Гулкий зал стартовой площадки ярко освещен десятью мощными прожекторами. Возле самих шлюзов сверкает металлическими боками мой 'Беркут'. Папа давно хотел приобрести что-нибудь попросторнее и поновее, я же была против. 'Беркут' настолько мал и мобилен, что может сесть и взлететь, не имея подготовленной площадки в полевых условиях, да и люблю я его, а этого достаточно.

Я набрала код доступа, дверь люка бесшумно скользнула в сторону. Мы прошли по узкому коридорчику в рубку управления. Владу и Наташке, с их ростом, пришлось идти согнувшись. Вот оно преимущество низкого роста — на борту 'Беркута' я чувствовала себя нормально и даже комфортно. Я первая зашла в тесное помещение рубки. Панель управления, мигнувшая разноцветными лампочками приветствуя хозяйку на борту. В кабине имелось два кресла пилотов и одно для штурмана, и хотя я одна управляла корабликом, это было неотъемлемым условием для различия между кораблем и шлюпом. Наташка придирчиво оглядела крохотное помещение и осталась довольна. Влад стоял у стены, в его присутствии рубка казалась еще меньше, чем была.

— Так, — вздохнула Ната, — теперь последний штрих. Лицом к стене и руки за спину, — приказала она, когда парень сделал, что от него требовали, Наташка извлекла из кармана наручники и ловко щелкнула браслетами на его запястьях.

— Зачем ты так? — ошарашено пробормотала я.

— Затем, что он наркоман и у него заканчивается действие дозы и скоро начнется ломка. И наш домашний кобелек вполне может превратиться в злобную дворовую шавку, у которой есть зубы. Правда, дружок? — она запустила длинные пальцы в мужские волосы, пальцы сжались и она дернула назад его голову. Больно. Скулы Влада побелели, от еле сдерживаемой ярости. Стерпел.

— Прекрати и отпусти его, — попросила я, Наташка покачала головой, но Влада отпустила, — Влад, в кресло штурмана. Наташ, тебе не кажется, что наручники это лишнее, тем более за спиной и при старте. Ему руки выломать может.

— Может, выломает, а может — и нет, — дернула она плечом, — это меня беспокоит мало. А вот то, что ты можешь остаться без головы, это уже серьезней. Ты просто не представляешь, как он беситься сейчас начнет. Ты не забывай — он здоровый мужик и ты против него мелочь пузатая. Знаешь, с твоим метром с документами и бараньим весом не сильно-то попрешь на его метр восемьдесят пять плюс центнер живого веса.

— Ладно, будь, по-твоему, — спорить не хотелось, я застегнула на парне ремни безопасности. Как-то не хочется, чтобы во время старта его начало швырять по всей рубке, — Наташа, я тебя попрошу еще об одной вещи — никому не говори где мы, договорились?

— Я что, по-твоему, дурнее обезьяны? — немного обиделась Наташка, — Все будет в ажуре, я свяжусь сегодня с Сигоркнезом, там кузен мой работает, и попрошу его всем жаждущим сообщать, что ты занята и поэтому подойти никак не можешь.

Взвыли сирены, оповещая о разрешении на вылет, Наташка пожелала хорошего полета и побежала на выход.

Я устроилась в кресле первого пилота, нацепила наушники и принялась проверять готовность. В наушниках послышался треск, потом хрипловатый искаженный рацией голос:

— Борт полсотни семь, 'Беркут', вылет разрешен.

— Начинаю прокачку главного двигателя, — ответила я, затем переговоры диспетчеров и команда:

— Открыть внутренний шлюз, — высокая дверь поползла вверх, я щелкнула тумблером и 'Беркут', вздрогнув, проплыл в шлюзовую камеру.

— Борт полсотни семь, закрываем внутренний.

— Закрывайте, — разрешила я, сдвигая чуть влево штурвал, щиток двери с лязгом захлопнулся, и послышалось тихое шипение — из камеры откачивали воздух.

— Открыть внешний шлюз, — двойная дверь внешнего шлюза плавно поползла в сторону, открывая черную бесконечность космоса, пронизанную мелкими бриллиантами звезд. Я положила одну руку на штурвал, а другую на ручку контроля тяги двигателей, хоть я и пролетела бесконечное количество космических миль этот момент все равно остался самым волнительным, ладони вспотели и сердце забилось, ускоряя ритм в предчувствии полета.

