Дверь в комнату почему-то была приоткрыта. От легкого пинка она распахнулась, и я зашел в «кубрик», бросил нагрудник на тумбочку и упал на кровать, свесив ноги. Закрыл глаза, хотелось выть. Кажется, удача кончилась, можно сказать, отвернулась от роты. Сколько было потерь за полгода в третьей роте, во второй, в минбатарее, в АГСе, в разведвзводе, в «обозе», в других батальонах. Все-таки «рыжий» был прав: ушел из роты и увел удачу. Вот теперь он в Союзе жизнью наслаждается, а мы тут будем кровью захлебываться.

* * *

Две минометные мины – и скосило девять человек…

* * *

Погрузив в вертушку всех раненых, рота сделала рывок к заставе и укрылась за ее высокими стенами. БМП ощетинились пушками и пулеметами по периметру и стреляли по всему подозрительному в соседнем кишлаке.

Время от времени танкисты стреляли за канал, но редко, экономили снаряды: предстояло еще к «бетонке» пробиваться. Авиация вела беспрерывную штурмовку «зеленки». Штурмовики пара за парой пикировали, нанося ракетно-бомбовые удары, штурмовиков меняли «крокодилы». Когда авиация улетела для загрузки, на «зеленку» навалилась вся артиллерия группировки, включая «Град» и «Ураган». Фонтаны разрывов взметались один за другим, кишлаки стояли в сплошной пелене дыма и пыли вперемешку с туманом и моросящим дождем.

Острогин предложил зайти погреться к начальнику заставы. Голубев решил пострелять напоследок из «Утеса» и АГСа по «зеленке»: последний рейд для него, потом замена (дома он начальником склада будет, должность уже ждет, пулемет больше на себе носить не придется).

– Хочу проститься с «духами», с солдатами поговорить, Лебедкова и Юревича потренировать. Сержанты они молодые, толком еще ничего не умеют. Вся старая гвардия – Гудков, Погонов, Стрекалов, мои помощники – уходят вместе со мной через месяц. Как будет ГПВ работать, зависит от молодых сержантов! Постреляю, потренирую!

– Давай, старый, учи уму-разуму, а мы погреемся, пойдем Недорозий! – заорал Сергей.

Втроем вломились в комнату отдыха, где начальник заставы пил чай с арткорректировщиком и командиром танковой роты.

– О, пехота пожаловала! – заулыбался артиллерист. – Замерзли?

– С вами замерзнешь! Минами забросают, а потом сочувствуют. Вот признайся, Барашков, по твоей наводке нас отбомбили? Ощущение было, что били «Васильками». Случайно не наша минометная батарея по твоей корректировке стреляла, Андрей?

Дверь распахнулась, и в комнату вбежал командир минометной батареи капитан Степушкин.

– Вот! На ловца и зверь бежит! Василий, ты нас накрыл? Скажи честно!

– Да что вы заладили! Комбат, комполка, все болтаете что попало. Мы вместе с начартом полка были, он подтвердит.

– Вместе были, вместе и били, – вздохнул Острогин.

– Ну честное благородное, не виноват. Не стрелял по вам. – И Василий быстро перекрестился.

– Ох, нас обложили: мы с Ником, как зайцы, метались по арыкам и виноградникам. Куда не прыгнешь, там разрывы. Вперед – не пускают, назад – отсекают, прямо огненный мешок. Но самый удачный залп был по дому, кучность отличная.

– Нет-нет! Мы открыли огонь из «Васильков», когда вы заверещали об обстреле.

– Не знаю, не знаю. Вся пехота считает, что надо бить физиономии минометчикам.

– Пошли к черту, все настроение перебили чайку попить!

Василий вышел, громко хлопнув дверью. За ним, бочком-бочком, подался и Барашков.

– Обидели мужиков, может, и зря? – вздохнул танкист капитан Скворцов.

– Зря не зря, ты на рожу Сбитнева бы посмотрел. В одну щеку осколок вошел – в другую вышел. Язык будет двойной, как у змея. Зубов половину выплюнул. А солдат сколько покалечило? Довезут ли до госпиталя живыми всех? Васька под горячую руку просто попал, основную часть злобы мы на «духов» выплеснули боезапасом. Я своими руками, желательно тупым ножом, яйца бы отрезал тому, кто стрелял.

– И я. А кому? – поддержал я гнев Сергея.

– Ребята, угомонитесь. По сто граммов будете? – примирительно встрял в разговор хозяин дома. – Меня зовут Эльдар, я начальник заставы. Будьте как дома, давайте за знакомство, спасибо, что пришли и помогли, «духов» распугали.

– Я – Сергей Острогин, а это – замполит Никифор – Ник Ростовцев.

– Ну, вот и познакомились! Очень рад вам, ребята! Тут так тяжело нам было. И мне, и Сережке Ветишину головы не поднять, за водой не выйти, теперь притихнут на полгода, до лета.

– Ну, Ветишина мы у вас уже забрали, будем его сами мучить. Здесь теперь курорт начнется, а он парень молодой, пусть пашет в полку, – огорчил я лейтенанта.

– Почему это забираете? По какому праву, а как же мы?

– Это наш парень, – заулыбался Сергей, – мы его воспитывали, а его на «большую дорогу» забрали. Не дадим испортить парнишку! Приказ командира полка.

– Это точно! Не дадим, сами съедим, – завершил я тираду.

– Ну, узурпаторы! Им гостеприимно по сто граммов предлагаю, тушенкой угощаю, а они кореша уводят. Я с ним учился в одном батальоне и в учебном центре в Келите. Такая подлянка с вашей стороны. Удружили…

Танкист громко засмеялся, забрал наши стаканы, перелил самогонку в свою кружку, выпил залпом. Закусил куском сала и, продолжая смеяться, пожал нам руки и помахал на прощание.

– Ребята, я вам больше самогонки не предложу за такую пакость. Сережку у меня увели. Ну, спасибо!

– Не за что, – ответил Острогин. – Нам в рейды ходить не с кем. Ротного нет, зама нет, взводного – одного нет, командир ГПВ заменяется, а другой взводный в госпитале! Вот такая у нас веселая жизнь! С боевых вернемся, Недорозия Серегу заберут, в Союз в ссылку отправят. Не удивляйся, Эльдар, это длинная история.

– Так что, если командир полка в начале рейда еще думал, возвращать Серегу или нет обратно к нам в роту, то теперь он сам приказал ему шмотки собирать за полчаса. Сейчас Ветишка со второй ротой выбирается к Баграму, а в полку мы на него навалимся, запашем молодого.

Недорозий грустно глядел на нас и тяжело вздыхал, кряхтел и сопел из своего угла, куда он тихонько забился.

Начальника заставы позвал какой-то прапорщик, а Сергей еще сильнее принялся вздыхать и что-то бормотать.

– Серега, ты чего там? – спросил Острогин.

– Мужики, что, нельзя было выпить за знакомство, а потом байки про нашу «черную неблагодарность» рассказывать.

– Сергей! – строго воскликнул я. – Ты что, забыл, трезвость – норма жизни в сороковой армии! Еще потеряешься тут на заставе, зависнешь в Афгане на полгода, а нас потом затретируют. А может, махнуть тебя на Ветишина? Хочешь?

Сергей с тоской оглядел стены кубрика, задумчиво посмотрел в окно, нервно передернул плечами.

– Нет, ребята, спасибо. В Союз так в Союз. Хватит романтики на старости лет, в тридцать шесть сидеть взводным в кишлаке и выть на луну по ночам. Я лучше в Забайкалье вернусь, там в магазинах такой отличный, вкусный спирт питьевой продают!.. Домой! Домой! Пора домой.

Вернулся чем-то рассерженный Эльдар. Матюгнулся и пнул табурет, налил самогонку во все стаканы.

– Парни! Хлопнем понемногу с грусти?

– А что случилось? – поинтересовался Острогин.

– Комбат, гад, в отпуск отправляет. Я всего семь месяцев в Афгане, а потом полтора года в «зеленке» гнить. Что я в январе-феврале дома буду делать?

