ЮБИЛЕЙ

Скажи мне кто полтора года назад, что буду владельцем киоска, в глаза бы ему наплевал. Такое сморозить! Я — ведущий инженер по ракетной технике… Но от тюрьмы и от прилавка не зарекайся. Сегодня, 12 июня 1994 года, у моего торгово-ларечного предприятия «Пузырек» — юбилей. Ровно год назад мы с женой робко отворили окошечко первого киоска, и смурной дядя, опалив меня амброй крутого перегара, сделал почин: «Водовки!»

С той бутылки ведется летосчисление «Пузырька».

Для кого-то год — раз плюнуть срок. Я эти двенадцать месяцев как на линии огня провел, когда того и гляди, шарахнет не в лоб, так по лбу. И шарахало, только раскошеливайся. При такой шарахнутой жизни год очень даже круглой датой показался.

Юбилейные торжества перенесли на природу. Солнце, воздух, котлован… В эпоху лопат и телег такие райские места прудами именовали, во времена землеройной техники решили, что котлован звучит достойнее для бульдозера. Нам-то за скатертью-самобранкой без разницы, как обозвать. Выпили по первой за процветание нашего безнадежного дела, запела душа. Хорошо среди друзей, есть кому сказать: налей! По второй налили, а как же: зеленый змий супостат, голову отрубишь — три выростат! Упорхнули заботы… Так бы и лежал на травке в небо глядючи… Вокруг ивы, трава-мурава, водная гладь… От нее продавец ночной Егор кричит: «Карася поймал!» Егор сильнее чая ничего в рот не берет, наши тосты празднует с удочкой. А я-то думал: в этой луже ничего, кроме дафний, не водится. Да не зря говорят: у того клюет, кто вина не пьет. Ладного Егор карася выволок, царь-рыба для такого котлована.

Мигом юбилей вместе с застольем у меня из головы вон. Что вы хотите, если рыбак-хроник. Как увидел карася, все симптомы обострения налицо. В руках зуд, пальцы дрожат и обильное слюновыделение на червяка плевать. У современной медицины один рецепт от данной хвори — удочка. Схватил лечебную снасть и побежал подальше от юбилейных пьяниц. Егор метрах в тридцати стоит. Сейчас, думаю, покажу тебе, как профессионалы таскают.

Егор не сдается, выдергивает парчатку — сразу двух. Не прошло пяти минут, еще одну тащит. Мой поплавок умер, как и не жил. Стрекоза села и уснула, будто поплавок — не чувствительный элемент рыбацкой системы, а пень. У Егора ни грамма совести, одну за другой таскает. Занервничал я туда-сюда по берегу. Червяков начал менять ни разу не кусанных. Поплавок вверх-вниз по леске гоняю, глубину обитания карасиных косяков ищу…

Рядом с Егором подружка его встала. Таких рыбаков близко к воде подпускать нельзя. Удочку через голову забрасывает. Все кусты перецепляет, пока в котлован попадет. Свист вокруг, грохот. Поплавком по воде бухает. От такого ботанья весь карась должен на грунт лечь. Смотреть противно. Отошел подальше, эта вертихвостка верещит как нащекоченная — парчатку поймала.

Народ устал от обеда. Хватит, кричат, водку пить, надо плавки намочить! Полезли купаться.

Советов мне с другого берега полную сетку насовали.

— Никитич, плюй на червя гуще!

— Штаны сними, Егор видишь в плавках ловит, а тебя карась за рыбнадзора держит!

Я, и вправду, зарыбачился. Солнце жарит, извилины плавятся, а я все еще в штанах парюсь. Сбросил, тут же Надя-разводная от хохота из лодки-резинки вывалилась.

— Никитич, — заливается, — бросай рыбалку к лешему, не то будешь виноват в смертельном исходе моей жизни.

Я-то, сама наивность, посчитал, на нее хохотунчик напал по причине картины моих синюшных ног.

Купил как-то брюки. Итальянские написано, без синтетики. Тело вольно дышит, на лето — в самый раз. А они оказались как в том анекдоте.

Мужчина прибегает к доктору. Лица на бедолаге нет. Трясущимися руками штаны снимает.

— Доктор, — умоляет, — спасите! Левое яичко синеет!

— Будем резать, — успокоил доктор, — не то дальше пойдет. И не боись последствий: девушек будешь без загвоздки любить.

Отхватил намеченное, облегчил душу пациента. Он через неделю снова бледнее мела:

— Доктор, что делать — правое посинело?!

— Резать! — говорит доктор. — И не трясись — для девушек правое тоже не главная ценность.

Вскорости мужчина опять с бедой в кабинет.

— Все, — рухнул без штанов на кушетку, — главная, — плачет, — ценность синяя, и нога начинает…

Доктор провел по синеве тампоном и как затопает ногами:

— Че ты меня ерундой отвлекаешь!? У тебя трусы красят!

Попади я с моими брюками к тому доктору, он бы меня сразу по пояс обезножил. Сколько ни ношу, ни стираю — как снимать, так в ванну лезть, красятся, хоть плачь.

С синюшными ногами стою на берегу, а Надя-разводная заливается. В этот момент у меня дерг-дерг поплавок, и солидно так повело. Делаю в ответ моментальную подсечку… Там малявка, рта на крючок не хватило — за брюхо поймал.

Коллектив мой на всю округу завопил «ура!» и с криками «качай шефа!» бросился плыть в мою сторону.

— Назад! — кричу. — Клев начался!

Дальше хохотали вместе. Егор, оказывается, привез втихаря мороженых карасей и гнал кинофильм ловли.

 

ЭПОХА РАЗВОДОВ

Устроил мне коллектив развод в честь юбилея. Сделал из начальника комедию с удочкой наперевес. На одном конце крючок, а напротив разместился разведенный дурачок. Развод имеется в виду не тот, когда супружеская лодка вдребезги разлетается о житейский риф. В наше время развод, когда тебя держат за простачка и при помощи ловкости рук, языка и психологии оставляют с носом.

Карасиный развод, конечно, дружеский шарж, от него в кармане «Пузырька» не обмельчает ни в материальном, ни в моральном плане. А сколько хочешь случается, когда разные всякие убытки терпим.

Надя-разводная добавочное имя почему получила? Потому, что неоднократно была объегоренной за прилавком. Это на котловане веселилась до слез, за неделю до этого белугой ревела.

Утром только приняла смену, как гриб после дождя, мужчина без особых примет с дипломатом вырос и с ходу предлагает товар на продажу — микросхемы. Такой, нахваливает, исключительной дефицитности товар, с руками-ногами специалисты разберут. По три тысячи, говорит, за штуку ставь, с каждой — тысяча рублей тебе.

Надежде хочется и жим-жим. Микросхемщик напирает на сомнения: возьми на пробу десяток. Пойдет — хорошо, а нет — разойдемся при своих. У Надежды глаза загорелись, взяла десяток.

Через пят минут мужичок за сигаретами подходит. Как увидел микротовар, в присядку на месте запрыгал. Он второй месяц пятки мозолит, рыщет эти детали, а они лежат и ни мур-мур. Давай, говорит, дочка, скорей сорок штук, побегу наверстывать упущенные заработки. Надя себя дурой обозвала — побоялась больше взять. И приглашает мужичка после обеда еще зайти. Он клянется, «обязательно приду», только чтобы никому не продала.

Не успел его след остыть, как тип, что без примет и с дипломатом, появился. Надя давай его упрашивать на дополнительные тридцать штук. Микросхемщик готов всей душой навстречу, но он скоропостижно уезжает. Если деньги вперед, нет проблем, иначе — надо ждать месяц. Кого ждать? Быстрее товар на кон, бери 60 тысяч и езжай на здоровье.

Раскланялся микросхемщик с Надей, ушел, оставив продавщицу в сладких грезах — каждый день бы так подрабатывать!

Вечером мед грез сменился горечью разочарований, а потом праведным гневом. Мужичок, помирающий без микросхем, не появился. И микродетали оказались на поверку не чем иным, как конденсаторами, что на рубль ведро.

Надя в слезы. Вороной себя обзывает. Хотя кого тут винить: не мы такие, жизнь такая.

Раньше была у нас страна советов, а теперь страна разводов. Не государство, а фармазон Остап Бендер, с вечным свербежом в заднице, как объегорить доверчивых граждан. Телек включишь, там как пить видать кого-нибудь да облапошивают: колхозников или пенсионеров, шахтеров или медиков, а то всеобщий развод: либерализация приватизации или приватизация демократизации c выплатой дивидендов в виде «хрен вам, расходитесь по домам».

«Чтоб тебе жить в эпоху перемен!» — говорили мудрые китайцы.

«Чтоб тебе жить в эпоху разводов», — чешем затылки мы.

Напротив моего «Пузырька» завод-громадина, вокруг него походом неделю ходить можно. Директор всю жизнь головой о трибуны бился — для него, мол, рабочий — сын, дочь, брат и мама родная. Ради трудяги в лепешку насмерть расшибется. И вот этот заслуженный-перезаслуженный, Герой соцтруда и лауреат госпремии, разводит завод — только щепки свистят. Будто его бациллами загребущими опрыскали за рубежом, откуда не вылазит, как ворота раскрыли. И раньше самодур был, но заказы выбивал, жилье строил. И куда оно ухнуло соцгеройство и госпремиальное мышление? В мутной воде гонит на сторону боевой металл: самолетный алюминий как обрезки, ракетный титан как опилки, сталь нераспечатанную как утиль, при этом пяткой в грудь себя бьет, что выводит завод из пике. По пути рабочих, как балласт, пачками за борт сокращает. И пень-то за шестьдесят, но гребет под себя, аж неудобно за него…

 

НА ВЕТРАХ ПЕРЕМЕН

Кстати, зовут меня Виктор Никитич, фамилия Бондаренко. Честное слово, скажи мне кто два года назад, буду киосками руководить, обматерил бы. Такое ляпнуть! Ведущий инженер ведущего в области ракетно-космической техники НИИ и вдруг торгаш. Да никогда! Да ни за что!..

Только от сумы и от ларька не зарекайся! Особенно когда задувают ветры великих перемен и от них в головах великих госдеятелей пролетают сквозняки лозунгов. Одним из первых перестроечных кличей был «изыскать внутренние резервы за счет сокращения малопродуктивных штатов».

Кто в НИИ попадает под этот топор? Конечно, уборщицы. Сократили их в нашей конторе. Тети Маши и тети Даши ушли, вытирая халатами слезы, одни ведра и тряпки остались. Лозунг выполнили, а полам все равно, есть технички в штатном расписании или оно уже прогрессивно сокращено, — пачкаются полы. За пару недель обросла контора грязью, как конюшня, что Геракл чистил. В НИИ доктора наук есть, кандидаты тех же наук есть, Гераклов нет. Встал вопрос, кому мыть? Помараковали, морща репу, и — как-никак мужи ученые — решили трудную задачку: мыть по очереди. Разбили с привлечением компьютера полы на участки, составили графики, прикрепили ответственных.

Загвоздка вышла с туалетами. Народ в один голос ответил: нет! Наотрез отказался. Раньше в конфликтных ситуациях поропщут бывало да и смирятся с судьбой, а тут — ни в какую. Начальство, говорят, упразднило уборщиц, пусть само и елозит тряпкой места общественного пользования. Самое интересное — эти места не отличались особой загрязненностью, не какие-нибудь вокзальные. Контора интеллигентная, а интеллигентность она во всем проявляется. Однако интеллигенция техническая встала на дыбы — не будем мыть! В верхах конторских решили: туалеты моют начальники секторов.

Я начальником не был, но в это реформаторское время как раз исполнял обязанности приболевшего шефа. Поэтому на волне протеста пошел грудью на баррикады — не буду мыть туалеты! С начальником отдела мы всегда жили нормально, а тут задерганный половой проблемой: сверху давят «решай», снизу кричат — «мы не ассенизаторы», — рубанул в ответ на мой протест: ну и до свидания! На следующий день остыл, да тут я закусил удила — ухожу и горите вы синим огнем вместе с туалетами. Разорвал пуповину, шестнадцать лет связывающую с космической техникой. Но не сразу с «Пузырьком» нырнул в рыночную пучину торговли.

