Мисс Джарвис узнала об опознании мумифицированных останков сэра Нигеля Прескотта тем же путем, что и остальные жители Лондона: прочитав об этом в «Морнинг пост». Когда баронская дочь после полудня вместе с матерью отправилась с утренними визитами (в определенных кругах общества утренние визиты, как и завтраки, всегда проходили в послеобеденное время), оказалось, что разговоры в гостиных Мейфэра то и дело вращаются вокруг этого события.

– Сэр Нигель? – переспросила леди Джарвис хозяйку дома. – А ведь я помню, когда он пропал.

– Действительно? – Геро удивленно глянула на мать.

– О да, – продолжала баронесса, в то время как ее приятельница отвернулась поприветствовать очередную гостью. – Это случилось вскоре после того, как баронет возвратился из той ужасной поездки в колонии вместе с твоим отцом и лордом Гендоном.

– Что?! – дочь с такой силой поставила чашку на стол, что та опасно задребезжала.

– Вот-вот, – леди Джарвис понизила голос. – В то время в правительственных кругах такое творилось… Кажется, старший Прескотт обнаружил свидетельства измены, в виде посланий, подписанных кем-то, именовавшим себя «Алкивиадом». Письма исчезли вместе с сэром Нигелем. Все это было в высшей степени загадочно. Ну, разумеется, твой отец ничего мне не рассказывал. Просто я подслушала его разговор с лордом Нортом.

С трудом дождавшись завершения всех намеченных светских визитов, Геро поспешила домой, где застала барона, собиравшегося в клуб.

– Ваша с сэром Нигелем миссия в колониях, – выпалила она, застигнув отца в библиотеке. – Расскажите о ней.

Лорд Джарвис поднял глаза от складываемых документов:

– Где это ты услышала?

– Весь город судачит об обнаружении тела старшего из Прескоттов, – неопределенно ответила Геро.

Барон запер бумаги в ящик письменного стола и выпрямился.

– Нечего особо рассказывать, – заметил он, но все же снабдил дочь кратким отчетом о поездке.

Слушая отца, Геро не могла не полюбопытствовать про себя, о чем тот умалчивает.

– Вы так и не выяснили личность этого «Алкивиада»?

– Нет, – Джарвис направился плеснуть себе бренди. – Ты что же, думаешь, сэр Нигель был убит изменником?

– Разве такое невозможно?

– Полагаю, более чем возможно, – барон отставил в сторону хрустальный графин.

– Или это дело ваших рук.

– Право же, дочка, я в ответе не за каждого обнаруженного в Лондоне и его окрестностях покойника.

Геро неизящно фыркнула.

– А почему тебя интересует гибель сэра Нигеля?

– Потому что мне нравятся загадки.

Джарвис медленно отпил глоток бренди, не сводя глаз с лица дочери:

– Нет, причина не в этом.

 Собеседница промолчала, и тогда барон спросил:

– Ты намерена возвести это в привычку?

– Что «это»? – направилась к двери Геро.

– Участие в расследовании убийств.

Она оглянулась:

– А вы отнеслись бы к этому с большим или меньшим неодобрением, нежели к моим радикальным проектам?

– Пока не определился, – состроил гримасу отец.

* * * * *

На обшарпанной ветрами и дождями лавочке, в круге солнечного света, пробивавшегося сквозь кроны древних тисов и вязов на просторном дворе церкви Святого Панкратия, отдыхал пожилой американец. Он сидел, ссутулившись, положив обе ладони на набалдашник зажатой между коленями палки и смежив веки, словно дремал.

Себастьян последовал за джентльменом сюда, на просторное кладбище в городском предместье, после разговора с его внучкой. Когда виконт присел на другой конец скамейки, мистер Уильям Франклин хмыкнул и произнес, даже не открывая глаз:

– Я догадывался, что вы снова придете.

Девлин окинул взглядом беспорядочное скопление старых, замшелых надгробий и просевших холмиков. Кладбище в действительности являлось объединением погостов двух церквей – Святого Джайлса и Святого Панкратия, которые, по мнению знатоков, принадлежали к старейшим храмам Англии.