– Снеговиков лепить, снегурочек любить! – засмеялся Острогин.

– Я планировал в июне, денег на счету совсем мало. К Хидиятуннину в гости, что ли съездить?

– К кому? – ошалел я.

– К футболисту, с ним в одной роте служил в Закарпатье.

– Да я знаю, что к футболисту, с детства болельщик. А как ты с ним в одной роте оказался?

– Это он в моей роте оказался. Он перед чемпионатом ногу сломал, его из ЦСКА отчислили, по разным спортклубам военных округов начали гонять. Прибыл во Львов СКА поднимать на ноги. А командующий был чудила, говорит: «Выведешь клуб из первой лиги в высшую, я тебе старшего лейтенанта присвою – досрочно!» Ну а он в ответ: «В жопу ваше звание – я футболист сборной страны и играть буду только в Москве». Тогда его, как младшего лейтенанта, в нашу орденоносную «железную дивизию» – взводным. Игорек – так мы его называли – офонарел: вместо сборной – взводным в Закарпатье.

– Я слышал про «дурдом» в той дивизии, – заулыбался я.

– Это очень мягко сказано – за год столько здоровья и нервов потерял. Рота сокращенного состава, взводных двое – я да Игорек. Он то в Москву, то в Киев в спорткомитеты ездил, добивался увольнения из армии, а мне через сутки начальником караула. За себя и за того парня. Правда, мячик хороший подарил, бутсы, майку ЦСКА, гетры, спортивный костюм. Командир полка бесился, а сделать ничего не могли, вот всю злость на мне и ротном срывали. Потом, когда Игорь уволился, я еще к нему в Москву звонил, он меня в гости приглашал. Я собирался съездить, а меня – в Афган, как только разнарядка пришла. Комполка отомстил за дружбу с футболистом. Скотина!

В помещение ворвался испуганный Голубев.

– Ребята, там Бронежилет Ходячий рвет и мечет, офицеров требует.

– Эльдар, спасибо за предложение, пей сам, а наши стаканы спрячь – Лонгинов сожрет! – забеспокоился я.

– А, Семен! Знаю, знаю. Это «подарок» второго батальона вам. Бывший мой ротный. Хорошая кличка – Бронежилет Ходячий. Надо рассказать ребятам. Гнус, каких свет мало создал.

– А теперь, когда он начальник, гнус – в квадрате! Ну, прощай, может, свидимся! – попрощался Сергей и потянул за рукав разомлевшего, дремлющего Недорозия.

– Подъем, по коням! – заорал я, и мы с гиканьем и свистом побежали на вздрючку.

Вздрючка не удалась. На пороге столкнулись со Свекольниковым, спешащим с радиостанцией в руках.

– Комбат!

Острогин взял наушники, представился, сказал, что все понял.

– Выходим. Через пять минут – прорыв. Артиллерия долбит по дороге вдоль канала, а затем мы быстро проскакиваем этот опасный участок до бетонки. Танкисты впереди, затем минометчики, БМП в промежутках. Ник! Ты, как всегда, в замыкании, на последней машине.

– Спасибо, удружил!

– Не за что. Зато я возьму на себя Бронежилета.

Огрызаясь во все стороны огнем из пушек пулеметов и автоматов, колонна выдвинулась от заставы. Кишлак несколько раз ответил автоматными очередями, выстрел из гранатомета разбил привязанный к башне танка ящик с ЗИПом. Ранило танкиста, слегка зацепило одного солдата-минометчика. Но прорыв прошел более-менее удачно, без жертв. Могло быть и хуже. Ненавижу баграмскую «зеленку».

* * *

В полку было много новостей. Ваня уже в Союзе, а еще говорят, что рыжим не везет. Жив, здоров и ждет всех в гости.

Грошиков прямо из санчасти уехал на Суруби в третий батальон, принимать под командование роту. Очень переживал, что замена может затянуться из-за повышения в должности. Сменщика Голубева «украли» в штабе дивизии, перебросили куда-то в тылы.

Сизый орал и матерился, бегал по казарме, пинал двери, швырялся табуретками.

– Больше не пойду. Никуда не пойду! У меня был заменщик. Куда его дели? Суки! Я не собираюсь подыхать в этой дыре, в этом долбаном средневековье! Где мой заменщик! Крысы штабные! Сволочи тыловые! Перекупили, украли. Гады-ы-ы

Сизый заплакал, слезы потекли по испещренным глубокими морщинами щекам.

– Семен! Успокойся! – схватил я его за руку и потянул в каптерку. – Старшина, пузырь есть?

– Есть, – ответил Веранян, – для замены готовил, на стол поставить – водка, коньяк.

– Доставай водку, будем Семена в чувство приводить, – приказал я и добавил: – Гога, пожалуйста, не жадничай. У Голубева нервный срыв. Не выпьет – инсульт может случиться. Налей ему граммов двести, составь чуть-чуть компанию. Но только чуть-чуть, тебе сегодня работать. Семен, мы пошли с оружием и бойцами разбираться, посиди, расслабься, все будет хорошо. Разберемся, обещаю: найду тебе замену. Найду!

Солдат помыли, все разгрузили, сдали донесения в штаб, и наконец-то я добрался до своей конуры. В октябре нас переселили в крайний от КПП модуль, собрали весь батальон в одном месте. Штабным построили новое общежитие, но все туда не переселились. ЗНШ полка, оперативные ЦБУ, «комсомолец» полка свои комнаты сохранили.

Комбат и управление батальона заняли две комнаты, для ротных и замов по политчасти выделили кубрик, для замов и командиров отдельных взводов – еще кубрик, на всех взводных – еще пару помещений.

Прапорщикам батальона досталось два кубрика, но старшины остались жить в каптерках, а минометчики затаились в общежитии артдивизиона. В моей каморке стояли шесть кроватей, два громадных шкафа создавали тамбур, остальное имущество – стол, заваленный тарелками, ложками, кружками, тумбочки и табуретки. Ничего лишнего. Светомаскировка из фольги закрывала окна, в комнате был полумрак и легкий сквозняк.

Сейчас что-то в комнатенке не так. Но что?

В помещение ворвался Габулов и сразу заорал:

– Замполит! Чего валяешься? Балдеешь? Кайфуешь, плесень?

– Кайфую. Эдуард, чего ты все орешь?

– Чего ору? Ограбили нас, вот чего ору!

– Кого нас? Тебя?

– Меня, меня! Может, и тебя, чемодан проверь!

– А с чего ты взял?

– Старшина доложил, что кто-то замок дверной отжал, а потом через окно вылез. У меня в чемодане две получки лежали – 500 чеков! Украли! Я уже прибегал, проверял. Ты что, не заметил, что дверь не закрыта?

– Да как-то даже не обратил внимания, хотя лежу и думаю: что-то не так, а что – не пойму!

– Вот то и не так, поимели нас в наше отсутствие, пидо…сы! Убил бы, гниду.

Я встал, вытащил свой огромный чемодан из-под кровати. Замки были взломаны и открыты. Брать у меня было нечего, но пропала коллекция монет.

В Джелалабадской операции в хибаре бойцы нашли шкатулку с мелочью. Монеты афганские, индийские, иранские, пакистанские, арабские – всякие-всякие. Я выбрал для коллекции по паре одинаковых, не больше. Набралось штук триста. Кто-то у меня их и вытряс. Пропала еще новая тельняшка – больше ничего. Деньги я оставлял старшине. У Эдуарда исчезли кроссовки и х/б.

В кубрик ввалились Мелещенко и капитан третьей роты Женька Жилин. Ребята о чем-то оживленно переговаривались.

– Парни, пойдем мыться, душ свободен, бойцы все помылись!

– Помылись, помылись! Смотрите, что у вас пропало! Мне тут не до мытья, все чеки украли, скоты!

Ребята переглянулись, открыли тумбочки, закрыли.

