Бутылка не разбилась, когда Эммануэль де Бове обрушила ее на голову чернокожего. Но сила удара была достаточна, чтобы тот выронил ружье. Воспользовавшись замешательством, Зак рванулся вперед и услышал крик Эммануэль:

– Не убивай их всех!

Зак полоснул саблей стоящего рядом человека.

– А почему бы… – сжав зубы, он снова поднял оружие и прищурился, выбирая следующую жертву, – и нет? – Он ударил еще одного и повернулся к третьему. – Они пытались… – Его сабля лишь коснулась руки следующей жертвы. Остальные негры побежали, стуча подошвами по дороге и часто оглядываясь с испуганным выражением на лицах. Зак не стал их преследовать и опустил клинок, с которого капала кровь, в ножны. – Они пытались меня убить.

Он медленно повернулся, чтобы взглянуть на Эммануэль, которая все еще разглядывала лежащего на земле человека. Утренний бриз трепал черные ленты ее траурной шляпы.

– Что ты здесь делаешь? – требовательно спросил Зак. Его голос прозвучал резко и холодно.

Эммануэль подняла голову. Ее взгляд был столь спокойным, словно он задал вопрос о полете воздушного шара или цирковом представлении, которые часто можно было видеть на главной площади.

– Я увидела, как ты бежишь за маленьким мальчиком по улице, а потом заметила этих людей и подумала, что тебе потребуется помощь, – просто объяснила она.

Сильный порыв ветра поднял лежащие под дубом сухие листья и засохший мох и разметал их полдороге.

– Это Папа Джон сказал тебе, что кто-то хочет меня убить?

Эммануэль отрицательно покачала головой. Зак подошел к ней.

– Но ты была у него этим утром?

Опустив глаза, Эммануэль наклонилась, чтобы поднять стрелу дартса. Стараясь не задеть острие, она осторожно поднесла ее к носу и принюхалась.

– Можешь не говорить, – произнес Зак. – Стрела отравлена, не так ли? – Протянув руку, он дотронулся до ее щеки и заставил повернуть голову. – Ты спасла мне жизнь, – сказал он. Его голос звучал мягче, поскольку возбуждение от пережитого уже прошло. – Не знаю, как мне тебя и благодарить.

Ее губы задрожали, а затем растянулись в улыбке, которая покорила бы его, если бы он уже не был очарован этой женщиной.

– Думаю, за это ты должен купить мне еще бутылку имбирного пива.

Но Заку прежде всего надо было что-то делать с мертвыми телами, вокруг которых уже начала собираться толпа. К счастью, прибежал Хэмиш. Его лицо было красным, словно его вот-вот хватит удар; он тяжело дышал и обливался потом.

– Прошу всех проходить мимо! – он командным голосом нью-йоркского полицейского и начал работать руками с такой энергией, словно имел дело со стадом баранов. – Назад, назад, назад! – Его злой подозрительный взгляд остановился на Эммануэль: – Лучше бы и вы ушли, мэм.

– Конечно, капитан, – спокойно согласилась она. – Хотя я думаю, что вам нужно что-нибудь выпить и несколько минут отдохнуть. Человеку вашей комплекции опасно бегать на такой жаре.

Она отвернулась, не обращая внимания на капитана, который от удивления разинул рот и не знал, что ответить. Зак взял ее за руку и остановил.

– Ты уверена, что с тобой все будет в порядке?

Подняв глаза, Эммануэль улыбнулась. Зак подумал, что совсем недавно он был наедине с этой женщиной и пылал от страсти. Он прижимал ее к себе, теряя голову от желания, дикого наслаждения и чувства единой плоти. И, несмотря на это, она осталась для него загадкой. В ней по-прежнему было что-то скрытое от него, что-то, к чему она его не подпускала.

– Да, – просто произнесла она.

– Я хотел бы вечером заглянуть к тебе домой. Посмотреть, как дела, – тихо произнес он и услышал, как Хэмиш фыркнул.

Вероятно, Эммануэль хотела ему возразить. Но вместо этого она с силой вдохнула, что выдало ее волнение.

– Хорошо, – согласилась она.

