Транспорт дрогнул и, взвыв напоследок тормозными двигателями замер на поле главного космодрома Земли. Полтора часа, отведенные на полет, пролетели не заметно.

Вика встречала у дверей карантина, где мы провели не более десяти минут. Одета она была в шорты защитного цвета и того же цвета топ, которые мило смотрелись на ее фигурке. Пряди рыжих волос непокорно выбивались из-под кепочки перевернутой назад козырьком. Издали она напоминала девочку-подростка.

— Ну, наконец-то! — вместо приветствия с места в карьер начала она, сверкая зелеными глазами, — Я уж думала, что вы до завтра не доберетесь. Я уже и гостиницу вам заказала. Отправим туда ваши вещи и поедем в заповедник. Я вам такое покажу! На картинках, небось, только видели. Давайте поживее — вертолет уже под парами!

Чтобы добраться до вертолетной площадки, нужно обогнуть здание порта и пройти через припортовую площадь. Пока мы пересекали ее, я беспрестанно вертела головой. Шум и суета навалились, обрушившись водопадом звука, ярких цветов и разнообразных, не всегда приятных, запахов, приятно вздернули нервы, обещая, совсем как в детстве, небывалые приключения.

Продавцы с расписными лотками на шее, таксисты, громкоголосые зазывалы ресторанов на все лады, расхваливавшие свои заведения. Здесь даже был турок, по виду такой же старый как его шарманка, ручку которой он постоянно накручивал, извлекая красивую и немного хрипловатую мелодию. На крышке шарманки примостилась неизменная обезьянка, одетая в малиновую жилетку и такого же цвета феску на голове, вытаскивающая счастливые билеты всего за полкредита. Я приостановилась и протянула обезьянке денежку, она с умным видом обнюхала монетку и, видно, удостоверившись в ее подлинности, протянула мне скрученный клочок бумаги. Я развернула и прочла более чем странное послание: 'Никогда не делайте лишних движений, это поможет сохранить вам нервы, зубы и большую часть волос'. Явная чушь, но чего еще можно хотеть за полкредита?

Веселая, многоголосая суета вызывала ощущение праздника и у меня зародилась надежда, что этот день я проведу весело и желательно без досадных приключений. Но как это всегда бывает, когда вспоминаешь всуе госпожу Фортуну, а тем более, если решаешь, что она тебе что-то должна, она начинает выкидывать неприятные шутки.

…Небольшую партию рабов и его в том числе, выгрузили на какой-то планете. Судить о том, бывал ли он здесь раньше, не было никакой возможности — все порты похожи как две капли воды. Рабов выстроили в ряд, приковали наручными кандалами к общей цепи и повели вон из порта. День на планете выдался теплым, пронизанным насквозь солнечными лучами. Глядя сейчас на чахлую припортовую травку, отдаленно еще хранящую зеленый цвет, он ловил себя на том, что умирать-то совсем не хочется, но, следуя принятому ранее решению, гнал от себя эти мысли и пытался оказывать всяческое неповиновение двум конвойным.

Живой товар вывели на пустынную, закатанную в бетон, площадку, на которой располагались только транспортные машины. Рабов согнали в тесное стадо. Пока один из конвойных ходил за бумагами, а второй увлеченно раскуривал трубку, раб вышел из толпы, грохнулся в мягкую пыль и принялся разглядывать свои босые грязные ноги. Вскоре его внимание привлекла компания молодых людей, спешащая к одной из машин. Они были беззаботны, веселы и у них была свобода, он смотрел на них с печалью и завистью. Ведь, если разобраться, он такой же, как они и даже красив, так, по крайней мере, утверждала хозяйка борделя, у которой ему довелось работать и дочка позапрошлого хозяина. Юная взбалмошная дура, совсем недавно превратившаяся из угловатого подростка в симпатичную на вид девушку, когда влюбилась в него (вот усмешка судьбы! раба!), и, затаскивая его на сеновал, шептала жаркие ласковые слова. Он не очень-то сопротивлялся, хотя и представлял, чем это может для него закончиться, но и хозяйской дочке не сильно-то откажешь. Встречались они у сеновала столько раз, сколько пальцев на одной руке, никак не меньше. Потом их застукал отец девчонки. Рабу, конечно, изрядно намяли бока, но молодая вертихвостка какими-то правдами и неправдами выторговала своему подневольному любовнику жизнь. Его продали в тот же день в такой спешке, что забыли шлепнуть клеймо о продаже.

