Мир был в багровых тонах, теплый и очень спокойный. Иногда его тишину прерывали гулкие и ужасно далекие звуки не поддающиеся точному определению. То ли разговоры, то ли шаги, но эти звуки тоже были неспешными и отвлекаться на них от вселенского спокойствия совершенно не стоило. Не было холода, спешки, напряжения и тела тоже не было. Нет, пожалуй, тело было, но очень легкое, почти невесомое. Может так и выглядит смерть? И если да, то стоит ли бороться за жизнь? Может, вот так оно и лучше? Покачиваться на багряных волнах багряного моря и всматриваться широко отрытыми глазами в багряное небо, подсвеченное отблесками заката? И не надо спешить. И можно подумать. О чем-нибудь большом, светлом и чистом, о том, чего так не доставало в жизни, и чего так безумно хотелось. И вывести на досуге парочку законов жизни человеческой, незыблемых, как Пифагорова теорема, идущих через века и тысячелетия, и удивляться все оставшееся тебе время, почему не додумалась раньше до такой простоты…

Но посреди умиротворенного спокойствия вдруг возникла тревога. Зудящая и не отпускающая, как зубная боль. Я о ком-то забыла. О ком-то дорогом, без которого незачем жить. Он ждет и, скорее всего, остро нуждается в моей помощи, а я… пора отсюда выбираться. И не имеет значения, где я. Я выберусь. Я приду к тебе на помощь, как приходила всегда, вытаскивая из самых невероятных передряг наплевав на собственную безопасность. Я выберусь. У меня нет другого выхода…

…Жизнь для герцога Тауринского, какого-то графа и еще к тому же виконта, Куприна началась с бодрого попискивания аппаратуры, приглушенных голосов, преимущественно женских и отдаленного шарканья ног. Влад открыл глаза и огляделся. Малюсенькая комнатушка без окон, выкрашенная кое-где облупившейся голубоватой выцветшей от времени краской, тумбочка, на которой громоздится устрашающий аппарат, издающий то самое попискивание, толстая труба над головой с прикрепленным к ней пакетом, наполовину заполненным прозрачной жидкостью. К пакету пластырем приклеена трубка, нацелившаяся в потолок сверкающей иголкой.

Влад перевел взгляд на потолок и подивился грязно-желтым разводам, расплывшимся по нему. Глаза опустились, обследовали пол с потертым коричневым покрытием неизвестного происхождения. Все больше удивляясь перевел взгляд на себя. Он лежал на низкой железной кровати, с потускневшими никелированными спинками, накрытый тонким одеялом, вдетым в застиранный, некогда голубой пододеяльник. Влад отвернул край одеяла, из одежды только короткая распашонка, застегнутая на шее единственной пуговицей. На подоле скудной одежки, как и на пододеяльнике, виднелся вытертый от многочисленных стирок черный прямоугольник печати. Буквы безнадежно истерлись и расплылись, так что прочитать что-либо было невозможно. Из наблюдений мужчина сделал блестящий вывод, что находится в больнице.

Вот только бы теперь узнать, на какой планете и как он сюда попал. Самому доискаться до подобных ответов не представляется возможным из-за недостатка информации, остается только терпеливо дожидаться появления кого-нибудь из медицинского персонала и выудить ответы на все интересующие вопросы. Последнее, что помнил, до того, как на него навалилась кромешная темнота, это темно-вишневые стены своего кабинета на последнем этаже высотного здания холдинговой корпорации «Мега».

Чувствовал он себя уже не так мерзко, как до поступления в больницу, но и не настолько хорошо, чтобы самостоятельно встать с постели. Точнее он попробовал сделать это, но голова закружилась, мир съехал куда-то в сторону, а ноги и руки начали мелко дрожать. Влад откинулся на подушку и решил повторных попыток пока не предпринимать. Собственная беспомощность бесила ужасно, но поделать с этим ничего нельзя было, так что пришлось смириться и ждать.

Ждать пришлось довольно долго, но, сколько именно он сказать не мог, нигде на стенах не было часов, а его наручные часы отсутствовали. Очевидно, сняли при поступлении в больницу. О том, что часы кто-то мог просто украсть, думать не хотелось, это единственная вещь, что осталась у него от прошлой жизни, когда он обретался на космической станции «Алкиона» в непрезентабельной роли раба одной из обитательниц этой самой станции. Влад поерзал на жесткой комковатой подушке, удобнее устраивая гудящую голову и закрыл глаза. Непонятно откуда приползла усталость, навалилась, придавила и нагнала тяжелую дрему.

Влад вздрогнул и открыл глаза, когда совсем рядом хлопнула дверь. К нему подошла хмурая девушка, зябко кутавшаяся в халат, небрежно наброшенный поверх измятой, застиранной больничной формы оливкового цвета. У Ани была новенькая, всегда аккуратно выглаженная форма, нежно-голубого цвета, с глубоким вырезом на рубахе, очень похожая на пижаму, совсем некстати вспомнилось Владу.

– Здравствуйте, – стараясь быть вежливым, прохрипел Влад, не узнавая собственного голоса.

– Очнулся, – констатировала девушка, не то чтобы неприязненно, но и без особого участия. Она отключила аппаратуру и освободила его от проводов.

