– Уверены, что правильно расслышали? – переспросил Себастьян.

Десятник фыркнул:

– Не верите мне, спросите рабочих, которые были здесь в тот день. А еще лучше саму леди Уинтроп. Только я ж предупредил: заявите, что узнали о ссоре от меня, я от своих слов откажусь. Прям в лицо вам откажусь.

– Кого вы боитесь? – полюбопытствовал виконт. – Сэра Стэнли? Или его супругу?

Форстер насмешливо пыхнул:

– Тот, кто не испугается этой парочки, просто дурак набитый. Ну как же, такие знатные и уважаемые господа, живут в огроменном доме и ручкаются с самим королем. Да только я слыхал, что сэр  Стэнли начинал мелким счетоводом и в карманах у него ветер свистел. Как, по-вашему, он загреб все эти деньжищи, а? И через сколько трупов перешагнул, чтоб богатство теперешнее заполучить?

– А леди Уинтроп?

– Еще хуже своего муженька, как пить дать. Сэр Стэнли тебя не тронет, покуда ты не встанешь между ним и тем, чего ему хочется. Но леди Уинтроп… этой ничего не стоит погубить человека просто так, по злобе.

Примерно через двадцать минут на стук Себастьяна массивную дверь Трент-хауса открыл представительный краснолицый дворецкий дородной комплекции, поклонился и с потусторонней отрешенностью провозгласил:

– Боюсь, милорд, сэра Стэнли сейчас нет дома.

–  На самом деле я к леди Уинтроп. И бессмысленно утверждать, что она тоже отсутствует, – добродушно заметил виконт, как только дворецкий открыл рот, чтобы именно это и заявить, –  поскольку, подъезжая, я заметил ее в саду. И решительно намерен совершить какой-нибудь вульгарный поступок, например, обойти особняк и обратиться к леди напрямую, если вам не хватает смелости доложить обо мне.

Ноздри дворецкого дрогнули от праведного негодования, затем он опять поклонился и произнес:

– Прошу за мной, милорд.

Хозяйка поместья стояла на краю дальней террасы, наблюдая за рабочими, разбиравшими старую стену. Дувший со вчерашнего дня ветер развевал узорный шелк ее закрытого платья. При приближении Девлина дама повернулась, придерживая рукой простую широкополую шляпу, поджала губы и стрельнула в дворецкого взглядом, предвещавшим страшные кары.

– Не вините своего слугу, – перехватив ее взгляд, заметил визитер. – Он отрицал ваше присутствие в доме с похвальной твердостью. Но меня не получилось бы остановить иначе, кроме как сбив с ног.

Леди Уинтроп перевела ледяные глаза на Себастьяна и ровным тоном сказала побагровевшему дворецкому:

– Спасибо, Хакеби, можете идти.

Отвесив очередной из своих безупречных поклонов, Хакеби удалился.

– Мой супруг вместе с другими мужчинами из поместья отправился на поиски пропавших братьев Теннисонов, – сообщила жена банкира, все так же вцепившись пальцами в поля своей шляпы. – Он будет немало огорчен, что не повидал вас. А сейчас мне действительно надо…

– Не изволите ли показать мне свой сад, леди Уинтроп? – предложил Себастьян, когда та уже собиралась отвернуться. – Не стоит занимательными подробностями нашей беседы отвлекать этих людей от работы.

Дама застыла, затем выдавила деланный смешок:

–  Конечно. Раз вы уже все равно здесь, – и, подождав, пока они с виконтом окажутся вне пределов слышимости рабочих, бесстрастно заметила: – Мне неприятен намек, будто мне есть что скрывать от собственных слуг. 

– А разве это не так? Вчера вы заявили мне, что ни разу не посещали раскопок на островке. Однако же вы там были, и как раз в прошлую субботу. Более того, между вами с мисс Теннисон произошла, как мне описали, «знатная перебранка».

Губы собеседницы растянулись в надменной усмешке.

– Боюсь, вы неправильно поняли меня, лорд Девлин. Я сказала, что не имею обыкновения посещать место раскопок, но не утверждала, будто никогда там не была.

Себастьян вгляделся в высокомерное, слегка презрительное лицо леди Уинтроп,  угрюмо прижатый к шее скошенный подбородок. Будучи некрасивой, но единственной дочерью богатого торговца и невестой с невероятно щедрым приданым, она выходила замуж даже не раз, а дважды. Первый, непродолжительный брак с успешным финансистом окончился, когда супруг сломал себе шею на охоте, оставив солидные средства жене; через несколько лет второй брак, с сэром Стэнли, объединил два крупных состояния. Но и второй союз, подобно первому, оставался бездетным – просто выгодным слиянием капиталов, в котором не было ни привязанности, ни общности интересов, ни совпадения жизненных позиций.

«Должно быть, непросто, – подумал Девлин, – быть богатой, но невзрачной, скучной женщиной замужем за привлекательным, энергичным, обаятельным мужчиной». Себастьян понимал, насколько сильно супруга банкира должна была ненавидеть Габриель Теннисон, обладавшую всем, чего она, леди Уинтроп, не имела: не только молодостью и красотой, но и умом, образованностью и смелостью, достаточной, чтобы бросить вызов многим условностям,  которые обычно удерживали англичанок в подчинении.

