Важные документы

Перед тем как отправиться в Кёнигсберг, четверо спасшихся из цепких лап инквизиции наполнили свои фляги водой и запаслись в дорогу вяленой говядиной и сыром из козьего молока. Буря уже стихла, и только звезды на небосклоне весело подмигивали путникам, будто поздравляя их с трудной победой.

Ехали молча – каждого занимали свои мысли. Тронд был не очень доволен таким сомнительным уловом. Подавленная гибелью сестры, Анна к тому же очень переживала за больных во главе с Циклопом. А Гектор, наоборот, искренне радовался счастливому окончанию опасного путешествия. И лишь Гуннар просто наслаждался свежим ночным воздухом, продолжая все так же лучезарно улыбаться.

Решили идти в обход Повундена, во избежание ненужных встреч и объяснений. Анна настояла, чтобы они прошли мимо того кратера, где убитой лежала ее мать. Бедную женщину следовало похоронить как подобает, отдав ей последний долг. Тело Терезы, которое везли викинги, должно было упокоиться рядом. Нордические бойцы высоко чтили память своих предков, павших в бою, и потому не колебались ни секунды, когда Анна завела об этом речь.

Лопаты захватили в каморке близ стойла, где хранились разные инструменты. Если бы не сложившиеся обстоятельства, бедных женщин, несомненно, упокоили бы на кладбище. Однако два трупа, притом один обезглавленный, в два счета навлекли бы на путников тень подозрений, а этой печальной ночью им меньше всего хотелось кого-нибудь встретить.

Шелест листвы и стрекотание сверчков были единственными звуками, помимо шороха обсыпавшегося под лопатами песка, которые доносились со стороны тайного могильника. Никто не осмеливался заговорить первым.

– Недостойные проводы для благочестивых христиан, – Бэзил появился, как всегда, внезапно.

– А что ты предлагаешь? Отнести их в деревню? – утирая рукавом пот со лба, Пес продолжал копать яму, находясь по колено в воде. – Я вообще, если честно, против этой затеи. Надо было сразу уносить ноги отсюда.

– Как обычно, ты думаешь только о себе, Гектор. Новые друзья все-таки помогли тебе, а ты все о своем.

– Ну да, помогли, а если нас заметят? Я же за всех тревожусь. Как мы объясняться будем?

– Да нет здесь никого, кому тут по ночам шататься? Это место вообще мало кто знает. Между прочим, дело есть. – Псу тут же вспомнилась вся история от начала до конца, стоило ему услышать эти слова. – Заканчивайте и поговорим.

Копание могил продолжалось еще с полчаса, после чего Тронд с Гуннаром аккуратно уложили тела в подготовленные ямы. Склонившие головы мужчины молча стояли, слушая отходную молитву, что читала Анна. Затем девушка бросила материнский крестик, найденный ранее путешественниками, в могилу родительнице и пожелала ей поскорее встретиться с Терезой на небесах.

Каждый из трех мужчин кинул пригоршню песка на мертвых, и затем останки благополучно закопали. Вдруг в кратере за спиной послышался тихий всплеск, как если бы ударила хвостом рыба. Не успел Гектор и глазом моргнуть, как викинги, словно белки на дерево, вскочили на края кратера и стали тыкать клинками в воду. До дна им достать не удалось, поэтому Гуннар спрыгнул внутрь. Роста он был невысокого, и ему приходилось вставать на цыпочки, чтобы голова не скрылась в воде.

Улыбка на несколько секунд исчезла с губ викинга, пока он шарил руками и ногами под водой, но как только убедился, что ничего там нет, боец вновь показал всем свои ровные зубы. Однако перед тем, как вылезти, датчанин наступил на что-то твердое и вскоре поднял со дна странный предмет – гладкий, отполированный со всех сторон угловатый камень иссиня-черного цвета.

При свете луны можно было рассмотреть местность далеко вокруг, поэтому Пес и Тронд мгновенно огляделись по сторонам – швырнуть странный камень могли только из небольшого нагромождения бурелома в двадцати шагах от кратера. Пока Гуннар одевался, викинг с пруссом сломя голову бросились к корягам. Ошибки быть не могло: по песку, в противоположном от них направлении, тянулась цепочка следов, уходившая в сосновый бор.

За считанные минуты ни один человек не смог бы преодолеть такое расстояние, будь он даже на лошади. Значит, за ними или кто-то следил, или поджидал их здесь. Неужели это возможно? Тогда кто это и с какой целью обозначил свое местонахождение?

Четверка быстро вскочила на коней и, решив не искать шпиона, который бегает быстрее пятнистой африканской кошки, направилась в Кёнигсберг. Перед отъездом Гектор, еще раз бегло осмотрев чудной камешек, на всякий случай припрятал его в дорожную сумку.

Гектор вдруг вспомнил, как Джанини, лысый предатель, сказал Гзанде, что он не отрезал голову матери близнецов. Возможно, это сделал как раз тот молниеносный следопыт. А что, если был еще один инквизитор, о котором они не знали? Очень странная история… Непонятно, зачем он бросил камень. И как, черт его возьми, он сумел так быстро добежать до сосен?

– Началось, Гектор, – голос невидимки прервал тяжелые раздумья Пса. – Твой личный крестовый поход – он начался. В общем, нам надо серьезно поговорить.

– Давай уж, будь добр, объясни, какого дьявола здесь происходит! – Гектор едва не выругался вслух. – Что это за тип и куда ты опять меня втянул?

– Во-первых, ты сам этого хотел. Помнишь тюрьму, замок, побег? Во-вторых, настало время, как я и обещал, кое-что тебе рассказать.

– Ну, я жду. Хотя… знаешь, что? Не надо мне ничего рассказывать! Ты обещал, как только я выполню первое задание, то смогу от всего отказаться, забыл? – изредка поглядывая по сторонам, Пес крепче взялся за узду. – Так вот, я отказываюсь, понял? Все, спасибо, что помог, но больше мне ничего от тебя не нужно. До свидания, герр Бэзил!

– Право, конечно, за тобой. Но сейчас твое упрямство мало что изменит. Видишь ли, отказаться ты, конечно, можешь, но механизм уже запущен. Равновесие нарушилось, понимаешь? Ты взял свой первый крест…

– И что дальше? Ты же говорил, что можно отказаться. Взял не взял, задание выполнил – и все. Чего еще? Какое равновесие? Какой еще механизм?

– Дело в том, что, когда ты согласился там, в замке, участвовать в… этом походе, твое решение мгновенно вызвало ответную волну, – голос Бэзила стал холодным, как и спина Гектора. – Независимо от того, согласишься ли ты и дальше принимать участие, но лошадей запрягли и повозка уже тронулась. Поэтому поворачивать обратно для тебя крайне нежелательно.

– Я повторяю: плевать я хотел на твои отговорки! Дело сделано – ты обещал. Отпускай меня и сам катись в своей повозке, и притом подальше, понял?

– Я вижу, ты не понимаешь. Скажу проще. С момента нашего соглашения твоя жизнь уже никогда не будет прежней. Поскольку определенные силы уже столкнулись, то, отказавшись, ты навлечешь беду на всех, кто с тобой рядом. Пусть это всего несколько человек, но отважишься ли ты их потерять? Иными словами, выбор у тебя небольшой.

– Проклятый грязный мошенник, – в негодовании Гектор стиснул зубы. – Ты ничего об этом не говорил. Иначе я бы ни за что не согласился. Лучше бы меня вздернули. Ты опять обвел меня вокруг пальца, подлец. Значит, я должен идти дальше, если хочу спасти своих друзей?

– Именно так. – Даже намека на сожаление Пес не уловил в голосе Бэзила. – Правда, есть и хорошие новости. Если ты согласишься идти дальше, тебя ждут не только одни неприятности. Этот путь не из легких, но я уверен, что впереди у тебя немало счастливых событий.

– Это каких же?

– Например, в своем следующем путешествии ты встретишься с некоторыми членами семьи Бронте.

– Не смеши мою лошадь, герр дух, – гнев Пса начал понемногу стихать, и, поразмыслив, он понял, что делать ему все равно нечего, да к тому же молодого прусса всегда тянуло навстречу приключениям. – Я единственный человек, кто остался из нашего рода.

– Отчасти ты прав. В общем, не забывай – следующая возможность отказаться представится после третьего креста, и тогда все будет по-честному.

Бэзил оставил Пса в странном состоянии: с одной стороны, прусс чувствовал некий прилив бодрости духа, а с другой – находился в полном недоумении. Вышло все не совсем так, как ему хотелось. Придется проходить еще целых два испытания, и если они будут такими же сложными, как первое, то радоваться спасению близких, возможно, будет уже некому. Он также поймал себя на мысли, что, знай об этом раньше, все равно согласился бы. Почему же выбор пал именно на него? Чем он заслужил такое внимание? Может быть, Бэзил причастен к тому, что Циклоп оказался скандинавским выходцем? А все отдельные происшествия – это части одного целого или же череда случайностей?

В любом случае, сначала его и викингов ждет награда, а потом сытный обед и несколько кружек лучшего городского пива. И совсем не исключено, чтобы отработать свой долг перед Магнусом, он поступит к нему на службу – друзья в стане наемников у него уже есть и боевое крещение уже пройдено.

Пес представил себя в обмундировании, сражающимся с лютыми придорожными разбойниками. Заодно он устроится помощником к Бальтазару и начнет потихоньку возвращать дядькины долги. А потом Бэзил сведет его с родственниками, вдруг они окажутся богатеями – одним словом, все не так уж и плохо. Мысленно Гектор согласился пройти еще два испытания и посмотреть: если будет невмоготу – откажется, а если нет – как знать.

Когда путники ступили на перекресток у Нойхаузена, они направили коней в сторону лёбенихтских ворот Ростор. К этому времени луна проиграла борьбу, сдавшись упорному натиску солнца, и на горизонте забрезжил младший брат яркой звезды – рассвет. В размышлениях Пес не замечал никого вокруг, но вдруг очнулся. И если викингов уже довелось узнать немного лучше, то свое внимание на Анну прусс обратил впервые.

Одежда ее была еще хуже той, что носили люди в Повундене: все-таки недели, проведенные в застенках дьявольской церкви, наложили свой омерзительный отпечаток. Но ее лицо, выражавшее неразделенную ни с кем боль и страдания, лицо, заляпанное размазанной слезами грязью, лицо, в синяках и ссадинах от побоев, заставило Гектора посмотреть на женщину по-другому.

К своим двадцати восьми годам он ни разу не был женат и никогда об этом не думал всерьез, а вот сейчас в его сердце приятно кольнуло. Беглец представил Анну отмытую, в чистой одежде, с улыбкой на лице. От этих светлых мыслей Пес едва не свалился с лошади.

Прусс решил, что пока бывшая пленница поживет у них с Бальтазаром, ведь в таком большом хозяйстве, как у Прустовского, помощники нужны всегда. Так что работа ей найдется. Наверняка придется позаботиться о том, чтобы Анна смогла получить гражданство – возможно, за принесенные им бумаги братья-тевтоны смогут расщедриться. И хотя крестьяне нужнее ордену на полях, а не в городах, возможно, любезные рыцари согласятся на маленькое исключение.

Пока путешественники подходили к воротам Ростор, Гектор все больше думал о своих родственниках. Дядька постоянно твердил, что, кроме него да Пса, никого не осталось. Как же так? Не ошибся ли Бэзил? Вопросов было гораздо больше, чем ответов.

На удивление бодрый в такую рань, привратник долго всматривался в нарочно искривленное лицо дворянина. Не выдержав молчаливого напряжения, Тронд сыпанул стражу несколько монет в протянутую руку, и процессия спокойно двинулась в сторону рекрутской конторы Магнуса. Мужчины вошли внутрь, а девушка, так за всю дорогу не проронившая ни слова, осталась дожидаться снаружи.

– Приветствую тебя, капитан Магнус, – Гектор протянул шведу руку, а викинги почтенно кивнули своему хозяину. – Наш поход…

– Где добыча? – Не дав пруссу договорить, хозяин конторы, неизвестно, спавший ли хоть раз за всю жизнь, сразу перешел к главному: – Что-то я не вижу у тебя мешков с золотом. Где вы таскались? Гектор, ты мне что обещал? Только не говори, что попросту гонял моих людей непонятно зачем.

– Э-э, ты понимаешь, Магнус… Мы нашли нечто гораздо более ценное, чем золото и серебро. Видишь ли, то, чем мы завладели, орден оценит сверхположенного. Вас озолотят, мне надо только показать им эти бумаги…

– Что? Ты сказал бумаги? – кустистые брови капитана наемников грозно сошлись у переносицы. – Я дал тебе двух человек, чтобы вы разорили логово жестоких, но богатых разбойников, так?

– Так.

– А ты что принес? Бумаги?

– Да, – Пес слегка стушевался.

– А теперь приложи все усилия, дабы объяснить, каким образом связаны орден, твои бумажки и мое потерянное время и деньги, которые должен мне ты!

– Знаешь, тут такое дело… Как мы убедились на собственной шкуре, да и Тронд не даст соврать, те разбойники, о которых я говорил, на самом деле оказались инквизиторами, и никаких драгоценностей мы там не обнаружили, – исподлобья глянув на Тронда, Гектор, как всегда, не увидел на его лице ни малейших эмоций, а Гуннар продолжал все так же беззаботно улыбаться. – Нам очень повезло, что мы вышли оттуда живыми.

– Честно говоря, уж лучше бы ты там подох, Бронте. – По тону Магнуса невозможно было понять, разозлился он или же у него хорошее настроение. – Ведь от тебя нет ни малейшей пользы. Ты, как комар без жала, только и можешь, что жужжать, а укусить-то нечем. И зачем я только с тобой связался? Может, скажешь мне, наконец, остолоп и пугало, чтоб тебя акулы ободрали, огородное?

Гектор не нашелся, что ответить, и пока он соображал, Магнус обратился к Тронду на своем языке. Вмешиваться в их разговор прусс не решился, и, когда они закончили, швед махнул рукой в сторону незадачливого должника. Этот жест, в отличие от тона, Псу был предельно ясен, и он незамедлительно ретировался из рекрутской конторы. Через минуту за ним вышел Тронд. Он объяснил Гектору, что Магнус дает ему самый последний шанс и, если эти бумажки нельзя обменять на деньги в замке, Тронду велено зарезать паршивого прусса в подворотне как свинью.

Даже намека на тень улыбки на лице скандинавского воина Пес не заметил и беззаветно поверил во всю серьезность намерения сурового викинга выполнить приказ хозяина. Кишки Гектора за последнее время привыкли к разнообразным кульбитам, поэтому он даже толком не обратил внимания на их очередное сальто в своей утробе, но вязкая слюна все-таки предательски застряла в сухой глотке.

Оставалось надеяться только на Бэзила, и, если он обманул, Пса ожидала скоропостижная кончина не сегодня, так завтра от рук исполнительного скандинава. Бежать бесполезно: во-первых, у него появилась ответственность за судьбу Анны, а во-вторых, новый крест искать все равно надо, ведь родственники, как сказал дух, живут где-то поблизости.

В крайнем случае, если его опять посадят в тюрьму, невидимка снова найдет способ его освободить. Перед тем как отправиться в замок вместе с викингом, Гектор уговорил Тронда, чтобы тот разрешил ему отвести Анну к Бальтазару. Пес ничего не стал объяснять другу, только попросил его присмотреть за ней, пока не вернется с хорошими новостями. Не задавая лишних вопросов, добродушный поляк ободряюще улыбнулся девушке и повел отпаивать своим лучшим в слободе бульоном.

Заранее Гектор мысленно попрощался и с Анной и с Бальтазаром – как знать, что готовит ему встреча с рыцарями. Благоразумно дождавшись девяти часов дополудни на лавке у рекрутской конторы, странники направились в крепость.

Замковая башня кёнигсбергской ставки Немецкого ордена была видна с любой точки самбийской столицы, но особенно хорошо она просматривалась из Альтштадта, единственного города, из которого можно было войти в крепость. Кёнигсбергский замок, конечно, не мог по размерам сравниться с резиденцией Верховного магистра – Мариенбургом, но за сто пятьдесят лет своего существования нога врага так и не ступила на ровную брусчатку крепости.

Тому причиной служили стены шириной в полтора человеческих роста и высотой в пять. Традиционно прусские замки строились рыцарями в форме замкнутого четырехугольника. Исключением не был и кёнигсбергский, один из мощнейших оплотов тевтонской корпорации, окруженный рвом с водой со всех сторон, кроме южной. На ручье Катцбах, соединенным со рвом и огибавшим твердыню с севера и востока, стояли четыре мельницы, мирно моловшие зерно для нужд братьев.

– А ты и вправду зарезал бы меня под забором, Тронд? – до замка оставалось идти не больше пяти минут, и Гектор, отчаянно скрывая волнение, решил напоследок занять себя любым разговором.

– И глазом бы не моргнул, – викинг почесал за ухом, зорко присматривая за Псом и готовый в любой момент схватить его, если тот вдруг попытается сбежать.

– А как же все, через что мы прошли? Неужели ты не почувствовал, что мы как-то сблизились? Ты, я, Анна и Гуннар. Мы же вышли живыми из ада, разве ты не согласен? Я бы никогда не смог зарезать близкого мне человека.

– Ты думаешь, я тебя из-за великой дружбы спасал? – как обычно, лицо датчанина не выражало ни радости, ни сожаления. – Ты же сказал, что там будет чем поживиться. А там ничего не было. Значит, ты меня обманул. И не только меня. Мы рисковали жизнью даром. А так дела не делаются, если тебе нужна помощь – плати. Либо марками, либо кровью.

Путь к арочным воротам твердыни, увенчанным рельефом с изображением одного из крестоносцев, проходил через форбург. Форбург предназначался исключительно для хозяйственных нужд. Здешние постройки включали в себя бани, кладовые для фуража и пива, конюшни, кузницы, мастерские, пекарни, литейный цех, амбары и казармы.

Отсюда открывался не очень красивый вид на искусственный пруд Шлосстайх, облюбованный кожемяками с их смрадным производством и загрязненный естественными отправлениями братьев-тевтонов. Но горожане все равно любили частенько ходить на водоем в надежде углядеть там кочующих лебедей или хотя бы уток.

– Ну вот и пришли. – На пути конвоира и сопровождаемого перед главными воротами стояли два стражника с высокими пиками.

– Стоять. Кто такие? Куда идете? – охранник, тот, что с усами, смерил запыленных посетителей презрительным взглядом.

– У нас важное донесение для хаускомтура, а быть может, и самого маршала. Как знать, господа, – Пес помахал перед носом усатого свернутыми в трубочку пожелтевшими листами. – Следует отдать лично в руки.

– По-моему, я тебя где-то видел. Как твое имя? – второй стражник, с заячьей губой, подозрительно уставился на прусса, хорошо, что тот, пока был у Бальтазара, успел умыться, причесаться и переодеться. – Уж больно рожа твоя мне знакома.

– Дитрих звать. Не мог ты меня видеть, а то бы и я твою наглую харю тоже запомнил. – Поначалу Пес хотел как можно учтивее пройти внутрь крепости, но все-таки его задиристая натура взяла верх: – Слышал, что я сказал? У меня документы для братьев! Это не терпит отлагательств и настолько важно, что ты, даже раздуйся твоя бестолковая башка до размеров перезревшей тыквы, все равно бы не понял.

