Обнаружив, что лавка на Монквелл-стрит заперта, Себастьян выследил Джека Слейда на огромном Смитфилдском скотном рынке, расположенном поблизости.

Были времена, когда на этих облюбованных смертью акрах земли слышался треск пылающих вязанок хвороста, глумливые вопли разъяренной толпы, крики умирающих мучеников – протестантские монархи сжигали папистов, а католики – еретиков. Теперь же открытый участок заполонили загоны с блеющими овцами, разделенные грязными проходами, в которых рядами стоял крупный рогатый скот, привязанный к изгородям.

Пробираясь по узкой дорожке, Девлин увидел упиравшегося ногой в нижнюю поперечину ограды мясника, а рядом с ним помощника гуртовщика. Они осматривали длиннорогую испанскую корову, привязанную прямо напротив разбросанных строений больницы Святого Варфоломея. В воздухе стоял тяжелый дух навоза, мокрых шкур и немытых тел.

По кивку Себастьяна помощник гуртовщика отошел, отвесив челюсть от изумления. На этот раз виконт не старался скрывать, кто он такой.

– Вы не говорили мне, что росли в Прескотт-Грейндж, – начал он.

Нога Слейда соскользнула с перекладины. Мясник неторопливо выпрямился, сузившимися глазами оглядывая сюртук из тонкого сукна, ладно скроенные замшевые бриджи и блестящие высокие сапоги, но бросил только:

– А вы не спрашивали.

Девлин оперся локтем о верхнюю поперечину, окидывая взглядом мечущихся в загоне овец.

– По-прежнему утверждаете, что в понедельник вечером отправились к епископу, чтобы доставить свиные отбивные?

Слейд пожевал кусок табака, оттопырив нижнюю губу.

– А зачем мне было еще к нему ходить?

– Говорят, тридцать лет тому вы угрожали убить его брата.

– Это была не угроза, – мясник сквозь сложенные трубочкой губы выплюнул на мостовую желтовато-коричневую струю табачной жвачки. – Это было обещание. И я б свое слово сдержал, если б меня не опередили.

Рядом с собеседниками беспокойно топтался скот, от шкур которого поднимался пар. Рев голосов из ближайшего питейного заведения смешивался с лаем собак, свистом гуртовщиков и испуганным мычанием и блеянием хора обреченных на убой животных.

– Вы чего же, – снова сплюнул Слейд, – думаете, я тридцать лет назад порешил сэра Нигеля, а затем во вторник вечером и епископа? Мы с его преосвященством не ссорились. Он был хорошим и богобоязненным человеком. Совсем не таким, как его выродок братец.

– И где вы провели вечер вторника?

– С приятелями в местной забегаловке. А что?

– В какое время вы туда явились?

– А в какое время прихлопнули добрейшего епископа? – осклабился лавочник, показывая гнилые, потемневшие от табака зубы. – Да когда бы это ни случилось, у меня найдется добрая дюжина приятелей, которые поклянутся, что я всю ночь прогулял в пивнушке.

Виконт наблюдал за пробирающимся сквозь толпу разносчиком с полным лотком колбасок.

– Слышал, вы сидели в кутузке под замком в тот вечер, когда сэр Нигель исчез?

– Ага, на Стрэнде. И что с того?

– Повезло вам.

– А разве не по справедливости вышло?

– И кто, по-вашему, его убил? – глянул виконт в темное морщинистое лицо собеседника.

– Сэра Нигеля, что ли? Понятия не имею, – хмыкнул Слейд. – Но если б узнал, угостил бы молодчагу рюмашкой.

– Кажется, у многих такое же мнение.

– Да ну? Что ж, разве это ни о чем не говорит?

– Полагаю, вы уже слышали, что тело сэра Нигеля найдено?

– Нет, – на выпяченной челюсти мясника дернулся мускул. – И где же?

– В склепе церкви Святой Маргариты. По-видимому, он был убит там незадолго до того, как подземелье замуровали.

К удивлению Себастьяна, Джек Слейд, откинув голову, расхохотался.

– Это что, забавно?

– Еще как забавно, – покосился на виконта собеседник. – Вам так не кажется?

– Очевидно, я чего-то недопонимаю.

– Хм-м-м, похоже, у нашего добрейшего епископа не один секретик за душою, – приложив к носу указательный палец, подмигнул Слейд.

– Разве?

– А вам не странно, зачем он тогда приказал замуровать вход в подземелье?

– Епископ? – нахмурился Себастьян. – Какое отношение имеет епископ Лондонский к решению запечатать крипту в сельской церквушке?

– Вы и вправду без понятия? – в темных глазках собеседника плескалось веселье.

– По всей видимости, – сухо признал виконт.

– А, по-вашему, кто был приходским священником в деревне тридцать лет назад? – Слейд языком запихнул кусок табака за щеку.

– Епископ начал свою духовную карьеру преподавателем классической литературы в Оксфорде, – возразил Себастьян.

Слейд подался вперед, обдавая собеседника зловонием гнилых зубов и жеваного табака.

– Может и так. Но я знаю то, что знаю. Поспрошайте и увидите… – он многозначительно замолчал, ухмыляясь, отчего темные глазки почти полностью спрятались в складках плоти. – Капитан Девлин…  

– Побеседовали, значит, с сыночком, – заметил Себастьян, окидывая взглядом ревущих коров и мечущихся в загонах, перепугано блеющих овец. – Что-то его сегодня нигде не видно.

– Не видно. Но это не означает, что он не здесь и не следит за вами.

Мясник провел рукой по боку длиннорогой коровы. Животное, мыча, отпрянуло, взметывая копытами грязь и навоз.

– Подумайте об этом, – бросил Слейд и ушел в шумную толчею людей и скота.