Только значительно позже, когда место кровавой схватки около Конго-сквер очистили от трупов и организовали поиск убежавших от Зака людей, Хэмиш смог, наконец, сесть и перекусить. Но теперь это было не имбирное пиво, а целая пинта эля в прибрежной таверне, где продавались вареные крабы, раки и мелкие креветки, которые подавали на больших круглых эмалированных блюдах.

– Должно быть, ты близок к тому, чтобы вычислить убийцу, – произнес Хэмиш, опытными движениями расправляясь с крабом, – если взялись уже за тебя.

Зак держал в руках холодную, запотевшую кружку, его пальцы нервно скользили вверх и вниз.

– Мы ищем человека, который умеет стрелять из арбалета и хорошо знаком с ядами, но единственный мужчина, который подходит под это описание, мертв, – рассуждал он.

– Или это женщина, – заметил Хэмиш.

– О Боже! – Зак поставил на стол кружку. – Если бы она хотела меня убить, то могла это сделать, когда я спал.

– Да. – Хэмиш протянул ему рака. – Но тогда ей пришлось бы куда-то девать твое большое тело, а это не так легко. Одна чернокожая и маленький мальчик – не помощники в таком деле.

Зак посмотрел сквозь мутное окно таверны на реку. Солнце светило все еще ярко, но уже приобрело золотистый оттенок, который говорил о наступлении вечера.

– Хотелось бы найти того пацана, который украл мой «кольт».

– По всей видимости, много он нам не скажет, – предположил Хэмиш, засовывая мясо краба в рот.

– Да. Но я боюсь, что он станет следующей жертвой.

Хэмиш протянул руку еще за одним крабом.

– Из-за этого парня чуть не убили тебя. Что ты переживаешь за него?

Зак мысленно представил испуганные зеленые глаза и худую, тяжело дышащую грудь. Отставив стул, он выпрямился.

– Меня это беспокоит.

– Святое чувство. – Хэмиш застыл, глядя на краба в руке. – А я бы не стал подставлять другую щеку.

Зак залпом осушил свою кружку.

– Но я не буду больше испытывать судьбу, капитан, – сказал он, уходя.

Эммануэль сидела в кресле в передней галерее своего дома. Держа на коленях открытую книгу, она рукой обмахивала себя веером. Сегодня она была в доме одна, поскольку в воскресные дни у Роуз были выходные, а Доминик снова отправился к бабушке и дедушке на Эспланад-авеню. Эммануэль хотела подышать свежим воздухом, но книга была скучной, и она больше интересовалась тем, что происходит на улице. Зак говорил, что придет. Она ждала его – и боялась.

Она вспомнила то, что прошлой ночью он говорил ей о своих чувствах. Очень многие мужчины легкомысленно относятся к этим словам. Они действительно увлекаются женщинами, но не обладают постоянством и глубиной. Их чувства незатейливы. Это любовь к шелковистым волосам, раскинувшимся по обнаженным плечам, к мягкой податливости женской плоти под ищущими мужскими руками. Такие мужчины не лгут, когда говорят красивые слова, а скорее преувеличивают или, наоборот, все упрощают, сводя свою страсть к мимолетному и быстро проходящему увлечению. И после горячих объятий и удовлетворения плотских желаний остаются лишь разочарование и боль.

Но иногда – и Эммануэль знала это – мужчины и женщины и в самом деле верили в любовь, в то, что это волшебство, радость и сладостное удовольствие будут длиться вечно.

Когда-то Эммануэль тоже любила сильно и страстно, это чувство захватывало ее целиком, определяло течение жизни и наполняло светом. Но это время прошло. А вместе с любовью умерла и вера в нее. И если даже самая пылкая страсть не может длиться долго, то, видимо, это всего лишь иллюзия, за которой следует разочарование, всего лишь заблуждение, вызванное тем, что человек стремится облагородить свою первобытную похоть.