Вернулся конвоир с бумагами, цепочку рабов двинули вперед. Цепь на руках дернулась, выводя его из задумчивости, но он остался сидеть, не шелохнувшись. Подскочил конвоир, тот, что курил трубку, заорал что-то громкое и матерное, раб сделал вид, что его не слышит, удостоившись за это хорошего пинка, опрокинувшего его на землю. Он упрямо вернулся в прежнее положение и посмотрел на присмиревшую компанию молодежи, ему стало смешно — он, безмозглый раб, сумел смутить их и заткнуть им глотки.

Короткий всхлип рассекаемого над головой воздуха, раб привычно сжался, плечи ожгло плетью, а он все продолжал смотреть на ту компанию. 'Живите', - с угрюмой усмешкой подумал он, так будто прощал им все их грехи. Рванули за волосы, поставили на ноги и, для пущей сговорчивости, наподдали еще разок, теперь уже досталось не только плечам, но и спине. Едва зажившая кожа отозвалась резкой болью, не оставалось ничего другого, как подчиниться конвойным. Но перед тем как на него обрушилось это внушение, он увидел кое-что, его озадачившее. Девушка из той компании, маленькая и хрупкая, что вряд ли могла представлять даже для себя хоть сколько-то серьезную угрозу, рванулась в их сторону, ее едва успел удержать один из спутников. Потом, оглянувшись, раб увидел, что ее почти силой уводят в летательную машину, а она все продолжает смотреть на него, в этом раб не сомневался, ее взгляд обжигал не хуже осязаемой плетки — она его жалела. Жалости раб не терпел…

Мы подошли к вертолету, и пока Вика возилась с замком, я разглядывала причудливое многослойное облако, лениво проплывающее по высокому, пронзительно голубому небу, все равно на стоянке кроме нас и охранника в будке не было никого. Но как оказалось, я ошиблась, вдоволь налюбовавшись облаком, опустила глаза, и мое внимание привлекла группа людей одетых во что-то серое. Руки их были скованы наручниками и пристегнуты к общей цепи. Сперва я подумала, что это перевозят заключенных, но что-то было не так, какое-то еле уловимое чувство. Я стала более внимательно присматриваться к этим людям, пытаясь понять, что меня так насторожило. Один член странной группы отделился от остальных, отойдя настолько, насколько позволяла общая цепь, и, толи в знак протеста, толи просто так, уселся на бетон. У меня в мозгу мелькнула догадка о том, кто эти люди. Ко мне подошел Никита и подтвердил ее правильность. Он тронул меня за плечо, отрывая от печального зрелища.

— Ты чего? — спросил он и, проследив за моим взглядом, ответил на мой немой вопрос: Это рабы, — и добавил с горькой усмешкой, — госпожа История в очередной раз сыграла с человечеством злую шутку, хотя шутка эта чуть ли не старше самого человечества.

Он не успел закончить свою мысль, потому что из-за угла появился второй угрюмый человек одетый, как и первый, в черное. 'Надсмотрщик', - пояснил Ник. Он подошел к рабам и потянул за конец цепочки. В группке наметилось оживление, с места не сдвинулся лишь сидящий на земле. Второй надсмотрщик, подойдя к строптивцу сказал что-то, подкрепив слова крепким пинком опрокинув раба на спину. Но непослушное существо, как детская игрушка Ванька встань-ка, тут же приняло первоначальную позу. Надсмотрщик еще раз попытался убедить раба подняться, теперь уже при помощи плетки. Раб заметно сжался, но продолжал все так же сидеть. Тогда надсмотрщик протянул руку и, схватив за волосы, рывком поставил его на ноги. Раб поднял голову, окинул взглядом вокруг, не ища защиты и не прося помощи, просто принимая все как данное. Я скорее почувствовала, чем увидела, что он смотрит на меня. От взгляда этого повеяло замогильным холодом и внутри все содрогнулось, застыв, словно ледяной торос на Андуе. Надсмотрщик поднял руку, резко свистнула плеть, обрушившись на раба, он тихо вскрикнул, и отступил на шаг. Я рванулась вперед, но Никита удержал, сжав мои плечи. Подошедшая Вика, глянув в ту сторону, печально опустила глаза.

— Пойдем, — увлекая нас за собой, с тихой грустью сказал Никита, — нечего смотреть, помочь все равно не поможем, а вот хуже сделать — запросто. К сожалению, мы здесь не властны.

— Почему? Ведь закон же вышел, я в новостях слышала! — я непонимающе смотрела на Никиту, — Это же не законно!

