ЭЛЕКТРОСЕНСЫ
(рассказы вокруг да около)
ВАСЯ-КРИШНА
— УРА! — грянула пятиэтажка с балконов.
Причиной восторга был Вася-Кришна. Он зигзагами вплывал во двор. Голова его имела все тот же лысопостриженный вид. В остальном на Васю было любо-дорого смотреть. В руках палка копченой колбасы, одет в красные, как пожарная машина, трусищи, футболку со смелой надписью: «Собирайтесь, девки, в кучу!» Вдобавок ко всему Вася охально горланил:
Ноги Вася-Кришна переставлял с трудом. Через каждые два шага останавливался, блаженно улыбался, кусал колбасу и пытался продолжить движение, заводя по новой: «Я, бывало…» За Васей бежала здоровенная, голодно оскалившаяся собака.
На балконе третьего этажа, не веря своим глазам, стояла жена Васи — Светка. Крепкая во всех женских частях деваха. На ее рассиявшимся лице читалось — неужели это ты, Вася? Это был он.
Вася, притомившись от ходьбы, сел посреди двора на травку. Собака тут же вцепилась в колбасу. Вася был иного мнения на предназначение мясного продукта. Схватился за него двумя руками. Терзаемая голодом псина повалила Васю на живот, поволокла вместе с колбасой, зеленя травой надпись: «Собирайтесь, девки, в кучу!»
Четыре месяца назад дом уже имел счастье наблюдать подобную по рисунку и накалу страстей схватку. На месте пьяного Васи был совершенно трезвый Вася, на месте истекающей слюной собаки — Светка. На месте колбасы — задняя, килограммов на двадцать, говяжья нога. Вася тащил ее к помойке, а Светка, ругая его: «Долбанушка!» — пыталась вернуть ногу в лоно семьи.
Но если сейчас в колбасу с разных концов жадно вцепились существа одинаково смотрящие на нее, тогда взгляды были взаимоуничтожающие. Две идеологии рвали ногу в противоположные стороны. Одна хотела пустить на борщи и котлеты, другая — выбросить к чертям свинячим.
— Долбанушка! — кричала Светка. — Жрать-то что-то надо!
— От мяса у тебя дурные желания.
Перед этим у них состоялся интимный разговор. Вася-Кришна повесил категорический «кирпич» на интимные отношения.
— Мне этим заниматься позволительно только для зачатия потомства! — заявил супруге. — Просто так не положено. Если тебе уступлю — после смерти мучиться буду! Попаду в низший уровень, где стану обезьяной или другой скотиной…
— Мучиться он, как сдохнет, будет! А я сейчас не мучаюсь?! — свирепела Светка. — Ты обо мне, долбанушка, подумал? Работать не хочешь! Меня не хочешь! По дому палец о палец ударить не хочешь! Ты уже сейчас хуже обезьяны! Долбанушка!
— Мясо жрать не надо! — рассердился на оскорбления Вася.
И побежал на балкон. Где выхватил из ящика говяжью ногу и сбросил на землю.
Светка хотела вышвырнуть Васю следом, да побоялась — за это время мясо могут уволочь. Сорвалась возвращать добро домой. Вася обогнал Светку на втором этаже и первым успел к ноге. Схватил и поволок заднюю часть священного животного в сторону мусорных баков. Светка быстро настигла Васю, начала вырывать супы и тефтели.
— Светка, держись! — громко поддерживали соседи из форточек. — На измор бери! На измор!
Вася-Кришна не ел мясо, да все же мужик — перетягивал щи и беф-строганы в помойку. На что Светка безжалостно — а что теперь жалеть? — пнула мужа в интимно-чувствительное место. И хотя Вася на нем поставил крест, боль там еще не отсохла. Вася отпустил говяжью ногу и схватился за боль.
— Ура! — закричал двор.
Гуляш и пельмени были спасены.
Зато в поединке за колбасу верх одержал Вася. Пес в пылу перетягивания не рассчитал — жадность сгубила — так сжал челюсти, что перекусил мясную палку. В пасти остался кусок, но Васин край был значительно длиннее.
Собака отбежала переваривать, а Вася, уставший от борьбы, тоже решил подкрепиться, куснул отвоеванное.
— А как же харе кришна? — спросили соседи.
— Идет он в харю раму! — пьяно оскалился Вася.
Достал из заплечной сумки початую бутылку винища, хлебнул из горлышка.
— Пей, Вася! — поддержал дом. — Пей!
Вдруг балконы заблажили:
— Беги! Вася! Беги!
Во двор вошли парни в оранжевых балахонах. Как Вася-Кришна, лысые.
Из подъезда мчалась к Васе Светка.
Опять началось перетягивание. Светка рвала Васю в дом за ноги, оранжевые мужики за его душу боролись, ухватившись за руки.
Разрываемое на части румяное от винища яблочко раздора ерничало:
— Мишка за Сашку, Сашка за ляжку — хрен вам, а не Машку!
— Светка, держись! — болели балконы.
Один в поле кашу не сваришь. Оранжевые мужики вырвали Васю, оставив в руках у Светки одни кроссовки. Стянули с Васи красные трусищи, в швах по их религии гнездятся злые духи, — футболку с охальной надписью. Вася сначала кричал: «В харю раму! В харю!..» А потом, когда его завернули в оранжевое и понесли, запел: «Я, бывало, всем давала…»
— Долбанушки! — Светка швырнула в оранжевых кроссовками.
— Долбанушки! — поддержали балконы и обезлюдели.
ЭЛЕКТРОСЕНСЫ
Вдоль четырехэтажного дома дворник гнал метлой густое облако пыли. Вдруг из него вынырнула зареванная Муза Павловна Белоусова.
— Где клуб экстрасенсов? — спросила, отплевываясь от облака.
— Электросенсов? — не давая приземлиться облаку, переспросил дворник. — В подвале трудяги заседают.
Заседало четверо. Жгучая блондинка с короткой стрижкой и с родимым пятном на шее. Не менее жгучий, но в обратную сторону — брюнет. Без пятна, зато волосы до плеч. еще один без пятна, как впрочем, и без волос — бритолысый. Наконец, четвертый экстрасенс. Если его коллег в случае составления милицейского протокола можно по приметам характеризовать — блондиноголовая, гривоголовый и бритоголовый, этому вполне подходило — клиноголовый. Голова у него со всех сторон стремилась к подбородку, острому, как кол. На носу сидели солнцезащитные очки.
Солнца в полуподваде не было, горела лампочка под потолком и две церковные свечки на столе, пахло сигаретами, ладаном и свежей пылью, которая, спасаясь от неутомимой метлы дворника, отрывалась от облака и втекала в раскрытое окно, редко забранное ржавыми прутьями.
