Не о той девочке, что ты видел перед собой каждый день, слегка взбалмошной, резкой иногда до грубости и строптивой. А о той, которая под твоим невидимым влиянием превратилась в трепетную, чуть застенчивую, любящую тебя женщину…» Алексей закрыл глаза.В своем послании к нему Софья шаг за шагом раскрывалась с другой, незнакомой для него, стороны.«Алеша, я пишу это письмо не для того, чтобы вызвать у тебя ответное чувство, или, не дай Бог, жалости ко мне. Нет, и еще раз нет. Просто так сложилось, что моя жизнь, я знаю, подходит к концу. Мне не хотелось бы уйти и оставить тебя в неведении. Конечно, Поля, тебе все рассказала бы потом, но я хочу, чтобы ты узнал все именно от меня. Я виновата перед тобой…. Может быть ты простишь меня со временем… Я очень на это надеюсь…»Алексей, отложил письмо и вновь стал тереть виски, предательски ноющие от непроходящей боли. Потом он откинулся на спинку стула, закрыл глаза. Скупая мужская слезинка попыталась проторить себе путь на обросшей за день щеке. Алексей смахнул ее, открыл глаза и взял в руки листок, исписанный убористым, корявым, как у всех врачей, почерком Софьи.«Я не знала своей матушки. Она умерла во время моих родов. Но я знаю, кем она была и какой она была. Мой отец воспитал во мне любовь и почтение к моей матери. Я всегда незримо чувствовала ее присутствие…»В этом месте чернила были слегка размыты. След от крупной слезы Софьи был виден на листке. После почерк ее стал менее уверенным, слегка дрожащим. Между последним словом и словом, начинающим новое предложение, был значительный промежуток, занятый беспорядочно поставленными точками. Алексеем стало овладевать необъяснимое чувство тревоги.Дверь в комнату открылась, вошла Полина.– Алешенька, ты прочитал письмо? – с волнением задала та вопрос.Алексей повернулся к жене и только махнул рукой, ничего не говоря. Полина хотела еще что-то сказать, но посмотрев на мужа, передумала. Она осторожно закрыла дверь и на цыпочках прошла на кухню. Алексей продолжил читать. «Алеша, я не знаю, как мне выразить то, что я сейчас испытываю… И поймешь ли ты меня?… Ты помнишь первую нашу встречу в поезде?… Ex ungue leonen. (По когтям узнают льва – латинская пословица). И это правда. Тогда, как только я тебя увидела, ты покорил меня своим благородным и мужественным лицом, глазами, излучающими добро и любовь. Мне было всего тринадцать лет…. Но разница в возрасте более, чем в двадцать лет для меня не значила ничего… Ты был и остаешься единственным мужчиной, ради которого я жила…. Свою любовь может истолковать лишь тот, кто слабо любит… Я же с трудом пишу эти строки. Боюсь, что мне не найти слов, достойных моей любви к тебе. Прости, еще раз прости за это жалкое признание.»Алексей опять откинулся на спинку стула. Ему стало тяжело дышать. Ухтомский расстегнул две верхних пуговицы рубашки в надежде на облегчение. Оно не наступило. Он подошел к окну и встал у открытой форточки. Свежий ночной воздух охладил ему лицо, освежил дыхание.«Бедная девочка. Сколько же ей пришлось вытерпеть. Какая мука быть с человеком всегда рядом и понимать, что он никогда не будет твоим… А ведь Софья была одинока, и я не видел этого. Я считал себя ее другом… А оказывается таковым не был, ибо я не чувствовал ее сердце…» Алексей вернулся на свое место за столом и вновь взял письмо в руки.«Любовь ко мне пришла раньше, чем я узнала, кто ты. Я ничего не смогла с собой поделать. Долго боролась, старалась прогнать дарованное мне свыше чувство. А потом поняла, что надо просто жить, ибо смысл жизни в самой жизни. Поняла, как это прекрасно просыпаться утром и встречать тебя в коридоре, идущим в ванную, завтракать и ужинать вместе с тобой. Пусть ты не принадлежишь мне, но ты рядом и я дышу одним с тобой воздухом… Для меня это было счастьем, пусть хрупким, но счастьем….»Алексей закрыл глаза, руками обхватил шею сзади и опустил голову на стол. Так, не шелохнувшись, он просидел минут десять. А когда поднял голову, по его щекам текли слезы. Руки вновь потянулись к листку бумаги, исписанному почерком Софьи.«Помнишь выражение Пабло Пикассо «Если хочешь сохранить глянец на крыльях бабочки, не касайся их». Чтобы сохранить то хрупкое счастье, которое я имела, живя под одно крышей с тобой, Алеша, я запретила Полине рассказывать тебе правду обо мне. Думаю, что это мой самый большой грех на этой земле… Прости меня, Алеша. Прости за обман, с которым я, ты и Полина жили все эти годы… Моя мама урожденная Ухтомская. Да-да, Алеша, она твоя родная сестра, которую вы с Леонидом Николаевичем так долго искали. Тогда, при первой нашей встрече в поезде, когда ты представился нам, назвав свою фамилию, я сжала руку Полины, дав сигнал ничего не говорить. И тому причина – моя любовь к тебе. Во мне жила надежда на твою взаимность… Какой я была глупенькой… А когда ты сочетался узами брака с Полей, для меня эта надежда умерла. Я продолжала тебя любить, эта любовь для меня как награда и возмездие одновременно. Я сама выбрала ее. «Любимым быть – удел немногих, благоугодных небесам. Да, счастлив, кто любим. Но Боги! Как счастлив тот, кто любит сам». Алешенька, я была и есть счастлива… Спасибо тебе…Алексей до боли сжал себе голову. Он вспомнил то чувство теплоты и близости, которое испытал тогда в поезде, увидев в первый раз Софью еще девчонкой. Он точно помнил, что это чувство было вызвано не внешней привлекательностью девочки, а еле уловимой схожестью с Лизонькой. И после Алексею часто казалось, что между Софьей и им есть какая-то глубокая связь, основанная не на межличностной симпатии, а на другой, непонятной ему основе. Да и Леонид испытывал к Софье непонятное чувство родственной близости.– Какой же я слепой! Ведь стоило мне быть чуть повнимательней к Соне, и все бы прояснилось!Алексей пошатнулся от нахлынувших чувств тревоги и неудовлетворенности. «Как я мог не понять этого?»В памяти всплыл день, когда приходил Герасимовский с требованием идти к Леониду.«Герасимовский сказал, а Полина подтвердила, что они жили в усадьбе князя Выхулева. Почему тогда я не заставил Полину и Софью рассказать все? Почему они все скрывали?»Алексей в измождении сел на диван, в висках резанула боль, в глазах потемнело. Маленькая жилка на правом виске усиленно пульсировала, лоб покрылся испариной, лицо выражало страдание.– Алеша, что с тобой? – тревожно спросила вошедшая Полина. – Тебя долго нет. Тебе плохо? Принести какие-нибудь лекарства? Голос Полины отзывался в ушах Алексея как глухое эхо.Он с трудом открыл глаза и тихо, но твердо произнес:– Мне надо побыть одному. Потом, позже мы с тобой поговорим. Извини. Уйди, пожалуйста.Полина с болью в глазах посмотрела на мужа и тихо удалилась из комнаты.– Почему же я все-таки не настоял на том, чтобы Полина мне все рассказала? Почему? – спрашивал себя Алексей.Перед глазами прошла жизнь после встречи Полины и Софьи. Он был счастлив все эти годы. Да-да. Ему было хорошо и спокойно рядом с любимой женой и всегда приветливой и внимательной Софьей. Алексей вспомнил выражение, вычитанное в какой-то философской книге: «Чем лучше наше настоящее, тем меньше мы думаем о прошлом». «Я был счастлив все эти годы Поэтому я забыл проблемы прошлого… А правильно ли это?»С трудом поднявшись с дивана Ухтомский подошел к столу, взял Сонино письмо, вернулся к дивану и продолжил читать.«Алеша, у меня, я чувствую, будет дочь. Она – мое частичное прощение греха. Эти слова ты поймешь после разговора с Полиной. Прими ее как свою. Эта девочка будет являться внучкой твоей сестры Лизы, моей мамочки, которую я никогда не знала, но которая всегда была рядом со мной. Прости меня еще раз. И прощай.»Алексей аккуратно свернул листок с письмом, встал с дивана, положил его на стол, прошел к окну и настежь открыл его. Холодный осенний ветер ворвался в комнату. На улице была тишина – ни прохожих, ни машин. Мужчина посмотрел на часы. Они показывали половину четвертого. Вдруг маленький воробышек опустился на подоконник открытого окна, переминая лапками посмотрел своими пуговками-глазками на Алексея и попытался влететь в комнату. Сделав несколько слабых движений во внутрь, пичужка резко развернулась и полетела, сев на ближайшую к окну ветку дерева. Алексей вымученно улыбнулся и закрыл окно. Его лихорадило. Ему хотелось лечь и забыться.«Эти слова ты поймешь после разговора с Полиной» – эта фраза из письма не давала покоя. Глаза слипались и падая в сон Алексей произнес как заклинание: «Завтра поговорить с Полиной».Полина заглянула в комнату, муж уже спал на диване, даже не раздевшись. Она подошла к нему, осторожно подложила под голову подушку, укрыла одеялом, поцеловала нежно в лоб и вышла. Затем прошла в комнату Софьи, как была в халате легла на Софьин диван, накрылась одеялом и тоже заснула.

 

Глава 19

Полина проснулась около восьми. В квартире была тишина. Она пошла в ванную комнату. На кухне горел свет. Алексей стоял у открытой форточки и курил. На столе было блюдце с горкой окурков.

– Алеша, ты что? Ты же не куришь? Где взял сигареты? – голос жены выражал крайнее неудовольствие.

Ухтомский медленно повернул голову в ее сторону, и Полина поразилась его лицу. Всегда искристые глаза были потухшими, уголки губ опустились вниз, одна большая бороздка пролегла от переносицы к верху лба, рядом с ней появились мелкие морщинки. Алексей за ночь постарел на десяток лет. Полина подошла к мужу, вынула из его пальцев только что прикуренную сигарету, потушила ее. Он не сопротивлялся. Она усадила его на стул, он как зомби послушался. Казалось, ему было все равно. Его погасшие глаза бесцельно блуждали по кухне, пока не остановились на лице Полины. Та стала трясти мужа за плечи:

– Алеша, Алешенька, что с тобой? Поговори со мной, прошу тебя!

Алексей отстранил руки жены и попросил:

– Сделай чай, Поля, пожалуйста. Завари крепкий и добавь мяту. Кушать я не хочу. Только пить. Голос Алексея был глухим и бесцветным.

Полина кивнула головой, повернулась к плите и поставила чайник. Потом одним движением сгребла со стола блюдце c окурками, две пустых пачки сигарет и вновь начатую пачку. Быстро выбросила в мусорное ведро и вытащила его за дверь квартиры.

«Чуть позже вынесу» – решила она.

Алексей все это время продолжал сидеть без движения. Только закрыл глаза. Лицо было напряжено и выражало страдание.

Часа через три Алексей подошел к Полине, наводивший последний лоск в комнате Софьи для принятия новорожденной девочки, и сказал:

– Полина, нам надо поговорить.

Полина молча подала ему письмо Сони к ней.

– Прочитай сначала его, Алеша. А потом сядем и поговорим. Знаю, я многое тебе должна рассказать.

Алексей взял письмо и прошел на кухню. То, что он узнал из письма его потрясло. Перед глазами стоял Угловатый с самодовольным, наглым лицом самца, получившего то, что он вожделел. Тогда Алексей не обратил внимание на его слова «… вчера я получил то, о чем мечтал многие годы. Вчера мне было хорошо.» Сейчас они обрели для него смысл, ужасный смысл.

«Софьюшка, Софьюшка! Что же ты наделала?…»

Алексей сжал свою голову так крепко, что его лицо и шея побагровели. Он хотел вытеснить ту боль, не физическую, душевную, что сейчас испытывал. Эта была боль за девочку, которая стала для него больше дочерью, чем сестрой жены. А сейчас, после прочтения ее письма к нему, Софья заполнила в его сердце брешь, которая появилась давно, с потерей Лизоньки.

– Я убью тебя, Угловатый! Убью! Знай это! – в порыве ненависти крикнул Алексей, глядя куда-то в окно.

В кухню вбежала Полина. Таким своего мужа она не видела никогда. Он стоял напротив окна с озлобленным лицом, горящими от ненависти глазами, напряженный, готовый взорваться в любую секунду. Полина испугалась и тихо вышла.

Прошло больше получаса прежде, чем Полина вошла в кухню вновь. Алексей сидел за столом, тупо уставившись в противоположную стенку. Она подошла к нему, осторожно положила свою руку ему на плечо и произнесла:

– Алешенька, пора одеваться. Девочку забирать через час.

Муж посмотрел на жену отстраненным взглядом, встал и, слегка покачиваясь от перенесенного напряжения, пошел в комнату. По дороге к роддому Алексей тихо сказал:

– Девочку удочерим. Завтра же начнем готовить документы. Назовем ее в честь Софьюшки.»

Полина только молча кивала головой.

Прошло две недели. Супруги Ухтомские были счастливы, для них начался новый период жизни. Они стали родителями. Лишь однажды они повздорили, когда регистрировали девочку.

– Я хочу, чтобы девочка носила имя Софья – твердо произнес Алексей накануне регистрации.

Полина обняла мужа и спокойно, но настойчиво произнесла:

– Алешенька, я понимаю тебя прекрасно. Ты хочешь оставить память Софьи в имени ее дочери. Это хорошо. Но ты помнишь, что Сонечка хотела назвать девочку Настенькой. Мы не можем идти против ее воли, ее последнему желанию. Девочку зарегистрировали на имя Анастасия, Анастасия Ухтомская. Вечером были приглашены Ольга с Лидочкой. Состоялся ужин в честь нового члена семьи Ухтомских. Когда Настенька уже спала в своей кроватке, утихли взбудораженные событием речи, Алексей обратился к жене:

– Полина, я не задавал тебе раньше вопросов про вашу с Соней жизнь до нашей встречи. Сейчас, когда Оля с Лидой здесь, прошу рассказать нам всё. Это важно для всех присутствующих. Это важно было бы и для Софьи.

Все внимательно посмотрели на Полину. Установилась тишина, прерываемая только звуками секундной стрелки часов, висящих в кухне.

Прошло чуть больше минуты, прежде чем Полина собралась с духом и начала свой рассказ о той далекой жизни, когда она была еще девчонкой.

– С чего начать не знаю…. Хорошо, начну с себя. Моя мама умерла, когда мне было десять лет. Мы жили в дальних комнатах большого дома князя Выхулева Игоря Дмитриевича, который был дальним родственником мамы. После разорения маминой семьи он приютил ее у себя, назначил содержание. Но мама, чтобы быть независимой, работала у него экономкой. Уже после ее смерти я узнала, что Игорь Дмитриевич был моим отцом. Он сам мне об этом сказал. Я, собственно, всегда относилась к нему как к отцу. Он с детства меня баловал, играл со мной, нанимал учителей…

– Подожди-подожди, Поля. У Игоря была дочь до свадьбы с Лизонькой выходит? – прервала рассказ Ольга. – Алеша, ты знал об этом?

Ухтомский покачал головой из стороны в сторону.

– А Лизонька, бедная Лизонька, она, интересно, знала?

– Я помню, как Игорь Дмитриевич, его я не называла папой, только по имени-отчеству, привез княжну Лизу домой. Я вышла тогда на крыльцо, чтобы встретить их. Князь представил меня как воспитанницу и все. Думаю, что Елизавета Николаевна была в неведении. Тем более, моя матушка приучила меня держаться в усадьбе скромно. – Полина остановилась, чтобы перевести дух и смочить горло. Она заметно волновалась.

– Ко мне Елизавета Николаевна относилась с теплотой. Часто говорила, уже будучи беременной, что если родится девочка, то она хотела бы, чтобы мы подружились….Так оно и получилось в жизни – голос Полины стал печальным, слезы навернулись на глаза. Через несколько секунд она продолжила.

– Елизавета Николаевна была чрезвычайно требовательной, но справедливой хозяйкой. В усадьбе ее любили, но были и такие, что …что относились к ней не по доброму, вплоть до ненависти. Однажды она застала одного работника за кражей столового серебра. Потом выяснилось, что управляющий Степан заставлял работников красть понемногу ценные вещи и передавать ему. В городе у него был сообщник, которому он передавал краденное. На этом он наживался. Вскоре он собирался сбежать совсем из поместья. В то время княгиня была на сносях. Эта история очень ее расстроила. Она сдала Степана Угловатого полицейским. Когда его забирали, он поклялся ей отомстить любыми способами. В тот же день у княгини началось кровотечение, и она потеряла сознание. Ночью родилась Софьюшка, а… а Елизавета Николаевна скончалась – из глаз Полины текли слезы.

Последнее предложение она прорыдала. Глаза Ольги и Лидочки тоже были полны слез. Алексей соскочил со стула и стал ходить взад-вперед бормоча:

– Угловатый, Угловатый, ты за все мне ответишь. Подожди, придет время. Я убью тебя!

– В начале восемнадцатого года Угловатый вернулся в имение. Мы жили там. В отличие от соседних усадьба наша не была разорена, да и работники почти все остались. Игорь Дмитриевич к ним с уважением относился, и они ему добром отвечали. И вдруг приезжает Угловатый и заявляет, что его большевики выпустили из тюрьмы, он вступил в их партию и послан сюда конфисковать имение в пользу трудящихся. Что здесь началось! Его и раньше не любили, а тут чуть ли не растерзали. Князь вступился за него, и он сбежал. Но через несколько дней приехал с отрядом солдат с красными повязками на рукавах и с мандатом, предписывающим арестовать хозяина дома, а всех домочадцев выселить на улицу. Дом наш переходил в ведение какого-то совета, сейчас не помню. Игорь Дмитриевич приказал нам с Сонечкой спрятаться в одной из дальних комнат, а сам вышел на встречу солдатам. Ох, зря вышел… – Голос Полины стал скорбным, а потом задрожал от злобы и ненависти. – Угловатый подошел к нему, ударил со всего размаху по лицу. Князь не удержал равновесия и упал с лестницы, ударившись виском о камень, что лежал внизу. Мы услышали крик Угловатого. Он ругался и кричал, что Игорю Дмитриевичу удалось избежать наказания. Потом в окно мы с Сонечкой видели, как князя подняли с земли и понесли к повозке. Куда его повезли мы так и не узнали и больше о нем ничего не слышали. Бедная Сонечка вся сжалась, я ее обняла и все говорила, чтобы молчала. А она сначала заплакала, а потом вырвалась из моих объятий и побежала к дверям. Угловатый в это время входил в дом. Она ему попалась прямо в руки….

Глаза Полины заполнились слезами. Она смотрела на слушающих ее родных людей с болью и внутренним напряжением.

– Не могу вспоминать, что было дальше. Как таких людей земля носит? Алексей обнял Полину:

– Родная моя, прости, что заставил все вспомнить и рассказать. Знаю, что тебе больно сейчас…. Но ты должна продолжить. Это нужно и тебе… Я ведь знаю, как долго ты хранила в себе этот ужас. Всегда чувствовал твою невысказанную боль прошлого. Прошу тебя, моя милая, что было дальше?

– Когда Сонечка в прямом смысле попала в руки Угловатого, он ее сжал и с оскалом зверя понес на улицу. Она очень сильно кричала, билась в истерике. Ей ведь было всего шесть лет. Я попыталась вырвать ее из лап этого негодяя, но получила сильный удар в живот сапогом и потеряла сознание.

Руки Полины сжались в кулаки, она вся напряглась, а потом разрыдалась. Голосом, полным боли и страдания, Полина продолжала свой рассказ.

– Я очнулась от того, что мне было очень холодно. Когда я очнулась и открыла глаза, кто-то рукой закрыл мой рот. Это был Пахомыч, один из наших работников. Он потребовал молчать. Я испугалась, но Пахомыч прошептал, чтобы я не боялась. Когда солдаты вместе с Угловатым уехали, мы вышли из подвала, где меня спрятал Пахомыч. Сони нигде не было, я заплакала и стала ее звать. Но Пахомыч, добрая душа, рассказал, что произошло после того, как я потеряла сознание…

Полина закрыла глаза, руки ее тряслись, да и вся она дрожала от вновь переживаемых давних событий.

– Угловатый понес кричащую и испуганную Сонечку в недалеко стоящий от дома сарай, в котором хранились различные инструменты и инвентарь, используемые нашими работниками. Все работники, когда приехали солдаты с Угловатым, спрятались с глаз долой. Они знали, что Степан очень жесток и спуску им не даст. Он мог отдать приказ солдатам расстрелять всех, кто стоял на его пути. И поверьте, его бы послушались.

Глаза Полины горели огнем ненависти. Губы тряслись от негодования. Лицо раскраснелось. Все ее тело напряглось. Слушатели молчали и с волнением смотрели на молодую женщину. Через минуту краснота с лица Полины стала сходить, ее глаза смягчились, тело расслабилось.

– Извините. Я вновь испытала весь ужас тех дней…. Если бы не Пахомыч и не его сын Угловатый надругался бы над Сонечкой.

Сын Пахомыча, молодой парнишка лет шестнадцати, через пролом в стенке сарая залез туда. Благо Угловатый его не видел, он был занят приготовлениями к постыдному делу. Когда он стаскивал с себя штаны, мальчишка ударил его сзади по голове лопатой. Степан так и рухнул на пол со спущенными штанами. Бедная Сонечка закричала, забившись в угол. Сын Пахомыча, имя его забыла, зажал ей рот и вытащил из сарая. Потом подхватил ее на руки и побежал с ней в сторону леса. Когда Угловатый очнулся, он был в бешенстве. Солдатам приказал прочесать весь дом и окрестности, и притащить им «паскуду-девчонку», как он назвал Сонечку. Но они не стали этого делать, ссылаясь на то, что свою задачу выполнили. Угловатый полютовал, стал зачем-то колотить окна. Старший из солдат приказал его связать, чтобы утихомирить. Трое солдат были оставлены для охраны «коммунистической собственности», которой стало наше имение. Работникам было предложено разойтись.

 

Когда солдаты с Угловатым уехали, Пахомыч пошел искать своего сына и Сонечку. Я ожидала его позади дома, чтобы меня не видели солдаты. Где-то через часа два у кромки леса я увидела три фигуры и помчалась навстречу. Это были Пахомыч с сыном и Софьюшка. Она вся тряслась от страха и пережитого. Сонино лицо было все исцарапано, на руках и ногах синяки, оставленные цепкими руками Угловатого. …

Полина остановилась, закрыла глаза ладонями рук, ее плечи затряслись в немом плаче. Алексей с Ольгой и Лидочкой были в нервном ступоре.

– Боже, сколько же пришлось пережить бедной девочке! – произнесла Ольга. Установилась тишина. Алексей обнял жену, тихо и ласково сказал:

– Полюшка, все уже позади. Ты здесь, ты с нами. Софьюшку спасла. Ты молодец. … Но, у тебя и у Сони совсем другая фамилия, чем у князя. Вы же Хулевы. Полина немного успокоилась. Робкая улыбка украсило ее лицо.

– Когда мы бежали из имения, я решила поменять нам фамилию. Ведь Угловатый не остановился бы на этом, он стал бы нас искать. Я знаю это наверняка. Он не раз грозился отомстить княгине любым способом. Поэтому я решила сократить фамилию с Выхулева до Хулева.

Алексей с удивлением посмотрел на Полину:

– И как же тебе это удалось? И еще у меня вопрос, который мне хотелось бы прояснить. Полюшка, извини, может быть воспоминания эти для тебя трудны и болезненны. Но все же, мне интересно, где и как вы жили до встречи со мной тогда в поезде?

Полина встала со своего стула, подошла к плите, зажгла конфорку и поставила чайник.

– Давайте чай попьем. У меня в горле пересохло. А после я постараюсь рассказать дальше нашу с Сонечкой историю.

Когда при полном безмолвии был выпит чай и откушены бублики с ним, Полина вновь стала рассказывать.

– Был конец апреля. Солнце еще только набирало свою живительную и согревающую силу. А мы с Сонечкой были практически раздеты. Как были в теплом доме по домашнему одеты, так и оказались на улице в одних платьях, да в тапочках. Пахомыч послал своего сына в имение и наказал ему проникнуть в дом и взять для нас теплую одежду, а сам с нами остался. Где-то часа через полтора, наверное, его сын вернулся, но без одежды. В руках держал шкатулку, что ты, Лида, нашла в Сониной комнате. Он еле ноги унес, солдаты, охранявшие имение, его увидели, влезающим в дом. Юноша схватил первое, что бросилось ему в глаза, и пустился наутек. Это была шкатулка. После он не смог объяснить, почему он схватил именно ее, сказал, что произошло все машинально. Пахомыч показал нам направление к ближайшему городку, а сам с сыном пошел в лес.

Голос Полины становился все тише, размеренней. Ее взгляд был невидящим, замутненным, она полностью погрузилась в воспоминания.

– Мы шли долго по начинающим зеленеть полям, через березовую рощу, где нам встретилась лиса. Ее глаза, устремленные на нас, светились голодным блеском, очень неприятные глаза. Сонечка испугалась, прижалась ко мне и заплакала. Ее плач перешел в рыдания. Она как будто выплескивала наружу весь пережитый ужас. Постепенно девочка успокоилась и повалилась на сырую землю без сил. Я нашла более – менее сухое место под одной большой березой, подняла Сонечку на руки и просидела с ней, под этой березой пока она спала. Солнце неумолимо катилось вниз. Вскоре сумерки опустились на рощицу. Я еле различала деревья. Соня все спала. Будить ее я боялась. Постепенно в забытье ушла и я. Очнулась от того, что меня кто-то сильно тормошит. Это была пожилая монашенка. Оказывается, мы совсем немного не дошли до монастыря, что в Звенигороде был. Монашенка довела нас до монастыря и нас приютили там. В монастыре мы прожили чуть больше года, пока он не был закрыт. Всех живущих в монастыре после его закрытия стали регистрировать в Звенигородском Совете. Вот тогда я и записала себя и Сонечку на фамилию Хулева. – Полина замолчала.

– А что было дальше? – с волнением в голосе спросила Лидочка. – Не думала, Поля, что вам с Соней пришлось столько пережить. Рассказывай, как вы жили?

Полина посмотрела на всех сидящих, с интересом глядящих на нее, вздохнула и стала повествовать дальше.

– В Звенигороде мне удалось устроиться корректором в тамошнюю типографию. Грамотных людей ведь было мало. Директором типографии был очень милый старичок, который служил там со времен царя Гороха. Очень забавный. Умел ладить со всеми. Мы с Соней блуждали по городу в поисках приюта. Около одного здания на мостовой я увидела газету, подняла ее и стала читать, думая, что смогу натолкнуться на нужное объявление. Тут из подъезда выбегает старичок и прямо ко мне.

– Читать умеешь! И писать тоже? – спрашивает.

Я в удивлении киваю головой. Тогда он схватил меня за руку и воскликнул:

– Слава Богу! Будешь работать корректором в моей типографии. А заодно покажу, как текст набирать. Тут большевики загрузили работой. Подавай им прокламации да агитации. А жить с сестрой будешь у меня. Дом большой, выделю вам комнату.

Так у меня появилась работа и жилье. В типографии я проработала до двадцать пятого года. Сонечка в школу пошла. А потом старичок умер. Его дом отошел к его сыну с семьей. Нас выгнали. Типографию возглавил кто-то из рабочих-крестьян. Меня, как выходца из враждебного класса, выгнали. Я решила ехать в Москву. Благо, скопила некоторую сумму, которая потихоньку таяла. К нашей с тобой встречи, Алешенька, мы с Соней были уже без жилья и денег. Стыдно сказать, Сонечка несколько раз просила милостыню на Октябрьском вокзале в Москве. Никогда себя за это не прощу. Москва не приняла нас. …

Полина замолчала, раздумывая над следующими словами своего рассказа. Потом, видимо, решила закончить свое повествование. Ее голос зазвучал более мажорно.

– В конце концов, я решила поехать в Ленинград. И мое предчувствие прекрасного нового не обмануло. Мы с Сонечкой встретили тебя, Алешенька, и жизнь наша повернулась к нам лицом. Мы, образно говоря, наконец-то сели в нужный поезд и сошли на нужной остановке. Я всю жизнь буду благодарить судьбу, Бога, провидение, назовите, как хотите, за то, что в нашем поезде сидел Алеша.

Лицо Полины просветлело, щеки порозовели, глаза заискрились. Она поддернула плечами и вздохнула глубоко и спокойно, как будто освободилась от многолетнего груза, давившего ее.

– А давайте чай пить с пирогом. Я знаю чудный рецепт пирога, который можно приготовить за полчаса. Я сейчас его приготовлю.

 

Глава 20

Сестры Томи находились в Петербурге почти неделю. Каждый день был заполнен изучением новых документов, найденных в анналах архивов Надеждой и Аленой. Как-то вечером Надежда вернулась с туго набитой компьютерной сумкой. Лицо ее светилось тем огнем радости, который обычен для людей творческих в предвкушении открытия.

– Дарья, Джейн, вы дома? – с порога крикнула девушка. – Я нашла, нашла кое-что, да нет, не кое-что, а что-то значительное, важное, недостающее в нашей цепочке.! – голос Нади был импульсивно-интригующим.

Сестры разом выбежали в прихожую, где Надежда заканчивала раздеваться. Их глаза горели восторженным удивлением.

– Надя, что тогда копаешься здесь, быстро в комнату, нет, давай на кухню. Дарья эклеры приготовила к чаю, да и чай сейчас вскипит. Подкрепимся сначала, а то мы не ужинали еще, тебя ждали. А ты нам расскажешь, что нашла, пока чай будем пить. Идет? – быстро проговорила Джейн.

– Идет, я тоже голодная. – моментально ответила Надя.

– Я была у мамы. Вы ведь знаете, что моя мама и Анастасия Хулева дружили. Так вот мама мне многое рассказала и показала ряд фотографий и документов, относящихся к их детским и юношеским годам. Получается очень интересная картина. – Надежда ела и говорила одновременно, будто боялась, что не успеет все рассказать.

– Надя, не тараторь. Прожуй сначала, а то мы не все понимаем, что ты говоришь – заметила Джейн.

– Извините, девочки, – улыбнулась Надя – И кушать хочется, и рассказать хочется тоже. А эклеры хороши, где ты их научилась готовить, Дарья? Мне казалось, что это наше изобретение. Наши русские женщины любят готовить их на праздники, да и в кулинариях эклеры обязательны в перечне продаваемых изделий. Я их с детства люблю.

Дарья удивленно посмотрела на Надю и со смехом проинформировала:

– Ну, во-первых, эклеры придумали французы еще в начале девятнадцатого века. А с выходом кулинарной книги «Boston Cooking School Cook Book», где в первые был дан рецепт этого пирожного, эклер завоевывает весь мир. Это во-вторых. И в-третьих, у нас в Штатах эклеры называют еще long john за его форму. А вообще, я рада, что тебе, Надя, понравились мои эклеры. Я их сама обожаю. Надя, можно я задам тебе вопрос? – закончила свою тираду Дарья.

– Задавай. Что тебя интересует?

– Почему ты раньше не расспрашивала свою мать? Ты могла еще месяц назад, когда только Владимир начал свое расследование, поговорить с мамой и узнать все.

Надя спокойно посмотрела на вопрошающую и тихо, но отчетливо произнесла:

– Моя мама очень интересный человек. Она ревнива ко всему, что касается ее прошлого. Есть такие люди, для которых прошлое – табу, особенно, если оно было не очень счастливым. Эти люди стараются никогда не трогать прошлое, не вспоминать, не тревожить, боясь, что оно будет давить на них. Мама моя – одна из них. Я не раз подходила к ней с просьбой рассказать об Анастасии, показать документы, фотографии, которые сохранились у нее. Но наталкивалась на стену.

– Хорошо, а как же тебе все-таки удалось раздобыть документы и информацию, Надя? – с удивлением спросила Дарья.

– Это целая история, девочки. Думаю, вам будет интересно узнать немного о моей маме, так как ее жизнь тесно переплетена с жизнью. Анастасии.

– Скорей-скорей рассказывай – разом воскликнули сестры Томи.

Три девушки прошли в гостиную, удобно уселись за овальным столом, на который Надя начала выкладывать из своей огромной сумки документы и фотографии. Дарья с Джейн с интересом следили за ней. Наконец Надежда произнесла:

– Итак, мои любопытные сестренки, я буду рассказывать и по ходу показывать документы и фотографии. Готовы?

Девушки молча кивнули головами.

– Мама моя родилась весной 1941 года. Родителей она никогда не знала. Подкидыш мама. Нянечка детского дома нашла ее у ворот, когда шла утром на работу. При ней никаких документов не было, поэтому записали ее как Найденова, имя дали в честь той нянечки – Варвара. В этом детском доме мама прожила вплоть до окончания школы. Нянечка, которая ее нашла, относилась к ней как к дочери, старалась прикормить из своего пайка. Война тогда шла, время голодное. Оберегала ее от мальчишек-драчунов. Однажды нянечка пришла на работу с девочкой того же возраста, что и мама. Нет, Анастасия была старше мамы на где-то на полгода. Да, нянечка привела Анастасию. Было это в 1944 году, Анастасии тогда было три с небольшим года, а маме три. Подозвала нянечка маму и сказала, что привела ей подругу на всю жизнь. Анастасия с мамой были как сестры. Они даже похожи чем-то были. Смотрите, вот фотография, старая, девочки на ней. Это моя мама, а это Анастасия. Им здесь лет по десять. Как сестренки стоят, обнявшись – Надя с любовью смотрела на фотографию.

– Можно мне посмотреть более внимательно эту фотографию? – тихо попросила Дарья.

На нее смотрели две девочки в одинаковых платьицах, светло-русые волосы у обоих заплетены в косички, завязанные баранками. В больших голубых глазах обоих читались и радость, и тревога, и любопытство одновременно. Что-то знакомое, родное ощутила Дарья, вглядевшись в лицо более высокой девочки.

– Джейн, посмотри, тебе не кажется, что эту девочку мы где-то видели?

Джейн взяла из рук сестры фотографию и рассмеялась:

– Кажется, очень даже кажется…. Эта девочка напоминает тебя в таком же возрасте. Только ты волосы так не заплетала и любила носить одну косу…. Удивительно похожа на тебя….Поразительно… – голос Джейн становился все более удивленным.

– Надя, вот уже вторая фотография Анастасии удивляет схожестью с Дарьей. Тебя это не настораживает? – Джейн внимательно посмотрела на хозяйку квартиры.

Надя, немного помолчав, произнесла тихим, но в то же время дрожащим голосом, выдававшим ее волнение:

– У Анастасии был ребенок, девочка. Однако, я не знаю, что с ней стало. Мама последние десять лет до смерти бедной Анастасии с ней не общалась. И причина тому очень интересная. Она же объясняет, почему мама так долго не хотела ничего рассказывать. Я принесла ряд документов и фотографий от мамы, а также ее устный рассказ о тех годах, что мама и Анастасия были дружны. Вы готовы слушать, сестренки?

Дарья и Джейн энергично закивали головами. Удобно усевшись на широкий мягкий диван, что стоял рядом со столом, Надя продолжила свой рассказ.

– Когда девочкам было лет пятнадцать – шестнадцать, нянечка Варвара пригласила их к себе домой. Она жила в той же квартире, где раньше жили Алексей и Полина Ухтомские. Войдя в дом, Настя буквально остолбенела – все ей казалось знакомым. Она ходила по квартире нянечки в каком-то ступоре. Варвара наблюдала за ней, молчаливо вытирая стареньким носовым платочком слезы, что двумя непрерывными ручейками стекали из ее глаз.

– Что, девонька, все для тебя родным кажется? – мягким голосом спросила нянечка.

– Да, тетя Варя. Такое впечатление, что я здесь раньше была – дрожащим голосом ответила Настя.

