Через неделю после родов Лида вернулась в барак. Девочку взять с собой не разрешили. Доротея Аристарховна обещала позаботиться о ней. Лида продолжала работать на кухне. В ее обязанности входило драить котлы, кухонную утварь, мыть полы в кухне и столовой, убирать территорию вокруг столовой, а также быть на подхвате у повара. В барак она возвращалась, когда остальные смотрели не первый сон. Вставала, когда остальные начинали только смотреть свой последний сон. Недели две она еще приходила в больничку, где под присмотром врача находилась ее дочь. Лида кормила ее грудью, не отрывая глаз от маленького еще красненького личика девочки, стараясь до мельчайших подробностей запомнить его. Покормив, Лида прижимала девочку к себе, вбирая родной, сладкий запах ребенка, держа ее так, пока не приходила медсестра и не забирала дочку. Ровно через две недели ее вызвали к начальнику лагеря.

– Ухтомская, хватит тебе прохлаждаться на кухне. С завтрашнего дня идешь работать на лесоповал.

– Но я кормлю свою дочь. Я не буду успевать, ведь лесоповал далеко. – голос Лиды дрожал от волнения.

– А тебе и не надо будет никуда спешить. Все, дочь твою отдали в приют. Иди работай. Совсем разленились тут. Пошла отсюда! Конвойный, вывести – последние слова полковник прокричал.

Лида побежала в больничку. Она настежь открыла дверь, закричала:

– Доротея Аристарховна, где Анечка, где моя дочь? – и остановилась.

Посреди больничной палаты на шатающемся стуле сидела Доротея Аристарховна. Голова ее была опущена, плечи подрагивали, руки прижимали к глазам детскую пеленку, сшитую из старой, отслужившей свой век простыни. Врачиха подняла голову и заплаканными глазами посмотрела на Лидию.

– Прости, моя девочка, прости. Сегодня рано утром приезжала комиссия из приюта. Забрали нашу Анечку, увезли… – вздрагивающим от плача голосом тихо произнесла Доротея Аристарховна.

– Куда увезли? Они сказали, в какой приют увезли? – прокричала Лида.

Врачиха встала со стула, подошла к Лидии, обняла ее за плечи и дрожащим от горечи голосом прошептала:

– Девочка моя, крепись. Скорей всего ты никогда не увидишь свою дочурку. Система построена таким образом, что детей, рожденных от врагов народа, забирают в приюты, дают им новые фамилии и имена, чтобы родители, выжившие в лагерях, не смогли найти их и оказывать на них свое пагубное влияние.

Лида оттолкнула Доротею Аристарховну от себя:

– Я вам не верю… Я найду Анечку, найду, чтобы мне это не стоило…

Глубокой ночью, когда все в бараке спали, одна из заключенных услышала плач, больше похожий на вой, подавляемый подушкой. Она встала и пошла между нарами на звук. На нижней наре недалеко от входной двери лежала Лида, уткнувшись лицом в подушку. Она рыдала. Заключенная села к ней на кровать и положила свою руку Лиде на спину.

– Не убивайся так…

Лида повернулась и бросила заключенной:

– Нет, ты не понимаешь, ты не понимаешь! Я никогда, никогда не увижу больше свою доченьку. Ты не можешь меня понять…

Лида опять зарыдала, закрывая лицо подушкой.

– Я тебя прекрасно понимаю. У меня тоже есть дочь, которую отобрали, когда ей было три недели. Я также не знаю, где она сейчас… Но я верю, что найду ее и мы будем вместе.

Лида вновь посмотрела на заключенную.

– Катя, у тебя есть дочь?

– Да, Лида, у меня есть доченька. Я ее назвала Василисой, в честь моей мамы. Правда, какое имя она носит сейчас и под какой фамилией записана я не знаю. Но это не беда. Ты же знаешь наши поговорки – язык до Киева доведет и кто ищет, тот всегда найдет. Буду искать. Сначала буду искать по моей фамилии – Буйновская, а потом… а потом придумаю, что-нибудь. Запомни, Лида, мир не без добрых людей. Помогут. Главное, быть сильной и верить, верить в себя.