— Мартын потерялся! — без предисловий бухнула в экстрасенсов Муза Павловна и полезла в сумочку за деньгами. — Умоляю, найдите!
— Муж? — принял деньги бритоголовый.
— Котейка, — хлюпнула носом Муза Павловна. — Кот.
— Это хуже, — оценил пропажу клиноголовый. — Четыре ноги, дальше удрать может.
— Если, конечно, жив, — сказала блондиноголовая.
— Найдем, — заверил бритоголовый, — если не сдох.
— Конечно, — обнадежил клиноголовый, — если не пришибли.
Они смахнули на подоконник свечки, расстелили на столе карту города, простерли над ней руки.
Экстрасенские волны полетели по улицам и кошачьим углам. Восемь ладоней радарами впились в пространство карты, прощупывая его метр за метром. У бритоголового от натуги шевелились уши, клиноголовый заострялся еще опаснее…
Мартын, на поиски которого были призваны трансцендентные силы, по жизни был воздушно-десантным котом. Он либо спал, либо десантировал со шкафов, вешалок, полок. Хлебом не корми (мясо больше любил) дай сигануть вниз головой в воздушный простор. Причем, настоящий, в четырех стенах больше от скуки летал. Но стоило хозяйке зевнуть с форточкой или балконом, Мартын тут же с победным мяуканьем, распластавшись в воздухе, как белка-летяга, пикировал на волю.
Соломку Муза Павловна подстилать не успевала. Котяра и без нее приземлялся мастерски и тут же, без акклиматизации, десантировал дальше — в подвал, где проводил боевую операцию «смерть крысам».
Трофеи тащил домой.
Муза Павловна от воздушно-десантных выходок любимца хваталась за сердце. И не от крыс, хотя не переносила мерзких тварей, сколько от того, что жили-то они с Мартыном на седьмом этаже, а прыгал он без парашюта.
Четыре года Мартын при каждом удобном случае совершал смертельные — для крыс — номера.
А три дня назад полет с балкона не закончился традиционной крысой под дверью. Ни крысы, ни Мартына. Муза Павловна облазила все подвалы, прошарила близлежащие дворы — хвостатый любимец исчез с концами. Надежда была только на экстрасенсов.
— Мартын! Мартын!.. — прикрыв глаза, сомнабулой заповторяла блондиноголовая. Она подняла руки от карты, обратила ладони вдаль и, медленно поворачиваясь вокруг оси, начала пронзать все части света поисковой энергией. — Теплее, теплее, теплее,.. — начала нащупывать кота.
— Вижу пустырь! — вдруг задрал блестящую голову к потолку бритоголовый. — Березу… С нее свисает петля… В петле дергается кот…
— А! — застонала Муза Павловна и хватанула полпузырька карволола из горлышка. — За что?
— Масть? — нетерпеливым криком спросил экстрасенс, по-прежнему разглядывая на потолке жуткую картину казненного через повешение кота.
— Рыжий, передние лапки белые.
— Не ваш, — вернулся к карте бритый по всему шару экстрасенс.
— Дно реки, — как в бреду забормотал гривоголовый. — На дне кот… К задним лапам привязан кирпич… Тело рвут пираньи…
— Господи! — смертельно побледнела Муза Павловна. — Но в Иртыше нет пираний!
— Извините, я проскочил в Южную Америку.
— И все-таки коту капец, — обратился бритоголовый к коллегам. — Я чувствую.
— Не может быть?! — отказывалась верить Муза Павловна.
На нее никто не обращал внимания. У экстрасенсов разгорелся профессиональный спор. «Машина раздавила в лепешку», — говорил один. «Сожрал отраву», — возражал другой. «Ниче с ним не сделалось — кошки живучие!» — не соглашался третий.
Музу Павловну подбрасывал надеждой со стула категоричный возглас «жив», и тут же подсекал колени приговор «сдох».
— Не вижу его рядом с хозяйкой, — стоял на смертельном исходе бритоголовый. — В упор не вижу!
— Протри глаза! — не соглашался клиноголовый. — Вон он! Вон! Клиноголовый сорвал с носа очки и тыкал ими куда-то в угол, за спину Музы Павловны:
Муза Павловна оглянулась, в углу стоял сломанный стул, Мартына не было.
— Тихо! — стукнул кулаком в карту гривоголовый. — Вижу рыжего кота! За ним гонится черный пес!
— Спасите его! — заламывая руки, закричала Муза Павловна.
— Пес догоняет! — бесстрастно докладывал экстрасенское кино гривоголовый. — Зубастая пасть впивается в кота! Разрывает на куски…
Муза Павловна без звука повалилась на стул.
Зато блондиноголовая издала истошный крик, вскочила на стол, спасаясь от здоровенной крысы, которая запрыгнула в окно и бешено заметалась по комнате.
— Спасите! — запросила помощи блондиноголовая.
Мужчины как по команде взлетели на стол. Последний предательски зашатался, готовый сбросить всю честную компанию на съедение хвостатой твари.
Выручил Мартын. Пролетев меж прутьев оконной решетки, он коршуном упал на подвальную зверюгу, мертвой хваткой вцепился в загривок. Три дня преследовал эту тварь и вот достал, благодаря трансцендентным силам.
Муза Павловна подхватила пропажу, не выпускающую серую добычу из зубов, и поспешила восвояси.
— Заразу-то куда волокешь? — шумнул на нее дворник, продолжающий гонять вокруг дома облако. — Брось в мусорный бак!
— Мой котейка поймал, мой! — не послушалась Муза Павловна, крепче прижимая котейку к обливающемуся радостью сердцу.
И скрылась в облаке.
Экстрасенсы спрыгнули со стола и честно поделили поисковый гонорар.
ОТЕЛЛО С КОЧЕРГОЙ
Годы у Филиппа Матвеевича Назарова были уже не те, чтобы в убегашки заполаскивать по улицам. А куда денешься, когда вопрос ребром между дальнейшей жизнью и стремительно приближающейся кончиной от рук разъяренного бугая с каминной кочергой в руках?
Во все времена клали доктора личные жизни в гроб ради здоровья человечества. Прививали себе чуму и другую холеру, бесcтрашно лезли в зараженные районы. Умри, но выполни присягу Гиппократа. Филипп Матвеевич не клялся на анатомии — медицинских академий не заканчивал, тем не менее который год нес тяжелый крест нестандартного народного целителя. Тащить приходилось среди темных от образования масс. Один из представителей которых уже дышал в спину с огромным желанием шарахнуть лекаря кочергой по голове.
Всю жизнь Филипп Матвеевич был учителем физкультуры, уйдя на пенсию и освободившись от неуемного племени школяров, почувствовал в себе дар нетрадиционного медика.
