1

Время пролетело незаметно. Вот вроде бы только что Вадим устраивался на жесткой скамейке, а вот уже пролетело больше часа и надо выпускать заступающую смену. Покачиваясь от сонного дурмана, Вадим смотрел, как курсанты заряжали оружие. Потом протопал к калитке и, открыв замок, выпустил смену наружу. Закрывая калитку, он видел, как разводящие разошлись в стороны — Повозкин со Снетковым двинулся наверх, к штабу училища, где находилось боевое знамя. Линев с Подошвиным и Сотовым налево, за угол стены, где дорога шла вниз, к автопарку, стрельбищу и тактическому полю.

Теперь уже спать смысла не было. По опыту было известно, что смена первого поста вернется минут через пятнадцать, а Линев приведет смененных часовых самое большее через двадцать пять — тридцать минут. Поэтому Вадим отправился в холл караулки.

Картина там была идиллическая. Чернышов, после заряжания оружия, тут же ушел дремать в свою комнату. За длинным столом сидел один только Паша Гаврилов. Вся его поза, если смотреть со стороны, являла собой образец мыслителя — откинувшись на спинку стула он, полузакрыв глаза, внимательно размышлял над раскрытым перед ним томиком Устава караульной службы. И все в нем дышало возвышенной одухотворенностью, словно бы читал он каких-нибудь греческих философов или поэзию Серебряного века. Однако, при более внимательном рассмотрении, в глаза начинали лезть некоторые несообразности. Глаза были прикрыты больше чем надо, руки опущены на колени слишком уж безвольно, голова склонена как-то неестественно. Да и Устав оказался лежащим вверх ногами.

Вадим усмехнулся и осмотрелся по сторонам. Холл был пуст. На пространстве перед столом строились для проверки и инструктажа заступающие смены. Рядом со столом, у стены, стояла пирамида с автоматами. Из-за закрытой двери в спальное помещение доносился храп отдыхающих.

Вадим выдвинул стул и сел к столу. От посторонних звуков Паша резко проснулся и несколько секунд оглядывался ошалелыми, ничего не понимающими глазами. Однако, увидев Вадима, он расслабился.

— Ты чего, Вад? Не спится? — сказал он хриплым со сна голосом и закашлялся.

— Да подремал уже. А сейчас чего спать? Минут через десять с первого поста вернутся. А там и мои. Только вскакивай.

— Вернутся — это хорошо. Можно спать идти. — Паша сладко потянулся.

— Офигеть! А ты, типа, тут бодрствовал! — Вадим показал на Устав, — Книжку хоть бы перевернул.

— Ну я хоть сидя спал, — парировал Паша, — А вы возле двери дрыхнете лежа. И ничего.

— Служба такая. Тебе-то хорошо — твои раньше приходят. Уже сейчас спать пойдешь. А мне еще минут двадцать точно париться. А поднимут одинаково, что тебя, что меня.

— Ну это да. Хотя я теперь один хрен сразу не засну. Вечно такая фигня — надо спать, не уснешь. А как не надо — хоть спички вставляй!

— А надо как Штирлиц. Помнишь, он спал когда надо и сколько надо.

— Это талант. У нас такие тоже есть. Вон Шурик — он, конечно, сколько надо спать не может. Но зато может засыпать мгновенно, где угодно и когда угодно. Я один раз видел, как он на тумбочке стоя спал.

— Иди ты! — удивился Вадим.

— Точно говорю. — Паша поерзал на стуле, — Блин, спина затекла. Так я тебе точно говорю. Я с ним как-то еще в казарме в наряде стоял. Он вторую половину ночи. Я сменился и спать пошел. А часов пять в туалет приспичило. Прохожу мимо наряда, а там картина Репина, не ждали. Дежурный спит за столом, но это как всегда. А Шурик стоит на тумбочке, все честь по чести. Я мимо прохожу — а у него глаза закрыты и стоит он, покачивается. Ничего не видит, ничего не слышит. Пальцем тронь — упадет, как статуя.

— И чего ты?

— Да ничего. Разбудил его. А то проверяющий заглянет в окошко и тогда точно будет картина Репина…

От входной двери послышался резкий зуммер звонка. Вадим поднялся.