– А ваша ссора?

Собеседница свела брови, разыгрывая замешательство:

– Разве мы ссорились? Откровенно говоря, не припоминаю. Вы что, разговаривали с кем-то из рабочих? Знаете, эти мужланы любят сгущать краски.

– Белыми нитками шито, леди Уинтроп.

На щеках супруги банкира пятнами проступил сердитый румянец.

– Насколько я понимаю, это одно из тех вульгарных жаргонных выражений, к которым питают пристрастие нынешние джентльмены. Лично я считаю новомодное веяние подражать речи низших классов более чем предосудительным.

Себастьян выдохнул смешок:

– Итак, зачем же вы в прошлую субботу посещали Кэмлит-Моут?

– Долгие годы до того, как свет Господень воссиял над этой страной, в Англии царило отвратительное идолопоклонство, возглавляемое кастой грешников, связанных нечестивым договором с силами тьмы.

– Под коими вы подразумеваете друидов.

– Именно, – наклонила голову леди Уинтроп. – К сожалению, в наше время находятся глупцы, кто по своему невежеству романтизирует дикое прошлое. Вместо того чтобы искать спасения в Господе нашем и его мудром слове, они предпочитают ритуалы и порочные традиции заблудших.

Себастьн загляделся с холма на декоративный водоем, у которого паслась лань.

– Я слышал, местные жители считают этот островок священным местом.

– Увы, это так. Вот почему я выбралась на Кэмлит-Моут в прошлую субботу. Я опасалась, что недавний всплеск внимания к этой местности может воодушевить необразованный люд на проведение здесь, на островке, какого-нибудь нелепого обряда.

– Потому что после захода солнца в субботу начинался праздник Ламмас?

Снова царственный наклон головы:

– Совершенно верно.

– Но почему вы обратились к мисс Теннисон? Почему не к своему супругу?

– Боюсь, я не совсем ясно выразилась. Я отправилась на раскопки, разыскивая мужа. Однако когда его там не оказалось, решила поделиться  своими соображениями с мисс Теннисон. – Тонкие губы поджались подковкой. – Ее ответ был предсказуемо грубым и бесцеремонным.

Таких слов по отношению к Габриель Теннисон виконт еще не слышал. Но ему говорили, что исследовательница на дух не выносила глупцов, и Себастьян подозревал, что в ее восприятии леди Уинтроп представала самовлюбленной и недалекой особой.

– Мисс Теннисон не согласилась, что у вас есть основания для беспокойства?

– Наоборот, она заявила, что верит, будто этот островок издревле является сакральным местом необычайной значимости.  

– И тогда вы поссорились?

Леди Уинтроп пронзила собеседника ледяным взглядом, полным морального превосходства женщины, поднаторевшей в искусстве самообмана, которая уже убедила саму себя, что никакой стычки не было.

– Мы не ссорились, – спокойно утвердила она.

У Себастьяна было что сказать. Но никаким словам не удалось бы пробить этот щит праведного негодования, поэтому виконт просто-напросто откланялся и ушел.   

Он ни на минуту не поверил, что леди Уинтроп преодолела свою неприязнь к раскопкам мужа настолько, чтобы приехать на островок ради разговора, который с легкостью могла затеять за завтраком. Вместо этого хозяйка Трент-Плейс намеренно выбрала время, когда знала, что сэр Стэнли находится в другом месте. 

Ревность могла стать веским мотивом для убийства. Виконту нетрудно было представить леди Уинтроп, убивающую Габриель Теннисон в припадке ревности и религиозного фанатизма. Но он не мог вообразить, чтобы затем она расправилась с детьми и избавилась от их тел где-то в чащобе.

И все же, покидая поместье, Девлин заметил, что хозяйка стоит на краю сада и наблюдает за его отъездом.

И он задался вопросом, почему.

Себастьян осматривался посреди собственной библиотеки, изучая появившиеся там с утра новые коробки с книгами и бумагами, когда услышал звон колокольчика на входной двери. Через минуту на пороге возник Морей и прокашлялся.

– Да? – вопросительно глянул Девлин на дворецкого, который, казалось, на мгновение потерял дар речи.

– К вам некий субъект, милорд.

– Субъект?

– Да, милорд. Я взял на себя смелость проводить его в гостиную.

Виконт пытливо всмотрелся в застывшее лицо слуги. Обычно Морей оставлял всяких «субъектов» прохлаждаться в холле.

– Сейчас поднимусь.

Человек, стоявший у незажженного камина, был облачен во все черное: черные панталоны, черный сюртук, черные жилет и галстук. Только рубашка была белой. Склонив набок темноволосую голову, визитер всматривался в висевший над каминной полкой портрет графини Гендон. Когда Девлин шагнул в комнату и остановился на пороге, незнакомец с грацией танцора или фехтовальщика неторопливо обернулся.

– Вот мы и встретились, – произнес Себастьян и тщательно прикрыл за собой дверь.