– Да, – согласился он, будто оправдываясь, – очнулся.

– Хорошо, – безразлично пожала она плечами и направилась к выходу.

– Эй, подождите, – позвал Влад и даже приподнялся на локте, отчего тут же закружилась голова, понимая, что если она сейчас уйдет, никто не ответит на его вопросы, – а где я?

Девушка открыла дверь, за которой оказалась скрипучая больничная тележка, уставленная баночками. Медсестра взяла что-то с тележки, вернулась к Владу.

– В больнице, – лаконично ответила она и бесцеремонно откинула с Влада одеяло, задрала подол распашонки и сунула ему подмышку что-то гладкое и холодное.

Мужчине только и оставалось, что смущенно таращиться на неласковую представительницу местной медицины, и сгорать от стыда. Все произошло настолько быстро, что он просто не успел воспротивиться.

– Я понимаю, что в больнице, – забормотал он, неловкими руками одергивая одеяние, и накрываясь, – но, где она находится?

– В городе, – разговорчивая, ничего не скажешь. Дверь захлопнулась, заставив Влада поморщится от громкого звука.

Ну и как это понимать? Такого отношения к себе герцог, виконт и какой-то там граф в придачу, не помнил вот уже лет шесть. Да уж, к хорошему быстро привыкаешь. Влад с удивлением рассматривал разводы на потолке. Бедная обстановка, крайне «приветливый» персонал и непонятная холодная штука подмышкой. Куда его опять угораздило вляпаться? Сколько он здесь находится? Знает ли Ольга о его местонахождении? А если не знает и он отсутствует довольно долго, лучше повеситься здесь же, вот на этой капельнице. Сперва она, конечно, обрадуется, но потом… герцог поежился, представляя глубину гнева сестрицы.

Штука, засунутая медсестрой, успела нагреться, и от нее противно вспотела подмышка. Мужчина шевельнулся, штука поехала куда-то в сторону и Влад, внезапно разозлившись на всю медицину, сунул руку под распашонку и извлек непонятный предмет, желая рассмотреть, что придумали на этот раз инквизиторы в белых халатах.

Предмет напоминал запаянную стеклянную пробирку, в которую вставлена металлическая пластина с делениями и цифрами. Внутри запаянной колбы была еще одна – тонкая стеклянная трубка с резервуаром на конце, наполненным чем-то серебристым. Влад покрутил стеклянную штуку в руках и увидел серебристый столбик, поднявшийся по тонкой трубке, остановившийся напротив деления с цифрой 38 и 1.

– Тридцать восемь и одна, – задумчиво пробормотал он, вознамерившись, во что бы то ни стало разгадать тайну странного прибора, будто от отгадки зависела жизнь.

Влад приподнялся, подтянул повыше подушку и оперся на нее плечами, теперь он полусидел в кровати и чувствовал себя немного лучше. Затуманенный болезнью мозг совершенно не хотел работать, но все же поднапрягшись мужчина сумел вспомнить, где он уже видел подобную штуку. В одном из идиотских справочников по истории медицины, что стояли у бывшей хозяйки на полке. И это был… это был… это был ртутный градусник, черт его возьми! Ртутный градусник?! Дикость какая-то! Бред! Белая горячка! Да это же не просто вчерашний день, это позапрошлый век! Влад со стоном сполз обратно на кровать. Куда он попал?!

– Больной! Что ты делаешь?! – гневный оклик с порога заставил его вздрогнуть и выронить из пальцев скользкую стекляшку, которую Влад тут же принялся вылавливать, шаря по одеялу. – Прекрати сейчас же!

Он остановил свои изыскания, подняв руки ладонями вверх. Медсестра подбежала к кровати и быстро нашла градусник, затерявшийся в складках белья. Влад дождался, пока она удостоверится в сохранности оборудования, спрячет градусник в нагрудный карман и вкатит в палату тележку, маячившую в дверном проеме, и только после этого позволил себе проявить интерес, надеясь прощупать насколько серьезно его состояние.

– Вы не подскажите, когда мне можно будет уйти? – мило улыбнувшись, поинтересовался он, хорошо зная, как его улыбка действует на женщин.

– Понятия не имею. Но точно знаю одно – раньше, чем тебя выпишут, ты отсюда не уйдешь, – спокойно проговорила медсестра, набирая в шприц какую-то гадость. Улыбка пропала даром. Девушка не обратила на нее ровным счетом никакого внимания.

Она подошла к Владу со шприцем наготове. Испугавшись, что с него опять без предупреждения стянут одеяло, намертво вцепился в край. Он больше не позволит поставить себя в неловкое положение. Медсестра смерила его насмешливым взглядом, хмыкнула и развернула его руку к себе.

– Сожми кулак, – приказала она, затягивая жгут чуть выше мужского локтя. Покорно сжал, наблюдая, как вздуваются вены.

Укол оказался не столько болезненным, сколько неприятным, Влад вяло наблюдал, как прозрачный раствор окрашивается красным. Медсестра вытащила иглу и сложила шприц в продолговатый лоток.

– А когда меня выпишут? – продолжал настаивать Влад на ответе, его коробило, что с ним разговаривают на «ты», но ради сведений, которые она могла дать, был готов терпеть подобные манеры.