Стражники удивленно переглянулись, пожав плечами, и охранник, имевший особую природную отметину, повел Пса и Тронда в глубь открытой площадки. Прямоугольный замок располагал девятью настенными башнями, отдельным переходом с западным флигелем соединялся данцкер, стоявший над ручьем. Просторный внутренний двор был вымощен камнем с таким уклоном, чтобы дождевая вода стекала в вырытый здесь колодец. Раньше во дворе, до постройки нового зернохранилища в форбурге, у южной стены стоял старый сарай, где хранили посевные. Именно здесь, в отгороженном помещении старого амбара, находилась та самая тюремная камера, откуда удалось сбежать Псу с помощью невесть откуда взявшегося духа Бэзила.

Украдкой покосившись налево, Гектор увидел, что знакомая калитка, через которую он ускользнул из замка, оказалась закрытой на тяжелый замок. По телу прусса пробежала холодная дрожь, но совсем не похожая на ту, что испытывает преступник, вновь оказавшийся на месте преступления. Вспотевшими пальцами беглец перебирал заветные бумажки, как если бы они были его пропуском в мир прошлого, где некогда он жил в ладах с законом.

Вот уже как сто лет Кёнигсбергский замок являлся резиденцией орденского маршала. В связи с переездом столь важной персоны местный капитул принял решение о расширении площади замка. Для высокопоставленного военачальника к северной стене пристроили отдельное здание, включавшее в себя все необходимые помещения: спальню, кабинет, капеллу, трапезную и комнату для слуг. Вход на второй этаж осуществлялся с внутреннего двора через крытую галерею. На первом этаже размещались кухня и оружейные палаты. Об архитектуре и убранстве маршальской пристройки племяннику как-то поведал дядя, неоднократно посещавший одно из первых лиц ордена в связи с договорами по янтарю.

Для Тронда посещение рыцарской цитадели происходило впервые, и он с интересом наблюдал за тем, что творится вокруг. Десятки людей сновали туда-сюда, каждый занятый своим делом. Кто-то катил пустые бочки из трапезной в сторону громоздких телег, а кто-то, наоборот, разгружал с них полные, чтобы откатить на склад. Одни – охапками, а другие на вилах тащили сено в конюшню. Некоторые на плече несли длинные доски на второй этаж. Кто-то рубил дрова для кухни, еще кто-то, держа под руку, прогуливал одряхлевшего рыцаря.

Но самое увлекательное зрелище развернулось в центре двора. Здесь поставили несколько чучел, набитых соломой, и орденский полубрат демонстрировал местным ополченцам как правильно надо рубить, сечь и колоть. За учениями с интересом наблюдал невысокий рыцарь в полном боевом снаряжении и поправлял полубрата, если тот делал что-то не так. Перед всей компанией на столе лежали ятаганы, палицы, дротики, щиты, шлемы и броня, из обрывков разговоров доносились объяснения о преимуществах и недостатках одного оружия перед другим.

Пес шел не поднимая головы, стараясь лишний раз не выдавать себя. Правда, на их троицу и так никто не обращал ни малейшего внимания. У ворот в здание конвента стояла еще пара стражников. Провожатый визитеров объяснил привратникам цель их появления в замке и, насвистывая известную песенку, отправился на свое место к главным воротам.

Трехэтажное здание конвента имело квадратную форму и располагалось в западной части замка. Судя по задушевным разговорам знакомых купцов, на первом этаже конвентхауза находились кухня, кладовые и небольшое помещение, в котором нагревали воздух, что сквозь многочисленные отверстия в полу отапливал жилой этаж.

В восточной части второго, самого главного этажа обустроили капеллу, изображения святых в которой были призваны укреплять дух молившихся рыцарей. В западной части размещался зал капитула, того самого места, где приняли решение о казни Гектора. Между капитулом и капеллой находился архив. Северное крыло вмещало в себя спальни и покои рыцарей, здесь же оказались ворота во внутренний двор, в котором вырыли глубокий колодец, выложенный кирпичом и камнем.

Здешняя архитектура особо не отличалась от той, что была снаружи – те же крытые галереи, те же овальные в верхней части окна, те же двускатные остроконечные крыши. Единственная разница заключалась в отсутствии рабочего люда. Зато здесь, одни во дворе на скамейках, другие – на балюстраде, присутствовали братья, настоящие рыцари-монахи – основа Тевтонского ордена.

Оделись они все свободно: черные полотняные штаны и такие же кафтаны, без доспехов и оружия. Среди братьев Пес заметил и тех, кто недавно обрек его на смерть. Легкое чувство неприязни к своим палачам на секунду овладело Гектором, но он взял себя в руки и быстрым шагом поспешил за своим новым провожатым наверх – в прихожую зала капитула.

Когда они вошли, стражник резво обыскал их и попросил немного подождать, пока он сообщит хаускомтуру о прибывших. В небольшой светлой комнатке вдоль двух противоположных стен стояли деревянные стулья с подлокотниками и высокими резными спинками, на которые присели в ожидании Пес и Тронд.

Через минуту охранник высунулся из приоткрытой двери и жестом пригласил их войти. Почувствовав непреодолимую тяжесть в ногах, Гектор, мокрый от волнения, с трудом встал. Викинг учтиво пропустил прусса вперед.

Посредине зала, того самого, где пруссу вынесли смертный приговор, стоял огромный овальный стол, во главе которого сидел сам хаускомтур Гюнтер фон Плотке, слева от него находился еще один рыцарь, которого Пес раньше не видел. Этот человек обладал решительным и цепким взглядом. На вид ему было лет сорок, седина слегка украсила его виски, а высокий лоб предполагал незаурядные умственные способности. Справа за отдельным столом восседал окруженный ворохом бумаг кумпан. Стражник поспешно удалился, почтительно прикрыв за собой двери. Гектор не решался первым открыть рот.

– Ну? Какое у вас дело? С чем пожаловали, досточтимые господа? – хаускомтур приветливо развел руками.

– Меня зовут Гектор Бронте. Позавчера меня должны были казнить. Уважаемый капитул приговорил меня к смертной казни через повешение, – сам того не понимая, как он сумел это произнести, Пес решил идти до конца. – Но я сбежал. И вот сейчас снова стою перед вами, только уже не в качестве преступника.

Брови незнакомого брата поползли вверх, и он потер глаза кулаками, как будто убеждаясь в реальности происходящего, а секретарь от неожиданности даже выронил перо.

– Так это ты? Надеюсь, у тебя очень серьезный повод, чтобы вот так нагло заявиться сюда, – кулак фон Плотке с грохотом обрушился на стол; писарь, склонившись над бумагой, делал вид, что занят делом, успевая при этом украдкой поглядывать на Пса.

– Даже более чем. Я сбежал отсюда лишь с одной единственной целью! – В голосе Гектора рыцарю послышалась вовсе не наглость, но отвага. – Мое сердце воспылало ненавистью к вопиющему факту самоуправства и жестокости.

– Не может быть, – незнакомый Гектору рыцарь впервые подал свой негромкий властный голос. – Очень интересно, продолжай.

– Дело в том, что некий незнакомец, посетивший меня накануне казни, поведал одну свою догадку касательно орудующей в округе шайки инквизиторов.

Теперь настала очередь удивляться фон Плотке.

– Я сам сначала не поверил, – Гектор затараторил так, что Тронду пришлось похлопать его по спине, чтобы он не задохнулся. – Но, являясь исключительно верующим и богобоязненным человеком, решил во что бы то ни стало лично проверить сказанное, для чего мне и пришлось бежать. Ведь Господь не простил бы мне бездействия, а убеждать в своей правоте почтенных братьев у меня не было времени. Да и, положа руку на сердце, вряд ли кто-нибудь мне бы поверил.

– А почему же твой посетитель сам не явился к нам?

– Он немой, а я понимаю их язык, специально меня нашел, едва не опоздал…

– Бред какой-то. Ну и что? Нашел инквизиторов? Я склоняюсь больше к тому, что ты накануне смерти тронулся умом и сейчас жгучее чувство совести привело тебя сюда, – выглянув в окно, хаускомтур крикнул привратнику, чтобы тот поднялся. – Другого объяснения не нахожу. Твой друг, если он чист перед Богом и законом, может идти, а тебе, Бронте, придется остаться. Правосудие должно быть восстановлено.

– Подожди, Гюнтер, не спеши, – жилистая рука другого брата дотронулась до рукава фон Плотке. – Он не производит впечатления полудурка. Ты нам что-то принес, давай-ка посмотрим.

Поскольку Пес стоял как вкопанный, вслушиваясь в шаги стражника, поднимавшегося к ним наверх, Тронд взял из дрожащих рук Гектора свитки и положил их на стол перед двумя рыцарями. По мере того как они изучали содержимое бумаг, напряжение в комнате возрастало. Прусс в очередной раз задумался о побеге, но бежать было некуда – путь назад преграждал появившийся в дверях охранник, а скакать на улицу через окна, как исвестно, чревато множественными переломами.

Пот струился по спине прусса ручьем, дыхание участилось, в конце концов ноги Пса подкосились, и от падения на холодный пол его спас вовремя подхвативший обмякшее тело Тронд. Викинг с молчаливого разрешения рыцаря усадил обессиленного Гектора на массивный дубовый стул и обхватил напарника за плечи, чтобы тот не соскользнул набок. Минуты тянулись мучительно долго – даже дольше, чем в инквизиторском подвале, и Пес почти потерял сознание, не в силах более ожидать развязки.

– Что с ним? – От острого взгляда властного рыцаря скрыть полуобморочное состояние необычного посетителя было невозможно.

– Это от духоты, у него иногда бывает, – невозмутимый Тронд растормошил Гектора, чтобы тот мог слышать, что ему говорят.

– Действительно, очень ценные документы. Но откуда они у вас? Как вы сумели их раздобыть? Они не поддельные?

– Даю слово и даже могу поклясться на Библии – свитки настоящие. Правда, они нам очень дорого стоили. Эти звери уложили троих наших. А у них семьи, дети, – Тронд, уважительно склонившись перед важными чиновниками, развел руками. – Всех надо кормить, а кормильцев потеряли. Я не переношу детских и женских слез, как теперь смотреть им в глаза…

– Ах да, конечно, мы все понимаем. Гюнтер, разберись, пожалуйста, с этим господином. А у меня есть несколько вопросов к нашему новому помощнику, – после того как викинг и управляющий скрылись за дверями, рыцарь подсел к Псу. – Меня зовут Генрих фон Плауэн. То, что вы нам принесли, несомненно, окажет помощь в будущем. Однако сейчас важно обратить внимание на другое – наши государственные границы трещат по швам. Польско-литовская корона готовит нам сокрушительный удар. Ты меня слышишь?

– Да-да, слышу, – Гектор пришел в себя и с удивлением оглядывался по сторонам в поисках Тронда. – А где…

– Он ушел с фон Плотке решать финансовые вопросы. Слушай внимательно. Я редко ошибаюсь и сейчас вижу в тебе храброго воина, такие нам всегда нужны. Война неизбежна – это всего лишь вопрос времени. Вина на тебе еще осталась, но ее можно искупить…

– Вы уверены? А как же стража, тюрьма? – все еще потные руки Пса теребили край фламандской кружевной скатерти. – Я же преступник, и все такое…

– Ну и что? – холодный взгляд фон Плауэна уперся в удивленные глаза прусса. – Обычное дело, честно говоря, у нас здесь много оступившихся людей. Я вижу, вы дружны с этим наемником, что очень важно на поле боя. Каждый отдельный отряд может переломить ход битвы. Ну как, пойдешь к нам полубратом?

Вот это да! Какой любопытный поворот событий! Опешивший Пес не моргая смотрел на Генриха, все еще сомневаясь в такой невообразимой милости. Самочувствие прусса многократно улучшилось, когда фон Плауэн повторил предложение. Однако, сославшись на недомогание в животе, Гектор клятвенно пообещал обмозговать все как следует на свежую голову, а пока ему «надобно немного подлечиться».

Прежде чем покинуть конвентхауз, Пес поинтересовался относительно своих будущих обязанностей в качестве серого брата. Как выяснилось, ему предстояло шесть дней в неделю находиться в гарнизоне замка, в определенные дни нести дежурство и, если он не против, еще и помогать братьям с продуктовым обеспечением крепости – все-таки фамилия Бронте была в городе на слуху.

Обеты бедности и целомудрия его не касались, а значит, все свободное время он мог проводить как ему заблагорассудится, то есть жить по мирским обычаям. В свою очередь рыцари выделяли ему коня, оружие, броню и на первое время инструктора по боевому искусству. Но самое главное – с него полностью снимались все обвинения.

Попрощавшись с фон Плауэном, Гектор откланялся на выходе из зала и медленным усталым шагом направился в сторону ворот: через калитку выходить он не рискнул. Тронд как сквозь землю провалился. Скорее всего, получив денежки, викинг сразу же умчался к Магнусу. По крайней мере, один тяжелый камень свалился с плеч так настрадавшегося за последнее время прусса. А насчет службы тевтонам Пес решил призадуматься всерьез.

За принесенные документы его все равно простили, и жить он мог как раньше. Но если верить фон Плауэну, то Пруссия находилась перед лицом смертельной опасности со стороны Великой Польши и их литовских прихлебателей. Стране, где родился Гектор Бронте, уже который раз угрожала война, причем на этот раз такая, что может изменить ход истории всей Восточной Европы.

Еще ни разу Пес не призывался на воинскую службу по законам ордена. В военное время каждый крупный землевладелец обязывался прибыть на поле брани с определенным количеством воинов, лошадей и вооружения. Иначе ему было необходимо выплатить рыцарям соответствующую компенсацию, которой хватило бы на замену вельможи со свитой.

Однако в то время, когда Гектор набрал достаточную для призыва форму, никаких серьезных конфликтов орденское государство не переживало. Его дядька и Бальтазар пару раз откупались, но и тогда ни о какой крупномасштабной войне речи не велось. Мысль о том, что родные улочки и подворотни вскоре могут захватить вражеские солдаты, а всех жителей поработить, Гектора совсем не прельщала.

Патриотом до зубовного скрежета Пес себя не считал, но родину очень любил и только сейчас понял, что рано или поздно за свободу придется сражаться, проливая собственную, а если повезет – то и чужую кровь.

Тем не менее мысль о службе Дому тевтонскому ему всегда была противна, поскольку он хорошо помнил, как рыцари сюда пришли. Сколько жизней было загублено, сколько домов разрушено и сколько страданий выпало на долю пруссов. Но той знати, которая стала сотрудничать с орденом и приняла христианство, сохранили все права и земли, поэтому его предков карающая десница не коснулась.

При всем при том рассказы, какие Пес слушал от коренных жителей в трактирах и на торговых площадях, постепенно разжигали в нем ненависть к немцам. И присягать на верность узурпаторам приравнивалось для него к предательству своего народа. В то же время он прекрасно понимал, что братья принесли в эти земли определенный порядок и совершенство, обучили коренных жителей чтению и письму.

Они навсегда прекратили извечные междоусобные войны между прусскими племенами и создали единое процветающее духовно-рыцарское государство. Таким образом, на одну чашу весов ложилась любовь к родине, а на другую – пренебрежительное отношение к завоевателям этой родины. Хотя цели у него и у братьев совпадали, но встать под их знамя…

– Ты не поверишь, друг, – Гектор обмакивал ломоть пшеничного хлеба в наваристый бараний суп с капустой и морковью. – Меня пригласили служить в орден. Еще позавчера меня собирались повесить, а сейчас зовут полубратом. Как непостоянен это мир!

– Да ну, – схватив за ухо кухонного служку, подслушивающего под дверью, Бальтазар дал ему пинка. – И что ты думаешь? Пойдешь? Может, поможешь мне с их закупками: в городе судачат, что грядут тяжелые времена, ну ты знаешь этих базарных пустомель. Заказы потихоньку урезают, платят все меньше. Все откладывают на черный день. А что там в замке говорят?

– Что назревает решающая битва. Вот затем я им и нужен, хотя какой из меня воин, сам посуди. Я меч последний раз держал лет пять назад. Меня же первый поляк изрубит на куски, как ты этого барана.

– Вот тут ты ошибаешься, Пес. Раз они тебя зовут, значит, такой им нужен. Они дурачков с улицы не набирают. Ты знаешь людей в городе, можешь много чего достать, вон друзья у тебя в наемниках. Здесь только деловой подход, я думаю. На поле тебя, видно, поставят в резерв, хотя тренировать все же будут.

– Вот и думаю – ну что я один могу сделать, какой от меня толк? Вреда больше: неровен час из своих кого-нибудь нечаянно зацеплю, пока железяками махать буду. – Краник на большой пузатой бочке тихо скрипнул, и в оловянную кружку потекло золотистое пиво, наполняя кухню сладковатым запахом солода. – Ну да, Пруссия в опасности, но я-то что могу? Что, мы с двумя викингами изменим ход битвы, что ли? Да еще, как ты говоришь, в резерве.

– Будь немного поумнее, Пес, ты бы уяснил одну простую военную истину – войну делает не воевода, а солдат. Вот только представь, – одновременно Бальтазар отдавал распоряжения повару, снующему вокруг них в поисках большого тесака для разделывания косули, – если бы каждый начал так причитать? Кто бы тогда воевал?

– Не знаю, друг, не знаю…

– Ну что я один сделаю? – Бальтазар передразнил незадачливого друга. – И все остались бы дома горевать о судьбе своей несчастной отчизны. И что бы тогда было? Да, братья полтораста лет назад вас прижали к ногтю, но кто сейчас посмеет жаловаться? Они к пруссам лучше, чем к немцам своим, относятся.

– Ты к чему это все? Считаешь, что я должен идти? А где Анна, кстати? Оставим ее?

– Во-первых, я ничего тебе не советую, принять решение должен ты сам. Я только высказал свое мнение. А вот твоя Анна сначала замкнутая и грустная была, и я подумал, что там у вас, видимо, что-то очень страшное произошло. Но ты же знаешь, я в такие дела никогда не суюсь, поэтому налил ей разогретого вина с моими особыми травами, и вроде девчонке немножко полегчало. Сейчас поднялась в комнату, спит. Оставим или нет – смотри сам, я не против.

– Спасибо тебе, Бальтазар, ты меня всегда выручал. Никогда этого не забуду, – Пес допил пиво и отнес плошку, где был суп, чтобы прислуга помыла.

– Ладно, иди уже к себе, полубрат несчастный.

Все-таки определенный смысл влиться в орден, несомненно, имелся. Измученную и настрадавшуюся Анну Пес выгонять не имел никакого права, справедливо подозревая, что идти ей совершенно некуда. А если орден разрешал оставаться мирянином, то быть женатым не возбранялось. Гектору давно уже хотелось обзавестись своей семьей, но все время что-то мешало, а главное – не встречалось той единственной на его тернистом пути. И наконец, пусть даже при таких трагических обстоятельствах, он нашел и спас ту, за которую не жалко и не стыдно умереть.

Вдруг Псу отчетливо вспомнился брат Джанлука, поход с викингами в чертову церковь, отец Джузеппе, факелы в злополучном коридоре, Гзанда и даже капельки пота на лысине брата Джанини. Ему показалось, что все это как-то связано, но образы начали слоями накладываться друг на друга, картина получалась какая-то расплывчатая, и установить четкую связь Псу не удалось. Но сам факт, что некая взаимосвязь определенно существует, отчетливо и прочно укоренился у него в голове.

Не зря они вытаскивали из того кошмара Анну, и, может быть, обретение креста заключалось не в том, чтобы уничтожить этого выродка Гзанду, а, напротив, спасти ее? В жизни, как давно уяснил Гектор, совпадений не бывает. Что же хотел от него Бэзил? Зачем он отправил его туда? И чем больше Пес об этом думал, тем больше укреплялся в мысли, что Анна в его жизни появилась неслучайно. И это могло означать только одно – ему надлежало защищать ее. Но, прежде всего, необходимо отстоять свою обитель – Кёнигсберг, а то и всю Пруссию.