И не нырнул бы, кабы не подтолкнули…

В доларечные времена дома завел порядок: в пятницу, хоть булыжники с неба падай, вечером моем пол и стираемся. Любил в субботу проснуться без этих заморочек в распорядке дня.

Полощу я простыни, и вдруг жена говорит:

— А не хватит ли тебе по шарашкам мотаться?

Расплевавшись с НИИ, пошел я по рукам производственных кооперативов. Не зря говорят, трудно первый раз уволиться, а потом запросто… Вошел во вкус, чуть что не по нраву: заявление на стол и будьте здоровы, живите богато, но без меня. Поискал инженерного счастья на стороне. Да все как-то мимо. Мимо кассы и мимо души. Не прижились производственные начинания на развесистых ветвях новых экономических реформ. По газетам вроде как нужны, а на деле не то что палки ставят, колеса отвинчивают.

C простыней в руках подумал: супруга ненаглядная пожалела меня, дескать, намытарился, два года не в своей тарелке, возвращайся в НИИ, не майся дурью. В НИИ меня усиленно приглашали.

Жена сказала:

— Давай киоск купим?

У меня простыня из рук выпала.

— Это что, спекулировать? — застыл я полоротым.

— Нет! Зарабатывать на жизнь! — отрезала. — Разуй глаза! — ткнула пальцем в окно. — Посмотри!

По ее словам, все вокруг, не теряя драгоценного времени, что-то покупали, продавали, в умных руках крутилось шмутье, питье, лекарство, обрастая хорошим наваром для проворных рук, и только мы бесцельно коптили оставшиеся до кладбищенского бугорка годы.

И это говорила моя жена, которая всю жизнь отчитывала маму-тещу за ее неистребимое стремление лишний огурец или другую огородину снести на базар. «Не позорь меня! — взывала к совести, — я учитель, а ты на базар с котомками!»

— Мы уже отдали дань обществу, давай поработаем на себя! — агитировала супруга, пока я бултыхал в воде простыни. — И вообще, не нравится киоск, бегай и дальше по шарашкам, а я начну мотаться за вещами в Москву. Ты этого хочешь?

Чтобы моя жена, на которую руку во сне положишь, она задыхается, таскала сундучные сумки? Этого я не хотел. Тем не менее попытался было увильнуть за спасительное, мол, надо обмозговать, посоветоваться со знатоками. Не вышел маневр. Все уже было за моей спиной обдумано, обсоветовано, обмозговано.

Киоск продавал сосед через стенку Леха Бессмертный или Леха Вечно Живой. Говорун и большой собачник. Вселившись в дом, впервые встретил его с двумя псами — эрдельтерьер и королевский пудель рвались с поводков.

— Обе твои? — удивился.

— Нет! Ты что? — замотал головой Леха. — Вот моя красавица, — указал на эрдельку! — А этот дуропляс — моей жены!

По утрам Леха вместе с его женой крепко спят. Возмущенные такой наглостью псы поднимают скулеж. Моя супруга — слышимость чересстенная у нас превосходная — начинает вторить псам, я просыпаюсь от хора друзей человека, шарахаю кулаком в стену:

— Леха! Подъем!

В другой жизни Леха Вечно Живой был технологом, сейчас открывает магазин и готов нам продать киоск в рассрочку, а также ссудить деньжат под проценты для старта. Жена вывалила на меня Лехины и свои планы. Прижатый к бортику убийственной логикой, я не придумал ничего умнее, как взять бутылку «Столичной» и пойти к Лехе.

— Давно пора делом заняться, — сказал Леха после первой рюмки.

— Слыхал песню «Не зевай, ребята, пока демократы»? Вот и не зевай!

После четвертой рюмки Леха повез меня на остановку, где стоял киоск.

— Не пуп города, — пояснял в такси, — но и не задворки. Народ с утра до ночи табунится. А чем больше народу, тем навар круче.

Я думал, Леха рекламу гонит, а он, как выяснилось позже, не трекал языком.

Во-первых, киоск стоял на узловой трамвайно-троллейбусно-автобусной остановке. Со всеми вытекающими отсюда посадками-пересадками. Одних автобусов 18 маршрутов останавливается. Во-вторых, парк за спиной, там каждая лужайка шепчет: возьми пузырек, выпей! В-третьих, три завода по соседству. В-четвертых, стадион под боком. В-пятых, птичий рынок через дорогу. По воскресеньям клеточные орнитологи, аквариумные ихтиологи, домашние кинологи да кошатники наезжают. Тьма народу колготится каждый день. Кому жвачку, кому сигареты. Одному шампанское на вечер. Другому быстрей похмельный синдром загасить. Третий наоборот — трезвый, как бабушка, самому противно.

Ночь не спал после разговора с Лехой.

— А, была не была! — сказал в итоге жене. — Дед говорил, в нашем роду приказчик был, авось от него пару торговых генов и мне досталось.

 

МИТЯ-СЕКС И ПЕТРО ИВАНЫЧ

Первым посетителем с черного хода был Петро Иваныч, участковый.

С порога спел:

Был он под пятьдесят, с похмелья. Штаны форменные давно забыли жар утюга.

Петро Иваныч сразу сказал, что об рубли не пачкается. Выпить, как ни просите, не откажется при наличии аппетита. В тот раз таковой имелся.

— Вчера день чекиста отмечал, — пояснил Петро Иваныч, — и получилось: стаканчики граненые упали со стола, я рядом растянулся, такие вот дела!

Я, было, засомневался, какой такой день чекиста среди лета? Но все правильно: у Петро Иваныча этот праздник случался каждый месяц десятого числа — в день получки.

Я открыл бутылку.

— Подожди, — остановил Петро Иваныч, плеснул из бутылки на столик, поджег. Жидкость горела ровным, синим пламенем.

— По рисочку налей, — разрешил Петро Иваныч, оценив пламя.

Опрокинув рюмаху, сказал:

— Я, ребята, человек небольшой, с одной стороны. А с другой — не хвастаясь скажу: сотрудник органов такой, что палец в рот не клади, мигом отпечаток сниму. Так что предлагаю дружить.

Участковый распрощался, за ним с визитом знакомства хозяин соседнего киоска заявился. В черной майке, в наколках до плеч.

— Митя-рцд, — представился он, — два раза от звонка до звонка срок тянул. — И без переходов покатил бочку. — Я, секс твою за ногу, хозяин остановки, а ты без спроса торговлю развернул. Спалю, секс твою наперекосяк!

Митя был рецидивистом, но почти не матерился, вместо чего обильно унавоживал лексикон «сексом».

— Двадцать процентов с оборота мне будешь отстегивать! — заявил Митя-секс.

Я порядком труханул от такого соседства. И промямлил, мол, все равно кому платить, хотя «крыша» вроде как есть у меня. Я, правда, к тому конфликтному моменту ее не видел. Леха Вечно Живой предупредил, что «Пузырек» взят под опеку, когда надо — мафия появится.

— Какая крыша? — продолжал топорщить пальцы Митя-секс. — А ты знаешь, что это такое?

Митя поднес к моему лицу кулак. На фалангах было вытатуировано «MORT».

— Смерть, — перевел я.

— Во, секс! — обрадовался Митя-секс. — Ты в языках волокешь! А я видак взял, там инструкция не по-нашему куда нажимать. Ни хрена, секс им под кожу, не разберу! Сейчас привезу, расшифруешь мне.

Митя исчез, а мы сидели с женой и не знали, сразу бросать ларечную затею или подождать чуток.

Секс-сосед появился через час. Мы с женой переводили ему, куда нажимать, а он, купив у нас ликер, усиленно угощал «переводчиков».

Митя-секс был нашим постоянным покупателем. Я долго удивлялся его торговле. Ассортимент скудный, часто падал в многообразии до одной водки. А Митя-секс ходил с преуспевающим видом, и беспрерывно у него в киоске тусовались гости, а продавцы бегали к нам за питьем. Причем никогда Митя не брал в долг.

Глаза на Митин бизнес открыл Петро Иванович участковый.

— Это, Витя, самая выгодная торговля, когда она наоборот. За товаром по городу не рыскать, не трястись, что шоколад поплывет, а пиво скиснет… Потому что у него не киоск, а стиральная машина — деньги чьи-то отмывает. И еще Петро Иваныч по-отечески предупредил: водку Митину не пить. От нее за весту левизной прет.

 

КРЫША

«Крыша» — термин, можно сказать, официальный. В нем присутствуют все черты делового языка: лаконизм, однозначность, отсутствие ненужной эмоциональности. «Крутая крыша», «наехала крыша», «разбирайся с моей крышей» — и все предельно ясно. В названии того же общественного института рэкетом нет универсальности несмотря на то, что это термин милицейских протоколов. То же управление внутренних дел, будучи чьей-то «крышей», никогда этот род своей деятельности рэкетом не обзовет. Чересчур термин протоколом попахивает. Мафия — те же штаны, только пуговицей на Запад, откуда наши газетчики пополняют свой опереточный лексикон. Бандиты — вот определение, которое наиболее в точку. Себя они во всяком разе именуют бандитами. Я в глаза назвать свою «крышу» бандитами не решаюсь.

Как-то после ливня спросил еще одного соседа по ларьку, владельца торгово-ларечной фирмы «Феникс» Стаса Подопригору:

— У тебя крыша не течет?

— Моя «крыша», — скаламбурил Стас, — течет постоянно и всегда в обратную от меня сторону.

Поток в сторону моей «крыши» начался через две недели после открытия предприятия. Подъехал скромный «Форд», из него водила вылез, здоровяк такой, что танку башку запросто открутит, а следом, вылез… вот уж, где не чаешь, там встречаешь.

— Степан, — представился кудреватый блондин.

По младости лет он меня, слава Богу, не помнил. Это был младший представитель бесчисленного семейства Грошевых. В поселке, где я вырос, Грошевых на своей шкуре знала каждая собака. Со старшим, по прозвищу Гаврош, я учился в пятом классе. Прозвище никаким боком не соответствовало действительности. Чтобы наш Гаврош под пулями полез собирать патроны для революции? Никогда! Зато в карманы к героям, пока они отстреливались на баррикадах, полез бы, не задумываясь. В школе Гаврош аккуратно тырил мелочь в гардеробе. И всегда имел стабильную тягу к плохолежащим предметам. Впервые по крупному сыпанулся, забравшись ночью в книжный магазин. Что уж он там искал? В нашем книжном днем-то ничего путного нельзя было найти.

Участковый Петро Иванович, опростав как-то стакан «по рисочку», сообщил, что руководит Степаном из Москвы какой-то его брательник. Может быть, Гаврош? «Та мелочишка по карманам, что в люди вывела меня».

Степан ввел меня в курс сотрудничества. Деньги даю только ему. Это правило нарушается постоянно. Под предлогом «дай взаймы», а это значит с концами, или «Степан просил», или коротко «ДАЙ!» ощутимо щиплет вся бригада. В плане товара, объяснил Степан, бутылку одну-другую… в пределах разумного (но не обозначил пределы) давать всем. Позже вокруг бригады появилось человек пять друзей Степана.

— Ты уж не мелочись, — говорил Степан, — не обижай корешей моих. Ну, придешь ты к ним в гости, разве они тебя не угостят?

Я к ним никак не выберусь, они у меня из гостей не вылезают.

— От наездов других бандитов мы тебя защитим, — заверил Степан, — работай спокойно. И чтобы все продавцы нас знали.

С того разговора потек ручеек в сторону моей «крыши».

 

СТАС

Про крышу есть песенка:

К сожалению, нет у меня таких друзей, свою «крышу» могу только под одеялом обложить.

Стас Подопригора под водочку поведал однажды, как пытался убить двух зайцев, один из коих «крыша». Если из идеализма, практицизма и неукротимой энергии сделать коктейль — получится Стас. Ларечное дело развернул — позавидуешь. Многому от него научился. Но время от времени Стас решительно бросает:

— Спалю свои ларьки к чертям собачьим! В сторожа пойду!

Охота на двух зайцев у Стаса началась с покупки машины. Купил «Жигули» и на собственных внутренностях ужаснулся городским дорогам. «Это как по шпалам ездить!» — схватился за голову. Из окна автобуса чувствовал дорожную проблему, но всю ее буерачную глубину понял за рулем. В инициативной голове созрел оригинальный план по созданию источника финансирования для ремонта дорог. Деньги, в буквальном смысле, лежали по обочинам.

