Две головы

Одновременно с появлением креста тело дяди стало осыпаться золотым пеплом, проходя сквозь пальцы Гектора. Земля вобрала прах, и, когда Пес огляделся кругом, кладбище выглядело как до поединка: могилы на месте, надгробия в целости и сохранности, никакого пожара. Дунув на ладонь и наблюдая, как разлетаются последние золотистые крупицы, Пес поднялся и распрямил плечи. Ну что, найдутся еще претенденты на его голову?

По дороге в замок прусс не мог ни о чем думать. Только слабая надежда на то, что дядя не пропал навсегда, едва теплилась в душе полубрата. Одинокие прохожие черными тенями мелькали на улицах, огоньки в окнах гасли один за другим. Какая-то дворняга увязалась за Псом и проводила его до самой крепости, а потом, тявкнув пару раз, исчезла в темноте переулков. Как в добрые старые времена, когда после исчезновения дяди со знатным дворянином дружили одни собаки.

Во дворе небольшая компания стражников и извозчиков важных гостей над чем-то громко потешалась. Гектор заглянул через головы людей, собравшихся полукругом. С разбитым лицом, весь в ссадинах, на окровавленном заснеженном клочке двора валялся избитый Матиас.

Над ним возвышались двое слуг герцога и пинали его ногами, но не сильно, а просто не давая подняться. Извиваясь как червяк, парень умолял о пощаде, что еще больше раззадоривало прислугу. Отрешенным взглядом Пес с минутку понаблюдал за происходящим и собрался было уходить, как мальчишка вдруг завидел хозяина. В глазах Матиаса читалась мольба о спасении, но Гектор, пожав плечами, отошел прочь.

К этому моменту пир уже завершался. Последним штрихом служила подача пряностей: корицы, ванили, миндаля, мускатного ореха, сахара, цукатов. Прусс как можно незаметнее занял свое почетное место. После ужина начались танцы. В умелых руках музыкантов протяжно прогудели первые аккорды переносных органов, тоненько зазвенели колокольчики, мелодично пропели лиры и грянули струнами лютни.

Гости гурьбой поспешили в центр зала, откуда предусмотрительно унесли все столы. Закружились хороводы, мужчины, галантно исполняя реверансы, приглашали дам. Виночерпии, не зная отдыха, то и дело наполняли кубки.

Только далеко за полночь музыка смолкла, и полупьяная толпа принялась потихоньку вываливаться из тронного зала. Одни утаскивали что-нибудь со столов, другие, запинаясь, роняли посуду на пол, третьи горланили песни, швыряя фрикадельки друг в друга.

Герцогская чета сильно утомилась, но была очень довольна, судя по благодушному выражению лиц. Как только последний человек покинул залу, молоденькая камеристка герцогини, к удивлению Пса, на чистейшем нижненемецком наречии сообщила, что их светлость желают видеть гостя у себя в покоях.

– Как вам понравился прием? – Маргарита, супруга Жана, тоже говорила на безупречном немецком.

– Очень понравился, ваша светлость. – Из рук той же камеристки Гектор с благодарностью принял настой из вербены и мяты, сдобренный медом. – Изумительный пир, восхитительное угощение. Спасибо.

– Он привез ворона. Завтра пробовать. Дела завтра также, – в удобном, с высокой спинкой кресле, вытянув ноги к огромному камину с резным каменным кожухом больших размеров, чем повозка, на которой приехали Пес и Матиас, расположился Иоанн со сложенными на животе руками. – Ты ушел. Что, еда?

– Да, ваше сиятельство, простите.

– Бывает. Я однажды есть устрица. Три дня горшок срать.

– Но, Жан!

– А что? Жопа болеть и сейчас. Не ешь устрица, человек!

– Не буду. С вами за столом сидел мальчик, госпожа. Это ваш сын?

– Да. Единственный сынок наш, – супруга герцога всхлипнула. – Маленький Жан умер во младенчестве, малыш тяжело болел. А вот Филипп крепкий. Мы здесь редко бываем, в основном во Франции – он наместник в Генте. У тебя есть дети?

– Нет, госпожа. – Настой, и вправду чудное средство, которое употребляют перед сном, расслабляюще подействовал на полубрата. – Не сподоблюсь никак – сплошь государственные поручения. Но, как вернусь, обязательно восполню сие досадное упущение.

– Делать дети не требуют много ум. Я сделать восемь, – Иоанн лукаво подмигнул жене. – Ты добрый. Я дам деньги фон Плауэн. Одно условие – ты сходить в подвал.

– Жан! Зачем отправлять человека в это ужасное место?

– Храните деньги в подвале? Отличное решение.

– Подвал хранит преступники, а также чудище. Поговори с ним. Он скажет – я дам. Нет – магистр пардон. Фон Плауэн мне друг, но чудище решать. Он – советник.

– Отцу Великому магистру негоже надеяться на… чудище. Ему сейчас очень нелегко…

– Легко только мертвец. Трудно придумал люди, чтобы скулить, как собака. Предатель убить мой отец, – независимо от того, что он говорил, герцог никогда не повышал голос. – Государство дрожит. Пять раз меня хотеть убить. Мне легко?

– Жан! – Жестом отослав служанку, Маргарита тоже встала. – Я ухожу к себе. Пора спать. А вы, молодой человек, не ходите в подвал. Нечего вам там делать.

Через минутку герцога сморило, и Гектор тихонько вышел из комнаты. Что же это за подвал и какое еще «чудище»? У постовых Пес на пальцах спросил, как найти подземелье. Как выяснилось, оно находилось в соседнем здании под часовней. Знакомое соседство. На стук распахнулось окошко, за ним в потемках появилось пухлое лицо бородатого толстяка. Он на голландском языке что-то спросил у прусса, тот ответил на немецком. Улыбнувшись, надзиратель открыл дверь.

– Отколь будешь, друг? – толстый тоже умел говорить по-немецки.

– Вы что тут, все по-нашему говорите? – Пришлось пригнуться, чтобы пройти внутрь.

– Да нет. Только герцогиня и ее свита, ну да я еще. Их светлость баварских кровей, а мне посчастливилось быть дальним родственником ее кузена. Вот и присоветовали хлебное местечко.

Коридор, один в один похожий на тот, что вел к лепрозорию, отличался лишь наличием тесных камер по сторонам. В клетушках размером пять шагов на семь друг напротив друга, закованные ногами, руками и головами в одну продольную колодку, сидело человек по пятнадцать.

Иссохшие почти до костей, полулюди-полупризраки не могли проронить ни звука. То, во что они были одеты, нельзя описать даже как лохмотья – сгнившие тряпки держались на синих, вспухших, израненных телах на одном честном слове. У многих отсутствовали носы, уши, глаза. Языки, видимо, тоже. Иначе они бы тотчас принялись неистово умолять о пощаде в виде скорейшего лишения жизни.

Выполненный в виде решетки пол накрывал небольшое углубление, где, не имея возможности вытянуться в полный рост, находились другие узники. Их скрюченные пальцы высовывались из-под прутьев в надежде поймать тараканов или грызунов. В стенах продолбили ниши, куда вместили пузатые, похожие на посудные шкафы маленькие остроги, в которые тоже запихивали заключенных, обрекая их на полное обездвиживание.

Вдруг из-за двери в левой стене послышался оглушительный вопль, полный боли и отчаяния. Затем оттуда с силой вышвырнули мужчину с переломанными ногами. Надсмотрщик ловко подхватил его, открыл люк в полу и, словно куль с морковкой, пинком скатил внутрь.

– За что вы их так? – Проходя мимо открытой двери, Гектор стиснул зубы, увидев, как два здоровяка в кожаных фартуках через специальную маску с воронкой заливают воду в глотку еще одному несчастному.

– Всякая мразь. Воры, насильники, убийцы, – толстяк сплюнул сквозь решетку. – Видишь у них на плечах клейма? Три клейма – башку долой.

– Зачем три?

– Раньше преступникам что-нибудь отрубали или выкалывали глаза. Ну, чтобы все видели, кто они такие. Образовалась загвоздка. Как докажешь, что он злодей? Он наврет, что потерял руку или глаз на войне, разбойники напали, или еще чего-нибудь выдумает.

– И вы стали их клеймить, чтобы опознавать сразу?

– Когда Пес пригляделся, то, действительно, заметил у многих узников на плечах выжженные отметины.

– Конечно. По клеймам видно города, где они сотворили зло. Где-то за два вешают, у нас за три. Филипп – добрая душа, что тут поделаешь, – надзиратель снова широко улыбнулся. – Преступники заслужили все это. Не больно-то они заботились о здоровье тех, кого грабили и убивали. Тюрьма – не сад для прогулок. Здесь должно так быть! Вот ты бывал в других тюрьмах, что там?

– Бывал. Там не пытают людей.

– Где это? Как же, в Германии не пытают! А-ха-ха!

– В Пруссии.

– Еще бы сказал – в Византии. Что такое Пруссия? В Пруссии, видите ли, не пытают!

– Точнее, пытали… В одном месте, но сейчас уже нет. Вы их кормите хотя бы?

– Хорошо, что напомнил. Надо бы им воды, что ли, дать.

– А сколько они тут сидят?

Прусс остановился у одной из арочных дверей, вокруг которой кирпичи почернели от копоти факелов.

В дальнем конце коридора начинались комнаты для душевнобольных. Сквозь окошки виднелись сумасшедшие, пристегнутые особым ременным корсажем к железным койкам. Как объяснил надзиратель, здесь ютились люди из придворной челяди или аристократических семей, тронувшиеся рассудком. Одна – косматая женщина из небуйных, с лицом, на котором застыло выражение ужаса, – металась по комнатке, облаченная в длинное платье с рукавами, завязанными за спиной. Другой – черноволосый паренек, закованный в кандалы, – имел вид маленького ребенка, настолько беззаботным он выглядел, будто находился не в подземелье, а на лугу с бабочками. Его голову венчало некое подобие мягкого тюрбана, «чтобы не разбил себе башку».

– До казни обычно, – равнодушно пожал плечами надзиратель. – Иные – пока сами не подохнут, бывает, приводим народ, показываем, чтобы баловать и в голову не пришло. Нет смысла держать таких по пять-десять лет, сам понимаешь – спроваживаем на каторгу. Конечно, не знаю, как у вас в вашей Пруссии, но здесь за убийство наказание одно!

– Догадываюсь, какое.

Визитер и провожатый подходили к тыловой камере, укрепленной такой мощной дверью, как если бы за ней содержался, по меньшей мере, какой-нибудь дракон.

– Убийцам полагается четыре казни – утопление, сожжение, повешение или обезглавливание топором. Правда, это для простой черни.

– А дворянам?

– Тоже обезглавливание, только мечом. Достойная смерть. Но ее можно избежать, – цокая языком, толстяк подыскивал нужный ключ.

– Как это?

– Очень просто. Платишь в магистрат, и вместо настоящего меча над тобой заносят деревянный, и все. Иди гуляй. Правда, люди все равно посчитают тебя убитым и перестанут замечать. Сам в петлю влезешь.

– Здесь ваше чудище? – с опаской указав на дверь, Пес насторожился.

– Я бы не советовал близко к нему подходить. Постучи, как только разберетесь, – едва открыв, надсмотрщик отступил от входа на почтительное расстояние.

В увиденное трудно было поверить. Камера являла собой едва ли не продолжение господских хором: устланный шерстяными арабскими коврами пол, слабокоптящие масляные светильники на стенах, платяной шкаф и кованый сундук. Несколько потрясающих картин с пейзажами и натюрмортами идеально дополняли богатую обстановку. Благоухающий аромат свежих полевых цветов и морской волны мог запросто сравниться с тем, что царил в гостевых покоях полубрата. Судя по тяжелому дыханию, хозяин находился в неосвещенном конце помещения.

Собрав волю в кулак, Гектор решительно сделал широкий шаг вперед. Мгновенно его швырнуло назад, и он заколотил в дверь, как оглашенный. То, что предстало испуганному взгляду, не поддалось бы описанию даже самому сноровистому летописцу. Перед Псом, вытянув кривые ноги, на красной бархатной оттоманке полулежал человек, точнее, существо о двух головах.

Низкорослое, горбатое, с уродливыми, в струпьях лицами, похожими как две капли воды, оно обыденно, будничным взором глянуло на полубрата всеми четырьмя глазами. Между делом, Пес успел отметить, что надо бы, по-хорошему, как следует заковать этот кошмар, а то и вовсе замуровать исковерканное чудовище.

– Я – Бодуэн, – одна из голов, приветливо кивнув, указала на вторую, нагло изучавшую нежданного посетителя. – А это Гийом. Вас как зовут, уважаемый?

– Э-э, Гектор, – прусс перестал барабанить в дверь и немного успокоился.

– Подойди поближе, Гектор. Ты ведь пришел поговорить, я так понимаю?

– Да он обделался! – резкий выкрик Гийома, брызжущего слюной, едва не оглушил полубрата. – Дрожит, как торгаш перед голодными бродягами. Пошел вон отсюда, жалкий уродец.

– Простите плохие манеры моего брата, – Бодуэн виновато улыбнулся. – Вас прислал герцог? По какому поводу?

– Заем. Я представляю Тевтонский орден, – все еще не отваживаясь подойти, Пес старался не смотреть на «чудище». – Нам нужны деньги на содержание наемной армии – война может возобновиться в любой момент. Да еще надо выкупить пленных.

– Пожуй горох, скотина! Пинка тебе под зад, а не деньги!

– Я склонен полагать, что даже все золото на свете не способно спасти ваш орден. И не только ваш. И не только орден. Я глубоко убежден, что человечество обречено.

– Твой мир прогнил до самых потрохов!

– Вам что, тоже известно про судьбу ордена?

– Мне известно про судьбу людей всех вместе взятых. Они ходят по тонкому льду, и рано или поздно он проломится.

– И ты тоже подохнешь, грязный свин!

– Не совсем понимаю, о чем вы, – Пес прокашлялся и подозрительно покосился на Гийома. – Вы тоже из тех религиозных фанатиков, которые, стоит волку утащить ребенка, кричат, что это проделки оборотней и грядет конец света?

– Нет. Я вообще далек от религии, – опираясь на трость из слоновой кости «чудище» с некоторым трудом поднялось с кушетки. – Почему, думаешь, мы в этой темнице?

– Если б не дорогая обстановка, то я заподозрил бы, что вас… как бы помягче выразиться… необычных созданий, решили упечь куда подальше.

– Заткнись, сатанинское отродье! – похоже, кроме как грубыми воплями, ничем другим Гийом выражаться не умел. – Мы сами так захотели.

– Мой брат прав. Это не людей берегут от нас, а мы от них прячемся. Человек – вот самое страшное существо, и вот кого надо бояться.

– Почему вы так считаете?

– Когда мы родились, за спиной повитухи стоял один священник, – Бодуэн нервно дернул головой. – Собственная мать пожелала нас умертвить, но отец Диего воспрепятствовал. Он забрал меня и Гийома к себе.

– Будь проклят его прах!

– Так вот, Диего таскал нас по деревням, выдавая за исчадие ада и собирая милостыню, которую тут же пропивал или проигрывал.

– Поэтому вы не любите религию? – первоначальное чувство брезгливости уступило место сожалению в душе Гектора. – Ведь бывают разные священники.

– Не спорю, но дело совсем в другом. Однажды в придорожном трактире его убила какая-то пьянь. Мы остались одни. Ты представляешь, как это?

– Куда ему, соломенной башке, – Гийом лихорадочно сплюнул. – Она ж у него одна.

– С Диего мы не боялись. А когда его не стало, узнали, что такое страх, – скрюченная рука Бодуэн крепче сжала набалдашник трости. – Трактирщик сжалился и оставил нас у себя чистить корыта и убирать за скотом. У него был сын – Бруно. Каждую ночь Бруно приходил к нам в стойло, где мы жили, и оставлял в яслях нож. Он говорил, что назавтра нас убьет.

– Но эта тварь сдохла раньше!

– Мы не спали по ночам, глядя на нож и трясясь от страха, будто в любой момент он самостоятельно перережет нам горло. Пять лет мы не брали ножей в руки, обходили их стороной. Нож стал нашим наваждением, нашим кошмаром. Обливал нас липким холодным потом и бросал на землю в приступах паники. Страх стал второй кожей.

– Очень печальная история, Бодуэн.

– И вот как-то Бруно, напившись до беспамятства, зашел в наше жилище с тем самым ножом. С кривой ухмылкой на лице он приближался к нам. Гийом потерял сознание от ужаса, у меня от напряжения из ушей потекла кровь.

– Но злобный ублюдок споткнулся!

– О да, – Бодуэн воспрял духом. – Бруно запнулся о плуг и рухнул на свой проклятый нож. Прямо сердцем. В ту ночь я понял одну очень важную вещь – не ножей надо бояться. Не баллист, не пушек, не стрел, не петли. Самая большая опасность исходит от человека.

– А как насчет несчастных случаев? – Пес несказанно удивился проницательности двухголового существа. – Если камень упадет сверху или утонешь в болотах?

– Сам виноват! – Гийом уже перешел на визг. – Незачем там таскаться!

– Человек представляет опасность не только для окружающих, но и для себя самого. Вскоре после смерти Бруно мимо таверны проезжал Жан Бесстрашный, граф Фландрии и герцог Бургундии. Он выкупил нас у трактирщика. По пути мы разговорились.

– Честь и хвала герцогу!

– Ему понравились наши суждения. С тех пор он начал с нами советоваться. Только мы попросили спрятать нас подальше от людей – так и не удалось отделаться от ужаса смерти. Но за время, проведенное здесь, пришло понимание нескольких непреложных истин.

– Не сомневаюсь, Бодуэн. Одна голова хорошо, а две лучше!

– Нам удалось установить, что существуют люди, которым подвластно сражаться безо всякого оружия, – мудрый прорицатель поднял палец правой руки. – Не за горами дни, когда они выйдут на окончательную битву.

– Вот тогда все живое сгинет в огне!

– Именно это я имел в виду, говоря о скором конце человечества. Такие люди спокойно живут среди себе подобных. Даже ты, Гектор, мог бы оказаться одним из них, почем знать. Но все-таки вряд ли, ибо я чувствую в тебе такой же сильный страх, какой до сих пор владеет нами.

– Чего же я боюсь, по-вашему? – Псу захотелось немедленно покинуть подземелье, он расстроился, что проницательность братьев попала в точку.

– Ты боишься потерять человека очень близкого тебе. Нескольких ты уже потерял, оттого что боялся. Отбрось страх. Он как зараза разрушает тебя изнутри. В борьбе за других ты не обрел ничего, кроме горя и страданий.

– Ты трус! – от протяжного вопля Гийома, колыхнувшего огоньки в лампадах, у прусса слетел гугель. – Еще хуже, чем мы!

– И что же мне делать?

– Отойди в сторону, – Бодуэн повел рукой. – Если хочешь стать полностью неуязвимым, то должен избавиться от всего, что связывает тебя с людьми. Они, как камень на шее, тянут на дно. Укройся от мира, как мы, и тогда, возможно, познаешь радость. Радость каждого нового дня, а не ужас от мысли о потере.

– Вы дадите деньги? – Пес подошел к «чудищу» вплотную.

– Смотри, как запел. – Гийом повернулся к брату. – Мы дадим ему денег?

– Если он считает, что это поможет, пусть берет, сколько надо, – приблизившись лицом к Гектору, Бодуэн провел языком по губам. – Тебе все равно не победить. Все, кто боятся, канут в небытие. И за нами в первую очередь ты!

Наутро за завтраком Жан распорядился выдать пруссу гарантийное письмо для магистра, в котором сообщалось, что гохмейстер может рассчитывать на финансовую поддержку герцога. Сердечно поблагодарив радушную чету за оказанное доверие и превосходный прием, Гектор отправился на конюшню, где его уже поджидал избитый Матиас.

Парню порядком досталось от совсем не гостеприимных придворных: у него заплыл один глаз, лопнула губа, лицо посинело от побоев. Хромавший слуга напоследок проверял упряжь и стремена. С хозяином они не перекинулись ни словом – оба были не в настроении для задушевных бесед. К полудню пара резвых скакунов, бойко цокая копытами по брусчатке, вынесла ездоков из заснеженного Гента.

Сколько событий произошло за одни сутки: пир, напомнивший о грандиозном поражении тевтонского войска, последний разговор с дядей, поединок с Разгалом, встреча с Бодуэном и Гийомом. Жизнь полубрата за прошедшие почти два года мало чем отличалась от пестрого татарского халата. Кому расскажи – засмеют. Только смеяться-то не над чем. Двухголовый, если хорошенько задуматься, изрек истину: потери следуют одна за другой, и пока не обрубишь концы, они не прекратятся. Но что это значит? Превратиться в отшельника-затворника, как «чудище»? Нет уж, спасибо.

Самое страшное, скорее всего, позади. Враг повержен. Больше некому нести печали и невзгоды. Гектор сполна познал, что такое фунт лиха. Было ли ошибкой вступление в орден? Возможно. Только вот что делать дальше? Торговать солонками? Забавно выходит – скольким он помог, а посоветоваться толком не с кем. Война ему неинтересна, торговля тоже. Прав оказался Копперник, как это – жить в согласии с самим собою?