– У нас все цело, а чемоданы – в каптерке. Пойдем, Женя, в душ, мы за мылом и полотенцами вообще-то зашли, да и шмотки забрать. Комбат приказал всем офицерам жить в казарме, – ухмыльнулся Мелещенко.

– Когда приказал? – удивился я.

– Сейчас встретился в коридоре и распорядился: всем офицерам и прапорщикам переселяться.

– Да у меня каптерка забита под завязку! Куда?

– В расположении спать. В какой каптерке? В расположении возле солдат. У входа – ротный, у ленкомнаты – замполит, взводные – с взводами, – грустно улыбнулся Евгений.

– Скоты, сволочи! Совсем решили в грязь втоптать. Если я солдат, я буду спать в коридоре, в казарме, а если я командир роты, я буду спать в своем кубрике! Пошли все на х..!

– Пока что идем туда все мы, – засмеялся Николай.

– А комбат где будет спать, с разведвзводом?

– Нет, комбата это не касается, только ротное звено.

– Ну, жизнь, унижают на каждом шагу. Мудаки!

– Ник! Ты идешь? – спросил Мелещенко.

– Пойдем, ополоснемся, – вздохнул я, – может, в следующий раз строем, офицерской колонной с песнями придется идти.

Душевая представляла собой морской контейнер, внутри которого были проведены трубы, накручены краны и раструбы для мытья, на пол брошены сколоченные в виде решетки доски.

Навстречу нам вышли Афоня Александров и Юра Луковкин.

– Мужики, опоздали, вода только для моржей, чуть теплая, зам. по тылу пришел и сказал, что не будет ждать, пока офицеры соизволят собраться, – сказал Афанасий.

– Вот сволота тыловая! Знает ведь, что пока рапорта и донесения не сдашь, из казармы не уйти. Гад! – завозмущался Микола.

– Ну что, рискнем, поморжуем? – спросил я приятелей и пошел в контейнер.

Ругаясь на чем свет стоит, мы разделись и принялись быстро смывать с себя грязь, пыль и пот под прохладными струями воды, которая к тому же лилась еле-еле, тонкой струйкой.

В душевую вошел краснощекий зам. по тылу полка Ломако.

– Здравствуйте, товарищи офицеры! Как душ?

– Пошел в жопу, – раздалось из темноты.

– Но-но, кто это хамит?

– Конь в пальто, иди сюда, копытом в грудь шваркну! – продолжал тот же слегка пьяный голос. – Тебя бы в холодную воду после двух недель ползанья в «зеленке» засунуть, я бы послушал с удовольствием маты!

Из полумрака выдвинулся зам по технике танкового батальона.

– А, подследственный, – смущенно забормотал тыловик, – ну-ну, поговори, пока на свободе. – Майор проходил по делу о хищении дизельного топлива, попался на продаже нескольких тонн, особисты взяли с поличным.

– Вот эти молодые лейтенанты промолчат, а я тебе скажу, уж кто жулик, так это ты: сколько спирта ушло, сколько тушенки?

Мы дружно засмеялись, а Ломако, прошипев что-то под нос, выскочил из контейнера. Вода становилась все холоднее.

Смыв грязь и при этом сильно замерзнув, мы побрели в казарму. Настроение было паршивейшее.

В канцелярии, к моему удивлению, сидел сияющий Эдуард Грымов.

– О-о-о! – вырвалось у меня. – Взводных – полный комплект!

– Да нет, – перебил меня Острогин, – лейтенант Грымов назначен заместителем командира роты, а пока исполняет обязанности ротного. Пока!

– Да, пока! – пожимая мне руку, многозначительно произнес Грымов.

Я посмотрел ему в глаза и задумался. Карьерист он был страшнейший, я это знал, и Эдуард этого и не скрывал, характер гнуснейший – ох, и достанется же нам с ним лиха. Видно, Сбитнева он уже списал со счетов, перешагнул через него и чувствует себя почти ротным.

– Я сейчас из штаба, от командира полка. Решил почти все вопросы, которые Сбитнев полмесяца не решал или не мог решить. Корнилова вместо Ветишина отправляют на дорогу, хватит у нас за штатом висеть, как хомут на шее. Из госпиталя сразу отправится туда, раз по горам ходить не способен. Назначение Грошикова в роту состоялось позавчера, как и моя с ним рокировка. Недорозий выведен за штат. Окончательно. Теперь будем ждать взводного, наконец-то роту офицерами укомплектуем.

Эдуард по-хозяйски принялся распоряжаться всем, как будто он уже стал командиром роты. Очевидно, возвращение Володи из госпиталя в его планы не входило. Он поставил на нем жирный крест.

– Тебе, замполит, нужно побольше с людьми работать, на полигон почаще с ротой выходить, хватит бумагу марать, – в конце совещания принялся за меня Грымов.

– Товарищ лейтенант, – ответил я ему официально, – мне приходится эту «бумагу марать» и за себя, и за замполита батальона. Уже второй замполит с батальона ушел, а нового пока нет.

– Уже есть. Твой старый знакомый – старший лейтенант Артюхин. Два капитана не удержались – сбежали, теперь старший лейтенант попытается, хотя, говорят, уже почти капитан. Недели через две появится, но я не позволю прикрываться батальонными делами, заруби на носу. Будешь получать взыскания за роту от меня, если в роте не будешь работать.

И он выразительно посмотрел на всех. Вот, мол, я какой!

* * *

Неделя началась хуже некуда. Наконец-то отправили в Союз Недорозия. И смех, и грех. С утра перед завтраком Ветишин подошел ко мне и доложил:

– Проводил Серегу Недорозия, с подъема проводил в штаб, пожал руку, помахал вслед автобусу. Сопровождать к самолету поехал особист батальона капитан Растяжкин.

– Вот это да! Особист? Не может быть!

– В общем, тот в командировку едет, ну и взялся присмотреть до Ташкента. Но я со вчерашнего вечера хожу под впечатлением от этого «монстра».

– Кого?

– Сереги! Он мне после отбоя в канцелярии одеколон пить предложил. Я ведь в казарме ночую на сейфе, спать-то негде, а Сергей пил в ленкомнате и спал там же на столе, на бушлате.

– Вот дает!

– Вот-вот! Взял он бутылек «Тройного» у Гоги и предложил распить. Я отказался, а «спецназовец» налил себе в кружку и все залпом выжрал. Сигаретку закурил и блаженствует. Меня чуть не вывернуло, на крылечке подышал, минут пятнадцать – полегчало. Возвращаюсь, а он собрал пакетиков двадцать чайных из сухпая и чифир сварил на плитке – смакует. Выставил его под предлогом, что свет спать мешает, лег на сейфе на матрас и думаю: «Не капитан, а бич какой-то!» И вроде чего-то не хватает, что-то пропало. Утром побрился, а одеколона нет. На полочке «Миф» стоял и французский «О'Жен», а сегодня – нет. Заглянул в ленкомнату: в столе – пустые флаконы и пустая кружка. Я еще думал, провожая, чего от него так морем пахнет, а это одеколон «Миф» на водорослях.

– Хороший коктейль он себе приготовил, – засмеялся Остроган. – Мой «Миф», твой «О'Жен» – классно погулял. «Бумеранг» вернули в Забайкалье, пусть радуются, а то думали сбагрить такого кадра!

– Хотел бы я увидеть физиономию комбрига, который выслал его к нам на два года, а он через два месяца возвращается. Ха-ха-ха, – я рассмеялся, и все офицеры засмеялись, представляя живую картину «Не ждали!».

Из штаба примчался свирепый Грымов.

– Острогин! Быстро собирай взвод, получить оружие, гранаты, патроны, снаряжение, шмотки. Вот список всего, выноси на плац, через два часа проверит начштаба батальона.

– Куда меня? В Забайкалье, как Недорозия?

– Нет, на гору Курук пост создавать. С каждой роты по взводу выделяют на три поста. Расчет миномета – трех бойцов, скоро комбат их представит. Зибоева с ПК возьмешь. Сколько у тебя своей пехоты?