— Закона еще не существует, — разъяснил он, — его лишь приняли к рассмотрению. Так что…

Я вздохнула, соглашаясь, и поплелась за ними к вертолету. Уже садясь в него оглянувшись, увидела, что печальная процессия двинулась. Первый шел надсмотрщик, за ним цепочка рабов, шествие замыкал второй надсмотрщик, безжалостно подгоняя плетью виновника задержки.

Вертолет взмыл в воздух, и я больше ничего не видела. Сердце до боли сдавило мучительное чувство стыда и ярости на свою беспомощность, а голова закружилась от целого роя вопросов. Почему мой отец, генерал межгалактической полиции, никогда не рассказывал мне ни о чем подобном? Нет, я, конечно, не настолько наивна и знала о существовании рабства в галактионе. К сожалению, это, так называемая, производственная необходимость — осваивается много новых планет, разрабатывается миллионы рудников и все это требует огромного количества рабочей силы, а самым дешевым расходным материалом для этих целей во все времена были рабы. Они не состоят в профсоюзах и практически не доставляют проблем, не считая немногочисленных восстаний, подавляемых с особой жестокостью. Боже мой, какая низость!

Я иногда слышала отголоски этого в новостях, но все происходящее было так далеко и призрачно, что я, занятая своими делами, практически не обращала на это внимания. Да и после последнего сообщения о принятом законе о запрещении рабства наивно полагала, что этого не существует больше. И вот теперь жизнь ткнула меня во все это носом, словно глупого котенка. Гнев сменился жгучим чувством неприязни к себе — снова возникло ощущение, будто я некое тепличное растение, которое следует оберегать от ужасов внешнего мира.

Очевидно, не одну меня посетили подобные мысли, вся компания погрузилась в мрачные размышления о несовершенстве бытия. Вика, чтобы разрядить обстановку, начала нарочито увлеченно болтать о нашем маршруте.

День получился насыщенный, но особенно мне запомнилось катание на верблюде. То еще удовольствие, скажу я вам. До сих пор не могу понять, как это я согласилась! Сначала верблюд никак не хотел двигаться, а когда он пошел… в общем, лучше бы стоял. Но и это еще не все. То ли из вредности, то ли из-за страха перед чем-то верблюд сорвался и побежал. Ловили его все кому не лень, включая погонщика. Зрелище было комичное, и я бы вдоволь посмеялась, если бы в этот момент не тряслась на этом 'корабле пустыни'.

Минут через сорок его все же отловили, и единственным моим желанием было постоять на своих ногах прежде, чем голыми руками удушу Вику, подбившую меня на подобную авантюру. Но не тут-то было! Мерзкое животное, наотрез отказался ложиться, не давая мне возможности слезть с него. Хотя, я бы тоже отказалась повиноваться, если бы за мной битый час гонялись ненормальные люди. Но после того как я, наклонившись поближе к уху зверя доверительно сообщила ему, что если он сейчас же не опустится, я его пристрелю, верблюд будто бы понял, а скорее всего ему просто надоело стоять, ручаться не могу, он опустился и я скатилась на мягкий нагретый солнцем песок. Прищурившись, глядя на огромное нестерпимо яркое солнце, сообщила Вике, что как только поднимусь, придушу ее на месте. Она, благоразумно спрятавшись за спины Эжена и Никиты, напомнила мне о моем органическом неприятии физического насилия. Оскалившись, я ответила, что для нее я сделаю исключение.

— Послушайте, — робко спросил погонщик, — Вы так ловко управились с животным, я восхищен. Поделитесь секретом, что такого вы ему сказали?

— Что я его пристрелю, — устало ответила я.

— Но позвольте, как бы вы это сделали, у вас ведь нет с собой оружия, — погонщик казалось, издевался. Я покосилась на озадаченное лицо мужчины. Нет, он не издевается! Он всерьез спрашивает!

— Но верблюд этого не знал! — саркастически усмехнулась я.

В общем, день был проведен весело и с пользой. Никто даже не вспоминал об утреннем происшествии. По дороге в отель мы решили разойтись на пару часов и, уже отдохнув, пройтись по ночному городу.