Погруженный в размышления прусс, проезжая деревни и города, заснеженные леса и промерзшие реки и озера, попробовал окунуться в водоворот происшествий с самого начала. Отсчет следовало вести с появления Бэзила. Помог он или, наоборот, только усугубил ситуацию? Какой его интерес во всем этом?

Рассерженная глупыми мыслями Пса, погода решила его образумить, низвергнув с небес такой снегопад и стужу, что в скором времени всадники почувствовали, как холод нещадно заломил их кости. Метель с неистовой яростью заметала и без того еле видную колею. Голые деревья, окоченевшие солдаты империи, сбрасывали с себя трухлявые доспехи под натиском безжалостного бурана.

Не доезжая милю до вестфалийского Билефельда, на перепутье дорог, надолго погребенных под непролазными сугробами, располагался трактир «Серый кречет», тоже засыпанный по самую крышу. Опознать постоялый двор можно было лишь по флюгеру, который мотало так, что, казалось, кречет вот-вот выпорхнет из гнезда. Каждые полчаса из таверны выскакивал раздосадованный мальчишка и лопатой расчищал подъезд к заведению. Он рывком выхватил уздечки у путников и чуть ли не пинками загнал их внутрь, чтоб не выпускали тепло.

Стряхнув с себя снег, Матиас похромал к трактирщику, который любезно принял, согласно безоговорочным правилам, оружие на время пребывания гостей. Комнаты нашлись без затруднений – народу в постоялом дворе было всего три человека. Мало кто отваживался на опасные зимние переезды.

Уже менее чем через час на столе путешественников источал нежнейший аромат ягненок под клюквой, овощное рагу с румяными ржаными хлебцами, штоф пива и кружка меда с молоком. Чтоб не обжечь руки, Гектор со слугой ели в перчатках, не забывая обмакивать свежеиспеченный хлеб в рагу.

– Хозяин, почему вы меня бросили… там, в Генте? – Матиас жевал еле-еле, не поднимая глаз на Пса.

– Понимаешь, ты должен научиться сам постоять за себя, – догрызая очередной хрящ, Гектор глотнул настоящего немецкого пивка. – Меня не будет каждый раз рядом, когда ты снова попадешь в беду, Матиас. Чтобы понять, чего стоишь, надо самому пройти до конца.

Я бы советовал вообще не участвовать в стычках.

– Но они первые начали! Я хотел пойти посмотреть на строительство собора, а тот, со сломанным носом, как накинется. Как поддаст мне под зад, а я не ожидал и рухнул.

– Если по каким-либо причинам ты не хочешь участвовать в драке – постарайся объяснить человеку…

– Да что я ему объясню, коли он ни слова не понимает, а гогочет только, как дурак!

– Значит, надо давать сдачи.

– Да уж попробуй наваляй такой дубине, – обиженный парнишка погрозил хлипким кулачком воображаемому верзиле. – А потом другой подошел и макнул меня головой в лохань, где подковы остужают.

– Ха-ха, это уже слишком, – рассказ мальчика до колик рассмешил прусса. – В лохань! Матиас, даже если мы предположим, что в тот момент я не переживал тяжелейшую утрату в своей жизни, то все равно прошел бы мимо. Это твой крест, не мой.

– Какой еще крест? Последнее время я что-то вас не узнаю, хозяин. Утраты какие-то.

– Я сам себя не узнаю. Послушай, нам нельзя больше находиться вместе. Так будет безопаснее в первую очередь для тебя.

– Что же получается? Вы бросаете меня? – парень всхлипнул, и на его глаза навернулись слезы.

– Нет. Я отпускаю тебя – ты свободен. Завтра же подпишу тебе вольную. Если в этой дыре найдется бумага, – Пес заглянул через слугу, выискивая трактирщика. – Нет, распишусь на грамоте магистра, который приставил тебя ко мне. Пора взрослеть, дружок.

– Но вы же обещали научить меня сражаться! Я пропаду один.

– Значит, такова твоя судьба, Матиас, раз ты в свои годы не можешь защитить себя. Я тебе не брат и не отец. К тому же, повторяю, так для тебя будет лучше.

– Хорошо, я понял вас, господин, – утерев рот краем скатерти, Матиас встал из-за стола. – У меня к вам последняя просьба. Не откажите размазне и трусу.

– Что ты хочешь? – ни капли сожалений по поводу предстоящего расставания Гектор не испытывал.

– В Людвигсдорфе, недалеко от Танненберга, живет моя сестра с дедом. Проводите меня к ним, пожалуйста. Волки сожрут меня раньше, чем я ступлю на землю Пруссии.

– Пусть будет по-твоему. На том и распрощаемся.

Судьба Матиаса заботила полубрата не более, чем судьба флюгера над постоялым двором. Он не привязался к мальчику, тем более не полюбил его. От пятой ноги у собаки было бы больше пользы, чем от такого сопливого слуги. Обещание помогать людям полубрат Немецкого ордена дал еще в ту пору, когда многого не понимал.

Вообще, из-за последних событий, как заметил Гектор, он стал более раздражительным. А с каждой выпитой кружкой любая мелочь приводила его чуть ли не в бешенство. То бестолковый слуга на входе чересчур громко хлопает дверью, то хозяин двора слишком медленно тащит пиво. Чем больше прусс думал о происшедшем за последние дни, тем больше места занимала злоба в его неспокойной душе. Все опротивело, все сделалось мрачным и угрюмым.

Ночью, ворочаясь в постели, озлобившийся прусс проклинал все на свете. Особенно он возненавидел Бэзила. Эта невидимая сволочь сокрушила всю его жизнь. Довела до убийства родного дяди! Они там, видите ли, отношения выясняют. Да плевать он хотел на убогих духов. Чтоб им пусто было! Да, Пес боится! Чертовски боится потерять жену, она – единственное, что у него осталось. А друзья пусть сами позаботятся о себе, поди, не дети, как этот никудышный дурачок из Остероде. Фу, даже противно вспоминать. Может, бросить его где-нибудь в лесу? А что, неплохая идея. Как он поступил, когда напал Томас?

Шатаясь и спотыкаясь, Гектор кое-как добрел до столовой. Там было пусто. Тогда он начал колотить по столу, воплями призывая кого-нибудь явиться обслужить постояльца. Заспанный трактирщик в ночном колпаке и со свечкой в руках объяснил, что ночь – не лучшее время для возлияний.

Самыми что ни на есть оскорбительными словами Пес потребовал тотчас налить ему пива, иначе он к чертям собачьим спалит эту убогую харчевню. Грязная брань подействовала должным образом, и вскоре слуга принес полубрату еще штоф пива. Пьянство продолжалось до утра, пока захмелевший до беспамятства дворянин не ткнулся лбом о стол.

– Ты что вытворяешь, совсем башка опухла? – старый знакомый разбудил гуляку.

– А, это ты, сволочная рожа, ну-ну, – голова у Гектора жутко болела, со стоном он руками обхватил ее. – Что, у вас в аду тоже похолодало? Чего приперся?

– Вижу, потянуло на старое. Может, не стоило тебя вытаскивать?

– Где тебе было совладать с Разгалом в одиночку, ты, жалкий недоумок.

– Жаль, но трудности тебя совсем раздавили. Такой ты мне не нужен. После пятого креста можешь отказаться. Я даю тебе такую возможность.

– Вот и проваливай. Ты мне вообще никакой не нужен, сам тащи свои кресты. Жалею, что согласился.

– Я, кажется, тоже ошибся, – дух явно разочаровался. – Только даром время потерял. Придется искать другого ученика. Ты – слабак, Пес. Всегда им был и останешься. Зачем бедный дядя о тебе так пекся, ума не приложу.

– Слушай, ты, отрыжка сатаны, – прусс с силой грохнул по столу, но не удержался и свалился на пол. – Не трожь дядю. Вы его погубили, а теперь и за меня взялись! Ну уж нет, дудки. Убирайся, пока я тебя не уничтожил, гадина!

– Хозяин, да вы что? – к господину подбежал Матиас, чтобы помочь тому подняться.

– И ты проваливай, щенок. Вина мне!

– У нас осталось мало денег, хозяин, а нам еще ехать да ехать.

– Заткнись, мерзавец, – но пощечина, предназначенная мальчишке, цели не достигла, и Гектор вновь грохнулся на пол. – Я продаю твою лошадь.

– Вам лучше отдохнуть, господин. Вы очень устали.

– Не указывай хозяину, грязная чернь. Эй ты, ну-ка неси мне еще пива и вина тоже.

– Простите нас, добрые господа. Человек недавно с войны, был ранен, – подхвативший обмякшее тело Пса Матиас вместе с подоспевшим слугой, кряхтя от натуги, потащил его в комнату на второй этаж.

Весь последующий день, ослабленный ночными возлияниями, прусс провел в своих покоях, будучи не в силах пошевелить даже пальцем. Мальчишка раз десять носил ему студеную воду и паслен, чтоб тот натер виски и хоть немного унял похмелье. К вечеру у Гектора опухло и раскраснелось лицо, руки неимоверно дрожали, во рту образовался склад мертвых кошек. Все нутро горело дьявольским пламенем, слезились глаза, а язык еле ворочался. Однако такое состояние хорошо было знакомо давнему пьянчуге.

Словно дряхлый старик, закутанный в шерстяное одеяло, каким отогревают лошадей, Пес все-таки сполз в обеденный зал. Немногие посетители, равнодушно оглядев пропойцу, вернулись к своему ужину. Матиас проводил господина до дальнего стола в углу и принялся пересчитывать оставшееся серебро. Судя по недовольному возгласу слуги, денег оставалось в обрез. Умоляющим тоном паренек обратился к трактирщику с просьбой накормить их в долг чем-нибудь жиденьким да горяченьким. Хозяину заведения, пережившему ночной кошмар во сне и наяву, затея щуплого мальчишки явно не пришлась по душе. Задарма раздавать еду он не собирался, «иначе сам давно остался бы без штанов».

– Не унижайся, Матиас, – с трудом выговаривая слова, Гектор громко чихнул. – Эй, трактирщик, дай нам еды. Я попрошу денег у Великого магистра Тевтонского ордена или у графа Фламандского. Они рассчитаются с тобой до последнего гроша.

– Чего ж так мелочиться? Они много не дадут, – мальчишка, помощник трактирщика, выглянул из-за спины владельца двора. – Лучше обратиться сразу к папе – он точно не откажет.

– Ты смеешь насмехаться надо мной, маленький паршивец?

– Никак нет, ваша светлость. Я еще на улице углядел в вас Фараона Египетского. Вот-вот подъедет ваш обоз, груженный самоцветами. Я уже слышу топот сотни лучших царских скакунов!

– А ну подойди сюда. Я отверну тебе… – вязкая слюна, забившая глотку, помешала полубрату закончить предложение, но заставила его зайтись в приступе хриплого кашля.

– Тебе лучше исчезнуть отсюда, вонючая пьянь, – один из постояльцев, грозного вида широкоплечий мужчина, уловив тревожный взгляд испуганного хозяина таверны, швырнул в Гектора не до конца объеденную куриную ногу. – Не то я сам отверну твою безмозглую башку.

– Что ты сказал, подлый сын желтоухой собаки? – меткое выражение Вицеля надолго запало полубрату в душу. – Похоже, за амбаром придется рыть две ямы. В твоем сердце нет ни капли уважения, поэтому я вырву его голыми руками.

– Ну, ты сам напросился. Эй, владелец, сегодня твои собаки полакомятся кишками этой уродливой падали.

Прежде чем встать из-за стола, мужлан обтер руки прямо о свой стеганый гамбизон. Когда же он твердой поступью направился к задире, то прусс, длинно сглотнув, слегка пожалел о сказанном. Росту дядька был невысокого, да только вширь раздался поболе, чем вверх. Каждый его шаг сотрясал посуду и проливал пиво из полных кружек других путников, тоже собравшихся в столовой, чтобы отужинать. Поглаживая кустистую бороду, здоровяк все ближе подбирался к грубияну. Бесспорно, стертые кулаки крепыша ранее намяли не один хамский бок и выбили добрую сотню-другую бессовестных зубов.

Пока громила подходил к нему, Пес прикидывал шансы. Бить надо сразу в челюсть – этот прием валит с ног любого зверя – хоть буйвола, хоть кабана. Правда, четко прицелиться не позволяли определенные обстоятельства, ибо Гектор видел будто сквозь мутную пелену, к тому же изображение двоилось. Кроме того, удар должен быть сильным, поскольку, вероятнее всего, он будет единственным. Если африканская обезьяна его переживет, то полубрату точно не сдобровать.

Но сколько силы имел солдат ордена в тот момент? Чтобы использовать сверхвозможности, надо, во-первых, иметь ясную голову, а, во-вторых, применять их осторожно и незаметно. Без мощной оплеухи горному троллю любые щелчки, что мертвому припарки. Словом, шансы на спасение были весьма скромны.

– Клянусь шкурой Галифакса! Такого мороза я не припомню, даже когда дрейфовал на льдине в Северном море у берегов скоттов! – Пес не поверил ушам и захлопал в ладоши как ребенок, когда на пороге харчевни появился его старый друг. – Накапайте мне спирту в эль, скверный Галифакс – я продрог до нитки.

– Джаспер, дери тебя тысяча чертей! Старый пройдоха, каким ветром сюда занесло вольного стрелка?

– Милостивый Боже, кого я вижу? – англичанин, отпихнув кряжистого гнома, наперерез бросился к товарищу. – Не сидится тебе в Пруссии. Судьба болтает по всем околоткам империи. Чего ты укутался, как старуха из ирландских сказок, разорви ее мой верный Галифакс?

– Вчера немного дал маху, отхожу. Мы с мальчишкой оказались в плачевном положении, а я слышу звон монет в твоем кошельке. Не оставь ближних в беде, Галифакс никогда не был скупердяем.

– Господин Уортингтон! – к стрелку радостно подбежал Матиас и преклонился перед лучником. – Спасите нас – вон тот детина хотел отлупить господина Гектора.

– Не клеветал забулдыга, – «детина» бухнул кулаками друг об друга. – Придется рыть две могилы. А может, и три, если этот старый барбос еще раз меня толкнет.

– Твой язык, сдается мне и Галифаксу, проиграет в длине моему кинжалу, – молниеносным движением Джаспер поднес к кадыку могучего постояльца превосходно заточенный нож из дамасской стали. – Не советую проверять.

– Я еще доберусь до вас, грязные свиньи. Живите пока.

– Ну-ка, трактирщик, я угощаю друзей, тащи что-нибудь пожрать, мы с Галифаксом подыхаем с голоду!

– А теперь рассказывай, почему ты не в старушке-Англии?

Вскоре на столе друзей стояла богатая закуска, от пива Пес предусмотрительно отказался.

– Был я там, Гектор. Но лучше бы не ездил, плачет Галифакс.

– Что случилось, Джаспер?

– Нету больше моей деревни. Пепелище одно. Никто ни сном ни духом, что там стряслось, даже Галифаксу неизвестно. Тесть с тещей жили недалеко по соседству, но, оказывается, давно умерли. Думал, может, мои ушли куда. Объездил все окрестности, Галифакс не даст соврать. Ничего.

– Действительно странно. И что дальше?

– Я же ничего другого не умею, – с аппетитом налегая на кроличью руладу с морковной начинкой, Уортингтон глазами указал на колчан, который мальчик как раз относил трактирщику. – Собираю новую команду, Галифакс в помощь. Слышал, тут недалеко в Оснабрюкке отряд моих земляков остался без капитана – лавиной в Альпах снесло, сжалься над ним Галифакс. Предложу им пойти под мое командование.

– Послушай, Джаспер, – единственным блюдом, что Пес смог заставить себя попробовать, явился свежий бульон из мозговых костей. – Хватит тебе по земле таскаться. Поехали со мной – ордену всегда нужны толковые наемники. У нас таких метких стрелков нет. Обучишь, расскажешь – больше заработаешь. Будешь при кормушке, а по старости можешь не воевать даже.

– Как же можно без войны жить, ха-ха, не смеши Галифакса? Не могу я на одном месте сидеть, понимаешь? Так и буду колесить, пока не сдохну, вот Галифакс обрадуется. Только на битве, а не с кашей в бороде.

– Обожди, не спеши с ответом. Был я давеча с визитом у герцога Бургундского Иоанна, кого прозвали Бесстрашным…

В мельчайших подробностях Гектор поведал осведомленному касательно Бэзила и крестов англичанину продолжение своей истории. Особенно тщательно он остановился на двухголовом. Со слов того получалось, что человеку свойственно бояться, и до тех пор, пока страх не будет преодолен, потери будут продолжаться. Вдобавок Пес привел пример прокаженного Циклопа: помощник инквизиторов тоже был рабом своего страха. Если бы он вовремя его не преодолел, то могилой прусса сделалась бы утроба какого-нибудь обезображенного бедолаги, а сам Циклоп никогда бы больше не стал человеком.

Тяжелое наказание в виде горьких утрат налагается на того, кто однажды впустил в себя противный страх, который с течением времени только усугубляется и в дальнейшем полностью парализует разум и чувства. Вот что произошло с Гийомом и Бодуэном и происходило с пруссом и стрелком. То, чем дорожишь больше всего на свете, ускользнет из твоих рук как песок, если вовремя не одуматься.

Джаспер не хотел идти домой, потому что ему страшно возвращаться. Каяться теперь не перед кем. Прусс, испытывая жгучее желание встретиться с дядей и помочь ему, сам же его и погубил. Орден тоже скоро рухнет, идеальная государственная машина не справилась с тем, за что боролась, потому как опасалась растерять все могущество. Так и вышло.

На добрые минут десять погрузившись в напряженные раздумья, Джаспер наконец спросил: ну и что же делать в таком случае? Пес почесал голову. По-настоящему свободен лишь тот, кто ничего не имеет и ни к чему не привязан. Они с Уортингтоном как нельзя лучше подходят на роль одиночек, и особенно сейчас, когда уже все потеряли. А жена?

– Совсем ты мне зубы заговорил, даже Галифакс ничего не понял, – захмелевший капитан отмахнулся от полубрата. – Как же можно быть одному, но с семьей?

– Да так и можно! – сначала Пес сам толком не понимал, что бормочет, но сейчас мысли начали упорядочиваться. – Свободу надо искать не снаружи, а внутри. Можно и в семье быть свободным, разумеешь? Главное, понимать, что пока ты трясешься за родных, они будут болеть и страдать. Но как только предоставишь их собственной судьбе, все встанет на место.

– Но я так и поступил, Галифакс свидетель!

– Нет, Джаспер, ты бросил жену и детей на произвол судьбы, оставив их в неведении. Это совершенно другое. Их кошмары только усилились, ибо твой ужас смешался с отчаянием бедной семьи! Надо хранить взаимопонимание, тогда трудности не должны возникать.

– Ладно. Я поеду с тобой! Но только, чтобы посмотреть, как ты будешь заливать эту дурость своей жене, а-ха-ха, ты слышал, мой добрый Галифакс?

– Знаешь, я отказался от продолжения, – глубоко вздохнув, Гектор глядел сквозь друга. – Сам не знаю о чем думать. Подводя итог, вот что я понял – идти нужно одному, безо всякой боязни, ибо кроме жизни у человека отнять больше нечего, а смерть – еще не конец. Если боишься смерти – сгинешь со дня на день, боишься пожара – сгорит все, не хочешь потерять семью – останешься без нее. А моей Анне не надо ничего говорить, она и так все понимает.

– Ну а отказался-то почему?

Вьюга за стенами трактира постепенно замирала, утихал снегопад, в харчевне начали мелькать новые лица.

– Я взял из путешествия все, что мне надо. Голыми руками могу рубить дрова, побывал в будущем и прошлом, хоть раз, но все же увиделся с дядей. Достаточно. К тому же неизвестно, что эта сволочь мне предложит завтра. Возможно, убить тебя, а возможно, и фон Плауэна…

– Так и быть, договорились. Доедем вместе до Кёнигсберга, а дальше видно будет, веди нас Галифакс. Вроде распогодилось. Завтра засветло выезжаем.

Увидев письмо фламандского графа, адресованное гохмейстеру, привратник Фалькенбурга, что в Новой Марке, немедленно поднял решетку. Путники хотели сменить лошадей, а заодно справиться касательно положения дел. Фогт этого городка, престарелый рыцарь с бельмом на глазу, проникновенно, с выражением, словно бродячий мейстерзингер, долго пересказывал последние новости.

Торуньский мирный договор подразумевал выплату репараций и выкупа за пленных в четыре этапа. Чтобы собрать средства на первый платеж, магистр совсем недавно, двадцать второго февраля, собрал прусские дворянские сословия в Остероде. Предложение заключалось в следующем: города соглашались внести чуть менее двух процентов от своих владений в орденскую казну. Разумным условия тевтонов сочли все представители за исключением Данцига. Поскольку решение не было единогласным, пришлось созывать второе собрание.

