В середине дня, после того, как леди Джарвис на пару часов удалилась в свои покои отдохнуть, Геро велела заложить карету и направилась вверх по Темзе, в Челси.

Остановив экипаж в тени раскидистого каштана в конце Чейни-Уолк, баронская дочь немного посидела, наблюдая за аккуратным кирпичным домиком под номером одиннадцать. Она видела, как миссис Маккейн выходила на берег реки покормить уток, как прошествовал домой доктор, важно выпячивая грудь и слегка выворачивая наружу носки ботинок. Маккейны были доброй и достойной супружеской парой и, без сомнения, стали бы хорошими родителями для нуждающегося в любви и заботе малыша. Но только не для ее ребенка. Она не может отдать свое дитя на воспитание этим людям.

Подавшись вперед, Геро стукнула по потолку кареты и громко окликнула:

– Поехали.

* * * * *

Вняв на этот раз зловещим предупреждениям Гибсона о необходимости держать раненую руку в покое, Себастьян позволил груму отвезти его в Танфилд-Хилл. Том вернулся к работе с огромным удовольствием, хотя, когда ближе к вечеру экипаж въехал в деревню, Девлин подметил в глазах юного слуги невеселую тень. Очевидно, хирург переоценил скорость выздоровления мальчика.

Оставив гнедых на попечении Тома в «Собаке и утке», Себастьян направился по узкой тропинке вдоль мельничного ручья. Золотистые лучи опускавшегося за холмы солнца пронизывали густые кроны ив и дубов и отбрасывали пестрые тени на влажную после дождя землю.

Бесси Данлоп, бывшая нянька сэра Питера, а до этого его матери, сидела на обшарпанном стуле с решетчатой спинкой возле открытой двери коттеджа. Она лущила горох в поставленную на коленях миску и даже не подняла глаз, когда Себастьян вышел на лужайку. Зато лань, мирно щипавшая травку за углом домика, насторожилась, замерла, готовая спасаться бегством.

– Все в порядке, девочка. Он тебя не обидит, – обратилась старушка к оленихе и только потом глянула на виконта. – Я ждала вас вчера.

– По-видимому, вы преувеличиваете мои способности к умозаключениям.

При этих словах миссис Данлоп разразилась звучным, мелодичным смехом, который, казалось, принадлежал совсем молодой женщине.

Девлин присел рядом со стулом на корточки, опираясь локтями о колени и пристально вглядываясь в лицо хозяйки коттеджа.

– Вы говорили, что сэр Питер навещал вас на прошлой неделе? Когда это было?

В натруженных узловатых пальцах треснул очередной стручок, в миску посыпались твердые зеленые горошины.

– Для меня один день мало чем отличается от другого.

– Это было в тот вечер, когда погиб епископ?

– Возможно, – старушка очистила еще ряд горошин. – Хороший он мальчик, сэр Питер. Не изображает из себя слишком занятого, не чванится и всегда находит время проведать старую нянюшку.

– Но мне почему-то кажется, что появление баронета во вторник не было визитом вежливости?

Миссис Данлоп промолчала, и виконт продолжил:

– Питер приезжал выяснить, правда ли то, что сообщил ему Джек Слейд? Действительно ли его отцом является Френсис Прескотт?

Руки бывшей няньки замерли.

– Нет, ему это было уже известно.

– Епископ признался?

– Да.

– Тогда зачем ехать к вам?

– Чтобы спросить, не Френсис ли Прескотт убил сэра Нигеля.

Девлин устремил взгляд через лужайку туда, где свисающие ветви плакучих ив почти касались воды неторопливо журчавшего мельничного ручья.

– И что вы ему ответили?

– Что Френсис Прескотт никогда не смог бы поднять руку на человека. Даже на такого мерзавца, как его старший брат.

– И это правда? – поднялся с корточек Себастьян.