– Когда надо, тогда и выпишут! – начала злиться медсестра. – Я откуда знаю!

– Простите, а могу я поговорить с кем-нибудь из начальства? – полюбопытствовал Влад, тоже приходя в тихое бешенство.

– Нет!

– Ну, тогда с доктором?

– Нет!

– Но, почему?

– Послушайте, больной, – строго проговорила медсестра, сбиваясь на более вежливое обращение, – лежите и молча выздоравливайте! У доктора слишком много работы, чтобы еще бежать со всех ног по первому тявку больного!

– Я, герцог Тауринский Владислав Куприн, – скромно признался Влад, – вы разве обо мне не слышали?

– Значит, все-таки герцог? – со зловещей улыбкой поинтересовалась медсестра.

– Ну, да, – реакция девицы привела Влада в некоторое замешательство, так что он даже не спросил почему «все-таки». Обычно, его титул, открывал перед ним почти все двери, куда простому смертному ни за что не пробраться.

– Оче-ень хорошо, – протянула медсестра, – значит, герцог. Ну, ну. А я в таком случае принцесса! Молодой человек, и не стыдно так врать? Или думаешь, раз назвался герцогом, то счет за лечение выставляться не будет?

Больше Влад от нее ни слова не услышал, под его удивленным взглядом девица развернулась и быстро вышла из палаты. Сперва Влад решил, что она пошла за начальством, но, пролежав в одиночестве не менее получаса в этом окончательно разуверился. Ни к какому начальству никто не пошел и ему, похоже, придется умереть от любопытства. Хотя нет, смерть от любопытства не грозит, ему грозит куда более мучительная смерть – от разрыва мочевого пузыря!

Влад поискал глазами что-нибудь похожее на кнопку вызова медсестры, надо хоть маршрут уточнить, куда двигаться. Да и халат попросить не помешает. Неловко как-то по коридору голой задницей сверкать! Кнопка нашлась почему-то за тумбочкой и, по всей видимости, не работала с момента постройки больницы. Он потыкал в нее пальцем – никакого эффекта. Делать нечего, надо подниматься и попытаться самому найти отхожее место.

Кое-как сполз с кровати. Постоял немного, ухватившись за кроватную спинку, ожидая, когда прекратят плясать перед глазами разноцветные круги и пройдет приступ тошноты. Немного освоившись со своим состоянием, крепко перехватив разъезжающиеся полы распашонки, двинулся к выходу из палаты.

Выбравшись в коридор, постарался определиться, куда двигаться. Коридор был длинный, теряющийся в полумраке, и справа, и слева многочисленные двери. Так как он все равно не знал, куда именно идти, решение оказалось до идиотизма простое. Он повернул, куда на душу легло и поплелся вдоль закрытых дверей, одной рукой придерживаясь за стену, а другой не выпуская распашонку. Нетвердые ноги передвигались с трудом, но Влад продолжал упорно идти вперед, понимая, что возвращаться в палату, не посетив туалет, глупо. На второй поход его вряд ли хватит.

Накатила темнота, в ушах тяжело забухала кровь, и без того неверные ноги стали совсем ватными, так что был вынужден сползти вниз, скользя голой спиной по холодной шершавой стене. Тяжело дыша, устроился на корточках, для верности опираясь спиной о стену. Сцепив до ломоты зубы, уговаривал себя потерпеть, надеясь, что приступ вот-вот закончится. В таком виде его и застала медсестра. Влад разлепил тяжелые веки и посмотрел на нее. Рот у медсестры раскрывался, а глаза горели яростью. Ругается, решил Влад, из-за шума в голове он почти ничего не слышал.

Его рывком заставили подняться, и потащили к палате. Он стал вырываться, бессвязно объясняя, куда его понесло после укола снотворного. О том, что укол был именно такой, он узнал от вопящей на всю округу медсестры, когда в затуманенное сознание прорывались отдельные слова. Некоторые двери раскрылись и из них высунулись лица любопытствующих. От этого и еще оттого, что его почти оглохшего и ослепшего грубо куда-то волокут, Влад почувствовал себя еще более униженным и раздавленным.

Затащив в палату медсестра буквально швырнула безвольного герцога на койку и, больно стукнув по пальцам, сунула в руку ни что иное, как обычную «утку» извлеченную откуда-то из-под тумбочки. Кое-как воспользовавшись шедевром медицинского оборудования Влад повалился на кровать и сразу же отключился…

Сначала был свет. Вранье! Причем наглое! Сначала был звук, я это точно знаю. Нудный, приставучий, он вклинивался в мозг миллионами буравчиков не позволяя спать дальше. Звук вполз в ухо противным писком аппаратуры и разбудил обоняние. Глубокий вдох и примерный анализ воздуха, проведенный где-то на уровне подсознания. Воздух в меру сухой, обогащенный, с незначительными примесями неопасными для жизни, теплый и… и без запаха. То есть не вообще, а без характерных запахов живой планеты. Немного кислорода, немного озона, немного еще не знаю чего, потом пропустить через фильтры, кондиционеры, распылители и вот, пожалуйста, адская смесь готова. Находясь на планете делать подобную гадость верх идиотизма, значит, это корабль. «Я куда-то лечу?» – поинтересовалась я у себя. Память промолчала. Поганка.

