Глава 1

1.

С тех пор, как он подписал договор с фэйри, прошло больше двух столетий, и Филипп предполагал, что на месте леса святой Женевьевы и того мелкого прудика сейчас может быть что угодно. Участок магистрали, например. Или какой-нибудь милый маленький городок, где не совершается преступлений более серьезных, чем вождение в нетрезвом виде, где нет фоморов, да и вампиров нет.

Но лес был на месте, такой же жиденький и непривлекательный, но совершенно не замусоренный, в отличие от большинства таких лесочков. И пруд был на месте. И все выглядело так, словно время над этим местом не властно. Словно за пределами этого лесочка не шумел относительно благополучный двадцать первый век, а трагически завершался блистательный восемнадцатый… Наверное, магия фэйри берегла это место.

Филипп, в отличие от подавляющего большинства вампиров, не испытывал совершенно никакой ностальгии по прекрасным былым временам. Ему нравилась современная жизнь. И, когда в небе над лесом святой Женевьевы замерцал огонек пролетающего самолета, Филипп почувствовал радость — будто ему подали добрый знак, свидетельство того, что он не вернулся в прошлое, и что теперь его встреча с фэйри пройдет иначе, лучше. Конечно, сущая глупость — верить в какие-то знаки, и он не верит… Но этот лес хранит магия, он полон магии, так что возможно — здесь законы логики отменяются.

Филипп опустился на колени ровно на кромку воды. Вода была холодная. А главное — мокрая… После такого испытания замшевые брюки от Кавалли только выбросить. А новые не сидят так хорошо по фигуре, как разношенные, и не имеют такого небрежно-роскошного вида. Но ничего не поделаешь: планируя поход по сельской местности, Филипп оделся так, чтобы самому запачкаться по минимуму. Плотнее замшевых брюк у него в гардеробе ничего не нашлось.

Сосредоточившись, он принялся нараспев произносить заклинание вызова фэйри. Произнес его трижды, неотрывно глядя на воду. Как только последний звук сорвался с его губ, кажется — в то же мгновенье от воды начал подниматься белый туман, постепенно становясь все плотнее… Когда он рассеялся — лесочка и пруда как небывало, вокруг стеной стоял густой лес, а перед Филиппом расстилалась гладь огромного озера. С неба смотрели теперь незнакомые звезды, и вряд ли среди них можно было найти дружественно подмигивающий огонек пролетающего самолета.

Филипп ждал, когда появятся лодки, морально готовясь к новой встрече с Королем Слуа и невольно перебирая в голове преступления последних лет, на предмет не могли бы те вдруг заинтересовать эту хищную гадину с акульими зубами.

Поверхность озера оставалась спокойной, пока Филипп не усомнился — а все ли он сделал правильно, вдруг как-то не так произнес слова вызова и его перенесли в иной мир, но фэйри при этом не появятся? И что ему тогда делать, как возвращаться?! Как вдруг из воды метрах в трех от берега взмыла вверх, сверкая под звездным светом… В первый момент ему показалось — огромная рыба, и он отшатнулся от окативших его брызг. Но это была не рыба. Это была миниатюрная девушка-подросток в облепившем тело платье, сплошь затканном золотом и серебром, и сверкающем, как рыбья чешуя. Плеснули в воздухе длинные мокрые волосы, сверкнули веселые зеленые глаза, и леди Вивиана в венке из кувшинок бухнулась в воду прямо перед Филппом, еще раз обрызгав его с головы до ног. Она рассмеялась звонко, словно хрустальный колокольчик прозвенел, и столько чистой радости было в ее смехе, в открытой улыбке, в сиянии ее глаз, что Филипп не удержался от ответной улыбки. «Это гламор, проклятый гламор!» — думал принц, но на сердце потеплело и вообще стало веселее и легче.

— Здравствуй, Истинный Король! — сказала Вивиана на хорошем, хоть и несколько устаревшем французском.

А он мучился, заучивая на языке фэйри фразу: «Позвольте мне понимать вашу речь, леди и рыцари, ибо невежество мое безгранично» — она была записана в тетрадях, оставленных де Камброном, и там же прилагалось пояснение, что мало кто из смертных может выучить язык фэйри, но они могут сделать так, чтобы ты их понимал.

— Леди Вивиана, — Филипп поклонился, что в положении на коленях было не слишком удобно.

— Ты можешь подняться.

— Благодарю, — Филипп поднялся на ноги. — А остальные?..

— Больше никто не придет. Только я.

С одной стороны это было хорошо: Вивиана была симпатичнее даже, чем полукровка Моргана. Но может ли эта девочка помочь? Впрочем, девочке-то несколько тысячелетий…

— Я знаю, о чем ты думаешь, Король. Ты сомневаешься, могу ли я помочь тебе и людям, — Вивиана сделалась серьезной, но все равно в лице ее было что-то от смешливой девочки. — Я могу. Я могущественна, Король.

— Я не сомневался, — пробормотал Филипп, подумав, что слово «Король» Вивиана произносит так, словно на золоте чеканит, и сам себя начинаешь уважать за то, что ты — Король, именно ты и есть — Король.

— Сомневался. Это ничего, ты же не знал. Мало кто из смертных помнит… У фэйри не два двора, как думают многие. Не только Зима и Лето правят нашим миром. Мэб и Титания — верховные королевы. Но есть еще король Таранис, предводитель фэйри-воинов. Есть слуа и их король — вряд ли ты забыл его… Есть Темный Двор — а многие считают, что Темный или Неблагой двор — это и есть Зимний. А все не так просто, совсем не так… Но я не буду сейчас рассказывать тебе о нашем мироустройстве. Ты не для этого меня вызвал. Просто знай, Король: я — королева своего двора. Мои фэйри — те, кто охраняет границу между миром смертных и Авалоном. Все пути в мир фэйри — под нашей защитой. Я не равна по положению Мэб и Титании, но и задачи мои проще и яснее. Однако живу я так же давно и могу не меньше. К тому же встречаться со смертными мне приходилось чаще, чем им. Я воспитала волшебника Мерлина, величайшего из смертных волшебников, когда его бросили на погибель младенцем. И я стала его возлюбленной. И я приняла его на Авалоне, когда пробил его час. Моргана — посыльная владык. Как сказали бы смертные, их дипломатический представитель, — Вивиана хихикнула. — Но я знаю смертных много дольше, чем она. И поскольку во мне нет смертной крови, я не боюсь смертности в себе, как боится она. Я люблю людей. Верховные королевы и все наши прочие владыки сейчас обсуждают, что делать с фоморами, и решают, делать ли что-нибудь… Знай, Король, что этот мир — не единственный, где живут люди. Есть другие миры. Но там люди не отвернулись от фэйри и не забыли магию ради… науки, — Вивиана выплюнула это слово, словно ругательство. — И есть среди фэйри те, кто считает: незачем проливать кровь фэйри ради неблагодарных. Фоморы — страшные враги. Надо просто приказать малым фэйри, оставшимся в этом мире, уйти в свои ситхены или на Авалон. А этот мир закрыть, как ящик, полный змей, замуровать так, чтобы фоморы, ворвавшись сюда, не нашли выхода… Ведь тот, кто открыл врата, — один из сидхэ. Один из тех, кто не может простить людей, кто хочет, чтобы мир этот был уничтожен в наказание за то, что он отверг магию фэйри. И пусть он — отступник, пусть он один из проклятых, нарушивших наши законы… Знай, Король, некоторые думают так же, как он. Некоторые — сомневаются, стоит ли снова сражаться с фоморами и погибать. Ведь умирать — даже для нас это больно, хотя наша смерть — это лишь долгий сон, за которым следует возрождение. Но есть те, кто не сомневается: надо сразиться. Это дело чести: уничтожить, загнать обратно наших исконных врагов. Показать им и всем, что сидхэ по-прежнему сильнейшие. Мы должны защитить этот мир. Ведь тут все — живое. Не только люди, но и звери, и рыбы, и птицы, и бабочки, и трава, и деревья… Даже камни. Мы должны защитить! Нельзя позволить фоморам уничтожать живое. Пусть даже мир этот осквернен и поруган людьми: люди — как неразумные дети, только сейчас они начали взрослеть и понимать ценность жизни. Надо помочь, поддержать, и быть может, когда-то они смогут вернуть миру… Пусть не его первозданность, но хоть что-то.

Вивиана говорила, а Филипп чувствовал себя все спокойнее и счастливее, будто гора упала с плеч. Хорошо, что он обратился к фэйри! Они разберутся. Они все решат с фоморами. Пришлют этих своих воинов, защитят, сберегут и все такое прочее. А ему останется только подчистить за ними. Но с этим он справится…

И тут Вивиана, на миг замолчав, с горьким вздохом заявила:

— Увы, Король, мы не можем послать войско, пока наши владыки не пришли к общему решению. А они не уверены еще и в том, стоит ли спорить с судьбой… Титания и Мэб — обе они видели в своих магических зеркалах, что на этот раз остановить фоморов сможет только Истинный Король, рожденный смертной от смертного, испивший кровавую чашу бессмертия, принявший корону из рук королев фэйри в час погибели своего народа… Ты, Король.

Филипп едва не заскрипел зубами от злости. Что же это за проклятие такое? Одной приходят видения, другие ссылаются на магические зеркала, — лишь бы только свалить на него неприятную и опасную работу. Они не смогут остановить фоморов, а он — сможет? Своими боевыми навыками он один превосходит армию сидхэ. Какой же бред… Впрочем, она ясно сказала: никто не хочет умирать за чужие интересы. Что ж, это логично.

— Так случалось уже раньше, — продолжала Вивиана. — Иногда что-то свыше решает за нас. Судьба. Веление рока. Иногда фэйри могут лишь присоединиться к смертным, создав священный воинский союз, но смертные должны сами сражаться за себя, под знаменами своих королей. Это нужно для равновесия мира. Это просто… нужно и неизбежно.

— То есть, я должен взять фоморов на себя, а если не получится — поплачете о судьбе этого мира, но ничего более не предпримете? — осмелев от злости спросил Филипп.

— Да. Это — твоя судьба. Как судьбой Артура было — вести своих рыцарей в бой против Мордреда, пробудившего тени древних богов и мечтавшего вернуть им власть. Я только дала Королю Артуру меч Экскалибур. Лишь это приказали мне сделать верховные владыки. А те воины сидхэ, которые дрались на стороне Артура, были добровольцами. Они сами приняли решение вступить со смертными в священный союз.

— Так. Значит, какие-то сидхэ все-таки Артуру помогли? А мне они не хотят помочь? Добровольцы?

— Артур вел войско против войска. Ему нужна была сила. Любая сила. Не только фэйри сражались на его стороне. Он послал рыцарей за христианской святыней — Граалем. Ты знаешь, что дает Грааль?

— Кажется, бессмертие, — нетерпеливо ответил Филипп: вот уж чего ему меньше всего хотелось сейчас, так это — болтать до утра о временах короля Артура!

— Нет, Король. Грааль дает смертному власть призвать войско ангелов. Именно поэтому лишь чистейший из рыцарей может прикоснуться к нему, а тот, кто пьет из него, должен действовать из самых благородных побуждений: не ради власти своей и своего торжества, но, обрекая себя на погибель. Ради спасения других призывает он ангелов!

— На стороне Артура дрались ангелы? — против собственного желания заинтересовался Филипп.

— Да, Король. Младшие из небесных воинов спустились, чтобы сражаться. Тот, кто пьет из Грааля, должен знать: он неизбежно погибнет. Или ангелы покарают его за то, что призвал он их, не имея намерений благородных, или — он погибнет, чтобы кровью своей оплатить глоток крови святой, отпитой из Грааля. Смертные забыли об этом, и в последнюю войну искали Грааль, надеясь получить бессмертие и власть, забыв об истинном его предназначении…

— И что же, нашли?

— Нет. Среди них не было чистого, кто мог бы хотя бы увидеть Грааль. Телесная девственность ничего не значит в таких делах. Важна чистота души. Среди них не было даже истинно чистого духом… А бессмертие Артуру подарили мы, когда увезли его, смертельно раненного, на Авалон, где он и жив по сей день, и ждет того дня, когда мир вступит в последнюю войну: тогда Король вернется, чтобы призвать для последней битвы всех, у кого в груди бьется сердце рыцаря.

— Так может, он вернется уже сейчас?

— Час еще не пробил.

— Откуда вы знаете?

— Владыки видят такое. Час не пробил.

— Ангелы уж точно не будут сражаться на моей стороне, — проговорил Филипп.

Какого черта вообще Вивиана заговорила об ангелах? Пытается морочить ему голову? Но почему? Добровольцев нет и ей стыдно в этом признаться? Или они есть, но ей не хочется предоставлять их в его распоряжение?

Ночь не бесконечна. Нужно вынудить ее дать ответ.

Как же это делается?.. Нужно задать вопрос трижды. Повторить слово в слово в точности.

— Придут ли мне на помощь добровольцы-фэйри? — спросил Филипп, стараясь запомнить построение фразы, и добавил на всякий случай, — Нам одним с фоморами не справиться. Их много, и они слишком сильны в сравнении даже с вампирами, не говоря уж об оборотнях и людях. Несколько моих солдат уже погибло при встрече с ними. Десятки оборотней и сотни людей мертвы. И продолжают умирать прямо сейчас.

На Вивиану его исполненные трагизма слова, казалось, не произвели впечатления.

— Тебе надо не с фоморами справиться, Король. Тебе надо не позволить отступнику открыть врата. Остановить его. Он — один. Больше нет безумцев, желающих выпустить наших исконных врагов… После такого он никогда не будет прощен, никогда! И смерть его будет окончательной.

— Это замечательно. Но фоморы…

— Они ослабеют, как только ты закроешь малые врата. Справиться с ними будет проще, когда они будут лишены возможности питаться от силы старейших. Только младшие пока прорвались в мир… Твое дело, Король, остановить отступника и закрыть врата. И все.

— Мне почему-то кажется, что и это не будет просто.

— Великие победы не бывают простыми. Ты справишься. И даже если потом фоморы убьют тебя, это уже не будет иметь значения. Главное: твой мир будет спасен!

От столь неприкрытого цинизма Филипп на мгновение потерял дар речи. Но Вивиана по-прежнему смотрела на него благожелательно и со светлой улыбкой, и Филипп не мог на нее злиться. Хотел, но не мог.

— Как же мир будет спасен, если фоморы останутся в нашем мире и продолжат убивать все живое? Их следует уничтожить, всех до одного. Придут ли мне на помощь добровольцы-фэйри?

— Фоморы сильны, но они уязвимы. Холодное железо ранит их так же, как сидхэ.

Филипп зловеще улыбнулся.

— Придут ли мне на помощь добровольцы-фэйри? — упрямо спросил он в третий раз.

Вивиана помрачнела, словно солнце зашло за тучу.

— Все, что я могу дать тебе — один воин-сидхэ, который будет сражаться плечом к плечу с тобой, помогать тебе мудрым советом.

Филипп не стал говорить, что он думает о мудрых советах. В конце концов, один воин-сидхэ — лучше, чем ничего. Тем более, раз уж она так не хотела о нем говорить.

— Он сражался на стороне Артура в войне против Мордреда, во времена последнего священного союза людей и фэйри. Он хочет возобновить союз, он призывал встать на защиту людей. И он не хочет ждать решения верховных владык. Он молод и нетерпелив, — Вивиана улыбнулась умиленно, так, словно говорила о пятнадцатилетнем подростке, а не о сидхэ, который прожил как минимум два тысячелетия. — Но он — хороший воин, один из самых доблестных. А главное — в нем нет надменности, которая свойственна многим воинам сидхэ. Он любит людей. Он когда-то связал судьбу со смертными… И считает их — равными нам.

— Он знает, что я… не совсем человек? — осторожно спросил Филипп.

— Все это знают, Король. Но он не считает подобных тебе — чудовищами, сродни фоморам. Он считает, что все, пришедшие в мир, как люди, остаются людьми, и даже если какая-то магия изменяет их тело, душа остается неизменной. Он видел таких, как ты. И оборотней. И колдунов, конечно же. Он не питает брезгливости или страха. Он готов присоединиться к тебе. Возможно, потом придут и другие добровольцы. Добровольцы могут восстать против судьбы и рока, могут решить, что уничтожение фоморов — все же вызов их доблести, а не человеческой. Но Тиалон готов сражаться рядом с тобой уже сейчас. Он готов назвать тебя братом, о Король!

Филипп не знал, что ответить на последнее заявление Вивианы, и просто кивнул, судорожно думая: а не сумасшедший ли этот эльф? Не будет ли его так называемая помощь только помехой? По описанию Вивианы, этот Тиалон получался каким-то придурком… Хотя — сидхэ странные. Для них это может быть нормой. И если Тиалон славится, как хороший воин, то пусть он хоть десять раз придурок, главное — как он дерется.

— Для меня будет честью сражаться рядом с доблестным воином-сидхэ, — кротко сказал Филипп.

— Тиалон — мой племянник. Если он погибнет, призови меня, о Король. Тогда я буду вправе поднять мой народ ради мести.

У Филиппа тут же мелькнула идея: прикончить Тиалона, свалить все на фоморов, призвать Вивиану и пусть себе мстит… Но он тут же задавил ее, как несвоевременную. Вдруг Вивиана читает мысли? Кто знает этих сидхэ…

— Я надеюсь, что Тиалон вернется на Авалон невредимым, — улыбнулся Филипп.

Вивиана кивнула и — не прощаясь, в лучших традициях сидхэ — прямо с места взмыла вверх и плюхнулась в воду. Разумеется, обрызгав Филиппа.

В том месте, где она нырнула, вода забурлила и на поверхность всплыла красивая резная лодка. В лодке стоял стройный сидхэ в каком-то сверкающем доспехе, с полным набором холодного оружия, а главное — в шлеме с высоким острым гребнем.

«И как я его, такого, привезу в Париж?» — горестно подумал Филипп.

Лодка подплыла к берегу со скоростью хорошей моторки, и сидхэ выпрыгнул на землю.

— Приветствую тебя, Истинный Король! Мое имя — Тиалон. Для меня честь сражаться рядом с тобой. Раздели со мной кубок своей доблести! — звонко проговорил сидхэ на французском, прижав руку к сердцу.

А потом он отсалютовал Филиппу мечом.

Он был высоким, очень изящным, очень красивым. На вид — совсем мальчишка, больше девятнадцати ему и не дашь. Тонкое лицо с высокими скулами, такая же приятная улыбка, как у Вивианы, и такие же глаза — огромные глаза, прозрачные и сияющие, словно вода в солнечный день. Когда он снял шлем, Филипп увидел, что волосы у него белокурые, того платинового оттенка, в который люди часто красятся, но никогда с ним не рождаются. Волосы сидхэ спадали до середины спины, часть — убранная со лба — была заплетена в какие-то причудливые косички, перевитые между собой и закрепленные вычурным украшением.

— Приветствую тебя, о Тиалон. Высокая честь для меня сражаться рядом с тобой. Но, боюсь, твое одеяние непривычно взгляду смертных нынешнего века. Оно будет привлекать ненужное внимание. Это необходимо — скрываться и выглядеть так, словно мы — обычные смертные, — проговорил Филипп, решив, что брать быка за рога надо прямо здесь и сейчас.

Иначе все равно ничего не получится. Тиалон или поймет и согласится, или… Но в любом случае, в таком виде в Париже он привлечет уж слишком много внимания.

— Мне это известно, — весело ответил сидхэ. — Я смотрел на мир смертных сквозь волшебное зеркало моей тетушки Вивиан. Я тосковал по миру смертных и тревожился за него. И я видел, как он меняется, хотя до конца не могу постигнуть все изменения. Я хотел предстать перед тобой в доспехах, как положено воину перед королем. Но я оставлю их здесь. С собой возьму лишь кольчугу, верный меч, лук, колчан, четыре кинжала и короткое копье.

— Да, это более разумно, — кивнул Филипп, думая о том, куда бы пристроить в машине весь этот арсенал. Копье ляжет в кузове рядом с гробом. А лук куда девать? Сверху положить? Хорошо, хотя бы, что нет нужды беспокоиться о полицейских патрулях, от ненужного внимания смертных машину защищает магия.

Но тут сидхэ рассмеялся.

— Я пошутил. Какое уж копье и лук в вашем мире. Возьму лишь меч и кольчугу: ее под рубашкой не видно.

Филипп про себя облегченно вздохнул. Если у этого сидхэ есть хоть какое-то чувство юмора — общаться с ним будет проще…

— Можешь взять еще кинжалы. Лишними не будут.

И спрятать их в машине не сложно.

Тут еще одна мысль встревожила Филиппа.

— Тиалон… А как мы доберемся до Парижа? Я знаю, вы железо не любите…

— Вряд ли твоя самоходная карета сделана из чистого железа. Его и не выплавляют уже. Лишь чистое железо, соприкоснувшееся с кровью, как это бывает при проникающих ранениях, для нас — яд. А какое-то количество смешанного металла я могу выдержать. Большое количество. Я же чистокровный сидхэ, а не малый фэйри, чтобы умирать, оказавшись в городе. Я выдержу.

Пока Тиалон говорил, он бодро раздевался: сбросил в воду все свое оружие, панцирь и наручи, покрытые изысканным узором, длинную верхнюю кольчугу, и, в конце концов, остался в рубашке и штанах из какой-то мягкой и шелковистой серой ткани. После он принялся расплетать свои косички, и зрелище это было настолько привлекательным, что Филипп невольно поддался фантазиям фривольного толка. Если у Лоррена так сносит крышу от секса с полукровкой, то какого было бы трахнуть чистокровного сидхэ? Это, должно быть, и вовсе что-то запредельное… Впрочем, даже без дополнительных бонусов, переспать с таким красавчиком было бы недурно.

Сидхэ встряхнул своими длинными волосами и они легли на плечи, скрыв острые уши. Потом он протянул руку над водой, и меч взлетел, ткнувшись ему в ладонь рукоятью. Тиалон надел на себя пояс с ножнами и еще какие-то ремешки, вернул на место четыре — и правда четыре! — кинжала разных размеров.

— Все, я готов. Учти, о Король, волосы стричь не буду. Благородный сидхэ должен носить длинные волосы. Но могу скрыть их гламором.

— Не надо. И так сойдет, — пробормотал Филипп, любуясь Тиалоном.

— Тогда идем. До рассвета осталось чуть больше часа. А тебе надо найти укрытие. Кстати, мне называть тебя «Король» или можно по имени?

— Можно по имени. Даже лучше.

Белый туман окутал их, а когда расступился — они стояли посреди леса святой Женевьевы.

— Но одежду тебе все же надо подобрать другую, о Тиалон.

— Можно не добавлять «о». Торжественные речи произносятся, когда хочешь продемонстрировать особенное уважение к собеседнику. Нам же предстоит битва, а это — как тяжелый труд… Торжественность оставим для пира в честь победы!

Спустя минут десять они вышли к шоссе, где у обочины стоял припаркованный фургончик курьерской службы «экспресс-доставки», ничем не отличающийся от тех, что во множестве носились по дорогам Франции, доставляя различные грузы. Только этот преимущественно возил гробы. Удобно устроившись на водительском сидении, Жак увлеченно читал какую-то книжку в мягкой обложке, на которой были нарисованы звездолеты, пыхающие друг в друга лазерами. В голове у Жака тоже пыхали лазеры и армия людей готовилась дать бой злобным монстрам из соседней галактики. Своих ему монстров мало…

Еще у выхода из леса Филипп дал слуге указания позвонить Лоррену и велеть ему распорядиться приготовить одну из гостевых комнат для сидхэ, максимально вынеся оттуда все металлическое. Ну и — свалить из дома на пару суток, чтобы кровь фэйри уже гарантированно из него выветрилась.

Жак вышел навстречу господину, потом забрался в кузов машины и снял крышку с гроба. До рассвета оставалось минут сорок, лучше сразу устроиться на сон, предоставив пассажирское место в машине Тиалону.

Учитывая неизбежные пробки, дорога до дома займет часов пять, если не больше, и приедут они в самый разгар дня, что крайне неприятно. Несмотря на всю продуманную систему безопасности, день лучше всего проводить в бункере за бетонными стенами, а не в пути.

И укладываться в гроб в мокрой одежде тоже отвратно, но с фэйри всегда так — сплошной дискомфорт. Ну, хоть не покусали, и то хорошо…

Почувствовав его раздражение, Жак мысленно уверил принца, что беспокоиться не о чем, — в машине он в безопасности, и возле дома усиленная охрана. А в гроб можно улечься, раздевшись до нижнего белья. При этом в голове у Жака явилась сцена из какой-то комедии о вампирах, где главный герой спал в гробу в семейных трусах в цветочек.

Филипп мысленно дал ему пинка и обозвал извращенцем.

В его собственной голове возникло ошарашенное лицо фэйри, с изумлением взирающего на гипотетические трусы в цветочек, и Жак, увидев его, рассмеялся. Смех его мог показаться странным, учитывая всеобщее молчание, но Тиалон не обратил на это внимание, он с любопытством рассматривал «самоходную карету».

Уложив хозяина в гроб и плотно закрыв его крышкой, Жак помог сидхэ устроиться в машине, теперь он думал: что ему с ним делать? Заставить сидеть в комнате до темноты? Или разрешить делать, что захочет?

— Заставить? — возмутился Филипп, — Он наш гость, и может делать, что хочет. Поручи его Кристиану, пусть его развлекает… Нет, лучше он, чем ты. Ты не способен. И вообще тебе следует выспаться после суток за рулем. Думать о сидхэ не твоя забота, думай лучше о моей безопасности!

Весь этот мысленный диалог занял лишь несколько секунд. Все же общение на уровне подсознания имеет множество неоспоримых достоинств.

Спустя еще пару минут катафалк выехал с обочины на шоссе и зловещей тенью помчался по полупустому шоссе в сторону Парижа.

2.

Вечером, вернувшись из студии, Кристиан позвонил Николь, чтобы узнать, все ли у них с отцом в порядке. Николь пожаловалась ему на апатию, поразившую их в последние дни и мешающую выходить из дома по вечерам, чтобы развлечься. А ведь раньше после работы они часто выбирались то в театр, то в кино, то в ресторан.

— Это осень, — сказал ей Кристиан.

— Осень, — вздохнула Николь, — Вроде и погода не такая уж скверная, но почему-то нет сил… А у тебя как дела?

— Да нормально.

— Отец оплатил тебе следующий семестр. И положил немного на карточку. Сказал, что ты почти не тратишь деньги в последнее время. Тоже сидишь дома по вечерам?

— Ну да. Осень.

— А мы подумали, что твоя девушка влияет на тебя благотворно, — продолжила Николь весело, — Кстати, может быть, пришло уже время познакомить нас?

— Ну, наверное… Но как-нибудь позже, ладно?

Кристиан невольно представил себе Филиппа в его дизайнерских шмотках, стоивших дороже, чем вся отцовская квартира, удобно устроившимся в кресле в их маленькой гостиной. Это было бы сюрреалистическое зрелище. «Николь, это Филипп, и он, как ты могла заметить, не девушка. А еще он вампир». И тут же в соседнем кресле материализовался Лоррен, глядящий на окружающих со своим любимым выражением лица, будто наступил в дерьмо. «А это еще один. Он всегда является, хотя его и не звали. Ага, мой любовник един в двух лицах. Их даже зовут одинаково».

— Заходите как-нибудь вдвоем, — продолжала Николь. — Только предупреди заранее, я приготовлю что-нибудь.

А об этом и вовсе не стоит беспокоиться. То, что они едят, не нуждается в дополнительной обработке.

— Хорошо… До встречи. И скажи отцу спасибо, что деньги перевел.

Кристиан уже привык не спать по ночам. Как все люди, живущие в этом доме, он научился спать, когда выдается свободное время. Это может быть и вечером, и ближе к рассвету, и днем. Или — три раза по два часа в самое разное время. Жить в таком режиме было странно, терялось ощущение смены суток, одни казались бесконечными, другие пролетали как один миг, и все чаще приходилось напрягаться, припоминая, а какой, собственно, сегодня день.

В последнее время в доме постоянно царила какая-то нервозная суматоха, постоянно являлись какие-то люди, — или не совсем люди, кто их разберет, — с докладами, поругаться или требуя указаний, все равно, как в штаб осажденного города.

А сегодня было тихо.

Филипп свинтил куда-то сразу после заката, заявив, что даже к утру, скорее всего, не вернется. Лоррен выглядел очень занятым. Когда Кристиан пришел, тот ругался с кем-то по телефону и даже головы не повернул в его сторону, а потом и вовсе уехал. Счастье есть.

Воспользовавшись отсутствием хозяев, часть персонала срочно впала в спячку, и Кристиан тоже решил отправиться спать, хотя и не особенно хотелось. Но делать было нечего. Даже Катрин сегодня ночевала у себя дома.

Как и следовало ожидать, он долго не мог уснуть и вырубился только перед рассветом, зато проспал полдня и встал с чумной головой.

Прохладный душ немного привел его в чувства, и ближе к обеду Кристиан отправился в сторону кухни, надеясь, что там найдет, чем перекусить.

В доме по-прежнему царило сонное царство. Идя по коридору к лестнице и глядя на то, как кружатся в солнечных бликах крошечные пылинки, Кристиан думал: что-то не так. Потом он сообразил, что не так, — впервые за время его пребывания здесь, окна верхних этажей не были закрыты днем светонепроницаемыми перегородками. Это значит, что и Лоррен дрыхнет где-то в другом месте. Наверняка он там же, где и Филипп… От этой мысли Кристиану вдруг сделалось грустно.

Добрая кухарка напоила его чаем и, собираясь идти обратно наверх, Кристиан думал, чем бы ему заняться теперь: поиграть в «World of Warcraft» или не валять дурака и сесть уже учить роль к рождественскому спектаклю, с которым их труппе вскоре предстоит разъезжать по благотворительным детским праздникам. На следующей неделе начнутся репетиции, а он еще и не начинал готовиться. Но рождественские спектакли — это так невыносимо скучно…

Не успел Кристиан ступить на лестницу, как мимо него во двор пробежали охранники, и одновременно с этим на все окна опустились жалюзи. Зажегся искусственный свет.

Ого, это или воздушная тревога или возвращается кто-то из хозяев. Может, даже оба разом. Прямо посреди дня, надо же…

Вслед за охранниками Кристиан вышел на крыльцо, и, дожевывая на ходу круассан с шоколадом, наблюдал за тем, как в ворота въезжает серебристый «Пежо Боксер» с веселеньким логотипом и надписью на боку: «Мы доставим ваш груз в любую точку Европы».

Охранники открыли заднюю дверцу и выкатили гроб, за их действиями наблюдал Жак, давая какие-то указания. Только после того, как гроб внесли в дом, он словно вспомнил о чем-то, вернулся к машине и открыл пассажирскую дверцу.

Когда Кристиан увидел, кто вышел из машины, то едва не подавился круассаном.

Это был фэйри…

Кристиан никогда доселе не видел фэйри, но ошибиться было невозможно. Тот был именно таким, как он себе и представлял, — существом нереально, завораживающе красивым, будто излучающим свет. И одет он был именно так как должны одеваться фэйри, и длинные волосы совершенно невозможного платинового цвета струились по его плечам до середины спины.

Фэйри! Настоящий фэйри?! Этого не может быть! Не может… Но это создание точно ни человек и ни вампир, хотя те всегда красивее людей. Потому что такой совершенной, сияющей красоты этому миру никогда не породить!

Питер Джексон застрелился бы: на фоне настоящего эльфа даже его новозеландский спецназ выглядит бледно. Не говоря уж об Орландо Блуме. Как жаль, что Катрин сейчас нет, когда она узнает, что Кристиан видел фэйри, а она все прошляпила, — убьет его из зависти.

Жак и фэйри пошли к дому. Фэйри с любопытством оглядывался по сторонам, как будто все здесь было ему интересно и все радовало. Кристиан машинально отступил на шаг, пропуская их, но, к его изумлению, Жак вдруг остановился с ним рядом.

— Монсеньор просил тебя позаботиться о нашем госте.

Кристиан поспешно проглотил остатки круассана, остававшиеся во рту.

— О… Хорошо. А что… Что мне надо делать? — пробормотал он, заикаясь.

— Исполнять все его желания, — зловеще сказал Жак и ушел в дом, не снизойдя больше ни до каких объяснений.

А фэйри смотрел на Кристиана и улыбался. И во взгляде его было столько тепла и искренней симпатии, будто они знакомы сто лет и являются лучшими друзьями. От этого взгляда в голове будто звенели серебряные колокольчики и хотелось взлететь. И хотелось обнять это чудо, как кого-то очень близкого и родного, кто вернулся домой после долгого отсутствия. И по кому ты дико, смертельно скучал.

— Приветствую тебя, милый юноша, — произнес фэйри, — К сожалению, я не знаю твоего имени.

— Кристиан.

— Это имя означает твою принадлежность к культу вашего Бога?

Кристиан не сразу понял, что он имеет в виду, мысли порхали в его голове, как обезумевшие бабочки.

— Э-э… Нет, это просто имя.

— А мое имя Тиалон.

— И ты… фэйри?

Глупо задавать такие вопросы, наверное, даже неприлично. Но, черт возьми, ему нужно подтверждение, просто услышать, что это действительно так!

— Я принадлежу к роду сидхэ.

— Здорово… — Кристиан как-то судорожно улыбнулся, — В общем, это… Я в твоем распоряжении. Если что-то хочешь…

— Я очень давно не был в вашем мире, с тех пор он так изменился, что я почти его не узнаю. То, что я видел в волшебном зеркале и успел увидеть в окно… — фэйри на миг запнулся, — автомобиля, произвело на меня сильное впечатление. И если бы ты сопроводил меня по городу, я был бы очень тебе благодарен.

— Да не вопрос. Я с радостью.

— И еще Филипп сказал, что нужно купить одежду, которая позволила бы мне походить на людей. Ты поможешь мне?

— Конечно, — проговорил Кристиан, но в голосе его, видимо, прозвучало сомнение, потому что Тиалон посмотрел на него вопросительно.

— Одежда это фигня… в смысле ерунда, не имеет значения, — продолжал Кристиан, — Народ сейчас ходит в таких прикидах, что твой наряд никого не удивит. Подумают, что ты косплеишь эльфа, вот и все.

— Я что делаю с эльфом? — удивился Тиалон.

— Играешь в эльфа. Ну, не важно, — хмыкнул Кристиан, видя непонимание в его глазах, — Важно то, что ты слишком красивый. И сияющий…

Тиалон нахмурился.

— Мне нужно еще усилить гламор? Я постараюсь.

Постарался он или нет — ничего не изменилось. И Кристиан про себя вздохнул. Хотя с другой стороны, чего ему париться? Вряд ли люди на улице примут Тиалона за настоящего эльфа. Ну, будут таращиться, как на кинозвезду, это не страшно.

— Филипп дал мне вот это, — Тиалон протянул Кристиану пластиковую карточку, — Для приобретения одежды. Так теперь выглядят деньги?

— Типа того…

Кристиан вдруг испугался, что слишком долго топчется с гостем на пороге. Это тоже, наверное, неприлично!

— Ты хочешь отдохнуть с дороги? — спросил он поспешно, — Может чаю? Или что там еще… Или сразу пойдем в город?

— Я не устал. Мы можем сразу пойти, — весело сказал Тиалон.

— Ага, ладно. Тогда подожди меня где-нибудь здесь, всего пару минут, я переоденусь и пойдем!

На одном дыхании Кристиан взлетел по лестнице на шестой этаж, помчался к себе и принялся одеваться, панически соображая, куда повести эльфа, и что ему может быть интересно. Сначала надо купить какую-то одежду, ну а потом? Куда обычно водят туристов? Лувр?.. Эйфелева башня?.. Какой, должно быть, там на верхотуре сейчас дубняк! Музей Помпиду? Нотр-Дам? А может наоборот — Дефанс? Или Диснейленд?

Представив себе Тиалона в Диснейленде, Кристиан рассмеялся и едва не упал, запутавшись в джинсах. Наверное, на первый раз будет достаточно просто прогуляться по улицам. Для него это и так будет крутой аттракцион.

Уже спускаясь вниз и размышляя о том, какую надеть куртку, Кристиан вдруг подумал, что фэйри в своей тонкой рубашке будет выглядеть странно даже для ролевика. Все же на улице поздняя осень. Надо подобрать ему какую-нибудь верхнюю одежду. Ростом Тиалон ближе всего к Лоррену, хотя и сложен изящнее, можно попробовать позаимствовать что-нибудь у него.

В гардеробной парень некоторое время с сомнением смотрел на плащ Лоррена так, будто боялся, что тот его укусит. Трогать его не хотелось, потому что Лоррен наверняка разозлится на такое самоуправство. А с другой стороны: к черту Лоррена. Хватит его бояться, ни к чему доставлять ублюдку лишнюю радость. В конце концов, может быть, и правда он от него отстал? Филипп, похоже, умеет им управлять, и ничего он Кристиану не сделает. Пусть злится молча.

В Лорреновом плаще Тиалон выглядел почти как человек. И от этого красота его становилась еще более потрясающей. Кристиан подумал, что это, должно быть, оттого, что грубость и несовершенство человеческой одежды вошли в диссонанс с его волшебным обличием. Плащ был Тиалону широковат в плечах и смотрелся не очень, видно было, что с чужого плеча. Но Кристиан решил закрыть на это глаза. Филипп не увидит — и ладно. В любом случае, светло-серые эльфийские штаны и изящные мягкие сапожки с черным кожаным плащом составляли странное сочетание.

Для пришельца из мира, бесконечно далекого и чужого от того, где он сейчас находился, Тиалон держался в городе вполне достойно. Если что-то и ужасало его, он никак не давал этого понять, и было заметно, как старается он найти здесь хоть что-то хорошее. Кристиан любил Париж, но сейчас ему было неуютно в этих каменных джунглях, среди стекла и бетона, среди проносящихся мимо вонючих машин, шума и грохота, а отражающая свинцовое небо река и облетевшие деревья в парках казались ему измученными уродцами, корчащимися от боли. Наверное, сквозь гламор ему передавались отголоски ощущений фэйри…

Но Тиалон не жаловался. Он шел по закованной в асфальт земле, как мог бы, наверное, идти крестьянин по своему выжженному пожаром полю, где все уничтожено, и все погибло, но жизнь на том не кончена, и она может возродиться, если приложить старания. Он даже интересовался какими-то архитектурными сооружениями, дворцами, соборами и памятниками, и Кристиан радовался, если мог что-то рассказать о них.

Вот этот бронзовый всадник король Генрих IV, дед Филиппа.

А вон в том скверике есть статуя Людовику XIII, это его отец.

Этот музей бывший королевский дворец, где Филипп жил в детстве.

А в Пале-Рояле он жил после того, как женился на Генриетте Английской. Теперь здесь какой-то Государственный Совет.

Тиалон долго смотрел на Эйфелеву башню, потом спросил: «Зачем это?» Сказать что «для красоты» у Кристиана язык не повернулся, и он рассказал что-то о всемирной выставке в честь юбилея Великой Французской Революции и о том, что сооружение это планировалось, как временное, но потом как-то так вышло, что оно осталось навсегда и даже стало символом города. Но вообще лучше уж она, чем гигантская гильотина, проект которой предложил вместо нее какой-то умник. Когда Тиалон узнал, что такое гильотина, он согласился, что башня, пожалуй, действительно лучше.

Все было бы хорошо, но Тиалон катастрофически притягивал взгляды окружающих, которые на него откровенно пялились, порой даже застывая на месте с изумлением во взорах, и забывая, что это невежливо. И дело было даже не столько в его потрясающей красоте, сколько в неосознанном ощущении волшебства, возникавшем у всех проходящих мимо, — все равно как если бы под ногами этого парня распускались цветы или зверушки скакали бы вокруг него и пели песенки, как в диснеевском мультике. И пусть не было ни цветов, ни зверушек, — ощущение чуда все равно было.

Совсем печально обстояло дело в магазинах. Девушки-продавщицы в присутствии Тиалона просто впадали в ступор и добиться от них чего-то было крайне затруднительно. Кристиану приходилось самому копаться среди вешалок, ломая себе голову, во что же такое можно одеть эльфа, чтобы вечером Филипп, его, Кристиана, не убил. Задача казалась ему не такой уж сложной, — что бы Тиалон не надел, на нем все как будто преображалось и смотрелось здорово, можно было брать все без разбору.

Уже ближе к вечеру, они зашли в ресторанчик на Риволи, и Кристиан постарался заказать Тиалону что-то максимально натуральное. Тот все попробовал, но видно было, что без удовольствия. И выглядел он усталым.

— Понравился тебе Париж? — спросил его Кристиан с беспокойством, — Может быть, ты ждал чего-то другого?

— Очень интересный город. Нет, действительно, очень… — фэйри грустно улыбнулся, — Но слишком много техники и железа. Мне надо привыкнуть.

Кристиан счел за благо отвести его домой.

Дома для Тиалона была приготовлена комната, где все было из дерева и натуральных тканей и, разумеется, — никакой техники и электроники. Вряд ли в этих стенах фэйри будет по настоящему комфортно, но большего для него сделать невозможно. Кристиан по быстрому показал ему, как следует пользоваться туалетом и душем, и удалился.

Пока Кристиан шел в сторону гостиной, он чувствовал себя так, будто постепенно рассеивается наваждение, и он возвращается в реальность из какого-то светлого сна. На душе было удивительно легко и сладко. Его переполняла эйфория и жажда ощущений. Мир выглядел прекрасным и энергия била через край. Кристиан напоминал себе заряженную батарейку, даже перезаряженную, и очень надеялся, что Филипп сочтет его пригодным в пищу, ему до смерти хотелось укуса и секса.

Филипп, одетый в банный халат и с мокрыми после ванной волосами лежал на диване с телефонной трубкой возле уха. Когда сияющий Кристиан вломился в гостиную, он приложил палец к губам и жестом велел ему сесть на диван рядом с собой.

— Нет, — сказал он кому-то, — Я в этом абсолютно уверен. Если вам не жаль своих людей — делайте что хотите. Но я советую вам прислушаться к моим словам… Да, и этого тоже не нужно…

Кристиан был не в силах сидеть и ждать, когда он закончит. Он стянул с себя свитер вместе с футболкой, и уселся на Филиппа сверху. Хищно облизнув губы, он медленно потянул пояс его халата.

Филипп попытался сделать суровое выражение лица, но в глазах его плясали веселые искорки.

— Это бессмысленно, — сказал он в трубку.

Кристиан изумленно вскинул брови.

— Бессмысленно?! — прошептал он и наклонился, целуя его в губы и потом в шею.

— Совершенно верно, из надежного источника, — сказал Филипп, стараясь, чтобы голос звучал ровно, — Теперь прошу меня извинить. Неотложные дела.

Нажав отбой, он кинул телефон на пол и приблизил лицо Кристиана к своему. Заглянул ему в глаза.

— Ты весь горишь, и сердце колотится, — проговорил он, нежно поглаживая его по спине, — И взгляд дикий. Что с тобой такое?

— Хочу тебя, — страстно выдохнул Кристиан, — До безумия!

— Это день, проведенный с фэйри, так на тебя подействовал?

— Ох, да! Фэйри! Скажи, где ты его взял?!

— Купил для тебя в магазине игрушек. Ты же хотел фэйри?

Кристиан рассмеялся.

— Должно быть, он дорого тебе обошелся!

— Не особенно, у них там сейчас распродажа. Так он тебе понравился?

— Понравился? — возмутился Кристиан, — Что за слово! Он восхитительный, волшебный… С ним рядом чувствуешь себя как в детстве, когда веришь во все чудесное. В ангелов. В рождество. В фей… В то, что все будет хорошо. Понимаешь?

Филипп кивнул.

— Это эльфийская магия.

— Хочешь сказать, что он всех… зачаровывает?

— Не намеренно. Думаю, он честно пытается выглядеть человеком, но не очень получается. Тиалон не был среди людей полторы тысячи лет, он забыл, как вы слабы и восприимчивы.

— Твою мать… — в изумлении выдохнул Кристиан, — Полторы тысячи лет? Полторы тысячи?! Он выглядит, как будто ему лет двадцать!

— И будет выглядеть так еще пару тысяч лет. А может и больше.

— А я общался с ним, как с равным. Нет, я догадывался, что он сильно старше, чем кажется, но… полторы тысячи… Это даже представить невозможно. Что у нас было в это время? — Кристиан призадумался, — Англы, саксы, франки… Хлодвиг… Падение Римской империи…

— Король Артур и его рыцари…

— Король Артур? А он действительно существовал?

— Спроси у Тиалона, он был с ним знаком.

— Офигеть… — Кристиан схватился за голову и взлохматил волосы, — Знаешь, за последний месяц я узнал столько нового, что чувствую, скоро загремлю в психушку. Мой слабый мозг не способен все это переварить.

— И не надо переваривать, — улыбнулся Филипп, — Принимай как факт. Так проще.

— Я пытаюсь, пытаюсь… Тиалон знал короля Артура, — подумаешь, какая фигня, — Кристиан со стоном уронил голову вампиру на грудь, — Нет, я не могу себе этого представить! Не могу представить, что он такой древний, мне с ним легко, как будто мы ровесники!

— Ты видишь в нем человека, но фэйри очень непохожи на людей. Больше, чем кажется. У них другое восприятие времени. И всего сущего вообще.

Кристиан молчал некоторое время, потом произнес задумчиво:

— Да, наверное. Они слишком прекрасны, люди такими не бывают. Пока мы гуляли, я все время наблюдал за Тиалоном и старался запомнить, как он говорит, как смотрит. У меня в спектакле роль ангела, и я думал: как было бы здорово, если бы получилось сыграть что-то такое, абсолютно светлое и возвышенное… Ну, что ты смеешься, чудовище?

— А я бы его трахнул, — мечтательно сказал Филипп, — Но вряд ли получится. Придется обойтись рождественским ангелом. Возвышенным.

Он стянул с Кристиана джинсы и перевернул на спину, оказываясь сверху.

— Укуси меня, — попросил тот, — Ну, пожалуйста. Или — я сам тебя укушу!

— Что-то общение с фэйри не идет тебе на пользу. Пожалуй, следует вернуть его обратно в магазин.

Филипп поцеловал парня долго и нежно, потом заскользил губами вниз по его груди, по животу, и вонзил клыки в бедренную артерию.

3.

Кристиан уже знал, что не стоит резко вставать с кровати, после того, как у тебя пили кровь. Лучше вообще не вставать хотя бы пару часиков, и лежать в объятиях вампира, чувствуя, как в венах растворяется сладость, словно пузырьки в выдыхающемся шампанском.

Но у вампира никогда нет на это времени. А в одиночестве валяться скучно.

— Я бы с удовольствием провел всю ночь с тобой, но, к сожалению, не могу позволить себе такой роскоши, — проговорил Филипп, одеваясь, — Охотники регулярно трахают мне мозг на тему, что им надоело собирать сушеные тушки. Планируют какие-то рейды по подземельям и меня склоняют принять в них участие. Сдерживать их пыл очень непросто. Так что придется заняться делом.

— И что ты собираешься предпринять?

— Это нам сегодня предстоит обсудить с твоим прекрасным фэйри.

— А можно с тобой? Мне интересно, как вы будете спасать мир.

— Как хочешь. Но вообще тебе лучше было бы сейчас поспать.

— Не-а, надоело спать…

Кристиан поднялся с дивана, очень осторожно, готовясь к тому, что закружится голова и в глазах потемнеет. Но нет, ничего… Слегка подташнивает и во рту сухо, а так — вполне сносно.

— Ты как? — спросил его Филипп.

— Я нормально. Только пить хочется.

Филипп, видимо, сообщил об этом Жаку, потому что уже через пару минут принесли минералку. Кристиан залпом выпил всю бутылку, и действительно полегчало.

Тиалона в его апартаментах не оказалось. На вопрос, где он может быть, охранники сообщили, что он в фехтовальном зале, вместе с Теодолиндой.

Филиппа отчего-то это известие очень возбудило.

— Ого, думаю, на это стоит взглянуть! — воскликнул он с азартом.

— У тебя есть фехтовальный зал? — удивился Кристиан, — А кто такая Теодолинда?

— Идем-идем, — нетерпеливо ответил Филипп, — Думаю, нас ждет незабываемое зрелище!