Зайдя в свой номер, я с изумлением обнаружила, что он двухместный, мало всего, так кажись для новобрачных. В комнате, отведенной под спальню, наткнулась на огромную кровать, по которой, при желании, можно ездить на велосипеде, не боясь оказаться на полу. Но не это самое ужасающее — она была застлана розовым покрывалом с бесчисленным количеством рюшей и бантов. 'Ничего себе!' пробормотала я при виде этого великолепия. Я позвонила Лисе спросить, не заняла ли по ошибке ее номер. Она ответила отрицательно. Следующая догадка — по рассеянности перепутала номера. Я вышла в коридор сверить номер на комнатах с номерком на ключе — они оказались одинаковыми. Я стояла посреди коридора и озадачено таращилась на цифры, вид был наиглупейший! Тут то и послышались приглушенные смешки. Я, осторожно ступая, направилась в ту сторону. И заглянув за угол, обнаружила там Ника и Эжа, любителей гадких шуток.

— Ах вы, паршивцы! Ваших рук дело? — грозно спросила я. Парни заметно опечалились, — Вижу по вашим шкодливым рожам, что ваши.

— Но Аня, весело же было, — начал оправдываться за двоих Эжен.

— Ладно, ладно. Жизнь, как известно движется по кругу, — мстительно заявила я, и видя, как у парней мрачнеют лица с чувством полного исполненного долга развернулась и важно прошествовала в свой номер.

Нет ничего приятнее душа особенно в такой жаркий день. До вечернего выхода оставалось около двух часов. Я растянулась на кровати, лениво размышляя о том, что идти никуда не хочется. Может позвонить ребятам и действительно отказаться от вечерней прогулки? Ну что может быть интересного в шатании по ночному городу? Так и на приключения нарваться недолго. Я покосилась на телефон, примостившийся на тумбочке у двери. Нет, не пойду. Слишком далеко и лениво. Я перекатилась на спину и уставилась в потолок. Все-таки отдых это штука приятная, можно ни о чем не думать и никуда не спешить. Блаженно потянувшись, закинула руки за голову. Отчего-то вспомнился утренний раб. Интересно, как он там? Что делает? И какая тебе, собственно разница, а? Ты его видела в первый и, слава богу, в последний раз в жизни, так что не забивай себе голову! Это скоро пройдет. Ну, да стыдно и за себя, и за человечество, так что теперь? Ты же прекрасно знаешь, что изменить ничего нельзя, как бы тебе этого не хотелось и нечего терзаться несправедливостью. Посреди этого спора с собой накрыла дрема, примирив меня с совестью.

…Сидя на земляном полу барака, раб вытянул ногу, по капле поливая обожженное клеймом бедро водой из кружки. Так было немножко легче. Последняя капля скатилась по мятому боку железной кружки, раб с сожалением посмотрел внутрь и с тяжким вздохом поставил ее рядом с собой. Все израсходовал, теперь даже губы смочить нечем. Ну и к черту! Толку расстраиваться из-за такой малости, как вылитая вода. Он откинулся на занозистую дощатую стенку и прикрыл глаза.

Его все еще тошнило и покачивало после долгого перелета. Он устал. Посадка в этот раз была особенно тяжелой. В корабле что-то вышло из строя. Во время снижения раб думал, что его размажет по металлической стенке. Обошлось. Стычка с надсмотрщиками в порту, и непрошеная жалость той черноволосой девчонки настроения не прибавили.

Придирчивый приемщик с недовольной брезгливостью разглядывавший голого раба. Если решит, что товар не продать, раба пристрелят. Все внутри унизительно дрожало в ожидании приговора. Приемщик пожевал губами и, наконец, махнул рукой, тут же возник надсмотрщик и, схватив за кольцо на ошейнике, швырнул парня в сторону жаровни. Резкая боль, вонь горелой плоти и струйка крови по подбородку из прокушенной губы. На этом предпродажная подготовка завершилась. Да уж, скатился ниже некуда, невесело усмехался раб, шагая к приземистому покосившемуся строению, куда сгоняли пригодных к продаже. Раньше хоть помыться давали, но тогда и ранг торгов был повыше, и рабы выставлялись дороже. Это закончилось после того, как чуть не погиб на арене. Тогда он приобрел безобразный шрам поперек живота и для более приличных аукционов оказался негоден. Теперь его продавали, как бросовый товар.

Барак, куда определили раба, был полон, но это были мелочи. Хмурый взгляд и соседи по бараку благоразумно расползлись. Никто не смел посягнуть на его место и паек, даже те, кто видел впервые. Кандалы не снятые с раба даже в бараке говорили сами за себя, так трусливые хозяева отмечали самых опасных и буйных. Раб усмехнулся про себя — от хозяев порой тоже бывает польза — и, прихрамывая, потащился к освобожденному для него месту.