Раздумывая над этим, Эммануэль энергично обмахивалась веером, совсем забыв о своей книге. Жаркий воздух был неподвижным, тяжелым и гнетущим, несмотря на то, что солнце уже садилось, погружая улицу в тень. Нет сомнения, подумала Эммануэль, Зак вынужден был задержаться на Конго-сквер. Она с беспокойством посмотрела на часы, прикрепленные к корсажу, и снова захотела увидеть его, услышать его мягкий голос, ощутить близость его тела.

Было что-то странное и даже унизительное в том, что, даже не веря в любовь, считая это чувство иллюзией, временным помешательством, чем-то вроде умственного заболевания, человек, тем не менее, может страдать и ощущать себя несчастным.

Он пришел с наступлением сумерек, когда Эммануэль зажигала свечи в передней гостиной. Воздух наполнился сладковатым запахом цветущего жасмина, который приносил вечерний ветерок из дворов и садов старого города. К этому времени Эммануэль, обдумав все, решила, что кто-то пытался убить Зака снова. Эта мысль пугала ее, воображение рисовало ужасающие картины.

Услышав звонок колокольчика, Эммануэль постаралась взять себя в руки и сойти по лестнице спокойно. Ей пришлось с силой сжимать полированные деревянные перила, чтобы побороть в себе желание и не побежать по ступенькам вниз. Она сказала себе, что не надо придавать особое значение этому визиту просто хочет поблагодарить ее за участие в его спасении. Она медленно сняла засов, хотя ее руки дрожали от спешки и волнения.

Зак стоял на ступеньках. Свет газовых фонарей на набережной хорошо освещал его лицо, но глаза оставались в тени.

– С вами ничего не произошло? – вырвалось у Эммануэль.

– А ты думала, что должно? – Он снял с головы шляпу и лукаво улыбнулся: – Ты же не бегаешь за мной с бутылкой имбирного пива?

Эммануэль быстро обняла его рукой за шею и прижалась головой к широкой груди, успев заметить удивление у него на лице. Он обнял ее сильными теплыми руками.

– Не говори мне, что ты за меня не волновалась, – произнес он. Она чувствовала щекой его теплое дыхание, когда он потерся о ее волосы. – Мужская гордость очень уязвима, а моя особенно.

Эммануэль мягко рассмеялась, но потом быстро стала серьезной.

– От жизни до смерти всего лишь один миг.

Зак взглянул ей в лицо темными глазами, в которых сквозили желание и страсть.

– Значит, я вам не безразличен, мадам де Бове?

Она ответила тем, что поднялась на носки и поцеловала его. Его губы тут же ответили ей поцелуями. Зак провел руками по ее спине и с силой привлек к себе. Эммануэль буквально утонула в поцелуе, забыв обо всем вокруг. Лишь краем сознания она уловила, что за ее спиной захлопнулась дверь, когда Зак толкнул ее сапогом, и что он вздрогнул, когда она, повиснув на нем, заставила его опереться на больную ногу.

– Я думал, ты не захочешь этого снова, – произнес он, мягко дыша ей в ухо. Ущипнув Эммануэль за подбородок, он осыпал ее шею поцелуями. Его дыхание стало быстрее и тяжелее, а руки принялись расстегивать пуговицы ее траурного платья.

– Я лгала, – прошептала Эммануэль.

Не отрываясь друг от друга, они начали подниматься к коридору, но на полпути Эммануэль остановилась, обняла его за голову и поцеловала.

И он взял ее прямо здесь, на витой лестнице. Она опиралась спиной на побеленную стену, платье было поднято к талии, а из горла вырывалось жаркое и тяжелое дыхание. На сей раз он уже не говорил ей о своей любви, но, когда страсть улеглась и дыхание успокоилось, Эммануэль вдруг поняла, как сильно она жаждет услышать эти слова, даже если и не верит им.

Чуть теплая, с легким запахом лаванды и роз, вода нежно ласкала ее тело – как и смуглые сильные мужские руки, медленно двигающиеся по ее обнаженной груди. Эммануэль наполовину сидела, наполовину лежала между его протянутых ног, так что ей приходилось изгибать шею, чтобы он мог целовать ее в губы.