Новый метод был уникальный и безболезненный, универсальный и бескровный. Берется подушка, сверху кладется куриное яйцо, заключенное в контейнер, этакую спецматрешку, на нее садится пациент (чаще — пациентка). Учение Филиппа Матвеевича требовало использовать яйца обязательно из-под топтаной курицы. Яйцо выполняет роль буферного устройства между организмом, сидящем на нем, и космосом. В процессе лечения в наседку втекают целительные силы вселенной, а черная энергия недугов уходит прочь. Пациент (чаще — пациентка) при содействии Филиппа Матвеевича, можно сказать, высиживает из себя болезнь.
Горят восковые свечи, Филипп Матвеевич (непременно в темных очках) широко и плавно водит над больной руками, таинственным голосом призывает ее сосредоточить внимание на яйце: «Ты видишь под собой белое и желтое. Белое темнеет! темнеет! темнеет! Вбирает в себя твои хвори и недуги, боли и тревоги! Ты выздоравливаешь!»
Три раза за сеанс меняет Филипп Матвеевич яйцо под наседкой, забирая с хворобами, подкладывая свежее.
Оригинальный метод пока не получил широкого признания, пациентки еще не осаждали валом неформального лекаря, не ползали перед ним на коленях: лечи нас, Филипп! лечи! Собирал клиентуру народный целитель с бору по сосенке, для чего ходил в народ — на базар. Выбрав в толпе, кого из женщин стоит полечить, действовал решительно и нетрадиционно. Вдруг подскакивал, хватал, к примеру, за живот и роковым голосом ставил диагноз:
— Больная печень!
Или цапал за талию:
— Камни в почках! Пойдем к тебе, буду лечить!
Своей клиникой Филипп Матвеевич еще не обзавелся, а врачевать дома — бабка ругалась.
Что интересно — диагноз ставил безошибочно.
И все же не всегда потенциальные клиентки с распростертой душой бросались в объятия нового метода. В частности, вчерашний день начался не лучшим образом.
Первую больную схватил за грудь:
— У тебя грудная жаба!
А у нее в бюстгальтере были доллары.
— Грабят! — закричала больная и, защищая валюту от грабежа, врезала целителю железным бидоном по голове.
Впору самому садиться на яйца от сотрясения. Да деньги нужны. Оправившись от бидона, другую женщину лапанул в область декольте с диагнозом астмы. Последняя имела место, но, кроме нее, в двух шагах имел место муж, он бросился на целителя с кулаками и настучал доктора по физиономии. Самое время пойти домой и отсидеться на яйцах. Но сапожник всегда без сапог, а доктор без здоровья.
Наконец, нашел пациентку. Покрутившись рядом, нет ли мужа или другой опасности, схватил за бок:
— Поджелудочная болит. Срочно айда к тебе лечиться!
Пошли. Квартира была шикарной, с камином. Посему Филипп Матвеевич запросил соответственный гонорар.
Трудный день — удары бидоном по голове и кулаком по скуле — требовал разрядки. Филипп Матвеевич хорошо расслабился у товарища в гараже. После чего, добираясь домой, потерял лукошко с яйцами и спецматрешку.
Утром, продрав глаза, побежал искать медтехнику. Первым делом сунулся к Тане, так звали больную с камином.
— Таня дома? — спросил у открывшего дверь бугая. Тот был в попугаистых шортах, и глаза навыкате от такого наглого посетителя.
— Яйца у нее вчера я не оставлял?
— Что?! — еще больше выпучил глаза бугай, превращаясь в Отелло.
Цыганка когда-то нагадала ему: «Женишься, касатик, один раз, но жена достанется слабой до королей и вальтов». «Посмотрим?» — сказал будущий Отелло.
Друзья юности прикалывали его на счет королей бубновых и рогов ветвистых. «Смеется тот, кто смеется опосля», — успокаивал весельчаков за чужой счет. Долго выбирал жену, в конце концов остановился на Тане. Ее на аркане не затащишь в бассейн, под пистолетом — на пляж. Убивай — прозрачное платье не наденет. Живот и бедра были со следами ожогов.
Отелло показал язык цыганке, когда Татьяна показала непривлекательные следы.
И что же получается — поторопился с языком? Пока он деньги кует, ему, вопреки ожогам, рога растят. Змеиное отродье — нашла выход! Старому мухомору молодку и с ожогами только давай! Тем более, у этого мухомора пороха в пороховнице через край — не угонишься.
Отелло метнул кочергу вдогонку. Она со свистом пролетела над головой целителя. Филипп Матвеевич скаканул козлом и прибавил прыти.
Однако ослепляющая ревность была сильнее жажды жизни, топот погони настигал жажду. Вдруг за спиной жажды что-то громко упало.
Топот стих.
Филипп Матвеевич обернулся.
Отелло распластано лежал на тротуаре, верхом на нем сидела пигалица в очках.
— Я его все равно замочу! — хрипел в асфальт Отелло. — Он ходит к моей жене!
— Темнота! Это народный целитель Назаров! — болевым приемом сдерживала клокочущую ревность пигалица.
— Замочу! Пусти!
— Дурак! Он женщин лечит. Меня в прошлом году от аллергии избавил, я потом турнир в Праге выиграла. Помните, Филипп Матвеевич?
— А как же! — сказал, опасливо поглядывая на Отелло, народный целитель, хотя убей не помнил пигалицу.
— А меня можешь вылечить? — спросил с асфальта бугай.
— Бешенство неизлечимо! — находясь в позе высокого старта, ответил Филипп Матвеевич.
— Не бешенство! — Отелло в бугае угас. — Нервы с этим бизнесом не в тему стали.
— Как-нибудь зайду, — уходя, сказал Филипп Матвеевич.
— А Таньку больше не лечи! — в спину бросил Отелло.
«Пусть ее собака Авва лечит», — проворчал себе под нос Филипп Матвеевич и пошел искать лукошко с яйцами.
АМИНЬ С АБЗАЦЕМ
Полгода, девочки, бегала я работу искала, наконец, забатрачилась в коммерческую фирму. Три директора: Аминь, Абзац, а третий пашет за них.
Аминь верующий. Всех святых знает, с Владыкой перезванивается, на нужды церкви щедро жертвует, а нам, как нищим на паперти, платит.
Абзац выдвиженец братвы. Из десяти слов у него девять по матери, печатное одно и то «абзац». Когда бы Аминь к себе ни вызвал, к бабке не ходи, — для начала проведет душеспасительную беседу. Абзац, не успеешь порог его кабинета переступить, материть начинает, хотя тоже с религиозным уклоном: в Христа, бога и апостолов полощет. Потом как гаркнет: «Абзац!» Значит, свободен, дежурное вливание окончено.
Как-то Аминь заходит в нашу комнатенку.
— Некрещеные, — спрашивает, — есть?
«Все, — думаю, — абзац! Уволит».