Полумрак, вонь, тихий перезвон колец на ошейниках и мышиная возня создаваемая сотней скотов, таких же, как он сам. Впрочем, к скотине хозяева относились гораздо бережнее, чем к рабам. Раб осторожно передвинулся, меняя позу, нужно немного подремать. До вечера еще есть время…

Я проснулась словно от толчка с зудящим ощущением, что куда-то опаздываю. С минуту пялилась в темноту, стараясь припомнить, куда именно могу опаздывать на ночь глядя. А вспомнив, кубарем скатилась с кровати. Через пятнадцать минут из номера выходила элегантная молодая женщина, совершенно не напоминавшая то заспанное существо, что едва не растянулось на полу, в темноте споткнувшись о тапочки. Просто удивительно, что может сделать холодная вода и немного косметики — ррраз! и одним крокодилом в природе стало меньше.

Как я и предполагала все уже собрались, и ждали меня. Сначала было решено посетить казино. А так как я человек азартный и знаю об этом, я предпочла отсидеться в баре, пока мои спутники проигрывали свои деньги.

Зайдя в бар, заказала бокал вина и, усевшись на высокий табурет, принялась добросовестно смотреть эстрадную программу. На сцене в очевидном приступе пляски Святого Витта дергалась девица с явными признаками дистрофии. Мало всего, так она еще и пела! Да таким голосом, что сперва показалось, будто какой-то шутник-хирург удалил ей голосовые связки. Сие действо мне быстро надоело. Я решила поискать остальных и сообщить им о своем возвращении в отель.

Друзей я нашла в игорном зале возле стола для игры в рулетку, они наблюдали за игрой Алисы. Алиса как раз делала ставку, а говорить что-либо под руку — последнее дело. Я решила немного подождать. Проследила за весело скачущим шариком и почувствовала, как желание играть горячей предательской волной захлестывает меня. Я чертыхнулась про себя, надо отойти пока не поздно. Тут объявили выигрыш — Лиса выиграла ставку. Я шагнула к ней с намерением сказать об отеле, но вместо этого, зацепила одну из фишек Алисы и кинула на черное. Шарик резво побежал по кругу, предательски подмигнул полированным боком и остановился на моем номере. Все остальное перестало существовать. 'Все! — с тоской подумала я, — Теперь или банк, или до исподнего'. Раз, начав, уже не остановишься.

По обрывкам фраз в толпе до меня смутно дошло, что играю я уже более трех часов.

Казино уже раза четыре меняло шарики и крупье в надежде сбить мое везение и не разориться. Но жульничать со мной по-настоящему они не решались. Я краем глаза видела, как после второй смены шарика Никита отвел метрдотеля в сторонку. Сунув под нос веселому толстячку свои документы, доходчиво объяснил, что я дочь не безызвестного генерала Романова и, если вдруг понадобится, не пройдет и пятнадцати минут, как посетителей казино будут развлекать не девочки из кордебалета, а хмурая рота спецназа. Иногда Никита бывает крайне убедительным, даже я поверила, что под дверью казино толчется толпа людей в масках и бронежилетах.

По спине текли противные струйки холодного пота, дело подходило к пяти миллиардам, еще одна ставка и я возьму банк. Ощущая на губах идиотскую улыбку я разделила фишки ровно на половину и опять поставила на черную. Предусмотрительно. Шарик долго крутился, не желая останавливаться, за ним безумным взглядом наблюдал управляющий, которого дружески поддерживал под локоть хмурый Эжен. Мир замер. "Если я и сейчас выиграю, нас живыми не выпустят, " — отстраненно подумала я. И никто не поможет. Как там пели реакционно настроенные предки? Ни бог, ни царь и ни герой. Спина покрылась липким потом в ожидании приговора. Шарику надоело бежать, он внезапно подпрыгнул и вывалился на красную десятку. Мой вздох слился со вздохом облегчения управляющего. Я проиграла ставку. Крупье озвучил проигрыш, я нахмурилась, жалея проигранных денег, заталкивая поглубже тут же возникшее желание отыграться, сделала над собой титаническое усилие, потребовав остановки игры. Крупье заметно расслабился.

— Выигрыш составил два с половиной миллиарда кредитов, — бесстрастно объявил он.