— Буди начальника, смена пришла.

2

Сдав входную дверь на попечение Шурика, Вадим зашел в туалет. В курилке он обнаружил Леху, с наслаждением затягивающегося сигаретным дымом.

— Спать пошли, куряка, — сказал Вадим, моя руки и обращаясь к Лехиному отражению в зеркале умывальника.

— Сейчас. — Леха загасил бычок в урне с водой, — Блин, Вад, я как-то прям очканул два часа назад.

— Чего такое? — посерьезнел Вадим.

— Да как-то неуютно стало. Пришли сменяться. Стоим. Рядом Линев. А с вышки Сот спускается. Оба с автоматами. Хорошо еще Макс там был…

— Да ладно тебе. Что они сумасшедшие что ли, так в открытую… Ничего, через полтора час идем вместе. Правда, потом мне с ними по тропинкам ходить… — почесал затылок Вадим, — Но на меня, вроде, никто зуб не точил.

— Вроде да… — вздохнул Коншов, — Ладно, пошли спать уже.

Первое, что они увидели, выйдя из туалета — был Шурик, уже лежащий на скамейке возле двери. По всему было заметно, что спит он хорошо и спокойно, как человек, которому не о чем волноваться. С завистью покачав головой, Вадим двинулся за Лехой. В холле, после суетливого движения прибывших смен уже установилось спокойствие. Чернышов исчез в своей каморке. Место Паши у стола занял Илья Мошин. Он еще не спал, но уже внимательно примеривался к раскрытому все на той же странице Уставу караульной службы, выбирая как именно предаться дреме — оперев голову на согнутую в локте руку или положив подбородок на руки сложенные перед собой.

— Удачи, — пожелал ему Вадим.

— Давайте — давайте! Будет и на нашей улице праздник, — пробормотал тот.

Они вошли в спальное помещение. С порога оно казалось пустым — две кровати напротив входа пустовали. Однако кроватей было шесть — одна для помощника начальника караула, две для разводящих и три для караульных. По праву самыми блатными считались те, что были удалены от входа, ближе к замазанному наглухо краской окну. На них не падал свет из входной двери, когда она открывалась. Сейчас три кровати были заняты и Вадим с Лехой заняли оставшиеся. Спали в карауле не раздеваясь — это категорически запрещалось Уставом. Разрешалось снять только сапоги и размотать портянки. Поясной ремень с подсумком, набитым снаряженными магазинами, также оставался на месте. Его разрешалось только ослабить. В помещении стояла душноватая тишина, наполненная запахами сапог и портянок. Однако это никому не мешало, а усталое тело требовало отдыха. Вопреки опасениям, сон пришел быстро.

Снился Вадиму почему-то случай из его самого первого караула, произошедший в такой же теплый майский день. Тогда с их 41 курса, взвода один за другим заступали на свою первую боевую службу. И атмосфера на курсе была напряженной. Периодически начальник курса собирал всех на взлетке в казарме, передавая вести с «фронта» и проводя разбор этих вестей. Взвод Вадима был вторым в этой очереди.

Сутки прошли благополучно. И заступление, и опрос знания уставов, и само посменное дежурство то на посту, то в караулке. Даже ночь, с ее зловещей тишиной, шевелящимися тенями за углами складов и бьющимися о стекло прожектора ночными бабочками прошла спокойно. Вадим стоял на посту последний раз, время уже подходило к пяти часам вечера. Минут через десять должна была прибыть смена. Прапорщик, начальник склада артвооружения, закрыл ворота в половине пятого и удалился. Через пятнадцать минут Вадиму позвонили из караулки и сказали, что пост сдан под охрану. Мысленно он был уже на завтрашней вечерней дискотеке.

И тут на подъездной дороге появился человек. От будки часового до ворот не меньше ста метров, а бинокли часовым не выдают, поэтому разглядеть его было непросто. Человек уверенно подходил к воротам, а Вадим вдруг растерялся. Согласно Уставу, при приближении неизвестного к ограждению поста, он должен был остановить его окриком «Стой, назад!». Но был еще рабочий день, где-то рядом была смена и Вадим плохо представлял себе, кто в здравом уме будет пытаться проникнуть на охраняемый пост.