На сей раз к несогласному Данцигу примкнул и Торн – эти два ганзейских города всегда старались подчеркнуть свою независимость от ордена. Ничего другого фон Плауэну не оставалось, как силой заставить отщепенцев признать законность требований. Вскоре Торн был вынужден уступить, но вольнолюбивый Данциг, продолжая держать оборону, и до сих пор отвергал любые указания. А если первая часть платы не будет вовремя передана поляку, то неизбежно последуют «воистину демонические штрафные санкции, к которым подлый аспид и нечестивец Ягайло принудил Божий орден»…

Когда копыта трех свежих коней ступили на землю Помереллии, весна уже выгнала зиму взашей. Робкие снежные островки еще лежали на полях, окруженные подснежниками, но осмелевшее солнце беспощадно истребляло всякие клочья наскучившей зимы, которые холодные ветра не успели забрать с собой. На деревьях набухали почки, из рощ доносились восторженные птичьи трели, озера освободились от ледяных оков. Крестьяне на захудалых кобыленках везли на поля навоз, их чумазые детишки тащили за собой санки, разыскивая еще не до конца оттаявшие горки.

Фалькенбургский комтур обмолвился, что магистр собирался на второе воскресенье Великого поста присутствовать на торжественной обедне в родном Шветце. Прежде чем проводить Матиаса, надлежало сообщить Генриху добрые вести из Фландрии. На подъезде к колыбели гохмейстера ловкий мальчишка, не слезая со скакуна, острым шилом тут и там прокалывал березы, набирая в кувшинчик прозрачный сок.

Парень объяснил изумленному Джасперу, что как только появится вторая капель, березы, просыпаясь раньше других, начинают гнать по стволу «белую кровь». Но собирать ее надо осторожно, не топорами махать, как иные недоумки, а аккуратно просверлив отверстие в нескольких деревьях, сцеживать постепенно и после заткнуть ранку пробкой, чтоб она не обескровила хозяйку. Времени на окучивание целой рощи у троицы, конечно, не было, однако по глотку каждому из путешественников вполне хватило.

– Тебя только за смертью посылать, Бронте, – младший из фон Плауэнов едва не сбил Пса с ног, когда подскочил к нему на входе в зал капитула. – Ну, что сказал лысый пройдоха Жан?

– Мне стоило немалых трудов упросить его принять нашу сторону в борьбе против христопродавцев и схизматиков, – вручив письмо кузену гохмейстера, Гектор подошел к сидевшему во главе стола магистру. – Брат Генрих, можете отправлять к нему миссию нотариусов – пусть составляют договор. Он согласен.

– Твои заслуги перед нашим смиренным орденом трудно переоценить, – прусс заметил, что фон Плауэн-старший немного осунулся, постарел, движения замедлились, речь стала не такой четкой, как прежде. – Можем ли мы что-нибудь для тебя сделать, Гектор?

– Да, господин Верховный магистр. Есть у меня одна просьба…

– Не тяни, Бронте. Чего тебе? – брат гохмейстера, поглощенный чтением письма, в радостном расположении духа шумно плюхнулся на стул. – Денег дать не можем – на счету каждый брактиат, заранее предупреждаю. Сами крохи собираем.

– Я хочу выйти из ордена, – глубокий вздох прусса обжег лицо гохмейстера.

– Хорошо. Мы отпускаем тебя. Бумаги с собой? – исхудавшая рука оставила на протянутом полубратом листке контракта, который тот всегда носил с собой, оттиск печатки. – Не сомневаюсь, у героя Танненбергской битвы есть на то очень серьезные причины. Не слушай Генриха. Ты заслужил вознаграждение. Оливер, распорядись.

– Спасибо, брат Генрих. Быть может, могу еще чем-нибудь вам помочь?

– Бронте, хочешь помочь – отправляйся в Данциг. Я даю тебе право вешать любую свинью, что откажется поспособствовать общему делу. С музыкой и флагами они приветствовали поляка, когда мы, – особенно Генрих-младший подчеркнул слово «мы», – поливали своей кровью брусчатку Мариенбурга. Сатанинское отродье фон Ренис продолжает мутить воду – я самолично отсеку его гнилую тыкву.

– Что будет дальше, господин Великий магистр?

– Для начала предстоит разобраться с мятежниками в Данциге – Генрих прав. Мы не можем пропустить платеж, иначе наша честь пострадает окончательно. Как же нищий орден может заправлять целым государством?

– Это отребье толком не платило налоги почти сто пятьдесят лет! Сегодня у них просят, и не для себя, малую толику, но им даже это кажется вопиющим беззаконием. Ничего, бьюсь об заклад, месяца не пройдет, как они сами приползут к нам на коленях. Вот тогда я встречу их железным кулаком, можешь не сомневаться!

– Я рад, что мне довелось служить такому великому человеку, как вы! – преклонившись перед главой Тевтонского ордена, Гектор поцеловал его руку. – Бесценный опыт, приобретенный в вашем ордене, я пронесу через года и многократно приумножу его. Воевать я больше не хочу, но если вдруг возникнет какое-нибудь неотложное поручение, то для меня станет великой честью вновь послужить вам и ордену.

– Ты хороший солдат, Гектор, – магистр ласково погладил прусса по голове. – Мне жаль расставаться. Но коли так угодно тебе, иди с миром. Благослови Святейший Боже твои будущие дела и затеи.

Я буду молиться за тебя, ступай.

– Слышь, Бронте, а ты не находил еще те камушки, помнишь? – с надеждой в глазах фон Плауэн-младший уставился на полубрата. – Я не для себя, ты не подумай! Пруссия в беде, а их так хорошо разобрали, эх…

Дорога к Людвигсдорфу проходила через Танненбергское поле. Больше десяти тысяч человек нашли здесь свою смерть. За прошедшие со дня битвы девять месяцев захоронили лишь самых знатных и именитых, остальные так и продолжали медленно гнить. Крестьяне, опасавшиеся надышаться «трупной вонью» и самим улечься рядом, обходили это место далеко стороной. Осторожный Матиас тоже предложил пойти в обход леском. Картина на поле воцарилась еще ужаснее, чем летом.

Над изуродованными телами, у многих из которых были отрублены ноги – так удобнее стягивать сапоги, вились полчища мясных мух. Животные обглодали или растащили останки павших. Все поле превратилось в огромное черное пятно, где перестала расти трава и цвести цветы. И никогда уже родственники не придут проститься с умершими, а их тела не будут преданы земле.

Проезжая мимо, Джаспер и парень перекрестились, а Пес мысленно перенесся в прошлый год. Он до мельчайшей детали помнил свой первый и последний ратный бой. Помнил, как они стояли тесными рядами в ожидании сигнала к началу атаки. Как татары первыми ринулись в бой, затем удар артиллерии, после натиск литовцев… В битве прусс обрел настоящие сверхспособности, они спасли жизнь ему и его друзьям. Но всем помочь невозможно. Почему Бэзил выбрал именно полубрата? Похоже, узнать самую главную тайну уже не доведется, ведь он отказался от продолжения испытаний.

Орден. Величайшая корпорация Восточной Европы проиграла славянам в решающем сражении. Но братья фон Плауэны, судя по всему, не намерены сдаваться, затевая новую войну. Она и станет началом конца. Так же как труп убитого кнехта отдан на съедение времени, так и тевтоны будут ввергнуты в смертельные объятия ничем не подкрепленных амбиций. Но Пес уже воспринял факт низвержения немецких братьев как неизбежную данность. Он перестал убиваться и горевать по этому поводу – все произойдет без его участия. Каждый рано или поздно получает то, к чему стремится, но сможет ли удержать обретенное…

На ровной глади озера Лаубен мирно качались два лебедя. Окрестные ребятишки восторженно, отталкивая друг друга, наблюдали за спокойным поведением царственных птиц. Деревни вернулись к прежнему, довоенному образу жизни. Народ копал лунки, ровнял грядки, принимался высаживать в подготовленную еще осенью почву горох, редис и репу. Сгибаясь под тяжестью коромысел, парни таскали воду от колодцев, девушки, сидя на улице, занимались вышиванием.

Будто войны и не было, точнее, эти люди привыкли к постоянному военному положению. Нападут ли поляки, или литовцы, или кто еще, больше всех страдал крестьянин. У него отбирали скот, уводили детей, жгли дома и амбары. Особенно доставалось тем, кто жил на приграничных территориях. С другой стороны, нищий труженик полей ордену был нужен не больше, чем корове сапоги. Рыцари, как могли, старались поддержать обделенного беднягу.

Раньше, когда осуществлялась колонизация, им давали землю и освобождали от налогов на первые десять лет, требуя только натурального расчета. Если же случалось, что по той или иной причине хлебороб терпел невзгоды, орден выдавал ссуду на возрождение хозяйства. Однако в последние годы братья вынуждены были тратить огромные средства на содержание армии и изготовление оружия, поэтому тевтонам стало не до крестьян. Были времена, когда бедным считался тот земледелец, кто ел свинину три раза в неделю. Теперь же, дай Бог, курятинкой полакомиться.

Во время путешествия Матиас рассказал, что старик и Магда ему неродные. Они взяли его к себе после того, как родителей мальчика угнали в рабство мазовяне с юга. Затем случились голод, пожар, засуха и новые набеги. Жизнь становилась все невыносимее, из-за чего юноша был вынужден сам искать себе пропитание. Пришлось научиться охотиться в лесу, ловить птиц и находить коренья. И вот однажды в тех краях оказался Гамрат фон Пицценау, остеродский комтур. Увидев оборванного, голодного мальчишку, он сжалился и взял его к себе.

– Дед, смотри, кого к нам нелегкая занесла, – оживилась жизнерадостная Магда, отбросив венок, что плела из медуницы.

– Плохо вижу, ты ведь знаешь, озорница! – из-за двери жалкой лачуги выглянул тот самый старик, который укрыл Гектора и Джаспера после битвы. – Кто там?

– Здравствуйте, родичи мои, – обняв сестру и поцеловав дедушку, Матиас вдохнул полной грудью. – Хорошо быть в родных краях! Вот мой господин и его друг…

– Да знаем, знаем мы их. Они спасли нас от татар.

– Не преувеличивай, Магда. Это вы нас спасли, – Пес махнул старику. – Ушла война, отец, хватит прятаться. Встречай гостей.

– Храни вас могучий Галифакс, добрые люди, – улыбчивый англичанин спешился и отдал Матиасу поводья. – Вот привезли вашего брата-внука. Домой жуть как хотел, Галифаксу не угнаться.

– Мы заночуем, а завтра двинемся дальше – в Кёнигсберг.

– Ночевать придется на землюшке голой, не боитесь застудить поджилки, ваше сиятельство? – девчонка задорно толкнула прусса в бок.

– Откуси мне ухо грозный Галифакс, если мне не приходилось три дня кряду лежать в сугробе в Брабантских полях, когда французы рыскали вокруг!

– Магда права – вы сами видали, как мы живем, – дрожащей рукой старый землепашец обвел убогие угодья. – Но сегодня имеем право попить да поесть по-человечески.

– Матиас добудет вам пищу, меня, к примеру, не раз избавлял от голодной смерти. Змей ловил, мышей летучих, а как улиток из-под пней выковыривал, – повеселевший полубрат взъерошил мальчишке волосы. – С ним не пропадете!

– Господин, сегодня вы мой гость! – нарочито громкий возглас привлек внимание других селян. – На нашем столе к ужину ожидается самый жирный вепрь в округе и десяток перепелиных яиц. Вынужден просить вашего участия, господин Уортингтон – может, еще дичи настреляем.

В домике старика места для ночлега всей компании явно не хватало. Поэтому Джасперу и Матиасу пришлось ночевать в небольшой стайке, где уже проживали коза-замухрышка и пара щуплых гусей. Своим дорожным тюфяком Пес поделился с Магдой, а сам лег в углу на подстилке из сена и мха.

Дедушка быстро заснул, издавая звуки, сравнимые с извержением вулкана, а девчонка долго расспрашивала Гектора о его путешествиях. Прусс старался как можно красочнее описывать свои приключения, понимая, что вряд ли Магда когда-либо сможет выбраться отсюда – так пусть хотя бы послушает.

В разговоре полубрат неоднократно ловил себя на одной мысли. Если б он не был женат, то забрал бы девушку из этой умирающей деревни – красивая, молодая. Она не крепостная, не безземельная батрачка. Магда с дедом свободные землевладельцы, просто им чудовищно не повезло, такое тоже бывает. Только что ей делать, когда деда не станет? Может, поговорить с Анной и все равно перевезти девушку в Кёнигсберг. Могла бы помогать по хозяйству… Тогда и мальчишку придется забирать. Но благотворительность пока не входила в планы Пса. Надо бы задуматься о своих детях, а не о чужих.

В конце концов, у нее есть брат. Правда, этот брат даже себя не в состоянии защитить. Вот ему как раз и будет наука. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Если забрать подростков к себе, то придется с ними возиться, особенно с парнем, что, несомненно, означает либо мороку, либо привязанность. Ни того, ни другого Гектору не хотелось.

К первому часу ночи Пес решил, что сначала попробует пожить новой жизнью, а потом уже будет видно. Магда еще продолжала восхищенно щебетать, когда прусса сморило, а в его животе заурчала утка, добытая охотниками.

Проснулся Пес от диких воплей и больного пинка. Перед ним стояла взбудораженная сестра Матиаса с раскрасневшимся лицом и расширенными от страха глазами. Из ее несвязных бормотаний Гектор разобрал только слово «пожар». Оттолкнув Магду, он мигом выскочил наружу. Вокруг стайки метались десятки людей с ведрами, но это мало помогало охваченной нещадным огнем постройке. Рядом стоял чумазый Матиас. Всхлипывая и размазывая сопли, подросток указал на сарай. Прусс нервно осмотрелся – Джаспера нигде не было. Неужели…

Счет шел на минуты. Внутри загончика слышался треск, видимо, рушились перекрытия. Жалобное блеяние козы вдруг прекратилось, гоготание гусей тоже. Селяне разбежались к своим жилищам, чтобы быть наготове, если искры переметнутся и на их дома. Дальнейшее бездействие вряд ли спасло бы лучника, поэтому Пес, поглубже вдохнув, не раздумывая, бросился в пламя. Мощная волна жара моментально обдала полубрата, глаза заслезились от едкого дыма. В плотной завесе кроме треска прогорающего дерева что-либо разобрать было совершенно невозможно. Под натиском стихии отовсюду раздавался хруст балок и кровли.

Отчаявшийся Гектор уже собирался было выскочить вон из пожарища, как из дальнего угла послышалось сдавленное стенание. Превозмогая нестерпимую боль от ударов огня, Гектор ринулся к другу. Придавленный досками от конюшенного стойла, что раньше здесь располагалось, вольный стрелок, казалось, испускал последние вздохи. Жизнь едва теплилась в почти бездыханном теле.

Чтобы не опалить руки, Пес мысленно натянул на себя толстые рукавицы и рывком отшвырнул объятые пламенем деревяшки в сторону. А после взвалил Уортингтона на плечо и, продираясь сквозь огонь, вынес его на свежий воздух. Как только они покинули сарай, тот все-таки сдался, словно ждал, пока выйдут друзья, и, обнажая обгоревшие черные кости, с протяжным стоном рухнул.

Никто не имел ни малейшего понятия о том, как оказывать первую помощь при ожогах. Дыхание Джаспера с каждой секундой все замедлялось, а лопнувшие губы что-то шептали. Всем было ясно, что сейчас жизнь и смерть спорят друг с другом, и, судя по состоянию англичанина, у смерти имелись более веские аргументы. Лучника перенесли в дом старика и уложили на стол. Кто-то неожиданно вспомнил, как однажды в городе с пепелища тоже вынесли еле живого человека. Тогда лекари смочили бинты в мыльной воде и обернули ими несчастного. Однако в деревне, понятное дело, кроме воды из предполагаемых средств ничего не водилось.

Самого Пса также терзали последствия спасения товарища. Носоглотка горела адским пламенем, язык будто обмакнули в кипящее масло. Тело жгло, как если бы его несколько часов охаживали крапивой, а глаза плохо различали происходящее. Шатаясь, с трудом держась на ногах, обожженный полубрат не разбирал дороги и, в конце концов, наткнувшись на кого-то, сам упал наземь. Очнулся он от того, что слуга плеснул ему в лицо студеной водой, после чего помог подняться. Было уже светло. Место стайки занимало пепелище и груда почерневших от копоти железных орудий труда.

– Как он? – прохрипев, Гектор зашелся в диком приступе кашля.

– Живой, храни нас всех Господь, – парень подставил плечо, чтобы Пес мог опереться. – Один глаз высох, другой – не пойму, видит ли. Досталось господину Джасперу изрядно. Никто не верил, что выживет…

– Как загорелось-то?

– Вы не поверите, господин Гектор, он сам поджег.

– Что значит сам?

– Он открыл, что не ездил домой. Боялся. Не мог, говорил, жене и детям в глаза смотреть. Околачивался здесь, искал работу. Потом вдруг бредить начал.

– Невероятно, – Пес пытался понять, как все-таки легче дышать – носом или ртом. – Это ведь я его сюда привел, понимаешь? Надо было разойтись, как он хотел. Зачем я его притащил…

– Он все равно бы свел с собой счеты, – снизу вверх Матиас преданно заглянул в мокрые глаза хозяина. – Жить ему не хотелось. Устал. Потом, говорю же, бредить начал. Извинения бормотал, будто совесть заела. А дальше словно взбесился – схватил свечу и швырнул в стог. Я сначала пытался потушить, да не вышло…

– Не похож он был на сумасшедшего. Веселый, разговорчивый. Прикидывался, что ли? Не говори никому, что он поджег.

– Не беспокойтесь. Он мне еще вот что передал, – слуга протянул Гектору синий значок с изображением лучника, который Джаспер всегда носил на груди. – Сказал, что хочет оставить вам на память.

Я уже тогда заподозрил неладное. Взгляд был странный какой-то, голос тихий, словно замышлял что-то. Жаль, не успел вас предупредить.

– Бывает, что находит на человека помутнение, – сквозь окно было видно неподвижно лежавшего изувеченного огнем Уортингтона. – Зачем только он меня обманул? Почему не признался, я бы понял.

– Так что делать будем? Здесь он точно не сегодня-завтра… Надо везти хотя бы в Ортельсбург, но лучше в Остероде – там при церкви Святого Доминика есть хороший госпиталь. Мешкать некогда, с него уже кожа слезает.

– Ладно, готовь носилки и найди нам повозку.

 

Замешательство

Путь встревоженных господина и слуги пролегал все-таки в Ортельсбург, небольшое поселение бортников. Матиас вдруг вспомнил, что церковь в Остероде, городе, где раньше жил парень и куда после битвы, прежде чем отправить тело в Мариенбург, привезли мертвого магистра, в очередной раз благополучно сгорела.

Возможно, изменение маршрута стало к лучшему, поскольку Джаспер был совсем плох, а Остероде находился дальше, чем Ортельсбург. Матиас поведал, что литовцы уже сжигали городишко сорок лет назад, но потом братья перестроили его в камне. Там он ни разу не был, поэтому поручиться за хорошую больницу не мог.

К Ортельсбургу вела разбитая многочисленными армейскими колоннами дорога. По обоим краям в лесу располагались огороженные пасеки – пчелы жили в дуплах, естественных или выдолбленных, вокруг ходили пчеловоды в защитных шляпах. Это напоминало картину, увиденную пруссом в древней Брутении – техника сборки меда, очевидно, не изменялась в течение столетий. И через тысячу лет люди будут все так же ездить на телегах и удить рыбу. Разве что костюм изменится.

Пес не переставал удивляться осведомленности Матиаса относительно любой вещи, касающейся лесной жизни. Оказывается, особой заботы пчелки требуют как раз весной: нужно тщательно ухаживать за матками, менять слабые и сильные семьи местами, вовремя подсиливать расплод. Из дальнейшего рассказа выяснилось, что местные жители госпиталей никогда в глаза не видели и лечились всегда только доступными средствами.

На первом месте по известности исцеления стоял, конечно, мед, всегда в обилии присутствующий в каждой семье. После ожога глотки ни есть, ни пить Гектор не мог, а мед – пожалуйста, незаметно проскальзывал по горлу и даже смягчал боль.

В небольшой деревушке Вилленберг путникам помогла одна старушка, дав им специальный настой и объяснив, что необходимо немедленно смазать им самые жуткие раны и обязательно нанести на глаза бедолаге. Подросток старательно все так и сделал: ни один серьезный ожог не смог избежать его внимания.

– Агнесс, – впервые за все время после пожара Уортингтон начал говорить, тихие слова зашелестели с израненных губ, – Вильям, Питер, Джон, Джеффри, Мэри.

– Джаспер, старина, как ты? – Пес прильнул к другу.

– Простите… Я сам во всем виноват…

– Видите, господин Гектор, – продолжая обрабатывать раны стрелку, подросток с жалостью посмотрел на обгоревшего лучника. – Вчера тоже так бредил, жену поминал, детей. Хорошо, что в живых остался, благодаря вам.

– Я вас оставил… Агнесс, умоляю, не кляни меня!

– Не пойму, Джаспер, как ты себя чувствуешь? Сильно болит?