— Борт полсотни семь, вылет разрешаю, вы выходите из-под нашей юрисдикции. Свободной траектории.

— Спасибо, до встречи. — Я толкнула рычаг и 'Беркут' взвыв всеми тремя двигателями, рванулся вперед, мягко оторвавшись от палубы.

Я повернула ручку штурвала вправо, обходя по эллиптической орбите станцию и ложась на нужный курс. Корабль беспрекословно слушался малейшего поворота штурвала, это позволяло надеяться, что наше путешествие пройдет без осложнений. По монитору поползли строчки данных, я читала их, попутно корректируя курс. Я закончив копаться с автопилотом, опустила защитные экраны и включила гипердвигатель.

Тишина. Несколько секунд я сидела напряженно вслушиваясь. Наконец в недрах машинного отделения послышался нарастающий гул, началась вибрация, кораблик дернулся, включилась дополнительная тяга и меня вжало в кресло с силой семи же. Хорошо, что это продолжалось недолго, пока мы полностью не перешли в гиперпространство. Ненавижу это состояние, мне всегда кажется, что каждая клеточка моего организма расплющивается и становится похожей на раздавленную лягушку. Теперь в голове билась только одна мысль: 'Только бы адаптер не подвел'. В такие минуты я понимаю, как повезло мне и как не повезло первым космонавтам, которые только начинали осваивать гиперпространство. Их допотопные корабли не были оборудованы системами защиты и моим предшественникам приходилось иной раз несколько недель проводить в таком состоянии, погруженными в противоперегрузочные ванны. Как там Влад с застегнутыми руками, бедняга? Сила тяжести выровнялась, я посидела пару минут отдыхая и заново привыкая к своему телу.

Когда перед глазами перестали плавать разноцветные круги я щелкнула пряжкой, отстегиваясь, и заставила себя подняться. Голова слегка кружилась, желудок скрутился в тугой клубок и к горлу подкатила тошнота, я судорожно сглотнула, заставляя желудок занять свое законное место. Владу пришлось хуже, чем мне. Парень был бледен, глаза закрыты, голова откинута на спинку кресла. Порывшись в ящичке у кресла пилота, я вытащила флакончик нашатыря. Расстегнув ремни Влада, сунула ему под нос флакончик. Парень открыл глаза и попытался сконцентрировать на мне взгляд и постарался сесть прямо. Его организм немедленно отреагировал на это — Влад побелел еще больше, затем позеленел. Я едва успела наклонить его вперед, как парня стошнило. Он поднял на меня несчастные глаза и виновато прошептал:

— Я не хотел, извини, я все уберу.

— Ничего, — ответила я, нажимая соответствующую кнопку.

В углу рубки, у самого пола, открылась небольшая ниша, из нее выкатился крошечный моющий пылесос, и весело гудя, принялся прибирать помещение.

— Ты как себя чувствуешь? — участливо спросила я.

— Такое ощущение, что по мне проехался каток, — попытался шутить он, — руки болят, Ань, можно снять наручники?

— Нет, — покачала я головой, помня Наташкино предупреждение насчет его веса и моей оторванной головы.

— Анечка, пожалуйста, хоть впереди тогда застегни, плечи выламывает, — заканючил он.

— Потерпишь, — огрызнулась я, злясь на его нытье и ситуацию в целом.

Убедившись, что умирать Влад не собирается, вернулась в свое кресло и принялась корректировать курс. Не очень хочется, что б нас занесло слишком далеко от Боры. Парень начал тихонько постанывать, пытаясь сыграть на моей жалости.

— Не скули! — приказала я, — Язык же у тебя не выламывало, когда тебя Мишель на иглу посадил, следователь хренов. Ты должен был понять, что с процедурами что-то не так.

— А я и понял, — тихо сказал он.

— Так чего ко мне тогда не пришел и не рассказал? — набросилась я на него.

— Я хотел, честно, хотел, — повинился он, — но после укола так хорошо становилось, спина совсем не болела, и работал как вол — ни есть, ни спать не хотелось. Вот, думал, дело закончу и сразу все расскажу. А когда опомнился, поздно уже было, без этой дряни жить не мог.

— Вот так бы и влепила тебе! — я замахнулась, он втянул голову в плечи и зажмурился. Я вздохнула и опустила руку. Он нерешительно приоткрыл глаза и посмотрел на меня.