Человек подошел к воротам и остановился, нажимая кнопку звонка.

«Сейчас позвонит, позвонит, да и пойдет восвояси. Ясно же, что никого нет» — подумал Вадим.

Но все пошло иначе. Позвонив некоторое время, человек принялся дергать калитку туда-сюда, словно пытаясь сорвать замок. Этого Вадим перенести уже не смог. Он схватил с полки помятый жестяной рупор и во всю мощь легких рявкнул в него:

— Стой, назад!

Эффект был сокрушительным. Человек на секунду застыл, все еще вцепившись в прутья калитки, после чего обернулся и бегом устремился вверх по дороге со спринтерской скоростью.

Не успел еще Вадим поставить на место рупор и вытереть со лба холодный пот, как увидел вдалеке фигурки приближающейся смены.

Как позже выяснилось, это был знакомый начальника склада, зашедший к нему перед уходом с работы. Не зная, что склады уже переданы часовому, он пытался привлечь внимание прапорщика. И только услышав невнятный, искаженный дрянным рупором окрик, он вдруг понял, что уже здесь и сейчас находится на грани жизни и смерти. Это открытие произвело на него магическое действие — так быстро он не бегал со времен учебы в школе прапорщиков.

3

В карауле никогда не будили шумно, как в казарме или даже в общаге. Никто не входил в спальное помещение и не орал «Подъем!». Никто не включал свет и не тряс кровати. В определенное время караульный бодрствующей смены первого поста, несший дежурство в холле, входил в спальню и осторожно трогал каждого за плечо — пора. Это правило неукоснительно соблюдалось даже сейчас, когда поднимались все отдыхающие.

Вадим проснулся первым — его кровать была у самой двери, но еще несколько минут он лежал, пытаясь прийти в себя. И только когда по всему помещению заворочались, сонно поругиваясь, люди, он заставил себя медленно сесть на кровати и впотьмах начал наматывать портянки. Голова была словно чугунная, глаза слипались.

Потом, стараясь не терять времени, все отправлялись экипироваться. Заходили в туалет, затягивали поясные ремни, в сушилке накидывали бронежилеты, помогая друг другу затянуть ремешки. Минут через семь-восемь после подъема все воинство построилось в холле для инструктажа и получения оружия. Выглядели все в этот момент не очень здорово, с опухшими глазами и помятыми, заспанными лицами.

Из комнаты начальника караула в очередной раз появился столь же помятый Чернышов. После давних случаев неосторожного обращения с оружием вышел категорический приказ начальника училища — офицерам, заступающим начальниками караулов, обязательно присутствовать при каждом заряжании — разряжании оружия, дабы предотвратить несчастные случаи. Некоторые офицеры относились к данному приказу наплевательски, особенно на старших курсах, но большинство все-таки старалось выполнять его по максимуму. В конце концов, караул — дело серьезное.

Чернышов бегло оглядел внешний вид и выдал разводящим радиостанции. Потом все разобрали автоматы из пирамиды и вышли на улицу, встав в очередь перед местом для заряжания оружия.

Процесс заряжания — разряжания в карауле, да и вообще в армии в мирное время строго регламентирован и, при четком соблюдении всей последовательности действий гарантирует безопасность обращения с оружием. Для снаряжения автоматов во дворе караулки, под навесом, оборудовано специальное место на двух человек. Там имеется станок из двух продольных брусьев, с полукруглым вырезами, куда вставляется автомат, стволом к стене с пулеуловителем. Уложив в вырезы автомат, необходимо снять его с предохранителя, передернуть затвор, спустить курок, после чего, поставив автомат на предохранитель, присоединить к нему магазин с патронами. При разряжании, все действия выполняются в обратной последовательности. И даже если эта последовательность будет нарушена, патрон окажется в стволе и произойдет случайный выстрел, пуля пробьет деревянную стену пулеуловителя и застрянет в пространстве между деревом и бетонной стеной. Имеющиеся в деревянной обшивке пулеуловителя отверстия характерного калибра красноречиво указывали, что нет-нет, а выстрелы все же иногда происходят.