– Была… Не только была, ты здесь жила, моя хорошая. Это квартира твоих родителей, Алексея Николаевича и Полины Игоревны Ухтомских.

– Моих родителей? Вы их знали, тетя Варя? А почему у меня другая фамилия, не Ухтомская? Почему я Хулева? – с паническим страхом и нетерпением спросила Анастасия Варвару.

Нянечка ответила не сразу. Она усадила девочек за старый стол, что стоял на кухне, достала невесть когда купленные конфеты, сберегаемые ею для торжественных случаев, поставила на газ видавший многое чайник, вынула из буфета чашки, бывшие ровесниками чайнику, откуда – то появилась небольшая баночка с чаем непонятного происхождения, бросила в заварочный чайничек с отбитым носиком несколько щепоток странного чая, залила его крутым кипятком. Все эти действия нянечка производила в полном молчании. Девочки следили за ее действия как завороженные, настолько размеренными и плавными были движения Варвары. Только в глазах Насти читалось еще смятение и тревога.

– Сейчас я узнаю, кто я, кто мои родители, как я жила раньше, давно-давно – эти мысли стучали в голове девушки.

– Что, девоньки, попьем чайку моего незатейливого? – мягко пригласила к чаепитию нянечка, налив в чашки чай.

– Тетя Варя, пожалуйста, не томите. Расскажите про моих родителей, кто они, почему вы живете в их квартире? – с нетерпением обратилась Настя к нянечке.

Та встала, медленно прошла в одну из комнат и вернулась с небольшой шкатулкой.

– Настя, эта шкатулка принадлежала твоей родной матери. Ее звали Софья. Она была сестрой Полины и, как потом выяснилось, племянницей Алексея Николаевича. Софья умерла при твоих родах. Алексей и Полина тебя удочерили. У тебя были прекрасные родители. Красивые и внешне, и внутренне. Открой шкатулку, посмотри ее содержимое. Полина просила сохранить ее для тебя. А потом мы поговорим. Долго будем разговаривать.

Девушка с трепетом взяла шкатулку и пошла в дальнюю комнату, чтобы ей никто не мешал.

– Тетя Варя, а я, про меня вы что-нибудь знаете? – с волнением и надеждой спросила Варвара Найденова.

Нянечка посмотрела на нее грустными глазами.

– Нет, моя хорошая. Тебя я нашла у ворот детдома. Тебе было несколько недель от роду. Как только не замёрзла, не знаю. Поздняя осень была. Помню только, что ты была завернута в коричневое военное одеяло. На нем еще бирка была…. Подожди. Я же ее сохранила… Я тогда еще подумала, что за нее, за бирку эту, можно потом зацепиться, если девочка захочет искать своих родных… Где же она? Вот, старая, забыла, куда положила. Ничего-ничего. Не беспокойся. Найду, обязательно найду, милая.

Загоревшиеся было надеждой глаза девушки тут же потухли. В глазах появились слезы.

– А может вместе поищем, тетя Варя? – робко спросила она.

Нянечка печально посмотрела на свою любимицу и твердо произнесла:

– Сказала найду, значит найду. Не беспокойся, Варварушка.

Анастасия вошла в комнату, которая раньше служила гостиной и спальней для четы Ухтомских. Перед ее глазами вспыхнули видения, такие далекие и такие родные. Они мелькали перед ней как на экране в кинотеатре. Вот маленькая девочка вбежала в комнату. Она еще в пижамке. Солнышко на улице еле-еле пробивается через темноту уходящей ночи. Девочка подбежала к кровати родителей, которые еще спали, и начала тормошить мать за руку, лежащую на одеяле.

– Мама, мамочка, я боюсь. Мне приснился страшный крокодил. Он хотел меня проглотить.

Мать, открыла глаза и смеясь подхватила девочку за руки и нежно опустила между собой и мужем. Они оба обняли свою дочь, и трое погрузились в сладкий предутренний сон.

Вслед за этой картиной побежала другая, вызвавшая у Анастасии тревогу. В комнату вошел мужчина в военной одежде. Девочка с матерью сидели за столом и рисовали. Они смеялись, кисточкой мазали друг друга по носам, щекам, рукам. Когда отец вошел в комнату, мать с дочерью заканчивали свои произведения. Отец улыбнулся обеим своим девочкам, но улыбка получилась неестественной. Это сразу уловила женщина. Девочка подбежала к отцу, обняла его за ногу и спросила:

– Папа, а ты почему так сердито одет?

Мужчина засмеялся, обнял дочурку, подняв на руки, нежно поцеловал и спросил: – Почему, Настюха, я сердито одет? Тебе не нравится моя одежда?

– Не нравится, вся какая-то страшная, темная, нехорошая.

Мужчина переглянулся с женщиной, в глазах которой застыли страх и тревога.

– Ну что ты, моя маленькая, это просто одежда солдат, которые защищают свою родину. Твой папа – защитник. Это почетное звание для мужчины.

Потом он поднял девочку и крепко поцеловал ее.

Настя потерла глаза, начавшиеся слезиться. А когда освободила их, перед ней была комната со старенькой мебелью, давно не стиранной тюлью на большом немытом окне. За окном стояла поздняя осень. Маленький листочек, оторвавшийся от своей колыбели, застрял на пути к вечности между створками форточки. Темнело, заволоченное тучами небо, не пропускало слабые лучи солнца, отправлявшегося на покой.

«Как печально и тоскливо на улице. Мы сейчас с ней, с улицей, одинаковы.» – подумалось Насте.

Она села на потертый диванчик и медленно открыла шкатулку. В ней аккуратно было перевязано несколько писем. Настя взяла эту маленькую стопочку, хотела было разорвать розовую тоненькую нить, которая объединяла письма в одно целое, но передумала. Девушка в раздумье отложила письма в сторону и обратила внимание к шкатулке вновь. Фотографии. Их было немного. Она бережно взяла их в руки и стала разглядывать. Первой была фотография моложавой женщины, мужчины в возрасте, гораздо старшем женщины, и маленькой девочки лет трех, сидящей на руках мужчины. Одной рукой девочка обняла отца за шею, а другой держала маму за руку. Мужчина был одет в военную форму. На женщине ладно сидел костюм из синего материала, сшитый по моде довоенных лет. Глаза обоих были лишены искры радости. Они выражали тоску и безысходность. Одна только девочка выделялась на фотографии светлым пятном… Глаза ее сияли радостью. Настя перевернула фотографию и увидела выцветшую надпись, сделанную химическим карандашом. «Октябрь 1943 года.» Она отложила эту фотографию в сторону и стала рассматривать другие.

Следующей была фотография девушки лет двадцати пяти. Она смотрела на Настю широко открытыми глазами, в которых застряли искринки любопытства и удивления. Красивый высокий лоб обрамляли светло-русые волосы, гладко зачесанные назад и собранные в конский хвост. Чувственный рот готов был приоткрыться в улыбке. От этого лица веяло такой теплотой, что Настя инстинктивно прижала фотографию к себе. Потом она спешно перевернула ее, надеясь на надпись. Но обратная сторона фотографии была пуста. Настя также отложила эту фотографию в сторону и положила ее на предыдущую. Девушка перевела свой взгляд на новую фотографию. Она ее поразила. Это была старая, очень старая фотография. На ней были изображены трое мужчин и две женщины, одетые в дореволюционные одежды. Женщины сидели на стульях, а мужчины стояли за ними. Настя долго всматривалась в лица пятерых незнакомых людей. «Какие красивые лица! Гордые, независимые!» – подумала девушка. Она еще раз полюбовалась фотографией и положила ее в шкатулку.

На дне шкатулки Настя увидела изумительной работы изумрудное колье. Она с трепетом взяла его, внимательно осмотрела, примерила на себя, подошла к зеркалу, полюбовалась и быстро положила его обратно в шкатулку. Больше в шкатулке ничего не было. Девушка медленно закрыла ее и бережно поставила на тумбочку, что стояла рядом с диваном. Потом она взяла в руки отложенные фотографии и сверток с письмами, постояла немного и решительно прошла в кухню.

Нянечка с Варварой Найденовой сидели за столом и тихо разговаривали. Когда Настя вошла, нянечка подняла свои добрые, уже плохо видящие глаза на девушку и мягко спросила:

– Что, девонька, посмотрела шкатулку? Много вопросов у тебя, да? Много. Вижу по лицу.

Настя присела на свободный стул. В голове шумело от пережитых ею сейчас чувств.

– Да, тетя Варя. Вопросов много. Я возьму вот эти письма и фотографии с собой? А шкатулка с ее оставшимся содержимым пусть будет у вас пока. Потом заберу. Сейчас, вы же знаете, негде ее в детдоме хранить. Сопрут еще ненароком.

– Конечно, моя милая. Ты письма-то почитай. А потом приходи, поговорим. Все, что знаю, расскажу тебе. Договорились? А сейчас вам идти пора, а то воспитатель схватится, отпускать потом не будет. Вот вам сушки, возьмите с собой, погрызёте, когда голодно-то будет.

Девушки обняли свою любимую нянечку, поцеловали и попрощались. Уже на половине пути к детдому молчащая всю дорогу Настя воскликнула:

– Вот, дурёха, забыла расспросить про фотографии нянечку!

Потом, помолчав, сама себе сказала:

– Ладно, в следующий раз узнаю.

Затем дернув подругу за рукав крикнула:

– Варька, побежали, а то не успеем к ужину. Голодными останемся. А сушками живот не набьешь.

И девушки, взявшись за руки, помчались к видневшемуся вдали детдомовскому зданию.

Недели через три Настя с Варварой вновь оказались в доме нянечки, которая пригласила их на свое шестидесятое день рождения. Они были единственными гостями, чему очень удивились.

– Муж мой и сын погибли на войне. Пошли на войну в разное время, муж в 1941, а сын через два года, в феврале 1943 года. А погибли в один год, в один месяц и в один день. Оба дошли до Берлина. Уже победа была объявлена. Десятого мая 1945 года это было. Встретились они, сын и отец, в Берлине. Шли по разным сторонам одной улицы. На радостях кинулись на середину улицы обниматься, тут пули немецкие их и настигли. Недобитый снайпер, что сидел на крыше одного из домов, сразил обоих. Об этом мне написали командиры мужа и сына. Вот так, мои хорошие.

Глаза нянечки увлажнились. Она промокнула их подолом фартука. Потом обняла девочек и мягко, но уверенно сказала:

– На своем дне рождения я хочу видеть только тех, кого люблю. Муж и сын всегда со мной. А вы, две девочки, которые мне дороги, которых я люблю, как своих дочерей. А больше мне никто не нужен. Садитесь за стол. Праздновать будем.

Стол был сервирован незатейливыми блюдами. Вареная картошка под жареным луком, две маленьких тушки селедки, бочковые помидоры и огурцы, квашенная капуста, вареная докторская колбаса, нарезанная тонкими, просвечивающимися кружками и несколько ломтиков серого хлеба, уложенного на маленькой тарелочке. В графине стоял компот из сушенных яблок и груш. Но для девушек этот стол казался царским. В своем детдоме они практически не были знакомы со вкусом колбасы. Селедка подавалась к столу, но очень редко. Помидоры и огурцы также были не частыми гостями на столах детдомовцев. Нянечка смотрела на девушек, с аппетитом поглощающих бутерброды с колбасой и запивающих компотом, и радовалась тому, что Бог послал ей их как бы в благодарность за мужа и сына. Она считала девушек своими дочерьми и готова была сделать для них все.

– Девоньки, вы знаете, что у нас вами куча времени. Я отпросила вас у воспитателя и директора до завтрашнего вечера. Завтра воскресенье, и занятий у вас нет. Это время мы посвятим разговорам. Настя, я буду отвечать на твои вопросы, рассказывать, что знаю.

Она импульсивно потрепала девушку по голове, как раньше ерошила волосы своему сыну.

– Спасибо, тетя Варя – разом ответили девушки набитыми едой ртами.

Потом, прожевав, Настя спросила:

– Вы мне всё-всё расскажите?

– Всё, что знаю, моя хорошая – с улыбкой ответила нянечка.

– Тетя Варя, скажите, а кто это? – задала Настя первый вопрос, показывая фотографию девушки. Нянечка взяла фотографию, достала из тумбочки очки, внимательно присмотрелась.

– Да это же мать твоя родная, Софья, что умерла при родах. Красивая была. Гордая. Ты вся в нее, Настёна.

Настя взяла из рук нянечки фотографию, вновь внимательно на нее посмотрела. Но это был уже другой взгляд. Любопытство в нем сменилось на теплоту и нежность. Девушка незаметно поднесла фотографию к губам и поцеловала ее.

– А на этой фотографии я со своими приемными родителями? – задала второй вопрос Настя.

– Да, это Полина и Алексей Ухтомские, и ты, маленькая. Здесь тебе года три. Эта фотография сделана аккурат перед отправкой твоего отца на фронт. Видишь, он в военной форме?

Нянечка с любовью смотрела на эту фотографию. Она машинально погладила лица Алексея и Полины.

«Значит, то видение было правдой. Та маленькая девочка – это я, а мужчина с женщиной – мои родители….» – подумала Настя, и несколько слезинок медленно поползли по ее щекам.

Она машинально смахнула их и решительно повернулась к нянечке.

– Тетя Варя, а теперь, прошу вас, расскажите все, что вы знаете.

– Ну что же, Настенька. Раз обещала рассказать, так расскажу. Должна ты знать правду о своих родителях, ту правду, что знаю я. Но ты письма хоть прочитала? В них много информации содержится.

– Да, прочитала. – тихо ответила Настя. Что было до моего рождения я кое-что узнала. А что было потом? Куда делись мои родители? Что с ними стало? Вот, что я хочу знать. Может они живы! Так я нашла бы их!

– голос девушки с каждым словом становился жестче и настойчивее.

Собравшись с мыслями, нянечка тихим неторопливым голосом начала свой рассказ.

– Мы жили в этом же доме в подвале. Мой муж работал слесарем, а я, как вы знаете, нянечкой в детском доме. Твои родители, Настя, жили очень дружно. Когда ты появилась, они были, что называется, на седьмом небе от счастья. Ведь своих детей у них не было. Записана ты была на фамилию премного отца – Ухтомская. В октябре 1943 года Алексей Николаевич ушел на фронт.

– А почему он не ушел на фронт сразу же после того, как началась война? – перебила нянечку Варвара Найденова.

Нянечка укоризненно посмотрела на девушку и продолжила.

– Алексей Николаевич имел бронь как ученый – геолог, который занимался разработками месторождений нефти. С самого начала войны он постоянно ходил в военкомат и оставлял там свои заявления на фронт. И каждый раз получал отказ. И, наконец, в октябре 1943 года его заявление было удовлетворено. Я помню день, когда он уходил на фронт. Его провожал весь дом. Алексей Николаевич был очень дружелюбным и человечным. Любил зайти к нам, поговорить с Василием, моим мужем. Он отзывался на беды и неприятности всех соседей. Под стать ему и Полина была.

Как-то вечером Полина пришла ко мне и сказала, что хочет со мной поговорить. Вид у нее был очень странный. Волосы взъерошены, в глазах страх, голос дрожит. Усадила я ее за стол на кухне, налила морковного чаю и спрашиваю:

– Что случилось?

А она мне отвечает:

– Варя, чувствую, что-то неладное сотворится. От Алеши писем нет. И меня Угловатый в покое не оставляет. Угрожает забрать дочь. Если что случится, умоляю тебя, не оставь Настеньку. Вот шкатулку передай ей, когда вырастит. И найди, как изменить ей фамилию на мою, на Хулеву. Вчера Угловатый приходил опять. Выпивший был. Проговорился он, что день на день дни мои свободные закончатся.

Потом она заплакала, да так горько. Я ее не то, что плачущей, в плохом настроении никогда не видела. А тут, думаю, действительно что-то страшное должно случиться. И еще она попросила переехать к ней жить, пока либо Алексей Николаевич не вернется, либо она будет уверена в своей нормальной жизни. Ну что мне оставалось делать. Очень я эту семью уважала и любила. На следующий день и переехала в эту квартиру. А через три дня ночью пришли за Полиной. Больше я ее не видела.

– Да-а-а.» – протянула Варвара Найденова.

Анастасия молчала, только мелкие слезинки катились по ее безмолвному лицу.

– Хорошо, тетя Варя, а почему же вы Настю в детдом привели? Неужели ей было бы хуже, если бы она жила с вами в этой квартире? – задала вопрос Варвара. Нянечка опять укоризненно посмотрела на свою любимицу и покачала головой.

– А ты прикинь своими мозгами, девонька, что было бы, если бы этот Угловатый пришел в дом. Полина сказывала, что он всячески хотел забрать Настену к себе. Зачем ему это надо было, я так и не знаю до сих пор. А Поля про это умалчивала. Одним словом, утром того же дня, как забрали Полину, я понесла тебя, Настенька, в детдом. А по дороге все тебе, Настена, наказывала, чтобы ты говорила, что твоя фамилия Хулева, что мама и папа на фронте, ты осталась одна. Никого не знаешь, никого не помнишь. Но, слава Богу, директор детдома не стала вдаваться в подробности и приняла тебя сразу.

– А кто такой Угловатый? – настороженно спросила Настя.

– А хрен его знает. Только мать твоя, Полина, очень его боялась. В органах он служил. Видела я его как-то раз, когда моего соседа сверху забирали в тридцать девятом. Он сам приезжал. Важный, с пузиком и противный. Ни семьи у мужика не было, ни бабы какой. От того и лютовал. Очень не любил он Алексея Николаевича и Полину Игоревну. А за что, в толк не возьму.

Нянечка посмотрела на своих дорогих девочек и негромко воскликнула:

– Да вы засыпаете совсем. Пойдемте, ляжете, я вам в маленькой комнате постелила. Зубы-то чистить будете на ночь, али как?.

– Али как, тетя Варя – произнесла Варвара, сладко зевая.

– А я все же пойду, почищу, да умоюсь. Не люблю грязной в постель ложится – тихо, скорее для себя, чем для других, сказала Настя.

Через тридцать минут все в квартире заснули.

 

Глава 21

– Спасибо, тебе, Надя. За ценную информацию. Твоя мама молодец. Память у нее хорошая. Все вспомнила. – восторгалась Джейн.

Дарья сидела молча. Ее глаза были устремлены куда-то вдаль. Казалось, девушка вообще в мыслях была не здесь. Надя с Джейн пытались строить рожицы перед ее глазами, щелкать пальцами у ушей, включать и выключать свет. Дарья не подавала никаких признаков присутствия. Тогда, испугавшись за сестру, Джейн начала энергично трясти Дарью за плечи. Наконец девушка произнесла:

– Хватит меня трясти. Ведёте обе себя как дурочки, кричите, суетитесь…

– Нет, ты видела? – спросила у Нади Джейн. – Сестра, скажи, что с тобой было? Почему не реагировала на наши раздражители?

Дарья посмотрела на обоих девушек слегка замутненным взглядом. Потом тряхнула головой, как бы освобождаясь от какого-то груза, и взгляд ее поменялся на ясный и пытливый. Джейн не отступала:

– Дарья, все-таки, скажи, где ты витала сейчас, ведь в мыслях своих ты была не здесь?

– Представляете, девочки, я вдруг ощутила себя на месте Насти. Я была там, в далеком прошлом. И мне было страшно и неуютно… Надя, твоя мама не поддерживала связей с Настей в последнее десятилетие ее жизни. А кто нам может рассказать об этом периоде? И еще? Надя, твоя мама сказала тебе причину отчуждения двух людей, друживших с глубокого детства, пронесших свою дружбу через юность, зрелые годы и оборвавших всякие связи на склоне лет?

Надежда помолчала немного, собираясь с мыслями, медленно, взвешивая каждое слово, сказала: – Да, сестрёнки, знаю я эту причину. И документы в связи с этим у меня есть. Причина эта очень своеобразная, неординарная и естественная одновременно. Даже не знаю, с чего начать. Деликатная очень причина, понимаете?Девушки смотрели на Надежду и ничего не понимали. Установилась тишина, во время которой одна из трех девушек собиралась с духом и мыслями, две других ждали информации от первой.– Сестренки, вот документы, согласно которым Алексей Ухтомский воевал на первом прибалтийском фронте. Он служил в разведотряде, так как прекрасно знал немецкий язык. А вот документ, в котором говорится, что на этом же фронте воевал Угловатый Степан. И был он комиссаром, вернее замполитом полка, в состав которого входил разведотряд Ухтомского. Одним словом, слушайте, что произошло тогда, в далеком 1944 году. Эта картина сложилась по изученным мною документам, что в свое время собрала мама, а также мы с Аленой.

Алексей Ухтомский встретил канун 1944 года в окопах первого прибалтийского фронта. Вот уже почти неделю, как он вместе со своей группой разведчиков пытался достать информацию о городской группировке немцев. Городок, так назывался маленький город, что в Витебской области, представлял собой хорошо укрепленный немецкий плацдарм. Группе Ухтомского было дано задание раздобыть документы по укреплению Городка. Разведчики не только раздобыли эти документы, но и захватили в плен немецкого офицера, вышедшего на улицу по нужде. Очень ценный пленный оказался. Его вместе с документами Алексей доставил в штаб полка. Когда Ухтомский докладывал командиру полка о выполнении задания, в землянку вошел мужчина в форме младшего политрука. – Знакомьтесь, Алексей Николаевич, это наш новый политрук, прибыл вчера. Петр Владимирович, как вы знаете, погиб третьего дня.– Угловатый Степан Митрофанович. – прервал доклад командир полка.Ухтомский повернулся и встретился с холодными глазами Угловатого. Они стояли минут пять молча, глядя друг другу в глаза, в которых отражалась непримиримая ненависть. Командир ничего не понимая, нарушил установленное молчание.– Вы знакомы? – спросил он обоих.– Было дело. Встречались до войны – небрежно бросил Угловатый.Алексей ничего не сказал, только по уставу обратился к командиру полка:– Товарищ полковник, разрешите идти.– Подождите, капитан. Вы еще не закончили докладывать. – недоуменно заметил командир полка.– Основное я уже доложил. Вот документы по укреплению. «Язык», то есть пленный офицер ожидает за дверью. Он под охраной моих двух разведчиков. Разрешите идти, товарищ полковник – Ухтомский твердо посмотрел на своего командира.– Ну, что же, Алексей Николаевич. Спасибо за службу. Добре сработали. Сейчас мы с политруком займемся «языком» и документами. Идите, отдыхайте. – командир полка подошел к Ухтомскому и благодарно похлопал того по плечу.Морозный воздух слегка оживил Алексея, вышедшего из землянки командира. Но в висках стучало, в затылке появилась резкая боль. Ухтомский сдавил голову руками.– Что с вами, командир? Вам плохо? – услышал тот встревоженный голос своего бойца.Он повернул голову в сторону голоса и увидел Иващенко, самого опытного в его группе разведчика. Иващенко внимательно смотрел на своего командира.– Товарищ капитан, может в санчасть пройдете? Лицо у вас уж больно бледное, да походка шаткая. Может заболели чем? – не успокаивался Иващенко.Алексей остановился, нашел небольшой пень, сел на него.– Не беспокойся, Иващенко, все нормально. Передай нашим, чтоб отдыхать пошли. Выспаться надо. Не спали почти трое суток – голос Ухтомского был слабый, тихий.– Есть, товарищ капитан. – бойко ответил Иващенко и побежал исполнять поручение.Алексей сидел на пне и со стороны казалось, что он просто отдыхает – глаза закрыты, руки опущены на колени, голова слегка наклонена вперед. Но Ухтомский лихорадочно думал.«Вот оно, время мое пришло. Угловатый здесь. Война идет. Лихие пули свистят. Любая из них может не пролететь мимо, застрять в сердце ненавистного Угловатого.»От этих мыслей Алексею стало жарко. Он расстегнул ворот гимнастерки, скинул шапку с головы и стал ртом жадно хватать морозный воздух, как будто задыхался. Потом резко встал, прошел по скрипучему снегу метров двадцать, остановился, развернулся и вернулся на прежнее место. Затылок продолжал ныть, в висках по-прежнему стучало. Капитан не получил удовлетворения от предоставленной возможности.«Нет, я не убийца. Угловатый должен знать, за что будет наказан. Я буду судьей и палачом в одном лице. Только, когда, когда … Надо обдумать… Надо решить…» Ухтомский решительно прошел к командирской землянке, остановился на миг перед входом, открыл дверь.– Разрешите войти, товарищ полковник. – обратился Алексей к командиру полка.– Вошли уже. Что у вас, Алексей Николаевич? Что-то новое вспомнили?Угловатый сидел за столом и исподлобья наблюдал за Ухтомским. От него, опытного опера, не укрылось бледность лица Алексея, ходящие желваки по щекам, выдававшие внутренне волнение и напряжение. Степан сразу же почуял, что Ухтомский что-то задумал.– Я вас слушаю, капитан. – внимательно глядя на Алексея, произнес командир полка.– Товарищ полковник, разрешите показать товарищу младшему политруку расположение полка. Он – человек новый, ему интересно, наверное, будет – браво обратился Ухтомский с первой, пришедшей на ум просьбой.– А там я соображу, как мне поступить – решил про себя Алексей.Угловатый, будучи трусливым по природе своей, испугался. В его планы не входило оставаться один на один с Ухтомским. Когда Алексей вышел после доклада, Степан сразу для себя решил, что при первом удобном случае он покончит с князьком. Но выглядеть это должно, как естественная гибель. Война есть война. Он тоже подумал про шальные пули. Полковник вопросительно посмотрел на Угловатого, который отреагировал быстро.– Спасибо, капитан. Я имел возможность все посмотреть. Вы идите, отдыхайте – с долей издевки в голосе ответил Степан.Ухтомский зло сверкнул глазами в сторону Угловатого и с разрешения полковника вышел из землянки.На следующий день денщик полковника доложил, что командир полка требует Ухтомского к себе.– Товарищ полковник, разрешите войти – открывая дверь в землянку спросил Алексей.– Входи, Алексей Николаевич. Чаю хочешь? – как-то совсем по-домашнему спросил командир. – Садись. Будь гостем. Поговорить с тобой хочу. Прояснить для себя кое-какие детали. Ты не против? – обратился к Ухтомскому хозяин землянки.Алексей был удивлен. Командира полка он знал всего два месяца. При первом знакомстве Валерий Георгиевич, так звали полковника, показался Алексею суховатым и чересчур жестким человеком. Он требовал от всех четкого выполнения приказов, не любил, когда мямлили, разговаривая с ним, относился ко всем ровно не взирая на звания и заслуги, не приветствовал панибратства.– Спасибо, товарищ полковник. Я уже завтракал и чай пил – слегка сконфуженно ответил капитан.– Да не тушуйтесь, Алексей Николаевич. Я пригласил вас поговорить, не как командир с подчиненным. Садитесь, вот кружка, наливайте себе чайку. Согреетесь, да за чаем и разговор легче пойдет. Более крепкого напитка не предлагаю. Во-первых не уважаю, во-вторых, в нашем разговоре важна трезвая голова – мягким, совсем незнакомым для Ухтомского голосом произнес полковник. Ухтомский еще больше удивился, но принял приглашение командира. Валерий Георгиевич внимательно следил за капитаном, осторожно наливающего крутой кипяток в кружку, затем из небольшого металлического чайника крепкую заварку. Когда Алексей сделал первый глоток, полковник улыбнулся.Нравился ему капитан. На таких положиться можно, не предаст. Лицо светлое, открытое. Взгляд прямой, твердый, уверенный. Другое дело новый политрук. Глаза бегают, смотрит исподлобья, взгляд злой, вечно чем-то недоволен. При первом знакомстве с ним, командиром полка, Угловатый усмехнулся и язвительно спросил:– Что, из бывших, полковник? Читал я ваше дело. Присматривать и за вами буду. Не верю я в искреннюю любовь к советской власти таких как вы.Валерий Георгиевич внимательно посмотрел в глаза младшему политруку и ответил с достоинством:– Ваше право, младший политрук, верить людям или нет. А я защищаю свою Родину, а не таких как вы.– Ну-ну – только и смог буркнуть себе под нос Угловатый.– Капитан, как вам новый младший политрук? – задал в лоб вопрос командир. Полковник не любил юлить, заходить издалека. Будучи потомственным офицером Валерий Георгиевич был приверженец быстрых решений. Алексей не ожидал этого вопроса и с удивлением посмотрел на командира.– Мне по уставу не полагается обсуждать кандидатуру политрука, товарищ полковник. – вставая со стула ответил Ухтомский.Полковник внимательно посмотрел на капитана.– Неужели ошибся? – подумал он – Сядьте… Мы с вами одного поля ягоды. Вы бывший князь, я тоже. Революцию я принял молодым юнкером. Тогда мне казалось, что передо мной открываются новые горизонты. Я готов был служить своей России и никакие большевики не являлись для меня преградой. Для меня превыше всего интересы родины, России, ее народа. И плевать я хотел на таких как Угловатые. Поверьте мне, я достаточно повидал их за пять лет лагерей. Думают, что пролетарско-крестьянское происхождение обеспечивает им зеленую дорогу в жизни. Это от глупости и лености. Таких много. Но не большинство. Угловатого я сразу раскусил. Подленькая, мелкая душонка, любитель урвать то, что плохо лежит и проехаться на чужом горбу. Держитесь от него подальше, Алексей Николаевич. Заметил я вашу немую перебранку, глазами так и сверлили друг друга… Что произошло между вами?Алексей слушал командира опустив голову. Он не мог сообразить, как ему поступить. С одной стороны, полковник вызывал у него доверие, и Алексей хотел бы рассказать ему о своем желании уничтожить Угловатого. С другой, Ухтомский понимал, что это его и только его проблема. Поэтому решать ее надо ему одному и посвящать кого-либо в это не стоит никого.– Ну, Алексей Николаевич, я жду. – донеслось до капитана. – Не бойтесь. Я давно за вами наблюдаю. И только, когда увидел вас вместе с Угловатым, понял причину вашей постоянной нервозности. В вас сидит желание отомстить. Я не знаю за что, думаю основание достаточно серьезное Но, капитан, хочу предупредить, что человеком управляет тот, кто его злит. Это не моя мысль. Примерно так сказал великий Ницше. В вашем состоянии вами управляет Угловатый. И вы можете наделать глупостей. Убить его, а ведь вы именно этого хотите, самое простое, что можно сделать.Алексей слушал полковника внимательно и принял решение довериться ему.«В конце концов мне нужен союзник. А лучшей кандидатуры, чем командир полка, сыскать трудно.» – подумал Ухтомский.Налив кипятку в кружку и разбавив его заваркой, капитан, глядя во внимательные глаза полковника, стал рассказывать свою историю отношений с Угловатым.– Да, редкий подлец – вырвалось у Валерия Георгиевича, когда Алексей закончил свой рассказ. – Знаете, капитан, в жизни, как в шахматах, побеждает тот, кто думает на несколько ходов вперед. Комиссар хоть и подлец, но далеко не глупый человек. Он сделает все, чтобы воспользоваться нынешней ситуацией. Правда, как все подлецы, Угловатый труслив. И вряд ли пойдет на открытое противодействие вам, капитан. Наверняка, он подумал о нечаянных пулях, минах и тому подобное.– Валерий Георгиевич, объясните, вам – то зачем надо помогать мне в этом недобром, хоть и справедливом деле? – перебил командира Ухтомский.Полковник вновь внимательно посмотрел на своего подчиненного, подсел к нему поближе, придвинув табуретку, на которой сидел, и тихо ответил:– «Когда я сидел в лагере, был там один профессор. Тихий, очень интеллигентный, преданный своему делу ученый, который кроме своей науки о букашках и таракашках ничем не интересовался. Он был соседом вот такого, как Угловатый, выскочки из народа, которому приглянулась квартира профессора. И донес сосед на профессора. В результате страна потеряла хорошего гражданина, а советская, да и мировая наука – сильного ученого. Его расстреляли, как врага народа.Полковник замолчал, закрыл глаза, по щекам гуляли желваки. Молчал и Ухтомский. Алексей вспомнил историю своего брата Леонида. Через минуту Валерий Георгиевич продолжил:– Считаю, что Угловатый и ему подобные ничего общего не имеют ни с народом, ни с советской властью, которой они прикрываются. Это балласт. А от балласта надо освобождаться. И чем быстрее, тем лучше. Иначе он подомнет под себя всё и всех.В дверь землянки постучали, не дожидаясь приглашения она была отворена, и на пороге показался Угловатый. Первой реакцией младшего политрука было уйти, но потом в его глазах вспыхнули огоньки ненависти и бесчестия.– Так-так… Князьки собрались вместе. И что решаем? Как советскую власть извести?Ухтомский побледнел от ненависти и неприязни, которую он испытывал к политруку. С его губ готовы были сорваться слова угрозы. Но полковник опередил Алексея.– А…., политрук… Заходите Степан Митрофанович. Мы тут с капитаном как раз обдумываем вылазку одну сделать в стан врага. Уточнить надо кое-какие детали. – бойкий голос Валерия Георгиевича смутил Угловатого, и он ему поверил.– Хорошо, разрабатывайте операцию. Пойду посмотрю, что на кухне делается. Позже подойду – в замешательстве произнес политрук.А потом тихо, больше для себя, чем для других, добавил:– Все равно ничего не понимаю в военных делах.Обманув ожидания Угловатого, Валерий Георгиевич плотно закрыл дверь за младшим политруком, попутно проверив, никого ли нет радом с его землянкой.– Вот что капитан. Этот разговор не закончен. И прошу вас, Алексей Николаевич, пока ничего не предпринимать. Себя погубите и других за собой потяните. Здесь обмозговать надо, но и затягивать тоже нельзя. Угловатый хитер, за своим решением далеко в карман лазить тоже не будет. – голос полковника звучал заговорщески тихо.Но для Ухтомского каждое слово командира отзывалось в его ушах как удар молота о наковальню.– Насколько я знаю, Угловатый не собирался на фронт. Он развернул бурную деятельность по выявлению так называемых врагов народа в тылу. Равных ему в этом не было.Голос полковника с каждым сказанным словом становился громче, приобретая ноты ненависти и презрения. Лицо его пылало, пальцы рук сжались в кулаки. Понадобилось время, чтобы Валерий Георгиевич успокоился.– Извините, капитан. Больших мерзавцев, чем новый политрук, я не видел. В штабе фронта служит мой давний друг. Его, как и меня, арестовали в тридцать девятом, приговорили обоих к расстрелу. Да машина сбой дала, отложили исполнение приказа на неопределенное время, заменив его лагерями. А тут война. Меня и Георгия, друга моего, как опытных, боевых офицеров освободили. До сих пор не знаю, кого благодарить за это освобождение. Так вот Георгий перед приездом Угловатого в полк позвонил мне и прояснил некоторые моменты в отношении его.Тут дверь в командирскую землянку открылась, и на пороге показался Угловатый. Он зашел без приглашения, бесцеремонно прошел к столу и сел на свободный табурет.– Ну что, полковник, решили свои дела с капитаном? – с усмешкой на губах спросил он Валерия Георгиевича.Полковник побледнел от ярости и, не стесняясь в выражениях, жестко ответил:– Вы, младший политрук, если ничего не смыслите в военных делах, пошли прочь. Не мешайте обсуждать завтрашнюю операцию.И чуть тише добавил:– Прислали шпиона на мою голову. Балласт чертов.Угловатый, не ожидающий такого отпора со стороны полковника, стоял в полной растерянности. Он привык, что все перед ним пресмыкались. Там, в Ленинграде, у себя в отделе, Степан был полным хозяином. Этих князьков, «вшивую интеллигенцию» он ненавидел и не понимал. Иной раз Угловатый специально, чтобы вызвать гневную грубость у арестованных представителей бывших, как он называл российскую аристократию и интеллигенцию, издевался над ними, избивая, обзывая… Многие ломались, умоляя прекратить пытки. Таких он презирал и они превращались для него в нелюдей, над которыми до решения их участи изощренно издевался. Не сдавшихся, не сломавшихся Степан боялся и старался поскорее от них избавиться. Они для него были недоступны с точки зрения духовной силы, а потому он их не понимал. А все непонятное у него ассоциировалось со страхом. Полковник с Ухтомским относились ко второй категории людей. Угловатый, постояв в гневной нерешительности несколько минут, направился к выходу из землянки прошипев:– Вы мне ответите. Я вас…я вас закопаю….Когда дверь за ним закрылась командир полка произнес устало:– Легче дышать стало, неправда ли, капитан.