– Милые мои… Лучше умереть…

– И так всю ночь.

– Джаспер, Джаспер, – Гектор так крепко сжал значок товарища в руке, что иголка проткнула палец. – Ты меня видишь? Слышишь? Что случилось в сарае?

– Я же вам рассказывал, господин, – Матиас прикрыл капитана чистой холстиной. – Он швырнул свечу…

– Подожди. Пусть сам расскажет.

– Огонь, жарко… – ослабевшая от трагедии рука вяло шевельнулась. – Заслужил… трус. Агнесс… дети… к вам…

– Всю ночь про пекло слушал, значения не придавал, пока он не поджег.

– Все ясно, – задумавшись, Пес почесал подбородок. – Это последствия ожога. Я помню, у нас в Кёнигсберге ребятня резвилась – подожгли соседский дом. Башмачник обгорел еще хуже стрелка. Так у него потом начался бред, тошнота, рвота.

– Да, но господин Джаспер стал болтать чепуху еще до пожара, – мальчишка покрутил пальцем около уха. – Как это объяснить?

– Подождем, пока он перестанет плести околесицу – тогда сам все расскажет.

При деревянной кирхе Святой Женевьевы находился маленький госпиталь. Прелаты настоятельно порекомендовали как минимум на неделю оставить у них пострадавшего. Хорошо, поляки не успели разрушить небольшой замок, расположенный на берегу живописного озерка. Местный гарнизон с радостью принял бывшего полубрата на постой: из-за нестабильного положения на границе каждый человек был кстати.

К исходу третьей недели, в преддверии Пасхи, Ортельсбурга достигли новости из ставки ордена. Чтобы подавить крутой нрав Данцига, магистр назначил кузена тамошним комтуром, предварительно приняв того в орден. Честолюбивый, не разменивающийся на мелочи, фон Плауэн-младший приказал казнить обоих бургомистров. Палач отказался, тогда клинок обнажил сам новый комтур, доказывая свою решительность на деле. Город, управляемый аристократами, был вынужден пустить цеховиков в члены рата. Ситуация накалялась все больше и больше, все ожидали следующих шагов руководства корпорации.

Праздник Пасхи сотворил чудо – Джаспер Уортингтон кое-как встал. Одеть его пришлось в свободный балахон, чтобы одежда не мешала заживлению обгоревшей кожи. Передвигался стрелок с огромным трудом при помощи трости. На один глаз он ослеп полностью, второй видел от силы на пятую часть своих возможностей. Обоняния лучник тоже лишился, только два запаха навсегда укоренились в его сознании: едкий смрад жаркого дыма и стойкий – безжалостного огня.

Но к величайшему сожалению прусса, его друг бредить не перестал. Точнее, он вообще замолчал и смотрел мимо людей. Взгляд его отрешился, и с тех пор капитан не проронил ни слова – даже «Галифакс». Лишь единственный открытый глаз, избегающий всегда прямого взгляда, изредка блестел какой-то мыслью, но язык не выпускал ее на волю.

Стрелок, помимо прочего, вдруг озаботился порядком абсолютно во всем: он распрямлял складки на своей и чужой одежде, сдувал отовсюду пылинки, ровнял палочки или травинки, увиденные где-нибудь на земле, а если кто-то пытался помешать, то начинал махать руками, стараясь отогнать непонятливых. Пищу капитан принимал в зависимости от ее цвета: в один день только ярких оттенков, в другой – темных. Любой незнакомый человек, увидев Уортингтона, несомненно, счел бы того душевнобольным.

Путешествие опять могло затянуться, как прошлогодний поход на войну. Решение принимать нужно было немедленно. Бросать Джаспера в плачевном положении, да еще в такой глуши Пес не собирался. Несмотря на заметное улучшение состояния лучника, перевозить его можно было только в повозке. Поэтому Пес выдал Матиасу денег из вознаграждения, полученного от магистра, чтобы слуга рассчитался с селянами за телегу. Еще Гектор попросил местных священников отвезти парня домой. Настало время прощаться.

В опечаленном взгляде Матиаса читалась мольба забрать его с собой, но Гектор был непреклонен. Он объяснил слуге, что тому, отныне свободному человеку, стоит позаботиться о семье, начинать поднимать хозяйство. Не ровен час, деда не станет, что тогда? И хотя Магда замуж пока не собирается, но уже пора бы – вот пусть и поищет ей мужа.

В общем, забот по горло. А у Пса их еще больше, не до помощников теперь. К тому же между слугой и хозяином возникли некоторые разногласия, и прусс понял, что всю жизнь обходился без прислуги и привык жить именно так. Словом, он пожелал Матиасу удачи и ободряюще похлопал мальчишку по плечу.

Когда гнедая трехлетка с телегой, в которой, щурясь от солнца, на соломе лежал Уортингтон, тронулась по Бартенштайнскому тракту, за их спиной раздался громкий девичий плач. Полубрат оглянулся. За ними по грязи в изорванном, заляпанном уличной слякотью переднике, бежала зареванная Магда.

Всхлипывая и постоянно сбиваясь на рыдания, девушка кое-как все-таки изложила суть ее несчастья. Оказывается, три дня назад старик умер. Схватился за сердце и упал замертво. То ли не пережил потерю домашней животины, то ли пожар в целом, а может, время его вышло, и Господь прибрал настрадавшуюся душу.

– Горе-то какое, лучше б меня не стало, а-а-а, – стащив грязный от длительного пешего перехода чепец, Магда бросила его на землю и принялась с ожесточением топтать. – Как жить, что делать? Дед, родненький, на кого ты меня покинул? Все сгорело, дед преставился, запасы пропали, а-а-а!

– Довольно слез, – Пес спешился и обнял сестру бывшего слуги. – Успокойся, старый он был. Ну не сегодня, так завтра. Перестань убиваться.

– Вдвоем мы остались, сестренка, – в задумчивости Матиас оглядел окрестности. – Ничего. Леса вокруг, пищи добудем. Мед есть. Не будем задерживать господ, они торопятся – у них вон тоже горе. Пойдем. Похоронили дедушку?

– Да-а. В землюшку закопали деда, а-а-а.

– Ну будет тебе, будет, сестренка. Подымем хозяйство, замуж тебя выдадим. Господин Гектор научил, как жить дальше. Ну и пусть, что без сарая остались, все равно у нас ничего не было. С самого начала начнем, работать станем – вся жизнь впереди.

– Какая же это жизнь? – рыдания Магды только усилились, и она, обливаясь горькими слезами, опустилась прямо в придорожную грязь. – Господин, рубите меня прямо здесь! Не хочу я так жить, в земле, как крот, ковыряться. Сколько ковырялись, все без толку. То одно, то другое. Ничего, кроме каши на воде, и не ела, а-а-а.

– Прямо сердце кровью обливается глядя на вас, – Гектор помог Магде подняться. – Ласково Бог относится только к тем, кто не работает. А до тех, кто не разгибается, дела ему нет!

– Верно подметили. У скольких поколений все ладилось, а на наше такие невзгоды выпали. Все продали, кроме самих себя. Если не убьете меня, пойду продамся к Луцику – пусть что хочет, то и делает. Надоело-а-а!

– Глупости, сестренка. Пойдем, – увлекая сестру за собой, Матиас засобирался к церкви. – Незачем никому продаваться – не в почете, видно, сейчас слуги. Говорю же, у господ свои заботы! Хватит, иначе сам разрыдаюсь. Своим горбом сами на все заработаем, что, рук у нас нет или головы? Ну, идешь?

Окидывая попеременно тяжким взглядом брата с сестрой, Пес испытал чувство вселенской жалости. У них действительно ничего не осталось, кроме убогой лачуги и друг друга. Магда находилась в крайне возбужденном состоянии, вдруг и вправду наложит на себя руки. Парень-то не пропадет, а вот девчонка…

Ведь дед был единственной опорой. Весь ее мир в одночасье рухнул, наверное, стоило как-то к этому подготовиться. С другой стороны, как к такому подготовишься, когда за плечами все равно только ветер да трава?

Пока прусс размышлял, Джаспер осторожно выбрался из телеги и приблизился к девушке. В зрячем глазу его светилась трогательная нежность, он взял ее за руку и посадил на край повозки, а сам присел рядом. Никто другой лучника, казалось, не интересовал. Стрелок, улыбаясь, насколько позволяли обожженные губы, вдруг начал мурлыкать какую-то тихую и приятную мелодию.

Вскоре плач Магды смолк, и она положила голову на плечо англичанину, крепко сжимая его ладонь. Затем несчастная девушка окончательно успокоилась и хоть на какое-то время отвлеклась от беды.

Как ни крути, девчонка с дедом однажды проявили доброту, укрыв их с капитаном после битвы. Так разве можно их бросить? Но как быть с привязанностью и ответственностью за других людей? Если с Джаспером ничего худого уже точно не случится, то с этими двумя вполне может приключиться какая-нибудь гадость, и опять же по его вине. Хотя…

В самом деле, надо предоставить им выбор, как это сделал однажды Бэзил. Они все-таки не дети и сами должны отвечать за свои поступки, верно? При этом судьба Магды волновала его больше, чем Матиаса, но разлучить их полубрат не отважился. Первое время парень присмотрит за сестрой, а она за Джаспером… Решено.

Разумеется, и Магда и ее брат с великой благодарностью приняли предложение Гектора поехать с ним. Пес купил в городке еще одну лошадь. Молодой черноволосый дьякон благословил четверку путников в добрый путь и дал им с собой немного провианта и много меда. Когда тень на городских солнечных часах указала полдень, Гектор на каурой лошадке, Матиас за кучера на гнедой трехлетке и стрелок с Магдой в повозке по вязкой коричневой жиже неспешной трусцой отправились прочь из медового города Ортельсбурга.

В дороге у Пса было достаточно времени, чтобы обдумать ближайшее будущее. Первым делом стоит посетить крепость, предоставить подписанный магистром договор о прекращении службы в ордене. Таким образом, с корпорацией будет покончено. Вот только каким станет его новый путь? Опять торговля? Присмотр за «Вороном»? Нет, к этому абсолютно не тянет, но жить на что-то надо. Откуда взять деньги?

Что касается новых жильцов… Джаспер заслужил того, чтобы дожить свой век в спокойствии, и ему нужна сиделка. Судя по тому, как Магда сердечно заботилась о стрелке на привалах, лучшей помощницы не найти. Как-то девушка обмолвилась, что за дедом не доглядела, так хотя бы постарается облегчить жизнь Джасперу.

Насчет Матиаса прусс тоже прикинул примерный план действий. Парень давно перестал нравиться Гектору, а его жене и подавно промозолил все глаза. Надо будет заставить его отработать свою откупную, а потом отпустить на все четыре стороны. Город большой, да к тому же какая-никакая смекалка и пронырливость у мальчишки имелись. Что-нибудь да придумает.

А вот самому бывшему полубрату надлежало уделить больше внимания отношениям с женой и в дальнейшем наконец-то завести своих детей. Как любили повторять прелаты: «С Божьей помощью все будет».

Апрель уже перевалил за середину, когда ездоки наконец достигли кёнигсбергских капустных грядок на востоке города. Старина Закхайм встретил добрых друзей необычным для слободы столпотворением. Судя по разговорам, народ понаехал со всей округи, толкотня стояла несусветная.

К счастью, Пес чудом в толпе углядел мальчонку-посыльного из трактира Бальтазара, и тот, взяв лошадей под уздцы, с великим трудом повел их сквозь пеструю гущу. Мимоходом мальчик буркнул, что с утра все как с цепи сорвались, да и вообще, похоже, вся Пруссия лишилась ума – откуда ни возьмись вдруг объявился какой-то проповедник, которого люд начал почитать чуть ли не больше самого папы.

Через пару мгновений мальчишку людской поток унес в неизвестном направлении, а лошади всадников, как по волшебству, оказались на главной закхаймской площади. Там, на невысоком деревянном помосте, опираясь на посох, горячо обращался к толпе приземистый лысый человек в длинном белом платье. Совсем еще не старый проповедник обладал бородой, достойной древнего мудреца. Израненные босые ноги мужчины свидетельствовали о его скитальческом образе жизни, а не по годам спокойный мудрый взгляд – о постижении многих великих истин.

– Достопочтенные жители этой знатной слободы, – голос пастыря показался пруссу до боли знакомым. – Грядут большие перемены! Многие из вас помнят, как в этих краях почти десять лет назад небо окрасил летучий огненный шар.

– Истина! Было, помню, – из толпы раздался взволнованный женский голос. – Тогда огненная колесница пронеслась по небу! Храни нас всех, Господи.

– Ты права, сестра. Первое знамение уже свершилось. Впереди еще два, а после наступит новая эра. Век тиранов и рабов близится к завершению. Я слышу, как новый мир – без крови, войн, преступлений, издевательств и унижения простого народа – уже стучится в нашу дверь.

– Пророк, скажи, когда? – худощавый мужчина в рваном холщовом гупелянде сложил ладони у рта, чтобы его лучше услышали.

– Скоро, брат, скоро. – Неожиданно Гектор заметил, что один рукав пророка свободно болтается, будто в нем нет руки… не может быть! – Затяжная пора грабежей и разбоев, прикрываемых короной или рясой, неизбежно скатится в пропасть забвения. С нас больше пятнадцати веков подряд стригут шерсть как с баранов, запускают грязные руки к нам в кошельки, указывают, как жить нашим детям. Это справедливо?

– Нет! – толпа в едином порыве вскинула руки.

– Народы всего света стонут под гнетом алчных вождей. Покровители заботятся только о своем богатстве и бездонном брюхе. Они разодеты в шелка и парчу, пьют и едят из золотой посуды. Мы потакаем их затеям и умоляем дать нам кусок хлеба. Это справедливо?

– Нет!

– Скажи, пророк, а орден заботится о своих подданных? – полубрат задорно подмигнул старому другу.

– Господин, это кто? Гуннар? – пристально всматривавшийся в проповедника Матиас повернулся к хозяину.

– Несомненно! – узнав товарища, Гуннар улыбнулся. – Но должно быть наоборот. Простой люд делает всю работу на благо правителя, а тот лишь собирает сливки. Спроси здесь у любого: нужна ли ему война с поляками? Нужна?

– Нет! – с каждым возгласом гнев толпы нарастал.

– Все хотят жить в мире и согласии, и я вас заверяю, что война не может продолжаться бесконечно! Нам не нужно хрупкое перемирие. Мы просто не хотим насилия. Верните наши земли и возможность спокойно их возделывать, ловить рыбу, собирать янтарь! Это ведь наши родные края, почему мы должны платить налоги? Кому и за что?

– Ну как же, – с опаской поглядывая на окружающих его неспокойных людей, Пес старался их перекричать. – Орден строит вам дороги, больницы, церкви, дает вам ссуды, и нечего врать – налоги вы почти не платите.

– Да, а новый налог, чтоб расплатиться с поляком? – какая-то старая бабка больно ткнула прусса в ногу клюкой. – Ты, дубина, может, и не платишь, а я должна последний грош отдать, и так жить не на что. Раз такой умный, вот и заплати за меня. Хельга Шваффе из Вальдау, найдешь, меня там все знают. Чтоб завтра же привез, понял?

– Тише, бабушка. Если вы не будете платить налоги, то завтра над вами встанут те самые поляки. Что вы тогда скажете? Думаете, они не обстригут вас как овец?

– Ты хочешь сказать, что ничьей земли не бывает? – посох пророка вскинулся в сторону прусса. – Так вот что я скажу – бывает. Только она должна принадлежать тем, кто живет на ней, а не во дворцах. Все хотят жить в хоромах, но тогда пусть сами себе их и строят, верно?

– Да!

– Но они же платят вам за строительство деньги. И вы не рабы, в конце концов.

– Вот-вот, главное зло человечества – деньги. От них надо отказаться! У нас все есть – скот, руда, зерно. А если чего нет, так поменяем на те же шкуры или пиво, как было в древности. Слушайте, если вы согласны со мной, немедленно выбросьте свои деньги! Так мы сделаем первый шаг навстречу новой безоблачной эре.

Как завороженные, горожане поснимали с поясов кошельки и вытряхнули их содержимое прямо на площадь. Тут же мгновенно, словно угри на мелководье, под ногами людей расползлись полуголые обездоленные нищие, с жадностью подбирая монеты. Вдруг Джаспер, которого со вчерашнего вечера пересадили на коня, потому как у повозки на ухабе треснула ось, легонько подтолкнул Гектора, чтобы тот дал ему обзор.

С робкой надеждой Пес чуть-чуть отклонился. Лучник долго вглядывался в проповедника, жуя губами, и будто бы на секунду что-то всколыхнулось в его памяти, но, так и не признав Гуннара, стрелок махнул рукой и принялся разглядывать убогих калек под копытами лошади.

– Эта земля родилась свободной, таковой и должна остаться, – теперь посох пророка гордо взмыл в воздух. – Ноги несли меня по многим городам и весям, но нигде не встречал я такого места, где бы каждый клочок земли был настолько пропитан жаждой свободы! Могучая тяга к воле живет в Пруссии в каждой душе.

– Сущая истина, отец! – толпа забесновалась.

– Ни одно существо не в силах вырвать из наших сердец право быть свободными! И я говорю – встаньте, братья, за мной, как уже сделали это города в Кульмской земле, Померании и Помезании. Железной пятой мы растопчем любое господство! Как только будет второй знак, кулаки наши окрепнут еще больше, а дух станет доподлинно несокрушимым.

– Мы с тобой, пророк! – ревела толпа.

– Конец нашему холуйству и пьянству и разврату государей! – Гуннар напряженно вглядывался в каждого присутствующего. – Очень скоро мы создадим собственное государство, где матери будут рожать, а мужчины добывать пропитание. Так было всегда, и так будет с приходом новой эпохи, клянусь на могиле пророков!

– А ну слазь, уродец, – бабка норовила спихнуть Гектора с коня. – Дай кобылу, пойду замок брать. Ишь, зажрались – старуха, значит, подыхай, а они фазанов там уплетать. Если суждено мне сгинуть, в Вальдау дед мой остался неходячий. Себе возьми, смотри не перекармливай, пучит его, понял? Ну чего зыркаешь? Вон с моей кобылы!

Старушка, как и следовало ожидать, оказалась не единственной бунтаркой среди многочисленной толпы. Человек тридцать, преисполненных решимости в «истерзанных тиранией сердцах», на самом деле собрались выразить твердый протест ненавистным братьям Тевтонского ордена. Еще полчаса назад их все устраивало, по крайней мере внешне это выглядело именно так, но стоило бродячему проповеднику заронить семя сомнения, народ как будто подменили.

Однако пророк успокоил бунтарей, напомнив, что сначала нужно дождаться двух других знаков. Предвестия ниспосылаются как раз для того, чтобы укрепить дух людей и придать им сил. Но при этом Гуннар добавил, что очень скоро железная стена между простолюдинами и господами рухнет с невообразимым скрежетом, и долго ждать такого знаменательного события не придется.

Многие новоявленные повстанцы сердечно поблагодарили бывшего наемника, иначе они бы «не задумываясь, голыми руками разорвали зажравшихся рыцарей и аристократов», хорошо, что он их вовремя остановил и не допустил кровопролития.

После окончания проповеди Пес рукой указал Гуннару в сторону «Медного ворона», тот понимающе кивнул, а сам остался отвечать на бесконечные вопросы паствы. Наконец, четверо голодных и уставших путешественников, связанных, на первый взгляд, цепью случайных событий, переступили порог трактира.

С приходом Анны дела харчевни, несомненно, пошли в гору. От посетителей не было отбоя – иные стояли даже на улице, дожидаясь своей очереди. Жене Гектора удалось значительно повысить качество обслуживания и подаваемой еды, в покоях царили чистота и уют.

Купцы, ехавшие с востока, со стороны Литвы, старались останавливаться именно в этой гостинице. Конкуренты Бальтазара, день и ночь снедаемые черной завистью, не раз предлагали пруссу продать свой постоялый двор. Чтобы застраховаться от возможных «несчастных случаев», пришлось нанять круглосуточную охрану.

В связи с повышением спроса возникло решение расширить таверну. И когда Пес вошел в кабинет к Бальтазару, он застал того за обсуждением этого важного вопроса с одним из своих давних друзей – лёбенихтским ратманом.

– Третий этаж надстраивать нельзя, – ратман уже собирался уходить. – Стоишь на холме – здание скособочится. Вокруг тебя все занято: либо ищи гнездышко для второго «Вороненка» – Закхайм все равно расширяется, – либо рой подвал глубже и шире. Грунт здесь устойчивый. О, Гектор, мое почтение…

– И вам день добрый, господин Зеке, – слегка склонившись, полубрат протянул руку. – Все в делах, понимаю…

– Мой мальчик, что-то ты быстро вернулся. – Казалось, с появлением Анны и ее новых правил, Бальтазар немного похудел и даже посвежел. – Я еще не успел толком соскучиться, и тут ты появился. Прямо как вурдалак, что наскакивает сзади на несчастных пастушков.

– Слушай, друг. В общем, столько всего произошло. С чего бы начать… Я вернулся не один. Со мной Матиас, его сестра и Джаспер.