Курсанты выполняли все действия сноровисто — дело было не новым и никаких мыслительных процессов не требовало. Работа рук, чистая автоматика. Через десять минут Шурик уже закрывал за уходящими сменами калитку.

Вадим и Леха, предводительствуемые Линевым, по тропинке свернули за угол и зашагали вниз по дороге, к автопарку. Ночь была прохладная и со сна Вадима даже разобрала дрожь, до стука зубов. Однако быстрая ходьба под тяжестью бронежилета довольно быстро согрела. Они миновали поворот на тактическое поле и прошли через проходную автопарка, где за стеклом дремал дежурный. Линев шагал как автомат, сзади гулко бухал сапогами Леха. Стоял самый глухой час ночи и звуки далеко разлетались окрест. Рассвет еще не наступал и небо было темным, лишь пронизанным точками звезд. Новая луна представляла из себя только узенький серп, совсем не дающий света.

Редкие прожектора, разбросанные там и сям, выхватывали из тьмы ворота ангаров и гаражей. Эти лучи создавали огромное количество теней — колеблющихся, неверных, подозрительных. Неясные тени, и призрачный свет, и темное одеяло неба создавали тревожное ощущение где-то глубоко в подсознании, где у каждого человека прячется что-то животное, что-то первобытное, доставшееся от далеких предков, боровшихся за выживание в условиях дикой природы. Ночь — враг человека, лишенного звериного чутья, острого слуха, возможности видеть в темноте. Ночью нужно найти укрытие и отдыхать, а не разгуливать по окрестностям, пускай даже и с оружием в руках. Ночь сама по себе настраивает на тревожный лад.

Они вышли на открытую площадку, заасфальтированную перед въездом в целый комплекс больших ангаров. Это был уже конец автопарка и одновременно территория третьего поста — именно эти ангары и стоявшие на площади машины, а также ограждение самой площади являлись охраняемой территорией. Вдали уже виднелась решетчатая ферма вышки и прожектор на вершине будки, которая венчала эту ферму на высоте третьего этажа. От подножия фермы к будке вела железная лестница.

Вадим почувствовал, что в темноте, видимо, не очень аккуратно намотал портянку на правой ноге и она, сбившись в складочки, начала натирать ногу. Он подумал, что сейчас перемотает ее, когда Леха будет менять Сотова. Пока тот будет спускаться, пока они будут переодевать бронежилет, пока Леха поднимется наверх, времени будет достаточно. Надо только попросить Линева шагать чуть медленнее. Не опоздаем.

Он открыл рот, собираясь окликнуть разводящего, когда все звуки ночи вдруг покрыл дробный, раскатистый грохот автоматной очереди.

4

Поначалу Вадим даже не сообразил, что случилось. Линев вдруг остановился, качнулся назад и, практически навзничь, опрокинулся на него. Только подхватив его, инстиктивно, не задумываясь, Вадим сообразил, что стреляют сверху, с вышки. Он наклонился, опуская на асфальт отяжелевшее тело Линева, который так до сих пор не издал ни звука. Автомат соскользнул с плеча и с металлическим лязгом ударился о землю. Все это длилось секунды, но Вадиму показалось, что время стало вязким и медленным. Положив Линева, он схватил автомат, но это время вторая очередь попала в него. Уже после Вадим узнал, что его спас бронежилет, надеваемый всеми караульными для защиты не от пуль, а от проверяющих, потому что так положено по инструкции. В эту минуту он спас ему жизнь, остановив своими титановыми пластинами три пули из четырех, угодивший в него. Третья прошила плечо. От обрушившихся на тело тяжелых ударов Вадим упал, глотая раскрытым ртом воздух и не имея возможности вдохнуть — бронежилет остановил пули, но энергия их никуда не исчезла, через широкие пластины она превратилась в сокрушительные удары по груди и животу.

Словно сквозь вату Вадим слышал, как шедший позади всех Леха матерился, срывая с плеча автомат. В плече, которое поначалу ощутило лишь тупой удар, теперь взорвалась зверская боль, от которой хотелось завыть. Краем глаза Вадим увидел, что Леха, отбежав в сторону, вскидывает автомат и как вокруг него пули высекают искры из асфальта, поднимая фонтаны каменной крошки. Из пламегасителя Лехиного автомата вырвались крохотные сполохи пламени и гулкие хлопки выстрелов заглушили все вокруг.