С этой ночи Лида и Катя подружились. Они всячески поддерживали друг друга, вместе мечтали, как найдут своих малышек после заключения, как счастливо заживут… Но… Однажды случилось непоправимое. Лида, по-прежнему, работала на лесоповале. Шел девятый год ее заключения. Она стояла рядом с деревом, который только что закончила рубить. Лида отступила от него метра на три и остановилась. Она думала о своей дочке, представляла как найдет ее и они заживут вместе счастливо. Лида не слышала, как напарница закричала ей: «Поберегись! Отбегай, скорей!..» Огромная ель с ускорением падала на землю, подминая под себя молодое Лидино тело. Когда Лиду извлекли из-под ели, она была мертва, лицо изуродовано, тело представляло собой месиво. Похоронили ее на следующий день на лагерном кладбище в безымянной могиле. Катя Буйновская вечером пробралась к свежему захоронению, села на корточки возле него и быстро-быстро прошептала:

– Спи спокойно, Лидия. Я позабочусь от твоей девочке. Даю тебе слово. Я найду ее, расскажу ей о тебе и ее отце….

Потом она быстро встала и пошла прочь.

Прошло еще шесть лет. Приближался конец срока заключения Екатерины. Где-то за месяц до своего освобождения Катя решила поговорить с врачихой. – Доротея Аристарховна, я знаю, что вы благоволили Лидии и ее доченьке. Я скоро должна освободиться. Хочу найти Анечку. Вы не скажите, в какой приют забрали девочку?Врачиха тоскливыми глазами посмотрела на заключенную и медленно, подбирая каждое слово, ответила:– Катюша, вряд ли ты сможешь выполнить свое обещание, данное Лидии. Я ничего не знаю. Девочка может находиться в любом детском доме нашей необъятной родины. В графе «родители» у нее скорей всего будут прочерки. Да к тому же, Анечке должно скоро исполниться пятнадцать лет, а значит она может и не жить в детском доме. Она может находиться везде. Я не знаю, как ты будешь искать…Доротея Аристарховна печально посмотрела на Катю. Та в отчаянии обхватила свою голову руками и издала крик. Она кричала негромко, но надрывно и безысходно. Голос постепенно перестал слушаться женщину, крик перешел в хрип, а через несколько минут не было слышно и хрипа, рот продолжал быть открытым, но он был безмолвен. Катя без сил опустилась на пол, ее руки машинально теребили волосы. Минуту спустя она встала и обратилась к врачихе.– Нет, не может быть, чтобы совсем нельзя найти информацию об отобранных у родителей детей. Не может, ведь правда?Доротея Аристарховна безутешно смотрела на женщину. Вдруг ее глаза оживились, губы слегка улыбнулись, вся она засветилась.– Катюша, да, да, ты права… Государственная машина никогда ничего не выбрасывает, все складирует, она как хорошая, бережливая хозяйка, откладывает в далекий ящик все, что может когда-нибудь пригодиться. Есть соответствующие органы для этих целей. В нашем случае этот орган называется АХУ НКВД СССР. Один совет только тебе, сама туда не ходи и не делай запросы. Тебе, как репрессированному врагу народа информацию не дадут….– Спасибо, спасибо огромное, Доротеюшка Аристарховна, за совет спасибо, за заботу вашу…Александра сделала большой вдох, потом выдох. Все сидящие в комнате неотрывно смотрели на нее в ожидании продолжения.– Володюшка, сынок, подай пожалуйста воды, в горле пересохло.Попив воды, Александра окинула всех взглядом и стала продолжать свой рассказ.