– Вместе с писарем роты шесть солдат и сержантов.

– Без писаря! Ему и тут работы до боевых невпроворот. Итого: ты, сержант и восемь солдат. Хватит вполне!

– Вполне хватит, что бы что? Геройски погибнуть?

– Нет, для строительства заставы и двух постов ночью. Через неделю замполит привезет продукты, воду и все остальное. Сейчас тебя проверят – и на аэродром. Крутись сам, нам нужно на полигон на занятия, старшина всем снабдит.

Завязалась ожесточенная схватка между Сергеем и Вероняном. Гога старался сплавить все старое, подозревая, что ничего не вернется обратно, а Острогин хотел все новое или хотя бы целое. Шум-гам, крик, визг старшины.

– Чертов «ара», сейчас будет Серого обжуливать, – вздохнул Ветишин, – а он как без замены?

– На месяц ты его заменишь, затем – замполит, – ответил Эдик. – Если разрешат, я слетаю, думаю: там будет как в доме отдыха.

Механики отправились в парк, а вся оставшаяся рота двинулась на стрельбище. До полигона – два километра, сегодня по плану пристрелка оружия – начинается десятидневная программа боевой подготовки. Эти планы все время меняются: то недельные, то восьмидневные, то десятидневные, то двухнедельные. Расписание под копирку писать не получается, все время что-то новое.

Не успели мишени расставить, примчался посыльный за мной и за Грымовым. Срочно на плац!

Быстрым шагом вернулись. Целая толпа тыловых и штабных вокруг трех групп пехоты.

– Вы где болтаетесь? Все брошено на старшину и этого лейтенанта! Полный развал! – орал заместитель командира полка.

– Не лейтенанта, а старшего лейтенанта! – огрызнулся Сергей.

– Как старшего лейтенанта? – сбился с мысли майор Губин.

– А так, приказ пришел два месяца назад, а ни зачитать, ни погоны вручить ни полк, ни батальон не соизволил. Строевик сказал номер приказа, вот и все.

Слегка смутившись, заместитель, тут же вновь перейдя на крик, «перевел стрелки» на меня.

– А почему упущение такое, замполит, эта ваша вина!

– Да нет, я два раза напоминал в батальоне, а сам лично Острогина поздравил!

– А где приемник для заставы, где боевые листки, где походная ленкомната? Бездельничаете?

– Мы на стрельбище убыли, на занятие, – вступился Грымов. – Я лично его забрал работать с людьми, занятия плановые, Ростовцев на учебном месте руководитель.

– Обоим будет взыскание сейчас за пререкания. Быстро устранять недостатки!

Пришлось отдать единственный приемник роты «Маяк», батарейки Серега купил сам. Вручил сержанту целую пачку листовок, газет, брошюр, боевых листков и ящик с походной ленкомнатой.

Улетели… Уф-ф-ф.

Совсем обезлюдела рота. На следующий день Голубев, так как его заменщик в дивизии пристроился, решал вопрос об отъезде домой. Комбат согласился его отпустить, если мы подберем в полку себе нового взводного. Эх-ма, где ж его найти, балбеса, на такой взвод!

Пред обедом мы со старшиной повели солдат наполнять фляжки отваром из верблюжьей колючки – профилактика от гепатита и дизентерии.

У котла орудовал черпаком здоровенный прапорщик. Я знал, что он недавно прибыл и служит в нашем батальоне, зовут Игорем, а какую должность занимает, не знал.

– Игорь, ты чего тут черпаком в котле мешаешь?

– Да вот, бурду варю, всем раздаю.

– Игорек! Ты кто по должности?

– Техник взвода обеспечения, а вообще, «куда пошлют» и «что изволите». Надоело, хуже некуда! Еще по пьянке комбату нагрубил, теперь живым съест.

– Старшина! Возьми черпак, я с человеком одно дело обсудить хочу, пожалуйста!

– Вах! Возьми черпак! Он больше меня, мне делать нечего что лы? Сэржант! Дубино! Разливай чай!

– Игорь! Пойдешь к нам в первую роту взводным ГПВ? Голубева мы домой отпустили, а где замену найти, не знаем. Выручай! В рейд скоро идти некому будет, – сказал я.

– А из АГСа пострелять дашь?

– Настреляешься, хоть завтра стреляй!

– А из ПК и «Утеса»?

– Из всего, что стреляет!

– А в горы их таскать мне придется?

– Игорь! Для тебя это ведь как автомат или пистолет, ты такой здоровый!

– Шахтер потомственный, из Донбасса! Кайло, кувалда, отбойный молоток – все знакомо! Уговорил! Только забери меня быстрей отсюда, ради Бога!

– Сейчас же пойду решать вопрос, только извини, как твоя фамилия, а то все Игорь да Игорь.

– Бодунов моя фамилия, Игорь Владимирович.

– Бодунов от слова «бодаться» или от «бодуна».

– Нет-нет. Я к пьянству не то чтобы равнодушен, но все в меру.

(Понятие «мера» впоследствии оказалось у каждого свое.) Начальник штаба, зам. по тылу не возражали, комбат сморщил нос, скривился.

– Что, одного пьяницу решили поменять на другого?

– А есть варианты? Есть другие кандидатуры пулеметы таскать на себе? Он, можно сказать, добровольно, с желанием идет.

– Ну, что ж, бери-бери. Потом не жалуйся, на полную катушку будешь получать за него. Забирай, в штабе полка я все утрясу.

– Игорь, бросай черпак, марш в роту, – заорал я, подбегая к полевой кухне.

– Что, все? Так быстро? Я думал: шутка и треп.

– Мужчины шутят всерьез, особенно распоряжаясь чужой жизнью.

– Сержант, бери черпак! Моей жизнью распорядись! Колесо фортуны крутанули в неизвестном направлении. Может, к счастью и удаче.

Полегчало. Из четырех взводов командирами укомплектовали три. Осталось решить вопрос с командиром роты. Не хотелось, чтобы Эдик стал ротным. Злопамятный и недобрый, самовлюбленный человек.

На совещании офицеров батальона нас ошарашили:

– Всем офицерам и прапорщикам перейти на казарменное положение, чтоб за личным составом следили, были ближе к людям. Поставить койки в расположении и спать рядом со своими взводами, – зачитал комбат приказ командира полка. – Новое веяние эпохи. Перестройка! Всем перестраиваться!

– А зачем эта глупость, – заорал командир второй роты, – совсем втоптали в грязь офицеров! За сержантов работаем, везде ответственные, солдат яму копает, рядом – офицер. Ответственные, старшие, надсматривающие, проверяющие. Надоело!

– Надоело – пишите рапорт, что вам тяжело с личным составом, и поможем перейти на должность с меньшим объемом работы.

В минометной батарее, второй и третьей ротах офицеры поселились в бытовках, а в нашей бытовке организовали показуху для проверяющих. Жить там не получалось, ключ находился у зам. по тылу батальона.

В итоге Ветишин так и спал на длинном металлическом ящике, сворачивая на день матрас, старшина жил в каптерке, технику и Бодунову поставили койки в расположении, но спать они в казарме отказались. Эдик промолчал, он ночевать уходил то в свою комнату, то к танкистам. Я же надувал резиновый матрас и стелил поверх спальный мешок. Свинство – жить в полку и спать в спальнике. Правда, ночью было прохладно, поэтому в спальном мешке ночью лучше, чем в кровати.

Спустя неделю, получив продукты и воду на взвод, я вылетел на пост. Вертолет взлетел с площадки от штаба армии и забросил нас через ущелье на плоский хребет. Внизу скакали и кричали чумазые солдаты.

– Ура!!! Ура!!!

– Ник, что привез? – закричал радостный Острогин. – Чем обрадуешь, дорогой?

– Привез все, что просили: воду, еду, патроны, мины, – ответил я, улыбаясь. – Сергей, как я рад тебя видеть, морда!

– А уж как я рад!

– Сережка, какова жизнь отшельника? Уже одичал?

– Да почти. Что в полку нового?