«Автомат!» — вспыхнуло в мозгу, — «Хватай автомат!»

Вадим перевернулся и, вытянув руку, сомкнул пальцы на холодном металле «калашникова». Сотов на вышке пока что переключился на Леху, который оставался невредим и, перемещаясь, стрелял по вышке короткими очередями.

Вадим перевел предохранитель на автоматический огонь и попытался передернуть затвор. Но пробитое пулей правое плечо отозвалось острой болью и ничего не получилось. Тогда он навалился на автомат боком, левой рукой отвел затвор назад до упора и отпустил. Тот клацнул, досылая патрон в патронник.

— Леха! — заорал Вадим, — Леха, сюда!

Он поднял автомат левой рукой и, поддерживая его правой, нажал на спусковой крючок, удержав его не более секунды. Три пули с грохотом ушли в стену будки. Подбежал Леха.

— Вад, что с тобой?

— Меня зацепило. А Линев без сознания. Тащи его за кунги, я вас пока прикрою.

— Ты идти можешь?

— Наверное могу, ноги вроде целы. Ты тащи его, а потом меня прикроешь. Надо не давать ему высунуться.

В окошке будки снова заплясал огонек, но пули легли в стороне.

— Шифруется гад, просто в окно лупит, сука! — выругался Леха.

Он схватил лежащего на земле Линева за бронежилет и, двигаясь задом наперед, поволок его к тому месту, где стояли снятые с машин кунги, образуя укрытие от пуль. До них было метров пятнадцать. Вадим вскинул автомат и начал стрелять по будке, целясь в разбитое стекло окошка. Он хорошо представлял себе эту будку. Когда-то, еще во времена первых караулов, он поднимался в нее, для сравнения условий службы. Была она сложена из кирпича и 5,45 миллиметровые пули АК-74У стены не пробивали. Попасть внутрь пули могли лишь через окошко, не слишком великое, сантиметров 20 на 30, либо через обитую железом деревянную дверь, которая, впрочем, находилась на другой стороне. Рикошетить внутри пули не могли. Влетев снизу через окно, они насквозь прошивали крышу, покрытую кровельным железом, и уходили в небо. И все же, поддерживая прицельный огонь по этому окошку, Вадим не давал возможности высунуться. Периодически автомат в окне все-таки появлялся, но выпущенные очереди были хотя и длинными, но не прицельными и вреда не принесли.

За это время Леха дотащил Линева кунгов и позвал его из укрытия. Сам он присел на колено и открыл огонь по будке.

Вадим тяжело поднялся, опираясь на автомат и, придерживая раненную руку, отбежал в безопасное место. Леха тут же прекратил стрелять и плюхнулся рядом с ним.

— Ни хрена себе! — только и выговорил он.

— Зато сразу понятно, кто хотел тебя убить, — поморщился Вадим, пытаясь осмотреть залитое кровью плечо.

— И что теперь?

— Ничего. Надо связаться с караулом. Возьми у Линева рацию. А то им сейчас дежурный по автопарку доложит, что тут стрельба. Прибежит дежурная группа. А он еще и по ним палить начнет. Ему теперь терять нечего!

Леха снял с бронежилета Линева пристегнутую рацию.

— Не получится, тут дырка в самой середине. Одна пуля точняк в рацию угодила.

— А с Андрюхой чего?

— Да так с виду ничего. Крови нет. Наверное, просто ударило сильно. Первая очередь почти вся в него пришлась. Может ребра сломаны.

Длинная автоматная очередь ударила сверху по машинам и кунгам, прошивая их стенки. Взвизгнули рикошеты.

— Это еще хорошо, что автоматы у нас не 7.62, — Вадим посмотрел вверх, — Они бы эти стенки насквозь прошили бы. А 5,45 рикошетит.

— Я чего думаю, Вад, у меня патронов уже меньше магазина.

— У меня один магазин тоже пустой.

— Я к чему — мы вдвоем по нему стреляли, а он один, да еще лупил вон какими очередями. У него патронов-то мало должно быть.

— И чего? Мало не мало, а каждому из нас и одного достаточно будет.