Сомнений больше не осталось – ради этой женщины он был готов перешагнуть через свою гордость и встать бок о бок с рыцарями на поле брани. Никто больше не посмеет и пальцем тронуть Анну, а он, Пес, если понадобится, отдаст свою жизнь за ее спокойное существование.

Эти два дня он решил провести с Анной: узнать ее получше, поговорить с ней, рассказать о себе, а вдруг она не захочет быть с ним? А что, если у нее другие планы и, возможно, где-нибудь остались родственники? Или она захочет скорее забыть этот кошмар и навсегда исчезнуть из этих проклятых краев?

Вот об этом Пес не подумал, поэтому в легком замешательстве зашел к себе в комнату и уселся, обняв согнутые в коленях ноги, на тяжелый кованый сундук, служивший одновременно и шкафом, и дополнительным стулом, а иногда даже и кроватью. Солнце уже спряталось за горизонтом, а он все сидел и гадал: что же будет с ними дальше и как Анна отзовется на его ухаживания?

Гектор поймал себя на мысли, что никогда так долго не размышлял о чем-то одном, никогда не углублялся во всевозможные фантазии и рассуждения, особенно по поводу женщин. Это было странное чувство, но оно ему понравилось. Когда в дверь постучали и вошел слуга, чтобы занести пруссу фрикадельки с подливкой и брагу, он стряхнул с себя оковы тяжелых дум и твердо решил, что утром обязательно поговорит с Анной.

– Анна, ты здесь? – Едва дождавшись рассвета, Пес, немного стесняясь, постучал в соседнюю дверь.

– Да, да. – Было ясно, что девушка давно уже не спала. – Это ты, Гектор? Входи.

– Э-э, я вот зашел узнать, как ты? Удобно ли здесь?

По благодарному взгляду Анны, сидевшей в изголовье кровати и закутавшейся в одеяло из овечьей шерсти, Пес предположил, что это, возможно, лучшее из всех мест, где ей приходилось бывать.

– Зачем ты спрашиваешь? Насколько я помню, мне ни разу в жизни не доводилось спать на чистой постели. Правда, воздух здесь не такой свежий, как у нас в… – бедняжка осеклась, и через секунду ее милое лицо залили слезы.

– Не нужно, Анна, все уже позади, – Гектор присел рядом и осторожно взял девушку за руку. – Надо постараться скорее забыть все, отпустить. Главное, что мы остались живы, а это самая ценная награда для наших близких.

– Ты так думаешь? – кулачками размазывая слезы, Анна с надеждой посмотрела на Пса.

– А как же, конечно, – тут прусс понял, что надо говорить быстро и решительно, чтобы не усугублять и без того напряженную обстановку. – У меня ведь тоже… хм… непростая судьба. Хочешь, расскажу?

Анна кивнула, и Гектор, поднявшись с кровати и прислонившись к стене, начал свой рассказ. Родился он двадцать восемь лет назад здесь, в Кёнигсберге, в семье зажиточных прусских дворян. Его родители, потомки древних прусских знатных правителей, владели внушительными наделами, на которых трудились крестьяне, ежемесячно снабжавшие семейство Бронте мясом, зерном и овощами. А отец продавал продовольствие либо перекупщикам, либо братьям. Так появлялись деньги, причем очень неплохие.

Пес помнил из детства, как его мать носила красивые янтарные, золотые или серебряные украшения. Они постоянно разъезжали в гости к друзьям и родственникам в Данциг, Торн, Магдебург, Кульм, Бранденбург. Семья Бронте жила дружно и счастливо, постоянно балуя своего шустрого и смышленого сынишку. Правда, здесь существовало одно «но» – Гектор о многом знал лишь из рассказов. Его родители скончались, когда ему было всего четыре года.

В результате чудовищного недоразумения семейная пара Бронте отошла в лучший мир. Как-то в одной из поездок отец Гектора сильно поранился, а мать, давно уже страдавшая от удушья, в том же путешествии почувствовала себя значительно хуже. Поэтому семье пришлось в спешном порядке развернуть повозки обратно домой.

Когда они добрались до альтштадтского госпиталя «К Святому Духу», у господина Бронте на ноге появились признаки антонова огня, а у матушки сухой кашель перемежался с громким легочным свистом. Заезжий арабский врач-путешественник, присутствовавший тогда в больнице, немедля рекомендовал наложить мужчине повязку с лекарственной мазью. Женщине полагалось, накрывшись плотным куском материи, вдыхать заваренный настой целебных трав.

Несмотря на уверенный тон бородатого врачевателя, его советы остались неуслышанными братом Дитрихом фон Коблецем, который в то время также находился в госпитале и поднял сумасбродного араба на смех. Обстоятельства сложились таким печальным образом, что главный эскулап в больнице был назначен на должность недавно и чету Бронте не знал.

Фон Коблец тоже не так давно прибыл сюда из Нижней Саксонии и, пропади он пропадом, в тот день зашел посмотреть, как ухаживают за больными. У брата было свое понимание о врачевании, и он постановил, что у мужа в ноге завелась плохая кровь, от которой надо избавиться. Рыцарь приказал врачу покрепче привязать отца мальчика и что было сил рубанул по голени мужчины своим тяжелым мечом.

А матери надлежало обрить голову, начертить на темени крест, подвесить вверх ногами и держать ее так до тех пор, пока не выйдет злобный дух, нахально поселившийся у нее в груди. В результате такого целительства супруг умер от потери крови, а его жена – от удушья. Это была еще одна причина, по которой Пес возненавидел тевтонов.

После смерти родителей опекунство над малышом Гектором, не имевшим ни братьев ни сестер, взял его дядька, живший сравнительно неподалеку – в Рагните, городе на границе с Литвой. Дела у дядюшки шли неважно, и в опеке над мальчиком он видел возможность заняться торговлей, что впоследствии и осуществил.

Когда мальчик достиг семилетнего возраста, дядя отправил его в магдебургскую семинарию учиться грамоте и счету, поскольку старому холостяку со временем нужно было кому-то передать дела. Став отроком, Пес начал вникать во все тонкости торгового дела. Он учился грамотно организовывать поставки, советовался, как приструнивать вечно жалующихся на высокие поборы крестьян, вникал во все тонкости торговли с купцами. Но самая главная наука заключалась в том, как накопить и приумножить капитал. Все шло своим чередом: Гектор изо всех сил старался помочь опекуну, но вначале этого года произошло весьма странное событие.

Прусс хорошо запомнил тот пасмурный вечер. Они с дядей сидели у очага в своем доме, расположенном между пивным двором Вернера и прядильней матушки Рохмер, и мирно беседовали о том, что сельдь стало сбывать все тяжелее, а соль, наоборот, упала в цене. Вдруг их беседу прервал тревожный стук дверного молотка. Казалось, что человек очень торопится, и, если его не впустят, он разнесет дверь в щепки. Дядюшка осторожно встал и тихой поступью направился ко входу.

Вскоре засов оказался у косяка, а задвижка с грохотом отлетела в сторону. В дом вошел странного вида господин: дождевая вода стекала с грубого шерстяного плаща прямо на порог, на лице и голове полностью отсутствовала какая-либо растительность, а глаза имели приметный миндалевидный разрез. Такой, обычно, имели заезжие с далекого Востока, коих Пес успел навидаться в жизни.

Пришлый господин и дядя разговаривали настолько тихо, что ему был слышен только их неразборчивый шепот. Гектор не подавал виду, что пытается разобрать, о чем они говорят. Вороша кочергой угли, он молча смотрел на верхнюю часть портала камина, где красовался семейный герб Бронте – встающее над морем лучистое солнце и свирепая собачья морда в нижней части.

Но все же Пес сел таким образом, чтобы краем глаза можно было видеть происходящее около двери. Вдруг гость резко дернулся и поглубже завернулся в плащ, но Гектору все-таки удалось разглядеть на щеке незнакомца небольшой шрам в виде креста. Он сразу вспомнил, что однажды, очень давно, видел нечто подобное у дядьки, только не на лице, а на лопатке. Дядя уклончиво ответил, что это родимое пятно, и с тех пор старался не раздеваться при племяннике.

Наконец разговор закончился, и неприятный человек, навестивший обитель Бронте, скрылся так же стремительно, как и пришел. Сколько Гектор ни расспрашивал дядюшку об этом странном визите, у того всегда была одна отговорка, мол, заходил старинный приятель, с которым он давно не виделся.

Постепенно эта история начала забываться, но однажды, когда поздним вечером Пес вернулся домой с полей, где присматривал за посевными работами, дядюшку он дома не обнаружил. Не появился опекун и на следующий день и через неделю. Все его вещи оставались на месте, сам же он как в воду канул.

Основные дела семьи вел дядя, а Пес оставался лишь на подхвате. Однако после исчезновения родственника ему пришлось взвалить все хозяйство на себя. И хотя знания и навыки у Гектора были, но все как-то не заладилось с самого начала. Все вокруг стали обманывать – и крестьяне и купцы, ко всем прочим напастям произошел резкий скачок цен из-за холодной зимы. Постепенно начали разрываться давние связи с перекупщиками, так мало-помалу его хозяйство стало приходить в упадок.

Гектор продолжал неудачно вкладывать накопленные деньги, и вдруг, как снег на голову, свалилось еще весьма неприятное известие. Оказывается, дядюшка влез по уши в долги. Тогда Пес грешным делом подумал, что именно по этой причине он исчез, и вероятно, его убили. В конце концов, оставшись без должной поддержки, прусс не выдержал. Чтобы отдать часть долга, ему пришлось продать дом и земли, сам он переехал на постоялый двор. Его прежние деловые будни постепенно оттеснили недели, проведенные в пьяном угаре.

Вскоре прусс остался почти без средств к существованию, поэтому ему пришлось поселиться у Бальтазара Прустовского, старинного друга семьи Бронте. Тот разрешил Псу проживать у него бесплатно. Затем произошла та чертова драка, где он, вдрызг пьяный, случайно зарезал зарвавшегося брата, из-за чего и оказался в темнице. Остальное Анна уже знала, за исключением невидимки Бэзила, но Гектор решил пока не открывать своего тайного бесплотного покровителя.

– Какая печальная история, Гектор, – Анна поманила взволнованного, как будто заново пережившего те события, Пса присесть к ней на кровать. – У меня все было гораздо проще… кроме конца.

Действительно, рассказ девушки был типичен для людей ее круга. Деда Анны, эста по национальности, увели в плен ливы, продавшие его затем заезжему из Курляндии светскому землевладельцу. А тот, в свою очередь, подарил его и еще нескольких других невольников самбийскому епископу.

Там дедушка, тогда еще молодой крепкий мужчина, женился на такой же рабыне родом из Полоцкого княжества. С тех пор все их потомство принадлежало церкви, а точнее, лично епископу. Посему они относились к безземельным батракам и трудились на благо «Господа и верных сынов его».

Нынешний епископ вполне благосклонно относился к невольным пленникам и принял за обычай каждый год на день святых Петра и Павла даровать свободу какой-нибудь семье, наделяя ее правами крепостных. Естественно, при условии обязательных оброка, барщины и десятины. Другим немаловажным условием считалось наличие хотя бы одного родственника мужского пола в семье. К сожалению, у Анны остались только мать и сестра, но доброжелательный прелат, оценив трудолюбие и кроткую доброту, принял женщин в число своей домашней челяди.

Вдруг Анна вздрогнула и зарыдала – ведь она беглая крестьянка, за это ее неминуемо ждет суровое наказание, быть может, даже каторга, а сначала розыск и позорный принудительный возврат. Искреннее доверие епископа чудовищно посрамлено – Господь такого не простит. Смущенно выслушав Анну, Гектор не растерялся и пообещал устроить все лучшим образом, переговорив со своими высокопоставленными друзьями из ордена.

– А знаешь, о чем я всю ночь думала? – казалось, девушка немного успокоилась.

– Нет. Скажи мне, – Пес опустил взгляд, ожидая услышать то, что ему так не хотелось. – Я думала о том, что очень хочу здесь остаться. С тобой, с Бальтазаром, ведь у меня больше никого не осталось, мне некуда идти, – тоненькие, все в синяках ручки Анны обвили шею Гектора. – Можно я здесь останусь?

– Ты не поверишь, – теперь на глаза прусса навернулись слезы, и он тоже обнял девушку, – я тоже об этом думал всю ночь. Боялся, что не захочешь. Но сейчас я тебя никуда не отпущу. Никуда.

Заглянув Анне в глаза, Пес хотел было ее поцеловать, но девушка, улыбнувшись, прижала свой палец к его губам и объяснила, что такие уловки возможны лишь после свадьбы. Все-таки она была религиозным человеком, воспитанная покойной матушкой в очень строгих правилах. Но то, что Анна намекнула на возможность пожениться, подняло Пса на седьмое небо. Вот она! Та самая, которую он ждал почти целую вечность и, пролив за нее собственную кровь, едва не лишился жизни.

Он ее полюбил – поэтому надо жениться, и как можно скорее. Как раз днем Михаэль их и обвенчает после обеденной службы. Она будет помогать по хозяйству Бальтазару, а он пойдет служить в проклятый орден, угробивший его родителей и еще не одну тысячу пруссов.

Но защита благополучия будущей семьи встала для Гектора на первое место, и он все-таки решил отбросить предвзятое отношение к братьям Дома тевтонского. Пес объявил Анне, что ненадолго отлучится, ему нужно договориться кое о чем со своим товарищем-священником, а она пусть идет завтракать вниз на кухню.

– Ну что, Псина, женушку себе подыскал, как я погляжу, – опять в самый неподходящий момент в мысли Гектора клином втиснулся Бэзил. – Хороша девчонка, только ей бы еще получше отмыться…

– А ты не лезь, куда не просят. Тебя, видно, завидки берут, – Пес вышел на неширокую вымощенную лишь около домов на тротуарчиках улицу. – Сам разберусь как-нибудь. Да, кстати, я тут подумал… Если к братьям на службу пойти, то, пожалуй, смогу ее защитить, как считаешь? А что до Бальтазара, то этот здоровяк сам кого хочешь одной лапищей зашибет. В общем, я, наверное, откажусь от твоих крестов.

– Твое дело, конечно, но вспомни, что ты видел у дядюшки на лопатке? Вспомни-вспомни.

– Это… был крест? – от неожиданности прусс чуть не запнулся о веселого курносого мальчугана, мастерившего кораблик прямо посреди дороги.

– А ты как думал? Что ему поставили клеймо?

– Опять ты меня облапошил, жалкий лгун!

– Значит, так. Можешь отказаться, но тогда, напоминаю, произойдут очень неприятные вещи. И уж не думаешь ли ты, Пес, – излюбленный насмешливый тон редко изменял Бэзилу, – что, взявшись за ржавый кинжал, сможешь защитить хотя бы себя, не говоря уже о твоей новой возлюбленной?

– Война будет через год, а то и через два. И к тому времени я буду фехтовать лучше любого мечника во всей Европе!

– Во-первых, с таким заявлением тебе гарантировано место придворного шута, а, во-вторых, кто сказал, что опасность исходит со стороны границы? И вообще, с твоего мира.

– Что-то я не пойму – куда ты меня втянул? С какого-такого моего мира? Ты рискуешь оказаться растертым в порошок, если хоть один волос… – остановившись около Барбаракирхе, Гектор погрозил воздуху кулаком.

– С нее упадет не только волос, а вообще вся голова, если будешь упираться. Тебя никто не тронет, пойми. Свое ты честно отработал, можешь уходить, но в этом случае не досчитаешься как минимум двух человек. Хочешь действительно их защитить, действуй, как я скажу.

– Хорошо, что надо делать, – Пес в очередной раз почувствовал себя букашкой по сравнению с этим чудовищным исполином Бэзилом.

– Вот это совсем другой разговор. – Гектору показалось, что дух улыбнулся. – Помнишь, я говорил тебе о встрече с родственниками? Настало время поближе с ними познакомиться. Зайди в кирху, договорись с Михаэлем о свадьбе, бери лучшую лошадь и скачи на косу. Если тебе повезет – к вечеру вернешься к себе на свадьбу.

Как объяснил Бэзил, Псу нужно было скакать на север по косе шесть миль, затем свернуть направо к заливу в сторону танцующего леса. На Куршской косе кроме нескольких рыбачьих поселков и сторожевых застав никаких других поселений не было, поэтому Гектор мчался большей частью по пустынной дороге. За все три с половиной часа ему навстречу попались лишь орденский почтовый гонец и один небольшой купеческий обоз, груженный бочками с медом.

Прусс завел лошадь в сосновый лес и пробирался сквозь чащу до тех пор, пока не заметил указанное духом дерево. Эта сосна имела одно странное свойство, как, впрочем, многие другие деревья в этом лесу – в локте от земли она делала петлю и затем, снова распрямляясь, продолжала расти вверх. Именно в это необычное отверстие Бэзил и попросил пролезть Пса, шутливо намекая, чтобы он там не застрял.

– Если я тебя правильно понял, – Гектор спешился и привязал коня к ветке соседнего дерева, – ты хочешь, чтобы я пролез в эту дыру, образованную гнутой сосной?

– Твои потрясающие умственные способности иной раз заставляют меня усомниться в прозорливости самого царя Соломона, – очередная колкость Бэзила заставила Пса с досадой сплюнуть. – Ты буквально все схватываешь на лету. Полезай, полезай, чего стоять раздумывать?

– Доводилось мне в жизни делать много глупостей, но ползать на брюхе по сосновым колючкам – это впервые, – кряхтя, Гектор опустился на колени и, подобно гусенице, начал пролезать сквозь сосновую петлю. – Хотел бы я посмотреть, как бы ты здесь корячился. Вечно влезет невпопад со своими дурацкими штучками.

 

Родственники

– Прокс? Господин Прокс, вы где? – стоило Псу протиснуться сквозь дыру, как он услышал незнакомый голос, судя по всему, принадлежавший подростку. – Ах, вот вы где, хвала богам. Я думал, вас растерзал медведь.

Гектор действительно опешил, когда увидел того, кто его искал. Перед ним верхом на сером жеребце сидел парнишка лет пятнадцати откровенно прусской наружности – светлые волосы до плеч, узкий лоб и мощные скулы. Насмерть перепуганный юноша схватился за кинжал в ожидании возможного нападения.

Прокс? Почему его назвали Проксом? Кто этот голубоглазый веснушчатый мальчишка? И одет он как-то странно. Такую одежду – пышные шаровары со складками, полотняные рубахи и плащи с бронзовыми подковообразными фибулами на плече – не носят уже лет двести, если не больше.

Неужели на косе еще остались языческие племена? Следом взгляд Пса упал на собственный костюм. Его котта, панталоны и замшевые сапоги исчезли бог весть куда. Взамен них появилось то же одеяние, что и у мальчугана, разве что с серебряной фибулой на плаще. И рукоятка короткого меча на поясе была инкрустирована золотом и янтарем. Гектор поднялся, отряхивая хвою и кору.

– Ты кто? Почему ты называешь меня Проксом?

– Что? Неужели всесильный Аушаутс сыграл с вашей памятью злую шутку, господин Прокс, – отрок, неподдельно охая и причитая, спрыгнул с коня и начал совершать странные движения руками.

– Сейчас же прекрати махать перед моим носом! Ты кто такой? И… кто я такой? – Пес тряхнул паренька за плечи.

– Видно, вы упали с коня головой оземь, господин Прокс. Вы что, правда, ничего не помните?

– А что я должен помнить?