Стас прорвался к мэру города, представился руководителем ларечного предприятия и, бережно относясь к времени государственного человека, сразу схватил быка за рога:

— Если трезвыми глазами вчитаться в финансовые отчеты моей торговой точки, вывод получается один — предприятие повернутых: «Нам денег не надо — работу давай! Нам хлеба не надо — опять же давай!» Работая с утра до вечера без выходных и отпусков, я по бумагам получаю минимальный в стране оклад. Мои продавцы по ведомостям такие же альтруисты за идею рынка: «Работа трудна! Работа томит! За нее никаких копеек! Но мы работаем, будто делаем величайшую эпопею!» И бухгалтеру ничего не надо, дай только цифирки посчитать, чем и сыт вместо колбасы с мясом. Товар в киоск с неба падает. По бумагам в штате водитель не числится. Такое интересное кино гоним в отчетах. И все вокруг такие же кинщики. В том числе и проверяющие в курсе, что дурных за ради процесса поторговать нет. Но…

Мэр щипал усы, крупно вращал бровями, не перебивал. Изложив вводную часть проекта, Стас перешел к главному:

— Реально процентов тридцать дохода я плачу государству. До сорока — «крыше». У вас власть, уберите «крыши», избавьте нас от паразитов! Прорва денег высвободится! Если пустить ее на дороги, хватит с головой, еще и на тротуары останется. Сейчас у нас как в песне: «Много в море капель! Много в небе звезд! Здесь, куда ни плюнешь, — водочный киоск!» Я к вам две остановки пешком прогулялся и насчитал 28 ларьков и 15 частных магазинов. Это сколько дорожных денег на одной короткой дистанции?!

Стас рассказывал, а сам представлял, как по улицам города идут шеренги машин, сдирают старое покрытие и тут же укладывают идеально новое, по которому будешь катиться пасхальным яичком.

— Так перекуем «крыши» на дороги! — пламенно закончил Стас.

Мэр, навращавшись бровями, посадил Стаса голой задницей на старый асфальт:

— Вы, молодой человек, витаете в черных облаках, — сказал, как пригвоздил. — У нас в городе нет организованного рэкета! Бывают досадные недоразумения, которые тут же пресекаются милицейскими органами. И если вы столкнулись с криминальным явлением, заявите в РОВД, там разберутся.

И поставил точку приема вставанием.

Не удалось Стасу «крышами» покрыть колдобистые дороги.

 

ЛЕВАЯ НА МАРШЕ

На Стаса нередко после второй-третьей рюмки нисходит философское настроение.

— Берем, Никитич, грех на душу, спаиваем народ. А разве для этого мама родила?

Трудовой путь в ларечники пролег у Стаса через политехнический институт, инженерство на заводе, преподавание в строительном техникуме и через родившуюся на волнах перемен проектную организацию «Крыло», которая взяла на грудь обязательство заполнить небо России дирижаблями. Заводной Стас клюнул на эту приманку. Душа просила большого дела. Шуму в городе от «Крыла» было до небес, казалось, вот-вот эскадрильи цеппелинов заполонят небо и поплывут под облаками, захватывая по пути мировой рынок воздухоплавания. Зря граждане выворачивали шеи, таращились во все глаза, кроме облаков ничего вверху не плавало. «Мы пахали, как папа Карло, — говорит Стас, — а все оказалось разводом». Через полтора года «Крыло» распласталось на финансовом нуле. «Ждите, — начальство говорит, — будут деньги». И месяц «ждите» и полгода… А как тут думать про конструкции дирижаблей, если желудок по мозгам бьет: есть хочу! Этот внутренний орган вчерашнего добра не помнит, ему, что ни день — новое подавай.

Стас через суд расплевался с «Крылом» и на вырученные деньги открыл свое дело. Но иногда кается:

— Спаиваем народ, благо бы качественным товаром.

Прав Стас, левой водки хватает. Хорошо, если из гидролизного спирта. В связи с конверсией военной промышленности ее обязательный производственный атрибут — гидролизный спирт — оказался не у дел. А так как у нас одновременно с расцветом конверсии президент молодого демгосударства воззвал в отчаянии: люди добрые, помогите! не могу напоить народ! И сложил с себя монополию на водку. Добрые люди плач демгосударя услышали, кинулись помогать. На конспиративных квартирах и в засекреченных сараях гидролизный спирт, по рабоченародному — гидрашка, начал переодеваться в «Московскую», «Столичную» и даже менять гражданство на «ROYAL» и «RASPUTIN». Могу засвидетельствовать, опираясь на собственный опыт: бывая на космодромах, выпил гидрашки не один стакан, продукт вполне съедобный, хотя медицинский спирт вкуснее. Но со временем мощный поток гидрашки начал иссякать. В бутылки полезла всякая нечисть.

Петро Иваныч, с какой иностранной этикеткой не наливай ему водку, обязательно сделает анализ на чистоту перед употреблением. Плеснет с чайную ложку и подожжет. Синий огонек — наливай «по рисочку», а нет — извините. Как-то «Белый орел», что из Америки, подожгли, копоть, как от резины, пошла.

— Пусть они своего «орелика» сами кушают! — сказал Петро Иваныч и, выпив «по рисочку» хорошо горящей водки, рассказал случай из жизни своего знакомого.

 

АНГЕЛЬСКОЕ СПАСЕНИЕ

Валентин Бантев жил на участке, который Петро Иванович курировал. В ранешное время был Валентин завзятым дружинником, помогал Петро Иванычу в наведении порядка, но не это главное, главное, что Валентин всю жизнь мечтал о своей машине. По собственному признанию, в институте бывало так размечтается — живот вспотеет. Утром в общаге в окно выглянет, прогноз погоды узнать, а у дома напротив «Волга» стоит. Алая, как паруса Ассоль. «Эх! Такую бы!..» — подумает и… живот мокрый. Потом высохнет и ничего, жить можно. А все равно на третьем курсе на всякий случай сдал на права. Только после института все реже и реже потел живот. Но вдруг в 91-ом теща купила автомобиль.

Она вовремя созрела — не те времена деньги на книжке держать. А тесть — боевой ветеран войны: ордена, медали, ранения с контузией. Сам тесть, конечно, только в атаках под пулями боевой, в мирное время с его храбростью утюг не купишь. Теща, размахивая мужниными заслугами, землю в учреждениях рыла. И успела последнюю ветеранскую машину вырвать. После нее прикрыли эту лавочку — участникам фронтов льготные авто давать, новая власть всех уравняла перед личными средствами передвижения.

Вырвала теща «Жигули». У Валентина живот на радостях взмок…

«Не дам ему доверенность, — сказала теща жене Валентина. — С машиной под задницей в два счета скурвится. Превратит ее в бабовоз».

Живот высох не солоно нахлебавшись.

Самое интересное, из тестя водитель, как из Валентина клоун на манеже. Машина два года гнила без движения.

А потом Валентин отрубил: идите вы со своей дачей!..

С дачей теща пролетела. Пока созревала: брать не брать? — участки стали нарезать, где Макар телят не пас. Достался такой, что автобусом, электричкой и пешком три километра.

«Машина будет ржаветь, а я на перекладных корячиться!? — ругался Валентин. — Лучше с дивана телек погляжу!»

И теща сдалась. Зять на даче был главной рабсилой.

Наконец-то Валентин обрел алые паруса в виде зеленых «Жигулей».

И как-то сразу с Оксаной шуры-муры. Накаркала теща. Махнула Оксана с обочины рукой, Валентин с готовностью остановился, и познакомились, пока подвозил.

Оксана была не из тех женщин, которым любого мужчину подавай, лишь бы в брюках. Большая, стройная и серьезная. Валентин уже было даже разочаровался в попутчице, но в один момент она вдруг так посмотрела, что водитель чуть на встречную полосу не вылетел с индикаторно взмокшим животом. Черти в серых глазищах водились. И какие черти!.. Валентин стал цепко напрашиваться в гости, но дальше телефона дело не продвинулось. Загадочно обронила шесть цифр. Через час Валентин позвонил, мило побеседовали, потом Оксана пригласила в гости: «Вечером в пятницу».

Живот взмок в ночь с четверга на пятницу и не просыхал до утра. Проснулся Валентин в праздничном настрое. Хотелось мыться, бриться и зубы чистить. Надел белоснежные, в обтяжку, ни разу не ношенные трусы и не менее белые носки.

В обеденный перерыв по дороге домой решил запастись горячительным на вечер. Тормознул у одного киоска и бросил на заднее сиденье две бутылки водки и одну шампанского.

После обеда прилег сил на вечер набраться — и сразу взмок живот от жарко нарисованных картин скорого свидания. Но вдруг высох, а Валентин вскочил, как ужаленный, — под окном взревел родной мотор. Валентин прилип к стеклу — алых парусов на месте не было.

— Угнали! — схватился за сердце.

И побежал на улицу ловить ветер в поле. Вернулся, позвонил в милицию:

— Срочно ловите! Только что отъехали!

Теща повела себя странно. Не раскричалась: говорила, ездий на работу на автобусе! Не развопилась: надо было в гараж ставить! Не раскудахталась: надолго собаке блин! Наоборот, начала успокаивать зятя:

— Брось ты убиваться из-за этой кучи железа!

Валентин не слушался. В панике обзвонил всех знакомых, чтоб искали. Сам оббежал соседние улицы.

Теща бегала следом, пытаясь напоить зятя каплями, накормить таблетками, подбодрить словом:

— Зато страховку получим.

— Что на нее сейчас купишь? — хватался за голову Валентин.

Накрылись медным тазиком алые паруса. Эх, раззява! Валентин клял ворюг, Оксану, тещу — не могла в окно посторожить.

Ночь прошла в кошмарах, а утром машина нашлась. Петро Иваныч и нашел с напарником в нерабочее время, собирая грибочки по случаю выходного. Целехонькая, без единой царапины стояла машина в березнячке. И угонщиков милиционеры взяли. Они и не сопротивлялись. Как выпили под кустиком Валентиновой водочки, так и успокоились, до шампанского руки не дошли. И ноги тоже.

С того случая Валентин, по его собственным словам, верующим стал. Во всяком разе твердо знает — ангел-хранитель у него есть. Во-первых, от смерти уберег. Хватанули бы они с Оксаной водочки в интимной обстановке и оба… ага. Взламывают двери, а они лежат рядышком с комнатной температурой обнаженных тел. «Отчего умер?»— «Да с любовницей на брудершафт постельный не той водки выпил», — говорили бы на похоронах. Спас ангел от позора. Во-вторых, «Жигули» нашлись. Это по горячке теща сладко пела: не убивайся! Поостыв, заныла бы на всю оставшуюся жизнь: профунькал машину! И здесь ангел выручил. В-третьих, уберег от прелюбодейства.

Хотя на нейтрализацию этого греха можно было не тратить ангельских сил.

Поучительный случай. Потому что подпольной водки в нашем деле хватает. Конечно, смертельно-подпольная — это исключительный факт. А так, даже импортная часто левит. И зарубежные братья могут туфту подсунуть, и наши в их бутылки льют. А уж от чумового отечественного самопала никто из ларечников не застрахован. Оптовики тебе среди других ящиков подсунут гаражного разлива и не заметишь. Все чин по чину, сертификат дадут, пей на здоровье, да если бы они в каждую бутылку его засовывали.

На меня тут однажды налоговая стала наезжать. То кассовый аппарат сломан, то продавец чек еле видно отбил. Никого не трогают, меня заковыряли. Одна проверка за другой… Все оказалось проще простого. Тот же Петро Иваныч и разузнал. На стадионе, что у нас под боком, сауна не для всех. Полюбил в нее мэр, с которым Стас хотел дороги на крышные деньги строить, заезжать. Как говорится, пойдем в баню, заодно и помоемся. Не знаю, в тот раз мылись они или нет, но водки не хватило, гонца черт дернул в моем киоске отовариться. Мэр на следующий день пластом лежал. Может, и не от водки, от пара угарного. Не разобравшись, дал команду принять в отношении моего киоска меры. Сколько раз ко мне вязались, штрафовали почем зря… К счастью, мэр сам погорел, развели его соперники, другого назначили. И от меня после этого отстала налоговая.