Тело отнеслось к моему вопросу менее равнодушно – осязание имело наглость очнуться и прервать мои изыскания, сообщив, что лежать неудобно. Кровать узкая, жесткая и, по-моему, высокая. Подобные спальные места предоставляют несколько организаций – тюрьмы, приюты и больницы. Ни преступницей ни бездомной я себя не чувствую, значит я в больнице. И чем же, интересно, я больна? Чем-нибудь неизлечимым? Что за хрень, а, доктор? Прекратите чушь… Я, что – доктор?! А впрочем, почему бы и нет…

И вдруг все вернулось. Память вспыхнула ярко и неотвратимо, как световая граната в темноте ограниченного пространства. И все вернулось. Детство в полицейских участках, и учеба, и работа, и Влад. Осознание себя расставило все по своим местам, именно там, где и надлежит этому всему быть. И торнадо на далекой планете с забытым названием, и альпинистские стропы, опускающие неопытную девчонку на дно пятиметровой ямы, и первый спасенный…

…И тесная, пыльная темнота завала после страшного землетрясения, и семьдесят два часа дикого необузданного страха – а вдруг не найдут? Завалило-то качественно. И раз в пять минут подаешь голос на пределах голосовых связок, потому что рация, вот гадство, превратилась в кусок мертвой пластмассы. То ли сдохли батареи, то ли просто не берет – глубоко очень. И нервы изо всех сил зажатые в кулак, потому что профессионал – у профессионалов истерик не бывает, и перепуганная девчонка, зажатая с той стороны плиты, ждет от тебя чуда, полностью положась на тебя, а ты молча бесишься, что даже пробраться к ней не можешь…

…И мокрая вонючая яма, где на самом верху тускло поблескивает сквозь решетку солнце, и стоны военнопленных и ты, как последняя надежда. Надеяться больше не на кого. А ты пришла сама, добровольно. Никто не пришел, а ты пришла. И стараешься помочь, делая все, что в твоих силах, и немного больше. Потому что если больше, есть шанс выжить, пусть не всем, ты не бог, но большинству.

И держишься не скатываясь с катушек, чувствуя, как полбашки седеет, держишься, только благодаря тому, что свои не бросят. Выставят условия, и воюющие их примут. Обычная практика, поскольку деваться им некуда, ни той, ни этой стороне. Все они под нами ходят. Бог он есть, но он где-то там и до него не добраться, а мы-то здесь, рядышком и именно мы можем решить – жить или умереть, когда больше это решать некому. Только мы можем держать в пальцах горячее, не прикрытое защитой ребер сердце и заставить его биться, наплевав на недостаток препаратов, оборудования и скотские условия.

И пусть нас зовут «врачи без башки». Пусть. Иногда с ненавистью, иногда с суеверным страхом, все оттого, что мы без оглядки лезем в самое пекло и работаем на пределе, спасая жизни. Потому что иначе нельзя! Потому что если не мы, то кто?…

…И жаркое тепло костра, волнами согревающее озябшие руки, в ночи, где-то посреди вселенной. И тихие переборы гитары в умелых пальцах, и свои, сидящие вокруг, и состояние полного покоя, и дикое, не находящее выхода счастье от осознания того, что раз мы есть, то ничего страшного случиться не может. А если и случится, все можно поправить. Из воздуха, почти из ничего сотворить мобильные госпитали, питьевую воду, горячую тарелку супа с куском мягкого серого хлеба, теплые одеяла и сухие палатки… В такие минуты ты чувствуешь себя почти Богом! И на миг можно позволить себе думать, что жизнь может и не настолько плоха, как ты привыкла считать.

А полешки мирно потрескивают в костре, и ты жмуришься, глядя на яркие языки оранжевого с переливами пламени. И похожий на пирата Себастьяно, подмигивает тебе с той стороны костра и передает гитару Явору, у ног которого вольготно развалилась черно-белая собачища по кличке Домино, и властно приказывает: «Играй!» И просит тебя: «Потанцуй со мной, cara». И ребята раздвигаются, освобождая место, а гитара поет пасадобль с дробными перекатами, набирая силу, как горная река, внезапно вышедшая из берегов. И замирая от счастья танцуешь босиком, похожая на ведьму в красноватых бликах костра, и взметаются черные ведьмины космы, ребята хлопают в такт, а Себастьяно, хохоча подхватывает и кружит и его веселый крик: «Ты лучшая, cara!»…

И спокойствие рвется, вмиг подчиняясь призыву сразу всех раций, и гитара жалобно замирает на самой высокой ноте – что-то случилось. У спасателей не бывает выходных, даже если они собрались впервые за несколько лет. И гаснет костер, и скользят в сгущающемся мраке бесшумные тени, торопливо пристегивая пояса со спасательской амуницией, еще не зная толком, что и где произошло. И в темноте отчет, в который вплетается твой спокойный уверенный голос: «Радагаст работает!» И вперед! Только вперед, потому что отступать некуда, да и нельзя – сзади никого нет, кто может прикрыть…

…А посреди этого безумия глупый и добрый мальчишка Зак, подобранный тобою в подворотне и как-то вмиг, ни у кого не спросив, ставший дороже всех, и жизнь за него отдать не страшно и не жалко совсем…

Все это минутой пролетело в голове. Добро пожаловать обратно, доктор Анна Дмитриевна Романова! Давно не заглядывали.

