Одесский период творчества, конец 1918 – начало 1919 года. Шпионские тайны. Правда и вымысел о Вере Холодной

I

В конце лета 1918 года одесские газеты и журналы писали:

«Любопытное явление наблюдается на центральных улицах Одессы. За изящной молодой женщиной бегают подростки, озираются и оглядывают с ног до головы ее и взрослые… То идет “королева экрана” Вера Холодная!»

В Одессу ателье Харитонова приехало, испросив на то разрешение революционного московского правительства, чтобы в живописных местах – у моря, в скалах, в развалинах старого замка – закончить съемки «Княжны Таракановой» и отснять несколько ранее задуманных фильмов.

Один из них – «Азра», или «Дочь рыбака», по пьесе Габриэле Д’Аннуцио «Дочь Иорио». Как всегда, мелодрама: рыбачка Азра жертвует жизнью ради спасения своего возлюбленного Джилли… В мокром, облепившем тело платье рыбачки, с каплями воды на черных кудрях Вера Холодная была просто неотразима!

«Азру» начали снимать сразу же после прибытия, чтобы не терять погожих солнечных дней, пока вода была теплой и герои могли купаться и «тонуть» без особого ущерба для здоровья.

Правда, то были не лучшие для Одессы времена – город находился «под пятой германских оккупантов», – и для съемок в городе и его окрестностях Чардынину пришлось выспрашивать разрешение градоначальника, а для выхода в море на арендованной яхте – у соответствующего армейского чина.

После благополучного завершения «Азры» и благополучной гибели героини занялись натурными съемками для «Княжны Таракановой». Фильм этот был одним из самых дорогих для ателье Харитонова и считался одним из самых лучших фильмов Веры Холодной, одной из самых серьезных ее актерских ролей… К сожалению, он не сохранился. Как и вообще подавляющее большинство ее фильмов!

Теперь невозможно составить даже более или менее полную и достоверную фильмографию первой русской кинозвезды – неизвестно, сколько вообще было у нее ролей!

Называют от сорока до восьмидесяти…

Осенью 1918 года Одесса была оккупирована интернационалистской армией Антанты. Французские, английские, греческие войска, составлявшие стотысячную армию, французские и английские моряки, и бельгийцы, остававшиеся еще с мировой войны в составе авиации, и польские легионеры, а кроме того, офицеры Добровольческой армии Деникина, и «дружинники», принаряженные в американскую и английскую форму, и одесский проукраинский гарнизон в австрийской и немецкой форме, и «воины Петлюры» в почти балаганных национальных костюмах… В городе власть менялась почти с комедийной быстротой – что позже было отражено во многих советских фильмах, – город разбивался на зоны, переходить из одной зоны в другую было запрещено, требовался особый документ для того, чтобы зайти в магазин на соседнюю улицу и не быть при этом расстрелянным за шпионаж!

Да что там Одесса – вся Россия, от финской границы до Приамурья, сгорает в огне Гражданской войны, раздираемая многочисленными армиями!

Ведь на дворе – осень 1918 года…

Уже расстреляны в Екатеринбурге государь Николай II с супругой, пятью детьми и домочадцами, уже сброшены живыми в шахту под Алапаевском оставшиеся члены его семьи, уже рассеяны по всей России тела убитых – белых, красных и случайно попавших под пулю, – клюют их черные вороны, залита кровью русская земля…

Впрочем, Россия так велика, что на одном краю ее даже не догадываются о том, что творится на другом…

И ателье Харитонова в Одессе спокойно снимает кино: «Цыганку Азу» по пьесе М. Старицкого, «Мисс Кетти» (другое название – «Красная заря», весьма злободневная драма), «В тисках любви»…

II

Вера Холодная в Одессу приехала в сопровождении матери и сестры Сони. Привезла с собой старшую дочку Женечку: девочка часто болела, и Вера надеялась, что солнце и морские купания пойдут ей на пользу. Планировалось снимать в Одессе в течение месяца, пока погода солнечная… Позже к ним присоединилась еще одна сестра – Надя. Она поступила работать в один из одесских госпиталей. Владимир Холодный, еще не оправившийся после ранения, остался в Москве, а с ним – младшая дочка, Нонна, которую по причине малолетства везти с собой было сложно, и бабушка Веры, Екатерина Владимировна. Разлука предполагалась не такая уж долгая, и ни к чему им было всюду ездить следом за Верочкой, мешать ей работать… Но планы – планами, а время было такое, что задержаться в Одессе съемочной группе пришлось на полгода. А «примадонне» съемочной группы – «королеве экрана» Вере Холодной – и вовсе вернуться домой было не суждено. Прощаясь с женой на московском вокзале, Владимир Григорьевич Холодный вряд ли мог даже предположить, что прощается с ней навсегда!

Соня вспоминала:

«Переезд в Одессу? Это была киноэкспедиция фирмы Харитонова. Вера взяла с собой меня и одну из своих дочерей – Женю, а сестра Надя и вторая дочь Веры, Нонна, остались в Москве с Владимиром Григорьевичем. Сообщение с Москвой было нерегулярным – от оказии к оказии. Здесь, в Одессе, я уже начала выступать в балете Оперного театра – мне было тринадцать лет. Вера всегда опекала меня и фактически была мне матерью.

Когда Одессу заняли французские войска, Вера начала получать одно за другим приглашения иностранных фирм. Ее звали за границу. Дмитрий Иванович Харитонов предложил ей стать компаньоном его “дела” за границей. Фирмы обещали ей огромные гонорары, но Вера решительно все отклоняла. Уезжали многие актеры, соблазняясь и деньгами, и перспективной работой. В Одессе становилось все труднее снимать картины – не было пленки, химикалиев. Вера опубликовала заявление в печати, в котором публично заявила, что ни за что не покинет свою Родину в тяжелое для нее время, и призывала других артистов тоже последовать этому решению. Ответы были разные: кто остался, кто, как Мозжухин, эмигрировал.

Наша жизнь в Одессе с момента прибытия была подчинена задаче ограждать Веру от поклонников и поклонниц. Если и в Москве Верина жизнь осложнялась этими людьми, то в Одессе это стало настоящей катастрофой. Жили мы вначале в гостинице, потом в доме Попудовой на Соборной площади, как она тогда называлась. Вера была занята с утра до вечера. Харитонов быстро выстроил ателье на Французском бульваре, и там кипела работа – снимались один за другим новые фильмы».

(Из воспоминаний сестры, С. В. Холодной, записанных А. Каплером)

Первый раз Вера захворала еще в ноябре 1918 года – простудилась, воспалились миндалины, потом образовался нарыв.

Съемки были прерваны на целых три недели.

У актрисы пропал голос – впрочем, для немого кино это не имело значения. Но из-за сильной боли в горле Вера почти не могла есть и сильно похудела за время болезни. Это сейчас худоба в моде и любая актриса даже радовалась бы такому «последствию» болезни, но в начале века любили женщин с формами, с нежным округлым овалом лица… Когда Вера пошла на поправку, ей понадобилось усиленное питание – чтобы вернуть былую прелесть. И еще две недели, пока Вера силилась вернуться к прежнему облику, ателье практически простаивало – снимались какие-то промежуточные сцены, в которых «королева экрана» задействована не была.

Наконец она вернулась к съемкам и концертным выступлениям. Снова – благотворительные спектакли, сборы от которых шли в пользу Одесского отдела Всероссийского союза увечных воинов, в пользу безработных москвичей, находившихся в Одессе, и безработных артистов Одесского городского театра, на оказание первой помощи военнопленным, в пользу семей павших воинов… Параллельно в ателье Ханжонкова досняли «Цыганку Азу», «Мисс Кетти» и «В тисках любви», начатые до болезни актрисы. Затем поставили новые фильмы – «Песнь Персии» и «Дама с камелиями».

Сниматься в «Песне Персии» Вера привела свою сестру Соню. Вера играла прекрасную пленницу Султана – сохранились фотографии ее в «восточном костюме» и экзотических украшениях, а четырнадцатилетней Соне доверили маленькую роль танцовщицы во дворце…

Что касается «Дамы с камелиями», то сыграть роль Маргариты Готье было давней мечтой Веры Холодной. Еще с гимназических времен, когда и речи не было о кино и Верочка мечтала сыграть страдалицу-куртизанку на сцене хотя бы в любительской постановке! И вдруг теперь эта мечта воплощалась… Были сшиты роскошные костюмы, Вера волновалась больше обычного и репетировала дольше обычного, и окружающие начали замечать, что она снова словно побледнела и осунулась, но думали: просто так глубоко погрузилась в роль.

Маргарита Готье умирала от чахотки и неправедной жизни, осложненной еще и любовью.

Вера Холодная репетировала ее трагическое и прекрасное умирание, выступала на благотворительных концертах. Уставала.

В Одессе было страшно холодно.

В середине зимы старшая дочка Женечка заболела скарлатиной, и всю семью попросили выехать из гостиницы – скарлатина считалась смертельно опасной и очень заразной болезнью. Екатерина Сергеевна и Соня вместе с больной девочкой вынуждены были перебраться в частную квартиру в доме Попудова на Соборной площади. Вера, до того жившая отдельно от семьи, на вилле на Французском бульваре, вместе с другими актерами, недалеко от помещения киноателье Ханжонкова, переехала вместе с ними – чтобы ухаживать за дочерью.

Женечка поправилась, и Вера с сестрой Соней снова переехали в гостиницу – так было дешевле и удобнее, но только в другую, в гостиницу «Бристоль» на Пушкинской улице. В один из лучших номеров – просторный, с мраморной ванной и огромным венецианским окном. Правда, в такую холодную зиму, да при нехватке топлива, вся эта роскошь казалась безрадостной и неуместной.

Температура в номере держалась минус девять градусов.

III

Восьмого декабря 1919 года Вера Холодная выступала на концерте в пользу фонда профессионального Союза театральных художников города Одессы.

Концерт состоялся в театральном зале литературно-артистического общества – нынче там располагается Одесский театр музыкальной комедии.

А в феврале 1919 года театр практически не отапливался и публика не раздевалась – так и сидели в пальто и шубах.

А артисты выходили на сцену в костюмах и концертных платьях. В крайнем случае допускалась тонкая шаль на плечах у дамы… Но – не больше. Искусство требует жертв. Больших жертв.

Еще до начала концерта Вера почувствовала себя нехорошо. Ее бил озноб. Она попросила позволить ей выступить первой – хотелось поскорее вернуться домой.

Дома она сразу легла.