Выйдя из лагеря, Катя поставила своей первоочередной целью найти двух девочек, свою Василису и Анечку, дочку Лиды Ухтомской. Сначала она пыталась найти их сама, обращаясь с письмами в попечительские органы Наркомздрава и НКВД. Но везде сталкивалась с непробиваемой стеной равнодушия и презрения. А однажды ей прямо заявили, что врагам народа, которые не бывают бывшими, информацию об их ублюдках никто не даст. Тогда она обратилась за помощью к своей бывшей соседке Ефросинье, которая стала атаковать письмами административно-хозяйственное управление НКВД. Поиски дали свои результаты. Екатерина нашла и свою дочку, которую звали не Василисой, а Варварой. Нашла она и дочку Лиды Ухтомской, Анечку, у которой была фамилия Томина. Анна выросла в красивую, утонченную девушку, но очень тихую, безынициативную. Она жила в своем мире, который придумала для себя. Может это и правильно. В детских домах выживают, либо наглецы, добивающиеся всего силой физической, либо те, кто ушел в себя и не замечают происходящее вокруг. Девушка много читала и жила в грезах прочитанного.Екатерина не стала напрашиваться к Анне во взрослые подруги. Она только рассказала ей о ее матери и, убедившись в том, что девушка не пойдет по кривой дорожке, наблюдала за ее жизнью издалека. Время от времени она посещала соседей Анны и исподволь, через окольные вопросы узнавала о жизни дочери своей лагерной подруги. Аня же, с момента своего осознания человеком, а произошло это в четыре года, когда она была наказана воспитателем детского дома за то, что рассматривала книжку под одеялом, дала себе слово найти родителей.– Ты, отродье вражеское, будешь слушаться воспитателя или нет? Я кого спрашиваю?. Ишь как смотрит, вылупок американский – держа девочку за шиворот громко выговаривала ей воспитательница.Эти ее слова Аня запомнила на всю жизнь. Тогда она, четырехлетняя малышка, познавшая жестокость взрослого мира, решила абстрагироваться от этого мира, уйти в себя. и найти, обязательно найти родителей. Это решение помогло ей выжить в детдоме, стать цельным, но, к сожалению, нелюдимым человеком. После окончания школы Аня без сожаления покинула стены детдома и окунулась во взрослую жизнь. Этот переход не был для нее болезненным. Она привыкла полагаться только на себя. Аня закончила курсы машинисток и устроилась на работу в машбюро исторического факультета МГУ. Будучи весьма начитанной, для которой книги стали единственными друзьями, девушка замечала каждую ошибку не только орфографического или синтаксического порядка. Аня по ходу печатания работ профессорско-преподавательского состава факультета изменяла их стиль, совершенствуя его. Через месяц работы Аня стала звездой машбюро.– Эта Томина у нас скоро всю работу заберет. Нам делать будет нечего. Откуда она выискалась, такая грамотная? – услышала как-то в туалете Аня разговор двух ее коллег.– Знаешь, Маруся, надо накопать что-нибудь этакое, чтобы… Ну, ты понимаешь.– Не вопрос. У меня в кадрах подружка работает. Я попрошу, она мне всю подноготную этой грамотейки расскажет.– Ладно, пошли. А то начальница ругать будет.Когда дверь в туалете хлопнула, Аня вышла из своей кабинки.Через месяц ее уволили. Причина увольнения была странной. В приказе значилось: «Уволить машинистку Томину Анну по причине утраты к ней доверия со стороны администрации». Аня посмеялась над этой причиной. Потом хотела было пойти к руководству доказывать, что эта причина не имеет к ней никакого отношения, так как она точно знает, что она, эта причина, касается только работников, непосредственно обслуживающих денежные или товарные ценности. Однако поразмыслив, Аня поняла, что ее, дочь врага народа, все равно не восстановят на работе. Коллеги по работе не дадут, ибо с их подачи произошло увольнение. Девушка решила работать на дому. Она развесила объявления в зданиях всех факультетов МГУ, а также в других институтах. Не только плохая, но и хорошая слава бежит впереди человека. Те, кто печатал у Ани свои работы, стали советовать своим друзьям, коллегам ее услуги. И, действительно, отбоя в заказчиках у нее не было.