Я с трудом разлепила склеивающиеся веки, осмотрелась. Чего и следовало ожидать – обычная одноместная палата в отделении интенсивной терапии освещенная дежурным светом. Светло серая обшивка стен, аппаратура жизнеобеспечения, кронштейн капельницы. Ничего оригинального. Зеленое больничное белье на кровати с эмблемой. Я присмотрелась. Час от часу не легче – я на Алкионе! Выходит, папаша своего добился… Черт! А где же Зак?! Меня покрыл холодный пот от мысли, что он мог остаться на Ценсе или, что еще хуже, пока я прохлаждалась в бессознательном состоянии, его могли отправить в приют! Да, кстати, а чего это я собственно была в бессознательном-то состоянии?

Ответа на этот вопрос я доискаться не успела. В коридоре послышались голоса, шаги нескольких человек и дверь в палату распахнулась. Не желая раньше времени обнаруживать свое возвращение, я закрыла глаза и притворилась ветошью.

Судя по шорохам в палату набилось около четырех или пяти человек. Они обступили койку и принялись внимательно оглядывать мое бренное тело. Дотронуться, правда, никто не посмел.

– Она еще не пришла в сознание, – немного разочаровано протянул девичий голос, в котором я узнала Нику.

– Ника, не все сразу! – тихо запротестовала моя подруга, а ныне жена моего отца и мать моего сводного брата, Наташа. – Мы же только два часа назад ее из этой ванны вытащили!

– Наташа, ты хоть примерно можешь сказать – когда? – суровый голос отца заполнил помещение. Хоть бы постеснялся болящей, ревет во всю глотку! Никакого понятия у человека.

– Этого тебе никто не скажет, – терпеливо ответила Наташка. – Может через час, может через неделю, а может вообще в себя не прийти. Это уж как организм совместно с богом распорядятся.

Что ж, неплохой вывод, вполне профессионально. Вот только не час, несколько минут ранее.

– Если она не придет в себя, я убью этого сопляка! – угрожающе заявил родитель. Не бог весть что, но все же. Раз убьет, значит Зак в зоне досягаемости. Может, где-то совсем рядом, в соседней палате. Ладно, разберемся…

– Дима, так нельзя, – укорила его Ната.

– Вот именно, папочка, – проговорила Ника. Мне кажется, или в ее голосе прозвучала издевка? – Если Анька считала, что парень должен жить и даже, по твоим словам, закрывала его собой, значит на то были веские причины. Да к тому же ты можешь не успеть выполнить свою угрозу. Парень две недели сидит в карантине и к нему никто не ходит. Может, он уже давно того… с катушек двинулся!

Ну, вы и сволочь, господин генерал! Держать Зака взаперти столько времени, мальчишка-то, между прочим, ничего плохого вам и не сделал! А тебе, Никуша, спасибо большое за точный адрес! А теперь проваливайте отсюда, да поскорее! Главное подняться, с Грабовым я как-нибудь договорюсь. Не думаю, что за истекшие годы он покинул столь хлебное местечко.

– Ну и пусть двинулся! – рявкнул на всю ивановскую нежный родитель. – Я из-за него чуть дочь не потерял!

– Ой ли из-за него! – насмешливо съязвила Ника. – Тут не столько этот мальчишка виноват, сколько ты сам! Из-за своего идиотизма ты чуть дочь не потерял, это единственное, что я могу тебе сказать.

– Еще одно слово!…

– Дима!

– Ника права, – вклинился в разговор незнакомый и приятный мужской голос, – мы здесь все виноваты, так что может мы все успокоимся, и послушаем, что нам скажет Наташа.

– Спасибо, Олег, – прочувствовано поблагодарила Наташка. Опа, это оказывается Олег, хотя ничего удивительного. Парень вырос, голос устоялся, вот и не узнала. – Значит так, Аня стабилизировалась, видите, мы ее даже с искусственного дыхания сняли, регенерация проходит даже лучше, чем ожидалось, следы обморожения затянулись, так что даже шрамов не останется…

– Не нашими молитвами, – не удержалась от язвительного замечания Ника, несмотря на то, что ситуация оставалась взрывоопасной. – Кабы не тот мальчишка, позвонивший неизвестно куда и появившийся вслед за этим контрабандист, которого ты, папочка, так и не сумел выловить, ничего бы не было!

Заку, конечно, спасибо, но… Низа!!! Я же просила, не задействовать пока Кирилла! Никто кроме этого оборотистого парня не сумел бы уйти у родителя прямо из-под носа! А если бы поймали?! На нем же еще не снятое обвинение висит!

– Н-да, – задумчиво протянула Наташка, – не приди то оборудование вовремя, вряд ли бы у Аньки был шанс выжить. Глубокое обморожение это вам не шутки. И вот, что интересно. Ни этого оборудования, ни раствора нет ни в одном каталоге…

Естественно, его нет! Оно же только в разработке! И разработка весьма успешная, раз я все еще здесь. Надо связаться с Низой и порекомендовать в серию.