"Сколько!?" — едва не заорала я. Нет, нас сейчас точно убьют. Никто и никогда не выходил из казино с такими деньгами. Парни это тоже понимали, а потому любезно попросили управляющего помочь обналичить разноцветные фишки и отнести их всем вместе в соседний банк. Почему-то никакой радости от выигрыша я не ощущала. Может, действительно правы предки — главное не победа, а участие? Или сумма казалась мне настолько нереальной, что глупо было задумываться о ней всерьез.

Мы отправились к кассе, и только сейчас я заметила, что практически вся публика казино, побросав игровые места, наблюдала за моей игрой.

— Почему ты закончила? — накинулась на меня Лиса, когда мы остановились у окошка кассы, — еще бы немного, и ты сняла бы банк!

— Сорвала, — устало поправила ее я.

— Что? — не поняла подруга.

— Снимают штаны, — пустилась я в объяснения, — а банк срывают, — и, повернувшись к Никите, посоветовала. — Не подпускай эту леди к игре, если не хочешь всю оставшуюся жизнь работать на игорные долги. Она азартная, а азарт штука коварная. Мне просто сегодня нечеловечески повезло.

Мы отнесли выигрыш в ближайший банк, работающий круглосуточно. Там нас приняли как родных, еще бы нет с такими-то деньгами! Взяв несколько сотен на текущие расходы, мы отправились дальше гулять по городу. Как-то не заметив, забрели на ярмарочную площадь. Несмотря на глубокую ночь, площадь была заполнена народом. Мы прокатились на всех аттракционах, которые только смогли обнаружить. Нам даже предложили покататься на страусе. Но все благоразумно отказались, памятуя мое сегодняшнее катание на верблюде.

Ночь только-только перевалила за свою половину, а мы, уже изрядно подустившие, решили отправиться в гостиницу. Когда мы уже подходили к стоянке такси меня окликнули, и, причем не по имени или фамилии, а по институтской кличке. Я пошарила глазами в толпе и, увидев свою давнюю подругу Надю, решила, что еще погуляю. Никто не возражал, только Эжен настоятельно советовал держаться подальше от темных углов и сомнительных заведений, объяснив свою заботу тем, что случись со мной, то генерал отправит их с Никитой работать в гарем евнухами. После этого они загрузились в такси и отбыли. Надя предложила зайти в ближайший ресторан и отметить встречу.

Мы мило посидели в маленьком уютном ресторанчике с темно-синими скатертями до пола и восковыми свечами на столах, не заметив, как за воспоминаниями уговорили две бутылки вина. Душа настоятельно требовала воздуха, мы покинули гостеприимный ресторан, оставив там щедрые чаевые. Прошлись немного по залитым разноцветными огнями древним улицам, и тут Надя предложила зайти в одно заведение, там будет такое развлечение, от которого я не останусь равнодушна. Во мне плескалась бутылка вина, и мне было все равно, куда пойти, главное присесть и желательно на воздухе. Но скорее из вежливости, чем из любопытства я начала расспрашивать, куда мы идем. Надя на мои расспросы таинственно ответила, что это не совсем обычный аукцион.

В дальнем углу площади располагался небольшой навес, полукругом возле него стояли ряды мягких стульев. Мы с подругой уселись посередине последнего ряда.

— Сейчас начнут! — весело пообещала она.

На меня вдруг свалилась усталость и я пожалела, что не отправилась вместе остальными в гостиницу. Видя, что подруга захвачена предстоящим действом, я решила немного посидеть, потом тихо улизнуть. В этот момент занавес раздвинулся, моему взору предстала обычная дощатая сцена, украшенная вазами с живыми цветами. На этом благостное впечатление разбилось о суровую реальность. В левый угол сцены прошел маленький юркий человечек с лицом, напоминающим морду хорька. 'Хорек' воздел руки, к верху требуя тишины, гул толпы начал стихать.

— Добро пожаловать, — поприветствовал он зрителей, громким, чуть хрипловатым голосом базарного зазывалы. — Ну что, начнем, пожалуй. Лот номер один! Цена от 35 кредов, кто больше? — выкрикнул он зычным голосом.

В этот момент на сцену вытолкнули женщину лет тридцати. Я онемела от озарившей меня догадки

— Куда ты меня притащила? — негодующе зашипела я прямо в Надино ухо.

— Что, не нравится? — искренне удивилась она и вроде бы даже обиделась.

— Что здесь может нравиться, это же невольничий рынок! — шепотом возмутилась я

— Ну и что, — пожала она плечами, — Главное, что интересно.