— Продавать везешь, — зло засмеялся он, — шкурку попортить боишься — вид не товарный будет.

— Заткнись, пожалуйста, — попросила я, — а то, знаешь, у меня тоже нервы не железные и уже на пределе. Я ведь и мордой по стенам тебя повозить могу. Признаться, у меня уже руки чешутся.

— Так повози, — великодушно разрешил он, — а я тебя научу, как это правильно делается, что б больнее было и синяков побольше осталось, что б подольше болело.

— Спасибо, — с ухмылкой отказалась я, — уж в этом деле как-нибудь без советчиков обойдусь. Я хирург, и так тебя отвозить смогу, что за тебя даже Костик не возьмется.

— Ничего ты не сделаешь, — презрительно выплюнул он, — силенок у тебя не хватит, только грозить горазда, хозяюшка.

Я молча подошла к нему и рывком поставила на ноги, продела руку между его сцепленных рук, заставив согнуться пополам и потащила его по узкому коридору. Влад сопротивляться и не пытался — я вполне могла вывернуть или сломать ему руку.

Втолкнув Влада в ванну, резко крутанула свободной рукой кран, включая холодную воду. Воткнув его голову под струю воды, подержала в таком положении. Когда я отпустила его, Влад забился в угол, отплевываясь и отфыркиваясь. Он был весь мокрый, а так как вода была ледяной, скоро начал дрожать. Я стояла, согнувшись, упершись ладонями в колени тяжело дыша.

— Ань, прости, пожалуйста, — пробормотал он. — Я не хотел тебя обидеть, я не знаю, как так вышло, будто кто за язык тянул.

— Вставай, с тебя вода течет, надо переодеться, — устало проговорила я, — еще не хватало, чтобы ты простудился. Ты мне завтра здоровый нужен.

Влад заскользил ногами по мокрому полу, но все же сумел подняться без моей помощи. Мы прошли в каюту. Я достала из шкафа полотенце, рюкзак с вещами Влада и кинула все это на койку.

— Давай, — сделала я приглашающий жест.

— Аня, руки, — напомнил он, поворачиваясь и поднимая скованные конечности.

— Хорошо, — я звякнула ключами в кармане, — я тебя освобожу, пока. А после, как переоденешься, наручники вернутся на место. И не делай резких движений, иначе мигом отправишься в открытый космос, Икар ты мой, и полетишь аки горлинка, — Влад покорно кивнул, и я расстегнула наручники.

Он потер затекшие запястья и поводил плечами, восстанавливая кровообращение, я молча ткнула пальцем на койку, не позволяя расслабиться. Он быстро вытерся, переоделся в сухое, и со вздохом повернулся спиной, выставляя руки. Клацнули наручники, сковывая запястья.

Мы вернулись в рубку, и расселись по своим местам. Я сидела, отвернувшись, бессмысленно перебирая карты. Идти спать еще рано и себя надо чем-то занимать, на Влада смотреть не хотелось, не то, что вести с ним светскую беседу. Как же он меня достал! Сначала влез в дерьмо и меня за собой потащил, то, что я сейчас улетаю от станции, зовется не чем иным как должностным преступлением, а еще этот треп насчет продажи. Нет, дружок, теперь тебе так просто от меня не отделаться, мы пойдем в одной связке до конца.

В животе глухо заурчало. Желудок напоминал, что за сегодня в нем побывала только утренняя чашка кофе. Я поднялась и направилась на камбуз. Помещение камбуза напоминало больше мышеловку, чем кухню. Нормальной плиты здесь не было, на эту малюсенькую площадь уместились только кофеварка, микроволновая печь да миниатюрный холодильник. Я открыла тумбочку под микроволновкой и обнаружила там только походный рацион космонавта, состоящий из пятидесяти пакетиков, на которых были нарисованы различные блюда. Ну, ничего, завтра к вечеру я уже буду есть нормальную еду, приготовленную заботливыми руками Васены.

Я перебрала несколько пакетиков из фольги, в которые были упакован порошок полуфабриката, и остановилась на пакетике с этикеткой: 'Гусь, запеченный с яблоками и картофелем. 3 порции'. Никогда не могла представить себе, как они это производят.