Перед этим как раз обсуждали данную тему, черт за язык дернул, проболталась.
— Некрещеным в нашем коллективе не место! — отрубил Аминь.
— Заявление писать? — спрашиваю.
— Грех о ближнем плохо думать! — отчитал Аминь. — А все почему — да потому, что ты нехристь! Надо срочно принять таинство крещения.
Дал денег на таинство и направил в церковь к своему духовнику, отцу Василию.
У отца Василия в тот день целый отряд крестился: от грудничков до старичков. И кумовей со зрителями толпа, как на свадьбе. Отец Василий, протяжный такой верзила, лет тридцати, под левым глазом густо затонированный синяк проглядывает. И смурной батюшка, не подступись. Резко процедуру начал.
— Мужчины, — говорит, — покиньте помещение!
Мужчины завозмущались:
— Мы тоже платили за крещение!
— Успеете, — отец Василий урезонил. — Столько лет без креста жили, еще минут десять потерпите.
Без мужчин прочитал нам молитву, просветил, что после родов женщина нечистая, ей 40 дней церковь посещать нельзя и потребовал в переводе на твердую валюту два с половиной доллара. Вроде как штраф. На эту статью Аминь матпомощь не выделял, пришлось из личных сбережений раскошелиться.
— Кто аборт делал? — вопрошает отец Василий после сбора денег. — Шаг вперед.
Шагнула я дрожащими ногами. Не шагни, думаю, Аминь правду разнюхает, выгонит.
Отец Василий шагнувшим внушение произвел, дескать, аборт делать — это грех. Надо с умом предохраняться от нежелательной беременности. На этот случай имеются протовозачаточные средства. Не церковь, а центр планирования семьи и репродукции. За абортный грех с шагнувших еще в том же размере слупил. Занервничала я, девочки, вдруг начнет дифференцировать, кто больше одного раза с абортом грешил, а я уже неплатежеспособная.
Нет, Бог миловал, отец Василий велел кликнуть мужчин и начал крещение. Сам по-прежнему туча тучей ходит.
Увидел видеокамеру.
— Не гневите Бога! — наложил категорический запрет. — Это вам не Голливуд, а я не Шварценегер.
Однако ничто не вечно под куполом церкви. В процессе крещения начал батюшка оттаивать к светской жизни. Он ведь что, нет-нет да занырнет, как бы по технологии обряда, за кулисы, в ризницу, или как там у них называется. И с каждым заходом щечки розовеют, глаза теплеют, даже синяк здоровьем наливается.
— Где, — спрашивает после одного из нырков, — видеокамера? Зря вы, — говорит, — думаете, что я злыдень-терминатор. Тут однажды покрутился с фотоаппаратом один, а потом в газете снимок напечатали: я держу младенца женского полу над купелью и подпись: «Секс в космосе». При чем здесь, спрашивается, космос и тем паче — секс? И вообще, — говорит, — телевидение и газеты смотреть грех. Там бес.
Но снимать на видео разрешил. Даже подсказывать начал — какой ракурс, откуда лучше взять. Прямо режиссер в рясе. Но строго-настрого наказал: его в фас не «брать». Только в профиль с правой стороны. Мое, говорит, увечье ваше кино не украсит.
— А знаете где, — спрашивает, — поврежденье получил?
Оказывается, не сходя с рабочего места. Купель на него упала.
Та купель, надо заметить, отцу Василию по колено. По любому получается — она самоходно-летающая. Порхает по церкви, как у Гоголя в «Вии» гроб. Или отец Василий на полу пребывал во время падения оной? Одним словом, загадка религии. Отец Василий, то и дело посещая закулисное пространство крестильни, начал путать имена и события.
Наставляя нас на стезю праведности, изрек:
— Это прелюбодеяние, если, к примеру, у Петра, при созерцании каждой длинноногой девицы в короткой юбке, желания непотребные возникают в голове и другом месте. Надо, Петр, господином себе быть.
Петр никак не почитает батюшкино наставление. А кому там почитать? Петру три месяца от роду. Если и есть непотребные желания, так только под себя нагрешить. Вот его смазливому крестному, судя по масляным глазкам, в самый раз попрелюбодеять с длинноногими… Но крестного звали Федор.
Кстати, отец Василий к концу крещения сам был не прочь приударить за симпатичной юбкой. Совершая козе-девице миропомазание, сделался галантным, аки светский лев. Разрешите, говорит, за вами поухаживать. Отставив мизинчик, снял с нее очки, миропомазал лоб. Разрешите, говорит, обратно поухаживать. Надел очки.
Хороший у Аминя духовный отец. Душевный.
Отчиталась я на работе о приеме таинства крещения и таинства миропомазания, мол, призвал на меня отец Василий Божие благословение, теперь не хуже вас православная. И тут же вляпалась на этой почве.
Сижу обедаю, Абзац заходит.
— Ты че, — кричит, — тыт-ты-ры-ты-тыт в бога и черта мясо жрешь, когда пост кругом?
Я от испуга — возьмет и выгонит — ножкой курицы подавилась.
— Извините, — хриплю сквозь ножку, — больше ни в жизнь мясо в рот не возьму.
Не выгнал, но Аминю наябедничал. Аминь призвал меня и других сотрудниц на время поста аппетит на скоромное и другие телесные утехи завязать узлом. О Боге, потребовал, надо думать и работе.
— А кто, — говорит, — пойдет в церковь на всенощную — получит дорогой подарок.
Глаза у женщин загорелись на дорогой презент. В моем финансовом состоянии французская тушь баснословный подарок. А для Аминя она раз плюнуть, у него на шее золотая цепь в шею толщиной и крест нательный размером с надгробный. Что же тогда в его понимании дорогой подарок? Может, стиралку «Индезит» выдаст за церковное рвение? Наша фирма недавно получила десяток по бартеру. Песня, а не аппарат. Сунул белье, кнопку нажал и плюй от счастья в потолок. Одна глажка остается, которая у меня давно автоматическая. При разделении после свадьбы домашнего труда, глажка досталась мужу.
— Что же он подарит? — гадали сотрудницы.
Я про стиралку молчок, зачем конкуренты?
Зря наступала на язык, соперницы еще до старта сошли с призовой дистанции. Ревнивые мужья — знаем мы эти всенощные бдения! — не пустили.
Скажу откровенно, девочки, во время литургии сбивалась на грешные мысли. Про стиралку грешила. Вдруг размечтаюсь под божественный хор, как она впишется в мою ванную… Да и тяжело с непривычки стоять ночь подряд. Ноги отстегиваются, в сон кидает. А подумаешь о дорогом подарке — откуда силы на стояние берутся.