Однажды в квартиру, где жила и работала Аня, позвонил молодой мужчина. Одет он был по последней моде, подтянутый, статный, хорош собой. Аня, открыв дверь, смутилась и спросила:– Чем могу помочь?– Здравствуйте, Анна. Не смущайтесь. Вас мне посоветовал Владимир Иванович Хмелев. Он у вас часто печатал свои работы, помните? – прямо глядя в глаза девушке быстро произнес молодой мужчина.Аня, немного поколебавшись, впустила его.– Разрешите представиться, Анна. Михаил Александрович Дронин. Можно просто – Михаил – отрапортовал молодой мужчина. – Мне нужна ваша помощь. Владимир Иванович высокого мнения о вашей работе. Он уверил меня, что вы печатаете быстро и грамотно….– Он преувеличивает – сконфуженно сказала Аня. – Я работаю не лучше многих машинисток, поверьте мне.Михаил улыбнулся. Ему понравилась девушка и то как она держится, скромно, но с достоинством.– Я понимаю. Но, пожалуйста, вы могли бы напечатать мою рукопись. Я историк, на неделе закончил труд, которому посвятил десять лет своей жизни. Эта работа очень важна для меня. …– Михаил, а вы знаете по какой статье меня уволили из машбюро. Они выразили мне недоверие, понимаете, недоверие… Я не беру печатать большие труды. Я больше по курсовым, да дипломным работам, да статьям, смысл которых настолько бывает затуманенным, что … Ну, да ладно. Вы меня поняли? – Аня с вызовом посмотрела на мужчину.– Вы мне подходите, Анна. Я вам верю…. Кроме того, я вам хорошо заплачу. – Михаил подошел к девушке, взял ее за плечи – Вы красивая девушка и прекрасный человек. Это сразу видно по вашим ясным и добрым глазам.Аня смутилась, сняла мужские руки со своих плеч, отошла на метра два от Михаила и воззрилась на него. Она глядела своими большими голубыми глазами в глаза мужчины, которому казалось, что девушка опустила свой взгляд прямо ему на сердце. Оно забилось сильнее, теплота разлилась по всему крупному мужскому телу. Михаил не выдержал взгляда и закрыл глаза.– Хорошо. Я возьму вашу рукопись. Покажите ее. – услышал Дронин тихий, но деловой голос Ани.Михаил обрадовался и начал доставать папки из большого черного портфеля. Папок было три.– Пройдемте в комнату. Там удобнее будет посмотреть вашу работу. – улыбаясь, предложила Аня. Пока девушка смотрела рукопись, определяя сложности почерка, Дронин стал рассматривать комнату. Она была спартанской. Ничего лишнего. Небольшой письменный стол со старенькой печатной машинкой стоял около окна, шторы на котором были открыты. У стенки слева от входа стояла кровать с панцирной сеткой, заправленная голубым льняным покрывалом. Справа от входа находился платяной двухстворчатый шкаф. Вот и вся обстановка, если не считать двух стульев, один из которых стоял у стола, другой у кровати.– Извините, я не предложила вам сесть. – спохватилась Аня. – А впрочем, мне все понятно. Почерк у вас хороший, разборчивый. Я начну печатать вашу работу завтра. Сегодня мне надо закончить к вечеру две курсовые.Аня просмотрела каждую папку, прикидывая сколько времени ей понадобится, и медленно произнесла:– Думаю, вы можете придти за своей работой через две недели. Оставьте ваш телефон на случай, если мне что-то будет не понятно.