 

Глава 22

– А что было дальше? – тихо спросила Дарья. – Алексей Ухтомский свел счеты с Угловатым?

Надежда сидела, опустив голову. Глаза ее были затуманены, пальцы рук ерошили волосы на затылке, плавно переходя к вискам, ко лбу. Сняв таким образом напряжение, которое девушка испытывала при своем рассказе, она открыла глаза, подняла голову и произнесла:

– Если вам, сестренки, интересно, я продолжу. Но сначала давайте чай, что ли, попьем. В горле пересохло. Да и перекусить не мешало бы.

В три секунды Дарья с Джейн согрели чайник, засервировали стол, поставив на него чашки, сахарницу, молочник с о сливками, вазочку с конфетами и печеньем.

– Ты, Надя, глядишь, приучишь нас чай пить. – смеясь сказала Джейн. – А то мы у себя в Америке все кофе с утра до вечера пользуем. Культура чаепития как-то не очень прижилась.

Отпивая из чашки горячий свежезаваренный чай, Надя с удовлетворением отметила:

– А все-таки благороднее напитка, чем горячий хороший чай сыскать трудно. Я получаю огромный фан, как говорят американцы, когда его живительная сила разливается по моим сосудам, особенно если холодно.

– А у нас считается, что русские пьют в основном водку, когда хотят согреться – смеясь вставила Дарья.

– Ну, вообще, да. Водка – напиток благородный… Сестренки, а вы знаете, что слово водка есть уменьшительное от слова водичка и вплоть до девятнадцатого века водкой обычно назывался настой трав, кореньев или ягод на крепком алкоголе. Так что водка, на мой взгляд, полезный интеллигентный напиток, которым нужно пользовать осторожно. Это я вам к сведению.

– Ну, что, продолжим? – энергично спросила Надя, когда была удовлетворена жажда в чае.

– Да, рассказывай дальше – с нетерпением разом ответили сестры.

Через два дня из штаба армии в расположение полка прибыло пять человек – один полковник, майор, капитан и два бойца. Они напрямую прошли к командирской землянке. Денщик попытался не пустить их во внутрь, говоря, что товарищ командир отдыхает. – Ты что, не видишь, кто перед тобой стоит? – прикрикнул на денщика вновь прибывший полковник. – Отойди, солдат. Приказывать здесь буду я, а твое дело выполнять мои приказы.Денщику не оставалось ничего, как отойти от двери. Но тут дверь отворилась, и из нее вышел командир полка.– Здравствуйте, товарищи, – обратился он к прибывшим. – Слушаю вас. Чем обязан?От взгляда Валерия Георгиевича не ускользнули опознавательные знаки политработников на форме майора и капитана. Майор вплотную подошел к командиру полка и, внимательно смотря ему в глаза, отчетливо произнес:– Пройдемте в землянку, товарищ полковник. Поговорить надо.И более отрывистым приказным тоном обратился к сопровождающим офицеров бойцам:– Охранять здесь. Никого не пускать.Через тридцать минут из командирской землянки вышли трое прибывших офицеров и Валерий Георгиевич. Его шинель была распахнута, гимнастерка не подпоясана ремнем, голова свободна от папахи. Командир печально посмотрел на своего денщика, который стоял позади прибывших бойцов с открытым от удивления ртом, и быстро прошел к эмке в сопровождении майора, капитана и двух бойцов.– Товарищ полковник, Валерий Георгиевич! – услышал он знакомый голос Ухтомского, который бежал к нему.– Стоять! Куда прешь!? – грубо остановил его майор.И Алексей остановился. Он понял все. Командир полка обвел взглядом своих солдат, что стали подтягиваться к его землянке. В их глазах застыло удивление и ужас, читался немой вопрос:«Как мы без вас? За что, за что?»Вдруг глаза Валерия Георгиевича встретились с глазами Угловатого, стоящего у эмки. Это были глаза гиены, хитрые, трусливые, подлые и самодовольные одновременно. Алексей увидел как изменилось лицо командира, как заиграли желваки, оно побагровело, глаза потемнели. Ухтомский проследил взгляд Валерия Георгиевича и встретился с глазами Степана. В них он прочел, ясно прочел только одну мысль:«С одним покончено. Следующим будешь ты».Место командира полка занял вновь прибывший полковник. Он представлял собой полную противоположность прежнему командиру. Крестьянское лицо Харитона Евлампиевича Сапожникова, как звали нового командира, было суровым, неулыбчивым и некрасивым. Он имел отвратительную привычку постоянно тереть пальцами правой руки под носом, отчего соответствующая часть лица всегда имела синюшный оттенок. С командирами подразделений Харитон Евлампиевич старался держаться строго. С первых минут знакомства между Ухтомским и полковником установилась настороженная неприязнь. Зато между Угловатым и Сапожниковым сложились почти панибратские отношения.Алексей каждый день вынашивал план мести. Он понимал, что эта месть может иметь только форму физической расправы. Но когда? Угловатый почти перестал ходить один по расположению полка. Он постоянно находился рядом с командиром, которому, казалось, нравилась такая преданность ему младшего политрука. Мысль о мести сверлила Алексея изнутри. Близкое разрешение цели и одновременно затруднительность ее осуществления разрушали капитана. Он осунулся, кожа лица посерела, в глазах появился нездоровый блеск.– Что с вами, капитан? Вы не больны? – обратился к нему полковник на одном из совещаний. – Болеть Вам нельзя. Вы с вашими бойцам завтра выступаете в расположение немцев. Командование поставило задачу раздобыть информацию вот по этому укрепрайону.Командир ткнул указкой в карту.– «Неплохо было бы взять языка – офицера.Тут полковник остановился. Внимательно посмотрел на Алексея, потом перевел взгляд на Угловатого, в глазах у него вспыхнул и тут же погас хитрый огонек, и командир сказал:– Знаете что, капитан, с вами пойдет товарищ младший политрук. Засиделся он. Да и лишний человек в отряде не помеха, пригодится, глядишь. Немцы лютуют, конец свой чувствуют.Ни Ухтомский, ни Угловатый не ожидали такого решения. Оба пытались воспротивиться ему. Алексей настаивал на том, что любая операция в тылу врага требует умения и сноровки от бойца, которыми, наверняка, не обладал Степан. Угловатый опирался на то, что в его обязанности как политрука входит поддержание боевого духа солдат, их коммунистической сознательности. Харитон Евлампиевич внимательно выслушал обоих и, усмехаясь, произнес:– Вот и я о том же. Тебе, Степан Митрофанович, предстоит своим примером поднимать дух бойцов разведотряда. А что касается отсутствия сноровки да умения, Алексей Николаевич, то эти качества приходят во время действий. Вот так то. Завтра на рассвете вам выходить. Идите готовьтесь к операции.

В четыре часа утра вся разведгруппа и Угловатый, нелепо выглядевший в маскировочном халате, выступила на операцию. Они шли уже часа три. Было еще темно. Решили сделать привал для кратковременного отдыха. Пушистый снег падал на землю, уже давно окутанную белым покрывалом. Тишина выдавала любое движение на земле. Тринадцать человек расположились в небольшом овраге, что рядом с замершей рекой. Угловатый, не привыкший к большим марш-броскам, с трудом дышал, растянувшись на земле. – Товарищ младший политрук, товарищ младший политрук – услышал он шепот одного из разведчиков.– Что? Что такое? – испуганно спросил Степан бойца.– Вы бы не лежали на снегу. Распарены, простудитесь, начнете кашлять, чихать, немец услышит – заботливо ответил солдат.Угловатый зло усмехнулся и встал.Ухтомский умело расставил вокруг вынужденного лагеря охрану, распорядился распределить между бойцами сухой паек в качестве завтрака. Огонь разводить не стали, боясь быть обнаруженными. Завтрак запили чистым снегом, поддержав его во рту. Никто не обращал внимания на Угловатого. Однако, когда тот встал и решил пройтись, тут же был остановлен одним из разведчиков.– Товарищ младший политрук, не надо никуда идти. Тишину нарушаете скрипом от своих ног. Если по нужде, так здесь, за этот кустик, пожалуйста.Степан был взбешен и напуган одновременно. Он хотел было крикнуть:– Да как ты смеешь со мной так разговаривать!Да, побоялся, слишком суровы были разведчики. И еще заметил Угловатый, что авторитет Ухтомского в отряде был абсолютным.Добравшись до места, отряд сделал второй привал. Укрепрайон был как на ладони. За лесом начиналось поле, на противоположной стороне которого виднелись бетонные заграждения, немецкие танки и прочая бронетехника. В бинокль можно было разглядеть солдат, снующих около техники.– Отлично все просматривается. Онищенко бери своих и дуй туда – Ухтомский махнул в сторону поля. – Действуешь, как договорились.Действия всех солдат были согласованы, тихи и спокойны. Угловатый трусливо посматривал на видневшиеся танки. Он первый раз делал вылазку в стан врага и испытывал смешанные чувства. С одной стороны, Степан понимал, что для того, чтобы иметь влияние в полку, которое он никак не мог приобрести, ему необходимо было поучаствовать в какой-нибудь операции. За те две недели, что Угловатый находился на фронте, он так и не смог найти общего языка ни с офицерским, ни с солдатским составом. Ошибочно полагая, что одна только должность политрука, пусть и младшего, обеспечит ему почет и уважение среди бойцов, Угловатый вел себя с ними грубо и высокомерно. В результате кроме нового командира, Харитона Евлампиевича, никто к нему не относился положительно. С другой стороны, младший политрук прекрасно знал, что он не обладает ни умением, ни знаниями, ни должной физической подготовкой для таких операций. А потому он боялся, боялся погибнуть.Рассеялся предрассветный сумрак. Холодное зимнее солнце готово было начинать свою ежедневную работу. В лесу стояла тишина. Разведчики, одетые в белые маскировочные костюмы, слились со снегом. Они ждали любых известий от группы Онищенко. Алексей внимательно следил за объектом в бинокль. Там, за полем, было более-менее спокойно. Немцы лениво ходили взад – вперед. Из серого здания вышел офицер, несколько солдат вытянулись перед ним в струнку. Он, махнув им рукой, промчался к одиноко стоящей в сторонке будке. И опять стало тихо.Угловатый лежал на снегу в метрах десяти от Ухтомского и лихорадочно сжимал в руках пистолет. Мозг сверлила одна мысль:«Скоро, скоро, время приближается…»От этой мысли ему стало жарко. Степан стянул с себя маскировочный халат, начал расстегивать бушлат, но тут Ухтомский тихо, но отчетливо приказал:– Товарищ младший политрук, надеть халат, лечь на землю и не шевелиться.!И чуть тише добавил:– Лихой пули хотите?!Угловатого затрясло то ли от страха, который он вдруг ощутил, то ли от ненависти, ставшей его вечным спутником. Он быстро натянул маскировку и лег ничком на землю.– Черт побери! Глухов ко мне – раздался жесткий приказ Ухтомского.Тут же к нему подполз средних лет мужчина и внимательно посмотрел на командира.– Иван, на, посмотри в бинокль. Что видишь? – спросил Алексей, передавая бинокль Глухову.– Кажись, товарищ командир, Онищенко того, офицера спер из будки. Вон, тащит его на себе. – махнув в сторону поля, пробасил Глухов. – Товарищ командир, а немцы того, узрели пропажу. Вон, как забегали…– Правильно, Глухов. Ты свою задачу знаешь? – Ухтомский посмотрел на своего подчиненного.– Так точно, товарищ командир. Разрешите выполнять?Глухов отполз, но через минуту раздался его низкий с хрипотцой голос:– Федор, Петро, Колька, за мной.И группа из четырех человек поползла в сторону поля.

В засаде осталось четверо. Угловатый лежал, боясь пошевелиться. Он трусил. И страх сковал все члены его тела. Степан даже говорить не мог. Но в голове продолжало лихорадить. Где-то из глубины его подлой душонки выползали недостойные политрука мысли: «Немцы зашевелились…. Их много… У них танки, пушки…. А у нас ничего….». Угловатый тоскливо и загнанно посмотрел на свой пистолет, который судорожно сжимал в руках. Мысли зло плясали в его голове:«А что? Может перестрелять этих троих, что остались, и деру дать…. А потом сказать, что была перестрелка с немцами….»Вдруг Угловатый услышал внутри себя сладковато-вкрадчивый голос:– А ты встань, да сделай, как хочешь! Сделай и получишь освобождение. …Тебе станет хорошо… Сделай, что задумал..Повинуясь этому голосу Степан вскочил на ноги и стал беспорядочно палить из пистолета, так ни в кого и не попав. Потом он завертелся на одном месте как юла и понесся в сторону поля. Ухтомский и двое его бойцов застыли в ужасе и удивлении. Первым пришел в себя командир.– Куда, Куда бежишь? Там мины…

 

Но было уже поздно. Раздался взрыв, и отдельные куски тела младшего политрука разбросало на несколько метров от места взрыва.

В расположение полка группа вернулась через сутки. Задание было выполнено. За исключением младшего политрука прибыли все. Вот только Онищенко и его бойца Круглова, молодого бойкого парнишку лет восемнадцати, задели немецкие пули. Онищенко был ранен легко в ногу, Круглову досталось чуть больше. Пуля навылет прошла через бедро. Обоих увезли в госпиталь. После доклада Ухтомского о ходе и результатах операции полковник попросил: – Капитан, расскажите, как погиб младший политрук. Только, прошу вас, без прикрас и утайки. Мне это важно.Алексей еще там, в лесу, когда взрывом разнесло Угловатого, решил для себя, что будет беспристрастен в докладе о смерти младшего политрука. Поэтому капитан четко, без лишних слов описал действия Ухтомского вплоть до его подрыва на мине.Полковник немного помолчал, когда капитан закончил докладывать, а потом неожиданно, тихо произнес:– Собаке собачья смерть.– Не понял, товарищ полковник. Что вы имеете ввиду? – удивился Ухтомский. Харитон Евлампиевич устало посмотрел на капитана и спокойно произнес:– Не лукавьте, Алексей Николаевич. Все вы знаете… Именно по доносу Угловатого Валерий Георгиевич был арестован. А вчера. он был расстрелян якобы за измену родине по закону военного времени, без суда и следствия. Полковник устало сел на табурет, на тот самый табурет, на котором каких-то семь дней назад сидел бывший командир полка Валерий Георгиевич.– Садитесь, капитан. В ногах правды нет. – сказал полковник Алексею, который стоял как в оцепенении, не шелохнувшись.До него никак не доходил смысл последних слов полковника, он не мог поверить, что Валерия Георгиевича нет в живых.– Вот я и говорю, преступление это, преступление против народа, против страны арестовывать боевого офицера, командира полка накануне наступления. Преступник не он, преступник Угловатый.Голос Харитона Евлампиевича с каждым словом набирал силу, становился тверже и непримиримее. Он обхватил свою наклоненную голову и издал звук, похожий на рев льва.– Не пойму, не понимал и никогда не пойму эту политику государства уничтожать людей, заметь, капитан, преданных своей родине, до клеточки любящих ее, только за то, что они вот такие, умные, мыслящие, другие.Ухтомский, сел на предложенный табурет. Что-либо говорить не хотелось. Он чувствовал себя так, как будто кто-то высосал из него всю энергию.– Угловатый и на тебя донос написал, капитан. Да я его перехватил. Я ведь его специально близко к себе подпустил, чтобы он не наделал каких-нибудь гадостей в полку. И ведь успел. Перед самой вашей вылазкой передал мне письмо в штаб. Просил отправить его. Я взял на себя грех, вскрыл письмо. И слава Богу, что вскрыл и прочел. Вот оно, возьмите, Алексей Николаевич. Оно по вашу душу. Если хотите, прочтите, если нет, то уничтожьте, сожгите. Не было его. Я ничего не читал.Полковник замолчал. Плеснул себе в чашку воды из чайника, жадно сделал несколько больших глотков.– Я ведь специально послал Угловатого с вами в разведку. Думал… Да Бог с ним. Вот, что написать по поводу его смерти, вопрос. Погиб смертью храбрых – рука не поднимается. Погиб как сволочь – тоже не напишешь, а так и подмывает. Напишу, как есть. Подорвался на мине по собственной неосторожности. Как думаешь, капитан?Но Ухтомский его не слышал. Он машинально сжал в руке полученный листок бумаги, встал и шатаясь пошел к выходу. Командир не остановил его, ничего не сказал, только понимающе посмотрел в спину капитану. Снаружи его ожидал Глухов.– Товарищ командир, разрешите…Но Глухов не закончил своего обращения к Алексею, вид которого заставил его замолчать. Капитан прошел мимо своего подчиненного, не обратив на него внимания. Ухтомский зашел в свою землянку, не раздеваясь сел на табурет, развернул письмо, написанное рукой Угловатого. Он быстро пробежал по кривым строчкам письма, скомкал его и бросил в огонь буржуйки. Так долго вынашиваемая месть не давала Алексею покоя.– Сволочь, все-таки ушел от возмездия, моего возмездия. – Ухтомский сдавил что было силы свою голову. Неудовлетворенная месть не давала ему покоя.«Собаке собачья смерть.» – вспомнил Алексей слова полковника.И тут на ум капитану пришла популярная мысль философа Гегеля, утверждающего, что случайность есть еще непознанная закономерность.«Значит смерть Угловатого, вот такая бесславная, почти позорная, не случайна, а закономерна. Она есть результат его подлых поступков и действий. И это его, Угловатого, выбор. Он выбрал жизнь, полную подлости и предательства, и она отомстила ему своей постыдной кончиной.» – эти мысли лихорадили Ухтомского. Он вскочил с табурета и начал ходить взад-вперед по своей тесной землянке.«Да, все, что случается имеет причину. Может быть, нет, я уверен, что моя судьба огородила меня от одного из самых больших грехов на земле – убийства. Боже, благодарю тебя за мое спасение!»Алексей всегда верил в Бога. Он никому об этом не говорил, ибо разговоры с Богом, которые он вел в трудные минуты, подбирая для этого укромные тихие места, были только его, личными разговорами. И сейчас Ухтомский, как никогда, почувствовал необходимость поддержки. Капитан посмотрел наверх, но увидел только необструганные доски, служащие потолком землянки. Тогда он сел вновь на табурет, закрыл глаза, постарался уйти в себя, ничего не слышать. В полной внутренней тишине прошло минуты три. И вдруг Алексей вспомнил, как в юности увлекался Алексисом де Токвилем. Этот француз своими философско-политическими взглядами формировал сознание молодого князя еще до революции.«Жизнь – не страдание и не наслаждение, а дело, которое мы обязаны делать и честно довести до конца». Эта высказывание де Токвиля, прозвучавшее внутри капитана, поставило все на свои места.«Угловатый по всем законам жизни получил по заслугам. Обычно те, кто умирает, уносят с собой свои грехи, оставляя живым свои благодеяния. Политрук в своей жизни не совершил ни одного благоугодного дела. А значит его жизнь была пуста и ничто не будет напоминать живущим о нем. Не это ли самое страшное для человека? В его смерти моей вины нет. Совесть моя чиста. Я буду жить. Мне есть для кого жить. У меня есть дочь Настенька и любимая жена Полина. У меня есть родина, любимый город, любимый дом.»Лицо Ухтомского просветлело, на душе стало легко. Он вышел на улицу и с упоением стал втягивать в себя морозный воздух. Мягкие снежинки крутились в воздухе, плавно опускаясь на заснеженную землю.«Как хорошо жить!» – крикнул капитан.

 

Глава 23

– Так ему и надо, этому Угловатому – с возмущением сказала Дарья, когда Надежда закончила говорить. – Сколько горя принес людям, сколько подлости сделал!

Надя сидела вся красная от напряжения. Ее глаза блестели от слез.

– Надя, что такое? Почему ты плачешь? – участливо спросила ее Джейн.

Надежда встала, смахнула непрошенную слезу с щеки. Потом повернулась к сестрам, с удивлением смотрящих на нее, и с тоской в голосе произнесла:

– Никто не может судить о других, пока не научится судить о самом себе. Мы не вправе судить людей, живущих в прошлом. Мы можем только бесстрастно давать оценку их действиям. И то, эта оценка будет субъективной. Мы все научились критиковать, но при этом не видим своих ошибок….

– Что-то я не пойму тебя, Надя.: – выступила оппонентом Дарья – Ты, что? Ты одобряешь Угловатого? Ты …? Надя, как ты можешь?…

У Дарьи не находилось слов. Она в бессилии стукнула своей ладонью по столу, ойкнув при этом от боли.

– Я прошу тебя разъяснить смысл сказанных тобой сейчас слов. – сухо обратилась Дарья к Надежде.

Девушка повернулась к своей гостье и встала лицом к ее лицу. Их глаза встретились. Дарья увидела то, что никак не ожидала увидеть. Глаза Нади выражали страдание, и это страдание было настолько глубоким и безысходным, что Дарья, не осознавая, что делает, обняла девушку.

– Надя, прости меня. Я не хотела бередить твои раны, душевные раны. Я, правда, не знаю, чем они вызваны… Но, тем не менее, мне неудобно за себя, за мою настойчивость и бесцеремонность.

Джейн, которая стояла чуть поодаль, с интересом посмотрела на обоих.

– А что творится? О чем вы говорите? – спросила она.

Надя благодарно посмотрела на Дарью и тихо произнесла:

– Когда-нибудь я расскажу вам обоим, чем вызваны были мои слезы и что меня мучает вот уже несколько дней, что прошли после разговора с мамой. А сейчас спать, мои дорогие. Посмотрите на часы. Скоро ночь сменится утром. Засиделись мы с вами.

На следующий день Дарье позвонил отец. – Доченька, Дарьюшка, как ты там? Как Джейн?.Дарья вкратце описала их жизнь здесь, в далекой России.– А как у тебя с Владимиром? – голос Алекса от приподнятого изменился на слегка встревоженный.– Хорошо, папочка. Видимся каждый день. Кстати, я познакомилась с его мамой. Интересная женщина. Ты знаешь, она прикована к постели…– Прикована к постели? Печально… – голос Алекса был обескураженным.После некоторого замешательства он уже другим, радостным голосом заявил, что они с Мелиндой прилетают через два дня.– Очень соскучились по тебе, Дарьюшка. Мама всю душу у меня вынула, заставила бросить все и взять билеты. Так что, доченька, встречай нас. Летим через Амстердам.– Джейн, Джейн, мои прилетают! – закричала обрадованная Дарья.Джейн, готовившая завтрак, встретила эту новость без энтузиазма.– Не хватало, чтобы и мои еще прилетели сюда. Мама тут же начнет критиковать Костю. Мы с ней начнем ругаться… Ничего путного не будет…– Сестренка, сестренка…Родителей надо принимать такими, какие они есть. – с улыбкой сказала ей Дарья. – А сейчас, я позвоню Владимиру, поделюсь новостью. Дарья стала набирать номер телефона своего любимого. В это время из своей комнаты вышла Надежда, одетая к выходу на работу.– Что за новость, Дарья? – ненароком спросила она.Когда Дарья рассказала ей про звонок, Надя предложила всем, в том числе Владимиру и Константину, собраться вечером и обсудить приезд дарьиных родителей.– Родители – это очень важно. Им мы обязаны всем в этом мире, и прежде всего, своим появлением на свет. Так, что Дарья, дай мне, пожалуйста, трубку, я приглашу Владимира на вечер сюда, в мою квартиру.Дарья в растерянности передала трубку Надежде, которая с улыбкой превосходства стала разговаривать с юношей.Со стороны Нади, несмотря на ее доверие к Дарье, постоянно шла скрытая, незаметная война в отношении Владимира. Она не собиралась отдавать его своей гостье. Девушка старалась быть всегда вместе с Дарьей и Владимиром. Ей это удавалось. За те недели, что американки здесь, Владимир ни разу не оставался один на один с Дарьей. Надя постоянно сопровождала сестер везде, ссылаясь на то, что несет за них моральную ответственность. Как-то Владимир подошел к ней и недвусмысленно намекнул оставить их с Дарьей наедине.– Надя, я хочу завтра пойти с Дарьей в кино, только с Дарьей. Будь добра, займи Джейн.– Ты хочешь в кино? ОК. Я поняла – только и ответила девушка.А наследующий день ранним воскресным утром во время завтрака заявила, что достала билеты на премьеру нового фильма «Сволочи» режиссера Александра Атанесяна.– Сестренки, фильм про войну, про нашу Отечественную. Думаю, вам будет интересно. Много нового узнаете. И пригласим Владимира с Костей. Вы не против?Вечером Надежда пригласила всех домой и устроила диспут на тему просмотренного фильма. Надя понимала, что она старше Дарьи на 10 лет, а Владимира на пять. Однако, она надеялась, что для этого юноши в девушке важна не только внешность и робкая застенчивость, принимаемая мужчинами за внутреннюю чистоту и невинность, но и ум, образованность, искрометность суждений, смелость и быстрота решений… А равного по этим качествам ей трудно было найти. Она могла говорить, умно и смело говорить на любые темы. Ее бархатный низкий голос обволакивал и завораживал. При этом вся ее внешность – лицо, и особенно глаза, тело, которое было очень гибким, притягивали настолько, что многие особи мужского пола тут же влюблялись в нее бесповоротно и зачастую безнадежно. В этот вечер Надя была в своей лучшей форме. Одетая в трикотажное платье глубокого синего цвета, выгодно подчеркивающее красивые изгибы ее тела и оттеняющее ее голубые глаза, Надежда была завораживающей. Убедительным неравнодушным голосом она возмущалась решением советского правительства, принятым в первый год войны, разрешающее приравнивать малолетних преступников к матерым и применять к ним высшую меру наказания. Благодаря этому решению малолетние преступники совершенно на законных с точки зрения законодательных актов страны Советов использовались на фронте практически в безнадежных операциях. Об одном таком эпизоде и рассказывалось в просмотренном фильме. Малолетки-преступники – это и есть сволочи по образному выражению одного из героев. Голос Нади звучал порывисто и надрывно. Она физически ощущала всю трагедию этих сорванцов, хоть и опытных воров и убийц. Ее всю трясло от возмущения и этот заряд справедливого негодования передавался слушающим ее.Владимир вдруг увидел девушку совсем с другой стороны. Из чересчур самоуверенной, граничащей с наглостью, журналистки Надежда предстала чувственной, глубоко переживающей чужую боль, экспрессивной. Юноша вспомнил где-то вычитанное выражение:«Если человек чувствует боль, значит он живой. Если человек чувствует чужую боль, значит он Человек».Владимира поразило это открытие. Он посмотрел на Надежду другими глазами, увидел в ней цельного, духовно-богатого человека. Одухотворенное лицо Надежды было настолько красивым, что юноша не мог оторвать от него глаз. И что-то внутри Владимира екнуло. Он почувствовал как невидимые нити протягиваются от него к девушке, связывая их воедино. Юноша нехотя – медленно повернул голову в сторону Дарьи.Она сидела на кресле сбоку от Владимира. Он увидел, как несколько слезинок выкатились из глаз девушки, внимательно, затаив дыхание, слушающей Надежду. Одетая в серого цвета платье, не украшенное ничем, с подобранными заколкой волосами, без макияжа, с лицом, выражающим сострадание, Дарья вызывала у Владимира жалость и нежность, которые обычно вызывают дети, получившие физическую боль. Это было тихое чувство нежности, свойственное скорее родственнику, чем любимому человеку. И Владимир ощутил замешательство.Ему вдруг стало внутренне неуютно. Он встал, извинился, поблагодарил за компанию и ушел под недоумевающими взглядами остальных. Дарья сделала попытку встать с кресла, чтобы остановить Владимира, но что-то помешало ей это сделать. Она только проводила юношу печальным взглядом. Надежда тоже хотела броситься за Владимиром, но передумала. От ее внимательного взгляда и женской интуиции не ускользнуло выражение глаз юноши, внимательно следивших за ней во время ее горячего выступления по поводу просмотренного фильма. Поэтому она решила дать время Владимиру на обдумывание его отношения к обоих девушкам.Вечером дня, когда позвонили родители Дарьи, у Надежды собралась вся молодежь. Надя пригласила также Алену, активно помогавшую в поиске информации о семье Ухтомских. Сестра Владимира и лучшая подруга Надежды с удовольствием ответила на приглашение. Кроме того, она обещала принести кое-что новое, что обнаружила накануне в одном из архивов КГБ, пропуск в который она добивалась больше двух недель. Надежда предложила, чтобы родители Дарьи остановились у нее.– Моя трехкомнатная квартира с удовольствием примет твоих родителей, Дарья. Я помещу их в своей спальне, а сама расположусь здесь, в гостиной.– Нет-нет, Надя. Спасибо, конечно, но я не хочу, чтобы ты ущемляла себя. Да и мои родители на это не пойдут. Они не любят кого-нибудь стеснять. Думаю, что папа уже зарезервировал какую-нибудь гостиницу – быстро отреагировала Дарья. – Да, я согласна с сестрой. Алекс и Мелинда скромны и независимы. А если они поселятся здесь, то будут зависеть от тебя. Им это вряд ли понравится. – дополнила Джейн.– Предлагаю встретить дарьиных родителей и узнать у них о их желаниях. – вставил свое слово Владимир. – Тебе, Надя, большое спасибо за предложение. Честно, не ожидал, что ты такая гостеприимная. Юноша с благодарностью и восхищением посмотрел на девушку. На этом и порешили.Как-то само собой компания поделилась на две группы. Первая, состоящая из Джейн и Кости, удалилась в кухню готовить чай. Остальные остались в гостиной. Дарья села на свое, облюбованное ранее, кресло. Она надеялась, что Владимир сядет рядом с ней на стул. Но он предпочел место на диване рядом со своей сестрой Аленой. Надежда сидела за столом. В комнате установилась гнетущая тишина. Никто ни на кого не смотрел. Для Алены это было удивительно. Она привыкла, что ее лучшая подруга всегда брала инициативу в свои руки и не давала никому молчать. А тут вдруг тишина. Ей даже стало неловко от этого.– Так, ребята, почему молчим? Кто-то здесь лишний? Не я ли? – обратилась она к присутствующим.– Да ты, что? Нет, конечно – поспешил заверить ее брат и мельком посмотрел на Надежду.Та красноречиво смотрела на него, и от ее взгляда ему стало жарко и приятно одновременно. Дарья тоже смотрела на Владимира и не могла понять, что с ним творится. В последние дни он как будто избегал ее. Она пыталась несколько раз с ним поговорить, но он всегда отнекивался, ссылаясь на занятость. Для нее это было и непонятным, и оскорбительным, и обидным. Вот и сейчас она увидела, что Владимир не с ней, он вел немой разговор с Надеждой. И этот разговор волновал Дарью. Она встала, отошла к окну и непрошенные слезы показались из ее глаз.На улице было темно. Легкий пушистый снег плавно падал на землю. Дарья посмотрела вниз, там на тротуаре возле дома бегала маленькая пушистая собачка, белая как снег. Она лаяла и языком ловила снежинки. Потом она остановилась, посмотрела в сторону подъезда и радостно завиляла хвостом. Девочка лет тринадцати в пушистой белой шубке подбежала к собачке и пристегнула поводок. Обе пошли рядом гулять похожие друг на друга. Эта картина несколько успокоила Дарью. Она решила поговорить с Владимиром позже, когда будут одни. Но когда? Тут Дарья ощутила чью-то теплую руку на своей руке, что лежала на подоконнике. Это был Владимир.– Скучаешь? Скучаешь по родителям? – ласково спросил он.Девушка посмотрела в глаза юноше, выражавшие нежность и теплоту.– Да, я, действительно, скучаю по маме и папе. Ведь раньше я никогда не покидала отчий дом на так долго. А ты знаешь, насколько близка я с родителями – спокойно ответила Дарья.– Все будет хорошо, моя маленькая. Запомни это – тихо произнес Владимир, обнимая девушку за плечи.Надежда, уже готовая поверить, что отбила у Дарьи Владимира, была в замешательстве. Все это время она не сводила глаз с юноши, следила за каждым его движением. Когда Владимир нежно обнял Дарью, Надя вся напряглась и покраснела. Это не ускользнуло от внимания Алены.– Так, подружка, смотрю, что ты начинаешь волноваться. Выражение твоего лица говорит мне, что ты не довольна. Рассказывай, в чем дело? – шепнула на ухо девушке Алена.Надя посмотрела на подругу и спросила:– А ты ничего не знаешь? Брат с тобой ни о чем и ни о ком не говорил в последнее время?– Ты меня ставишь в тупик, подружка. Ты же знаешь, что в нашей семье всё о всех знает только мама. А у Вовчика с ней вообще доверительные отношения. Но я спрашивать ничего не буду, не проси – опередила Алена Надежду.Тут в комнату с подносом с чашками, заварочным чайником и вазочками с конфетами вошли Джейн с Костей.– У меня же торт есть, сама сделала, графские развалины называется – всполошилась Надя.Джейн удивленно посмотрела на нее:– Когда ты успела?.– Да, он легкий, нетрудоемкий. Сейчас принесу.Когда через несколько минут в гостиную вошла Надежда, неся на большой тарелке горку белых воздушных шариков, скрепленных маслянисто-ореховым кремом, все захлопали в ладоши.– Ты, оказывается, еще и мастерица – с восторгом сказал Владимир. Его горящие глаза были устремлены на Надю. Этот взгляд заметила и Алена. Она также отметила, как стала нервничать Дарья, и как зажглись глаза у Надежды от этой похвалы.Все сели за стол чаёвничать.– Друзья, я хотела бы всех вас познакомить с некоторыми архивными материалами. Вчера я провела целый день за их изучением. И получается очень интересная картина. – обратилась ко всем Алена, когда были выпиты первые чашки чая и съедены первые куски торта.– Эти материалы соприкасаются с тобой и твоей мамой, подруга – Алена повернула голову в сторону Надежды.Надя покраснела, встала из-за стола, отошла к окну. Сидящий на ветке снегирь, весь скукоженный, смотрел на Надю со своего дерева, что рос напротив окон дома. Снегирь закрыл глаза, спрятал голову под крылышко и затих.«Вот так и моя мама пряталась всю жизнь, от кого и сама не знает.»Прошлое ее матери и отца довлело над ней всегда. Надя смахнула маленькую слезинку, что предательски скатилась из правого глаза, промокнула салфеткой, зажатой в руке, левый глаз, готовый выпустить свою слезинку, и повернулась к своим гостям.– Да, видимо, пришло время рассказать все. Ведь мама моя тоже касалась семьи Ухтомских. Нет-нет. Она им не родственница, но судьба ее тесно переплелась с семьей Ухтомских. Об этом я узнала совсем недавно из маминого рассказа. Она хранила все это в своем сердце и в своей памяти. Никогда никому не рассказывала, только Анастасии. Видимо эту информацию ты, Алена, раздобыла в документальном виде. И как раз это, сестренки я хотела вам рассказать чуть позже. Но, пришло время все узнать, и может быть снять груз с плеч моей мамы, а теперь и с моих.Алена подошла к своей подруге, обняла за плечи и тихо, но отчетливо произнесла:– Ты права, Надюша. Эта, действительно, информация о родителях твоей мамы. Я понимаю, что это тяжело было узнать тебе. Я тоже долго не могла заснуть, все переваривала узнанное, все искала мотивы и оправдания поступкам. Скажи, ты будешь рассказывать, или мне дашь это право?Надя села на свободный стул, что стоял около стола, налила себе чаю, отпила глоток и сказала:– Это моя семья и я все расскажу так, как мне рассказывала моя мама. Поверьте, она была беспристрастна, говоря все это мне. Такой же беспристрастной буду сейчас и я. Напомню только вам, что мы не вправе судить людей вообще, а живших раньше особенно.»