 

ДЕНЬ РАЗВОДОВ

С разводом в прилавочной практике раньше или позже сталкивается каждый продавец. Надя-разводная в «Пузырьке» абсолютный рекордсмен. Раза четыре попадалась. Тем не менее, в лицо ей никто по данному поводу не смеется. Брось в меня камнем — и сам дураком будешь. Надя, не отходя от кассы, припомнит личные достижения каждого. Как я ни учу продавцов на чужих ошибках, все равно свои цепляют. С обратной стороны прилавка такие ухорезы водятся! Задурят, запудрят… Финансовые потери от разводов на продавцов не возлагаю, списываю. Митя-секс обзывает долбаком. Но я развод приравниваю к стихийному бедствию.

Однажды это бедствие всю остановку накрыло, будто в городе конгресс разводящих проходил с показательными выступлениями.

Почин сделала Надя. Вообще-то на Надю мне грех жаловаться. Как говорили раньше: работает с огоньком, имеет высокие производственные показатели. В самые дохлые дни выручка выше, чем у других. Уговорный Надя продавец. Из тех, к кому сунешься за куревом, а уйдешь до бровей в товаре. Однако на лице ее спецы, видимо, читают: к разводу всегда готова!

В то утро прихожу, она летает по киоску.

— Виктор Никитич, — вся прямо светится, — я вам лекарство купила!

Какое, не могу взять в толк, лекарство? Стас мэру на госуши лапшу не вешал, говоря, что мы работаем без выходных и проходных. Халявным хлеб наш не назовешь. Во всяком случае, жена моя надеялась на значительно лучшую жизнь. Кровушку ларечный бизнес портит — только держись. Но я пока стрессы никаким лекарством, кроме как от сорока болезней — на каждый градус по хвори — не снимаю. Стаканчик другой жидкого антистрессина приму и все хоккей — без задних ног сплю.

— Что за лекарство? — спрашиваю Надю.

— Дефицитное, — отвечает, — ваша знакомая принесла. В очках такая, челка крашеная. Лидой назвалась из аптеки.

Врать не буду, регулярно принимаю лекарство от сорока недугов, только не в беспамятных количествах. Никакой Лиды от аптеки не знаю.

— Она сказала: вот достала кое-как Виктору Никитичу лекарство, две упаковки.

— Взяла? — спрашиваю, хотя уже понимаю, что к чему.

— Одну упаковку, — извиняется Надя. — Денег на кассе двадцать тысяч было, упаковка двадцать пять стоит.

Пять Надя из своего кошелька добавила.

— Вторую упаковку, — говорю, — потом занесет?

— Ну! — радостно говорит Надя.

— Лида-фармацевт, — объясняю, — может, не родня тому микросхемщику, да состоят они в одном профсоюзе, а лекарство дефицитное фирма «Развод» варит. Хотя во флаконе с виду что-то витаминное перекатывалось.

Надя в слезы, я — в няньки.

Не успел одну успокоить, Митя-секс в раздерганных чувствах влетает.

— Убью! — кричит. — Прямо секс среди белого дня! Убью!

Какой-то виртуоз не побоялся Митиной рцд-физиономии, под ля-ля сунул десять тысяч. А когда сквозь землю провалился со сдачей и пачкой сигарет, Митя развернул денежку и на дыбы с матерками! Кто бы мог подумать? — купюра склеена из двух половинок. Одна достоинством в десять тысяч, другая — в тысячу. Фокус-покус: одиннадцать тысяч ловкостью рук превращаются в двадцать. Разгадай Митя сразу цирковой секрет, он бы наделал фокуснику шрамов по всей окружности физиономии…

— Воспользовался, скотина, что я с бодуна! — жаловался на мякине разведенный Митя.

Пошел я Стаса предупреждать и опоздал. Его продавца на 47 тысяч нагрели.

Недавно говорили: копейка рубль бережет. Да не сберегла! Сама приказала долго жить, и рубль лег рядом в братскую могилу. На него двух спичек не купишь. Сегодня — сотня миллион бережет. Да пока сотенный миллион пересчитаешь — пальцы мозолями обрастут. То ли дело пятидесятитысячные купюры. Но есть одно «но». Фальшсотен встречать в своей практике не приходилось, а пятидесятитысячных кустарных сколько хочешь. Множительная техника до чего дошла — водяные значки берет. Смотришь на свет — нормальные деньги, на самом деле — дерибас. По первости сам прокололся, отоварил на фальшивку. Если быть точным: не такие они совершенные неофициальные деньги. Когда не торопясь их смотреть, сразу видно: рисунок не той четкости, бумага на ощупь не ГОСТовского хруста, нет красных волосинок, ксерокс пока их не берет. В спокойной обстановке без спектрального анализа ловится левак. По этой причине от разводящего спокойной обстановки не дождешься. Как начнет забивать баки продавцу: какая жвачка мятнее? какие сигареты ментольнее? какая водка слаще? Путь к кошельку покупателя лежит через вежливость — закон ларечного бизнеса. Ты-то блюдешь закон, а за это получаешь купюру домашнего разлива.

На такую продавец Стаса попалась.

— Не бери в голову, — успокаивал Стас, — мелочь это в сравнении с госразводом. — Меня больше другое беспокоит, подозрительно давно сверху ничего не было.

Не успел он докончить накаркивающую мысль, Митя-секс заревел на всю остановку:

— Секс твою наперекосяк! Лучше бы я умер маленьким!

Че это, думаю, Митя дуреет без наркоза.

— Убил бы! — кулаками трясет. — Позавчера машину продал, два миллиона старыми дали, а сегодня им кранты!

Одним словом, пока мы обсуждали результаты разводов, Москва объявила денежную реформу.

У меня захолодело внутри: сколько их старых в чулке? Сорвался считать, а дома лазарет с истерикой. Жена соседку валерьянкой отпаивает. Не знаю, за что хвататься, соседку откачивать или свои деньги выручать. Хоть и не столько, как у соседки, получилось, но ведь мои. А соседка руки себе заламывает. Брат у нее с шилом пониже спины. На юге поработал — жарко, на севере — лета, говорит, мало, на востоке, дальнем, понравилось. Неделю назад заявляется на два часа, чаи, говорит, гонять некогда, дает сестре 15 тысяч долларов, купи, говорит, хатенку с высокими потолками — и улетел.

Сестра обрадовалась без ума как: брательник на якорь в родном городе встает, быстро квартиру нашла. Да такую классную… У самой кухня в три спичечных коробка квадратных, а там на кухне вальсы бальные с кастрюлями кружить можно. По коридору стада слонов впору на водопой гонять. Комнаты одна другой больше — и все веселые. Две кладовки, первая как ангар, во второй с семьей жить можно. Но владелец данных хором патриот, доллары не любит. Черт, говорит, знает эти не наши, вдруг липовые. Наши ему подавай. Соседка полжизни на валютной операции, меняя не наши на наши, потеряла, так как до этого доллары только по телеку лицезрела. Обменяла их на рубли, а тут государство тоже обмен затеяло: с Лениным купюры — геть из обращения, на их место новые. А кто много старых накопил, тому их прощают. Кинулась соседка считать и в обморок кувырк — пять миллионов отмененных у нее. Позвонила дрожащими ручонками продавцу квартиры, надеясь старые рубли всучить. Да дураков уже нет. Передумал, говорит продавец, доллары давай. С этими нашими, мол, то Степа, то не Степа.

Удружил братик сестричке. Она совсем зачастила с обмороками: хлоп да хлоп. Надо «скорую» вызывать, а телефонистка перебивает: с вами будет Владивосток говорить. Братик звонит. Узнал, в чем дело, начал успокаивать. Не бери, требует, близко к сердцу, деньги — дело наживное, на днях еще привезу, держи квартиру, если понравилась. Он в газете работает. Им за строчки в рублях гонорарят, а что между закладывают — за то в валюте. Он, выходит, шибко писучий щелкопер!

Я так быстро наживать деньгу не научился, схватил свои пропадающие восемьсот пятьдесят тысяч и поехал с сумкой водки по знакомым из НИИ, чтобы в сберкассе обменяли. Вернулся домой пьянее водки, но без денег.

В те дни со старой купюрой многие на стенки лезли. Но самый забавный курьез произошел со свояченицами Петро Иваныча.

 

СЯО ФАНЬ ДЗЫ

Лида, первая свояченица участкового, проснулась в то июльское утро 93-го в чудненьком настроении. Три дня назад с сестрой Таткой, другой свояченицей Петро Иваныча, нагруженные до бровей сумками вернулись из Китая. А вчера, ну просто на сверхчудненьком условии, сдали весь товар вдруг подвернувшемуся купцу из Норильска.

Еще совсем недавно каждое божье утро тащилась на завод за нищий оклад, теперь квартира начинена миллионами, как огурец семенами. Даже зашифрованный план тайников имеется на случай забывчивости.

Повторю, настроение у Лиды было распрекрасное. Впереди неделя без забот, хлопот, товаров…

Лида ткнула пальцем в радио. Что там в мире творится? По чем доллар идет?

В мире творилось такое, что Лида винтом пошла по квартире с планом тайников. Объявили каюк прошлогодним рублям. Свежие, нынешние года выпуска, имей сколько угодно, а те, что с 61-го по 92-ой год штамповали, — два дня ходят, потом всего 35 тысяч каждому обменять дают. Если сверх того насундучил, толку от сбережений, как от козла молока. Можно пускать купюры с Лениным на новогодние гирлянды.

Из укромных углов, шкафов, тумбочек полетели на палас разноцветные бумажки. Каждый раз, когда попадались с Лениным, Лида плевалась.

«Ленин жил! Ленин жив! Ленин будет жить!» — пришли на ум строки из пионерского далека.

«Дожился! — плюнула в радио. — Чтоб вам всем ни дна ни покрышки!» Одним словом, разволновалась свояченица, шутка ли — считала 11 миллионов упраздненных денег.

«А у Татки сколько?» — побежала к телефону.

— Маоцзэдуна! Вэй! — раздался в трубке лающий голос сестры. — Сяо фань дзы!

— У тебя что, крыша поехала? — спросила Лида.

— Да-да! — заплакал на другом конце Вася, муж сестры. — Как узнала про отмену денег, так понесла околесицу на китайском. Борщ палочками ест!.. Представляешь!..

— Хунвэйбина дзиу дзиу! — раздалось на другом конце.

«Сука норильская знал про обмен, — подумала Лида. — Одними старыми рассчитался».

Лида помчалась к сестре.

Та в защитного цвета шортах, без лифчика, с красным флажком и детским ружьем ходила строевым шагом по квартире.

— Цзяофаня! — ткнула в Лиду ружьем. — Ни хао!

— Врача вызывал? — спросила Лида Васю.

— Какого врача?! — заблажил Вася. — Ее в психушку упекут, а у нас 28 лимонов старых денег. Что я буду делать?

Лида упала на телефон и через подругу нашла психиатра.

— Маоцзэдуна! — закричала на доктора Татка. — Сяо фань дзы!

— Ага! — не стал возражать доктор.

Лида с ужасом заметила, у сестры лицо стало сковородочно плоским, нос расползся, глаза сузились. В сумме получилось: «Моя сестра красависа: носа нет — одна лиса!»

— Может, какое дефицитное лекарство надо? — спросила Лида доктора. — Я достану.

— Для выхода из китайского состояния нужен шок, — сказал доктор.

— Шао линь! — вдруг подпрыгнула Татка и в прыжке саданула доктора пяткой в грудь.

Доктор упал в шоке.

Лида побрызгала его из чайника.

— Извините, — сказала очнувшемуся.

— Мы привычные, — поднялся доктор. — С вас десять тысяч.

«Не слабо», — подумала Лида и дала старой купюрой.

— Эти не надо, — отказался доктор.

— Сяо фань дзы! — закричала Татка. — Шао линь!

Но доктор вовремя выскочил за дверь.

Лида заходила по комнате в поисках шоковой терапии на выбивание из Татки иероглифов.