Склонив набок голову, старушка пытливо посмотрела ему в лицо:

– А для вас она столь важна, лорд Девлин? Истина и справедливость… Вы сделали их целью вашей жизни, больше того – превратили в свой идеал, свое божество. Только есть правда, которой лучше не знать. И подчас люди в искреннем заблуждении называют справедливостью то, что вовсе не является ею, а только еще большей ошибкой, которую уже не исправить.

С проворством и легкостью, не соответствовавшими ее преклонным годам, Бесси Данлоп встала со стула, прижимая миску к бедру. Повернувшись, бывшая нянька вошла в домик и захлопнула за собой дверь.

Девлин постоял какое-то мгновение, прислушиваясь, как вздыхает в ивах теплый ветерок, глядя, как плещется утка в тихой воде ручья, позолоченной светом клонящегося к закату солнца. Но лань уже убежала, покой этого мирного места был нарушен. И Себастьян понимал, что это случилось по его вине.

* * * * *

Вместо того чтобы вернуться в «Собаку и утку», виконт прошелся вверх по главной улице деревни. Срезав путь через россыпь незабудок и замшелых надгробий на колыхавшейся под ветром траве погоста, он оказался возле северной стены древнего нормандского нефа. Кто-то – должно быть, сквайр Пайл – заколотил вход в подземелье парой оставшихся от разобранной покойницкой досок. Но Себастьян все равно чувствовал зловоние, поднимавшееся из крипты, словно холодный выдох самой смерти.

Он отступил на шаг, переводя взгляд на ряд ив, отмечавших русло ручья. Отсюда было видно двоих босоногих мальчишек в соломенных шляпах, которые ловили рыбу с каменного арочного моста. На леске удочек играли косые лучи закатного солнца, легкий ветер доносил веселый детский смех. Если сэр Питер навещал свою старую няньку вечером в прошлый вторник, то должен был, возвращаясь в Лондон, проезжать мимо церкви.

В голове виконта все еще звучали слова, сказанные старушкой. Возможно, Бесси Данлоп права. Возможно, некоторые истины действительно лучше не раскрывать. Тридцать лет назад жестокий и злобный человек встретил в этом склепе таинственную смерть. Вероятно, было бы лучше, если бы события той роковой ночи никогда не стали известны. Но невинное желание преподобного Эрншоу снести старую пристройку пролило свет на мрачное прошлое. А теперь и сам священник, и еще четыре человека мертвы.

Девлин смотрел, как стройная светловолосая женщина в наряде для верховой езды и шляпке, похожей на гусарский кивер, направляет свою породистую лошадь вверх по улице. Возле ворот церковного двора всадница остановилась. Шлейф черной амазонки скользнул по крупу, гнедая кобыла вскинула голову, позванивая уздечкой, когда дама изящно спрыгнула с седла. Какой-то миг она помедлила, обводя взглядом двор храма. Себастьян двинулся ей навстречу по высокой траве.

– Леди Прескотт, – поприветствовал виконт, беря поводья.

– Лорд Девлин.

Повернувшись, они пошли рядом, лошадь спокойно следовала сзади.

– Миссис Данлоп уверяла, что я найду вас здесь, – обронила вдова.

Когда виконт промолчал, леди Прескотт, повернувшись, посмотрела на него. Мягкий голубой взгляд блеснул веселой искоркой.

– Не знаю, действительно ли Бесси видит то, что скрыто от остальных, или просто на диво наблюдательна. Но от ее соседства порой становится немного не по себе.

– Зачем вы здесь, леди Прескотт?

Та, запрокинув голову, глянула на потемневшую от времени каменную колокольню. Солнечные лучи упали на лицо, осветив гладкую кожу и небольшой шрам на левом веке, которого Девлин раньше не замечал.

– Жить с тайной три десятка лет – слишком долгий срок.

Себастьян ждал, и леди Розамонда спустя мгновение продолжила:

– Сэр Нигель привез из Америки бумаги – пачку писем некоего изменника, назвавшегося «Алкивиадом».

– Да, я знаю.

– А известно ли вам, кто являлся автором посланий?

Девлин отрицательно покачал головой.