Всю ночь промаялась в жару.

Утром испуганная Соня побежала за врачом.

Веру перевезли в квартиру матери.

Диагноз был поставлен сразу – «испанка». Особая форма гриппа, завезенная, как считалось, из Испании.

В 1918 году в Европе от «испанки» умерло, по разным данным, от трех до шести миллионов.

В Одессе эпидемия «испанки» вообще-то миновала уже в октябре, да и вообще в сильные холода гриппом болеют редко. Но доктора все-таки решили, что у «королевы экрана» именно «испанка», осложненная воспалением легких, отчего и протекала она как легочная чума – с сильным жаром, удушьем и болью.

Лечить подобные болезни в те времена еще не могли. Не было пенициллина, а без него любое воспаление в организме грозило гибелью, тем более – такое опасное, как воспаление легких. Кололи камфару, натирали камфорным спиртом, делали согревающие компрессы от боли в груди, чередуя их с прохладными обертываниями – от жара. Положительных результатов такое лечение не приносило.

Вера Холодная проболела восемь дней.

Хотя ее лечили лучшие врачи Одессы – Усков, Коровицкий, Бурда, Тальпин, Зильберберг.

День и ночь дежурили у ее постели мать и сестра. Сменяли друг друга. В соседней комнате сидели испуганные, притихшие девочки.

К Вере не пускали никого – даже друзей. Один раз позволили навестить ее Харитонову и Чардынину, но Вера была в забытье и попросту их не узнала.

Последние четыре дня – и четыре ночи – под окнами их квартиры стояла толпа поклонников актрисы, жгли костры, и врачи начали поговаривать о том, чтобы вывешивать бюллетень…

Но в восемь часов вечера, в воскресенье 16 февраля 1919 года Вера Холодная умерла.

Перед смертью она совершенно пришла в себя и ясно сознавала, что умирает. Говорила о смерти с родными. Просила позвать священника. Успела причаститься и собороваться. Успела благословить детей.

Потом Соня вспоминала:

«Зачем мы только в эту Одессу приехали! Может быть, Вера жила бы и жила. Там она заразилась этой ужасной “испанкой”. В Одессе была настоящая эпидемия, и болезнь протекала очень тяжело, а у Веры как-то особенно тяжело. Профессор Коровицкий и Усков говорили, что “испанка” протекает у нее как легочная чума. Теперь это называется вирусным гриппом. Все было сделано для ее спасения.

Как ей хотелось жить! Перед домом нашим постоянно – день и ночь – стояла толпа молодежи. Вера говорила: “Володя там, в Москве, не чувствует, наверное, что я умираю”. Все понимала, знала, что это конец. Харитонов и Чардынин плакали, сидя на кухне. В половине восьмого вечера она умерла. Это было шестнадцатого февраля 1919 года. Хоронил ее весь город буквально. Двадцать шесть ей было…

Муж Веры – Владимир Холодный – прожил недолго. После панихиды памяти Веры в Москве, в Художественном театре, он стал заговариваться, иногда не слышал, когда к нему обращались. Вскоре он умер. Перед смертью все говорил о Вере как о живой».

(Из воспоминаний сестры, С. В. Холодной, записанных А. Каплером)

Спешно было произведено вскрытие, в отчете – «постмортуме» – указан тот же диагноз: отек легких.

Тело Веры Холодной набальзамировали (для отправки в Москву, как было сказано), то есть обработали сложным раствором на основе глицерина, карболовой кислоты, спирта и камфоры. От этого раствора кожные покровы меняют цвет и как бы сжимаются, но тление долго не касается усопшего… При удачно проведенном бальзамировании родственники в Москве могли бы без опасения вскрыть гроб и провести повторную церемонию прощания.

А пока с Верой Холодной прощалась Одесса.

IV

Ее положили в гроб в том самом платье, в котором она два года назад играла княгиню Лидию Ланину в фильме «У камина» – в одном из самых популярных своих фильмов.

Парадокс судьбы… Если бы тогда – всего полтора года назад – двадцатичетырехлетней, прекрасной, счастливой, удачливой актрисе сказали, что пройдет совсем немного времени и именно в этом платье она будет лежать в гробу! Нет, наверное, она бы не поверила. Сочла бы шуткой дурного тона.

Но это случилось.

И в двадцать шесть с половиной лет она – в гробу, в этом самом строгом и элегантном, закрытом платье, на волосах – фата, на лбу – церковный венчик, кисейное покрывало скрывает все тело от подбородка до кончиков туфель… Гроб полон цветов, в основном хризантем: белых, желтых, бледно-лиловых. Их было легче других цветов найти в феврале. К тому же хризантемы – цветы скорби и смерти – подходили к случаю. Лицо актрисы было покрыто слоем желтоватого театрального грима – чтобы скрыть следы болезни и того, как потемнела кожа от воздействия бальзамических составов.

В газетах напишут: «Мертвая королева наряжена в один из лучших своих туалетов и тщательно загримирована»…

И все равно грим не мог скрыть того, что «королева экрана» страшно изменилась. Глаза, окруженные темной тенью, ввалились; губы припухли и посинели от удушья, никакая помада не может скрыть этой жуткой синевы. Сложенные на груди руки просвечивают сквозь кисею, и видно, что кончики пальцев тоже посинели… Тяжело она умирала, очень тяжело. Несколько дней задыхалась.

Но в толпе провожающих мало кто знал подробности, и при виде этого изменившегося лица, этих распухших посиневших губ кто-то из них впервые произнес слово «яд».

«Отравили!»

Потом поползут сплетни…

Или уже поползли, с самого момента смерти ее и известия о том, что тело будут бальзамировать?

Похороны напоминали какое-то мрачное торжество или жутковатую кинопремьеру с «королевой экрана» в главной роли.

Тысячи и тысячи людей желали проститься со своим кумиром. Увидеть ее в последний раз… Убедиться в непоправимости своего горя!

Собор, в котором отпевали Веру Холодную, был полон, люди давили друг на друга, задыхались, падали в обморок – как от недостатка кислорода, так и от остроты переживаний. К счастью, смертоубийства удалось избежать и никого не затоптали насмерть, хотя толпы провожающих заполонили не только Соборную площадь, но и близлежащие улицы.

Похороны снимали – последний фильм Веры Холодной! – и уже в марте пленку демонстрировали во всех кинотеатрах.

«Похороны Веры Холодной» имели неизменный успех.

Кстати, этот фильм – ее единственный неигровой фильм – сохранился по сей день.

В отличие от тридцати девяти (!) игровых лент, которые были безжалостно уничтожены, смыты, ибо не представляли ценности для нового искусства, не могли представлять интереса для советского зрителя…

А похороны Веры Холодной – представляли интерес?! Или эта пленка сохранилась случайно, по причине короткого метража?

«3 февраля 1919 года, в ноль часов вечера, умерла в Одессе молодая, прекрасная актриса Вера Холодная – и тотчас же эту печальную новость узнали несколько сот тысяч людей, и все пожалели эту молодую женщину, на которую было так приятно глядеть на экране кино. Я повторяю: “приятно глядеть” и настаиваю, что почти вся соль кинематографа не в пьесах, так часто и бездарных, и грубых, и лубочных, а только в актерах, в их глазах, смехе, хорошо сложенных телах, только в том, что на них “приятно смотреть”.

Но господа фабриканты фильмов, их писатели, режиссеры до сих пор этого не понимают. Не понимают, что самое драгоценное в кинематографе человек сам по себе, природа сама по себе – все остальное сравнительно не важно.

Среди бульваров, улиц, в лесу, в поле, у моря мы нередко часами присматриваемся, прислушиваемся к их жизни, не желая никаких комедий и страшных драм с жуликами и сыщиками или без жуликов; мы хотим только одного: наблюдать жизнь; мы так привязаны к ее тайне, мы так любим ее проявления, что готовы без конца следить за тем, как живут муравьи, бабочки, звери, совсем не интересуясь их драмами. Но еще ближе и дороже нам человек, конечно, прекрасный человек, прекрасная женщина: нам бесконечно любопытно наблюдать их на экране, где все необычайно увеличено, рельефно подчеркнуто, где не пропадет движение ни одного мускула, где лицо, фигура приобретают необычайную выразительность, недоступную обычной сцене. Драмы в кино только терпимы, их могло бы вовсе не быть. Центр тяжести этого нового искусства в актере, в живой природе – это давно пора учесть.

Я видел Веру Холодную на экране не раз, но я не помню содержания ни одной пьесы, в которой она участвовала.

Прелесть этой актрисы совершенно не в том, как она справлялась с той или иной ролью, а в том, что у нее было одухотворенное лицо, прекрасные глаза, улыбка.

Теперь мы с особым чувством увидим ее на экране, но фильмы невечны. Пройдет сезон, другой – и материальный образ этой прекрасной женщины потускнеет, но в нашем сердце воспоминание о ней будет жить долго.

Так иной раз мы встречаем привлекательных незнакомых людей в театрах, на улицах, потом они куда-то исчезают навеки… Но их образ часто на всю жизнь сохраняет наша душа.

В этом есть что-то общее между созданиями самой жизни и произведениями поэтов, художников.

P. S. Вера Холодная уже покоится во мраке, под каменным сводом, а ее тень долго еще будет скользить под музыку по экранам кино, в которых ее станут продавать теперь особенно выгодно. С каким чувством близкие артистки будут проходить мимо этих лавочек? Какая это страшная машина кин-граф в некоторых случаях… Наше время, время машин, должно породить новые элементы психики, чрезвычайно любопытные».

(П. Нилус, газета «Вечерний час», 21 (8) февраля 1919 года)

…Новое время действительно породило много новых и в высшей степени любопытных элементов психики – гораздо больше, чем кинокритик Нилус мог бы предположить даже в самых своих кошмарных фантазиях!

Что же касается «близких артистки»…

V

Владимир Григорьевич Холодный пережил жену всего на два месяца.

Отчего он умер?

Кто-то говорил – от тифа, кто-то считал, что от той же «испанки» или от воспаления легких. Время было жестокое, и люди совершенно не были склонны к сентиментам. И сознательно обманывали себя, пытаясь поставить хоть какой-нибудь научный диагноз, хотя всем было совершенно ясно, что умирает офицер Холодный не от банальной «медицинской» хвори, а от любви и тоски, от невозможности жить без Верочки… «От разбитого сердца», как сказали бы в прошлом веке. Он просто поспешил за ней – туда, за грань бытия, а если и приключилась с ним перед смертью какая-нибудь из «популярных» в то время болезней, то все равно – не болезнь была первопричиной его смерти.