Фехтовальный зал занимал половину третьего этажа и был устроен на манер современных спортивных залов со специальным синтетическим покрытием пола, но в нем имелись и некоторые усовершенствования для усложнения игры: в частности, замысловато размещенные лампы, которые можно было расположить так, чтобы их свет мешал одному из противников или всем сразу. Вдоль стен было расставлено и развешено оружие из самых разных стран и эпох. И сталь была отточена остро. Впрочем, — наличествовали и учебные рапиры с тупым клинком.

В эпоху огнестрельного оружия фехтование во многом утратило актуальность, и являлось скорее развлечением, нежели необходимым навыком. Молодые вампиры вовсе не умели фехтовать и ничуть от этого не страдали. Но те, чье человеческое существование пришлось на времена, предшествовавшие XX веку, по прежнему находили в этом искусстве пользу и удовольствие и старались не утратить навыки. Чем древнее был вампир, тем лучше он владел холодным оружием. И уж конечно им в совершенстве владели воины-сидхэ.

Тиалон и Теодолинда несмотря на внешнюю разительную несхожесть, были одинаково искусными бойцами. Увидев лишь несколько выпадов, Филипп понял, что дерутся они практически на равных. Тиалон был ниже своей противницы на полголовы и раза в два ее тоньше, но он был стремителен и гибок, он легко уклонялся от ударов. Теодолинда тоже двигалась очень быстро и разила сокрушительно, — меч в ее руке летал со скоростью молнии, казалось, невозможно было избежать с ним встречи, — но у Тиалона получалось.

Зрелище было завораживающим и убийственно красивым. Для вампирского восприятия. Потому что Кристиан никакого экстаза от лицезрения его не испытал. Он не улавливал подробностей поединка, противники двигались слишком быстро, чтобы он мог за ними уследить. И этот бой казался ему похожим на компьютерный спецэффект, причем смоделированный не очень умело, — зрителю совершенно не за что было ухватиться взглядом.

Впрочем, противника, вернее — противницу Тиалона он смог разглядеть. Эта особа была внушительна и весьма. Она походила на валькирию, явившуюся сюда прямиком из скандинавских легенд, — высоченного роста и монументальной комплекции, с крупными чертами лица и суровой линией губ. При этом она была очень красива. Подавляюще красива, как Статуя Свободы или даже скорее, как Сталинградская Родина-Мать, изображение которой не так давно попалось ему в книге по истории искусства… Кристиан не удивился бы, если бы Теодолинда и впрямь оказалась какой-нибудь языческой богиней. Почему бы нет?

Кристиан хотел было спросить Филиппа, кто эта дама, но тот казался слишком увлечен поединком, он-то, видимо, лучше разбирался в таких вещах.

— Иметь этих двоих телохранителями и не нужна никакая магия, — пробормотал он.

Кристиан взглянул на него, но не стал ничего уточнять.

Спарринг длился еще пару минут и потом вдруг остановился.

Противники отступили друг от друга на шаг.

— Благодарю вас, мадам, за оказанную мне честь, — проговорил Тиалон, слегка поклонившись.

Валькирия ответила ему таким же легким поклоном.

— Вы достойный противник, — пророкотала она, — очень давно я не встречала воина, столь искусно владеющего мечом.

Тиалон улыбнулся.

— Вы, должно быть, не сражались ни с кем из моего народа.

— Это верно, — согласилась та.

Они оба подошли к Филиппу, и почтительно поклонились.

Кристиан заметил на предплечьях Тиалона несколько порезов, на вид неглубоких, но сочащихся кровью. На одежде валькирии тоже были порезы, испачканные кровью, но раны уже успели затянуться. Все это показалось Кристиану несколько… слишком. Если это тренировочный бой, к чему ранить друг друга? Может быть, воины такого уровня не дерутся тупым оружием? Некомильфо?

— Прошу прощения, о Король, — произнес меж тем фэйри, — что не испросил вашего дозволения на поединок.

«О Король?!»

И Теодолинда и Кристиан воззрились на Филиппа с изумлением.

— В этом и не было необходимости, — милостиво ответил тот, прикидываясь, что не замечает их взглядов, — ты мой гость, о Тиалон, и можешь быть в этом доме совершенно свободен… Кстати, мы, помниться, решили обойтись в нашем общении без титулов и прочей высокопарности.

— Да, в самом деле, — согласился фэйри.

— Ваш поединок доставил мне массу удовольствия, право, жаль, что я застал лишь его конец. Мне хотелось бы просить вас повторить его. Когда-нибудь позже. А сейчас, увы, нам следует заняться более важными делами. Тиалон, я буду ждать тебя через полчаса у себя в кабинете.

Филипп обернулся к валькирии.

— Теодолинда, мне хотелось бы, чтобы и вы присоединились к нам. Разумеется, если это не будет противоречить намерениям вашей госпожи.

— Моя задача оказывать вам всю возможную помощь, — значительно сказала воительница.

— Вот и отлично.

За сим Тиалон и Теодолинда отправились переодеваться.

— Почему он назвал тебя королем? Он имел ввиду, что ты принц вампиров? — спросил Кристиан, провожая их взглядом.

— Нет, — отозвался Филипп, — Фэйри плевать на нашу иерархию. После того, как французская монархия скончалась в муках, они назначили меня королем Франции.

Кристиан обернулся к нему.

— Тебя?! Серьезно? Или прикалываешься?..

Филипп поморщился.

— Откуда вы берете такие слова? Я разве объявление, чтобы куда-то прикалываться? И почему ты думаешь, что я недостоин быть королем? Между прочим, фэйри зрят истину в душах!

Кристиан пожал плечами.

— Просто ты никогда не хотел быть королем.

— Твою ж мать… Тебе-то откуда это знать?!

— Ты был создан для развлечений и чтобы ничего не делать, — отвечал Кристиан, едва сдерживая смех, — Это общеизвестно!

— То-то я тут развлекаюсь без остановки! — возмутился Филипп, — Знаешь, что еще общеизвестно? Что я вожделел графа де Пейрака и бегал по Лувру за Анжеликой, Маркизой Ангелов, пытаясь ее зарезать! Не помню уже за что… Хватит читать дурацкие книжки и засорять голову чепухой. Идем, поможешь мне найти в Интернете карту мира…

— Это не из книжки. Это из мюзикла «Король-Солнце». Ты там милый. И смешной. И прическа прикольная… Скажи, ты там похож на себя?

— Отчасти. Когда мне было лет семнадцать… Но мы не носили дреды, что очень меня печалит. Доведись Мазарини увидеть что-то такое, и глядишь, отправился бы на тот свет чуть раньше срока.

— Ага, так может, ты и Анжелику пытался зарезать? И кстати, об Анжелике: еще скажи, что ты не вожделел бы графа де Пейрака!

— Он вымышленный персонаж.

— Ну да, а все же? В фильме он клевый… Ну, согласись?

— Соглашусь. Доволен?

— А еще ему там сказали, что он совершил смертельную ошибку, нажив врага в твоем лице.

— Еще один дурацкий вопрос и тебе тоже представится такая возможность.

Кристиан испуганно вскрикнул и повис у него на шее.

— О нет! О мой король, пощадите! Вы позволите мне как-нибудь искупить свою вину?

Филипп взял его за подбородок и заглянул в смеющиеся глаза.

— То, что ты пил только что… Это была минералка? Ты уверен?

— Ничего крепче я больше не пью!

Кристиан потянулся к нему губами, и Филипп не смог удержаться, чтобы не поцеловать его.

— Ты сбиваешь меня с рабочего настроя, — пробормотал он, — Еще немного и я решу, что и впрямь создан для развлечений.

— Ну, уж нет! Пойдем спасать мир, он мне дорог. Кстати, а кто такая Теодолинда? Она древняя богиня?

— Древняя. Но не богиня. Всего лишь вампирша. Посланница божественной Кассандры… Знаешь, кто такая Кассандра?

— А-а-а… Троянская царевна?

— Она самая.

— Все молчи. Больше никаких подробностей! На сегодня с меня достаточно короля Артура!

4.

Лоррен так и не пришел к ней и не позвал ее к себе, как Ортанс не надеялась. Она понимала: принц Филипп, видимо, приревновал, поэтому и запретил своему возлюбленному утехи на стороне… Но все же каждую ночь ждала.

Две ночи прошло впустую.

В четвертый их парижский день Ортанс с Мишелем решили пообедать не в ресторанчике при «Дубовом листке», а в знаменитой «Серебряной башне»: старинном ресторане, который они посещали во время каждого из немногих визитов в столицу. К тому времени они уже помирились, и Мишель больше не говорил, что хочет убить Лоррена. И вечер был такой спокойный и благостный, и присутствие фоморов в этом районе Парижа ощущалось не так сильно, как в других.

Мишель и Ортанс уже покончили с десертом и неспешно попивали вино, когда в ресторан вошел высокий молодой мужчина в черном кожаном плаще… И что-то в нем было особенное. Что-то, что привлекло внимание Ортанс. Она пригляделась попристальнее… И поняла: это не человек. И не полукровка. Это сидхэ. И хотя у него неплохой гламор, достаточно было смотреть на него не напрямую, а краем глаза, чтобы разглядеть его — истинного…

Ортанс чуть не выронила бокал и плеснула вином на юбку.

Она узнала этого сидхэ.

— Мишель, — прошептала она.

— Я вижу. Это он…

Да, это был он.

Ортанс и Мишель не знали его имени, но ненавидели его сильнее, чем кого бы то ни было в этом мире. Сильнее, чем фоморов, воспринимавшихся, как стихийное зло — что-то вроде урагана или землетрясения. В отличие от этого сидхэ, который был воплощением абсолютного зла. Зла мыслящего, глумящегося, принимающего решения.

…Мало кто из людей знал, что успех немецкой армии во Второй Мировой войне объяснялся не могуществом немецкой военной машины, а могуществом магии. Тем, что именно германцев, потомков людей с острова Туле — людей, некогда служивших сидхэ и сражавшихся за сидхэ! — избрали для своих целей сидхэ-отступники. Сидхэ, желавшие вернуть себе власть над этим миром. Подчинить все народы своей власти. Желавшие заставить людей снова склониться перед своим могуществом.

С конца XIX века они работали над воплощением своего плана. Они учили магов из числа верных им. Они провидели будущее и защищали тех людей, которым предстояло вершить судьбы мира. А когда все началось, они создали из людей отряды убийц: тех, кто должен был выискивать и уничтожать на оккупированных территориях всех, кто мог противостоять магии сидхэ. В основном — фэйри, оставшихся жить в этом мире, сильных колдунов и полукровок. Они проводили безжалостную чистку, истребляя всех, кто мог им помешать. Они захватили Европу, но совершили ошибку, двинувшись на Восток: там в лесах против них поднялась нечисть, которой сидхэ не знали и силе которой они ничего не могли противопоставить, там рождалось в десять раз больше людей, обладавших сверхъестественными способностями, и в сотни раз больше людей, обладавших сверхъестественной отвагой… К такому не были готовы ни сидхэ, ни германцы. Никто. А ведь драться им пришлось на два фронта. Была еще Англия. Маленькая Англия, на земле которой до сих пор обитало чистокровных фэйри в пять раз больше, чем где бы то ни было в Европе. «Элементарная математика», — говорил падре Лазар. Он предсказал, что германцы проиграют эту войну. И дорого за нее заплатят.

Но падре Лазар не дожил до победы.

Как не укрывали они Яблоневый Приют, все же его нашли. Колдуны — не смогли. Но чистокровные сидхэ сокрушили защитную магию брауни. И когда вооруженный отряд людей в грязно-зеленой форме окружил здание приюта, падре Лазар сказал, что осталась лишь одна известная ему магия, которая может спасти их всех… Всех, кроме одного. Кроме того, кого принесут в жертву. И он не позволил бы принести никого, кроме себя…

Тех людей вел сидхэ. Высокий белокурый сидхэ в черной форме. На фуражке у него был изображен человеческий череп и скрещенные кости. И на нем был почти такой же плащ, как сегодня… Только не кожаный, а клеенчатый.

Сидхэ мог пронзить взором любую магическую завесу, кроме той, которая была скреплена кровной жертвой. Добровольной жертвой. И он увидел, что приют пуст. И только падре Лазара нашли в его комнате. Он молился перед распятием, перед Богом Людей, готовясь повторить его подвиг.

На самом деле все дети, все брауни, все защитники приюта, и Ортанс с Мишелем, — все были там. Просто их не видели. Не чувствовали. Не замечали. Проходили рядом, едва не касаясь, но никого из них не задевали даже краем одежды. Такова была сила защитной завесы.

Они были там и видели, как белокурый сидхэ приказал своим людям пытать падре Лазара. Они все видели это и приняли его жертву. И чем больше крови изливалось из его тела, тем прочнее становилась защитная магия… А когда сидхэ понял, что волю этого полукровки ему не сломить, он приказал распять падре Лазара на старой яблоне в саду и сжечь заживо вместе с деревом. Они слышали, как кричит дух яблони. Но падре Лазар лишь молился Богу Людей, пока мог говорить…

После войны сидхэ сами нашли и покарали отступников, виновных в том, что людям была дана такая страшная и такая темная магия. Но не всех. Некоторые исчезли. Их не удалось схватить. И, видимо, все эти десятилетия они скрывались среди людей… Под завесой гламора. И им просто везло. Они не встречались с теми, кто мог сорвать с них гламор — и узнать в них палачей.

— Я убью его. Ортанс, я справлюсь, — сказал Мишель. — У меня пистолет… Мне дал один из охранников в гостинице. Он сказал, пули фоморов могут задержать. Думаю, сидхэ пули могут ослабить. Я расстреляю в него обойму, а потом оторву ему голову.

— Надо предупредить принца, — пробормотала Ортанс.

Она достала телефон, набрала… И услышала голос Лоррена: «Я сейчас не могу ответить на ваш звонок. Оставьте сообщение после гудка». После гудка она не нашлась, что сказать, и нажала отбой. Не станешь же рассказывать в пустоту о том, кого они видят сейчас, кто сел за заранее заказанный столик и листает меню! Конечно, еще не стемнело, вампиры еще не пробудились…

— Мишель, нельзя стрелять в него здесь. Здесь люди. Тебя попытаются остановить. Давай дождемся, пока он пообедает, выйдем за ним и нападем на улице. Может, он будет обедать достаточно долго, наступит вечер, и мы успеем предупредить принца.

— Нам не нужны вампиры, чтобы расправиться с этой мразью. Он в любом случае — вне закона. Вне любого закона.

— Да. Но на всякий случай…

Им не повезло. Сидхэ заказал только кофе и стакан воды. Странный выбор для дорогого ресторана… Выпив кофе, он торопливо бросил на столик несколько купюр и вышел. Ортанс и Мишель поспешили за ним.

…Мишель даже не успел вытащить свой пистолет. Сидхэ напал на них первым. Он выхватил откуда-то из складок плаща короткий меч. Тускло сверкнуло лезвие. Сидхэ так стремительно двигался, что Мишель лишь успел поднять левую руку, защищаясь… Сидхэ отрубил ему руку, разрубил горло до позвоночника, вспорол живот и грудную клетку — одним ударом снизу вверх. Развернулся к Ортанс и нанес ей несколько прямых ударов — в живот, в солнечное сплетение, под ключицу… Он исчез с людной, ярко освещенной улицы прежде, чем Ортанс успела упасть, прежде, чем люди увидели кровь и подняли крик.

Мишель был мертв. Ортанс это видела. Ортанс это чувствовала.

Ее собственные раны выжигало нестерпимой болью… У сидхэ был клинок из чистого железа. Но как? Как он смог держать при себе железо? Как… Как они были глупы в своей самоуверенности… Лоррен!

…Какая-то женщина опустилась на колени возле Ортанс, щупала пульс у нее на шее.

Несколько человек сразу истерически кричали в мобильные телефоны.

— Лежите спокойно, милочка, мы вызвали «Скорую», и полиция сейчас будет здесь, его схватят…

Голос женщины доносился словно издалека.

Ортанс нащупала в кармане телефон, нажала кнопку вызова, просто чтобы услышать голос Лоррена… Но после гудка все же прошептала, приблизив губы к этой вещице, таинственным образом соединявшей ее с любимым:

— На нас напал сидхэ. Мишель мертв. Я умираю. Я люблю тебя.

Потом ее везли в машине под мерзкое завывание сирены. И врач метался над ней, причитая, что все аппараты словно взбесились.

В больнице ей принялись переливать кровь, одновременно пытаясь остановить кровотечение… Но кровотечение не останавливалось, раны, нанесенные холодным железом, нельзя было закрыть, а боль от этих ран вгрызалась все глубже в тело, словно в Ортанс воткнули три раскаленных добела лезвия и медленно их поворачивали. Врачи пытались ее спасти, не понимая, что только продлевают ее муки, что все равно она обречена, и лучше бы — побыстрее… Но они очень старались. И быстрее — не получалось. Она еще несколько раз набрала номер Лоррена, пока телефон не забрали у нее из рук. Она видела, как один из врачей что-то говорил в аппарат, но не слышала — что. Потом врач отдал телефон полицейскому, смотревшему через стеклянную стену, как Ортанс умирает несмотря на все старания врачей.

…А потом пришел Лоррен.

Он просто прошел в палату, где врачи бились над умирающей Ортанс, и никто даже не пытался его остановить.

Он был бледен, он выглядел осунувшимся, он выглядел не совсем живым… Наверное, еще не питался сегодня.

О, милый, какое роскошное пиршество ожидает тебя! А меня — избавление от боли и Остров Яблонь. Или куда там уходят наши души?

— Пусть они уйдут, — прошелестела Ортанс. — Они мне не помогут. Эти раны не заживить.

Лоррен не стал спорить. К счастью, не стал.

Он обвел взглядом всех врачей и сказал им:

— Вон.

Врачи ушли.

Надсадно пищал какой-то аппарат, подключенный проводками к Ортанс. Лоррен рванул провода. Аппарат заверещал громче — Лоррен прибил его кулаком, как крысу.

— Холодное железо. Раны от холодного железа, — с трудом проговорила Ортанс. — Их не заживить. Я умру. Неизбежно. И мне больно. Это очень больно. Прошу, возьми мою кровь. Выпей мою жизнь. Избавь меня от боли.

— Кто он?

— Имени я не знаю. Он чистокровный сидхэ. Во время войны он был среди отступников. Он уничтожал полукровок и колдунов. Он убил падре Лазара. Мы с Мишелем хотели отомстить…

Лоррен кивнул. Не стал говорить, как глупо с их стороны было даже надеяться победить сидхэ. Хотя, быть может, он не понимал?

— Сидхэ… Они сильнее всех. Они сильнее Красных Колпаков и фоморов. Будьте осторожны. Он опасен, — прошептала Ортанс.

— Тихо. Я все знаю. А сейчас я все увижу. Я увижу его и запомню. Когда я буду пить твою кровь, я прочту все твои воспоминания. Если только ты не будешь противиться этому.

— Я не буду… Я хочу этого. Скорее.

Лоррен сел на кровать, осторожно приподнял Ортанс, отклонил ее голову в сторону — и впился в ее шею. И с каждым его глотком из ее тела уходила боль, словно он высасывал смертельный яд. И тело ее становилось все легче и легче, и Ортанс чувствовала себя счастливой, совершенно счастливой в тот миг, когда оторвалась от своего тела — и полетела в круговорот ослепительно прекрасной радуги…

5.

Даже в самых обычных джинсах и светлой рубашке Тиалон был похож на фотомодель, только что сошедшую с обложки журнала и даже не утерявшую при этом обработку фотошопом. По крайней мере, «гламурная ретушь» точно была на месте. Все же что-то надо с этим делать, живые люди не могут выглядеть так. И даже неживые не могут. Вампиры очень красивы, но рядом с фэйри они выглядят какими-то слишком мертвыми, даже если сыты. Все равно как восхитительно совершенные, но холодные мраморные статуи в сравнении с солнечной поляной цветов, над которой порхают бабочки. Смерть, застывшая на века и вечный праздник лета…

— Ну, как ты думаешь, мы с Тиалоном купили подходящую одежду? — осторожно спросил Кристиан, с надеждой глядя на Филиппа.

— Да, вполне, — рассеяно ответил вампир, — Унылый цвет, идиотский покрой. То, что надо, чтобы не выделяться из толпы.

Кристиан на мгновение потерял дар речи, но решил не возражать, заранее догадываясь, какой получит ответ на все свои аргументы.

Он уселся за стол и включил ноутбук, намереваясь найти в гугле карту Франции. Фэйри и вампиры расположились рядом в креслах.

— Итак, мадам и месье, — сказал Филипп, — Сегодня нам с вами предстоит решить, каким образом мы будем спасать мир. Помощь друзей имеет значение, и, я надеюсь, все здесь присутствующие являются моими друзьями.

Возражений не последовало, и он продолжил:

— Некий сидхэ имеет намерение уничтожить наш мир. На первый взгляд это кажется дикостью, но… с точки зрения фэйри все выглядит несколько иначе, чем для нас. Для них этот мир далеко не единственный. Есть он, нет его — не велика потеря.

— Это великая потеря, — возразил Тиалон, — но Леаван считает, что ваш мир слишком искажен и его уже невозможно спасти. Он ненавидит людей… Во многих мирах есть люди, но здесь они выбрали путь настолько далекий от верного… верного с точки зрения фэйри, что даже один взгляд на то, что они сотворили, не может вызвать иных ощущений, кроме страдания. Этот мир тяжко болен, он задыхается, он молит о помощи… Леован и другие отступники несколько раз пытались очистить его от людей. Но не вышло. Люди каждый раз оказывались сильнее, и, сколь это не парадоксально, — этот мир любит их, он их защищает.

Кристиан был поражен и обижен. Вот значит как: никаких ощущений, кроме страдания! А ведь когда Тиалон гулял по городу, казалось, ему было интересно, и он даже восхищался чем-то! Зря вообще он ему что-то рассказывал… Мерзкие эльфы, ничего они не понимают, — Париж прекрасен! И этот мир прекрасен!

— Мадемуазель Вивиана призналась мне, что многие фэйри в глубине души сочувствуют Леавану, — сказал Филипп.

— Сочувствуют?! — не удержался от возмущения Кристиан, — Тому, что этот гад собирается уничтожить наш мир? Что из-за него гибнут люди? Если им так уж тяжело на нас смотреть — пусть не смотрят! Этот мир им не принадлежит, он наш!

Филипп с улыбкой посмотрел на его горящее гневом лицо.

— Он не то, чтобы совсем уж наш, детка. Фэйри пришли сюда первыми. Вот представь себе, что живешь ты счастливо и вдруг твой мир захватывают инопланетяне… Хотя нет, это не совсем верное сравнение. Выбираются из пучин морских какие-нибудь зверушки, и начинают заполонять все вокруг. Сначала они кажутся слабыми, безобидными и даже миленькими, но потом они плодятся до безобразия и начинают переделывать мир согласно своим предпочтениям. Ну, скажем, превращать все вокруг в гнилое болото, потихоньку разрушая все достижения твоей цивилизации, потому что они им не нужны, и кажутся странными, зато гнилое болото — это удобно и радует глаз. А тебе омерзительно болото и ты не можешь жить в сырости, и к тому же тебе до боли жаль Нотр-Дам де Пари или, к примеру, Лувр. Но ты ничего не можешь поделать, и вынужден оставить этот мир и идти куда-то еще, обживаться заново. Ты не хотел бы истребить мерзких зверушек?

— Не хотел бы, — буркнул Кристиан, — Любви к ним я бы не испытывал, но не думаю, что я вправе устраивать геноцид. И тем более, уничтожать их мир. Мы можем ходить, куда нам вздумается, а они к этому миру привязаны. И вообще — они тут родились. Так что этот мир — их. Ну, в смысле, — наш…

— Большинство фэйри мыслят так же, как и ты. Не испытывают к нам любви, но и не мешают жить. Кроме отдельных маньяков. Но мы отвлеклись. В ночь накануне Самайна некто Леаван открыл врата, расположенные в катакомбах под городом. Это где-то в районе шестого округа, более точных данных у нас пока нет. Что нужно для того, чтобы закрыть их?

— Я думаю, что смог бы это сделать, — сказал Тиалон, — Если бы получил те магические артефакты, что использовал Леаван. Нужно будет всего лишь отменить наложенные им заклятия, и врата закроются сами собой.

— А где находятся эти артефакты известно лишь Леавану…

— Думаю, он с ними не расстается.

— Понятно. Значит надо разыскать Леавана. Что, вероятно, не просто, учитывая, что за много лет никто не смог этого сделать… Единственное, что мы можем, — дожидаться его у вторых врат. Местонахождение которых, я надеюсь, укажет нам Тиалон. Фэйри еще не забыли, где именно они располагаются?

— В вашем мире все очень быстро меняется. Когда отсюда изгоняли фоморов, на этом месте не было даже крохотного поселения, теперь здесь город. Маги выбирали места, где проще всего стереть границы между мирами, и где заклятия имеют большую силу. Если было возможно, они использовали пещеры, если нет — строили над вратами что-то вроде капищ, посвященных здешним богам, чтобы и они охраняли это место от возможных посягательств. Очень маловероятно, что хотя бы одно из них сохранилось в первозданном виде. Что сталось с первыми вратами, мы знаем: люди построили здесь город, и зачем-то начали копать шахты…

— Здесь были каменоломни, — уточнил Филипп, — Город постепенно наполз на них, когда расширялся. Он и построен в основном из этого камня.

— Долгое время врата могли быть погребены глубоко под землей, — продолжал Тиалон, — и до них затруднительно было бы добраться. Но, увы, при разработке каменоломен их откопали. Вторые врата, те которые Леаван должен открыть на Йоль, расположены не так уж далеко отсюда. Я могу показать на карте. И наверняка, они доступны, — все врата доступны, не сомневаюсь, что Леаван убедился в этом, прежде чем начать ритуал.

Недалеко отсюда… Кристиан нашел в гугле карту Европы и пригласил Тиалона взглянуть. Фэйри успел указать место где-то в альпийских горах, но никто толком не разглядел его, потому что экран компьютера вдруг погас.

Кристиан машинально нажал на кнопку перезагрузки, но ноутбук не отозвался. Запахло паленой пластмассой.

— О, прошу прощения, — расстроился Тиалон, — Я не подумал, что мне не стоит приближаться к сложной технике…

— На нем стояли охранные заклятья, — проворчал Филипп, — Колдуны схалтурили, как всегда.

— Вирус фэйри сломал магический файрвол, — хмыкнул Кристиан.

Все посмотрели на него с недоумением, и парень развел руками, словно говоря «не обращайте на меня внимания».

— Сейчас нам принесут карту на бумаге, — сказал Филипп, — нужно немного подождать.

Он привычно отдал приказ Жаку, повелев где-нибудь срочно добыть карту Европы и заодно подробную карту Швейцарии. В доме, понятное дело, ни того, ни другого не оказалось. Кому нужны карты на бумаге, когда есть Интернет?.. Теперь придется ограбить какой-нибудь книжный магазин. Это потребует времени.

— Если это горы, то речь идет, скорее всего, о пещере, — проговорила Теодолинда, — Нам нужно поехать туда заблаговременно и разыскать ее.

— Да, разумеется, и еще нужно продумать, как лучше всего подобраться к Леавану в ночь на Йоль, когда он вознамерится…

Филипп не успел договорить, потому что дверь вдруг отворилась, но вместо кого-то из слуг с картой, на пороге возник Лоррен.

Он выглядел до крайности мрачным.

И от него одуряюще сладко пахло кровью фэйри. Кровью и смертью.

Все воззрились на Лоррена в немом изумлении, а тот смотрел на Филиппа, будто не видел больше никого вокруг. И было что-то странное в его взгляде, какая-то смесь боли, нежности и беззащитности, что-то совершенно непохожее на него, и, видимо, очень его раздражавшее, потому что уже через миг все это сгорело в сокрушительной вспышке ярости, оставившей Филиппа с неприятным звоном в голове и легким чувством дезориентации, какое бывает после ментального удара. Убитая полукровка сделала Лоррена ощутимо сильнее… И, похоже, он сам этого пока не понял. Но это, конечно, поняла Теодолинда. Да и Тиалон, наверное, тоже…

Филипп несколько мгновений молчал, в растерянности глядя на Лоррена, и панически пытаясь придумать, как спасти ситуацию.

— На тебя… напали фоморы? — проговорил он, наконец, — Ты смог убить кого-то из них?

— Нет, — сказал Лоррен.

— Нет, — тихо сказал Тиалон, — Это кровь сидхэ.

— Кровь Ортанс, — подтвердил Лоррен, — Ее убили.

— Ты убил, — уточнила Теодолинда.

— Нет, не я, — Лоррен обернулся к Тиалону, — Кто-то из ваших. Один из сидхэ, такой же, как ты. Я видел все, что произошло, когда пил ее кровь.

Филипп на мгновение зажмурился.

— Ничего не понятно!

— Несколько часов назад Ортанс прислала мне сообщение, сказала, что на нее напали на улице. Что она ранена и умирает. Я разыскал ее в больнице. Врачи пытались ее спасти, но не могли остановить кровотечение. Ортанс ранили холодным железом. У сидхэ был меч.

— Что еще за сидхэ? Откуда он взялся? — устало спросил Филипп.

— Давняя история. Из времен Второй Мировой. Когда-то этот сидхэ привел наци к Яблоневому Приюту, чтобы перебить полукровок. Вы же помните, они всех тогда пытались уничтожить… Так вот, сегодня Ортанс и ее парень случайно повстречали его в ресторане, он явился туда, как ни в чем не бывало. Под хорошим гламором. Они узнали его, хотели убить. Он опередил их.

— Леаван, — проговорил Тиалон, — Это может быть только он. Вряд ли возможно такое совпадение, чтобы в Париже находился еще один отступник. И я уверен, что Леаван был здесь во время войны, которую вы называете Второй Мировой. Это была последняя попытка отступников захватить власть над людьми.

— Ты, я смотрю, хорошо его знаешь, — сказал Лоррен, глядя на Тиалона с таким видом, будто это он был убийцей.

— Я не знаком с Леаваном лично, — ответил фэйри, спокойно глядя ему в глаза, — Но, разумеется, постарался узнать о нем как можно больше, отправляясь сюда.

Лоррен презрительно усмехнулся.

— Так значит ты — это все, на что расщедрились королевы фэйри?

— Друг мой, — холодно сказал ему Филипп, — Мы все понимаем, что ты очень огорчен произошедшим с мадемуазель Дюран, но тебе стоило бы вести себя более сдержано, — он обернулся к Тиалону, — Я прошу прощения за его слова.

Тиалон едва заметно пожал плечами.

— Где именно сидхэ напал на мадемуазель Дюран? — спросил Филипп у Лоррена.

Он постарался снова встретиться с ним взглядом, думая о том, как жаль, что он не может общаться с ним так же, как с Жаком. Тогда он сказал бы ему: «сокровище мое, я знаю, что тебе сейчас хреново. Но постарайся все же не ссориться с нашими союзниками. Их у нас и без того мало!» Оставалось только надеяться, что Лоррен прочтет эту просьбу в его глазах. И внемлет.

Лоррен назвал адрес ресторана «Серебряная башня», добавив:

— Но это уже не имеет никакого значения. Убийца там больше не появится.

Филипп согласно кивнул.

— Чертов ублюдок остался в Париже, и наблюдает за тем, как исполняется его план, — проговорил он задумчиво, — Кто бы мог подумать… И не боится, что его сожрут фоморы до того, как он закончит дело. Впрочем, у него железный меч и я полагаю, он неплохо умеет с ним обращаться. Парень Ортанс, это ведь тот самый детеныш Красных Колпаков? Он не выглядел безобидным. Что с ним сталось?

— Он был убит на месте.

— Его увезла полиция?

— Да. Но не беспокойтесь об этом, я уже отдал распоряжения. Его тело заберут из морга, и память там потрут, кому смогут. А Ортанс я сам унес из больницы. Их обоих отвезут утром в Яблоневый Приют.

На некоторое время в комнате воцарилось тягостное молчание.

— Если этот сидхэ прячется где-то здесь, может быть, можно его найти? — спросил Кристиан, — Фэйри так непохожи на людей, они заметны…

Филипп только махнул рукой.

— Леаван хорошо умеет притворяться человеком, он здесь давно, и раз до сих пор никто не смог его найти, значит и у нас не получится. Гораздо больше шансов отловить его у врат.

Тут, наконец, стражи принесли свернутые в рулон карты, остро пахнущие свежей типографской краской. Одну из них — карту Европы, вампиры расстелили на столе и, как на военном совете, все присутствующие склонили над ней головы.

Тиалон еще раз указал на швейцарские Альпы.

— Врата где-то здесь.

— «Где-то здесь» звучит несколько расплывчато, — заметил Филипп, — У нас нет времени обыскивать Альпы.

— Вы сможете найти совершенно точное расположение пещеры, если сделаете правильный расчет.

Тиалон взял карандаш и начертил на карте колесо с восемью спицами.

— Собственно, все очень просто. Все восемь врат расположены на концах спиц коловорота. Ступица расположена здесь, — он поставил точку на юго-востоке от Тулузы. — Это место маги сочли особенным, я не слишком сведущ, чтобы точно сказать почему. Вам это должно быть лучше известно. Что-нибудь важное происходило там? Может быть, какие-то драматические события?

Филипп пожал плечами.

— Неподалеку Каркассон, что-то там было в XII веке, связанное с альбигойцами, но, в общем, ничего особенного. Мест с драматическими событиями во Франции хоть отбавляй. Да и во всей Европе.

— Нет, XII век это слишком поздно, что-то должно было происходить там гораздо раньше. Но это не важно. Здесь точка отсчета. Отсюда вверх — Париж. И врата, закрытые на Самайн…

— Значит, на сорок пять градусов по окружности правее Парижа конец второй спицы и врата, закрытые на Йоль, — продолжил Филипп, — Все понятно. Мы действительно сможем определить точные координаты. Занесем их в навигатор и вуаля, — мы на месте.

— Когда отправляемся? — осведомился Лоррен.

Филипп посмотрел на него с сомнением.

— Не думаю, что тебе стоит ехать. Это может быть опасно.

— Чем это может быть опасно? — разозлился Лоррен, — Я упаду в пропасть? Или меня собьет какой-нибудь лыжник?!

— Я не знаю! — сказал Филипп с досадой, — Не знаю! И никто не знает!

Он посмотрел на Теодолинду, но та сохраняла ледяное спокойствие.

— Ладно! Хорошо! Может быть, и впрямь лучше держать тебя при себе. Отправляемся завтра, чего тянуть. До 21 декабря осталось не так много времени… Поедем втроем. Ты, я и Тиалон. Ну и Жак, конечно… Для вас, Теодолинда, у меня есть дело в Париже. Я дам вам несколько адресов, — музеев и частных коллекций старинного оружия. Подберете для меня хороший меч из чистого железа. Сможете?

— Разумеется.

— Потом кто-нибудь из моих ребят выкупит его или украдет.

— Все это я могу и сама, — заметила Теодолинда.

— Тем лучше. Тогда будем считать вопрос решенным… Что нам нужно сделать еще? Найти цель на карте и заказать номера в гостинице какого-нибудь ближайшего к ней города. За ночь доедем… День проведем в гостинице… Следующей ночью побегаем по пещерам… А дальше — по обстоятельствам.

Он обвел взглядом молчаливо внимающих ему соратников и закончил:

— Что ж, если все с этим согласны, будем считать военный совет завершенным.

К счастью, никто возражать не стал. Теодолинда отправилась на охоту, Тиалон пошел спать, Кристиан тоже отправился к себе, демонстративно поцеловав Филиппа на прощание, тот проводил его шлепком по заднице.

Когда они, наконец, остались с Лорреном одни, Филипп мысленно с облегчением перевел дух, подумав, что если бы у вампиров мог быть инфаркт, сегодня он был бы ему обеспечен.

Лоррен совершил феерическую глупость, убив полукровку. Хотя… кто на его месте поступил бы иначе? Такие возможности не упускают…

Очень хотелось надеяться, что подробности смерти директрисы Яблоневого Приюта не дойдут до Совета. И до владычиц сидхэ. Помогать никто из них не торопится, но если они вдруг почувствуют, что задеты их интересы — мало не покажется.

Лоррен снова выглядел печальным, но вряд ли оттого, что сожалел о содеянном.

— Иногда я очень жалею, что не могу напиться, — сказал ему Филипп.

— Я тоже. Чувствую себя каким-то дегенератом! Хочется то ли биться головой об стену, то ли рыдать, то ли заняться сексом. Что такое со мной происходит?

Филипп вымученно улыбнулся.

— Ортанс хотя и не вполне волшебное создание, но все же наполовину сидхэ. Забрав ее жизнь, ты забрал ее память, ее боль, ее страх, ее любовь к тебе. Все, чем она жила и чем она являлась, сейчас часть тебя. Абсолютное слияние, которого вы оба так жаждали.

Лоррен помолчал, вероятно, прислушиваясь к чему-то внутри себя.

— И как думаете, надолго это?

— Не знаю. Я не убивал полукровок. И не знаком лично ни с кем, кто бы это делал и мог бы поделиться с нами опытом.

— Я бы мог сейчас сразиться с сидхэ и убить его.

— Я это понял. Только не трогай Тиалона, очень тебя прошу…

— Да на что мне сдался ваш Тиалон?! Мне нужен тот урод, что убил Ортанс!

— Вообще-то того урода должен убить я.

— К черту эти ваши пророчества! Какая разница кто его убьет!

Филипп некоторое время молчал, глядя на Лоррена скептически.

— С убийством фэйри оно так — стоит только начать, потом трудно остановиться. Знаешь что, я думаю, к завтрашней ночи тебе полегчает. Очень на это надеюсь. А сейчас побейся головой об стену или порыдай, чего там тебе больше хочется… А мне пора идти.

Лоррен поднял на него взгляд, и что-то было в нем очень нехорошее.

— Я бы с большим удовольствием занялся сексом.

— На это нет времени. До утра еще много надо сделать.

— До утра до хрена времени! И мне плевать на то, что вам надо сделать!

Филипп не успел ничего ответить, Лоррен швырнул его на стол, сбрасывая на пол карту и сгоревший ноутбук, и прижимая его сверху.

— Какого черта ты делаешь?! — возмутился Филипп.

— Делаю то, что хочу.

— Даже прикончив полукровку, ты не стал меня сильнее!

— Правда?

Лоррен заломил ему руки наверх и прижал запястья к столу. Филипп дернулся, но не смог вырваться.

Лоррен зловеще ухмыльнулся.

— А теперь можете звать на помощь.

Филипп рассмеялся.

— Ты спятил! Отпусти меня!

Лоррен наклонился ниже и прошептал ему на ухо.

— Помните, вы говорили то же самое, когда я утаскивал вас с какого-нибудь скучного приема, от ваших женушек, которые зеленели от злости. «Ты спятил, Лоррен!» Но вам же это нравилось! Нравилось трахаться в коридоре за портьерой и потом возвращаться обратно, нарочно поправляя на ходу одежду, чтобы никто не сомневался, чем это мы с вами только что занимались!

— С чего ты это вспомнил? — удивился Филипп.

— Хочу знать, куда все делось, черт бы вас побрал?! Вы стали занудой, вроде вашего брата, короля!

— Я зануда?!

— До омерзения.

— Ты мне за это ответишь! Ответишь… когда я смогу освободиться!

— Вы сначала освободитесь.

Филипп не стал даже пытаться, понимая, что ничего не выйдет.

— Лоррен, ты уложил меня на этот стол, чтобы читать нотации? Или, может быть, еще для чего-то?

6.

Расчет был сделан, примерное расположение врат было найдено. Скорее всего, они действительно находились в какой-нибудь пещере, — по крайней мере, местность на карте, в сорока пяти градусах по окружности от шестого округа Парижа оказалась весьма скалистой.

До рассвета вампиры успели составить маршрут предстоящего путешествия. Остановиться решено было в небольшом городишке к югу от Люцерна, на берегу Фирвальштедского озера, в гостинице, расположенной за чертой города, что было удобно, потому что позволяло сохранить инкогнито. Были ли там свободные номера, утром предстояло выяснить Жаку. И если не было — тому предстояло их добыть.

Швейцария являлась вотчиной Совета и была поделена между его членами, согласно какой-то их внутренней иерархии. Дивные, чистенькие и хорошенькие, как в сказке, городки с тихой, размеренной жизнью и пейзажами, радующими глаз, не требовали пристального присмотра, там всегда было все хорошо. Не мудрено, что подыхающие от скуки старички так любили лезть не в свои дела, обращая недремлющий взор в чужие владения и выискивая, к чему бы придраться. Но вместе с тем, — стоило возникнуть какой-то серьезной проблеме и они тут же прикидывались невидимками. Швейцария избаловала их и сделала ленивыми, заставила поверить, что мир надежен и незыблем, как горы, чьи силуэты они видят в окна своих особняков… Вот будет занятно, если их разукрашенные рождественскими гирляндами городки наводнят фоморы. Хотелось бы посмотреть, как они задергаются. Жаль — ждать нельзя. Надо спасать Париж.

— Они ничего не ответили на ваше письмо? — спросил Лоррен.

— Шутишь? — усмехнулся Филипп, — Они же, как энты: «не торопись, маленький хоббит, мы будем совещаться, а разговор на языке энтов занимает много времени». А потом через пару недель они скажут: «это не наша война».

— Хм. А ведь верно. Как думаете, Толкин был знаком с кем-нибудь из членов Совета?

— Питер Джексон точно был знаком. Когда я смотрел на его энтов, чувствовал неприятное де жа вю. И они тоже очень не любят, когда кто-нибудь шастает по их территории, не известив заблаговременно о визите, года эдак за два. Мы этого не сделали, поэтому чтобы избегнуть их внимания, придется остановиться не в Люцерне, а в какой-то дыре, в гостинице с тремя звездами. Осознаешь масштаб моей самопожертвенности?

— А кому принадлежит Люцерн?

— Флоринде Бенземан. Знаешь, кто это?

Лоррен покачал головой.

— Ее настоящее имя Кава, и когда-то она была любовницей Родериха, последнего короля вестготов. Из-за нее тот сдал Испанию маврам, и потом то ли погиб, то ли вовсе сделался монахом… У этой упырицы повадки следственного судьи и мания подозрительности. А еще она совершенно больная по поводу исполнения старинных церемоний. Если она нас сцапает, потеряем кучу времени.

— Она не узнает о нашем приезде. Вряд ли у нее в каждой гостинице по шпиону. И вы же, надеюсь, не собираетесь ехать на своей машине и с эскортом? На вашей машине вообще не стоит соваться в горы…

— Конечно, не собираюсь. И не только из-за Кавы. Есть у меня нехорошее подозрение, что Леаван наблюдает за нами.

— С чего бы?

— Мне не нравится, что он ошивается в Париже. И я подумал, что на его месте я бы приглядывал за нами, не собираемся ли мы как-то помешать его планам. Пока мы ползаем, как слепые котята, он может быть спокоен. Но если он поймет, что мы едем в Альпы, вряд ли ему это понравится… Так что постараемся уехать незаметно. Возьмем какой-нибудь внедорожник из гаража. А Жак поведет фургон, по Франции такие колесят десятками, вряд ли фэйри догадается, что это наша гробовозка.

— Можно обойтись и без гробовозки. Мы должны успеть доехать до гостиницы затемно.

— Ну, уж нет! Каждый раз, когда я рассчитываю все успеть затемно, случается какая-нибудь херня и мне приходится ночевать в земле. Благодарю покорно. В дальние экспедиции я больше не езжу без гробовозки. Да и вчетвером в машине будет тесно.

Утром Жак забронировал места в гостинице, — к счастью, с этим проблем не возникло, потом Филипп велел ему отправляться спать, чтобы отдохнуть перед дорогой.

И как только стемнело, они двинулись в путь.

Лоррен уселся за руль внедорожника, Филипп и Тиалон устроились на заднем сидении. Следом за ними должен был ехать Жак в фургончике с гробами.

Они успели выехать за ворота и даже проехали пару десятков метров, когда грохнул взрыв.

Здоровенный «Ленд Крузер» подбросило, будто кто-то мощно дал ему пинка, заднее стекло разлетелось, окатив пассажиров градом осколков, словно шрапнелью. Но Филипп ничего не почувствовал. За секунду до этого на него обрушился удар, сокрушающий кости. А потом его охватило пламя.

Филипп вскрикнул от невыносимой боли и в тот же миг инстинктивно оборвал связь с ее источником — с корчащимся в предсмертной агонии слугой.

— Жак! — заорал он, выскакивая из машины, и едва не натолкнулся на стену огня.

Метрах в десяти от него полыхал фургон. То, что осталось от фургона.

Как завороженный Филипп смотрел на этот огромный костер, и на мечущуюся в пламени тень. Вокруг мельтешили люди, кто-то кричал, кто-то звал на помощь, остро пахло горящей резиной и кровью, но все это сейчас было где-то далеко, будто в другом измерении. Замерев, Филипп смотрел в полыхающие нутро кабины и вздрогнул, когда изнутри раздался удар, и искореженная дверца распахнулась, повиснув на одной петле. Последним отчаянным усилием Жак выбил ее ногами и, похожий на огромный факел, вывалился на дорогу. Он уже не смог подняться на ноги, тело его судорожно дернулось несколько раз и застыло.

Чьи-то сильные руки развернули Филиппа, заставив оторвать взгляд от горящего человека. Филипп увидел перекошенное лицо Лоррена, пламя оставляло на нем багровые отблески, злобными чертиками плясало в зрачках.

— Надо уходить отсюда! — услышал он сквозь гул в ушах, — Возвращайтесь в дом!

Лоррен встряхнул его, а потом потащил за собой.

Филипп не сопротивлялся.

Мир плавился перед его глазами, пожираемый огненным вихрем, и на его месте разверзалась пустота, затягивающая его словно в черную дыру, высасывая силы, высасывая жизнь. Что-то внутри него кричало от боли, и Филиппу казалось, будто какая-то часть его летит в круговороте огня в черную пропасть где-то за гранью мира, но он уже не мог закрыться, отбросить эту часть от себя, оставить ее умирать в одиночестве.

Захлопнувшиеся за его спиной двери дома словно отрубили вопли и грохот улицы.

Из темноты выплыли встревоженные лица стражей, и за ними бледное лицо Кристиана с расширенными от ужаса глазами.

— Забери его! — крикнул ему Лоррен, — Мне надо разобраться с полицией!

Филипп почти без чувств рухнул в объятия Кристиана.

Он не знал точно, сколько прошло времени, — там, где он был, времени не существовало, — просто в какой-то момент он вдруг понял, что боль ослабевает и отпускает смертная тоска. Зыбкая грань между мирами становилась прочнее, приобретая привычный вид обманчивой надежности. Еще немного и все кончилось. Незримая связь разрушилась, Тьма сомкнула челюсти и сожрала Жака. Его больше нет. Нет внутри Филиппа, нет нигде…

Свет электрических ламп больно резанул по глазам, в уши ворвался истошный вой сирен и чьи-то крики. Филипп обнаружил себя сидящим на диване в прихожей, рядом стояли стражи, Кристиан держал его за руку, все хорошо, все прошло… Только отчего-то было холодно, очень-очень холодно, словно Тьма лизнула его шершавым ледяным языком, прежде чем отпустить.

Кристиан смотрел испуганно и губы его дрожали.

— Что с тобой?! Тебе нужна кровь? Так пей же! Ну, пожалуйста…

Вампир отодвинул от своих губ его запястье, с удивлением замечая, что у него дрожат руки.

Кристиана, похоже, это тоже шокировало.

— Филипп… — проговорил он жалобно, — Ты… не умрешь?

— Умру? — прохрипел тот, — С какой стати?

Он согнулся пополам, будто у него болел живот или его тошнило, и на несколько мгновений закрыл лицо руками.

— Жак погиб, — проговорил он, — Сгорел. Взорвалась машина.

Кристиан не сразу ответил.

— Я понял. Видел, как она горит… — парень помолчал еще немного, потом добавил с сочувствием, — Вы были с ним так тесно связаны. Ты чувствовал все, что с ним происходит, да?