Они устроились в большой медной ванне в комнате «гарсоньер» на втором этаже. Ванна была достаточно большой, чтобы в ней могли уместиться двое, хотя Эммануэль никогда и ни с кем ее не делила. Здесь стоял столик с бутылкой вина и двумя бокалами. Одинокая мерцающая свеча рисовала на стене небольшой золотистый круг.

– Эммануэль, – произнес Зак.

Эммануэль развернулась и оказалась на нем. Она провела рукой по его плечу и шее. Было восхитительно чувствовать под ладонью его сильные мышцы, теплую шелковую кожу и его твердую плоть у ее живота. Этот человек был красив и смугл, но слишком юн, чтобы питать надежду на длительные отношения с ним.

– Как ты думаешь, сколько мне лет? – внезапно спросила она, положив на его грудь ладонь и опуская на нее голову.

Зак взял бокал и, медленно отпив вино, пристально вгляделся в ее лицо.

– Это имеет значение?

– Мне тридцать лет. А тебе? Двадцать шесть? Двадцать семь?

На его лице не было ни удивления, ни разочарования: он слегка улыбнулся.

– В ноябре прошлого года мне исполнилось двадцать пять.

У нее словно оборвалось сердце, но она нашла в себе силы рассмеяться и, проведя пальцем по его тугой мышце, произнести:

– Увы, ты еще ребенок.

Он перехватил ее руку и привлек к себе с такой силой, что она почти упала на него.

– Да, я такой, – произнес он с лукавым выражением глаз. Его тихий голос был хрипловатым и чувственным. Зак приблизил голову к ее лицу. – Настоящий сорванец. – Она подумала, что он сейчас ее поцелует, однако Зак продолжал пристально смотреть ей в лицо. Не отрывая глаз, он снова сделал глоток вина.

Эммануэль выгнула спину, пытаясь отодвинуться, и тоже потянулась за бокалом. Но ее рука так сильно дрожала, что темно-красная жидкость чуть не выплеснулась через край. Эммануэль выпила вино быстро и большими глотками. Оно успокаивающе согрело, и ее слова прозвучали почти спокойно:

– Ты кого-нибудь раньше любил?

Глаза Зака потемнели, стали холодными, злыми и почти угрожающими.

– Нет. Хотя однажды был близок к этому.

Эммануэль замерла.

– И что произошло?

– Она умерла.

– Как?

– Ее убили.

Эммануэль поставила бокал на столик. Зак задумчиво устремил взор на стоящую рядом с ними свечу; было видно, что воспоминания причиняют ему большую боль.

– Это было в том форту, о котором ты мне говорил? – негромко спросила Эммануэль. – В форту Маккена?

Он кивнул, затем обнял ее и прижал к себе. Эммануэль положила голову на его мокрое плечо, чувствуя сильное и тяжелое биение сердца.

– Ее отец был начальником форта. Он хотел, чтобы она вернулась к матери на Восток, нашла там какого-нибудь респектабельного человека и вышла за него замуж. Но у Рэчел были другие планы.

– Она любила тебя, – поняла Эммануэль. Она вдруг почувствовала дикую ревность и тут же устыдилась.

– И именно из-за этого умерла. – Зак говорил на удивление ровно. Поставив бокал с вином, он погладил ее по влажным волосам, но его взгляд был направлен куда-то в пустоту. – Те люди, которых убил лейтенант, – они все были мне близки или, по крайней мере, что-то для меня значили. Молодой капрал из нашего подразделения… пожилая мексиканка, которая стирала мое белье… маленькая девочка, которую я учил играть в шахматы. – Он помолчал. – Последней была Рэчел.

Эммануэль провела рукой по его щеке, чтобы как-то его успокоить.

Он перехватил ее руку и с силой сжал.

– Этот лейтенант просто играл со мной. Как-то вечером я обыграл его в шахматы, и он решил доказать, что умнее меня, тем, что причинил боль мне и окружающим меня людям. Он думал, что я его не поймаю и даже не пойму, что это сделал он.

– Но ты его вычислил.

– В конечном счете – да. Он оставлял записки, издевался надо мной, спрашивал, нужен ли мне еще один труп, чтобы все понять. – Зак помолчал. – Он должен был отплыть в Калифорнию. Если бы я вовремя не сообразил, кто убийца, он успел бы уехать.