На следующий день около двух часов дня в квартиру Ани опять позвонили. На пороге стоял Михаил. В одной руке он держал небольшой букет фиалок, невесть где найденных в октябре, в другой была авоська с едой. – Здравствуйте, Аня. Извините, я без предупреждения. – смущенно пролепетал Дронин. – Мне кажется, что за работой вы не успеваете приготовить себе еду. Вот я и решил вам немного помочь.Аня смотрела на него строго, без улыбки, хотя внутри вся радовалась. Никто и никогда еще не беспокоился о ней. Она не знала как правильно повести себя в такой ситуации.«Приглашу войти, а вдруг он подумает, что я слишком уступчивая. Не приглашу, пошлю вон – тогда Михаил обидится и никогда больше не придет» – размышляла девушка.Аня стояла перед Михаилом в нерешительности. Тогда мужчина взял инициативу в свои руки.– Не беспокойтесь, я мешать вам не буду. Я только стол накрою, вот принес в авоське, и вы поедите, а то вон какая худенькая – быстро с нежностью проговорил Михаил.Девушка наконец-то улыбнулась и пригласила гостя войти.Через час Михаил и Аня сидели на кухне, где мужчина накрыл довольно аппетитный стол. Здесь были и колбаса докторская, и колбаса любительская, порезанные тонкими кружочками, отварные яйца и картофель, приправленный зелёным луком, квашенная капуста с лучком, политая пахучим подсолнечным маслом. Отдельно стоял небольшой бисквитный торт с розочками из крема.– Михаил, спасибо, конечно, за заботу, но не надо было все это устраивать – слегка сконфуженно сказала девушка.Михаил посмотрел на Аню. Его глаза выражали удивление, смятение и нежность. Он не понимал девушку, но она влекла его. Аня одновременно вызывала у Дронина желание ее защитить, заботиться о ней, восхищаться и даже поклоняться ей, вместе с тем девушка влекла его физически. Он представлял, как целует ее глаза, волосы, губы.«У нее, наверное, очень мягкие и теплые губы, такие манящие и такие недоступные» – подумал Михаил, как только познакомился с Аней.– Аня, пожалуйста, поешьте. Я от души… Я составлю вам компанию. Вы немного отдохнете….Мы пообщаемся… – последние слова Дронин произнес совсем тихо.Остаток дня Аня и Михаил провели вместе. Он, пока Аня работала, сидел в комнате на стуле около кровати и читал, потом мечтал, глядя девушке в спину, потом думал о своей работе, потом опять мечтал и в этих мечтах уже было место и Ане. В семь часов вечера девушка перестала стучать на машинке, встала, слегка потянулась, улыбнулась.– Михаил, я почти закончила вашу первую главу. – удовлетворенно произнесла Аня.– Зачем же так быстро, Анечка? – шутливо ответил Михаил и осекся.Девушка обдала его холодным взглядом, от которого мужчине стало не по себе. В который раз Михаил робел перед Аней.«Нет, эта девушка особенная. К ней подход нужен. Она гордая и независимая – промелькнуло в голове у Михаила. А вслух он произнес фразу, которая растопила лед Аниного сердца.– Анечка, позвольте вас так называть. Не обижайтесь, это не фамильярность. Просто вы у меня ассоциируетесь с голубым цветком, нежным и прекрасным, но требующим внимание и заботу. Простите, если я вас ненароком чем-то обидел. Для Анны такие слова равнялись объяснению в любви. Она стушевалась. Отвернулась к окну. Там, на улице шел мелкий, уже холодный дождь. Серело, день собирался уходить. Маленькая пичужка села на подоконник и девушке показалось, что она ей подмигнула. Ане стало весело. Она засмеялась, повернулась к Михаилу и с улыбкой ответила:– Если вам нравится, называйте. Хотя признаюсь вам, что меня даже в детстве никто не называл уменьшительно-ласкательно…