Мне вдруг стало противно, к горлу подкатила тошнота. Захотелось воздуха. Терпкого, ночного воздуха. Пусть городского, черт с ним, но свободного. Стало тесно. Торг шел своим чередом, и выставляли, уже не помню какой лот.

— Парень, двадцать шесть лет, молод, крепок… — заунывно перечислял распорядитель достоинства товара, да вот только брать никто не хотел — вид уж больно не товарный.

…Его вытолкнули на помост, на несколько секунд он ослеп от яркого света прожекторов. Да и какая разница — видит он или нет. Он не собирался смотреть в зал, как делал это раньше, мальчишкой. Тогда все хотелось рассмотреть кто из них, сидящих в зале, станет его новым хозяином. Новой бедой. К тому же немилосердно тошнило от голода и долгого путешествия. Раб сдерживался изо всех сил, стараясь, что б его не вывернуло прямо на помосте — убить не убьют, а вот бока намнут сильно. Плюгавенький, похожий на облезлую крысу, аукционер заливался соловьем, но никто не спешил вскакивать с места, начиная торг. Распорядитель подал знак помощнику. Тот резво подскочил к рабу, рывком спустил с его плеч остатки лохмотьев и с силой ткнул кнутовищем под подбородок, заставляя поднять голову. Но и после этого энтузиазма в зрительских рядах не прибавилось.

Раб поежился под обжигающими лучами прожекторов и устало оглядел зал. Глаз зацепился за яркое пятно в последнем ряду. Как же он их всех ненавидел! За все. За ошейник на шее, за кнуты, за нестерпимую боль, растянувшуюся на долгие годы, за яркие, веселые краски одежды, за умение смеяться…

Девица в красном платье медленно поднялась и застыла у своего места. Аукционер резво засчитал, а раб с неприкрытой мольбой оглядел всех присутствующих, надеясь, что его перекупят. Очень уж не хотелось становиться игрушкой в руках этой богатой сучки, а то, что она сучка, он не сомневался — нормальная женщина по таким мероприятиям не шляется! 'Ну, все, пропал мужик', - с тоской подумал раб, видя, как аукционер стукнул молотком по столу и заорал: 'Продано!'

Уж он-то, раб, знал, зачем покупают такие особы, таких как он, достаточно молодых и недостаточно изуродованных. Он мог стерпеть работы на рудниках, на плантациях, в глухих душных шахтах и многое другое, но то, что ему в скором времени предстоит стать домашним щеночком, Игрушкой-зверушкой, виляющим хвостом перед хозяйкой и быть в постоянной 'боевой готовности', если той захочется отправиться с ним в постель… его аж передернуло от подобной перспективы. Но и это было еще не все — самое страшное в положении таких 'зверушек' было то, что чтобы не иметь потомства от подобных домашних любимцев, их просто лишают единственного права, дарованного им природой — считаться мужчинами.

Жизнь в очередной раз сыграла с ним злую шутку — его увели с помоста, продав как раз той пьяной госпоже…

Молодой мужчина, выставленный на помосте, словно какое-то залежалое барахло, смотрел в зал с усталым презрением. Словно током прошибло узнавание — нагретая солнцем вертолетная площадка, вереница унылых призраков и он, валяющийся в придорожной пыли. Это о нем я думала, лежа в полумраке номера. Его сейчас продадут. Стало совсем дурно, тошнота комком подкатилась к горлу. Я слегка приподнялась, с намерением протиснуться к выходу, пока меня не вывернуло прямо здесь.

Распорядитель, видно, приняв мое движение за желание приобрести товар, начал быстро выкрикивать счет, я на это, признаться, внимания не обратила. Единственным желанием было поскорей покинуть отвратительное место. Но я не могла, как назло, сдвинуться с места — сосед справа уронил под ноги платок и полез за ним под сиденье, загородив собой весь проход. Наконец он выпрямился, путь к выходу был свободен, и в этот момент распорядитель радостно выкрикнул: 'Продано черноволосой леди, которая стоит в последнем ряду, за пятнадцать кредитов' — и в последний раз стукнул молотком, оповещая о заключенной сделке. Я начала с интересом оглядываться, ища взглядом черноволосую леди из моего ряда, и тут только заметила, что лица всех присутствующих обращены ко мне.

— Вы не кредитоспособны? — грозно вопросил распорядитель, ткнув молотком в мою сторону.