— Давай так. Ты сейчас начинаешь его давить. Долби по окошку. А я проскочу до лестницы. Там он мне уже ничего не сделает. Вниз стрелять нельзя, а если выйдет, то ты его сразу увидишь.

— А надо оно? — усомнился Вадим.

— А что делать-то? Лучше будет, если он сейчас еще и пацанов положит? У нас хоть броники есть, а они вообще в одних хэбэшках прибегут.

Это была правда. Бронежилетов в караульном помещении имелось всего пять штук. На двоих разводящих и троих караульных из расчета на максимальное количество людей, находящихся вне караулки одновременно. Остальным, входящим в состав дежурной группы, возможность защиты не предоставлялась.

— Да, по ходу и правда ничего больше не придумаешь. — Вадим отсоединил пустой магазин и заменил его на полный, из подсумка. — Патронов тебе хватит?

— Да есть еще штук пятнадцать. Думаю хватит. Ты ж прикроешь.

— Давай тогда, — Вадим придвинулся к углу и стал на колено, — Готов, на три-четыре?

— Готов. — Леха стал за его спиной и весь подобрался.

Ремень автомата он забросил на шею. Вадим упер правую руку локтем в живот и опер автомат цевьем на ладонь. Потом, высунувшись, он послал очередь по будке.

— Пошел! — крикнул он, не переставая выпускать пулю за пулей.

Леха рванулся как заправский бегун. Придерживая одной рукой автомат и тяжело топая сапогами, он преодолел пространство от угла до вышки за несколько секунд. Там он перевел дух и начал медленно подниматься, не спуская глаз с верха лестницы. Вадим тоже перестал стрелять, экономя патроны.

Наступила тишина. Какая-то особая, зловещая тишина, в которой уже не было слышно ни стрекотания насекомых, ни других посторонних звуков. Хотя, может быть, просто уши, оглушенные хлопками выстрелов не воспринимали теперь звуков природы. Леха медленно двигался вверх и добрался уже до середины вышки, когда в этой тишине вдруг громко прозвучал одиночный выстрел. Вслед за эти из будки донесся металлический грохот.

Дверь была по-прежнему закрыта, но Леха задвигался быстрее, быстро поднявшись до площадки. От угла Вадиму уже было не видно его. Раздался удар в дверь, что-то упало и вновь наступила тишина.

Острая боль вновь пронизала плечо. Вадим выронил автомат и сполз по стене на землю. Рядом слабо пошевелился и застонал Линев. В глазах потемнело, но Вадим еще успел заметить прыгающие огоньки фонариков и услышать топот сапог приближающейся дежурной группы.

Эпилог.

Когда Вадим снова открыл глаза, он увидел над собой не черное небо, в котором только-только намечался приближающийся рассвет, стирающий с небесного купола яркие точки звезд. Над ним был простой белый потолок, с желтоватыми разводами в углу и швом между бетонными плитами посередине. Было светло и в угадываемое за изголовьем кровати окно светило яркое солнце.

Вадим попробовал пошевелиться и тут же ощутил, что грудь и правое плечо туго стянуты чем-то. Плечо болело ноющей болью, а любая попытка подвигать правой рукой вызывала такие болезненные ощущения, что он решил отказаться от этой затеи. Впрочем, тут же он обнаружил, что левая рука движется вполне нормально и никаких неприятных последствий от этого нет. Подняв руку, он увидел, что лежит в кровати раздетый и под одеялом. Он осторожно повернул голову и никого больше не обнаружил в помещении, которое кроме как палатой и назвать было нельзя. Впрочем, в санчасти Вадим был уже не в первый раз и мгновенно узнал знакомый интерьер: зеленые, крашенные стены, сетчатые кровати со стандартными матрасами и серые солдатские тумбочки. Некоторое разнообразие в эту обстановку вносили раковина и водопроводный кран в углу.

Тут Вадим почувствовал головокружение и страшную усталость. Он закрыл глаза и снова провалился в глубокий сон.

Он снова проснулся вечером, поел и вырубился. На следующий день он чувствовал себя гораздо лучше, если не считать постоянно ноющего плеча, так что даже медленно сел на кровати. В это время открылась дверь и, в сопровождении медсестер, вошел врач, в белом халате поверх военной формы.