– Дурдом, как всегда. Боевых вообще не предвидится недели две. Как рота тремя взводами действовать будет – ума не приложу. Ободрали батальон, словно липку. Я у тебя отдохну дня три, устал как собака, выпускали агитацию, документацию снова и снова делал и переделывал. Только напишешь, заставляют переделывать, а еще и за батальон пишу. Нет ведь ни замполита, ни «комсомольца» батальона. Эдик бирки в оружкомнате переделывает в третий раз за неделю, представляешь? В третий раз! Старшина газоны перекопал, все, что можно, покрасил: табуретки, кровати, двери. Обои собирается клеить и казарму снаружи красить.

– А что случилось, что такое?

– А-а-а! Ты же не в курсе! Комиссия Министерства обороны едет смотреть быт и все остальное, а что именно – никто не знает. Вот все переделываем и обновляем полк.

– Ну почему опять мы? Почему! Мало, что ли, войск в сороковой армии?

– Войск-то много, но туда же надо ехать, рисковать, а тут сразу из штаба армии – в войска.

– Точно, и без риска, и кайф на всю катушку – поиметь вояк боевых.

– Инспектирующие, наверное, становятся участниками боевых действий. Ладно, Серега, меня будут иметь через неделю, дай душу отвести, поиметь тебя. Я ведь какой-никакой, а проверяющий! Показывай позиции, район обороны, секторы обстрела, жилье.

Острогин с бойцами за неделю вырыл и построил два блиндажа: в одном – жилое помещение, во втором – столовая, штаб, склад.

Солдаты выложили на каждого по эспээсу, капонир миномету, окоп для установки ДШК.

– Сергей, предлагаю проделать ходы к эспээсам, а то под огнем не пройти, ну и стенку возвести по периметру из камней, все лишнее укрытие. Сделаем два рубежа обороны.

– Давай, как раз твоих рук рабочих не хватало.

Целый день солдаты прокапывали траншею к своим укрытиям. Мы с Сергеем складывали стену дугой вдоль блиндажей. С одной стороны пост стоял на обрыве глубиной метров тридцать, а вот к югу склон был более пологий и хорошо просматриваемый. Над постом возвышалась небольшая высотка, и хребет делился посередине: одна половина уходила все выше, другая сходила на ноль к дороге.

– Сергей, как быть с высоткой? Займут, гады, ее и перестреляют всех. Чего там не расположился? Куда смотрел?

– Смотрел туда, куда сказали! А приказ был разместиться именно тут, ну а выше сядешь – сверху другая высота, а за той – следующая.

Мы сидели, пили чай, думали, что же делать. Сегодня – все нормально, а завтра – вдруг сверху ударят…

– Серый, предлагаю заминировать ее, к черту! У тебя есть две «Мон-50» и пара противопехоток, поставим все там. Да и «сигналки» растянем.

– Хорошо, сейчас начнет смеркаться, я пойду с сапером, и в сумерках все оборудуем.

Ночью сработали «сигналки» сразу в двух местах. Часовые с постов открыли огонь, и все отдыхавшие выскочили из блиндажей и, укрывшись за стеной и эспээсами, принялись обстреливать округу.

– Миномет! Три мины – на вершину, затем три мины по склону. ДШК, огонь по долине! – заорал Острогин, не переставая стрелять в район, откуда летели сигнальные ракеты.

– Сергей! Вызывай артиллерию, пусть «факел» повесят и немного постреляют, попугают, только подальше, а то нас же и накроют.

– Сейчас пугнем!

От дороги раздалось несколько очередей и десяток одиночных выстрелов. По этим огневым точкам вел огонь ДШК и все автоматчики. Попали или нет, но только через полчаса огонь прекратился, бросили стрелять и мы. Артиллерия засветила «факел», как только стало светло, Хафизов заметил в ущелье какое-то движение.

– «Духи»!

– «Духи»! «Духи» с тылу! – заорал Колесников.

– Не ори, гранаты – в ущелье! – рявкнул я.

Штук пять гранат разорвалось внизу, послышались какие-то крики, шум. Но все быстро стихло. Выпущенные осветительные ракеты обзору не помогли, никого не было видно.

– Наверное, ушли, вовремя заметили, – предположил, шмыгая носом, Колесников.

– Я заметил, а ты смотрел неизвестно куда, – возразил Хафизов.

– Хафизов-то без Хайтбаева настоящим воякой становится, – улыбнулся я. – Сергей, так его и наградить уже пора!

– Я ему Бамиан еще долго не прощу. Бросили меня, шкуры трусливые, – возразил Острогин. – Но вообще-то молодец!

– Благодарность заработал, объявляю от своего имени, – закончил я обсуждение трусости солдата в давней истории.

Затихла стрельба, и к нам подбежал минометчик.

– Товарищ старший лейтенант, зацепило пулей, наверное.

– Кого, куда? – вскричал я.

– Меня, зацепило руку возле плеча. Снизу, гады, стреляли и в самом конце попали, когда я миномет разворачивал.

– Вот, черт, зараза! Перевязывайся быстро, сейчас йодом рану обработаю.

Ничего страшного не произошло, зацепило чуть-чуть, но нужно эвакуировать на всякий случай.

Доложили. Обещали утром вертолет.

– Черт, хороший минометчик, жалко остаться без такого солдата, когда еще замену ему пришлют, – вздохнул взводный.

– Сергей! Давай дежурить всю ночь по очереди, на всякий случай.

– Давай. А то уснут, черти, еще вырежут! Не хочется умирать.

Больше «сигналки» не срабатывали, наступила тишина. Может, «духи» пришли прощупать оборону, может, пришлые приехали из РСов по городу пострелять, а мы на пути оказались.

Рано утром прилетел Ми-8 и разгрузил еще боеприпасы, воду, забрали раненого, но пришлось лететь и мне. Прямо перед его прилетом начальник штаба батальона вышел на связь и приказал возвращаться.

– Вот тебе и отдохнул, расслабился. Весь выходной строили стену, а ночью стрелял, – огорчился я.

– Если бы не стена, раненый мог быть не один, да и не только раненый, – ответил Сергей. – Придется стенку поднять повыше – защищает при обстреле.

Мы пожали друг другу руки на прощание, и я заскочил в вертолет.

Острогин просидел на посту еще две недели, а затем командование приняло решение разбросать по трем постам вторую роту, а остальных людей вернуть в роты для боевых действий.

В полку комиссию Министерства обороны сменила комиссия из ГлавПУРа. Перед их приездом весь полк превратился в сплошной агитационный центр. Стенды вдоль дорожек, фотоаллея героев, переделанные ленкомнаты и прочее, прочее, прочее… Уф-ф-ф!

ГлавПУР сменила комиссия генштаба – проверка мобилизационных документов.

Мобилизационных документов в Афгане… Это что-то! Кого мы тут будем мобилизовывать? Но все принялись составлять планы, рисовать на картах схемы, районы сосредоточения, таблицы со всеми степенями готовности.

Затем приехала еще какая-то комиссия, вскоре еще, и они уже работали одновременно.

Командир полка кипел от возмущения и злости, был готов взорваться, а весь гнев выливал на наш первый батальон. А на кого же еще? Танкистов в полку – одна рота, артиллеристов – одна батарея. Все остальные на дорогах вместе с другими батальонами. Разведрота ушла поскорей в «зеленку» вместе с разведбатом, чтоб не доставали. Счастливчики. Встали где-то на отшибе Баграма и чаи гоняют. А нас тут как сидоровых коз все дерут. Проверяющие все умничают и совсем не чувствуют разницы между Таманской дивизией и нашим полком.

Однажды серым январским днем вбежал в канцелярию радостный старшина.

– Взводный новый прибыл.

– Ура!!! – закричали мы в четыре глотки.

– Наконец-то будет, кому в караул ходить, не только мне одному, – высказался Ветишин.

– Не Недорозий случайно вернулся? – спросил я и посмотрел на хитрую физиономию «ары».

– Нет, но похож.

– Алкаш? – охнул я.