А если холодной водой окатить из-за угла? Татка с детства визжит от холодной. Посуду моет кипятком, от которого у Лиды руки волдырятся.

К обеду, намаршировавшись китайским макаром, Татка заснула в кресле.

Прижав к животу таз с шоковой водой, Лида подкралась к больной. Непосвященный в водную процедуру Вася отупело следил за странными маневрами свояченицы, забоявшись: не наследственная шиза косит сестер? Лечебный таз уже поднимался над больной, когда та разлепила щелочки глаз и с криком «шао линь!» в прыжке двумя ногами выбила емкость из рук сестры.

Таз по свистящей траектории пролетел через комнату и опрокинулся на голову Васе.

— Маоцзэдуна! — заорал Вася, воинственно расправив мокрую грудь. — Шаолиня!

«Еще один», — подумала Лида. И не расстроилась. Васю она не любила. Татка вечно крутится, как на пожаре, а он только колбасу на закуску порезать. И вида никакого. Недоросток белобрысый. Лида давно мечтала найти сестре что-нибудь поприличнее.

Пока супружеская пара слаженно переходила на китайскую мову, Лида придумала шокировать сестру ружьем. А че? Взять и разрядить оба ствола в аквариум, который объемом на целую бочку. Шуму будет, грому… И рыбки у Татки ценные. От ружейного шока никакая китайская стена не устоит.

Двустволка двенадцатого калибра висела в кладовке. Лида зарядила ее и решительно шагнула в китайскую зону.

— Не стреляй в Таню! — на чистейшем русском закричал Вася и бросился грудью на стволы.

После этого героического броска свояченица зауважала зятя.

Лида в последний момент успела дернуть ружье вверх. От хрустальной люстры остался мышиный хвостик провода, со шкафа бесследно исчезла фарфоровая ваза литров на двадцать.

— Хунвэйбина! — затопала ногами Татка.

Вася на трясущихся четвереньках пополз за валерьянкой.

В этот трагический момент ожил телефон. Звонил валютный жучок Лева. Он предлагал обмен старых рублей на новые с гонораром 30 долларов в собственный карман за каждый обменянный миллион.

— Будешь на этих условиях? — спросила Лида Васю.

— Он что? — вдруг закричала Татка. — За дурочек нас держит? Думает, я базар не знаю?

Татка выхватила трубку из рук сестры и громко заторговалась с Левой.

И чем дольше она говорила, тем больше глаза приобретали европейский разрез, нос — родную картофелеобразность.

Лида с радующимся сердцем смотрела на сестру и думала: «В Африку за товаром ее не возьму. Еще превратится в негритянку с кольцом в носу».

 

ХОДЯ

Китайские мотивы сыграли злую, даже роковую шутку с самим Петро Иванычем. Посудите сами: «по рисочку» не принял, зайдя на следующий день в киоск.

— Уволят, — сокрушался бедолага.

Залетел Петро Иваныч в международном масштабе. Подвела слабость к пострелять в выпившем состоянии, гусарско-ковбойская жилка, чуть что — обнажать ствол. Мол, ша, парнишки, я вооружен и могу стрельнуть. И приводит без предупреждения угрозу к исполнению. По ковбойской причине он еще до китайского случая чуть не попал впросак по служебной линии.

Очередной день чекиста, то бишь получку, обмывал в ресторане с темпераментным названием «Джигит». Перед его входом у коновязи не стояли иноходцы-карагезы. Преданных скакунов джигиты обменяли на фартуки и поварские колпаки, кинжалы — на кухонные ножи, предлагая сибирякам оригинальные блюда кавказской кухни: шашлык из свинины, люля-кебаб — из говядины, харчо — непонятно из чего. Петро Иваныч, неприхотливый к кулинарным изыскам, в рассидочку употребил полкило водки, и вздумалось ему лакирнуть принятое соточкой коньяка. Джигит принес что-то по вкусу близко у коньяка не стоявшее. Даже не чача. Самогоняка закрашенная. Такая, как в песне Петро Иваныча:

Петро Иваныч, отведав разводного коньяку, сразу ствол не обнажил, но возмутился:

— Ты что за пойло мне, воину МВД, принес?

— Шистый дагестанский коняк! — оскорбился джигит. — Пят звезд.

Не поленился, пустую бутылку принес.

— Смотри оба глаза, что написано!

— На моем сарае «Маша + Саша» написано, а там дрова! — хлопнул ладонью по столу Петро Иваныч.

— Ты зачэм бочка лэзэшь? — засверкал глазами джигит. — Нэ понимаешь коняк пит, нэ ходы приличный рэсторан, сыды свой хата, водка хлестай!

— Я из УВД! — представился Петро Иваныч. — Закрою вашу богадельню к чертям свинячим!

— А я из красный уголок! — не поверил джигит.

— Ты из красного чума! — сказал Петро Иваныч и пошел в туалет, горло прополоскать после высокогорного коньяка.

В общественном заведении его с нетерпением ждал уже знакомый джигит и два незнакомых. Они так и не поверили, что Петро Иваныч не баран чихнул, а воин МВД. Одет он был по гражданке.

— Ми тебя, дарагой, — говорят с улыбочкой, — будем мал-мал ум за разум учит!

И как горные орлы начали окружать клиента.

— Это я вас буду «ум за разум учит», как на воина МВД руку поднимать! — сказал Петро Иваныч и обнажил табельный ствол.

И чтобы сразу развеять сомнения насчет правдишности вооружения, выстрелил в дверь кабинки. Из нее вывалился гражданин, глаза по чайнику, штаны на коленях, руки задраны вверх. «Извините», — прикрыл интимное место и боком-боком спутанно засеменил к выходу. Горные орлы быстро смикитили, что шутки шутками, а пару пуль в желудке дело невеселое.

— Стоять! — скомандовал Петро Иваныч.

Напрасно повышал голос, педагогический порыв у джигитов испарился. А бежать от пистолета в направлении куда глаза глядят — не позволяло пространство туалета. Джигиты замерли как вкопанные.

— Кругом! — командует дальше Петро Иваныч.

Ставит джигитов руки на стену, ноги на ширине плеч. И закрепляет позу выстрелом над головами. Мол, это вам не горные кручи, а сибирские равнины.

На прощанье потребовал подпирать стену, пока каждый тысячу баранов не насчитает.

Утром Петро Иваныч проснулся в холодном поту: могут погнать из рядов МВД. Побежал к джигитам улаживать инцидент. Но те и в качестве потерпевших не захотели связываться с начальством Петро Иваныча.

В отличие от джигитов, китайцы связались.

Роковые события развивались следующим образом. Знакомый следователь уговорил Петро Иваныча по легкому срубить тысяч пятьсот. Поезд Москва — Пекин, прозванный в народе Ходя, возил из Китая китайцев с ширпотребом. В поезде товары были дешевле и дорожали по мере удаления от железной дороги. В этом и был сермяжный смысл международного бизнеса. По плану коммерческой операции Петро Иваныч и следователь садились в Ходю и, пока тот постукивал колесами, отоваривались, а через час выходили на следующей станции, сделав Ходе ручкой. В поезде они купили шесть кожаных курток. «В два раза дороже продадим», — обещал опытный бизнесмен-следователь. Взяли по паре спортивных костюмов «Reebok», где фирменную надпись точнее было делать иероглифами. В завершении операции следователь у проводника взял три пары джинсов.

С этой самой сделки и начался детектив. У следователя сработал профессиональный инстинкт. Он разорвал одну упаковку, вторую, в третьей нашел, что искал: вместо пары джинсов — половина. Может быть, даже произошла ошибка, проводник не хотел следователю продавать эту располовиненную пару. Он ее приготовил сунуть через окно тем, кто штурмовал Ходю на станциях. Но так было хорошо упаковано, что китаец сам перепутал. Однако признать ошибку категорически не захотел.

— Моя твоя цесно целий давала. Твоя моя хытрый!

Ах, ты желтолицый собрат по разуму. Как все вывернул. Его моя цесно продавал, а моя его развел.

Петро Иваныч со следователем начали разъяснять, че нас за дураков держать?

— Моя твоя не понимай, цего хоцись! Моя целий давал! — талдычит узкоглазый брат.

— Нас цесный китайца! — тут же рядом крутился второй проводник.

Крутился-крутился «цесный китайца» и пропал, прихватив сумку наших милицейских бизнесменов.

Во-о-о-н чешет в конце вагона. Петро Иваныч сорвался в погоню.

— Стой! — кричит. — Стрелять буду!

Петро Иваныч на этот раз был в форме, но его погоны собрата по разуму не испугали. Рвет когти во все китайские лопатки. Петро Иваныч налегке и за своим добром, начал настигать. В вагон-ресторан залетели, тут бы и накрыл убегающего догоняющий, да перед последним стена из четырех ходиных проводников выросла. Мол, нету хода пароходу. Петро Иваныч не выдержал такого унижения воина МВД. А он перед операцией для храбрости принял у нас «по рисочку». Не успели китайцы глазом моргнуть, и, хотя моргание у них имеет очень малый ход, Петро Иваныч за это время обнажил ствол. Как в западных фильмах, из-под мышки выхватил пистолет. На родной земле мне китайскую стенку ставить?! И сделал над ней предупредительный выстрел:

— С дороги!

Попал в окно.

Грохот и звон разбитого стекла заставили широколицых братьев по Азии уважать воина МВД. Китайцы попадали на пол, расползаясь под столы.

Петро Иваныч помчался дальше за сумкой. Добежал до конца поезда, повернул обратно, заглядывая в каждое купе. Все китайцы были на одно лицо, и ни у одного не было в руках пропажи Петро Иваныча.

На следующей станции нашего коммерсанта поджидал наряд ОМОНа.

Своего посла Китай из России не отозвал, а Петро Иваныч погорел на ниве международного предпринимательства.

Одно время даже просился к нам управляющим, да наша «крыша» не разрешила.

 

ЛОХИ

Город занимает круговую оборону, интенсивно зарешечивается. Танковый завод ввиду перехода на мирную продукцию перековывает броню на решетки: граждане в связи с переадресацией внешней угрозы на внутренний рынок старательно защищают окна. В тюрьме решетки, чтобы клиенты не вылезли, на домах, чтобы аналогичные клиенты не залезли.

В пятиэтажке напротив моего дома Володя живет. Этакий шкаф бровастый, из славного племени созерцателей. Стоит весеннему солнцу растопить зимние снега, Володя раскрывает окно (балкона у него нет), ложится грудью на подоконник и остается в такой позе до холодов. Как ни выгляну — Володя на посту.

— Эй, — крикну, — что там в мире делается?

— Вон, — скажет, — воробьи свару затеяли. Этот хулиган ободранный опять раздухарился.

Володя всех воробьев, собак, голубей и кошек в лицо знает.

И вдруг на окнах у Володи решетки серебрятся, а он с видом «сижу за решеткой в темнице сырой», схватился за одну и трясет с остервенением — телеантенны на крыше дугой гнутся.

Мы тоже упорядочили ажурной сталью пространство между нами и покупателем. Как шутил ночной продавец Макс, являясь на службу: «В камеру на смену прибыл!» И хотя решетка у нас не в тюремную клеточку, я бы даже сказал, с уклоном в барокко — завитушки, финтифлюшки, а все одно — решетка. Но что делать, когда береженого Бог бережет. У Стаса в два ночи шарахнули по витрине, забрали половину бутылок и продавца просквозило.

Хотя против лома решетка, всяко-разно, не прием.

Однажды Макс в три часа ночи открыл на стук окошечко и вместо лица увидел дуло, а вместо просьбы: «Водки!» — услышал:

— Ну-ка, лох, выручку быстро сюда!

Макс был лучшим ночным продавцом. На работу приходил с чемоданчиком, в котором размещалась цветомузыкальная установка. Витрина у Макса цветасто сверкала, полыхала и подмигивала. Не зря Макс на радиофаке учился. Народу что? Развлечений подавай. Летят, как бабочки на свет, к киоску Макса. Но в отличие от бабочек — с деньгами.

А поначалу Макс не захотел у нас работать. Как-то подходит парень с коробкой мороженого и просит взять на реализацию.

— По сколько брал, — упрашивает, — по столько и отдам.