— Не долго. Дело не в этом. Это просто… как будто что-то внутри умирает. Понимаешь? Будто из тебя вырывают что-то жизненно важное, сердце или кусок души. Я сам не думал, что может быть так…

Филипп поднялся и вышел во двор. Его слегка шатало, и Кристиан отправился за ним следом, опасаясь, как бы он там не рухнул где-нибудь. Впрочем, за Филиппом вышли и стражи, ненавязчиво заключая его в кольцо.

Во дворе собрались и вампиры и люди, почти все, кто был в доме, кто слышал взрыв. Здесь же были и Тиалон с Теодолиндой, как и все смотревшие через решетку на полыхающий посреди улицы фургон. Кристиан заметил на щеке фэйри кровь.

У самых ворот Лоррен беседовал с полицейскими.

Филипп прошел мимо них на улицу.

Дорога уже была перегорожена с обеих сторон патрульными машинами. Сияя маячками, подъехали машины «скорой», врачи кинулись оказывать помощь пострадавшим прохожим: кого-то из них оглушило взрывной волной, кто-то был ранен разлетевшимися обломками фургона. Чуть позже прибыли пожарные и начали заливать пеной догорающий остов «Пежо», рядом с которым все еще лежало тело Жака, его немного оттащили в сторону и накрыли черным пластиком. При взгляде на него Кристиана замутило. Огонь быстро сбили, но теперь еще сильнее воняло гарью и парню чудилось, что он чувствует запах горелого мяса.

Командир стражей, словно призрак, соткался из воздуха.

— Никого подозрительного в округе, монсеньор. Кто бы ни привел в действие взрывное устройство, его здесь уже нет. Человека мы взяли бы. Я думаю, это был вампир.

— Или фэйри, — проговорил Филипп.

Страж посмотрел на него удивленно.

— Вряд ли фэйри. Они же не дружат с техникой. Бомбу, скорее всего, запустили дистанционно. Кто-то наблюдал за домом, увидел выезжающую машину и отправил сигнал. Стал бы фэйри рисковать, что его пульт заклинит в решающий момент?

Филипп ничего не ответил. Оторвав взгляд от работающих пожарных, он обернулся к стражу и несколько мгновений молча смотрел на него. Кристиану показалось, что лицо вампира вдруг как-то осунулось.

— Ты совершил ошибку, Дени, — сказал Филипп, — Тебе придется за нее ответить.

— Я понимаю, — ответил тот, слегка поклонившись.

Как раз в это время через оцепление въехала машина с надписью «коронер» на капоте. Пожарные уже сворачивали свое оборудование, готовые уступить место криминалистам. Те окружили тело и сняли с него пластик.

Кристиан поспешно отвернулся и настороженно посмотрел на Филиппа, но не смог разглядеть выражения его лица в мельтешении красных и синих огней.

— Может, тебе не стоит на это смотреть? — проговорил он.

— Почему? — Филипп взглянул на него и усмехнулся, — Боишься, что я хлопнусь в обморок? Ты такой милый, мой славный мальчик…

Кристиан не очень понял, к чему он это сказал.

Коронеры выкатили из машины каталку, готовясь погрузить на нее тело.

Едва заметным жестом Филипп поманил за собой стражей. Миг и они оказались рядом с коронерами. Под взглядами вампиров те замерли в нерешительности, будто вдруг забыли, что здесь делают.

Филипп поднял Жака на руки и исчез. Кристиан не успел заметить, куда он делся. Вместе с ним исчезли и его вампиры, а коронеры, потоптавшись какое-то время у машины, отправились к полицейским выяснять, зачем их собственно вызвали.

7.

Филипп оставил Жака в его комнате на кровати, позже он похоронит его в склепе на Пер-Лашез, купленном им вскоре после открытия этого кладбища, для людей, которые работали у него достаточно долго, чтобы стать членами семьи, для тех, у кого не было родственников, имеющих желание самим заняться похоронами. Там сто семьдесят лет назад была похоронена Шарлотта Буше, дурочка, потерявшая голову от любви к красавцу солдату и выдавшая ему все тайны своих хозяев. Жак хранил ей верность сорок лет, до самой ее смерти, похоже, не замечая, как она стареет. Это был странный союз, но, с другой стороны, — а что в их жизни не было странным? Теперь они будут лежать рядом, как полагается супругам. Рано или поздно все приходит к неизбежному финалу.

Ярость, как голод, жгла Филиппа изнутри. Шок сменился лихорадочно бурной деятельностью, желанием срочно что-то делать, вот прямо сейчас, сию минуту найти убийцу и избавиться от омерзительного чувства собственной беспомощности.

Перед строем замерших, как каменные изваяния, стражей Филипп убил их командира. Дени дю Барро, одного из своих птенцов, одного из первых, вытащенных им когда-то из камеры Консьержери, прошедшего с ним рядом через всю череду сражений, войн, революций. Что с ним случилось теперь? Слишком много лет мирной жизни вызвали слабоумие? Жаль, что никого нельзя убить дважды, трижды, убивать до бесконечности, сдирать кожу раз за разом, пока не дойдет до всех: Нельзя. Расслабляться. Никогда. Но не было ни времени, ни желания сейчас заниматься их воспитанием, как когда-то двести лет назад.

Смерть птенцов, это как смерть детей. То же самое чувство невосполнимой утраты и всепоглощающей тоски, когда кажется, что меркнет свет и тускнеют краски, и жизнь теряет вкус, становится горькой, как пепел.

Но сегодня хуже уже не будет.

У Барро было два заместителя, все из старой гвардии, и когда-то им всем можно было доверять, теперь, наверное — нельзя никому. Филипп выбрал одного из них, словно вытащил лотерейный билет, на удачу. Шарль-Анри де Гарен, бывший некогда лейтенантом роты гвардейцев, вместе с другими офицерами арестованный и отправленный в Консьержери незадолго до падения Тюильри.

— Теперь командуешь ты, — прошипел Филипп, — Перевернешь город вверх дном, разберешь его по камешку, но найдешь сидхэ и принесешь мне его голову. Даю тебе трое суток. Не справишься, отправишься следом за Барро.

— Слушаюсь, монсеньор, — ответил тот, глядя куда-то поверх его головы.

— Так за дело! Не стойте здесь как долбанные статуи! — заорал Филипп, — Или мне идти в полицию, просить их провести расследование?!

Когда все чем-то заняты, остается хоть какая-то иллюзия контроля над ситуацией.

Кто-то отправился осматривать машины на предмет взрывных устройств, кому-то предстояло допросить прислугу, и выяснить, не вступил ли кто из них в сговор с врагом. Одного из птенцов, проявивших когда-то недюжинные дипломатические способности, Филипп отправил к колдунам, просить, чтобы те поискали какие-нибудь заклятья для розысков фэйри. Мерзавцы могут все, если захотят. Весь вопрос только в том, как их заставить.

Все обитатели дома, для которых не нашлось занятия, постарались попрятаться и затаиться, чтобы не попасть принцу под горячую руку, никто не осмелился даже забрать останки убитого стража, засыпанные пеплом кости так и лежали посреди прихожей. Выглядело это не очень хорошо, все равно как труп врага, брошенный на корм воронью. Но это был не враг. И Теодолинда, наблюдавшая все с самого начала, подумала, что со своими так не поступают. Как бы там ни было.

— Вы можете перебить их всех, но они не сумеют найти Леавана, и тем более не смогут его убить, — сказала она, — Это можете сделать только вы, больше никто.

Филипп посмотрел на нее так, будто хотел испепелить взглядом.

— Я не собираюсь больше следовать вашим указаниям!

Теодолинда только пожала плечами.

— Просто все, что вы делаете сейчас — бессмысленно.

— Бессмысленно?! Ваше присутствие здесь — вот что бессмысленно! Почему вы не предупредили меня о том, что произойдет сегодня?

— У Кассандры не было новых видений, иначе она дала бы мне знать. Вашей жизни ничего не угрожало.

— Серьезно?! Совсем ничего?! На кого же это было покушение, как вы считаете? На Жака? Или, скажете, — на Лоррена? Я ничего не понимаю в ваших предсказаниях! Лоррен должен был умереть сегодня? И это амулет защитил его каким-то странным образом? Какой-то бред! Он не собирался ехать в гробовозке!

Теодолинда ответила загадочно:

— Никому не дано распутать всех хитросплетений судьбы.

Филипп понял, что вряд ли чего-то от нее добьется.

Может, выставить ее к чертовой матери домой, к божественной Кассандре? Лоррен был прав — к дьяволу прорицателей, они способны только морочить голову.

— Леаван поступает странно, — проговорил вдруг Тиалон, — Он ненавидит людей, но жизнь среди вас сделала его похожим на человека, он теперь мыслит, как вы, он способен поступать, как вы…

— Сражаться с врагом его же оружием, что в этом странного? — удивился Филипп, — Против фэйри у него железный меч, против вампиров — огонь.

Тиалон печально покачал головой.

— Только сейчас я начал понимать, как далеко он зашел. Леаван исказил свою суть, переродился. Он на пути, с которого ему уже не сойти… Он собирается погибнуть вместе с этим миром, не будет пытаться бежать.

— И что это значит?

— Он превратил себя в оружие, принес себя в жертву…

— Что это значит для нас, Тиалон? То, что Леаван совершенно спятил? Если так, он начнет совершать ошибки, и нам, возможно, будет проще его отловить.

— Я не знаю, что значит спятил. Стал ли он более безумен, чем уже был? — фэйри вздохнул, — Я не могу дать ответ на этот вопрос. Я пытался понять Левана, но теперь это совершенно невозможно. Я не могу себе представить фэйри, взрывающим какие-то бомбы…

Наконец, явился Лоррен, видимо, ему, удалось спровадить полицейских.

— Все, они уезжают, — сказал он устало, — Сейчас увезут фургон и откроют дорогу.

— О чем они с тобой говорили? — спросил Филипп.

— Спрашивали, есть ли у вас враги.

— И что ты им сказал?

— Замучился перечислять.

— Лоррен, мне не до шуток.

— А что вы хотите? Чтобы я внушил им всем, что тут ничего не произошло, и велел убираться восвояси? Взрыв в центре города, в соседних домах и проезжавших машинах выбиты стекла, с десяток раненых. Не удивлюсь, если об этом вот-вот будет ролик в экстренных новостях. Разумеется, я сказал, что мы представления не имеем о том, что произошло. Мы случайно оказались рядом. Фургон принадлежит курьерской службе, вот пусть и выясняют у них, что такое они могли там перевозить.

— Если у тебя много врагов, — снова встрял Тиалон, — может быть, этот взрыв произошел не по вине Леавана?

Отчего ему так хочется оправдать его? Неужели фэйри, замаравший руки прикосновением к науке, это настолько чудовищно и страшно? Хуже всего, что Леаван вытворял до сих пор?

— У меня есть враги, — сказал Филипп, — Но вряд ли у кого-то из них хватит ума захотеть убить меня в такое время, оставить город совсем без защиты. Чертов Леаван пронюхал о наших планах и решил нас убрать, это самое логичное предположение, Тиалон. Единственно логичное.

— Откуда же он мог бы узнать? — пробормотал Лоррен.

— Откуда?! — Филипп фыркнул, — Все знают, что мне предначертано его убить! Почему бы не знать и ему! Может, у него тоже бывают пророчества или снятся вещие сны! Кто знает! Может, у него повсюду шпионы!

Допрос обитателей дома шпиона не выявил, несмотря на то, что магия вампиров лучшая сыворотка правды, — завороженные люди не могут лгать. С вампирами было еще проще, никто из них не мог бы скрыть своих мыслей от принца города. И все они были кристально чисты, ничего преступного не умышляли.

Впрочем, как именно взрывчатка попала под днище фургона, вскоре выяснилось.

Стражи успели провести свое маленькое расследование, и часа за два до рассвета их новый командир сообщил, что иных взрывных устройств, ни в доме, ни на других машинах обнаружено не было.

— Я думаю, взрывчатка к фургону была прилеплена не у нас в гараже, — сказал он, — Неделю назад машина была на техосмотре. Всех сотрудников сервиса мы уже допросили, никто ничего не знает. Но преступникам не было нужды привлекать кого-то из них: фургон всю ночь простоял без присмотра, навесить на него бомбу мог кто угодно.

Неделю назад?! Это значит, в лес Святой Женевьевы они ездили уже с бомбой под брюхом! Потрясающе!

8.

Уже перед самым рассветом, когда и вампиры и люди, измученные волнениями прошедшей ночи, разбрелись по своим углам, Филипп собрал то, что осталось от Барро в специальный ящик — больше урны, меньше гроба, их заказывали в мастерской по особенной мерке.

Раньше он поручил бы это Жаку, а теперь — не знал, кому.

У Барро был семейный склеп на кладбище, неподалеку от поместья, принадлежавшего когда-то его семье. Там покоились какие-то его предки, умершие еще до революции, и казненные во время ее: отец, мать и младший брат. Барро сумел разыскать их тела и похоронил в склепе. Он был последним из семьи. И завтра он займет в родовом гнезде свое место.

За стенами бункера полыхало солнце. Ясный день впервые за прошедшую неделю.

Несчастный Филипп сидел на кровати в одежде, провонявший гарью и перепачканный пеплом, осунувшийся и серый, с ввалившимися глазами, и как никогда похожий на покойника. Сам не спал и не давал спать Лоррену.

— Я все время мысленно говорю с Жаком, отдаю указания, как всегда. А потом иду и делаю все сам. Как я буду жить без него, Лоррен? Я ослеп и оглох. Я теперь не буду знать ни о чем, что происходит днем… Знаешь, я чувствую, что смерть кружит вокруг нас и подбирается все ближе. А она не тот враг, с которым можно бороться, она всегда свое получает и, если пытаться ее обмануть — берет долг с процентами.

— Вы впадаете в мистицизм, — лениво сказал Лоррен.

Филипп улыбнулся.

— Когда-то Жак сказал мне: кому еще впадать в мистицизм, как не вам, вы же сверхъестественное существо.

— Часто все оказывается гораздо проще, чем выглядит на первый взгляд.

— Как раз напротив, все сложнее, чем кажется… Я отправил парней искать Леавана, но, думаю, они не смогут найти его. Не говори прорицателям, но я верю в то, что сейчас нас ведет судьба. И мы не сможем никуда свернуть с этого пути…

Лоррен посмотрел на него скептично.

— Она должна была вести нас в Швейцарию. Но мы туда не попали. Какие-то замысловатые пути у судьбы, вы не находите?

Филипп печально кивнул.

— Возможно, когда-нибудь мы узнаем, зачем все это было…

Лоррен помолчал немного, потом сказал устало:

— Ложились бы вы спать. День не лучшее время для анализа ситуации. Я плохо соображаю. Вы — еще хуже. Вечером вы проснетесь и осознаете, какой несли бред. И вот тогда мы все обсудим.

Он взял Филиппа за руку и насильно уложил с собой рядом.

— Мне не хватает его, Лоррен, — прохныкал Филипп, утыкаясь носом ему в плечо, — Я уже по нему скучаю!

— Я знаю. Спите.

— Все теперь развалится, придет в негодность… Люди перестанут работать, стражи продолжат валять дурака. Я без него не справлюсь. Ты слышишь?.. Лоррен!

Лоррен ничего не ответил, прикинувшись мертвым.

Вечером в гостиной вампиров ждал завтрак. Система, отлаженная Жаком, работала исправно. Даже без Жака.

 

Глава 2

1.

С рассветом дом перешел на осадное положение. Вампиры отправились спать, и место стражей заняли охранники люди, у которых был приказ никого не впускать и никого не выпускать. Якобы потому, что тот фэйри, который подорвал фургон, мог использовать гламор, чтобы принять облик любого живого существа. На самом деле, наверное, просто так удобнее было всех контролировать.

Ночь выдалась нелегкая, и Кристиан, в любом случае, не испытывал желания никуда выходить. Он чувствовал себя до смерти уставшим и собирался проспать до вечера, но почему-то не спалось. В горле стоял привкус гари, который невозможно было смыть, и перед глазами всплывала одна и та же сцена: искореженный остов фургона и рядом с ним обгорелый труп, в ошметках обугленной одежды, странное, изуродованное нечто, что совершенно невозможно сопоставить с человеком, который только что был жив, здоров и даже практически бессмертен. Чудовищное зрелище, на которое не стоит смотреть, но от которого невозможно оторвать взгляд, и память с извращенным сладострастием впитывает все до последней детали: хлопья грязной пены на мокром асфальте, отблески красного и синего на блестящем пластике, торчащие из-под него дымящиеся подошвы ботинок и покрытую жуткими ожогами кисть руки со скрюченными пальцами. И то, как коронеры снимают пластик, готовясь грузить тело на носилки. И то, как Филипп поднимает Жака на руки, прижимая черную, будто облитую смолой, голову к своему плечу.

Через закрытые жалюзи не пробивалось ни звука, ни лучика света, и наглухо запечатанное пространство давило на психику, вызывая доселе незнакомую клаустрофобию. Вместе с тем, и мир за стенами дома вызывал какой-то безотчетный ужас, будто кишел монстрами, которые уже успели сожрать всех в городе и во всем мире, и там теперь так же тихо и пустынно, и только иссушенные тушки повсюду, а этот дом — последний бастион, где еще остался кто-то живой.

Кристиан подумал, что уже не так далек от психушки, как ему казалось.

Пару часов он проворочался на кровати, понял, что все равно не уснет, и решил идти куда-нибудь, где есть люди.

Катрин сидела у себя в подсобке перед распотрошенным шкафчиком с лекарствами, что-то перекладывала с места на место, вероятно, проводила инвентаризацию.

Еще двумя днями ранее Кристиан рассказал ей о Тиалоне, но Катрин отчего-то ужасно на него обиделась, будто ему, дилетанту, случайно удалось поймать редкого зверя, которого она выслеживала годами, и это было несправедливо.

— Ну, он же здесь и никуда не делся, — пытался вразумить ее Кристиан, — Хочешь, я познакомлю тебя с ним? Он хороший парень. Немного странный, но не слишком, учитывая, что он не человек.

Катрин заявила на это, что ни с кем знакомиться не желает и вообще она на работе.

Сейчас она тоже была занята работой, должно быть, надеясь, что та поможет ей сохранить душевное равновесие среди царящего вокруг безумия.

— Твою ж мать, — пробормотала она, скорбно глядя на пузатую бутылочку с прозрачной жидкостью. — У физраствора истекает срок годности… Вот же гадство! Ну что за гадство!

Кристиан подумал, что она тоже недалека от психушки.

— Помочь тебе?

— Давай, — проворчала девушка, — Я буду говорить тебе названия лекарств, а ты ищи их в списке и помечай галочкой. Это то, что надо будет заказать в первую очередь.

Еще минут сорок они были заняты работой. И это было здорово.

— Что теперь будем делать? — спросил Кристиан, когда они закончили.

Катрин пожала плечами.

— У меня пара журналов с собой, там что-то новое было на тему гематологии, хотела почитать, пока время есть.

— А, ну ладно, тогда не буду мешать.

Кристиан поднялся с пола, отряхивая коленки от несуществующей пыли.

— Хотя, знаешь… — вдруг остановила его девушка, — Тот эльф, про которого ты говорил, он ведь все еще здесь, да? Ты думаешь, с ним действительно можно просто так пообщаться?

Она посмотрела на Кристиана несчастными глазами, и тот улыбнулся.

— Можно. Он реально хороший.

— Да? Ну, тогда пойдем… — проговорила Катрин меланхолично, — А то ведь пожалею потом… Эх!

Она поднялась с решительным отчаянием идущего топиться.

— Я видела его мельком сегодня ночью. Он такой… Такой, блядь, красивый! — сказала она с чувством и перед тем, как выйти из комнаты, мрачно посмотрела на себя в зеркало.

— А таких, как я, надо отстреливать!

— Не глупи, в сравнении с сидхэ все люди уроды. И вообще у них другие понятия красоты, они зрят в душах.

— Ага, — зловеще усмехнулась Катрин, — Про всех уродин так говорят: зато у нее прекрасная душа.

Кристиан остановился и посмотрел на нее сурово.

— Я забуду, что ты сейчас сказала, спишу на то, что ты устала и не в себе. Стыдись, несчастная, — ты реаниматор и вообще крута. Ты живешь с вампирами и…

Катрин фыркнула.

— Еще чего! Я с ними не живу! Я на них только работаю!

Кристиан печально покачал головой.

— Здравствуй, прежняя Катрин, грубая и циничная.

Катрин притянула его к себе и поцеловала в висок.

— Не обижайся. Я просто злюсь, ужасно злюсь, — сказала она, — Ненавижу гадов. Они вывернули меня наизнанку, пытаясь выяснить, не знаю ли я чего-то о сидхэ, взорвавшем фургон. Как фашисты на допросе, даже хуже — те завораживать не умели. Ну, как так можно, а?! После того, что я для них делаю?!

— А от Барро остались только пепел и косточки, — заметил Кристиан.

— То, как они друг с другом поступают, меня мало волнует. Меня бесит то, что они позволяют по отношению к нам!

Кристиан рассмеялся.

— А ты бы хотела, чтобы тебя допрашивали в присутствии адвоката? Может, собираешься основать общество «Люди против вампиров»?

Катрин разозлилась.

— Я понимаю, тебя это все не парит, но совершенно напрасно, — прошипела она, — У тебя психология жертвы, и ты плохо кончишь!

— А у тебя психология идиотки! И знаешь, Катрин, ты задолбала уже своими нравоучениями!

Пару мгновений они сверлили друг друга взглядами, потом Катрин резко выдохнула.

— Ладно, прости. Прости еще раз. Я действительно что-то не в себе в последнее время… Просто ты мне как младший брат, я за тебя переживаю.

— Только этого мне не хватало, — простонал Кристиан, — Пойдем, тебе нужны положительные эмоции, срочно. И мне тоже…

Тиалон был обнаружен в фехтовальном зале, где сражался с невидимым противником за неимением настоящего. В своем эльфийском одеянии и с мечом в руке он действительно выглядел волшебным, как воплощенная мечта, как сон наяву. По крайней мере, у Катрин был именно такой вид, — будто она увидела свою воплощенную мечту, прекрасного принца из какой-нибудь сказки. И, видя ее потрясение, Кристиан испытал злорадство: вот сейчас бы сказать ей какую-нибудь гадость, как она это любит делать. К примеру, чтобы закрыла рот, а то слюна течет по подбородку.

Девушка застыла на пороге, и Кристиану пришлось насильно протолкнуть ее в дверной проем, хотя она упиралась и сопротивлялась.

Увидев их, Тиалон развернулся, одновременно стремительно и плавно, и опустил меч.

— Рад видеть вас, — сказал он, подходя, — Я полагал, все спят, измученные волнениями этой ночи, и я обречен на одиночество.

Тиалон был ослепительно красив — ослепительно, потому что не озаботился гламором, и от его присутствия рядом реально захватывало дух. Его волосы были убраны назад, открывая острые уши, и Катрин воззрилась на них с таким испугом, будто именно это было настоящим и последним доказательством того, что она сошла с ума окончательно и бесповоротно.

— Не спится, кошмары мучают… — сказал Кристиан, — Познакомься, Тиалон, это Катрин, она здесь работает.

— Здравствуй, Катрин, — сказал фэйри, слегка поклонившись, — Мне кажется, я раньше не видел тебя.

Кристиан подумал, что девушка ничего не ответит, а вместо этого, например, бухнется в обморок. Но нет, она храбро посмотрела фэйри в глаза и сказала высокомерно:

— Обычно я работаю по ночам.

Тут же она смутилась, будто сказала пошлость, и добавила поспешно:

— Просто я врач, вот и… Я видела, вы были ранены!

— Был ранен? — не понял Тиалон.

— У вас на лице была кровь… После взрыва.

Тиалон улыбнулся.

— А, это пустяк, царапина, которая уже затянулась. Но я благодарен тебе за заботу.

— Ах, ну если так, отлично, — сказала Катрин бодро, — Тогда я пойду! Очень много работы!

Она резко повернулась и зашагала в сторону выхода.

Несколько мгновений Тиалон задумчиво смотрел ей вслед, потом сказал:

— Подожди.

Катрин затормозила почти у самой двери, и было видно, как ей хочется удрать, прикинувшись, что она его не слышала. Но все же она обернулась.

— Ты врачуешь других, но не умеешь умерить свою собственную боль, — сказал ей Тиалон, — Позволь мне помочь тебе.

Катрин замерла, глядя на него почти с ужасом.

— У меня ничего не болит… вроде бы, — пробормотала она.

Глаза ее на миг остекленели, будто она пыталась заглянуть в себя и найти раковую опухоль, о которой еще не знает.

— Ты слишком долго живешь с ней и уже не замечаешь, — ласково сказал фэйри, — Подойди ко мне… Ты ведь не боишься?

Катрин покачала головой.

Тиалон протянул ей руку, будто олененку, которого пытался приручить, и Катрин, осторожно, как олененок, подошла к нему. Кристиан наблюдал за ними, затаив дыхание.

Тиалон усадил девушку на скамейку, и сам сел рядом.

— Закрой глаза.

Фэйри положил ладонь Катрин на лоб, и Кристиану показалось, что под его пальцами появилось золотистое сияние, разливаясь теплым светом по бледной коже девушки. Катрин покачнулась, и Тиалон притянул ее к себе, заставив опереться о свое плечо. Пару минут они сидели неподвижно, и постепенно лицо Катрин разгладилось, исчезла складка между бровей, приоткрылись напряженно сжатые губы, она стала похожа на ребенка, на маленькую девочку, спящую в объятиях ангела-хранителя, и это выглядело немного жутковато, так, будто душа ее улетает куда-то далеко отсюда, в прекрасное место, откуда ей не захочется возвращаться.

Но потом Тиалон убрал ладонь от ее лба.

— Стало лучше?

Катрин еще несколько мгновений сидела неподвижно, потом губы ее дрогнули, и на лице появилось сожаление, словно она действительно не хотела возвращаться, но пришлось.

— Да, — прошептала она, открывая глаза, — Кажется, да…

— Сейчас тебе нужно поспать. И не бойся кошмаров, ты сможешь увидеть во сне то, что захочешь, и проснешься, когда решишь, что готова. С новыми силами.

— Да, — повторила Катрин, глядя на него, как на бога.

Она и сейчас уже как будто спала, двигалась медленно и сомнамбулически, и Кристиан испугался, как бы, идя к себе, она не навернулась с лестницы.

— Может, тебя проводить? — спросил он, когда она проходила мимо.

Катрин только покачала головой, на дне глаз ее разливался золотистый свет, медовое марево жаркого летнего полдня, там жил сейчас ее собственный сказочный мир, куда она сможет вернуться во сне. Увидишь то, что захочешь… Надо же. Это круто, на самом деле.

Когда она вышла, Кристиан обернулся к Тиалону.

— А мне можно так?

— Тебе не нужно, — ответил тот.

Кристиана такая убежденность несколько озадачила.

— Ну… наверное, тебе виднее. Но знаешь, вряд ли я мог бы сейчас уснуть и не видеть кошмаров.

Тиалон взял со стола бутылочку с водой и осушил ее залпом, несколькими глотками, как люди пьют лекарство — поскорее, чтобы не чувствовать вкус.

— Твоя связь с реальностью гораздо слабее, чем у лекарки, — сказал он, — и мне не хотелось бы уводить тебя за грань. С тобой и так это происходит чаще, чем следовало бы.

Видя, что парень не понимает, он добавил:

— Это происходит каждый раз, когда вампир пьет твою кровь. Тебя есть кому увести от кошмаров.

— А, вот как… — пробормотал Кристиан, — Ты, конечно, прав, но вряд ли я сейчас могу рассчитывать на Филиппа. Ему пришлось совсем хреново. В смысле, плохо.

— Для него я точно ничего не могу сделать. Но можешь ты. Ты его любишь, рядом с тобой ему будет легче.

Кристиан удивленно вскинул на него взгляд.

— Хорошо, что хоть ты веришь в то, что я его люблю. А то вот Катрин считает меня наркоманом, который душу продаст за укус и которого надо срочно спасать. А это не так! — продолжил он с чувством, — Укус — это удовольствие, я не отрицаю. Но секс это тоже удовольствие. Однако никто ведь не думает, что если тебе нравится с кем-то тра… заниматься сексом, то ты просто наркоман, и для тебя больше ничего не имеет значения…

Тиалон смотрел на него задумчиво и как-то печально.

— Ты не понял, что такое секс? — спросил Кристиан.

— Нет, я догадался. Тебе не нужно пытаться мне что-то объяснять, любовь это очень яркий свет, который не возможно не видеть.

— Хорошо быть фэйри… — Кристиан запнулся на мгновение, и все же решился спросить, — Раз уж ты все видишь, скажи мне…. а он любит меня?

Тиалон покачал головой.

— А он это тьма, Кристиан, в которую мне не хотелось бы заглядывать. Да я и не думаю, что смог бы, это слишком тяжело. Но вы как-то связаны, и ты для него нечто большее, чем просто удовольствие, — фэйри помолчал какое-то время, будто раздумывая над чем-то, и добавил, — Я даже думаю, что если ты останешься с ним, то сможешь сделать его лучше.

Кристиан скептически покачал головой.

— Ты думаешь, он хочет этого? Стать лучше?

— Это может произойти даже против его воли.

— Я бы остался с ним, — вздохнул Кристиан, — Но не знаю, возможно ли это. Я чувствую себя слишком чужим в их мире. Может быть, если он меня обратит…

Тиалон посмотрел на него потрясенно, будто он сморозил какое-то святототатство.

— Ты хотел бы стать вампиром?!

— Наверное…

На лице фйэри снова появилось такое выражение, будто он выпил гадкой воды.

— Надеюсь, что с тобой этого не произойдет.

— Почему? Я не боюсь мифического проклятия души. По-моему, вампиры те же люди, только не стареют и не умирают. Они питаются кровью, но и это не так уж ужасно… Ну, если никого не убивать… Тиалон, ты уже две тысячи лет живешь, я этого даже представить не могу, у нас за это время сменилось столько поколений, что не счесть. И ты просто не понимаешь, каково это, знать, что тебе отпущено каких-то лет восемьдесят, — и это в лучшем случае, — из которых последний десяток ты уже будешь ни на что ни годной развалиной. В то время как для кого-то другого времени не существует…

— В вашем мире люди могут получить бессмертие только став нежитью, отдав свою душу тьме, перестав быть людьми… Это не для тебя, поверь мне. Тьма убивает, лишает сил, надежды и смысла. Ты так не сможешь, твое бессмертие превратится в кошмар. Проживи здесь свои восемьдесят лет и иди дальше, туда, куда вам предназначено уходить. Вы же тоже бессмертны, просто иначе.

Кристиан смотрел на него иронично, похоже он уже что-то для себя решил и полагал, что понимает все лучше, чем существо, явившееся из другого мира, и которое, к тому же, вообще не человек.

— Ты думаешь, что я вас не понимаю, — сказал ему Тиалон, с грустной улыбкой, — Я понимаю, Кристиан. Меня всегда интересовали смертные. Я навещал ваш мир. Когда-то я любил смертную деву. Изольда была храброй и благородной, а как тепло светился огонь ее души, — так же как у тебя… Я женился на ней и остался с ней. У нас родились четыре сына и две дочери. Мы были счастливы. Я был в числе воинов-добровольцев, которые под знаменами короля Артура вступили в битву с армией Мордреда. Мои сыновья к тому времени повзрослели достаточно, чтобы тоже сражаться. Младшему было четырнадцать… Все они погибли. И когда Мордред был сражен, когда смертельно раненого Артура забрали на Авалон, когда остальные сидхэ ушли, я остался… Не мог покинуть Изольду в ее горе. Я мог бы построить ситхен, где моя жена и дочери жили бы со мной долго, и их не касалось бы разрушительное время, но Изольда не хотела. Она считала, что девочки должны жить… Прожить свою жизнь как следует. Найти мужей. Моя старшая дочь не нашла мужа: она стала монахиней. А младшая вышла замуж и была счастлива. Когда Изольда умерла — в глубокой старости, ведь я мог своей магией защищать ее от болезней, — я похоронил ее и тогда вернулся на Авалон. Но и после этого следил через волшебное зеркало за своими потомками. А когда мой род оборвался, это случилось в четырнадцатом столетье с прихода в мир Бога Людей, я продолжал следить — просто за смертными. Я понял, что люблю людей.

— За что?

— За то, как ярко они умеют жить. За их беспечность и мудрость, за умение выжить там, где никто другой не смог бы. За то, что они легко могут отдать все во имя чего-то бессмысленного и непонятного, но очень важного в какой-то момент.

— Почему же ты не остался жить в нашем мире навсегда?

— Мне здесь трудно. Слишком много жестокости и боли. Какое-то время, недолго, как с Изольдой, всего восемьдесят семь лет — я смог прожить. Но еще дольше… Я чувствую зло и боль, терзающие этот мир, и мне самому больно.

— Ты жил с женой восемьдесят семь лет?! — восхитился Кристиан.

— Да.

— Она в конце была уже совсем старой, да? Извини, наверное, это грубо, но…

— Не страшно. Я знаю, для людей это важно… Внешнее. Но я не человек. Я видел ее душу. Она по-прежнему сияла. Смерть сыновей оставила на ней шрамы. Но она сияла, несмотря на боль.

— И больше ты никогда не любил?

— Нет. Мы любим только один раз.

— Надо же, прямо как у Толкина.

— Ты уже второй раз упоминаешь… Толкина. Что это такое?

— Фамилия писателя. Он написал очень знаменитую книгу про эльфов. «Властелин колец». И фильм еще есть хороший по этой книге, даже лучше, чем книга. То есть… Ты знаешь, что такое кино?

— Очень приблизительно.

— Я свожу тебя в кино! «Властелин колец» на большом экране уже не идет. Но я тебе его покажу с диска, а в кино посмотрим что-нибудь другое. Выберу что-нибудь покруче, зрелищное…

— Так этот Толкин написал про сидхэ? Про то, что мы любим всего один раз? — улыбнулся Тиалон.

— Не совсем про сидхэ, но вы похожи на эльфов в его книге. Ты на Леголаса похож. Он тоже был такой… Терпимо относился к людям и даже с гномом дружил. А про любовь там совсем немного, но есть. Про то, как печально для эльфийки полюбить смертного. У него в основном эльфийки в смертных влюбляются. И избирают путь смертных. То есть, отказываются от бессмертия.

— Прекрасная выдумка. Но если бы это было возможно… Отказаться от бессмертия…

— Ты бы отказался?

— Да. Я бы хотел стать человеком и пойти за Изольдой туда, куда она ушла. Но в реальной жизни это невозможно. В реальной жизни смертными становятся только те, кто изгнан за преступление, и нельзя попросить о смертности — это кара и это позор, который ложится не на одного изгнанника, а на весь его род.

— Все становятся смертными?

— Нет. Но все несут груз позора.

— Да, у Толкина, пожалуй, в этом плане попроще…

— Его книга, наверное, красивая… Я могу ее прочесть?

— Да запросто, они в любом книжном есть… А хочешь, сейчас посмотрим кино? Все равно делать нечего.

Тиалон с энтузиазмом согласился.

— Хорошо. Мне очень интересно узнать, что это такое.

В последний раз Кристиан смотрел «Властелина колец» уже давно и многое успел забыть, так что и ему самому было интересно, но еще интереснее было наблюдать за Тиалоном. Тот, впрочем, особых эмоций не проявлял, хотя следил за приключениями героев Средиземья с любопытством и даже, кажется, с увлечением. Кристиан подумал, что точно с таким же видом он, должно быть, взирал на людей в зеркало своей тетушки Вивианы.

Они посмотрели первые две серии, потом Кристиан сходил на кухню и принес какой-то еды. Еще утром он думал, что неделю не сможет думать о пище без отвращения, и вот однако же аппетит благополучно вернулся, наверное, кино тоже неплохой способ уйти от реальности.

Из-за закрытых жалюзи невозможно было понять, когда стемнело, и для Кристиана явилось большой неожиданностью увидеть вдруг Филиппа, стоящего у порога и смотревшего на экран телевизора. Шла сцена коронации Арагорна, где Гэндальф надевал на его голову корону, и вокруг летали лепестки внезапно расцветшего Белого Древа. У Филиппа было очень-очень печальное выражение лица.

Выглядел он, по-прежнему, несчастным, измученным и больным.

— Только что пришло письмо от Совета, — сказал он, обращаясь непонятно к кому, и так как он, по-прежнему, смотрел на экран, то создавалось впечатление, что к Арагорну.

— Они что-то ответили по поводу фоморов? — спросил Тиалон.

— Они приказывают мне решить вопрос с фоморами в срок до 22 декабря включительно. Обещали перед рождеством прислать инспекцию с проверкой, закрыты ли врата и пребывает ли город в благоденствии накануне величайшего из христианских праздников.

— Что, прямо так и написали? — удивился Кристиан. Он нажал на «паузу» и на экране застыл кадр со счастливо улыбающейся Арвен.

— Слово в слово, — флегматично сказал Филипп, отрывая взгляд от телевизора, — И самое печальное, что ничего иного я от них и не ожидал. Как неприятно порой бывает оказываться правым.

— Ну а что будет, если ты не сделаешь, как они велят?

— Наверное, убьют… Не смотри на меня так, в любом случае, если мы не решим вопрос с фоморами до 22 декабря, нам терять уже будет нечего.

— Нужно ехать в Альпы, — сказал Тиалон.

— Нужно, но вместо этого мы сидим тут взаперти и боимся высунуть нос из дома. Леаван знает о наших намерениях и будет мешать всеми силами. Тиалон, нам нужна волшебная мазь, чтобы видеть через гламор. Ты сможешь ее добыть?

Тиалон помрачнел, но не стал возражать.

— Я постараюсь. Но мне для этого придется вернуться домой, как ты понимаешь.

— Что для этого нужно? Отвезти тебя в лес Святой Женевьевы?

— Нет необходимости, я могу открыть портал где угодно. Нужен только источник воды. Достаточно большой.

— Насколько большой?

Фэйри ненадолго задумался.

— Мне подойдет большое корыто для омовений. Если можно наполнить его водой. Одно такое есть рядом с моей комнатой, я только не понял, как можно заткнуть дыру в днище.

— Ой, это мое упущение, — сказал Кристиан, — Я забыл показать.

— Идите, — сказал Филипп, — Времени мало. Тиалон, постарайся вернуться скорее.

Ванная наполнилась примерно на половину, когда фэйри сказал, что этого хватит. Потом он просто встал на бортик и, махнув рукой на прощание, прыгнул в воду, прямо как был в одежде и в сапогах.

Это произошло так быстро и неожиданно, что Кристиан не успел отскочить, и его с ног до головы окатило водой. Парень рефлекторно зажмурился, а когда открыл глаза, то в ванной плескалась вода, но Тиалона уже не было. Как обидно. А он-то надеялся увидеть какую-нибудь дыру в пространстве и дивный мир по другую сторону.

Проверив, чтобы слив был закрыт плотно, и вода из ванной не утекла, Кристиан отправился переодеваться. Жаль, что нельзя дождаться возвращения фэйри, может быть, тогда он успел бы что-то заметить. Но не сидеть же тут сутки напролет.

2.

Тиалон отсутствовал недолго, он вернулся уже через несколько часов, но выглядел так, будто его не было неделю, будто он проделал долгий и трудный путь, изобиловавший препятствиями. И как бы там ни было, он принес волшебную мазь в небольшом стеклянном сосуде, она была почти прозрачной, слегка зеленоватого оттенка и пахла болотом.

— Как ей пользоваться ты знаешь? — спросил он Филиппа, — Нужно нанести на веки совсем немного. Того, что здесь есть, должно хватить на несколько дней, если конечно, мазью будет пользоваться ограниченное число людей… И, надеюсь, твои стражи сумеют вести себя осторожно, не выдать своих новых возможностей. Это серьезное преступление — дать волшебную мазь смертным, меня за это могут убить.

— Я знаю, — сказал Филипп, — Все будут предупреждены. Эта та мазь фэйри, за использование которой смертным выкалывали глаза?

— Нет, эта сделана по иному рецепту. Та мазь применяется для похищенных людей, когда их хотят оставить в мире фэйри, она изменяет зрение раз и навсегда. И если ее кто-то похитит — ему выкалывают глаза, ибо незачем неизбранному видеть фэйри без гламора… Эту мазь сделала знакомая мне целительница из Летнего Королевства: она действует ровно половину суток. Или до рассвета, или до сумерек.

На следующую ночь стражи отправились на поиски Леавана, снабженные волшебной мазью, но не сказать, чтобы это принесло какой-то результат. В городе было множество фэйри, но стражи не обнаружили ни одного сидхэ. То ли Леаван не следил за домом по ночам, то ли прятался как-то слишком хорошо, то ли он вообще был уже где-то далеко отсюда. Филиппа эта неопределенность раздражала, ему нужно было принять решение, и он не знал, что будет лучше: ждать пока Леаван как-то проявит себя или все-таки ехать в Альпы, надеясь на пророчества, которые обещают ему удачу.

Толку от волшебной мази оказалось немного, но, по крайней мере, людей снова начали выпускать из дома, и для них жизнь почти вошла в прежнее русло, — их-то не обещали поубивать, если к исходу третьих суток голова Леавана не будет торчать на пике перед воротами. А вот стражи все больше мрачнели, в конце концов, Гарен заявил Филиппу, что не в состоянии выполнить его приказ и готов последовать за Барро или куда там еще принцу вздумается его отправить.

— Люди патрулируют район днем, каких только фэйри не видели, но сидхэ среди них нет. А уж ночами он точно здесь не показывается — за это я могу поручиться. Думаю, он уехал из города и прячется где-то, возможно, выжидает время, пока мы ослабим бдительность. Если вам нужно ехать в Альпы, делайте это сейчас, а мы здесь будем по-прежнему изображать бурную деятельность. Успеете вернуться так, что он и не заметит вашего отсутствия.

Филипп, в принципе, с этим был согласен. Но проблема была еще в том, кого посадить за руль гробовозки. Кому из людей он может настолько доверять? Никому… Кое-кто из помощников Жака изо всех сил старался занять его место. Кому из них доверял Жак? Никому… Жак именно тем и был хорош, что не доверял никому…

И люди и вампиры после рейдов по городу возвращались совершенно очумевшими и тихо обсуждали что-то между собой, из чего Кристиану удавалось уловить совсем немного, какие-то обрывки фраз, однако, весьма любопытные. «И это была не собака!»… «у него был хвост, длинный черный и чешуйчатый!»… «оно висело на ветке, глазело на прохожих, просто висело и глазело, и никто его не видел!»…

Фантазия рождала какие-то совершенно фантасмагорические картины, и Кристиан был совершенно уверен, что ни за что не удержится, чтобы не пройтись по городу самому, воспользовавшись волшебной мазью. Тем более, что он знал, где эта мазь хранится, и взять немного из баночки ему не представляло труда.

Он пошел бы и один, но в компании как-то веселее, — есть с кем обсудить увиденное, к тому же Катрин, наверняка, тоже захочется посмотреть на странных фэйри, которые «не собака» или «просто висело». Она изображает из себя сурового и умудренного жизнью циника, но на самом деле ей все это ужасно интересно. Хотя… после сеанса психотерапии с Тиалоном Катрин действительно стала какой-то другой, менее импульсивной, более печальной, и не понятно, в чем тут было дело, что так сильно ее потрясло, — то, что она почувствовала за пределами реальности? Или то, что она открыла в себе самой? Кристиан дразнил ее «орком, помеченным белой дланью Сарумана», и просил рассказать, что Тиалон с ней сделал, но Катрин категорически не желала говорить на эту тему.

Кристиан отловил ее, когда она только явилась на дежурство, день уже отгорел и начинало смеркаться.

— Слышала о волшебной мази фэйри? — спросил он тихо, — Хотела бы попробовать?

— Ты похож на наркодилера, — мрачно сказала Катрин.

Кристиан коварно улыбнулся.

— Первая доза бесплатно.

— Ты серьезно, что ли? — удивилась Катрин, — Нам никто не разрешал… Нас прикончат, если мы ее возьмем.

— Да ладно, никто не узнает. Ею пользуются все, кому не лень, и она уже кончается, еще пару дней и все… А больше такого шанса не будет. Никогда. Понимаешь?

— Нет.

— Нет?

— Нет! И хватит втягивать меня в свои авантюры!

— Когда это я тебя втягивал?.. Ну ладно, втягивал. Но ничего плохого тебе от этого не было. Вот скажи, ты о чем-нибудь жалеешь?

Катрин посмотрела на него устало.

— Я много о чем жалею.

— Ну, ладно, как хочешь, — пожал плечами Кристиан, — Мое дело предложить. Иди, читай свои медицинские журналы, я тебе потом расскажу, что видел.

— О, господи… — простонала Катрин, — Ты ее уже взял, да?

Кристиан вынул руку из кармана, подушечки двух пальцев у него были испачканы чем-то маслянистым и светло-зеленым.

— Я уже намазался. А это для тебя, если согласишься. И заметь, ты к баночке даже не прикоснешься. Если что — я во всем виноват.

— Черт, ты просто как демон-искуситель, Кристиан… Слушай, а ты сейчас видишь что-нибудь… особенное?

— Ничего не вижу. Ты не фэйри, теперь я точно знаю.

Катрин фыкрнула.

— А были сомнения? Ну хорошо, — добавила девушка поспешно, — Давай так… мы сейчас выйдем из дома, пройдем куда-нибудь подальше от камер, и потом ты меня намажешь… И мы просто прогуляемся полчасика по набережной. Договорились?

3.

Волшебная мазь давала интересный эффект: Кристиан словно бы видел одновременно и ложный облик, который фэйри и прочие дивные существа принимали с помощью гламора или еще каких чар, и одновременно с этим — их истинный облик.

Прежде он себе и представить не мог, что по Парижу ходит столько странных тварей…

Девушка в длинном кожаном плаще, с бледным лицом и выкрашенными в синий цвет волосами, неспешно прогуливалась с двумя ирландскими волкодавами на поводках. Кажется, Кристиан уже встречал ее тут, но не догадывался, что огромные поджарые рыжие псы на самом деле окажутся двумя грифонами. Гладкими, мускулистыми, бронзовотелыми грифонами с тяжелыми львиными лапами и гордыми орлиными головами. Головы и шеи их покрывали перья. На шее перья были пышные, как львиная грива. Огромные крылья были смиренно сложены на спинах. И никакие поводки не удерживали этих невероятных существ. Они свободно и спокойно вышагивали рядом с девушкой, у которой на самом деле были волосы цвета морской воды: переливались от синего к зеленому через голубой, сияли, как морская вода в солнечный день… Отвлекали внимание от странного лица с очень узкими губами, плоским носом и огромными, чуть выпуклыми глазами, прозрачными и бесцветными, как стекло. Грифоны взглянули на оторопевшего Кристиана мудро и надменно, и отвернулись. А девушка зашипела, оскалив мелкие и острые рыбьи зубы.

— Ты заметил, что у нее третье веко? — слабым голосом спросила Катрин.

— Я заметил, какие у нее зубы… Что такое третье веко?

— Это как у ящериц. Мигательная перепонка.

Бизнесмен в элегантном костюме и светлом пальто нараспашку выскочил из такси на тротуар. Он напряженно говорил по мобильному телефону и не заметил взглядов Кристиана и Катрин. Без волшебной мази они бы не увидели, что его ноги заканчиваются огромными тяжелыми копытами, похожими на конские, а из-под пальто выглядывает нервно подергивающийся хвост — с кисточкой, как у коровы или ослика.

Возле ресторана шикарно одетый мужчина помогал выйти из лимузина столь же шикарно одетой даме, худой и хрупкой, как модель. Узкое злое личико, громадные глазищи и острые ушки уже выдавали в ней фэйри, но главной нечеловеческой чертой были крылья у нее за спиной, гигантские серо-бурые крылья ночной бабочки, с яркими алыми пятнами на нижнем крыле. И тоненькие усики — или рожки? — выраставшие изо лба и трепетавшие над головой, как антенны.

— Как она с ними в машине уместилась? И как платье надевает? — удивилась Катрин.

— Ты про крылья или про эти… которые на голове?

— Про все.

— Фиг знает. Наверное, с помощью магии все можно.