У них завязался дружеский роман. Бывают и такие романы, когда один человек относится к другому как к другу, а тот другой, полюбив первого, но боясь выдать свою любовь, тоже ведет себя как друг. Однажды, Аня никогда никому не рассказывающая о родителях, заговорила о них с Михаилом. Она просила у него совета, как найти документы по ее родителям. Аня рассказала все то, что узнала от Екатерины Буйновской. Но это были только слова. Сейчас, когда она стала взрослой и может постоять за себя, Аня хотела познакомиться с документами, подтверждающими то, что рассказывала Катя. – Анечка, я думаю, что смогу помочь тебе. Слава Богу, не тридцать седьмой и пятьдесят второй годы. Уже шестьдесят шестой год пошел. – взволнованно заговорил Михаил. – Я историк, занимаюсь новейшей историей. Давно хотел заняться исследованиями сталинских репрессий. Твои родители будут первыми объектами моего исследования – восторженно продолжил он.Аня смотрела на историка и взгляд ее постепенно менялся. Из теплого и нежного он изменился на холодный и отчужденный.– Мои родители станут объектом вашего исследования? Мои мама и папа, их жизнь и любовь станут объектом исследования!!!! Вы слышите, что говорите? – возмущенно отреагировала девушка.Михаил непонимающе посмотрел на Аню.– Да, объектом исследования. Есть такие понятия как объект, предмет, метод исследования. Это вполне нормальная терминология, применяемая в научных изысканиях.Аня закрыла лицо руками и тихо заплакала.– Анечка, что с вами? Я вас обидел? Скажите, чтобы я понял. – Дронин обнял девушку и прижал к себе.Она всхлипывала у него на плече, и Михаил почувствовал нет не жалость, желание, желание быть всегда рядом с этой девушкой, защищать ее как маленького ребенка от всех жизненных невзгод. Дронин взял лицо Ани в свои большие руки и стал исступленно его целовать. Аня не противилась. Потом Михаил поднял девушку на руки и понес к кровати, бережно, как самую большую для него драгоценность, положил на кровать и накрыл клетчатым пледом, что лежал у изголовья. Хотел ли он ее физически? Да, очень. Но Дронин боялся порвать ту ниточку доверия, которую почувствовал, когда обнимал Аню. Она лежала перед ним такая беззащитная и доверчивая, что Михаил, боялся дотронуться до девушки. Он сел на стул, взял в руки руку Ани и стал нежно целовать ее пальцы.Утром следующего дня в квартире Ани на удивление соседей, привыкших к постоянному стуку печатной машинки, было тихо. На кровати с открытыми глазами лежал Михаил. Всего его тело затекло от неудобной позы, но Дронин боялся шевелиться. У него на плече покоилась голова спящей Ани. Михаил посмотрел на часы. Маленькая стрелка стояла у цифры семь, большая на двеннадцати. В девять у него была запланирована встреча в редакции. Осторожно, стараясь не разбудить Аню, Дронин стал пытаться встать с кровати. Девушка открыла глаза. Первой ее реакцией был испуг. Она быстро села, натягивая на себя одеяло, стала бормотать слова извинения. Ей стало стыдно, стыдно за себя, за слабость, которую она проявила вчера. Но было ли это ей не приятно? Нет. В душе Аня чувствовала радость. Она до сих пор ощущала теплоту его рук, ласкающих ее тело, мягкость и нежность его губ, целующих ее всю с головы до ног. Аня ощущала чувство счастья и стыдливости одновременно. Михаил улыбнулся, прижал девушку к своей обнаженной груди и прошептал:– Спасибо, Анюта, спасибо за счастье.Ему на ум пришли слова Стендаля, которые Дронин тут же донес до девушки:– Не стыдись, моя хорошая. Стыдливость – мать самой прекрасной из всех страстей человеческого сердца – любви. Я очень, очень тебя люблю.Аня обвила руками шею Михаила, прижалась к его могучей груди, потом стала целовать его глаза, щеки, впилась в губы.– Я люблю, люблю тебя – шептали ее губы.