– Ну как же. Вы – господин Прокс, сын господина Трудевута Бронте, хозяина этих земель, – наблюдая за реакцией Гектора, подросток все-таки продолжал свои замысловатые движения руками. – Я – ваш слуга Крукше. Мы отправились на охоту, вы поскакали вперед, чтобы настичь кабана, и скрылись из виду. Я кричал-кричал и наконец нашел вас здесь.

– Ты хочешь сказать, что меня зовут Прокс Бронте? И у меня есть живой отец?

– А что ему станется? Конечно, живой. Еще нас всех переживет, хвала Окопирмсу!

– Ну хорошо, поехали посмотрим. Вот ведь как память-то отшибло.

Крукше свистнул, и через полминуты к ним прискакала изумительная аварской породы лошадь, чью сбрую украсили замысловатым плетением из бронзовой и серебряной проволоки. Гектор никак не мог сообразить, что же все это значит. Бэзил обещал ему встречу с родственниками, но чтобы с отцом… Его давно нет в живых, да и звали его отнюдь не Трудевут. К тому же и самого Пса зовут уж точно не Прокс.

Смысл происходящего пока оставался непознанным, и он молча последовал за Крукше. Когда они выехали из леса на основную дорогу, Гектору показалось, что она стала гораздо уже – здесь с трудом прошла бы даже одна повозка, не говоря о встречной. Пес удивленно хмыкнул, заметив, что никаких съездов к деревням рыбаков не наблюдалось, а сторожевых башен не было и в помине. Неожиданно Крукше свернул к морю через ту же хвойную чащобу, но на противоположную от залива сторону.

Вскоре они въехали на прогалину, где в окружении вековых деревьев раскинулось древнепрусское поселение. Нет, такое точно невозможно. Подобные места могли еще остаться разве что где-нибудь в Великой пустоши, но чтобы на косе, прямо под боком у рыцарей…

Урочище представляло собой деревеньку в тринадцать рубленых домов на открытой вытоптанной площадке. Тот, что находился в центре, имел прямоугольную форму и самые большие размеры. Причем его крышу изготовили из гонта, в то время как остальные домики были покрыты камышом и соломой. Как догадался прусс, эта хижина и являлась жилищем его семьи. Все поселение окружал двойной частокол с единственным въездом, куда и направились Гектор-Прокс со слугой. Часовой на входе поприветствовал хозяина и поинтересовался, как прошла охота и как боги помогали ему.

Гектор обратил внимание, что быт у предков оказался весьма незатейливым. Кто-то прямо посередине двора латал рыбацкие сети, кто-то дубил кожу, какая-то женщина длинной иголкой вышивала причудливый узор на ленточке для волос. Другая женщина доила корову, шустрые ребятишки беззаботно бегали вокруг, играя на деревянных свистульках заливистый мотив.

– Есть кто дома? – отодвинув оленью шкуру, служившую дверью, Пес протиснулся в глубь жилища.

– О, Прокс, это ты, – всплеснула руками невысокая, полноватая, со светлыми волосами и яркими серо-голубыми глазами привлекательная женщина. – Как поохотились?

Гектор внимательнее присмотрелся к своей новой матери. На ней красовалось длинное льняное узорчатое платье, русые волосы, заплетенные в косы, были собраны на затылке и заколоты костяным гребнем. Выразительные глаза оттеняли серебряные серьги, дополненные такой же прекрасной подвеской. Она ласково улыбнулась Гектору.

Настоящую мать Пес почти не помнил. Единственным отчетливым воспоминанием мог считаться только запах полевых цветов, которыми матушка украшала все комнаты в их просторном доме.

И одна незабудка неизменно выглядывала из ее роскошных светлых волос. Помимо этого, разве еще вечный кашель – женщина кашляла, не переставая ни днем ни ночью, – приходил на ум прусскому аристократу. Ни черт лица, ни походки, ни жестов Гектор воспроизвести в памяти не смог бы.

– Госпожа Скало, вы удивитесь, но Прокс потерял память, – Крукше кинулся к женщине и принялся быстро тараторить. – Вашего сына сшибло веткой с коня, он свалился на землю и, видно, крепко приложился головой. Могучий Потримпо, помоги нам!

– Перестань горланить, Крукше, – женщина отмахнулась от слуги. – Что стряслось, Прокс?

– Я вправду ничего не помню, – Пес гадал, насколько похожа эта женщина на его настоящую мать. – Может, и в самом деле рухнул с лошади. Туго нам придется – это же сколько вспоминать придется, мама.

– Не горюй, сынок, – взяв Прокса за руки, Скало ласково заглянула ему в глаза. – Я бы тоже хотела многое забыть. Скоро с пасеки вернется отец и все тебе расскажет.

Убранство жилища особого впечатления на Гектора не произвело: в доме имелось три комнаты, разделенные тонкими глинобитными перегородками. В одной комнате находилась большая кровать с одеялом, набитым лебяжьим пухом. Там же сложили каменную печь.

В другой поместили кровать поменьше и небольшой сундук. В третьей, где они разговаривали, стоял грубо сколоченный стол, несколько таких же стульев, два сундука и прядильный станок. Пес предположил, что в сундуках находится все богатство их знатной семьи. Не так уж и много для зажиточных прусских дворян.

Скало напомнила, что сзади дома привязаны шесть лошадей.

В поселении есть кузница, где также хранится все оружие села, которое, кстати, называется Бронтекамм. Это и есть их потомственные земли. Участком они владеют небольшим, но все необходимое для жизни есть: и рыба, и зверь, и пахотное поле, и огород, и домашняя живность, и пчелы, и вода, и лес. Железо, правда, приходится либо покупать, либо обменивать на пушнину, которой здесь тоже вдоволь – куница, ласка, бобр.

В небольшом котелке, куда новоявленная мать вместе с мясом бросила раскаленные камни, она разогрела для Пса похлебку из оленины, и, когда он промокнул последние капли супа куском хлеба, домой вернулся отец. Это был высокий, крупный мужчина с грубым лицом и густыми волнистыми каштановыми волосами, закрывавшими уши. На его поясе красовался маленький топорик, украшенный местным кузнецом традиционным прусским орнаментом. В руках отец держал длинное копье с бронзовым наконечником.

Следом за ним зашел другой слуга, постарше Крукше, и спросил, сразу ли бросать тарпанье мясо в погреб или сначала, по обычаю, накормить им собак. Трудевут разрешил дать собакам немного мяса со спины животного, а остальное положить на хранение в холодный погреб. Старший Бронте расстегнул плащ и переобулся из сапог в легкие лубяные обмотки. Он лишь удрученно покачал головой, когда узнал, что его сын потерял память. Этого еще ему не хватало. После того как хозяйка налила горячей похлебки мужу, тот принялся неспешно посвящать Гектора в подробности их нелегкой жизни.

Подозрения Пса подтвердились – все-таки он попал в прошлое. Судя по отсутствию каких бы то ни было признаков нахождения здесь тевтонов, год на дворе стоял от силы тысяча двухсотый. Зная, что пруссам не ведом календарь, он не рискнул уточнить у родителей время его пребывания в прошлом. Значит, Бэзил не наврал и устроил ему встречу с родственниками. Как он умудрился перенести сознание Гектора в тело сына его предков Прокса? И зачем? Каким же будет второй крест?

Единственное, в чем дух обманул, так в том, что Пес успеет на собственную свадьбу к вечеру. Даже если он прямо сейчас сломя голову понесется к той изогнутой сосне, то, в лучшем случае, прибудет домой с первыми звездами. Да и вряд ли невидимка даст ему возможность оказаться в своем времени, пока прусс не выполнит новое задание. Поэтому Гектор-Прокс решил подождать, когда Бэзил снова заговорит с ним и объяснит, что нужно делать дальше.

Напоминая сыну недавние события, нынешний отец рассказал, что Брутения переживает далеко не лучшие времена. Междоусобные войны и постоянные набеги поляков и русичей отравляют жизнь простому люду. В этой неразберихе отправители древнего культа во главе с верховным жрецом Криве-Кривайтисом окончательно подмяли под себя власть в стране, объясняя все невзгоды гневом многочисленных богов.

Народ вспомнил старые времена, когда обстановка была спокойней под властью жрецов, и стал внимательнее прислушиваться к голосу проводников воли божеств. На деле же положение только ухудшилось, однако жрецы вопреки всему разумному продолжают совершать больше жертвоприношений и бездумно посылают людей на гибель в чужие земли. Круг замкнулся, если такое продлится, страну ожидает мучительная смерть.

Из дальнейшего рассказа выяснилось, что существуют так называемые земли, которые в свою очередь подразделяются на волости. Волость представляет собой несколько таких поселков по десять-двадцать дворов и зачастую носит название по главному в ней городку. Также имеется столица земли – городище, оттуда Трудевут, самбийский король, должен управлять всей землей. Но в последнее время он чаще бывает в родовом поместье Бронтекамм.

Дело в том, что эта относительно тихая волость подчиняется только ему и не признает ничей другой авторитет. А в остальных волостных городах, да и в столице тоже, люди перестали его слушать. Они часами могут внимать россказням жрецов и молиться на небо, чтобы пошел дождь и все беды прекратились. Такое легкомысленное отношение к жизни не для него.

Все до одного брутенские короли являются куклами в руках жрецов и не в состоянии им возразить, так что Кривайтис, пользуясь своей безнаказанностью, только разрушает страну. Порядка нет. Нужен единственный король, кто объединил бы земли. Народ-то ведь один, а все грызутся меж собой как собаки. Это же верная погибель. Вон у тех же русичей есть хотя бы видимость порядка, а здесь – сплошной раздрай.

Скоро будет общее собрание, и там Трудевут намеревался в последний раз высказать свои суждения по поводу полного разброда в землях Брутении. Пес пообещал сопровождать новоявленного отца в Надровию и, выпив полкружки ячменного пива, отправился на морской берег собраться с мыслями.

– Ну что, Гектор, как тебе местные порядки? – вопрос Бэзила застал Пса в момент, когда тот пускал по воде лягушек из плоских камешков.

– Да пока толком ничего не видел. Зачем я здесь?

– Как раз затем, чтобы все увидеть. Я хочу, чтобы ты узнал, как жили твои предки. Возможно, начнешь смотреть на мир другими глазами. Поживешь, познакомишься с их обычаями – глядишь, что-то и поймешь.

– А какой это год? – Пес наблюдал за тем, как лунная дорожка покачивается на морской глади.

– Тысяча сто пятьдесят девятый. Орден еще не создан. Эти земли живут дикими нравами. Скажу сразу, чтобы вернуться обратно, тебе предстоит многое осознать. – Пруссу показалось, что фраза, произнесенная невидимкой, была насквозь пронизана грустью. – Ты колебался, вступать ли на службу к рыцарям? В этих лесах ты найдешь ответы на многие вопросы. А быть может, захочешь остаться навсегда.

– Ну уж нет. У меня свадьба на носу, зачем мне оставаться? Что здесь может быть такого полезного? Спасибо, что дал мне возможность повидаться с родней. Хорошие люди. Я их почти полюбил и, если бы верил в Бога, обязательно за них помолился.

– В прежней Пруссии каждый был просто обязан верить в Бога, и не в одного. Их – целый пантеон. Как у древних греков или римлян. – Пес не мог понять, серьезно настроен Бэзил или опять издевается. – Впрочем, к твоему рождению церковь известными путями сократила количество божеств на этих землях до одного. Суть, правда, не изменилась.

– Так что же я все-таки должен уяснить? Что вера в Бога, наоборот, закрепощает человека в угоду какой-то горстке слепых приверженцев, которые доят его как корову и обращаются с ним как с собакой? Так я это давно уже понял, потому и отверг церковь.

– А как ты собираешься идти к рыцарям? Это же в первую очередь духовный орден.

– Да не смеши ты меня: у каждого белого плаща по три жены и пять детей. Их сундуки ломятся от золота и серебра, они гуляют на пирах не хуже, чем наемники, да к тому же гробят людей, – опустившись на трухлявый ствол поваленного дерева, Гектор вспомнил, кто повинен в смерти его родителей. – И где же здесь Бог? Иерусалим сейчас чей? То-то же! Если Господь и был, то давно их покинул за то, что они сами отвернулись от него. И обрести его вновь у братьев уже не получится. Вывод один – для тевтонов Бога нет.

– Но ты согласен, что вера окрыляет? Многим она придает силы и бодрость духа.

– Согласен, только я не уверен насчет той истории, когда известный нам сын плотника оживил мертвеца и сам вознесся из пещеры, да еще и мать потом забрал к себе. А верить я могу и в любовь, если мне необходимо взлететь. Зачем мне Бог, что он может для меня сделать? Я сам все делаю без Божьей помощи. А если он и есть, то меня это мало трогает.

– Как же можно отвергать Бога? Ты не забыл, что с такими взглядами можно угодить прямиком в ад? – На этой фразе Гектор услышал ироничный смех Бэзила. – Только приняв Христа как единого Спасителя, возможно, но не факт, ты попадешь в Рай. Пожертвования позволят немного склонить весы фортуны в твою пользу.

– Еще мне очень нравятся подаяния церкви, чтобы твои родные поменьше томились в чистилище. Кстати, давно хотел спросить, а почему я собираю «кресты»? – Пес почувствовал усталость и заторопился обратно в свой новый дом.

– Все твое время и пространство, хочешь ты того или нет, вращаются вокруг этого примитивного символа. Куда ни плюнь, везде две перекрещенные линии. Я уже и сам привык не меньше твоего. А что, кольцо или, например, квадрат лучше бы смотрелись на твоих руках?

Всю последующую неделю Пес помогал обретенному отцу управляться на пасеке – доставать и обрабатывать соты. Он учился ставить рыбацкие сети, боронить землю на низкорослых, но очень крепких прусских лошадках и даже точить оружие. Гектор с удивлением для себя отметил, что Трудевут лично принимает участие во всей сельскохозяйственной жизни общины.

В Пруссии пятнадцатого века дворяне приезжали на свои угодья лишь затем, чтобы проследить, как отрабатывается барщина, и всыпать пару плетей лентяям. Но его новый отец относился к своим крестьянам как к равным. Король просто ими руководил в пользу всей общины, а не ради собственной выгоды.

За все время, что Гектор прожил в Бронтекамме, он ни разу не услышал ни малейшей жалобы со стороны пруссов незнатного происхождения. И это притом, что они с Трудевутом во время соколиной охоты объехали почти все остальные подворья своей волости.

Некоторые поселения отличались друг от друга из-за их местоположения. Дома в поселках, отстроенных на болотистой местности, ставили предварительно на сваи, на которые следом укладывали фундамент из бревен. С улыбкой Пес наблюдал за тем, как жители удят рыбу, находясь прямо на порогах своих жилищ.

В любом месте, где бы они ни были, к отцу Прокса относились с нескрываемым почтением. Люди могли идти за ним хоть в морскую пучину, хоть под землю. И это было неудивительно – человеческим отношением к труженикам он давно уже расположил их к себе.

Другое дело, что постоянное запугивание неграмотных простолюдинов жрецами все-таки нашло свое отражение в их покорных сердцах, и те жить не могли без ежедневных молитв и подношений Перкуно, Потримпо и Патолло. На самые верхние ветки самых высоких деревьев все время были привязаны несколько поясов с большим количеством узелков, означавших степень уважения богам.

Поняв, что бороться с подобной заразой бесполезно, Трудевут оставил эту затею. За долгие годы правления жрецов у людей настолько утвердилась вера в их безграничную власть, дарованную богами, что, попробуй ее отнять, последствия могли стать самыми печальными. Поэтому под давлением сложившихся обычаев королю Самбии волей-неволей приходилось иногда посещать языческие обряды в главном городище. Иначе от него отказались бы собственные крестьяне.

Наконец, через неделю после появления Пса в Бронтекамме Трудевут взял его с собой в соседнюю волость Иезекамприс, чтобы память сына восстановилась как можно лучше. Там намечалась громкая свадьба и требовалось присутствие господина. Взяв с собой Прокса, Крукше и еще одного дружинника, король отправился на юго-восток в столицу волости. Впервые за время своего пребывания у предков Гектор выехал на открытую безлесную местность.

Иезекамприс располагался на двух возвышенностях. Первая, что была пониже, представляла собой городские укрепления. Вокруг насыпали высокий заградительный вал, заставлявший путника преодолеть его, прежде чем подойти к откидному мосту, ведущему в город. Поэтому закидать в случае чего неприятеля дротиками или обстрелять из луков сложностей не вызывало.

Вся земля была сплошь залита засохшей кровью и усеяна рытвинами, как будто здесь что-то закапывали. Само поселение окружал тройной частокол, наклоненный под углом в сторону противника. Столица волости насчитывала двадцать пять дворов, но сами дома имели бóльшие размерые, чем в Бронтекамме. Если в личном поместье Трудевута в каждом доме обитало только по одной семье, то тут существовали совсем другие устои.

Семьям в Иезекамприсе прислуживали рабы, и мужчины могли иметь сколь угодно жен. Трудевут всегда любил только свою ненаглядную Скало и, как мог, старался убедить остальных поступать так же. В Бронтекамме и окрестных подворьях народ слушался короля и многоженства там не допускали.

Рабов в родовом гнезде Бронте можно было пересчитать по пальцам. Работы в любое время года хватало, и некоторые из тех, кто совершали набеги, попав в плен, оставались в излюбленной королевской волости. Но спустя некоторое время возвращаться домой все равно никто не торопился.

Правда, так жили только в Бронтекамме. В других волостях царили совершенно иные порядки. Всю Брутению издревле раздирали междоусобицы и взаимная вражда. Миролюбивые отношения с соседями с незапамятных времен старался поддерживать разве что род Бронте. И в итоге заслужил почти такое же отношение извне: разорительные вторжения в Самбию заметно сократились. Тем не менее время все-таки взяло свое.

Постоянные угрозы и уговоры жрецов глубоко застряли в головах и сердцах многих невежественных обитателей Брутении. Самбийские земли исключением не стали. В конце концов, все королевство, кроме Бронтекамма, переняло образ жизни соседей, где вовсю хозяйничали жрецы. Именно по этой причине батюшка Прокса счел необходимым оставить Иезекамприс, город, где он жил раньше.

– Приветствую тебя, Трудевут, наш хозяин и благодетель! – посадский староста-вурсхайто, скрюченный и косматый, грязной рукой тронул Трудевута за локоть. – Давненько что-то мы тебя здесь не видели.

– Здравствуй, Дралл, – король хлопнул старика по плечу. – Работы много в лесах и на полях. Сам понимаешь, надо кормить народ, не все козлов резать. Обряды обрядами, но пчелы пока не научились сами мед нам приносить.

– Как сказать, проси больше богов – тебе не только пчелы, но и медведи мед понесут.

– Вот ты молишь – и что, несут тебе? Ну? Я так и думал. Ладно, кто женится?

В отличие от Бронтекамма, в Иезекамприсе главный двор оказался не прямоугольным, а круглым и здесь постоянно горел костер. Вокруг него уже толпился люд – все от мала до велика. По кругу стояли столы с огромными глиняными кувшинами и плошками. К Трудевуту и старосте подошли молодые – мужчина даже не стал наряжаться; зачем на седьмую по счету свадьбу? На невесту все же надели ясеневый венок и потертую бронзовую подвеску. Худенькая бледная девушка, почти девочка, держала в руках небольшое серебряное колечко, чтобы нанизать его уже на седьмой палец мужу.