– Ха, в прошлый раз ты притащил одного. Теперь троих. Что будет завтра? Цыганский табор или толпа парижских нищих?

– Ты против?

– Да нет, конечно, руки всегда нужны. И лучше свои, чем чужие. А Джаспер откуда здесь?

– Беда-а… – Пес выглянул за дверь – у входа стояли Магда и лучник, который отрешенным взором разглядывал канделябр на стене. – Он сильно обгорел. Девчонка вызвалась за ним ухаживать. У нее тоже горе – дед умер. Одна осталась. Я его поселю у себя внизу…

– Брось глупости, – лицо толстяка приняло удрученный вид. – Поместим капитана в твоей бывшей комнате на чердаке. Надо же, напасть какая. Плохи с огнем шутки, пойду скажу Бергу, чтобы удвоил запасы воды…

Увидеть жену Гектору не удалось, потому что она отбыла в родные края с очередным визитом к объявившемуся кузену, а обратно ее ждали только к Обретению Святого Креста. Представив Магду и стрелка хозяину трактира, Пес заметил, как Бальтазар невольно прикрыл рукой рот, чтобы не вскрикнуть от ужаса и жалости.

Ничего, все встанет на свое место. Страдания уже позади, их семье теперь ничто не угрожает. Та самая «новая эпоха», о которой с упоением вещал Гуннар, сперва заглянет в их дом. Плевать на кресты, пускай чертова тварь-невидимка ими подавится.

Как и обещал себе прусс, сначала необходимо покончить со службой в ордене. Он собрал все сменное казенное белье, что находилось дома, и решительным шагом вышел на улицу. По дороге в крепость ему попались два знакомых полубрата, поприветствовавшие сослуживца, но Пес даже не повернул головы.

В его душе творился полный кавардак. Прусс совершенно не знал, как жить дальше. Орден являлся именно той организацией, которая занимает людей, дает им смысл жизни, так же как церковь, как цеха, как торговые гильдии.

Но все это абсолютно не интересовало Гектора. Из всех общин ему наиболее близка была, конечно, купеческая, да и то потому, что многие поколения его семья занималась только торговлей. Сам Пес никогда не любил финансовые взаимоотношения, более того, его от них тошнило. Правда, он это понял лишь в самый последний момент. Раньше он попросту смирился, чтобы не позорить дядю, а когда тот исчез, стало на все плевать.

Так чем же заняться? Сидеть на шее у жены и корчить из себя нечто чрезвычайно умное и сверхсильное? Надо будет с ней посоветоваться. А пока ее нет – и хорошо, что нет! – вон из ордена, иначе Анна попросит отца Михаэля предать ее мужа анафеме за такие упаднические мысли. Чему быть, того не миновать. Братья прекрасно обойдутся без него – двести с лишним лет как-то обходились, а он без них. Как говорил Жан Бесстрашный, жизнь – это цепь событий, вот и два года в ордене – тоже событие.

Около ворот Унтерстес полубрата кто-то хлопнул по плечу, прусс обернулся и от удивления выронил мешок с одеждой. Перед ним стоял гигант Тронд собственной персоной. Друзья радостно обнялись и принялись расспрашивать друг друга. Прежде чем начать свой рассказ, Гектор выслушал викинга. Оказывается, тот еще зимой обналичил свою половину контракта у Магнуса и с тех пор воздерживался от новых военных кампаний. Дело в том, что Тронд накануне своего необычного решения имел продолжительный разговор с Гуннаром.

Пытаясь вразумить друга, датчанин пускал в ход даже кулаки. Бесполезно. Бывший воин уперся как баран и ни в какую не хотел отступать от своих бредовых идей. И вот тогда, чтобы доступнее объяснить свое учение, он поведал Тронду одну старую притчу, заставившую бывалого рубаку усомниться в правильности своего пути. С тех пор он, как неприкаянный, бродил вокруг рекрутской конторы бородатого шведа, так и не решаясь зайти подписать новый контракт. Слово в слово Тронд пересказал притчу пруссу.

«В одной деревне у одного хозяина жили петух и свинья. Петух не любил свинью за то, что ей всегда доставались вкусные объедки и она никогда не испытывала чувство голода. В то время как ему постоянно доставались жалкие горстки зерна. Свинья видела его мучения и предлагала есть из ее корыта, когда бы он ни пожелал. Но гордый петух вечно отказывался и продолжал копить злобу.

И вот однажды им привели по паре – борова и наседку. Добродушная свинья вскоре обзавелась потомством, а у петуха этого сделать никак не получалось, потому что черная зависть продолжала пожирать его. Глядя на благополучие и взаимопонимание в семье свиньи, злой петух не выдержал и однажды ночью насмерть заклевал всех маленьких поросят, а под утро сам бросился под колеса телеги. Боров, увидев мертвых детей, умер от горя. Свинья долго плакала, но все-таки простила петуха и еще долго жалела, что у того не осталось деток, иначе она бы воспитала их как своих».

Удивленный Пес молча слушал викинга, поражаясь его доверчивости. Никогда раньше за северным воином не замечалось ни мягкотелости, ни сентиментальности. А здесь он с замиранием сердца рассказывал историю, будто и сам собирался податься в пророки. Притча сильно повлияла на выносливого бойца, еще несколько месяцев назад не ведавшего никаких сомнений, превратив его в растерянного несмышленого мальчишку. Он находился, как когда-то Гектор, в самом начале пути. Наемник искал правду и, похоже, забрел в тупик.

Со слов Тронда, эта притча учила нескольким основополагающим жизненным истинам. Во-первых, надо ценить то, что имеешь, и довольствоваться этим, во-вторых, любовь рождает жизнь, а ненависть – смерть. И наконец, просто необходимо научиться прощать ближнего, в противном случае твоя жизнь превратится в отравленное безудержной злостью существование петуха. Одна часть викинга не могла и не хотела отказаться от старого образа жизни, а другая, новая, отрицала всяческое насилие и ратовала за мир. Потому-то Тронд пребывал в некотором замешательстве и не знал, как быть дальше.

Взволнованный рассказ датчанина дополнился тем, что он по пятам следовал за Гуннаром и бывал на каждой проповеди. Сначала ему казалось, что товарищ просто помешался, но когда лично увидел, как толпа готова носить того на руках, задумался. Тысячи людей не могли ошибаться. Война – это бесполезное и нескончаемое занятие, ведь если она будет длиться вечно, то рано или поздно не останется воинов, значит, она прекратится. Так зачем тогда воевать?

Раньше Тронд воевал за деньги, и если бы деньги перестали существовать, избрал бы он тот же путь? Вряд ли. А Гуннар хотел создать мирное государство, где каждый человек будет занят полезным делом. И лучше Пруссии для осуществления такой задумки земли не сыскать. Возможно, какой-то смысл в этом есть.

Один-единственный пример: всю свою историю народы постоянно находились в состоянии войны, в результате страдало как мирное население, так и солдаты. А война прежде всего идет за земли, на которых имеются различные богатства! Но можно вести мирную торговлю, зачем убивать друг друга за какие-то сокровища? У тебя есть хлеб, а у меня янтарь, так давай поменяемся.

– Я, конечно, не хочу тебя разочаровывать, – приблизившись, Пес крепко обхватил Тронда за плечи, – но никто вам не позволит самоуправства. Страна сейчас не в самом лучшем положении, а тут еще Гуннар вздумал попрекать орден и прочую знать. Странно, что его пока не схватили. Прав он только в одном: Пруссия – страна свободных нравов.

– Потому я и сомневаюсь, – бегающий взгляд великана ощупывал все пространство вокруг. – Но вдруг получится? Ведь арестовывать его не за что. Что он нарушил? Бога не поносит, братьев тоже. Да и народ своего любимца в обиду не даст. Вон в Меве хотели его схватить, так толпа, словно щенят, отбросила стражу.

– Знаешь, друг, я тоже на распутье. Ухожу из ордена…

– Да ладно! Тоже устал биться? Смотри-ка, мы ведь все стали другими людьми, как встретились с тобой, Гектор. И ты вместе с нами изменился.

– Давай сегодня вечером к нам на ужин, поговорим. Я только что Гуннара в Закхайме встретил – он тоже обещал прийти. И Джаспер с нами.

– Остались еще, значит, стрелы у старого лиходея, Галифакс ему в ребра, – развеселившись, Тронд локтем ткнул приятеля в бок.

– Не совсем, – вздохнув, прусс отвернулся в сторону. – Досталось ему. Я тебе вот что скажу – не принимай близко к сердцу басни Гуннара. Ты же сам говорил, что после ранения у него с головой стало плохо. Народ послушает-послушает да и плюнет в конце концов, когда кавалерия в город войдет. Кто посмеет оказать сопротивление?

– Старый Тронд размышляет так же, как ты. А новому хочется верить в то, что изменится нынешний уклад. Не зря мы все сошлись в Пруссии, как думаешь? Судьба нас собрала в одну упряжку. Почему мы с Гуннаром оказались наемниками именно в Кёнигсберге? Позови еще Михаэля, пусть тоже выскажется.

– Я верю, что наши пути пересеклись не случайно. Кроме того, мне кажется, я даже знаю, почему так случилось. Но давай подождем вечера. Обсудим дела наши насущные всей компанией, идет?

В замке новый маршал Йоганн фон Шенфельд принял отставку полубрата, будто заранее знал о его решении. Без эмоций и вопросов он поставил свою печать на договоре Бронте и с Богом отпустил того в архив, где архивариус фон Ризе, напротив, с ехидной усмешкой и лукавым взглядом, приобщил документ к остальным бумагам. По поводу ухода Гектора маленький человечек радости не скрывал, но все-таки пожелал бывшему уже солдату Тевтонского ордена счастливого пути и удачи.

С некоторым разочарованием Пес заметил, что в его отсутствие жизнь в замке не изменилась. Люди приходят и уходят, а служба идет. Во дворе хаускомтур фон Плотке беседовал с новобранцами. Немецкая корпорация всегда нуждалась в толковых людях и расставалась с проверенными членами крайне неохотно, но в свете последних событий, всколыхнувших патриотические чувства, отбоя от желающих пополнить ряды кнехтов и полубратьев не было. Никаких наград и похвал Псу объявлять никто не собирался: захотел – ушел, дело твое, найдем других. Прав был Тронд: довольствоваться нужно тем, что имеешь, нечего звезды с неба хватать.

На короткий миг прусс задержался у колодца, глядя на бывшее зернохранилище. Вся история началась в кёнигсбергском оплоте ордена, здесь она, по всей видимости, и закончится. Пройден долгий путь, многое осознано и достигнуто. Все завертелось с побега.

В результате такого досадного упущения был смещен бывший начальник гарнизона – на его место встал Гуго. Вот так, пусть косвенно, но Пес повлиял на жизнь другого человека. Потом викинги, Анна, Трудевут и дальше по спирали до тех пор, пока силы окончательно не иссякли.

С чем он остался в итоге? С калекой-другом, второй товарищ двинулся умом, третий близок к этому, на горбу еще двое чужих детей. Жена, бесспорно, не обрадуется, когда узнает, что из ордена он все-таки ушел. Бальтазар тоже устал от его выходок. Стоила овчинка выделки? Да уж, вопрос, несомненно, хороший. Резонов, конечно, больше в пользу того, что стоило, – откажись он тогда, болтаться бы ему в петле на счастье воронья. Ладно, не вешать нос – выход есть всегда, главное – его найти и умно им воспользоваться.

На обратном пути Гектор решил зайти в форбург проведать Йоганна. Полубрат был занят молитвой. Над его кроватью висели резные изображения Девы Марии и нескольких святых, и Йоганн по нескольку раз на дню, встав на колени перед лежанкой и облокотившись на нее, разговаривал с Отцом Небесным. А после мора в замке и вовсе не давал Иисусу продыха.

Укрепившейся набожности полубрата позавидовал бы любой правоверный мусульманин, привыкший молиться и в пустыне и в темнице. Тревожить друга прусс не отважился. Передав Паулю мешок с вещами и попросив кнехта предупредить Йоганна, что его ждут на ужин в «Вороне», Пес покинул казарму.

Как только Гектор ступил за ворота крепости, стражники назидательно опустили решетку, явно давая понять, что отныне дорога к братьям для бывшего полубрата навсегда заказана. В спину послышались грубые, хамские ругательства, чаще всего звучали слова «предатель», «слюнтяй» и «трус». Со стен часовые принялись освистывать «слабака», кидая в него мелкие камушки. Никто из них понятия не имел, сколько он сделал для ордена, поэтому Пес не стал отбиваться и дерзить в ответ.

С выходом из корпорации он словно оставил очень важную часть себя внутри крепости. И эта часть затем разлетелась на осколки. Один осколок плюхнулся в тюрьму, другой сквозь крышу упал в дормиторий, третий выполз в подвале фирмари, четвертый очутился в чьей-то плошке в ремтере, пятый попал в камин зала капитула.

Подобно тому, как крестоносцы грабили Иерусалим, как паломники на щепки разобрали Крест Господень, так и Гектор распался на множество частиц. Кучка пепла осталась в подземелье кирхи Святого Георга, пригоршня черепков – в древней Брутении, штоф крови – на Танненбергском поле, пятнышко пыли – в хижине Вицеля, мешочек серебра – в славном городе Генте. Тысячи мелких обломков беспорядочно валялись где-то на просторах времен и пространств.

Оказалось, что не так-то просто покинуть братьев. Это было самое сложное решение из когда-либо принятых Псом. Войти в трактир легко, а вот попробуй оттуда выбраться, особенно если карманы полны монет. Но в том, что решение верно, он ни на секунду не сомневался, просто не представлял, что оно дастся так болезненно. Любая потеря означает боль, причем боль душевная гораздо сильнее боли телесной. Путь избран, сворачивать поздно, и как бы плохо ни было, останавливаться нельзя. Остановка подразумевает поражение, а проигрывать Гектор уж точно не собирался.

На улице Бергштрассе бывший полубрат вдруг остановился как вкопанный меж гильдией рыбного промысла и прядильней Унтерса. Причиной послужила одна застенчивая девичья улыбка, посланная в его адрес молоденькой, прячущей глаза девчушкой в сером фартуке, которая несла на плече несколько заячьих шкур. Вот в чем дело! Настроение – раб твоего разума, когда думаешь о плохом, тебе, действительно, становится плохо. Значит, прогони все дурные мысли, и делов-то. Не надо ничего выдумывать, все очень просто.

– Приветствую вас, дорогие мои домочадцы, – с широкой улыбкой на лице Гектор зашел на кухню и размашисто хлопнул Бальтазара по плечу. – Сегодня у нас будет праздничный ужин! Отец, гони всех забулдыг вон и накрывай стол прямо в зале.

– Что это с тобой? – подозрительно покосившись на давнего друга, владелец трактира помахал у того рукой перед глазами. – Голову, что ли, напекло? Так вроде не лето. Или тебе, может, выходное пособие дали? А-а, нет! Прочат в магистры тевтонов, угадал?

– Да что ты заладил. Я понял одну вещь. Вот ты когда последний раз улыбался? Когда обвалилась крыша в «Пятом колесе»? Знаешь, я уже сто лет не едал твоих роскошных ворон. Сегодня мы ждем Гуннара, Тронда, Михаэля и Йоганна. Жаль, Анны не будет, ну да ладно, нам больше достанется. А то начнет опять: «жирное нельзя, уберите молоко»…

– Тебя что, в крепости отдубасили? По головушке досталось?

– Не нуди, перестань, Бальтазар, – такого прилива сил и бодрости Пес не ощущал с той поры, как однажды окунулся в прорубь. – Ты же знаешь, как я тебя люблю. Матиас, поди сюда!

– Да, господин Гектор, – мальчишка осторожно подступил к хозяину.

– Ты сегодня на кухне за старшего. Распорядись, чтобы к восьми часам накрыли в общей зале. А сейчас объяви посетителям, что к нам жалует князь Новгородский и с ним пятьдесят человек сопровождения. Пусть убираются.

– Сию минуту, господин, – бегло глянув на Бальтазара, Матиас удалился.

– Знаешь, что я осознал, друг?

– Понятия не имею, – Бальтазар шмыгнул носом. – Второе пришествие? Конец света? Ростовщики раздают свое добро задаром?

– Когда думаешь только о хорошем, становится легче жить, – указательный палец прусса назидательно поднялся. – Добро есть и в тишине, и в смешном котенке, понимаешь? Нужно просто научиться его собирать и раздавать дальше. Вот о чем говорил Гуннар.

– Однажды тебе уже было хорошо. – Гектор уже вышел, когда толстяк задумчиво поскреб щеку. – И чем это закончилось, мы прекрасно помним…

Бойкие кухонные служки, насвистывая задорные сельские песенки про пастушка Ганса, заученными движениями отодвигали столы в стороны. Центр помещения должен был занять комплект мебели, являвшийся гордостью всего Закхайма, а быть может, и Кёнигсберга. Изготовленный из персидского ореха на заре второго тысячелетия, стол имел настолько завораживающую резьбу, что диву давались многие императорские лица, имевшие удовольствие вкушать пищу за этим арабским шедевром.

По слухам, сперва он принадлежал одному из халифов, потом из Святой земли его вывез Фридрих Второй, затем комплект всплыл на парижском аукционе и после попал в Бессарабию, дальше больше – оттуда его вез в подарок жене герцог Люксембургский. Попробовав местных ворон в Альтштадте, могущественная особа щедрым жестом оставила мебель хозяину той харчевни.

А вот простак ван дер Бьюк проиграл поистине царский подарок Бальтазару в «64 картинки». С тех пор добродушный толстяк всегда менялся в лице, если речь заходила о восьми стульях из комплекта, чьи спинки украшали изображения гурий, птицы Рух, джиннов и прочих заморских мифических существ, и обещал лично откусить оба уха тому, кто хотя бы прикоснется без спроса к его выигрышу.

– Дорогие мои друзья, – к девяти часам собрались все приглашенные, и Пес встал с кружкой пива в руке, – поправьте меня, если ошибаюсь – не я один уловил веяние перемен. Каждый из нас, без преувеличения, стал другим человеком под воздействием определенных обстоятельств, имевших место…

– Я бы не делал таких громких заявлений, – легкая улыбка едва тронула тонкие губы Михаэля. – К примеру, я не оставил сан и не перешел в кузнецы или мясники.

– Сегодня мы будем говорить только начистоту, – Гектор серьезно оглядел всех присутствующих. – Тогда в казармах я видел, как пошатнулась твоя вера, Михаэль. На несколько мгновений ты усомнился в чудодейственной силе святых.

– Вздор, – с противоположного конца стола зазвучал воинственный баритон Йоганна. – Святой отец сохранил мою жизнь как раз мощью молитв и веры. Это мой рассудок ненадолго помутился, и мне показалось, будто дьявол выбрался из преисподней.

– Гектор прав. – Десяток глаз моментально устремился на лысого Гуннара в белом балахоне. – Здесь все свои, поэтому я могу открыться. Бог говорил со мной…

– При всем уважении, Гуннар, – отложив краюху ржаного хлеба, Михаэль покачал головой, – Святой Господь не всегда разговаривает даже с Его Первосвященством. А что же касается рядовой паствы…

– Святой отец, рядовая паства у вас в церкви. Во время моих скитаний Творец сообщил мне, что грядет Его царствие. Сначала он ниспошлет еще два знака жителям Пруссии. В каждой стране будут свои знаки. В королевстве Арагон с улицы средь бела дня исчезла целая семья, в Брюгге пресная вода вдруг ни с того ни с сего засолонилась.

– Я лично видел, как в Саксонских землях родилась коза с пятью ногами, – в разговор включился взволнованный Тронд. – А на севере Моравии сено само подожглось.

– Подождите. Тихо. Гуннар, я что-то не совсем понимаю, – Йоганн нервно барабанил пальцами по блестящей отполированной поверхности стола. – Выходит, Создатель от всех отвернулся и обратил все внимание на тебя?

– Нет. Он никому его раньше и не уделял.

– Бесподобно, – безусое лицо Шваббе приобрело красноватый оттенок. – Эта шутка, несомненно, заслуживает быть услышанной епископом Самбийским.

– Господь создал все живое, но он никогда не просил себя восхвалять и пред собой преклоняться.

– Но, милейший Гуннар, как же такое возможно, когда в Писании сказано…

– В Писании ни слова не сказано о церкви вообще, – спокойный, размеренный тон Гуннара свидетельствовал о его полной уверенности в правдивости своих слов. – Во-вторых, из множества евангелий первые христиане оставили только четыре. Далее, евангелия писались вовсе не самими апостолами, да к тому же через шестьдесят лет после смерти Христа. Посему я бы не очень доверял Библии.

– Друзья, может, не будем переводить нашу приятную беседу в религиозный диспут? – Пес подлил себе шалфейного пива.

– То есть ты хочешь сказать, что Господу не нужна церковь? – ноздри Йоганна раздувались, как у дракона.

– Хм, она и людям в общем-то не нужна. Зачем народ ходит в трактиры? Чтобы быть среди себе подобных, здесь то же самое. Молись спокойно дома, и все.