Процесс приготовления полуфабрикатов очень прост. Содержимое пакетика высыпается в посуду для печи, заливается водой, размешивается и в микроволновку. А когда открываешь, с блюда на тебя смотрит жирный откормленный гусь с золотистой поджаристой корочкой, из зашитого пуза выглядывают запеченные яблоки, все это обложено аппетитными кружочками картофеля, полито майонезом и посыпано сверху зеленью. От одного вида начинаешь захлебываться слюной. На деле же все обстоит намного вульгарней — насколько готовое блюдо выглядит привлекательным и аппетитным, настолько же оно и безвкусно.

И, объясните мне Христа ради, как появляется на тарелке целый гусь, если я до этого безжалостно перемешиваю ингредиенты? Нет, я все же предпочитаю натуральные продукты всем этим новомодным штучкам. Что может быть вкуснее курочки, с хрустящей поджаренной на живом огне корочкой, золотисто-коричневой, с белым сочным мясом под ней истекающее горячим соком. Или борща, от которого исходит резковатый чесночный запах, а в тарелке плавает нарезанная соломкой свекла и картошка, через которую проглядывают кусочки мяса на мозговой кости, а посреди белой звездой на тебя смотрит густая сметана. Да я согласна, что бы приготовить все эти блюда требуется время, место и некоторая сноровка, но это можно есть!

Звонок микроволновки оповестил меня, что блюдо готово. Я открыла печку и извлекла гуся, поделила на две порции и, достав тарелки, крикнула: 'Эй, ты есть будешь? — ответа не последовало, — Влад, не выпендривайся!'. Тишина. Я выругалась и пошла в рубку.

Причина его молчания стала понятна, едва я увидела скорченную фигуру на полу. Дождались, у мальчика ломка. Он зажал в зубах воротник рубашки, чтобы ни заорать. Я с тоской подумала о безвкусном гусе лежащем на столе в камбузе. Но оставлять парня в такой момент было нечестно, ведь я тоже в этом виновата, хоть и косвенно. И как бы я не сердилась, надо присмотреть, так что с ужин откладывался.

— Совсем худо? — посочувствовала я.

— Холодно, — пожаловался он, отбивая дробь зубами, — болит все, ни рук, ни ног не чувствую… Тошнит.

— Ну, брат, — протянула я, — что ж ты еще хотел — за удовольствие надо платить.

— Аня, у тебя есть что-нибудь от этого? — с надеждой спросил он.

— От этого есть только доза, а ее у меня нет. Ты же видел — я с собой никаких лекарств не брала.

— Анечка, — нервно пробормотал он, — ты же доктор, сделай что-нибудь, на корабле должна быть аптечка.

— У меня ничего нет и сделать я ничего не могу. Тебе теперь остается только терпеть. Можешь кричать, если тебе так будет легче. Если ты обещаешь вести себя хорошо, я сниму наручники.

— А хорошо это как? Может мне сдохнуть, что бы доставить тебе радость? — вызверился он, прижимая колени к животу, сотрясаемый мелкой дрожью, глядя на меня снизу вверх горящими от ненависти глазами. Даже голова на миг закружилась от страха. Спасибо Господи, что у него ломка и он встать не может, иначе убил бы. — Пользуешься своим положением? Нравится смотреть, как кто-то мучается? Тебе не на врача надо было учиться, а палачом стать. Ты кого хочешь…

— Еще одно слово, — холодно прервала я, загоняя страх как можно глубже. У меня пока все преимущества — я прекрасно себя чувствую и твердо стою на ногах, эта мысль придала мне храбрости, — и я запру тебя в туалете, чтобы ты мне все здесь не загадил и пойду спать, и будешь ты тогда валяться один и жаловаться унитазу. А одному всегда тяжелее.

— Уж лучше одному, чем с тобой, — парировал он.

— Хорошо, договорились, ты сам этого хотел. Вставай. — Глотая обиду, как можно спокойнее проговорила я.

Влад поднялся и кое-как добрел до санузла, я его не торопила, у нас целая ночь впереди. Он завалился в узкое тесное помещение, в котором еле-еле соседствовали унитаз и душ, места на полу было ровно столько, что бы можно было стоять, поэтому пришлось ему разместиться в душевой кабинке. Пристегнув его руки к стойке душа, я вышла и притворила дверь.