Ходили слухи и о том, что он был арестован и расстрелян «на Лубянке чекистами», – во всяком случае, именно такой версии придерживается в своих мемуарах старшая дочь Веры Холодной Евгения.

Еще через месяц скончалась мать Веры, Екатерина Сергеевна Левченко, во время эпидемии брюшного тифа.

Бабушка Веры, Екатерина Владимировна, привезла из Москвы в Одессу осиротевшую Нонну.

Двадцатитрехлетняя Надя просила об опекунстве над племянницами и сестрой – четырнадцатилетней Соней. Она была на редкость доброй и ответственной девушкой, по-матерински относилась к Жене и Нонне, и через некоторое время удочерила обеих девочек. Позже она вышла замуж за болгарина, и в 1923 году уехала вместе с мужем на его родину.

Дочери Веры Холодной учились в русской гимназии Кузьминой. В некогда знаменитой частной гимназии Петербурга, которая после революции переместилась сначала в Стамбул, потом в Болгарию. Получили прекрасное образование.

Евгения Холодная вспоминала: «…к нам часто приходили незнакомые люди, выказывая сочувствие как сиротам известной киноактрисы. Часто давали газетные и журнальные вырезки и фотографии с наставлениями: “Храните их, это ваша мама!”»

После окончания гимназии Евгения стала бухгалтером на предприятии своего дяди, мужа Надежды Левченко. Потом вышла замуж за русского офицера, работавшего автомехаником в турецкой фирме. Овдовела практически в одно время с теткой, и вдвоем они поселились в Константинополе. В 1960 году Евгения снова вышла замуж – за американца, работающего в Турции. После смерти тетки уехала на постоянное жительство в США.

Нонна давала уроки фортепьяно и пения детям турецкой интеллигенции. Вышла замуж за учителя. Осталась жить в Стамбуле.

VI

После смерти Веры Холодной распалась знаменитая съемочная группа Харитонова.

Собственно говоря, уже столько времени киноателье снимало только кино с Верой Холодной, столько времени режиссеры, сценаристы, художники, операторы работали «под Холодную», что теперь они просто не представляли, как же снимать кино без нее. Ею держалась вся группа, на ней строилось все кинопроизводство… Партнеры – легендарные В. Максимов, В. Полонский, О. Рунич – привыкли работать именно с ней и не представляли себе другой героини.

На первый взгляд это может показаться чем-то вроде трогательной верности умершей звезде, но, в сущности, дело обстояло иначе: Вера Холодная была звездой такого масштаба, что никто из партнеров-мужчин и никто из снимавшихся вместе с ней в фильмах женщин просто помыслить не мог о том, чтобы конкурировать с ней!

Когда ее не стало, конкуренция появилась, и постепенно, один за другим, все ее бывшие партнеры ушли в другие киноателье, где они смогут быть «королями труппы». Ушел и режиссер Чардынин.

Собственно, десять месяцев после смерти Веры Холодной киноателье простаивало – пыталось перестроиться. Потом вновь начали снимать кино, но прежнего успеха уже не было, не было и прежних денег… Веру Холодную смотрели и знали не только в России, но и в Европе, не только в Европе, но и в Турции, в Японии… Картины с ней хорошо покупались для проката, а гонорары Харитонов платил небольшие. Конкуренты удивлялись тому, насколько дешево обходится ему звезда такого масштаба. Они не понимали, что дело было не в каких-то его особых способностях дельца, а в самой Вере: из-за скромности и кротости своей, из-за врожденной интеллигентности и бескорыстной преданности искусству «королева экрана» никогда не унижалась до спора из-за гонораров. В конце концов, Харитонов платил ей больше, чем когда-то Ханжонков, и уже за это она была благодарна ему.

Но смерть Веры Холодной буквально разорила Харитонова, как когда-то ее уход нанес тяжелейший удар по материальному положению кинофирмы Ханжонкова.

VII

Соня Левченко осталась в России. В Одессе, рядом с могилами сестры и матери. Со старенькой бабушкой Екатериной Владимировной, которая не хотела никуда ехать, желая умереть в России, быть похороненной в русской земле. Она ненадолго пережила дочь и старшую из внучек, и Соня осталась совершенно одна…

Как она выжила, как не подмял ее чудовищный жернов истории, не раз прокатывавшийся по стране в ближайшие десятилетия? Наверное, сначала, в годы революции и в первые послереволюционные, ее спасало все-таки то, что она была сестрой всенародно любимой артистки. Соня взяла себе фамилию «Холодная» – фамилию мужа сестры. Потому что девичья фамилия «королевы экрана» была не особенно известна. К тому же, к счастью для себя, Соня была талантливой балериной. А новому правительству нужны были артисты – как доказательство, что искусство все-таки живо.

Соня стала балериной Одесского оперного театра. Танцевала с 1920-го – с пятнадцати лет – солисткой, а позже и ведущей солисткой в «Лебедином озере», «Жизели», «Коньке-Горбунке», специально для нее поставили балет «Девушка и смерть»… Она воплотила в своей жизни несбывшуюся мечту Веры и оставалась на сцене до страшного 1937 года, когда вынуждена была уйти «по болезни сердца». Вышла замуж. Родила сына и дочь. Всю жизнь сражалась за сестру – за светлую память актрисы Веры Холодной, за доброе имя ее, обильно поливаемое грязью. Отстаивала ее право на особое – значительное – место в русском киноискусстве. Стоит прочесть ее воспоминания, написанные в конце пятидесятых… Бедная, бедная женщина! Бедная, слабая, смелая! Как отчаянно пыталась она доказать истинно народное происхождение Веры Холодной и даже некую мифическую близость образов, создаваемых Верой на экране, к идеям социализма и нуждам рабочего класса.

«Несмотря на разницу в возрасте между мной и Верой Васильевной, воспоминания о ней настолько ярки, что я могу и хочу ими поделиться. <…> Вера Васильевна любила театр, любила искусство и проводила время или в чтении книг по вопросам искусства, или вращалась в кругах актеров, литераторов, художников и бывала часто в клубе “Алатр”. На одном из таких вечеров ее познакомили с представителем кинофабрики Ханжонкова Туркиным и режиссером этой фабрики Евгением Францевичем Бауэром. Новые знакомые почувствовали в Вере Холодной любовь к искусству, тяготение к сцене, к литературе и к тому же обратили внимание на удивительно яркие, многоговорящие глаза.

Глаза у Веры Васильевны были особенные, с первого взгляда они казались черными, в действительности они были серыми, глубокими, всегда грустными, с голубоватыми белками, с длинными густыми ресницами. Возможно, грусть в глазах появилась с тех пор, когда ей не удалось закончить балетное училище, а возможно, ее грусть объяснялась горем, нуждой, которые царили в широких народных массах в дореволюционной России.

А вообще Вера Васильевна была очень похожа на своего отца, типичного украинца трудовой Украины.

Вспоминая внешность Веры Холодной, Наталия Литвак в стихотворении на смерть Веры Холодной пишет:

Туркин и Бауэр предложили Вере Васильевне приехать на кинофабрику, чтобы заснять ее крупным планом, а после удачной пробы – сниматься в картине “Песнь торжествующей любви” по Тургеневу, в роли Валерии.

Вера Васильевна очень волновалась, но вместе с тем в душе радовалась и была счастлива, ибо это была ее первая ответственная роль, которая ей была по душе, и исполнила она ее прекрасно. Первым ее партнером был Витольд Альфонсович Полонский, артист Малого театра.

После первой картины, которая прошла с большим успехом, Вере Васильевне предложили заключить контракт сразу на три года. Так она посвятила себя работе в нарождающейся русской кинематографии. Пошли годы упорной и плодотворной работы. Вера Васильевна никогда не удовлетворялась многочисленными похвалами и отзывами режиссуры, прессы, разных деятелей кино, искусства, театра. После общественных просмотров картин с ее участием она всегда уезжала смотреть себя на экране в самые отдаленные уголки Москвы, чтобы там, среди широкой народной массы Москвы, среди трудящихся масс, услышать мнения, замечания.

И как дороги ей были замечания и отзывы широких народных масс!

Вера Васильевна никогда не показывала себя недоступной, высокомерной, одевалась просто и разговаривала просто с народом. Да и как могло быть иначе, когда она сама – выходец из слоев трудовой интеллигенции Украины.

Часто, приходя в кинотеатр, она одевалась так, чтобы вообще ее не заметили, ничем не отличаясь от других посетителей театра. Главным и всегда верным спутником этих ее просмотров была я, тогда девочка-подросток.

После того как Вера Васильевна проработала год или немного больше, ее пригласил к себе в Художественный театр Станиславский и предложил ей играть роль Катерины в «Грозе» Островского. Она сочла это предложение за великую честь для себя, долго беседовала со Станиславским, но отказалась играть на сцене такого замечательного театра.

Любовь ее к своему Великому немому превысила все. К тому же она говорила, что в Художественном театре над одной ролью работают целый год, а играют ее потом раз 20–30.

Вера Васильевна торопилась жить, будто у нее было предчувствие, что она недолговечна.

Проработав год у Ханжонкова, Вера Васильевна перешла на кинофабрику Харитонова, который сам уплатил неустойку Ханжонкову за расторжение договора с Верой Васильевной.

У Харитонова Вера Васильевна работала под руководством режиссера Петра Ивановича Чардынина. Ее партнерами были Максимов В. В., Полонский В. А., Рунич О. И., Худолеев И. Н., Перестиани И. Н., Хохлов К. П.

Обычно после читки нового сценария на киностудии Вера Васильевна с Максимовым, Худолеевым, Руничем разбирали его и работали над ролями у нас дома. Максимов и Худолеев вообще часто бывали у нас дома и были очень дружны с мужем Веры Васильевны и нашей покойной мамой, которая всегда радушно оказывала им свое гостеприимство.

Вера Васильевна тщательно готовилась к каждой роли, понимая, что одно из главных средств воздействия актера – голос. Но по закону немого кино он не в ее власти. Приходилось обращаться к зрителю другими, более сложными средствами: мимикой, жестами, талантом души.