– Да будет вам известно, светлейший Гуннар, – потиравший щеки Михаэль боролся с собой, дабы не потерять спокойствие, – что в храмах Божьих царит обстановка общности и единения католиков, их совместные молитвы укрепляют нашу веру, а следовательно, щедрость Христа на добрые свершения на земле.

– Так что же сказал тебе Господь? – внимая каждому слову Гуннара, Тронд подставил ладонь к уху.

– Все очень просто, брат, – проповедник откинулся на спинку стула. – Он сказал, что человечество зашло в тупик, неверно истолковав речи пророков. Люди с самого начала оказались бракованной штукой, и им пора уйти. Но не всем – те, кто внемлют последним предупреждениям, останутся в живых и первыми почувствуют справедливость новых порядков.

– Хорошо, тебя не слышат инспектора из курии, – после двух кружек пива Гектор приступил к вину. – Не любят они, когда оспаривают их тесную связь с Богом.

– Это неслыханно! – Кусок крольчатины застрял в горле Йоганна, и он поперхнулся. – Вчерашний викинг – сегодня проводник слова Божьего. Верно, завтра он вознесется. Оградите нас от козней сатаны, святые апостолы.

За столом присутствовали Бальтазар и Джаспер, позади которого стояла чуткая Магда, следящая за движениями лучника и, опережая их, подкладывавшая бедняге в тарелку то, к чему он тянулся. Стрелок по-детски любовался изысканными подсвечниками, подносами, посудой. Людские разговоры его абсолютно не интересовали, но и предметы утвари тоже не смогли задержать его внимание более чем на несколько секунд.

Поначалу при виде давнего товарища сердца собравшихся сжались от боли и жалости, но по мере накаливания беседы, их внимание быстро переключилось на споры. Ответственным за подачу блюд назначили Матиаса, и он ловко распоряжался кому, когда и что подать. Дискуссия в таком духе продолжалась битых часа три.

Что он является единственно избранным пророком господним, Гуннар не настаивал и с пеной у рта не защищал свои утверждения, к чему часто прибегал Йоганн. Михаэль, так и не сообразив, серьезен ли однорукий викинг или слаб на голову, старался с ним не спорить.

Гуннар говорил просто и понятно, еще более завораживая Тронда. Гектор же изрядно перебрал с выпивкой и к концу беседы едва ворочал языком, за что получил крепкий подзатыльник от хозяина «Ворона». Но все равно к этому моменту собравшиеся на ужин перестали слушать друг друга, так и не найдя общего языка.

– Сойтись, ик, я считаю, надо вот на чем, ик, – шатаясь из стороны в сторону как пьяный сапожник из немецких сказок, Пес все-таки уронил на пол тушеное свиное ухо, с которым общался весь последний час. – Михаэль вызывает Гуннара, ик, на кулачный бой, а Йоганн – Тронда. Дальше все идет по турнирным, ик, правилам. Победитель поединка получает Золотое руно, папскую, ик, тиару и ключи от рая. Мы с Джаспером выступаем судьями и присуждаем, ик, победу тому, кто воздержится от запрещенных приемов, и Магда выходит за победителя, ик, замуж.

– Что ты там бормочешь? – Бальтазар грозно погрозил пруссу кулаком. – Опять нализался, бестолочь. Как же твоя болтовня о радости? В общем, слушал я тут вас, слушал и вот что надумал. То, чем вы занимаетесь, сущая ерунда. Проповеди какие-то, споры, никакой пользы. Дело надо делать, а не глотки драть.

– Что ты предлагаешь? – по всей видимости, Тронд, тоже пребывавший в изрядном подпитии, утомился вникать в пустословие как Гуннара, так и Михаэля. – На время и я поддался обещаниям своего друга о лучшей жизни, но сейчас понимаю, что он неправ. Являлся ему Господь или нет, ничего хорошего из этой затеи все равно не выйдет. Люди никогда не переменятся. Зла, ненависти и унижений не искоренить. Это мечта. И былью ей стать не суждено.

– Так вот, Тронд. Вы с Гуннаром смышленые ребята, и моего дуралея вроде уважаете. Придумал я вам одно занятие. Вчера был у Магнуса, у него родился внук. Он хочет продать свою рекрутскую контору и уехать на родину. Видимо, давно об этом подумывал.

– Если я тебя правильно понял, то я за!

– Будете охранять купцов, принимать наемников…

Очнулся Гектор только следующим вечером у себя в постели, куда его заботливо переправили Матиас с сестрой. Пруссу хорошо было знакомо похмельное состояние, хоть и порядком подзабытое. Губы бывшего полубрата слиплись, а в висках молотило так, что он без малейшего колебания согласился бы на обезглавливание. Как слепой нищий, Пес шарил вокруг себя руками, стараясь найти какой-нибудь предмет, за который можно было бы уцепиться и встать. Но, кроме одеял и подушек, на кровати ничего не находилось, и он в бессилии откинулся на перину.

Через пару минут в спальню заглянул слуга, чтобы узнать о здоровье господина. Дворянин попросил пива и, в свою очередь, поинтересовался вчерашними событиями, ибо абсолютно ничего не помнил. Жадно улавливая обрывки фраз мальчишки, непослушными руками Пес обхватил распухшее от пьянства фиолетовое лицо.

Липкая испарина пробила аристократа с утроенной силой, взгляд помутнел. Словно с заткнутыми ушами Гектор слушал сбивчивый рассказ Матиаса, чьи слова доносились с противоположного берега бездонного океана. Звуки слипались, переплетались, взмывали ввысь и низвергались на дно, выбираясь оттуда и разлетаясь на миллион тональностей.

Потом парень вдруг осекся и замолчал. Он мялся у двери, опустив глаза, медлил. Трясущейся рукой Пес подманил слугу к себе и кивнул, чтобы тот продолжил. На короткий миг пруссу стало получше, слух обрел некоторую ясность. Оказывается, Гуннара арестовали. Стража нашла у него кинжал запрещенной к ношению в городе длины.

Скорее всего, это просто было предлогом к устранению неугодного ордену проповедника. Но задержание провели показательно, прямо на глазах толпы, чтобы та воочию убедилась, что пророк не очень чист на руку. Возможно, он замышлял убийство кого-либо из высокопоставленных тевтонов. Следствие непременно разберется, но ясно даже блаженному, что ничем хорошим оно не закончится. В лучшем случае викинга ожидает тюрьма, в худшем – отрубят и вторую руку.

По выражению лица хозяина Матиас понял: тот хочет побыть один. Пообещав принести пива, парнишка удалился. В звеневшей голове роилась целая масса вопросов, но один, как противная заноза, не давал покоя: за что? Думать ни о плохом, ни о хорошем, Гектору не хотелось, да и не получалось. Дворянин кое-как оделся, обулся и, цепляясь за стены, спустился на кухню, где парень нацедил ему из бочки пенную кружку. В два глотка опорожнив ее, прусс попросил еще одну. Стало немного легче, и он, намеренно не надевая верхнюю одежду, выбрался на свежий воздух.

Улицы к этому времени уже опустели, в редких окнах тихо догорали свечи. Давно хоженой тропой Гектор устремился в крепость к товарищу, но на полпути выпитое пиво вновь шибануло ему по мозгам. Ноги прусса заплелись, и он, как подкошенный, свалился ничком прямо в лужу. Из последних сил, кряхтя, он перевернулся на спину, но встать так и не смог.

Когда часы на Лёбенихтской ратуше пробили полночь, пред его мутным взором возникли две высокие фигуры. Конный патруль, смилостивившись над запоздавшим гулякой, протянул ему хлыст. Усилием воли Пес заставил себя ухватиться за кожаную бахрому, однако стоило ему встать, как второй наездник жестоко саданул бывшему полубрату в грудь пяткой, а после, спешившись, добавил еще дубинкой по бокам. Затем громко загоготавшие всадники исчезли где-то в узком переулке.

Все вернулось к исходной точке. Грязный, оборванный, побитый Гектор кое-как доплелся до крепостных ворот. Сперва местная стража его не признала, приняв за какого-то чумазого пьянчугу, но, разглядев в нем полубрата Бронте, принялась над ним издевательски смеяться.

Как назло, дежурил тот самый стражник с заячьей губой, который не хотел пускать прусса, когда тот привез важные документы и нахамил сторожу. Теперь-то привратник отыгрался сполна. Добрых полчаса он песочил Пса, обзывая его «босым греховодником», «грязной скотиной, кою в хлеву-то стыдно держать», «убогим костыльником», «адской мерзостью, в чью морду и плевать-то не хочется» и «шаромыжной побирухой».

Молча стерпев все ругательства, прусс высокомерно приказал проводить его к Гуннару. Ответом стражника послужила наглая усмешка, с которой он за плечи развернул «бесприютного оборванца» и унизительным пинком отправил восвояси. А вдогонку крикнул, что нечего таскаться по ночам, мол, снял серый плащ, так забудь вообще сюда дорогу.

Ни сил, ни желания испытывать стыд или разочарование у Гектора больше не осталось, поэтому, разбив в кровь локти и колени, он еле-еле добрался до дома, где еще поддал жару. Плетеная бутыль вина и три кружки пива возместили пропущенный завтрак, обед и ужин.

Когда Пес смог разлепить глаза снова, счет времени был безвозвратно потерян. Судя по тому, что подштанники насквозь промокли, дворянин валялся в луже собственной мочи. Через некоторое время к нему подплыли два цветных пятна: оранжевое и зеленое.

Несуразные монстры говорили на какой-то тарабарщине и предприняли неудачную попытку поднять его. Подыматься Гектор не пожелал, извергая несвязные проклятия и жижу сомнительных оттенков. Тем не менее настырные чудища все-таки изловчились переместить беднягу в лохань, наполненную горячей водой.

За дальнейшим поворотом событий Пес наблюдал как бы со стороны, сквозь некую искривленную призму. Человек, похожий на Гектора Бронте, только нечесаный, немытый и с лицом, напоминавшим один большой синяк, беспробудно пил еще неделю. Размытые лица людей, пища, ставшая вдруг безвкусной, низкое свинцовое небо, вонючий, густой воздух и пять крестов на руках стали вдруг так ему ненавистны, что однажды он даже засунул голову в теплые бычьи кишки, вываленные во дворе собакам. Если бы служки трактира вовремя не вытащили его из красной кучи, то история потомственного дворянина закончилась бы на весьма позорной ноте.

Единственной мыслью, накрепко засевшей в больном сознании, была та, что он запомнил, увидев улыбающуюся девушку в фартуке. Чем больше ты ищешь добра, тем больше оно к тебе притягивается. Однако другая половина Пса с негодованием замечала, что все происходит как раз наоборот.

Сколько бы он ни старался приветливо заглядывать в лица прохожим, те шарахались от него, как от прокаженного. Сколько он ни предлагал помощь носильщикам или, к примеру, безногим калекам, те тоже посылали его куда подальше. В худшем случае потерявшему человеческий облик Гектору доставались болезненные тумаки.

И вот одним погожим днем, когда весна окончательно расправила крылья и редкие городские деревья развлекались веселыми птичьими трелями, прусс, крепко заправившись накануне вермутом, присел перевести дух прямо на землю около рыбацких складов. Мимо проходила молодая женщина с маленьким мальчиком. Малыш с неподдельной жалостью уставился на «бедного человека» и дернул мать за край платья, чтобы та подала забулдыге на пропитание. Поддавшись уговорам сына, женщина брезгливо бросила Гектору денар, после чего быстро утащила мальчугана подальше.

– Все, я так больше не могу. – Плоский серебряный кружочек неподъемным валуном придавил исхудавшего от беспробудного пьянства Пса. – Лучше уж сдохнуть. Что же не так?

– Да все не так, завалящий ты оборванец. – Появлению бывшего друга прусс обрадовался больше, чем трагхаймский плотник радуется новому заказу. – Смотри, до чего себя довел. К проповеднику в клетку захотел?

– Бэзил! Ты меня не бросил! Я так и знал, помоги мне. Я в полном замешательстве. Тут давеча встретил одну девчонку, она меня научила…

– Ну а ты?

– А что я? – Гектор протер красные глаза. – Понял, что человек сам хозяин своего настроения. Если оно плохое, то надо его поднять.

– И кроме как заливать наглые глаза винищем, ты лучшего способа не придумал, я правильно понимаю? – Своим старым привычкам дух изменять не собирался. – Ты все абсолютно верно понял. Вот только… Удел слабых менять свое настроение. Ты должен определить его раз и навсегда, тогда все – никаких страданий и переживаний больше.

– Но как это сделать?

– С каких это пор ты начал меня слушать? У тебя ведь своя башка на плечах, ты самый умный. Ты же все решил, на кой ляд я тебе сдался?

– Ладно, прости. Только сейчас я разобрался, что одному мне не справиться. Погорячился тогда – опять вино меня доконало, видишь? Слабину дал, пошел по наклонной…

– Ты не только можешь, но и должен идти один – ведь сам это осознал, помнишь? Я же все предвидел, э-эх, дурачина. Чтобы изжить в себе всю мерзость, которую ненавидишь, тебе надо возобновить наш договор. Нельзя было бросать, тем более почти в самом конце.

– Думал, ты никогда уже не предложишь, – отряхиваясь, Пес встал и вытянулся, насколько позволяла ломота в спине. – Что нужно сделать на этот раз?

– Ничего страшного, – подбадривающий тон невидимки придал сил и уверенности Гектору. – Просто выполнить первую просьбу любого, кто обратится.

– Ха! Конечно, согласен.

 

Просьба

Словно сопровождаемый ангелами, Пес припустил домой, чтобы нарваться на какую-нибудь мелкую просьбу домочадцев. От бега пропитые внутренности запротестовали и исторгли наружу Бальтазаров бульон. Едкий пот покрыл грязное тело, люди обходили прусса, зажимая носы. Но он не обращал на прохожих ни малейшего внимания – мысли бывшего полубрата были заняты совершенно иным.

Второй раз Бэзил протянул руку помощи, если можно так сказать. Пьянство снова уравняло знатного дворянина с животными и подвело к краю пропасти. Еще неделя, сам бы не выдержал – удавился. Выходит, невидимка постоянно наблюдал, зная, что рано или поздно Пес опять сорвется. А это значит, что пока к самостоятельной жизни он не готов, во всяком случае, если не Бэзил, то кто-то другой должен вечно надзирать за непутевым пруссом. Только вот ему не пять лет, и даже не десять. Чем же он разумнее того мальчишки, который упросил мать подать монетку обездоленному? Ребенок и тот лучше соображает.

Как только подвернутая в какой-то мелкой стычке с местными выпивохами нога Пса переступила порог жилища, он ахнул и медленно сполз по стене на пол. Все было перевернуто вверх дном: разгромленная мебель валялась кучей обломков, будто ее рубили на дрова, на ковре, усердно изучая заплесневелые объедки, копошилась куча каких-то крохотных мушек, любимая картина Анны – ромашковый луг, скособочившись, висела только на одном гвозде, впридачу куском угля кто-то начертил на ней неприличное слово.

– Господин, смотрю, вы рано сегодня, – сзади раздался знакомый голос, но кому он принадлежал, Пес никак не мог вспомнить. – Прикажете пива или вина?

– Матерь Божья, – утерев пот со лба, Гектор повернулся. – А-а, это ты. Какая сволочь разворотила мой дом?

– Э-э, даже не знаю, как сказать…

– Как есть, так и говори, не тяни. Ну?

– Это сделали вы, – Матиас потупил взор. – Что, разве не помните?

– Так и думал. Старина Гектор Бронте опять взялся за старое, – Пес глубоко вздохнул. – А ты чего морду прячешь? О, да я смотрю досталось тебе от кого-то…

– Вестимо от кого, господин. К вам тут все подходить боялись. Точно бес в вас вселился. Меня избили, жилище разгромили, на кухне-то не были еще?

– Вообще ничего не помню… Какой месяц на дворе?

– Май уже, завтра Обретение Креста. Госпожа Анна должна вернуться вот-вот.

– А что с Гуннаром? Джаспер как? Бальтазар?

Парень шепелявил, потому что, с его слов, Гектор хорошенько съездил ему по челюсти в очередном пьяном припадке. По ночам он, как волк, выл на луну и за неполных восемь дней выдул чуть меньше плетце «горячих напитков». Бредил порой прусс почище стрелка и один раз тоже поджег сарай, хорошо, подоспели вовремя и успели затушить. С криками «капитан, ты не одинок» пьяный дворянин швырнул факел внутрь постройки.

Иногда разговаривал со свиньями в загоне, потом пересказывал эти разговоры фигурке Девы Марии у себя в спальне. Нарезал круги вокруг трактира голым и зазывал посетителей на представление, которое якобы давали придворные шуты турецкого султана. Пил из луж, ел в хлеву, пытался проткнуть бочку пальцем, повезло, что промахнулся и тюкнулся лбом об водосточную трубу, после чего на время угомонился.

Что же касается его друзей… Бальтазар с Трондом выясняют обстановку в конторе Магнуса, торгуются, словом, подготавливают почву. С Уортингтоном изменений никаких нет, такой же отрешенный, не понимает, где находится и что происходит вокруг. Магда делает все, чтобы облегчить ему жизнь: регулярно накладывает компрессы из свежего творога, обрабатывает раны маслом из корней одуванчика, водит гулять – словом, глаз с него не сводит. Ну а с Гуннаром пока неясно, ждет суда, но духом не падает. Вот и все новости на сегодняшний день.

Почесав за ухом, Гектор приказал Матиасу привести других слуг – до приезда жены надлежало привести семейное гнездышко в приличный вид. Каждая новая комната заставляла прусса стыдиться все сильнее. В кладовке, к примеру, прибитая гвоздями к задней стене, висела изорванная медвежья шкура и стояло ведро с опилками, в которых копошились крысы. На кухне в очаге лежали все те вещи, которые Анна заботливо расставила на полки. Причем, судя по запаху, Пес пытался их поджечь, предварительно сбрызнув кислым молоком.

Окончательно расстроившись, прусс посочувствовал слугам, но настойчиво попросил их управиться в кратчайшие сроки, а заодно приготовить ему ванну с хвоей и морской солью. Лежа в ароматном чане, Гектор поклялся жизнью будущих детей никогда больше не прикасаться к вину и прочей дури. Безусловно, у Бэзила вряд ли запасено бесконечное количество шансов.

Тем более дух сам дал возможность отказаться, значит, все честно. Воистину, правы философы – если хочешь уничтожить человека, дай ему самому себя уничтожить… Осталось получить два креста. Ах да, просьба! И делов-то, что-нибудь кому-нибудь подать или просто отойти в сторону. Но пока надо сходить к Гуннару, навестить старого друга. Как же он с ножом так опростоволосился…

На этот раз у охраны вопросы отсутствовали, так как Гектор привел себя в порядок, отмывшись при помощи душистого мыла и натеревшись благовонными индийскими маслами. Побрился, постригся, распрямился и к вечеру стал выглядеть еще лучше, чем прежде. Он специально вышел через обеденную залу, дабы все присутствующие увидели нового человека и пооткрывали рты от удивления.

Как тогда у Копперника, Пес почувствовал, что та старая, позорная, скотская часть его сущности безвозвратно умерла. В ознаменование нового начала бывший полубрат оставил себе усы, подобные тем, какие носили древние пруссы, и даже изменил походку. Он помнил, хоть и смутно, как его родной отец держался в обществе – расправленные плечи, уверенный твердый неширокий шаг, ясный четкий взгляд, плавные движения. Настало время почтить память семьи, и если не сейчас, то когда? Впридачу Гектор прикрепил синий капитанский значок стрелка к самому сердцу, потому что честь друзей тоже нельзя предавать.

– Приветствую тебя, друг, – с Гуннаром пришлось разговаривать через дверь. – Ну как ты? Держишься?

– Гектор! – викинг вплотную подошел к крошечному дверному окошку. – Забавно, ты мой первый посетитель, не считая Тронда. Где же толпа? Когда сидишь в тюрьме, люди всегда знают, где тебя искать…

– Этого и следовало ожидать. Им показалось, что ты их предал. Сам ратовал за мир, а на деле прятал нож.

– Видишь, как легко манипулировать людьми? Народ – это пыль, куда дунешь, туда и полетит. Зачем мне нож? Я с самой битвы оружие в руках не держал. Кому-то было выгодно загнать меня в подземелье.

– Кому? – Пес просунул пальцы сквозь окошко.

– Да какая разница? – дотронувшись до руки друга, проповедник отступил в глубь камеры. – Все было бесполезно. Они могут продержать меня тут еще не один месяц, тогда люди меня вообще забудут, понимаешь? Да и веры мне от них уже нет. Вчера пришел один брат и предложил сделку.

– Как это?

– Они меня отпускают, а взамен я обещаю прекратить свои проповеди. Хочу согласиться. И не тюрьма меня сломала – я в свое время в Шлезвиге почти три года отсидел, и здесь, по сравнению с тамошним подвалом – просто императорский дворец. Знаешь, пришло понимание, что моей силы явно недостаточно, чтобы бороться с целым орденом.

– Может, ты хотел им отомстить за руку?