– Что ты с ним сделал? – чуть слышно спросила Эммануэль испуганным голосом. – Ты убил его?

– Нет. Я хотел и мог это сделать. Был момент, когда я почти совершил это.

– Не думаю, что ты сомневался в своем решении.

Зак взял ее за подбородок.

– Ты вспомнила об этом случае сегодня днем – и о том, что произошло на улице Конти? – Он отрицательно покачал головой. – Я солдат, Эммануэль. Меня давно приучили, что убивать надо лишь тогда, когда опасность угрожает тебе самому. Многих, кто не соблюдал этого правила, самих постигла смерть.

– Это относится и к лейтенанту в форту Маккена?

– Нет, это выглядело бы как холодное, расчетливое убийство. Я не палач.

Эммануэль считала этого человека не знающим жалости солдатом, несшим боль, смерть и разрушение. А теперь она узнала, что он сражается только для защиты себя или других и с большим уважением относится к человеческой жизни. Как она сама не могла это увидеть?

– Эти люди, которые сегодня пытались тебя убить, – негромко произнесла она. – Их послал тот же человек, который нанял бродягу?

– Хэмиш именно так и думает. Он полагает, что я близок к разгадке.

– Но ты так не думаешь?

Зак удивил ее тем, что негромко рассмеялся:

– В этом городе наберется немало людей, которые хотели бы видеть мой холодный труп на столе для вскрытия.

– Не говори так, – вырвалось у Эммануэль.

Взяв ее за руки, он приподнял ее так, что Эммануэль выпрямилась, представ перед ним обнаженной.

– Вот как, мадам де Бове! – произнес Зак с лукавой улыбкой. – Вы действительно уверены, что не любите меня?

– Нет. Это просто желание, – ответила она, но наклонилась к нему ближе, словно опасаясь, что может потерять его. А когда он приник к ее губам для долгого поцелуя, она почувствовала слезы на глазах.

Он начал ласкать ее – медленно и нежно, доставляя ей удовольствие и получая его сам. И хриплым шепотом он сказал эти три заветных слова, которые она так ждала: «Я тебя люблю». И она чуть не ответила ему. Но Бог ее уберег – этого «почти» не произошло.

В бледном свете раннего утра большой дом на Эспланад-авеню выглядел очень красиво. Белые дорические колонны поднимались к небу, а высокая лестница с кружевными литыми перилами расширялась книзу, словно приглашая всех подняться по ней. Но Эммануэль прошла мимо дома по узкой, выложенной кирпичом дорожке аллеи из розмаринов к маленькому садику, спрятавшемуся чуть в стороне, у конюшен.

Она знала, что в это время дня Жан-Ламбер бывает именно в саду. К девяти утра солнце становится золотисто-желтым и начинает нещадно палить, и старику бывает слишком жарко, чтобы работать на земле. Жан-Ламбер каждое утро поднимался очень рано ради того, чтобы оказаться здесь, в этом райском уголке, с его аккуратными живыми изгородями из темно-зеленых карликовых кустов серебристой кошачьей мяты и вьющихся роз.

Услышав шаги на тропинке, он оглянулся. Несмотря на возраст, он имел превосходный слух. В руке, на которой висела трость, он сжимал корзину с маленькими светло-красными розами.

– Папа, – произнесла Эммануэль, становясь на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. Старик был очень высок – почти так же, как Филипп. – Мне нужно поговорить с тобой.

Живые синие глаза Жан-Ламбера сузились, когда он посмотрел ей в лицо.

– Что случилось, малышка?

– Я хочу, чтобы ты взял Доминика в Бо-Ла.

– И ты поднялась так рано, чтобы сообщить мне это? – Он повернулся, чтобы срезать лилию и осторожно положить ее в корзину. – Два месяца назад я предлагал тебе это, но ты сказала, что это слишком опасно.

– Я и сейчас так считаю.

Жан-Ламбер бросил взгляд на Эммануэль.

– И почему ты передумала?

Эммануэль тяжело вздохнула:

– Я боюсь, что кто-нибудь попытается его убить.