В обязанности посадского старосты не входило проведение обряда бракосочетания, поэтому, откинув белую козлиную шкуру, из своего чертога выбрался жрец-вайделот. Это был высокий, жилистый, с неприветливым лицом и холодными равнодушными глазами мужчина средних лет, одетый в светлый длиннополый кафтан, отороченный медвежьим мехом и расшитый понизу белой тесьмой. Грудь его замысловато украшалась двумя белыми шнурами и тремя пуговицами. Такой же белый пояс блестел бронзовой пряжкой. На голове жреца шелестел венок из дубовых листьев. Прежде чем подойти к жениху и невесте, он отвязал серого козла, мирно щипавшего травку, и подвел его к костру.

– Мансурас и Прудайте, в этот знаменательный день вы решили соединить свои судьбы. – Пес подозрительно покосился на вещавшего гулким голосом вайделота. – Всемогущий Потримпо благословляет ваш союз и требует жертву. Кровью этого животного он окропит вам глаза и разум, дабы жизнь ваша длилась как можно дольше. Будьте благословенны.

На этих словах староста деревни зажал козла меж своих ног и взял его за рога. Вайделот достал откуда-то из складок длинный, с зазубринами, кинжал и быстро чиркнул им по горлу рогатой скотины, подставив миску. Из всех присутствующих невесело стало только Гектору и Трудевуту. Они с горечью наблюдали за жалобным блеянием и конвульсиями бедного животного. Староста крепко держал его голову, а жрец двумя пальцами давил на шею, чтобы посуда скорее наполнилась. Наполнив миску доверху, вайделот обмакнул пальцы в кровь и несколько раз брызнул в глаза новобрачному и его родителям. У девушки-рабыни родителей не было, так как муж лично убил ее отца с матерью.

Затем жрец зажал край плошки в зубах и ловким движением резко перебросил наполовину опустошенную посудину себе за голову. Сразу же раздался радостный гогот и улюлюканье, и люд по головам полез к столам. Не успели выпить по шестой чашке медовухи, как мясо недавно убитого козла уже подали на стол. По лицу невесты никто бы не сказал, что она выходит за нелюбимого. Наоборот, худышка ласково ворковала с женихом и остальными женами Мансураса.

– Вот видишь, что мне приходится терпеть? – Трудевут сидел рядом с Гектором во главе стола, отпивая маленькими глотками кобылье молоко. – Козел-то чем виноват? Подожди, Прокс, подожди. Похоже, скоро мы увидим кое-что поинтереснее.

– Почему ты так считаешь, отец? – И хотя ритуальное забивание козла покоробило Гектора, он прекрасно знал, что и в его время подобное часто случается в некоторых поселениях, где живут пруссы.

– Помнишь, как некогда дружественная нам Галиндия, учинила набег на Бартию, захватила народ в плен, пожгла села? Галинды выходят из-под влияния Кривайтиса, что приводит его в бешенство. Скоро он заставит нас собирать в Иезекамприсе ополчение.

– И что ты думаешь делать?

– Пока не знаю. Соглашусь – многих моих побьют, откажусь – сразу всем рискую. И нами с тобой в том числе. Наверное, одних дохлецов пригоню, скажу – остальные померли. Пускай приезжают смотрят, – палец с двумя причудливыми золотыми кольцами, незаметно для всех, кроме Гектора, показал в сторону вайделота. – Загоню своих в лес, отсидятся – потом выйдут. А щуплых мужиков кто возьмет? С ними только одна морока. Выход у нас один. Я воевать не собираюсь. Пусть сами дерутся, если им делать больше нечего.

– Верно, отец, я тоже так считаю. У тебя и людей не так много, чтобы ими разбрасываться, – усмехаясь, Пес заметил, что жрец наклюкался больше остальных и призывал всех известных ему богов помогать молодоженам. – Из этого города пусть забирают кого хотят, здесь все равно один сброд. А сами жрецы воюют?

– Как бы не так! Они сидят в Ромове и посылают своих прихвостней к нам собирать добро. Им бы только набить свои животы и распотрошить чужие.

– Да уж, ничего не скажешь, – мысленно Гектор вернулся в свое время, вспомнив весьма «доброжелательное» отношение церкви к населению. – Тот, у кого власть, всегда загребает жар чужими руками, ведь все боятся слово против сказать. Скорее бы они все посдыхали, тьфу. Как их земля только носит…

– Молодец, сынок, в отца пошел, так же, как я, соображаешь, – Трудевут встал из-за стола, обращаясь ко всем гулякам. – Мы с Проксом переночуем здесь, а назавтра отправимся в Бронтекамм – рыба уходит, надо торопиться.

На заре Пса разбудил Крукше и позвал посмотреть на очередной культовый ритуал. Ночью прошел грибной дождик, умывший траву. Теплые солнечные лучики радостно блестели внутри прохладных капель. Цветной край прозрачной радуги находился настолько близко, что, казалось, протяни руку – и вот он. Из-под листьев осоки выбралась зеленая гусеница и поползла куда-то по своим делам с утра пораньше. Безобидное насекомое успело изогнуться всего два раза перед тем, как исчезнуть под сапогом пожилого хмурого мужчины.

Крукше назвал этого человека тулиссоном. Безрукавный наряд жреца, подбитый по подолу мехом куницы, имел на груди три вертикальные черные полосы. Блестящая фибула скрепляла на его шее черную накидку, а на запястье красовался янтарный браслет, вперемежку с кусочками оленьего рога. Рядом с ним молчаливо с ноги на ногу переминалось еще несколько жителей, включая старосту.

Чуть поодаль, склонив голову, стоял босой паренек моложе Крукше, которого Гектор видел, когда они подходили к городу – тогда мальчишка пас скот. Оглядев всех присутствующих, тулиссон глубоко зевнул, прихлопнул на шее комара, вытер руку об одежду и не спеша направился к воротам.

Часовые откинули мост, и вся процессия двинулась на вальное укрепление. Впереди шествовал жрец, за ним староста, опиравшийся на длинную палку, дальше жители, следом Пес со своим слугой и замыкал вереницу пастушок. Гектор то и дело оборачивался, желая заглянуть парнишке в лицо и понять причину его грусти. По дороге прусс обратился к Крукше, но тот тоже склонил голову и ничего не ответил.

Тягостное предчувствие Пса удвоилось, когда за валом шествие вдруг остановилось и мальчик покорно подошел к тулиссону, как будто жрец его позвал. Слуга Прокса, отвернувшись, всхлипнул, но Гектор все равно углядел слезы в глазах парня. Отчего верный паж зарыдал, прусс понял, когда пастушок открыл рот. После этого у путешественника во времени мгновенно подкосились колени и предательски взмокли подмышки.

– Я – молодой пастушок, – писклявый голосок парнишки вспугнул птиц, рассевшихся на немногочисленных деревьях вокруг, – утренняя звезда, утренняя звезда, освети мою раннюю смерть. Должен я оставить свою жизнь, того хотят боги.

– О великий Патолло, властитель смерти, – тулиссон стал описывать круги и дуги около пастушка, постоянно глядя при этом в землю. – Оказавшись хуже любой твари и скотины, поляк окрестил Галиндию и поднял наш народ на борьбу с нами. Прими эту жертву и сделай так, чтобы вера в крест обратилась против них самих. Видят боги – мы не хотим воевать с нашими братьями, но они первые поднялись против нас.

Пораженный происходящим, Пес заметил неподалеку небольшой валун со сводчатой крышей над ним и с высеченной на нем перевернутой буквой «Т». Рядом с ним стоял деревянный идол с изображением трех главных прусских богов – Перкуно, Потримпо и Патолло. Благоговейно прикоснувшись к тотему, тулиссон затем приблизился к уху пастушка и что-то прошептал.

Парень безропотно лег на землю, приняв позу младенца в утробе матери, и горожане связали его по рукам и ногам. Староста продел прочную осиновую жердь сквозь путы, чтобы люди смогли поднять мальчика как стреноженного зверя, пойманного на охоте. После этого вся процессия устремилась к нагромождению папоротниковых листьев, скрывавших за собой узкий проход в тоннель. Сердце в груди Гектора отчаянно заколотилось, щеки налились пунцом – он отказывался верить своим глазам. Крукше не выдержал и, разрыдавшись, остался ждать у тайного хода.

За тоннелем находилась открытая площадка, в центре который стоял отполированный сверху жертвенный камень. Жители по приказу вайделота водрузили туда ни живого ни мертвого мальчишку. Тулиссон, приложив палец к губам, продолжал нашептывать что-то известное только ему одному. Гектор моментально вспомнил, как сам недавно находился в похожих обстоятельствах. С точностью до мельчайшей детали он увидел лицо инквизитора Гзанды вместо лица жреца-тулиссона. Не выдержав внутреннего напряжения, прусс хотел кинуться на фанатика, но не смог шевельнуть ни единым мускулом.

– Стоять, – голос невидимки Бэзила пронзительным свистом отозвался в ушах Пса. – Дернешься, эти дикари глазом не моргнут – здесь же похоронят. Я позвал тебя наблюдать, а не препятствовать. Думаешь, спаси ты сейчас беднягу, у него есть шанс выжить? Не сегодня, так завтра его забьют. К вечеру они закопают и его брата вдобавок.

У них так положено, такие порядки.

– Да плевать я хотел на их порядки, – в отчаянии Гектор все еще пытался сдвинуться с места. – Как можно человека, ребенка почти, резать? Кому от этого лучше станет?

– Мальчишке дали дурманящее зелье, и он на это пошел добровольно.

– Да разве это его воля? По-моему, жрецы заставили парнишку! Кто бы по собственной воле согласился, чтоб его зарезали как барана?

– Пастушка предупредили, мальчишка счел это за честь. Или все-таки сделал вид? – Если бы Пес сумел взглянуть на духа, то заметил бы на его лице ироничную ухмылку.

– О чем ты?

– Представь, ты родился в семье рабов и всю жизнь тебе придется пасти скотину, так? И ты это знаешь, и твои хозяева. А если посмотреть на это жертвоприношение как на взаимную услугу? Что, если такая жизнь ему не нужна? Подумай об этом, Гектор.

Наконец губы тулиссона перестали шевелиться, и в руках жреца блеснул изогнутый кинжал с костяной рукояткой. Еще раз попросив Патолло принять эту жертву, он с размаху всадил нож в самое сердце паренька. Тот даже не успел моргнуть, как его тело обмякло, а лицо стало постепенно терять краски. На камень предусмотрительно были положены сено и хворост, которые проворно разжег староста, орудуя огнивом и раздувая искры.

Остальные горожане, все в таком же понуром молчании, отправились к валу рыть очередную могильную яму. Треск пламени уже почти прекратился, когда на плечо опустошенному Гектору легла крепкая рука Трудевута. В глазах самбийского короля, отражавших погребальный огонь, читалась горькая обида и печаль.

Отец и сын с грустью вздохнули, глядя, как кости мальчишки обращаются в серый пепел. Наконец в свежую могилку вместе с сосудом, вмещавшим прах пастушка, опустили кнут, маленький кувшин и единственную сменную рубаху – все имущество коренного жителя Иезекамприса.

По прибытии в Бронтекамм Пес всю ночь не мог заснуть. Он ворочался в кровати и беспрестанно размышлял, как же надо искалечить сознание человека, да еще такого молодого, чтобы он добровольно согласился пожертвовать собственной жизнью. Что там бормотал Бэзил об услуге? Кому не хочется жить? Вот тут он точно ошибается!

Какая же это своя воля? Своя воля – прожить как можно дольше, а не уйти в царство мертвых пораньше. Впрочем, если задуматься, то жертвами становятся большей частью рабы или враги. Других же убивают за преступления или инакомыслие. Как странно все, но если об этом поразмышлять, то получается, что твоя смерть будет зависеть от того, как ты живешь. Жизнь и смерть – какая между ними связь? Мы не выбираем, кем и когда родиться, но, возможно, нам дано выбрать смерть? Или старуха с косой сама разыскивает нас? Этой ночью Пес понял одно: если его ждут подобные испытания вновь и вновь, так долго он не протянет.

– Лежебока, подъем! – Гектор с трудом разлепил глаза – над ним маячила грузная фигура его нынешнего отца.

– Что случилось? В чем дело?

– Ха, хорошие вести, Прокс, – умер мой двоюродный брат Денг, – едва не пустившись в пляс, Трудевут сгребал в кучу одежду Гектора. – Скорей поднимайся, мы едем к нему на похороны. Давай, давай, живо!

– А что же здесь такого веселого? Мой дядя все-таки почил, – недоумевающий Пес кулаками ожесточенно протирал глаза.

– Да ты что, Прокс? Эх, я совсем забыл, тебе же головушку повредило. Едем скорей, нет ничего веселее прусских похорон!

Двоюродный дядя Прокса, старшина соседней волости Денг Бранне, недавно приказал долго жить. Родные очень дружили и всегда приходили на помощь друг другу. Поэтому Гектор недоумевал, что же такого радостного может быть в смерти любимого родственника. Скорее всего, суть заключалась в каком-то древнем прусском обычае. К пятнадцатому веку большинство пруссов онемечилось, старинную историю своей родины знали единицы.

Даже дядька Пса – не человек, а кладезь разнообразных сведений, имел смутное представление о легендах, обычаях и прежнем жизненном укладе своей страны. Зато безо всяких колебаний он мог подтвердить, что их родную с племянником землю захватили и подчинили себе братья Тевтонского ордена. Словом, не имея толком знаний об истории Пруссии, Гектор был убежден, что пруссы были отличными людьми, а рыцари – ублюдками. Но под впечатлением от последних событий, его прежняя точка зрения сильно пошатнулась.

Кто из них на самом деле был более безжалостным по отношению и к своим и к чужим – тевтоны или его предки? Каждая сторона преследовала свой интерес – рыцари захватили эти края, но до них тут хозяйничали русичи, поляки и даже викинги. Разница в том, что у тех были свои владения. А после провала всех крестовых походов в Святой Земле Тевтонский орден, в отличие от рыцарей Храма и братьев Госпиталя, остался гол как сокол.

Однако удача благоволила рыцарям: сюда отбивать дерзкие набеги язычников их позвал Конрад, князь Мазовецкий, – ну чем не повод здесь закрепиться? Братья оказались сильнее, чем лесные обитатели. И ничего плохого в этом нет – просто так сложилось исторически. Можно, конечно, долго разбираться, имели они право или нет вторгаться в чужие просторы за пределами Мазовии, но это ничего не изменит. Что было, то было. Жизнь определяет смерть? А раз так, то каждому воздастся по делам его! Пускай судилищами занимаются Бэзил и ему подобные, а у Пса и так полон рот других забот.

На похороны семья отправилась в полном сборе, взяли также и Крукше. Для Пса стало загадкой, зачем Трудевут посадил Прокса и его слугу на самых быстрых лошадей. Никакой границы между волостями не существовало и в помине. Что они въехали на чужую территорию, Гектор понял, когда увидел чумазых и нечесаных людей, вылезающих из землянок поглядеть на них.

Отец объяснил, что существуют отшельники, которые сторонятся поселений и живут в лесах. Но в случае необходимости с готовностью оказывают поддержку хозяину земель и выставляют своих воинов к нему в дружину. Это – старообрядцы. Несмотря на то что почва у Денге была богаче и плодороднее, они все равно предпочитали следовать образу жизни своих далеких предков. Какие законы царят здесь, Пес побоялся даже представить и, по совету Скало, бросил лохматому подземному жителю звено бронзовой подвески со сбруи своего коня.

В начале пятнадцатого века такого народца попросту не могло существовать: был поделен и освоен почти каждый кусочек прусской земли. Как люди образованные, крестоносцы усиленно боролись с подобными крайними проявлениями язычества. Они всеми силами старались приобщить коренное население к цивилизации – ведь у пруссов не было даже счетной системы, а толковать рунические символы могли только высшие из жрецов. Но существовало одно серьезное условие – человек обязывался принять крещение. Кто не соглашался, того вынуждали покинуть свои края или сгинуть с деревянной дубинкой в руках под ненаглядным ясенем.

Конечно, Пес жалел этот лесной народ, совсем скоро он будет уничтожен, но при этом Гектор хорошо понимал, что орден следовал четко заданной цели по захвату его родной страны. В любом случае, право выбора давалось каждому пруссу, а воспользоваться таким шансом или нет, каждый решал сам. Кто имеет право дарить жизнь, а кто ее отбирать – вот что не давало ему покоя. И зачем вообще дается жизнь?

Городище, столица волости Денга Бранне, называлось Трог. Оно мало чем отличалось от Иезекамприса, разве что подход к валу огородили рядом идолов с различными изображениями божеств, да и рытвин в земле было поменьше. Поймав недоуменный взгляд сына, Трудевут вполголоса напомнил, что на самом деле закапывают здесь больше и чаще, просто в одну яму опускают не один сосуд, а сразу несколько.

Впервые о Денге Пес услышал, как только переступил порог нового дома. Вернувшийся тогда с охоты отец не обошел рассказом и своего кузена, личность в высшей степени примечательную. И несмотря на то что ростом старшина Трога не превзошел бы и кузнечика, подпрыгни тот повыше, в этом человеке скопилась вся жизнерадостность Брутении.

Насколько все было чахлым и скучным в других волостях и королевствах, настолько все цвело и радовалось жизни в вотчине Денга. Хохот старшины, как поговаривали в округе, ставил на ноги не только еле живых, но и мертвых. Его пиры славились на всю страну, не раз к нему в гости жаловали другие короли, да и сам Криве-Кривайтис частенько сюда наведывался. Любой простолюдин, однажды попавший на застолье к Денгу, почитал сие за величайшую честь и никогда не уходил без дорогого подарка.

От Трудевута его кузен отличался не только повышенной расточительностью и чрезмерным весельем. Бранне искренне полагал, что все его подданные и богатство даровано ему свыше, то есть о нем бережно заботятся боги. А значит, надо их задабривать, иначе все можно потерять, не успеешь и глазом моргнуть. Исходя из таких соображений, брат короля допускал в своих владениях обильные кровопролития.

Ручей из крови людей и животных в лучшие времена намного превосходил тот прозрачный ручеек, что протекал в бору неподалеку от Трога. И все-таки, несмотря на безраздельную преданность Бранне культу, отец Прокса относился к кузену с глубоким уважением и любил родственника ничуть не меньше, чем сына или жену. Возможно, Денг воплощал в себе всю ту жизнерадостность, что Трудевут не мог проявлять так открыто, и оттого король чувствовал сильную привязанность к брату.

Ворота важным гостям распахнули четыре рослых бородатых дружинника – охрана старшины. Первым под уздцы взяли коня хозяина всей Самбии. Трудевут принарядился в лучшие свои одежды: плащом, застегнутым щитообразной золотой фибулой, королю служили несколько сшитых бобровых шкур на красной шелковой подкладке. Голубая рубаха из диковинного тонкого заморского сукна, вышитая красной нитью, синие, из мягкой шерсти штаны и телячьей кожи сапоги с загнутыми носами дополняли богатый гардероб. От количества золотых и серебряных колец, браслетов и гривен рябило в глазах. Но главным украшением Трудевута, несомненно, являлся жезл из цельной лосиной кости, увенчанный куском янтаря размером с богатырский кулак.

Домочадцы короля оделись под стать главе семейства. Белая шелковая рубашка Скало с золотой тесьмой у ворота и на рукавах превосходно сочеталась с цвета слоновой кости юбкой, блестевшей на солнце десятком серебряных бляшек, прикрепленных к поясу. На плечи женщины был накинут богатый шерстяной красный платок с бахромой по краям и заколотый фибулой в виде черепахи. А таких красивых бус и разноцветного бисера Пес никогда раньше не видел даже в Европе.