Вдоль стены трусили один за другим три полосатых серых кота. Тихо, скромно, стараясь не привлекать к себе внимание. Без гламора было видно, что идут они на задних лапах и тихонько о чем-то переговариваются. Они были немного крупнее обычных котов, значительно пушистее, с кисточками на ушах, как у рыси, и глаза, пожалуй, были больше и круглее, чем у обычных котов, и светились странным бледным светом. Коты заметили взгляд Кристиана и поспешили свернуть в ближайший переулок. Последний с укором посмотрел на парня и мяукнул на хорошем французском:

— Так пристально смотреть — дурной тон!

Кристиан потрясенно оглянулся на Катрин:

— Ничего себе!

— Какие миленькие, правда? — прошептала девушка, стараясь, чтобы коты ее не услышали, — Наверное, здорово было бы иметь такого.

Она нервозно хихикнула.

— Он бы сам поимел тебя, Катрин, не сомневайся. Каким-нибудь крайне извращенным способом.

— Да иди ты! Он настоящий джентльмен, в отличии от тебя… Кстати, ты заметил, что они идут не как четвероногие, которых выдрессировали ходить на задних лапках, а как двуногие? Они все всегда ходят на двух ногах…

— Не заметил. Мне хватило того, что они разговаривают.

— А кто они, как думаешь?

— Не знаю… Коты?

— Вряд ли… Надо бы спросить у Тиалона.

— Ты не забыла, что мы взяли мазь без разрешения?

— Я просто спрошу. Абстрактно.

— И еще спроси, как можно такого завести в качестве домашнего любимца…

Но вскоре про котов они забыли. Они перешли Сену, прошли мимо Лувра и вышли на Риволи. И тут оказалось еще больше ярких впечатлений.

В группе студентов, выходивших из китайской закусочной, один оказался с травянисто-зеленой кожей и такими же зелеными волосами, длинными, до колен, и переплетенными с ивовыми ветвями, покрытыми серебристыми листьями. Кажется, ветви тоже росли прямо у него из головы. Интересно, чему он учится вместе со смертными… И зачем?..

Огромный лысый толстяк с мрачным выражением лица нес несколько пакетов с продуктами. Преимущественно мясными. У толстяка была бульдожья челюсть, два торчащих вверх огромных клыка, узенькие желтые глазки с вертикальным зрачком и красноватая кожа в черных пятнах, толстая и лоснящаяся, будто крокодилья.

Высокий худой парень с пышной шевелюрой шел, уткнувшись в намотанный на шею шарф, тащил на спине контрабас. Вместо волос его голову покрывали иссиня-черные перья. И ноги у него были явно длиннее и тоньше, чем у человека. А контрабас, как ни странно, был всего лишь контрабасом.

Пробежал подросток в джинсе. Бежал он не по асфальту, а просто по воздуху. У него были острые уши и такое же худенькое злое личико, как у девушки с крыльями. Но крыльев не имелось. Он просто мог бежать по воздуху…

Старушка в скромном коричневом пальто вела за ручки двух нарядных девочек. При ближайшем рассмотрении оказалось, что у старушки коричневая еще и кожа лица, и волосы тоже — все цвета спелых каштанов — и тоже слишком большие глаза, прекрасные и грустные, и слишком маленький рот, а носа вовсе нет, руки же, высовывающиеся из рукавов пальто, слишком тонкие, слишком длиннопалые, у людей таких не бывает… Девочки явно не догадывались, что их спутница — не человек. Смотрели на нее с обожанием.

— Боже, куда она их ведет? — испугалась Катрин.

— Ой, слушай, это, кажется, брауни! — радостно воскликнул Кристиан. — Они не едят людей. Они помогают людям по хозяйству и заботятся о детях. Служат многим поколениям… У меня в детстве была книжка с картинками: там брауни были именно такие! Наверное, рисовал кто-то, кто на самом деле их видел.

Из подъезда шикарного жилого дома вышла дама — портье почтительно придержал перед ней дверь — дама была одета в ярко вышитое пальто, явно дизайнерская вещь, невероятно элегантная и оригинальная. Особенно оригинальная, если смотреть на нее без гламора: сотни, если не тысячи живых бабочек сидели на плечах, руках, подоле платья, мерцая пестрыми крылышками! У дамы были волосы цвета заката, оранжевые с золотом, и светящаяся белая кожа. И острые уши, конечно же.

Потом Катрин и Кристиан шли мимо ограды сада. Сверху по зубцам ограды с писклявым смехом носились друг за другом детишки в рванье, ростом примерно с куклу Барби или чуть повыше. Нет, не в рванье… Кажется, они были закутаны в одежки из пожухших кленовых листьев. А между деревьями, в темноте, неподвижно стоял кто-то высокий и косматый, с круглыми, фосфорически-сияющими глазами.

У края тротуара переминались с ног на ногу три проститутки. У одной, самой высокой, и под гламором — самой красивой девицы в коротком красном платье и кружевных чулках, без гламора оказались гигантские челюсти, делавшие ее лицо непропорциональным и невыразимо уродливым. Время от времени между накрашенных губ проскальзывал длинный, узкий, раздвоенный на конце язык, ярко-розовый, в мелких черных пятнышках.

— Что они все делают в Париже?

— Подозреваю, эта проститутка тут охотится…

— А мадам в пальто из бабочек?

— Может, тоже охотится… Мы же не знаем, что она такое.

Они снова вышли к Сене, но вскоре пожалели об этом.

Опираясь на парапет Нового моста, стояли два парня в черных кожаных куртках, и лица их были едва ли не уродливее, чем у той проститутки: челюсти не просто огромные, но еще и выпирающие вперед, и когда парни негромко переговаривались, были видны их зубы — жуткие зубы, похожие на акульи! Они тоже заметили людей, засмотревшихся на них с испуганным любопытством. И один шагнул навстречу, прошипев:

— Эй, красоточка, пошли прогуляемся под воду? И ты, красавчик, давай с нами. Будет весело.

Кристиан и Катрин замерли в глубочайшем шоке, то ли от предложения «прогуляться под воду», то ли завороженные этими акульими зубами в ухмыляющейся пасти.

— А ну, прекратите! И пошли вон отсюда! Здесь не ваша территория! — раздался позади звонкий девичий голос.

Парни заржали — заржали, как лошади! — и в один миг перемахнули через парапет, и пока они взмывали вверх, уже в воздухе, оба превратились в лошадей, в жутких черных лошадей с гладкой безволосой кожей и акульими челюстями…

Кристиан обернулся.

Сзади стояла девочка, на вид лет четырнадцати. Личико ангела с надгробья, золотистые локоны до пояса, белое кружевное платье, с волос и подола капает вода.

— Келпи, — мрачно сказала девочка. — Эти двое — келпи. Захотелось им свежего мясца. В Париже они не живут, но вот приплыли… Тут охотиться проще. Но этот участок Сены — уже семьсот лет мой. А вы бы поосторожнее были. Видите же, кто они. А сами — даже без амулетов. Они бы вас обоих сожрали… Но не сразу. Сначала бы позабавились. Они же такие… Келпи, одним словом.

— Спасибо, — пробормотал Кристиан. — Похоже, вы нас спасли, мадемуазель.

Девочка медленно, жутко улыбнулась, и тут Кристиан разглядел, что зубы у нее зеленые и — такие же острые, как у той синеволосой, которую они встретили первой.

— Глупый смертный. Теперь ты мне обязан. И заметь, я тебя не вынуждала это сказать.

— Сказать что? — не понял Кристиан.

— Поблагодарить меня. А теперь ты у меня в долгу. И будь уверен, я с тебя долг истребую раньше, чем ты состаришься. И принц города мне ничего не сделает! И не остановит! Что так смотришь? На тебе его печать, только тупые келпи могли этого не видеть… Но я тебя не принуждала. Не обманывала. Ты сам меня поблагодарил, — она рассмеялась звонким нежным смехом, от которого у Кристиана вдруг закружилась голова и нахлынуло невыносимое желание спать.

— Шли бы вы домой, детки, — сквозь сонное марево донесся хрустальный голосок. — Сейчас не лучшее время для прогулок. Даже если вы видящие… Фоморы устроили хаос. И многие решили поохотиться на людей, пользуясь тем, что из-за фоморов все равно пахнет смертью. Так сильно пахнет смертью, что еще одна смерть ничего не изменит. И еще две смерти… У вас как раз две смерти на двоих. Бегите домой!

Девочка в кружевном платье перепрыгнула через парапет и нырнула в Сену: без всплеска, словно растворилась в воде, расплылась фосфорицирующим пятном по поверхности.

— Кажется, я влип, — пробормотал Кристиан.

Только сейчас он почувствовал, как больно Катрин сжимает его руку.

— Наверное, и правда надо возвращаться, — прошептала она, — Мне страшно до полусмерти, Кристиан. Лучше бы мы не видели всего этого, лучше бы не знали… Как я буду жить здесь теперь, ходить по этим улицам? О каждом прохожем буду думать, что это монстр под гламором! Вот черт! Я никогда с парнем познакомиться не смогу, буду думать: а не прячет ли он акульи зубы!

— А я отныне никому не буду говорить спасибо, — мрачно сказал Кристиан, выглядел он бледно, — Хотя, пожалуй, теперь уже поздно…

Он с трудом отцепил пальцы Катрин, впившиеся ему в запястье, и просто взял ее за руку.

— Все, идем домой. Там все монстры хотя бы знакомы и привычны.

На обратном пути они встретили элегантную японку: длинное черное пальто, ярко-оранжевая сумка «Kelly» и перчатки тон-в-тон, изящная стрижка, острые ушки, а из-под пальто сзади — пышнейший лисий хвост. Спутник японки смотрел на нее с восторгом и вожделением, наверняка о хвосте не догадываясь. А она улыбалась, демонстрируя длинные клыки, как у хищника.

«Сожрет его, наверное», — уныло подумал Кристиан, но комментировать вслух не стал.

Он старался не оглядываться по сторонам, но трудно было не видеть фйэри. Их было слишком много. Кристиан поразился тому, как густо населен мир!

Высокая худая блондинка шла под ручку со столь же высоким, элегантным пожилым господином, который хоть по возрасту и годился ей в дедушки, однако же выглядел так великолепно, что было понятно — на такого многоопытного сердцееда можно «запасть» и без малейшего расчета, хотя он явно был богат. Но если бы блондинка увидела своего спутника без гламора, она бы с визгом убежала: примерно половину роста этого существа занимала голова — длинный вытянутый череп, гигантские челюсти с иглообразными зубами длиной в человеческое предплечье, нити вязкой слюны между губами…

Вдоль тротуара, гуськом, как гномы в мультике, шагала группа мрачных бородатых мужчин в красных колпачках, ростом достававших Кристиану едва ли до середины бедра. Они несли за плечами кожаные мешки размером больше их самих раза в четыре. Кристиан даже посчитал, сколько их: нет, не семь, как в «Белоснежке», а девять. И они явно не похожи на Простака, Ворчуна, Чихуна и Соню… Мужественные обветренные лица, серьезные глаза. На Гимли из фильма «Властелин Колец» они тоже не были похожи: Гимли выглядел, как карлик, с коротким телом и головой нормального человеческого размера. Эти же были уменьшенной копией хорошо сложенных, мускулистых мужчин.

И совсем сложно было не заметить абсолютно голую белокожую девушку с зелеными светящимися глазами, которая стояла в чьем-то саду, и, заметив его взгляд — шагнула назад и буквально провалилась в ствол дерева, слилась с деревом, будто и она, и дерево были из одинакового мягкого вещества.

Было уже совсем темно, когда Кристиан и Катрин вернулись домой.

Действие мази к тому времени почти прекратилось, и мир вернулся к своему обычному виду. Почти нормальному. По крайней мере, — привычному.

В прихожей стражи как раз собирались на очередной рейд и передавали из рук в руки баночку с волшебной мазью. Ее действительно осталось совсем немного, на самом донышке.

Филипп был тут же, наблюдал за стражами, чтобы баночку забрать. Он мельком глянул в сторону Кристиана и Катрин и те срочно попытались принять невинный вид и вознамерились поскорее подняться наверх. Не вышло.

— Хорошо погуляли? — остановил их принц.

Пока они думали, что ответить, он продолжил:

— Знаете, как поступают владычицы фэйри, когда узнают, что смертные пользовались волшебной мазью без их разрешения?.. Они приказывают выколоть им глаза.

Филипп выдержал паузу, вдоволь насладившись смятением на лицах и растерянностью в еще не выколотых глазах.

— И, кстати, Катрин, это очень мило, что ты все же соблаговолила явиться. Сейчас сюда доставят раненого охотника, позаботься о нем, пока за ним не приедут.

— Да, хорошо… — проговорила девушка, слегка заикаясь, — А какой характер ранения?

— Я не в курсе. Готовься к худшему.

Катрин помчалась наверх, вероятно, за аптечкой.

А Кристиан с опаской посмотрел на Филиппа.

— Они ведь ни о чем не узнают, правда?.. Ну, владычицы фэйри?.. — осторожно спросил он, — Откуда им узнать?

— Оттуда, что вы ходили и пялились на всех, разинув рты. Кто-нибудь им доложит. И все — вам конец.

— Действие мази проходит. Никто ничего не докажет. И вообще, почему ты думаешь, что мы на всех пялились?

— А что, нет? Хочешь сказать, что хорошо умеешь скрывать свои эмоции? — поинтересовался Филипп, как-то странно улыбнувшись.

— Умею, если надо.

— Ну-ну…

Пока Кристиан думал, как расценивать это «ну-ну», под лестницей вдруг послышалась возня, и что-то грохнуло.

А потом дверь, ведущая в подвал, отворилась и оттуда вышла огромных размеров крыса. Она была ростом с взрослого человека и перемещалась как человек, — довольно ловко шла на задних лапах, а в передних бережно держала хвост, длинный и розовый, покрытый коркой крови.

Кристиан не заорал только потому, что у него отнялся голос. С вытаращенными глазами и разинутым ртом он смотрел на меховое чудище, которое, болезненно морщась и шевеля усами, вышло в прихожую. Оно было усталым и грязным, от него воняло канализацией, и рыжеватый мех выглядел мокрым и слипшимся.

Крыса по-прежнему стояла на задних лапах, и Кристиану показалось, что внизу живота у нее пристегнута внушительных размеров сумка, только поначалу он не понял, почему она тоже меховая. Постепенно, впрочем, до него начало доходить, что это не сумка и, поняв, что чудище смотрит на него и видит, куда именно устремлен его взгляд, Кристиан почувствовал, что краснеет.

Крыс меж тем ухмыльнулся, явив мелкие острые зубки, и сказал человеческим голосом:

— Что, впечатляет? — и почесал яйца когтистой лапой.

Он хотел еще что-то сказать, но тут сзади его пихнули в спину, и чей-то злой голос произнес:

— Ксавье, мать твою, не стой на проходе!

Крыс отошел в сторону и из подвала выбрались еще два меховых создания, волочащих под руки бесчувственного человека в изорванной и окровавленной одежде.

— Кладите его сюда, — услышал Кристиан какой-то слишком звонкий голос Катрин.

Он даже не заметил, что медицинская бригада оказывается уже здесь и раскладывает на полу какой-то свой инвентарь.

Крысы осторожно уложили бесчувственного человека на носилки и некоторое время понуро смотрели на то, как над ним суетятся врачи.

— Скажите вы им, чтобы не лезли в подземелья, — устало сказал один из них Филиппу, — У нас и без них проблем хватает.

А потом крысы ушли обратно в подвал.

И только когда они скрылись, Кристиан почувствовал, что снова может дышать.

— Вот бля… — выдохнул он.

Он обернулся к Филиппу, который с совершенно непроницаемым видом наблюдал за тем, как работают Катрин и ее помощники.

— Ты мог бы предупредить!

— Мог бы, — ответил Филипп, — Но тогда это не было бы так забавно.

— Ну, ничего себе… Забавно! — Кристиан то ли от возмущения, то ли от пережитого шока растерял все слова, — У меня едва инфаркт не случился, и… Ох, как же они ходят с таким… с такими…

— А ты в следующий раз спроси их, — посоветовал Филипп.

Из комнаты охраны вышел один из стражей. На несколько мгновений он замер, глядя с вожделением на окровавленные бинты на полу, на руки людей до локтя перепачканные кровью. И было видно, каких усилий стоит ему оторвать от них взгляд.

— Приехали, — сказал он, поднимая глаза на Филиппа, — Открывать?

— Конечно, открывай. Пусть заходят.

Еще через минуту в дом вошли охотники.

Катрин почти успела закончить перевязку раненого, но в сознание он так и не пришел.

— Я думаю, он выживет, — сказала она суровым людям, окружившим своего товарища, — Но его надо срочно в больницу…

Пока двое охотников брались за носилки, третий подошел к Филиппу.

— Спасибо, что позволили принести его к вам.

— Говорите спасибо крысам, — ответил Филипп, — Вы у них в долгу.

Охотник кивнул.

— С ним были еще двое…

— Полагаю, они мертвы.

Раненого унесли, и Катрин с помощниками принялись собирать инвентарь, вид у всех троих был не совсем вменяемым, и Кристиан подумал, что явление меховых ребят, тоже не прошло для них даром. Он вспомнил, что Катрин когда-то говорила ему, что никогда не видела оборотней в животном обличии. Да уж, зрелище не слабое, что и говорить.

На лестнице откуда-то появился Лоррен.

Миг и он вдруг оказался рядом с Катрин, взял ее руку и провел языком вдоль запястья и по ладони, с наслаждением слизывая кровь. Девушка испуганно пискнула.

— Кого у нас зарезали? — спросил он.

— Очередная группа храбрых идиотов полезла в катакомбы, — сказал Филипп, — Одного успели спасти крысы.

— Да? И как это им удалось?

— Они быстро бегают… Лоррен, отпусти девушку.

Лоррен разжал пальцы и Катрин, замершая с ним рядом, как парализованный кролик, шарахнулась в сторону, споткнулась о чемоданчик с инструментами, и едва не упала. Кристиан успел подхватить ее.

— Пойдем, я тебя провожу, тут тоже слишком много монстров, — проговорил он, кинув злобный взгляд на Лоррена, и увел ее по лестнице наверх. Помощники Катрин быстренько последовали за ними.

— Ты еще пол оближи, — сказал Филипп, когда они с Лорреном остались в прихожей вдвоем, — Смотри-ка, тут целая лужа крови. Очень аппетитно.

Лоррен с любопытством посмотрел на принца. Тот впервые за последние дни выглядел почти живым и глаза блестели.

— Похоже, вам полегчало. Это выпотрошенный охотник улучшил вам настроение? Привести вам еще парочку? Могу выпотрошить их для вас.

— Когда крысы приволокли из подземелий охотника, — улыбнулся Филипп, — я нарочно остался посмотреть, какое они произведут впечатление на Кристиана.

— Вижу, зрелище вас не разочаровало.

— Нет, не разочаровало.

— Вместо того, чтобы веселиться, вы бы внушили вашему мальчику не брать то, что ему не принадлежит, без спросу.

— Ах, ладно тебе. Не ворчи. Без него я бы тут совсем спятил.

Один из людей, исполнявших теперь обязанности Жака, спустился по лестнице, отчего-то с телефонной трубкой в руке.

— Монсеньор, какой-то господин хочет видеть вас. Говорит, это очень важно.

Он отступил на шаг, испуганный выражением лица принца.

— Нет! — в отчаянии простонал Филипп, — Только не это! Хватит с меня незнакомцев, у которых что-то срочное и важное!

— Кто такой? — спросил Лоррен.

— Вампир. Он представился как Мортен Бликсен.

— А, — с облегчением произнес Филипп, — Я знаю, кто это. Наконец-то явился подарочек от Дианы. Вовремя, ничего не скажешь… Где он? Надо бы как-то донести до него, что Париж сейчас не самое безопасное место, пусть отправляется куда-нибудь подальше.

— Прикажете проводить его в гостиную?

— Давай.

3.

У Катрин вид был совершенно невменяемый, в глазах стояли слезы, и казалось, что лишь что-то очень зыбкое удерживает ее от того, чтобы сорваться в истерику.

— Остаться с тобой? — спросил ее Кристиан на пороге ее комнаты.

Катрин заявила на это, что ей надо срочно в душ и ушла, захлопнув дверь.

Кристиан чувствовал себя виноватым, потому что на сей раз действительно втравил ее в неприятности, но он никак не ожидал, что их прогулка по городу вооружившись истинным зрением — или как там называется способность видеть через гламор? — может получиться такой жуткой.

Катрин была права, теперь совершенно невозможно будет спокойно гулять по городу, знакомиться с новыми людьми, и не думать о том, что под маской скрывается чудище. Но это еще не самое ужасное…

Для Катрин приключение закончилось хотя бы без потерь, тогда как сам Кристиан вляпался во что-то по-настоящему скверное: до сих пор кровь стыла в жилах при воспоминании о медленно раздвигающихся в хищной улыбке зеленых губах милой девочки на мосту.

«Глупый смертный. Теперь ты мне обязан».

Черт дернул его сказать ей «спасибо»… Но кто же знал, что делать этого нельзя? Она ведь помогла им, как же можно было не поблагодарить ее за это? В таких случаях язык сам собой произносит необходимые слова.

Проклятые фэйри… Что же теперь с этим делать?

Нужно бы рассказать обо всем Филиппу, но Кристиан не мог решиться. Тот и так разозлился на него, и если сейчас заявить ему, что он не просто пялился на фэйри, выдавая им свою способность видеть их, но еще и попал к одной из них в должники, Филипп его просто убьет. Убьет — и будет прав…

Конечно, нужно было побольше узнать о фэйри и их законах, прежде чем отправляться на их поиски, но может быть, еще можно что-то исправить… Ну, или хотя бы узнать, чем обернется его должок перед зеленозубой девочкой, какого рода услугу она может потребовать от него. Самым логичным было расспросить об этом Тиалона, он фэйри, но при этом неопасен… Вроде бы. Собственно, именно то, что он такой милый и светлый послужило причиной того, что Кристиан не подумал о том, что с фэйри следует вести себя очень осторожно.

Тиалон обнаружился в своей комнате. Сидя в кресле, он читал какую-то толстую книгу. Рядом с ним на столике лежали еще несколько фолиантов, самых разных жанров и направлений.

Кристиану показалось, что его приход обрадовал фэйри. Тиалон с облегчением отложил книгу в сторону, как мог бы отложить учебник какой-нибудь мальчишка-школьник, воспользовавшись возможностью оторваться от сложного и нудного чтения по предмету, в котором он ничего не смыслит.

Кристиан не удержался и посмотрел на корешки книг: что-то по теории эволюции, по истории, сборник биографий великих людей, несколько романов, один из которых, судя по всему, детектив.

— Изучаешь людей? — спросил Кристиан.

— Вряд ли это можно так назвать. Скорее любопытствую. К сожалению, я не смог ознакомиться с телевидением, стражи и слуги смотрел телевизор в холле, но он испортился, когда я подошел, хотя я и старался не подходить слишком близко… Не знаю, в чем тут дело, ведь совсем недавно мы смотрели кино и было все в порядке. Все были очень расстроены, будто я лишил их чего-то очень важного, кажется, разозлились на меня, я не понял, почему. В телевизоре происходило что-то похожее на игру, — люди бегали по полю, гоняя мяч…

— А-а, — протянул Кристиан, — Это святое, — это футбол. Тебе повезло, что тебя не убили, Тиалон.

— Культовое зрелище? — сообразил сидхэ, — Ты объяснишь мне, какой у него смысл?

— Увы, вряд ли. Я сам его не понимаю… Тиалон, я сегодня попал в ужасную историю, и мне нужна твоя помощь.

Тиалон изобразил внимание, и Кристиан рассказал ему о своем приключении, в процессе повествования пытаясь понять по выражению лица сидхэ, насколько на самом деле все скверно. Тиалон выглядел все более печальным, и Кристиан впал в уныние.

— Это было глупо, — сказал Тиалон, когда он закончил. — Кто-то действительно может доложить о вас владычицам, и тем это очень не понравится.

— Нам выколют глаза? — упавшим голосом спросил Тиалон.

— Не думаю. Эта мазь не совсем настоящая, она действует временно, и раз вы перестали видеть фэйри, то нет смысла лишать вас зрения, это ведь не месть, это вынужденная мера. Владычицы могут покарать меня, если узнают, что я дал людям мазь. Владычицы могут покарать Филиппа за то же самое.

— А как они узнают? Ах, да, на мне какая-то печать принца города… Черт! Вот же черт! И ничего нельзя поделать? Ну, сказать им, что это я виноват! Пусть карают меня!

— Ты не совершил никакого преступления, тебя наказывать не за что. И не надо слишком казнить себя, — в случившемся не только твоя вина. Кто-то из нас должен был объяснить тебе все. И Филипп напрасно оставил мазь в доступном месте.

— Должно быть, он просто мне доверял, — мрачно сказал Кристиан, — Он не думал, что я способен на такую глупость!

— Ты не мог знать последствий, ты ничего не знаешь о фэйри, ты даже не знал, что никого из фэйри нельзя благодарить. Слова имеют силу, нужно быть очень осторожным…

Кристиан посмотрел на него задумчиво.

— А тебя я разве ни за что не благодарил?

— Нет. Тогда я бы сказал тебе, что этого делать нельзя, и ты не попал бы в такую печальную ситуацию.

— И что эта зубастая девица теперь может сделать со мной?

— Я не знаю, что она может захотеть от тебя, я думаю, она и сама пока этого не знает… Это водяная фэйри, у вас их называют дженни. Дженни Зеленые Зубы. Вернее, не у вас, а… В общем, раньше они на материк не забирались. Жили в основном на островах.

— Острова? Британские, что ли?

— Да.

— И чего мне ждать от милой Дженни?

— Они довольно опасны, могут утащить человека под воду и сожрать, они любят человеческое мясо. Но сожрать тебя Дженни могла бы и без твоего согласия. Скорее всего, она от тебя потребует ребенка. Они часто рожают от людей, — их дети не являются полукровками, они всегда чистокровные фэйри.

— О Боже… — выдохнул Кристиан, глядя на Тиалона с ужасом, — И от этого долга невозможно избавиться никак?

— Боюсь, что нет. Но может быть, для тебя все обойдется проще: Дженни потребует, например, чтобы ты очистил тот участок реки, где она живет.

— Проще? Ну да… — Кристиан жалко улыбнулся, — Боюсь, что переспать с монстром гораздо проще, чем пытаться очистить Сену…

Он немного помолчал, потом добавил:

— Вообще мне кажется, это неправильно!

— Что именно?

— То, что фэйри так запросто могут жить в нашем мире и творить безобразия. Ты сам сказал: они жрут людей! Они обманывают людей, пользуясь их беззащитностью! Нам встречались такие чудища, что от одного их вида поседеть можно, а под гламором они выглядят красавчиками. Почему владычицы позволяют это?

— А как они могут не позволить? Для фйэри не существует границ, они могут путешествовать по мирам, как им вздумается. Важно, чтобы они вели себя скрытно, до остального никому нет дела. Да и потом — чаще всего они охотятся аккуратно, это сейчас, из-за фоморов многие переступают границы. Люди сами сделали себя беззащитными перед нами, Кристиан, когда перестали верить, когда предпочли считать, что все свидетельства существования волшебного народца выдумка. Я понял, что почему-то людям так проще, несмотря на все опасности своей неосведомленности. Если бы люди верили в нечисть и в фэйри они нашли бы способы защиты — или, по крайней мере, не забыли бы те, что знали.

— Да ты прав, — печально согласился Кристиан, — Никто не обязан нас защищать, а мы сами этого не можем. Ты понимаешь, а я вот не могу понять, почему это проще, закрыться с головой одеялом и притвориться, что стоящее рядом с кроватью чудовище всего лишь плод твоего воображения. Почему это произошло? И когда?..

— Когда вампиры приняли закон Великой Тайны. Постепенно вся прочая нечисть поняла преимущества такого положения вещей и негласно этот закон поддержала.

— А фэйри?

— Они начали таиться от людей гораздо раньше, с тех пор, как покинули этот мир, оставив его вам.

— Но в них верили еще долго после этого. Во времена короля Артура еще верили, верно?

Кристиан кивнул на книжку, на обложке которой был изображен рыцарь с мечом. Она называлась «Легенды о короле Артуре и рыцарях круглого стола».

— Разумеется, верили. И тогда и позже.

— В этих легендах о короле Артуре, что дошли до нас, есть хоть немного правды?

— Есть. Правда хранится в ваших книгах, бережно передается из поколения в поколение, нужно только захотеть ее увидеть. И в нее поверить. Нужно всего лишь убрать слово «легенды» или «сказки».

— И вместо этого написать: «руководство по общению с фэйри»…

Кристиан взял в руки книжку, взглянул на суровое и мужественное лицо короля Артура, его взгляд словно говорил: зло рядом, берегись!

— А король Артур… Какой он на самом деле был?

— Истинный Король. И любой, кто видел его, сразу это понимал и проникался к нему уважением.

Ну что ж, значит, человек на обложке вполне аутентичен.

— Истинный Король — что это такое? Филипп тоже Истинный Король?

— Да. Но он другой.

Кристиан усмехнулся.

— Было бы странно, если бы Артур оказался похожим на Филиппа…

— Они совсем не похожи. Но то были иные времена. Не столь дикие, как почему-то принято считать у людей. Темные века наступили после, когда люди полностью отвергли магию и все, что исходило от фэйри, но не сумели по-настоящему принять Бога Людей и его воинство, потому что сами оставались жестокими, похотливыми и алчными, не такими, какими должно быть истинным последователям Бога Людей. Артур был величественный и красивый человек, но отягощенный многочисленными скорбями. Он печалился о том, что любимая его супруга Гвиневер изменила ему, и что лучший друг его, Ланселот, изменил ему, и что эти двое самых важных для Артура людей полюбили друг друга и предались страсти. Он считал, что его женщина должна принадлежать только ему, а друг не должен желать тела его жены. Он страдал так же из-за того, что наставник его, великий Мерлин, исчез бесследно. Он не знал тогда, что Мерлина заточила внутри дуба Моргана… Моргана стала для Артура постоянным источником боли. Она соблазнила своего брата и родила от него сына, Мордреда. И вырастила его чудовищем… Из-за Мордеда, из-за его зла Артур тоже страдал…

— Бедняга. Но вообще-то мог бы и не спать с сестрой, если его это так расстраивало.

— Не мог. Моргана опоила его и опутала чарами.

— Зачем?

— Это долгая история… Ты уверен, что хочешь ее услышать?

— Расскажи. Я видел много фильмов про Артура, везде разные версии. Интересно узнать из первоисточника…

— Все началось с леди Игрейны. Она была сидхэ Летнего Двора. Но в ней был какой-то изъян, какая-то порча, из-за чего она совершила такое преступление, какое редко совершают сидхэ: она разлюбила супруга, которого сама же выбрала, и пыталась его погубить с помощью чар, чтобы стать свободной и выйти замуж за другого. За это ее изгнали, лишили магической связи с народом сидхэ, и тем самым — лишили магии, и никто из фэйри не имел права помогать ей. Она была обречена скитаться в мире смертных, и рано или поздно ваша смертность отравила бы ее, лишенную защиты своего народа и всех магических сил… Но поскольку леди сидхэ очень красивы, а леди Летнего Двора обладают природным даром вызвать в мужчинах неукротимую плотскую страсть, леди Игрейна вышла замуж за Горлоса, короля Тинтагеля. От него она родила Моргану. В ту пору леди Игрейна лишь недавно покинула Авалон и еще оставалась совершеннейшей сидхэ. И хотя сама она была лишена чар, дитя ее появилось на свет, как сидхэ-полукровка, с телесной силой и красотой сидхэ, с сырой магией в крови.

— С сырой магией?

— Природной. Она может развиться в магический дар, а может угаснуть.

— Понятно. А Артур?

— Король Горлос вступил в боевой союз с королем Утером по прозвищу Пендрагон. Смертные считали, что он — сын дракона. Но это не соответствовало истине. Просто он был могучий и свирепый воин.

— А драконы… Тоже существуют?

— Да. Но в этом мире их больше нет. Они ушли совсем… Навсегда.

— Наверное, это хорошо. Они жуткие.

— Нет. Они прекрасные. И мудрые. Тебе рассказать о драконах или об Артуре?

— Сейчас — об Артуре.

— Когда Утер Пендрагон увидел Игрейну, он пожелал ее. И ради того, чтобы овладеть ею, он готов был на все. Придворным магом у него был Мерлин, величайший из волшебников.

— Мерлин — тоже сидхэ, я угадал?

— Не угадал. Мерлин — смертный, сын смертных, но при рождении был наделен могучим магическим даром, так что даже в колыбели уже колдовал, сам того не сознавая, и родители испугались его и бросили в воду. Он не утонул, а попал к моей тетушке Вивиане, она воспитала и обучила его, но славу обрести Мерлин мог лишь среди смертных. Утер был достаточно смелым королем, чтобы поселить Мерлина у себя в замке. Сначала Мерлин надеялся, что Утер станет великим королем… Ведь моя тетушка предсказала Мерлину, что он воспитает великого короля и станет его правой рукой… Мерлин был уверен, что этот король — Утер. Он даже убедил Вивиану даровать Утеру великий меч Экскалибур. Однако Утер не поддавался воспитанию и был слишком безрассуден, чтобы стать по-настоящему великим. Он шел на поводу у своих страстей. Мерлин понял, что Утер не станет истинно великим, когда тот сказал, что отдаст все что угодно, если Мерлин поможет ему заполучить Игрейну… Отдать что угодно ради похоти великий король не может. А речь даже не шла о настоящей любви. И Мерлин попросил их первенца. Он предположил, что дитя таких родителей, воспитанное могущественным магом, все же имеет шанс стать великим королем. Утер пообещал. В ту же ночь Мерлин с помощью магии сделал Утера похожим на Горлоса, Утер проник в замок Горлоса и лег с леди Игрейной. А Горлос в это время считал, что преследует Утера, но он преследовал Мерлина, который заманил его в чащу и убил. Утер уехал из замка, вернул с рассветом свой облик, и легко захватил Тинтагель, потому что воины, лишившись короля, растерялись. Он сделал Игрейну своей женой, и когда она родила дитя — отдал мальчика Мерлину.

— Значит, Артур — полуфэйри?

— Нет. Видишь ли… К тому времени леди Игрейна уже была отравлена смертностью этого мира, и Артур пришел в этот мир, как смертное дитя. Мерлин отдал Артура одному доброму рыцарю, который воспитал его, как своего сына. Когда пришел срок, рыцарь отправил Артура к Мерлину на обучение. Когда Мерлин решил, что Артур уже готов править, он привез юношу к камню, в который был воткнут Экскалибур. Утер своей кровью и смертью запечатал камень, так что извлечь меч мог бы только его родной сын… Так Артур доказал, что он — сын Утера, и большинство рыцарей поддержали его и восстали против узурпатора, захватившего трон.

— А Моргана?

— А что — Моргана?

— Она куда-то делась из твоего рассказа.

— Что ж… Моргана очень любила своего отца, короля Горлоса. Она рано овладела магией. Малые фэйри учили ее. Моргана видела малых фэйри, от нее они не могли скрыться гламором. А поскольку в отношении фэйри она была такой милой и доброй девочкой, и всегда угощала их хлебом, медом и сливками, малые старались помочь ей и научить ее — и брауни, и пэки, и флиты, и древесные духи, и крылатые феи-крошки… Все, кто жил возле людей. Но с самого начала Моргана направила магию на разрушение. Она разрушила разум Утера и в конце концов его зарубили его же собственные воины, потому что король впал в безумие. А леди Игрейна просто угасла. Удержать мать в этом мире Моргана не смогла. Когда трон Утера был захвачен, узурпатор пожелал жениться на Моргане, но она бежала: ей опять же помогли малые фэйри. Она скрывалась в хижине в лесу и совершенствовала свою магию. Когда Артур вернул себе трон, Моргана тоже пришла в Тинтагель, и Артур радостно принял сестру. А Мерлин, увидев, какой сильной колдуньей стала Моргана, начал учить ее. Но все знания, которые Моргана получила, она обратила против Мерлина и против Артура. Ведь Мерлин убил ее отца, а Артур был сыном Утера, пожелавшего ее мать и приказавшего совершить это убийство… Моргана сделала бесплодной королеву Гвиневер, а сама обольстила Артура и родила от него Мордреда. Как единственный сын Артура, Мордед должен был наследовать трон в Тинтагеле. Так Моргана собиралась вернуть на трон кровь своего отца. Но Мерлин провидел, что младенец, родившийся в ночь на Самайн в том году — в ту ночь, когда родился Мордред! — принесет этому миру великое горе. Он приказал найти и собрать всех младенцев, и убить их. Артур был против того, чтобы убивать детей, но Мерлин настоял на том, чтобы снарядили большую лодку и положили в нее младенцев, и доверили ее волнам, когда увидели, что начинается штром…

— Надо же, сволочь какая!

— Он хотел меньшим злом предотвратить большее, но убийство невинных — слишком большое зло.

— И что, младенцы утонули?

— Утешу тебя — нет. Услышав об этом злодеянии, один монах, истинный слуга вашего нового Бога, начал молиться о спасении детей, молился день и ночь, целые сутки, не принимая воды и еды, не опуская рук, простертых к кресту. Его молитва была услышана и волны принесли корабль с младенцами к берегу, на котором стоял женский монастырь.

— Здорово! Монашкам туго пришлось…

— Они справились, — улыбнулся Тиалон. — Только тот берег был слишком далеко от владений Артура. И о том, что дети не погибли, в Камелоте узнали лишь годы спустя. А Мордреда на том корабле не было. Моргана спрятала своего сына и малые фэйри помогли ей. Чувство вины точило и ослабляло Мерлина. И Моргана смогла воспользоваться этим: она заточила его внутри волшебного дуба. Никто не знал, куда пропал Мерлин. Только когда он истинно раскаялся и готов был принести себя в жертву, лишь бы спасти мир, — тогда сила дерева отпустила его. Моргана же снова скрылась в лесу, и растила Мордреда, и учила его тайным знаниям, и обещала ему трон, но Мордреду это не принесло добра: он вырос властолюбивым и жестоким, и пожелал не только трон в Тинтагеле, но абсолютную власть. Узнав о том, что кошмарные древние боги, изгнанные из мира людей, все еще бродят в виде теней, и что можно их призвать и направить их мощь против всех, кто осмелится сопротивляться ему, Мордред начал приносить в жертву людей, а потом и малых фэйри… Древние боги услышали его и пришли на зов, и дали ему силу в обмен на кровь и плоть.

— Ты говорил когда-то про старых богов, которые были до прихода Бога Людей. Это они?

— Нет. Старые боги — это могущественнейшие духи и фэйри, которым люди поклонялись и которые наделяли людей силой. А древние боги — они были до нас, прежде этого мира, и пришли сюда за первыми людьми, которые нашли путь в этот мир, чтобы спрятаться от жутких древних богов. Фэйри помогли людям сокрушить древних богов и лишить их силы. Но люди недолго питали благодарность…

— Да, люди — они такие. Значит, древние боги — это какая-то жуть, вроде фоморов?

— Жуть, но другая. Тебе незачем знать подробно.

— Окей. Но про Артура дорасскажи.

— Горе и злые чары Морганы лишили Артура сил, а Мордред поднял войско мертвых и начал захватывать земли, одни за другой. И Артур понял, что войско людей и даже фэйри не может противостоять Мордреду, и решил призвать войско ангелов, для чего послал своих рыцарей искать Священный Грааль: тот, кто испьет из Грааля, готовясь пожертвовать собой ради слабых, тот обретет великую силу и ангелы помогут ему в борьбе.

— Видимо, самопожертвование в магии — сильная штука?

— Да. И самопожертвование, и пожертвовать чем-то, что любишь и что для тебя важно… Отдать, отнять от себя — это всегда влияет на договоры с богами и с роком.

— Кажется, и в нашем мире так.

— Во всех мирах — так. Моргана, видя, каким чудовищем стал ее сын, оплакивая своих друзей, малых фэйри, убитых им, раскаялась во всем, что натворила, и пришла просить помощи сидхэ. Когда сидхэ ее увидели во плоти, они поразились тому, как сильна эта полукровка и какая магия подчиняется ей, и тогда решено было призвать Моргану на Авалон. Тогда же был создан священный союз людей и сидхэ. Мы сражались с армиями Мордреда, но его самого мог убить только Артур: смешав кровь сына со своей. Он позволил Мордреду смертельно ранить себя и сам его ранил, и когда смешалась их кровь — Мордред умер. Древние боги были изгнаны. Титания, Мэб и Моргана приплыли, чтобы забрать Артура на Авалон, где он будет спать в тени вечно цветущих яблонь в ожидании часа, когда ему снова придется вести в битву рыцарей…

— А Мерлин?

— Он освободился перед битвой. Он сражался. Он помог избрать достойного короля и хранил Тинтагель, а когда он устал от груза жизни и ушел — тогда и королевство Тинтагель утратило свою значимость. И наступили новые времена.

— Надо же, как это все… Сурово. А сейчас? Будет так же?

— Не так масштабно. Артуру суждено было объединить под своим командованием многие армии и вести в бой великих рыцарей. Филиппу же придется сражаться в одиночестве. Но у него более счастливый характер, чем у Артура.

— Это точно. И это хорошо. Надеюсь, что он выйдет из своей войны с меньшими потерями. Но вообще удивительно, как все повторяется. Вроде бы — ничего общего, но в то же время, похоже. Почему именно Филипп стал Истинным Королем? Он совсем не похож на этого парня с обложки… Владычицы предвидели что-то, прежде чем вручили ему корону?

— Владычицы не имеют к этому отношения. Когда миру грозит опасность, Корона сама выбирает Короля, достается тому, кто в силах ее нести. Каким образом получил ее Филипп, об этом мне не ведомо… Но тебе он наверняка расскажет.

4.

Взглянуть на колдуна, за которого так ратовал один из старейших членов Совета, Филиппу было любопытно. Жаль, что сейчас совершенно нет времени на общение, а так интересно было бы выяснить, что же такое они затевали с Бурхардингером, что угробили кучу смертных и не побоялись последствий. Вряд ли, конечно, колдун стал бы откровенничать, но вдруг…

Этот Мортен Бликсен должен быть искусен в магии. И стар. А раз так, может быть, они встречались когда-то, только у него было другое имя…

Нет. Они не встречались. По крайней мере, внешность мужчины, ожидающего его в гостиной, Филиппу была не знакома. Когда принц вошел, тот стоял к нему спиной, рассматривая книги на полках, и обернулся на шум открываемой двери.

На вид ему было лет пятьдесят. Худое лицо с высоким лбом и острым подбородком, гладко зачесанные назад волосы затянуты в хвост, и глаза… очень странные глаза, в которые невозможно было заглянуть, в них как будто клубился туман, серая дымка, попытка проникнуть за которую вызывала головокружение и странную дезориентацию. Что это за магия такая? И главное — зачем?

— Ваше высочество… — Мортен Бликсен склонил голову и опустил взгляд, тут же магическое наваждение исчезло, — Я безмерно благодарен вам, что вы согласились меня принять.

— Что у вас с глазами? — резко спросил его Филипп.

Он почувствовал, как рядом напрягся Лоррен, он явно ничего странного в облике гостя не заметил, но теперь готов был к схватке.

Колдун, не поднимая головы, вдруг опустился на одно колено и развел руки, словно демонстрируя, что безобиден и безоружен.

— Я здесь, чтобы спасти вашу жизнь, прошу вас, выслушайте меня… И не пугайтесь того, что сейчас произойдет.

Пока он говорил, голос его менялся, становился звонче, а потом вдруг весь его облик словно поплыл, и начал меняться: строгий деловой костюм превратился в короткую курточку и джинсы, кисти рук стали изящнее, овал лица обрел нежные линии, и волосы темной копной упали на плечи.

Мортен Бликсен превратился в девушку, которая по-прежнему стояла коленопреклоненно, не шевелясь. Она подняла глаза, и они были теперь самыми обычными, карими.

Вампиры смотрели на нее в немом изумлении.

— Вы не узнаете меня? — спросила девушка, и губы ее дрогнули в неуверенной улыбке, — Я Женевьева де Корвель. Мы встречались с вами много лет назад, в доме чернокнижника Гибура…

— Ч-черт… — выдохнул Филипп, — Да, я вас вспомнил. Но что это за маскарад? Зачем он?

— Вы позволите мне подняться?

— Поднимайтесь. И садитесь. Только держите руки так, чтобы я их видел.

Девушка медленно поднялась и села в кресло, положив руки на подлокотники. Приближаться к ней Филипп не торопился.

— Мне нужно было встретиться с вами, ваше высочество, нужно было предупредить, — проговорила Женевьева де Корвель, открыто глядя принцу в глаза. — Мои друзья убили бы меня, если бы узнали об этом, поэтому мне пришлось изменить облик. Принять личину вампира, который, на мою удачу, прошлой ночью приехал в город и намеревался просить у вас аудиенции. Надеюсь, что его визит не был важен, и вас не огорчит его смерть. Мне пришлось убить его. Но иначе мне не удалось бы увидеть вас. И ваша жизнь, я уверена, стоит дороже, чем его…

— Да это определенно… — пробормотал Филипп. Он все еще никак не мог оправиться от потрясения и собраться с мыслями, — Но что я скажу Диане?..

— Что угрожает принцу? — спросил Лоррен, — Ты что-то знаешь о Леаване?

Женевьева покачала головой.

— Я ничего не знаю о Леаване, но я знаю о взорвавшемся фургоне и о погибшем слуге. О том, что его высочество чудом остался жив. И о том, что на него готовится новое покушение. Пока не знаю, когда и как оно произойдет, но оно неизбежно. И на сей раз осечки не будет.

Филипп и Лоррен переглянулись с одинаковым недоумением.

Потом принц все же уселся в кресло рядом с гостьей.

— Рассказывайте! — велел он, — Рассказывайте все! И, прежде всего, Женевьева де Корвель, моя милая охотница, поведайте мне, как же вас угораздило стать вампиром? При вашем-то нетерпимом отношении к кровососам?

Женевьева грустно улыбнулась.

— Банальная история, монсеньор… Знаете, почему среди охотников так мало женщин? — спросила она, и сама же ответила, — Потому что женщины слабы. Слишком мягкосердечны. Падки на то, что теперь называют романтикой. Я была хорошим охотником, пока не встретила Рауля. Я влюбилась. Он был красив, я — дурнушка, ни один мужчина прежде не одаривал меня вниманием, а он… В общем, не важно. Я не сразу угадала в нем вампира. Так уж получилось. А когда угадала, было поздно. Он похитил мое сердце. И когда мне пришлось делать выбор, я выбрала его. Погубила свою бессмертную душу. Но с тех пор совершенно счастлива.

— И вы до сих пор вместе?

— Мы супруги. Хоть и не венчаны. И партнеры. Это Рауль придумал зарабатывать на жизнь, убивая тех, за кого заплатят. Сначала мы убивали только людей. У нас была даже своего рода слава: убийц, от которых уйти невозможно. Позже, когда мы в этом поднаторели, мы стали брать заказы и на тех, кто живет на темной стороне. На нас работает целая группа, все — птенцы Рауля, и всех он лично обучил.

— Уж не вы ли те пресловутые «Темные Охотники»? — спросил Лоррен, — Неуловимые наемные убийцы, которые не делают ошибок?

— Ошибки бывают, как вы могли убедиться. Редко, но бывают. Не нужно было минировать фургон, но он уж очень удачно оказался на станции техобслуживания без присмотра, искушение было слишком велико. Обычно по вампирам работает снайпер. Одной разрывной пули, начиненной нитратом серебра, бывает достаточно.

— Выходит, мне повезло, — пробормотал Филипп, — Почему же, Женевьева, вы не пришли раньше?..

— Я не могла. И я… я до последнего пыталась убедить Рауля отказаться от заказа. Я уверяла его, что мы не должны… что это неправильно, но он не хотел меня слушать. Вам, может быть, известно, что у нас есть свой кодекс чести. Мы не убиваем невинных, ни людей, ни монстров, если они не нарушают законов. Мы проверяем каждый объект охоты, прежде чем заключаем контракт.

— Меня сочли недостаточно невинным? — не удержался от улыбки Филипп.

Женевева сокрушенно кивнула.