Поджав губы, собеседница длинно выдохнула:

– Мой отец, маркиз Рипон. Утверждал, что сделал это, выказывая приверженность республиканским взглядам. Знаете, он и в самом деле изучал идеи французского просвещения и постоянно читал труды Вольтера и Руссо.

– Однако вы не поверили отцу?

Леди Прескотт издала смешок, в котором не было ни капли веселья.

– Единственное, чему он был действительно предан, так это карточному столу. 

– Я слышал, у лорда Рипона скопились большие долги.

– Такие долги имелись у многих: у Сэндвича, Дэшвуда, Фокса. Но ведь не все проигравшиеся скатились до предательства собственной страны.

– Вы знали о деятельности маркиза?

– Нет, пока не увидела письма.

– Сэр Нигель показывал их вам?

– Да. Он сразу же узнал отцовский почерк, – собеседница посмотрела вниз с холма на каменный мост, где юный рыболов как раз забрасывал удочку. – В одном послании раскрывались секретные сведения о планах британских войск под Йорктауном.

Помолчав, леди Розамонда добавила:

– В том бою погиб очень дорогой мне человек.

– Почему же ваш супруг не предъявил эти бумаги королю? – с недоумением спросил Себастьян.

– И не раскрыл, что изменником является его тесть? – собеседница натянуто улыбнулась. – Как по-вашему, что стало бы тогда с честолюбивыми планами сэра Нигеля занять пост министра иностранных дел?

Поднеся руку к лицу, она бессознательно коснулась кончиками пальцев шрама над глазом.

– Муж обладал вспыльчивым нравом. Он был неимоверно зол на моего отца, а заодно и на меня. Сознавал, что не может обвинить предателя, не ставя под удар собственные интересы. Но полагал, что страха разоблачения окажется достаточно, чтобы заставить маркиза покинуть Лондон.

– Этого не произошло?

– Отец понимал, что амбиции баронета делают его уязвимым, и когда сэр Нигель начал сыпать угрозами, попросту рассмеялся ему в лицо. Сказал, что удалится в свое поместье, только если получит десять тысяч фунтов.

– Хитрый старый лис.

– О, да. Однако маркиз просчитался. Он недооценил силу ярости своего зятя.

Возле конского уха прожужжала муха. Кобыла мотнула головой, встряхивая гривой, и хозяйка успокаивающе потрепала животное по холке.  

– Когда произошел этот разговор?

– В день смерти сэра Нигеля. Двадцать пятого июля. В тот вечер муж вернулся домой из Лондона в бешенстве. Поклялся, что раскроет предательство маркиза и разведется со мной. Я умоляла не делать этого, но баронет велел оседлать лошадь и умчался прочь.

То, что запуганная, оскорбляемая женщина пришла в ужас от угрозы супруга развестись с ней, многое говорило о брачном законодательстве Британии и царящих в обществе нравах. Себастьян всмотрелся в полуповернутое лицо собеседницы. Большинство англичанок предпочли бы сносить немыслимые издевательства от своих мужей, лишь бы не столкнуться с остракизмом и нищетой, которые являлись уделом разведенных женщин.

– И вы последовали за ним.

Она кивнула.

– Я полагала, сэр Нигель направился в Лондон. Но как раз стояла полная луна, и, проезжая через Танфилд-Хилл, я заметила Леди Джейн, его кобылу, привязанную у покойницкой. В детстве муж часто играл в крипте с младшими братьями. Он не раз рассказывал об этом, похваляясь, как бесстрашно припрятывал в склепе разные вещи. Мне пришло в голову, что, должно быть, письма «Алкивиада» находятся там. Видите ли, я обыскала дом в поместье сверху донизу, но так и не смогла их найти.

Спутники уже давно перестали прогуливаться, остановившись на посыпанной гравием дорожке у боковой стены церкви. Отсюда было видно груды мусора, не убранные после сноса покойницкой. Каждое дуновение ветра приносило с собою неистребимое, древнее зловоние.

– Вы спустились за супругом в подземелье?