Самому Гектору достались длинные и узкие штаны, заправленные в высокие кожаные башмаки с золотыми пряжками. Верхней одеждой путешественника в прошлое служила выпущенная до колен шелковая сливочного цвета рубаха с широкими манжетами, украшенными крохотными бронзовыми подковками. Прекрасный костюм завершал сложного плетения из тонкой поросячьей кожи пояс с накладками из желтого янтаря, расположенными в несколько рядов. Гектор запросто мог побиться об заклад, что такую восхитительную одежду раньше ему носить не приходилось.

– Трудевут, Скало, Прокс, ну наконец-то, а мы вас уже заждались, – немолодая худощавая женщина с длинной косой вокруг головы, наряженная в белоснежное длинное платье, собранное серебряным поясом с янтарными и золотыми вставками, улыбаясь, вышла на крыльцо.

– Приветствуем и тебя, родная Ульга, – широкая улыбка озарила лица Скало и Трудевута. – Ты не поверишь, что у нас произошло – Прокс на охоте потерял память. Ничегошеньки не помнит. Вот тебя как будто в первый раз видит.

– Неужели, сынок? Это что, правда? Напасть какая. Ну ничего, будем просить Потримпо, пусть вернет все на свои места.

– Ульга, ты же знаешь, как мы любим Потримпо, – кузен погибшего укоризненно посмотрел на сноху. – Пойдем, покажешь мне братца.

Все пятеро зашли в жилище Денга. Почивший – бородатый мужчина преклонного возраста – одетый в самый богатый наряд, возлежал у задней стены дома на деревянном помосте. В центре комнаты стоял накрытый стол, за которым сидели три сына, семь их жен, две дочери и четыре супруги покойника. Все уже находились в немалом подпитии, очевидно, провожать усопшего начали задолго до приезда родственников. Ульга пригласила родных присесть за стол, две рабыни тут же принесли еще два кувшина с можжевеловой медовухой.

Судя по тому, что Скало собрала два мешка со сменной одеждой, Гектор предположил, что они останутся у родственников самое малое на неделю. Как хорошо, когда бы он еще посидел с древними родичами за одним столом. Умница Бэзил, позаботился о духовном развитии своего подопечного. У него ничего не бывает просто так, да и пиво здесь отменное.

Но Пес ошибся. Только по его подсчетам, когда он выходил на улицу немного передохнуть и очистить желудок, солнце сменило луну раз пятнадцать. Сколько же времени прошло на самом деле, он узнал, когда увидел количество зарубок, оставленных младшим сыном Денга на перилах. Их было двадцать четыре. То есть празднество шло двадцать четыре дня: какой-то люд время от времени заходил на чарочку-другую. Беспокойство Гектора развеял Трудевут, пояснив, что оставил распоряжения в своих землях по случаю набора ополчения для похода в Галиндию. В крайнем случае, друзья знали, где его найти.

Первая неделя повального пьянства напомнила Псу былые времена, но пока он держался, в отличие от двоих сыновей покойного, которые, устав от поминок, разошлись по домам на пару дней, а потом вернулись с новыми силами. Трудевут пил за четверых и отходил от стола ненадолго, только чтобы перевести дух. Мелькали мужские и женские лица, пахло жареным мясом и свежим молоком, которым многочисленные жены отпаивали своих вусмерть пьяных мужей. На десятый день гуляний Гектор решил немного отдохнуть и побрел к лесу подышать свежим воздухом.

В окружении могучих лиственниц, подпиравших черный бархатный лоскут неба, утыканный многочисленными мерцающими огоньками, на островок мягкого мха присел Пес. Стрекот сверчков вернул его к кратеру у Шрефтлакена, к тайному погосту. Руки сами достали из кармана странный блестящий камушек – молчаливое свидетельство того, как четверо закопали двоих в мокрый песок. За последнее время это уже вторые похороны, на которых довелось побывать Псу.

Чем же отличались оба трагических происшествия? Первое погребение оставило очень тяжелый осадок. Терезу и ее мать убили при самых ужасных обстоятельствах. Этого вполне достаточно, чтобы потом от таких воспоминаний страдать всю жизнь. Кроме того, в живых осталась их дочь и сестра, которая тоже перенесла адские муки. На время о тех страшных событиях можно забыть или отвлечься, но память все равно настойчиво будет тревожить снова и снова.

Гектор хорошо понимал Анну, потому что сам рано потерял родителей. Людям так жалко терять близких, поскольку они считают, что больше никогда с ними не встретятся. А древние пруссы, наоборот, почитали смерть за праздник, ибо верили, что в загробном мире человеку будет намного лучше. Там ему помогут боги, и там он обретет вечную сытость и покой. Вот почему они так радуются. Но что из этого следует?

Вернулся он далеко за полночь и нашел своего отца в задумчивости сидящим на пороге. За время отсутствия Пса семью усопшего посетил первый помощник верховного жреца Криве-Кривайтиса – Эварт-Криве. У них состоялся неприятный разговор, в подробности которого король вдаваться не стал.

Тем не менее следующим утром бесстрашный предок Гектора опять принял улыбчивый и беззаботный вид, но пить стал еще больше. К завершению поминок Гектор уже не мог различать лица людей – так много он еще никогда не пил в своей жизни и так плохо ему еще не было. Холодную воду он поглощал квартами, не переставая удивляться, как Трудевут по утрам голый по пояс выходит на крыльцо и разминает мышцы с суставами.

Выносливости у Пса было поменьше, и они вместе с Крукше последние дни просто отлеживались, находясь в полузабытьи. Наконец на сорок пятый день траурных торжеств и гуляний отец поднял Прокса вместе со слугой, которые уже немного окрепли и набрались сил.

 

Урок

– Сейчас начинается самая интересная часть похорон, сынок, – самбийский король ласково потрепал сына по волосам. – Все имущество Денга разделили на шесть частей и закопали на равном расстоянии друг от друга. Клады помечены палками с флажками. Самая маленькая часть находится близко от города, самая большая – намного дальше. Ясно?

– Э-э, вроде, да, – Пес уже более-менее пришел в себя, только все равно не мог понять, чего от него хотят.

– Сюда приехали еще четыре человека на лучших конях с других дворов. Все будут бороться за наследство Денга, понял? Каждому достанется по части. Я хочу, чтобы ты взял самую большую, ту, что закопана дальше всех, понимаешь?

– То есть я должен скакать на лошади по лесу, искать флажки, найти самый дальний, спешиться там и застолбить свое место, так? – Особого опыта скоростных скачек по лесам Гектор не имел, и он смутно представлял себе, как справится с этой задачей.

– Точно так. Крукше, а ты возьми предпоследнюю. Поверь мне, у братца был очень хороший скарб, сколько можно в слугах ходить – может, и откупишься.

– А кто прибыл? Дружинники, верно? – Крукше старался принять как можно более важный вид, изо всех сил пряча свои опасения.

– Да уж, грозные молодцы. Их задача схожа с вашей – им всем нужна дальняя точка. Биться будут до последнего, учтите. Так что берегитесь и оденьтесь поудобнее. На лошадей надевать ничего не будем – потеряем в скорости, лучше без седел.

Гектор представил, что значит скакать без седла – придется находиться, все время приподнявшись на стременах. Но когда нужна скорость, то все так и ездят, да и, как успокоил Трудевут, расстояние не такое уж большое. Через минуту в комнату вошли Скало и Ульга, в руках они держали две легкие стеганки, подбитые конским волосом, и два бронзовых шлема. Из оружия каждому всаднику предложили по дротику и короткому мечу, похожему больше на кацбальгер. Пес немного дрогнул, надевая на себя броню и цепляя оружие, – по сути, это был его первый боевой выезд, не считая расправы над Гзандой.

На худеньком Крукше панцирь смотрелся как на ребенке, и четверо здоровенных пруссов, приехавших вообще без защиты, подняли слугу Прокса на смех. Тот в ответ тоже ухмыльнулся и невозмутимо возразил, что еще предстоит посмотреть, кто будет смеяться в конце, когда они с господином заберут два последних клада.

Все четверо разом заткнулись и лишь продолжали посылать откровенно злобные взгляды в сторону пары участников опасного заезда. Около вала собрался весь город, предвкушая захватывающее зрелище. Последний раз собирались на похоронах отца Денга почти десять лет назад, и мало кто уже помнил то событие в подробностях.

Старший сын усопшего – Ляйгелло – отдавал последние напутствия собравшимся у полукруглой ограды из идолов всем шестерым претендентам на богатое наследство. Дети принимать участие в скачках права не имели, поскольку и так располагали значительным имуществом. А уж старший отпрыск тем более – он должен был занять место отца.

Когда Ляйгелло закончил говорить, староста сбивчиво пробормотал, что боги задобрены и непогоды не предвидится. Видно, жертву богам принесли действительно недурную – на высоком голубом небе не плыло ни единой тучки. Приятный свежий ветерок шутливо трепал лошадиные гривы и волосы жителей Иезекамприса. День выдался настолько благодатный, что даже куры и свиньи заулыбались бы, если могли.

– Как только я махну рукой – шпорьте лошадей, а дальше вас рассудит только великий Потримпо, – новый старшина волости заметно волновался: все-таки не каждый день на него возлагалась такая обязанность. – Я надеюсь, что по его воле с добычей вернутся все, ну а если нет, тех, кому не суждено, мы похороним со всеми почестями.

– Ройте могилы для этих двух сопляков, назад они не вернутся, – самый рослый прусс с длинными усами и противной волосатой бородавкой на шее, захохотав, показал пальцем на Прокса и Крукше.

– Не успеете допить кувшин, как мы приедем все в золоте и серебре, – лысый всадник в полосатых шароварах, вложив два пальца в рот, оглушительно свистнул.

– Начинайте копать ямы и скажите, чтоб взяли два первых флажка, иначе им не сдобровать, – крепче сжав поводья, беззубый толстяк, свирепо зыркнул на Гектора и его слугу.

– Готовьте костры, сегодня мы сожжем двух знатных и одного задохлого поганца, а-ха! – гогот последнего наездника, старика с рыжей бородой, распугал всех собак, мельтешивших под ногами горожан.

Недоуменно подняв брови, Пес переглянулся с Крукше и заметил, что у того слегка дрожат руки. Сам Гектор тоже волновался, но весь его вид назло наглой четверке прусских всадников распространял абсолютное спокойствие. Наконец, старший сын Денга встал перед участниками и поднял руку. Все шестеро наездников привстали на стременах и после взмаха что было сил стеганули своих лошадей.

Самым быстрым скакуном обладал усатый прусс, который сразу же оторвался от остальных с гиканьем и улюлюканьем. Первый флажок был виден со стартовой площадки на открытой местности до въезда в лес. Насмехаясь над отставшими, вырвавшийся вперед всадник рубанул по древку первого флажка и тот, подлетев в воздух, вскоре оказался в пыли, взбитой копытами лошадей, уже на полном скаку влетевших в лес.

Пятерка участников соревнования при въезде в лес рассредоточилась вширь на расстояние тридцати шагов. Гектор почти не управлял лошадью, изредка отклоняя поводья в ту или иную сторону, если лошадь неслась на дерево с низко растущими ветками. Промелькнул второй флажок, а наглый наездник уже скрылся из виду.

Еще один прусс, тот толстяк, что предлагал копать ямы, безнадежно отстал и спешился около третьего флажка, ибо скакать ему дальше было бессмысленно. Промчавшись галопом, Пес краем глаза заметил, что лошадь лысого всадника, мечтавшего вернуться в золоте и серебре, запнулась о здоровенное грабовое бревно, валявшееся неподалеку от четвертой отметки. Его скакун кубарем покатился по устланной мхом и листьями земле, пока вместе с конником не впечатался в многовековой дуб, щедро осыпавший их желудями.

Самый дерзкий, с противной бородавкой под затылком прусс, выбившийся в лидеры, по-прежнему впереди так и не появлялся. Мысленно поддерживая Крукше, Гектор еще сильней хлестнул лошадь и понесся вперед с удвоенной скоростью. В то время у пятого флажка развернулась ожесточенная борьба – Крукше едва успел увернуться от дротика, который лихо метнул ехидно предвещавший костер низкорослый и кривоногий рыжебородый старик.

Слуга первым подобрался к предпоследнему рубежу, однако следовавший позади соперник с такой точностью швырнул короткое копье, что оно прошло в пальце от шеи парня, но боковая часть острия все же рассекла ему кожу. От неожиданности Крукше дернул поводья, его лошадь встала на дыбы и сбросила всадника. Что происходило дальше, Пес уже не видел – он спешил нагнать первого скакуна. Последний флажок был самым заметным и стоял, возвышаясь на дюне, устланной белым песком, поэтому найти его никакого труда не составляло.

Никого рядом не виднелось, поэтому названый сын Трудевута, подражая в ухмылке Бэзилу, вмиг направил коня в сторону самого ценного клада. Не успел он доскакать и до конца лесного массива, как почувствовал, что его вместе с лошадью с силой повело в сторону. Перед самым падением Пес понял, что же стало его причиной.

В правом боку лошади торчало копье с человеческий рост, оно почти насквозь пробило лучшего коня Трудевута. Чудом сумев сгруппироваться, Гектор едва не размозжил голову о растущее рядом дерево, но, упав, лошадь больно придавила ему ногу.

Одновременно усатый прусс, потерявший где-то своего коня, с неистовым воплем ринулся к флажку. Неимоверным усилием Псу удалось высвободиться из-под туши животного и, прихрамывая, тоже поспешить к флагу. Но догнать мерзавца ему было явно не под силу, и, видя всю беспомощность своей ситуации, Гектор наудачу метнул в него свой дротик, поспешно снятый с лошади. Описав ровную дугу, копье вонзилось точно в голень наглеца, беззвучно в песок отлетел приличный кусок мяса. До флага рухнувшему ничком пруссу оставалось не более двадцати шагов.

– Ну что, скотина, – Пес быстро догнал бывшего лидера и перевернул носком сапога его на спину. – Сам без лошади и меня решил к себе приравнять? Не можешь ты честно, да? Ну что, кого хоронить сегодня будем?

– Пошел ты, – сняв с себя пояс и обмотав им ногу, усач сплюнул рядом с Гектором. – Все равно мой четвертый флаг. В крайнем случае – второй. Мне хватит. А ты подавись этим дерьмом, чтоб вы сдохли все, знать, тоже мне.

– Можешь зарубить его прямо здесь, – безразличный голос Бэзила прервал похожие мысли Пса. – Никто тебе слова не скажет, разве что спасибо. Только думай скорей, сюда уже едут люди с Трога.

– Полагаю, окажись я на его месте, он бы даже думать не стал – сразу бы прирезал.

– О-о, с каким еще удовольствием. На его счету не одна жизнь.

В том числе дети, женщины. А скольких он еще погубит, оставь ты его в живых…

– На своем веку я убил только двух людей – того брата и монаха Джанлуку. Но это были крайности. Я не мясник, пусть этот червяк живет. Искалеченный, он далеко не уйдет, – Пес с силой надавил ногой пруссу на рану. – Да и врагов, я думаю, у него предостаточно. Долго все равно не протянет. Зачем мне его кровь?

Через несколько минут на опушку въехали Трудевут, сыновья Денга и вышли еще несколько горожан с лошадьми без всадников. Раненого взгромоздили на коня и отправили в Трог. Затем принялись выкапывать клад – под землей находились два внушительных сундука, доверху набитые драгоценностями. Но отец лишь невесело улыбался. Понять причину его печали удалось, когда они подъехали к пятому флагу. Там их радостно дожидался рыжий любитель кострищ, голыми руками выкопавший свой сундук.

Бездыханное тело верного Крукше с отрубленной левой рукой и правой по колено ногой лежало неподалеку в кустах папоротника. Не сдержав нахлынувший поток слез, Пес попытался наброситься на обидчика, но Трудевут крепко обнял сына. Взахлеб рыдая на груди у отца, Гектор отказывался понимать, за что проклятый дух проводит его через такие испытания. Почему Крукше, этот славный паренек, должен был лишиться жизни в этом видавшем уже многие смерти лесу?

Вдруг Пес яростно отпрянул от Трудевута – ведь это он во всем виноват! Кто, как не он, притащил их на эти, будь они трижды прокляты, похороны. И если бы все остались дома, то ничего бы не произошло. Однако в удивленных глазах закаленного несметным количеством печальных событий предка прусс внезапно прочитал полное отсутствие чувства вины.

А ведь и вправду, Крукше являлся слугой Прокса, а не Трудевута. Он поехал за своим хозяином и, несмотря на жуткий страх перед жестокими соревнованиями, не дрогнул и решил полностью поддержать господина. Он, по сути, совсем еще мальчишка, не раздумывая последовал за ним, хотя мог и отказаться. Но не сделал этого, поскольку был безраздельно предан Проксу.

И пусть Пес не настоящий Прокс, но ведь Крукше не заподозрил подмены. Он не заметил разницы и пожертвовал жизнью только для того, чтобы тот, кому так преданно служил, не заметил в нем и тени предательства. Бэзил, так что же здесь нужно понять? В чем заключается это испытание? Сначала жертва-пастушок, а теперь и Крукше… Что дальше?

Гектор лично погрузил изуродованное тело слуги на лошадь и, обуреваемый горькими раздумьями, не спеша, молча ехал до самого Трога. Здесь на главном дворе уже развели погребальный костер, рядом с которым все на том же помосте лежал уже порядком высохший Денг.

Как только все собрались, местные вайделот и тулиссон положили тело на хворост. Все происходящее в дальнейшем обволокла мутная серая пелена. Многочисленная процессия во главе в вайделотом двинулась к потайному ходу, как две капли напоминавшему ход в Иезекамприсе.

Сначала на камень укладывали, а потом резали, как того пастушка, рабов Денга. Их оказалось одиннадцать человек. Никто не сопротивлялся – ни мужчины, ни женщины. Не слышались ни возгласы сожаления, ни рыдания. Как будто чья-то всемогущая рука расставила всех по местам или кто-то невидимый раздал роли, и люди безропотно их играли, послушно следуя чьей-то злой воле.

Из обрывков разговоров Гектор понял, что самого старшину отнесли на особый могильный курган, где хоронят лишь высокородных людей. Каждого принесенного в жертву раба или рабыню на носилках несли на костер, разведенный возле кургана. После сожжения истлевшие останки складывали в могилу к господину. Когда покончили с рабами, принялись за жен. Резали безо всякого сожаления и малейшего зазрения совести, как показалось измученному Псу. Пепел, оставшийся от жен, тоже складывали в яму к мужу.

Лошадей Денга забивали не на камне, а рядом с курганом. Как только погрузили в могилу останки лошадей, Ульга, мать детей покойника, которую убивать было нельзя как первую жену, принесла все оставшееся, что не зарыли для кладов, богатство. Драгоценности тоже бросили в яму и, наконец, начали закапывать.

Единственное, что помнил Гектор после завершения похорон, так это свою просьбу не сжигать Крукше, а просто похоронить его в отдельной могиле. Тогда же он отдал все выигранные им в борьбе за шестой флаг ценности. На непослушных ногах Пес добрел до кровати и отключился на целые сутки. Никаких снов он не видел, в последнее время все сновидения ему заменил голос бесплотного существа, который заставлял его участвовать в страшных и опасных событиях. Последняя мысль, посетившая Пса перед забытьем, была о том, смертны ли сами духи.

– Прокс, сынок, вставай, – тяжелая рука тормошила надолго заснувшего пришельца из будущего. – Плохи наши дела, приходил старик с кривой палкой. Меня вызывают на собрание в Ромове.

Кривули – помощники Криве-Кривайтиса, выполнявшие судейские функции, в случаях, когда появлялась необходимость известить земли о надвигающемся собрании, отправляли по городам своих представителей с изогнутыми палками. Когда такая палка вручалась королю, это означало, что он незамедлительно должен явиться в Ромове.