 

Глава 24

Нянечка все-таки нашла военное одеяло, в которое была завернута моя мама и подкинута в детский дом. На нем был штамп, обычный на казенных вещах. На штампе был номер, состоящий из букв и цифр. Мама в своих мыслях представляла, что она дочь какого-нибудь военачальника, который ушел на войну, Она верила, очень верила, что он ее обязательно найдет, когда кончится война. Она также верила и в то, что ее мать тоже ушла на фронт вместе с отцом. Но прошла война, шли годы, а ее никто не искал. Она пробовала найти по штампу, кому принадлежало это одеяло. Но куда бы мама не обращалась везде получала поворот-отворот.

Мама с Анастасией закончили восьмой класс общеобразовательной школы и стали жить самостоятельно. Они поступили в педагогическое училище им. Н. А. Некрасова. Как студенткам им дали общежитие. И вот однажды в дверь комнаты, где они жили, постучали. На пороге стояла женщина, одетая в черную фуфайку, волосы собраны в платок серого цвета, на ногах грубые ботинки. В руках она держала холщовый мешок, завязанный как рюкзак. Лицо женщины может быть когда-то и было красивым, но сейчас его скорее можно было назвать ужасным, если бы не глаза. Цвет лица был землисто-серым, нос распухший то ли от постоянного насморка, то ли от частого физического насилия, подбородок немного выпирал влево. При разговоре видно было отсутствие передних зубов, что делало ее речь слегка шепелявой. Но глаза, глаза были прекрасны. Небесно-голубые, они выражали глубокий ум, интеллигентность, доброту и страдание одновременно.

– Здравствуйте. Меня зовут Екатерина Буйновская» – обратилась женщина к девочкам.

Ее внимательные глаза перебегали от лица мамы к лицу Анастасии.

– Вы не бойтесь. Извините за мой вид. Понимаю, он страшный. Но другими оттуда, откуда я пришла, не приходят. Кто из вас Варвара? Подождите, это вы – женщина указала на мою маму.

– Разрешите войти и все объяснить – попросила она у остолбеневших девушек.

Мама и Анастасия пригласили гостью в комнату, сбегали к коменданту общежития и уговорили его разрешить помыться гостье. За это разрешение девушки потом неделю мыли все этажи общежития. Они напоили женщину чаем с сушками и стали внимательно слушать ее рассказ.

Екатерина происходила из мелкопоместной дворянской семьи Буйновских. Жила вместе с родителями в квартире на Невском проспекте. Эта квартира еще до революции принадлежала деду Екатерины. Но потом им пришлось потесниться и отдать несколько комнат подселенным к ним соседям. Одним из таких соседей был Угловатый Степан Митрофанович.

– Угловатый? – разом крикнули сестры.

Надя ничего не ответила, только опустила голову и спросила:

– Мне можно продолжать?

– Да, да, конечно – в замешательстве ответила Дарья.

С появлением Угловатого в их квартире для Екатерины начались мучения. Он не давал ей прохода. То зажмет в коридоре, пытаясь поцеловать, то зайдет в ванную комнату, увидев, что она только что туда вошла. Екатерина постоянно боролась за свою девичью честь. Причем, приставания совершались в отсутствии родителей и второго соседа. При них Угловатый вел себя весьма странно. Он изображал великого деятеля революции. Любил разглагольствовать о роли рабочего класса в развитии страны и загнивании интеллигенции. При этом Угловатый требовал, чтобы родители и Екатерина сидели на кухне за столом, а он вышагивал перед ними и, размахивая руками, вел свои разглагольствования. Речь его была бедна, так как книг он не читал, образование имел церковноприходское. Однако, обладая природным умом, Степан умел выхватывать из услышанного в автобусе, на работе, собраниях ключевые моменты, вокруг которых обычно и вел разговор. Как-то отец Екатерины сделал ему замечание по поводу скудности его словарного запаса и указал на необходимость читать книги. Это страшно разозлило Угловатого. Он схватил пожилого человека за грудки, приблизил его лицо к своему, хотел было ударить своей головой отца по носу, но, видимо, передумал. Отпустил, побагровев лицом, и прошипел:

– Не указывай, что мне делать, недобитая вражина.

Потом резко повернулся и вышел из кухни..

После этого вечера жить всей семье Екатерины стало в квартире невозможно. Угловатый мог без спроса войти в их комнаты в грязных сапогах, сесть без приглашения за стол и требовать угощения. Мать Екатерины была слегка слеповата. Так Угловатый однажды подставил ей свою ногу, когда та шла с горячим чайником, его же и поить чаем. Бедная женщина, не заметив выставленную ногу, грохнулась на пол, и кипяток обжег ей правую руку, которая долго потом не заживала. А через месяца три после того памятного дня, когда бедный отец имел неосторожность сделать замечание Угловатому, родители Екатерины были арестованы. Что с ними стало, Катя так и не узнала. Она ходила в органы, пыталась получить хоть какую-то информацию, но все указывали на Угловатого. Мол, если он разрешит, то, возможно, она получит свидание с родителями. Однажды Угловатый пришел навеселе… Он не стал, как обычно, ломиться в дверь к Екатерине. Настроение у него было приподнятым. Закрывшись в своей комнате, Степан орал песни своим противным гнусавым голосом, а потом Катя услышала как он разговаривал сам с собой.– Молодец, Степан! Добился своего! Так держать! Ничего, сама потом приползет, когда дитя, мое дитя под сердцем будет чувствовать. Знаю, мое семя крепкое! После этого его тело повалилось на кровать, и он заснул. Екатерина еще долго прислушивалась к разным шорохам и звукам, доносившимся из комнаты Угловатого, пока не услышала его храп. Только тогда девушка успокоилась немного и прилегла на кровать.Утром Катя услышала стук в свою дверь, которую она стала постоянно запирать.– Эй, ты, открой, кому говорю! – раздался сердитый голос Угловатого.– Чего шумишь, Степа? – спросил сосед, вернувшийся накануне из командировки. Это был средних лет мужчина. Работа инженера была сопряжена с частыми поездками по стране.– А, вернулся, Иван? Как съездил?За дверью послышались уходящие шаги. Екатерина, забившаяся под одеяло, боялась пошевелиться. Ей шел тогда девятнадцатый год, она училась в педагогическом институте на втором курсе. Через час начинались ее занятия, а Катя боялась выйти из комнаты, чтобы не встретиться с Угловатым. Хлопнула входная дверь. Девушка решила, что ушел ненавистный ей сосед, он в это время всегда уходил на работу. Она быстро оделась, схватила сумку с тетрадями и учебниками и осторожно вышла из комнаты. Но на подходе к выходу из квартиры ее кто-то схватил за руку.– Что, девочка, в институт намылилась? – услышала она гнусавый голос Угловатого. – А побаловаться со мной не хочешь?Он потянул ее в свою комнату, на ходу стягивая с нее пальто.– Степан Митрофанович, что вы делаете? – горькие слезы полились из глаз невинной девушки.Она сопротивлялась как могла, била его своей сумкой, кричала, надеясь, что кто-нибудь услышит, изворачивала свое тело, желая выскользнуть из цепких рук соседа. Но у него, действительно, были цепкие руки, которые никогда не выпускали то, что они желали держать. Угловатый затащил Катю в свою комнату, бросил ее на пол, закрыл дверь ключом, а ключ спрятал. Бедная девушка стала отползать от него в угол, а он смотрел на нее, и в глазах стали мелькать похотливые огоньки.– Вчера меня сама княжна, княжна Ухтомская захотела. Я ее осеменил. Надеюсь, удачно. А сегодня я хочу тебя, интеллигенточку. Ты в моей власти. Что захочу, то и сделаю.Говоря эти слова, он сбрасывал с себя рубашку, брюки, швыряя их прямо на девушку. Потом как зверь прыгнул на нее и начал сдирать с нее платье, чулки, комбинацию, пока она не осталась в одном бюстгальтере и трусах. Все это время Катя находилась как будто в прострации. Страх ее сковал полностью. Она не то, что кричать, говорить не могла, двигать руками и ногами не могла. Ее как парализовало. Сосед поднял девушку на руки и перенес на свою кровать, заправленную кое-как грязным постельным бельем. Положив Катю на кровать, Угловатый стал смотреть на нее.– А ты красивая… И вся это красота отныне принадлежит мне. – Дьявольский смех раздался из уст Степана.Он начал издеваться над Екатериной. Привязав ее руки и ноги к спинкам кровати, и тем самым сломав сопротивление девушки, Угловатый сорвал с нее оставшуюся одежду, обнажившись сам, лег своим тяжелым телом на нее, губами впившись в ее губы. Со стороны казалось, что дьявол в человеческом обличье пытается высосать из бедной девушки все ее жизненные соки. Насладившись поцелуем, Угловатый стал блуждать руками по прекрасному девичью телу. Двумя ручищами он стиснул маленькие груди, причинив неимоверную боль. Но Катя не издала ни звука, только на прикушенных губах появились капельки крови. Руки Степана опускались все ниже. Достигнув живота, они стали мять его как тесто. Потом руки поползли дальше в девичье лоно. Екатерина не издавала ни звука, не производила ни движения, она была парализована страхом. Вдруг толстый упругий член Угловатого пронзил ее тело, острая боль внизу живота отрезвила девушку и она закричала. Насильник тут же стал закрывать ей рот своей лапищей. Катя не переставала кричать. Она кусала пальцы Угловатого и кричала. Сильный удар в челюсть отключил сознание девушки.Очнулась она вечером. Руки и ноги, привязанные к кровати, затекли. Она лежала голая, накрытая каким-то коричневого цвета казенным одеялом. В комнате слабо горела лампочка на потолке. За столом сидел ее насильник и в упор смотрел на нее. В его глазах Катя прочитала себе приговор.– Ну, что интеллигенточка, теперь вот здесь, в этой комнате ты будешь жить. Это твое постоянное местопребывания. Ты поняла? – со злой усмешкой произнес Угловатый. – Когда я буду дома, ты будешь в кровати вот в таком виде, как сейчас, чтобы удовлетворять мои желания постоянно.В его глазах вновь зажегся похотливый огонек.– Когда я буду уходить на работу, ты будешь прикована к кровати наручниками – он издевательски помотал наручниками перед ее носом. – Я буду тебя кормить едой из нашей столовой. Там, кстати неплохо готовят.Катя закричала, но Угловатый вновь ударил наотмашь ее по лицу. Ее голова откинулась влево и острая боль в подбородке вывела ее из сознания. Угловатый забеспокоился. Он сбегал на кухню, схватил первую попавшуюся кастрюлю, налил холодной воды в нее и опрокинул воду на бедную девушку.Катя зашевелилась, медленно открыла глаза, челюсть ныла. Тут она услышала сатанинский смех Угловатого.– А такой ты мне тоже нравишься. Челюсть правда вбок ушла. Рука у меня тяжелая. Пора привыкнуть, интеллигенточка. Еще раз откроешь свой рот, убью. Запомни, ты теперь моя и только моя. А теперь, давай побалуемся еще раз…

Екатерина превратилась в пленницу. На улицу Угловатый выводил ее раз в неделю, при этом он всегда держал ее под руку, а на лицо натягивал платок, который сильно сдавливал район рта. И каждый раз напоминал о своей угрозе убить, если она закричит. Дома он истязал ее и физически, и психологически. В квартире они жили одни. Соседа Ивана Угловатый через свою контору переселил в другую квартиру на противоположной стороне города. Он не поленился сходить в институт. Представившись мужем, забрал ее документы, заявив, что Катя уезжает в другой город ухаживать за его престарелыми родителями. Никто никогда не приходил в квартиру. Катя похудела, она мучилась постоянными головными болями, невправленный вывих челюсти закостенел, изуродовав красивое лицо девушки. Она часто стала думать о смерти. В мыслях обращалась к Богу и своим родителям. Катя была уверена, что родителей давно нет в живых. Угловатый постарался. Ее мучили страшные боли во время месячных. Угловатый, не имевший женщин долгие годы в силу своей любви к онанизму, которым он занимался с отроческих лет постоянно, как с цепи сорвался. Он насиловал девушку целыми ночами. А утром довольный уходил на работу, предварительно пристегнув наручниками Катю к кровати. Прошло несколько месяцев. Как-то вечером Катю после ужина, который притащил Угловатый со столовой, стало рвать. Она решила, что отравилась столовской едой. Но на следующий день перед каждым приемом пищи девушку начинало мутить, а после приема открывалась рвота. Катя испугалась, а Угловатый обрадовался.– Ну наконец-то, понесла от меня интеллигенточка. А я было испугался, что слабым оказался. А да молодец, Степан!После этого дня отношение Угловатого к Екатерине несколько улучшилось. Он уже не истязал ее по ночам, приносил фрукты и сладости. Раньше стал приходить с работы и тут же одевал Катю и выводил гулять на улицу.– Вам, тебе и малышу, нужен свежий воздух и движение – говорил Угловатый с ехидной улыбкой.Время до родов прошло быстро. За всю беременность Катя ни разу не была у врача. Лишь однажды, когда она простудилась и лежала с высокой температурой и бредом, Угловатый привел какую-то бабку, которая несколько дней жила у них, лечила больную отварами трав и заговорами. И ведь помогло. Через два дня температура упала, и Катя пошла на поправку. Бабка все делала молча, как будто была немой. На девушку она старалась не смотреть. На четвертый день бабка посмотрела все-таки на Екатерину добрым, сердобольным взглядом и сказала:– Все, девонька, в моей помощи ты уже не нуждаешься. Пойду я.Екатерина хотела ответить знахарке, но та опередила:– Молчи. Я тебя не знаю и никогда не видела.Потом помолчав немного тихо произнесла:– Удачи тебе, девонька. Ее у тебя что-то невидно пока.Быстро повернулась и вышла из квартиры.

Стоял теплый майский день. Угловатый уехал на работу. Катя встала, оделась. Халат на ней уже не застегивался. Она его подпоясала веревкой и поковыляла на кухню. Живот был настолько большим, что Екатерина, при отсутствии особых движений, что так необходимы женщине при беременности, еле передвигала ноги. Вдруг резкая боль внизу живота заставила ее присесть. Из нее хлынули воды. Катя испугалась. Схватив полотенце, что всегда висело у нее на спинке кровати, подоткнула его между ног и на коленях поползла к стенке, соединяющей ее квартиру с другой. Что было мочи Екатерина стала стучать по стене. Потом подползла к батареям и стала стучать по ним. Минут через пятнадцать позвонили в дверь. Она закричала. Собрав силы поднялась и буквально пролетела к двери. С той стороны женский голос кричал, чтобы она открыла дверь. – Не могу, дверь закрыта снаружи. У меня ключей нет. Помогите. У меня воды отошли. Помогите. – кричала Катя осипшим голосом.– Надо ломать дверь. Колька, сбегай-ка за молотком и пилой и позови дядю Петю из одиннадцатой квартиры – раздался деловой женский голос.Потом этот же голос, но более мягко сказал:– Не беспокойся, сейчас поможем тебе.А потом, спохватившись, женщина крикнула:– Колька, и скорую вызови!Через три часа Екатерина лежала в послеродовой палате. Родилась девочка, очень слабенькая. Когда Катя лежала уже в палате, а девочку приводили в порядок, пришла врач, женщина пятидесяти лет со строгим лицом.– Что ж вы, мамаша, ни за собой, ни за своим малышом не следите. Слабенькая девочка очень, питались вы, видимо, не ахти как, да и на свежем воздухе, видно, мало бывали.Врач хотела еще что-то сказать, но осеклась. Екатерина вдруг разрыдалась. За всё время, что она была в заточении, девушка ни разу не заплакала. Ее сердце как будто окаменело, оно ничего не чувствовало. Даже своего ребенка, развивающегося у нее в утробе, Катя не чувствовала как своего, она его не ненавидела. Но сейчас, когда Катя произвела на свет дитя, и оно было ее кровиночкой, хоть и рожденное от ненавистного человека, она поняла всю трагедию своей жизни и жизни ребенка. Горючие слезы лились из ее глаз. Екатерина даже не старалась их вытирать. Она только периодически шмыгала носом и плакала, плакала навзрыд. Врач села рядом с молодой женщиной, обняла ее, вытерла глаза своим носовым платком и по-матерински тепло и проникновенно тихо произнесла:– Рассказывай, Катюша, все рассказывай. Видно, тяжело тебе. У меня времени много. Я обход закончила. Ты у меня последняя пациентка. Я тебя слушаю.– Вот мерзавец! – в сердцах крикнула врач, когда Екатерина закончила рассказ о своей жизни – Я так не оставлю. Сообщу куда надо.– Нет, нет, что вы! Он меня убьет. Это страшный человек. Для него ничего святого нет. Прошу вас – испугалась Катя.Она вся побледнела, ее стала бить нервная дрожь. Врач сочувственно посмотрела на Екатерину:– Я дам тебе сейчас успокоительного. Отдохнешь, поспишь. Я пойду проверю твою малышку и вернусь. Не беспокойся, все будет хорошо.Молодая женщина поверила врачу, приняв успокоительное Катя впервые за много месяцев заснула спокойным сном.Вечером в больницу примчался Угловатый. Екатерина его не узнала. В руках он держал огромный букет сирени, в авоське находились коробка шоколадных конфет фабрики «Красный Октябрь» и бутылка какого-то вина. Степан был улыбчивым, в прекрасном расположении духа.– Ну, Катюха, молодец. Дочь мне родила. Спасибо говорю. Рад. – с нотками гордости в сладком голосе произнес Угловатый.А потом жестким, низким и тихим голосом спросил:– Ты, надеюсь, никому не рассказывала о своей жизни? А то смотри у меня!Катя вся съежилась на кровати, в глазах отражался страх, появились слезы. Такой ее застала врач, вошедшая незаметно в палату и слышавшая последние слова Угловатого.– Здравствуйте, вы, наверное, муж Екатерины? – как ни в чем не бывало спросила врач Степана, посмотрев на Катю и, уловив ее благодарный взгляд, подмигнула ей.Степан, не ожидавший кого-либо видеть и слышать в палате, вздрогнул и обернулся на голос. Его жесткое лицо изменилось на добродушное и подобострастное.– Здравствуйте, спасибо за …жену, за дочку. Это вам – произнес Угловатый, передавая врачу авоську с подарками.– Нет, нет. Не надо, товарищ Угловатый. Лучше сохраните это, отметите появление нового члена семьи, когда мы выпишем вашу жену и дочь. – с улыбкой при жестких глазах ответила врач. – А сейчас позвольте проверить Екатерину. Выйдите, пожалуйста.Через три дня, когда Катя готова была к выписке, в палату вошла врач с ребенком на руках.– Катюша, у тебя начинается новая жизнь. Ты – мама. Девочка у тебя просто прелесть. Запомни, она твое продолжение. Люби ее. Думаю, что у тебя все наладится. – голос врача был по-отечески ласковым. – И еще, Катюша. Прости, но я все-таки доложила в органы о поведении Угловатого. Они обещали принять меры.Сердце у Екатерины тревожно забилось.– Что вы наделали? Жизни мне теперь не будет.– Да не беспокойся, моя девочка. Все у тебя будет хорошо. Запомни это.Но Екатерина ничего не ответила. Она быстро пошла к выходу. Врач пошла за ней. На крыльце стоял Угловатый со цветами. Он передал цветы врачу и со зловещей улыбкой произнес:– Спасибо, товарищ врач за всё, за помощь, за советы, за беспокойство.От этой улыбки врачу стало не по себе. Она поблагодарила за цветы и быстро ушла.– Дай мне ребенка, Катюха – только и сказал молодой матери Угловатый.

Прошло недели три после возвращения Екатерины из роддома. Она стала потихоньку приходить в себя. Угловатый вел с ней предупредительно-вежливо. Приносил продукты, необходимые для нормального питания, часто брал малышку на руки и играл с ней. Одно тревожило Катю. Голос Степана всегда звучал злорадно, а глаза излучали ненависть. Однажды, когда она собиралась приложить малышку к груди, в квартиру позвонили. Открыв дверь, Екатерина увидела троих мужчин, одетых в штатское. – Гражданка Буйновская Екатерина Владиславовна? – спросил один из них.– Да… – недоуменно ответила она.– Пройдемте с нами.Катя попятилась назад в комнату, схватила дочку, закружилась ней по комнате.– Вы, вы не имеете права. Мне надо кормить. Она маленькая…Один из мужчин подошел к ней, вырвал ребенка из рук, положил в кроватку.– О ней побеспокоятся. Пошли – быстро произнес он и схватил ее под руки.Она закричала. Тогда второй мужчина подошел к ней, приблизил свое лицо к ее лицу и, смрадно дыша, сказал:– Замолчи, сука продажная.Она была арестована как дочь предателей Родины. После побоев и пыток, Катю обессиленную и окровавленную, выволокли из подвала здания НКВД и бросили в машину, где находились другие арестованные. Кто-то взял ее голову и положил к себе на колени. Катя почувствовала мягкую добрую руку, убиравшую ей волосы с лица.– Катюша, это ты? – услышала она знакомый, но очень слабый голос врача.– И тебя, гад, не пожалел! Прости меня, моя хорошая. Я ведь думала, что делаю все правильно, восстанавливаю справедливость. Подлец должен быть наказан. А в результате…Врач, стойкая женщина, никогда не плакавшая до сих пор, даже тогда, когда потеряла мужа и сына, арестованных и расстрелянных три года назад, разрыдалась. Она плакала от обиды и безысходности.В лагерях Екатерина провела в общей сложности пятнадцать лет. Получив свободу стала разыскивать свою дочь. В квартире, где она жила с родителями, и где находилась в заточении у Угловатого, жили другие люди. Они ничего не знали о бывших жильцах. Удрученная, Екатерина при выходе из подъезда столкнулась с соседкой, которая помогла ей в свое время. Как известно, соседи знают всё друг о друге и даже больше. Она – то и рассказала Екатерине о том, как Угловатый подбросил дочку в детдом, и о том, что его уже нет в живых. А дальше узнать адрес дочки было уже делом техники.– А я называла тебя как мою маму – Василисой. Но Варвара тоже красивое имя, гордое – закончила свой рассказ женщина, пытаясь погладить Варвару по голове.– Так, выходит твоя мама – дочь Угловатого. Но ведь для Анастасии Угловатый тоже является родным отцом – воскликнула Джейн в удивлении.– Да, девочки, действительно, моя мама и Анастасия были больше чем подругами, они были сестрами. Но Анастасию воспитывали в семье, по крайней мере, до трех лет у нее были мама и папа, пусть не родные. Ухтомские Алексей и Полина стали для нее настоящими родителями и других она не знала.– А что дальше стало с Екатериной? – тихо спросил Надежду Владимир.Надя посмотрела долгим взглядом на юношу, тряхнула головой и продолжила.

Екатерина Буйновская и моя мама долго привыкали друг к другу. Варваре тяжело было расстаться с мыслью, что ее отец и ее мать не были героями войны, что отец позорно, по своей халатности подорвался на мине, а в жизни оказался подлецом. К Екатерине, она относилась предвзято. Варвара во всем обвиняла Катю, и в том, что отец у нее не герой войны, и что она росла без семьи, и что сама Екатерина большую половину своей жизни провела в лагерях. Ей, Варваре, совершенно не было жаль свою мать. Она к ней ничего не испытывала. Екатерина это почувствовала. По своей натуре, по своему воспитанию Катя была представителем той интеллигенции, для которой на первом плане в человеке стояла его духовность. Родители привили ей чувство собственного достоинства, добросердечность, порядочность, правдивость, чуткость. Екатерина не обиделась на свою дочь, уловив ее отчужденность. Она понимала, что иного и не могло быть. «Девочка никогда не знала родителей, привыкла жить, полагаясь только на себя. Пусть привыкнет к мысли, что я есть, я жива и нахожусь рядом.» – решила Катя. – «А там сердце дочери потихоньку отогреется и примет ее. как мать».Екатерина сумела довольно быстро восстановить свои документы в институт, закончила его экстерном за два года и стала преподавать в школе математику. Сначала она жила у соседки по старому дому, потерявшей во время войны мужа. Сын Колька, который к тому времени стал геологом, практически не бывал дома. Ефросинья, так звали соседку, с удовольствием приняла Екатерину. Со временем Катя получила однокомнатную квартиру от гороно.Варвара к тому времени закончила педучилище и стала работать в детском садике. Анастасия пошла дальше. Ее привлекала геология. Она поступила в университет. Связь между лучшими подругами стала немного затухать. Сначала они встречались раз в неделю и делились своими новостями и проблемами. Потом встречи происходили с периодичностью раз в месяц, а потом и вообще при случае, по звонку одной из них.Екатерина предпринимала попытки сблизиться с Варварой. Она часто стояла у садика, поджидая дочь. Но Варвара, по натуре веселая и общительная, увидев Катю, тут же превращалась в свернутого ежа, выпустившего иголки наружу. Не удостоив матери взгляда, дочь всегда проходила мимо с непроницаемым лицом. Катя решила обратиться за помощью к Анастасии. В один из воскресных дней, когда Настя, вернувшись накануне из экспедиции, отдыхала, лежа на диване и читая книгу, в дверь позвонили. На пороге стояла Екатерина. Анастасия не видела женщину с того памятного дня, когда они впервые познакомились. Сейчас Екатерина была совсем другим человеком. Ее физический недостаток, приобретенный после удара Угловатым, уже не портил внешность женщины. Кожа лица излучала свежесть и ухоженность, глаза сияли внутренней силой. Извинившись за непрошенный, приход, Екатерина попросила Анастасию уделить ей немного внимания. Разговор между ними был долгий и серьезный. Девушка пообещала Екатерине, что поговорит с Варварой.– Екатерина Владиславовна, помните, в первый раз, когда рассказывали свою историю, вы упомянули имя княжны Ухтомской. – обратилась Анастасия к своей гостье – Скажите, пожалуйста, вы не помните, как звали эту княжну?Катя внимательно посмотрела на девушку, закрыла глаза, опустив голову. Прошло несколько секунд, которые для Насти показались вечностью. Наконец гостья медленно и тихо произнесла:– Княжну Ухтомскую звали Софья. Угловатый, часто произносил ее имя, хвастаясь, что она сама отдалась ему.Анастасия побледнела от этих слов.– Что, с вами, Настя!? – обратилась к ней Екатерина.Девушка рассказала гостье историю своей жизни до детдома, которую услышала от нянечки. Екатерина подошла к Насте, взяла ее лицо в свои руки, посмотрела своими глубокими глазами в глаза девушки и убежденно произнесла:– Не думай ничего плохого о Софье. Она великая женщина. Я знаю эту историю, наслышана о ней от Лидии, двоюродной сестры Софьи. Я вместе с ней сидела в лагере.Анастасия в удивлении посмотрела на Катю.– У меня есть тетя? Я думала, что я одна на свете. – с нотками радости произнесла девушка.– Нет, к сожалению, Лида погибла в лагере, несчастный случай. Но у нее была дочь Анна. Правда, я не знаю, где она.Екатерина сделала небольшую паузу, заметив, как глаза Насти увлажнились.– Так, что рассказала Лида о Софье? – медленно, тихим голосом спросила девушка. Катя предложила Насте приготовить вновь чай. После того, как чай был заварен и налит в чашки, женщина стала рассказывать историю Софьи вплоть до ее преждевременной кончины. Когда она закончила, лицо Насти было мокрым от слез.

 

Глава 25

В гостиной было тихо. Все смотрели на замолчавшую Надежду. Ее лицо раскраснелось, в глазах стояли слезы, руки теребили носовой платок, который девушка всегда носила с собой. Говорить ей было трудно. Надя знала, что то, что ей предстоит рассказать дальше, нелицеприятно для ее матери, а соответственно, и для нее. Как рассказать друзьям, сидящим в комнате и ждущим ее рассказа дальше, о том, как поступила ее мать с человеком, давшим ей жизнь.

Варвара так и не простила свою мать..

Однажды в квартире Анастасии раздался телефонный звонок, разбудивший девушку. Она машинально посмотрела на часы. Было половина четвертого утра.

– Анастасия, это вы? – спросил встревоженный, но волевой женский голос.

– Да…. Это я. А вы кто? – удивленно ответила Настя – Вам звонят из больницы. Я врач скорой помощи, доставивший сюда Екатерину Владиславовну Буйновскую. Она дала нам ваш номер телефона.

– Что, что с ней?

– У нее обширный инфаркт миокарда. Пациентка в очень плохом состоянии. Приезжайте.

Катя лежала в реанимационном отделении, куда обычно никого из посещающих не пускают. Но для Анастасии сделали исключение. Главврач больницы оказалась матерью мальчика, с которым Екатерина занималась математикой. Увидев Настю, Катя попыталась улыбнуться. Это вышло у нее с трудом. Бледная, с синими безжизненными губами, но с ярко-голубыми живыми глазами и раскинувшимися по подушке светлыми пушистыми волосами Катя выглядела как уходящий в никуда ангел. Глазами она позвала Настю придвинуться к ней поближе и, с трудом открывая рот, произнесла:

– Настя, в моем письменном столе в квартире есть общая тетрадь в красном переплете.

Женщина замолчала, закрыла глаза. Каждое слово давалось ей с трудом. Через некоторое время она открыла глаза и продолжила:

– Это мой дневник. Возьми его….

Вдруг вместо слов стали выходить хрипы.

– Врач, врач, сестра! – закричала Настя. Но было поздно.

Насте разрешили позвонить с сестринского поста кардиологического отделения. Она набирала номер телефона квартиры Варвары. В висках стучало, руки дрожали, из глаз медленно потекли слезы. В телефонной трубке раздался гудок, и на том конце провода сонно-недовольный ответил голос Варвары: – Да… Ну кто еще тут звонит, спать не дает?– Варя, это я, Настя. Я звоню из больницы. Твоя мама… только – что умерла.На другом конце провода молчали.– Варя, ты слышишь меня? – встревожено спросила в трубку Настя.– Слышу… Я думаю… – раздался в ответ непонятной окраски голос Вари. – В какой больнице? Я приеду.Через час Варвара была в больнице.– Что с ней было? Отчего она умерла? – стараясь не произносить слово «мама», сухо спросила Варвара свою подругу. Настя рассказала ей о звонке из больницы и о последних словах Екатерины.– А ты, что, была с ней дружна? Почему она дала вдруг твой номер телефона врачу? У нее, что, других более подходящих для нее подруг не было? – с долей сарказма в голосе обратилась Варя к Насте.Настя ничего не ответила.

Похоронами Екатерины занималась Анастасия. Ей помогла школа, в которой работала Катя и гороно, где уважали Екатерину Владиславовну Буйновскую за ее справедливый и небезразличный к судьбам детей характер. Варвара в организации похорон матери не участвовала, но на поминальном обеде, который проходил в квартире Насти, присутствовала. – Останься. Поговорить надо – сказала Анастасия, собиравшейся уходить подруге. – Я хочу тебе сказать, Варя, что никогда не понимала и не пойму твоего отношения к своей матери. Екатерина Владиславовна очень добрый, порядочный и безгранично любящий…любивший тебя человек. Она до последних дней своих надеялась, что ты, наконец-то, примешь ее. Она очень переживала из-за тебя. Ведь кроме тебя у нее никого не было. А ты… ты даже не дала ей возможность..Анастасия не закончила предложение. Ее грубо оборвала Варвара.– Хватит, хватит говорить мне о ее любви ко мне… Она предала меня… Она оказалась слабой…. Она не смогла противостоять этому, так называемому отцу, Угловатому. Почему она не сбежала, не звала на помощь соседей… Почему была покорной рабыней для него? Ненавижу…Голос Варвары приобретал истеричные ноты, лицо стало пунцовым, глаза блестели от появившихся слез. Ее колотил нервный озноб, заставивший девушку сесть на диван.Анастасия подошла к Варе, протянула ей тетрадь в красном переплете.– На, возьми, почитай. Это дневник твоей матери. Она вела его с юности. Записывала все события жизни, свои мысли, переживания. Вела его даже в тюрьме, в лагере. Если бы тогда дневник нашли, она была бы расстреляна. Она это знала, но все равно садилась каждый день в укромном месте и записывала. Екатерина писала этот дневник для своей дочери. Боясь не дожить до встречи с тобой, она рассказывала о себе вот здесь, на страницах этой тетради, чтобы ты о ней знала. А ты…Анастасия с укором посмотрела на Варвару.– Знаешь, подруга, если убегаешь от чего-то только потому, что оно тебе не нравится, тебе не понравится и то, к чему прибежишь. Это не мои слова. Так сказал Джон Уиндэм в «Хризалиде». И это правда. Ты все эти годы убегала от встречи с матерью только потому, что считала, что она тебя предала. Тебе это не нравилось. В результате ты прибежала к смертному одру своей матери и навсегда лишилась возможности общения с ней, близости с самым родным человеком на земле… Почитай ее дневник, он откроет тебе глаза на эту смелую, мужественную женщину, на твою мать.Анастасия смотрела на Варвару. Та сидела на диване, прижимая тетрадь к груди, и крупные слезы горечи вытекали из потемневших глаз девушки, собираясь в тоненькие ручейки на щеках, они орошали тетрадь, исписанную мелким почерком Екатерины. Варя даже не делала попыток вытереть свои слезы.– Спасибо, Настена. Я пойду. Хорошо?Варвара встала с дивана и, бережно обнимая дневник, пошла к выходу.