– Но ведь сработало! – резонно заметила Ника. – Похоже, в Анькином окружении появились люди, ценящие ее гораздо больше, чем мы.

– Ника, перестань! – не выдержал папаня. – Да, мы совершили ошибку, так что теперь?

– Ничего, вот только, у меня ощущение, – задумчиво проговорил Олег, – что Аня никому спасибо не скажет, когда очнется. Скорее уж наоборот. Ведь если она не подавала о себе вестей за все эти годы, значит, считала, что так надо, или хотела, чтоб о ней забыли. А мы…

– Правильно хотела, и я не жажду оказаться рядом, когда она очнется. Там уж никому не поздоровится! А первому она глаза выцарапает тебе, дорогой папочка! Ты ее проклял, отрекся от нее…

– Ника, может, хватит? Мы все это уже слышали и не один раз! Да, Дима совершил ошибку и теперь собирается ее исправить! – заступилась Наташка за мужа.

– А вы у Аньки спросили, хочет ли она вашего исправления? – поинтересовался Олег, похоже, всецело поддерживая Нику.

Интересно, они долго еще будут разглагольствовать стоя над моим смертным одром? Душа требует свершений, а пока они здесь толкутся я и глаз открыть не могу. К чему афишировать свой приход в сознание? Жаль, «Беркута» здесь нет, стоит мой кораблик солнцем палимый и дождями омываемый на платной стоянке на Юпитере. Придется Кирилла еще раз отзывать из его вынужденного отпуска, пусть перегонит куда поближе…

Родственники потоптались надо мной еще некоторое время, поспорили для порядка и наконец удалились, вспомнив, что больничная палата не самое удачное место для семейных разборок.

Уф! Я села на кровати, утомили они меня! Провела рукой по волосам и меня заметно передернуло – они были скользкие и какие-то липкие, ощущение отвратительное. Хорошо же стало здешнее обслуживание – голову могли бы уж помыть! Хотя, если меня вытащили всего два часа назад отмыть несчастную больную просто могли не успеть.

Я повернула голову оглядываясь. От этого простого движения сознание слегка помутилось. Ну, и какими будут ваши свершения, доктор, если вы и встать-то не в состоянии? Сейчас посижу немного и встану! Дождавшись просветления в глазах, внимательно осмотрела трубки капельниц и жизнеобеспечивающей аппаратуры. Что ж, неплохо, неплохо не так уж много придется с себя отстегивать, как я предполагала. Дотянулась до корректора на капельнице, перекрыла подачу лекарства и осторожно выдернула из вен катетеры.

Внимательно обследовав аппаратуру, усмехнулась, наша шутка, выдуманная на пару с Низой дабы досадить ее отцу, имела немалый спрос – почти все оборудование палаты оказалось с эмблемой ангела, передающего крылья в человеческие руки.

Перепрограммировать аппаратуру на проверочный ход не составило никакого труда. Оно и понятно, все эти железяки, перед тем как выйти в серию прошли через мои руки, я знала о них все. Справившись с аппаратурой, сняла с себя электроды, теперь они не имеют никакого значения – на пульт медсестры подаются те сведения, что я посчитала нужным.

Осторожно сползла с кровати и сделав пару шагов едва не рухнула на колени, так голова закружилась. Пришлось постоять пару минут ухватившись за спинку кровати пока дурнота окончательно не прошла. Комната перестала плясать и я уверено двинулась в угол маленькой палаты, где должен быть стенной шкаф для хранения одежды пациента. Остается только уповать на то, что меня не привезли сюда в больничной пижаме.

Открыв шкафчик с облегчением вздохнула. На плечиках сиротливо висел мой комбинезон, отличавшийся от всех остальных спасательских цветом, он был черный и не имел отличительных знаков и нашивок на рукавах, в чем меня неоднократно упрекали друзья и начальство. Но как может быть иначе, если образец опытный? Покопавшись на полках я обнаружила нижнее белье и носки, а под самой стеночкой на полу стояли высокие жесткие ботинки с протектором разработанным нашим отделом исследований. В этих ботинках можно спокойно таскаться по льду, не боясь упасть. За ботинками обнаружился пояс. А вот это вообще хорошо, иначе пришлось бы долго объясняться с Низой, куда задевался экспериментальный газоанализатор.

Я оперлась плечом о стену и принялась пересматривать свое хозяйство. Так, аптечка, есть, рация есть. Приборы для поиска по тепловому излучению, для измерения радиоактивного излучения, задымления и смертоносных газов, все здесь. Небольшая бухта веревки и, главное, кнут. Прочная плетеная кожа, браслет, встроенный в кнутовище и карабин, вплетенный в хвост. Я усмехнулась, погладив кончиками пальцев шероховатую кожу, в который раз мысленно благодаря Себастьяно за подарок. Пользоваться веревкой это, конечно, хорошо, но перебитая пару лет назад рука требовала чего-то более широкого и основательного, и друг, увидевший как-то мое умение управляться с кнутом, пополнил мой арсенал не совсем обычной для спасателя штукой. Все на месте. Я облегченно выдохнула и повесив пояс на дверцу шкафа, принялась натягивать одежду. Если я хочу выбраться отсюда и вытащить Зака, следовало поспешить.