– Вы сказали, что плыли на одном корабле с моим отцом, однако не сообщили, что на борту также находился брат епископа Лондонского.

Франклин открыл глаза:

– Тогда это не казалось важным. Разве я мог знать, что в крипте рядом с телом епископа обнаружат и тело сэра Нигеля?

– Никаких догадок, что делал старший Прескотт в подземелье?

– У меня? Никаких. Да и откуда?

Себастьян вгляделся в обвисшее, в красноватых прожилках лицо старика, изборожденное следами восьмидесяти с лишним лет радостей и горестей.

– Думаю, вы знаете больше, чем показываете.

При этих словах Франклин довольно хохотнул, колыхнув животом, выступающим под старомодным, в пятнах от табака жилетом. Порывшись в кармане, он выудил погнутую табакерку и щелкнул крышкой с отработанным изяществом записного франта.

– Как я понимаю, во время путешествия вы с сэром Нигелем ссорились?

– Конечно, ссорились. Баронет был груб и заносчив. Он ругался со всеми – и с вашим отцом в том числе.

– Из-за чего?

– В основном, по вопросам войны. Сэр Нигель настаивал на том, что единственной причиной, по которой королю не удалось подавить мятеж, был недостаток стойкой решимости у определенной части парламента. Был убежден, что долгосрочного ввода значительных армейских сил на территорию оказалось бы достаточно, дабы усмирить бунтовщиков раз и навсегда.

– А вы так не считали?

Поднося к носу понюшку, американец подался вперед. Его руки старчески подрагивали, усыпая табачной крошкой колени.

– В качестве наказания за решение оставаться верным своему королю, революционное правительство отняло у меня все. Дом. Имущество. Даже два года свободы. Думаете, мне не хотелось бы видеть, как преуспеет Британия в восстановлении контроля над колониями? Но то, чего человек желает, не всегда совпадает с тем, что он признает действительно осуществимым.

Из-за каменных стен, хлопая крыльями, взмыла стайка голубей, привлекши внимание Себастьяна к массивной древней западной башне церкви Святого Панкратия, с потрескавшимися арками тринадцатого века и сломанным флюгером.

– Ведь лорд Джарвис тоже плыл с вами?

– Да. Почему вы спрашиваете?

– А он ссорился с сэром Нигелем?

– Джарвис? Нет, не доводилось слышать.

Девлину пришлось напомнить себе, что тридцать лет назад молодому Джарвису было двадцать с чем-то, а графу Гендону – лишь немногим больше, чем сейчас самому Себастьяну. «Интересно, – подумал виконт, – они тогда были другими?» Почему-то это казалось сомнительным.

– Где причалил ваш корабль? В Портсмуте?

– В Лондоне. В этом же месяце, только тридцать лет назад, – Франклин сунул табакерку обратно в карман сюртука. Какое-то время он помолчал, задумчиво пожевывая щеку, но, в конце концов, покосившись на собеседника, спросил:

– Вам известно о бумагах, которые вез с собой старший Прескотт?

Себастьян отрицательно покачал головой:

– Что за бумаги?

– На самом деле, письма. Послания из Лондона, адресованные одному из членов Конгресса Конфедерации. Их сэру Нигелю передала некая особа из числа лоялистов. Женщина.

– Какая женщина?

– Ее имя не имеет значения: она давно мертва. Как я понял, эта особа стащила письма у настоящего адресата.

– Кто являлся автором?

– Неизвестно. Послания были подписаны просто «Алкивиад». Но из содержания явствовало, что они вышли из-под пера либо сотрудника министерства иностранных дел, либо лица, приближенного к королю.

– И этот неизвестный сообщал мятежникам секретные сведения?

– Да.

Голуби на крыше обветшалой церкви принялись ворковать. Себастьян глянул на них, жмурясь от слепящих лучей вечернего солнца.

– А почему это сэр Нигель рассказал вам о письмах?

– Насколько мне известно, – криво усмехнулся Франклин, – он никому не говорил. Лично я узнал о существовании данных бумаг благодаря знакомству с женщиной, передавшей их.

– Но ведь об этом могли узнать и другие?