Честно от звонка до звонка отбдила всенощную. На следующий день с раскатившейся губой поскакала на фирму. Аминь по случаю окончания поста закатил для коллективного разговения обед. Скоромное было блеск и шик: икра, балык, карбонат, шашлыки из ресторана. Слюна вожжой, но Аминь завел на полчаса рассказ, как он у Владыки разговелся. Потом спрашивает:
— Кто был на всенощной?
У меня сердце галопом поскакало в сторону «Индезита».
— Я, — отвечаю.
— Молодец, — говорит, — держи дорогой подарок.
И вытаскивает из кармана… нет, не инструкцию по стиралке — восковую свечку.
— Это свеча, — говорит, — из святых мест, из Иерусалима!
— Все, абзац! — закричал Абзац. — Давайте жрать!
Все накинулись на скоромное, а у меня, девочки, аппетит как ножом обрезало. Сижу, как дура, со свечой, и не знаю, то ли плакать от такого абзаца, то ли хохотать от такого аминя?
ЕРИХОВЦЫ
Вид вышедшего к пастве гуру явствовал — накануне имел место неслабый праздник тела. Дух от гуру исходил тяжелый. По ериховскому учению со стола в три шеи изгоняются всякие вина и другие водки, кроме лекарственного употребления. Вчера гуру хорошо употребил. А только мастерство не залечишь. Взяв слово, обрушил на аудиторию ушат ериховских истин. Не все воспринимали ушат с должным усердием.
Да только гуру тоже не лыком был шит — для концентрации внимания имел в запасе апробированный прием — вдруг выхватывал из неочищенного сознания мобилизующие выражения:
— Материя утверждается как огненная субстанция (едрена копоть!). И каждый мыслящий дух (едри его в копалку!) не будет отрицать силу высшую, которая есть Огонь!
«Огонь» произносил, как команду на артобстрел. При этом болезненно кривился — внутри у гуру тоже бушевала «сила высшая», раскаляя колосники.
Народ перед оратором был немолодой и основательно почиканный годами и недугами. Женщинам даже изовравшийся в комплиментах язык донжуана не повернулся бы сказать — персик, мужчин тоже было сверхнатягом назвать кровь с молоком. Если только с порошком. От тараканов. Короче — больница на побывке.
Ериховцы были обременены высшим образованием, многолетней служебной повинностью, а душа жаждала большого и чистого. Церковь на их просвещенный взгляд — вчерашний день. Ходи туда, ноги простаивай, целуй в очередь с бабками обмусляканную икону. Жизнь давно вперед ушагала, они все с библией, как с писаной торбой. Разве с ее помощью человека для новой жизни остругаешь? Другое дело — ериховское учение. Оно очищает тело от хворей, сознание — от греховной гари и копоти. А как отрафинируешься, чтоб ни сучка в тебе ни задоринки, так получай направление в огненную сферу, где жизнь разлюли люли малина. Без всяких болезней…
С мечтой об огненном эдеме собирались ериховцы по воскресеньям и читали свои тексты. Обязательно — вслух, сотрясаемый чтецом воздух в первую голову строгал слушателей к новой жизни по шаблону высших сфер. Таково было волшебное свойство ериховских книг. Сидишь, уши развесив, и преображаешься от звуковых волн. Со смыслом в книгах дело обстояло заковырестее — на большой глубине промеж строчек залегал смысл, с кондачка не въедешь. Долгие годы на въезд требовались. Если, конечно, крыша раньше не поползет из дома.
Гуру с большим удовольствием нес крест главного строгальщика и ревностно следил за послушанием своих овец. Но намахавшись ериховским рубанком, случалось оступался на почве принятия лошадиных доз вина-лекарства. Ничто человеческое гурам не чуждо.
Рядом с гуру оруженосцем вертелась дамочка, тоже порядком изъеденная временем, но не успокоившаяся. О таких говорят: с шилом в заднице. Комплекцией она сильно смахивала на шило. Тощая и ребристая. Готовая глаза выцарапать за гуру.
Протокол вел мужчина с подгулявшим левым глазом. Тот будто бы однажды, улучшив момент, отвязался от осей координат, выскочил из гнезда и пошел куролесить. Его хозяин, как наездник, пытающийся оседлать норовистую лошадь, постоянно стремился водрузить око на место. А не тут-то было, левое ни в какую не хотело идти в ногу с правым. То ни к селу ни к городу вперится в потолок, когда надо лицезреть собеседника, то вдруг испугает его, дико крутнувшись по орбите.
По учению Ериха двери на заседания ериховцев должны демократически «добро пожаловать». Гуру с этим либерализмом ничего поделать не мог и очень мучился. Ему бы ниппельную проходимость: в сторону Ериха — ага, в обратную — боже упаси. То и дело змеями вползали в открытые врата соблазнители с подколодной целью — переманить ериховцев в другую веру.
Вот и в тот день нашелся искуситель. Он представился разработчиком эксклюзивной эзотерической теории и попросил слова.
— Пятнадцать минут. Не больше! — через губу разрешил гуру. Ассистировали докладчику две длинноногие особы. На фоне богодельнической массы они тем более выглядели голливудскими красотками.
«Уж обязательно в помощницах мокрохвостки», — раздраженно подумала вертлявая дамочка-оруженосец.
У косого ериховца отвязанный глаз ошалело заскакал по девицам, не зная, на какой остановиться?
Ассистентки развернули плакат в рост человека, на котором человек и был изображен. Однако не в образе покровителя муз — Апполона и даже не как в медицинском атласе — мышцы нагишом. Он был решительно разбит на участки, так в мясных магазинах демонстрируется сортовой разруб мясных туш.
— Как собственное имя не бывает случайным, — начал докладчик, — так и любое нарицательное несет в себе магический смысл. Особенно нарицательные, имеющие непосредственное отношение к семье человека. В семантике самого слова семья заключен глубочайший подтекст: семья — семь я. И семь не в арифметическом контексте — раз, два, три… — в глобальном значении. Жена, говорят, от Бога. Но от Бога и теща, и деверь, и зять, и невестка, и свекровь, и золовка от него. Каждая семья — это вселенная, где все энергетически взаимосвязано.
«Не знаю, у кого теща от Бога? — спроецировал слова докладчика на свою жизнь косой мужчина. Параллельно он пытался взнуздать своенравный глаз, который нагло прилип к ногам одной из ассистенток. — Моя теща — от черта! А жена — от сатаны!»
«А мой кусок пьяницы от кого?» — задалась вопросом в отношении зятя дамочка-оруженосец.