…Перехватив руками наручники, подтянулся, усаживаясь удобнее и закрыв глаза прижался затылком к холодному металлу, стараясь ни о чем не думать. Надо передохнуть, пока есть время. Если думать, голова развалится на части, а этого нельзя. Он сызнова вживался в поистершуюся шкуру скота, физически чувствуя, как на шею ложится неподъемное ярмо, давит беззащитные плечи, клонит к земле.

Приступ пришел неожиданно, скрутил болью, заставив выгибаться порывисто дыша сквозь стиснутые зубы. Не будь наручников упал бы давно. Боль. Сплошная, непрекращающаяся боль, дробящая кости, перемалывая вырванные мышцы, не дающая и секундной передышки. Боль стекалась к мозгу раскаленными потоками, собираясь в огненный океан. Океан отрезал сознание от действительности, заставляя метаться в панике, биться в животном ужасе о невидимые границы очерченные болью, рассыпаться мириадами безумия подминающего под себя остатки воли и гася рассудок.

Тусклая желтая лампа под потолком больным глазом освещала металлические стены тюрьмы. Человек, изредка выныривающий из болевого бреда цеплялся за этот болезненный свет. Он ненавидел эту лампочку, ненавидел впившиеся в запястья браслеты, тело, само ставшее тюрьмой, ненавидел хозяйку. Ненависть стала якорем, за который зацепился истерзанный рассудок и остатки воли. Ненависть разгоняла туман и позволяла не скатиться в безумие. А потом снова наступала боль и сил терпеть уже не было. Человек завыл…

Гусь безнадежно остыл и никуда не годился. Теперь я, кажется, знаю какой вкус у старой кожаной подметки. Я без удовольствия жевала кусок синтетического мяса, пытаясь убедить свой желудок, что это если и не вкусно, то хотя бы полезно. Кое-как справившись с половиной порции, я отодвинула от себя тарелку и пошарила на полках, отыскивая что-нибудь более удобоваримое — под руки попадалась только большая пачка чая. Ладно, если я не могу поесть, так хоть наполню желудок жидкостью.

По кораблю разнесся душераздирающий вой, заставивший меня подскочить и выругаться — немного кипятка из чайника попало на руку. Я заварила крепкий чай. Напиток получился ароматным и вкусным, но удовольствия не принес, оказывается, нельзя нормально существовать, когда у тебя под боком кто-то душераздирающе орет. Взяв чашку, переместилась в кабину, надеясь, что там чуть потише. Интересно, сколько смогу просуществовать в кабине, задалась я вопросом, лениво перелистывая странички журнала, который нашелся под моим сиденьем, и прислушиваясь к отдаленным крикам, прорывающимся сквозь закрытую дверь.

Шум создаваемый Владом стал тише. Скорее всего парень выдохся или просто охрип. Угомонился, наконец, с облегчением подумала я. Выпила еще чашку чая и уже решила идти спать, как продолжительное молчание Влада меня насторожило. Надо пойти посмотреть, как бы не окочурился ненароком.

В неровном свете тусклой лампочки, которую уже давно пора заменить, помещение душевой казалось еще меньше, чем на самом деле. Влад обессилено повис на руках, уронив голову на грудь и вытянув в проход длинные ноги. Я подняла его голову и заглянула в лицо, в желтоватом свете лампочки и не поймешь сразу — то ли он просто бледный, то ли уже посинел. От подобной перспективы у меня начали мелко дрожать пальцы.

Я дотронулась до его шеи и почувствовала под пальцами немного замедленный, но довольно уверенный пульс. Влад не нашел ничего лучшего как потерять сознание, было от чего на него разозлиться, теперь придется тащить его в каюту. Хотя, в его теперешнем положении потеря сознания неплохой способ избавиться от боли. Но мне-то от этого не легче.

Я расстегнула наручники и Влад тряпичной куклой завалился набок, но в себя не пришел, ни брызги холодной воды в лицо, ни шлепки по щекам ни к чему не привели. Черт, придется ставить капельницу, почистить кровь. Иначе привести его в чувство будет затруднительно. Я ему, естественно, соврала, что не взяла с собой лекарств. Все, что могло понадобиться лежало в рюкзаке, но он был в каюте, а туда еще нужно добраться. Конечно, можно сделать все и здесь, но старый профессор вдолбил в мою глупую голову, что санузел не лучшее из мест для медицинских манипуляций, за исключением двух, трех в которых это помещение принимает непосредственное участие.