Через две недели Михаил передал Ане папку с документами. – Аня, в этой папке содержатся документы, которые мне удалось выцарапать из органов. Я обещал тебе их добыть, я их принес. Скажу прямо, то, что я сделал, очень опасно, чревато неприятностями как для тебя, так и для меня и особенно моего друга детства, который помог мне. Но я счастлив, что смог тебе помочь. Глаза Дронова, внимательно смотревшие на Аню, потемнели, голос дрожал. Он притянул к себе Аню, крепко поцеловал ее и тихо зашептал.– Вопрос о реабилитации твоей матери еще не поднимался. Она до сих считается врагом народа. Если хочешь, мы можем заняться этим. У меня знакомые в прокуратуре….Аня вся задрожала, нервная дрожь долго не могла ее отпустить. Чтобы успокоиться, она стала наворачивать круги по комнате. Михаил внимательно следил за девушкой. Аня остановилась, подошла к Дронову, обняла его, крепко поцеловала в губы и также тихо, как и Михаил, прошептала ему на ухо:– Спасибо, Мишенька, за помощь. Никогда не забуду. Я только посмотрю эти документы, может сделаю копии с них, а потом ты отнесешь их обратно. Ведь, если подавать на реабилитацию, то эти документы должны быть у них, в органах. Правда ведь?Несколько дней Аня вместе с Михаилом изучали документы из папки. Часть их девушка перекопировала с помощью своей машинки.Они встречались каждый день. Их любовь набирала силу. Аня постепенно оттаивала, становилась мягче, открытей, радостней. Она стала больше улыбаться.– Давай поженимся, Анечка. – в один из вечеров предложил ей Михаил. – Я не представляю жизни без тебя. Ты – все, что у меня есть. Отец мой погиб на фронте, мама умерла в эвакуации. У меня никого нет, только ты, моя родная.– У меня тоже никого нет. – тихо ответила ему Аня – Я думаю, что Бог все-таки есть на земле. Иначе, как объяснить то счастье, что мы нашли друг друга.Они договорились подать документы в загс на следующий день. Ровно в два часа дня Аня стояла у районного загса. Прошло полчаса, Михаила не было. Для него непунктуальность была не характерна. Аня стала волноваться… Она заходила взад-вперед, постоянно посматривая на часы. Когда прошли вторые полчаса, Аня решила идти к Михаилу на работу.– Какой Дронов вам нужен, девушка? Михаил что ли? – ответила вопросом на вопрос секретарь кафедры.– Да, да, мне нужен Михаил Дронов. Где он? – закричала Аня.– Тише, пожалуйста. Не кричите, у меня хороший слух – осадила ее секретарша. Нет его. Не работает он у нас – сухо ответила она.– Как не работает? Миша говорил, что работает у вас на кафедре доцентом. – взволнованно быстро заговорила Аня.Секретарь вышла из-за стола, пошла к двери, попутно показывая головой, чтобы Аня следовала за ней. Они шли по длинному коридору, потом спустились на этаж вниз, опять шли по коридору пока не остановились у какой-то закрытой, давно не пользованной дверью.– Девушка, Дронов Михаил вчера уволился и уехал, уехал далеко. – шепотом произнесла секретарша.– Как уехал? Почему? Мы должны были с ним… – Аня не закончила предложение, крупные слёзы потекли из ее глаз, грудь сжалась, ей стало трудно дышать и она упала.Очнулась Аня в больнице. Около нее сидела нянечка и ласково гладила по руке.– Крепись, девочка, крепись. Ты еще молоденькая, все у тебя будет хорошо.– Что со мной было? Почему я в больнице? – слабым голосом спросила Аня.– Подожди, девонька, я врачу скажу, что ты пришла в себя – опустив глаза, быстро сказала нянечка и вышла из палаты.Аня чувствовала себя отвратительно. Она ощупала свое тело под одеялом и обнаружила, что полностью раздета, кроме больничной рубашки на ней ничего не было. В районе таза были постелены клеенка и какие-то пеленки. Она почувствовала, как из промежности вытекла липкая жидкость.«Кровь, это кровь» – резануло в ее сознании. «Что, что со мной?» Аней стала овладевать паника.В палату вошла молодая красивая врач.– Здравствуйте. Как себя чувствуем? – услышала Аня вопрос врача.– Где я? Что со мной? – взволнованно спросила Аня.Врач села на стул, что стоял у кровати, взяла руку Ани и стала мерить давление. Потом откинула одеяло и стала щупать живот.– Так, … хорошо… давление в норме, живот мягкий. Через два дня мы вас выпишем. А пока мы за вами понаблюдаем – деловито говорила врач.Аня стала злиться.– Вы мне в конце концов скажите, что со мной было и как я здесь оказалась? – сердитым, но все еще слабым голосом спросила девушка.– Не надо волноваться. Вас сюда привезли на скорой. Вы были беременны, срок девять недель. Я не знаю, что спровоцировало у вас обморок, но во время падения вы сильно ушиблись, открылось кровотечение, спасти ребенка не было возможности.Аня не верила своим ушам.«Я была беременна….Это его, Михаила, ребенок…. Но его уже нет, нет ребенка…. Нет и Михаила ….. Он бросил меня, оставил меня одну.»Аня вся сжалась внутри, она повернулась лицом к стенке и ушла в себя.«С этой минуты мне никто не нужен. Я тоже никому не нужна. Я живу сама. Мне никто не нужен…» – повторяла и повторяла Аня.