Надежда все это не стала рассказывать своим друзьям. «Пусть это останется на совести матери моей. Она и так себя наказала, разорвав с Анастасией после похорон Екатерины все отношения. Матери было стыдно. И она не придумала ничего лучшего, как перестать дружить с Настей, со своей единственной подругой и, как выяснилось, сестрой, но ставшей постоянным укором для нее.»Надежда посмотрела на друзей, с интересом смотревших на нее, и медленно произнесла, подытоживая:– Моя мама очень переживала смерть Екатерины. Она замкнулась в себе, перестала общаться с Настей. Мама решила зачеркнуть все, что было до того дня, когда умерла Екатерина. Она начала жизнь с чистого листа.– И, что? Ей это помогло, помогло построить нормальную, спокойную жизнь, в которой она счастлива? – перебила Надю Дарья.– Я не знаю, насколько счастлива мама. Вернее, насколько счастливой она себя чувствует. – медленно, взвешивая каждое слово произнесла Надя. – Одно могу сказать наверняка. В личном плане у нее полный штиль вот уже пятнадцать лет, после того, как умер папа. Но ведь счастье многогранно. Для человека оно проявляется не только в отношениях с другим полом.Надя в упор посмотрела на Владимира, который не сводил свои глаза от прекрасного лица девушки.– А что в твоем понимании счастье? Когда человек может считать себя счастливым? – спросил юноша Надежду.– Странный вопрос ты задаешь, Володя, избитый и измусоленный.– Ну не скажи, подруга. – вмешалась в разговор Алена. – Мы, например, с моим мужем до сих пор не можем придти к единому мнению в этом вопросе. Так, например, когда я его начинаю ругать, что в доме нет этого или того, что я бедная, несчастная, вынуждена все делать своими руками, что у меня полон день всякими заботами, а он днями протирает штаны в офисе, принося в дом копейки, а дома протирает диван, сидючи перед телевизором, он мне так спокойненько отвечает, что счастье – это не жизнь без забот и печалей, счастье – это состояние души. Как вам такая трактовка счастья?Алена окинула всех своим вопросительным взглядом, а потом продолжила:– Я, правда, с ним согласна, что счастье не в материальном заключается. Ибо, как говорил Гераклит, нам пришлось бы назвать счастливыми быков, когда те находят горох для еды.Алену перебил Владимир, смеясь:– Ты у меня, сестренка, философ. Откуда Гераклита так хорошо знаешь?Тут настал черед улыбнуться Алене и Надежде. Надежда подошла к Владимиру, сидящему на кресле, пальцами правой руки взъерошила ему волосы и игривым тоном сказала:– Все, мой дорогой друг, кто учится на журналиста, изучают древних философов, к которым относится и Гераклит Эфесский. Что касается моего понимания счастья, то я, вторя Алене и используя мысли Фомы Аквинского – тут она многозначительно посмотрела на Владимира – скажу, что счастье не может проистекать из богатства, так как для приобретения этого богатства приходится претерпеть страдания. Счастье, действительно, не материальная субстанция. Не телесные силы и не деньги делают людей счастливыми, но правота и многостороння мудрость. Так говорил Демокрит и я с ним полностью согласна.– Выходит, что если ты чувствуешь себя правым во всем и мудрым, чтобы разобраться во всех жизненных коллизиях, то ты счастлив и счастлив всегда? – вступила в разговор Дарья.Ей было неприятно поведение Нади в отношении Владимира. Она понимала, что между ними уже установилась невидимая, но прочная связь. Ей было больно от этого. Она видела, что Надежда старалась завоевать ее любимого своим глубоким умом и почти, а может и полностью завоевала его. От дарьиного внимания не ускользнули взгляды, бросаемые юношей на ее соперницу. В университете она тоже изучала древних философов и изучала прилежно. Дарья решила взять инициативу в разговоре в свои руки и показать, что она не менее умна и образована, чем Надежда.«О несчастье! Оно является опорой счастья. О счастье! В нем заключено несчастье. Кто знает их границы?» – процитировала девушка китайского философа Лао-Цзы.– Что ты хочешь этим сказать, Дарья? – спросил ее удивленный Владимир.Дарья слегка улыбнулась юноше.– Да, просто, все относительно. И счастье тоже относительно. Люди счастливы настолько, насколько они решили быть счастливыми. Как говорит Дейл Карнеги, счастье не зависит от внешних условий. Оно зависит от условий внутренних. Владимир восторженно посмотрел на Дарью. Ему было приятно, что девушка не осталась в стороне от этого спора, и рассуждения Дарьи были ему более близки, чем заумные рассуждения Надежды.– Я с тобой совершенно согласен, Дарья. – сказал Владимир, подходя к девушке и беря ее руки в свои. – Моя мама, с которой я люблю разговаривать и спорить по разным вопросам, как-то привела цитату из одного из стихотворений Роберта Рождественского, запомнившуюся мне своей глубиной. Постараюсь ее произвести максимально точно. «А счастье бывает разного роста – от кочки и до Казбека – в зависимости от человека.» Действительно, каждый сам для себя определяет суть счастья. Один счастлив до бесконечности, когда рядом с ним находится любимый человек. Другой видит свое счастье в достижении каких-то карьерных высот. Третий вообще не задумывается о том, счастлив он или нет, потому что по Булгакову счастье, как здоровье: когда оно налицо, его не замечаешь.– Как вы все интересно рассуждаете – вступила в полемику Джейн. – Я получаю огромное удовольствие от того, что слышу. Думаю, что никто не может дать точное определение счастью, потому что оно субъективно. Знаю только, что оно не бывает постоянным, так как меняются внешние и внутренние условия жизни человека., меняются его цели, задачи, ощущения, взгляды. Мне интересно, а был ли счастлив Алексей Ухтомский?Все удивленно уставились на Джейн. Такой поворот разговора их ошарашил.– Почему вы так смотрите на меня? Мне, действительно, хочется это знать. Ведь он столько перенес горя. Как закончилась его жизнь?В комнате установилась тишина. Алена тихо встала со стула и прошла в прихожую, где оставила свою сумку. Она достала из сумки папку с документами и вернулась в комнату.– Я хотела показать вам эти документы чуть позже, после того, как сама с ними разберусь. Я их получила только сегодня утром. Это касается Алексея и Полины Ухтомских.Алена вынула папку, положила ее на стол, медленно развязала завязки и стала доставать один документ за другим. Листки документов были пожелтевшими, некоторые с грифом «Совершенно секретно» и огромными печатями, сделанными выцветшей от времени синей мастикой. Все с трепетным ожиданием наблюдали за размеренными движениями Алены. В комнате было так тихо, что слышно было как жалобно мяукал котенок в соседней квартире.– Где ты их добываешь, сестренка? – с волнением спросил Алену Владимир.– Не забудь, Вовчик, что я профессионал в своем деле. Журналистскими расследованиями занимаюсь давно, и у меня масса хороших знакомых везде, в том числе и в соответствующих органах. И потом, благо, что постановлением Правительства Российской Федерации от 20 февраля 1995 г. было утверждено Положение о порядке рассекречивания и продления сроков засекречивания архивных документов Правительства СССР. Так вот согласно этому Положению документы по Ухтомским были рассекречены, что и позволило получить мне их от моего друга в КГБ.Все склонились над документами. Дарья и Джейн, поддавшиеся общего порыву, тоже попытались что-нибудь вычитать. Но плохое знание русского языка не позволило им понять ни строчки. Поэтому девушки отошли от стола и сели на диван. Дарья наблюдала за Владимиром. Он стоял рядом с Надей. Их головы почти касались друг друга. Дарья увидела, как оба почувствовали физическую близость, руки их сплелись, и мелкая дрожь пробежала по телу каждого из них. Владимир и Надежда отпрянули от стола, посмотрели в глаза друг другу и улыбнулись. Потом вновь наклонились над столом, где лежали документы.Дарья покраснела от усилия не расплакаться. Она встала и прошла на кухню успокоиться и утолить жажду, которая вдруг разом охватила ее.– Нет, так невозможно. Предлагаю разделить документы по хронологии, изучить и потом составить общую картину. – раздался возмущенный голос Алены.– Я согласна. – поддержала ее Надежда. – Документов не так много. Нам понадобится, думаю, где-то часа полтора.– Я тоже за. – произнес Владимир.– А мы с Дарьей пока приготовим что-нибудь перекусить. Мы все равно ничего не поймем из документов – сказала Джейн, вставая с дивана и направляясь на кухню. На том и постановили. Алена склассифицировала документы в хронологическом порядке, разделила их на три стопки и протянула две из них Наде и Владимиру, а одну взяла себе. Они разошлись по квартире и углубились в чтение.Через два часа все собрались за столом в гостиной комнате, накрытом Дарьей и Джейн к чаю. Чай и сэндвичи были поглощены в полном безмолвии. Лица присутствующих были сосредоточены и серьезны.– Думаю у нас у всех, изучивших документы, сложилась картина последних лет жизни четы младших Ухтомских – сказала Алена. – Давайте не будем терять время и начнем рассказ. Первая буду рассказывать я, потом Владимир и завершит Надя.

Война для Алексея Ухтомского закончилась в сорок четвертом. Вернувшись с фронта, он не застал дома жены. Квартира была опечатана. Алексей спустился к соседке Варваре, с которой Полина поддерживала отношения. Увидев соседа Варвара всплеснула руками и запричитала: – Боже мой, вернулся, живёхонький вернулся. Горе – то какое у нас! Полинушку то твою забрали, почитай месяц как забрали в органы. Приехали ночью на «воронке» и забрали. А дочку вашу я в детский дом пристроила, где сама работаю. Она под моим присмотром. Ты не беспокойся, если хочешь я завтра ее приведу.Алексей стоял, слушал добрую женщину и ничего не понимал. До него никак не доходил смысл произнесенных соседкой слов.– Да, Полинушка – то чувствовала, что за ней придут. Сердце женское, знаешь, какое чувствительное. Она мне ключи – то от вашей квартиры и дала. Говорит, что если вдруг ее не будет, чтоб ключи у меня были на случай твоего возвращения. Вот ты и вернулся. На, возьми.Варвара протянула Алексею связку ключей. Ухтомский машинально взял их и в прострации пошел в свою квартиру. Осторожно убрав полоску бумаги с печатью, Алексей открыл дверь и вошел. В квартире стоял полный бедлам, мебель сдвинута, стулья перевернуты, содержимое ящиков письменного стола и комода разбросано по полу. Ухтомский стоял посреди квартиры и злость приступами подступала к горлу. Он закричал. Это был крик больше нечеловеческий, похожий на крик раненного зверя. Минут через пятнадцать Алексей в измождении опустился на пол и крупные слезы потекли из его глаз на давно немытый, заваленный одеждой и бумагами пол. Минут через двадцать он постарался взять себя в руки. Алексей умылся. Есть ему не хотелось. Он принялся за уборку. Уже перед тем как лечь спать Ухтомский решил, что завтра же заберет Настену, свою доченьку из детского сада. А потом они вместе займутся поисками Полины. Слава Богу, Угловатого нет, а значит, подлости больше ждать ему неоткуда. И с чувством облегченности от принятых решений Алексей заснул.

Его разбудил громкий стук в дверь. С трудом подняв голову, Алексей посмотрел на часы. Было половина пятого утра. Стук в дверь возобновился. На этот раз он сопровождался громкими словами требования открыть дверь. Шатаясь от усталости больше от душевной, чем от физической, Ухтомский пошёл открывать дверь. На пороге стояли трое мужчин в военной форме и при оружии. – Гражданин Ухтомский Алексей Николаевич?– Да…– Одевайтесь, пройдемте с нами – сказал старший из них.Алексей не стал задавать никаких вопросов. Прошел в спальню, оделся и молча вышел.«Мы это уже проходили» – мрачно подумал он.Офицер обыскал его карманы, пошарил по одежде и, ничего не найдя, скомандовал:– Пошли.Внизу около подъезда стоял «воронок». Втолкнув на заднее сидение Алексея, солдаты сели по бокам его.– Трогай – скомандовал устроившийся на переднем сидении офицер водителю. Ухтомского доставили в то же отделение НКВД и в тот же кабинет, где когда-то он встретился с Угловатым.– Садитесь, Ухтомский – пригласил его полковник госбезопасности, восседавший на стуле за огромным письменным столом.Алексей сел на предложенный стул. Полковник минут пять смотрел на Ухтомского молча и изучающе. Этот маневр он очень любил. Его тяжелый взгляд мало кто выдерживал, тут же начинали нервничать, ёрзать на стуле, и полковник с удовлетворением видел, как страх овладевал людьми. Но Алексей тоже смотрел на полковника. Его взгляд был прямым и бесстрашным. Первым отвел глаза полковник, и это его разозлило. Он встал, прошел к окну, за которым злой ветер, характерный для поздней осени, раскачивал голые ветки деревьев, бьющих по стеклу зловещим стуком. Через минуту полковник развернулся и подошел к Алексею. Его жесткие глаза вновь встретились с твердыми глазами Ухтомского.– У вас есть брат Александр? – задал полковник вопрос Алексею.Алексей ответил не сразу. Для него этот вопрос был неожиданным, и он ошарашил его.– Да, у меня был старший брат Александр. Он в восемнадцатом году выехал из России, и больше я о нем ничего не слышал. Думаю, что его нет уже в живых.– Почему вы так думаете? – услышал Алексей новый вопрос полковника, заданный вкрадчивым голосом.– Мы, я и мой второй брат Леонид, искали его. Но никаких сведений о нем не получили.– Плохо искали! – громче, чем следовало, отреагировал полковник – Ваш брат жив. Живет припеваючи в Штатах. К нам попало его письмо.Алексей не верил своим ушам. Он был рад известию и, одновременно, оно, это известие, его пугало.– Где письмо? Могу я его прочитать? – взволнованно спросил Ухтомский.– Сможете, чуть позже. А сейчас нам важно знать, каким образом вы передавали сведения о передвижениях наших войск на первом прибалтийском фронте немцам.Алексей поперхнулся от этого вопроса. Он смотрел на полковника и пытался уловить смысл спрошенного.– Вы в своем уме, полковник? Я командир разведотряда….Но полковник его перебил.– Ты, действительно, был командиром разведотряда. Командир, тогда где твой отряд сейчас? А я скажу где. Он лежит в земле, а ты жив. Ты единственный остался жить. Почему?– Мы нарвались на засаду. Меня ранило, я потерял сознание. Очнулся на руках бойца-санитара… Оперативники уже занимались этим вопросом… Я полтора месяца пробыл в госпитале. Осколок мины застрял в моей груди… – голос Алексея с каждым новым словом становился все злее – Ты сам был на фронте? Ты, тыловая крыса, как можешь рассуждать о том, что было там, на фронте….Он ещё хотел в порыве гнева что-то сказать, но не успел. Тяжелый удар в челюсть выбил его со стула, он в бессознании рухнул на пол.Очнулся Алексей в палате медчасти. Около него дежурил врач. Все тело болело, особенно грудь. Дышать было трудно. В глазах мелькали темные пятнышки. Ухтомский попробовал что-то сказать, но слова не выходили из его рта.– Спокойно, спокойно лежите. Вам нельзя волноваться. Сейчас придет полковник, я доложил ему, что вы очнулись. – услышал он голос врача. – Вам следует попить. Врач приподнял голову Алексея и приложил ко рту стакан с водой. Минут через десять в палату вошел полковник.– Очнулся? Что же ты таким слабаком оказался? Ладно. Лежачих у нас не бьют. Оклемаешься, там поговорим с тобой, будем решать, что делать. Хотя и так понятно, что делать с тобой… – холодно, с издевкой сказал полковник. Затем он развернулся и вышел.

Алексей смог вставать и ходить через неделю. Когда он под конвоем был приведен в тот же кабинет, сходу задал полковнику два вопроса – «Где моя жена?» и «Где письмо брата?» Полковник внимательно посмотрел на Ухтомского своими жесткими, рыбьими глазами, медленно достал из портсигара папиросу, также медленно прикурил ее от спички. Он молчал. Для Алексея эти несколько минут молчания показались вечностью.– Значит, хочешь знать где твоя жена? – ответил вопросом на вопрос полковник.– Ты знаешь, что делают в военное время с изменниками Родины? … Их расстреливают… – Голос полковника звучал зловеще. – Твою жену, Полину Ухтомскую, расстреляли как американского шпиона. Тебя ждет та же участь. Последние слова Алексей не услышал. В голове засела и давила на него только одна мысль – «Полины нет. Я никогда больше ее не увижу…» Ему стало плохо, голова гудела, в груди резко кольнуло, в глазах помутнело.– Что, боишься? – неправильно понял состояние Ухтомского полковник. – А ты как хотел, чтобы брат тебе присылал хвалебные письма из Америки, а ты потом пошел и рассказывал о лучшей жизни при капиталистах!? Нет, так не пойдет. Ты арестован как американский шпион. Да-да. Несмотря на то, что Америка является нашим союзником в войне, она наш идеологический противник. И все, кто с ней связан являются пособниками американского империализма, а значит предателями дела социализма.Потом полковник вызвал конвой и Ухтомского, еле передвигавшего ноги, увели. Через неделю его расстреляли без суда и следствия во дворе тюрьмы.

– А письмо? Что было в этом письме – взволнованно со слезами на глазах спросила Дарья. – А письмо было присовокуплено к делу Алексея Ухтомского. Вот оно. Я, к сожалению, не успела его прочитать. Написано оно уж очень убористым текстом. Давайте прочитаем вместе. – ответила Надежда, показывая небольшой листок пожелтевшей от времени бумаги, исписанный синими чернилами.Надежда, осторожно держа в руках письмо, начала медленно, с расстановками, внимательно всматриваясь в кое-где расплывшиеся строчки, читать.«Дорогие мои Леонид и Алексей. Простите, что так долго не давал о себе знать. Тому есть много причин. Покинув Россию, нам пришлось поскитаться по Европе, пока в Гавре не посчастливилось сесть на корабль, отплывавший в Америку. Америка приняла нас неплохо. После соответствующей проверки, нам было определено место для проживания и выделено на первое время, пока не начнем работать, пособие. После некоторого странствия по стране, мы, наконец-то, осели на востоке штата Вашингтон. Погода здесь напоминает нашу петербургскую. Я устроился работать инженером на Боинг, Лена хозяйничает дома, Георгий закончил Вашингтонский университет, получил степень бакалавра по юриспруденции. Он давно женат, у него сын, которого он назвал в честь нашего отца Николаем. Я посылаю это письмо в надежде, что оно найдет вас обоих здоровыми и счастливыми. Мы с Еленой часто вспоминаем наш дом, вас, мои дорогие. Нам вас очень не хватает. Надеюсь, что Ольга и Лидочка тоже здоровы. Алексей, ты, наверное, уже женился и детьми обзавелся. Хотелось бы знать твою дражайшую половину и детишек. Посылаю письмо сейчас, когда отношения между нашими странами потеплели, и мы являемся союзниками в этой страшной войне Гитлеровской Германии против остального мира. Да, совсем забыл. Мы живем теперь не под фамилией Ухтомские, а под фамилией Томи. Сменили фамилию по необходимости. Все. Прощаюсь с вами с пожеланиями добра и здоровья. Любящий вас брат Александр. Писано пятого июня одна тысяча девятьсот сорок третьего года. 722 Welmore Ave, Everett 98201»– Это письмо моего прапрадеда. Я никогда ничего о нем не знала. – со слезами на глазах произнесла Дарья.Джейн ее обняла:– Нашего прапрадеда, Дарья. Я помню его по общей фотографии семьи Ухтомских.– Дарья, я дал слово твоему отцу, что разузнаю о судьбе братьев его прадеда. Мы теперь всё знаем… Трагическая судьба… – голос Владимира звучал тихо, но уверенно.– Завтра приезжают твои родители, и нам есть, что им рассказать.

 

Глава 26

Самолет из Амстердама прибыл вовремя. Алекса и Мелинду встречала целая делегация. Дарья очень волновалась. Она соскучилась по родителям, но поняла это только сейчас, когда момент встречи с ними был так близок. Джейн была спокойна, но идея дяди и тети приехать сюда ее не радовала. Она была уверена, что за ними последуют ее родители. Владимир ожидал приезда Дарьиных родителей с удовлетворением. Он был доволен собой, доволен тем, что сдержал свое обещание, данное Алексу во время отъезда из Америки. Костя, который сопровождал Джейн повсюду, тоже был среди встречающих. Первой Алекса и Мелинду увидела Дарья.

– Мама, папа! Мы здесь! – крикнула Дарья и побежала к ним.

После процедуры встречи все поехали в гостиницу, на которой настоял Алекс. Однако вечером вся компания была приглашена в гости к Владимиру.

Александра с нетерпением и волнением ждала своих гостей. Шестое чувство подсказывало ей, что это не простые гости. И она готовилась, готовилась тщательно. Александра попросила свою верную Любашу приготовить ей выходное платье и скромную жемчужную подвеску, которую ей подарил на пятидесятилетие муж. Они вместе продумали меню ужина.

– Главное, чтобы меню не было сложным, но в то же время, было изысканным – всё повторяла Александра своей помощнице.

Ровно в семь часов вечера в квартире раздался дверной звонок. Первыми гостями были Алена с мужем и детьми и Надежда. – Мама, ты почему такая бледная? Тебе не здоровится? – участливо спросила Алена.– Да все нормально, доченька. Волнуюсь только вот что-то. Неспокойно мне как-то. Может давно гостей не встречала. – ответила слегка нервным голосом Александра.– Может. ОК, мама, чем мы с Надюхой помочь можем сейчас? – ответила Алена.– Спросите у Любаши. Она у меня и шеф-повар, и распорядитель вечера – уже более спокойным и даже похожим на шутливый голосом сказала Александра. Минут через двадцать в дверь вновь позвонили. Открывать побежала Алена. На пороге стояла целая компания в том же составе, что и в аэропорту, а также родители Дарьи.– Проходите, пожалуйста. – пригласила их Алена – Вовчик, приглашай всех. Что стоишь, как не родной?Алена поспешила в комнату, где на диване принаряженная возлежала на приподнятых подушках Александра.– Мама, мама, все гости пришли – радостно произнесла Алена и осеклась.Взгляд матери был устремлен мимо нее на вход в комнату. Глаза Александры потемнели от внутреннего напряжения, лицо выражало страдание. Алена испугалась.– Мама, ты хорошо себя чувствуешь? Как у тебя с давлением? Может скорую вызовем?Александра медленно перевела глаза на дочь.– Нет, Аленушка. Все хорошо. Это так, результат предгостевых хлопот. Иди к гостям, пригласи их сюда в комнату. Я поздороваюсь с ними. А потом поможешь мне переместиться к столу.Алена еще раз окинула взглядом лицо матери. Оно выглядело лучше, глаза вновь стали небесного цвета, щеки порозовели.Войдя в комнату, Алекс и Мелинда увидели лежащую на диване женщину в нарядном платье, красиво убранными волосами, с напряжением смотрящую на них.– Good evening, missis Aleksandra, – поздоровался Алекс.Алекс смотрел на Александру и постепенно выражение его глаз менялось с приветливо-улыбающегося на удивленно-испуганное. Мелинда отреагировала моментально.– Hello, missis Aleksandra. We glad to see you.Она медленно прошла к дивану и поцеловала Александру в щеку, пожав при этом руку.– Спасибо – тихо произнесла Александра и ответила на пожатие руки.Ни Алена, ни Владимир, ни Дарья, ни Джейн ничего не заметили. Они были заняты столом.– Алена, Алена, помоги мне, пожалуйста. – взволнованно крикнула Александра дочери.Через десять минут все уселись за стол. Алекс, Мелинда и Александра были слегка стеснены. Но факт своего знакомства ничем не выдавали. Ужин прошел в непринужденной обстановке и за общими разговорами продлился до позднего вечера. Алекс и Мелинда, уставшие с дороги, решили откланяться. Джейн и Владимир пошли их провожать. Все договорились встретиться здесь же у Александры завтра. Владимир и Надежда хотели познакомить чету Томи с той информацией о братьях прадеда Алекса и их семьях, которой владели.– Ты узнала в Александре женщину-директора детского дома, из которого мы взяли нашу Дарью? – взволнованно спросил Алекс Мелинду, когда они собирались ложиться спать.– Да, дорогой, узнала. Она нас тоже узнала. Ты видел, как Александра напряглась, как только мы вошли в ее комнату? Как нам быть? Ведь Дарья любит Владимира. Да и он, по-моему, в нее влюблен. Надо с ней поговорить. – спокойно и уверенно ответила Мелинда.Интересно, что и в этот раз, как впрочем всегда, она сумела успокоить Алекса и внушить ему некоторую уверенность в завтрашнем дне. Утро выдалось на редкость ясное. Однако Алекс и Мелинда проснулись невыспавшимися. Сказывалась разница во времени. Кроме того, Алексу снилось, как Александра отнимает у него дочь, говоря:– Она моя, моя дочь. Вы забрали ее у меня. И зовут ее не Дарья. Светочка она, Светочка.Эта сцена сна повторялась всю ночь. Алекс ворочался, стонал, вскрикивал. Мелинде пришлось его успокаивать, а под утро даже убаюкивать. Головы у обоих были несвежими, тяжелыми. За завтраком Алекс рассказал жене о своем сне.– Интересно, что это значит? – спросил он Мелинду.Та, подумав немного, с улыбкой ответила:– Ты, как старая бабка, сны разбираешь. Забудь о сне, ни о чем это не говорит. Лучше давай позвоним дочери, да встретимся с ней, погуляем по городу. Я очень соскучилась по Дарьюшке.

Дарья опередила родителей. Не успела Мелинда подойти к телефону, как тот зазвонил. Договорились через час встретиться у входа в гостиницу. Ровно в десять часов утра чета Томи спустилась в холл, где уже их ожидали четверо молодых людей – Дарья с Володей и Джейн с Костей.– Мама, папа, вы что-то неважно выглядите. Может не пойдем никуда? Вы отдохнете в номере, ведь не выспались, наверняка. Вон, мама, у тебя синяки под глазами.Мелинда засмущалась, взглянула в висячее в холле гостиницы зеркало и ответила, улыбаясь.– Все ОК, Дарьюшка. Чтобы побороть влияние разности во времени, а у нас все-таки, она огромная, нам нужно отдыхать почти две недели. Это, если верить уверениям врачей, что организм нивелирует влияние одного часа временной разницы за сутки. Нет у нас с отцом такой возможности. Да, Алекс? Не спать и отдыхать приехали, а общаться и познавать.– Мать права, доченька – Алекс подошел к Дарье и ласково обнял ее, продолжая. – Ну, давайте, рассказывайте, чем вы сегодня нас решили с утра «попотчевать». Куда поедем? Что будем смотреть?– Дядя, тетя, я предложила, а остальные согласились, что начнем с Эрмитажа – обратилась к ним Джейн. – Я знаю, дядя, что ты всегда интересовался живописью и скульптурой. Помнишь в один из твоих приездов к нам в Сан-Диего, мне было, наверное, лет десять, ты буквально тянул моих родителей в музей искусств Тимкена. Ты тогда еще говорил, что готов смотреть на «Святого Варфоломея» Рембрандта часами. А папа все удивлялся тебе, не понимая твоей страсти к этой картине. Я ведь потом тоже решила сходить и посмотреть на «Святого Варфоломея.» Знаешь, он меня очень впечатлил.Алекс слушал племянницу с улыбкой.– Да, Алекс и Мелинда, мы хотим показать вам сначала Эрмитаж. Правда, чтобы посмотреть все его экспонаты, останавливаясь хотя бы по минуте на каждом, потребуется не менее 8 лет. – смеясь заметил Владимир.Решено было ехать в Эрмитаж.

Около шести часов вечера все сидели в кафе-баре на первом этаже музея, что называется, «без задних ног». Заказали по чашке кофе-капучино и пирожному «картошка», любимому с детства пирожному Владимира и Кости. Глаза Алекса и Мелинды радостно блестели. Они давно не получали такого удовольствия от совместного проведения времени. Энергетика просмотренных картин и скульптур была настолько сильной, что не отпускала их. Они вновь и вновь переживали увиденное. – Cuis testiculos habes, habeas cardia et cerebellum – тихо произнес Алекс.– Что, папа? Что ты сказал? – не поняв отца, спросила его Дарья.– Да, вот говорю, что картины настолько завладели моим вниманием, что завладели моей душой и моим сердцем. Спасибо, вам ребята. Это ведь была моя мечта – посетить Эрмитаж, увидеть его картины и скульптуры своими глазами. Да, Минди?Мелинда сидела рядом с мужем и ее глаза были наполнены слезами.– Мама, тебе плохо? Что ты плачешь? – с тревогой спросила дочь.– Все хорошо, моя родная. Это слезы счастья. Я очень соскучилась по тебе. Я сейчас действительно счастлива. – Мелинда обняла Дарью, поцеловала ее. Владимир с улыбкой наблюдавший за ставшими ему близкими людьми тихо произнес:– Извините, пожалуйста, но нам надо идти. Помните про встречу у нас дома? Глаза Алекса, выражавшие дотоле радостное возбуждение, изменили свое выражение на тревожно-испуганное. Даже цвет глаз поменялся, потускнел, посерел.

До глубокой ночи сначала Владимир, а потом Надежда рассказывали Алексу и Мелинде о судьбе Леонида и Алексея Ухтомских, показывали документы, фотографии, имеющиеся в делах, заведенных против них органами НКВД. За все время рассказа ни Алекс, ни Мелинда не проронили ни слова. Их головы были опущены, они ни на кого не смотрели. Когда настенные часы в квартире Александры пробили двенадцать, Мелинда медленно подняла глаза, в которых застыло выражение страдания, посмотрела на всех, сидящих вместе с ней за столом, и тихим срывающимся от боли голосом, сказала: – Нам надо отдохнуть. Давайте продолжим завтра. Мне и Алексу… – тут она с нежностью посмотрела на мужа, который так и сидел, не поднявши головы. Алекс стеснялся своих слез, которыми были полны его глаза – сейчас очень трудно. Дарья, Владимир, отвезите нас в гостиницу, пожалуйста.После этих слов Мелинда встала и направилась к выходу. Алекс, не говоря ни слова, поднялся вслед за женой. Весь путь от дома до гостиницы прошел в полном безмолвии. Алекс не мог говорить под влиянием услышанного. Ему казалось, что если он скажет хоть одно слово, то нарушит ту связь с князьями Ухтомскими, которая, как он чувствовал, установилась сейчас с ними. Мелинда молчала, потому что молчал Алекс и она, прожившая с ним тридцать лет, чувствовала, что с ним творится. Дарья, прекрасно знавшая отца, молчала по той же причине. Владимир посчитал неудобным прерывать молчание родителей Дарьи из глубокого почтения к ним.

Уставшие больше морально, чем физически, супруги Томи долго не могли заснуть. Они лежали молча с открытыми глазами, перебирая в памяти узнанное сегодня о семье Ухтомских. – Интересно, живет ли кто-нибудь из потомков Леонида и Алексея Ухтомских? – посмотрев на мужа, спросила тихо Мелинда. Алекс повернул голову в сторону жены.– Да, да. Ты права… Мы должны завтра же об этом узнать. Если они живы, нам надо обязательно с ними встретиться – голос Алекса вдруг стал приобретать мощь, глаза оживились и вернули свой небесно-голубой цвет.Он поднялся с кровати, приосанился и сделался выше. Мысль, что они могут познакомиться с потомками его рода, живущими здесь в России, придала ему силы.– Минди, какая ты у меня молодец! Давай спать, дорогая.Через полчаса в номере гостиницы слышалось ровное дыхание двух спящих людей.Александра вот уже какой день не могла найти покоя в душе. Приехали те, с кем судьба свела ее двадцать лет назад, с кем она больше всего хотела поддерживать все это время наитеснейшую связь, но по воле этих людей не смогла это сделать. После того, как супруги Томи двадцать лет тому назад увезли ее Светочку и запретили ей с ними контактировать в любом виде, Александра долго болела. Она не знала, что чета Томи изменила имя девочки, назвав ее Дарьей. В своих мыслях она постоянно обращалась к ней как Светочка, потом как Светланка. Со временем она свыклась с потерей, но боль от потери не ушла.Когда Владимир познакомил Александру с Дарьей, что-то родное, близкое почувствовала она в этой девушке. Но ее сознание не зафиксировало это ощущение. Александра относилась к Дарье, как к девушке ее сына, хотя и не приветствовала эту связь. Основная причина тому та, что Дарья – американка. – «Все тайное рано или поздно всегда становится явным» – подумала Александра, когда гости ушли.«Нельзя допустить, чтобы связь Владимира и Дарьи углубилась. Нельзя» – лихорадочно думала женщина.Как только сын вернулся, она подозвала его.– Мама, ты еще не спишь? – удивленно спросил Владимир. Почти два часа ночи уже. Тебя что-то волнует? – с беспокойством спросил сын.– Сядь, Володюшка, поговорить хочу с тобой.– Мам, может завтра поговорим? Я устал, спать хочу.– Нет, сынок, нам надо поговорить сейчас, именно сейчас, а не завтра. – голос Александры дрожал от волнения.– Хорошо, мама, давай поговорим. Главное, не волнуйся, тебе же нельзя волноваться! – быстро ответил сын, увидев, как Александра вся дрожала от внутренней тревоги.Мать долго смотрела на сына, гладила его по волосам, взяла в свои руки его руки и проникновенным голосом произнесла фразу, которую вынашивала весь день:– Сынок, я очень люблю тебя, уважаю твой выбор во всем, но сейчас не прошу, а требую, чтобы ты изменил свое отношение к Дарье. Она не может быть твоей девушкой, не сможет быть твоей женой.Сказав эту фразу, Александра тяжело вздохнула и прямо посмотрела сыну в глаза. Владимир смотрел на мать, ничего не понимая. Она, которой он всегда все рассказывал, всегда всем делился, которая, как он предполагал, лучше всех его понимала, требует от него невозможного – отказаться от Дарьи.– Мама, почему, почему ты так говоришь? Я тебя не хочу слышать, я тебя не слышу. Ты мне ничего не говорила… – Владимир вопросительно посмотрел на Александру.Та ничего не ответила. Тогда он резко развернулся и вышел из материнской комнаты.Ни Александра, ни Владимир эту ночь почти не спали. Владимир часов до трех утра простоял у окна, наблюдая за пушистыми снежинками, падающими на ветки деревьев, на тротуар и дорогу, покрывая их мягким белым одеялом, которое утром же будет пачкаться под ногами идущих по нему людей, едущих по нему машин. Эта картина понемногу успокоила юношу, и он лег в постель, решив, что утро вечера мудренее. День новый расставит всё на свои места. Александра же лежала в своей постели с закрытыми глазами, и в ее сознании вновь и вновь мелькали картины прошлого, которыми она решила поделиться со всеми, прежде всего с супругами Томи, Дарьей и Владимиром.

 

Глава 27

– Минди, просыпайся, дорогая» – Алекс нежно поцеловал жену, взъерошив ее все еще роскошные, хоть и короткие волосы.

– Что случилось, милый?» – испуганно спросила Мелинда, моментально открыв глаза.

Алекс засмеялся.:

– Ничего не произошло сверхъестественного, если не считать, что давно начался новый день нашей жизни.

– А сколько времени?

– Да почти девять уже, Солнышко мое.

Мелинда улыбнулась, слегка смущаясь от неожиданной ласки мужа.

– Как говорил Сократ, в каждом человеке есть солнце, только дай ему светить – мягко произнесла Мелинда, обнимая мужа – Ты, мой милый, позволяешь светить всю нашу совместную жизнь… За что я тебе безмерно благодарна.

– А я тебе благодарен и благодарен Богу, что он свел нас и сделал единым целом. – ответил тихо Алекс, крепко обнимая и целуя жену.

В половине одиннадцатого они вышли из своего номера, обнявшись и улыбаясь.

– Опаздываете, родители. Мы вас уже полчаса ждем – начала было укорять Дарья, но тут же осеклась.

– Мама, папа, что с вами? Вы светитесь и помолодели лет на двадцать.

– Ну прямо уж на двадцать! – отпарировала Мелинда, мягко сжав руку Алексу, что не осталось незамеченным молодыми людьми.

Алекс нежно обнял жену, поцеловав ее в висок и спросил:

– Ну, молодежь, куда пойдем сегодня?

– Можно поехать посмотреть пригороды, Павловск или Петергоф – произнес Костя. – Нет-нет, зимой там делать нечего – вступил в разговор Владимир. – Это мы вам покажем весной или летом. Алекс и Мелинда, надеюсь, вы теперь будете частыми гостями нашего города?

Юноша вопросительно посмотрел на родителей Дарьи. Алекс ничего не ответил. Этот вопрос застал его врасплох.

– Да, да, думаю, что у нас будут причины быть здесь чаще. – выручила Мелинда.

– А потому, предлагаю сегодня день посвятить осмотру Исаакиевского собора. – продолжил Владимир. – Во-первых, это, пожалуй, самый яркий представитель русской школы культового зодчества. Во-вторых, по своим размерам он занимает четвертое место в мире среди купольных сооружений, уступая только соборам Святого Петра в Риме, Святого Павла в Лондоне и Святой Марии во Флоренции. И, в-третьих, можно подняться на колоннаду Собора, где с высоты более сорока метров мы увидим весь город как на ладони. Ну как, принимается мое предложение?