Объяснил ему, что мороженое — не наш продукт и предложил работу продавца. Парень мне понравился, и была вакансия. От моего предложения он отказался. А позже поведал, как пытался заниматься сладким бизнесом.

Получил Макс стипендию — двадцать тысяч — и в нем проснулся предприниматель.

«Деньги должны работать, а не в чулке преть», — жуя мороженое, вспомнил Макс наставления одноклассника Генки Трошкина, который, отучась полтора года в политехе, сделал институту ручкой: «С верхним образованием только время терять», — и пошел делать коммерческие деньги. Преющих богатств у Макса не было. Не до жиру, куртяшку бы какую да штанцы купить.

«Как стипу заставить работать? — подумал зарождающийся бизнесмен. — Запустить в дело, а потом… купить штанцы».

Откусил здоровый кусок мороженого, горло обожгло холодом, а голову блестящей идеей: он ест мороженое по 140 рублей, в центре такое же по 250, если для скорости пустить по 240… Молниеносно подсчитал: сто порций дают десять тысяч чистого навара. Это как сдуру полстипендии найти. Идешь по улице, а половина валяется… Только и времени уйдет — нагнуться.

Охваченный базарным азартом, заторопился Макс, пока другие не подобрали… Купил прямо с ящиком сто морожин и поехал на самую центральную улицу.

Почин сделала девчушка-соплюшка лет восьми от роду. Сунула Максу три «стольника», Макс дал пятьдесят сдачи, с десяткой было хуже — обшарил все карманы — нет.

— Подожди, — попросил.

— А, не надо! — щедро сказала соплюшка.

— Как «не надо»? — оскорбился Макс.

Но девчушка уже упорхнула.

Подошел затрюханный мужичок, тупо посмотрел на мороженое, облизнувшись, соврал:

— Врачи, заразы, запретили!

И направился врать лоточнице с пирожками.

Женщина, в очках и в спешке, выпалила:

— Два!

Сунула товар в пакет, спохватившись, спросила:

— Вкусное?

Не дожидаясь ответа, нырнула в подземный переход.

Парень в сильно кожаной куртке и вызывающе мохеровом шарфе, голова презервативно обтянута шапочкой «минингиткой», никуда не спешил. По-хозяйски взял мороженое, лизнул, брезгливо скривился:

— Дерьмо, — и метко швырнул низкооцененный продукт в далеко стоящую урну.

— Я здесь слежу за общественным порядком, — вытер пальцы о штаны, — с тебя десять тысяч или крути педали, пока в лоб не дали!

Макс «крутнул педали» на менее центральную улицу.

Но цену не сбавил.

У трансагентства за каких-то пять минут набежало семьсот рублей чистой прибыли. Макс, гипнотизируя прохожих, повторял про себя: «Мороженое! Налетай-разбирай! Налетай-разбирай!»

Два верзилистых парня в инкубаторски одинаковых пуховиках и шароварного покроя брюках, один с бородой, второй с босым подбородком, весело налетели из-за угла.

— О, юный финансовый воротила! Бог в помощь! — поприветствовал бородатый пуховик.

— Боги сказали, чтоб вы нам помогали! — нейтрально ответил Макс.

— Завсегда помогаем, — сказал бритый пуховик. — Тебе новую цену принесли: двести шестьдесят рублей ноль-ноль пупеек.

— Мне и двести сорок хватит, — отказался от помощи Макс.

— Тебе с головой хватит, — согласился бородатый, — да и нам за помощь надо отстегнуть.

— И лучше крупными, — уточнил безбородый. — Идет?

— Не идет, — свернул торговлю Макс.

— Тебе жить, — не обиделись пуховики. — Но больше здесь не мозолься, не то малеха мочить будем.

Зарождающийся Рокфеллер под тяжестью сладкой ноши прозрел: кожаные охранники от сверхприбылей и пуховые помощники ценообразования так просто подобрать полстипендии не дадут. Рынки сбыта надо искать в подполье. Юный бизнесмен поднапряг предпринимательскую часть извилин и наметил завтра вместо института крутнуться по школам родного района. Поди там эти жандармы от свободной торговли не сидят в засадах.

Дома невмоготу как мороженого захотелось, но Макс укротил барские замашки. Сладкий товар бережно поставил на балкон.

Проснулся от странных тук-тукающих звуков за окном… «Синички долбят мороженое!» — слетел с кровати Макс. Рванул балконную дверь, и в ногах поплохело. Ящик со сладким товаром потерял строгость линий, забрюхатил на все четыре стороны и взмок. Будто кто-то посидел на нем, а потом водичкой полил. Но никто не сидел, не лил — просто сибирская зима взяла сторону рэкета и шарахнула по ящику оттепелью. Мол, не хочешь платить — продавай на разлив.

Макс открыл размякший ящик, начерпал трехлитровый бидон. «Хоть наемся досыта», — подумал с тоской.

Завтракал мороженым, обедал им же, от ужина отказался. К вечеру в носу хлюпало, в горле хрюкало, в животе пал иней, а на голове хоть блины пеки.

Весь иссопливевший пришел к нам. Стипендия растаяла, на что-то надо было жить.

Как и всех продавцов, учил я Макса за бутылку не умирать, подвигов у прилавка с бросками под танки не делать.

На грозное:

— Ну-ка, лох, выручку быстро сюда!

Макс собрал деньги и медленно левой подает. Дуло исчезло, навстречу деньгам потянулась жадная лапища. Но Максу хотелось под танки. Я и не знал, что на прилавке у него всегда стоял, четко направленный, прикрытый пачками сигарет, газовый баллончик. Руку правую протяни… Он протянул и дал очередь…

Дальше Макс не помнит, сам хватанул газа. Очнулся на полу в тошнотворном состоянии, с выручкой.

Стас посоветовал в милицию не заявлять:

— Проходили, — безнадежно махнул рукой, — Могут самого крайним сделать. Будешь потом время терять доказывать, что ты не двугорбый. И бандитам я бы не говорил на твоем месте.

Максу я выдал компенсацию за треволнения и взял с него слово в будущем героической самодеятельностью не заниматься.

Такой возможности Максу больше не предоставили.

В его следующую смену дуло, появившись, не исчезало, пока 200 тысяч не покинули киоск. После чего под прикрытием того же ствола в окошечко пролезла ручища и начала выгребать все до чего дотягивалась: видеокассеты, бутылки… Одних кассет забрали на двести пятьдесят тысяч.

«Крыша» появилась утром уже откуда-то наинформированная.

— Странно, — недоверчиво качал головой Степан, — ты сам попробуй одной рукой натаскать столько.

Я пробовал, не получалось.

— Будем разбираться, — пообещал Степан.

А я пошел посоветоваться с Петро Иванычем. Его насторожил факт: откуда бандиты так быстро все узнали, если я их еще не успел оповестить. И добавил:

— Твой Степа дуру гонит! Есть такие загребалы, через окошечко полкиоска очищают.

Вечером «крыша» сняла меня с ужина. Ко мне домой «крыша» приезжает всегда без предупреждения и, когда они предлагают «проехаться», у меня на языке вертится брякнуть: с родными прощаться или как?

По дороге сообщили результаты следствия:

— Разводит тебя твой продавец. У него дома нашли пять бутылок водки, три шампанского, четыре видеокассеты, хотя видака нет.

Что-то вякать против следствия было бесполезно.

Привезли меня в большой подвал, где во времена моей студенческой молодости был турклуб. Здесь мы готовились к походам, здесь счастливыми щенятами пели: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!» Теперь в подвале стояли качковые тренажеры, сидел избитый Макс. Вокруг него бандиты, в основном блатнячок сопливый.

— Не колется пока, — сказал один из них Степану.

Тот отвел меня в угол, где на стене была нарисована снежная вершина, оставшаяся от другой жизни.

— Если он тебе нужен, — кивнул в сторону Макса Степан, — плати четыре лимона. Иначе здоровье у него отнимем и сдадим в милицию…

Достал я кошелек.

— Классно он тебя сделал! Ох, классно! — говорил на следующий день Стас. — Они нас лохами кличут. Лохи мы и есть! Были, есть и будем! Как хотел великий Ленин!

 

ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ РОМАН

Кого только нет у нас среди продавцов! Дипломатов нет. Летчиков нет. Хирург торрокальный был. Коля Брагин. Можно сказать, распределился к нам. Заканчивая институт, попросился на постоянную работу:

— Возьмете?

Почему не взять умного человека. Макса «крыша» потребовала уволить, открылась вакансия.

Работала у нас в ту пору Лида Потехина, когда-то учитель физики и всегда чистюля до мозга костей. Пылинки на витрине в ее смену не найдешь. Белоснежную тряпочку из рук не выпускала.

Что Коля-хирург, что Лида-физик работали без претензий, подвела весна.

В пересменку подает Лида список прохождения товаров, я на обратной стороне обнаруживаю:

У меня поехала крыша —

Я несу несусветную чушь!

Но хочу тебя, Лидочка, слышишь!

И обидеть тебя не хочу!

И подпись: «Николай».

С «Я помню чудное мгновение» не сравнить по гениальности. Тем не менее, даже самый вредный критик не будет отрицать — оба произведения не что иное, как признание в любви. У Коли, может, платонизма поменьше. Да оно бы и ладно, так имелось осложняющее поэзию обстоятельство — Лида была замужем. Хотя Коля-хирург тоже. Кстати, муж у Лиды виртуоз. Как-то я обронил при нем: хорошо бы иметь свою печать санэпидстанции. Он на следующий день приносит.

— Где, — спрашиваю, — приватизировал?

— Нигде, — говорит, — сам вырезал, как выпускник кружка «Знай и умей».

Тут бегаешь штампульки дурацкие по кабинетам собираешь, он их играючи делает.

И вот его разводят. Сразу по прочтению стиха, хотелось думать — развод поэтический. Так сказать, гипотетически-филологический.

Ан, нет.

Прихожу утром на остановку, у одного моего киоска, как после артналета, ни одного целого стекла. Витрина всяким тряпьем закрыта: одеялом, полушубком, ящичным картоном.

Селезенка екнула — ограбили! Второй раз екнула — а продавец?

После Макса я куста боялся…

Коля-хирург выходит, весь живой и виноватый.

— Виктор Никитич, — начинает лепетать, — извините, стекла сегодня же вставлю.

— И ничего не рассказывает, поросенок, что ночью заявился муж Лиды и устроил взятие Бастилии.

Драма началась вечером. В одиннадцать часов Коля, нарушая закон «Пузырька» — не оставлять киоск без присмотра, — закрыл свой и побежал к возлюбленной на чашку чая. Пока муж в отъезде. Он возьми и анекдотично заявись раньше срока. Квартира у них в двух уровнях. На первом этаже две комнаты, наверху зал и кухня. Муж постучал в дверь, Лида Колю спрятала за шкафом. Стой, мол, ниже травы, тише воды. А сама мужа от гнезда любви уводит на второй этаж и укладывает бай-бай под предлогом: внизу жара, дышать нечем.

Коля, боясь задохнуться от жары, поспешил с эвакуацией. Ему бы подождать чуток, когда супруг-соперник крепче уснет. Да сердце болит за производство, киоск бесхозно брошен. В темноте в прихожей оделся-обулся и тихохонько принялся замки открывать. Крутит-крутит, ничего не получается. Откуда Коле знать, что один вправо открывается, а другой влево. Ну и заблудился в двух замках. Крутит, дверь дергает, трусливым потом обливается. Шаг до спасения остался и…

Муж возню услышал, обдало жаром: воры лезут! Поднялся и, прихватив по дороге газовый ключ, бесшумно начал перемещаться в сторону лестницы. А Лида опрометчиво заснула, переволновалась женщина. Намеченная жертва возится с замками, охотник идет на возню и не знает, что сам намечен в качестве трофея. У них кот сиамский, вторую такую зверюгу поискать надо, хищник комнатный. Шнурки жрет, на людей цепным псом кидается. Кромешная тьма, муж с ключом в руке крадется к лестнице, а котяра на шкафу распластался, ждет, когда жертва переместится в зону броска. И как прыгнет когтями на голову. Ситуация. Особенно в восприятии мужа. Нервы напряжены до предела: черт знает, сколько ворья внизу? Сунешься, а они тебя самого… И вдруг на тебя кто-то прыгает.