— Рауль и остальные считают, что я заблуждаюсь в отношении вашего высочества. Что на вас много невинной крови, что вы закоснели в пороке, что вы — чернокнижник… Они меня выслушали, но не поверили мне. Такое случилось впервые, — с горечью сказала она, — Сначала я смирилась. Все же мы с вашим высочеством виделись давно, а Рауль и… и другие — они моя родня, иначе и не скажешь. Но меня терзали сомнения, чувство вины. Я же знала, что вы были обмануты. Вы спасли мою честь от поругания, спасли мою жизнь. И вы сдержали свое слово: тот злодей, принц Парижа был сокрушен, а гнездо колдунов выжгли каленым железом! Я поняла, что не могу допустить вашей гибели. И поэтому пришла предупредить… Несмотря на то, что тем самым совершаю предательство.

— Это очень мило, мадемуазель. Мило и благородно, — сказал Филипп серьезно, — Я очень благодарен вам. Но как же мне спастись от неуловимых «Темных Охотников»? Вряд ли вы поможете нам уничтожить вашу… родню.

— Нет, никогда! — с чувством сказала Женвьева. — Но выход есть. До следующего покушения у вас есть время, Рауль больше не будет действовать поспешно. Вы можете уехать, спрятаться… Если выполнение заказа окажется слишком сложным, Рауль может отказаться от контракта и вернуть аванс. Сумма, обещанная за вас не так велика, чтобы тратить на это дело слишком много времени.

Филипп некоторое время молчал, задумчиво глядя на бывшую охотницу. Она мало переменилась, хоть и выглядела, пожалуй, повзрослее, чем в ту ночь, когда он увидел ее впервые. Тот же ясный взгляд, та же вера в иллюзорные ценности. Некоторых ничего не может изменить. Ни время. Ни даже переход на темную сторону. Впрочем, это может быть всего лишь маской, точно такой же, какую она надела, чтобы пробраться в дом…

— Я ведь теперь принц Парижа, как тебе известно, моя милая Женевьева, — медленно проговорил Филипп, — Я не особенно свободен в своих перемещениях и в образе жизни вообще. Давайте попробуем придумать что-нибудь еще… Скажите, как давно вы в Париже? — спросил он вдруг.

— Семнадцать дней.

— Тогда вы, должно быть, догадываетесь, что сейчас в городе происходит нечто не совсем ординарное?

Женевьева кивнула.

— Какие-то странные твари поселились в катакомбах, вы это имеете ввиду? Мы знаем о них, и стараемся беречься, они опасны.

— Более опасны, чем вы думаете. Я расскажу вам, что это такое, откуда взялось и чем грозит, — и городу и всему миру, а вы попробуйте донести это до вашего супруга. Вряд ли он поверит вам на слово, но если он захочет проверить правдивость ваших слов, то легко найдет доказательства. Мне нужно, чтобы он понял: сейчас не слишком хорошее время, чтобы убивать меня. Пусть даст мне возможность разобраться с этой напастью.

Филипп как мог подробно рассказал Женевьеве о фоморах и о пророчествах, сам удивляясь тому, какую чушь несет со столь серьезным видом. В своем собственном изложении все это казалось ему еще большим бредом, чем выглядело доселе, — бредом, в который не способно поверить ни одно существо, имеющее разум, и ведь все это было правдой, от первого до последнего слова… Единственное, о чем Филипп умолчал — это расположение вторых врат, отправляясь в Альпы он не желал встретить и там наемных убийц, притаившихся за камнями.

Женевьева слушала его очень внимательно и по лицу ее, становившемуся все более потрясенным, было видно, что она верит. Верит так же, как верила когда-то, триста лет назад, когда Филипп лгал ей с таким же трагическим и одухотворенным выражением лица. Ну, хорошо, пусть он и лгал в тот раз, но он действительно спас ее жизнь и честь и можно даже сказать — спас Францию, избавив ее от чокнутого господина де Гибура. И какая разница, какие при этом были у него мотивы? У нее есть причины ему верить.

— Вы уже поняли, что фоморы, которые сейчас резвятся в катакомбах опасные твари, но, между тем, они слабейшие из всех, — завершил он свой рассказ, — Каждые открытые врата будут повергать мир во все больший хаос, я подозреваю, что даже открытие вторых врат будет необратимой катастрофой.

Он ждал, что Женевьева начнет задавать вопросы, может быть, предположит, что он слишком сгущает краски, но ее, похоже, более всего поразило иное.

— Если все это действительно так, почему ничего не делает Совет? Почему они не пришлют своих солдат, чтобы перебить фоморов, почему не займутся поисками этого сумасшедшего сидхэ или просто не выставят кордоны возле той пещеры, где расположены вторые врата, чтобы не дать ему провести ритуал? Ведь известен и день и час… Почему не взорвут ее, в конце концов, чтобы засыпать? Они не могут просто бросить это все на вас!

— Могут. Они уже это сделали. Хотите, покажу вам нашу переписку?.. На самом деле, Женевьева, вряд ли они так уж беспечны. Уверен, что если у меня ничего не получится, Совет что-нибудь предпримет. Просто он привык верить пророчествам Кассандры. Если она говорит, что должно быть так и не иначе, Совет предпочтет не вмешиваться.

— И вы тоже верите в пророчества?

— И я верю. По крайней мере, я не стал бы пытаться что-то изменить без особой на то нужды. Взорвать пещеру большое искушение, но тогда мы не сможем поймать Леавана. Взорвать пещеру вместе с Леаваном вряд ли получится, потому что техника не работает в присутствии фэйри. Да я и не вижу смысла в такой масштабности. Думаю, нет ничего особенно сложного в том, чтобы убить одного-единственного сидхэ.

— Наверное, вы правы… Просто я считаю несправедливым, что все это взвалили на вас! Ох… И тут еще мы со своим контрактом! Знаете, я уверена, что как только Рауль узнает о вашей благородной миссии, он откажется от него! — воскликнула девушка. — Иначе просто не может быть!

— Будет хорошо, если вы хотя бы уговорите его на отсрочку… — вздохнул Филипп, — Как я узнаю, удалось ли вам это сделать?

— Я пришлю вам е-мейл, какой-нибудь спам с нейтральным текстом. К примеру: «Посетите нашу рождественскую распродажу и участвуйте в моментальной лотерее, каждый билет выигрышный».

— Хорошо, надеюсь, что не спутаю это с настоящим спамом.

— Ссылка будет вести на сайт оружейного магазина в Нантере.

— Все это очень мило, — вмешался Лоррен, — Но меня очень интересует еще один маленький нюанс. Кто заказчик?

И он посмотрел на Женевеву так, что становилось ясно, он собирается выяснить это, невзирая на правила и кодексы наемных убийц.

— В самом деле, мадемуазель, — поддержал его Филипп, — Это очень любопытно. Кому вздумалось захотеть моей смерти именно сейчас. Это очень странно. Заказчик может быть связан с Леаваном… Это может быть и он сам, обманувший вас гламором.

— Нет, — уверенно ответила Женевьева, — Заказчик никак не связан с этой историей, просто все так неудачно совпало. Она живет далеко отсюда, в Канаде, и, я уверена, ничего не знает о фоморах.

— Она? — вскинул брови Филипп.

— В Канаде? — удивился Лоррен, — Какого черта мы сдались кому-то в Канаде?

— Имя заказчика Мария-Луиза Шернесе… — сказала Женевьева, — Когда-то она звалась баронессой де Шернесе…

Филипп покачал головой.

— Я ее не знаю.

— Знаете. Она была возлюбленной Гийома де Гибура, принца Парижа.

Филипп с изумлением воззрился на Женевьеву, ему показалось, что он ослышался. В памяти его возник давно забытый и почти истаявший образ очень красивой и хрупкой женщины, которую он видел в доме своего создателя. Они почти не встречались, и вряд ли когда-то обмолвились хотя бы парой слов. Он даже не знал ее имени. Мария-Луиза де Шернесе… Выходит, она…

— Выходит, она выжила? — побормотал он, — Я думал, все приближенные мастера погибли в ту ночь, в его доме.

— Она сумела спастись. Как именно, я не знаю. И, представьте, все эти годы она не могла смириться с тем, что произошло, и искала предателя…

— Да что же его искать? Разве она не поверила, что их выдал чернокнижник Гибур? Почему?

Женевьева прожала плечами.

— По-видимому, сочла, что он был на такое не способен. А может быть, не смогла просто забыть обо всем и жить дальше. Ненависть к неведомому предателю и жажда мести помогали ей справиться с болью потери.

— И как же она узнала правду? Не сохранилось ни одного документа с процесса, в котором упоминалось бы мое имя!

— Она посещала все аукционы, выкупала любые бумаги, в которых хотя бы косвенно упоминался тот давний процесс о колдовстве, не жалела ни средств, ни сил, и в итоге собрала огромную коллекцию. Ей самой давно уже казалось, что ничего нового она не найдет. Но совсем недавно ей сообщили, что на каком-то Интернет-аукционе некие люди продают старые бумаги сомнительной исторической ценности и, в том числе, дневники своего далекого предка, работавшего некогда в «Огненной палате» Людовика XIV. Оказалось, он был одним из судей, выслушивавших показания Гибура. Он, конечно, давал клятву хранить в тайне все, что услышал, но, видимо, невероятная история о вампирах не давала ему покоя и, незадолго до смерти, он изложил ее в своем дневнике, снял камень с души. В частности, он написал, что колдун признался в том, что дать показания против принца города его вынудил герцог Орлеанский, новообращенный вампир… Мадам Шернесе рассказала все это нам, как доказательство вашего предательства, чтобы мы не усомнились в том, что вы заслуживаете кары… Но для меня это послужило доказательством вашего мужества и благородства. Я знала о том, как погиб Гийом де Гибур, но я считала это случайностью, Божьим промыслом… Я и представить не могла, что все это дело ваших рук!

— Что ж, видно, всегда приходится платить по долгам, — задумчиво проговорил Филипп, — пусть даже спустя столетия. Я отнял у этой женщины того, кого она любила, она отняла у меня Жака. Теперь снова ход за мной… И я надеюсь, он уже положит конец этой истории. Еще раз спасибо, Женевьева. Кто предупрежден — тот вооружен. Сегодня вы сделали для меня гораздо больше, чем я для вас когда-то.

— Вы ошибаетесь, ваше высочество, — горячо возразила девушка, — Вы сделали для меня гораздо больше, чем думаете. Честь требует, чтобы я защитила вас! Вы столько раз спасали Францию! Вы все, что осталось от той Франции… Моей Франции. И мне невыносима мысль о вашей гибели. Если бы только я могла встать на защиту вашей жизни, но я не могу!

Женевьева порывисто вскочила из кресла и снова упала перед Филиппом на одно колено, схватила его руку и прижала ее к своим губам.

— Вы сделали все, что могли, — мягко проговорил Филипп, — И я счастлив, что когда-то судьба свела нас, мое милое дитя.

Женевьева подняла на него взгляд, светившийся обожанием и восторгом, и принц тоже поспешил придать своему лицу подобающее выражение: величественное и растроганное одновременно.

— Я приложу все усилия, чтобы позаботиться о спасении своей жизни, обещаю вам, — сказал он с улыбкой, и Женевьева улыбнулась ему в ответ.

— Мне нужно уходить, — сказала она с сожалением, — Боюсь, как бы меня не хватились… Мне снова придется принять облик убитого колдуна и покинуть дом под его личиной.

— Да, конечно… Кстати, что это за магия такая? И как вы научились ею пользоваться? Вы же не колдунья.

— Мы все умеем это. В нашей группе есть колдун, он готовит эликсир, который следует выпить, когда хочешь принять чей-то облик. И, чтобы все получилось, нужно непременно убить того, в кого хочешь обратиться. Мы иногда используем этот прием, чтобы подобраться к объекту, но он не срабатывает с колдунами, — они умеют видеть подмену. Так что вам не стоит опасаться еще одного гостя вроде меня. Берегитесь пули.

Потом Женевьева произнесла шепотом какие-то слова, которые Филипп не смог разобрать и снова превратилась в пожилого мужчину с глазами, наполненными туманом.

— Прощайте, монсеньор, — сказала она, коротко поклонилась и вышла за дверь.

Лоррен вышел следом, чтобы проследить, как мнимый Мортен Бликсен покинет дом. Тот выглядел довольным и самоуверенным, держался очень спокойно, и даже походка у него была вальяжной и совершенно мужской. Если не знать — ни за что не скажешь, что на самом деле под маской колдуна прячется девушка. Похоже, Женевьева де Корвель неплохо умеет играть чужие роли и выдержки ей не занимать. Импульсивная дурочка и при этом хорошо тренированный профессионал… Как это сочетается, не совсем понятно.

Когда Лоррен вернулся, он застал Филиппа, по-прежнему, сидящим в кресле с видом задумчивым и печальным.

— Ну, что, — спросил он, — Вы верите в эту бредовую историю?

— Почему нет? — флегматично отозвался принц, — Мало ли бреда нам пришлось выслушать в последнее время…

— Но это уже как-то слишком. История трехсотлетней давности, наемные убийцы. Черт знает что!

— Эта девушка легко могла убить меня, даже нас обоих, пока мы стояли и таращились на то, как она меняет обличие. Но она этого не сделала. Значит, и не собиралась. Знаешь, я уже готов плюнуть на все, поднять жалюзи и пойти, к примеру, прогуляться в парк. Все равно, вся наша суета не имеет смысла. Прячемся от Леавана, ищем его повсюду, а он тут вовсе не при чем… Смешно, право. Кстати, Барро говорил мне, что бомбу взорвал вампир, а не фэйри.

— Как хотите, а мне не нравится явление этой охотницы с благородным желанием вас спасти. Это выглядит странно.

— Слишком странно, чтобы быть похоже на хитроумный план. Давай предположим, что все, ею сказанное, правда.

Лоррен несколько мгновений колебался, потом все же сказал:

— Хорошо. И что тогда?

— Получается, что Леаван совершено не в курсе того, что мы собираемся предпринять и у нас вполне есть шансы застать его врасплох.

— Это возможно. Но меня сейчас больше беспокоят наемные убийцы, а не Леаван. Что вы собираетесь делать с ними?

— Пока ничего. Может быть, прекрасная Женевьева сумеет уговорить своего любовника позволить мне спасти мир. Я не так глуп, чтобы верить в кодекс благородства наемных убийц, они не откажутся от контракта, но сейчас нужно просто выиграть время. Я разберусь с Леаваном. А потом подумаю, что делать с «Темными Охотниками». Воевать на два фронта я не в состоянии.

— Мы можем открыть на них охоту. Это наш город, Филипп.

— Может быть… Если другого выхода не будет.

— Кстати, что если эта девица не случайно назвала оружейный магазин в Нантере? Почему именно Нантер? Вдруг наемники прячутся где-то там? И это наводка?

— Зачем ей выдавать своих? Женевьева хорошая девочка, и старается поступать так, как считает правильным, но она очень привязана к этому своему Раулю, настолько привязана, что верит во всякую ерунду вроде кодексов и правил чести. А он пользуется этим, чтобы манипулировать ею… Я тоже кое-что слышал о «Темных Охотниках», они отнюдь не команда Робин Гудов.

— Ладно, верить ей или нет, время покажет. Я не могу придумать, как проверить ее слова и, знаете, мне все больше нравится мысль поскорее отправиться в Альпы, оказаться где-нибудь подальше от Парижа.

— Ты прав, мы потеряли кучу времени, гоняясь за призраками, — согласился Филипп, — Едем завтра же… Скажи, кого бы мне посадить в гробовозку? А, Лоррен?

Лоррен молчал, глядя на него как-то странно.

— Что? — настороженно спросил его Филипп.

— Перед тем, как мы поедем, вы наденете бронежилет.

Принц на мгновение потерял дар речи.

— Ты рехнулся?! Зачем?!

— Она же сказала — берегитесь пули.

— Мне еще только бронежилета не хватало! Не зли меня, Лоррен. Вот сейчас совсем не время! — воскликнул Филипп, но на Лоррена его возмущение возымело мало действия.

— Вы наденете бронежилет, — сказал он, — Я найду вам такой, который не будет отличаться от куртки. И не смейте возражать. Иначе я надену его на вас силой.

Хотя принять решение и было трудно, к утру Филипп все же выбрал водителя для гробовозки, — одного из помощников Жака, показавшегося ему наиболее толковым из всех. Тот был так откровенно счастлив оказанным доверием, что хотелось его убить, но в таком случае снова пришлось бы мучиться с выбором, и Филипп решил оставить все, как есть.

На сей раз сборы проходили более напряженно, словно все ждали какой-нибудь еще катастрофы, которая помешает поездке. Стражи в полном составе были на постах, пытаясь контролировать все до мельчайших деталей, их теперь усилили еще и колдунами, которые должны были дежурить в прихожей, и которым вменялось в обязанность каждому вошедшему смотреть в глаза.

И все равно оставалось ощущение, будто что-то снова упущено, и Филипп никак не мог просто развернуться и уйти, продолжая бесконечно раздавать указания уже, похоже, по третьему кругу.

У командира стражей явно терпение было на исходе, казалось, что он едва сдерживается от того, чтобы схватить принца, связать, засунуть ему в рот кляп и затолкать в машину силой.

Теодолинда получила список музеев, куда ей предстояло наведаться в поисках железного меча, стражи были предоставлены и в ее распоряжение тоже, обязанные оказывать ей любую необходимую помощь. И сейчас посланница Кассандры наблюдала за тем, как готовится экспедиция с каким-то двойственным чувством. С одной стороны ее радовало то, что все идет как должно, с другой — на душе ее было неспокойно из-за того, что она позволяет избранникам судьбы идти в капкан вслепую, зная почти в мельчайших подробностях, что там произойдет… У нее была в этой пьесе своя роль, Теодолинда понимала, что должна вести себя, как сторонний наблюдатель, лишь фиксирующий происходящее. Богатый жизненный опыт научил ее тому, что если все идет к нужному финалу — лучше не вмешиваться, даже если знаешь больше других, потому что это может просто все испортить.

Возможно, Кассандра осудила бы ее за это, но Теодолинда была уверена, что ее поступок ничего не изменит, не помешает событиям идти своей чередой. И за миг до того, как Лоррен вышел из дома, чтобы сесть в машину, Теодолинда не удержалась и остановила его.

— Будь осторожен, — сказала она, — И береги его.

Они посмотрели друг на друга, и Теодолинда позволила Лоррену прочесть в ее глазах то, о чем она не могла сказать вслух.

И тот медленно кивнул, подтверждая, что все понял.

4.

Как ни странно, они стартовали вполне благополучно, и даже, несмотря на то, что было еще не поздно, выехали из города довольно легко, не застряв ни в одной глухой пробке. Еще в самом начале пути Филипп избавился от бронекуртки и зашвырнул ее куда-то в багажник, заявив, что это идиотизм ехать в ней в машине. С Лорреном они достигли консенсуса, когда принц пообещал, что непременно наденет ее на обратном пути перед въездом в Париж.

Дорога была полупустой, и они уложились в расчетное время, прибыв к гостинице, когда до восхода солнца оставалось еще более часа. У стойки регистрации их дожидался заспанный юноша: заселения посреди ночи здесь, конечно, не практиковались, но за дополнительную плату с людьми всегда можно было договориться очень о многом. Юноша зарегистрировал странных гостей, выдал им ключи от трех, расположенных рядом номеров, а потом вдруг ощутил неодолимую сонливость и отрубился, уронив голову на стол, поэтому не видел, как гости внесли за собой в номер помимо обычного багажа еще и парочку гробов.

Гробы были светонепроницаемы, запирались изнутри и вскрыть их было посложнее, чем иной сейф, и все равно вампиры проследили, чтобы шторы были задернуты плотно, а Клоду, человеку, избранному Филиппом в водители фургона, было поручено весь день находиться рядом и следить, чтобы в комнату никто не входил в неуемном желании прибрать, и не случилось никаких иных катаклизмов. Клод хорошо подготовился к предстоящему испытанию, он не выглядел усталым после семичасовой гонки по ночному шоссе, и, вроде как, готов был бодрствовать еще целый день. Должно быть, принял какие-то стимуляторы, оставалось только надеяться, что они не подведут его в ответственный момент.

Филипп снова представил на его месте Жака. Тот уже давно мог запросто не спать по трое суток, даже без допинга в виде вампирской крови. Поначалу Жак пил кровь каждую ночь, но спустя всего несколько лет жизни в качестве слуги, необходимости в этом уже не было, достаточно было нескольких глотков пару раз в неделю, и это уже воспринималось ими обоими скорее как удовольствие, нежели чем необходимость, как некий темный ритуал их абсолютной нерасторжимой близости. Филиппу нравилось, когда Жак прижимался губами к ране на его запястье и жадно высасывал кровь, долгий опыт научил его делать это изящно и аккуратно, совсем по-вампирски, и принц с горечью подумал, что этого ритуала ему тоже будет не хватать.

Жак еще до рассвета изучил бы планировку гостиницы, узнал, где расположены все входы и выходы, количество постояльцев и где они расселены, он уложил бы вампиров в гробы, а потом уселся бы у двери с какой-нибудь очередной книжкой про звездные войны, и можно было знать точно, что мимо него никто не пройдет ни при каких обстоятельствах.

Но его помощник был обычным человеком, он не был воспитан должным образом, он не знал, как следует себя вести, он слишком сильно боялся сделать что-то не так и нервничал. Случись чего — толку от него будет мало, оставалось только надеяться, что ничего не случится…

Теоретически в распоряжении Филиппа был еще Тиалон, существо сверхъестественное, чуткое, к тому же обученное сражаться, но слишком уж фэйри для того, чтобы можно было в чем-то на него положиться, — скорее, за ним самим следовало бы присматривать.

Тиалон совсем не выглядел усталым после долгой дороги, и даже напротив, он казался более радостным и сияющим, чем обычно, должно быть, это близость к незамутненной чистоте природы влияла на него благотворно. На предложение Филиппа отправиться спать, сидхэ заявил, что с утра собирается любоваться окрестностями, а потом уже решит, чем заняться. Места здесь были довольно безлюдные, и постояльцев в отеле оказалось немного, но Филипп все же посоветовал ему не забывать о гламоре, им совершенно незачем было привлекать к себе внимание.

Тиалон обещал, и, в отличие от вампиров, которые благополучно упокоились в своих гробах, он встречал рассвет на берегу дивной красоты озера, наблюдая за тем, как над горами всходит солнце, окрашивая нежно-розовым снежные вершины. Замученный огромным городом, он уже и не ожидал, что в этом мире могут быть уголки не сильно загаженные человеком, где можно увидеть и вдохнуть тот мир, который он полюбил, когда впервые здесь оказался. Фэйри даже почти с удовольствием пообедал в гостиничном ресторанчике. Еда была мерзкой, но она была отвратительна у людей и две тысячи лет назад…

Вампиры пробудились после наступления сумерек, быстренько позавтракали парочкой постояльцев, наиболее эстетичных на вид, и готовы были к походу в горы. Филипп отправил Клода спать, хотя тот, преданно глядя на него красными, как у кролика, глазами, и уверял, что вполне еще может быть чем-то полезен.

Лоррен возился с картой и GPS-навигатором, пытаясь сообразить, как лучше им добраться до нужного места. Точные координаты пещеры были неизвестны, район поиска ограничили парой квадратных километров, надеясь, что вблизи от врат Тиалон почувствует древнюю магию фэйри.

Вскоре они тронулись в путь. И путь был не легок.

Навигатор, как обычно, запутался в хитросплетении дорог и периодически терял спутники, поэтому приходилось останавливаться, выходить из машины и ждать, пока он соизволит определить свое местонахождение. Работе прибора не способствовало и присутствие рядом фэйри, каждый раз при ловле спутников от него приходилось отходить подальше. Ориентироваться на местности визуально тоже было затруднительно, несмотря на наличие указателей, — дороги петляли, а кругом не было ничего примечательного, только горы, горы со всех сторон.

Но, в конце концов, они, вроде бы, доехали до места, где можно уже было бросить машину и дальше идти пешком. Ночные прогулки по горам ни для вампиров, ни для фэйри не представляли затруднения, к тому же ночь стояла светлая, лунная.

Вампиры были злы из-за потерянного времени и бестолкового петляния по дорогам, Тиалон же выглядел совершенно счастливым, возможность, наконец, выйти из вонючего железного устройства явно его радовала. Он шел впереди, периодически застывая на месте, чтобы полюбоваться каким-нибудь очередным прекрасным видом, тем как сияет снег в лунном свете, неподвижной дымкой тумана, лежащего во впадинах, чтобы насладиться величественной тишиной и покоем, словно застывшими здесь на тысячелетия. Филиппу порой начинало казаться, что сидхэ вообще забывает о том, зачем они здесь, и он возвращал его с небес на землю вопросом, не чувствует ли он магию фэйри, и требуя поторопиться.

Лоррен ругал навигатор, который, по-прежнему, путался в показаниях. Филипп злился оттого, что подозревал, что они могут находиться совсем не там, где надо, и обвинял Лоррена в топографическом кретинизме. Тот в ответ грозился столкнуть его в пропасть, если он не заткнется и не перестанет мешать. Тиалон смотрел на них с досадой, и в моменты, когда вампиры в очередной раз спорили, склоняясь головами над маленьким зловредным устройством, старался отойти подальше не только для того, чтобы оно лучше работало. Просто он как никогда остро чувствовал сейчас, какой диссонанс вносят люди в окружающий мир.

У этого места была своя магия, немного грубая и тяжеловесная, как всегда бывает в горах, и Тиалон не сразу почувствовал вплетающиеся в нее чужеродные нити, за прошедшие тысячелетия естественная магия природы и защитные заклятия фэйри проникли друг в друга и сплелись замысловато, неразрывно.

— Мы где-то рядом, — сказал он, наконец, оборачиваясь к вампирам.

— Какое счастье, — обрадовался Филипп, — Куда идти?

— Я проведу. Только надо передвигаться очень аккуратно, магия будет пытаться сбить нас с пути, увести в сторону, а когда подберемся совсем близко, может постараться и навредить.

— Каким образом?

— Трудно сказать. Заставит споткнуться и вывихнуть ногу или голова закружится рядом с пропастью… Это все вам не грозит, я понимаю. Магия направлена против людей. Но, может быть, как-то она воздействует и на нежить, так что все же будьте осторожны.

Магия никак не воздействовала на нежить, по крайней мере, нежить ничего необычного не ощутила, нежить двигалась следом за фэйри, пока тот не остановился, глядя с каменного уступа куда-то вниз.

— Полагаю, это здесь. Видите провал среди камней?

Филипп встал с ним рядом, глянул вниз и увидел узкую горловину пещеры, утопающую в тумане.

— Ты уверен?

Он совсем не чувствовал магию фэйри, и для него в этой пещере не было ничего особенного.

— Уверен, — сказал Тиалон, — Все исходит отсюда. Спускаемся?

— Подожди. Успеем.

Филипп огляделся по сторонам.

— Для начала нужно понять, где здесь можно будет расставить стрелков, чтобы в случае чего Леаван не мог сбежать…. Полагаю, вон на том уступе и еще на том… Как думаешь, Лоррен?

— Сверху пещеру видно как на ладони, — сказал Лоррен, — Мы найдем несколько хороших точек для снайперов.

— На месте Леавана я бы открыл портал прямо в пещере, — заметил Тиалон.

— Древняя магия этого не запрещает?

— Не думаю… Маги защищали это место от людей, не от фэйри, им не могло придти в голову, что кто-то из нас сможет придти сюда с намерениями открыть врата.

— Плохо. Но все равно, солдат мы здесь расставим на всякий случай.

Они еще некоторое время побродили по окрестностям, изучая местность, после чего, наконец, спустились к пещере.

— Теперь остается только посмотреть, что там внутри, — сказал Филипп, — Надеюсь, пещера не слишком большая.

Лоррен отодвинул его в сторону.

— Я пойду первым.

И он зачем-то вытащил из кобуры пистолет, и даже снял его с предохранителя. По летучим мышам он собрался стрелять что ли? Из «Магнума»?..

В пещере было абсолютно темно, сыро и уныло. При входе она была не слишком большой, но потом становилась шире и разветвлялась на два коридора. Один из которых, впрочем, вскоре закончился тупиком. Другой же коридор довольно резко опускался вниз и изгибался куда-то вправо.

Они прошли по нему метров тридцать, после чего коридор немного расширился, выходя в обширную полость, поросшую толстыми сталактитами, похожими на деревья, мешающими определить истинные размеры и форму пещеры. В углублениях на полу неподвижными озерцами стояла вода. Где-то в сводах, видимо, имелся выход на поверхность, потому что оттуда проникал призрачный лунный свет.

— В потолке дыра, — сказал Филипп, поднимая голову вверх, — нужно будет найти ее и узнать, насколько большая…

Все, что произошло дальше, заняло не больше пары секунд.

Оказалось, что Леаван был здесь. То ли он вообще много времени проводил у врат, занимаясь какой-то подготовкой к ритуалу, то ли просто все так удивительно совпало, — никто и никогда этого не узнал.

Он прятался за одним из сталактитов, должно быть, давно услышав шум шагов и голоса. Он успел приготовиться и нанес удар, как только нежданные гости подошли достаточно близко, чтобы не было опасности промахнуться. Он не знал, кто они, не знал, что им нужно, впрочем, в том, что это не случайные путешественники, сомнений у него быть не могло. В эту пещеру никогда не ступала и не могла ступить нога обычного человека.

Леаван выскочил из укрытия, резко выбросил руку вперед и перстни на его пальцах вспыхнули серебряным светом, больно резанувшим вампиров по глазам и почти ослепившим их. Сноп этого света, яркий и раскаленный, как солнечный луч, вылетел из перстней со скоростью молнии.

Филипп выхватил оружие, понимая, что выстрелить уже не успеет, серебряное копье летело ему навстречу, летело на его голос, и встречи с ним избежать было невозможно. Но Лоррен, как будто предугадал что-то подобное заранее, как будто заранее знал, что Леаван здесь, и он сделал шаг вперед раньше, чем тот нанес удар. На миг, — но раньше, и успел оказаться на траектории серебряного луча. Он даже успел выстрелить до того, как луч ударил его в плечо, ударил, как настоящее копье, развернув и отшвырнув назад.

Лоррен с такой силой влетел в Филиппа, что едва не сбил его с ног.

Филипп едва смог удержать его.

Он видел, как в груди Лоррена разрастается дыра, полыхающая ярким белым светом, и он пытался закрыть ее рукой, не замечая, что начинают гореть пальцы. Этот свет невозможно было погасить, он, словно яд, растекся по венам вампира. На миг Лоррен встретился взглядом с Филиппом, а потом свет хлынул из его глазниц и изо рта, и одновременно с этим кто-то с силой дернул Филиппа назад, отрывая от пылающего тела, которое вспыхнуло как промасленный факел и вдруг рассыпалось пеплом.

И снова воцарилась темнота. Еще более непроглядная и густая.

Пару мгновений Филипп стоял, застыв, как изваяние, а потом оттолкнул Тиалона и с воплем кинулся вперед, будто пытался поймать улетающий призрак.

Он видел дымящуюся одежду у своих ног и черные, словно обугленные от страшного жара кости. Он видел. Он не понимал, что это.

— Нет-нет-нет… Твою мать, Лоррен… — простонал он, падая перед костями на колени, — Что ж ты наделал, черт тебя возьми?

Убедившись, что Филипп в безопасности, Тиалон, на ходу вынимая из ножен кинжал, кинулся в темноту, туда, где, как он видел, скрылся Леаван. Стараясь прятаться за сталактитами, он добежал до конца пещеры и понял, что там никого уже нет. Вероятно, отступник ушел в портал. Чего, впрочем, и следовало ожидать.

У самой стены Тиалон увидел на камнях капли крови. Значит, Леаван все же был ранен. Впрочем, — вряд ли серьезно, иначе он не мог бы исчезнуть так быстро.

Немного правее, в самом дальнем углу пещеры Тиалон обнаружил врата. Огромный черный валун, смотревшийся чужеродно среди более светлой породы пещеры. Древние заклятия читались четко, предупреждая, угрожая, отталкивая: берегись этого места, сидхэ, ибо там, за тонкой магической преградой таится ужасное зло, которое не могло бы привидеться тебе даже в кошмарах. Уходи, как можно дальше, и постарайся забыть сюда дорогу…

Тиалон невольно отступил на шаг, чувствуя, как больно сжимается сердце и противные мурашки пробегают вдоль позвоночника. Он испытал тошнотворный ужас и мучительное, острое отвращение к тому, что таилось за этими вратами…

Когда фэйри вернулся, он обнаружил Филиппа по-прежнему сидящим на коленях перед грудой костей, совершенно неподвижно.

— Я нашел врата, — сказал Тиалон. — Они здесь, всего в нескольких шагах… Защита очень сильная. Даже удивительно, что Леавану удалось найти способ ее разрушить. Одной силы и знаний для этого мало, нужно непревзойденное искусство. Наверняка он очень давно задумал это…

Филипп ничего не отвечал и, заглянув ему в глаза, Тиалон подумал, что вряд ли тот его слышит. Казалось, будто из него вынули душу, но тело отчего-то не рассыпалось в прах, как должно бы.

— Я понимаю, что ты чувствуешь сейчас, — сказал фэйри, — Но нельзя отчаиваться. Порой судьба подвергает нас суровым испытанием на пути к великой цели и требует жертв, которые мы никак не готовы принести… Это как на войне. Мы идем на битву, зная, что можем потерять друзей и близких, и все равно идем.

— Этого не может быть, — пробормотал принц, и Тиалон не понял, говорит ли он с ним или с сам собой, — Этого не должно было случиться…

Филипп медленно потянулся к лежащим на камнях костям и машинально отдернул руку, потому что пепел был еще горячим, внутри него дотлевала магия фэйри, губительный для вампиров солнечный свет.

В руке принца по прежнему был пистолет, и он почти бессознательно поднес его к виску.

Потому что сделать это сейчас было бы легче и проще всего. Не оставаться в этой пещере, с этой неизбежностью, не чувствовать, как рушится мир вокруг, не позволять себе окончательно понять то, что произошло.

Еще лучше было бы сгореть вместе с Лорреном, но помешал проклятый фэйри.

И сейчас он помешал снова, — перехватил его руку, и каким-то неуловимо ловким движением выкрутил из нее пистолет.

— Нет! — воскликнул он, — Не смей! Тебе предстоит убить Леавана! Тебе и только тебе суждено убить его и спасти мир!

Ярость, затопившая Филиппа, была похожа на ослепительный свет, она вспыхнула так же внезапно, так же ярко и так же больно.

— На хер мир! — заорал он, — И на хер вас всех! Я не должен был вас слушать! Должен был придумать что-то сам! А еще лучше — послать все к черту!

И он вдруг с рычанием ударил кулаком по растущему рядом сталактиту, разбивая его на куски, словно надеясь, что тем самым может разбить и эту неправильную реальность.

Но реальность оставалась на месте, незыблемая, как скалы вокруг.

Все уже свершилось. Неверных решений не отменить и время не повернуть вспять. С этим можно смириться или не смиряться, но ничего нельзя изменить.

Тиалон помолчал несколько мгновений.

— В тебе говорит скорбь, но пусть она уступит место решимости.

Филипп посмотрел на него с сожалением, как на душевнобольного, ярость улетучилась так же быстро, как возникла, и лучше бы она оставалась, потому что на месте ее была невыносимая зияющая пустота.

— Ты не понимаешь, глупый фэйри, — сказал он, — Мне плевать теперь на все, что будет с этим миром. На что он мне сдался? Пусть катится к дьяволу в ад…

— Ты должен… — начал Тиалон, но Филипп перебил его:

— Я никому ничего не должен!

Сидхэ несколько мгновений смотрел на него печально, потом произнес:

— Нам нужно уходить отсюда, Филипп, нужно вернуться домой. Я ничего не понимаю в человеческих пророчествах, но твою судьбу видели владычицы. Сейчас ты ослеплен горем, но пройдет время и ты изменишь решение, ты убьешь Леавана, пусть только ради того, чтобы отомстить. И спасешь мир.

— Я не буду этого делать, — сказал принц, — Не хочу.

Филипп сел на пол, прислоняясь спиной к обломку сталактита.

— Все эти пророчества и разговоры о судьбе, полнейшая чушь. Знаешь, какой еще есть верный способ спасти мир? Прикончить тебя. Твоя тетка обещала начать священную войну, если ты умрешь.

— В самом деле? — удивился Тиалон.

— Удобно было свалить Леавана на меня, но, увы, ничего не вышло. Думаю, Совет очень скоро найдет новое решение проблемы.

— А что будет с тобой?

— А ничего.

Филипп взял в руки череп Лоррена и поставил себе на колено, нежно провел кончиками пальцев по кости скулы.

— Я останусь здесь до рассвета. Похороню его. А потом отправлюсь следом, в самое пекло. Ты думаешь, я могу отпустить его туда одного? Давай, Тиалон, прыгай в лужу и убирайся к чертовой матери в свой фэйрилэнд, твоя миссия здесь закончена… Я освобождаю тебя от службы. И не переживай, все будет хорошо. Может быть, ебанутая Кассандра уже увидела новые пророчества, и нашла Совету еще какого-нибудь идиота на роль спасителя мира.

— Кстати, Кассандра… — пробормотал Тиалон.

Он вдруг опустился на колени рядом с костями, словно высматривая там что-то, потом запустил руку между ребер и вытащил подаренный прорицательницей амулет. Тот был цел, не треснул от жара и даже почти не закоптился.

Несколько мгновений фэйри вглядывался в него, с опаской поднеся ближе к глазам.

— Амулет изменился, — с удивлением проговорил он, — Я чувствую в нем магию, какую-то очень темную магию, которой в нем раньше не было… Посмотри сам.

Тиалон осторожно протянул амулет Филиппу.

— На что там смотреть? Амулет не сработал. Эта дрянь должна была уберечь Лоррена от смерти, но он, как видишь, мертв!

Говоря это, принц все же взял амулет и положил его на ладонь.

Тиалон был прав, амулет изменился, раньше он был пустой и легкий, он был всего лишь камушком на цепочке и вызывал странное ощущение какой-то затаенной угрозы, тоскливого ожидания, тянущей пустоты, а теперь он был наполнен магией, очень темной, непонятной магией, древней, мощной и пугающей.

— Ты чувствуешь? — спросил Тиалон, — Как, по-твоему, что это может быть?

— Не знаю. Да и какая разница? Вампир сгорел, рассыпался прахом. Ничто на свете не сможет его воскресить.

— Ты уверен?

— Я уверен.

— Ты не можешь быть уверен. Ты не можешь знать все. Продумай сам, к чему Кассандре было предупреждать тебя о возможной гибели Лоррена и предлагать амулет, который не сработает, тогда как она могла просто об этом умолчать? Здесь что-то не сходится. И это было бы глупо, очень глупо с твоей стороны — не выяснить все до конца.

— Глупо? — протянул Филипп, криво улыбнувшись, — Знаешь, что было глупо? Верить буйно помешанным прорицателям. Принимать у них амулеты, не выяснив заранее, как они работают. Лезть с закрытыми глазами в западню, просто потому, что кто-то сказал, что все будет зашибись. Я никогда раньше не поступал так. Не вел себя, как слабоумный… Я должен был умереть сегодня, я это заслужил. Но вместо меня умер он, потому что он привык прикрывать меня всегда, не раздумывая.

— Ты ошибаешься, — сказал ему Тиалон, терпеливо, будто упрямому ребенку, — Ты все делал правильно. Я знаю, людям часто свойственно винить себя в том, за что они не несут ответственности. Немного странно, но… Мне кажется, я это понимаю. Ты знаешь, что прорицательница не лгала, ты знаешь, что владычицы не ошибаются, это просто невозможно. Тебе суждено спасти мир. По-другому быть не может.

— И как ты собираешься меня заставить?

— Не в моих силах тебя заставить. Моя роль не настолько велика. Просто ты послушаешь меня и поймешь, что я прав. И вернешься со мной в Париж, чтобы выяснить все насчет амулета. Ты не сдашься, пока есть хоть крохотная надежда на то, что Лоррена можно вернуть.

— Надежды нет.

— Загляни в свое сердце и скажи это еще раз. И тогда я уйду и оставлю тебя одного здесь до рассвета, как ты хочешь.

Филипп молчал, и Тиалон улыбнулся.

— Нам нужно собрать останки, чтобы позже достойно их упокоить… Если они не понадобятся для чего-то еще. Ночь на исходе, надо торопиться, иначе мы не успеем вернуться в гостиницу до рассвета.

— Если бы ты знал, как ты мне надоел, — проговорил Филипп, поднимаясь, — И ты, и все фэйри на свете. Прорицательницы, Совет, охотники и прочее дерьмо… Зачем мне все это было надо?

— Я думаю, что…

— Заткнись, Тиалон, мне плевать, что ты думаешь!

Филипп осторожно положил амулет в нагрудный карман, потом положил череп Лоррена на пол. Скинул куртку, рубашку. Надел куртку на голое тело. А в рубашку принялся собирать кости, стараясь не упустить ни единой, даже самой маленькой.

— Может быть, нужно собрать все? И пепел тоже? — спросил он, — Но это вряд ли получится…

— Не знаю, — сказал Тиалон, — Возьми то, что сможешь. Пока ты следуешь пророчеству, ты делаешь все как надо.

Филипп обреченно застонал и выругался сквозь зубы.

— Еще раз услышу слово «пророчество» и врежу тебе, так и знай.

— Хорошо, — согласился фэйри. — Я больше не буду его произносить.

В гостиницу они вернулись перед самым рассветом. Филиппу пришлось самому вести машину, а делал он это плохо, поэтому пару раз они едва не упали в пропасть и еще пару раз ободрали бока о скалы.

Филипп сложил кости Лоррена в его гроб, а потом отправился к Клоду и разбудил его, заявив, что они уезжают в Париж прямо сейчас, чтобы прибыть туда к ночи.

Клод был безмерно шокирован растерзанным видом принца, но, разумеется, не отважился ни о чем спрашивать, ни о том, что произошло, ни о том, где месье Лоррен. По глазам принца он видел, что задавать вопросы не стоит.

Он поместил два гроба в кузов фургона и сел за руль. Фэйри устроился с ним рядом на пассажирском сидении. Его Клод тоже расспрашивать не решился. Так они и ехали до самого Парижа молча.

5.

Теодолинда встречала их у порога.

Она снова была одета в длинное бархатное платье и в меховую накидку. И на голове ее была эта ужасная диадема со шмелями.

Вид у воительницы был соответствующий наряду — величественный и суровый.

И в руке она держала меч, явно древний, кое-где поржавевший и выглядевший каким-то обгрызенным.

— Ты знала. Ты с самого начала все знала! — со злостью сказал ей Филипп.

— Да, я знала, — торжественно согласилась Теодолинда, — И он тоже знал, когда уходил с вами… Он принял свою судьбу.

Филипп смотрел на нее, стиснув зубы, и было видно, какого труда ему стоит удержаться от чего-нибудь необратимо разрушительного.

— Как думаешь, у меня есть хоть одна причина не убить тебя?

— Вы не сможете, — произнесла воительница, — Я сильнее вас.

— Ты очень удивишься, если я скажу, что не собираюсь вызывать тебя на поединок?

Теодолинда усмехнулась.

— Нет, не очень. Вы можете приказать меня убить. Но не станете делать этого: вы же хотите узнать, как действует амулет и как вам вернуть вашего друга.

— Его действительно можно вернуть?

— Да, но сначала нужно спасти мир. Так суждено.

— Ни слова больше о том, что суждено! Я не желаю об этом слышать!

— Так суждено, — сурово повторила Теодолинда, — Вам суждено спасти мир. А Лоррену было суждено умереть за вас. Кассандра это предвидела и потому прежде послала нас к жрецам Анубиса за амулетом. Который мог задержать его душу на мосту.

Филипп, который собирался сказать ей все, что думает о том, что «суждено», при этих последних словах замер от удивления.

— К жрецам… Анубиса?! — выдохнул он, — Анубиса?!

Теодолинда медленно кивнула.

— И я полагаю, — продолжила она, — что нам следует уединиться, чтобы я рассказала все, что вам предстоит сделать, без свидетелей. Не стоит, чтобы это слышали многие… Кстати, вот меч. Десятый век. Ничего старее не нашла. Но если его перековать и заточить, им можно сразить сидхэ.

— Нужно перековывать? — пробормотал Филипп.

— Он стал слишком хрупким от старости. А плоть сидхэ — это все же плоть. Она не подается под мечом так легко, как плоть вампира под серебряным клинком или осиновым колом. Я взяла на себя смелость договориться с цвергами. Если отослать им меч до рассвета, они вернут его к следующему рассвету. Лучших кузнецов в этом мире вы не найдете.

— Цверги… И Анубис… Как это все… волшебно. Что ж, пойдем, поговорим приватно!

— Цвергов в Париже мало, — продолжала Теодолинда, следуя за ним в кабинет, — Изначально это была группа бунтарей-изгнанников. Но со временем они примирились со своими сородичами, однако решили не возвращаться в горы, потому что довольны своей жизнью в вашем городе. Здесь у них нет конкурентов в оружейном мастерстве и ювелирном искусстве, и их работы очень востребованы у колдовского ковена. Кстати, цверги не запросили платы, когда узнали, для чего нужен меч, а ведь обычно цверги очень высоко ценят свое искусство. Вы видите, принц, взоры всех живущих устремлены на вас с надеждой.

— Я польщен. Весьма… К черту цвергов, Теодолинда! Я хочу знать, что вы там устроили с Анубисом!

Филипп пропустил воительницу в кабинет и захлопнул дверь. Та положила меч на письменный стол, так осторожно, будто он был стеклянным, и стояла, пока Филипп жестом не позволил ей сесть.

— Так что с Анубисом? Рассказывай!

— Вы ведь знаете, кто он такой? — осторожно спросила Теодолинда.

— Все это знают. Египетский бог смерти с головой шакала. Проводник умерших.

— Старым богам поклоняются до сих пор. Культ Анубиса в Египте очень силен. Его жрецы могут многое… В частности, они умеют направлять души по дороге Анубиса. С тех пор, как пришел новый бог — так они называют Спасителя нашего — души после смерти идут другим путем. Но их можно направить на былые пути, что и делают жрецы Анубиса и жрецы Аида, и жрецы иных старых богов смерти. Я не знаю, что становится с этими душами дальше. Возможно, они всего лишь проходят иной дорогой, а после оказываются там же, где все. Жрецы Анубиса не открывают этой тайны. Возможно, и сами они тоже не знают. Для их бога главное — чтобы по его дороге продолжали проходить души, и он мог брать с них дань. Сжирать какую-то часть энергии души. А еще жрецы умеют останавливать души на пути… Прежде, чем они встретятся с Анубисом и перейдут в невозвратное. Для этого человеку, который обречен погибнуть, дают амулет. Изготавливают его специально для этого человека. И в миг его смерти душа останавливается на границе между миром живых и миром мертвых. И остается там, пока ее не позовут обратно.

— Вот с этого места становится интересно. Жрецы вернут Лоррену жизнь? Каким образом? Пробормочут заклинания и кости снова покроются плотью, и он встанет, будто не умирал?

— Не совсем так. Нельзя восстановить уничтоженную плоть. Но можно вселить душу в иное тело. Для этого тот, кто хочет вернуть покойного, должен избрать новый сосуд… Кого-то, кого он любит больше всех прочих. Кого-то из живых, кто ему дороже всех. И тут важно не пытаться обмануть Анубиса. Он не примет несовершенную жертву. Нужно оторвать от своего сердца кого-то дорогого и любимого, чтобы вернуть другого дорогого и любимого с путей смерти. Душа жертвы будет вырвана из тела, а на ее место будет помещена душа того, для кого был создан амулет. В данном случае — душа Лоррена. Вы сами призовете его. И он вернется к вам. Только в другом теле… Но это же не важно. Он будет по-прежнему он, — Теодолинда печально взглянула на Филиппа. — Я сама хочу, чтобы он вернулся. Он великий воин. Он не утратил способность наслаждаться бытием. Я сожалела о неизбежности его гибели.

Филипп смотрел на нее каким-то остекленевшим взглядом.

Смотрел молча довольно долго.

— Как можно было придумать такое? — спросил он потом, — Как это все могло придти вам в голову? Неужели нельзя было устроить что-то попроще, что-то… менее извращенное?!