Эксклюзивный теоретик говорил жизненно. Притомившиеся от мудреных истин ериховцы такого еще не вкушали. Учение было ясно-понятное, без огненной зауми. Сермяжная суть состояла в том, что каждый орган человека — правое полушарие мозга или мочевой пузырь, сердце или селезенка — функционируют в зависимости от члена семьи, с которым у данного органа постоянная связь по энергетическому каналу. Печень, скажем, мужчины всегда тесно связана с тестем, желчный пузырь — с тещей, горло — с шуряком, простата — со свояченицей. Собачишься с тещей —получай камни в пузыре, а если со свояченицей душа в душу — никаких проблем в половой сфере. Грудные железы у женщины энергетически питает деверь. Когда они как кошка с собакой, тогда и носится женщина со своим бюстом по врачам, как дурень со ступой. Наоборот — никаких ощущений, кроме удовольствия не испытывает от частей тела под лифчиком, в случае гармонии с деверем.
— Родственники или напитывают ваши органы энергией, или вампирами опустошают их, — докладывал эксклюзивный разработчик.
«Вот почему после каждого визита тещи я как тряпка, — думал косоглазый мужчина, безрезультатно пытаясь оторвать от бедер девицы разгулявшийся в эротизме глаз. — Она откачает меня до капли…»
«Мало того, что зять норовит выдоить меня до копейки, он еще и энергию сосет!» — возмущалась вертлявая дамочка-оруженосец.
— Ваше здоровье напрямую зависит от атмосферы в энергетической системе семьи. Если налицо согласие: невестка не бьется косой о камень со свекровью, зять мирно сосуществует с тещей, сват не точит топор на сватью, золовки не грызут друг друга, значит ваша семья, как полифоничный орган, слаженно дышит музыкой здоровья. В этом случае любое лечение будет десятикратно эффективнее. А если имеют место непрекращающиеся скандалы, разборки, наезды — вся семья на таблетки работает, а толку от них нуль с хвостиком…
В отличии от гуру, эксклюзивному теоретику с его семейно-болезненной теорией ериховцы внимали во все уши, сопоставляя многочисленные болячки с многочисленными родственниками. Причинно-следственные связи были налицо: скажем, появилась причина под боком — с утра до вечера она на тебя гавкает, отсюда обязательно следствие не заставит себя долго ждать в том же боку, как заноет на долгие годы.
«Я стала горлом маяться, — думала вертлявая дамочка, — когда с зятем ругачки пошли».
«Теща змея, — злился мужчина, левый глаз которого насмерть закосел на одной из девиц, норовя ее раздеть, — оттого у меня желчекаменная болезнь. И пока она жива — выводи камни не выводи…»
Только гуру ничего не сопоставлял, он нервно жевал нижнюю губу.
Паства заглотила чужую наживку.
— Достаточно! — вскочил гуру. — Хватит нести ересь. Вы шарлатанствуете, смешивая бульдога с носорогом. Это что, если у меня геморрой, надо идти с какой-нибудь золовкой мириться?!
— Да! — подхватила дамочка-оруженосец. — Если у меня, то есть у соседки, миома по женской части — спасение в каком-нибудь девере заключается? Ха-ха-ха!
— У меня желчекаменная болезнь, — желчно засмеялся мужчина с неуправляемым от девиц глазом, — что мне тещу в гроб вгонять?
— Своей отсебятиной, своими псевдонаучными потрохами вы профанируете наше учение! — отрубил рукой кусок воздуха гуру. — До свидания!
— Один мой знакомый, — эксклюзивный теоретик принялся как попало сворачивать плакат с научно расчлененным человеком, — начитавшись вашей ерихобредятины, жену изрубил, в психушке сейчас сидит!
— Он от вашей заднепроходной теории там оказался! — брезгливо скривился гуру.
— Не смейте оскорблять! — возмутилась девица-ассистентка и достала гуру по уху указкой.
Дамочка-оруженосец и мужчина с отвязавшимся глазом бросились на защиту учителя. За что оба схлопотали указкой, причем косой — в дефективное око. И о чудо! — от удара кривой глаз встал на место. И тут же закрылся: владельцу сделалось дурно — впервые не в кривом зеркале лицезрел коллег по религии.
— Каждый мыслящий дух (едри его в копалку!), — закричал, прогоняя эксклюзивного теоретика гуру, — не будет отрицать силу высшую, которая есть Огонь!
Артиллерийским выстрелом грохнула входная дверь, отсекая семейно-потрошковую ересь от огненного учения.
— От линии Ериха не сметь отклоняться! — приказал гуру своим овцам.
Хотел добавить восклицательным знаком «едрена копоть», но воздержался на этот раз. Все-таки в книгах Ериха «едреной копоти"не было.
И, может быть, зря.
АФИНОГЕН
Антонина Ветлугина столкнулась в поликлинике с дальней родственницей Надеждой, та ей глаза на конец света и разлепила. Умные люди, оказывается, без хи-хи да ха-ха относятся к библейскому катаклизму. И не сложа руки, камни с неба и серный дождь на голову поджидают. Одни тычут в глобус биорамками на предмет определения медвежьих углов, где можно с грехами пересидеть. Другие ищут надежные огнетушители — недвижимость в геенне огненной спасать. И только одна Антонина живет, как засватанная.
Сама Надежда предусмотрительно на чемоданах сидит.
— Ты думаешь, — учила Антонину, — так просто сел да поехал? Держи карман шире! Места, куда концом света не достанет, позанимали ушлые. Мы с одним ездили присмотреть заброшенную деревню, так не пускают колдуны, захватили спасительные территории, не продраться!
— Палками гонят? — ужаснулась Антонина.
— У них такие палки, не приведи Господь. День едем на машине, другой — нет свертка на деревню. Ему давно быть по карте, наши колеса будто на одном месте крутятся. По обочинам пора дремучим лесам расти, вместо них степь голая не кончается. И холодает — спасу нет. Июль на дворе, мы зубами клацаем, как в зимний мороз. Все на себя насдевали, а все одно — зубодробилка во рту грохочет: встречные машины по кюветам шарахаются. Плюнули, не замерзать же средь лета в ледышки, повернули — через пять секунд жарко, как в Африке, сделалось, и веришь ли, нет, в три часа до города долетели. А ты говоришь — палками. Колдунов-то, по писанию, первым делом под корень кончать будут. Вот они и забеспокоились подальше залезть.
Родственница, оказывается, посещает общество «Первый день апокалипсиса», где по концу света честной народ собирается. Чтоб, значит, не как снег на голову этот апокалипсис встретить.
— Приходи в воскресенье, — стала зазывать Надежда в общество. — Старец Афиноген будет выступать. Сильный знаток по концу света.
Антонина после этого разговора сама не своя сделалась. Так ведь и на самом деле — шарахнет конец света поперек квартиры, а ты ни сном ни духом — в какую сторону бежать от него.
Пошла на Афиногена.