Гектор быстро собрался, умылся студеной водой и, наскоро сжевав два зеленых яблока, через десять минут уже вскочил на лошадь. Поехали они впятером – Трудевут, старший сын Денга Ляйгелло, Пес и двое сопровождающих. Дядька иногда рассказывал Гектору о стародавних временах все, что знал, правда, совсем мало. Но из тех обрывочных сведений племянник умудрился забыть почти все, однако о главном святилище своих предков кое-что он все же запомнил.

Раньше Ромове располагалось в Натангии, но оттуда его пришлось перенести в связи с участившимися набегами поляков. Дело было в том, что на заре десятого века в Пруссию прибыл известный христианский миссионер – второй пражский епископ, друг императора Оттона III и советник римского папы Адальберт. Это был человек с тяжелой судьбой, но очень близкий к Богу. Тогда люди верили, что в тысячном году наступит конец света, и Адальберт, твердо вознамерившийся стать проповедником, решил вовлечь в лоно христианства как можно больше язычников, пока еще оставалось время.

Проходя по Польше, он попросил у князя Болеслава Храброго, который весьма благосклонно относился к пастырю, несколько подопечных и лодку. Князь рассчитывал, что христианизация пруссов остановит их постоянные опустошительные набеги. Также с чехом отправились его сводный брат Гауденций и священник Бенедикт. Мягкое течение Вислы вынесло их в Восточное море, и через несколько дней смелые миссионеры высадились на севере Самбии. Матросы, стоило барке причалить, немедля развернулись и погребли восвояси, подальше от этих безбожных берегов.

Жгучее желание Адальберта, урожденного Войцеха, стяжать себе мученический венец и тем самым обрести вечное спасение все же не смогло его заставить шагнуть в глубь полуострова еще дня три. При всем том язычники уже услыхали о прибытии странных людей и сами отправили к ним собственный парламент. Местные жители недопоняли, чего от них хочет чудной человек с большим крестом в руках и на всякий случай огрели епископа веслом по голове, чем дали ему недвусмысленно понять, что его присутствие здесь крайне нежелательно.

Несмотря на шишку на лбу размером с яйцо, креститель все-таки принял решение продолжить свое опасное путешествие. Со свитой они дошли до места, где располагался рынок. Адальберт, как и подобает настоящему проповеднику, начал вещать о том, что он прибыл сюда, дабы вырвать своих братьев из рук диавола и пасти ада, открыть им настоящего Господа и омыть их души в купели спасения. Пруссы же только насмехались над тремя святошами, били дубинами оземь и потрясали ими в воздухе, но Войцеха не трогали. Несолоно хлебавши, троица вернулась обратно на песчаный берег.

На следующий день после того, как Гауденций отслужил заутреню, три товарища, посовещавшись, все-таки решили покинуть неспокойные берега. Во время перехода через ущелье христиан настигла толпа разъяренных пруссов во главе с воином по имени Сикко, у которого поляки убили брата. Он связал епископа и девять раз поразил его копьем к обоюдному счастью обоих. Бенедикта и Гауденция дикари пощадили, и, таким образом, эта история смогла стать достоянием церковных песен и псалмов.

Чуть позже польский король Болеслав Храбрый выкупил тело мученика, по слухам, за количество серебра, равное весу самого Адальберта. Правда, помазанник божий на этом не успокоился – он решил отомстить язычникам и принялся осуществлять многочисленные вторжения на их земли. В конце концов монарх уничтожил главное святилище пруссов – Ромове, тогда погиб знаменитый Криве-Кривайтис Ливойлес. Поэтому капище перенесли на восток – в сторону от беспокойных польских границ. Как раз туда и пролегал путь Трудевута с Проксом-Гектором.

– А что будет на собрании? Ты знаешь, что им сказать? – Пес сильно нервничал, ибо не мог предугадать, что ждет их с новым отцом, которого он успел полюбить всем сердцем, и кузеном в таком загадочном месте.

– Послушаем, что они скажут, посмотрим, кто там будет, – на лице Трудевута тоже легко прочитывалась тревожная озабоченность. – Но предчувствие у меня какое-то тяжелое. Хотя тянуть дальше нельзя – этот разговор давно уже назрел.

– У меня тоже на душе кошки скребут. Надеюсь, смертей я уже насмотрелся. Хватит. Довольно.

Новое Ромове отстроили в излучине рек Прегель и Алле в очень живописном месте. Окруженное прозрачной водой и шелестящей зеленой листвой дубовой рощи, оно воистину имело право называться столицей древних прусских земель. Святилище окружили стеной, сооруженной из дубовых стволов.

Только жилая площадка была несравненно больше и Бронтекамма и Иезекамприса вместе взятых. Хижины располагались кольцами. Первое кольцо составляли жилища простого народа, второе, ближе к центру, вмещало в себя дома зупанов – солдат и военачальников. Третий, внутренний, круг занимали жрецы и служители культа.

В центре городища рос огромный – в пять обхватов – вечнозеленый дуб. Пес вдруг вспомнил, что и в старом Ромове тоже рос похожий дуб даже после разорения святилища поляками. И когда пришли рыцари, дерево так и продолжало расти назло всем завоевателям.

Братья захотели срубить символ прусского язычества, но каждый топор отлетал от дуба как заговоренный. Тогда один чрезвычайно упертый епископ, прочитав особую молитву, замахнулся своей любимой секирой, и от дерева наконец-то отлетели первые щепки. С тех пор на том месте заложили город, существующий и в пятнадцатом веке, Хайлигенбайль.

В ветвях нового дуба находились резные изображения трех главных богов прусской веры. Под деревом постоянно горел священный огонь, посвященный богу Перкуно. Возле дерева жил дрессированный уж – символ домашнего очага, здоровья и плодородия. Это была дань богу Потримпо, змея вкушала молоко из специального церемониального сосуда. Композицию довершал постамент с размещенными на нем черепами человека, коня и быка – посвящение богу Патолло.

Эта культовая часть капища была огорожена шестами с полотнищами, разрисованными ликами остальных богов. Как пояснил Трудевут, за священную занавесь мог заходить лишь верховный жрец и его самые близкие помощники. Вайделотов и тулиссонов здесь водилось гораздо больше, нежели в других прусских городах, а простые жители, когда проходили мимо жрецов или дуба, считали за честь упасть перед ними ниц и попросить помолиться за благополучие свое и своих семей.

– О, семья Бронте и новый старшина Бранне, рад вас приветствовать в Ромове, земле богов и величайшего Криве-Кривайтиса Монгайло, – навстречу прибывшим вышел низкорослый, узколобый, с залысинами мужчина, державший двузубец и обернутый белым поясом вокруг длинной рубахи семь раз. – Владыка пока не готов принять вас, собрание переносится на завтра – накопились важные дела, не терпящие отлагательств.

– Кто это был? – Пес взглянул на Трудевута, когда вайделот проводил прибывших в один из свободных домов, предназначенных для гостей.

– Эварт-Криве, второй человек после Кривайтиса – его правая рука. Ты заметил, сколько здесь всяких жрецов? Плодятся быстрее, чем простой народ.

– Это уж точно. Куда их столько? И какие такие у них дела, не терпящие отлагательств? Видно, нет ничего срочнее, чем забить мальчишку-пастушка, чтоб поляки отступили.

– Я очень обрадуюсь, если это будет мальчишка!

Трудевут с сыном и племянником, не скрывающим свой восторг, вышли на главную площадь города. Гомонящий народ уже толпился вокруг еще одного костра, разведенного посреди открытой земляной площадки. И если от огня Псу виднелся лишь дым, то самого главного и великого среди пруссов сложно было не заметить, ибо его трон высотой в человеческий рост держался на пяти павших ничком рабах.

Высокого роста, со смугловатой кожей и выступающим подбородком, Криве-Кривайтис держал в руках длинный, изогнутый, как сосны в танцующем лесу, посох с тремя завороченными на манер трезубца концами. На золототканой перевязи, проходившей через правое плечо жреца, изображался бог Перкуно, чья рука сжимала молнию.

Служившая жрецу поясом белая полотняная лента делала вокруг его талии сорок девять оборотов. Голову верховного жреца украшала коричневая, из короткого оленьего меха остроконечная шапка, на загнутом вперед конце которой красовался золотой, усыпанный янтарем шар. Когда отец всех древних пруссов ударил посохом оземь, гул мгновенно стих.

– Итак, у нас еще остались незаконченные дела, предлагаю завершить их до собрания. Боги повелели именно так, – на лице жреца не двигался ни один мускул – шевелились лишь губы. – Начнем с рождения сына у Рикойто.

– Третьим сыном меня наградила вторая жена Кунса, благослови ее боги, – к трону из толпы выскочил уже немолодой, но все еще крепкий и осанистый прусс. – Я чувствую, что последнее время всемогущие наши предки проявляли ко мне лишь любовь. Поэтому я хочу воспользоваться седьмой заповедью, оставленной нам нашими заботливыми вождями Брутеном и Видевутом.

– Священные тени наших богов и вправду были к тебе благосклонны, Рикойто. Но все же я должен спросить – не затуманен ли твой разум крепкими напитками и основательно ли ты все обдумал?

– Великий наш отец, я полностью осознаю, что творю.

– Что ж, так тому и быть, – Кривайтис махнул свободной рукой.

Спустя пару минут вайделоты поднесли к костру невысокий помост, и еще через мгновенье женщина-вайделотка подвела к нему сквозь расступившуюся толпу другую, с ребенком на руках. Жрецы уложили женщину на помост, накинули на нее белую простынь и обвязали вокруг. Ребенок продолжал находиться на руках у матери.

Гектор не поверил своим глазам, когда вайделоты с помогавшим им тулиссоном понесли настил прямо в огонь. Даже Трудевут не смог сдержать слезы, услышав оглушающий плач младенца, задыхающегося в дыму. Запах обожженной кожи заполнил всю площадь.

Пес мотал головой, отказываясь верить, что отец лично предложил сжечь своего новорожденного ребенка вместе с женой. Вскоре к крику младенца присоединился крик матери. Наконец прогоревший помост рухнул, и два обугленных тела – взрослое и детское – упали в костер. Ничего подобного раньше Гектору видеть не приходилось, он даже не знал, как реагировать. Он настолько был поражен творящимся вокруг, что все его чувства свелись к полной растерянности и отказу верить в реальность происходящих событий.

Действительность исторгла из своих объятий отрешенного Пса, до него доносились лишь обрывки фраз и образов. После того как принесенных в жертву богам унесли хоронить, на площадь привели до полусмерти избитого человека. Один его глаз был закрыт фиолетовым опухшим веком, а сквозь изорванные лохмотья наружу торчало белое ребро. Этот бедняк жил в соседней деревне и, чтобы хоть как-то прокормить свою многочисленную семью, отправился охотиться в священную рощу.

Ему так и не удалось убить никакого зверя, но сам факт осквернения культовых чертогов послужил ему смертным приговором. Криве-Кривайтис произнес короткую речь о гневе богов, о заповедности всех освященных ими мест и упомянул о том, что никому, кроме него лично и еще нескольких жрецов, ни в коем случае не разрешается ни охотиться там, ни рубить деревья. Тулиссон не стал, как обычно, произносить упокойную молитву, и вайделоты накинули две веревки на туловище преступника. Концы их привязали к шеям двух быков, которые под ударами кнутов медленно разошлись в противоположных направлениях.

Затем судили женщину, которая, мало того что не предоставляла тело мужу для брачных обязанностей, так еще и запятнала свою честь, будучи уличенной в порочной связи с другим мужчиной. Пес уже не мог видеть того, как процессия, включающая в себя несчастную женщину, двух ее старших сестер, любовника, ее мужа, тулиссона и двух вайделотов отправилась к этой самой священной роще.

Гость из будущего после казни бедняка, не помня как, петляя, добрался до кровати и в бессилии на нее упал. Он уже не мог выносить бессмысленность и бесполезность таких жертв. Почти ничего не соображая, Пес лишь свернулся в клубок и с горькой улыбкой отметил, что им с Анной повезло жить в другие времена.

А потомок Бранне, рассказавший позже, что произошло дальше, тем не менее отправился с изменницей и ее сопровождающими к дубам, на которых вверх ногами уже висели многочисленные мертвецы. Тулиссон продолжал что-то бормотать о нарушении основополагающих заветных заповедей, пока вайделоты связывали женщин и любовника за ноги.

Потом веревки перебросили через крепкие ветки, подтянули, а затем из всех нарушителей обычаев выпустили кишки. Муж с ухмылкой наблюдал, как расправляются с сестрами его жены за то, что те не воспитали ее должным образом и не научили послушанию богам и своему супругу, как были обязаны.

– А ну вставай, чего разлегся!

На дворе стояла глубокая безлунная ночь, и Гектор забылся тяжелым сном, когда его разбудил скрипучий высокий голосок.

Пес приподнялся на кровати и осмотрелся – Трудевут и его племянник крепко спали. Рядом никого не было, наверное, почудилось. Но не успел он лечь обратно, как кто-то больно ущипнул его за ногу. Тогда Гектор, щурясь в темноте, посмотрел на пол. Там стоял крохотный, высотой с локоть, человечек в меховой жилетке и круглой вязаной шапочке. Протерев глаза, Пес ошалело уставился на ночного пришельца. Тот в ответ скорчил смешную рожицу и повторно щипнул дворянина.

– Чего уставился? Собирайся, с тобой хотят поговорить!

События приобретали все более необычный оборот. Спросонья Гектор не до конца поверил в существование миниатюрного человечка, но, не желая быть ущипленным еще раз, покорно за ним поплелся. Пока они блуждали в тишине ночного города, озаренного лишь несколькими кострами, Пес догадался, кто пришел по его душу.

Если верить старинным прусским сказаниям, то эти земли, помимо людей, населяли также таинственные крохотные существа. Звались они барстуками. Древние их чтили, веря в связь коротышек с богами, и старались всячески задобрить: барстукам в гумнах, в особых освященных местах, оставляли хлеб, молоко, мясо и немного серебра.

Словно запутывая следы, барстук водил Гектора по городу с добрых полчаса. Наконец они остановились перед скособочившейся хижиной, дверью в которую служила черно-белая коровья шкура. Барстук маленькими ручонками затолкнул прусса внутрь и вошел сам.

– Заходи, Гектор. – Пса поприветствовал коротко стриженный, краснолицый, худощавый немолодой человек, одетый в темно-зеленую рубашку с двумя пластинами на плечах и темные, непонятного покроя шаровары, заправленные в высокие, до блеска начищенные, черные сапоги.

– Откуда вы знаете мое имя? – разглядывая чрезвычайно странно одетого человека, Гектор мялся у входа.

– Я много чего знаю. Заходи, садись. Не робей. Нам надо кое-что обсудить.

– Э-э, спасибо. Но кто вы? И почему на вас такая чудная одежда?

– Я такой же бродяга во времени, как и ты, – мужчина с красным лицом метнул взгляд в сторону барстука, и тот незамедлительно пододвинул Псу старый сундук. – У меня есть такой же Бэзил, только зовут его Вэллах, и он так же, как и твой поводырь тебе, предложил спасти мою ничтожную жизнь.

– Но откуда вы? И что здесь делаете?

– Я не знаю, где родился, как не знаешь этого и ты. Нам сказали, что мы родились там-то, на самом деле это не так. – В руках у чудаковатого человека появился небольшой деревянный цилиндрик с прикрепленной к нему тонкой ручкой, и, не обращая внимания на пораженного Пса, он невозмутимо начал набивать его сухой коричневой травой. – Также мы не знаем, куда уйдем в конце.

– А-а… что это у вас в руках?

– Махорочка, табачок хороший. Сколько у тебя крестов?

– Пока один, а надо семь.

– Вот найдешь их все, тогда, может, и узнаешь, что такое табак, водка и молодка. Зачем тебя привели сюда, как думаешь?

– Ну-у, я точно не знаю… – Псу здесь определенно понравилось: незнакомец в странном наряде чем-то притягивал к себе, вызывая неподдельное любопытство. – Пока что кроме бессмысленных убийств я ничего не видел.

– А что, бывают убийства со смыслом? – Густой сизый дым вышел сквозь ноздри человека в смешных башмаках, и Пес сразу же закашлялся. – Существует ли оправдание убийству или рождению человека? По-моему, это одно и то же. Ведь если человек родился, он обязательно умрет. Следовательно, родители, продолжая потомство, умышленно убивают своих детей, так?

– Подождите, я совсем запутался. Нет, не так. Не может такого быть. Как это родители умышленно убивают своих детей? Что вы такое городите! Они, наоборот, хотят, чтобы дети жили гораздо дольше и счастливее их.

– Послушай, Гектор. Ты гораздо умнее, чем можешь показаться на первый взгляд. Но тебе предстоит еще многое узнать. Как, например, и мне.

– Что вы имеете в виду?

– Чтобы тебя освободить, к тебе пришел твой Бэзил. А ко мне мой Вэллах – и посадил сюда набираться ума-разума, а заодно просвещать тебе подобных.

– Так здесь был не только я? – все мысли в голове у Гектора смешались, и он не мог, как ни пытался, придать им четкий порядок. – И вы тоже кому-то помогаете?

– У меня два креста – один я уже нашел. – Барстук принес дымившему проповеднику два прозрачных сосуда: тот, что побольше, был с узким горлышком и какой-то жидкостью внутри, другой – поменьше, граненный по бокам и пустой, затем незнакомец плеснул в граненый сосуд бесцветной жидкости. – Я ведь тоже связан с Пруссией – я там воевал. Намного позже тебя. Немцы меня взяли в плен и хотели расстрелять… казнить, то есть. Вдруг ко мне заявился какой-то невидимый дух и предложил сделку: он спасет мне жизнь взамен на два испытания.

– А можно мне попробовать то, что вы пьете?

– Не дам, я, кстати, в плен из-за этого попал. Молод еще с мужиками водку пить, поживи с мое, а там посмотрим, – рассказчик залпом опустошил полстакана. – Первый крест я отрабатывал тоже на фронте… Э-э, как бы тебе объяснить, на войне, в общем, раненых выносил. Тогда я многое понял, осознал. Второй мой крест заключается в том, чтобы находиться здесь и направлять таких, как ты.

– Значит, вы тоже из будущего? – Псу показалось, что он начинает мало-помалу понимать происходящее. – Вы должны мне помочь что-то понять, и тогда я смогу отсюда уйти в мое время, так?

– Так точно. Житейская истина одна – умирать легко, а вот жить трудно, понимаешь?

– Ну да. А почему так устроено?

– А что тебе здесь показывали все это время? – внимательно наблюдая за реакцией Гектора, странный незнакомец заново набивал трубку. – Тебе показывали смерть, потому что она важнее жизни. Как думаешь, что это может значить?

– Никак не могу понять. – Все картинки происходивших событий со времени его прибытия в древнюю Пруссию четко выстроились в памяти Гектора, занявшего место Прокса, сына Трудевута. – Вы настаиваете, что смерть важнее жизни. Как же так? Рождение, жизнь, смерть… Если порядок не будет иметь значения, то рухнет наше представление обо всем этом. Подождите! Кажется, я понял. Рождение – это убийство, значит, смерть – это снова рождение. Вот это да! Смерть – это не конец!

– Молодец, Гектор. Я же говорил, что из тебя может кое-что получиться.

– Так если жизнь не заканчивается со смертью, то что нас ждет дальше?

– Вот когда я сам пойму, тогда и буду готов к переходу. Беседуя с вами, я ведь тоже учусь. Меня отправили помогать по всей Пруссии, понимаешь, брат? Сколько вас еще будет, эх…

– Так что же получается, таких, как мы, с крестами на теле, много? И не только в Пруссии? Значит, везде, в каждой стране, есть такие, как вы, учителя. Интересное дельце выходит…

– Насчет других учителей не знаю, – наставник придвинулся к Гектору поближе. – Но благодаря тебе и я понял, что смерть это не все. Спасибо, Пес.