Я попыталась тащить Влада за руки, но это оказалось невозможным, он все время упирался в пол головой. Изрядно намучившись, я решила наплевать на все медицинские и этические каноны и, схватив за ноги, потащила, как покойника, вперед ногами.

Кое-как затолкав парня в каюту, я остановилась передохнуть. Осталось самое сложное — взвалить его на койку. Собравшись с остатками сил, я подхватила парня под мышки и, приподняв тяжелое тело, рывком закинула на койку, хорошо еще кровати на 'Беркуте' низкие.

Я хотела его раздеть, но настолько устала от перетаскивания тяжести по пересеченной местности, что ограничилась расстегнутыми штанами и рубашкой. Разложив на столе нужные медикаменты, решала с чего начать. Влад слабо шевельнулся и посмотрел на меня мутным взором.

— Аня, — позвал он охрипшим голосом.

— Я здесь, — откликнулась я, наклоняясь к нему, — все хорошо, лежи спокойно.

— Аня, что со мной?

— Ничего страшного, — я постаралась его успокоить, — все, так как должно быть. Это абстинентный синдром, а попросту — ломка. Это проходит каждый наркоман, не получивший во время дозу. Некоторые выходят из этого состояния неделями. Я сейчас поставлю капельницу, немножко почищу кровь и ты сможешь поспать. Вытяни руку, мне надо установить систему.

После почти трех часового пребывания в тесной душевой кабинке в полном одиночестве Влад вел себя тихо и послушно.

— Сапожники, — проворчала я, наблюдая как лекарство пошло по системе, — докололись — все вены ушли. Сейчас откапаемся и лучше будет, завтра у нас будет долгий и нудный день.

— Ты меня все-таки продаешь, — с каким-то мазохистским наслаждением заявил он, откидываясь на подушки, и добавил с грустью, — я же все понимаю, сильно хлопотный получился.

— Не мели чепухи, — почти простонала я, — на Боре и городов-то толковых нет. К тому же ты мне слишком дорого дался, что бы вот так с тобой просто расстаться. Я еще успею тебе нервы попортить. Ты меня, кстати, очень обидел, но об этом позже. Я везу тебя на Бору лечиться. В наркологию тебе нельзя, если Дмитрий Петрович об этом узнает, он тебя просто выпрет и все. Еще повезло, что тебя Ника подстраховала — первая заметила и ко мне пошла.

— А я обидел ее, не за что! — в ужасе спохватился он.

— Вот именно, — подтвердила я, — уж не знаю, простит ли она, шибко обижалась.

— Простит, обязательно простит, — с жаром проговорил он, прикрывая глаза ладонью, — она хорошая. На пузе буду ползать грехи замаливая. Ань, а как же перед тобой-то? — он снова приподнялся на локте и заглянул мне в глаза.

— А никак, — пожала я плечами, укладывая его обратно, — за меня ты ответишь, перед тем к кому мы летим. Уж он-то из тебя душонку вытрясет и наизнанку вывернет.

— А к кому мы летим? — почти шепотом спросил успокоившийся Влад.

— Много будешь знать — скоро состаришься, — ухмыльнулась я.

Я сняла пустую капельницу и пошла немного отдохнуть, оставляя парня наедине с его мыслями и чувством вины — пусть помучается, ему полезно.

…После капельницы поставленной Аней уже не было так больно, как в начале, так что он уже мог справляться с тошнотой и терпеть боль, накатывающую долгими тягучими волнами. Промучившись несколько часов, Влад забылся беспокойным сном. Проснувшись, почувствовал себя настолько сносно, что смог самостоятельно подняться. Все происходившее вечером казалось кошмаром, закончившимся на удивление без особых последствий, только мышцы немного побаливали. Сходив в душ и сменив пропахшую потом одежду Влад заглянул на камбуз, есть не хотелось, а впрочем, и съедобного там ничего не было. Пошарив по полкам, Влад отыскал жестянку с кофе.

Вчера он вел себя отвратительно и теперь придется долго налаживать с девушкой нормальные отношения, а самое лучшее для этого начало сварить кофе, без которого Аня с утра пребывает в отвратительном настроении. Успокоенный ее словами, что она не собирается его продавать, Влад стал смотреть в будущее более оптимистично. Залив в кофейник воду, осторожно, руки все еще дрожали, насыпал в фильтр кофе.