Она много читала. Ее любимыми писателями были русские классики: Пушкин, Толстой, Достоевский, Островский. Из иностранных – В. Гюго, А. Доде, О. Бальзак, Дж. Лондон. Любила она “Крейцерову сонату” Л. Толстого, “Без вины виноватые” А. Островского, “Даму с камелиями” А. Дюма, “Собор Парижской Богоматери” В. Гюго, “Мадам Бовари” Г. Флобера, мечтала об экранизации этих произведений и исполнении в них ролей героинь. К сожалению, этого осуществить не пришлось…

Очень любила Вера Васильевна музыку, сама играла на рояле. Кумирами ее были Глинка и Чайковский. Обладая небольшим, но приятным, задушевным голосом, в кругу близких друзей сама исполняла романсы. Б. Прозоровский посвятил ей написанный им романс “Жасмин”, который она пела дома.

Вера Васильевна любила все красивое – цветы, деревья, море. Когда она была на съемках в Сочи, писала из гостиницы “Ривьера” письма нам домой о том, что море такое чудесное, но наводит на нее какую-то непонятную тоску, а прибой лишает ее сна и покоя.

Но больше всего любила она свой дом, свою семью, особенно своих дочерей – Женю и Нонну. По утрам обе девочки стучались к ней в спальню, чтобы вручить газеты “Раннее утро” и “Русское слово”. Вера Васильевна нежно ласкала их, расспрашивала о прошедшем дне. И свободное от съемок время посвящала им.

Хозяйство вела дома мама, но в праздничные дни Вера Васильевна готовила свои любимые блюда – салат оливье, рыбу под майонезом, крюшон. А в будни, читая и работая над ролью, любила грызть черные сухари с солью, которые ей приготовляли в неограниченном количестве.

Обладая большим вкусом, выкройки платьев Вера Васильевна накалывала на себя, и только после тщательнейшей примерки их заканчивала портниха. Шляпы Вера Васильевна делала по большей части сама, изредка покупая какую-нибудь импортную модель. Волосы, вьющиеся от природы, как у отца, Вера Васильевна причесывала сама. Только для характерных ролей ее причесывал парикмахер.

Ее любимыми духами были “Роз Жакмино”и “Кеши” Аткинсона, которые она смешивала. Много лет спустя после смерти Веры Васильевны, открыв чемодан с ее вещами, волна еще невыдохшихся духов испугала меня, вызвала передо мной ее живой образ…

Мы с Верой Васильевной были очень дружны и очень любили друг друга, несмотря на то что Вера Васильевна была со мной строга в воспитании, хотя нередко и баловала меня как младшую сестру.

В быту, в обиходе, в повседневных привычках Вера Васильевна оставалась всегда неприхотливой, простой, скромной, очаровательной. Поэтому так тепло писали о ней все ее товарищи по работе, а такие свидетельства кое-чего стоят… Но не только товарищи.

Однажды зимой Вера ночью возвращалась домой после съемок. На Лесной улице, где помещалась кинофабрика Харитонова, к ней подошел подозрительный субъект и предложил снять котиковую шубу.

Вера Васильевна, немного растерявшись, сказала: “Я живу недалеко, давайте познакомимся”.

Не успела она поднять вуалетку, как он узнал Веру Васильевну и сказал: «Мне повезло, я воочию увидел “королеву экрана”. Я провожу вас до дома, чтобы кто-нибудь из нашей компании не посмел обидеть вас”.

Он проводил Веру Васильевну до самых дверей, жадно слушал ее рассказы о съемках нового фильма, под впечатлением которых она еще находилась. Прощаясь, он сказал: “Я непременно расскажу своим товарищам о такой счастливой встрече”.

В то время когда Вера Васильевна работала у Харитонова, началась Великая Октябрьская социалистическая революция. Электроэнергия экономилась, но молодое рабоче-крестьянское правительство, зная, что снимается Вера Васильевна Холодная, отпускало электроэнергию и пленку по возможности бесперебойно. Часто Вере Васильевне приходилось работать только ночью. С большой любовью и заботой относились к ней рабочие фабрики (ныне Киностудия имени Горького). Когда были затруднения с продуктами, они всегда старались чем-нибудь помочь молодой актрисе.

А однажды в Краснопресненском районе на концерте Вере Васильевне преподнесли маленького поросеночка, перевитого красной лентой, во рту у него была грамота – благодарность рабочих.

Вера Васильевна без колебаний вошла в Октябрь, работала с особенным подъемом и создала за короткий отрезок времени много незабываемых образов в нашей еще несовершенной, но развивающейся кинематографии.

Пусть тематика кинокартин с ней не покажется странной, они отображали дух кинопредпринимателя Харитонова да и всей нашей кинематографии того времени. И не вина Веры Холодной в том, что в те годы ей приходилось играть на экране в салонных мелодрамах, ничего не имеющих общего с образами людей, завоевавших советскую власть и боровшихся за ее становление.

Вера Холодная одна из первых приветствовала появление таких фильмов, как “Барышня и хулиган”, “Не для денег родившийся”, “Закованная фильмой”. Она видела в качестве исполнителя главных ролей Маяковского и знала, что они сняты по оригинальным сценариям поэта. Его герои – и “хулиган”, и рабочий Иван Нов, становящийся известным поэтом, – были прямой противоположностью традиционным любовникам салонно-психологических кинолент.

Вера Васильевна говорила, что образы, созданные Маяковским, озаренные духом бунтарства против мещанских отношений и моральных норм, несут в себе большую внутреннюю силу.

Она тоже искала и стремилась к широкому простору активной работы для кинематографа, отвечающего в полной мере задачам в борьбе за создание новой, прогрессивной кинематографии.

Ее глаза были грустными и задумчивыми, когда она участвовала в салонных, не по ее сердцу фильмах, – вот в чем таилась загадочная грусть выразительных глаз Веры Холодной! Но вся она преображалась, когда слушала выступления Маяковского, смотрела новые фильмы с его участием. А когда шла к рабочим Красной Пресни для выступления перед ними, глаза ее с голубизной светились ярко, приобретая цвет морской волны в ясный, солнечный день.

Вера Васильевна понимала всю ничтожность тематики фильмов, навязанных ей киноателье Харитонова. Правильно передает настроения артистки в этот момент Наталия Литвак. Она пишет:

“Темнота гобелен” – это непременный атрибут декораций салонных мелодрам, под сенью которых происходят выдуманные любовные истории выдуманных героев”, – продолжает Наталия Литвак. Вера Васильевна чувствует усталость и отвращение к блеску колец, золота, бриллиантов.

Но все же в тех картинах, где она принимала участие, ей принадлежит почетное место как одной из первых киноактрис в истории нашей отечественной кинематографии. <…> Работая лихорадочно, чтобы скорее закончить натурные съемки и вернуться к зиме в Москву, Вера Васильевна не щадила своего здоровья. Будучи с детства чуткой и отзывчивой, она оставалась душевным человеком не только в среде товарищей-актеров, но, любя свой народ, видя его страдания, безработицы, нужду, всегда по первому зову шла туда, где своим искусством могла с любовью оказать помощь, участвовала в благотворительных концертах. И часто любила повторять: “Долг каждого человека – помогать своей стране”.

В конце января 1919 года (по старому стилю) Вера Васильевна принимала участие в концерте в пользу безработных театральных тружеников в литературном клубе, простудилась и заболела “испанкой”. В гостинице “Бристоль” было очень холодно. В первый день ее болезни наша мама привезла ее домой в дом Попудова на Соборной площади, где она проболела восемь дней и скончалась от отека легких 3 февраля 1919 года по старому стилю (16 февраля 1919 года по новому стилю).

Лечили ее профессора мединститута Коровицкий, Усков, Бурда.

Бальзамировал ее профессор патанатом Тизенгаузен, завкафедрой Одесского мединститута.

В свидетельстве о смерти было указано, что смерть наступила от отека легких.

Председателем комиссии по похоронам Веры Васильевны был Георгий Амурский, в то время председатель Совета Рабис в г. Одессе. Похороны организовали на средства Управления кинематографии. Они были засняты кинохроникой.

Последний траурный путь Веры Васильевны проходил при необычайном стечении народа, и млад и стар отдавали последний долг первой русской киноактрисе, замечательному товарищу и человеку. В Москве товарищами-актерами в Художественном театре имени Горького была организована гражданская панихида. В день смерти Веры Васильевны были отменены все спектакли в театрах.

Прошло 37 лет со дня смерти моей незабвенной сестры Веры Васильевны Холодной, ее вещие слова сбылись, она в свое время говорила: “Я люблю тебя, Великий немой, ты заговоришь, когда меня уже не будет. Я не услышу тебя”.

Она рано ушла из жизни, в расцвете таланта, молодости и красоты.

Память о ней будет жить среди широких масс трудящихся как о первой русской киноактрисе.

Вот что я могла и хотела сказать о жизни и труде моей сестры Веры Васильевны Холодной».

Внучку свою Софья Васильевна Холодная назвала Верой…

VIII

…А ведь, казалось бы, все и так ясно!

Вера Холодная – «королева экрана», равных ей не было и нет до сих пор…

К чему что-то доказывать, какая может быть борьба?

Незабвенную Веру Холодную никто не сможет сбросить с ее пьедестала…

Но – нет! – ее пытались забыть.

Или, вернее будет сказать, пытались заставить зрителя забыть Веру Холодную – называли ее «синонимом пошлости и мещанства», и вклад ее в русское искусство тоже старались преуменьшить.

И с возмущением, с осуждением писали о многочисленных подражательницах Холодной, которые бились у ворот киностудий в 20-х годах, – так же как потом, в 30-х и 40-х, появится множество подражательниц другой русской – уже советской – звезды: Любови Орловой.

«Под Орлову» половина всех русых и шатенок в СССР в блондинок перекрасились, но это не осуждалось.

Потому что Орлова была «своя». Любимая актриса Сталина.

И другая белокурая – Марина Ладынина… Девчонки-школьницы, отправляясь на свидания, старались чаще облизывать губы, чтобы они все время были влажными, как у Ладыниной. Это было смешно, но не более.

Но те, кто подражал Вере Холодной, вызывал праведный гнев. Вера Холодная была «чужая», или правильнее сказать чуждая. Ее действительно сложно было представить в новом советском кино в роли ткачихи или крестьянки, распевающей бодрые песни, звонким голосом кричащей с трибуны приветствия товарищу Сталину, споро работающей за станком или бойко молотящей босыми пятками по пыли: «А ну-ка, девушки! А ну, красавицы! Пускай поет о нас страна!»

Правда, все это будет несколько позже… Когда само имя Веры Холодной будет предано забвению.

А пока ее еще помнят.