Старец был слегка за пятьдесят мужчина. Квадратного покроя. Бородища, как пук черной проволоки в лицо воткнули. Глазки настырные, обшарили Антонину по всему периметру, у той аж сердце обмерло, спина взмокла. Рубаха черная у Афиногена до кадыка застегнута. Невысокий, но, поднявшись для доклада, плечищами полкомнаты отхватил. Бородища вулканом разверзлась на первом слове, из пропасти зубы торчат, ими только листы кровельного железа кромсать.
— Спасайтесь, братья и сестры! — обжигающей лавой упало на слушателей. — Ибо время близко! При дверех! Грядет плач и скрежет зубов!
И заплакал басом. С крупной слезой.
Антонина тем более в рев ударилась.
Старец Афиноген не дал разойтись рыданиям.
— Мужайтесь! — строго сказал. — Истинно говорю вам, братья и сестры: не останется камня на камне!
После чего углубился в концесветную тему. Он, оказывается, произведя сложные вычисления по количеству знаков в Библии: букв, точек и других запятых с пробелами, — определил дату начала конца света. Через год огонь, испепеляющий греховный мир, пойдет по странам и континентам, очищая от скверны. Когда пламя Божьей кары располыхается вовсю, земля треснет в районе экватора, и несожженные остатки погрязшего в грехе мира ухнут в горячее чрево планеты, а неухнувшие — водой покроет.
Резкими мазками нарисовал отец Афиноген катастрофическое завтра. Антонину с ног до головы жар охватил, будто уже вовсю полыхало вселенское пламя. Сердце заполошно дырявило грудь от страха за себя и близких. «Пропадем, — вытирала обильные слезы Антонина, — как есть пропадем, а детки еще жизни не видели».
— Истинно говорю: сие все будет! Глады и моры пойдут, СПИДы и землетрусы! Камня на камне не останется. Одна великая скорбь, какой не было от начала мира. И токмо претерпевший до конца спасется.
По библии, сказал старец Афиноген, не сгорят в огне и потопом не накроет тех, кто глубоко в тайгу упрячется, подальше от самой распоследней и забытой деревни. Рядом с деревенскими даже у черта на куличках не избежать меча Господнего, везде народишко погряз в богомерзких деяниях: блуде и пьянстве. Спасение только в безлюдной глухомани.
— В дебри бесчеловеческие надо забираться!
«Как Лыковы», — подумала Антонина.
— Как Лыковы, — сказал старец.
По окончании доклада подозвал Антонину. «Поедешь, — говорит непреклонным голосом, — матушка, со мной в тайгу спасаться. Ты женщина тихая, покорная. Мне подходишь. У меня для спасения все есть, токмо матушки не хватает».
Антонина не успела отнекаться от хотя и лестного, но неожиданного сватовства, а уже глядь — в трамвае трясется рядом с ухажером. Трамвай никаким боком не подходит ей домой добираться. Надо выходить, менять транспорт. Но на руки-ноги нисходит затмение от старца Афиногена, — не разворачиваются оглобли в нужную сторону. И в голову туман пал.
«Спасемся, матушка, — тихим голосом отец Афиноген говорит, — спасемся». Антонина пытается спастись: хмарь в голове разогнать, а никак. Глядь — трамвая как и не было вовсе, вокруг домишки частного характера, и старец Афиноген во двор ее заводит. Батюшки свет, три лютых пса, зверюги цепные без цепей навстречу скачут, вот-вот разорвут на лоскутки…
— В тайге без собачек погибель, — сказал старец и цыкнул на волкодавов.
Взошли на крыльцо, в сенках кули увязанные по углам. Здоровенные! Прямо матрасовки. Такие травой набей — и то не поднимешь.
— Запасы в тайгу, — хлопнул по одному из кулей старец. Даже вмятины не осталось. Утрамбовано насмерть!
В доме по стенам тоже стояли наготове запасы от конца света. Шутки шутить с этим природным явлением старец Афиноген, и вправду, не собирался.
Хозяин быстро спроворил ужин. На столе возникло сало, колбаса, куски вареного мяса, крупно нарезанный окорок, соленья, копченья, литровая бутылка водки.
— Пост ведь, — робко вякнула Антонина.
— Мне Господь простит, — ответствовал старец, — я в мир большие знания несу.
Перекрестившись, он выкушал стакан водки. Как кока-колу какую-нибудь, прости Господи, бросил в горло зелье — ни грамма не поморщился. Антонина даже не пригубила рюмочку. Старец Афиноген, швыряя в то и дело распахивающуюся ртом бороду куски мяса, сала и другую скоромную закуску, начал живописать предстоящее житье-бытье в тайге.
— Поначалу, матушка, в палатке с тобой перебьемся, апосля дом поставим. Деляну раскорчуем поболе, огородик вскопаем… Я крепко молиться за всех грешных человеков буду.
«Он, значит, — размышляла про себя Антонина, — будет молиться, а огородик копать кому?»
— Скотинку разведем. Я сильно парное молоко уважаю! — мечтал дальше о конце света отец Афиноген.
«За скотинкой ему тоже некогда ходить, — Антонина рационально соображает, — когда навоз убирать, если день и ночь поклоны бить?»
«Я с таким спасением загнусь, — загрустила она посреди трапезы, — с моим-то здоровьишком много не накорчуешь».
И вызвалась тоже молиться за спасение грешников.
В ответ старец употребил второй стакан водки. Под третий Антонина спохватилась: она ведь не как перст на белом свете. Детки, какой-никакой муж…
— Как я за тебя пойду, — спрашивает резонно, — если у меня муж, двое детей…
— Ну и что? — не смутился старец. — Я ведь не с ними в тайгу сокроюсь — с тобой. Быстренько разводись, обвенчаемся и айда-поехали. Ты такая покорная, послушная, мне в самый раз.
«Чтоб пахал на мне!» — окончательно пробило Антонину.
Здесь она заметила, что за окном уже светать начинает.
— Развиднелось уже, — обронила.
— Да, — согласился старец Афиноген, — пора почивать.
И сграбастал «покорную» Антонину в крепкие объятья.
— Пост ведь! — вскрикнула та. — Бог накажет!
Предупреждение о грехе и каре не отрезвили старца.
Он продолжал с азартом наваливаться на Антонину, буравя ее лицо бородищей. И казалось — быть грехопадению. Не совладать голубке с коршуном!
Да вспомнила голубка поучительный случай из личной жизни.
Забежала как-то Антонина в отдел дамского белья, там женщины толпятся, и вдруг все разом начали плеваться и звать: «Милиция!» В ряды покупательниц затесался мужик, слабый насчет выставить на всеобщее обозрение мужские атрибуты. Дамы шарахнулись по сторонам от неожиданной демонстрации. И только одна, далеко не импозантного телосложения, смело шагнула навстречу развернутой экспозиции и схватила бесстыдника за оголенный на весь магазин экспонат. Да так схватила, что хозяин вернисажа заревел раненым медведем и замахнулся кулаком уничтожить противницу его искусства. В ответ последняя тут же отреагировала увеличением усилия на сжатие. Куда медведь девался? Заблажил мужик слезливой бабой, сам громче всех призывая на место происшествия органы правопорядка: «Милиция!»