Я осторожно выглянула из палаты. Только бы не попасться никому на глаза, может и удастся тогда свалить с Алкионы по-тихому. Главное выбраться за пределы станции, а дальше мы уже сами. Дальше найдем куда нам деться.

…По ощущениям Влад проспал не менее двенадцати часов. Не открывая глаз прислушался к себе и к удовольствию нашел свое состояние достаточно сносным. Определенно он шел на поправку. Осторожно пощупал бедро, и облегченно выдохнул – наклейка закрывающая клейма была на месте, это хорошо, не придется давать лишних объяснений. Вот еще бы узнать время суток… Какую радость ему это принесет он додумать не смог – громко хлопнула дверь и послышались шаги. Влад не успел даже разлепить веки чтобы узнать кто к нему пожаловал, как его резко и грубо перевернули на живот.

То, что здешний персонал не отличается ни гуманностью, ни предупредительностью Влад уже успел убедиться, но это уже слишком. Герцог начал не на шутку злиться. Правда, злость ему мало чем помогла, он был надежно прижат к кровати и оставалось только оторопело наблюдать в отражении никелированной пластинки, за какой-то надобностью прикрученной к стене, как девица гренадерского роста в форме медсестры, широко размахнувшись, заносит шприц над его несчастным телом. А дальше случилось и вовсе невероятное. Девица зажмурилась, отвернулась и, со всего маху, воткнула иглу… Влад неимоверным усилием воли сдержал неприличные слова, готовые вырваться из глотки, когда игла с треском воткнулась в кость над ягодицей.

Вконец разъяренный герцог вскочил с койки, оттолкнув сестру милосердия. От боли и охватившей ярости, Влад не мог и слова сказать, только шумно втягивал в себя воздух. С усилием выдрал из себя медицинский инструмент и уставился на шприц, мимолетно удивляясь, что игла не сломалась, а в голове вихрем пронеслись тысячи различных способов расправиться с медсестрой. Он медленно наступал на растерявшуюся девицу, все так же сжимая в кулаке шприц. С трудом заставил себя успокоиться, когда спина медсестры беззащитно уперлась в дверь. Влад грубо отодвинул девицу от двери, широко распахнул и, сунув в руку проглотившей язык медсестре шприц, вышвырнул из палаты.

Приткнулся лбом к косяку и громко выругался. И почему так не везет? Впервые за последние шесть лет угораздило заболеть и вместо того чтобы лечь в нормальную, комфортабельную клинику, где с него, герцога Тауринского, сдували бы пылинки, попал в какую-то помойку, где температуру меряют ртутными градусниками, которых уже и в природе-то не существует! А уколы делает лучший выпускник школы для особо одаренных садистов! Черт! Вот черт! Твою мать!!!

Все еще ругаясь Влад проковылял к кровати, стоять на полу не было никакой возможности босые ступни сразу заледенели. Укладываясь на койку обнаружил, что не может лежать ни на спине, ни на левом боку, на месте укола вздулась огромная и крайне болезненная шишка. Нет, нужно отсюда уходить, иначе залечат насмерть! А сейчас отдохнуть. Совсем немного. Чуть-чуть. Влад закрыл глаза и поерзал на кровати, пытаясь удобнее устроиться, поплотнее укутываясь в худое одеяльце. И почему здесь так холодно? Вроде и окон нет.

– Что это вы себе позволяете?

Успокоившийся было герцог зарычал в подушку и резко развернулся к очередной посетительнице. Полная женщина облаченная в тесноватую для нее медицинскую форму, с крупными чертами лица и пышной гривой седых волос, закрученных в замысловатый пучок, строго смотрела на беспокойного пациента.

– Что я себе позволяю? – недоуменно переспросил Влад.

– Кто вам дал право пугать медсестру? – грозно поинтересовалась женщина. – Бедная девочка рыдает у меня в кабинете!

– Простите, с кем имею честь?…

– Я старшая медсестра.

– Очень хорошо, тогда может вы мне объясните, кто позволил вашей медсестре взять в руки шприц?! И вообще, где вы ее выкопали? После этого укола я вряд ли смогу ходить ближайшие несколько недель! Вы только посмотрите, что она наделала! – Влад резко откинул одеяло, выставляя напоказ уже успевшую налиться чернотой шишку.

Женщина, не ожидавшая от больного подобных нападок несколько растерялась, но очень быстро пришла в себя. Подойдя к кровати, деловито осмотрела повреждение. Потрогала шишку пальцем, заставив Влада сморщиться от боли.

– Ну небольшой синяк, и что? – констатировала она. – Тоже мне, нежный какой нашелся! Поставили ему небольшой синяк, так он истерики тут закатывает! Вы же мужчина, умейте потерпеть!

– Знаете, что… – попытался Влад повозмущаться и дальше, резко одергивая одеяло, но его очень быстро перебили.