– Так вы что, не знали? – удивлению прусса не было предела.

– Откуда? Я же говорю, что учусь здесь вместе с вами.

Такого поворота Пес не ожидал, поэтому ему захотелось немного помолчать, разобраться в услышанном. Он был уверен, что дух хочет передать, насколько безжалостно вели себя древние пруссы. Чтобы у него появилась возможность сравнить их ничем не оправданную жестокость со зверствами рыцарей и постараться понять своих предков.

Однако смысл заключался совсем в другом: в пересмотре отношения к смерти, ибо она не является концом пути. Земного – да, а вот дальнейшего – нет. Значит, можно предположить, что и рождение человека – не начало. Возможно, люди до этого жили еще где-то и каким-то образом. Потом они появились на земле, где жизнь любого человека очень трудна. Неважно, король ты или слуга, но ты также смертен, подвержен болезням, тебя могут предать, обокрасть и в целом отравить существование.

Выходит, что земная жизнь – это испытание, своеобразный перегонный куб, в котором некие алхимики колдуют над душами людей, направляя их из начального состояния в последующее. А промежуточное положение – жизнь в качестве человека. И еще – проверка души, или некой великой сущности, которая заключена в теле, чтобы осознать, как она поведет себя в таких немыслимо трудных обстоятельствах, называемых жизнью на земле среди себе подобных.

Получается, что предназначение человека – это подготовка к переходу, как выразился учитель. Но что следует за ним? Куда же человек попадет? И кто за всем этим стоит, кто эти алхимики, что с легкой руки засеяли страны человеческим семенем? Такие же духи, как Бэзил, или он всего-навсего проводник, которому поручено помочь Псу обрести глубокий смысл бытия? Но главный вопрос пока остается открытым: почему именно Гектора выбрал невидимка для участия в этом невероятном походе? Остается набраться терпения и ждать, когда бесплотный поводырь откроет великую тайну.

Но это потом, а сейчас как понять, чем заслужил такую ужасную смерть малыш, которого сожгли вместе с матерью. Да и сама она чем провинилась? Очевидно, чтобы все это постичь, необходимо отбросить земные мерки мышления. Большинство людей понимают, что убивать плохо. Господь даже учредил перечень смертных грехов, но никого это не останавливает. Человечество вправе распоряжаться своим жизненным укладом, и его никто не поправляет свыше.

В лучшем случае за ним наблюдают, а в худшем – плевать они хотели: высшие силы спокойно ждут и после смерти дают оценку душам, чтобы направить их куда-то дальше. Люди по своей доброй воле устроили ад на земле, ибо нет ада страшнее, чем явь. И наверное, смерть невинных – самое быстрое избавление их душ от тягот и невзгод бытия среди людоедов и религиозных душегубов. Ребенок ли, калека, раб или больной чумой – их страдания пройдут здесь…

Выходит, муки жизни земной обеспечат тебе покой и счастье в загробной. И обязательно ли страдать, чтобы заслужить это? Наверное, нет, если… Если ты навсегда поймешь, как работают вечные законы до того, как умрешь. Так вот зачем появился Бэзил, он готовит его к переходу в иное качество!

Но по какому признаку отбирают подопечных? Ладно, всему свое время. Пока же удалось осознать, что бессмысленных смертей не бывает, ибо смерть – одно из продолжений всего пути. Только путь этот зависит от жизни твоей в логове змей и циклопов, оборотней и чертей – словом, на земной плоскости.

Вдруг Пес почувствовал невыносимое жжение в области левого предплечья и, вскрикнув от боли, задрал рукав своей рубахи. Там над первым крестом стал отчетливо проступать точно такой же рисунок, излучая слабое красно-желтое сияние. Когда очертания обрели окончательную форму, громкий свист в ушах Гектора затих и боль в руке отступила. Значит, он все понял верно.

– Ну-у, загнул, – теплый голос Бэзила разом прервал очередной поток мыслей Пса. – Поздравляю, Гектор, ты еще на шаг приблизился к откровению. Если будешь продолжать с такой скоростью, то вскоре и меня заткнешь за пояс.

– Так это все правда?

– Да, ведь крест появился… Теперь ты понимаешь, почему я выбрал тебя?

– Нет. Однажды ты обмолвился, что был за что-то наказан, потому ты здесь… – Гектор вспомнил слова духа, сказанные ему после убийства Джанлуки.

– Видишь ли, дражайший мой друг, безбожник и пропойца, – мы тоже иногда оступаемся. Исправлять ошибки нас посылают на Землю, поскольку что-либо худшее придумать сложно. Здесь такая грязь и такая мерзость, что даже смотреть тошно.

– Ох, простите-извините, господин чистоплюйка! Тошно ему, как же. И что такого делаете в нашем мире вы?

– Я не шучу, Пес, скоро ты сам об этом узнаешь и совсем нелишне основательно к этому подготовиться, – шутливый тон невидимки мгновенно сменился на прохладный. – Но главное ты уже понял.

Под беззаботное щебетание птиц прусс проснулся в своей кровати. Сначала ему показалось, что события предыдущей ночи приснились, и он, громко зевая, приподнял рукав рубашки. Очередной крест, уютно расположившийся на левом предплечье, снова мысленно вернул его в домик к проповеднику. Вот это да! Все было наяву – и барстук, и краснолицый, смоливший, как догорающая лучина, и его слова о какой-то водке и молодке.

Быть может, настало время задуматься о первом кресте? Что в нем заключено? Начальная метка появилась, когда Гектор снял крест с Гзанды. Но ведь совсем необязательно было его убивать, чтобы забрать священный символ. Испокон века поступать так или иначе люди решают сами, и у них всегда есть выбор. Точно – выбор! Важно было снять распятие с тела инквизитора, а как это осуществить на деле, Пес отважился принять решение сам…

У бедняжки Терезы тоже имелся выбор: она могла умереть быстро, но предпочла страдания лживому признанию. К несчастью, девушка все равно отреклась от истины не в силах более выносить муки от рук изуверов. И как знать, может быть, то признание стало самым важным ее решением. Те, кто ссылает на землю даже духов, не так уж плохо поступили и с человеком. Они дали ему право выбора.

Но какой может быть выбор у того, кого заковали в кандалы и заточили в подземелье? Не всегда выбор предполагает совершение какого-либо поступка. Заключенный или тяжелобольной часто ограничены в действиях, но за ними всегда остается право или озлобиться, прокляв жизнь и человечество заодно, или сохранить веру и любовь, которые отобрать невозможно. И кто рассудит, какой выбор можно назвать правильным, если человек настолько несовершенен?

Неважно, кто создал человека – незримые алхимики, Господь или кто-то еще. Факт остается фактом: человек изначально существо порочное. Он вынужден искать кров и пропитание, в поисках этого подавляющее большинство людей готово рвать друг друга зубами.

А как только в их руках по тем или иным причинам сосредотачивается власть, они, упиваясь ею, начинают калечить жизни и судьбы остальных. Но выбор-то есть! Только где правда? Видимо, каждый для себя решает сам.

На всякий случай Пес поклялся, что всегда будет оберегать их с Анной совместные интересы. Он проживет, стараясь не вредить другим, не ущемлять ничьи права и по возможности помогать не только своим близким, но и всем остальным, кого встретит на этом извилистом и безумно трудном пути. А правильным будет его выбор или нет, пускай судят другие. По крайней мере, будет не стыдно перед собой. Да, он один раз оступился, но жизнь на то и дается, чтобы найти ответы на множество непростых вопросов.

Весь во власти подобных размышлений, Гектор тем не менее заметил, как хмурый Трудевут меряет шагами дом в ожидании прусского собора. Скорее всего, король уже предвидел результат, но сдаваться не собирался, чего бы это ему ни стоило. Пес восхищался этим человеком, его внутренней силой и абсолютной уверенностью. Самбийский король умело располагал к себе людей и жил с ними полностью на равных, что невольно заставило Пса предположить: а не посещает ли того собственный дух? Но напрямую спросить об этом все-таки не решился, пожелав оставить тайну нераскрытой.

Если бы таких людей, как Трудевут, рождалось больше и никто бы им не мешал, тогда все народы жили бы совершенно по-другому – без конфликтов, без жертв и без подавления одними свободы других, что есть самое опасное. Мало того, его мужественным и честным предком был сделан столь уважаемый Гектором выбор – до конца противостоять существующим отсталым и глупым порядкам. Весь решительный и упрямый вид самбийского короля не вызывал никаких сомнений: он не покорится и за ценой не постоит.

– Трудевут, пойдем, все уже собрались, – в дом зашел помощник верховного жреца Эварт-Криве и жестом позвал главу Иезекамприса на улицу.

Действо проходило на той же главной площади. Сюда вынесли восемь стульев с высокими спинками и подлокотниками. На семи из них уже восседали остальные прусские короли, восьмой дожидался Трудевута.

Во главе схода мудрейших и достойнейших на массивном троне – наследии самого Брутена, с подлокотниками, украшенными янтарем, и золотым изголовьем – восседал Криве-Кривайтис. В руках он держал жезл – символ его единоличной власти над душами пруссов. Центральная часть жезла имела вид верхней части фигуры бога Перкуно, по сторонам его изгибались две белые лошади. Сам Криве-Кривайтис сидел, перекинув ногу на ногу, и его безразличный взгляд провожал неспешную походку Трудевута, который направлялся к своему месту. Когда он уселся, гомон в толпе, окружавшей площадь, стих и сотни глаз устремились на своего повелителя.

– Боги повелели нам собраться, дабы обсудить наболевшее, – смугловатый верховный жрец смотрел в точку перед собой. – Поборники креста хотят насадить здесь свою веру, хотят, чтобы мы отвергли наших богов и подчинились их владыке.

– Всех в огонь, недавно мы захватили двух польских собак, – вскочив с места, рослый рыжебородый бартийский король сжал кулак. – Я, как подобает, сжег их в одежде вместе с конями – пусть их Господь посмотрит, кто сильнее.

– Ты все сделал правильно – ты дал своих людей на войну с поляками, Йекармс. Но так поступили не все. Когда наши земли в опасности, мы нуждаемся в людях, так, Трудевут?

– Именно так, единственный земной сын великих богов, Монгайло, – отец Прокса провел пальцами по своим усам. – Только тех людей, что я давал раньше, свои же вармийцы угнали в рабство и почти всех зарыли вместе со старшиной. До поляков они не дожили, так с кем же мы воюем?

– Обычаи, заложенные нашими бессмертными вождями – Брутеном и Видевутом, позволяют и даже одобряют подобное, разве ты не знаешь? – в воздух поднялся палец с аккуратным ногтем. – Иногда между нами случаются разногласия, но сейчас у нас общий враг – человек с крестом на знамени. Бить надо его.

– А может, с ним лучше договориться?

– Ты в своем уме? – теперь не выдержал король Погезании. – Поцеловать их крест? Креститься и предать наших богов? Может, отдать им наших жен и детей?

– Да вы их и так у поляков забираете, – Трудевут ухмыльнулся, глядя на Пса. – Мы уже разбили Болеслава III, усмирили Помереллию. Они успокоились, но мы продолжали набеги на христиан, и тем ничего не оставалось, как ответить. Галиндию уже почти крестили, скоро доберутся и до твоей Погезании. Вы хотите воевать?

– Я не могу дать много людей, – в разговор вступил судавийский король, – нас косит какая-то зараза. Клятые рабы принесли болезни. Я не могу отвлекаться на поляков. Скажи, Накрев!

– Поддерживаю, – косоглазый, с бритой головой король скаловийских земель кивнул товарищу. – Меня самагиты и земгаллы треплют. У нас вверх по морю свои трудности. Поляки от меня далеко, а народ нужен самому. Много не дам.

– Вчера у меня был разговор с богами, – жезл жреца угрожающе поднялся над его головой. – Они открыли мне, что ни хвори, ни поляки, ни померелльцы – нас не одолеют, пока мы будем молиться и чтить наших покровителей. Наш народ находится в их руках, и они не дадут ему пропасть. Но для этого вы должны слушать меня, я один знаю, как поступать!

– Мы слушаем тебя, отец, – Йекармс и все остальные, кроме Трудевута, Накрева и судавца, встали на колени перед троном Криве-Кривайтиса.

– Сейчас мы зарежем быка, сожжем внутренности, окропимся его кровью и начнем собирать дружины для похода на приспешников Христа. Не успеет святая тень Потримпо облететь нашу рощу, как мы разнесем в клочья польских оборванцев, заберем их жен и скот и навсегда забудем о существовании креста.

– Делайте что хотите, но если вы не попытаетесь сначала с ними договориться, – король Трудевут резко встал со своего кресла, – от меня помощи не ждите. Накрев и Зразно, я подумаю, как вам помочь. Всем остальным желаю удачи. Спасибо за приглашение. Я еду домой. А быка лучше оставьте, будет на чем пахать, иначе поляки запрягут вас. Мои люди будут защищать свои земли, вам я их не дам.

Трое отказников под удивленные взгляды королей, жрецов и горожан решительно, не оборачиваясь, покинули место сборища. Им вслед, когда они направили коней в сторону своих волостей, посыпались свирепые угрозы и проклятия. Гектор все же обернулся. Его взгляда уже дожидался Кривайтис, в чьих глазах горела такая лютая ненависть, что у мнимого Прокса невольно свело челюсти.

Сначала верховный жрец показал непокорным королям раскрытую ладонь, а затем с силой сжал ее в кулак. Остальные правители мгновенно пали ниц и подобострастно принялись умолять владыку не навлекать на них гнев могучих богов и клясться ему в вечной верности.

– Отец, почему ты не начал разговор об утверждении себя единым королем? – Пес заговорил с Трудевутом, когда они отъехали от Ромове на почтительное расстояние. – Ты же хотел это сделать…

– Понимаешь, Прокс, – тон короля Самбии свидетельствовал, что он погрузился в тяжелые раздумья, – скажи я об этом, мы бы непременно разделили участь того быка. Вся эта трусливая свора вмиг приготовила бы из нас праздничный обед. Я не подозревал, что они так серьезно готовятся к войне: делать такое заявление – не совсем подходящее время.

– Так что нам делать дальше?

– Как что? Готовиться к обороне. Монгайло этого так не оставит. Ляйгелло остался с ними. Этот щенок давно хочет прибрать к рукам всю Самбию – он нанесет первый удар.

По прибытии в Иезекамприс хозяин пинками разогнал оттуда всех жрецов и слабоумного посадского старосту заодно. Тем жителям, кто не разделял его точку зрения, предложили также покинуть родную землю. Они ушли в соседнюю волость – Трог, вотчину Денга. К несчастью, ушедших оказалось больше, чем оставшихся. Однако в малых поселениях отказались уйти почти все.

На местном совете порешили притвориться, что Трудевут ничего не смог никому доказать и тихо отбыл к себе в Бронтекамм. В то же время, когда подойдут прусские дружины с других земель, сразу же на них напасть. Бить всех без капли жалости, ибо только так можно отстоять свою свободу. Потому что с самбийцами поступят точно так же. Стоять надо насмерть.

Поскольку Кривайтис готовился к походу на поляков, Трудевут еще располагал небольшим запасом времени. Он отправил в Судавию и Скаловию небольшой отряд подготовленных и хорошо вооруженных людей, тем самым заручившись поддержкой еще двух королей. Совместно они стали размышлять об устранении верховного жреца, так как все трое истово и давно желали ему скорой смерти.

Трудевут перевез жену, слуг и все имущество в Иезекамприс, город, более приспособленный к выдерживанию осады. Вскоре пришли плохие новости – их покушение провалилось, с двух шпионов живьем содрали кожу и оставили на растерзание диким собакам. Больше желающих прикончить Криве не находилось. Верховный жрец, моментально сообразив, откуда дует ветер, благословил племянника Трудевута возглавить поход против дяди. Добрые люди донесли, что атака готовится на рассвете.

Поляки в недавней битве взяли верх, поэтому новый старшина вел с собой не очень большой отряд, и у Трудевута были все шансы отразить нападение. Воины Денга очень хорошо бились на пересеченной местности, так что о контрманевре и помышлять не стоило.

На подходе через другие подворья родственничка рассчитывали как следует потрепать, и он дошел бы с еще меньшим отрядом. И как только остатки его дружины захлебнулись бы в крови на валу перед Иезекамприсом, следовало безбоязненно выступать на его земли.

– Я видел, как ты можешь сражаться, Прокс, но я хочу, чтобы во время схватки ты находился с матерью, сынок, – крупная ладонь Трудевута легла на щеку Пса. – Она не переживет твоей гибели. И если сюда проникнет враг, ты защитишь ее лучше любого воина.

– Почему ты не хочешь, чтобы я воевал с вами? Думаешь справиться самому? – от волнения и страха за жизнь ставших такими близкими и родными людей Гектор не знал, как ему поступить. – Но я смогу принести больше пользы в битве.

– Да какая тут битва? Они подойдут к валу, сначала пустим в них стрелы, если побегут – догоним. Если полезут дальше, натравим собак и бросимся сами. Ты ведь и мне нужен живым, сынок. А теперь лучше немного отдохни.

– Нам пора, Гектор, – Бэзил застал Пса, когда тот поудобнее устраивался на лежанке.

– Как пора? Мне нужно защищать Скало!

– Не тебе, а Проксу. Это не твоя война. Твоя еще впереди – твой третий крест. Подумай хорошенько, Гектор. Трудевут сделал свой выбор, и ты с уважением должен его принять. Помнишь, я говорил, что ты захочешь остаться? Не в этот раз, Пес…

Скало уже задремала, когда названный Проксом человек из будущего присел на корточки возле кровати женщины. Понимая, что видит свою прародительницу в последний раз, Пес решил зайти попрощаться. Даже лучше, что королева спала, так не придется лгать.

Прусс настолько привык к новым родителям, что ему совсем не хотелось покидать Бронтекамм. Но Бэзил, как всегда, оказался прав – Гектор гораздо нужнее в орденской Пруссии. Трудевут, несомненно, тоже заслужил, чтобы с ним проститься, но как это сделать, Пес пока не придумал.

Не прошло и трех минут, как эта возможность подвернулась сама собой. Видимо, тоже пожелав перед сном взглянуть на Скало, темный силуэт самбийского короля появился в дверном проеме. Отец Прокса улыбнулся сыну. Этот образ поразил дворянина в самое сердце – он вдруг совершенно неожиданно для себя оказался в собственном детстве.

Вот, обычно непоседливый, розовощекий малыш Гектор тихо сидит возле кровати своей матери, опять прихворнувшей. Женщина беспрестанно кашляет, но между приступами протягивает руку, чтобы взъерошить сыну волосы. Беззаботный ребенок оборачивается в сторону двери – в комнату входит отец семейства Бронте, плотный, широкоплечий мужчина. Его взгляд печален, и весь вид выражает жалость и удручение. В руках отца поднос с посудой, от которой поднимается пар с приятным травянистым запахом.

Улыбнувшись в ответ Трудевуту, Пес дождался, пока он выйдет из дома, а затем выбрался из хижины через окно. Прусс осторожно миновал часовых, отвязал лошадь и еще раз, глубоко вздохнув и утерев навернувшиеся слезы, оглядел ставший родным Бронтекамм. Нечаянно взор Гектора упал на крыльцо отчей обители – там, разминая суставы, с королем разговаривал какой-то молодой человек, отдаленно напоминавший самого путешественника во времени.