Теодолинда смотрела на него, не понимая.

— Кассандра видела все, что произойдет, — продолжал Филипп, — в подробностях, в мельчайших деталях. Почему нельзя было найти защиту от магии фэйри? Хотя бы попытаться! Сказать мне об этом! Я бы попробовал что-то… хоть что-нибудь…

— Вы не хотите понять! — сказала Теодолинда с досадой, — Существует неизбежность. Лоррен должен был умереть! Мы не могли пытаться изменить то, что предначертано, это могло бы все испортить! Кассандра сделала все, что было в ее силах и даже больше, — она придумала, как его вернуть!

— Вы делаете из меня какого-то сказочного персонажа, — пробормотал Филипп, — он идет, куда ведет его судьба, он приносит жертвы: отдай то, что тебе дорого, чтобы получить что-то, что еще дороже…

— Схема всегда примерно одинакова, — согласилась прорицательница, — Вы же знаете законы магии, их никак невозможно обойти.

Филипп посмотрел на нее с горечью.

— В какой момент я встал на этот путь, Теодолинда? В какой проклятый момент своей жизни?! Когда решил стать принцем города? Когда принял сокровища фэйри?

— Полагаю, это произошло в момент вашего рождения на свет.

— На свет? Я был рожден на тьму, а не на свет…

— Мы все рождаемся на свет, — возразила Теодолинда, — Но потом можем выбирать.

— Выбирать… — Филипп усмехнулся — Это, видимо, не в моем случае… Ладно. Я все понял. Я иду дальше, теперь уже поздно рыпаться.

— Так я передам меч цвергам?

— Да, пусть они его перекуют…

И он вдруг рассмеялся, словно вспомнил что-то… нет, не веселое, скорее курьезное.

Теодолинда смотрела на него с недоумением.

— «Зола обратится огнем опять, В сумраке луч сверкнет, Клинок вернется на рукоять, Корону Король обретет!» Знаешь, откуда это?.. Это «Властелин колец», история, которая преследует меня в последнее время. Там тоже перековали древний меч для Истинного Короля. Но только обошлось без жертвоприношений. Хотя… Это как посмотреть.

Теодолинда кивнула ему очень серьезно.

— Вы думаете, я не понимаю, какая тяжелая ноша легла на вас? Я понимаю. И сожалею. Но высшие силы не дают непосильной ноши, вы справитесь. Вы хороший король, Филипп. Никогда не думала, что скажу это…

— И не надо было, — оборвал ее Филипп, — Неси меч к цвергам, Теодолинда. Но перед тем, как ты уйдешь, хочу сказать тебе еще одно: вы должны вернуть мне Лоррена до того, как я пойду спасть мир. Это мое условие. Я отныне принимаю оплату вперед, только так и не иначе.

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, и Теодолинда вдруг согласилась.

— Я поставлю в известность божественную Кассандру, — сказала она, — быть может, последовательность не имеет значения.

Потом она взяла меч и ушла.

…Последовательность не имела значения.

По крайней мере, уже через четверть часа Теодолинда явилась, чтобы сказать, что у божественной Кассандры не было никаких видений, которые могли бы это опровергнуть.

Филипп приказал готовить самолет к вылету следующим вечером. К счастью, вампирам не было нужды что-то организовывать заранее, и воздушный коридор им был выделен немедленно и на самое удобное время.

Теодолинда со своей стороны должна была договориться с встречающей стороной.

6.

Кристиан долго не мог понять, что происходит, он не ожидал возвращения экспедиции так скоро. Две ночи парень мирно спал в своей постели, как и подобает нормальному человеку — восемь часов подряд, и собирался так же проспать и третью. Но ничего не вышло. Только он успел как следует уснуть, его разбудила какая-то суета и громкие голоса за дверью.

Кристиан вышел из своей комнаты, по дому сновали слуги, тоже, видимо, внезапно разбуженные и выглядевшие немного ошалевшими. Такое оживление могло быть только по одной причине, — вернулись хозяева. Внезапно.

Кристиан отправился в сторону гостиной, собираясь дождаться там Филиппа и расспросить его обо всем, что было в Альпах.

И встретил его в коридоре.

Филипп стоял в дверях гостиной, прислоняясь к косяку, и смотрел куда-то в сторону лестницы. Одного взгляда на него Кристиану хватило, чтобы понять, что что-то случилось — снова случилось что-то скверное. Филипп выглядел не просто измученным, он казался иссушенным, постаревшим и каким-то погасшим, будто за истекшие двое суток он прожил несколько столетий, занимаясь бессмысленным и изматывающим трудом, вроде как Сизиф, который катил на гору камень, а тот все падал и падал обратно вниз.

Увидев его, Филипп обернулся, и было что-то такое в его глазах, отчего Кристиану вдруг стало холодно, и мир будто погрузился в сумерки. Так бывает, когда случается нечто очень плохое и непоправимое. Кристиану доводилось испытать это однажды, еще в детстве, когда впервые он застал мать, распростертой ниц перед статуэткой Девы Марии, бормочущей что-то невнятное, и в молитвенном экстазе исступленно скребущей пол скрюченными пальцами. Все переменилось. Жизнь никогда уже не будет прежней.

— Что случилось? — спросил Кристиан.

Филипп ничего не ответил, как раз в этот момент с лестницы его окликнул Гарен:

— Куда нам нести гроб, монсеньор?

— Несите в спальню, — сказал Филипп.

Кристиан посторонился, пропуская стражей, которые как-то торжественно, будто и впрямь на похоронах, внесли на плечах накрытый крышкой гроб — сначала в гостиную, потом в спальню и поставили на кровать.

А потом так же торжественно они вышли, аккуратно закрыв за собой дверь.

Кристиан наблюдал все это в состоянии глубочайшего потрясения.

Он уже все понял.

— Лоррен погиб, — сказал Филипп, — Леаван убил его.

Кристиан обернулся к нему, но прежде чем он успел что-то сказать, Филипп добавил:

— Не задавай вопросов. Не сейчас.

— Хорошо, — выдохнул Кристиан.

Повинуясь почти безотчетному импульсу, он сделал шаг Филиппу навстречу и обнял его, и испытал огромное облегчение, когда Филипп обнял его в ответ. Потому что, это значило, что он не намеревается сказать ему сейчас, что не хочет его больше видеть. Возможно, это значило и то, что он не собирается с рассветом выйти на крышу дома встречать солнышко. И что есть еще шанс, что сумерки рассеются, не сразу, но когда-нибудь, и, может быть, у них получится пережить эту ночь и следующую, и ту, что придет за ней, и жить дальше.

— Знаешь, ведь никогда еще не было так… — задумчиво сказал Филипп, — Так запутанно и так сложно. Уже лет шестьдесят вообще ничего не происходило, мы просто жили в свое удовольствие, развлекались, скучали, пытались придумать что-то новое, чтобы не сдохнуть с тоски… Как это получилось, что ты пришел ко мне именно сейчас? Как раз перед Самайном? Так жаль…

Кристиан отодвинулся от него, посмотрел в глаза, такие серьезные и печальные. Смотреть в глаза вампиру — все равно, что в бездонную пропасть, даже если он не пытается тебя заворожить, все внутри замирает и невыносимо тянет сделать шаг вперед и лететь вниз. Впрочем, может быть, не с каждым вампиром так?

— Почему жаль?

— Потому что все могло быть иначе. Тебе хотелось интересного, волшебного, а вместо этого пришлось сидеть в этом доме, как в осажденной крепости. И у меня не было на тебя времени.

— Интересного и волшебного я увидел как раз предостаточно, больше даже уже и не хочется. Я хочу быть с тобой, Филипп. Прежде всего. Не важно как, где, при каких обстоятельствах. Я тебя люблю. Я думал, ты это знаешь…

Филипп печально улыбнулся.

— Я это знаю. Я о том, детка, что это очень страшно, получать доказательства тому, что есть судьба, которая все решает за нас, и с которой невозможно бороться, она все равно приведет туда, куда ей нужно.

— Я не верю в судьбу.

— А во что ты веришь?

— Верю, что мы все решаем сами, а только когда результат выходит хреновым, говорим, что это судьба… — Кристиан осекся, вдруг поняв, что говорит что-то не то, что нужно сейчас, — Ох, прости. Я это зря сказал!

— Нет, не зря. Ты моя умница, — Филипп нежно погладил его по щеке и поцеловал. Губы у него были сухие и холодные, — Я раньше думал так же, как ты. Но теперь понимаю, что есть вещи, за которые мы не отвечаем. Например, кого ты полюбишь, неожиданно для себя. Или — кто и когда появится, чтобы тебя спасти.

Кристиан несколько мгновений смотрел на него, забыв дышать. Это он о нем? О нем?!

— А, ну такое действительно трудно предугадать… — пробормотал он, — И еще труднее изменить. Невозможно. Наверное.

— Останешься сегодня со мной на день? — спросил Филипп.

— Останусь…

Кристиан посмотрел в открытую дверь спальни, где половину кровати занимал гроб и подумал, что вряд ли в его жизни когда-нибудь может случиться что-то еще более странное и извращенное. А еще он поймал себя на мысли, что ему это нравится — эта ненормальность, безумие и сюрреализм. Быть частью этого. Да, теперь он чувствовал себя частью этого…

— Остаток ночи и следующий день принадлежат нам с тобой, — сказал Филипп, — Чего бы ты хотел?

— Слушай, я… — Кристиан вздохнул, — Это ведь не важно сейчас. Важнее, чего бы хотел ты?

Филипп усмехнулся.

— Тебе правду сказать?

— Так. Ладно, забудь.

Кристиан притянул его к себе и поцеловал, а потом нагнул его голову к своей шее.

— Ты холодный, как покойник. Тебе нужно согреться…

Филипп подхватил его на руки и уже через мгновенье — одно мгновение движения с невероятной скоростью, когда дух захватывает, как в падающем лифте, — Кристиан оказался на кровати. Рядом с гробом. И зубы вампира вонзились ему в шею.

…Когда наступил рассвет, он лежал в душной и гулкой пустоте, той особенной пустоте, которая возникает, когда вампир, который только что выглядел живым, превращается в труп, когда вдруг понимаешь, что уже лежишь в одиночестве, абсолютном одиночестве на несколько бесконечных минут.

Перед глазами плыло и хотелось пить, но не было сил шевелиться, — все как обычно. Кристиан провел кончиками пальцев по полированной поверхности гроба. Он думал о том, что судьба, наверное, действительно есть, или не судьба… что-то другое, что смотрит на тебя обычно с равнодушием, но иногда вдруг выхватывает твои мысли и воплощает их в жизнь. В качестве эксперимента. Ты хотел этого? Получи. И как тебе?.. Совсем недавно он думал о том, как было бы хорошо, если бы Лоррен куда-то делся, позволял себе помечтать об этом, не думая ни мгновения, что это может на самом деле произойти. И сейчас он не испытывал никакой радости, потому что знал то, чего еще не знал две недели назад, насколько плохо будет Филиппу без него. Насколько трудно будет ему это пережить. Насколько страшно самому Кристиану будет думать о том, что этот секс рядом с гробом, этот пир во время чумы, очень похож на прощание.

Остаток этой ночи и следующий день… Не значит ли это, что Филипп собирается с решимостью, чтобы умереть? Но почему же тогда он говорил о том, что Кристиан явился так вовремя для того, чтобы его спасти? Может быть, это все же не прощание, а попытка выжить?

«Я тебя спасу, — думал Кристиан, сжимая холодную руку мертвеца, — Чего бы мне это не стоило. Даже твоего крохотного желания будет достаточно, все остальное я сделаю».

Солнце взошло, и вампир открыл глаза.

Сейчас, напившись крови, он выглядел даже лучше, чем ночью, менее мертвым, хотя было видно, что бодрствование дается ему с трудом, движения медленны, словно приходится преодолевать притяжение земли, увеличившееся раз в пять.

Холодная рука крепче сжала его ладонь.

— Завтра я лечу в Египет. Хочешь со мной?

Вот это новость! Египет — это солнце, море и коралловые рифы. Все это как-то не очень подходит для вампиров.

— Конечно, хочу, — ответил Кристиан, — А зачем тебе туда?

— У меня есть дело к жрецам Анубиса.

— Анубиса?.. Ничего себе… Как-то жутковато, даже для человека столь много повидавшего, как я. Но с тобой, конечно, мне ничего не страшно.

7.

На следующий день, вскоре после того, как стемнело, они поехали в «Ле Бурже». Теодолинда выглядела непроницаемо суровой. А Кристиан едва сдерживал радость. Ему было интересно лететь в Египет, и явно хотелось увидеть еще что-то новое — сколь бы он это не отрицал. Вампиры, оборотни, фэйри, теперь вот маги… Темные маги, жрецы древнего бога. Он не спрашивал, зачем они понадобились Филиппу, возможно, уже просто привык не проявлять любопытства, а может быть, решил, что это как-то связано с фоморами, раз уж все сейчас вертится вокруг них.

Филипп подумал, что Кристиан вообще очень мало знает, — так что-то в общих чертах. У него не было ни времени, ни, честно говоря, желания посвящать мальчика в подробности того, что происходит. Теперь выходило, что это и к лучшему…

Когда они приехали в аэропорт, самолет был уже полностью готов к вылету, до которого оставалось еще около получаса. Это был беленький, без всякой символики «Эйрбас» A318 Elite. Всего пару лет назад его купил на смену «Боингу» любящий все французское Лоррен, и очень радовался прекрасным техническим характеристикам, а так же прочим многочисленным преимуществам нового самолета перед предыдущим. Филиппу казалось, что разницы нет никакой. Технические характеристики его мало интересовали, кроме, разве что, скорости и дальности перелета, которые у обоих самолетов были примерно одинаковы. И единственное, что ему было важно знать сейчас, что на нем можно долететь до древней столицы Египта без посадки и за приемлемое время.

Теодолинда обещала, что в Луксоре у них будет хорошее убежище от дневного света, и Филиппу ничего не оставалось, кроме как довериться ей. Все делалось в слишком большой спешке, чтобы можно было позаботиться о безопасности, как подобает, да и честно говоря, в кои-то веки Филиппу было на это плевать. Ему хотелось все закончить быстрее.

— Никогда не был в Египте, — говорил Кристиан, когда они садились в самолет, — Мы туда надолго? Успеем что-нибудь посмотреть?

— У нас не будет времени на экскурсии, — отвечал Филипп, — Но ты увидишь самое интересное, тайное святилище Анубиса. Вернее — Инпу. На самом деле, его так зовут… И туристов туда не пускают, ты будешь первым.

— Здорово!

— Еще как здорово…

Пять часов полета тянулись невыносимо медленно. Одновременное присутствие на борту Теодолинды и Кристиана исключало для Филиппа возможность общения с обоими — полезного в первом случае, и приятного во втором, поэтому большую часть пути все были заняты чем-то своим, выбрав какие-то обычные в полете развлечения. Прорицательница читала электронную книгу, заменявшую теперь библиотеку, и всю дорогу успешно изображала статую. Кристиан развалился на диване, положив голову Филиппу на колени, и смотрел «Стар Трек», должно быть, оставленный здесь когда-то Жаком. Периодически он бегал к холодильнику и таскал себе какую-то еду: грел в микроволновке полуфабрикаты, потом без остановки поглощал фрукты, мороженое, печенье, сок… Филипп уже давно заметил, что у людей во время полета почему-то проспался неутолимый голод. Жак тоже все время что-то жрал.

Сам Филипп не мог, да и не хотел ни на что отвлекаться, его слишком занимал предстоящий ритуал, подробностей которого он не знал, что до крайности его удручало. Он опасался, что ничего не получится, и каждый раз мысль об этом приводила его в отчаяние. Хуже нет ничего, чем быть бездумным исполнителем в действе, которого не понимаешь. И ничего нет более противоестественного, чем слепо кому-то доверять. Хотя… в последнее время он к этому должен был уже привыкнуть.

С той ночи в Альпах амулет Лоррена висел у Филиппа на шее. Еще тогда, лежа в гробу по дороге домой, он сжимал его в ладони, пытался понять природу его силы, пытался дотянуться через нее до Лоррена, но тьма за пределами тонких стенок из черного хрусталя была бездонной.

В Луксоре оказалось не так тепло, как можно было ожидать, со стороны пустыни дул сильный ветер, наклоняя едва не до земли чахлые пальмы, высаженные у здания аэропорта. Пахло песком и немного гарью. Пахло чем-то непонятным и чужим. Взлетно-посадочная полоса лежала на краю пустыни, которую не было видно в темноте, но ее присутствие ощущалось, как могло бы ощущаться присутствие огромного зверя, неподвижно лежащего, положив голову на лапы, и пристально наблюдающего за копошащимися рядом человечками сквозь полуприкрытые веки.

И вокруг разливалась магия, та же самая магия, что жила в амулете, только более рассеянная, почти неощутимая, но амулет тот час откликнулся на нее и потянул в себя. Здесь его создали, он вернулся домой…

В этот глухой ночной час аэропорт оказался совершенно пуст, но как только самолет опустил трап, к нему тот час подъехала машина, темная новенькая «Вольво». Водитель был одет в приличный костюм и даже кое-как изъяснялся по-французски. Впрочем, общаться особо не пришлось, он заранее знал, куда их везти.

С территории аэропорта их выпустили без паспортного контроля и прочих проволочек, перед темной «Вольво», как по волшебству, открывались ворота и поднимались шлагбаумы. И спустя всего лишь минут пятнадцать они уже подъехали к небольшой двухэтажной гостинице, расположенной где-то на окраине города, совсем непрезентабельной на вид и идеально сливающейся с местным пейзажем.

Изнутри гостиница выглядела лучше, чем снаружи, была обставлена лаконично, но дорого: повсюду черный мрамор, и красное дерево, на колоннах, подпирающих потолок, вырезаны иероглифы, большей частью посвященные Анубису. И здесь были специальные номера для вампиров на подземном этаже, без окон и с особенно надежными дверями. Впрочем, возможно, в номерах на поверхности были такие же двери.

Незадолго до рассвета для Филиппа и Теодолинды привели пищу, двух очень юных и хорошеньких девушек, одетых в нечто напоминающее костюмы наложниц, и безо всяких украшений на шее — специально для удобства кусания. Девушки не были заворожены, но совсем не боялись, вероятно, уже имели дело с вампирами.

Кристиану тоже принесли какой-то ужин, который тот слопал с таким энтузиазмом, будто перед этим не опустошил холодильник в самолете. Филипп незаметно наблюдал за ним, стараясь уловить и запомнить все детали: как он ест, как смахивает со лба, падающую на глаза челку, как двигается, как смотрит, как скидывает кроссовки, как стаскивает свитер и джинсы, все сваливая в одну кучу на полу. Как забирается под одеяло и комкает подушку, удобнее устраивая ее под головой. Он не спал почти целые сутки, его глаза уже закрываются сами собой.

— Будем спать?

— Будем. К завтрашней ночи мы должны быть бодры и полны сил.

— А что все-таки мы будем делать?

— Я сам не знаю. Будем делать то, что скажут.

— А для чего?

— Долго объяснять. Спи, завтра все узнаешь.

И Филипп улегся ним рядом.

Этим днем действительно нужно спать, не расходовать понапрасну силы, кто знает, что там будет завтра… Но невозможно удержаться, чтобы после восхода не открыть глаза и не посмотреть на мальчишку еще раз. На то, как он спит, подсунув под голову руку, совершенно мертвецким сном, каким могут спать только усталые дети. Что-то ему снится, — губы вдруг сжались плотнее, между бровей легла складка и дрогнули пальцы, на миг сжимаясь в кулак и снова расслабляясь. Филипп наклонился и осторожно прикоснулся к ним губами.

8.

Когда на Луксор спустилась ночь, черная, непроглядная африканская ночь, за ними приехала та же самая «Вольво». И водитель был тот же самый.

Теодолинда закуталась в длинное темное покрывало, спрятав под ним и свои рыжие волосы, и основательный набор оружия. Она была бы почти похожа на восточную женщину, если бы ее не выдавал суровый и пристальный взгляд светлых серых глаз, подобающий скорее какому-нибудь ассасину, вышедшему на охоту.

Машина выехала с окраины к центру, и некоторое время ползла по раздолбанным улочкам, запруженным самими разномастными транспортными средствами от ободранных пикапов до лошадиных упряжек, которые двигались в разные стороны совершенно хаотично, не соблюдая никаких правил движения. И народу вокруг было как в разгар выходного дня на Риволи. Неизвестно, как обстояло дело днем, но с наступлением темноты жизнь здесь явно не замирала, что в общем можно было понять, — был самый пик туристического сезона, и на приколе у берегов Нила стояли десятки круизных теплоходов.

Потом машина снова выехала на окраину и, место, где они, в конце концов, оказались, было безлюдным и тихим.

«Вольво» остановилась у начала узенькой улочки, куда не могла бы протиснуться, и пассажирам пришлось выйти. Дальше им предстояло идти пешком.

Ни в одном из домов не горел свет, тьма стояла кромешная, и Филипп, взяв Кристиана за руку, велел ему идти аккуратно за собой, чтобы не вляпаться в какую-нибудь дрянь или не оступиться, под ногами громоздились кучи мусора, в том числе и строительного.

Они прошли до конца улицы, свернули на другую, и возле одного из безликих домов-коробочек Теодолинда остановилась и негромко постучала в дверь.

Открыл им рослый араб в белой рубахе до пят, он был совершенно лысый, даже без бровей, словно после химеотерапии… Но только выглядел совершенно здоровым.

Теодолинда произнесла какую-то длинную фразу на незнакомом гортанном наречии. Араб церемонно поклонился, коснувшись ладонью пола, — и проявив завидную для такого здоровяка гибкость.

— Идемте, — Теодолинда вошла первой, Филипп и Кристиан за ней.

Первая комната была совершенно обычной, — пыльноватая неопрятная жилая комната арабского дома. Но за соседней дверью скрывался прекрасно оборудованный пульт охраны: количество экранов и, следовательно, количество камер наблюдения впечатляло. Все охранники так же были лысые и мускулистые, но они уже не кланялись, они вообще не оглянулись на вошедших.

Еще одна дверь — бронированная. За ней — темный коридор, уходящий куда-то вниз. Длинный коридор, слишком длинный для такого дома, видимо, он проходил и под улицей, и под соседними зданиями. Постепенно он становился все более отвесным и все более темным — чем дальше они уходили, тем реже попадались электрические лампочки на стенах.

Шли долго, вероятно, километра два, если не больше, и, в конце концов, коридор привел их в подземный зал с полукруглым потолком.

Зал освещался уже не электричеством, а факелами.

Здесь их ждал еще один лысый мужик, только этот был не слишком мускулист, — скорее худой и жилистый. А еще он был полуголый и босой, одетый в какую-то юбку из светлой ткани, да на запястьях и возле плеч у него были браслеты. Странный парень. Очень странный. И очень бледный.

— Приветствую тебя, царственный посетитель. Приветствую тебя, возлюбленный избранник. Приветствую тебя, ясновидящая, — сказал он на почти идеальном французском и трижды поклонился, касаясь ладонью пола.

— Я буду вашим проводником сегодня. Ясновидящая не может идти с нами: таинство могут зреть лишь те, кто в нем участвует.

— Я и в прошлый раз дальше этого зала не прошла, — тихо сказала Теодолинда, — Идите. Я подожду вас со стражами. Слушайтесь во всем проводника и все обойдется. У жрецов Анубиса нет намерения навредить вам, Филипп. Они свято блюдут договор. Только не отступите в последний момент… Вот тогда они почувствуют себя оскорбленными, и я не знаю, что они могут сотворить.

Филипп только коротко кивнул ей.

А Кристиану сделалось как-то не по себе. Таинство… Не отступите в последний момент… Что все же им придется делать? И почему Филипп ничего ему не объяснил? Он вообще редко снисходил до объяснений, но, на сей раз, уж мог бы, учитывая, что в этом действе у Кристиана тоже какая-то роль!

Проводник подождал, пока Теодолинда скрылась во тьме. Потом подошел к стене, на вид совершенно гладкой, провел по ней ладонью, и одна из плит пола беззвучно опустилась вниз, становясь верхней ступенькой лестницы, ведущей в темноту.

— Следуйте за мной, — проводник снял со стены факел и принялся спускаться.

Кристиану не хотелось спускаться. Он вообще уже жалел, что согласился лететь в Египет. Сидел бы лучше дома…

Лестница оказалась длинной. И вела она куда-то пугающе глубоко. Зато стены все сплошь были густо изрисованы картинками. Это сколько же пришлось трудиться неизвестным художникам, чтобы все так расписать? Десятки лет, не иначе… Кристиан узнал и Анубиса, и Осириса, и сцены суда в царстве мертвых, и сцены мумифицирования… В общем, было не скучно, хотя, конечно, и жутковато.

— Нам еще придется пересечь реку? — спросил Филипп. — Вряд ли древний храм находится на этой стороне Луксора…

— Вы правы, храм находится под Городом Мертвых, — отозвался проводник, — Но мы уже на той стороне. Мы прошли под рекой.

Когда они закончили спуск, у Кристиана уже ноги отваливались от усталости. И все равно у него хватило сил восхититься гигантским залом, в который они вошли. Очень похоже на Моррию, царство гномов из «Властелина Колец», такая же невообразимая высота, и могучие колонны, верхушки которых терялись во тьме… Колонны были исписаны иероглифами. Стены изрисованы картинами. Надо же, зал явно по размеру был даже больше «Стад де Франс», и находился при этом под землей. Как может такое место храниться в тайне на протяжении тысячелетий?

Проводник привел Филиппа и Кристиана к статуе Анубиса в облике лежащего шакала: статуя была размером с «Боинг»… Или совсем чуть-чуть меньше. Между гигантскими лапами находилась дверца, покрытая листовым золотом. Разумеется, на золоте тоже были отчеканены иероглифы.

Их явно ждали — проводник даже не постучал, а дверца уже открылась, и открыл ее некто такой же лысый и полуголый.

За дверцей был еще один зал, столь же огромного размера, но сплошь уставленный статуями Анубиса и гигантскими кувшинами непонятного назначения.

Потом был третий зал, где на коленях стояла целая небольшая армия, состоящая из могучих лысых полуголых мужиков с широченными золотыми ожерельями на груди. Четверо из них поднялись и пошли следом за Филиппом и Кристианом. Проводник с факелом по-прежнему невозмутимо вышагивал впереди.

Четвертый зал встретил их теплом и удушающим ароматом каких-то цветов и благовоний. В пятом зале в полу был огромный бассейн и несколько бассейнов поменьше, над которыми поднимался пар. Вокруг стояли многочисленные курильни, и над ними вился благоуханный дым.

Какая-то сауна, право слово… Огромная зловещая подземная сауна!

Здесь их тоже ждали лысые мужики, на сей раз — совершенно голые. Эти были не просто лысые, а тщательно и всесторонне проэпилированные. Охренеть…

Проводник, наконец, остановился и сказал то, что Кристиан уже ожидал от него услышать:

— Раздевайся, царственный посетитель. И ты раздевайся, возлюбленный избранник.

Кристиан вопросительно посмотрел на Филиппа. Но тот с застывшим лицом смотрел куда-то прямо перед собой, и, как ему было велено, принялся флегматично расстегивать пуговицы на рубашке.

Кристиан мысленно пожал плечами и потянул вверх край свитера. Сауна, так сауна… Наверное, не самое страшное, что может произойти.

Проводник вдруг остановил их:

— Нет, не сами! Не положено. Доверьтесь рукам служителей. Они подготовят вас к таинству.

Служители раздели Кристиана и Филиппа догола. Одежду и обувь куда-то унесли. Филиппу оставили только шарик на цепочке, который он в последние дни всегда носил на шее.

Кристиан опасался, как бы и их тоже не проэпилировали: у Филиппа-то волосы мигом отрастут, а вот ему придется грустно…

Но обошлось без эпиляции.

Их погрузили в бассейны с горячей водой, в которую последовательно вылили несколько кувшинчиков какого-то ароматного масла — запахло розами, жасмином, медом, у Кристиана закружилась голова, а голые служители принялись мыть его жесткими губками, потом мягкими губками, промыли его волосы, потом подняли из бассейна, осушили огромной простыней. То же самое проделывали с Филиппом. «Чудовищное СПА для двоих», — подумал Кристиан. И правда — продолжение было точно как в СПА: массажные столы, могучие руки массажистов, разминавшие каждый мускул, каждую жилку, до боли, до истомы. Затем снова ароматические масла, его обмазали маслом от кончиков пальцев на ногах до волос, тоже промасленных, — запах жасмина, концентрированный запах жасмина, Кристиан подумал, что теперь у него на этот запах будет аллергия.

Напоследок к губам Кристиана поднесли чашу с темной жидкостью, пахнущей горькими травами.

— Пей, возлюбленный избранник, — сказал проводник. — Это священный напиток, он очистит твое тело от нечистот и гнили.

Кристиан снова взглянул на Филиппа. На сей раз, тот смотрел на него и едва заметно кивнул.

Кристиан покорно выпил из чаши, в глубине души надеясь, что это не слабительное, а то как-то не гламурно получится, да и непонятно, где здесь искать туалет. На вкус питье было даже приятным, сладким и пряным.

Филиппу помогли надеть длинную белую рубаху из гладкого полотна.

А Кристиана те мускулистые мужики с ожерельями, которые присоединились к ним в третьем зале, вдруг подняли на руки и торжественно понесли по очередному коридору.

Парень чувствовал себя очень странно. Нет, священный напиток не помутил его рассудок, и кроме дурноты из-за духоты и обилия приторных запахов, он не испытывал ничего неприятного, но просто все это… Все это было как-то очень уж странно. Он был голым, он был скользким и боялся, что мужики его уронят на каменный пол и это будет больно. А еще он чувствовал себя глупо. И довольно неуютно оттого, что его волокли куда-то, как овцу на заклание. Что за дурацкий ритуал? Какого черта он нужен?

Кристиан хотел вывернуться из сильных рук и заявить, что все это ему надоело и дальше он никуда не пойдет, по крайней мере — без объяснений. Но он продолжал плыть вперед, думая о словах Теодолинды: «не отступите в последний момент». Вдруг, стоит ему дернуться и нарушить ритуал, как служители рассвирепеют и придушат его? Или, к примеру — разорвут на части? Вряд ли Филипп сможет справиться с ними со всеми…

Но кроме этого, Кристиан думал еще и о том, что никто не станет его слушать. И стоит ему начать сопротивляться, его просто потащат силой… Ладно, надо успокоиться. Потом ему будет смешно все это вспоминать. Может быть.

А с Филиппом нужно будет серьезно поговорить. Он обращается с ним как с игрушкой, — ему нравится его пугать! Его это, видите ли, развлекает! Кристиан вдруг вспомнил их старый разговор с Катрин, за столиком питейного заведения, где они заливали водкой с тоником свой первый труп. «Им на нас плевать, Кристиан. Мы для них рабочая сила и еда. Ну и еще развлечение…» Нет, конечно, все не так скверно. Но какая-то доля истины в ее словах есть!

От возмущения и злости Кристиану было уже не так страшно. И даже стало меньше тошнить. И он совсем уже было собраться восстать против своего унизительного положения, но тут они пришли.

Шестой зал был огромным и темным, но не холодным: здесь было сухо и жарко, словно доносилось дыхание пустыни, и источником его была торцевая стена зала, занавешенная чуть колеблющимся пологом. Перед пологом стояла статуя Анубиса, теперь уже — в облике очень худого человека с шакальей головой, опирающегося на посох. У ног Анубиса находился каменный стол, на который служители в ожерельях положили Кристиана, продолжая удерживать его, потому что он тут же вознамерился вскочить.

Вдоль стен стояли жрецы: Кристиан сразу понял, что они — жрецы, у них были какие-то потусторонние лица и странные глаза, и странные головные уборы, и странные украшения…

— Надень на него амулет, о царственный, — сказал проводник.

Филипп снял с шеи цепочку с черным камушком и надел ее через голову на Кристиана.

— Что происходит?! — прошипел тот, но Филипп ничего не ответил, у него сейчас было такое же лицо, как и у жрецов. Совершенно отсутствующее, жуткое и пустое.

Сердце вдруг забилось сильнее и во рту пересохло.

Кристиан знал, что сейчас произойдет, но не мог в это поверить.

Словно в кошмарном сне он смотрел на то, как один из жрецов подошел к Филиппу и протянул ему древний бронзовый кинжал. Он заговорил и проводник перевел:

— Только один удар, но точно в сердце, о царственный, и чтобы кровь плеснула на амулет. Тогда душа возлюбленного избранника уйдет к Инпу, а душа истинно любимого войдет через амулет в это тело. И рана затянется, и он поднимется живым. Но важно, чтобы был лишь один удар, сильный и точный.

— Отпустите меня! — заорал Кристиан и дернулся изо всех сил.

Но служители в ожерельях только теснее прижали его руки и ноги к камню, больно, очень больно.

— Филипп! — крикнул парень в отчаянии.

И тут же увидел его лицо прямо перед собой. В широко раскрытых глазах вампира словно застыло отражение его собственного ужаса, в дрожащем свете факелов он казался совсем живым, как никогда раньше похожим на обычного смертного человека, растерянного, испуганного и несчастного. Только кровавые слезы, текущие из его глаз, портили все дело.

— Отпустите его! — вдруг резко приказал Филипп.

И служители послушно разжали руки.

Кристиан снова дернулся, но вампир держал его не менее крепко, чем они, тесно прижимая плечи к камню.

Кристиан схватил Филиппа за руки, пытаясь оторвать их от себя, но вымазанные маслом пальцы только скользили по его запястьям.

— Что ты делаешь? — прошептал парень. Губы онемели и едва шевелились, и голос куда-то пропал. От напряжения и страха его начала колотить нервная дрожь.

— Я должен, детка, — тихо сказал Филипп, — Нет никакого другого способа… Прости, но я не могу оставить его там.

Видя, что Кристиан не понимает, он продолжил:

— Убив тебя, я смогу вернуть Лоррена.

— Что?.. Как это…

— Не я это придумал, поверь мне, и, пожалуйста, пойми: его ждет тьма. Ты не знаешь, что это такое. Это хуже всего, что может быть. А тебе это не грозит. Ты уйдешь в свет.

Пульс так сильно стучал в висках, что Кристиан не очень хорошо понимал, что Филипп говорит, нужно было сосредоточиться, сделать что-то, сказать что-то, чтобы тот пришел в себя и осознал, что творит, понял, какую чудовищную дикость собирается совершить.

Но что-то словно сломалось у него внутри, горло вдруг сжалось спазмом, а глаза наполнились слезами от невыносимой душевной боли: жгучая обида, отчаянное горе, ужас смешались воедино…

— Не делай этого! — всхлипнул он, — Пожалуйста, не надо! Я не хочу умирать! Ты не можешь, я не верю, что ты сможешь! Я люблю тебя, Филипп!

— Я тоже тебя люблю. К сожалению для тебя. Иначе ничего и не вышло бы.

Филипп вдруг ловко перехватил его руки одной рукой, а другой — молниеносным движением вогнал бронзовый нож Кристиану в грудь, прямо в сердце.

Нож был тупой и он скорее рвал ткани, чем резал их.

Это было дико, чудовищно больно. Но, к счастью, — больно было не долго.

Кристиан дернулся и захрипел, глаза его расшились от боли и уже в следующий миг застыли, стекленея. Руки разжались и бессильно упали на алтарь. Из раны хлынула кровь, пропитывая белую тунику вампира.

Несколько мгновений Филипп, замерев, смотрел в мертвые глаза, не веря в то, что сделал. Потом его словно ударило током, он отшатнулся от Кристиана, резко выдернул торчащий из его груди нож и с силой вдавил в рану амулет, прижав его сверху ладонью.

Ничего не происходило.

Кровь продолжала течь, правда, уже не столь обильно, тело медленно остывало, синели губы, заострялись черты, оно было мертвым, пустым.

— Лоррен, где же ты? — пробормотал Филипп, — Лоррен!.. Ничего не вышло… Я так и знал, что не выйдет!

— Наберитесь терпения, — услышал он спокойный голос проводника у себя за плечом, — Этот путь не близок.

Филипп ждал. Минуту за минутой, которые казались ему бесконечными. Ждал, понимая, что будет сидеть так целую вечность в ожидании чуда, которого никогда не произойдет. Пока это тело не превратится в прах. Пока он сам не рассыплется над ним прахом. Ничего не вышло. Он идиот.

Но тут что-то начало происходить.

Мертвая плоть зашевелилось у Филиппа под ладонью и, отняв руку от раны, он увидел, что та затягивается, выталкивая из себя осколки где-то там внутри нее лопнувшего амулета.

Хотелось заорать от радости, но Филипп удержался, со вновь зародившейся надеждой наблюдая за происходящим.

Рана затянулась окончательно. И совершенно бесследно.

Прошло еще несколько секунд, а потом мертвец вдруг резко и глубоко вздохнул. Остекленевшие глаза дернулись в орбитах, на миг закрылись, и снова открылись, с совершенно безумным выражением воззрившись на Филиппа.

— Лоррен? — пробормотал тот.

Оживший покойник некоторое время смотрел на него потрясенно, потом снова с силой втянул воздух в легкие и прохрипел:

— Какого черта мы здесь делаем?

Он вознамерился подняться, и рухнул бы с алтаря на пол, если бы Филипп не удержал его. Ноги его не слушались, его колотило крупной дрожью, так что стучали зубы, на бледном лбу выступил холодный пот.

— Я задыхаюсь, — с трудом выдавил он сквозь зубы.

— Дыши! Просто дыши! — воскликнул Филипп, — Надо дышать!

Лоррен посмотрел на него с удивлением. И глубоко вздохнул. Еще. И потом еще раз.

— Медленнее, — сказал Филипп, — Спокойней… Иначе закружится голова.

Лоррен продолжал смотреть на него не моргая, мертвой хваткой вцепившись в его тунику и по-прежнему выстукивая зубами дробь.

— Какого черта происходит? — повторил он.

— Ты вернулся. Помнишь, где ты был?

Лоррен помолчал несколько мгновений, потом кивнул.

— На мосту. Надо было пройти, но мешал мужик с головой шакала… Стоял у меня на пути…

Он обернулся, словно искал кого-то, и уставился на статую Анубиса.

— Вот этот.

— Анубис, — сказал Филипп, — Ты же знаешь, кто это?.. Ладно, я все тебе расскажу потом, сейчас неважно… Тебе надо одеться.

Он обернулся к проводнику, который по-прежнему стоял рядом, неподвижный и с величественным выражением лица.

— Принесите одежду!

— Ему сейчас лучше принять горячую ванну, — сказал проводник, — Мы можем…

— Не надо! — оборвал его Филипп, что было, вероятно не вежливо, но ему было наплевать, — Он примет ванну в гостинице! Там же есть горячая вода, я надеюсь?

Проводник пожал плечами, что могло означать и то, что ему все равно, где оживший покойник вымоется и то, что он не в курсе, есть ли в гостинице горячая вода. Он что-то сказал стоявшим поодаль служителям. Через минуту кто-то из них принес одежду.

На вымазанное маслом тело и джинсы и свитер оделись легко. Филиппу пришлось делать все самому, Лоррен не очень хорошо справлялся с новым телом, к тому же все еще пребывал в какой-то прострации. А еще он периодически забывал дышать, делая между вдохами долгие перерывы.

Зашнуровав на его ногах кроссовки, Филипп спросил:

— Сможешь идти?

Лоррен неохотно оторвался от лицезрения жрецов и посмотрел на него удивленно.

— Куда?

— К чертовой матери отсюда! — прошипел Филипп, — Или ты собрался остаться здесь навсегда?!

Лоррен отодвинулся от него, попробовал стоять самостоятельно, но его тут же повело. Возможно, это просто от потери крови.

— Что вы со мной сделали? — поморщился он, — Перед глазами плывет, мне холодно, и что-то болит в животе… И… — Лоррен запнулся на мгновение, прислушиваясь к себе с выражением крайнего недоумения на лице, — И похоже, мне надо отлить!

Филипп застонал, обреченно закатив глаза.

— Я обратил бы тебя прямо здесь и сейчас, но боюсь, местным может это не понравиться! Мне нести тебя?

Лоррен отмахнулся от него и, пошатываясь, отправился по направлению к проводнику, который смотрел на него с нескрываемым интересом. Пройдя всего несколько шагов, Лоррен поскользнулся и едва не упал.

— Твою мать… — пробормотал он.

Филипп поддержал его под руку.

— Когда мы придем, я напою тебя кровью, это поможет. А пока потерпи… Постарайся двигаться осторожнее, это живое тело, оно неуклюжее и слабое.

— Я понял, — проворчал Лоррен, — Что я, по-вашему, совсем тупой?

Идти пришлось долго, нужно было проделать весь многокилометровый путь по подземным переходам, только в обратную сторону. И, в конце концов, Филипп практически тащил Лоррена на себе, тот был в полуобморочном состоянии и периодически проваливался в забытье.

Наконец, они вышли в зал, где ждала их Теодолинда.

Прорицательница выглядела взволнованной, и при виде возвращающейся процессии сделала шаг ей навстречу, напряженно и вопросительно посмотрев на Филиппа.

Тот кивнул ей и едва заметно улыбнулся.

— Все получилось, — облегченно проговорила Теодолинда, — Я не сомневалась!

Еще через какое-то время они вышли из подземелий на улицу и нашли ожидающую их машину, которая благополучно довезла их до гостиницы.

До рассвета оставалась еще пара часов.

Первым делом Филипп уложил Лоррена на кровать и, прокусив себе запястье, влил ему в рот немного крови. Лоррен поступил так же, как все люди, — схватил его руку и присосался к ране. Филиппу было смешно смотреть на это, и он не отнимал у него руку, пока тот не напился. Он мог бы позволить ему высосать себя досуха, так приятно было просто наблюдать за этим, но Лоррен не был вампиром, и физически не мог столько выпить. В конце концов, он откинулся на подушку, лоснящийся от масла и перепачканный кровью, но уже не такой бледный. К нему стремительно возвращались силы, и даже дышал он теперь ровно, похоже, уже рефлекторно.

Филипп смотрел на него, пытаясь понять собственные чувства. С тех пор, как он узнал том, что задумала Кассандра, он постоянно думал о том, как это будет, — Лоррен в теле Кристиана. Он воображал себе какой-то чудовищный симбиоз, к которому ему очень сложно будет привыкнуть. Но все было не так… Удивительно, но от Кристиана почти ничего не осталось, изменилась мимика и жесты, изменился взгляд, изменился голос, кажется, даже изменились черты лица… Как, оказывается, много зависит от того, кто внутри.

Лоррен тоже смотрел на него некоторое время, потом вытер испачканные губы ладонью и усмехнулся — так, как только он умел.

— Ну, и где здесь уборная?

Филипп указал ему в сторону приоткрытой двери санузла.

— Разберешься, как пользоваться унитазом?

— Да уж как-нибудь… — проговорил Лоррен, поднимаясь.

Его не было как-то слишком уж долго, и Филипп отправился посмотреть, что он там делает.

Лоррен стоял у зеркала, глядя на свое отражение, как на оживший призрак.

Увидев Филиппа, он обернулся к нему и посмотрел так, будто хочет его убить.

— Вы совсем охренели? — со злостью спросил он, — Зачем вы это сделали?!

— Не было выбора, — ответил Филипп, — Черт, Лоррен, неужели ты, правда, можешь подумать, что я настолько сбрендил, что устроил бы подобное по собственному желанию? Твое тело сгорело. Рассыпалось в прах. Нужно было другое, но не первое попавшееся, а только тело человека, который мне дорог. Тебе еще повезло, что такой нашелся. Очень повезло.

— Да уж…

Лоррен уселся на бортик ванной и запустил руки в промасленные волосы, взлохмачивая их еще больше.

— И что мне теперь делать?

— Ничего. Жить дальше.

— Ну нет… Это уж слишком. Я не хочу жить в этом теле… Блядь, я трахал его!

— Ну и что?

— Я ломал эти пальцы… — он поднес ладонь к глазам.

— Что? — нахмурился Филиип, — Зачем ты…

— Да затем, что я его терпеть не мог! — заорал Лоррен, — Я сожрал бы его рано или поздно! Или просто убил бы! Свернул бы ему шею! Я не позволил бы ему до бесконечности путаться у меня под ногами! Вы действительно не понимали этого? Думали, — у нас будет счастливая любовь втроем?..

Филипп молчал, с сожалением глядя в его горящие яростью глаза.

— А теперь я буду вынужден жить в его шкуре! — с горечью добавил Лоррен.

— Можешь покончить с собой, если тебе так уж это невыносимо, — сказал Филипп холодно, — Но знаешь, мужик с головой шакала больше не задержит тебя на мосту. Прямым ходом отправишься туда, куда тебе положено. Хочешь этого? Давай…

И он вышел, захлопнув за собой дверь.

Через пару минут из ванной послышался шум воды, а еще через три четверти часа Лоррен вышел, вытирая голову полотенцем.

— Чертово масло никак не хотело смываться, — проворчал он и уселся на кровать рядом с Филиппом, — Что мне надеть?

— Нечего. Завтра вечером перед отъездом что-нибудь тебе купим.

— Ну, отлично, весь день буду ходить голым…

— Куда ты собрался ходить? Ложись спать.

— Люди не спят днем.

— Ты только что вернулся с того света.

— Я напился крови вампира и не хочу спать.

Лоррен кинул полотенце на кровать и отправился к двери, разглядывая выключатели на стене.

— Здесь есть кондиционер? Жарко и дышать нечем…

Он повернул какой-то тумблер, и в потолке загудело. Лоррен подставил лицо под струйку холодного воздуха.

— Когда вы собираетесь меня обратить?

— Когда вернемся домой.

— Сутки в анабиозе. Проснусь голодным и злым. И вы приведете мне какого-нибудь человечка… Мастер! — простонал Лоррен, — Черт возьми! Теперь вы будете моим мастером!

Филипп зловеще улыбнулся.

— И буду полностью тебя контролировать.

Лоррен улегся в постель и накрылся одеялом, теперь, похоже, ему было холодно.

— Три сотни лет, убитые люди, кровь фэйри, — вся накопленная сила пошла прахом… Теперь я буду, как все птенцы? Жалким ничтожеством?

— Боюсь, что да.

— Вас это радует, я понимаю.

— Почему это должно меня радовать?

— Потому что вас раздражало, что я стал вас сильнее.

— Ничего подобного.

— Неужели?

— Ты не стал меня сильнее, это было временно.

— Ну да, как же… Я мог бы свергнуть вас и стать принцем города.

— Рад, что к тебе вернулось чувство юмора… Однако, рассветает. Прости, но мне придется временно тебя покинуть.

— Конечно, что за вопрос…

Лоррен завернулся в одеяло и отправился в смежную комнату смотреть телевизор.

Вероятно, собственное отражение в темном экране снова повергло его в печаль.

— Может, мне сделать пластическую операцию? — прокричал он оттуда.

— Лоботомию тебе надо сделать, — пробормотал Филипп и закрыл глаза.

Молодые вампиры не видят снов, с наступлением утра они впадают в анабиоз и перестают существовать. Сильным и старым вампирам заставить себя не существовать не так просто. Они продолжают слышать все, что происходит рядом, и их сознание не отключается даже на рассвете и на закате, когда они не могут пошевелиться. Охотники об этом знают, поэтому им особенно приятно убивать старых вампиров не как-нибудь издалека с помощью снайперской винтовки, а лично колышком в грудь, в эти несколько минут их абсолютной беззащитности. Потому что они чувствуют все. И боль. И неизбежность конца своей мнимой вечности.

Филиппу хотелось бы провалиться в небытие, но стоило ему закрыть глаза, и он тот час вернулся в освещенное факелами святилище, к жертвенному алтарю Анубиса. Обряд проложил между ними связь. Филипп подозревал, что так будет, именно поэтому ему хотелось поскорее оттуда убраться, уйти из под взгляда раскосых глаз бога с шакальей головой. Но ничего не вышло. Бог никуда не делся, он оставался у него в голове. Вместе с запахом жасмина, розы и меда. Вместе с копотью факелов, и холодными взглядами жрецов, глазами которых на него тоже смотрел он. Вместе с болью и горечью потери, вместе с жизнью, которую он оторвал от себя, чтобы отдать ему.

И одного раза — недостаточно.

