Вечерело, когда Зинаида Сергеевна подошла к деревне Заболотье. Она остановилась у крайнего дома, стала вспоминать: «Кажется, здесь живут Артошки… Да, в этом доме я оказывала помощь мальчику, который сломал руку». Вспомнила она и хозяев дома: высокого, белозубого колхозника Никиту и его суетливую, небольшого роста жену Анну.

Некоторое время Зинаида Сергеевна прислушивалась, нет ли в доме фашистских солдат, затем подошла к двери, нерешительно постучала.

- Кто там? - послышался женский голос из хаты.- Заходите.

- Здравствуйте,- тихо сказала Зинаида Сергеевна.

Хозяйка с участием посмотрела на усталое, исхудавшее лицо гостьи.

- С дороги? Садитесь.

- Спасибо. Я невестка Светловичей. Может быть, помните?

- Как же, как же, помню. Докторку да забыть. Ох, боже…

«Неужели это та цветущая, красивая женщина, хороший доктор и сердечный человек, какую мы знали?!» - казалось, говорили добрые глаза хозяйки.

- Я вам молочка налью…

Охая п вздыхая, хозяйка налила в кружку молока, достала хлеб.

- Далеко, Сергеевна, откуда идете?

- Из Крыма…

- И все небось пешком?

- Пешком. От села до села. По тропам, по стежкам. Из лагеря бежала. Извините, забыла, как вас звать. Фамилию помню - Артошки…

- Правильно, Артошки. А зовут меня Ганной. Петровна по отцу. Мужа нет. На фронте Никита. Остались мы с Мишей.

Это тот самый, что мы ручку ему лечили. Миша, иди сюда. Вырос? Рисует хорошо.

Мальчик подошел, несмело поздоровался.

- А намедни немец его так бил, так бил бессердечно, еле упросила. Фрица они с берега в воду толкнули. Говорят, чуть не утонул. Я вам, Сергеевна, еще подолью, кушайте…

Хозяйка подлила молока и тревожно посмотрела в окно.

- Как бы не зашел кто. Запретили давать еду прохожим. А как же не дать? Свои же, родные. А Иван Григорьевич, муж ваш, где?

- Не знаю. В Крыму мы расстались. Он посадил меня на поезд, а сам ушел в штаб какой-то части. Поезд разбомбили… А Ваня, сын мой, не знаете, что с ним? Он у бабушки оставался.

- Миша, это какой же Ваня?

- Ну, тот, что с кожаной сумкой бегает.

- С какой сумкой? - удивилась Зинаида Сергеевна.

- Ну, где всякие бумажки. Он их разносит.

- Он что, почтальон?

- Наверно,- пожал плечами Миша. Бледное лицо его, тонкая шейка, худая грудь были в ссадинах, на самотканой потемневшей рубашке видны были полосы засохшей крови. Бойкие карие глаза блестели.- А я им не сказал, что это Ваня Фрица в оглобли загнал.

- Как это - в оглобли?

- А так. Он пас бил, а автомат положил на бочку. А Ваня шел. Видит, нас бьют. Он схватил автомат и говорит: «Фриц, в оглобли!» Фриц испугался. Мы на нем проехались к речке. А в воду он сам влетел. Телега его толкнула.

- Ох, беда с этими ребятами,- вздохнула Ганна.

- Ванюшу тоже били? - спросила Зинаида Сергеевна.

- Фриц не знает, откуда Ваня, из какой деревни.

- Ну, спасибо, Анна Петровна,- забеспокоилась Зинаида Сергеевна.- Я пойду…

- Останьтесь переночуйте. Куда вы насупротив ночи?

- Не могу, спасибо…

- Да ведь, Зинаида Сергеевна, идти опасно. По дороге задержат. Ходить ведь не разрешается.

- Пойду. Сына хочется повидать скорее.

- Понимаю. Тогда вот что… Мишенька, обуйся, проводи тетю.

- Дорогу я знаю…

- По той нельзя, золотце. Он проведет вас через лесничий двор на днепровский сплав. Там никого не встретите.

Миша надел поношенные солдатские башмаки, и они вышли во двор. Из-за леса поднималась румяная, как колобок, луна. Тишина. Лишь где-то в деревне играли на губной гармошке.

- Они там,- показал Миша в сторону, откуда доносилась музыка.- Немцы…

Миша уверенно вел Зинаиду Сергеевну полевыми и лесными тропинками. Иногда приближались к шоссе, и тогда становился слышен шум машин, гортанные голоса немцев.

По просьбе Зинаиды Сергеевны Миша еще раз подробно рассказал, как Фриц заставил их возить воду, как Ваня выручил ребят и его, Мишу.

Наконец подошли к Веселой Поляне. В деревне стояла мертвая тишина. Ни из одного окна не пробивался свет. Не слышно было ни веселых голосов, ни песен, как бывало, когда Зинаида Сергеевна приезжала в отпуск.

- А у наших не стоят солдаты? - спросила она.

- Не знаю. Я посмотрю,- ответил Миша. Он подкрался к окну, прислушался и, вернувшись, сказал: - Тихо. Может быть, спят? А дверь открыта.

Зинаида Сергеевна осторожно подошла к дому. Вдруг в темноте кто-то негромко застонал.

- Что это?- вздрогнула Зинаида Сергеевна.- Не с Ваней ли что?

Она решительно вошла в сени.

- Мама!

Стоп повторился.

- Здесь кто-то лежит…

Зинаида Сергеевна переступила через лежащего, вошла в дом, разыскала в печурке коробок и дрожащими руками зажгла спичку.

У порога в луже крови лежал Смоляк.

- Помогите,- простонал он.

- Это Смоляк, здешний староста,- узнал лежащего Миша.

- Что с вами? - наклонилась Зинаида Сергеевна.

- Я ранен.

- А Ваня где?

- Не знаю. Его не было.

- А бабушка?

- Не знаю.

Зинаида Сергеевна завесила окна, зажгла лампу. Из кованого сундука достала чистые рубашки, порвала их, перевязала рану Смоляка.

- Нам опасно здесь оставаться до утра,- прошептал Смоляк.

- Может быть, перенести вас домой? Или к соседям?

- Нельзя. Соседи меня считают врагом.- Смоляк вздохнул, посмотрел на Мишу.- Не побоишься идти в лес, к партизанам?

- Не побоюсь.

- Дайте мне бумаги. Там карандаш где-то был…- Смоляк написал на бумаге какие-то цифры.

- Снимай башмак.

Миша сиял ботинок.

- Спрячь это в носок.

Затем Смоляк подробно объяснил Мише, куда ему идти, чтобы передать записку.

- А мы с Зинаидой Сергеевной будем ждать в погребе.

…Утром пришли полицаи, чтобы по приказу гитлеровского офицера «закопать собаку старосту». Но дом был пуст.