Исаакиевский собор произвел неизгладимое впечатление на всех. Алекс, любивший историю, старался внимательно рассмотреть каждую скульптуру или скульптурную группу на всех четырех фасадах собора, в нишах и дверях. Периодически из его груди вырывались восторженные вздохи. Около четырех часов дня вся группа вышла из собора. – Хочу кушать. Хочу пить. – заканючила Джейн. Все слегка укоризненно посмотрели на нее, не понимая, как можно хотеть что-то материальное после посещения Исаакиевского собора. Однако было принято решение найти поблизости какое-нибудь «едально-питейное» заведение.– Здесь недалеко есть интересный бизнес-центр, «Галерный двор» называется. Там прекрасное кафе, где подают хороший кофе и булочки, пирожное, есть и более серьезная еда – доложил бравым голосом Костя. Его предложение было принято с энтузиазмом.– А еще скажу, что «Галерный Двор» располагается в здании постройки 1861 года, правда после недавнего ремонта дух старины несколько улетучился. Но все равно здание очень интересное. Думаю, Алекс, вам будет любопытно его посмотреть. – на ходу быстро говорил Костя.Кафе, действительно оказалось уютным. Заказали кофе, кто черный, кто капучино, а кто лате, и по булочке с марципаном. Ребята, кроме того, заказали по салату и две пиццы, традиционную «Маргарита» и «Четыре сыра», которые тут же были разделены между всей компанией. В кафе звучала тихая безликая мелодия, не мешающая разговору.– Мне нравится, что в России восстанавливают храмы, церкви, порушенные во время Советской власти. – начал разговор Алекс. – Это свидетельствует о возрождении духовности в стране.– Русский народ всегда был духовным – возразил ему Костя.Алекс внимательно посмотрел на юношу, улыбнулся и дружелюбно произнес:– Вы, молодой человек, путаете духовность с душевностью. Это далеко не одно и тоже.Костя удивленно посмотрел на Алекса.– Что вы хотите сказать? Разве есть разница между духовностью и душевностью? Я всегда считал, что эти понятия очень близкими по значению.– Ты не прав, Костя. – вмешался в разговор Владимир. – Эти слова имеют разные корни. Так, душевность происходит от слова «душа», а духовность от слова «дух». Если разбирать дальше, то слово «Дух» буквально означает Добро У Херувима. Другими словами, Добро, исходящее от Высшего ангельского чина, называемого Херувимом».– Правильно, Володя – взял слово Алекс. – А это значит, что духовность есть категория более высокого порядка, чем душевность. Потому что дух есть не что иное, как богодухновенное начало в человеке. А душа – это нематериальная составляющая личности, её внутренний мир.– Совершенно с тобой согласна, мой дорогой» – улыбаясь вступила в разговор Мелинда. – Душа отвечает за всё разнообразие внутреннего мира человека, определяет его поведение в обществе, влияет на оценку окружающего мира. Поэтому душевность, мне кажется, можно определить такими качествами как сопереживание, доброта, готовность помочь другим, любовь, честность.– А духовный человек обязательно должен быть душевным? – задала вопрос Дарья присутствующим. На минуту установилась тишина.– Интересный вопрос, дочка.Алекс с удивлением и удовлетворением посмотрел на Дарью. Ему нравилась эта полемика, нравилось, что никто не остался равнодушным в обсуждении довольно-таки серьезных нравственных категорий.– На мой взгляд, душевный человек не всегда может быть духовным – голос Джейн был слегка задумчивым и медленным. – «А вот духовный человек обязательно является душевным.– Ну, это спорный вопрос. – произнес Владимир. – все зависит от степени духовности и степени душевности.– Загнул, друг. Поясни. – с усмешкой обратился к нему Костя.Владимир помолчал немного, как бы вспоминая что-то и собираясь с мыслями. Все с интересом смотрели на юношу.– Сатана ведь тоже духовен, но вряд ли можно назвать его душевным. Если человек стремясь быть духовным, начнет попирать свою душевно-человеческую природу, он перестанет быть человеком Бога. Он приблизится к сатане. Об этом очень хорошо написали наши русские писатели. Возьмите Соловьева Владимира Сергеевича с его «Повестью об Антихристе». Очень интересная вещь, рекомендую почитать. А «Демон» Лермонтова».– Я согласен с Владимиром – возбужденно произнес Алекс. – Начнем с того, что, если верить Библии, Господь Бог сначала вдунул в первочеловека Адама душу и только после этого человек стал душою живою. При этом изначально душа человека есть личность, она разумна и свободна, обладает силой и волей. И именно душа создает свой дух. Духовность – категория создаваемая человеком в течение всей его жизни. К сожалению, очень часто люди не правильно расходуют свои душевные силы. Направляют их не по пути добра и любви, а по пути жестокости, наживы, зловредности. В результате их душа мельчает, а дух ожесточается. Мы не говорим злая душа, мы говорим злой дух.– А как же монахи? – задумчиво спросила Дарья. – Они, ведь, высокодуховные люди. Их дух преобладает над их душой. Но одновременно с высокой духовностью монахи очень душевные люди.– Здесь, доченька, случай, когда духовность и душевность живут в полном согласии, с превалированием духовности. А в тех примерах, что приводил Владимир и отец, душа себя полностью подчинила и растворила в созданном ею злом духе.– Полемика, конечно, очень интересная, друзья, но нам надо идти. Дел много сегодня. Согласны? – обратился ко всем Владимир. Все дружно закивали головами.Ровно в семь часов все вновь собрались в квартире Александры. К сегодняшнему вечеру хозяйка квартиры готовилась морально. Она понимала, что ей придется многое рассказать. И ее рассказ, вполне возможно, будет не очень приятным для слушателей. Когда компания в составе Владимира, Дарьи, Джейн, Алекса, Мелинды и Надежды расселась вокруг большого обеденного стола, накрытого к чаю, все дружно посмотрели на хозяйку квартиры. Александра медленно обвела присутствующих взволнованно-грустным взглядом, чуть дольше остановилась на лицах Алекса и Мелинды, как бы спрашивая у них разрешения, заметив едва уловимый кивок Алекса, тихо, но отчетливо произнесла:– Сегодня я хочу рассказать вам о моей подруге, об Анастасии.– Мама, мы уже знаем, что Анастасия была дочерью Софьи и воспитывалась Алексеем и Полиной Ухтомскими – перебил ее сын.Александра укоризненно посмотрела на Владимира и, теребя в руках носовой платок, сказала:– Сынок, мне и так трудно говорить, а ты перебиваешь. Некрасиво. Неуважительно по отношению ко мне.– Прости меня, мамочка. – сконфуженно и тихо пролепетал Владимир.– Хорошо. Я продолжу. – потрепав сына, сидящего рядом с ней, по руке, промолвила Александра. – Сегодня я расскажу о личной жизни Анастасии, о том, как она жила здесь до самой смерти.Мы были подругами, больше чем подругами.На глаза Александры стали наворачиваться слезы. Смахнув их носовым платком, хозяйка квартиры рассказала о последней любви Анастасии, о ее беременности, родах, смерти. О том, как она взяла на воспитание Светочку, дочку подруги, а потом вынуждена была пристроить ее в детдом, где работала директором.

Во время рассказа Александра ни на кого не смотрела. Ее глаза были устремлены на противоположную от дивана стену. Казалось, там, на этой стене только для нее одной мелькали картины жизни подруги, в которой Александра принимала активное участие. Когда ее рассказ дошел до описания прибытия в детдом супружеской пары из Америки, Алекс и Мелинда разом вскочили, чем вызвали удивление остальных. – Может вы отдохнете, Александра? – обратился к ней Алекс. Она посмотрела на него долгим взглядом, потом закрыла глаза, открыв их через секунд тридцать.– Нет, я должна все рассказать. Сейчас рассказать. Дети должны все знать. Это в ваших интересах тоже. Я представляю, как вы последние двадцать лет жили в постоянной тревоге… – Александра чеканила каждое слово.Супруги Томи, постояв немного, сели на свои стулья.– Хорошо. Продолжайте, Александра – слегка взволнованно, тихо прошептала Мелинда и взяла мужа за руку.

– Нет, не может быть! – выкрикнула Дарья со слезами на глазах, когда Александра закончила рассказывать. – Мамочка, папочка, вы же мои родные! Ведь правда! – Да, доченька, ты для нас самая родная, самая желанная, самая любимая девочка. – утвердительно произнесла Мелинда. – Ведь не важно, кто родил, важно, кто воспитал, кто сидел у твоей кроватки, когда ты болела, кто помогал сделать тебе первые шаги на этой земле, кто всегда был рядом с тобой. – Обнимала и целовала Мелинда свою Дарьюшку в мокрые от слез глаза и щёки.– Выходит, я дочь Анастасии и по крови я тоже Ухтомская, настоящая Ухтомская – встрепенулась Дарья.Алекс подошел к дочери, взял ее голову в свои руки, и сильно прижал ее к себе.– Я чувствовал, я всегда чувствовал, что ты, Дарьюшка, послана нам Богом. Еще тогда, двадцать лет назад, когда мы с мамой увидели тебя, лежащей в маленькой кроватке и улыбающейся нам, я сразу понял, что ты наша, наша родная девочка, наша дочурка.Невольные слезы медленно покатились из глаз Алекса, а он даже не делал усилия их промокнуть. Они стояли втроем крепко обнявшись, казавшиеся одним монолитным целым.– Выходит, я свою будущую невесту качал еще в детстве в колясочке!? – в восхищенном удивлении произнес Владимир. – При первой же встречи я ощутил невидимую связь между нами. Я помню тот момент, когда Майкл нас познакомил… Я еще тогда подумал, что где-то я видел этот вздернутый носик, яркие голубые глаза… У меня нет слов… Даже не знаю, что сказать…Владимир подошел к Дарье и нежно обнял ее. Потом он решительно повернулся к Алексу и Мелинде и в порыве благодарности стал жать им руки. Надежда сидела в стороне и нервничала. Она чувствовала, что Владимир вновь отдалился от нее. Девушка медленно, нехотя встала со стула, подошла к Владимиру, стоящему рядом с Дарьей, и дрожащим голосом тихо проговорила:– Так вы уже жених и невеста!? Я поздравляю вас обоих.Потом она также медленно пошла к выходу. Внутри, где-то далеко, в глубине закоулков ее души еле слышимый голос нашептывал:– Не уходи. Еще не все потеряно. Он еще будет твой. Не спеши…Надежда повернулась, чтобы еще раз увидеть Владимира, и вдруг ее взгляд упал на Александру.Александра лежала на высоких подушках с закрытыми глазами. Но все выражение ее лица свидетельствовало о страдании. Уголки красных губ были опущены, веки поддергивались, руки в напряжении теребили носовой платок, с которым женщина никогда не расставалась. Это был старый, но абсолютно чистый, когда-то принадлежавший ее мужу платок. Вдруг она побледнела, открыла глаза, в которых застыло выражение горечи, и властно сказала:– Не бывать этому! Не бывать!– Мамочка, чему не бывать?» – удивленно спросил ее сын.– Ты не женишься на Дарье…. Она не может стать твоей женой! – почти крикнула Александра.– Но, почему? Какая причина? Она тебе не нравится? Она же твоя потерянная Светочка, о которой ты всегда горюешь. Ты не хочешь, чтобы мы были счастливы?Александра посмотрела горящими глазами на сына, потом на Дарью. Вдруг из ее глаз полились слезы, но женщина не стала их вытирать. Она начала что-то быстро говорить, хватая за руки обоих. Потом в измождении откинулась на подушку и закрыла глаза.– Маме надо отдохнуть. Она очень устала» – услышала Александра встревоженный голос сына.Александра открыла глаза.– Нет, сынок. Не уходите. Я в норме. Сейчас только отдохну немножко. А вы попейте чай. Надя, подогрей его, он уже давно остыл. – уставшим голосом молвила женщина.

Александра лежала на своем диване и наблюдала за своими гостями. Она испытывала странное чувство. С одной стороны, женщина была счастлива. Наконец-то она освободилась от груза тайны, которую носила столько лет, и Светочка, которая сейчас носит имя Дарья, здесь, рядом. Как она похожа на свою мать. Те же глаза, нос, улыбка. Александра невольно улыбнулась, глядя на Дарью. Но надо же было, чтобы ее сын влюбился в Светочку, встретив ее за тридевять земель, в далекой Америке. С другой стороны, Александра испытывала тревогу. Она боялась того, что ей предстоит еще рассказать. Наблюдая за Владимиром, который с любовью и нежностью смотрел на Дарью, она опасалась, что сын может не понять ее, отстраниться от нее. Минут через сорок, когда все напились чаю с конфетами, печеньем и тортом «Сказка», принесенным Надеждой, Александра попросила всех сесть вокруг нее и выслушать еще одну историю, касающуюся семьи Ухтомских.

 

Глава 28

– У меня был брат. Звали его Евгений. – начала свой рассказ Александра.

– Мама, подожди, а почему я ничего не знаю про своего дядю? – ошеломленно спросил ее Владимир.

– Сынок, ты опять меня перебиваешь. – укоризненно бросила ему Александра.

А потом вновь медленно, с расстановками заговорила.

Он умер давно, еще до рождения Володюшки. Женя работал вторым секретарем Калининского райкома партии. К сожалению, мой брат был по натуре своей нарциссом, он любил только себя, только свои желания. Людей рассматривал с позиции пригодности для себя. Поэтому у него практически не было друзей. А вот к женскому полу относился весьма благосклонно, не пропускал ни одной «юбки». Чтобы не иметь неприятностей, он ухаживал, как правило, за одинокими женщинами. А они, бедняжки, думая, что нашли желаемого мужчину, способного защитить их от жизненных невзгод, отдавались ему полностью – и физически, и духовно. Много женских судеб сломал мой брат. Ему в спину брошенные женщины посылали проклятья. От того, видимо, он стал болеть и так рано умер.

Последние два года у него секретарем работала женщина, возрастом около сорока. Звали ее Анна Томина. Это была спокойная, весьма образованная женщина, не красавица. Однако мужчины, приходившие на прием к брату, всегда обращали на нее внимание. Она вызывала у них смешанные чувства. Они видели в ней не женщину-самку, а женщину с большой буквы, перед которой поклоняются, которой посвящают стихи, которой восхищаются. Несмотря на все это Анна была одинока. О ее личной жизни никто ничего не знал. Одевалась женщина всегда по моде, но строго. Волосы заплетала в две большие русые косы, которые чудным образом укладывала в прическу. На лице – минимум косметики, только ресницы, оттененные черной тушью и губы, подправленные светлорозовой помадой. Когда я ее увидела в первый раз, придя к брату на работу, меня поразило в ней благородство манер. Анна говорила на красивом литературном русском языке без примесей сленговых оборотов. Мне она очень понравилась. Я тогда подумала: «вот бы Жене такую жену. А то все налево-направо гуляет. Пора остановиться.»

Как-то в мае Женя позвонил по телефону. Был воскресный день. Мы с Валерой, мужем моим, окна мыли. Тепло было. Помню, мы все смеялись, шутили, Аленка с Танюшкой нам воду подносили, да газеты мяли. Телефонный звонок еле услышали, благо Алена рядом с телефоном находилась. Голос брата я не узнала. Всегда бравый, четкий, волевой голос вдруг превратился в осипший, бесцветный, страдальческий. Тогда-то я узнала, что Женя болен той страшной болезнью, которую боятся все на земле. У него обнаружили рак гортани неоперабельной стадии. «Сашенька, я пожил в свое удовольствие. Много сделал плохого, но много и хорошего. Прости, меня грешного.» – еле произнес брат, и в трубке раздались короткие гудки. Я помчалась к нему домой. Но было поздно. Он решил, видимо, не доставлять никому хлопот и выстрелил себе в висок. На похоронах Жени было много народу. Когда все разошлись, и я тоже собралась уходить, увидела как Анна, одетая в черный костюм и шляпку с вуалью, подошла к могиле, положила на неё огромный букет красных роз, потом опустилась на колени прямо на свежую землю и тихо заплакала. Сначала я хотела подойти к ней, поговорить, успокоить. Но что-то не дало мне это сделать. Я решила, что позвоню Анне через неделю. Однако, сделать мне это не удалось. С работы она уволилась, с квартиры, которую снимала, съехала. Как в воду канула.

А в конце февраля Анна вдруг позвонила сама и спросила разрешения приехать. Я быстренько накрыла стол по-нашему русскому обычаю, сижу, жду ее. Около девяти часов вечера раздался дверной звонок. Это была Анна. Боже мой, как она изменилась. Анна была на девятом месяце беременности. Но не это главное. Лицо. Её лицо было все изборождено мелкими морщинками. По-прежнему на нем выделялись яркие голубые глаза. Но выражение глаз было уставшим и безразличным. Одета Анна была как всегда со вкусом – в красивое широкое пальто в черно-белою клеточку, на голове вязаная шапочка, еле вмещающая ее шикарные волосы, убранные в незатейливую прическу. На ногах черные кожаные сапожки. В руках женщина держала большую сумку, в которой виднелись папки для документов.

– Извините, Александра Петровна. Можно я войду? – тихо спросила Анна. Раздевшись, она вошла вот в эту комнату и села на первый стул, стоящий у стола. Анна, по-прежнему, была статна, беременность не портила ее фигуру, но в ней что-то надломилось. Чувствовалось, что женщина несчастна. Анна отказалась от еды, сославшись на токсикоз, попросила только стакан воды, который выпила залпом.

– Александра Петровна, под сердцем я ношу ребенка вашего брата. Мы любили друг друга. Правда, старались скрывать нашу любовь. Ведь близкие отношения между начальником и его секретарем не приветствуются. Женя мечтал о сыне. Но он погиб, так и не узнав, что я беременна. Мне скоро рожать. Однако я боюсь, что могу не выдержать. Почки у меня больные. Врачи требовали, чтобы я сделала аборт, но в память о Жене я решила оставить ребенка, его и моего ребенка. Пожалуйста, если со мной что-то будет не так, позаботьтесь о мальчике. Я знаю, что будет сын.

Потом она протянула мне две стареньких папки со словами:

– В этих папках документы о моих родителях. Вы можете их изучить. Никакой тайны уже нет. Тем более, что вы будете родной тетей малышу. Он должен знать, кто его мать. Прошу вас, если я умру, расскажите сыну обо мне и его отце.

Анна встала и медленно пошла к выходу.

Александра замолчала, закрыла глаза. В комнате стояла полная тишина. Володя первым нарушил молчание. – Мама, кто такая Анна? Почему ты о ней и о своем брате рассказываешь? – голос Владимира предательски дрожал.Александра открыла глаза, взяла левую руку сына в свои руки и мягко произнесла:– Всему свое время, Володюшка. Я продолжу. Можно?все дружно закивали головами.Когда Анна ушла, я села за изучение документов, что она передала. Разбиралась с ними несколько недель, чтобы составить картину жизни ее и ее родителей. Итак, слушайте.

После смерти Леонида Ольга много болела. Утрата единственного мужчины, которого она любила беззаветно, глубоко, подкосила ее. Постепенно у нее стал угасать интерес к жизни. Лида, их дочь, продолжала работать в школе, преподавая русский язык и литературу. Однажды она была приглашена подругой на литературный вечер, посвященный творчеству Эрнста Хемингуэя. Лидия, затворница по своей натуре, очень волновалась, собираясь на этот вечер. Она долго не могла решить, что ей одеть – легкое кокетливое платье, которое ей накануне подарила мать в надежде, что дочь когда-нибудь пойдет на свидание. Или строгий костюм, такой привычный для нее. Выбор был остановлен на костюме глубокого синего цвета, который девушка дополнила ниткой искусственного жемчуга. Помолившись про себя, Лидия вошла в здание, где проходил вечер. Народу было много. До начала вечера оставалось минут десять. Девушка встала в сторонке от группы молодых людей, которые что-то активно обсуждали. Прислушавшись, она поняла, что обсуждение шло на английском языке. Лидия заинтересовалась и незаметно для себя подошла к этой группе. Знавшая с детства три иностранных языка – французский, немецкий и английский, которым ее обучили родители, Лида поняла, что обсуждался один из последних романов Хемингуэя «To Have and Have Not». Обычно следившая за всеми литературными новинками, она не только не читала этот роман, но даже не слышала о нем. Заинтригованная, Лида встала рядом с высоким блондином, одетым в прекрасный коверкотовый костюм голубовато-стального цвета, из под которого виднелась в цвет костюму голубая рубашка, повязанная синим галстуком. Девушка нечаянно дотронулась до его руки, вызвав немедленную реакцию молодого человека.– Excuse me, miss. What can I do to help?Его серо-голубые глаза смотрели на Лиду с интересом. Она растерялась, почувствовала, как краска заливает её лицо и дрожащим голосом ответила:– Thank you. I\'m fine, do not worry. Sorry to stop you from listening to the discussion. Лицо молодого человека выразило удивление.– Are you American? I\'ve never seen you before. Лида вновь покраснела, а затем объяснила молодому человеку, кто она и что здесь делает.Они познакомились. Дэвид Стюарт, так звали молодого человека, работал в институте, где в свое время работал и Леонид. Дэвид приехал в составе американских специалистов, направленных из Бюро Канна. Узнав, что фамилия Лидии – Ухтомская, он был ошеломлен. Дэвид помнил Леонида, посетившего их Бюро. Тогда он только устроился работать после окончания университета. Дэвиду повезло, специалистов его квалификации было не так много, поэтому он оказался в эпицентре всех переговоров с делегацией из Советской России. Дэвид сразу из всей делегации выделил Леонида. В нем он чувствовал глубокую внутреннюю порядочность. Обо всем этом Дэвид рассказал Лидии, которая слушала его со слезами на глазах. Не раздумывая, она тут же пригласила молодого человека домой.– Мама так будет рада видеть вас! После смерти папы мама сильно сдала. Немного поколебавшись, Дэвид принял приглашение девушки. Тем более, что она ему очень понравилась.Появление Дэвида, действительно, обрадовало Ольгу. Молодой человек стал частым гостем семьи Ухтомских. При каждом его приходе Ольга просила Дэвида вновь и вновь рассказывать ей историю встречи с Леонидом. Она усаживала Дэвида за обеденный стол, быстро накрывала его яствами и напитками. Правда, обычно, молодой человек ограничивался чаем с конфетами или печеньем. Ольга садилась напротив Дэвида, и сложив руки на стол, просила:– Дэвид, пожалуйста, расскажите, как вы познакомились с моим мужем.После этого шел подробный рассказ. Ольга внимательно слушала гостя, иногда закрывала глаза на некоторое время, представляя картины рассказываемого. Потом шла в спальню, закрыв за собой дверь. И возвращалась минут через десять с фотографическим портретом Леонида. Она ставила фотографию мужа на стол и говорила:– Вот, Ленечка, у нас в гостях Дэвид. Ты его знаешь…Тихие слезы текли по щекам женщины, она их не замечала и продолжала разговаривать с портретом.Через месяц после знакомства Дэвид предложил Лидии выйти за него замуж. У него заканчивалась командировка, и вскоре он должен был возвращаться в Штаты. Дэвид уже не представлял своей жизни без Лидии. Он мечтал вернуться на родину со своей любимой девушкой.В один из воскресных вечеров сентября 1940 года в квартире Леонида Ухтомского собралась небольшая компания. Кроме Дэвида, Лидии и Ольги присутствовали два друга Дэвида из Америки, работающие с ним, и их девушки, с которыми они познакомились здесь в России. Отмечали помолвку молодых. Было чрезвычайно весело и интересно. Много шутили, строили планы на будущее, мечтали о новой жизни там, в далекой Америке со своими половинками.Ольга сидела за столом и любовалась своей дочерью, радуясь за нее. Потом она незаметно ушла в свою комнату. Присев на кровать, Ольга взяла в руки фотографию мужа и начала с ним ежевечерний разговор.– Вот, Ленечка, скоро улетит наша доченька в далекие края. Нашла она молодца заморского, полюбила его. Дай Бог, все у них сладится, и жизнь у нее будет спокойная и счастливая. Кто он такой, спрашиваешь? – Ольга нежно погладила фотографию. – Ты его знаешь. Хороший молодой человек. Достойный нашей девочки. Не беспокойся. Все у них будет хорошо. Должно быть хорошо.Она нежно поцеловала фотографию и прижала ее к груди.– Что-то я устала, дорогой мой. Отдохнуть хочу.Ольга прилегла на кровать, продолжая обнимать фотографию мужа, закрыла глаза и погрузилась в сон.В двенадцать все разошлись. Дэвид тоже хотел уходить, но Лида его остановила.– Останься, Дэвид. …Пожалуйста…Горящие глаза девушки прямо смотрели на молодого человека.– А как же мама, Лидочка? – тихо спросил Дэвид, обнимая ее.– Она спит. Я только что проверила.Дэвид молча кивнул и с нежностью произнес:– Хорошо, моя родная. Я останусь… Мы скоро все равно будем мужем и женой. Крепко обнявшись они прошли в Лидину комнату. Они любили друг друга, любили нежно, страстно, самозабвенно. Под утро, когда еще солнце только собиралось в свой ежедневный путь, Дэвид и Лида стояли у окна, обнявшись. Ее голова покоилась на его плече.– Вот так стояла бы с тобой вечность, мой любимый – прошептала девушка – Как же мне хорошо сейчас! Я даже не предполагала, что так может быть прекрасно! Спасибо тебе, спасибо Богу, что я встретила тебя.Молодой человек ничего не ответил, только крепче прижал девушку к себе и крепко поцеловал ее в губы. Они еще минут двадцать постояли у окна, любуясь первыми лучами солнца.– Мне пора, моя родная – тихо и нежно произнес Дэвид. – Неудобно будет, если твоя мама застигнет меня у тебя в такой ранний час. Я пойду… Встретимся вечером.Уже на выходе Дэвид привлек к себе Лиду, взял ее голову в свои руки, долго смотрел в ее ясные голубые глаза, а потом впился своими губами в губы девушки. Он целовал ее долго, то нежно, то исступленно.– Все, моя любимая, я пошел – решительно сказал Дэвид и, повернувшись, сбежал по лестнице.Лида еще постояла у двери, слушая как он спускается по лестнице, затем, войдя в квартиру, медленно закрыла дверь. Она еще не знала, что первая ночь их любви будет последней их ночью.После ухода Дэвида Лида еще долго стояла в прихожей, сил возвращаться в комнату, где они провели ночь, у нее не было. Да и идти туда не хотелось. Ее любимая комната без Дэвида казалось пустой и холодной. Лида прошла на кухню и стала заниматься завтраком. К семи часам завтрак был приготовлен. На эту работу в другое утро она потратила бы от силы минут пятнадцать. Но сейчас каждое движение девушки было медленным, заторможенным, ей понадобилось около часа. Лида готовила завтрак скорее машинально, ибо в мыслях она была не здесь. Девушка думала о нем.– О, доченька, ты уже и завтрак приготовила!? Доброе утро, моя девочка. – услышала Лида голос Ольги, входящей в кухню.Выглядела Ольга посвежевшей, хорошо отдохнувшей.– Мамочка, доброе утро. Ты прекрасно выглядишь. – ответила Лидия, подойдя к матери и обняв ее.– Да, Лидушка, выспалась я отменно. Давно так глубоко не спала. А где Дэвид? Мне казалось, что он собирался у нас оставаться.Лида покраснела, помолчала немного, обдумывая, сказать ли матери, что Дэвид оставался ночевать, или нет. Потом решила, что лучше не лукавить.– Мама, от тебя ничего не скроешь. – с улыбкой на пол лица ответила Лида. – Да, он ночевал у нас….– А где Дэвид спал, Лидушка? И почему так рано ушел, даже не позавтракав? – строгим голосом спросила Ольга.Дочь напряглась. Лида при глубокой любви к матери боялась ее. С отцом у девушки были более теплые отношения. Ольга же воспитывала дочь в строгости, как в свое время ее воспитала мать. После некоторого колебания Лида все же призналась, что Дэвид и она провели эту ночь вместе.– Мы любим друг друга, мама. Ты это знаешь. Скоро мы станем мужем и женой. И я не вижу ничего плохого в том, что мы, … что мы…Голос девушки дрожал, лицо покрылось красными пятнами, в глазах стояли слезы. Ольга подошла к дочери, обняла ее и прошептала на ухо:– Слава Богу, ты познала любовь, доченька. Я рада за тебя и даю тебе свое благословение. Думаю, папа поддержал бы меня сейчас.

Лида буквально на крыльях летела на работу. У нее сегодня было только три урока. Она планировала освободиться к двеннадцати часам, потом побродить по магазинам в поиске материала на свадебное платье, а вечером встретиться с Дэвидом. Проведя последний урок, девушка зашла в учительскую поставить на место классный журнал 5 —го «Б». В учительской было пусто. Поставив журнал на место и собрав свои вещи, Лида направилась к выходу, но командный мужской голос остановил ее. – Вы Лидия Леонидовна Ухтомская? – спросил мужчина, выходящий из кабинета директора.Девушка повернулась к мужчине.– Да, это я. А вы кто? Чей вы родитель?Мужчина усмехнулся, подошел к Лиде, указав на стул, чтобы она села.– Родитель?! Нет, голубушка, я по вашу душу пришел. Поговорить мне с вами надо. А там посмотрим. – с сарказмом в голосе произнес мужчина.Девушка села, положила сумку с выглядывающими тетрадями учеников на соседний стул, посмотрела на мужчину, который наблюдал за всеми ее движениями. Он протянул ей документ, удостоверяющий его личность как работника НКВД. По спине Лидии пробежал холодок, колени предательски затряслись. Она усилием воли заставила себя успокоиться и посмотрела энкавэдэшнику прямо в глаза.– Я вас слушаю. – чужим голосом четко произнесла девушка.– Нет, это я тебя сейчас буду слушать. – жестко отреагировал мужчина.Вопросы сыпались быстро. Казалось, что органы знают про каждый ее день, проведенный с Дэвидом. Она покраснела, когда прозвучал вопрос:– Ну, и как в постели империалисты, хороши?Этот вопрос вывел Лидию из себя. Она встала, приблизилась к энкавэдэшнику и закричала ему в лицо:– Да как вы смеете?! …Что вы за люди?! …Нет, вы не люди!.. Бога вы не боитесь! Дьявол, да, дьявол вами руководит!..» Ее затрясло, она бессильно опустилась на стул.– В Бога веришь, тварь! С дьяволом нас сравнила! Ах ты вражина, с империалистом, с врагом нашим связалась!.. – мужчина схватил ее за руку и зашипел прямо в ухо:– Вставай, гадина. Со мной пойдешь. Посидишь немного в кутузке, пока твоего любовничка домой не отправят.Лида отпрянула от мужчины, ее глаза сверкали ненавистью.– Что? Что вы сказали?Её голос дрожал.– Вставай, пошли, американская подстилка! – зловеще произнес мужчина.

Ольга ждала Лиду к ужину. По заведенному давно обычаю она накрыла стол свежей накрахмаленной белой скатертью, поставила две больших тарелки, рядом положила ножи и вилки. Потом постояла немного и достала третью тарелку и приборы. – Наверное, Лидочка придет вместе с Дэвидом. – подумала Ольга. Она принесла из кухни хлебницу, накрытую белым с вышивкой небольшим рушником.«Горячее принесу, когда придут. А то остынет» – решила Ольга и села в удобное кресло, что стояло в зале, взяв предварительно с него томик Чехова.Ольга обожала Чехова, особенно его рассказы, такие короткие, но точно высмеивающие все пороки российской действительности. Это был томик с малоизвестными рассказами Антона Павловича. Она открыла книгу и прочитала название рассказа «По американски». Ольга читала этот рассказ раза три. Он настолько ее заинтересовал, что она планировала прочитать его четвертый раз. В нем рассказывалось о мужчине, который желает жениться и дает объявление, где описывает себя и те качества которыми должна обладать претендентка в жены. Она читала последние строки, смеясь. Когда Ольга дошла до слов: «она должна уметь: петь, плясать, читать, писать, варить, жарить, поджаривать, нежничать, печь (но не распекать), занимать мужу деньги, со вкусом одеваться на собственные средства и жить в абсолютном послушании. Не уметь: зудеть, шипеть, пищать, кричать, кусаться, скалить зубы, бить посуду и делать глазки друзьям дома. Помнить, что рога не служат украшением человека и что чем короче они, тем лучше и безопаснее для того, которому с удовольствием будет заплачено за рога. Не называться Матрёной, Акулиной, Авдотьей и другими сим подобными вульгарными именами, а называться как-нибудь поблагороднее (например, Олей, Леночкой, Маруськой, Катей, Липой и т. п.). Иметь свою маменьку, сиречь мою глубокоуважаемую тёщу, от себя за тридевять земель (а то, в противном случае, за себя не ручаюсь) и иметь minimum 200 000 рублей серебром. Впрочем, последний пункт можно изменить, если это будет угодно моим кредиторам.», она засмеялась громко и заливисто. – Молодец, Антон Павлович! Обожаю Чехова! – продолжая смеяться вслух произнесла Ольга и посмотрела на часы.Было уже около десяти часов вечера. Она подошла к окну, думая, что Лидочка и Дэвид могут стоять около подъезда. На улице было пусто. Только соседка из квартиры напротив вышла выгулять своего пуделя. Он, пудель, бегал по тротуару, радуясь возможности хорошо подвигаться. Небо заволакивалось облаками, было уже темно. Улица освещалась в основном светом из окон квартир. Лампочка в фонаре, что стоял напротив дома, была разбита.– Что-то мне тоскливо становится. Где же Лидочка? Неужели она с Дэвидом все еще гуляет по городу? – подумала Ольга.Раздался резкий звонок в дверь.– Наконец-то – обрадовалась Ольга и бросилась открывать дверь.На пороге квартиры стояла Ирина, девушка одного из друзей Дэвида, что была накануне.– Здравствуйте, Ольга Владимировна. Можно я войду. Мне поговорить с вами надо – взволнованно произнесла девушка.Ольга впустила незваную гостью, кивнула в сторону зала и пригласила сесть на диван, что стоял у стенки.– Я вас слушаю, Ирина – глухим голосом, выдававшим волнение, сказала Ольга. Ирина села на диван, долго не могла выбрать удобную позу, она то вставала с дивана, то садилась вновь, то глубоко к спинке дивана, то на его краешек. Наконец, выбрав удобное положение, девушка посмотрела на Ольгу, внимательно наблюдавшую за ней.– Ольга Владимировна, ваша Лида… Лида … не придет сегодня. – дрожащим голосом произнесла Ирина.– Не придет? Почему? Она решила провести время с Дэвидом? Странно… Я все приготовила… Они могли бы…. – быстро заговорила Ольга и осеклась.Страшная догадка полоснула по сердцу. Она вспомнила, что Лида, всегда имевшая обыкновение звонить ей, если задерживалась, за целый день ни разу не позвонила.– Ирина, что случилось? – холодно-тревожным голосом спросила Ольга свою гостью.Девушка ерзала на диване, не зная, как мягче донести до матери страшное известие о ее дочери. Наконец, собравшись с духом, она на одном дыхании выпалила:– Лида арестована. Я видела, как она входила в сопровождении мужчины с военной выправкой в здание НКВД. Это было около часу дня. У меня брат служит в органах. Он предупредил меня, чтобы я бросила Родди, моего Родди. Вы его знаете, он друг Дэвида. За всеми иностранцами ведется постоянная слежка. И за теми, кто с ними в знакомстве. Сегодня Дэвида депортировали из страны. Слава Богу, что он смог легко отделаться. Лиду арестовали за связь с ним. Мой брат говорит, что вряд ли ее отпустят…Ирина еще что-то говорила, но Ольга ее не слышала, в глазах помутнело и она потеряла сознание.