На Аню он не сердился, признавая ее правоту, несмотря на несколько часов проведенных наедине с невыносимой болью и страхом. Еще не известно чтобы сделал он, окажись на ее месте. Влад коротко вздохнул и потер лицо руками, прогоняя туман, временами застилающий глаза. Кофейник выдохнул облако серебристого ароматного пара и щелкнул отключаясь. Достав с полки кружки, Влад налил кофе. Посмотрев на свои дрожащие руки, нести кружку не решился и пошел будить хозяйку…

Я проснулась от ощущения, что на меня кто-то пристально смотрит. Полежала немного с закрытыми глазами, надеясь, что Владу надоест стоять надо мной, и он уйдет, а я смогу перевернуться на другой бок и спать дальше. Но он не думал уходить, и мне пришлось открыть глаза. Влад стоял на коленях перед кроватью и насторожено вглядывался в мое лицо. Я отметила, что сегодня он выглядел намного лучше, капельница и сон пошли ему на пользу. Вон, даже побрился.

— Который час? — спросила я, потягиваясь и садясь на кровати, придерживая одеяло.

— Что-то около десяти, — его голос был еще хриплым, — в рубку я не ходил, а свои часы забыл дома.

— Ты поел? — я встала с постели и открыла шкаф.

— Нет еще, — глаза Влада сначала полезли на лоб, потом его лицо залила краска, и он быстро отвернулся к стене. Я с удивлением наблюдала метаморфозы на его лице. Смущение Влада стало понятно, когда я оглядела себя. Из одежды лишь крохотные трусики. Черт! Совсем забыла. Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться, но он сам виноват, нечего прокрадываться в комнату без спроса. Я натянула комбинезон.

— Можешь поворачиваться, я уже оделась, — разрешила я.

— Я там кофе сварил, — все еще смущаясь, промямлил он.

— Замечательно, — обрадовалась я.

Я разогрела остатки кулинарного кошмара. Влад посмотрел в свою тарелку и отодвинул, сказав, что есть совсем не хочет. Пришлось на него прикрикнуть, парень втянул голову в плечи и взялся за вилку. Выругавшись про себя, я принялась за еду, напряженно думая, что это — откат назад или следствие пережитых боли и страха продажи. Завтрак прошел в молчании. Влад остался на камбузе мыть посуду, а я пошла в рубку, посмотреть насколько мы продвинулись в нашем путешествии.

Автопилот 'Беркута' вывел корабль из гиперпространства, и теперь мы спокойно дрейфовали в системе Энгбор. Я подняла защитный экран и из иллюминатора на меня посмотрела огромная, почти в пол-экрана, изумрудно-зеленая планета, по орбите которой неспешно полз, зеленовато-белый спутник. Я поздравила себя с правильно высчитанной траекторией.

— Что это за планета? — спросил вошедший в рубку Влад.

— Это Бора со своим спутником Креком. — ответила я.

— Бора относится к кислородным мирам, ее атмосфера вполне пригодна для жизни. Почти вся поверхность планеты покрыта непроходимыми смешанными лесами. Пять непродолжительных и не очень высоких горных хребтов. Соленых морей только четыре, они сравнительно небольшие по площади, остальные водоемы пресные, преимущественно большие озера и реки, а так же болота. Флора и фауна в большинстве случаев не агрессивна и не ядовита. На Боре один сердненаселенный город Прикон. Планета считается слабо развивающейся, потому как она является заповедной, поэтому на ней нельзя бурно развивать ни промышленность, ни сельское хозяйство. Спутник Боры Крек не заселен, в его атмосфере преобладают летучие серные соединения, — извлек Влад из своей памяти энциклопедические знания, вдолбленные нашими преподавателями.

— Молодец, — похвалила я, — садись в кресло и пристегнись, мы сейчас начинаем заходить на посадку.

Сделав пару витков по орбите, выбирая экономичную траекторию посадки. Выловив нужный момент, рванула кораблик вниз. 'Беркут' клюнул носом, врубаясь в верхние слои атмосферы, минута свободного падения и включились тормозные двигатели, замедляя ход. С десяток минут напряженного маневрирования и 'Беркут' вздрогнув, остановился.

Я выключила двигатели мы посидели еще какое-то время, слушая, как стихает их урчание. Влад отправился за нашими рюкзаками, я выключила электронику и заперла рубку. Влад уже топтался у люка ожидая меня.