— О-о, да он уже встает, а вы говорили спит и спит! — сказал он веселым голосом.

— Так они и спал. После того как рану прочистили, спал почти сутки. А потом после каждого приема пищи… — доложила одна из медсестер.

— Ну, значит спать хотел! Правильно говорю, курсант? — обратился доктор к Вадиму.

— Да, хотел.

— Вот я и говорю. Ты ж сюда прямо с караула, а там все спать хотят. Повезло тебе, — врач внимательно осмотрел повязку, перетягивающую грудь и плечо, — пуля прошла навылет, ни костей ни связок не задела, а мышцы заживут, ничего страшного нет. Ну а там где по бронежилету пришлось, одни синяки. Тоже ничего серьезного.

— А как разводящий?

— Это какой разводящий? Линев, что ли? Ну, у него ран нет, только ударило сильно через бронежилет. Тебе по пластинам вскользь пули прошли, а ему практически под прямым углом. Два ребра сломаны, но ничего серьезного нет. Он в соседней палате лежит. В полном сознании. Но тебе пока никуда отсюда выходить нельзя.

— Понятно.

— Да, кстати, — доктор повернулся к медсестрам, — Если кто-нибудь к нему придет — пропустите.

Те кивнули и вся процессия вышла из палаты.

А на следующий день, когда Вадим уже совершенно не желал спать и начинал подумывать, каким образом достать хоть какую-нибудь книжку, пришел Леха.

Он ввалился в палату, радостный и шумный. Хотел было обнять Вадима, но, увидев повязку, слегка оробел и уселся на стул.

— Привет, Вад. Как дела у тебя?

— Да нормально. Ты не на занятиях, что ли? Вроде утро.

— Да какие занятия! Я уже четвертый день объяснительные отписываю и с разным начальством объясняюсь. Это ж какое ЧП!

— Да, ЧП, так ЧП! Хорошо живыми выбрались. Причем, что удивительно, все.

— Ну, не все. — Леха посерьезнел, — Сотов застрелился.

— А-а, так это он в себя стрелял, в последний раз-то…

— Да. Я уже к будке близко был, услышал как после выстрела не только автомат загремел, но и что-то тяжелое упало. Я так и понял, что он стрелялся. По лестнице забежал, дверь открыта была. Ну а там он. Живой еще…

— Он же стрелялся!

— Ну, так стрелялся! Он не в голову, он в сердце хотел. Конечно не попал, где-то рядом прошло. Ранение смертельное, но не мгновенное. Так что он мне еще и рассказать все успел.

— Ты с ним говорил?

— Я — нет. Он меня увидел и сам говорить начал. Недолго, минут пять, может чуть больше…

— И что?

— Я дословно не помню. Сказал, что Морозова он сбросил с балкона. Узнал о том, что в самоволке он, как мы и думали, от меня, на лестнице.

— Но он же не знал, что тот по балконам… — начал Вадим, но осекся.

— Ну да, он тоже слышал, что Мороз про балконы говорил. Сот сказал, что сначала даже не думал про это. Просто вышел на балкон покурить, а тут его как осенило. Он же ненавидел Мороза. Да и не только его, конечно. Но Мороз для него был как бы абсолютным злом — выразителем всех его обидчиков в одном лице…

— Да уж… — пробормотал Вадим.

— Ну а дальше просто. Линев к тому времени уже сидел со мной в холле, так что никого в комнате не было. Причем и в нашей тоже. Взял шинель старую, перелез по ней через проволоку. И ждал на морозе. Когда Морозов залез на шестой этаж, то он хотел там постучаться, через комнату ниже войти. Но Сотов его окликнул, предложил помочь.

— И тот даже не подумал… — Вадим помотал головой, так зримо представилась ему вся картина.

— Да что ты! Крутой пацан, он даже представить себе не мог, что этот заморыш что-то мог задумать. Полез, конечно. Ну а Сотов ему руку подал, а когда тот завис уже на ней, отпустил. Вот и все…

— Вот тебе и несчастный случай… — задумчиво проговорил Вадим, — А дальше?

— Что дальше?