– Нет. Руку я сам продал за деньги. Сложись обстоятельства по-другому, и я бы стоял напротив тебя на том поле, – голос Гуннара немного дрогнул. – Орден к этому не имеет отношения. Во всех городах люди меня слушали, а назавтра забывали. Правда, некоторые хотели пойти ко мне в ученики, но это ни к чему – зачем мне кого-то учить. Я хотел провозгласить истину, от которой не отказываюсь и поныне.

– Ты и вправду считаешь, что наступят новые времена? – оперевшись на дверь спиной, Пес угрюмо глядел на небо сквозь зияющую дыру на крыше зернохранилища.

– Обязательно, ведь сам Бог мне об этом сказал. Только я совершил ошибку – пошел нести пророчества в народ. Но он меня об этом не просил, и вот что вышло, видишь? Кому суждено, те сами все поймут – я снимаю с себя белые одежды.

– Гуннар, ты что, хочешь вернуться в наемники?

– Упаси Господи. Путь насилия для меня навсегда закрыт. Пойду в паломники, пока еще не решил куда – в Святую ли землю, Африку или на другой край света. И оставлю проповедь до тех пор, пока не померкнет свет в моих глазах.

– Конечно, выбор за тобой, друг. Но зайди ко мне попрощаться, когда тебя освободят.

Самая непостоянная штука из всех – это жизнь. Сегодня в тюрьме ты, завтра твой близкий. Сегодня ты на коне, завтра поскачут на тебе. Сегодня тебя готовы носить на руках, а завтра зарыть в могилу. Как к этому относиться? Как к чему-то неизбежному и вечно присутствующему рядом с тобой. Приготовься, что в собственном доме найдутся воры, предатели, подлецы и негодяи. Кто угодно может ступить на подлый путь – отец, жена, брат или сын.

Так вот что значит путь одиночки! Не мешай никому развиваться и развивайся сам, подготовься к любым напастям, тяготам и горю. Ничего не бойся, встречай испытания лицом к лицу, помогай тем, кто слабее, тем, кто отчаялся. Не зря Гуго и дядя просили поклясться не творить никому зла, вот и Гуннар отказался от насилия. Правда, всегда найдутся те, кто действительно заслуживает быть наказанным, особенно в тех случаях, когда появляется угроза твоей семье или жизни.

Бальтазар подбросил дельную мысль – перекупить контору Магнуса. Вот в чем Гектор хоть немножко разбирается! В военном деле. К черту торговлю, наемники – вот где золотая жила! Именно сегодня они как никогда нужны ордену. Тронд будет вербовать людей на севере в своих землях, а Пес договариваться с братьями. Сама судьба велела, раз уж магистр тевтонов благоволит ему.

– Молодцы, а валун выкатили из подвала? Как я умудрился его туда затащить, ума не приложу. – Жилище Гектора сияло чистотой, прислуга потрудилась на славу. – Да, все-таки ошибался я: есть от тебя кое-какая польза.

– Не надо мне ничего, господин, – Матиас робко поднял глаза. – У меня только одна просьба.

– Ну наконец-то, целый день жду. Что такое?

– Избавьтесь от своей жены.

– От кого? – Псу действительно показалось, что Матиас попросил убить жену.

– От Анны – вашей жены.

С минуту Гектор неотрывно глядел на слугу, абсолютно ничего не понимая. Он стоял, моргая вытаращенными глазами, и прочищал пальцами уши. Но парень в третий раз повторил просьбу. Времена, когда у прусса подкашивались коленки и намокали подмышки, с недавних пор канули в лету. Теперь ни панике, ни параличу он не поддавался. Но зато Пес с поразительной ясностью осознал, кто стоит перед ним, кого он пригрел на собственной груди. Молниеносным движением хозяин ухватил гаденыша за кадык, но пальцы отказывались сжиматься.

– Потише, ишь, разошелся, – Бэзил был тут как тут. – Необычная просьба, не поспоришь. Но ты же сам согласился, помнишь? Странные вы существа, люди… Сначала чуть ли не умоляют дать им возможность, а потом хватает наглости обвинять.

– Отдай мне этого слизня, я раздавлю его, – холодный огонь ненависти пылал в стальных глазах дворянина. – Не то, что совести, в нем вообще от человека ничего нет. Трус, паскудник и мертвец, жизнь твоя кончена! Уж это я обещаю.

– Мертвец как раз ты, если не выполнишь его просьбу. Надеюсь, те замечательные книги все еще помнишь?

– Господин Гектор, я же для вас стараюсь, как вы не хотите понять? – мальчишка осторожно выбрался из мертвой хватки хозяина. – Выслушайте меня, и вы все поймете! Когда мне было десять лет, ко мне явился Господь!

– А-а. Ко мне тоже являлся, вот даже сейчас с ним разговариваю, – Пес горько ухмыльнулся. – Интересно, живет ли в Пруссии хоть кто-нибудь, кого не посещал Бог? По-моему, любой дворняге уже продыху от него нет.

– Так вот. Когда мы татарина того, Елая, в лесу нашли, ночью раздался голос: «Через пять лет ты встретишь человека, которому будешь служить. Но для того нужны жертвы». Это я его зарезал… Страшно было, но… Мне понравилось, значит, я настоящий воин!

– Ты тварь – и сдохнешь, как тебе подобает. Разве Бог может просить убить кого-то? Может, это дьявол был, часом не перепутал?

– Чего вы ругаетесь? Точно Господь – он так и сказал: «Я тот, кто всеми повелевает, и на тебя снизойдет моя благодать, но не вздумай ослушаться!»

– Парнишка немного недопонял, – решил внести ясность сам дух. – К нему приходил соратник Разгала. Их когорта не уважает людей и всячески над ними издевается. Человек для них – мусор, а для меня – жемчуг. Я вас спасаю, а они губят.

– Но ты знал, что эта мразь попросит меня убить жену?

Если бы невидимка не сдерживал прусса, тот бы голыми руками разорвал Матиаса на куски.

– Знал. Но как я мог предположить, что первым, кто обратится с просьбой, будет именно он? В любом случае, я считаю, он прав – от Анны надо избавляться…

– Ты в своем уме?

– А ты? Неужели и в самом деле веришь, что она ездит домой к родственнику?

– Не ври, вы сговорились, что ли? – Пес с досадой швырнул глиняную вазу в стену над головой слуги.

– Вы понимаете, господин, – занятый другими мыслями, Гектор не обращал внимания на мальчишку, – как вышло… Чтобы я смог служить вам, пришлось убить Елая, и Господь пообещал дать мне смелость и силу через обучение у вас. Но вы не захотели учить, и я остался трусом. Потом вы бросили меня в Генте, где мне намяли бока до полусмерти, а дальше так и вовсе решили отказаться.

– Да потому что от тебя, слизняка, толку, что от осла молока! Как ты не поймешь своей безмозглой башкой? Ты, трусливое порождение ада, убил беззащитного старика!

– Так ради благой цели – чтоб побороть слабость! Но вы уперлись. Дальше потребовалась еще одна жертва…

– За Джаспера буду убивать тебя медленно и мучительно, – Пес взвешивал каждое слово. – Я сразу понял, что не мог он сам ничего поджечь, но и на тебя грешить не хотелось, а теперь все встало на свои места.

– Но мой план сработал! Вы взяли меня с собой! И Магду тоже! – попытавшись обнять господина, Матиас получил серьезный отпор в виде удара коленом под дых. – За что, хозяин? Я хочу научиться сражаться рядом с вами – и для этого нужна последняя жертва!

– Самое обидное, что до тех пор, пока не выполнишь просьбу, ты не имеешь права тронуть его пальцем, – тон невидимки сменился на сочувственный. – А если не выполнишь, то вновь появятся те книжки – жизнь, смерть, ну ты помнишь.

– Зачем ему надо, чтобы я ее убил? – с презрением Пес заглянул в бегающие глаза слуги.

– Во-первых, он мясник по натуре, только трусливый, кто режет исподтишка. Ему нравится чужая кровь, ему нравится убивать – тех солдат в лесу с удовольствием на тот свет отправлял. Во-вторых, он искренне верит, что, избавившись от Анны, ты в конце концов возьмешься его обучать. Ничто тебя отвлекать не будет. И, наконец, они просто не поладили с самого начала.

– Сто раз был прав Тронд, надо было щенка тогда в лесу закопать… Вот до чего доброта доводит. Черт, выходит, если я не убью жену, меня ждет та самая книга Смерти? Молодчина, Гектор! Всю жизнь только этого и ждал. Подумать хотя бы можно?

– Думай, но недолго – всего три дня. Она не заслуживает жизни, даже я признаю.

Столько новых сообщений одновременно Пес не получал даже во время учебы в магдебургской семинарии. Он поднялся в комнату и устало плюхнулся на кровать. Мальчишка, как ни крути, покойник – даже миротворец Гуннар наверняка сам бы выпустил кишки этой скотине. Один Джаспер чего стоит, а тут еще «убей жену и научи меня махать мечом». Подожди – ты получишь свою науку, дай только выход найти. Конечно, от привязанностей отказываться надо, но не уничтожением всей семьи…

Может, освободиться от нее как-нибудь по-другому? Записать дату смерти в церковную книгу втайне от Михаэля? Установить надгробие с ее именем? Даже если вдруг выяснится, что жена изменяла ему, почему она заслуживает непременно смерти? Немедля необходимо с кем-то посоветоваться, в первую очередь с друзьями. В некоторых странах, особенно в провинции, измена считается тяжким преступлением, и женщинам там грозят суровые наказания, вплоть до казни. А если вспомнить Брутению, так и разговаривать не о чем.

Что жена к нему охладела, Бэзил не ошибался. Она вся с головой ушла в дела, но не семейные, а трактирные. О детях и не заикалась вовсе, что само по себе подозрительно. В имущих семьях детей всегда мал мала меньше, правда, его собственная мать лишь чудом не отдала Богу душу при родах, поэтому решили отказаться от увеличения фамилии. Но они с Анной молодые, крепкие, здоровые. Другое дело, что его самого дома почти не бывает, когда о детях-то думать. С некоторым облегчением Пес заметил, что размышляет о своих горестях совсем без злобы и нервозности, не то, что раньше…

– Подъем, лежебока! – ранним утром прусса разбудил веселый щебет супруги. – Девятый час уже. Удачно прошла поездка? А что там за девушка?

– Подожди ты с расспросами, – Гектор спросонья не поверил глазам – у Анны из-под передника, надетого поверх узкого приталенного светло-серого платья, слегка выпирал живот. – Это что еще такое?

– Как что? Твой малыш, дурачок. Не малыш дурачок, а ты! С начала года стараемся, вот как раз пять месяцев! В сентябре ожидаем, ну что, рад?

– А-а, э-э, ну, конечно, рад. Только я не помню, чтоб мы как-то усердно старались…

– Чем это от тебя так разит? Ты что, пил? – молодая женщина стала энергично принюхиваться. – Фу, воняет, как от нищего сапожника.

– Ну выпил немножко, – виновато кашлянув, Пес поднялся с кровати. – Тебе нельзя волноваться, чтобы не отразилось на ребенке.

– Да что ты понимаешь! Опять за старое взялся, с косой рожей ходил, народ пугал. Куда только Бальтазар смотрел! У собаки на кошку нюх хуже, чем у тебя на выпивку.

– Не городи чепухи! Когда я пил последний раз? Чего ты придумываешь? И вообще – я пообещал себе, что никогда в жизни больше не прикоснусь к этой дряни.

– Знаем мы цену таким обещаниям. Зазеваешься на секунду, а он уже в луже валяется, пузыри пускает, лыка не вяжет.

А может, этот вурдалак Матиас все-таки прав? Где же это видано, чтобы жена так костерила мужа. Хорошо, люди не видят, еще пустят молву, что на деле-то она его из ордена вытряхнула, заставив дома сидеть, стирать ей фартуки да чепчики. Когда же все началось? На первых порах свой нрав Анна не выказывала, да ведь он всегда неуемный был, а со временем вырвался на волю. И действительно, слугам спуску не дает, однажды не удержалась, ляпнула при Михаэле такое, что тот едва не сгорел от стыда. Бальтазару тоже доставалось, только, конечно, пореже.

Жена с гордым видом удалилась из спальни, не удостоив мужа взглядом. Если верить Бэзилу, и она действительно гуляла на стороне, ребенок может быть чьим угодно. Как проверишь? Разве что сама признается. Она его не то что за мужа, за человека не считает! Кто бы послушал, как благоверная с супругом дорогим разговаривает. Вон жена Штрауба, аптекаря, одну ночь дома не ночевала, так он ее сам публично высек у позорного столба. И то потом три дня плевался, что разводы запрещены.

Осуществлялась лишь констатация факта, что брака, по сути, и не было – Небеса его не признали изначально. Но развод был бы возможным только по причине бесплодия кого-либо из супругов или обнаружения впоследствии кровного родства. Ни того ни другого Пес Михаэлю предъявить не мог, да и не хотел, по крайней мере, до поры до времени.

Поднимать на женщину руку было не в правилах прусса, только и мириться с таким поведением Анны он явно не собирался. Поэтому Гектор решил отложить серьезный разговор на вечер, чтобы окончательно выяснить отношения и обдумать свое весьма щекотливое положение. Где-то в глубине души он не исключал возможности, что Анну придется… успокоить. Но только если подтвердятся ее сомнительные похождения, причем ни один гад ему слова против не скажет, ибо муж будет полностью прав.

Спустившись вниз, Пес умылся, почистил зубы и десны проверенным древнеегипетским средством – перцем, протертым с мятой и цветками ириса, промокнул подмышки эссенцией лаванды, набросил камлотовую безрукавку и шагнул прочь из дома. Насколько холодной выдалась зима, настолько теплой пришла весна. Дыханием лета веяло буквально отовсюду: ласковый ветерок нес славное тепло, полуголая ребятня гонялась за гусями, птицы смешно улыбались с труб и флюгеров, старики, зажмурившись, на лавках подставляли сморщенные лица под манящие солнечные лучи.

– Мое почтение, как поживает Магнус?

– На месте шведа сидел его заместитель, норвежец Ойстен, с массивными скулами и шрамом поперек всего лица.

– Устал немного, на родину торопится, очень хочет внука увидеть, – Ойстен изучал какие-то бумаги. – На днях отплывает, а пока подарки всей родне подыскивает. Тут давеча другая контора открылась, вон через площадь. Нагнали шваль всякую, сопляков, за портками своими углядеть не могут, не то что за страной. Обидно.

– Не переживай, – в углу на обитом ворсистой верблюжьей шерстью кресле сидел Тронд. – Мы вчера всю ночь проговорили. Сыновей у него нет – дело передать некому. Хочет отдать нам с Гуннаром и Гектором, Бальтазар его уговорил. Только Гуннару, похоже, это неинтересно, остаемся мы вдвоем.

– В какую цену идут соседские наемники? – Пес присел напротив норвежца.

– Полталера в месяц плюс экипировка.

– Витингам платят четыре марки. Но мы-то тренированные, бывалые, выносливые и прочее. Мы стоим этих денег. А если, как ты говоришь, с вашего севера сейчас едет одна бестолочь, то она вообще должна работать за еду.

– Все толковые бойцы уже полегли или в рабах, – запрокинув ногу на ногу, Тронд любовался любимым портретом Магнуса в полный рост. – Чтобы обучить наемника, нужно время. Всем известно, что братья обложили данью всех, даже церковников, чтобы выплатить свой долг поляку. Денег у рыцарей нет. Но и цены падают, по крайней мере, на местные товары – люди несут заработок в казну.

– Что ты предлагаешь?

– Снизить наш запрос. Не больше тридцати шиллингов. Первое время поработаем по такой цене. Все равно перемирие, но орден нас знает – враг, если что, не успеет даже схватиться за меч. По поводу купцов: заявим на десяток фирхенов больше, за их счет и отыграемся. Пускай пару раз сходят с детворой, что обустроилась напротив. Когда они разбегутся, увидев медведя, торгаши сами потянутся к нам.

– Попробовать можно, – заместитель капитана наемников почесал узкий лоб. – Только вот незадача. Порядка не стало без Магнуса. Бойцы разбегаются по ночам как тараканы, пойди отлови. Возвращаются избитые и пьяные, подчиняться совсем перестали.

– Это оставь мне. Я из них дурь вмиг выбью.

– Я тут подумал, – пытливый взгляд Гектора по очереди коснулся обоих викингов. – Раз мы обновляемся, значит, надо и внешний вид поменять. Вывеску заменить, стены перекрасить, кабинет отремонтировать. С Магнусом уйдет целая эпоха, портрет оставим как память, остальное уберем. Ах да, попугай ему, кажется, до смерти надоел. Оставим.

– Руки прочь, вонючее существо, – новых хозяев птица признавать не спешила. – Вздернуть бы вас всех на ярмарке, обормотов.

Разговор продолжался еще часа три-четыре. Было решено создать целую систему «привлекательных предложений» для нанимателей.

К примеру, если кто-то заключал соглашение с рекрутским домом на год, то ему не надо было отдельно платить за оружие. Если на три года, то броня шла бесплатно, а если на пять, то давали впридачу еще и лошадь.

Сошлись также на том, что «трехлетникам» дарили одно бесплатное сопровождение, но не дальше чем на семьдесят миль. При этом всех покупателей бесплатно размещали и кормили в специальной гостинице. Таких уступок доселе не предлагала ни одна контора.

С интервалом пятнадцать минут в дверях появлялись сами наемники – будущая опора нового дела. Завидев очередного непутевого вояку, Тронд менялся в лице: один зашел с подбитым глазом, другой с перевязанной рукой, третий вообще прихромал на костыле, а четвертого, пьяного вусмерть, и вовсе занесли двое товарищей. С такой бесполезной сворой каши не сваришь – Ойстен оказался прав. Дисциплиной здесь и не пахло. Следовало незамедлительно применить самые суровые меры. Договорились начать прямо с завтрашнего дня: ослабить хватку в такого рода деятельности – означало угробить все дело за короткий срок.

– Где ты шлялась? – до одиннадцати часов вечера Пес ждал Анну за столом в одиночестве и полной темноте.

– Что за тон? С какой стати ты мне хамишь? – женщина сердито сняла плащ и тряхнула волосами. – Если тебе так интересно – я была у Михаэля в кирхе, понял? Мне всегда есть о чем с ним поговорить.

– Это я-то хамлю? Ты себя послушай, вечно пьяный старик Кройчак и тот бы покраснел! Какая кирха? Он уходит домой в девять, а третий звон уже пробил, и с тех пор я перевернул часы четыре раза. Значит, уже дело к полуночи.

– Для меня его двери всегда открыты. Он помогает мне познать Бога.

– Так разве ты в чем-то грешна, юная дева? – с недавних пор Пес вообще перестал злиться, его речь стала не подвластна гневу, он разговаривал очень спокойно. – Не на исповедь ли ты, дочь Божья, ходила к святому отцу на ночь глядя?

– Пасти бы тебе коров с такими намеками! – Анна же, напротив, выйдя из равновесия, перешла на визг. – Я его ребенка ношу под сердцем, а он меня дерьмом поливает. Проваливай, Гектор Бронте. Сегодня ты спишь внизу или иди к Бальтазару.

Молча дослушав жену, Пес просидел за столом еще четверть часа, прислушиваясь к себе: удастся ли ему сдержаться и с ходу не удавить супругу в их общей спальне. Удалось. До самого утра прусс просидел на лавке перед своим домом, тщательно обдумывая свою дальнейшую жизнь. С тем, как зарабатывать на хлеб, все прояснилось. Рекрутское дело Магнуса не даст штанам свалиться с Тронда и Пса. Здесь трудностей нет. Вопрос в другом: как поступить с женой? А к тому, чтобы все-таки покончить с Анной, он с каждым часом склонялся все больше.

Небосвод сменил окраску и повел в атаку растрепанных серых солдат. А Пес все сидел и думал: неужели он превратился в такую бессовестную, бессердечную и бесстыжую скотину, готовую похоронить союз, заключенный на небесах? Неужели ему стало на все плевать, и когда он улыбался последний раз? Ведь со злостью ушла и радость… И что хорошего в том, что он совсем перестал что-либо чувствовать? Бодуэн и Гийом панически боялись смерти, но страх напоминал им, что они живы. А Пес, выходит, умер?

На самом деле умер он давно, как только исчез дядя. А теперь, наоборот, живет. Каждому свое. Он и раньше-то особо никогда не веселился. Да и не горевал тоже. Ведь даже петля перед носом не поставила его на колени и не заставила умолять о пощаде. На битве ни один мускул не дрогнул на лице. Конечно, были досадные моменты, бросавшие в пот, но минутные слабости свойственны даже святым, а не то что человеческой природе. По-настоящему он волновался только, когда дело касалось близких ему людей. И если бы привязанность к ним не существовала, то в его душе навечно поселилось бы спокойствие.

Что будет с Джаспером? Как бы там ни было, он сам выбрал этот путь. Что ожидает Магду – только ее дело. Гуннар? Лучше него никто не знает, что ему нужно. Это их жизнь, им за нее и отвечать. Если нужна помощь, он с радостью поможет, но жить за них не станет. Единственная судьба, которую он возьмет в свои руки, судьба Матиаса. Справедливый приговор ждет мозгляка в любом случае, осталось только решить, как поступить с женой.