– Думаю, могли. Но я не был близок с Прескоттом-старшим, чтобы строить конкретные предположения.

Себастьян пытливо всмотрелся в морщинистую, истончившуюся кожу, водянистые, почти лишившиеся ресниц глаза.

– А когда баронет пропал, вам не приходило в голову, что исчезновение каким-то образом связано с привезенными из Америки посланиями?

– Разумеется, приходило. Вот почему я сейчас вам про это и рассказываю. Упоминал ли я о своих догадках в то время? Нет. Сэр Нигель обозвал меня изменническим отродьем и плюнул мне в лицо. По моему мнению, прикончивший его человек оказал миру значительную услугу.

– Похоже, это всеобщее мнение.

– Тогда зачем вам растрачивать такой замечательный июльский денек на разговоры со стариком о делах давно минувших дней, которые лучше предать забвению? – закряхтел собеседник.

– Затем, что четыре дня тому кто-то убил епископа Лондонского на том же самом месте, где тридцать лет назад погиб его брат. В отличие от сэра Нигеля, Френсис Прескотт совершил немало благих дел в своей жизни и, без всякого сомнения, продолжал бы творить добро, останься он в живых. Я не считаю, что убивший его человек оказал миру услугу.

Крепче стиснув шишковатый набалдашник своей трости, Франклин поднялся.

– Ну, что ж… Вам известно мое отношение к его преосвященству.

– Все мы не без греха.

– Это верно, – сморгнули слезящиеся старческие глаза. – Может, когда разузнаете обо всех грехах добрейшего епископа, тогда и поймете, кто же расправился с ним.

Девлин смотрел, как удаляется американец, ступая меж серых, замшелых могильных плит: спина удивительно прямая, шаг твердый и уверенный, несмотря на преклонный возраст.

Затем взгляд виконта упал на ближайшее к скамейке надгробие. Оно выглядело поновее остальных, и надпись на камне еще была четкой и разборчивой:

Здесь покоится прах Мери Франклин, возлюбленной супруги Уильяма Франклина, ушедшей из жизни в сентябре 1811 года.

Себастьян поднял глаза. Но старый джентльмен уже ушел.

* * * * *

Подперев кулаком подбородок, граф изучал шахматную доску перед собой, становясь все мрачнее.

– Есть удачный ход, – обронил Себастьян.

Гендон перевел ясно-голубой взгляд на лицо сына:

– Не подсказывай.

Виконт подвинулся вглубь кресла и скрестил в лодыжках вытянутые ноги:

– Но вы постоянно мне так говорили.

Отец и сын сидели в библиотеке просторного городского особняка Сен-Сиров на Гросвенор-сквер. С недавних пор у них вошло в привычку встречаться свободными вечерами за игрой в шахматы, как частенько бывало в детстве Себастьяна. Теплый ветерок шевелил штору на открытом окне, донося с площади цоканье лошадиных подков и смех резвящихся детей.

– Я говорил это, когда тебе было четыре года. К тому времени, как тебе исполнилось пять, ты уже вытирал шахматную доску остатками моей гордости.

Девлин улыбнулся, но ничего не сказал.

Подавшись вперед, Алистер Сен-Сир подвинул ферзя:

– Вот тебе.

– Здесь был удачный ход, – заметил Себастьян, неторопливо переставляя слона. – Однако это не он. Шах и мат.

– Дьявол и преисподняя, – ругнулся Гендон, но незлобиво, как человек, принимающий неизбежное.

Послышался стук в парадную дверь. Минутой позже появился лакей с письмом на подносе.

– Для виконта Девлина, милорд. С Боу-стрит.

Граф неодобрительно фыркнул. Ему, как и Кэт, не нравилась вовлеченность сына в расследование убийств, только по совершенно иной причине. Отец просто находил сие занятие низким и неподобающим. Но поскольку в нынешнее дело Девлин оказался втянут благодаря вмешательству родной сестры Гендона, тот ничего не мог возразить.

– Господи Боже, – протянул граф, наблюдая за лицом сына, вскрывавшего печать и просматривавшего торопливые каракули магистрата. – Часом не очередное убийство?

Виконт поднялся с кресла:

– Боюсь, что так.