— Ну все же были уверены, что это несчастный случай. Уголовное дело даже не открывали. У нас тут вроде тоже никто расследованиями не занимался. Зачем он за тебя взялся-то?

— А-а, ты об этом! — Леха поморщился, — Ты знаешь, он так уже бормотал в конце, хрипел, не все было понятно. По-моему, он вообще не в себе был. Сказал, что сначала обрадовался, что все гладко сошло. А потом стал бояться. Вспомнил, как я с ним на лестнице разговаривал, решил, что я могу как-то связать. Мерещиться ему стало всякое. Сказал, что сон видел каждую ночь, как руку отпускает и Мороз вниз летит…

— Типа совесть замучила?

— Может быть. А потом решил от меня избавиться, чтобы уж точно свидетелей не было. Только все не знал как. Вот и смотрел на меня исподтишка, придумывал… Ночью, когда Линев в наряде был, в комнату заглядывал с балкона. Все прикидывал как ловчее меня извести… — Леха поежился, вспоминая.

— Ну с кирпичом ясно, — Вадим оживился, — Он же из третьего отделения! Видимо пока таскали, услышал, как мы разговариваем. А потом задержался и подслушивал, когда все ушли. А ты, как назло, как раз рассказывал про то, что на тебя кто-то таращится. Вот он и решился.

— Ну да. И денатурат он поставил в кладовую. Думал я сменюсь с наряда, да и тяпну в честь праздника. А вместо этого Валера… Тяпнул… И это ему еще повезло! Сотов же сказал, что он искал через каких-то мужиков на рынке метиловый спирт. А они его, как оказалось, кинули и всучили денатурат. Так что Валера еще легко отделался!

— Вот, блин, когда порадуешься, что в стране жулик на жулике! — удивился Вадим.

— Точно! — улыбнулся Леха, — Ну а к караулу у него и вовсе уже крыша поехала, судя по всему. Он уже постоянно думал, что мы с тобой его подозреваем, постоянно шушукаемся. А Линеву перед самым караулом зачем-то шинель понадобилась. Он ее нашел, а она в прорехах, от колючей проволоки. Сот ему что-то объяснял, но как-то невразумительно, и сам же решил, что и Линев его подозревает.

— Короче, мания преследования у него развилась, судя по всему!

— Наверное. Вот он решил все и прихлопнуть одним махом. Мы втроем на той площади были как на ладони. Повезло просто, что он сразу всех не накрыл…

— Да-а… — протянул Вадим, — Вот там было круто. Чудом выкрутились! Хорошо ты сразу не растерялся.

— Да и ты молодец! — Леха опять хотел хлопнуть Вадима по плечу но спохватился и отдернул руку, — А я, ты знаешь, чего-то такого и ждал все время. Только все не мог решить, кто — Линев или Сотов…

— Дела… И что теперь?

— В смысле?

— Как на курсе?

— Да как? Все в залете. Опять строевые смотры. Увольнений, правда, не лишили, так как дело мутное и не всего курса касается. Но уж по комнатам и строевым смотрам шмонают всех, для профилактики. Так что лежи, отдыхай!

— Отдохну. Крепитесь там! И почитать чего-нибудь притащи. Ладно?

— Ладно! Может даже вечером получится. Ну, давай! — Леха поднялся.

— Давай! — Вадим пожал ему руку, — Буду ждать.

Леха вышел за дверь и по коридору затихающее пробухали его твердые шаги. А Вадим подошел к окну и распахнул створку. На улице было тепло и пели птицы. Майский воздух освежающей волной хлынул в палату, пропитывая ее запахом хвои и сосновой смолы, от разогретых солнцем деревьев. Оттуда, из-за деревьев чуть слышно доносились звуки строевой песни и гулкий, слаженный топот множества ног. Училище продолжало заниматься своими повседневными делами. В столовой пыхтели котлы и суетились люди, в аудиториях шли занятия. На стрельбище гремели выстрелы, а в автопарке рычали моторы. Сменялся суточный наряд и караул, а бездонное синее небо равнодушно взирало на всю эту суету, высокое и бесконечное, как сама вечность.

Жизнь продолжалась.

Серпухов. 2002–2011 г.г.