– Я все еще надеялась, что смогу образумить его, – леди Прескотт уставилась на свои сцепленные пальцы. – Но мужа переполняло бренди, бешенство и жажда мести. Стоило ему заметить меня, тут же набросился с кулаками. Мне еще не доводилось видеть его таким. Сэр Нигель и раньше поднимал на меня руку, но в тот раз, клянусь, он хотел меня убить, – ее взгляд снова вернулся к вызолоченному солнцем каменному мосту над ручьем. Маленькие рыбаки уже ушли. – Я искренне считаю, что так бы и случилось.

– Серебряный кинжал, – вспомнил Себастьян. – Вы взяли его с собой?

Вдова сглотнула, дернув хрупким горлом.

– Этот стилет мне подарил отец. Он привез его из Рима, когда еще юношей путешествовал по Европе после окончания учебы. Перед отъездом сэр Нигель… ударил меня. Отправляясь вдогонку за мужем, я захватила с собой оружие. Просто… на всякий случай. Когда я спустилась по ступеням, баронет находился у дальней стены крипты. Он взял из ризницы фонарь, и я увидела свет, мелькавший за колоннами и всеми этими горами гробов. Услышав шаги, муж обернулся. Я окликнула его по имени. Этого оказалось достаточно. Просто позвала. А он начал кричать на меня, обзывать наигнуснейшими словами. А потом прижал спиной к одному из столбов и схватил за горло.

Леди Прескотт на миг умолкла, опустив глаза на свои сплетенные руки.

– Я чувствовала, как его пальцы впиваются мне в шею, сжимая все крепче. Невозможно было дышать. Я пыталась умолять, просить не делать этого – но не могла говорить. В голове промелькнула мысль: «Ему не нужно будет разводиться со мной. Он меня убьет».

– И вы ударили его ножом.

Она снова кивнула, голос перешел на вымученный шепот.

– Но муж не отпускал. Только взревел и стиснул еще сильнее. И я еще раз ударила его. И еще. И лишь потом он меня оставил.

– Что вы сделали затем?

– Побежала к дому пастора. Я вся была в крови, по большей части, мужниной, но не только. Тогда приходским священником в деревне служил брат сэра Нигеля. Френсис был совершенно не таким, как мой муж. За время отсутствия баронета мы с ним… сблизились.

Вдова опять устремила взгляд с холма. Себастьян молча ждал, и она добавила:

– В Англии до сих пор сжигают женщин, поднявших руку на супруга. Вы не знали? Это рассматривается как измена.

– Вы убили его, защищая свою жизнь.

Тень усмешки мелькнула на бледных губах.

– И кто из мужчин-присяжных поверил бы этому? Я ударила мужа кинжалом в спину. В темном склепе.

– Но ведь Френсис Прескотт поверил?

– Френсис знал своего брата.

– Запечатать крипту – это была его идея?

Собеседница кивнула.

– Он все равно собирался это сделать. Вдвоем мы оттащили тело сэра Нигеля подальше в тень. Затем Френсис запер решетку, взял лошадь и отпустил ее на пустоши. А до вечера следующего дня вход в склеп уже замуровали.

Леди Розамонда глубоко вздохнула. Девлин смотрел на завитки седеющих светлых волос на шее спутницы, голубые глаза, так похожие на глаза ее сына, и понимал, что она не расскажет всей правды.

– Сэр Нигель знал, что вы беременны от его брата?

Губы вдовы приоткрылись, лицо вытянулось. Но она тут же овладела собой, вздернув подбородок:

– Не понимаю, о чем…

– Не надо, – перебил Себастьян. – Прошу вас, леди Прескотт, не держите меня за дурака.

Спутница, смаргивая, отвела глаза.

– Так он знал?

Она покачала головой и произнесла еле слышным шепотом:

– Я и сама тогда еще не знала. Это было… Это был грех. Мы понимали. Но Френсис… Он оказался таким добрым, таким нежным. Таким, каким его брат никогда не был. А я чувствовала себя столь одинокой.