Пока еще в некоторых захолустных кинотеатрах попадаются «вредные» и «пошлые», «мещанские» фильмы «Жизнь за жизнь», «Миражи», «Дети века», «Последнее танго», «Молчи, грусть, молчи…»… А в некоторых центральных кинотеатрах идут фильмы с американской «золушкой» Мэри Пикфорд – она совсем не похожа на Веру Холодную, она некрасива и весела и в финале фильма обязательно выйдет замуж за миллионера!

Но критики того времени, все эти «разоблачители» и «развенчатели», отчего-то постоянно ставят их имена рядом – Вера Холодная и Мэри Пикфорд.

И даже в фильме 1928 года «Поцелуй Мэри Пикфорд», призванном высмеять киноманов, предпочитающим пошлую зрелищность – серьезным, идеологическим советским фильмам, героиня Дуся Галкина, мечтающая стать кинозвездой, «обожает» Мэри Пикфорд и Дугласа Фэрнбенкса, но перед экзаменационной комиссией старательно изображает Веру Холодную.

В исполнении Дуси Галкиной с ее грубыми, простыми чертами и топорной фигурой все эти ужимки и закатывания глаз выглядят действительно смешно.

Когда это делала Вера Холодная, смешно не было…

«Ленинград. 1926 год. Сентябрь. Испытание в Государственном институте… Большинство испытуемых – женщины всех рангов и возрастов. Не думайте только, что это бездельничающие психопатки и скучающие совбарышни. Очень принаряженная женщина с неумело завитыми штопорообразными локонами расскажет вам, что она железнодорожница, приехавшая из Кандалакши, поселка у Белого моря, где оставила двух детей и семью, потому что все знакомые и даже муж говорят, что ей, при ее таланте, необходимо сниматься в кино. Она тщательно проимитирует Холодную… по-настоящему волнуясь и плача. Перед вами мелькнут 2–3 рабфаковки, которые командированы из уезда в вуз, но чувствуют свое призвание только в кино…»

(Цит. по статье Неи Зоркой «Первая русская звезда»)

IX

…Соня боролась за сестру – робко, неумело, в меру сил своих и природной отваги.

Не на жизнь, а на смерть сражалась с пролетарским писателем Юрием Смоличем, оклеветавшим Веру Холодную в приключенческом романе «Рассвет над морем».

В романе Вера Холодная, добиваясь визы на выезд из России, последовательно отдается французскому консулу «мосье Энно» и белогвардейскому генералу Гришину-Алмазову.

Думаю, уместно процитировать отрывок из романа, дабы читатель, возможно, не знакомый с творчеством Юрия Смолича, мог оценить не только суть произведения, но и «неповторимый стиль» автора, внесшего столь значительный вклад в создание легенды о Вере Холодной – шпионке.

То, что меня особенно пленило (и наверняка особенно больно ранило несчастную Софью Васильевну), выделяю курсивом.

«– Пришла одна дама и тоже добивается свидания с вами.

– Дама? Она назвала свою фамилию?

– Да, мосье. Это Вера Холодная. Артистка синематографа.

Мосье Энно остолбенел бы, если бы не было неудобно консулу столбенеть перед своим секретарем.

Но морозцу, который вдруг пробежал у него по спине, мосье Энно разрешил пробежаться. Вера Холодная! “Королева экрана”! Очаровательная женщина, можно сказать, перл красоты! И не мосье Энно искал пути познакомиться с нею, а… пришла сама… Что ж, если дело оборачивается так, то мосье Энно, опытный донжуан, может побиться об заклад, что не завтра так послезавтра перл красоты, “королева экрана” Вера Холодная… будет его любовницей.

– Пускай генерал Гришин-Алмазов немного подождет, проводите его в приемную “А”, а артистку Веру Холодную просите немедленно и прямо сюда.

…Артистка Вера Холодная вошла и, сделав два шага, остановилась. Мосье Энно продержал ее так секунд десять и только тогда наконец поднял усталый и равнодушный ко всему на свете взгляд.

И сразу же его подбросило, как на пружинах. Он вскочил и учтиво поклонился, а на лице у него в эту минуту застыло выражение сногсшибательного восторга.

– Мадемуазель? Простите… Мадам?

– Мое имя Вера Холодная. Я – артистка синема.

– О, прошу, мадемуазель.

Вера Холодная села…

…В своем волнении она была еще очаровательнее. Мосье Энно мог гордиться тем, какая у него будет любовница!

– Мосье консул, – промолвила наконец артистка, – я к вам по важному для меня и конфиденциальному делу… Я хочу выехать за границу, во Францию, и пришла к вам просить визу… Я буду откровенна, мосье консул. Мне надоела эта жизнь. Войны, революции, перевороты. Я артистка, и меня влечет только чистое искусство…

– Кроме чистого искусства, – мягко промурлыкал мосье Энно, – вас, очевидно, влечет и… красивая жизнь, не так ли, мадемуазель?

Артистка чуть приметно повела плечами и улыбнулась…

– Пусть так, мосье…

…Мосье Энно уже хотел… встать, подойти и просто заключить в объятия очаровательную красотку. Он даже скрипнул стулом, поднимаясь…

…Но стул под мосье Энно скрипнул еще раз – он снова сел. Неожиданная идея вдруг пронизала мозг консула Франции…

…Вера Холодная в вознаграждение за визу должна стать любовницей генерала Гришина-Алмазова. Ласки очаровательной женщины откроют сердце воинственного мужа…

…Конечно, чтобы изменчивая обольстительница не превратилась в обольстительную изменницу, как она это великолепно проделывает в своих фильмах, у мосье Энно должна быть на нее хорошая узда: эта самая приманка – виза…»

Далее Вера Холодная по требованию французского консула шпионит за белыми.

И дает консулу подробный отчет:

«– Кому генерал больше симпатизирует – Франции или Англии?..

– В жизни он… равно привержен обеим, мне почти не приходится слышать от него русскую речь. Днем он разговаривает исключительно по-французски, а ночью сквозь сон бормочет по-английски.

Мосье Энно даже передернуло… он свирепо взглянул на свою любовницу.

– Вы могли бы мне не рассказывать о том, что генерал бормочет сквозь сон.

Артистка одарила его презрительным взглядом:

– Я добросовестно выполняю ваше поручение, мосье…

– Ну, не будем ссориться, – примирительно проворковал консул. – Сегодня вы не пойдете… слушать английское бормотание генерала…

Артистка подняла брови и взмахнула своими огромными ресницами:

– А что же я буду слушать сегодня ночью?

– Сегодня вы будете слушать меня, – консул смотрел на артистку, давая волю живчикам в глубине своих темных глаз. – Если хотите, я для вас согласен бормотать даже по-русски…»

Разумеется, «изменчивая обольстительница» артистка Вера Холодная пылко (и не в первый раз) отдается консулу мосье Энно, но, являясь при этом еще и «обольстительной изменницей», по просьбе генерала Гришина-Алмазова шпионит за французами.

Правда, при этом еще и спасает героя революции Котовского. И, в одной из версий романа, присутствует намек на то, что и с Котовским у «королевы экрана» что-то было… Но, разумеется, она пошла на это «что-то» вовсе не из приверженности революционным идеям!

В конце романа Вера Холодная загадочно умирает… Отравленная ядом кураре, который коварный француз подмешал ей в вино.

Решение об отравлении Веры Холодной мосье Энно принимает совместно с мадам Энно.

«– А эта… как ее… актриса?

Консул Энно развел руками:

– Но, мон анж, ведь неудобно просить “королеву экрана” помочь поднести нам чемоданы? И к тому же ее физических сил будет мало, чтобы поднять такой груз. Ведь каждый из этих чемоданов весит самое меньшее…

– Я не об этом! – заорала мадам. – Я о том, что ты все-таки ухитрился сунуть этой лахудре заграничный паспорт!

Консул Франции придвинул к секретеру еще и небольшой сервант из-под фарфора.

– Но, мон ами, ты же знаешь, она без этого не соглашалась больше выполнять наши поручения… Она не хотела… гм… обслуживать всех необходимых нам высокопоставленных лиц, пока у нее не будет визы на руках.

Мадам Энно швырнула диванной подушкой, но промахнулась. Подушка только сбила со стенки бра, и мосье Энно обсыпало мелкой стеклянной крошкой от разбитого китайского абажурчика.

– Но, – поспешил заявить мосье Энно, – я, безусловно, дам распоряжение, чтобы ее не пустили на наш дредноут.

– Кретин! – даже задохнулась мадам. – Плевала она на твой дредноут! С паспортом на руках она устроится на какой угодно корабль. Разве ей трудно влезть в постель к какому-нибудь капитану? Знаем мы вас, бабских угодников. Она не поедет во Францию! – завизжала мадам.

Мосье Энно поник за своей баррикадой. Он тоже не хотел бы, чтобы Вера Холодная попала во Францию. У мадам, конечно, говорила глупая женская ревность. Но у мосье были более веские причины. Попав в Париж, актриса быстро найдет дорожку не только в светские салоны, но и в министерство доберется, пожалуй, до Сюрте Женераль. А знала “королева экрана” слишком много. Это еще пустяки, что ей были известны махинации мосье Энно с валютой или банковскими переводами за оружие для директории. Кто же в Париже не крадет? В Париже воруют все. И у мосье Энно хватит чем откупиться у следователей слишком придирчивых или у судей слишком добродетельных. Хуже то, что знаменитая киноактриса не только в совершенстве овладела своею ролью шпионки консула Энно, но и до мельчайших подробностей ознакомилась со сценарием всей эпопеи Антанты в Одессе. Разве ей трудно будет воспроизвести широкую картину американо-англофранцузской оккупации перед мировой общественностью? В тонких ручках очаровательной женщины были все нити о тайных связях консула Франции с английской миссией и миссией американской. Консулу Франции не только перед мировой общественностью, но и перед Сюрте Женераль трудно будет опровергнуть кое-какие факты, которые попали в тонкие ручки чаровницы и совсем легко сорвутся с ее язычка… Ясное дело, было бы лучше, если бы актриса действительно не поехала в Париж. Нет, нет! Она не должна ехать ни в коем случае!..

– Как же это сделать, мон анж? – вкрадчиво спросил мосье Энно. – Вот если бы ты могла что-нибудь придумать…

– Я уже придумала! – решительно заявила мадам Энно и так же решительно поднялась с дивана. – На войне, как на войне – так, кажется, говорит этот остолоп, ваш генерал!

Она вынула ладанку из-за декольте.

Мосье Энно побледнел и задрожал.