Вопрос показался обидным и оскорбительным. Ведь сейчас, благодаря казино, я могла приобрести небольшую планету со всеми ее жителями, не говоря уже о том, чтобы заплатить каких-то пятнадцать кредов. И я, не задумываясь о последствиях, с вызовом заявила, чуть заплетающимся языком:

— Нет, отчего же, я могу оплатить!

— Тогда пройдите в кассу, и оплатите покупку, а так же налог на нее, — он показал куда-то за своей спиной, и добавил сердито, — Не задерживайте торги!

Гордо вскинув голову, я пошла в сторону кассы, молча ругая себя на чем, свет стоит. Ведь знала же — на аукционе нельзя делать лишних движений! И вот, пожалуйста, такое приобретение! И что я теперь буду с ним делать!? Я добрела до конторки, которая размещалась за сценой. За конторкой виднелось добротное сооружение, напоминающее то ли сарай, то ли барак, огороженное высоким забором с нитками электропроводов наверху. Я вздохнула, на душе было маетно, и поднялась в тесное помещение конторки. Внутри было тепло, сухо и, на удивление, чисто. Мебели было не много, только самое необходимое: ящик с документами, стол из пластика, такие же стулья. На столе возвышался допотопный компьютер, того же возраста кассовый аппарат и маленький сейф. За столом сидела женщина лет сорока, равнодушная и усталая.

— Здравствуйте, — поприветствовала я, отчего-то чувствуя себя неловко под ее взглядом.

— Здравствуйте, — кивнула она мне, — какой у вас лот?

— Не знаю, — честно ответила я, еще больше смущаясь.

Женщина чуть подняла брови в легком удивлении, но все же потянулась к аппарату внутренних переговоров и, выяснив какой мне продан лот, достала из ящика стола толстый журнал, что-то в нем чиркнула, пощелкала клавишами на компьютере. Все это время я молча маялась на неудобном стуле и смотрела на стену перед собой. Отчего-то было очень стыдно.

— Приобрели себе игрушку? — беззлобно поинтересовалась служащая, очевидно приняв меня за богатую бездельницу, сбежавшую от своих гувернанток и пустившуюся во все тяжкие.

— Нет, что вы! — начала оправдываться я, — Это произошло совершенно случайно! — я моргнула глазами, стараясь не зареветь отвратительными пьяными слезами, и уже хотела рассказать о неуклюжем соседе, не вовремя уронившем платок.

— Да ладно, — махнула рукой она, — я все понимаю… — что она там понимала, мне выяснить не удалось, тихо запищал компьютер, принимая сообщение, прочитав письмо, она повернулась ко мне.

— У нас, к сожалению, небольшая задержка с юристом, придется либо ждать здесь, либо немного доплатить и его доставят вам по адресу.

— Я заплачу! — поспешила ответить я, потому как просидеть здесь еще хоть сколько-нибудь было выше моих сил.

— Хорошо, — кивнула она, — давайте данные, и отпечаток большого пальца на замок ошейника.

— Чьи? — задала я глупый вопрос.

— Ваши. Имя, фамилию, адрес…

— Вы понимаете, дело в том, что я не живу здесь… — замялась я, представив вытянутые лица наших пилотов, когда им доставят для перевозки, сей необычный груз.

— Но вы же, где-то остановились? — проявила она чудеса терпения.

— А, да, — я поспешно протянула ей визитку нашей гостиницы (хорошо хоть догадалась прихватить с собой), продиктовала паспортные данные, ткнула пальцем в дисплей компьютера, оплатила по счетам. Все происходило, словно в дурном сне. Я направилась к выходу, но тут мне в голову пришла мысль, показавшаяся верхом гениальности и вполне способная решить создавшуюся проблему.

— Извините, — я повернулась к ней уже стоя в дверях, — может, вы мне подскажите можно ли оформить вольную или что там подобное, желательно прямо сейчас?

Она взглянула на меня так, будто я ляпнула что-то крайне неприличное, но потом лишь покачала головой:

— Сейчас нельзя, — видно лицо мое приняло уже вовсе несчастное выражение, она сжалилась, и посоветовала. — Можно будет через год, если он продержится все это время у одного хозяина — таков закон. Только должна предупредить вас, в отношении этого раба — он злобен и агрессивен. Так что вы приобрели себе большую головную боль.

— Спасибо, — неизвестно зачем пробормотала я, чувствуя себя мышью загнанной в угол.

Я уже спускалась по ступенькам, когда она крикнула мне вдогонку, что покупку доставят не раньше десяти утра. Я махнула рукой, показывая, что поняла и заспешила к стоянке такси, спать хотелось немилосердно.