Поначалу Себастьян посчитал невероятным, чтобы епископ Лондонский оказался таинственным священником, десятилетия тому распорядившимся замуровать крипту церкви Святой Маргариты. Но чем больше виконт размышлял над словами Слейда, тем меньшую уверенность испытывал. Точная дата запечатывания склепа давно забылась, и никто не удосужился пристальнее покопаться в прошлом самого Френсиса Прескотта.

Оставив Смитфилдский рынок, Себастьян повернул лошадей в сторону Вест-Энда, к Лондон-хаусу на Сент-Джеймс-сквер.

* * * * *

Девлин обнаружил капеллана Эшли, расположившегося с раздраженным видом на полу рабочего кабинета епископа, в окружении бумажных завалов.

– Прошу прощения, милорд, – передвинул клирик огромную кипу папок, – однако сейчас не самое лучшее время…

– Всего один вопрос, – остановился Себастьян на пороге разгромленной приемной. – Не служил ли епископ Прескотт когда-либо священником в Танфилд-Хилл?

На лбу капеллана собрались морщины.

– Ну да, конечно. Лет эдак… – он внезапно запнулся, округлив глаза от осенившей догадки. – Господи Боже…

– Вот именно.

Выйдя на Сейнт-Джеймс-сквер, мужчины пошли по периметру восьмиугольной железной ограды, окаймлявшей водоем в центре площади.

– У меня сложилось впечатление, что епископ начинал свою карьеру в Оксфорде, – заметил Себастьян.

– Так и было, – капеллан держал руки сложенными за спиной. При ходьбе полы его черной сутаны развевались вокруг щиколоток. – Поначалу его преосвященство считал своим призванием гуманитарные науки. Но затем открыл в себе склонность к служению. Когда освободилось место в Танфилд-Хилл, он и занял его.

– Приходом Святой Маргариты ведает семья Прескоттов?

Более половины английских церковных приходов находилось в распоряжении частных землевладельцев, которые либо предоставляли место священника одному из своих младших сыновей или двоюродных братьев, либо продавали его, используя как доходную статью.

– Да. Кажется, перед тем, как Френсис Прескотт перешел на это место, оно было занято каким-то дальним родственником.

– Когда точно это было?

– Когда доктор Прескотт служил священником в Танфилд-Хилл? – капеллан на миг задумался. – По-моему, примерно с середины семидесятых годов до конца 1782 года.

– Выходит, это было его решение – запечатать церковную крипту?

– Должно быть, да, но я не могу утверждать, не сверившись с записями, – длинно выдохнул Саймон Эшли и покосился на собеседника. – Догадываюсь о ваших мыслях, но вы ошибаетесь. Епископ был слугою Господа, добрейшей души человеком, отвергавшим насилие. Он никогда бы не смог убить собственного брата, а затем приказать замуровать подземелье, чтобы скрыть преступление.

Себастьян всмотрелся в бледные, встревоженные черты собеседника. По собственному опыту он знал, что большинство людей способны на убийство, оказавшись в безвыходном положении. А сэр Нигель, судя по всему, относился к тем, кто многих загонял в угол, пробуждая тем самым стремление расправиться с ним.

– Видите ли, я его знал, – обронил капеллан.

– Вы имеете в виду сэра Нигеля? – удивленно глянул на спутника виконт.

Саймон Эшли кивнул:

– На пору его исчезновения я был совсем еще мальчишкой, но такого субъекта не забудешь. Грузный, громогласный и, по правде, довольно устрашающего вида.

– Братья Прескотты ладили между собой?

– Сэр Нигель был… – капеллан колебался, подбирая подходящий эпитет, но, в конце концов, решился: – тяжелым человеком.

– В каком смысле?

– Не считаю возможным отзываться плохо о мертвых, – стиснулись в тонкую линию губы собеседника.

– Даже если речь идет об убийстве?

Некоторое время спутники шли молча. Лицо капеллана беспокойно морщилось. Пару минут спустя он заговорил:

– Сэр Нигель мог быть обаятельным, даже любезным. Но чаще бывал вспыльчивым, злобным и мстительным. Жестоко относился ко всем, начиная с собственной жены и слуг до своих собак. Единственными существами, в отношении которых этот джентльмен проявлял хоть какую-то терпимость и заботу, были его лошади. Ребенком я быстро научился по возможности избегать встречи с ним.

– И все же, как он ладил со своим братом Френсисом? – повторил вопрос виконт.

– Епископ был самым младшим среди пяти братьев и двух сестер, а сэр Нигель – самым старшим. Принимая во внимание значительную разницу в возрасте, сомневаюсь, что они много общались.

– Но ситуация наверняка изменилась, когда Френсис Прескотт обосновался в приходе Святой Маргариты?

– Возможно, – собеседники как раз обошли полный круг вокруг водоема. Капеллан поднял глаза на затянутый траурным крепом фасад Лондон-хауса. – Мне бы хотелось больше помочь вам, но все это произошло так давно…

– Благодарю, вы оказали неоценимую помощь, – кивнул Себастьян. Он повернулся было туда, где его ожидал Том с лошадьми, но, задержавшись, оглянулся и спросил: – А епископ ничего не рассказывал о годах, проведенных в приходе Святой Маргариты?

– Нет. Честно говоря, вообще не припомню, чтобы его преосвященство заговаривал о том времени. Наверное, поэтому я и не увидел связи.

– Вы не находите это странным?

– То, что епископ ничего не рассказывал? – нахмурился капеллан. – Раньше не находил. Но теперь, когда задумываешься …

Саймон Эшли протяжно вздохнул, сделавшись вдруг старше и даже как-то приятнее:

– Да, сей факт вызывает беспокойство. И немалое.