– Ты… ты думаешь… Муся, что…

Мадам Энно отстегнула ладанку от золотой цепочки и протянула ее мосье Энно.

Мосье Энно попятился. Но позади была уже стена.

– Немедленно! – прикрикнула на него мадам. – Ведь она может сегодня же ночью пробраться в каюту и залезть в постель к самому генералу!

В ладанке был кураре. Два кристалла – мгновенная смерть. Один кристалл – смерть не позже как через полтора-два часа от паралича миокарда. Мадам Энно надела на себя эту ладанку еще в Париже, на случай если бы в далеком путешествии встретилась непреодолимая опасность для ее чести и жизни. Эта ладанка в декольте на золотой цепочке дала ей немало утешения в парижских салонах перед выездом: мадам Энно показывала ее каждому, хвастаясь, на какой риск она идет, пускаясь с мужем в небезопасное – во имя высокой миссии! – плавание в страшную страну большевиков. Кроме того, во время ссор с мужем она грозила ему, что отравится, и таким безошибочным дипломатическим способом всегда добивалась своего.

– Но… как же это… сделать? – прошептал, запинаясь, бледный консул.

Мадам Энно небрежно пожала плечами.

– Я пошлю сейчас Мими. Мы попросим актрису забежать к нам на минутку, выпить бокал цимлянского на дорогу. В бокал ты бросишь один кристалл. И она сразу уйдет. А потом… Какое нам дело, что будет потом?..

“Королева экрана” Вера Холодная пришла за полчаса, как раз в ту минуту, когда семеро верных людей консула Франции в их фантастической надежде попасть за границу тащили двадцать два его чемодана. Актриса тоже торопилась: оставить берега отчизны она собиралась не позднее утра, а вещи у нее еще не были уложены. Прощальный бокал – “посошок на дорогу” – они выпили вместе, стоя и мило улыбаясь посреди опустошенного салона резиденции.

После этого актриса приветливо помахала с порога перчаткой.

– До завтра! – Назавтра она уже договорилась с капитаном: это был капитан как раз того самого дредноута, на котором должен был отчалить от одесских берегов и консул Франции. Итак, предстояла совместная увеселительная прогулка.

Умерла актриса через полтора часа – у себя в номере отеля. Вскрытие тела не установило причины внезапного паралича миокарда: кураре, яд американских индейцев, был малоизвестен одесским прозекторам».

Не правда ли, прелестная история?

Сколько эротики…

А какими тиражами выходило это творение Ю. К. Смолича в пятидесятых годах!

Позже была поставлена еще и оперетта «На рассвете» (либретто Г. Плоткина по мотивам книги Ю. Смолича), где Вера Холодная отдается еще и одесскому бандиту Мишке Япончику, – правда, на сцене она только танцует с ним танго и распевает куплеты, но намеков на «интим» предостаточно на протяжении всего действия.

В пьесе эпизод с Котовским отсутствует, зато присутствует разговор Веры Холодной с Жанной Ляруб, французской коммунисткой, приехавшей агитировать французские войска и впоследствии казненной.

Жанна проповедует революционные идеи, ну а Вера, разумеется, этих идей не приемлет в силу буржуазной развращенности!

Софья Васильевна долго переписывалась с Юрием Смоличем, добивалась изменений в тексте и публичных извинений.

Разумеется, ничего не добилась.

Наглость товарища Смолича была беспримерна.

Он даже пытался упрекнуть Софью Васильевну в том, что она, дескать, в суровом девятнадцатом году была мала и многого о сестре не понимала…

Полностью переписка С. В. Холодной с Ю. К. Смоличем напечатана в 1995 году в сборнике издательства «Искусство», посвященном столетию со дня рождения Веры Холодной. Я приведу здесь лишь некоторые цитаты из письма Юрия Смолича: «…само собою разумеется, что речь идет не об историографическом издании, а о беллетристике – в художественном произведении вовсе не обязательна точная документация. В художественном произведении нет необходимости в точном воспроизведении события – законы художественной литературы отличны от законов литературы исторической. Беллетристика передает читателям лишь смысл событий. Их сущность, а образы действующих лиц (даже если выводятся эти лица не под вымышленными именами, а под своими собственными) являются условными. Обобщенными в психологическом и конкретно-социальном раскрытии образа, т. е. в трактовке данного образа автором сообразно смыслу событий, значению и роли данного лица. В результате художественный образ – в соответствующей трактовке писателя – может в частностях как бы и не соответствовать тому живому образу, который запечатлелся в памяти близких и друзей.

Ведь если бы Вы, Софья Васильевна, не были сестрой Веры Холодной, а просто читателем “Рассвета над морем” и натолкнулись бы в романе на образ некоей актрисы, Вас в изложении литературной судьбы этого литературного героя ничего не смутило бы. Потому что такая судьба возможна, она могла бы быть. “Могло бы быть”, возможная судьба – в этом сущность беллетристики, отсюда все ее закономерности.

Вас смутило то, что лицу, наименованному в романе Верой Холодной, якобы приписываются некоторые действия и поступки, которые не полностью соответствуют тем действиям и поступкам – фактам – из жизни действительной Веры Холодной, Вашей сестры, которые могли быть Вам известны.

Но, может быть, до Вас доходили те легенды, которые бытовали в связи со смертью Веры Холодной?»

Далее Юрий Смолич пытается доказать, что все изложенные им в книге события вполне могли бы быть – на основе ходивших в Одессе слухов, – но он, дескать, даже пытался обелить имя «королевы экрана»:

«…автор романа, желая восстановить доброе имя когда-то известной актрисы, и решил обратить внимание именно на наиболее порочащий вариант – шпионская якобы деятельность! – и, раскрывая сущность человека, вскрывая его внутреннее содержание путем психологических исканий и дальнейших сюжетных построений, разрушить эту порочащую версию, так сказать, изнутри – силой логики и эмоционального воздействия на читателя: это оружие, которым располагает художественная литература.

Обратите еще раз внимание на то, как развивается сюжетная линия Веры Холодной в романе “Рассвет над морем”. Французские оккупанты хотят использовать известную актрису для получения информации о белогвардейцах, а белогвардейцы тоже не прочь использовать В. Х. для получения информации о начальствующих над ними французских оккупантах. Но нигде и ни разу в романе не показано, чтобы Вера Холодная действовала против своего народа, в частности против подполья и большевиков, ни прямо, ни косвенно! Хотя, конечно, как известно, Вера Холодная отнюдь не была большевичкой и можно с уверенностью допустить, что не отличалась особым пристрастием к непонятным ей тогда социалистическим преобразованиям жизни. Вращаясь в силу своей профессии и, так сказать, светского положения в обществе, в кругу антинародной верхушки, французской и белогвардейской, всем своим поведением в романе и каждым своим словом в ответ на расспросы заправил интервенции Вера Холодная выказывает свою неприязнь и презрение и к интервентам, и к белогвардейцам – подчас даже в опасной, рискованной для нее форме; и ни разу, ничем не вредит – хотя имела для этого самые широкие возможности – подполью, силам борющегося и готовящегося к восстанию народа. Наоборот, когда предоставляется возможность, она тотчас же оказывает подполью неоценимую услугу, тоже рискуя собою, – она спасает Котовского!»

Чем дальше – тем невероятнее: Юрий Смолич производит себя едва ли не в образ менестреля, возвеличившего «королеву экрана»:

«В этом романе – зенит развития образа Веры Холодной: своим поступком она ставит себя по эту сторону баррикад в то трудное и сложное для тогдашнего интеллигента время, этим она приближается к лагерю борющегося народа – и отрывается начисто от каких бы то ни было могущих ее опорочить сплетен, кривотолков, легенд, бытующих и поныне.

В этом задача автора, ценящего доброе имя актрисы Веры Холодной».

Как мило!

А как же бесчисленные сексуальные связи «изменчивой обольстительницы»? Кушетка французского консула мосье Энно, постель генерала Гришина-Алмазова, койка безымянного капитана дредноута, на которую, впрочем, Вера Холодная так и не успела улечься, будучи, как мы помним, отравленной!

Впрочем, далее в письме к сестре покойной актрисы Юрий Смолич оправдывается – правда, вовсе не в том, что в романе своем превратил чистейшую женщину в проститутку, а в том, что несколько погрешил против революционной правды: ведь Котовского-то Вера Холодная не спасала!

«Конечно, оставаясь верным правде жизни и желая достичь полного доверия читателя, автор не мог и не должен был пойти на заведомую фальшь, представляя сам факт спасения Котовского как, скажем, сознательное действие революционерки, которой Вера Васильевна не была. В романе Вера Холодная сразу же и признается Котовскому, что она видит и чувствует за ним правду, но сама еще не умеет разобраться в событиях, в том новом, революционном, что вдруг возникло перед нею, совершенно неподготовленною обстоятельствами предыдущей, артистической, оторванной от конкретной социальной борьбы жизни. Это, по мнению автора, вполне убедительно: в подобном положении находилась почти вся интеллигенция.

Было ли так в действительности? Был ли действительно такой факт, что актриса Вера Холодная спасла жизнь герою гражданской войны, вошедшему навсегда в историю нашего народа на самые славные ее страницы. Котовскому?

Нет. Не было.

Но как художественный факт – он закономерен. И автор принимает этот домысел на свою совесть: к подобным выводам как к допущению возможного приводит внимательное, пристальное и доброжелательное изучение психологии нашей интеллигенции того времени. Так можно предположить – и утвердить как художественный факт, – осмысливая растерянность нашей тогдашней интеллигенции перед революционными событиями, ее метания из стороны в сторону, ее неумение понять события и определить свое к ним отношение, ее неуверенность, сочетаемую, однако, с безумным патриотизмом, с тяготением к родному народу, и именно к его трудовым кругам, с, быть может, неосознанным, но сочувствием его борьбе, восхищением его героизмом.

Нужно ли отказаться в романе от этого факта – спасения Верой Холодной Котовского и, следовательно, вычеркнуть этот факт из художественно воссоздаваемой ее биографии только потому, что в действительности подобного случая не было?

Нет! Автор, пристально присматриваясь к поведению нашей интеллигенции в те годы, считает неверным отказ от подобного художественного домысла. Ценя память об имени Веры Холодной, автор считает неверным вычеркнуть этот логически верный домысел из художественной биографии Веры Холодной и тем снизить ее образ, снова отдать его порочащим ее легендам».

Письмо длинное. И – ни единого слова о кушетке консула, постели генерала, койке капитана… О том, что, собственно, возмущало Софью Васильевну. Ни слова, кроме того, в самом начале данного намека: что, дескать, мала была девочка и не знала многого о сестре!