Прошло почти двадцать лет. Ане шел тридцать седьмой год. Она жила нелюдимо. Семьи у нее не было. Любимого мужчины тоже. За эти годы она не смогла поверить больше никому. Хотя претендентов на ее сердце и руку было предостаточно. По вечерам Аня либо читала, либо шила. Лет пятнадцать назад она закончила курсы кройки и шитья. Тогда Аня решила вдруг изменить свою жизнь, превратиться из золушки в принцессу. В магазинах хорошую одежду купить невозможно было, связей в торговом мире у нее не было, поэтому Аня стала одевать себя сама. Обладая глубоким чувством красоты, она создавала шедевры. Работала Аня секретарем в Академии наук. Всегда одетая по моде, выделяющаяся среди женщин своей элегантностью, скромностью и в то же время величавостью, она была притчей во языцех как в мужской, так и в женской половине Академии. И те, и другие побаивались ее, искали с ней дружбы, любили и не любили одновременно. Когда на Анну обратил внимание академик Полонский Ежи Иванович, его жена, работающая с ним, указала Анне на дверь Академии. Полонский порекомендовал Анну своему соседу по дому второму секретарю райкома партии Евгению Петровичу Злотову. Вначале между Анной и ее начальником сложились сложные отношения. Евгению Анна показалась чересчур высокомерной и холодной. Хотя ее профессиональные качества он оценил в первый же день. Анна же, увидев Евгения Петровича, сравнила его с павлином, который распушивает свой хвост перед каждой самкой. Она терпеть не могла таких мужчин. Считала их глупыми самцами. Вернувшись вечером первого рабочего дня в райкоме партии, Анна, отужинав, не стала брать в руки роман Эриха Марии Ремарка «Три товарища», начатый накануне, несмотря на то, что он так заинтересовал ее. Она не подошла и к швейной машинке, на которой лежало недошитое платье. Анна достала из шкатулки, что стояла в комоде, конверт, слегка пожелтевший от времени. Бережно держа его в руке, она села на кресло, включила стоящий рядом торшер, аккуратно достала из конверта листок бумаги, исписанный размашистым понятным почерком, и начала читать. «Здравствуй, моя единственная любовь, здравствуй Анечка. Я понимаю, что мне нет прощения, что я предал наши с тобой мечты. Мне нет оправдания… Тем не менее, я пишу это письмо в надежде, что ты, моя хорошая, поймешь меня и простишь. В день, когда мы договаривались подать заявление в загс, я был уже далеко. Ночью самолет доставлял меня во Владивосток. Ты удивляешься, почему? Ближе к вечеру предыдущего дня меня навестил мой хороший товарищ из КГБ. Он известил меня о возможности моего ареста, связанного с похищением известных тебе документов из архива. Мой друг, который помогал мне в этом деле, поплатился своей свободой. Это же ждало и меня. Как они вышли на меня, я не знаю, но догадываюсь. Впрочем, тебе это не должно быть интересно. Поэтому я известил о своем намерении уволиться по личным мотивам заведующего кафедрой. Он оказался очень внимательным и честным человеком и посоветовал мне ехать на Дальний Восток, где была нехватка кадров, практически, во всех вузах. Не долго думая, я собрал вещи и поехал в аэропорт. Благо, были свободные билеты во Владивосток. Всю дорогу я мучился тем, что не предупредил тебя, не взял тебя с собой. Пойми, мною руководил страх не только за себя, но и за тебя. Как ты знаешь, данных о тебе в документах не было. Поэтому я решил не сообщать тебе ничего, надеясь, что ты останешься за бортом этой истории. Сколько я проживу, не знаю. В нашем роду, к сожалению, долгожителей не было. Но знаю точно, что ты для меня являешься и будешь являться единственной любимой женщиной. Прости меня. Я уже наказан тем, что не могу ни видеть, ни слышать тебя. Прощай моя любимая. Твой Михаил.»