Виконт смотрел на пену облаков, золотившуюся на горизонте, и размышлял о том, какой священнослужитель утешил бы несчастную, страдающую от одиночества невестку теплом собственного тела.

Наверное, очень человечный.

– Мужчине запрещено брать в жены вдову брата. Да и потом… – леди Прескотт запнулась и сглотнула, прежде чем продолжить, – после того, что случилось с Нигелем, не могло быть и речи о продолжении наших отношений. Через несколько лет Френсис женился, хотя, как дядя Питера, мог принимать значительное участие в жизни мальчика.

Себастьян кивнул. Что там говорил капеллан Эшли? «Сэр Питер был епископу как сын»? А вслух спросил:

– Откуда Джек Слейд узнал правду?

В глазах вдовы появился гнев и страх.

– О, этот мерзкий тип. Он ходил за Френсисом по пятам, следил за нами и подслушал наш разговор вскоре после рождения Питера. Френсис пришел к Слейду в Ньюгейтскую тюрьму, чтобы помолиться за его душу. А негодяй потребовал обратиться в суд с прошением о замене смертной казни каторгой, иначе грозился рассказать всем, что мой сын – незаконнорожденный.

– Ему бы не поверили.

Краска на щеках собеседницы стала гуще.

– В деревне и так поползли слухи. Не про нас с Френсисом, а про Питера. Никто не знал, что сэр Нигель ездил в Америку, зато всем было известно, что вернулся он в середине июля. Я сделала вид, что ребенок должен появиться в апреле, но… В общем, младенец не был похож на семимесячного.

– Вы знали, что епископ давал Слейду деньги после возвращения того из Ботани-Бей?

Пробивавшиеся сквозь дубовую листву лучи бросили на лицо леди Прескотт пеструю тень.

– Знала, – подтвердила вдова. – Френсис поступал так ради Питера. Но его это беспокоило. Думаю, епископ заявил вымогателю, что не станет больше платить, и пригрозил обвинить в шантаже, если тот попытается что-то затеять. За это Джек Слейд и расправился с ним.

– Я в этом не уверен.

Голубые глаза вперились в Себастьяна, и он увидел в них страх матери за сына.

– Тогда кто это сделал?

Вместо ответа виконт поинтересовался:

– Френсису Прескотту было известно о письмах вашего отца?

– Той ночью я рассказала ему и об этом. Но он никогда их не видел.

– А что же случилось с бумагами?

– Не знаю. Я всегда полагала, что они были у сэра Нигеля при себе.

– Вы их не искали?

– Нет. Я была в таком состоянии… Да и какое это имело значение, крипту ведь все равно замуровали.

Лошадь подняла голову, тычась носом в хозяйку. Леди Прескотт погладила животное по бархатистой морде.

– После смерти мужа я отправилась к отцу и объявила, что мне все известно, и что если он не покинет Лондон, я передам обличающие письма королю. Маркиз не знал, что у меня нет этих бумаг. Он уехал в Дербишир на следующий же день. С тех пор мы не общаемся.

– Ваш отец еще жив?

– Да.

Над ручьем начал собираться туман. В воздухе уже ощущалась прохлада, ветер доносил с деревни запах горящих дров. Леди Розамонда взяла поводья, собираясь садиться на лошадь.

– Похороны послезавтра, – сообщила она. – Церковные власти намеревались положить тело епископа в соборе Святого Павла, но Питер считает, что будет правильно, если Френсис упокоится здесь, в крипте. Вместе с сэром Нигелем. А затем склеп вновь замуруют – на сей раз окончательно.

Подсадив даму в седло, Себастьян наблюдал, как она расправляет шлейф своей бархатной амазонки.

– Зачем вы рассказали мне все это?

– Думаю, вы знаете, зачем, – обронила вдова, трогаясь с места.

Девлин смотрел, как удаляется всадница, пригибаясь под ветвями дубов к лошадиной холке, как трепещет на ветру коротенькая вуаль ее шляпки.

А затем повернулся и направился на постоялый двор.