Софья Васильевна просила, чтобы Юрий Смолич ответил ей через «Литературную газету» и написал, что все эти кушетки и постели – вымысел!

Но Смолич отвечать через газету отказался. Написал еще одно личное, довольно любезное письмо: снова о том, как плохо будет покойной Вере Холодной и ее ныне живущим родным, если он признается, что все в романе – включая спасение Котовского – вымысел… Тем более что Смолич продолжал утверждать: это даже не вымысел, а полуправда, основанная на ходивших в Одессе слухах и сплетнях.

Впрочем, против Смолича и Плоткина восстала не только сестра актрисы, но и зрители, почитатели: как выяснилось, фильмы с Верой Холодной были популярны не только среди буржуазно настроенной публики, тоскующей по былым, ушедшим временам, но и в среде революционного подполья Одессы.

«…к вам обращается участница подполья в период интервенции (1918–1919 гг.) Ярошевская Р.

Как и другие советские зрители, с чувством возмущения встретила я трактовку образа Веры Холодной как женщины легкого поведения в период интервенции в гор. Одессе. Утверждения некоторых безответственных авторов о том, что она занималась флиртами с высшими представителями враждебного лагеря, не имеют под собой никакой почвы и совершенно безосновательны. Я считаю своим долгом присоединить свой голос в защиту чести и гражданского поведения замечательной актрисы того времени. Будучи в те годы связной Одесского обкома, часто выполнявшей задания товарищей Ласточкина, Соколовской, Котовского и других, я хорошо помню (несмотря на то что тогда мне было лишь 16 лет), что имя Веры Холодной часто встречалось мне в связи с деятельностью подпольщиков, и мне она запомнилась как товарищ, помогавший нашей подпольной организации…

Р. Ярошевская, г. Одесса»

…Была ли Вера Холодная «товарищем, помогавшим подпольной организации»? Сомнительно. Скорее всего, это утверждение – не больше (но и не меньше!) чем вымысел товарища Р. Ярошевской – вымысел, сочиненный с самой святой и благой целью: защитить любимую актрису, кумир юности, от злобных клеветников!

Ведь одно дело – оклеветать какую-то там артисточку, буржуазку, пусть даже и называли ее когда-то «королевой экрана»…

И совсем иначе выглядит клевета в адрес «товарища, помогавшего подпольной организации».

«Это письмо пишет вам одессит Горшков Илья Мариусович.

Меня возмутила возводимая на В. Холодную клевета. Зачем понадобилось автору оперетты “На рассвете” притянуть за волосы к В. Холодной Мишку Япончика (его настоящая фамилия Виленский)? В глаза она его не видела и считала бы ниже своего достоинства встречаться с этим разнузданным типом.

А зачем придумали этот диалог В. Холодной с Ж. Ляруб? Жанну-то я хорошо знал. Она в феврале 1919 г. приехала в Одессу по заданию В. И. Ленина для разложения интервенционистских войск и была поселена Еленой (Софьей Ивановной Соколовской) у меня на конспиративной квартире по Московской ул., 13. Часто Жанну я провожал в кафе “Открытые Дарданеллы”, где она пламенно выступала перед французскими моряками и матросами. Она понятия не имела о существовании такой артистки, как В. Холодная. <…> Я, как коммунист, распространявший вместе с газетой “Антанта” газету “Ля Коммунист”, утверждаю, что все простые люди в Одессе, особенно рабочие, любили гениальную Веру Холодную… Ее отпевали в соборе на Соборной площади. Я был в соборе, народу было столько, что иголке не было места где упасть. С глубоким уважением.

И. М. Горшков, г. Ивано-Франковск»

Да и позже у Софьи Васильевны находились помощники: те, кто также боготворил «королеву экрана» и не мог отдать ее имя мраку забвения: Б. Зюков, Н. Болобан, Д. Аржелас, Л. Кармен, Н. Зоркая, С. Русакова, О. Якубович, Р. Соболев… А «верный рыцарь» «королевы экрана» Алексей Яковлевич Каплер и вовсе организовал целую «акцию» в защиту Веры Холодной. Он первый вспомнил о ней в «Кинопанораме», не раз писал статьи в газетах, собирал открытки с фотографиями Веры Холодной и с кадрами из ее фильмов.

X

…Но это все будет потом. Много позже.

А сейчас тело актрисы набальзамировали и после отпевания и шествия, запечатленных на кинопленке, поставили в часовне на Первом Христианском кладбище Одессы.

Останки трижды тревожили – вскрывали гроб и «подправляли» мумию, покрывали составами для лучшей сохранности, снова гримировали… Все надеялись отправить в Москву, чтобы торжественно похоронить там.

В 1931 году кладбище, находившееся в центре города, по гнусному обычаю тех времен, было превращено в парк – Парк имени Ильича, парк культуры и отдыха на костях…

Склеп был разрушен.

Софья Васильевна, в то время известная балерина Одесского театра, запросила городской отдел коммунального хозяйства и отдел управления кладбищами, чтобы ей разрешили перевезти гроб с телом сестры на Второе Христианское кладбище для захоронения в могилу их матери. Но ей отказали.

Сообщили, что останки Веры Холодной, коммуниста Красного и артистки Стасиной перевезут-таки в Москву. Проследить за этим оказалось невозможно… И до Москвы «королеву экрана», видимо, так и не довезли.

Могилы ее не существует.

Во всяком случае, местонахождение могилы Веры Холодной никому не известно.

Когда-то – еще в 1919 году – Софья Васильевна посадила возле часовни, в которой стоял гроб Веры, деревце вишни. Деревце принялось, разрослось и окрепло. И много позже Софья Васильевна приходила в Парк Ильича к своей вишне – поминать Веру.

Я не смогла выяснить, жива ли сейчас эта вишня. Фотографий ее не было, да и потом, война прошла с пожарами…

Не осталось могилы у первой русской звезды.

Осталась память о ней.

Многочисленные фотографии и открытки, хранимые преданными поклонниками на протяжении всех восьмидесяти лет, минувших со дня ее смерти.

Остались пять фильмов и пленка с записью ее похорон.

Осталась «Киногазета» № 22 за 1918 год, целиком посвященная ей.

Остались ноты печального вальса, написанного «на смерть “королевы экрана”».

Остались стихи поклонников, большинство из коих последние восемьдесят лет не издавались, и потому известен только один из них – Вертинский… «Ваши пальцы пахнут ладаном, а в ресницах спит печаль…»

И еще остались слухи и домыслы, со временем складывавшиеся в настоящие легенды о загадочной смерти Веры Холодной.

XI

Из всех этих легенд Юрий Смолич использовал только одну, самую распространенную – об отравлении.

Правда, без помощи белых лилий: это было слишком изысканно для его стиля. У Юрия Смолича, повторюсь, консул Энно подмешивает в вино распутной актриске и шпионке по совместительству экзотический яд кураре. При этом пролетарский писатель товарищ Смолич даже не дал себе труда поинтересоваться, как именно действует кураре и какие вызывает симптомы. Дело в том, что курарин действует непосредственно при попадании в кровь (правда, для этого достаточно крохотной царапины) и вызывает мгновенную смерть от паралича дыхательной мускулатуры. Так что если и был яд, то какой-то другой…

Впрочем, изначальная версия гласит, что Вера Холодная попросту задохнулась от слишком сильного аромата белых лилий, что консул Энно, преподнесший ей роковой букет, вовсе не преследовал никаких преступных целей, что это всего лишь трагическая случайность…

Возможно, на формирование именно этой легенды повлияло то, что заболела Вера Васильевна во время съемок фильма «Дама с камелиями». Как известно, в романе Дюма-сына прекрасная куртизанка Маргарита Готье предпочитала другим цветам камелии, потому что камелии не пахнут, а от сильного аромата роз, фиалок или лилий у бедняжки происходило стеснение в груди и кружилась голова.

Правда, хрупкая Маргарита страдала от чахотки, ставшей следствием постоянно сжигавших ее страстей и вообще следствием беспутной жизни.

А Вера Холодная была женщиной крепкой, здоровой и даже склонной к полноте.

Но, с другой стороны, задохнуться от аромата белых лилий – это так красиво, так романтично!

Гораздо романтичнее, чем умереть от гриппа, осложненного воспалением легких.

Другая легенда гласит, что Веру Холодную задушил тот самый деникинский генерал Гришин-Алмазов, известный, впрочем, своей решимостью и буйным темпераментом.

Почему задушил – из ревности ли, или из-за того, что актриса не пожелала уехать вместе с ним за границу, или еще по какой-нибудь причине – на этот счет существуют разные версии.

Кроме того, кто-то в Одессе считал, что Веру Холодную расстреляли революционные матросы на крейсере «Алмаз», за шпионаж в пользу белых или интервентов, а тело потом сбросили в море.

Каким образом родственникам удалось завладеть впоследствии телом казненной шпионки, дабы отпеть его в главном соборе города и похоронить, остается непонятным…

Разве что поверить четвертой легенде, согласно которой отпевали и хоронили вообще не Веру Холодную, а какую-то другую, слегка похожую на нее женщину!

Что ж, болезнь, перенесенные страдания, обработка бальзамическими составами и толстый слой грима действительно изменили прекрасное лицо «королевы экрана».

Но все-таки не настолько, чтобы вовсе ее не узнать.

И еще существует легенда, согласно которой, Вера Холодная была расстреляна не революционными матросами, а, наоборот, интервентами.

За свою деятельность в революционном подполье.

За эту последнюю, «революционную», версию смерти актрисы расплачиваться пришлось ее дочерям: после появления в эмигрантских газетах статей, где Веру Холодную «разоблачали» и даже именовали «красной королевой», почти вся белая эмиграция отвернулась от уже подросших Жени и Нонны. Кажется, они даже планировали в связи с этим вернуться в Россию… Не вернулись. К счастью.

А потом на базе этой же «революционной» версии Никита Михалков создал удивительно красивый, лирический фильм «Раба любви».

Правда, Елена Соловей, несмотря на все старания гримеров, на Веру Холодную не похожа. Не тот типаж.

Да и не была Вера никогда такой экзальтированной, капризной, вздорной и претенциозной особой, какую по воле режиссера изображает Соловей.

Вера Холодная была гораздо проще, строже, спокойнее и милее.

Правда, героиню михалковского фильма и зовут-то иначе… Но она заявлена, как «королева экрана»! А у русского немого кино была только одна королева – Вера Холодная.