О том, что мать умерла от сердечного приступа Лида узнала из записки, которую ей сунул конвоир, передающий баланду в камеру. «Лида, прими наши соболезнования. Твоя мама, Ольга Владимировна, скончалась в больнице не придя в сознание, первого октября 1940 года. И и К» Почерк был незнакомый, слегка корявый. Похоже писал мужчина Первой мыслью Лиды было, стучать в дверь, чтобы выяснить, от кого записка. Потом до нее дошло, что делать этого нельзя, иначе она подведет сразу нескольких людей, желающих ей добра. Смысл записки до девушки дошел не сразу. Она стала читать ее вновь.«Мама, мамочка!!! Как же так?» – в голове у Лиды стучало, мозг не хотел осознавать написанное. Она почувствовала как к горлу подступил комок слабости, перед глазами поплыли мушки, Лида еле дошла до шконки.Через неделю она была в лагере, что располагался в Архангельской области в поселке Воркута Коми АССР, в известном Воркутпечлаге. Она была осуждена по статье 58 – 4 как агент мировой буржуазии. Особого следствия проведено не было. Главным обвинительным аргументом служил факт ее близкого знакомства с американским подданным Дэвидом Стюартом. Этого оказалось достаточно засадить ее на десять лет в один из самых страшных лагерей системы Гулага.Лидия, как и все женщины лагеря, работала на лесоповале. Однажды, когда в очередное утро Лида взяла в руки топор и сделала несколько размашистых бьющих движений по дереву, острая боль внизу живота пронзила ее, она потеряла сознание.Очнулась Лида в больничке. Около нее сидела старенькая медсестра, которая жила при больнице.– Очнулась, милая? Сейчас врача позову.Пришла врач – крупная, грубой внешности женщина с руками, похожими на мужские. Звали ее чудно – Доротея Аристарховна.– Так, Ухтомская, ты беременна, десятая неделя пошла. Что будем делать? – деловито спросила врач.Лида смотрела на Доротею Аристарховну не понимая.– Нет. Не может быть. – прошептала она.– Что не может быть? Спала с мужиком? Знаю, что спала. Не девочкой к нам прибыла. Не может быть! Все может быть! – грубо отпарировала врачиха.Однако посмотрев на побледневшую и растерянную Ухтомскую, женщина взяла руку Лиды в свои руки, которые оказались на удивление мягкими и теплыми, и произнесла спокойно и ободряюще:– Не бойся. Сделаю, как хочешь. Не ожидала ты беременности? Первый и единственный, наверное, был у тебя половой акт, да?Лида кивнула головой.– Понимаю. Ну, хоть с любимым мужчиной или так, абы с кем?Лида слабо улыбнулась, в глазах появился еле тлеющий огонек радости, весь ее облик начинал светиться внутренним огнем любви, делающим любую женщину королевой.– Ясно, девонька, помогу тебе – заметив удивительные изменения в Лидии, убежденно сказала Доротея Аристарховна – полежишь здесь у меня немного, сил наберешься. А потом я постараюсь перевести тебя на кухню.Врач сдержала свое слово. Еще неделю Лида пролежала в больничке. Это время Доротея Аристарховна максимально использовала для восстановления подорванного здоровья Ухтомской. Она поила ее морковным чаем, делала инъекции витаминов, которые хранила в своей домашней аптечке для себя, на случай личного недомогания, требовала, чтобы Лида больше спала, набиралась сил. Доротея Аристарховна добилась, чтобы Лида была переведена для работы на кухню. Для этого ей пришлось переспать с начальником лагеря, добивавшегося ее несколько месяцев.«От меня не убудет, а девочку спасу.» – решила врач, соглашаясь на связь с полковником – «Хоть так искуплю свою вину перед… перед …»Доротея Аристарховна тихо заплакала. Перед ее глазами вновь возникла картина двухлетней давности. Тогда ее дочь, Маша, которой только-только исполнилось восемнадцать, пришла к ней и радостно сказала, что ждет ребенка от любимого человека. Этим человеком оказался мужчина, старше Машеньки лет на десять. Когда он пришел просить руку дочери, она отказала ему и пригрозила заявить куда следует за развращение малолетних. Доротея Аристарховна схватила Машу за руку и потащила в больницу, где договорилась сделать ей аборт. Во время аборта у дочери открылось кровотечение, которое не смогли остановить, и Маша через два дня умерла от потери крови. Лида была чем-то похожа на ее Машу. Помогая Лиде, Доротея Аристарховна надеялась, что хоть так искупит свою вину перед дочерью.В положенный срок у Лиды родилась дочь. Роды принимала Доротея Аристарховна. Девочка родилась слабенькой. И снова врачиха договорилась с начальником лагеря, что Ухтомская побудет хотя бы неделю в больничке вместе с ребенком. Счастью Лиды не было предела. В каждой черточке своей дочери она видела то Дэвида, то маму, то папу.– Как хочешь назвать дочь? – спросила ее на следующей день Доротея Аристарховна.– Анечкой. Так звали мою бабушку, о которой мне много рассказывала мама. Я давно решила, что если у меня будет дочь, назову ее Анечкой.– Красивое имя, царственное. Дай Бог, девочка будет счастлива – резюмировала врач.

 

Глава 29

Через неделю после родов Лида вернулась в барак. Девочку взять с собой не разрешили. Доротея Аристарховна обещала позаботиться о ней. Лида продолжала работать на кухне. В ее обязанности входило драить котлы, кухонную утварь, мыть полы в кухне и столовой, убирать территорию вокруг столовой, а также быть на подхвате у повара. В барак она возвращалась, когда остальные смотрели не первый сон. Вставала, когда остальные начинали только смотреть свой последний сон. Недели две она еще приходила в больничку, где под присмотром врача находилась ее дочь. Лида кормила ее грудью, не отрывая глаз от маленького еще красненького личика девочки, стараясь до мельчайших подробностей запомнить его. Покормив, Лида прижимала девочку к себе, вбирая родной, сладкий запах ребенка, держа ее так, пока не приходила медсестра и не забирала дочку. Ровно через две недели ее вызвали к начальнику лагеря.

– Ухтомская, хватит тебе прохлаждаться на кухне. С завтрашнего дня идешь работать на лесоповал.

– Но я кормлю свою дочь. Я не буду успевать, ведь лесоповал далеко. – голос Лиды дрожал от волнения.

– А тебе и не надо будет никуда спешить. Все, дочь твою отдали в приют. Иди работай. Совсем разленились тут. Пошла отсюда! Конвойный, вывести – последние слова полковник прокричал.

Лида побежала в больничку. Она настежь открыла дверь, закричала:

– Доротея Аристарховна, где Анечка, где моя дочь? – и остановилась.

Посреди больничной палаты на шатающемся стуле сидела Доротея Аристарховна. Голова ее была опущена, плечи подрагивали, руки прижимали к глазам детскую пеленку, сшитую из старой, отслужившей свой век простыни. Врачиха подняла голову и заплаканными глазами посмотрела на Лидию.

– Прости, моя девочка, прости. Сегодня рано утром приезжала комиссия из приюта. Забрали нашу Анечку, увезли… – вздрагивающим от плача голосом тихо произнесла Доротея Аристарховна.

– Куда увезли? Они сказали, в какой приют увезли? – прокричала Лида.

Врачиха встала со стула, подошла к Лидии, обняла ее за плечи и дрожащим от горечи голосом прошептала:

– Девочка моя, крепись. Скорей всего ты никогда не увидишь свою дочурку. Система построена таким образом, что детей, рожденных от врагов народа, забирают в приюты, дают им новые фамилии и имена, чтобы родители, выжившие в лагерях, не смогли найти их и оказывать на них свое пагубное влияние.

Лида оттолкнула Доротею Аристарховну от себя:

– Я вам не верю… Я найду Анечку, найду, чтобы мне это не стоило…

Глубокой ночью, когда все в бараке спали, одна из заключенных услышала плач, больше похожий на вой, подавляемый подушкой. Она встала и пошла между нарами на звук. На нижней наре недалеко от входной двери лежала Лида, уткнувшись лицом в подушку. Она рыдала. Заключенная села к ней на кровать и положила свою руку Лиде на спину.

– Не убивайся так…

Лида повернулась и бросила заключенной:

– Нет, ты не понимаешь, ты не понимаешь! Я никогда, никогда не увижу больше свою доченьку. Ты не можешь меня понять…

Лида опять зарыдала, закрывая лицо подушкой.

– Я тебя прекрасно понимаю. У меня тоже есть дочь, которую отобрали, когда ей было три недели. Я также не знаю, где она сейчас… Но я верю, что найду ее и мы будем вместе.

Лида вновь посмотрела на заключенную.

– Катя, у тебя есть дочь?

– Да, Лида, у меня есть доченька. Я ее назвала Василисой, в честь моей мамы. Правда, какое имя она носит сейчас и под какой фамилией записана я не знаю. Но это не беда. Ты же знаешь наши поговорки – язык до Киева доведет и кто ищет, тот всегда найдет. Буду искать. Сначала буду искать по моей фамилии – Буйновская, а потом… а потом придумаю, что-нибудь. Запомни, Лида, мир не без добрых людей. Помогут. Главное, быть сильной и верить, верить в себя.

С этой ночи Лида и Катя подружились. Они всячески поддерживали друг друга, вместе мечтали, как найдут своих малышек после заключения, как счастливо заживут… Но… Однажды случилось непоправимое. Лида, по-прежнему, работала на лесоповале. Шел девятый год ее заключения. Она стояла рядом с деревом, который только что закончила рубить. Лида отступила от него метра на три и остановилась. Она думала о своей дочке, представляла как найдет ее и они заживут вместе счастливо. Лида не слышала, как напарница закричала ей: «Поберегись! Отбегай, скорей!..» Огромная ель с ускорением падала на землю, подминая под себя молодое Лидино тело. Когда Лиду извлекли из-под ели, она была мертва, лицо изуродовано, тело представляло собой месиво. Похоронили ее на следующий день на лагерном кладбище в безымянной могиле. Катя Буйновская вечером пробралась к свежему захоронению, села на корточки возле него и быстро-быстро прошептала:

– Спи спокойно, Лидия. Я позабочусь от твоей девочке. Даю тебе слово. Я найду ее, расскажу ей о тебе и ее отце….

Потом она быстро встала и пошла прочь.

Прошло еще шесть лет. Приближался конец срока заключения Екатерины. Где-то за месяц до своего освобождения Катя решила поговорить с врачихой. – Доротея Аристарховна, я знаю, что вы благоволили Лидии и ее доченьке. Я скоро должна освободиться. Хочу найти Анечку. Вы не скажите, в какой приют забрали девочку?Врачиха тоскливыми глазами посмотрела на заключенную и медленно, подбирая каждое слово, ответила:– Катюша, вряд ли ты сможешь выполнить свое обещание, данное Лидии. Я ничего не знаю. Девочка может находиться в любом детском доме нашей необъятной родины. В графе «родители» у нее скорей всего будут прочерки. Да к тому же, Анечке должно скоро исполниться пятнадцать лет, а значит она может и не жить в детском доме. Она может находиться везде. Я не знаю, как ты будешь искать…Доротея Аристарховна печально посмотрела на Катю. Та в отчаянии обхватила свою голову руками и издала крик. Она кричала негромко, но надрывно и безысходно. Голос постепенно перестал слушаться женщину, крик перешел в хрип, а через несколько минут не было слышно и хрипа, рот продолжал быть открытым, но он был безмолвен. Катя без сил опустилась на пол, ее руки машинально теребили волосы. Минуту спустя она встала и обратилась к врачихе.– Нет, не может быть, чтобы совсем нельзя найти информацию об отобранных у родителей детей. Не может, ведь правда?Доротея Аристарховна безутешно смотрела на женщину. Вдруг ее глаза оживились, губы слегка улыбнулись, вся она засветилась.– Катюша, да, да, ты права… Государственная машина никогда ничего не выбрасывает, все складирует, она как хорошая, бережливая хозяйка, откладывает в далекий ящик все, что может когда-нибудь пригодиться. Есть соответствующие органы для этих целей. В нашем случае этот орган называется АХУ НКВД СССР. Один совет только тебе, сама туда не ходи и не делай запросы. Тебе, как репрессированному врагу народа информацию не дадут….– Спасибо, спасибо огромное, Доротеюшка Аристарховна, за совет спасибо, за заботу вашу…Александра сделала большой вдох, потом выдох. Все сидящие в комнате неотрывно смотрели на нее в ожидании продолжения.– Володюшка, сынок, подай пожалуйста воды, в горле пересохло.Попив воды, Александра окинула всех взглядом и стала продолжать свой рассказ.

Выйдя из лагеря, Катя поставила своей первоочередной целью найти двух девочек, свою Василису и Анечку, дочку Лиды Ухтомской. Сначала она пыталась найти их сама, обращаясь с письмами в попечительские органы Наркомздрава и НКВД. Но везде сталкивалась с непробиваемой стеной равнодушия и презрения. А однажды ей прямо заявили, что врагам народа, которые не бывают бывшими, информацию об их ублюдках никто не даст. Тогда она обратилась за помощью к своей бывшей соседке Ефросинье, которая стала атаковать письмами административно-хозяйственное управление НКВД. Поиски дали свои результаты. Екатерина нашла и свою дочку, которую звали не Василисой, а Варварой. Нашла она и дочку Лиды Ухтомской, Анечку, у которой была фамилия Томина. Анна выросла в красивую, утонченную девушку, но очень тихую, безынициативную. Она жила в своем мире, который придумала для себя. Может это и правильно. В детских домах выживают, либо наглецы, добивающиеся всего силой физической, либо те, кто ушел в себя и не замечают происходящее вокруг. Девушка много читала и жила в грезах прочитанного.Екатерина не стала напрашиваться к Анне во взрослые подруги. Она только рассказала ей о ее матери и, убедившись в том, что девушка не пойдет по кривой дорожке, наблюдала за ее жизнью издалека. Время от времени она посещала соседей Анны и исподволь, через окольные вопросы узнавала о жизни дочери своей лагерной подруги. Аня же, с момента своего осознания человеком, а произошло это в четыре года, когда она была наказана воспитателем детского дома за то, что рассматривала книжку под одеялом, дала себе слово найти родителей.– Ты, отродье вражеское, будешь слушаться воспитателя или нет? Я кого спрашиваю?. Ишь как смотрит, вылупок американский – держа девочку за шиворот громко выговаривала ей воспитательница.Эти ее слова Аня запомнила на всю жизнь. Тогда она, четырехлетняя малышка, познавшая жестокость взрослого мира, решила абстрагироваться от этого мира, уйти в себя. и найти, обязательно найти родителей. Это решение помогло ей выжить в детдоме, стать цельным, но, к сожалению, нелюдимым человеком. После окончания школы Аня без сожаления покинула стены детдома и окунулась во взрослую жизнь. Этот переход не был для нее болезненным. Она привыкла полагаться только на себя. Аня закончила курсы машинисток и устроилась на работу в машбюро исторического факультета МГУ. Будучи весьма начитанной, для которой книги стали единственными друзьями, девушка замечала каждую ошибку не только орфографического или синтаксического порядка. Аня по ходу печатания работ профессорско-преподавательского состава факультета изменяла их стиль, совершенствуя его. Через месяц работы Аня стала звездой машбюро.– Эта Томина у нас скоро всю работу заберет. Нам делать будет нечего. Откуда она выискалась, такая грамотная? – услышала как-то в туалете Аня разговор двух ее коллег.– Знаешь, Маруся, надо накопать что-нибудь этакое, чтобы… Ну, ты понимаешь.– Не вопрос. У меня в кадрах подружка работает. Я попрошу, она мне всю подноготную этой грамотейки расскажет.– Ладно, пошли. А то начальница ругать будет.Когда дверь в туалете хлопнула, Аня вышла из своей кабинки.Через месяц ее уволили. Причина увольнения была странной. В приказе значилось: «Уволить машинистку Томину Анну по причине утраты к ней доверия со стороны администрации». Аня посмеялась над этой причиной. Потом хотела было пойти к руководству доказывать, что эта причина не имеет к ней никакого отношения, так как она точно знает, что она, эта причина, касается только работников, непосредственно обслуживающих денежные или товарные ценности. Однако поразмыслив, Аня поняла, что ее, дочь врага народа, все равно не восстановят на работе. Коллеги по работе не дадут, ибо с их подачи произошло увольнение. Девушка решила работать на дому. Она развесила объявления в зданиях всех факультетов МГУ, а также в других институтах. Не только плохая, но и хорошая слава бежит впереди человека. Те, кто печатал у Ани свои работы, стали советовать своим друзьям, коллегам ее услуги. И, действительно, отбоя в заказчиках у нее не было.Однажды в квартиру, где жила и работала Аня, позвонил молодой мужчина. Одет он был по последней моде, подтянутый, статный, хорош собой. Аня, открыв дверь, смутилась и спросила:– Чем могу помочь?– Здравствуйте, Анна. Не смущайтесь. Вас мне посоветовал Владимир Иванович Хмелев. Он у вас часто печатал свои работы, помните? – прямо глядя в глаза девушке быстро произнес молодой мужчина.Аня, немного поколебавшись, впустила его.– Разрешите представиться, Анна. Михаил Александрович Дронин. Можно просто – Михаил – отрапортовал молодой мужчина. – Мне нужна ваша помощь. Владимир Иванович высокого мнения о вашей работе. Он уверил меня, что вы печатаете быстро и грамотно….– Он преувеличивает – сконфуженно сказала Аня. – Я работаю не лучше многих машинисток, поверьте мне.Михаил улыбнулся. Ему понравилась девушка и то как она держится, скромно, но с достоинством.– Я понимаю. Но, пожалуйста, вы могли бы напечатать мою рукопись. Я историк, на неделе закончил труд, которому посвятил десять лет своей жизни. Эта работа очень важна для меня. …– Михаил, а вы знаете по какой статье меня уволили из машбюро. Они выразили мне недоверие, понимаете, недоверие… Я не беру печатать большие труды. Я больше по курсовым, да дипломным работам, да статьям, смысл которых настолько бывает затуманенным, что … Ну, да ладно. Вы меня поняли? – Аня с вызовом посмотрела на мужчину.– Вы мне подходите, Анна. Я вам верю…. Кроме того, я вам хорошо заплачу. – Михаил подошел к девушке, взял ее за плечи – Вы красивая девушка и прекрасный человек. Это сразу видно по вашим ясным и добрым глазам.Аня смутилась, сняла мужские руки со своих плеч, отошла на метра два от Михаила и воззрилась на него. Она глядела своими большими голубыми глазами в глаза мужчины, которому казалось, что девушка опустила свой взгляд прямо ему на сердце. Оно забилось сильнее, теплота разлилась по всему крупному мужскому телу. Михаил не выдержал взгляда и закрыл глаза.– Хорошо. Я возьму вашу рукопись. Покажите ее. – услышал Дронин тихий, но деловой голос Ани.Михаил обрадовался и начал доставать папки из большого черного портфеля. Папок было три.– Пройдемте в комнату. Там удобнее будет посмотреть вашу работу. – улыбаясь, предложила Аня. Пока девушка смотрела рукопись, определяя сложности почерка, Дронин стал рассматривать комнату. Она была спартанской. Ничего лишнего. Небольшой письменный стол со старенькой печатной машинкой стоял около окна, шторы на котором были открыты. У стенки слева от входа стояла кровать с панцирной сеткой, заправленная голубым льняным покрывалом. Справа от входа находился платяной двухстворчатый шкаф. Вот и вся обстановка, если не считать двух стульев, один из которых стоял у стола, другой у кровати.– Извините, я не предложила вам сесть. – спохватилась Аня. – А впрочем, мне все понятно. Почерк у вас хороший, разборчивый. Я начну печатать вашу работу завтра. Сегодня мне надо закончить к вечеру две курсовые.Аня просмотрела каждую папку, прикидывая сколько времени ей понадобится, и медленно произнесла:– Думаю, вы можете придти за своей работой через две недели. Оставьте ваш телефон на случай, если мне что-то будет не понятно.

На следующий день около двух часов дня в квартиру Ани опять позвонили. На пороге стоял Михаил. В одной руке он держал небольшой букет фиалок, невесть где найденных в октябре, в другой была авоська с едой. – Здравствуйте, Аня. Извините, я без предупреждения. – смущенно пролепетал Дронин. – Мне кажется, что за работой вы не успеваете приготовить себе еду. Вот я и решил вам немного помочь.Аня смотрела на него строго, без улыбки, хотя внутри вся радовалась. Никто и никогда еще не беспокоился о ней. Она не знала как правильно повести себя в такой ситуации.«Приглашу войти, а вдруг он подумает, что я слишком уступчивая. Не приглашу, пошлю вон – тогда Михаил обидится и никогда больше не придет» – размышляла девушка.Аня стояла перед Михаилом в нерешительности. Тогда мужчина взял инициативу в свои руки.– Не беспокойтесь, я мешать вам не буду. Я только стол накрою, вот принес в авоське, и вы поедите, а то вон какая худенькая – быстро с нежностью проговорил Михаил.Девушка наконец-то улыбнулась и пригласила гостя войти.Через час Михаил и Аня сидели на кухне, где мужчина накрыл довольно аппетитный стол. Здесь были и колбаса докторская, и колбаса любительская, порезанные тонкими кружочками, отварные яйца и картофель, приправленный зелёным луком, квашенная капуста с лучком, политая пахучим подсолнечным маслом. Отдельно стоял небольшой бисквитный торт с розочками из крема.– Михаил, спасибо, конечно, за заботу, но не надо было все это устраивать – слегка сконфуженно сказала девушка.Михаил посмотрел на Аню. Его глаза выражали удивление, смятение и нежность. Он не понимал девушку, но она влекла его. Аня одновременно вызывала у Дронина желание ее защитить, заботиться о ней, восхищаться и даже поклоняться ей, вместе с тем девушка влекла его физически. Он представлял, как целует ее глаза, волосы, губы.«У нее, наверное, очень мягкие и теплые губы, такие манящие и такие недоступные» – подумал Михаил, как только познакомился с Аней.– Аня, пожалуйста, поешьте. Я от души… Я составлю вам компанию. Вы немного отдохнете….Мы пообщаемся… – последние слова Дронин произнес совсем тихо.Остаток дня Аня и Михаил провели вместе. Он, пока Аня работала, сидел в комнате на стуле около кровати и читал, потом мечтал, глядя девушке в спину, потом думал о своей работе, потом опять мечтал и в этих мечтах уже было место и Ане. В семь часов вечера девушка перестала стучать на машинке, встала, слегка потянулась, улыбнулась.– Михаил, я почти закончила вашу первую главу. – удовлетворенно произнесла Аня.– Зачем же так быстро, Анечка? – шутливо ответил Михаил и осекся.Девушка обдала его холодным взглядом, от которого мужчине стало не по себе. В который раз Михаил робел перед Аней.«Нет, эта девушка особенная. К ней подход нужен. Она гордая и независимая – промелькнуло в голове у Михаила. А вслух он произнес фразу, которая растопила лед Аниного сердца.– Анечка, позвольте вас так называть. Не обижайтесь, это не фамильярность. Просто вы у меня ассоциируетесь с голубым цветком, нежным и прекрасным, но требующим внимание и заботу. Простите, если я вас ненароком чем-то обидел. Для Анны такие слова равнялись объяснению в любви. Она стушевалась. Отвернулась к окну. Там, на улице шел мелкий, уже холодный дождь. Серело, день собирался уходить. Маленькая пичужка села на подоконник и девушке показалось, что она ей подмигнула. Ане стало весело. Она засмеялась, повернулась к Михаилу и с улыбкой ответила:– Если вам нравится, называйте. Хотя признаюсь вам, что меня даже в детстве никто не называл уменьшительно-ласкательно…

У них завязался дружеский роман. Бывают и такие романы, когда один человек относится к другому как к другу, а тот другой, полюбив первого, но боясь выдать свою любовь, тоже ведет себя как друг. Однажды, Аня никогда никому не рассказывающая о родителях, заговорила о них с Михаилом. Она просила у него совета, как найти документы по ее родителям. Аня рассказала все то, что узнала от Екатерины Буйновской. Но это были только слова. Сейчас, когда она стала взрослой и может постоять за себя, Аня хотела познакомиться с документами, подтверждающими то, что рассказывала Катя. – Анечка, я думаю, что смогу помочь тебе. Слава Богу, не тридцать седьмой и пятьдесят второй годы. Уже шестьдесят шестой год пошел. – взволнованно заговорил Михаил. – Я историк, занимаюсь новейшей историей. Давно хотел заняться исследованиями сталинских репрессий. Твои родители будут первыми объектами моего исследования – восторженно продолжил он.Аня смотрела на историка и взгляд ее постепенно менялся. Из теплого и нежного он изменился на холодный и отчужденный.– Мои родители станут объектом вашего исследования? Мои мама и папа, их жизнь и любовь станут объектом исследования!!!! Вы слышите, что говорите? – возмущенно отреагировала девушка.Михаил непонимающе посмотрел на Аню.– Да, объектом исследования. Есть такие понятия как объект, предмет, метод исследования. Это вполне нормальная терминология, применяемая в научных изысканиях.Аня закрыла лицо руками и тихо заплакала.– Анечка, что с вами? Я вас обидел? Скажите, чтобы я понял. – Дронин обнял девушку и прижал к себе.Она всхлипывала у него на плече, и Михаил почувствовал нет не жалость, желание, желание быть всегда рядом с этой девушкой, защищать ее как маленького ребенка от всех жизненных невзгод. Дронин взял лицо Ани в свои большие руки и стал исступленно его целовать. Аня не противилась. Потом Михаил поднял девушку на руки и понес к кровати, бережно, как самую большую для него драгоценность, положил на кровать и накрыл клетчатым пледом, что лежал у изголовья. Хотел ли он ее физически? Да, очень. Но Дронин боялся порвать ту ниточку доверия, которую почувствовал, когда обнимал Аню. Она лежала перед ним такая беззащитная и доверчивая, что Михаил, боялся дотронуться до девушки. Он сел на стул, взял в руки руку Ани и стал нежно целовать ее пальцы.Утром следующего дня в квартире Ани на удивление соседей, привыкших к постоянному стуку печатной машинки, было тихо. На кровати с открытыми глазами лежал Михаил. Всего его тело затекло от неудобной позы, но Дронин боялся шевелиться. У него на плече покоилась голова спящей Ани. Михаил посмотрел на часы. Маленькая стрелка стояла у цифры семь, большая на двеннадцати. В девять у него была запланирована встреча в редакции. Осторожно, стараясь не разбудить Аню, Дронин стал пытаться встать с кровати. Девушка открыла глаза. Первой ее реакцией был испуг. Она быстро села, натягивая на себя одеяло, стала бормотать слова извинения. Ей стало стыдно, стыдно за себя, за слабость, которую она проявила вчера. Но было ли это ей не приятно? Нет. В душе Аня чувствовала радость. Она до сих пор ощущала теплоту его рук, ласкающих ее тело, мягкость и нежность его губ, целующих ее всю с головы до ног. Аня ощущала чувство счастья и стыдливости одновременно. Михаил улыбнулся, прижал девушку к своей обнаженной груди и прошептал:– Спасибо, Анюта, спасибо за счастье.Ему на ум пришли слова Стендаля, которые Дронин тут же донес до девушки:– Не стыдись, моя хорошая. Стыдливость – мать самой прекрасной из всех страстей человеческого сердца – любви. Я очень, очень тебя люблю.Аня обвила руками шею Михаила, прижалась к его могучей груди, потом стала целовать его глаза, щеки, впилась в губы.– Я люблю, люблю тебя – шептали ее губы.

Через две недели Михаил передал Ане папку с документами. – Аня, в этой папке содержатся документы, которые мне удалось выцарапать из органов. Я обещал тебе их добыть, я их принес. Скажу прямо, то, что я сделал, очень опасно, чревато неприятностями как для тебя, так и для меня и особенно моего друга детства, который помог мне. Но я счастлив, что смог тебе помочь. Глаза Дронова, внимательно смотревшие на Аню, потемнели, голос дрожал. Он притянул к себе Аню, крепко поцеловал ее и тихо зашептал.– Вопрос о реабилитации твоей матери еще не поднимался. Она до сих считается врагом народа. Если хочешь, мы можем заняться этим. У меня знакомые в прокуратуре….Аня вся задрожала, нервная дрожь долго не могла ее отпустить. Чтобы успокоиться, она стала наворачивать круги по комнате. Михаил внимательно следил за девушкой. Аня остановилась, подошла к Дронову, обняла его, крепко поцеловала в губы и также тихо, как и Михаил, прошептала ему на ухо:– Спасибо, Мишенька, за помощь. Никогда не забуду. Я только посмотрю эти документы, может сделаю копии с них, а потом ты отнесешь их обратно. Ведь, если подавать на реабилитацию, то эти документы должны быть у них, в органах. Правда ведь?Несколько дней Аня вместе с Михаилом изучали документы из папки. Часть их девушка перекопировала с помощью своей машинки.Они встречались каждый день. Их любовь набирала силу. Аня постепенно оттаивала, становилась мягче, открытей, радостней. Она стала больше улыбаться.– Давай поженимся, Анечка. – в один из вечеров предложил ей Михаил. – Я не представляю жизни без тебя. Ты – все, что у меня есть. Отец мой погиб на фронте, мама умерла в эвакуации. У меня никого нет, только ты, моя родная.– У меня тоже никого нет. – тихо ответила ему Аня – Я думаю, что Бог все-таки есть на земле. Иначе, как объяснить то счастье, что мы нашли друг друга.Они договорились подать документы в загс на следующий день. Ровно в два часа дня Аня стояла у районного загса. Прошло полчаса, Михаила не было. Для него непунктуальность была не характерна. Аня стала волноваться… Она заходила взад-вперед, постоянно посматривая на часы. Когда прошли вторые полчаса, Аня решила идти к Михаилу на работу.– Какой Дронов вам нужен, девушка? Михаил что ли? – ответила вопросом на вопрос секретарь кафедры.– Да, да, мне нужен Михаил Дронов. Где он? – закричала Аня.– Тише, пожалуйста. Не кричите, у меня хороший слух – осадила ее секретарша. Нет его. Не работает он у нас – сухо ответила она.– Как не работает? Миша говорил, что работает у вас на кафедре доцентом. – взволнованно быстро заговорила Аня.Секретарь вышла из-за стола, пошла к двери, попутно показывая головой, чтобы Аня следовала за ней. Они шли по длинному коридору, потом спустились на этаж вниз, опять шли по коридору пока не остановились у какой-то закрытой, давно не пользованной дверью.– Девушка, Дронов Михаил вчера уволился и уехал, уехал далеко. – шепотом произнесла секретарша.– Как уехал? Почему? Мы должны были с ним… – Аня не закончила предложение, крупные слёзы потекли из ее глаз, грудь сжалась, ей стало трудно дышать и она упала.Очнулась Аня в больнице. Около нее сидела нянечка и ласково гладила по руке.– Крепись, девочка, крепись. Ты еще молоденькая, все у тебя будет хорошо.– Что со мной было? Почему я в больнице? – слабым голосом спросила Аня.– Подожди, девонька, я врачу скажу, что ты пришла в себя – опустив глаза, быстро сказала нянечка и вышла из палаты.Аня чувствовала себя отвратительно. Она ощупала свое тело под одеялом и обнаружила, что полностью раздета, кроме больничной рубашки на ней ничего не было. В районе таза были постелены клеенка и какие-то пеленки. Она почувствовала, как из промежности вытекла липкая жидкость.«Кровь, это кровь» – резануло в ее сознании. «Что, что со мной?» Аней стала овладевать паника.В палату вошла молодая красивая врач.– Здравствуйте. Как себя чувствуем? – услышала Аня вопрос врача.– Где я? Что со мной? – взволнованно спросила Аня.Врач села на стул, что стоял у кровати, взяла руку Ани и стала мерить давление. Потом откинула одеяло и стала щупать живот.– Так, … хорошо… давление в норме, живот мягкий. Через два дня мы вас выпишем. А пока мы за вами понаблюдаем – деловито говорила врач.Аня стала злиться.– Вы мне в конце концов скажите, что со мной было и как я здесь оказалась? – сердитым, но все еще слабым голосом спросила девушка.– Не надо волноваться. Вас сюда привезли на скорой. Вы были беременны, срок девять недель. Я не знаю, что спровоцировало у вас обморок, но во время падения вы сильно ушиблись, открылось кровотечение, спасти ребенка не было возможности.Аня не верила своим ушам.«Я была беременна….Это его, Михаила, ребенок…. Но его уже нет, нет ребенка…. Нет и Михаила ….. Он бросил меня, оставил меня одну.»Аня вся сжалась внутри, она повернулась лицом к стенке и ушла в себя.«С этой минуты мне никто не нужен. Я тоже никому не нужна. Я живу сама. Мне никто не нужен…» – повторяла и повторяла Аня.

Прошло почти двадцать лет. Ане шел тридцать седьмой год. Она жила нелюдимо. Семьи у нее не было. Любимого мужчины тоже. За эти годы она не смогла поверить больше никому. Хотя претендентов на ее сердце и руку было предостаточно. По вечерам Аня либо читала, либо шила. Лет пятнадцать назад она закончила курсы кройки и шитья. Тогда Аня решила вдруг изменить свою жизнь, превратиться из золушки в принцессу. В магазинах хорошую одежду купить невозможно было, связей в торговом мире у нее не было, поэтому Аня стала одевать себя сама. Обладая глубоким чувством красоты, она создавала шедевры. Работала Аня секретарем в Академии наук. Всегда одетая по моде, выделяющаяся среди женщин своей элегантностью, скромностью и в то же время величавостью, она была притчей во языцех как в мужской, так и в женской половине Академии. И те, и другие побаивались ее, искали с ней дружбы, любили и не любили одновременно. Когда на Анну обратил внимание академик Полонский Ежи Иванович, его жена, работающая с ним, указала Анне на дверь Академии. Полонский порекомендовал Анну своему соседу по дому второму секретарю райкома партии Евгению Петровичу Злотову. Вначале между Анной и ее начальником сложились сложные отношения. Евгению Анна показалась чересчур высокомерной и холодной. Хотя ее профессиональные качества он оценил в первый же день. Анна же, увидев Евгения Петровича, сравнила его с павлином, который распушивает свой хвост перед каждой самкой. Она терпеть не могла таких мужчин. Считала их глупыми самцами. Вернувшись вечером первого рабочего дня в райкоме партии, Анна, отужинав, не стала брать в руки роман Эриха Марии Ремарка «Три товарища», начатый накануне, несмотря на то, что он так заинтересовал ее. Она не подошла и к швейной машинке, на которой лежало недошитое платье. Анна достала из шкатулки, что стояла в комоде, конверт, слегка пожелтевший от времени. Бережно держа его в руке, она села на кресло, включила стоящий рядом торшер, аккуратно достала из конверта листок бумаги, исписанный размашистым понятным почерком, и начала читать. «Здравствуй, моя единственная любовь, здравствуй Анечка. Я понимаю, что мне нет прощения, что я предал наши с тобой мечты. Мне нет оправдания… Тем не менее, я пишу это письмо в надежде, что ты, моя хорошая, поймешь меня и простишь. В день, когда мы договаривались подать заявление в загс, я был уже далеко. Ночью самолет доставлял меня во Владивосток. Ты удивляешься, почему? Ближе к вечеру предыдущего дня меня навестил мой хороший товарищ из КГБ. Он известил меня о возможности моего ареста, связанного с похищением известных тебе документов из архива. Мой друг, который помогал мне в этом деле, поплатился своей свободой. Это же ждало и меня. Как они вышли на меня, я не знаю, но догадываюсь. Впрочем, тебе это не должно быть интересно. Поэтому я известил о своем намерении уволиться по личным мотивам заведующего кафедрой. Он оказался очень внимательным и честным человеком и посоветовал мне ехать на Дальний Восток, где была нехватка кадров, практически, во всех вузах. Не долго думая, я собрал вещи и поехал в аэропорт. Благо, были свободные билеты во Владивосток. Всю дорогу я мучился тем, что не предупредил тебя, не взял тебя с собой. Пойми, мною руководил страх не только за себя, но и за тебя. Как ты знаешь, данных о тебе в документах не было. Поэтому я решил не сообщать тебе ничего, надеясь, что ты останешься за бортом этой истории. Сколько я проживу, не знаю. В нашем роду, к сожалению, долгожителей не было. Но знаю точно, что ты для меня являешься и будешь являться единственной любимой женщиной. Прости меня. Я уже наказан тем, что не могу ни видеть, ни слышать тебя. Прощай моя любимая. Твой Михаил.»

 

Это письмо Аня получила лет пятнадцать назад. Его ей передал мужчина, который не назвал себя. Он позвонил в дверь, поздоровался, извинился, сунул ей в руки конверт и сбежал по лестнице вниз. Прочитав письмо, Аня долго плакала. Анна слегла, есть, пить не хотелось, вообще ничего не хотелось. На третий день Аня испугалась, что у нее начнется настоящая депрессия, из которой люди выходят годами. Она заставила себя встать, пойти в ванную, принять контрастный душ, приготовить бутерброды и чай. Потом она перечитала письмо еще раз. У нее возникло желание поехать во Владивосток, разыскать там Владимира, но внутренний голос подсказал ей не делать этого. Аня всегда прислушивалась к себе. Она положила письмо в шкатулку, а шкатулку закрыла в комод. «Все. Хватит. Надо жить. Я буду жить достойно.» – решила Анна. За эти пятнадцать лет она впервые достала письмо. Удивительно, но на этот раз письмо произвело на нее другое впечатление. Она читала его и видела субъектов письма как бы со стороны, будто это не ей писал письмо мужчина по имени Михаил, а другой, совсем другой женщине. «Время, все-таки, самый лучший лекарь» – подумала Анна.