– Нет, тоже спецназовец!

– Ой, – ойкнул Ветишин и уставился на дверь.

В дверном проеме стоял усатый старший лейтенант, в полевой форме, высокого роста, улыбался приятной улыбкой.

– Старший лейтенант Марасканов! Игорь. Прибыл для окончания прохождения службы в ОКСВА.

– В смысле для окончания? – удивился Эдуард. – Не из Забайкалья ли?

– Нет, из Кандагара из спецназа. Сослан к вам.

– Опять ссыльный! Ну почему все ссыльные – к нам? С триппером – к нам, с мениском – к нам, с больной головой – к нам, любителей одеколона – к нам. Доколе! – простонал я. – За что сослали?

– За то, что не сошелся с начальником политотдела во взглядах на комсомольскую работу.

– Политический, вах-вах! – заохал и заулыбался старшина.

– Вот это хорошо! Политических я люблю, сам диссидент и вечный оппозиционер, – обрадовался я и принялся жать руку старлею. – Ник Ростовцев, замполит роты, вот взводный Серега Ветишин, ждет тебя в караулы ходить, это зам. командира роты. – При этом Эдик скривил губы. – Исполняет обязанности ротного лейтенант Грымов. Прапорщики обойдутся без представления, познакомятся сами. Еще один взводный – лишенец, ссыльный – на горе сидит, скоро спустится.

– Сколько в Афгане? – поинтересовался Грымов.

– Полтора года!

– Фью… – присвистнули все.

– Ребята, я за прошлый год еще в отпуске не был, завтра убываю, ждите меня к марту.

– Черт! А караулы? Опять я! – завыл Серега.

– Вай! Один, совсем один, когда Острогин вернется? – передразнил старшина.

– Кстати, Сергей, иди готовь караул! – усмехнулся Грымов.

– Игорь, ну почему ты не отгулял отпуск? – воскликнул я.

– Не дали, я был секретарем комитета комсомола, поссорился с руководством – не переизбрали. Пока переводили с места на место – в пехоту, в дивизию, в полк, – год новый начался. Полтора года в Союзе не был!

– Ну что ж, сегодня принимай взвод, а завтра можешь отправляться. Жили без одного взводного и еще поживем, – грустно подытожил разговор Эдуард.

– Игорь, пойдем, буду твоим гидом, – улыбнулся я.

Вечером мы надули два матраса и легли на пол в ленкомнате. Как уже надоела эта не половая, а напольная жизнь! – Давно так маетесь? Это какой-то протест? – спросил Игорь.

– Да, в принципе, протест, но о нем никто не знает. В казарме спал пять лет – хватит. Лучше буду упрямо спать на полу, чем позволю себя уравнять с солдатом. Ветишин спит на сейфе, там еще более неудобно, Бодунов – в канцелярии на столе, техник – в БМП, в десанте. Через неделю рейд – мучиться осталось немного.

Только Марасканов пришел, а на следующий день его как не бывало. Когда Острогин прилетел с горы, то принялся громко возмущаться:

– Полк не узнать, роту не узнать, все раскрашено, все обновлено. Так и заблудиться можно.

– Не заблудишься, у тебя всего три маршрута: караул, столовая, полигон. Действуй! – усмехнулся Грымов. – Товарищ старший лейтенант, только не расслабляйтесь, а сразу за дело. Вся жизнь меняется.

Эдик с Сергеем были приятелями до своего назначения, а тут Грымов сразу начал общаться с ним очень официально. На следующий день Острогин получил от Грымова выговор за подготовку караула, через неделю – строгий выговор за беспорядок во взводе.

– Топчет и топит Сережку как конкурента, претендента на командование ротой. Эдуард-то – лейтенант, – высказал предположение Ветишин.

– Может быть, и так, а мой выговор тоже как конкуренту? За внешний вид! Я ему еще устрою выговор, припомню, когда Сбитнев вернется, – зло ответил я.

– Карьерист! – согласился Ветишин.

– Посмотрим, как он на боевых командовать будет. Там видно будет, какой он ротный, – подытожил я.

– Набить бы морду ему, да и дело с концом! – рявкнул Бодунов.

– Бодунов! Ты как прапорщик сиди на своем месте, помалкивай и не суетись. Будем работать как работали, хамить и грубить не будем, дождемся вестей от Сбитнева, надеюсь, вернется, – закончил я разговор.

Батальон мучили строевыми смотрами пять дней. Все время было что-то не так. Строились, укомплектовывались, расходились, снова строились. Наконец-то вырвались на простор большой дороги. Йя-ха-ха-а-а!

Из полка вышел только наш батальон, немного штабных и разведрота. Поставили нам задачу: вместе с батальоном восемьдесят первого полка прочесать кишлак сразу у входа в баграмскую «зеленку». Артиллерия дивизии ударила, не съезжая с дороги, мы вошли, «почистили» округу, нашли немного боеприпасов, из кяриза вытащили разобранный ДШК. Забросали все кяризы дымовыми минами. Дымили все колодцы, столбы дыма распространились по ходам сообщений, и вся окрестность под землей превратилась в ад.

Если кто-то из душманов там сидел, то прекратил кашлять, чихать и дышать довольно быстро. Навсегда.

Я сидел у огня, разведенного возле высокой стены в глубине двора. Костров было три: на одном кипела вода, на втором варился суп из курятины, на третьем – плов также с курятиной. Загнанные до смерти куры «умерли от страха» при виде «шурави», как объяснил начальнику штаба батальона капитану Шохину Гурбон Якубов. Сержант Якубов-старший на «гражданке» работал поваром в ресторане, поэтому умел хорошо готовить, но еще больше любил поесть. Старшим он считался, потому что был крупнее по размерам, а младшим считался другой Якубов – Махмуд, потому что был маленький. Не братья они были, а просто однофамильцы, даже из разных областей.

Якубовы что-то резали, подсыпали в плов и суп, напевали и почти приплясывали вокруг костров.

– Гурбонище! Что ты там подсыпаешь? Отраву?

– Что вы, товарищ лейтенант! Эта спэции, спэции! Понимаете?

– Понимаю! То ты книгу пишешь, а на самом деле донос на нас, то ты гадостью какой-то всех отравить хочешь, а говоришь – «специи».

– Шутите или, правда, думаете так на меня?

– Шучу-шучу. Где специи взял?

– Земляк-повар в полку дал, где тут, в кишлаке, возьмешь?

Гурбон продолжал приплясывать и что-то петь:

– Э-э-э. Тулук-кыс. Аших-пыс.

– Что ты там поешь? Что вижу, о том пою?

– Опять смеетесь! Нет, о девушке пою.

– А-а-а. О девушке, конечно, интереснее, чем о пригоревшем плове.

– Пачиму пригоревшем? Пачиму обижаете?

– Да вари, вари, шучу. Гурбонище, как тебя в Афган загребли, шеф-повара крупнейшего ресторана Бухары? Откупиться мог?

– Мог! Но хотел посмотреть, как тут люди живут, что такое война.

– Гурбон, ты – второй романтик в роте.

– А кто первый, вы?

– Нет, первый романтик – Свекольников! Я третий.

– Почему?

– Потому, как и ты, доброволец, тоже на людей посмотреть решил. Страну изучить. Путешественники-первооткрыватели!

– А вас послали сюда, да?

– Меня – нет, сам захотел, а в основном офицеров, пожелавших приехать в это пекло – нет, почти никого!

– Вот видите, а надо мной все время смеетесь!

– Я не смеюсь, я подшучиваю.

У-у-ф – бабах! Разорвалась мина прямо посреди двора, за ней – вторая, за дувалом – третья.

– Ложись! Всем к стенам, – заорал я. – Раненые есть?

Ни раненых, ни убитых не оказалось – повезло.

На крыше интенсивно заработал «Утес». Бодунов сидел за станком и посылал очередь за очередью.

– Игорь! Ты что-нибудь видишь или просто так, для профилактики?

– Вон в тех развалинах вроде дымок какой-то.