Май – пора влюбленных. Но, в отличие от солнечных ласковых дней мая, в сердце Гектора воцарилась ледяная стужа. Любовь к Анне, так и не успевшая распуститься прекрасным ярким цветком, застыла в сердце Гектора навсегда. Правда, с утра он извинился перед женой, сделав вид, что раскаивается. На раздумья у него оставалось еще два дня, и Пес решил использовать оставшееся время с умом. Он попросил супругу познакомить его с родственником – кузеном. Предложение искренне смутило женщину, и поначалу она даже не нашлась, что ответить.

Спохватившись, Анна нашла кучу предлогов, чтобы не ехать, по крайней мере до осени. В мае там делать нечего – она только оттуда, да и посевные работы идут полным ходом, зачем отвлекать. Летом начнется сенокос, работы в поле, да к тому же строительство новой дороги для епископа. Молодая женщина тараторила так, что половины доводов Пес и не разобрал. Тогда он предложил ей назвать имя брата, чтобы самому съездить проведать его, отвезти гостинцев.

После этой просьбы Анна потупила взор и тихо сказала, что вторую неделю как почил старик Вальтер, местный староста, вся деревня в трауре и вряд ли обрадуется гостям. Затем, выпрямившись и с достоинством одернув передник, женщина отправилась в таверну. Гектор проводил жену безучастным взглядом, ее шансы на спасение убывали быстрее, чем осколок льда в горячем котелке.

– Бальтазар, может быть, этот вопрос покажется тебе странным, – Пес поймал друга по дороге к ратуше, – но… Ты никогда не замечал за Анной какого-то необычного поведения?

– Не совсем понимаю, – в глазах владельца «Ворона» читался встречный вопрос.

– Ну, к примеру, она позволяет себе некоторые… вольности?

– А-а, ты об этом. Я сам до конца не верил, но раз уж спросил. Все думал, что казалось, да нет – сегодня опять заметил, как она цветет. Каждый раз приезжает из своей деревни другим человеком. Будто ангелы несут, словно какая благодать на нее снизошла.

– Думаешь, завела на стороне кого-то?

– Очень похоже на то, сынок, – Бальтазар явно сочувствовал другу. – Чего-чего, а такой радости от встреч с тобой я у нее не видал. Может, ошибаюсь, не знаю…

– Странно все это. Сдается, она меня ненавидит, – бывший полубрат пытался представить все добрые мгновения, проведенные с супругой. – Огрызается, дерзит, меняет тему разговора, не хочет знакомить меня с родственниками.

– Решай сам. Я здесь не советчик – она отлично ведет у меня дела: за два года ни одной драки, мне уже некуда девать деньги. Но если что узнаешь – глазом не моргну, вытолкаю взашей. Подлой бабе в моем трактире не место…

– Что думаешь о Матиасе?

– Способный паренек. Все схватывает на лету, постоянно у меня на подхвате. На тебе, кстати, помешан – господин Гектор, господин Гектор. А сестра его – золото, Джаспер к ней привязался, ни шагу без нее.

– Прости меня за пьянство, Бальтазар, – слегка склонившись, Гектор положил ладонь толстяка себе на темя. – Совсем с головенкой плохо стало.

– Еще раз повторится – пеняй на себя, – на сей раз слова не прозвучали обычной страшилкой для ребенка. – Надеюсь, теперь ты все понял? Что придумали с Трондом?

Вскоре – как говорится, помяни дьявола – появился и сам викинг. Боец принес хорошие новости. Бывалый делец и управленец живой воинской силы, Магнус настолько обрадовался рождению внука, что собирался вернуться в Швецию уже на следующей неделе. Новопреемники, если хотели перенять от него бразды правления, за каждого действующего контрактника на данный момент обязывались выплатить ему по полтора грошена отступного и вдобавок десять золотых гульденов за «неслыханную щедрость», то есть за все про все.

Кое-какие запасы имелись как у Тронда, так и у Гектора – прусс припрятал вполне достаточно серебра, оставшегося от подарков магистра. Не хватало ровно четверти. Бальтазар согласился выступить кредитором, тем более, Магнус прилично задолжал ему за горячие обеды, предоставляемые навынос.

Второй хорошей новостью рослого викинга стало донесение о скором приезде в город какого-то важного купца из Португальского королевства – он вез в Пруссию крупную партию древесины пробкового дуба. А домой хотел забрать несколько ящиков янтаря для своего короля. Негоциант ехал с сыном, который должен был переправить остаток партии дальше на восток. Сам торговец со своей охраной уйдет обратно, а вот отпрыску, несомненно, потребуются наемники.

Хозяин рекрутского дома благословил молодежь в первое самостоятельное плавание. От того, как они проделают первую работу, будет зависеть их дальнейшая репутация. Мысли о конце «мира в насилии» окончательно покинули Тронда, и он, радостный и непоседливый, с головой погрузился в расчеты и задумки.

Договорившись уладить все бумажные вопросы с Магнусом во второй половине дня, друзья разошлись. Пес направился в кирху Святой Барбары проведать Михаэля. Гнетущие раздумья не покидали его всю дорогу. Вдруг прусс углядел знакомый шелковый низ, украшенный вышитыми многоугольными медальонами с заключенными в них львами и орлами, на платье из легкого сицилийского текстиля, что они вместе с женой забирали от портного.

– Святой отец, я больше так не могу! – примостившись у края церкви, используя свой дар, Гектор подслушивал, о чем секретничают супруга и давний друг. – Он точно что-то подозревает. Я разрываюсь пополам, потому что люблю их обоих. Что мне делать?

– Больше нельзя скрывать, – Шваббе говорил почти шепотом. – Надо открыться, Анна. Он ведь твой муж, я своими устами просил Господа благословить ваш брак. Ты раскаялась в своем грехе, Отец Небесный простит тебя, только если ты откроешься мужу.

– Так он же убьет меня! Я видела, как он на меня смотрит – вот-вот растерзает. Мне страшно находиться с ним рядом, Гектор стал совершенно другим человеком. Муж настолько изменился…

– Что предлагает твой… друг?

– Васко хочет, чтобы мы убежали. Просит назвать любую страну, какую пожелаю. Не знаю, думать некогда – решать надо прямо сейчас. Иначе он больше не приедет, ему надоело прятаться. Васко, убереги нас всех Иисусе, однажды предложил… избавиться от Гектора.

– Великий Боже, смягчи сердца наши и наполни их чистотой и прощением. – Как перекрестился святой отец, Пес видеть не мог, но зато хорошо почувствовал. – В руках твоего безграничного милосердия все находимся, защити и избавь нас ото зла всякого.

– Я на распутье, – девушка разрыдалась, речь ее стала невнятной. – Молилась сутки напролет… рядом никого не было… сам поди гулял… надоело все…

Васко, значит. Ну-ну. Зачем ждать еще два дня? Сегодня вечером наступит самый подходящий момент. Пес нарочно дождался жену на крыльце церкви, от неожиданности при встрече та даже ахнула. Оказывается, она занесла Михаэлю немного меда и молока для больных госпиталя, что находится при кирхе. С неподдельной улыбкой проводив жену, прусс восхитился ее чуткостью и заботой о страждущих и попросил приготовить очередной праздничный ужин. Ведь в такой чудесный весенний день как никогда хочется радости и настоящего человеческого тепла.

Все необходимые документы между «Рекрутским домом Магнуса» и наспех зарегистрированным магистратским нотариусом, еще одним товарищем Бальтазара, «Прусским боевым братством» были подписаны к тому времени, когда большинство горожан собираются своими семьями на ужин. Тронд предложил товарищу отметить успехи в новых начинаниях, но прусс решительно отказался, сославшись, что лучше бы этот вечер ему провести дома с женой.

Последняя литургия закончилась в восемь часов, о чем всех активных прихожан известил второй, предпоследний, удар колокола. Данную службу Анне пришлось пропустить, потому как супруг пожелал ее общества. Однако вечерняя трапеза протекала в полной тишине, чего раньше никогда не было. Как только тарелки и кружки опустели, Пес утер мягкой салфеткой рот и первым начал разговор.

– Хороший, наверное, мужчина, а имя-то какое, ты только подумай – Васко.

– О-откуда ты знаешь? – Анна нервно затеребила край скатерти. – Что, подслушивал?

– Значит, это правда, – Гектор глядел на свои ногти, а не на жену. – Ну и кто он? Не пьет, видно, родину любит, чужих женщин тоже…

– А на что ты надеялся? Тебя месяцами нет дома, меня совсем не замечаешь! Только подозреваешь всех, совсем из ума выжил! На Михаэля даже подумал.

– Чего еще от тебя, деревенщины неблагодарной, можно ожидать? Из лап смерти вытащил, отмыл, одел, обогрел, дал работу, а ты мне нож в спину? Так у вас на полях принято? Чуть зазевался – получи серпом по… хм-хм. Где брюхо-то нагуляла?

– Да как ты смеешь на меня орать, завалящая пьянь, от которой разит выгребной ямой за милю? – и без того звонкий голос жены сорвался на визг. – Мне рассказали, кого ты сюда водил. Хватило наглости еще девчонку в дом притащить. Противно смотреть на тебя, тьфу. Люди жалеют тебя, убогого. Сам во всем виноват!

– Виноват я только в одном, – даже не повысив голоса, Пес спокойно допил мятный настой. – В том, что не дал тебе там подохнуть, как таракану. Ты не заслуживаешь даже похорон, тварь.

– Да ты, а-а, да ты… – обиженная женщина, глотая воздух, с раскрасневшимся и заплаканным лицом схватила первое, что попалось под руку, тяжелый оловянный кувшин, и швырнула им в мужа. – Ты – вонючий слабак, не смог удержать даже собственную жену. Что, я многого просила? Не смей подниматься за мной наверх, завтра мы распрощаемся навсегда.

– Ну уж нет! – ловко увернувшись, Гектор в мгновение ока подскочил к Анне и наотмашь ударил ее по лицу. – Таких, как ты, с нетерпением ждут в аду – для них там целый круг построили.

Однако женщина и не думала сдаваться – она обоими кулачками так саданула супруга по ушам, что у того аж потемнело в глазах. Воспользовавшись его замешательством, изменщица стащила со стола скатерть, чтобы обрушить на благоверного всю посуду.

На счастье Пса, скатерть имела маленькую дырочку в углу, но ее вполне хватило, чтобы зацепиться за край небольшого обеденного стола. Не иначе как ангелы вмешались и помогли пруссу откатиться в сторону, в противном случае крышка стола могла обернуться крышкой гроба, особенно если бы попала ребром.

Не дожидаясь развязки, Анна, словно гепард, удирающий от погони, в три прыжка преодолела лестничный пролет и скрылась в спальне. Печальный исход непредусмотренного поединка серьезно насторожил Гектора. Действительно, оставь ее в живых – сам костей не соберешь. Тем не менее такая агрессия только усугубляет ее положение – значит, она полностью признает вину и не находит лучшего выхода, кроме обороны. Что это, как не самоубийство?

Даже если бы Матиас не попросил его избавиться от распущенной супруги, то, выслушав ее недвусмысленную речь, бывший воин Тевтонского ордена и сам без малейших колебаний оторвал бы ей голову. Оказывается, он еще и виноват! В том, что сначала пошел на войну, а потом выполнял поручение магистра?

Не жена ли так усердно ратовала за его службу у братьев? Как же она все повернула, Рыжий Томас и тот позавидовал бы ее фантазии. Она опозорила мужа, хорошо, если никто ничего не заподозрил, иначе титул городского посмешища обеспечен на всю оставшуюся жизнь, исковерканную какой-то деревенской распутницей.

А какие слова слетали с ее губ, кто бы послушал, эх… Где же это видано, чтобы дворянин знатных кровей женился на чумазой деревенской девке? Ведь она в первый раз уехала прямо перед свадьбой, это какой же плевок в лицо достойному человеку! Никого нигде не было, а тут вдруг родственничек объявился, надо же. Так еще впридачу вместе планировали «избавление от собственного мужа». Да чего он тут сидит, рассуждает как последний сопляк?

В конце концов, его собственная жизнь на кону. Зачем рисковать своим существованием ради ее личного счастья с господином Васко… Да только по закону ее в лучшем случае пожизненно заточат в монастырь, в худшем – обезобразят, отрубив нос, уши и губы, чтоб запомнила урок. Церковь права: женщина – это первое вместилище греха, сосуд дьявола. Не зря рыцари во Христе не подпускают их к себе.

Гектор припомнил, как в магдебургской семинарии им проповедовали о женском коварстве: «Они опаснее змеи, сторонитесь их», «и не Адам прельщен; но жена, прельстившись, впала в преступление», «монах обходит даже тень женщины, чтобы не осквернить свою душу». Душа – вот определяющее слово.

Некогда по этому поводу собирался церковный собор, вознамерившийся установить истину – есть ли у женщин душа. С перевесом в один голос все-таки решили, что есть. В то время как Библия однозначно признает наличие души даже у неразумных существ: «А всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая, дал Я всю зелень травную в пищу». Получается, женщины хуже животных…

Какое право тогда они вообще имеют на жизнь? Тем более такие, как эта. Она сделала все возможное для того, чтобы выкопать себе могилу. Нет гадине прощенья. Да воздастся ей по заслугам, а кроме мучительной смерти ничего она не заслужила. Невообразимая злоба начала было закипать в жилах Гектора, но прусс вовремя подавил всплеск ярости и вдохнул поглубже.

Между ними ничего не должно стоять помимо ее предательства.

В том, что принял правильное решение, он не сомневался еще и потому, что Бэзил просчитал все правильно, значит, от этого он приобретет только пользу.

Вот эти самые руки спасли ее жалкую жизнь, они же ее и отнимут. Хуже супружеской измены бывает разве что государственная – самое тяжкое из всех человеческих прегрешений. Гектор не спеша подошел к лестнице и начал обдумывать последовательность действий. Как избавляться от тела, или после… всего признаться страже? Свидетелей ее похождений найти будет несложно, особенно человека со сказочным именем Васко. Или просто зарыть ее в погребе, сказав, что, как обычно, уплелась куда-то на ночь глядя? Решив поступать по наитию, Пес, уверенно закатав рукава, шагнул на первую ступеньку.

– Господин Гектор, – казнь Анны отсрочила Магда, внезапно выскочившая из-за спины хозяина. – У вас, случайно, нету никакой железной миски?

– Зачем тебе? – поглядывая то наверх, то на девушку, Пес немного сбился с толку.

– Господин Джаспер все глиняные плошки перебил, а из деревянных не ест – выплевывает, как ребенок, ей-богу. Одежду еще сымать не позволяет, брыкается, рычит. Мороки он мне, конечно, задал.

– Не злишься? Хочется, поди, плюнуть на все иной раз.

– Да нет, что вы, – сестра коварного слуги махнула рукой. – Как же на него можно злиться? Он ведь в такую беду попал, ему простительно. Знаете, мне иногда кажется, что память потихоньку к нему возвращается – начал звать какого-то Галифакса, кто бы это мог быть?

– Ступай, Магда. Я сейчас у жены справлюсь, может, есть у нее что-то подходящее…

Девушка покосилась на кухню, стараясь присмотреть нужную посудину, и стремглав выбежала наружу. Оставшийся в глубокой задумчивости Пес присел прямо на лестницу. А что, если подумать еще раз? Девчонка произнесла одно очень важное слово: «простительно». Она прощает Джаспера, потому что лучник слаб, болен и ведет себя как малый неразумный ребенок.

А раз церковь сама не уверена, есть ли у женщин душа, то чего от них требовать? Да и когда он, закоренелый безбожник, вообще прислушивался к святошам и их Библии? Есть у женщин душа или нет, какая разница… Каждый человек имеет право на ошибку, будто он сам их не совершал, и его не прощали.

Короткая реплика Магды, подобно ушату студеной воды, охладила горячий нрав прусса. Как же он мог забыть про клятву, данную Гуго, – никогда не творить зла. А сам собирался убить свою Анну, которая, по ее признанию Михаэлю, все еще любит мужа. Молоденькой деревенской девочке хотелось чистых, светлых чувств. К ее большому разочарованию, черствый Гектор не мог похвастаться галантностью и чрезвычайной учтивостью. Уж так сложилось за тридцать с небольшим лет. Меняться поздно, время безвозвратно ушло. Их союз был обречен еще до заключения такового, правда, они об этом тогда не знали.

Все-таки путь одиночки в случае Пса подразумевал отказ от семейных уз. Ну не способен пока он любить, что теперь – резать его, что ли? Выходит, Гектор сам толкнул ее к другому мужчине… Будь он осмотрительнее, проницательнее в любовных делах, хотя откуда взяться такому опыту, глядишь, Анна сидела бы при нем, как пришитая. Зачем обвинять только жену? Во-первых, она неопытна и наивна, во-вторых, ошибки были и с его стороны, а в-третьих, притча Гуннара учит прощать. Даже дети вроде Магды это понимают.

Черт, дети! Как он мог забыть – она же беременна! А вдруг это и вправду его ребенок? Но даже если и чужой, какое он, Пес, имеет право лишать жизни еще нерожденное дитя… Может быть, с Васко у них получится наладить долгую и безоблачную совместную жизнь. Но как же узнать, чей ребенок? Она говорит, что его, но можно ли верить этим словам?

Господи! Чего он едва не натворил! Ведь был всего в шаге от убийства беззащитной женщины. Да кто он такой ее судить и казнить! Нет, пусть Бог рассудит, ее лучший друг и товарищ. А ему… ему остается пожелать ей счастливой жизни с новым мужем и вместе радоваться появлению крепкого и здорового малыша.

То, что почувствовал Пес, нельзя было назвать раскаянием, да и жену невозможно было простить за такое короткое время. Просто решение об убийстве исчезло, растворилось, будто его и не было никогда. Надо как минимум еще раз все обдумать. Задушить легко, труднее после воспроизвести библейский фокус с мертвым Лазарем из Вифании на случай, если вдруг начнешь сожалеть и убиваться от горя. Нет, достаточно расправ.

Вдруг косая притолока над ступенями озарилась плотным ярким светом – сияние исходило от шестого креста на правом предплечье. Зуд и жжение в руке скоро пропали, отшвырнув Пса в пропасть недоумения. Как же так? Он ведь провалил задание, отказавшись выполнить требование, и его ждали те жуткие когтистые лапы из преисподней с книгой Смерти. А следом котлы, черти, Гзанда и Томас, если он уже кормит червей. Неужели…

– Ну что, Песик, снова неохота подыхать?

Появлению невидимки прусс совершенно не удивился.

– Опять твои проделки? – Пес откинулся на ступени, обитые ковровой дорожкой. – Я же не выполнил просьбу первого встречного и провалил твое задание!

– Когда ты пришел домой и увидел погром, слуга попросил тебя отступить с осколков. Так что, формально ты еще тогда получил крест, но я его ненадолго придержал. Хотелось немножко тебя помучить за отказ от нашего путешествия.

– Но ты знал, что я вернусь под твое крыло?

– Просчитать такого простака, как ты, сможет даже младенец, – дружеский тычок под ребра заставил Гектора усмехнуться. – Как она тебя словно мальчишку отчитала, а-ха-ха. Еще и столом чуть не прибила. У соседей даже клопы с потолков со смеху попадали.

– Ничего смешного, между прочим. Я ведь ее и правда чуть не убил, и на тебе была бы ее кровь! Что ей все-таки надо, ты знаешь? Почему она пошла на сторону?

– Этот Васко ее давний жених. Он – сын управляющего епископскими землями. Отец выгнал его за то, что малец спутался с крестьянкой. Потом они здесь случайно встретились. Не кори себя, просто вам не по пути. Твоя лошадь не выдержит двоих ездоков.

– Что, так и буду один-одинешенек? – поднеся руку к глазам, прусс рассматривал новый крест. – А дети когда-нибудь у меня будут? Черт, забыл совсем – ребенок-то чей?

– Не твой. Отпускай ее со спокойной совестью. Ты молодец, все понял правильно. Почаще вспоминай завет мудрого Гуго – не бери лишних грехов на душу, и притчу, растрогавшую опытного бойца Тронда, – научись прощать слабости – в этом твоя основная сила!

Собравшись с духом, Гектор едва слышно поднялся в спальню. Дверь была незаперта. Стоя на коленях перед распятием, горячо шептала слова молитвы Анна. Как только Пес вошел в комнату, жена перестала молиться и, не скрывая слез, крепко обняла его за ногу. Девушка умоляла любимого человека простить ее, и, рассеянно слушая жену, прусс медленно гладил супругу по волосам.

Прочные оконные рамы затейливо рассеяли зябкий лунный свет, поместив бывшую семью в самый центр светлого прямоугольника. Робкий голос Анны стих, и через миг на подоконник с внешней стороны неожиданно села какая-то маленькая птичка с красными крылышками и коричневой хохлатой головкой. Она забавно покрутила шеей, подмигнула паре и ловко спорхнула с резной доски.