Антонина вовремя вспомнила поучительный случай. Дальнейшее было делом техники. Технично провела аналогичный магазинному прием.
Старец Афиноген взвыл тигром:
— Убью!
— Оторву! — ответствовала Антонина и обозначила пальцами нешуточность угроз. Силушка в руках когда-то сельской девушки водилась.
— Больше не буду! — прикинулся агнцем Божьим старец. — Отпусти!
Не отпуская из рук инициативу, Антонина вывела сластолюбца на крыльцо, заставила его гаркнуть на кровожадно подскочивших волкодавов. Недовольно скалясь, те ушли в сарайку. Старец Афиноген и Антонина лицом к лицу не разлей вода парочкой прошествовали до ворот. Лишь за калиткой Антонина разжала капкан.
«Вот дура! — ругала себя, быстро удалялась от дома старца, одновременно озираясь по сторонам с целью местоопределения. — Спаслась, называется, от конца света…»
И благодарила ангела-хранителя, что помог от греха избавиться, подсказал, как сбросить его с хвоста.
ИГРЕК НА ИКС
Аркадий Стульчиков сидел в подвале на пороге самоубийства и выбирал способ перешагнуть через оный. Лезть в петлю или уксусной эссенции фужер заглотить? Сигануть под поезд или с крыши девятиэтажки?
Накладывать на себя собственные руки не тянуло. Еще сильнее не прельщало умереть в муках от чужих.
Аркадий слыл крутым экстрасенсом в новорусских кругах. Деловых людей беспрерывно пользовал. Кому-то компаньона развести, кому-то налоговую обвести, кому-то с помощью эзотерических сил кредит в банке выханькать или вперед конкурента наваристый договор обстряпать. Кроме бизнесзаказов поступали поручения пикантного свойства: расшкодившуюся жену укротить в левой сексэнергии или мужу невстаниху на чужих дам заделать. И конечно, гороскопы составлял.
Дабы не блукали деловые люди в потемках будущего, не ерзали в офисных креслах «начинать — не начинать», не наваливались на извилины — «делать не делать?» А поступали сообразно звездному раскладу над своим гороскопическим бараном или козлом.
Аркадий умел запудрить новорусские мозги — при любом исходе получалось прав. И умерла, вроде как предупреждал, и если жива осталась — только через экстрасенские силы.
Погорел на экзотическом заказе. Однажды вломились в дом два мордоворота, вытащили из постели и повезли… Аркадий думал — прощай белый свет, ан нет. Хотя, может, лучше бы сразу прикончили.
Привезли к Бекасу. Аркадий его не пользовал, но от клиентов слышал: авторитет и уважаемый человек. Раздавит не поперхнется.
У Бекаса чего только не было… Одного наследника не было. Три предыдущих жены осчастливили дочками. От четвертой хотел сына. И чтоб не надвое бабушка сказала. Верняк был нужен. Для чего призвал экстрасенса.
— Плачу десять тысяч баксов, — сказал Бекас.
И отказаться — дело дохлое и согласиться — не менее живое…
Вдруг и эта супруга разродится девочкой? Дилемма как у придорожной булыги: налево пойдешь — голову потеряешь, направо — башку оторвут.
Только что не сразу разъединят с плечами, а через девять месяцев.
Богатырь экстрасенсорики выбрал с отсрочкой приговора. И схватился за учебники, механизм образования девочек-мальчиков повторить. Интересно в зрелые годы перечитать то, что не читал вообще.
Оказывается, хоть двадцать раз жен меняй — все равно мальчики возникают от игрек-хромосом мужских интим-клеток. И нечего на зеркало пенять, коли твои икс-клетки наследили девочкой. В них собака женскополовая зарыта.
То есть на пальцах задачка проще пареной репы: имеются у родителя в пороховнице иксы и игрики, тогда как родительницу природа одними иксами наделила. Если папашиным иксам перекрыть кислород и в то же время его игрикам создать зеленую улицу до женской интим-клетки, — останется только имя парнишке придумать.
Сеансы планирования семьи в сторону наследника и поперек дочки Аркадий проводил за стеной опочивальни. Пациенты, грубо говоря, занимались арифметикой — умножали один на один для получения трех.
Аркадий в метре был озадачен алгеброй — заговаривал зубы мужским икс-хромосомам, насылал на них порчу и тормозную энергию, чтобы в гонке «мальчик-девочка» оставить с носом, в то время как игрекам дать возможность без конкурентов разорвать финишную ленточку.
Аркадий пронзал стену опочивальни экстрасенскими усилиями. И не одну стену. Перед ним на стуле сидели кукла Барби и ее дружок Кен. Аркадий с широкого замаха втыкал в Барби здоровенные спецзаказа иголки… Одну за другой, одну за другой… Все с той же целью — уничтожение возможности зачатия барбиподобного существа. К концу сеанса Барби была, как дикообраз, от макушки до пят утыкана иголками. На следующую ночь Аркадию подавали новую куклу. На Кена, символизирующего игрек-начало, иглозакалывание не распространялось.
Даже когда там, за стеной, сделав черновую часть работы по созданию наследника, завтрашние родители откидывались спать, экстрасенское динамо продолжало бешено вращаться в голове Аркадия. Ведь иксов в задачке многомиллионная свора, а стоило одному просочиться сквозь экстрасенские преграды, пиши пропало.
И не расслабишься ни на минутку. Комната была обставлена двумя стульями и электронным глазком в двери. Охрана дистанционно следила за добросовестностью специалиста по наследникам.
Утром Аркадий валился с ног. Дня только-только хватало восстановиться в первом приближении. Вечером снова за ним приезжала машина сражаться на стороне игреков с врагами иксами.
Через три недели Бекасиха понесла. А через девять месяцев…
«Он дурак, — имея в виду Бекаса, думал Аркадий в перерывах между мыслями о варианте самоубийства, — не въезжает на кого руку поднимает. Я — генный инженер без всяких пробирок! Можно такие бабки срубать. Засылают меня, к примеру, в штаты, я всем американским игрек-сперматозоидам делаю облом. У них сплошняком девки идут. Президента не из кого выбрать. Вся армия команду „ложись“ неправильно выполняет. И мы берем штаты голыми руками. Или наоборот — американцы дают задание… еще бы на масть коррекцию внести…»
Бекасиха родила мальчика. Негра. Такого, что хоть сейчас под пальму с обезьянами.
Бекасу наследник совсем не приглянулся. Он со страшной силой хочет поймать Стульчикова, но местонахождение последнего неизвестно никому.