Все будет повторяться снова и снова. Во всех мельчайших подробностях. Бешеный стук сердца под ладонью. Пальцы, вцепившиеся в его запястья. И полные слез глаза, в которых уже нет страха, а только отчаяние и обида, потому что хуже всего, больнее всего не умереть, а осознать, что тебя предал тот, кому ты веришь и кого любишь.

«Ты не сможешь…»

Конечно, я смогу.

Значит вот именно это и останется с ним, а вовсе не то, что хотелось бы. Ночью он будет помнить его живым, а, закрывая глаза на рассвете, будет видеть мертвым. Что ж, наверное, так и должно быть…

День уже был в самом разгаре, когда отчаянный вопль заставил Филиппа открыть глаза.

Одного мгновения ему хватило, чтобы оказаться в соседней комнате, где Лоррен лежал на диване перед тихо бубнящим телевизором, прижимая ладони к лицу. Филипп слышал, как сильно колотится его сердце.

— Что?..

— Ничего… Просто сон.

Лоррен рывком сел, и нажал кнопку на пульте, выключая телевизор.

— Уснул и не заметил как…

Филипп опустился с ним рядом на край дивана.

— И что тебе снилось?

— Это жуткое место… Никогда его не забуду. Узкий каменный мост, по обе стороны — пропасть, и за спиной Анубиса темно. Мост уходит в темноту, и что там дальше — не видно. Кажется, что тоже пропасть. Ветер очень сильный, горячий… Ветер в спину… И вроде бы стоишь на месте, но чувство такое, что подвигаешься все ближе и ближе к краю. И мимо все время кто-то идет. Я их вижу, а они меня нет. Или им просто неинтересно… Они куда-то смотрят дальше, за темноту, смотрят с надеждой, может быть, что-то видят в ней. А я не вижу, но знаю, что там. И знаю, что оно меня ждет и получит, как только Анубис отойдет в сторону. Он же не будет стоять вечно.

— Во сне он отошел?

— Мост обрушился.

— А на самом деле как было, помнишь?

— Кто-то встал перед Анубисом вместо меня. Теперь, я, конечно, знаю, кто… И тут же ветер стих, я понял, что могу пойти назад.

— А Кристиан… Он ушел дальше?

— Я не видел, не оглядывался.

Лоррен поднялся с дивана и отправился к холодильнику, выбрал одну из бутылочек с каким-то спиртным, открутил крышечку и выпил из горлышка сразу половину.

— Черт, какая же дрянь… — поморщился он, — У меня часов нет. Скоро стемнеет? Хочу скорее убраться отсюда.

— Здесь темнеет рано, но все равно еще часов пять подождать придется. Мне бы тоже хотелось поскорее уехать, но, увы, это невозможно, пока мы заперты солнцем.

 

Глава 3

1.

Вечером вместе с одним из служащих гостиницы, согласившихся быть его проводником, Филипп отправился в какой-то местный магазинчик и купил для Лоррена одежду. Практически первое, что попалось под руку. Какая, в конце концов, разница, в чем он долетит до дома? Да и вряд ли здесь можно было бы найти что-то приличное, потрать на это хоть всю ночь. Лучше поскорее убраться отсюда.

Часов в одиннадцать вечера они вылетели в Париж и к пяти утра уже были дома.

На сей раз, в доме никто не спал, все ждали их возвращения, и вампиры и люди. Они не знали, для чего принц отправился в Египет, но многие слышали из уст Теодолинды имя Анубиса в ту ужасную ночь, когда Филипп вернулся из Альп в сопровождении гроба с костями Лоррена, и слухи ходили самые разные, один другого удивительнее.

Люди старались не попадаться принцу на глаза без особой надобности, а дежурные стражи были на своих постах, и им первым предстояло увидеть результат визита их господина в Египет. Не все и не сразу поняли, что произошло, и было даже занятно наблюдать, как меняется выражение их глаз в момент осознания, — кто удивлен и потрясен, кому любопытно и кому просто наплевать.

Гарен сообщил, что за истекшие двое суток ничего особо скверного не произошло, в городе все без перемен и даже охотники после последней неудачи в катакомбах, несколько поутихли.

— Есть и совсем хорошая новость, — добавил командир стражей, — на ваш электронный адрес пришло письмо с приглашением посетить магазин оружия в Нантере…

Что ж, это означало, что наемные убийцы все же решили проявить благородство во имя мира во всем мире. Славные ребята. У Филиппа даже мелькнула мысль, что все, возможно, налаживается, но он отогнал ее, чтобы не сглазить.

— Это, надеюсь, не заставит вас ослабить бдительность? — спросил он.

— Разумеется, нет, монсеньор.

— Вы проследили сообщение? Откуда оно пришло?

— Из Асунсьона. Это столица Парагвая.

— Надо же, в Парагвае есть Интернет?

— Мы тоже удивились, — улыбнулся Гарен.

Он принялся рассказывать какие-то подробности о том, по каким серверам путешествовало сообщение, прежде чем дойти из Парагвая в Париж, и Лоррен не стал это слушать, отправившись наверх.

В коридоре третьего этажа он наткнулся на Катрин, которая, вероятно, поджидала своего приятеля, чтобы расспросить о Египте.

— Кристиан! — машинально воскликнула девушка, и тут же осеклась, понимая, что видит что-то не то. Теперь она смотрела на него растеряно, открыв рот и хлопая глазами.

Лоррен едва подавил в себе желание свернуть ей шею. И то, просто потому, что опасался, что ничего не получится: его тело было слабым, помимо того, что оно было живым, оно было еще и хиленьким даже по человеческим меркам, не тренированным. Лоррен подозревал, что эти руки боевую рапиру не удержат, не говоря уж о том, чтобы кости ломать. Тоска…

Поэтому он просто сказал дуре:

— Уйди с дороги.

Услышав его голос, Катрин вскрикнула и резко отшатнулась, ударившись спиной о стену. Лицо ее вдруг смертельно побледнело, взгляд утратил осмысленность, и она осела на пол.

Лоррен выругался сквозь зубы, перешагнул через нее и собрался идти дальше, но тут на лестнице появился Филипп.

— Вот черт, — пробормотал он, подходя к Катрин, — Бедняжка. Ты ее напугал.

— Надеюсь, до смерти? — мрачно спросил Лоррен.

Филипп опустился рядом с девушкой на корточки и несколько раз шлепнул ее по щекам, приводя в чувства.

— Придется искать нового врача, — вздохнул он, — Все время какие-то проблемы… Что ж такое?

Как только сознание вернулось к ней, Катрин дернулась и закричала, с таким ужасом, будто увидела занесенный над собой нож.

Филипп закрыл ей рот ладонью.

— Спокойно. Посмотри на меня, Катрин…

Вместо этого Катрин отыскала взглядом Лоррена и уставилась на него, как на привидение.

Филипп повернул ее голову к себе.

— Смотри на меня!

Ослушаться приказа было невозможно, Катрин послушно посмотрела ему в глаза.

— Теперь слушай. Ты работала в доме очень богатого человека, ухаживала за его больной матерью… Она умирала от рака, — говорил Филипп, импровизируя на ходу, — Но вот теперь она умерла, и тебе пришлось уволиться. Ты хорошо работала. Хозяин был тобой доволен. И в благодарность он переведет тебе на счет приличную сумму денег. Ее хватит на пару лет, чтобы спокойно закончить ординатуру и найти приличную работу. Возможно, потом он даже порекомендует тебя на какое-нибудь хорошее место. Если не забудет. Но ты не особенно в это веришь, поэтому будешь искать сама. Об этой работе у тебя остались хорошие воспоминания, но она закончена, и ты не будешь о ней думать. Поняла?

Девушка медленно кивнула.

— Сейчас ты соберешь свои вещи и отправишься домой. Тебя отвезет шофер. Подробностей о бывшей работе ни матери, ни знакомым не рассказывай, — в них нет ничего интересного. И, Катрин, разумеется, ты не видела ничего сверхъестественного, никаких вампиров, оборотней, фэйри и прочей чепухи.

Он поднялся и помог Катрин встать на ноги.

— И ты никогда не была знакома с парнем по имени Кристиан.

Катрин продолжала смотреть на него застывшим взглядом.

— Иди, — велел ей Филипп.

— Мне надо идти, — подтвердила Катрин, развернулась и отправилась в свою подсобку собирать вещи. Смена одежды, сестринская форма и несколько журналов, — собственно, это было все. Когда Катрин спустилась со всем этим вниз, ее уже ждал шофер, который почему-то смотрел на нее с сочувствием. Он открыл перед ней дверь и проводил к машине.

По дороге домой Катрин было грустно, она думала о том, как жаль, что милая женщина, за которой она ухаживала почти три года, умерла… Бедняжка была так измотана лечением, а в последние недели почти все время находилась под действием сильных обезболивающих, что, может быть, это и к лучшему. Сын ее много работал, и Катрин приходилось проводить со своей подопечной почти все свободное время, иногда ночи напролет. Она ей много читала, причем пожилая дама почему-то предпочитала нормальной прозе фэнтази и ужастики самого низкого пошиба. Какой-то кошмар… Катрин почти ничего не помнила из прочитанного, сюжеты были примитивными и какими-то неприятными, но тягостное ощущение от них осталось. Она подумала, что ей следует поскорее забыть это все…

— Давно надо было выставить ее, — сказал Лоррен, когда Катрин ушла, — Эта девка вела себя нагло и занималась чем угодно, только не работой.

— Она нравилась Кристиану, — ответил Филипп, — Ему было бы скучно без нее… И — все, давай закроем эту тему! Скажи лучше, чем ты собираешься заняться днем?

— Не знаю. Надо съездить в офис, посмотреть, как идут дела… А, черт! — простонал Лоррен, — С этим тоже теперь проблема!

— Проблема, — согласился Филипп, — Вот и определились планы на сегодня. Пиши завещание. Кому предпочитаешь оставить свое имущество? Младшему брату? Племяннику?..

Лоррен посмотрел на него с очень несчастным видом.

— Я выгляжу малолеткой. Сотрудники не будут воспринимать меня всерьез. Не говоря уж о партнерах…

— О, милый, я думаю, ты с этим справишься, — улыбнулся Филипп, — Убедишь всех очень быстро, что внешность обманчива…

Он потянул Лоррена к себе, чтобы поцеловать, но в это самое время в коридоре появился Тиалон.

Фэйри почти взлетел по лестнице, будто торопился на пожар, и теперь застыл на месте, глядя на вампиров с выражением ужаса и скорби на лице.

— Еще один… — пробормотал Лоррен, — Но от этого так просто не избавиться…

— Теодолинда сказала мне! — воскликнул Тиалон с отчаянием, — Но я не верил! Не мог поверить, что правильно понял ее! Это совершенно чудовищно, Филипп… Как ты мог решиться на такой темный ритуал?! Это хуже всего, что могло случиться, страшнее всего!

— Что тебя так уж напугало? — поинтересовался Филипп.

— Неужели ты сам не понимаешь? — разозлился Тиалон, — Действительно не понимаешь?!

— Нет.

— Насильственное изъятие души из тела и замена другой, это худший вид некромантии, это зло, к которому никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя обращаться! Это не пройдет бесследно для вас обоих!

— Что, неужели мы погубили свои души? — усмехнулся Филипп.

Тиалон смотрел на него с холодной яростью.

— Ты погубил гораздо больше.

Филипп скрипнул зубами с досады.

— Скажи мне, а о чем ты думал, когда снимал с костей амулет? Когда говорил, что еще не все потеряно, что его можно вернуть? Ты думал не о некромантии? О чем-то другом?

— Я не мог предположить… такое!

— Представь, я тоже!

— Нужно было оставить все, как есть!

— Знаешь что, вот это не тебе решать! — прошипел Филипп, — И не тебе указывать мне, что делать!

Фэйри смотрел на него с болью и сожалением, он был похож на архангела, запершего райские врата перед грешником и искренне не понимающего, почему тот грешил, хотя мог бы этого не делать, — чего, казалось бы, проще? — и тогда рай не был бы для него потерян.

— Я ошибался насчет тебя, — сказал он тоном, от которого вянут цветы, и птички с деревьев падают замертво.

— Это очень печально, — ответил Филипп, — Но надеюсь, ты переживешь это разочарование. Еще три дня назад я предлагал тебе вернуться домой. Предложение в силе.

— Я не могу уйти. Хотел бы, но не могу. Я должен быть здесь, пока все не закончится. Без меня ты не закроешь врата, и все жертвы окажутся напрасными.

Филипп пожал плечами.

— Мне жаль…

— А мне жаль тебя. Жаль тебя даже больше, чем этого, мальчика, которого ты убил! Для него все закончилось. А вот как ты сможешь со всем этим жить?

— Как-нибудь смогу. И если это все, что ты хотел сказать, то можешь уже избавить себя от нашего общества.

Тиалон на мгновение задумался, будто действительно размышлял, все ли он сказал или нет, и потом произнес:

— Сегодня вечером цверги принесли меч. Они его перековали.

— Вот и прекрасно! Отдай его Теодолинде!

Теперь, видимо, Тиалон действительно сказал все, что хотел, потому что он развернулся и, наконец, убрался восвояси.

Филипп с возмущением посмотрел на Лоррена.

— Он ошибался насчет меня! Ты только подумай! Какая-то трагикомедия, не знаю, то ли злиться, то ли смеяться!

— Радуйтесь, что он в своем разочаровании не счел, что вы такое зло, которое непременно нужно уничтожить. Прямо здесь и сейчас.

— Ну, нет… Спасение мира прежде всего. А потом, — кто его знает… Черт бы побрал этих фэйри, никогда не получается понять, что у них на уме!

Они, наконец, вошли в свои апартаменты, и тут в открытую дверь спальни Лоррен увидел стоящий на кровати гроб. Он замер, потрясенный этим зрелищем, наверное, как мог бы быть потрясен человек, который, прогуливаясь по кладбищу, совершенно неожиданно наткнулся на собственную могилу.

— Что это такое… — выдохнул он, — Зачем вы поставили это здесь?

Филипп посмотрел на него мрачно, хотя и несколько смущенно. Нужно было убрать отсюда гроб перед отъездом, — он не подумал об этом…

— Давай еще ты расскажи мне обо всем, чего я не должен был делать! — проворчал он, — Это мои кости! Куда хочу, туда и ставлю!

— Рехнулись вы, что ли?! — возмутился Лоррен, — Что значит — ваши?

— Конечно, мои. Кому же еще, по-твоему, могут принадлежать твои кости?

Лоррен смотрел на него молча и с таким выражением лица, что Филипп добавил:

— Ладно… Допустим, теперь они принадлежат тебе. Но пока ты был усопшим…

— Хватит! — оборвал его Лоррен, — Уберите их отсюда и все! Вы же не собираетесь оставить их здесь, я надеюсь?!

— Естественно, не собираюсь. Мы их упокоим, как полагается… Не знаю только где. В вашей фамильной усыпальнице? Или на Пер-Лашез?.. Нет, это не то… Может быть, в Сен-Дени, где-нибудь рядом с моими костями? Ты заслуживаешь этого больше, чем Генриетта и Лизелотта. Хотя, там ведь не мои кости…

— Фамильный склеп подойдет лучше всего, — подумав, сказал Лоррен, — Там уже стоит мое надгробие трехсотлетней давности, пусть теперь там лежат и останки.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга.

— Как-то все это грустно, — сказал Филипп.

— Не то слово, — согласился Лоррен, — Я даже не знаю, хочу ли участвовать в этом… захоронении.

— Надо отдать дань телу, служившему тебе верой и правдой столь долгое время. Оно было… Ладно, оставим речи для церемонии.

Лоррен тяжко вздохнул.

— Я сейчас разрыдаюсь.

— Мне тоже будет его не хватать. Но это новое тело — тоже ничего. Очень даже неплохо, если быть точнее.

— Мне оно не нравится.

— Ты привыкнешь. Тебе будет проще, когда ты станешь вампиром… Я уже не могу себе представить, каково это быть человеком.

— Херово, честно вам скажу!

Филипп рассмеялся.

— Завтра я обращу тебя, сегодня нет уже времени. Потерпи один день. Только, умоляю, никуда не ходи! Попадешь под машину, пристрелит какой-нибудь грабитель, рояль упадет на голову. Если хочешь полюбоваться солнышком, можно и через окно… Человеком быть так опасно!

— Какое солнышко? — поморщился Лоррен, — На улице дождь и адский холод. Мы с вами не в Майами. Я пойду сейчас звонить нашим юристам, пусть едут сюда, будем переоформлять бумаги…

— Не хочешь, наконец, изменить имя? Не очень хорошо, что твоя фамилия пишется, как название провинции. Это пробуждает у людей нездоровый интерес.

— Можно мне оставить хоть что-то мое? — разозлился Лоррен.

— Оставляй, — поспешил согласиться Филипп, — Я не настаиваю. Просто это был бы удобный повод…

2.

Лоррен не проявил особенной фантазии в выборе нового образа, он решил стать своим младшим братом и даже имя выбрал принадлежащее некогда его настоящему младшему брату, виконту де Марсан. Теперь он должен был зваться Шарль Лоррен.

Юристы, работающие на темную сторону, привыкли ко всему и ничему не удивлялись и, главное — они привыкли свое удивление никак не выказывать. Профессионализм во всем. Желание клиента закон. Вы переселились в новое тело? Очень хорошо. Поздравляем. Все будет устроено для вас в лучшем виде.

Переоформление всей собственности дело нудное и долгое, они провозились с утра и почти до самого вечера, и когда, наконец, закончили, Лоррен чувствовал себя измученным до состояния полного отупения.

Несмотря на заявление о своем равнодушии к солнышку, он все-таки вышел на улицу ближе к закату. Потому что это тело жаждало свежего воздуха, а еще потому, — что так полагалось. Все киношные вампиры, получив каким-то неправедным путем возможность прогуляться при дневном свете, делали это с наслаждением и трепетом, и все они непременно грустили о том, что скоро им снова предстоит погрузиться во тьму и о своем человеческом прошлом. Конечно, ведь фильмы о вампирах всегда снимают люди…

К концу дня дождь прекратился, тучи начали рассеиваться, и в прорехи были видны островки голубого неба, сквозь которые порой прорывались лучи солнца. Лоррен перешел через дорогу к Сене, и некоторое время сидел на парапете, глядел на проплывающие мимо кораблики, честно пытался настроиться на романтический лад. Но ничего не получалось. Отвлекал пронизывающий холодный ветер с реки, наверное, он оделся несоответственно погоде, к тому же было просто уныло: человеческое восприятие не могло уловить и сотой части оттенков цветов, звуков и ощущений, к которым Лоррен привык в вампирском обличии, он видел сейчас только картонную декорацию мира, зная, что на самом деле тот совсем другой.

Ко всему прочему, этот светлый мир и эти солнечные блики, скачущие по серо-зеленой ряби воды, вызывали у него плохо контролируемое чувство паники. Так, наверное, человек, обзаведясь вдруг надежным огнеупорным покрытием, все равно не слишком охотно полезет в раскаленную топку доменной печи. Просто потому, что привык, что огонь это зло.

С чувством выполненного долга Лоррен вернулся домой.

Через пару часов сядет солнце и вскоре после этого он перестанет быть человеком. Хотелось бы надеяться, что теперь уже навсегда.

— Ты все делаешь мне назло, — проворчал Филипп, когда они встретились после заката, — Я же говорил тебе: никуда не выходи. Что, если бы… Ну, ладно, теперь уже все равно. Как тебе солнечный мир?

— Скверно. Если бы не было так скверно, я пожил бы лет десять человеком, чтобы не выглядеть, как малолетка.

— В этом есть свои преимущества. На вид такой милый и славный, а на самом деле… Я видел членов Совета, которые выглядят очень юными. Ты сам знаешь, что внешний облик не имеет значения…

Лоррен помрачнел.

— Имеет значение сила. Да, я в курсе.

— Все будет, милый. Это я тебе обещаю. Я знаю, о чем ты думаешь, знаю, что ты устал, знаю, что тебе надоело умирать, но, на сей раз, твоя смерть хотя бы будет приятной. Я убью тебя нежно.

И Филипп подтолкнул Лоррена в сторону спальни.

Гроб с кровати унесли, Лоррен не стал спрашивать, куда. Ему вообще не хотелось о нем вспоминать. Он просто улегся на его… на свое место.

— Вот это я, пожалуй, не прочь пережить — удовольствие от укуса, — сказал он, — С господином Гибуром нам не очень повезло в этом плане.

— Я уже тебе завидую, — промурлыкал Филипп, склоняясь над ним, — Говорят, что это ни с чем не сравнимо…

Он прикоснулся губами к его шее, вдохнул его запах.

— Как сладко ты пахнешь…

— Голодный вампир, — пробормотал Лоррен, зарываясь пальцами в его волосы, — запах крови…

— Запах крови, запах кожи, запах твоего сегодняшнего дня, усталости, раздражения и грусти, запах реки и ветра. Мне так нравится, как ты пахнешь… А сейчас я еще узнаю все твои мысли и чувства.

— Здорово. Кусайте уже.

Филипп вонзил зубы в его шею и сделал первый глоток. Ему самому было интересно, что он почувствует, когда будет пить кровь из этого тела теперь, когда в нем другой человек. Чувство было странным, кровь еще хранила прежний вкус, но в него вплетались новые нотки, острые и сильные, отпечаток новой личности поверх того следа, что оставила старая. Очень необычно…

Несколько долгих глотков и Лоррен застонал, теснее прижимая к себе его голову.

— Заебись… — выдохнул он, — Это, правда, лучше, чем секс, Филипп. Каждый ваш глоток, как оргазм, и раз за разом сильнее… Ох…

Филипп постарался пить медленнее, чтобы продлить ему это удовольствие. Не отрываясь от его шеи, он расстегнул Лоррену брюки и сжал пальцы на затвердевшем члене.

А потом лизнул ранки, чтобы кровь перестала течь.

— Не останавливайтесь, — прошептал Лоррен, — Все, что хотите — только не останавливайтесь…

Филипп взглянул ему в глаза, они были совсем безумными из-за расширившихся зрачков, они горели страстью и жаждой, демоническим огнем, выдававшим монстра, заточенного в человеческом теле.

— Я хочу сделать эту ночь длинной, милый, — протянул Филипп, целуя его, — Ты ведь не против, правда?

Лоррен хрипло выдохнул, его улыбка была похожа на оскал.

— Да, мой принц…

Филипп стянул с него штаны и, продолжая ласкать его член, вонзил клыки в бедренную артерию. Несколько глотков, долгих и неспешных, чтобы сладкий яд успел раствориться в венах, потом снова лизнуть ранки, и взять его член в рот, скользя от основания к головке губами и клыками, слегка царапая нежную кожу, немножко боли добавит остроты ощущениям. И самому возбуждаться до дрожи, до судорог, слыша стон сквозь стиснутые зубы.

Их чувства слиты воедино, и оргазм накрывает обоих одновременно, хотя Филипп испытывает его только ментально, это особенная привилегия вампира, пить все ощущения вместе с кровью и знать лучше самого человека, чего именно он хочет в данный момент.

Медленно-медленно подниматься губами выше, вверх по животу, по груди, пока сладость еще разливается в его крови, снова прильнуть к шее. Дождаться, когда яд начнет растворяться и вонзить зубы туда, где едва-едва затянулись ранки. Минут через десять, если не жадничать и не забирать слишком много крови, у Лоррена снова встанет.

Но увы, ничего нельзя продлить до бесконечности, силы уже оставляют его, он почти не может шевелиться, но по-прежнему шепчет: еще-еще-еще. Секс и смерть. Всегда на одной ноте.

Эрекция уже не такая мощная, все же сказывается потеря крови, и вот сейчас самое время приподнять его от дивана и войти в него сначала очень медленно. А потом начать двигаться быстрее, сильнее. И услышать его вопль, когда наслаждение дойдет до нужной точки, до самой последнего пика экстаза, чтобы кончить самому.

И вонзить клыки в его шею снова. В третий, в последний раз.

Кровь уже течет медленно, кожа теряет чувствительность, делается холодной и бледной, губы приоткрываются, дыхание становится поверхностным и хриплым.

В глазах гаснет свет, жизнь ускользает.

Филипп наклонился к уху Лоррена, убирая прядь волос.

— Ты хочешь стать вампиром, любимый мой?

— Да…

Одно короткое слово — переход через грань, Тьма слышит его, она оборачивается и обращает на него свой взор. Это самый завораживающий момент обращения, непонятное таинство, удивительная магия.

Филипп прокусил запястье и приподнял голову Лоррена от подушки, чтобы тому удобнее было пить. Несколько судорожных глотков из последних сил, а потом Тьма пришла и остановила его, последний вздох, и грудь остается неподвижной, закрываются глаза, кровь уже просто наполняет рот и стекает по щекам.

Таинство обращения… Оно совсем не похоже на смерть, рождающийся вампир с самого начала выглядит красивым, тогда как мертвец красивым не бывает… Щеки запали и стали глубже тени под глазами, но кожа становится жемчужно-матовой, черты лица делаются изящнее и тоньше, в них появляется волшебная, завораживающая привлекательность, волосы отливают шелком, а губы остаются розовыми и мягкими…

Все это Филипп видел не один десяток раз, но только сейчас в груди особенно больно и сладко, и хочется плакать. И он думает о том, что сейчас между ним и Лорреном рождается что-то новое, чего не было раньше, особенная связь мастера и птенца… Как это будет? Можно просидеть с ним рядом эти сутки, не отводя глаз, наблюдая за каждым изменением, и все дела подождут, потому что нет ничего важнее и прекраснее этого.

Но спустя несколько минут Филипп отправился одеваться.

Сегодня ночью ему предстояло сделать еще кое-что важное.

Теодолинда уже вернулась с охоты, — она предпочитала сама искать себе пищу, и каждый раз Филипп думал с сожалением о том, что не может себе такого позволить. Охота сама по себе удовольствие и к тому же предоставляет возможность выбора. Но на это почему-то никогда нет времени. Да и статус не позволяет. Хотя этим как раз, иногда можно и пренебречь…

— Тиалон отдал тебе меч? Я хочу взглянуть на него, — сказал Филипп.

Прорицательница пригласила его в свои покои.

Меч она хранила у изголовья, рядом со своим. Выглядел он уже не ржавым и не таким невзрачным, в нем появилось какое-то хищное изящество и зловещая красота. Цверги не даром славились, как великие мастера по металлу! Этот меч хотелось как можно скорее взять в руки… И никогда не выпускать. Им хотелось владеть. Им хотелось сражаться.

Ножны были покрыты тончайшим узором: сначала Филиппу показалось, что это — орнамент, но, вглядевшись, он увидел множество маленьких фигурок, сражающихся между собой, убивающих, наступающих, погибающих… Ножны его нового меча украшала целая битва! И сами по себе они были драгоценностью и произведением искусства.

И цверги все это сделали за одни сутки?!

— Вам нравится? — спросила Теодолинда.

— По-моему, меч великолепен, даже не верится, что это та самая ржавая железка. Как думаешь, цверги не откажутся оказать мне еще одну услугу?

Вопрос застал прорицательницу врасплох, и несколько секунд она молчала, глядя на него с сомнением.

— Зависит от того, какого рода услуга. И готовы ли вы будете заплатить назначенную цену.

— Организуй мне встречу с ними. Надеюсь, мы договоримся… Если конечно, цверги выставят счет в чем-то простом и материальном. А не придумают нечто извращенное, как вы…

— Цвергов интересуют драгоценные камни. Лучше необработанные.

— Чудесно! Вот ребята, с которыми приятно иметь дело!

3.

Новорожденные вампиры редко просыпаются сразу же после заката, новая нежизнь входит в них медленно, постепенно освобождая от оков сна, похожего на смерть. Обычно люди тяжело привыкают к произошедшим с ними изменениям, и первые минуты осознания своей новой сущности для них самые трудные.

Когда ты становишься вампиром не в первый раз, — наверное, все несколько иначе.

Но совершенно определенно одно, новорожденный вампир всегда чувствует зверский голод, который не позволяет ему думать больше ни о чем другом. Очень важно сразу же накормить его. И очень важно дать ему убить свою первую жертву, одновременно с магией крови сразу же дать «новорожденному» магию смерти, это как-то сразу закладывает возможности для более высокого магического потенциала. Поэтому еще прошлой ночью Филипп предупредил своих людей о том, что им придется позаботиться о трупе.

Филипп ждал, когда Лоррен проснется, чувствуя все, что с ним происходит.

Из бездонного темного колодца душа монстра потянулась в мир живых, подталкиваемая самым основным инстинктом, мучительным голодом. Вампир открыл глаза и резко повернул голову в сторону сидящего рядом с ним мастера, глаза его на бледном лице отсвечивали красным.

— С возвращением, — сказал Филипп.

Одновременно стремительным и плавным движением Лоррен поднялся с постели. Губы его растянулись в довольной и хищной улыбке, явив острые клыки. Он провел по ним языком, словно пробуя остроту.

«Так лучше?» — прозвучал насмешливый голос в его голове.

Лоррен удивленно посмотрел на Филиппа.

— Читаете мои мысли? — его голос звучал хрипло, будто горло пересохло.

— Да нечего там читать, — лениво ответил принц, — одни примитивные инстинкты, ничего интересного.

— Мне лучше. Гораздо, — ответил Лоррен на его вопрос, — Но дико хочется жрать.

Через закрытую дверь спальни Лоррен слышал немного замедленный стук сердца завороженного человека, делающий голод совершенно невыносимым, почти неконтролируемым. Это было непривычно и даже как-то пугало.

— Это нормально, — сказал Филипп, — Так со всеми бывает после обращения. Иди, он твой. Можешь его убить.

Через миг Лоррена в комнате уже не было.

Филипп последовал за ним и успел увидеть, как Лоррен с силой вонзил клыки в шею сидящего на диване человека. Тот сдавленно охнул и начал заваливаться на бок, но вампир не позволил ему упасть, удерживая так, чтобы пить было удобно. Он сосал быстро и жадно, и не столько для того, чтобы скорее удовлетворить свой голод, — он предвкушал последний, самый длинный глоток и судорожную агонию умирающего, которая подарит ему настоящее насыщение и экстатическое удовольствие, которая наполнит его силой.

«Аккуратнее! — мысленно приказал ему Филипп, по почти безотчетной менторской привычке, — Ты похож на гуля!»

— Отъебитесь, — бросил ему Лоррен, на миг отрываясь от жертвы и снова всаживая клыки в ее шею.

Филипп фыркнул.

От дальнейших комментариев он воздержался, позволив Лоррену закончить. Это не заняло много времени. Сделав последний глоток, его новообращенный птенец удовлетворенно застонал и выпустил из рук труп, который рухнул на пол, ему под ноги.

— Вот теперь совсем хорошо, — сказал он и улыбнулся Филиппу.

Еще несколько мгновений его рот и подбородок были перепачканы кровью, как у монстра из фильма ужасов, но кровь быстро впиталась.

Филипп ничего не отвечал. Он смотрел на него с восхищением.

Превращенный в вампира, этот новый Лоррен с внешностью Кристиана был потрясающе, завораживающе красив… Возможно, это несоответствие внутреннего и внешнего: ангельской внешности и демонической сущности, хрупкости, изящества, и вместе с тем хищной чувственности и жесткости давало такой убийственный эффект. Единство противоположностей, чудовищное совершенство.

Лоррен принципиально отказывался общаться с Филиппом ментально, но он видел свой образ в его мыслях и чувствовал его эмоции, тем более, что тот совершенно не пытался их скрыть. Он подошел к зеркалу и критично осмотрел себя, привычно избегая собственного взгляда.

— Охуенно, вы правы. Я бы себя трахнул, — сказал он, обреченно покачав головой, и вдруг ударил кулаком в стекло, отчего то разлетелось на сотню осколков.

— Лоррен! — воскликнул Филипп, в миг оказываясь с ним рядом и перехватывая его руку, — Ну что ты делаешь?!

Он развернул его к себе и посмотрел в глаза.

— Ты — это ты. На самом деле, ничего не изменилось. Ты привыкнешь… Постарайся. Пожалуйста.

Лоррен некоторое время смотрел на него молча.

— Привыкну, вы правы, — с усилием проговорил он, — Никуда не денусь.

Филипп поднес его руку к губам и поцеловал уже зажившие костяшки пальцев.

— Иди, оденься. Мне нужно обсудить с тобой нечто важное.

— Что именно?

— Завтра мы ждем вождя местных цвергов.

— Тех самых, что выковали меч?

— Да, и сейчас я расскажу тебе, о чем хочу его попросить. Нам нужно как следует все продумать…

Лоррен отправился в сторону ванной, и от порога обернулся.

— Одеться… Скажите для начала, во что?

— Ах, черт! В самом деле… Одевай эти ужасные египетские шмотки и поедем по магазинам. Хоть развлечемся в кои-то веки!

— Ну, уж нет, я с вами не поеду! Развлечемся… Кто будет развлекаться? Только не я! Это же начнется как всегда: «то не бери, бери это, я лучше знаю, ты ничего не смыслишь, у тебя вкусы, как у докера». Имейте совесть! Избавьте меня хотя бы от этого!

Филипп смотрел на него растерянно.

— Но у тебя, в самом деле… Хорошо. Как скажешь. Я ни на чем не буду настаивать. Я просто буду бродить рядом, как молчаливое привидение…

— Вы думаете, я вам поверю?!

— Лоррен, — простонал Филипп, — У тебя новый облик, ты не справишься! Кончиться тем, что придется выбросить все, что ты купишь и заниматься твоим гардеробом заново! Ты этого хочешь? Не спорь со мной, прошу тебя! Нам надо одеть тебя побыстрее!

— Жизнь дерьмо, — мрачно сказал Лоррен и скрылся в ванной.

4.

Спустя еще пару ночей, когда удалось разобраться с самыми неотложными делами, Филипп решил, что пришла пора закончить историю с Кристианом. Кто-то звонил ему, не переставая, на протяжении последних дней, пока, наконец, в телефоне не сел аккумулятор. Надо было бы уничтожить телефон, но у Филиппа не хватило на это решимости. Как не хватило решимости выбросить вещи Кристиана в Луксоре. Он все привез домой. И все отнес в комнату, в которой жил Кристиан. И после запер комнату на ключ, запретив кому бы то ни было туда заходить. А телефон еще долго звонил и звонил из-за запертой двери…

Пройдет какое-то время и парня начнут искать. Можно, конечно, было бы наплевать на это, мало ли людей пропадает в Париже, тем более, что — нет трупа, нет и преступления. Но необычность ситуации как раз и состояла в том, что труп был, он расхаживал по городу, он собирался здесь жить.

Поздним вечером Филипп поехал к дому, где жили отец и мачеха Кристиана.

Дверь ему открыл мужчина, выглядевший весьма недовольным. В самом деле, время для визитов было не совсем подходящим.

— Чем могу вам помочь? — спросил он довольно резко.

Они были похожи. Отец и сын. Не точная копия, но очень много общего. Лет через двадцать Кристиан мог бы выглядеть примерно так же, он превратился бы в серьезного, представительного, красивого мужчину, из тех, кого морщины и седина на висках только украшают. От роли ангелов он перешел бы на роли романтических любовников, потом на роли благородных героев. Или притягательных злодеев. В любом возрасте он хорошо смотрелся бы на экране…

— Нужно поговорить, — сказал Филипп, на мгновение встретившись с мужчиной взглядом.

— Проходите… — после секундного замешательства ответил тот и отступил вглубь прихожей.

Филипп прошел мимо него в гостиную, где увидел молодую женщину, удивленную и немного взлохмаченную. Вероятно, она уже была в постели, когда раздался звонок в дверь.

— Ой, — сказала она, инстинктивным жестом плотнее запахивая на груди пеньюар, — Рене, я не…

Она не договорила, встретившись взглядом с вампиром.

— Все хорошо, — сказал ей Филипп, — Сядьте… И вы тоже садитесь, — добавил он, обернувшись к ее мужу.

Они оба аккуратно уселись на диван, рядышком, сложив руки на коленях, как послушные дети, готовые внимать.

— Кристиан заходил к вам вчера… — сказал им Филипп.

— О, как хорошо! — воскликнула женщина, — Он несколько дней не подходил к телефону, а потом и вовсе стал недоступен, мы начали уже волноваться.

Она бросила взгляд на мужа, словно хотела разделить с ним эту радость, но тот смотрел прямо перед собой.

— Он был за границей, — сказал Филипп, — И не взял с собой телефон. Ездил в путешествие вместе со своим любовником.

Лица людей на диване недоуменно вытянулись.

— Именно об этом он и пришел рассказать вам. Сказал, что ему надоело все скрывать, что он хочет быть с вами честным.

— Этого не может быть, — жестко сказал мужчина.

— Почему?

— Кристиан не может… Нет! — по лицу мужчины прошла судорога отвращения, — Это самый дикий бред, который я когда-либо слышал! Мой сын нормальный парень! Ему нравятся девушки!

Его лицо покраснело от гнева и руки сжались в кулаки.

— Рене, не надо… — тихо проговорил Николь, кладя ладонь на его кулак, но мужчина в раздражении отбросил ее руку.

— Так все и было, — задумчиво проговорил Филипп, — Вы набросились на него с кулаками, в желании то ли избить до полусмерти, то ли заставить признаться, что он пошутил. А Николь пыталась вас остановить. Она говорила, что дикость — это вести себя подобным образом. Что надо сесть и поговорить, и во всем разобраться. Но вы не желали слушать, ярость была слишком велика, и в тот момент никакие доводы разума не могли бы возыметь на вас действия. Кончилось все тем, что вы обменялись оскорблениями, и ваш сын ушел, хлопнув дверью. Он больше не будет вам звонить. И вы ему звонить не станете. И запретите Николь…

Филипп грустно улыбнулся, посмотрев в испуганные полные слез глаза женщины.

— Вы, конечно, не послушаетесь, вы будете звонить. Но абонент всегда будет недоступен. Вы решите, что Кристиан сменил номер и действительно вычеркнул вас обоих из своей жизни так, как и обещал. Он где-то здесь в Париже, с ним все в порядке, вы не беспокоитесь о нем и никогда не будете его искать.

Из глаз Николь скатились две огромные слезы.

— Но вы будете помнить его и любить. Вы, Николь… Именно вы, а не его отец и мать… Вы будете его любить и грустить оттого, что все так вышло.

Филипп наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Спасибо вам за это.

Николь разрыдалась, закрыв лицо ладонями. Ее муж не удержался и притянул ее к себе, обнял.

Филипп оставил их и прошел в комнату некогда принадлежавшую Кристиану. Сам не зная, зачем. Наверное, хотел взглянуть на кусочек той жизни, что была у мальчишки до знакомства с ним, он ведь не успел ничего узнать о ней, совсем ничего…

Должно быть, здесь все еще оставалось на своих местах: кровать, аккуратно застеленная серым пледом — явно застеленная Николь, а не Кристианом, — шкаф, кресло, письменный стол с компьютером, заваленный учебниками и какими-то бумагами. Филипп взглянул на эти бумаги и увидел лежащую сверху распечатку карты из Интернета с помеченным на ней ночным клубом, где проходила хелоуинская вечеринка. Надо же, кажется, так давно это было… А ведь меньше месяца прошло…

Филипп смял карту и бросил ее в корзину для бумаг.

А потом ушел, тихо закрыв за собой дверь.

5.

Документы на наследство внезапно почившего Лоррена были готовы только через неделю, все же это было не просто — оформить все правильно, в соответствии с законами. А, учитывая тот факт, что, на самом деле, все делалось в обход законов, — подписи, печати и записи в реестрах ставились задним числом, — можно было сказать, что юристы проделали поистине титаническую работу.

Наследником умершего был объявлен его младший брат Шарль, спешно приехавший по этому случаю из-за границы.

Новость эта обрушилась на голову Мари-Сюзанн подобно наковальне, сброшенной с крыши небоскреба, и превратившей ее в лепешку, тонким слоем размазанную по асфальту.

Патрон действительно уехал куда-то надолго, никого не предупредив, что было, конечно, странно и подозрительно с его-то вечной манией все контролировать. Обычно уезжая куда-то, он раздавал сотрудникам гору указаний, и всегда оставлял Мари-Сюзанн возможность с ним связаться.

А сейчас он просто исчез.

Когда минули четверо суток с момента его отсутствия, Мари-Сюзанн, совершенно замученная вопросами сослуживцев и клиентов, обрывавших телефоны, решилась набрать не только общедоступный номер Лоррена, но и тот, личный, который знали лишь немногие близкие ему люди и который был доверен Мари-Сюзанн конфиденциально на случай чего-то совсем уж экстраординарного. Абонент оказался вне зоны действия сети.

Обескураженная этим, Мари-Сюзанн разыскала в документах кадровой службы домашний адрес Лоррена и его телефон, позвонила и туда, хотя была совершенно уверена, что данные эти липовые. Так и вышло.

После этого ей оставалось только ждать. И Мари-Сюзанн ждала… Ждала-ждала, пока не дождалась: спустя еще пару дней к ней в приемную явился молодой человек в элегантном костюме, представившийся сотрудником юридической фирмы с каким-то совершенно незапоминающимся названием, и заявил о том, что месье Лоррен трагически погиб несколько дней назад в авиакатастрофе. Якобы пилотируемый им лично частный самолет внезапно потерял управление или что-то вроде того и рухнул на поле где-то в Аквитании, разлетевшись на обломки.

Мари-Сюзанн слушала все это молча и очень внимательно.

Когда молодой человек закончил и посмотрел на нее, вероятно, ожидая какой-то реакции на свое сообщение, она улыбнулась ему лучшей из своей дежурных улыбок и сказала:

— Совершенно точно всего этого не может быть!

Молодой человек не удивился.

— Я понимаю, что это очень неожиданно, — сказал он, придав голосу необходимые в данной ситуации печальные интонации, — но, к сожалению, дело обстоит именно так. Вот, взгляните…

Он положил на стол чемоданчик и извлек оттуда пачку бумаг.

— Здесь заключение о смерти. И прочее… Ознакомьтесь с этими документами, пожалуйста, и передайте их вашим юристам. Завтра я хотел бы встретиться с ними, чтобы начать процедуру вступления в наследство…

— Вступления в наследство?.. — пробормотала Мари-Сюзанн, тупо глядя на подсунутый ей бланк гербовой бумаги, и не в состоянии сосредоточиться на том, что там написано.

— По завещанию, — подтвердил молодой человек.

Мари-Сюзанн медленно подняла на него глаза, и молодой человек невольно сделал шаг назад, словно испугался, что эта девушка сейчас вцепится ему в физиономию.

— Прекратите это немедленно! — воскликнула она звонким голосом, — Вы что, не слушаете меня?! Я говорю вам, что это совершенно невозможно! Невозможно, чтобы он погиб в авиакатастрофе! Что за авантюру вы собираетесь провернуть?! Как ваше имя? Кого вы представляете?

Молодой человек осторожно протянул ей визитку.

— Я передал вам все бумаги, — сказал он мягко, — Ознакомьтесь с ними. Там вы найдете всю нужную информацию. И сможете проверить мои слова.

Еще пару мгновений молодой человек смотрел в полыхающие гневом глаза секретарши, потом, старясь не выпускать ее из виду, отошел к кулеру и налил воды в пластиковый стаканчик.

— Еще раз повторяю вам: я очень сожалею, — произнес он, протягивая стаканчик девушке, но, так как та по-прежнему сидела неподвижно, просто поставил его перед ней на стол.

— И вы и те, кто подослал вас, очень пожалеете об этом, поверьте! — проговорила Мари-Сюзанн сквозь зубы и улыбнулась. Как ей показалось, зловеще.

Неизвестно, что подумал по этому поводу молодой человек, но он больше не пытался с ней спорить и благоразумно ретировался, оставив, впрочем, на столе все эти бумаги, непонятного содержания.

Мари-Сюзанн потянулась к телефону, чтобы звонить в юридический отдел, но передумала, увидев, как дрожат ее руки.

Так дело не пойдет.

Она сделала глоток воды из стаканчика, потом смочила ладонь и провела ею по лбу. Нужно успокоиться… Нужно начать соображать. Лоррен не мог умереть глупо и внезапно, как это часто случается с людьми. Потому что он-то не человек!.. Он что-то задумал, — как это бывает у вампиров? — прикинуться мертвым, все бросить, сменить личность… Это ведь неизбежно, учитывая, что они не стареют. Но почему именно сейчас?! И почему он не предупредил ее?! А с чего вдруг ему понадобится ее предупреждать?..

От этих рассуждений Мари-Сюзанн должно было стать легче, но почему-то не стало. Она знала Лоррена достаточно хорошо, чтобы не верить в то, что он устроил бы что-то такое спонтанное, без подготовки. А вдруг — и правда… Что если вампиры могут умирать так же глупо и странно, как люди?

Мари-Сюзанн тихонько заскулила, зажав ладонью рот, не в силах совладать с накрывающей ее паникой.

Как она будет жить без него?! Как?!

Черт! Если бы только у нее был телефон Данвиля, она бы позвонила ему сейчас и все выяснила! Но нет! Она ведь сочла неуместным просить у него номер! Думала — это совсем ни к чему! Впрочем, Данвиль мог тоже… Что если они летели вдвоем?..

Мари-Сюзанн глубоко вздохнула и очень медленно выдохнула, считая про себя до десяти. Она должна взять себя в руки. В любой момент сюда могут войти. Кто угодно… Девчонки из бухгалтерии за печатью. Кто-то из менеджеров. Тот же Жан-Люк, — пока патрона нет, он ходит сюда, как к себе домой, по десять раз на дню.

Она не должна выглядеть слишком уж расстроенной. Все должно быть в меру.

Девушка вышла из-за стола и пошла в уборную, примыкавшую непосредственно к приемной. Там перед зеркалом она поправила макияж, выпила еще воды, и потом отправилась звонить юристам.

…Все оказалось именно так, как и говорил молодой человек. Впрочем, немного придя в себя, Мари-Сюзанн и сама поняла, что он не стал бы врать, это было бы слишком невероятно. Просто он застал ее врасплох. Она была шокирована и вела себя неприлично. И непрофессионально… Ужасно.

Этот юрист явился и на следующий день, с группой таких же молодых, самоуверенных и наглых коллег, и — когда думал, что она не смотрит на него, — поглядывал на Мари-Сюзанн с настороженным любопытством. Но к счастью, общаться им больше не пришлось, — эту миссию взял на себя юридический отдел.

А у Мари-Сюзанн была своя миссия.

Она должна была организовать все для церемонии прощания, которая должна была пройти еще через день в ритуальном зале какого-то похоронного бюро, куда останки Лоррена прибыли еще вчера. И откуда позже они должны будут отправиться на родину усопшего, в Нормандию, чтобы быть захоронены в старинном семейном склепе.

Цветы, венки, прощальные речи, которые нужно расставить согласно субординации, попытки подсчитать, сколько человек захотят отправиться на церемонию, как их всех туда отвезти и потом увезти… От всего этого пухла голова. К тому же Мари-Сюзанн постоянно отвлекали потрясенные новостями сотрудники и особенно сотрудницы, задававшие идиотские вопросы типа: «как же это так?» и «что же теперь будет?» и «кто теперь будет управлять компанией?». Как будто она имела хотя бы малейшее представление об этом!

Новый владелец компании, какой-то невесть откуда взявшийся Лоррен-младший, в офис не являлся ни разу. Мари-Сюзанн сообщили только то, что он будет на церемонии прощания. И ей было очень, очень любопытно на него взглянуть… Впрочем, — не ей одной.

Все эти три дня Мари-Сюзанн не могла спать, не могла есть и бесконечно глотала транквилизаторы, поэтому к тому моменту, когда они приехали в похоронное агентство, она выглядела не очень вменяемой и ей уже было даже на это плевать. Рухнет она где-нибудь в обморок, устроит истерику или натворит еще что-нибудь дикое, — черт с ним, она слишком устала, чтобы изображать приличия. Строго говоря, у нее с самого начала не очень это получалось. Жан-Люк смотрел на нее странно. Все смотрели на нее странно. Все думали: никто не станет так сильно переживать, потеряв всего лишь начальника… Ну и ладно! Она подумает об этом потом… И как-нибудь все разрулит… Или не подумает. И не разрулит.

Роскошный гроб стоял на возвышении в центре уставленного цветами зала.