И изначально – другим режиссером – фильм снимался именно о Вере Холодной. И именно поэтому была популярна в советские времена «революционная» версия жизни и смерти первой русской кинозвезды. И слава Богу, что не вздумалось великому режиссеру сделать свою героиню шпионкой Антанты и врагом народа. А ведь мог… Была ведь и такая версия!

Ведь в любом случае получился бы хороший, красивый фильм, и пришлось бы этому фильму верить, потому что не верить фильмам Михалкова очень трудно, и, возможно, Вера Холодная навсегда потеряла бы в наших глазах надежду на реабилитацию…

Впрочем, «революционная» версия – не последняя.

В августе 1919 года в частной ежедневной газете «Грузия» появилась следующая заметка:

«Похищение Веры Холодной!

В понедельник, около семи часов вечера, неизвестными была похищена из своей квартиры артистка театра-казино Вера Холодная. Увоз был произведен при помощи обманного приглашения на свадьбу каким-то мусульманином, явившимся к госпоже Холодной на квартиру. Перед отъездом артистка надела драгоценностей на сумму более 100 тысяч рублей, более домой не возвращалась.

По заявлению квартирной хозяйки г-жа Холодная была отвезена на Вторую Параллельную улицу, дом 69, в квартиру некоего Андора Бабы-оглы. При обыске на этой квартире были найдены: две дамские подвязки, две шпильки, две невидимки, которые по предъявлению матери г-жи Холодной были последней опознаны. Во время производства дознания было донесено, что артистка увезена в село Моштага, но ее там не оказалось.

По этому делу задержано несколько лиц. Сейчас дело еще окончательно не выяснено, но, судя по уже имеющимся показаниям, артистка убита, и драгоценности переданы неизвестному лицу».

Газета «Азербайджан», со своей стороны, сообщает: «31 июля распространились слухи, что Холодная найдена в 35-ти верстах от Баку, близ дороги, с отрезанной головой и несколькими колотыми ранами. По проверке слухи эти оказались справедливыми. По общему мнению лиц, знавших покойную и ее жизнь, кровавая расправа с ней вызвана ревностью».

Разумеется, ревностью!

А чем же еще?!

Банальное ограбление, убийство с целью завладения драгоценностями – нет, это неинтересно!

Читателям в Баку и Тбилиси нужно «что-то по-горячее», а потому добавлена пикантная деталь: найденные в квартире похитителей шпильки и дамские подвязки…

При каких обстоятельствах красавица могла растерять шпильки и подвязки?

Как, вам еще неясно?!

…Все это, конечно, захватывающе интересно, но не менее интересно другое: откуда бы взяться «лицам, знавшим покойную и ее жизнь» в Баку?! К тому же все те, кто действительно «знал ее жизнь», знали и то, что ревновать Верочку было некому и не к кому, и уж тем более знали то, что Вера уже полгода лежит в склепе на одесском кладбище…

В свое время наиболее тщательно пытался проанализировать происхождение слуха о «криминальной» причине смерти Веры Холодной журналист Н. Брыгин. Он, как это и нынче модно, обвиняет во всем своих коллег-журналистов, готовых на все, на какую угодно клевету и мерзость ради «сенсации». Уместно привести выдержку из его статьи:

«Представьте себе толпу почитателей синематографа, сбежавшихся к дому № 1 на Соборной площади, где проходят последние часы тяжело больной любимой актрисы. В подъезд не пускают. У подъезда усиленный наряд варты. Оно и понятно: каждый захочет… Но не пускают и самых близких, не пускают ее друзей Рунича, Чардынина, Харитонова. В квартире только мать, профессора К. И. Коровицкий и Л. И. Усков и еще какие-то неведомые никому лица. Тайна. На дворе уже семь вечера, шестнадцатое февраля. Из квартиры на лестницу вышел кто-то и что-то сказал. По толпе немедленно пронеслось: “Отравили!” А у А. Я. Каплера этот микроэпизод будет выглядеть так: “Не стесняясь слез, на лестнице плакал знаменитый одесский профессор Усков”.

Шестьдесят лет (1919–1979) срок немалый. Из памяти собеседников Алексея Яковлевича выпало одно странное обстоятельство: у профессора Ускова “неизвестными злоумышленниками” тут же была похищена дочь. Газеты подняли шум об одесской мафии (да, так!), похищающей младенцев у приличных людей, но Леонтий Иванович Усков дал интервью, в том числе высказался о причинах смерти В. В. Холодной (“тяжелая форма “испанки”), и дочь вскорости “счастливо отыскалась”, “разрыдавшись на руках благодарных родителей”.

В прессе последовали намеки на “провидение”, на “счастливую удачу”, на “рок судьбы”. Прессе оставалось довольствоваться только намеками, потому что и полуправду цензура норовила заменить столбцами наборных многоточий или белыми окнами, которыми и без того пестрели одесские газеты.

Но вернемся в “толпу молодежи”, стоявшую под окнами “постоянно, день и ночь”. В квартиру по-прежнему никого не пускали. Наряд варты по чьему-то распоряжению был “вновь усилен”. Пустили наконец в квартиру (но не в комнаты) двоих ближайших друзей покойной: ее режиссера и владельца кинофабрики. “Харитонов и Чардынин плакали, сидя на кухне”, – запишет А. Каплер. В комнатах творилось какое-то действо. Вместо положенного вскрытия было приказано (кем?) экстренно начать бальзамирование. В толпе немедленно пронеслось: “Яд. Следы заметают!” Газеты вторили: “По причине бальзамирования в квартиру В. Х. никто из прощающихся допущен не был”. Вынос тела в собор (перейти через дорогу) по чьему-то распоряжению состоялся не днем, как делалось испокон веков, а глубокой ночью. Газеты: “Вчера в 4 часа ночи при огромном стечении публики состоялся вынос тела Веры Холодной из дома Попудова в Кафедральный собор… Тело ее набальзамировано”.

“Зачем?” – спрашивали. “Для отправки в Москву”. – “Тогда почему ее хоронят с погребением, на кладбище? ” – “Потому что до Москвы далеко!”

Похороны действительно состоялись традиционным порядком, совсем не требовавшим бальзамирования, состоялись “в серый, мутный, дождливый день”. И вот здесь всем бросилось в глаза еще одно: лицо актрисы было “тщательно загримировано”. Это особо старательно подчеркивали газеты, об остальном, мол, догадывайтесь сами. В толпе недоумевали: “Почему мы хороним мумию, а не нашу Верочку?” – “Подменили!” – “Никакой подмены. Это болезнь изменила ее до полной неузнаваемости”…

Согласитесь, было от чего голове пойти кругом, если бы вы оказались в толпе провожающих. И стоит ли спустя шесть десятилетий так уж сильно укорять Одессу, что в ней-де первой возникло и окрепло твердое убеждение: “Веру Холодную убили”. Но если так, кто убил, зачем отравили? Тут-то и пошли гулять невероятнейшие домыслы и вымыслы, версии и легенды…»

Возможно, автор статьи и прав в чем-то – хотя бы в том, что основными породителями слухов и виновниками зарождения большинства легенд являются действительно журналисты. Разумеется, это действительно так, ведь даже сам Брагин, пользуясь незнанием читателями истинных обстоятельств смерти Веры Холодной, поступился истиной ради создания «таинственной атмосферы»: на самом деле и вскрытие, и постмортум, и бальзамирование в тех обстоятельствах представлялось вполне оправданным и необходимым…

Впрочем, до сих пор многие (и даже ученые-киноведы) считают, что не все ясно с причинами смерти Веры Холодной.

Почти каждая статья, посвященная Вере Холодной в книгах о дореволюционном кино, заканчивается словами о «ранней, загадочной смерти артистки».

О преждевременности ее смерти сокрушаются, чаще всего приводя слова некогда отвергнувшего ее В. Гардина:

«…если бы Холодная не умерла в молодости, я уверен, она прошла бы все ступени от живой модели до подлинного мастера. В последних ее фильмах чувствовалось пробуждение богато одаренной натуры».

Но о том, что смерть актрисы была загадочна, не позабыл упомянуть, кажется, никто.

Может быть, потому, что это красиво: молодая и знаменитая «королева экрана» умирает загадочной смертью…

Возможно, убийство?

Это трогает за душу…

Полудетский овал лица, нежные губы, громадные, печальные, лучистые глаза в длинных изогнутых ресницах… Кинозвезда, красавица с открытки, скромница, верная супруга, трогательная мать, и вдруг – убийство! Эти кудри, эти глаза, эта женственная фигурка, вся состоящая из пленительных округлостей, – у кого рука поднялась хотя бы на то, чтобы поднести яд такой женщине?

Тайна!

Страшная тайна, притягательная и сладостная, как большинство страшных тайн!

Она столько раз умирала на экране… Говорят, что это нередко случается: когда какой-то творческий мотив отражается на жизни самого творца, художника, актера. А Вера Холодная была героиней мелодрамы: она или хоронила любимого, или – чаще – умирала сама!

Марианна из «Миражей» застрелилась.

Курсистку Таню в «Пламени неба» убило молнией.

Лидия Ланина из фильма «У камина» умерла от угрызений совести.

Циркачка Пола из «Сказки любви дорогой» умерла от любви и тоски.

Другая циркачка – Мара Зет из фильма «Позабудь про камин, в нем погасли огни…» – упала с трапеции…

Танцовщицу Кло в «Последнем танго» зарезал ревнивый любовник.

Ну а Веру Холодную, должно быть, отравили! Или – задушили, или – застрелили, но не могла же она просто умереть от гриппа, от гриппа до сих пор ежегодно умирают люди, мы привыкли, это банально, это неинтересно и неэстетично. Грипп – это слабость, жар, бред, человек мечется, потеет, просит пить, мучается болью в суставах и головной болью… Красавица не должна умирать – так.

Впрочем, красавица не должна умирать вообще.

Быть может, это и правильно, что нет у нее могилы…

Что некуда прийти и представить себе в могиле – ее…

Мертвой.

Нет, она не умерла на самом деле, она все еще живет!

Живет в пяти уцелевших фильмах, в «сюжетной светописи», словно сотканной из лунных лучей, из предрассветных теней…

Движения – то порывистые, то робкие, взгляд – то скорбный, то страстный, темный завиток, упавший на лоб, прелестная улыбка…

Она все еще живет, и любит, и страдает…

И умирает.

Чтобы снова воскреснуть для нас в другом фильме.