– Знаю! Очень хорошо знаю! – женщина выглядела твердой как скала и готовой на все, только чтобы защитить своих подчиненных. – Вас вон сколько, больных, – она широко развела руками, показывая Владу необозримое количество пациентов, – а бюджет во-от какой, – она свела большой и указательный пальцы правой руки так, что между ними почти не осталось пространства, – махонький. А зарплата еще меньше. Где мне по-вашему профессионалов набраться? Дотаций нам не дают, бюджета не выделяют, а требуют, чтобы мы обслуживали по первому классу! Не нравится, так не болейте! Понятно?!

– Понятно, – пробормотал Влад, чувствуя себя участником комедии абсурда. Он совершенно ничего не понял из того, что пытались до него донести, лишь еще больше уверился в том, что жизненно необходимо как можно скорее покинуть это гостеприимное заведение и Влад предпринял робкий шажок по этому пути, – тогда, может вы меня выпишете? – предложил он.

– Выписывают у нас только доктора, – назидательно проговорила старшая медсестра, – но так как ваш лечащий доктор уехал на пару дней по семейным обстоятельствам, то вами больше никто из врачей заниматься не будет, они все очень загружены…

– А мне что…

– Больной, прекратите истерику! Все назначения подробно написаны и будут выполняться до тех пор, пока не вернется доктор, я надеюсь, это тоже понятно?

– Понятно… – сокрушенно пробормотал Влад, все его надежды на спокойный и цивилизованный уход из лечебного заведения рухнули.

– Вот и хорошо, что понятно, – удовлетворенно подвела черту старшая медсестра, – так что будьте добры держать себя в руках, кем бы вы там себя не представляли! Хоть герцогом, хоть чернорабочим! У нас все равны! – на этой победительной ноте женщина выплыла из палаты оставив Влада в полнейшем недоумении – выходит они знают кто он и продолжают… Точно, комедия абсурда!…

По тому, какую приносили еду, Влад сумел определить время суток. Конечно, мутноватая жидкость с одиноко дрейфующим в ней кусочком капусты, ни по цвету, ни по вкусу ни на что не походила, кроме помоев, но при наличии огромной фантазии в ней можно было опознать суп, а суп подают только в обед. Кроме супа никаких блюд предложено не было и пришлось его съесть, а точнее выпить, в желудке отчаянно урчало. После обеда Влад лежал с закрытыми глазами сквозь дрему прислушиваясь к шагам в коридоре, выжидая вечера, когда большая часть персонала разойдется.

На ужин принесли картофельное пюре, отчего-то серого цвета и какое-то консервированное мясо. К этому изыску кухни Влад, несмотря на голод, притронуться не решился, его еще подташнивало от супа. Благополучно отправив еду туда, где ей самое место, то есть в стыдливо прикрытое тряпицей судно, отыскавшееся под кроватью, герцог выждал еще некоторое время.

Зашла нянька и молча унесла пустую тарелку, через некоторое время заглянула медсестра с градусниками и таблетками, их Влад отправил вслед за ужином и вот, наконец все угомонилось. Под дверью исчезла полоска света, это выключили лампы в коридоре, оставив неяркий дежурный свет. Влад решительно откинул с себя одеяло и поднялся, остро сожалея об отсутствии такой элементарной вещи, как тапочки. Ну, ничего, он раздобудет себе что-нибудь из обуви, а нет, так нет. В конце концов, он большую часть своей жизни проходил босиком и ничего – не умер!

Выглянул в темный, словно вымерший, после дневной суеты коридор. Покрутил головой, стараясь определить в какую сторону двинуться. Сегодня он чувствовал себя гораздо лучше и поэтому достаточно быстро сумел сориентироваться. Вон та дверь, над которой горит тусклая лампочка, скорее всего и есть выход. Только бы она не оказалась запертой на замок! Стараясь не шлепать босыми ногами Влад двинулся в сторону намеченной двери.

Дойти оставалось совсем немного, когда раздался звонок, заставивший Влада вздрогнуть и вжаться в стену. Где-то в глубине коридора послышался недовольно бурчащий приближающийся голос. И Влад, сам не осознавая того, что делает, вломился в ближайшую дверь. Это оказалась каморка забитая швабрами и метелками, и с окном, в которое с трудом проникал свет больничных фонарей, слабо освещая помещение, но самое главное, в ней нашлась пара халатов. Влад выбрал себе самый большой и натянул поверх больничного одеяния. Подойдя к окну, потер пыльное стекло и выглянул наружу. Окно заменяло пожарный выход, было достаточно большое и выводило на гулкую железную лестницу. Возвращаться в коридор, где его в любой момент могли обнаружить и вернуть в палату, предварительно вколов какую-нибудь гадость, Влад не желал.

Он подергал ручку, впрочем не надеясь на легкую победу, но его ожидания не оправдались – окно достаточно легко открылось. В пыльную каморку пахнуло ночной прохладой, а вместе с ней ворвался шум и запахи большого города. Обычно не очень приятное сочетание выхлопных газов, расположившейся где-то неподалеку забегаловки и еще чего-то неопределимого, сегодня показалось самым сладким из ароматов. Вот так и пахнет свобода! Влад усмехнулся про себя и покачал головой. Однако на лирику уже не осталось времени. В каморку в любой момент может кто-нибудь заглянуть. Выбрался на сваренную из металлических прутьев лестничную площадку и как можно тщательнее закрыл за собой окно. Щелчок и рама захлопнулась. Все, назад дороги нет…