Муж заблажил, а Коля наконец-то открыл замки, выскочил на свободу. Пронесло. Если бы еще шапку не оставил. Явившись переполненный чувствами на свидание, швырнул, не глядя, головной убор, он и завалился за вешалку. Собираясь в темноте восвояси, Коля шапку не нашарил. Муж компрометирующее вещественное доказательство и при свете не увидел бы, не начни искать, что унес грабитель. Шапка у Коли — лохмаче не делают. Раз с такой столкнешься, не забудешь. Муж часто посещал наше предприятие, посему сталкивался неоднократно. Сразу понял, кто вор и что похитил. В гневе побежал в «Пузырек».

— Я тебе рога обломаю! — кричал, круша киоск.

Хотя рогатым был сам.

И еще угрожал:

— Ты у меня узнаешь сейчас на всю жизнь, что Земля имеет форму чемодана!

Закончился этот развод без потерь. Коля-хирург пересидел бурю за стенами киоска и, вставив стекла, ушел от нас, так и оставшись на прежних позициях в отношении формы Земли. Лида-физик тоже покинула «Пузырек». И тоже при своих интересах, развод любовный не повлек за собой развода семейного. Муж великодушно простил женскую слабость.

А что же, как не слабость? Любой развод от слабости пляшет. Лопоухость, ротозейство, жадность — все у спецов этого дела идет в ход. Посему, живи и помни: уши по плечам не развешивать! Клювом не щелкать! На халявные деньги губу не раскатывать! А главное — не быть лохом! Хотя лох — это не слабость… Как-то Митя-секс ругается: чуть, говорит, под лоховоз не попал. Это что, спрашиваю, за зверь будет — лоховоз? Оказывается, автобус или любой другой общественный транспорт. Лохи перемещаются по городу исключительно давясь в автобусах, толкаясь в троллейбусах и с чьей-то мамой штурмуя трамваи. Но я-то не давлюсь с чьей-то матерью и не толкаюсь с ее же помощью, своя машина под задницей. И все равно я — лох. Настоящий, классический. Судьба… Та, что определила меня когда-то в инженеры. Знай, дескать, лох, свой шесток. Из этого тоже не следует категоричный вывод — все инженеры лохи. Работал я с Гришей Мазиным…

Кстати, отчебучили мы с ним однажды номерок с картинками. Летели вместе в командировку в Капустин Яр. Тогда о нем даже супруге сказать не моги, государственный секрет, это сейчас никому не интересно, что космодром там. В аэропорту нас с порога обрадовали: задержка рейса. Вот напугали! Командировка только началась, на раздел цен в ресторанном меню не глядим, берем, что душа желает, а в аэропортовском ресторане рябина на коньяке была. Нарябинились мы… не заметили, как до Куйбышева долетели, который сейчас Самара. Там опять задержка, Волгоград не принимает, и неизвестно, когда откроется. Не шибко мы расстроились, Волгоград закрыт, зато у ресторана двери настежь, водка посольская в меню и пиво. А у нас в те времена один пивзавод на ремонт закрывается, другой никак запуститься не может, переходный период лет в десять, на пиво дефицит хронический. Дорвались мы, и вдруг объявляют: желающие улететь через час в Ахтубинск могут приобрести билеты в третьей кассе. Мы очень желаем. Я впервые летел, а Гриша все знает. Там, говорит, от Капъяра один палец по карте, час на автобусе — и мы на месте опохмеляемся в гостинице «Уют». Допиваем для похмельного синдрома пиво-водку, берем билеты и летим. В Ахтубинске на автовокзале глаза сломали у расписания: не можем найти Капъяра и все тут. Да что он сквозь землю провалился что ли? Или до того засекретились, написать боятся? Милиционер-казах мимо проходит.

— Товарищ сержант, — спрашиваем, — откуда автобус до Капустиного Яра отходит?

Он на нас смотрит, как баран на новые ворота. Милиция и та не знает никакого Капъяра, и автовокзал в Актюбинске один.

Вот тебе, бабушка, и юркнул в щель! Оказывается, находимся не в Ахтубинске Астраханской, а в Актюбинске Казахстанском. Похохотали над собой и опять, уже экономя деньги, просчитались, сели в поезд, который через тот же Куйбышев два дня тащился до похмельной гостиницы «Уют».

Чуданули… Финансовый отчет о командировке с таким перерасходом транспортных средств шли подписывать к директору НИИ с мандражом в коленях. Но Гриша точно выбрал момент с хорошим настроением у шефа, тот хохотал над нашими залетами, в приемной подумали: у шефа крыша набекрень съезжает. Мужик Гриша был ничего и инженер неплохой, да не лох! Нет! Вдруг заделался освобожденным профсоюзным деятелем, а в годы компании за трезвый образ жизни стал председателем общества борьбы за трезвость. Лекции читал, что водка — яд! пейте соки! Свадьбы безалкогольные устраивал, когда муха под потолком зажужжит и гости, как по команде, вскинутся наблюдать за ее перелетом из одного угла в другой. Похихикивали мы над Гришей, а он плевал на нас, методично переходя из армии лохов в отряд избранных. Сейчас Гриша — водочный оптовик-монополист. Спиртное в его фирме беру. И только гляди, чтоб левое не всучили. А еще один мой бывший коллега по инженерной ниве разводит нас, лопоухих, на приватизации. При коммунистах усиленно в авангард общества, в партию, рвался, морду в курилке воротил, когда при нем анекдоты про Брежнева рассказывали, и вдруг стал на каждом углу пяткой в грудь бить: я — с детства демократ! Как под себя перестал ходить, на горшок сел, так и демократ! Долой партаппараты! и комуняк долой!

Сейчас в демаппарате большим разводящим стал.

Нелохи гонят нам дурочку в любой области. Развести лоха — для них смысл жизни. «Крыша» доит меня со всех сторон. И все равно свербит у них, что водятся у меня деньжата. Так и норовят в какое-нибудь «выгодное» совместное дело втащить. В ресторан повезут, икру, водчонку вкусную закажут и давай лапшовую картину рисовать: какое они выгодное мероприятие задумали. С умной мордой слушаю и жду, когда скажут, сколько с меня миллионов для старта. Потому как вся пьеса играется для этого. Слушаю, а язык чешется брякнуть: готов в любую партию встрять, но без вступительных взносов. Да не скажу, лох я, и носить этот аркан всю жизнь. И что бы они ни говорили по телеку, в газетах или за столом, как бы ни клялись — их неисправимая цель — развести меня. Поэтому каждое утро начинаю с молитвы: не развешивай уши по плечам! не раскатывай губу на халяву! не щелкай клювом! Тогда не попадешься. Может быть.

Наш Дима-водитель попался на эротическом любопытстве.

— Зато опыту набрался-я-я-я! — говорил по приобретению оного.

 

МАССАЖ БЕЗ ПОДВИГОВ

Мужику женатому что? Да ничего, за ворота выскочил и холостой. Диме и выбегать не надо, он везде вольный казак. Потому что семейный аркан шею не трет. А жених Дима первостатейный. Только что конопатый с ног до головы, зато квартира однокомнатная в полном распоряжении.

Свах Дима отшивает: отвяньте! идеал ищу! Ничего он не ищет, любит, когда сам себе хозяин. Взбрело — пошел направо, взбрело — налево… На нудеж свах: не мальчик по столовым-то желудок портить, — Дима хохочет сердобольным в глаза. Он сам у плиты шурует — пальчики оближешь. Это до армии, у мамы под крылышком думал, борщ стряпать — высшая кастрюльная математика. После армии рискнул и с первого раза плечи на кухне расправил, любую женщину по первым-вторым переплюнет.

Жил Дима, не тужил по законной лебедушке. Залетных хватало. В мужском смысле функционировал без отклонений. Всякие-разные к нему залетали: блондинки и рыжие, хохотушки и сосредоточенные, худенькие и у которых всего через край. Разные-всякие, только с профессионалками не случалось.

Как-то раз включил Дима телевизор, а в нем предлагают услуги оздоровительных массажисток с вызовом на дом.

«Че эт они такое массируют, — сильно заинтересовался Дима, — если непременно привлекательные и обязательно не старше двадцати пяти?»

Навряд ли поясницу, решил Дима, хотя поясница у него тоже была слабым местом.

Так, для смеха — а сколько стоит? — взял и позвонил. И челюсть отвисла! Не от смеха. Ну, двадцать, ну, тридцать тысяч Дима еще мог предположить, но шестьдесят за одну ночь! Борзота! За такие деньги он три дня баранку туда-сюда до вечера крутит.

«Во, дерут!» — возмутился Дима и выбросил бумажку с телефоном. С глаз долой, из сердца вон. С глаз-то вон, да в голову цифры намертво влетели. Закодированный ими, Дима прожил пару дней и, получив нашу «пузырьковую» получку, резко отделил 60 тысяч. А что? «Выпей, кума, тут, на том свете не нальют!» Если в райских кущах стопарь не поднесут, то в отношении женского пола там и подавно никакого массажа. Здесь свое надо брать! Здесь!

«Ты приходи ко мне на пляж! И со мною рядом ляжь!» — спел Дима. После чего накрутил массажный номер и, стараясь говорить голосом, каким вызывается сантехник, произнес:

— Нужен массаж на девять вечера.

— Заказ принят, — ответил оздоровительный диспетчер.

Готовился к процедуре Дима основательно. Противень мяса по-французски заделал в духовке, купил два коньяка и шампанское, ночь-то, иех! длин-н-н-ая!..

Скорей бы только наступала!.. Интересно ведь что и как!..

Наконец, в прихожей грянул звонок.

— Ты приходи ко мне на пляж! — откликнулся на зов Дима и на крыльях вожделения устремился к двери.

За которой круто стояли два незнакомца.

Не успел Дима рот раскрыть: кто? зачем? и по какому поводу? — навстречу пробасило:

— Массажистку заказывали?

Вопрошающий был этакий бычара, плечи во! и лоб не уже! Если на бульдозер пойдет — еще неизвестно кто кого перебодает! Второй хоть и помене, да тоже не из хилого десятка. Боровичок-броневичок, правую руку то сожмет в кулак, то растопырит пальцы. И как сожмет — оружие пролетариата, булыжник, выходит! не дай Бог в голову такой прилетит.

— Заказывали? — переспросил бычара.

Из-за крутых плеч парней выглядывала очень недурственная девица. Не будь у ее тела хранителей, Дима секунды бы не сомневался в надобности оздоровительной процедуры, а так… что-то расхотелось. Но сказать «не заказывал» не посмел.

Бычара по-деловому оглядел квартиру.

— Мы на кухне посидим, — сказал, — телек посмотрим. Сейчас хоккей, наши с Москвой, зарубон ожидается-я-я!

— С этой работой, — проворчал боровичок-броневичок, — некогда живьем игру поглядеть.

Дима закрыл дверь в комнату и остался с массажисткой наедине.

— Не робей! — подбодрил из-за двери бычара.

Но Диму на подвиги не тянуло.

— Ты че делать-то умеешь? — без огонька поинтересовался у оздоровительницы.

— А все! — сказала та и положила руки на пояс цветастого джемпера.

— Раздеваться?

— Массаж на спине-пояснице соорудишь? — спросил Дима.

— Сколько хочешь! — телефонная девица оставила джемпер в покое и с шутками-прибаутками взялась обрабатывать конопатую Димину спину. «Рельсы, — весело говорит, — рельсы…» А сама вдоль позвоночника как проложит кулаками «рельсы». Раз, да другой, да третий. Запылала спина. «Шпалы, — приговаривает, — шпалы». И по ребрам «шпалу» за «шпалой», «шпалу» за «шпалой» густо прокладывает. «Ехал поезд запоздалый. А за ним слон…» Ух! Эх! Ух! Эх! Ух! Эх! Тяжело зашагал слон, всей массой в кровать Диму вдавливает. «А за ним слоненок…» Топ-топ, топ-топ… Кайф, а не процедура! Вкуснее «Жигулевского». «Может, специально старается, чтобы от главной обязанности увильнуть? — лениво подумал Дима сквозь дрему. — Ну и пусть! Успеется». Убаюкал массаж. Даже сон привиделся — звезда эротического кинематографа. Такая со всех сторон звезда. Груди во! И попа во! Ноги — ух! Росли для двух — одной достались. Целиком в обнаженном виде… Диму тут же потянуло на подвиги. С героической тягой проснулся.