– Сейчас я сориентирую минометчиков на них, если еще не удрали.

Я доложил Грымову обстановку и дал координаты, куда ударить.

Минометчики «Васильками» обработали квадрат и всю полосу виноградников перед позициями.

Нас очень мало: разведрота да батальон из двух рот плюс отдельные взводы. Задача, конечно, минимальная: потрепать «духов» в кишлаке, если получится, найти склады с оружием и боеприпасами. Совсем обнаглели: прямо из виноградника били по заставе и подожгли три «наливняка» (их обгорелые остовы валялись на обочине дороги), за неделю – три обстрела колонн, а пост каждую ночь обстреливают. Вот ребята и вымолили командование о помощи.

Помочь хочется, только силенок не хватает, очень мало людей, чтоб прочесать всю территорию. Мы вклинились на триста метров от дороги, обстреляли еще метров на двести-триста вперед. Завтра-послезавтра саперы поставят ловушки, заминируем выходы из кяризов – и домой. Прочесывая развалины, мы нашли пятьдесят-шестьдесят цинков с патронами к ДШК, несколько выстрелов к гранатомету, несколько мин противопехотных и противотанковых. Сколько-то «духов» погибло в перестрелках и артобстрелах, сколько-то завалено в подземных ходах и задохнулось. Может быть, на месяц-другой заставе станет полегче.

– Гурбон, как там плов, как шурпа? Готовы? – окликнул я с крыши младшего сержанта, отрывая взгляд от бинокля.

– Плов готов, а шурпа разлилась. Шайтан! Осколком казан пробило и перевернуло все. – Сержант почти плакал. Толстые мясистые щеки подергивались, лицо раскраснелось, в глазах стояла тоска. Подвязать фартук, надеть белый колпак – повар-лагманщик.

Игорек настрелялся и спустился вниз с криком:

– Эй, бешбармак ходячий, плов готов, лагман сварил?

– Опять обижаете, товарищ прапорщик! Какой бешбармак, вы что меня бараном обозвать хотите?

– Нет-нет! Что ты, Якубов! Я просто неудачно пошутил. Еда готова? Драгоценный ты наш!

– Готова! – расплылся в улыбке Гурбон. – Плов, чай, обед из двух блюд.

– Всего из двух? Я настрелял из пулемета на пять блюд. Протестую!

– Якубов, у тебя сало в банках есть? Из сухпайка? Если есть, выдели его прапорщику – будет вместо салата!

– А почему мое сало?

– Потому что ты – мусульманин, салом питаться нельзя. Вот и пожертвуй шахтеру из Донбасса.

– Нет, товарищ лейтенант! Сало я и сам съем. Оно в баночке, мелко нарезано: Аллах не поймет, что это такое.

– Ага! Сало кушать из банки – это то же самое, наверное, как водку пить пиалой и наливать из чайника!

– Откуда знаете?

– В ТуркВО год служил. С узбеками и туркменами когда пил, то всегда только таким образом.

– Пожалуйста, кушайте на здоровье, положил самые вкусные куски мяса, самый лучший рис, – улыбаясь широкой доброй улыбкой, приговаривал Гурбон, протягивая насыпанный с горкой плов в широкой тарелке.

Плов был сказочный, прямо таял во рту.

– Ну, Гурбон, не плов, а сказка, настоящий праздник желудку!

– В следующий раз, если барашек будет, приготовлю бешбармак и лагман сделаю, – обрадованно затараторил сержант, продолжая раздавать тарелки с едой солдатам.

– Эх, не повезло нам, Игорь! Если бы не проклятый «духовской» осколок от мины, мы бы еще и шурпы отведали сказочной!

Игорь почесал вздувшийся живот, задумался.

– Ник, пойду, постреляю еще немного, нет возражений?

– «Утес» оставь в покое на сегодня, постреляй из ПК, ладно?

– Хорошо, постреляем. Зибоев! Сейчас сменю тебя на крыше, готовься к обеду!

Солдат радостно заулыбался и принялся рыться в мешке в поисках кружки и ложки, а Бодунов полез наверх. Вскоре раздались короткие очереди по кишлаку. Из глубины виноградников время от времени кто-то стрелял по нам в ответ.

* * *

Ночь прошла спокойно, а днем – вновь бой. Так пролетела неделя, затем – другая. Боезапас сокращался, БМП каждый день расстреливали снаряды и патроны, топливо подходило к концу. Пора бы и выходить к тылам.

Комбат, замполит батальона, зам. по тылу – все сидели на заставе и успокаивали.

А чего успокаивать? Сидя в своем закутке с тремя БМП, наблюдаю каждый день бегающих в развалинах «духов», веду перестрелки, отбиваюсь от обстрелов по ночам. От взвода до взвода расстояние – двести метров, каждый сам за себя. Можно поддержать огнем, но реально помочь в случае ночного штурма – вряд ли.

Игорь целыми днями сидел за «Утесом» и, глядя в прицел, искал цель. Находя, стрелял. Совсем оглушил, черт деятельный. Я забрался на крышу и посмотрел в бинокль по сторонам. Легкая дымка, пасмурно, сыро.

– Игорь, какие успехи сегодня?

– Да кто его знает. Вроде попал в двоих, бежали куда-то, что-то тащили. Вчера я хоть наверняка видел, что автоматчика срезал. А эти сегодня, может, и уползли.

– Растешь на глазах! Из кашевара в снайпера превратился за месяц! За полгода на орден настреляешь!

– С нашим Эдуардом не получится. Он меня почему-то очень невзлюбил, прямо почти ненавидит.

– А ты меньше огрызайся, не груби, он хотя и временно, но ротный.

– Временно! Он себя уже мысленно назначил на должность.

Мимо дувала прошла группа саперов во главе с Шипиловым.

– Игорек! Ты куда идешь? Там же «духи»? – заорал я.

– О, Ник! Привет! Чего орешь? У меня приказ.

– Приказ приказом, а сначала спроси, куда идти.

– Ну, и куда идти прикажешь?

– А никуда, дуй к нам, чайку попьем, пловом угощу, меня от него уже тошнит. Каждый день на завтрак, обед и ужин. Скоро узбеком стану. Повар отличный, но очень любит плов. Я ему говорю, чтоб сделал что-нибудь другое, а он в ответ: «Но ведь вкусно!» Я ему: «Вкусно». «Тогда ешьте. Будет невкусно – стану делать что-нибудь другое, если продукты будут».

– Повар толстый?

– Толстый. А от жирного плова у него уже щеки трещат.

– Сделай из него шашлык – вот тебе смена блюда, да и продукты искать не надо. Ха-ха-ха.

Все саперы засмеялись и начали заходить к нам во двор, видно было, что обрадовались возможности увильнуть от «зеленки».

– Игорек, повар – очень хороший сержант, поэтому жалко, пусть живет. Слышишь, Гурбон, я дарую тебе жизнь!

– Вах, спасибо, товарищ лейтенант! Всю жизнь готов вас кормить. Приедете в Бухару, я таким пловом угощу! Язык проглотите.

– О-о! Вот видишь, и тут плов, и там плов обещает. Он неисправим. Угощай саперов, покажи чудеса восточного гостеприимства.

– Много не дам, их семь человек, сейчас весь казан опустошат.

– Не жмись, мы с Бодуновым от своей доли отказываемся, лучше айву пожуем.

Мы спустились вниз и присели у костра.

– Ник! Когда к девчонкам на ТЗБ (торговую базу) пойдем? Хочу, прямо зубы скрипят.

– Эх, Игорь! В полку целыми днями меня в роте и батальоне так имеют, что скоро забудешь, что сам мужчина. Не женщины ли мы уже? Через КПП не выйти, как выберемся?

– А через позиции зенитно-ракетного полка! От ЗРП идет тропинка, через колючку и паутину проходы сделаны. Я все точно узнал, даже один раз прошел и познакомился с продавщицей в магазине. Она как на мое лицо все в шрамах взглянула, сразу была сражена моим героическим видом.