На следующий день Анна пришла на работу в изысканном темно-синем костюме, сшитым ею по последнему журналу мод. Светлые волосы она заплела в две косы и уложила их в виде короны, ноги были обуты в элегантные черные туфли на небольшом каблучке. Она была уже на работе, когда Евгений Петрович вошел в свою приемную. Анна по своему обыкновению, заведенному еще на прежней работе, поливала цветы в горшках. Она не заметила, как вошел ее начальник, а он залюбовался грациозными движениями своей секретарши. Анна повернулась и их глаза встретились. «Какая красивая женщина!» – подумал Евгений – «сколько в ней изящества! Она совсем не похожа на остальных.» «Какие грустные глаза у него» – подумала Анна – «Он вызывает больше жалость, чем желание.» Анна поздоровалась, Евгений ответил на приветствие и прошел в свой кабинет. Сев в свое кресло, он задумался. Он думал о ней. Впервые женщина вызывала у Евгения чувство не физического желания, а желания заботиться о ней, преклоняться перед ней. Это чувство было в новинку, и секретарь райкома не знал, что с ним делать. Анна же, усмехнувшись, села на свое рабочее место и стала перебирать бумаги.

Прошла неделя. Отношения между Евгением и Анной продолжали быть чисто деловыми. Но Евгений заметил за собой желание приходить на работу пораньше и уходить гораздо позже обычного. Он буквально летел на работу в предвкушении увидеть и услышать Анну. Остальные женщины стали ему не интересны. Более того, он вдруг разом увидел всю бедноту его отношений с другими женщинами. Кроме желания физической близости он к ним не испытывал ничего. Ни одна из многочисленных любовниц не оставила след в его душе. Как только женщина надоедала, Евгений откупался от нее либо выбив ей квартиру, либо отправив отдыхать куда-нибудь подальше, либо устроив на престижную работу, либо… либо. Однажды Анна случайно из приоткрытой двери в кабинет начальника услышала телефонный разговор Евгения с его другом.

– Нет, Николай. Я не приду. Всё, я с этим завязываю. Частые бани, учти, вредны для здоровья. Мне они не нужны. Нет, не уговаривай. Передай своим девочкам, что меня они больше не увидят.

Потом Евгению, видимо, друг что-то говорил минут пять. После чего Женя ответил:

– Я уже нашел ту, которую так долго искал. Она очень близко от меня. Но я не знаю как к ней подступиться.

Подслушанный разговор заставил Анну по другому посмотреть на Евгения. Она стала замечать его горящие взгляды, обращенные на нее, повышенную корректность при разговоре. Как-то одна из сотрудниц райкома подметила, что Евгений Петрович может отчитать любого, но никогда Анну.

– Аня, по-моему, он в тебя влюблен» – сказала она.

Анна только улыбнулась на это замечание. Постепенно ее отношение к Евгению трансформировалось, становилось теплее, дружелюбнее, если не сказать больше.

Через полгода между Анной и Евгением произошло объяснение. Евгений признался Анне в любви. Анна же, смутившись вначале, ответила ему взаимностью. Свою любовь они старались не афишировать. Любовь их не была окрашена бесшабашной страстью, что характерна для молодежи. Эта любовь была гораздо глубже, богаче, разностороннее, и тем ценнее. Они отдавались друг другу полностью. Каждый день был прожит ими, как последний. Когда Евгений узнал, что болен раком, он сразу принял решение, казавшееся ему единственно верным.

«Я слишком люблю Аню, чтобы доставлять ей неудобства в жизни. Не хочу, чтобы она видела меня умирающим. Не хочу, чтобы она выносила за мной горшки и проклинала меня за это. Не хочу быть ей обузой. Она еще молодая и красивая женщина. Она достойна любви. Я ей буду только мешать. Пусть Аня запомнит меня еще здоровым и сильным».

Евгений подошел к столу, открыл ключом одно из отделений стола, достал именной пистолет, который был подарен ему еще в молодости генералом, нашел коробку с пулями, зарядил пистолет. Поднял трубку телефона, набрал номер своей сестры Александры, попрощался с ней. Потом встал, вновь сел на стул, поднес пистолет к виску и выстрелил.

Александра замолчала. Все, слушающие её, тоже молчали. – А как же Аня? Что с ее ребенком? – прервал молчание Владимир.Александра посмотрела на сына уставшими глазами и охрипшим голосом произнесла:– Уже поздно. Давайте отложим на завтра. Я очень устала. Да и вам надо отдохнуть.На том и порешили. Было двенадцать часов ночи, когда Любаша закрыла входную дверь за последним гостем.

 

Глава 30

– Завтра приезжают Эндрю и Майкл. Надо будет их встретить – сообщил Алекс Дарье, когда они все вышли из подъезда дома, где жила Александра с Владимиром.

– Приезжает дядя? – удивилась Дарья.

– Да, Дарьюшка, папа ему позвонил и просил приехать. Ты не знаешь, а лет десять назад Эндрю пытался сам найти братьев прадеда. Но не смог.

– ответила Мелинда.

– А мама, мама тоже прилетает? – слегка раздраженно спросила Джейн.

– Нет, племянница, мама отказалась ехать. Говорит, что в России зимой очень холодно, а она любит тепло – улыбаясь ответил Алекс.

– Это хорошо, а почему приезжает Майкл? – задала новый вопрос Джейн.

– А Майклу я позвонила и просила приехать – тихо произнесла Дарья.

– Ты? С чего бы это? – удивилась ее сестра.

– Да, я подумала, что ему тоже будет интересно побыть здесь с нами – сконфуженно сказала Дарья.

Владимир не проронил ни слова, только недоуменно посмотрел на девушку. Договорились, что встречать Эндрю и Майкла будет молодежь в лице Дарьи, Владимира, Джейн. Напросилась на это мероприятие и Надя. Она не теряла надежды на взаимность Владимира.

Самолет немного задержался. Ребята ожидали его в небольшом кафе аэропорта. Заказали кофе и круассаны с шоколадом. Расселись за небольшим столиком. Внезапно Дарья встала и отошла к окну, что выходило на взлетное поле. Владимир поднялся и пошел за ней. Надежда тоже хотела было вскочить вслед за юношей, но Джейн ее остановила.

– Не мешай. Мне кажется, им есть о чем поговорить Надя со злостью посмотрела на новую подругу.

– Я заметила, как ты смотришь на Владимира. Он тебе нравится? – тихо спросила Джейн Надю.

– Нравится. – утвердительно ответила Надя.

– Тогда не спеши. Все будет нормально – произнесла Джейн и хитро улыбнулась.

– Не поняла… Что ты имеешь ввиду? Ты что-то знаешь? – голос Нади выражал нетерпение.

– Я просто хорошо знаю, как воспитали Дарью родители. Не волнуйся. Давай пить кофе, пока он не остыл.

Надя еще что-то хотела спросить у Джейн, но та поднесла чашку ко рту и покачала головой из стороны в стороны, давая понять, что больше ничего не скажет.

Дарья стояла у широкого окна и наблюдала за самолетом, который разворачивался, чтобы выехать на взлетную полосу. Снега на улице почти не было. Он чернел вдали, подчищенный снегоочистительными машинами. Небо было серым от облаков, готовых разродиться то ли снегом, то ли дождем. Метеослужба накануне пообещала мокрый снег. Дарье было тоскливо и радостно одновременно.

– Дарья, что с тобой? Тебе плохо? – услышала она заботливый голос Владимира.

– Нет. Все нормально… Столько нового узнала за эти дни… Переваривать долго буду – тихо ответила девушка.

– Дарья, скажи, зачем ты попросила приехать Майкла? – дрожащим голосом спросил юноша.

Девушка посмотрела своими ясными глазами в потемневшие глаза Владимира и медленно ответила:

– Он – мой друг. Сколько себя помню, он всегда был рядом со мной. Майкл – свидетель всех моих радостей и печалей. Сейчас, когда я узнала о себе столько новостей, мне хочется, очень хочется поделиться ими с Майклом. А ты, что, обижаешься на меня?

Владимир почувствовал, как та ниточка, что связывала его с Дарьей, начинает надрываться. Он испугался. Инстинктивно схватил Дарью за руку и стал быстро шептать:

– А я? Я разве тебе не дорог? Разве я не являюсь твоим другом? Разве тебе кроме меня еще кто-то нужен? Я… Я…

Он освободил дарьину руку и отвернулся. Дарья взяла его за локоть, стараясь развернуть к себе.

– Владимир, зачем ты так говоришь? Ты сам знаешь, как я к тебе отношусь. Когда я о тебе думаю, то со дна моей души поднимается такая теплота, такая нежность. Ты мне дорог, ты для меня как родной. Я ценю тебя и люблю тебя. Я люблю тебя как родного, близкого мне человека. Не надо плохо думать о Майкле. Он ведь твой друг, правда?

Владимир посмотрел в глаза девушки. В них он увидел теплоту, нежность, сопереживание, но не увидел любви, любви женщины к мужчине. Владимир не понимал Дарью. От этого ему было неуютно.

– Самолет приземлился. Только что объявили. Пойдем встречать, Дарья – глухо сказал юноша, и двое отошли от окна в направлении кафе, где сидели Джейн и Надя.

Первой увидела прилетающих Дарья. Она замахала руками и крикнула:

– Майкл, мы здесь. Эта фраза резанула по сердцу Владимира.

– Не дядю Эндрю, а Майкла позвала – с некоторой злостью подумал он.

Тем не менее, Владимир рад был видеть своего американского друга.

«Майкл тут не причем. Не он выбирает, выбирает Дарья» – грустно решил Владимир и посмотрел на Дарью, которая вся светилась от радости.

Майкл побежал навстречу друзьям, остановился перед Дарьей, взял ее руки в свои, посмотрел в ее улыбающиеся глаза и нежно обнял.

– Привет, сестренка.

Потом он подошел к Владимиру, протянул ему свою руку:

– Здорово, Владимир. Я успел по тебе соскучиться, друг.

Владимир от души пожал руку Майклу и почувствовал, что ему тоже все это время не хватало его присутствия. За картиной встречи друзей наблюдала Надежда, которая обладая профессиональной наблюдательностью журналиста, поняла, что взаимоотношения между двумя юношами и одной девушкой слегка запутаны, и причина этой путаницы Дарья.

Джейн обрадовалась отцу. Между ней и Эндрю всегда были хорошие отношения.

– Папа, ты столько сегодня узнаешь о семье Ухтомских, о твоей семье! Ты рад? Скажи, ты доволен? – взволнованно спрашивала отца Джейн.

Эндрю был не просто рад, не просто доволен. Он был счастлив.

– Папа, Майкл, знакомьтесь. Это – Надежда, наша новая подруга. Она очень помогла нам. Да что там, если бы не она, мы бы вряд ли все узнали. – Джейн обняла за плечи Надю, представляя ее прилетевшим.

Надя зарделась. Ей были приятны слова Джейн.

– Спасибо, подруга. Но, не я одна занималась расследованием. Алена, Володина сестра, Володя, Александра Петровна, мама Владимира. Да все мы этим занимались… – Надежда разгорячилась, она села на свой конек журналиста. Потом спохватилась, извинилась за многословие.

– Вы же устали. Вам отдохнуть надо. Поехали – сконфуженно закончила девушка.

Вечером Александра Петровна опять ожидала своих гостей. Ей предстояло закончить сегодня рассказ об Анне. Она волновалась, с нетерпением ждала этой встречи и побаивалась её. Ждала, потому что, наконец-то, она освободится от тайны, которую добровольно и незаконно взяла на себя. Она, эта тайна, всегда угнетала ее, особенно в последний год, когда здоровье резко пошатнулось. Александра попросила Любашу приготовить ужин на десять человек. Именно столько людей она ожидала сегодня в гости. Как всегда, ровно в семь часов приехала Алена с Надеждой. Пятью минутами позже пришли все остальные. Владимир познакомил Эндрю и Майкла с мамой.

– Владимир очень на вас похож – заметил Эндрю.

Александра с любовью посмотрела на сына и ничего не сказала. Она пригласила гостей к столу, который был накрыт к ужину. Любаша постаралась. По просьбе Александры она приготовила исконно русские блюда. На столе, накрытом красивой вышитой льняной скатертью, стоял холодец, рыбный расстегай, кулебяка с капустой и маковый пирог к чаю.

– Боже мой! Я впервые пробую эти блюда – воскликнула Мелинда.

– Вкуснотища! – удовлетворительно закончила она.

– Да, моя дорогая, это русская кухня. Александра, спасибо вам за ваше внимание и гостеприимство. – благодарно произнес Алекс.

После ужина расселись, как и в предыдущие два дня, около дивана, на котором возлежала Александра. Александра обвела своих гостей внимательным взглядом, вздохнула глубоко и стала продолжать свой рассказ, начатый ранее.

Когда, по мои подсчетам, Анна должна была родить, я поехала к ней по адресу, что она оставила. Но дома ее не застала. Соседка сказала, что ее увезла скорая ночью. В то время я работала в доме малютки на улице Лаврова врачом. Мне не составило труда узнать у диспетчеров скорой, куда доставили Анну. Это был роддом номер 5. Когда я туда приехала, было уже поздно. У Ани родился сын, слабенький, но живой. А сама она умерла родами, почки отказали. Я знала, что кроме меня у Ани никого не было. Поэтому я договорилась с главным врачом роддома, что мальчик неделю пробудет у них, он нуждался во врачебном наблюдении. За эту неделю мы с Валерой оформили документы на его усыновление. Так у нас появился третий ребенок, сын, которого мы назвали Владимиром. Александра замолчала. Взяла руку Володи, поцеловала ее и прошептала:– Прости меня, сынок, прости.Потом закрыла глаза, откинулась на подушку и замолчала, не обращая внимания на слезы, медленно текущие из ее глаз.Владимир смотрел на мать ошарашено, не понимая того, что он сейчас услышал. В комнате стояла такая тишина, что было слышно, как за стенкой в соседней квартире мать укачивала ребенка.Владимир был в шоке. Перед его глазами появилась пелена, сквозь которую он видел лицо матери, залитое тихими слезами. В душе юноши было полное смятение. Он не знал, как реагировать на узнанное. Александра тихо сжала руку сына, продолжавшую держать в своих руках, и с болью в глазах посмотрела в глаза Владимиру. Перед ним моментально пронеслись картины его детства. Всегда, всегда мама была рядом. Одно только прикосновение ее теплых рук к бесчисленным ранам и ранкам, получаемым в битвах с мальчишками, при падении с качелей, при других детских обстоятельствах, тут же облегчало боль, отзывалось радостью присутствия родного и любящего человека. Пусть она не подарила ему жизнь, но Александра подарила ему любовь, заботу и понимание. Владимир почувствовал как большая волна теплоты и нежности охватила его, и он обнял мать.– Мама, мамочка моя любимая. Спасибо тебе, что ты была и есть всегда со мной. Другой мамы я не знал. Может быть, Анна была бы тоже хорошей матерью. Но такой как ты, мамочка, нет ни у кого на свете. Ты – моя любимая и самая родная. Владимир целовал заплаканные глаза Александры, ее дрожащие руки.– За что, за что тебя простить, мама? Ты ведь хотела добра и счастья мне. И ты дала мне это. Я вырос в хорошей, любящей семье, мои мама и папа – самые лучшие родители на свете. Я всегда чувствовал вашу любовь.Скупые мужские слезы появились в глазах Владимира. Он быстро их вытер, извинился и вышел на кухню. Тут же со своих стульев вскочили две девушки – Дарья и Надежда. Они посмотрели друг на друга. В глазах обеих стояло выражение боли и сострадания. Они смотрели в глаза друг другу несколько секунд. Уступила Надежда. Она села на свой стул, вспомнив слова, сказанные Джейн в аэропорту, а Дарья прошла вслед за Владимиром.Юноша стоял у окна. Его глаза были закрыты, лицо напряжено, ладони постукивали по подоконнику.– Владимир, я знаю, как тебе сейчас тяжело – услышал он голос Дарьи, которая тихо подошла к нему и встала рядом.Она положила свои руки ему на плечи и нежно поцеловала, но не в губы, в глаза.– У тебя прекрасная мама. Добрая, любящая и сильная. Ты похож на нее.– Спасибо, Дарья. – тихо ответил Владимир и попытался ее обнять.– Знаешь, удивительно, что мы оказались с тобой родственниками, братом и сестрой. Твоя родная мама, Анна, и моя родная мама, Анастасия, приходятся друг другу сестрами, пусть не родными, пусть не двоюродными, но сестрами. В них течет одна кровь, кровь рода Ухтомских. И мы с тобой его представители тоже. – отстраняясь от юноши, мягко, улыбаясь, произнесла Дарья. – Думаю, что ты чувствуешь ко мне то же, что и я к тебе… Это любовь, любовь двух родных по крови людей. Ты понимаешь меня?Дарья внимательно смотрела на Владимира.– Хочешь сказать, мы с тобой, как у Киплинга, одной крови – грустно усмехнулся юноша и с болью посмотрел на Дарью.– Пойдем, Владимир, в комнату. Нас там ждут – тихо и виновато сказала девушка и потянула юношу за рукав.Когда они вошли в комнату, там продолжала стоять тишина. Никому не хотелось что-либо говорить, слишком ошеломляющую новость они услышали. Первым нарушил тишину Алекс.– Жизнь – интересная штука. Не знаешь, где найдешь и где потеряешь. Чем больше живу на свете, тем больше удивляюсь подаркам судьбы. Судьба нашей семьи закрутила достойный сюжет. Сейчас здесь, в этой комнате удивительным образом собралось два последних поколения семьи Ухтомских. Столько лет мой прадед, потом дед, брат Эндрю пытались хоть что-то выяснить об оставшихся здесь, в России, Ухтомских и ничего, никакой информации не получили. А тут за два месяца и такой подарок. Боже, я благодарю тебя за эту милость.Алекс молитвенно сложил руки и закрыл глаза, улыбаясь. Все тоже улыбнулись этой тираде Алекса.– Бог, конечно, располагает, но человек – то полагает. – смеясь произнесла Надежда. – Если бы не Алена со своим журналистским чутьем, да я немножко помогла, да Володя, мы бы здесь сейчас все вместе не сидели бы и ничего бы не знали до сих пор.– Надюша, никто не оспаривает ваших заслуг. Мы бесконечно вам благодарны. – вступила в разговор Мелинда – Я вообще поражаюсь, как вы смогли всю эту информацию собрать через столько лет за такое короткое время.– Честное слово, поверишь Денису Ивановичу, который Фонвизин, утверждавшему, что судьба милосердна. Она старается соединить людей одного ума, одного вкуса, одного нрава. – восторженно вставила свое слово Алена – Я добавлю от себя, и одной крови. Мы все здесь родственники. Володя, мой брат, является братом Дарье. Надежда, моя подруга является сестрой Дарье. Удивительные перепитии судьбы. До глубокой ночи оказавшиеся вместе дорогие друг другу люди удивлялись, восторгались, радовались.

Утром следующего дня за совместным завтраком в гостинице, на котором присутствовали Алекс с Мелиндой и Эндрю с Майклом, шел оживленный разговор обо всем, что они узнали за то время, что находятся здесь. – Удивительная страна Россия. Богатая, но холодная. Удивительный народ – русские. Вы заметили, какие глаза у Александры, да и у Алены, Надежды, Владимира? – голос Майкла звучал слегка пафосно. – Их глаза, их взгляд чем – то неуловимо напоминает взгляд с православных икон святых, грустный, с поволокой взгляд, устремленный с тоской вдаль, в будущее. Такой взгляд присущ только русским людям. Я не знаю почему. Может быть потому, что Россия всегда была страной с сильными православными традициями, которые так и не смогли уничтожить коммунисты.Алекс с удивлением смотрел на Майкла.– Майкл, и давно ты стал интересоваться русской культурой? – спросил он юношу.– С тех пор, как узнал, что Дарья – русская. Я очень люблю ее. Хочу быть ближе к ней, лучше узнать ее.– Да, но Дарья, как и мы с Эндрю выросли в Америке и воспитывались на американских ценностях. В нас русского практически не осталось, к сожалению. Моя мама американка, корни у нее шведские, папа русский, конечно, без примесей других кровей. Дед рассказывал, что его отец, Александр Ухтомский, когда он с семьей приехал в Америку, то наказал сыну соблюдать чистоту русской крови. Тогда русские в Америке поддерживали друг друга. Моя бабушка была урожденной княгиней Трубецкой. А отец влюбился в свою соседку Ингрид, которая стала его женой. Правда, мама умерла рано.Эндрю слушал этот разговор, и ему было грустно. Сейчас, здесь, в России он понял насколько обеднил себя и свою дочь Джейн. Он никогда не задумывался о том, что он – потомок русского князя, русский. Да, он научил дочь русскому языку и разговаривает с ней дома на русском. И это все. Он сам давно не читает русских книг и не приучил Джейн читать их. Она не знает ни Достоевского, ни Толстого, ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Гоголя, ни Некрасова, никого. Она не ведает тех глубоких душевных переживаний, что испытывали Анна Каренина, Татьяна Ларина, Сонечка Мармеладова…. Эндрю укорял себя за это.Завтрак еще не закончился, когда он услышал голос своей дочери.– Папочка, привет. Приятного аппетита.Джейн стояла за его спиной и ее теплые руки обвились вокруг шеи. Это обрадовало Эндрю и удивило одновременно. Джейн по натуре не была ни сентиментальной, ни особо нежной, ни корректной. Он обернулся, поцеловал дочь, а она не отпрянула как обычно, а улыбаясь, прошептала:– Я люблю тебя, папа.От этих слов у Эндрю увлажнились глаза. Вслед за Джейн показались Дарья и Надежда. Девушки шли и о чем-то разговаривали.– Да пойми ты, Дарья, это будет сделать очень трудно. Им, как правило, не выделяли отдельного места – громко поясняла Надежда.Она имела привычку что-то доказывая, повышать голос.– А мы должны постараться, Надя. Должны! – отчетливо и твердо ответила ей Дарья.– О чем спор у вас, Дарьюшка? – ласково спросила Мелинда дочь.– Мама, я предложила Надежде найти могилы князей Ухтомских и их потомков и поклониться им. А Надя говорит, что это очень трудно…Алекс и Эндрю сразу же встали со своих мест. Они были возбуждены.– Да-да. Это было бы прекрасно! – воскликнул Алекс. – Это наш долг, долг перед всем нашим родом.Эндрю стоял и только кивал головой в знак согласия с братом.– Я с вами солидарен.» – услышали все радостный голос подошедшего к ним Владимира. – Я знаю что делать. Мы с Аленой вчера много говорили. Она обещала помочь. Давайте ее подождем. Алена вот-вот должна придти.Все дружно закивали головами.Владимир решил подойти к Дарье и уже направился к ней, как увидел, что Майкл тоже шел в ее сторону. Дарья же смотрела на Майкла и ее лицо озарилось радостной улыбкой.– Привет, сестренка. Как спала? Все у тебя хорошо? – спросил ее Майкл и нежно обнял.Владимир видел, как девушка прильнула к груди Майкла, и неприятное чувство охватило им. Он было развернулся, чтобы уйти и успокоиться, но услышал приятный голос Дарьи.– Владимир, здравствуй. Давай, пока мы ждем Алену, поговорим с тобой.Потом она что-то тихо сказала Майклу и пошла в сторону Владимира.– Давай, отойдем ото всех. У меня есть, что тебе сказать. И это очень серьезно – голос Дарьи был слегка глухой и напряженный.– Хорошо, давай сядем вон за тот столик, закажем по чашке кофе, я не пил его еще сегодня, и поговорим. – ответил Владимир, волнуясь.Когда они уселись за маленький столик и заказали себе по чашке американского кофе, Дарья начала говорить.– Владимир, я много думала о нас, о моем отношении к тебе. Там, в Америке, когда ты уехал, я вначале сходила с ума от тоски по тебе. Однажды мне пригрезился ты, читающий какие-то бумаги у себя в комнате поздно вечером. Сейчас я думаю, что, действительно, видела тебя тогда. Я была уверена, что это любовь моя к тебе позволила тогда увидеть и почувствовать тебя. Но какая любовь? Я думала, любовь между нами как мужчиной и женщиной. Я рвалась к тебе. И я приехала.Дарья замолчала, чтобы отдышаться. Она говорила быстро, боясь что-то упустить.– Что же случилось потом? Что изменилось, Дарья? – чуть громче, чем обычно, с болью в голосе спросил девушку Владимир.Она молчала и смотрела на Владимира взглядом, который юноша не мог расшифровать. В нем, в этом взгляде, он не увидел главного. Дарья тихо сказала:– Я не знаю. Находясь здесь в России, рядом с тобой я поняла, что то, что я чувствую к тебе не является любовью. Нет, я люблю тебя, но другой любовью…. Как тебе объяснить… Думаю, у меня была влюбленность, которая как вспышка озарила меня, как шампанское вскружила мне голову, опьянила, потянула к тебе. Ты уехал, а я лелеяла это чувство влюбленности. Под его влиянием я решила приехать сюда. А когда приехала, увидела тебя… другими глазами, правда не сразу, постепенно. Понимаешь… Любовь очень многогранное чувство, соединяющее в себе три влечения – души, ума и тела.Владимир попытался что-то сказать Дарье, взял ее за руку. Но она достаточно резко убрала руку и попросила:– Не перебивай меня, пожалуйста. Мне и так тяжело все это говорить. Но мы должны выяснить наши отношения. Я хочу быть честной с тобой, не вводить тебя в заблуждение. … Я продолжу. Хорошо?Владимир ничего не сказал, только кивнул опущенной головой.– Так вот, сейчас я точно знаю, я люблю тебя, но в моем чувстве присутствует только два влечения – влечение душ, порождающее самую преданную, самую искреннюю дружбу, и влечение умов, порождающее глубокое уважение. Но нет третьего влечения – влечения тел, порождающее страсть. Поэтому моя любовь к тебе – это любовь сестры к брату. Я, Владимир, буду для тебя самой любящей и преданной сестрой. … Вот так.!»Дарья сделала глубокий вздох, потом выдох и посмотрела на Владимира.Владимир сидел с опущенной головой. Он не хотел, чтобы Дарья видела его растерянные от боли и неудовлетворенности глаза. Через несколько секунд юноша заговорил дрожащим голосом.– Я понимаю… Да, Дарья, я понял тебя… Скажи, а Майкл… к Майклу как ты относишься? Прости за этот вопрос. Но я хотел бы это знать…»Владимир поднял голову и посмотрел вопросительно на Дарью.– Ты, действительно, хочешь это знать? Хорошо. Мне тоже важно это сказать тебе, чтобы ты меня понял до конца. Я и Майкл, как ты знаешь, дружим с детства. Я не помню дня, чтобы мы не были вместе. Я … я всегда считала Майкла своим не только другом, а больше, братом. И меня он называл и до сих пор называет сестренкой. Мама мне как-то сказала, что Майкл любит меня. Но я к этому отнеслась поверхностно. И вот я уехала сюда. Эти две недели – первый длительный перерыв, когда я не видела и не разговаривала с ним. Я поняла, что мне не хватает Майкла, как эмоционально, так и физически. Сейчас я точно знаю, что только с ним мне спокойно и хорошо. Майкл мне понятен, я с ним уверена в себе, я чувствую себя свободно и уютно. Понимаешь, Володя, было много моментов, когда я сомневалась в тебе и ревновала тебя к Наде, к девушкам в ночном клубе, помнишь? Для любви это не характерно. Сомнение и ревность присущи простой влюбленности, когда еще не возникло доверие между влюблёнными. Это мое стойкое мнение. С Майклом мне не надо притворяться, я такая, какая есть, я не стараюсь быть хуже или лучше, чтобы понравиться ему….– О чем вы здесь так мило беседуете, мои дорогие друзья? – услышала Дарья мягкий голос Майкла.Она встала со стула, тут же вскочил со стула и Владимир. Она встала рядом с Майклом, взяла его за руку и четко, но нежно произнесла:– Да вот, Майкл, я говорила Владимиру, что люблю тебя и хочу прожить с тобой всю оставшуюся жизнь.Майкл от неожиданности покраснел, потом побледнел, сжал до боли руку девушке, что Дарья вскрикнула, потом отпустил руку, обхватил своими руками ее лицо и стал нежно, трепетно целовать глаза, щеки, губы девушки.– Спасибо, спасибо. Я так долго ждал твоего признания. Я уже и не надеялся. Ты знаешь, Дарьюшка, что я люблю тебя очень давно, и каждый день мое чувство к тебе крепнет, становится серьезнее… Я тоже мечтаю прожить всю жизнь с тобой рядом, моя родная.Дарья прильнула к груди Майкла, а он обнял ее, как самое дорогое сокровище в мире. Владимир, почувствовав себя лишним, отошел от своих друзей. Ему было больно, но Майкл по-прежнему оставался его другом. Владимир вдруг вспомнил старую песню советских времен о друге, где есть такие слова «Друг мой – третье мое плечо – будет со мной всегда. Ну, а случись, что он влюблен, а я на его пути, уйду с дороги – таков закон – третий должен уйти.»«Я оказался третьим, я должен уйти. Ничего. Пройдет время, и я научусь относиться к Дарье как к своей сестре, а не любимой девушке.» – решил Владимир и подошел к остальным, которые в изумлении наблюдали картину признания в любви.Джейн разговаривала с отцом, когда рядом с ними раздался хорошо поставленный мужской голос:– Здравствуйте.Эндрю заметил, как радостно вспыхнули глаза дочери, вся она преобразилась, посветлела, зарделась. Причиной тому был высокий юноша, одетый «с иголочки», не сводивший глаз с Джейн.– Папа, познакомься. Это Костя. Друг Владимира и… мой хороший друг – голос дочери радостно звенел.Юноша понравился Эндрю.– Папа, ты не против, если Костя составит нам компанию в наших походах? – интригующе спросила Джейн.– Нет, конечно. Присоединяйтесь к нам, юноша. Нам предстоит много мест посетить. – ответил Эндрю и подумал:«Надо же. Раньше Джейн никогда не спрашивала разрешения для своих действий. Положительно влияет на мою дочь Костя. Это хорошо».Большая добрая улыбка расползлась по его лицу.– Привет всем – издалека раздался голос Алены, которая входила в кафе. В ее руках была большая папка с бумагами.– Вовчик сказал вам, что я занималась вопросами поиска захоронений князей Ухтомских? – спросила всех Алена. – Так вот. В этой папке документы по этому вопросу. К сожалению, могил Алексея и Леонида Ухтомских, а также Полины Ухтомской нет. Они погибли в застенках НКВД, а тогда хоронили часто прямо во дворе зданий без опознавательных знаков. Просто вырывали ямы, сбрасывали тела расстрелянных или умерших и зарывали ямы обратно.– Какой ужас! – прошептала Мелинда.– Поэтому я предлагаю возложить цветы около здания, где раньше находилось здание НКВД, в котором они погибли, либо во дворе этого здания. А вот Софья и Ольга похоронены на одном кладбище, на Богословском, и их могилы недалеко друг от друга расположены. Могила Анастасии находится на Казанском кладбище.Голос Алены был деловитым и организующим, совершенно не соответствующим настроению присутствующих. Лица всех выражали сострадание и боль. Договорились, что сегодня все поедут к зданию НКВД, завтра на могилу Анастасии, через день посетят Богословское кладбище. За это время купят билеты в Воркуту, получат все необходимые документы и через пять дней совершат поездку на север России, почтить память Анны.

 

Через две недели Алекс с Мелиндой, Дарья с Майклом и Джейн собирались уезжать. Провожать приехали все – и Владимир, и Надежда, и Алена, и Костя, и даже Александра, сидящая в инвалидном кресле, сопровождаемая своей верной Любашей. В ожидании самолета прошли в ресторан. Владимир подошел к Дарье, спросил разрешения у Майкла поговорить с девушкой, и они отошли к окну. – Дарья, спасибо тебе за все…Девушка зажала рукой рот Владимира и тихо произнесла:– Не надо, братишка. Я все понимаю. Ты самый мой любимый и …единственный брат. У тебя все будет хорошо. Верь мне.Юноша благодарно посмотрел на Дарью, обнял ее, тихо прошептав на ухо:– Я люблю тебя… как сестру. Будь счастлива.Потом взял ее за руку, отвел к Майклу и сказал:– Дружище, береги ее. Люби ее и заботься.

– Папа, пожалуйста, только не беспокойся. – голос Джейн был слегка взволнованным. – О чем ты, доченька?Джейн и Костя стояли, взявшись за руки.– Эндрю, я очень люблю вашу дочь. – медленно, но твердо произнес Костя.– Папа, я тоже очень люблю Костю – быстро произнесла Джейн.Эндрю стоял перед молодыми людьми и не знал, что им сказать. Ему нравился юноша. Уже одно то, что он являлся другом Владимира, многое говорило.«Костя – серьезный молодой человек, воспитанный, добрый, умный. Дарья благодаря ему преобразилась, стала мягче, дружелюбней. Вон как она светится рядом с ним.» – подумал Эндрю и улыбнулся.– Папа, я приняла решение остаться здесь в России. Я ведь русская,… наполовину, правда. Но я ощущаю себя русской, я потомок русских князей, много сделавших для России. Я хочу здесь жить, работать, делать Россию лучше.Джейн волновалась, говорила быстро, видно было, что это решение далось ей нелегко.Улыбка сошла с лица Эндрю. Лицо потемнело, перед глазами потемнело. Он схватился за спинку стула. Такого решения Эндрю никак не ожидал от своей взбалмошной дочери.– Эндрю, не беспокойтесь. Джейн у вас очень умная, решительная девушка, с твердым стержнем внутри. Я буду всегда рядом с ней, не дам ее в обиду. Верьте мне. – убедительный голос Кости встряхнул Эндрю.Он посмотрел на дочь, которая в надежде ожидала решение отца. Перед глазами Эндрю промелькнули картины детства, отрочества и ранней юности дочери.«Как она повзрослела за эти недели, что находится здесь, в России. Эта страна делает ее лучше, и достойный молодой человек сыскался. Дома, в Америке, она ни с кем не дружила серьезно. Походы в ночные клубы, редкое покуривание травки, отсутствие, а может и нежелание или невозможность найти достойную пару, делали поведение Джейн невыносимым. Она была груба, несерьезна, нахальна. А может прикрывала этим своим поведением ранимость и нежность души? А здесь она не притворяется, она такая, какая есть. Здесь моей дочери хорошо. В конце концов, наш шарик под названием Земля не такой уж и большой.»Эндрю обнял дочь, крепко поцеловал ее и спросил:– А что я скажу маме?Джейн широко улыбнулась:– Спасибо папочка. А маме скажи, что я ее очень люблю и буду скучать по ней и тебе.Эндрю, серьезно глядя в глаза Кости, повелительно произнес:– Береги ее, Костя. Я верю тебе и в тебя. Вы стоите друг друга. Надеюсь, что позовете скоро на свадьбу.Юноша стал энергично трясти руку Эндрю, потом обнял его:– Да, да. Конечно. Спасибо вам. Я не подведу. Джейн моя первая и, уверен, последняя любовь. Я буду заботиться о ней.

– Я такая богатая. У меня появилось второе дыхание. Как будто судьба подарила мне новую жизнь. – с радостными слезами на глазах говорила Александра сыну. – Володюшка, ты говорил мне, что есть возможность меня прооперировать.? – Мамочка, ты согласна? Ты же была против! – воскликнул Владимир. – Сынок, я должна быть здоровой. Мне надо еще в Америку поехать на свадьбу Дарьюшки. Да просто в гости к Алексу и Мелинде. А свадьба Джейн и Костика? А там и ты женишься. Мне внуков ваших поднимать надо – убежденно и весело говорила Александра.Надежда, наблюдающая за этой сценой, улыбалась. Она всегда любила Александру Петровну. Надя тоже чувствовала необычайный прилив сил, и что-то внутри нее ей нашептывало:«Пора действовать. Все у тебя получится»Она улыбнулась своему внутреннему голосу и решительно подошла к Владимиру.– Володя, а ты когда в Америку поедешь?– Мой отпуск заканчивается через две недели. Я уже и билеты заказал. – голос юноши был слегка мечтательным.– Я тоже еду с тобой – решительно сказала Надежда.Владимир вопросительно посмотрел на девушку.– Я убедила свою редакцию послать меня в командировку в Штаты, чтобы сделать серию репортажей и статей о жизни русских в Америке. Кроме того, должны же мы найти твоего дедушку Дэвида Стюарта.