Гроб был закрыт — естественно, что там могло остаться после авиакатастрофы? И Мари-Сюзанн с трудом подавила в себе желание кинуться к нему и сорвать крышку, чтобы посмотреть, лежит там что-то на самом деле, или он пуст. Вот это была бы точно дикая выходка. Самая дикая из всех возможных.

Все шло своим чередом. Директора филиалов, топ-менеджеры и главы отделов произносили какие-то речи о том, каким хорошим человеком был их начальник, и как много они потеряли, лишившись его.

Мари-Сюзанн с нетерпением ждала вечера, она не сомневалась, что новоявленный наследник явится только после наступления темноты. И вот тогда все прояснится. Раз и навсегда.

Долго ждать не пришлось. Уже примерно через час после заката, к дверям похоронного агентства подкатил лимузин, и в зал тихо и, стараясь не привлекать к себе внимания, вошли двое. Светловолосый юноша в темном траурном костюме и вместе с ним — Филипп Данвиль, собственной персоной!

Все взоры тот час обратились к ним. Очередная скорбная речь оборвалась на полуслове.

— Продолжайте, прошу вас, — проговорил юноша.

Зал дрогнул, зашевелился, но сделал над собой усилие и снова обратил взоры ко гробу. Все, но не Мари-Сюзанн. Из-за спины Жан-Люка она сверлила гневным взглядом Данвиля, надеясь, что он посмотрит в ее сторону. Жив и здоров! Надо же! Явился, как ни в чем не бывало! И привез этого мальчишку… Который, Боже правый, кажется действительно родственник Лоррена! Они похожи… Очень похожи. И даже скорее не чертами лица, а чем-то иным… Манерой держаться, взглядом… Ох, и он тоже вампир?.. Наверняка.

С появлением этих двоих торжественность обстановки была необратимо нарушена, больше никто не скучал и не стоял с пресным видом, в ожидании когда же все закончится и можно будет уйти. Личность юного наследника вызывала во всех живейший интерес, особенно это касалось особ женского пола. То и дело кто-нибудь кидал в его сторону любопытные взгляды. Такой молоденький, ему всего-то лет двадцать… И такой хорошенький, просто чудо какое-то. Бедняжка, как же он справится со свалившейся на него ношей?

Речи, наконец, иссякли, официальная часть церемонии завершилась.

Гроб куда-то унесли.

Наследник проводил его очень печальным взглядом. Наверное, его и правда огорчала смерть старшего брата. Данвиль же особенно расстроенным не выглядел. По крайней мере, Мари-Сюзанн, глядя на него, решила так.

Когда все собравшиеся потянулись к выходу, девушка ускользнула от Жан-Люка и пробралась к этой парочке, принимавшей соболезнования. Дождавшись своей очереди, она подошла к Филиппу вплотную и прошипела, возмущенно глядя ему в глаза:

— Вы так и собираетесь оставить меня без объяснений?!

Тот некоторое время смотрел на нее очень спокойно и очень нейтрально, вероятно, ожидая, что до нее дойдет, наконец, сказать что-нибудь подобающее случаю и отойти. Но Мари-Сюзанн явно была к этому не расположена. Стоило заглянуть чуть глубже ей в глаза, и становилось понятно, что она вообще слабо отдает себе отчет в том, что делает.

— Нет, конечно, — сказал Филипп, мягко касаясь ее сознания, — Мы поговорим позже.

При звуках его голоса Мари-Сюзанн почувствовала, как внутри нее словно расправляется сжатая пружина, — медленно, осторожно, позволяя ей перевести дух, позволяя расслабиться напряженным мышцам. Все хорошо, говорили ей глаза Филиппа… Все хорошо, — он жив…

Облегчение было таким внезапным и всеобъемлющим, что у Мари-Сюзанн слезы хлынули из глаз, и земля поплыла под ногами.

— Твою мать, — пробормотал Филипп, поддерживая ее под локоть, — Только этого не хватало…

И он увлек девушку прочь из зала, за дверь какого-то подсобного помещения, к счастью, оказавшегося прямо за его спиной, — похоже, это был офис кого-то из хозяев агентства, на журнальном столике лежали каталоги с образцами гробов, в витринах стояли урны для праха и прочий сопутствующий погребению мелкий инвентарь, вроде подсвечников и памятных табличек.

Филипп усадил Мари-Сюзанн в кресло.

— Прекрати реветь. И смотри на меня.

— Не надо… — всхлипнула девушка, — Не надо меня завораживать!

— А что прикажешь с тобой делать?!

— Ты ведешь себя, как дура, — сказал с досадой наследник, который, оказывается, вошел вслед за ними, — Нашла время и место, чтобы лезть с расспросами. И устраивать истерики! Что с тобой такое?!

Слезы перестали течь, словно по волшебству. Мари-Сюзанн обернулась к нему и замерла в растерянности. Глазами этого незнакомого ей парня на нее смотрел Лоррен. Никто другой не мог бы так смотреть! И говорить с ней так!

Что это такое? Оборотное зелье, как в «Гарри Потере»? Или переселение душ?

— Это ты?! — выдохнула Мари-Сюзанн.

— Это я.

— О Боже, но как… Как такое возможно?

— Увидимся завтра на работе и поговорим. Я все тебе расскажу. Возьми себя в руки, Мари-Сюзанн! Наконец!

— Конечно, месье, простите меня… — пролепетала Мари-Сюзанн, все еще не имея сил оторвать от него потрясенного взгляда, — Простите! Я так боялась, что вы погибли или бросили все и сменили личность, и я больше никогда вас не увижу!

Лоррен хотел что-то ответить, но тут дверь отворилась, и вошел Клермон. Очень расстроенный и мрачный.

— Что случилось? — спросил он резко, — Что с тобой происходит, Мари-Сюзанн?

— Что случилось?! — ответил за нее Филипп, — Да у нее истощение нервное и физическое! Ты не видел этого? Ты вообще смотришь на нее когда-нибудь?! Вы бросили на нее всю подготовку к похоронам, думаешь это так просто — все организовать, как полагается? Ты вообще обращал внимание, справляется ли она? Спрашивал ее, не нужна ли ей помощь? Ты ее муж, ты должен был побеспокоиться о ней и поддержать!

— Я не намерен обсуждать это с вами! — разозлился Клермон, — И прошу не вмешиваться!

— Смотри на меня, несчастный! Ревновать к мертвецу — глупо и бессмысленно. Сейчас ты отвезешь свою жену домой, накормишь и уложишь в постель. И дашь ей отоспаться, как следует. А завтра ближе к обеду ты принесешь ей завтрак и попросишь прощения за свою черствость.

Клермон смотрел на него обиженно, как ребенок, обманутый в лучших чувствах.

— Между ними ничего не было, — устало добавил Филипп, — Попробуй поверить в то, что кто-то может быть просто расстроен смертью человека, с которым проработал вместе несколько лет.

— Мне нужно быть в офисе с утра, — пробормотал Клермон.

— Перебьешься! Приедешь вместе с женой к вечеру!

— Хорошо…

— А сейчас вы дождетесь, пока все разойдутся, и уйдете последними.

Хорошо быть вампиром… Хорошо иметь такие способы убеждения — посмотрел в глаза и готово, на тебя больше не будут злиться, и не будут ни в чем подозревать. Будут выглядеть виноватыми и принесут завтрак в постель… Все это не искренне, все это — послушание ментальному приказу, и потому не особенно радует. Но ловить на себе хмурые взгляды или, тем более, выяснять отношения, сейчас совсем нет сил. На самом деле, на это никогда нет сил. А со временем вообще перестаешь думать об этом, потому что уже не понимаешь, где настоящее, а где внушенное, и насколько ты гадкая тварь, что позволила делать все это с человеком, который тебя любит.

— Я хочу назначить Клермона генеральным, — сказал Лоррен, когда вечером следующего дня явился в офис и вызвал Мари-Сюзанн в свой кабинет, чтобы наконец-то все ей рассказать, — .Сам я не смогу теперь занимать эту должность официально. И мне нужен кто-то, кто будет вести дела так, как я хочу, кому я смогу доверить ставить подпись на документах. Клермон кажется мне вполне подходящей кандидатурой, потому что ты сможешь за ним приглядывать, пока меня нет. Ты будешь его личной помощницей.

— А если он сделает что-то не так?..

— Он не будет принимать важных решений до того, как мы с ним пообщаемся… Что ты так смотришь? Я не собираюсь превращать его в зомби. Небольшое вмешательство иногда и только в то, что касается дела… Так ты со мной?

Мари-Сюзанн даже удивилась тому, что этот вопрос не потребовал от нее ни мгновения раздумий.

— Конечно, я с тобой…

6.

Остававшиеся до дня зимнего солнцестояния две недели прошли странно: одновременно мучительно медленно и пугающе быстро, в зависимости от того, хотелось ли Филиппу поскорее уже покончить с этим до предела осточертевшим ему спасением мира или его снова начинали одолевать сомнения, все ли, на сей раз, он продумал и предусмотрел, и не следует ли ему предпринять что-то еще, пока не слишком поздно.

Их первая встреча с Леаваном прошла не особенно удачно, но к следующей он был готов. Или, по крайней мере, он думал, что готов… В самом деле, разве могло быть что-то более разумное и правильное с его стороны, чем заручиться для битвы в горах поддержкой цвергов?..

Их вождь в сопровождении свиты явился на встречу с Филиппом тот час же, как только он попросил его об этом. Все же есть какие-то плюсы в том, что тебя считают не отвратительной нежитью, а благородным героем и — как там сказала Теодолинда? — все взоры обращены на тебя с надеждой.

Цверги были маленькие. И первая ассоциация, которая мелькнула у Филиппа, — конечно же, «Белоснежка и семь гномов». Но, в отличие от диснеевских смешных гномов, эти не вызывали желания улыбнуться. Несмотря на миниатюрность — ростом они принцу даже до пояса не доставали! — эти хорошо сложенные и мускулистые мужчины выглядели настолько серьезными, брутальными и значимыми, что уже через несколько минут их размеры становились как-то даже и не заметны… И уже казалось, что роста они такого же, как и все присутствующие. Во всяком случае, сила от них исходила, сила неагрессивная, но уверенная. «Тверды они, как камни, и надежны, как земля, но столь же опасны во гневе», — вспомнил Филипп прочитанное в записях де Камброна.

Цвергов было девять. Все — бородатые, с резкими и мужественными чертами лица, с желтыми волчьими глазами, с острыми ушами, как и положено фэйри, и в красных колпачках. Одежда на них была кожаной, явно самодельной. Кожа прекрасной выделки, но покрой самый простой. На ногах — мягкие сапожки. На руках — кожаные перчатки с крагами. Перчатки они сняли, видимо, из вежливости, и Филипп увидел, что их маленькие ручки на диво волосаты и когтисты.

Из-под кожаных курток цвергов виднелись длинные, до колена, мельчайшего плетения кольчуги. На поясе у каждого висел кинжал и топорик… Впрочем, наверное, это не кинжал, а для их размеров — меч. Оружие, ножны и пояса были так же восхитительно изукрашены, как тот меч, который они перековали для Филиппа, и как сделанные к мечу ножны. Теодолинда предупредила, чтобы оружие у цвергов отнять не пытались, это могло привести к кровопролитию. Цверги чтут законы гостеприимства. Переступив порог чужого дома, они никогда не нападут на хозяев. Они могут только защищаться. Если бы они испытывали вражду к хозяину или питали в отношении его какие-то дурные намерения, они бы не согласились на встречу и не настаивали бы на том, чтобы придти именно в его дом. Напрашиваться на приглашение — для них знак высокого уважения. А ведь они именно что напросились… Филипп изначально хотел пригласить их в «Ле Руа».

Теодолинда явно была в восторге от цвергов и не могла скрыть, что благоговеет перед этими древними созданиями. Быть может, при жизни она им поклонялась, как божествам?

Филипп ее восторга не разделял. Но пришлось рискнуть и позволить цвергам явиться в дом с оружием.

Двое из девяти были седыми. Но вождем оказался цверг, по-видимому, средних лет, черноволосый и чернобородый. В его костюме не было никаких деталей, которые могли бы выдать его более высокое положение. Однако остальные в отношении него вели себя так, что Филипп сразу понял: именно он вождь.

— Приветствую тебя, Истинный Король, — серьезно сказал вождь.

И все девять цвергов церемонно поклонились.

После чего сели на диван — удивительно синхронным движением.

— Приветствую тебя, вождь подземного народа, — ответил Филипп.

Он знал, что льстит вождю, под чьим командованием находится всего лишь небольшой семейный клан, но так же он знал, что так положено говорить.

— Женщина-воин сказала, что наша помощь нужна тебе в битве против всеобщего врага. Мы готовы. Наши мечи и топоры готовы обагриться кровью нечестивых тварей, даже если это будет наша последняя битва. Для нас будет честью встать под твои знамена. Ты ведь за этим призвал нас, о Король?

— Не совсем, о вождь подземного народа. Для меня было бы честью сражаться бок о бок с твоими воинами, но против подлого сидхэ Леавана и его нечестивых тварей бессмысленно обнажать благородный клинок, — практика общения с фэйри, которой было в последнее время у Филиипа предостаточно, позволяла ему теперь легко и непринужденно общаться в стилистике фильма «Властелин Колец», — Наша цель — не допустить, чтобы он открыл вторые врата. И уничтожить его, дабы сидхэ Тиалон, который сражается на нашей стороне, мог запечатать первые.

При упоминании сидхэ лица цвергов слегка омрачились. Филипп уже знал: многие из мелких фэйри недолюбливают высших, а сидхэ к тому же такие зазнайки! Но так же он знал, что цвергам нужно говорить правду, правду и только правду, как американскому суду. Они чуют ложь и на дух ее не переносят.

— Разве можем мы, серые цверги, дети камня и земли, сделать что-то, что неподвластно светлой магии сидхэ, детей солнца?

— Им неподвластна магия камня, — торжественно и медленно произнес Филипп. — Горы не покорятся им. Тем более, среди нас лишь один сидхэ. Только один из них решился покинуть Авалон, чтобы сразиться за этот мир.

Цверги удовлетворенно кивнули. Видимо, порадовались подтверждению их невысокого мнения о сидхэ.

— Врата, которые хочет открыть Леаван, расположены в альпийских горах, — продолжал Филипп, — В пещере. Мы были там и видели их. К сожалению, в то же самое время там оказался и отступник… Теперь он знает, что мы хотим ему помешать. И он обязательно предпримет что-то, чтобы не позволить нам это сделать… Я не знаю что. Этот сидхэ умен и хитер… Я бы на его месте, наверное, обрушил вход в пещеру. Это самое простое. И в тоже время действенное. Сам он перемещается через портал.

— Камни подвластны нам, о Король. Даже если он закрыл вход в пещеру, мы можем его открыть вновь. Сдвинуть камни или сделать так, чтобы вход распахнулся в другом месте. Если и есть какое-то могущество у серых цвергов, то это — власть над камнем…

— Это было бы великолепно. Но я бы хотел сделать еще кое-что. Пройти самому и провести своих стражей в пещеру в ночь перед той, когда Леаван будет открывать врата. Как-то там спрятаться… Может, за движущимися камнями? Было бы неплохо всадить в него несколько пуль. И потом уже добить мечом.

— Под землей наша магия сильнее, о Король. Мы можем скрыть тебя и твоих воинов завесой, создать иллюзию камня, и даже светлый сидхэ не сможет проникнуть за нее взглядом. Вы будете его видеть, а он вас — нет, если мы будем стоять среди вас и поддерживать иллюзию. Он даже не почувствует вашего присутствия. Он не почувствует ничего, кроме камня… Сидхэ глухи к камням и не могут слышать их шепот, — глаза вождя сверкнули так зловеще, что Филиппу на мгновение стало жутковато.

Но он продолжал, как ни в чем не бывало, добавив в голос восторженных нот:

— Я знал, что ваша магия могущественна, но не ведал, насколько! С вашей помощью мы застанем Леавана врасплох и сможем убить раньше, чем он поймет, что происходит. К сожалению, мы не можем себе позволить честную битву в данной ситуации, — добавил он скорбно, — Слишком высоки ставки. Если будут открыты вторые врата, боюсь, этому миру будет грозить очень большая беда…

— Ты прав, о Король, предатель всего сущего не заслуживает, чтобы против него обнажали благородный клинок. Для нас будет радостью победить сидхэ с помощью их же оружия — магии, и оружия людей… С помощью оружия смертных людей, которых они так презирают! — вождь рассмеялся неожиданно густым басовитым смехом. — Я нынче же пошлю гонца к моим сородичам, обитающим в Альпах. Они живут на глубине и не ведают, что война стоит у их порога. Эти врата были здесь, когда мы пришли, но мы никогда не понимали в полной мере, какую угрозу они таят…

— Как быстро сможет добраться твой гонец?

— Более быстро, чем ты можешь себе представить, о, Король.

Вождь кивнул одному из цвергов, выглядевших помоложе — с совсем короткой бородкой — тот вдруг подпрыгнул, трижды перевернулся в прыжке, и обратно на ковер плюхнулся уже не цверг, а очень крупный бурый заяц. Заяц-инвалид. У него было только три ноги: одна передняя, посредине груди, и две задние. Глаза зайца горели красным огнем, по шкуре пробегали серебряные всполохи. Такого в ночи увидишь — точно заикой останешься.

Вождь произнес фразу на непонятном языке, заяц прянул и… словно в воздухе растворился. Человек бы не заметил, но взгляд вампира увидел сверхъестественно-быстрое движение. Заяц убежал, но с какой он убежал скоростью! Даже вампиры не двигаются — так! И в половину так быстро не двигаются…

— Через пару часов он будет в Альпах, у трона владыки альпийских цвергов, — сказал вождь, — Расскажет об угрозе и попросит помощи или разрешения творить магию у их порога. К утру он вернется с вестью.

Филипп, вспомнив о предупреждении Теодолинды относительно платы цвергам и необходимости проявить щедрость, поспешил сказать:

— Я буду счастлив одарить своих соратников. Выберите сами в моей сокровищнице любую награду!

— Нам не нужно награды за ту честь, которую ты оказываешь, позволяя нам сражаться рядом с тобой против великого зла, — скромно поклонился вождь.

— Я настаиваю, — сказал Филипп. — Я желаю, чтобы вы приняли мой дар.

Долго настаивать не пришлось. Как и предупреждала Теодолинда, цверги отправились в сокровищницу и, с плохо скрываемой алчностью, принялись перебирать драгоценные камни. Действительно, особое внимание они уделяли необработанным, и выбрали, в конце концов, глыбу темного камня, из которой росли великолепные зеленые кристаллы по нескольку сантиметров в диаметре. Эту глыбу Филиппу преподнес один вампир из Бразилии, просивший в Париже убежища в 60-е годы. Он утверждал, что изумруды хоть и необработанные, но очень ценные, и если извлечь их из глыбы, они потянут на фантастическую сумму. Ювелир, служивший принцу Парижа, подтвердил ценность подарка. Но у Филиппа было достаточно обработанных камней, чтобы возиться с этой глыбой… А теперь вот она и пригодилась.

— Эти изумруды прекрасны… — торжественно сказал цверг, — Мы ограним их так, чтобы выпустить на свободу всю их красоту. Мы сделаем меч, и топор, ожерелье, и венец, и каждая вещь, в которой будет сиять один из изумрудов, будет носить имя — Филипп, принц Парижа, Истинный Король.

— Это большая честь для меня, — на всякий случай сказал Филипп.

В это время Теодолинда, маячившая на заднем плане, как молчаливый призрак, вдруг прикоснулась к его руке, и в голове Филиппа зазвучал ее голос: «Скажите им, что хотите, чтобы они выбрали так же дар и для владыки Альп, как знак уважения от принца Парижа».

— Я хочу так же, чтобы вы выбрали дар для владыки Альп. Знак уважения от принца Парижа, — послушно сказал Филипп, и мрачно посмотрел на Теодолинду.

Надо же, оказывается, прорицательница умеет ментально общаться с теми, с кем не связана узами крови… Какая интересная новость. А мысли читать она случайно не умеет? Если умеет, придется ее убить… А для начала пытать. Филипп представил пытки, которым подвергнул бы рыжеволосую воительницу. Теодолинда никак не отреагировала. Видимо, мысли она читать все же не могла. Или хорошо прикидывалась, что не может…

В знак почтения владыке Альп решено было отправить огромный необработанный якутский алмаз.

В сокровищнице цверги провозились несколько часов. Любовались, восхищались, пытались даже обсуждать с Филиппом великолепные камни, которыми он владеет. Приходилось любезно им отвечать.

Наконец, они направились в кабинет. Где их уже ждал молодой цверг, выглядевший несколько утомленным, но довольным. Он залопотал на своем непонятном наречии, и вождь удовлетворенно кивнул.

— Владыка Альп позволил нам творить магию у порога его царства. Он приказал так же затворить все ворота в царство цвергов, но выставить посты: его воины помогут нам, если наших сил не будет хватать для поддержания иллюзии камня. Благодарю тебя за дары, о Король. Завтра ночью мой посланец отнесет алмаз владыке Альп. А я жду, когда ты протрубишь в свой рог и призовешь нас на битву… Пусть даже вместо мечей и топоров в этот раз мы будем сражаться магией!

Филипп панически взглянул на Теодолинду. Трубить в рог?! Но лицо прорицательницы оставалось традиционно невозмутимым, и он тоже величественно кивнул.

Когда цверги ушли, принц прошипел:

— Какой, к дьяволу, рог? Во что еще я должен трубить?!

— Это всего лишь старинный оборот речи. Самому молодому из этих цвергов не меньше семисот лет. У них другой… ассоциативный ряд, — и Теодолинда улыбнулась, довольная тем, что вспомнила такое сложное современное выражение. — Просто позвоните ему по телефону. У цвергов с техникой хорошие отношения. Правда, телефон у них старый, дисковый, — мобильными они не пользуются, — но на него тоже вполне можно дозвониться. Позовете их, когда соберетесь выезжать. Это и будет значить, что вы протрубили в рог.

…Филипп протрубил за пару дней до того, как собрался выезжать.

И цверги подтвердили свое обещание помочь ему.

— Мы выступаем тот час же! — проорал вождь в телефонную трубку. Связь была отвратительной, с жутчайшими помехами и треском, будто откуда-то из преисподней или из бункера времен Второй мировой, — Мы будем на месте раньше, чем вы прибудете! Все подготовим!

На сей раз, вампиры отправились в Альпы настоящим караваном: два внедорожника и гробовозка. Филипп выбрал пятерых стражей из своих птенцов, с кем мог бы общаться ментально. Троих он планировал взять с собой в пещеру. Двоих — оставить на всякий случай у входа.

Тиалон, который со дня своего разочарования в Филиппе ни разу не разговаривал с ним и вообще на глаза не попадался, принципиально уселся в гробовозку, рядом с водителем-человеком. И того явно не обрадовала перспектива провести семь часов в дороге с высокомерным сидхэ, таким величественным и отстраненным, при нем как-то и радио не включишь…

Брать с собой Лоррена Филиппу очень не хотелось. Не было никакой нужды рисковать им снова. К тому же в новом теле Лоррен выглядел каким-то хрупким… Но об этом Филипп ему, конечно, не сказал. Он вообще ему ничего сказал. У Лоррена были причины лично участвовать в предприятии. Целых две. И, по крайней мере, одна из них, довольно веская…

Поэтому именно ему по прибытии на место Филипп повторил дважды: стреляй в Леавана куда угодно, но не в голову и не в грудь.

— Ваша задача его только ранить. Он должен быть жив к тому моменту, когда я проткну его мечом. Постараемся соблюсти условия пророчества… Можешь отстрелить ему яйца. Если очень хочешь.

— Хорошая мысль, — согласился Лоррен, — Я подумаю над этим.

Филипп ничуть не удивился, когда увидел вход в пещеру заваленным. Он даже обрадовался: выходит, он в состоянии понять, как Леаван мыслит. Есть шанс, что и дальше этот предатель всего сущего будет действовать предсказуемо.

Вождь цвергов появился перед ними, словно из ниоткуда, показалось, что просто отделился от камня.

— Сидхэ взорвал вход в пещеру два дня назад. Обрушил ее изнутри. Других путей для него не существует, он уверен, что в пещеру не войти теперь иначе, чем через портал… Мы открыли новый вход чуть ниже по склону. Там слой грунта тоньше. И не придется идти тоннелями. Я сопровожу вас.

Где именно было новый вход в пещеру, понять было невозможно. Горный склон казался нетронутым. Камни, поросшие какой-то высохшей колючей травой, выглядели так, будто лежали здесь незыблемо не одну сотню лет. Однако перед цвергом они просто расступились. И вслед за ним вампиры и Тиалон вошли в пещеру.

Здесь было довольно оживленно.

С десяток цвергов уже дожидались их прихода. Среди них было и несколько незнакомых, вероятно, из местных.

— У нас все готово, — сказал один из них, — Мы можем закрыть завесу. Чтобы поддерживать ее, мы останемся здесь с вами и сможем помочь, если это окажется необходимым.

Они расположились вдоль стены, так чтобы хорошо видеть врата. И завеса закрылась. Изнутри она была почти невидима, и если бы не ощущение мощной, тяжелой силы, накрывшей их, словно облако тумана, впору было бы чувствовать себя персонажем сказки «Голый король»… И Филипп все равно чувствовал себя, как голый король, — как голый Истинный Король. Как-то неуютно… Леаван искусен в магии, и он очень силен. Что если он все же сможет увидеть их? Или как-то почувствовать? Что если цверги замыслили предательство? Конечно, не очень рационально быть на стороне кого-то, кто собирается уничтожить мир. Но кто знает этих фэйри? Кто может понять, о чем они думают?

В пророчестве не было цвергов, может быть, зря он решил воспользоваться их помощью? Может быть, нужно было просто придти сюда завтра в полночь, выхватить меч и с криком: «Умри, несчастный!» кинуться на Леавана? И плевать на то, что вход завален… И плевать на то, что Леаван быстрее, сильнее и вообще круче со всех сторон… Ему же суждено победить.

Ох, ладно, с цвергами все выглядит не так идиотично.

Что сделано — то сделано. Теперь остается только ждать.

Людям провести так много времени в неподвижности было бы невыносимо тяжко, но ни для вампиров, ни для фэйри это не представляло труда. С рассветом вампиры впали в анабиоз. Фэйри тоже как будто погрузились в себя: цверги напоминали темные каменные скульптуры, сидхэ — памятник из белого мрамора, поставленный на могиле героя, сложившего голову за высокие идеалы.

Перед тем, как провалиться в сон, Филипп подумал: является ли эта пещера частью владений цвергов и распространяется ли на нее закон гостеприимства? Несколько минут, пока всходит солнце, он будет полностью в их власти… Черт! Даже если сегодня все кончится благополучно, его психике будет нанесен непоправимый ущерб!

День прошел совершенно спокойно.

Леаван явился вскоре после заката.

Для открытия портала он использовал магию воздуха, поэтому разрыв в ткани между мирами появился прямо посреди пещеры, будто кто-то разрезал ее ножом, вернее, двумя ножами, — от центра одновременно вниз и вверх.

На несколько мгновений пещера озарилась холодным голубоватым светом, а потом портал закрылся, и снова воцарилась темнота.

Сидхэ, одетый в черную мантию, вытканную серебряными рунами, стоял посреди пещеры неподвижно, словно прислушиваясь к чему-то. Теперь, наконец, Филипп мог рассмотреть своего врага… Пожалуй, тот был повыше ростом, чем Тиалон, и выглядел покрепче. Очень светлые волосы свободно лежат по плечам… Жесткие черты лица, губы тесно сжаты, настороженный, пронзительный взгляд… Взгляд более подходящий не светлому сидхэ, а хищнику, очень много лет привыкшему прятаться и быть предельно осторожным. Совершенный воин. Очень могущественный маг. Почти божество… От него исходило подавляющее, почти завораживающее ощущение опасности.

Перед Филиппом вдруг явился образ, который видел Лоррен в воспоминаниях Ортанс. Этот же сидхэ, но выглядевший более похожим на человека. Одетый в форму офицера СС, он неторопливо шел по коридору Яблоневого Приюта, мимо распахнутых дверей, мимо почти такой же, как здесь, магической завесы, из-за которой на него смотрели десятки перепуганных детских глаз. Смотрели как на воплощение чего-то абсолютно, запредельно жуткого и безжалостного.

«Чего вы ждете?!» — услышал Филипп раздраженный голос Лоррена.

Он не отозвался.

Сейчас он тоже был хищником, затаившимся в засаде. Хищником мелким и довольно жалким, единственным преимуществом которого была возможность напасть неожиданно, в самый удобный для себя момент… И он продолжал смотреть на Леавана, дожидаясь, когда тот убедится, что в пещере он один и ослабит бдительность. Когда он повернется спиной и направится к вратам. Когда он переключит свое внимание на то дело, ради которого явился. Иначе даже раненый, — даже смертельно раненый сидхэ успеет нанести удар… Филипп не сомневался, что он успеет. И тогда он заберет с собой на тот свет кого-то из них… Не хотелось думать о том, кто это будет.

Напряженное ожидание длилось всего около минуты. Цверги оказались правы, несмотря на все свое могущество, Леаван не смог проникнуть за их завесу, ни взглядом, ни магией. Он видел только стены пещеры, он не умел слышать шепот камней…

Сидхэ повернулся и отправился к вратам. До полуночи было еще долго, но ему нужно было время, чтобы подготовиться к ритуалу, чтобы одно за другим снять все сложные, запутанные заклятия древней магии.

Леаван опустился на колени перед черным камнем и положил руки на его поверхность. Кольца на его пальцах начали светиться, сначала едва заметно, потом все ярче. Сидхэ начал тихо, нараспев произносить заклинание.

Все стражи, которых Филипп взял с собой, могли слышать ментальные приказы, так что громко орать «огонь!» не пришлось.

Шесть выстрелов грохнули одновременно.

Шесть пуль ударили сидхэ, швырнув его грудью на черный камень. Две пули попали ему в плечо, одна в бедро, еще одна прошила насквозь запястье правой руки, перебив кость, еще две вошли куда-то в область поясницы.

Не дожидаясь того, что будет дальше, Филипп шагнул из-за завесы, вытаскивая из ножен меч. Уже через миг он был рядом с Леаваном. Нужно было ударить его сразу, не позволяя опомниться, — вонзить меч в спину. Это было бы правильно. Если хочешь победить такого врага — нужно всегда поступать правильно…

Нужно. Но не хочется. Можно ведь получить хоть немного удовольствия напоследок?

Скрежеща зубами от боли, сидхэ сполз на колени. Он попытался подняться, цепляясь за камень. Это стоило ему невероятных усилий, но — получилось.

Леаван поднялся с колен. Продолжая опираться на камень, он обернулся и встретился взглядом со стоявшим над ним вампиром.

— Снова ты! — с ненавистью прошипел он на чистейшем французском.

— Вот такая неожиданность, красавчик, — ответил ему Филипп.

Сидхэ вскинул руки, но, на сей раз, был не достаточно быстр. Вампир оказался быстрее. Он с силой вонзил меч ему в грудь. И одновременно с этим за соединяющую их цепочку сорвал с его окровавленных пальцев магические кольца. Сначала с правой руки. Потом с левой.

И только тогда сидхэ закричал.

Закричал отчаянно и яростно.

Все кто прятались за завесой, стояли рядом, готовые пустить в ход оружие. Филипп нашел взглядом Тиалона и кинул ему кольца. Тот поймал их на лету.

— Старое доброе холодное железо, — сквозь зубы проговорил принц, снова оборачиваясь к Леавану, и вонзая меч еще глубже в его грудь, — Вы, поганцы, его не любите, не так ли? Тебе очень больно? Надеюсь, что очень…

Сидхэ ответить не мог. Он скреб по груди пальцами, изо рта у него выплескивалась кровь: алая, совсем как человеческая.

— Я бы с удовольствием посмотрел, как ты помучаешься, — продолжал Филипп, — Я мог бы смотреть на это часами. Но не стану. Твоя кровь пахнет слишком сладко…

Он повернул меч в ране, потом выдернул его и, сунув на его место руку, вырвал у Леавана сердце.

Позволив трупу упасть, он обернулся к Лоррену и протянул ему сердце на ладони.

— Оно твое, милый. Твое по праву.

Тот посмотрел на него несколько потрясенно, но отказываться не стал. Запах крови действительно сводил с ума…

Лоррен надкусил сердце, как персик, и высосал из него остатки крови, как сок из спелого плода. Все вампиры и Филипп, в том числе, смотрели на него с жадностью.

— Черт, не говорите никому, что я это делал… — проговорил принц и поспешно слизнул кровь со своих пальцев, пока еще она не успела впитаться, — М-м, действительно вкусно, — пробормотал он, — И необычно… И… Ладно, не важно.

Облизнув губы, он обернулся к Тиалону.

— Ну что, мы спасли мир?

— Спасли, — ответил Тиалон, — Теперь нужно только закрыть ту дверь, которую Леаван уже открыл.

— Ты это сможешь?

— Смогу. У меня его кольца.

— А после мы устроим славную охоту на фоморов! — улыбнулся Филипп.

Когда они вышли из пещеры, цверги обрушили своды. Теперь никто не сможет попасть к вратам… Ну, разумеется, кроме самих цвергов или тех, кого им вздумалось бы туда провести.

Тело Леавана осталось в пещере, погребенное под сотнями тонн земли. Не самая худшая могила, если разобраться…

7.

Пробиться к вратам в катакомбах оказалось не так сложно, как можно было опасаться. Должно быть, потому что большинство фоморов, которым хотелось пройти в этот мир, уже сделали это и теперь разбрелись по проходам и тоннелям, затаились в трубах и коллекторах, дожидаясь темноты, чтобы нападать и питаться.

Впрочем, многие из них оставались и у врат. Не с целью защищать их — они не чувствовали угрозы от обитателей этого мира, просто чем ближе к ним они находились, тем были сильнее, тем лучше чувствовали себя.

И рядом с вратами они были наиболее опасны. Поэтому те, кто отправлялся в качестве эскорта сидхэ, намеревавшегося закрыть врата, не особенно рассчитывали выжить. Вампиры, оборотни, люди, — на сей раз, они были почти одинаково уязвимы…

За прошедшие после Самайна полтора месяца, крысы успели изучить повадки тварей, заполонивших их владения, они знали, где те предпочитают охотиться, где им приятнее всего таиться, они даже научились чувствовать их приближение, каким-то своим особенным крысиным чутьем. Благодаря им удалось дойти до врат почти без потерь.

Сражаться с фоморами представлялось занятием бесполезным, учитывая, что за все это время не удалось убить ни одного из них. Единственно возможным было отвлекать их внимание, на том и был выстроен план.

К счастью, закрыть врата оказалось довольно просто. И главное — быстро. Все замки встали на место, как только были активированы кольца и прочитаны нужные заклинания. На то, чтобы сломать их — нужна была сила и немалая. На то, чтобы вернуть на место, оказалось достаточно простого разрешения.

Как только зияющая дыра между мирами затворилась, тут же произошло чудо. Фоморы утратили свою сверхъестественную силу и скорость. Их стало легче ранить. А когда одного из них удалось убить, это настолько вдохновило сражающихся, что они перебили всех тварей, что оказались в области досягаемости, прежде чем покинуть катакомбы. Хотя это и не входило в список задач нынешней ночи.

Завершив свою миссию, Тиалон больше не вернулся в дом вампиров. Он вышел из катакомб вместе со всеми, а потом, не говоря никому ни слова, отправился к реке и прыгнул в воду с парапета. К счастью — хотя бы не с моста, как самоубийца. Иначе кто-нибудь из прохожих, наверняка, кинулся бы его спасать, и дело точно не обошлось бы без утопленников.

А на следующую ночь, убедившись, что все закончилось благополучно, распрощалась и Теодолинда. Было видно, как ей хотелось произнести перед уходом что-нибудь патетическое, но она удержалась, ограничившись обещанием в должной мере осветить перед Советом совершенный принцем Парижа подвиг во имя всего сущего.

Филипп сильно сомневался, что в Совете его подвиг оценят так, как хотелось бы. Ну, если хотя бы палача не пришлют — уже хорошо…

С отбытием прорицательницы дом, наконец, перестал походить на гостиницу, и Филиппу хотелось надеяться, что больше ему не придется селить у себя никого постороннего. Хотя бы в ближайшее время.

И вообще будет славно, если дом перестанет походить на проходной двор, куда, каждый, кому вздумается, может явиться без приглашения, наговорить его хозяину каких-нибудь гадостей, ставя его в безвыходное положение, и заставить делать то, что ему не хочется.

Проблемы не кончатся никогда. Но пусть это хотя бы будут какие-нибудь локальные проблемы… Как, например, наемные убийцы, которые затаились где-то в Нантере или где-то там еще, и теперь снова захотят Филиппа прикончить.

И до этого, кстати, никому нет дела!

Он спас мир, и какая теперь разница, что с ним будет дальше? Выкручивайся сам, как можешь… А вот как? Как же заставить ублюдков отказаться от контракта? Устроить на них охоту — это слишком хлопотно и малоэффективно. Мало ли за ними охотились? Все безрезультатно… Наверное, проще отправить кого-нибудь в Канаду, найти эту чокнутую баронессу — как ее там? — и убить. Не будет заказчика, не будет и оплаты, не будет смысла исполнять обязательства… Впрочем, может быть, у «Темных охотников» имеется какой-нибудь кодекс чести на такой случай. Или у чертовой баронессы найдутся душеприказчики, которые примут из ее мертвых рук знамя праведной мести. Кто их там знает…

Думать об этом не хотелось совершенно.

8.

Ванная комната была наполнена экзотическими ароматами тиаре, манго и ванили. Сегодня Филиппу хотелось полного релакса, а эти сладкие чужеземные запахи всегда вызывали у него фантазии о далеких райских островах, где он будет один… Ну, или, может быть, не один, а в окружении тонких, гибких, смуглокожих, пахнущих кокосовым маслом, услужливых и сладострастных юношей с горячей и сладкой кровью. И главное — никаких обязанностей, никаких просителей, никаких угроз, только звездная ночь над островом, благоустроенное бунгало, белый пляж, безбрежный океан… И из тропического леса доносятся ароматы цветов и фруктов, крики птиц и писк ночных зверьков, ставших жертвами местных хищников. Но никаких других вампиров на этом острове нет… И можно временно не чувствовать тяжесть короны на голове… В общем, Филипп приказал ароматизировать воду в джакузи экзотической смесью, и сейчас она приобрела оттенок молочного опала.

Принц сбросил халат, шагнул на верхнюю ступеньку, готовясь погрузиться в пузырьки и блаженную негу…

И вдруг из джакузи вырвался гейзер, окативший его с ног до головы!

Ослепленный потоком воды, Филипп мгновенно сконцентрировался, готовый к удару — убегать или защищаться? — мышцы напряжены, клыки выпущены, глаза горят красным… И в таком виде — голый, мокрый, похожий на монстра, он предстал перед Вивианой, Владычицей Озера, которая выпрыгнула из его джакузи и устроилась на бортике, по-девчоночьи хихикая: прелестная, тоненькая, в мокром серебристом платье, со свисающими с волос кувшинками.

Филипп едва удержал рвущиеся с языка проклятия.

— Госпожа!.. Я не ожидал… Иначе… э-э-э… подготовил бы вам более подобающую встречу, — прошепелявил он. Клыки мешали говорить внятно, а из-за испуга он не сразу смог их убрать: нормальная реакция вампирского организма.

Суетиться в поисках халата он не стал. В конце концов, она сама пришла. И вряд ли за свои много тысячелетий она не видела голых мужчин… Наверняка видела. И даже голых вампиров.

— Я хотела встретиться с тобой, о Король, — мелодично пропела Вивиана. — Я могла бы прислать за тобой кого-то из малых фэйри… Или явиться тебе во сне и призвать тебя в лес святой Женевьевы… Но это слишком долго. И мне не хотелось посторонних при нашей встрече. Ибо я должна вознаградить тебя, о Король. Вознаградить за тот подвиг, который ты совершил, и за ту жертву, которую ты принес. Эта награда — от всех нас, владык мира фэйри. И еще я лично хочу вознаградить тебя, — Вивиана сделала упор на слове «лично». — За то, что племянник мой, Тиалон, вернулся в ситхэн опечаленным и разочарованным, и не желает более смотреть на мир людей и посещать мир людей. Я могу больше не тревожиться за него… А ведь он — мой любимый племянник. Ты не мог этого знать, о Король, однако — ты сделал все, чтобы отвратить его от мира смертных. За это я тебе благодарна, — Вивиана лучезарно улыбнулась.

За время этого монолога Филипп успел вернуть себе человеческое обличье и даже придать лицу любезное выражение. Владычицы фэйри хотят вознаградить его… Как неожиданно. Интересно, что такого они могли придумать, что могло быть, по их мнению, достойной наградой ему?.. И можно ли от нее отказаться, в случае чего?.. Вряд ли…

Видя его растерянность, Вивиана продолжала.

— Тот дар, который я должна вручить тебе от имени владык мира фэйри, не требует уединения, ибо о нем знают все, и мы много дней спорили о том, каков этот дар должен быть, чтобы в полной мере выразить нашу благодарность. Но дар, который ты получишь лично от меня, я бы хотела вручить без свидетелей.

Вивиана сделалась серьезной и торжественной, и даже поднялась с бортика джакузи, приняв величественную позу.

— Король Филипп, ты победил страшного врага в великом противостоянии! Владыки мира фэйри решили одарить тебя так щедро, как не одаривали еще ни одного вампира! Подойди ко мне, король!

Филипп подошел. Хотя больше ему хотелось удрать.

Вивиана протянула к нему руку, и вдруг оказалось, что на ладони у нее лежит маленький, изящный, оправленный в золото и покрытый тончайшей резьбой рог.

Филипп несколько мгновений смотрел на него удивленно, потом осторожно взял — не повредить бы хрупкую вещицу! — и вдруг в его руках рог вырос и сделался огромным и тяжелым. Размерами он едва ли не превышал рог Боромира из «Властелина Колец»…

Черт.

Опять «Властелин Колец»!

— Этот рог призывает армии Запада? — флегматично произнес Филипп. Пошутить — самый лучший способ скрыть смятение.

— Ты знал?! — удивилась Вивиана.

Теперь уже удивился и Филипп, но признаваться в своем неведении было поздно.

— Я слышал что-то такое…

— Этот рог призывает всех усопших воителей западного мира. Они услышат и вернутся, и вступят в бой под твоим знаменем. Но протрубить в него можно лишь раз: в миг величайшей опасности для мира…

Супер… Они что, решили, что он теперь будет кидаться спасать мир при каждом удобном случае?!

— Леди Вивиана, — проговорил он, — Меня регулярно пытаются убить. Я не уверен, что сейчас являюсь тем самым человеком, которому следует доверить рог… поднимающий всех мертвецов Европы.

— Его у тебя нельзя отнять или украсть. А в случае твоей смерти он сразу вернется на Авалон, — утешила Вивиана.

Филипп криво усмехнулся. Но благодарить не стал.

— Что до моего дара тебе, о Король… Ты сам вправе выбрать, что просить у меня. Но учти: я не могу вернуть мертвых. Это не в моих силах.

Филипп задумался. Разрешение пожелать что-то самому — это действительно ценный дар. Было бы глупо им не воспользоваться, и еще более глупо было бы воспользоваться им неправильно. Фэйри, конечно, запросто извратят его слова и любое желание превратят в проклятие, если только захотят. Но может быть, у Вивианы нет такого намерения? Может быть, она действительно счастлива, что он нанес ее племяннику такую сильную моральную травму, что тот теперь будет сидеть дома и не станет лезть в неприятности?

— Мне бы хотелось какую-то защиту… — сказал Филипп, — Чтобы меня в ближайшее время, а лучше не только в ближайшее, а как-нибудь подольше, — много лет! — не смогли убить… Какую-то невидимую броню, о которую разобьется любое оружие, включая атомную бомбу.

Вивиана на мгновение задумалась, а потом расцвела радостной улыбкой. Присела, опустила руку в воду, быстро задвигала пальцами, разметывая в стороны брызги, и Филиппу показалось, что вместо капель воды с ее пальцев слетают лепестки цветов… Потом Вивиана брызнула ему в лицо.

— Все. Это даже лучше, чем невидимая броня. Отныне тебе не страшно никакое оружие в этом мире. Ибо любое оружие, которое обратят против тебя, будет превращаться в цветы. Но в мире фэйри ты по-прежнему уязвим, помни это.

Филиппу показалось, что он неправильно понял ее.

— В цветы?! — переспросил он.

— Да, в цветы. В разные. Нежные, прекрасные и ароматные. Если тебе на грудь упал цветок — знай, что в тебя пустили стрелу. Если тебе на голову обрушился букет — значит, кто-то подкрался сзади с топором.

— Я - вампир. Ко мне нельзя подкрасться сзади. Но я счастлив, что ты одарила меня… этим… этим чудесным свойством.

— Тогда прощай!

Вивиана прыгнула в джакузи, снова взметнув фонтан воды.

Стерев с лица воду, Филипп подумал, что ему повезло: шутница Вивиана могла сделать так, что оружие, направленное на него, превращалось бы в рыбок. Серебристых, резвых, скользких рыбок… Получить по голове каким-нибудь палтусом или осетром было бы не в пример неприятнее, нежели цветком.

Он с сожалением посмотрела на воду в ванной. Она остыла. И вообще… вряд ли теперь купание доставит ему удовольствие.

Филипп оделся и отправился искать Лоррена.

Ему хотелось рассказать ему о полученных дарах. И главное — испытать один из них на деле… Тот, который несмотря на всю несуразность своего воплощения, был на самом деле весьма ценным.

Но Лоррена отчего-то более потряс другой дар — помпезный и бессмысленный.

— Армии Запада? — переспросил он, с уважением глядя на рог в руке принца, — Вы говорите, стоит в него протрубить и поднимутся все воины, погибшие на территории Европы за тысячу лет? Потрясающе… Интересно, это будут только христиане? Или мавры тоже? А язычники? Древние римляне? Кельты? Германцы? И в каком виде они предстанут?! От большинства даже костей уже не осталось… Как это будет выглядеть?

— Комично, я думаю. Или трагично. Трагикомично. Я не собираюсь трубить в этот рог, Лоррен. Никогда и ни при каких обстоятельствах.

— Я понимаю. Просто любопытно, как это может быть реализовано…

— Никак. В том-то и дело. Такова суровая правда жизни, — за спасение мира можно получить только обещание, что в следующий раз тебя обяжут делать это снова. Зато злодейства порой приносят реальную пользу…

— Это вы об умении превращать оружие в цветы? — хмыкнул Лоррен, — Леди Вивиана не иначе была когда-то вдохновительницей хиппи. Или они были ее вдохновителями… Что бы такое нам превратить в цветок? Хотите, чтобы я проткнул вас шпагой?

— Шпагу жаль… Возьми нож. Какой-нибудь обычный кухонный нож.

Они пришли в кухню, где в это время никого не было, и Лоррен выбрал нож для разделки мяса, похожий на оружие маньяка.

— Бить по-настоящему?

— Давай. Даже если ты меня порежешь, я от этого не умру.

Лоррен замахнулся и где-то на полпути к животу Филиппа нож вдруг — раз! — и превратился в какую-то ромашку с длинными белыми лепестками.

— Твою мать… — выдохнул Лоррен, удивленно взирая на цветок, — В самом деле, сработало!

Филипп рассмеялся.

— Ну что ж, похоже, мы решили проблему наемных убийц! Как полагаешь?

— Наверное… Но надо бы попробовать убить вас разными способами, пулей, осиновым колышком, что там еще?..

— Попробуем. Как ты думаешь, когда «Темные охотники» откажутся от контракта на меня, им можно будет поручить эту баронессу из Канады? Не помню ее имя… Или придется нанимать кого-то другого? По ее вине погиб Жак. Она должна умереть.

— Думаю, они примут ваше предложение. Они же профессионалы… По крайней мере, — большинство из них. Скажите лучше, как долго будет действовать это ваше хипповое заклятие?

— Много лет.

— Много — это сколько?

— Я не успел спросить. Но знаешь, мне кажется, в представлении фэйри «много» — это должно быть действительно много. Очень-очень много.