— Ты приходи ко мне на пляж! — пропел со сна и решительно прервал массаж командой. — Можно раздеваться!

— Запросто, — сказала девица и потянула с себя джемпер.

В дверь застучали.

— Слушай, — раздался голос бычары, — че телек-то хреново кажет?

— Антенну покрути! — недовольно ответил Дима. Он и забыл про охранников массажного тела.

Вспомнив, поскучнел.

— Потри еще поясницу, — прервал раздевание.

Массажистка уселась ему на ноги. Восхитительная тяжесть ее бедер начала индуцировать в Диме героические настроения.

— Ты приходи ко мне на пляж!.. — снова бодро запел.

— Раздеваться? — спросила оздоровительница.

— Гол! — заорал бычара за стеной. — Гол!

— Мужик, — опять затарабанили в дверь, — наши шайбу ввалили, продай выпить.

— Нету! — огрызнулся Дима.

— Придется в киоск бежать! — сказал боровичок-броневичок.

Хлопнула входная дверь.

— Шею помассируй, — попросил Дима, — чуть просквозит, заколодит так, что как волк хожу.

Пальцы оздоровительницы запорхали по плечам, шее. То сильные, горячие, то вдруг нежные. Под массажную музыку Дима повернулся на спину, умелые руки побежали по груди, животу…

— Ты приходи ко мне на пляж! — взмыл под небеса пациент…

На кресло решительно полетели джемпер, лосины и остальной девичий туалет.

Дима забыл все на свете в профессиональных объятиях.

— Сеанс окончен! — вдруг раздалось за спиной. — Продлевать будешь?

— Как окончен? — повернулся из объятий к закрытой двери Дима. — На всю ночь же!

— На час! Продлевать будешь?

— Что значит на час? — завозмущался Дима и вспомнил, массажный диспетчер говорил: ваше время до десяти. Дима-то считал — до десяти утра. Еще подумал, надо будет завтраком девушку накормить.

— Продлевать будешь?

Девица, глядя в потолок, ожидала результатов торга.

— Да! — закричал Дима, — На пять минут!

«Успею», — подумал.

— Не на переговорном пункте! — рявкнуло из-за двери. — Меньше часа не положено!

— Тогда все, — сказал Дима. Денег было в обрез на пять минут.

Массажистка выскользнула из объятий и оделась быстрее, чем солдат по тревоге.

«Во выучка! — подумал Дима. — Что значит, время — деньги!»

Он отсчитал хранителям массажного тела 60 тысяч денег.

— Может, с учетом инфляции? — шутканул.

— С учетом потенции, — заржал боровичок-броневичок.

«Тогда сдачу давай!» — подумал Дима, но промолчал.

«Ты приходи ко мне на пляж!» — закрыл за оздоровителями дверь и сел на телефон вызванивать знакомую непрофессионалку! Че мясу-то по-французски пропадать?

На собственный день рождения Дима устроил нам мальчишник и рассказал эту историю на десерт, предложив желающим телефончик массажистки и свою квартиру на время сеанса. Желающие нашлись только на квартиру.

 

СИДИТ ВАСЯ НА СКАМЕЙКЕ

Стас пустил-таки красного петуха. Хотя не сознался в происхождении жаркой птицы. Она уже отлетела, оставив после себя головешки и бесполезные огрызки от двух киосков, когда Стас официально прибыл к останкам своего предприятия по имени «Феникс», однако, глядя на пожарище, не проявил энтузиазма возрождения.

— Не сбылась мечта идиота! — обречено пнул смятую жаром в грязный комок бутылку.

В Стасовых мечтах не сверкали золотые горы в Швейцарии, он мечтал перебраться из одноклеточной квартиры в приличное жилье.

Всю семейную жизнь мечтал об этом. И когда работал на заводе, и когда в строительном техникуме, и когда в дирижаблевом «Крыле». Везде только обещали. А сейчас и обещать некому.

— Соберу тити-мити, — говорил в последнее время Стас, — куплю хату и расплююсь с коммерцией. Хватит пойлом торговать.

Титей-митей не хватало. Стас загорелся сделать финансовый скачок. Как тот Ваня из фольклора: «Сидит Ваня на скамейке, носом долбит три копейки. Хочет сделать три рубля. Вот такая тру-ля-ля!»

Дурак дураком Ваня, а и не совсем. Правильно оценил экономическую ситуацию: в период инфляционного жора сидеть на деньгах себе дороже. Тем более если жажда мучит обрастить состояние процентами.

Один из путей обрастания — это кредитование сбережений. Желающие всегда есть. И процент согласны платить жирнее, чем в банке. Просто, удобно и навар, если не бояться неплатежей. Чума этого явления шагает по городам и весям от Москвы до самых до окраин. Никто нигде ни с кем не хочет рассчитываться. Нечем, мол, и вся недолга. Государство нулижды нуль заводам, те нулижды плюс нуль друг другу. Крестьяне на земле сеют и пашут за голимый шиш, шахтеры под землей ковыряются за тот же барыш. В книгу рекордов надо записывать от Москвы до самых до околиц. Прямо комедия из театра для повернутых.

За неплатежи крестного папаню «Пузырька» — Леху Вечно Живого избили замком. Леха одному кредитору две тысячи долларов не отдавал. Тот ходил-ходил за своей валютой, Леха ему то пятое, то завтра будут, тянет резину за нос. Не выдержал кредитор, у Лехи на столе замок лежал, да не какой-нибудь от почтового ящика, увесистый из породы амбарных, таким костыли в шпалы забивать с одного удара. Леха тоже деятель, при долгах стол надо в чистоте держать. Поздно вечером встречаю Леху, он псарню выгуливает, а лицо сплошной фонарь, китайские щелочки вместо глаз. Обороняясь от замка, даже свой газовый пистолет не успел выхватить.

Однажды у него гости гуляли, такие умные, что взялись Леху учить жить. Леха, не долго думая, обнажил газовый ствол и айда в учителей палить очередями. Дорогие гости расползались, как травленые тараканы. Синяки замковые были у Лехи всего лишь неплатежные цветочки. Ягодки не заставили себя долго ждать, быстро созрели. Не успели старые фонари поблекнуть — обновленные засияли, и узлы Леха из квартиры тащит.

— Че, — спрашиваю, — виллу приобрел?

— Ага, — говорит, — с видом на помойку.

Он, кроме тех долларов, был еще должен сорок миллионов бандитскому банку. Лехино предприятие провисло, отдавать нечем. Банку наплевать на гуманизм. Пришли к Лехе трое, поработали с ним пару часов и выбили хату в счет долга.

Не стал я Леху Вечно Живого расстраивать расспросами: куда он собак своих девал? А жена его с детьми к матери в деревню перебралась. Леха в общаге устроился.

Так что кредитование — палка о двух концах. Хорошо, если ты бандит, а если нет, можно и пролететь.

Имеется другой способ приумножить богатство.

Человек всегда мечтает найти золотую жилу, копаясь в огороде, или запнуться на улице о горшок с бриллиантами. Не было ни шиша, да сразу до шиша. Спрос к скороспелому богатству имеет вековые традиции. А где спрос, там предложения обязательно не заржавеют. Сегодня ими рынок завален, хоть телевизор не включай. Банки, акционерные общества, компании обещают клиентам из трех копеек без долбежки сделать хорошие деньги. Не сказать, что совсем без долбежки. Долбит реклама в поисках Вань.

Для финансового прыжка к новой квартире Стас выбрал акционерное общество «МММ».

Чудо, которое пытался сотворить носом Ваня на скамейке, свершило «МММ». За полгода цена акций подскочила в сто раз. Это почти тот самый горшок с золотом в огороде, окучивая картошку, найти. К примеру, имеете вы состояние в сто тысяч. В январе на эту сумму, если что и купить можно было, то пару башмаков, Вы в январе от башмаков решительно отказываетесь, вкладываете сбережения в акции АО «МММ». В июле их продаете, и, в результате операции с ценными бумагами, у вас на руках оказывается ворох денег, который тянет на автомобиль. Пусть не на «Мерседес», зато на добрые «Жигули».

«МММ» особенно усердствовало в рекламе именно в эти полгода. Все средства информации доставали население, призывая Вань и других граждан в акционеры. Телевизор, радио включишь — тебе по мозгам, где иммунитет к рекламе зарыт, со всего маху — ЭМ! И ты очумело по карманам зашарил. Для закрепления агитационного эффекта еще раз в ту же точку от души — ЭМ!! И ты уже туго соображаешь, как под наркозом, лезешь в чулок со сбережениями. Чтобы не очухался в чулке, в третий раз, как обухом, — ЭМ!!! После чего можно открывать счет: за сколько до пункта продажи акций добежишь.

В мае Стас не выдержал, рванул со всех ног с десятью миллионами. За три месяца запланировал наварить денюжки жирными процентами и оказаться на пороге новой квартиры. Которую тут же подобрал и залог внес. За недельку до назначенного срока окончательной купли, сон приснился — будто коттедж приобрел. Обалденный особняк в три этажа, камин в гостиной, во дворе бассейн с морской водой. «Почему решил, что с морской?» — подумалось Стасу. И тут же сомнения рассеялись: медуза в добрый таз показалась в бассейне. От ее гнусного вида Стас разом проснулся с мыслью: не к добру такая слизь. Сгреб эмэмэмные акции и поскакал превращать в наличку. На день раньше медуза бы приснилась. Перед носом у Стаса абсолютно ликвидные акции стали абсолютно непринимаемыми. Через пару дней прием открылся, сдавай, пожалуйста, но цена упала в сто раз. «Выдолбленные» три рубля упали до изначальных трех копеек.

Митя-секс тоже попался на два миллиона.

— Секс им под кожу! — возмущался. — Куда смотрит государство? Грабеж разводят у него под носом, они ни уха ни рыла!

Телевидение и радио Митю услышали, давай во все лопатки ругать «МММ», дескать, махинаторы, фармазоны и кровопийцы простого люда. Я послушал этих вякалок и понял, мужи с правительственного насеста захотели подсуетиться в качестве «крыши» для «МММ», такие миллиарды мимо их личных счетов без запинки плывут, на что «М» в кубе заартачилось. Ах, вы такие сякие в копалку! — сказали бандиты правительственные, не хотите по-честному, получите развод. И набуровили нарушение налогов, лицензий. Проявили государственную бдительность. А в каких окопах вы, страдатели за народное счастье, раньше-то, зажмурив глаза, заткнув уши, сидели? Ведь не вчера, три года назад заэмэмэмило на всю страну!

Как бы там ни было, погорел Стас. И с акциями, и на остановке. В последнем случае, мне кажется, не все чисто. Дня за два до пожара вдруг отказался от ночной торговли. А загорелись киоски, по словам моих продавцов, как по команде. Не исключаю, Стас-умелец смастерил дистанционный поджигатель, чтобы сгорело дотла — и идите вы все к лешему, начинаю жизнь с чистого листочка.

Не успел рассеяться дым пожарища и развеяться ларечный пепел, бандиты Стаса привезли новенький киоск. Не горюй, говорят погорельцу, «крыша» завсегда друзьям поможет. У Стаса челюсть отвисла, «крыша» подумала — от радости. Давай, говорит, кредит дадим.

— Что вы! Что вы! — не захотел затягивать петлю Стас.

— Не сбылась мечта лоха! — пришел ко мне, проводив «крышу». — Слабо я рассчитал бандитский фактор. Завтра второй киоск обещают. Неужели всю жизнь в ларьке сидеть?

И вдруг, нарушая свой категорический полугодовой принцип трезвости, предложил:

— А давай, Витя, вмажем «по рисочку»!

Накушались мы в тот день… Лили водку на стол, жгли и, не обращая внимания на цвет пламени, пили, пили, пили. А на закуску горланили вокруг костра:

И воинственно ударяли по рукам завтра искать запасный путь.

Завтра, на скорую руку опохмелившись, поехали за товаром: Стасу в новые ларьки, а мне — в старые.

июль-октябрь 1994