– Наверное, быстренько магазин заминировал, карту минных полей проглотил, и проход известен только тебе?

– Там столько девчонок, там столько этих «ягодок», что у меня мин не хватит. А глаза у всех – жгучие, голодные! Я чуть не сгорел. Обещал на следующий вечер заскочить, а тут боевые действия в этой проклятой долине. Она, ласточка, наверное, все глаза проглядела.

– Ну-ну.

– Ребята, возьмите меня с собой! – облизнулся Бодунов. – Прапорщик компанию не испортит?

– Тезка! Такие, как ты, никакую компанию не испортят. Берем! Только бы из этой дыры выбраться да из полка улизнуть.

– Замучили проверки, контроль, комиссии, бесконечные совещания, построения. Ей-богу, тут лучше. Сам себе хозяин, – согласился я. – Игорь, только ротному ни слова. Он чокнутый, женщин ненавидит, презирает. Больной какой-то.

– Это точно, – зло усмехнулся Шипилов. – Какие ребята великолепные ротой командовали! А этот… Он еще всех вас подставит, не перевариваю его, неприятный тип.

Мы с Бодуновым переглянулись.

– А ты когда свое мнение о нем составил? – удивился я.

– С первого дня, как в полку с ним познакомился. Заносчивый, самовлюбленный и высокомерный. Да и злой к тому же. Спасибо за обед! Отличный ты парень, сержант! Адресок оставь замполиту, после войны обязательно приедем, покушаем твой плов!

– Вот видите, товарищ лейтенант, гостям понравилось.

– Гостей не фаршируют вареным рисом, как утку.

– Как можно так о плове – «вареный рис». Пло-о-ов!

– Плов, плов… Гурбон, если сейчас отправят с саперами прикрытия, от нас пойдешь вместе со мной. Хватит харю наедать у котла, потом в горах треснешь под собственным весом.

Только я это сказал, как на связь вышел комбат. Подорожник был чем-то раздражен, налетел с претензиями, а в конце брюзжания приказал поддержать саперов:

– Вы там сами решите, сколько ловушек поставить и где, главное – быстрее, не задерживайтесь.

Я с грустью посмотрел на своих солдат, они все прислушивались.

– Саперы, радуйтесь! Приказано вам помочь, – молвил я солидным басом. – Что ж, поможем, чем сможем. Бодунов, лезь на крышу и наблюдай, если нападут, огонь из всего оружия. ПК мы возьмем с собой. Не жалей патронов «Утеса», скоро уйдем. Гурбон, Зибоев, Якубов-маленький и Васинян – все со мной!

Солдаты нехотя принялись собираться. Патроны, гранаты, «Мухи».

– Зайка!

– Я, – откликнулся сержант.

– Садись в БМП и наблюдай, если что, огнем из пушки прикрой, только аккуратнее. Нас, главное, не зацепи.

Старый знакомый сержант-сапер Аристархов шел первым, затем Шипилов, остальные саперы – следом за взводным. Я брел за ними, бойцы следом. Отошли на сто метров вперед и принялись за работу. Сюрпризы, растяжки, «МОН-50», «МОН-100».

– Игорь! Ты почему ротой не командуешь до сих пор? Тебе уже на второй орден послали представление, опыта – на троих!

Шипилов скривился, и все шрамы побагровели.

– Знаешь, замполит, не хочу менять обстановку. В полку мне не вырасти: рота всего одна, только по трупам, сам понимаешь. Мне этого даром не надо. А куда-то ехать не хочу. Да и на ТЗБ мы с тобой еще не побывали. Ха-ха-ха.

«Пах-х!!!» – щелкнул одиночный выстрел, и впереди метрах в пяти упал со стоном сапер.

– Евлохов! Евлохов!!! – заорал Игорь и бросился к солдату.

– Зибоев, огонь по развалинам! Всем, всем – огонь! – крикнул я, и все принялись стрелять по кустарнику и развалинам.

Сзади поддержала огнем БМП, с крыши заработал «Утес», автоматчики, снайперы стали стрелять. «Духи» дали несколько очередей и затихли. Сделали свое черное дело и ушли. Комбат заматерился по радиостанции, пообещал накрыть квадрат, как только уползем.

Бойцы подхватили под руки и за ноги раненого, полу-ползком принялись отходить за разрушенный дувал.

К нам устремилась БМПшка. Евлохов хрипел, лицо быстро становилось серо-зеленым, на глазах выступили слезы. Игорь разрезал ему гимнастерку на груди, из раны сочилась кровь тонкой струйкой. Такой же тонкой струйкой уходила из солдата жизнь.

– Игореха, возьми мой бинт, подложи под спину. Рана, наверное, сквозная, скорее, а то кровью истечет, перематывай грудь потуже.

Сержант Зайка открыл задний десантный люк, и мы с трудом втащили раненого на сиденье, ноги подогнули; сержант, придерживая солдата, захлопнул десант изнутри. Перебегая от кочки к кочке, от куста к кусту, отстреливаясь на ходу, добрались до взвода.

Бодунов уже вколол раненому свой шприц промидола из аптечки и ошалело взглянул на меня.

– Видели стрелявшего гада, нет?

– Нет. Бахнул откуда-то из кустарника и все. По автоматчикам стреляли, которые снайпера прикрывали.

– Я заметил одного, убегал, гаденыш, по арыку, но теперь отбегался. Метров триста-триста пятьдесят пробежал вперед и валяется теперь там. Может, схожу за автоматом? – спросил прапорщик.

– Сходишь, а потом всем батальоном вытаскивать придется. Лезь-ка на крышу и смотри за трупом, они сейчас приползут забирать.

Игорь сорвался с места и через минуту злобно орал с крыши и стрелял из ПК, «духи» изредка «огрызались». Комбат приказал срочно везти раненого к дороге: скоро будет вертолет. Бойцы бросили матрас на передок БМП, положили сверху Евлохова и, поддерживая его со всех сторон, поехали.

Шипилов махнул на прощание и отвернулся, склонившись над раненым. Минут через пять прилетел вертолет, сел на дороге и быстро улетел в Баграм.

– Если повезет, выживет, – грустно сказал Бодунов.

– Игорь, я видел такую страшную рану у старлея из восемьдесят первого полка. Пуля попала в лоб, а он, как известно, не бронирован. Если бы сразу увезли – был шанс. А так только утром забрали, но он еще трое суток жил. Надо верить и надеяться до последнего момента.

* * *

Фортуна совсем отвернулась от старшего лейтенанта Шипилова. В полку по возвращению из рейда ему стало совсем плохо. Зашевелились осколки в лице, заныли шрамы, неделю Игорь провалялся в медпункте.

Как-то начальник инженерной службы полка послал его старшим машины на склад за инженерными боеприпасами. Когда «Урал» подъезжал к полку, прямо напротив ТЗБ грузовик взлетел на воздух. Солдату-водителю оторвало руку выше локтя, правую, но он выжил. Шипилова очень тяжело ранило: осколки в голове, шее, спине, разорвана почка, перебит позвоночник. Осколки по всему телу. Три дня мучений – и все.

Эх, Игорь, Игорь… Так и погиб возле заветного магазина, а веселенькая знойная продавщица никогда об этом не узнает.

Взорванный «Урал» притащили в парк, провели расследование. Сначала домыслы пошли, что заезжали в дуканы что-то покупать, а «духи» магнитную мину прицепили. Потом другая версия – выстрелили из гранатомета из-за дувалов.

Все оказалось гораздо грустнее и нелепее. Армейские саперы, мудаки любопытные, вскрыли кассетную мину. Мина новая, экспериментальная – интересно. А она взвелась в боевое положение. Закрыли снова в упаковку и загрузили в машину. Игоря не предупредили, тот, может, и сообразил бы. Ну а от сотрясения она в дороге и сработала.

Гораздо хуже было бы, взорвись мины на полковом складе. Весь полк могло разнести, ну уж часть полка – это точно.

Жаль, такого парня потеряли, единственный сын у родителей. Оборвался род Шипиловых.