На протяжении длительного времени в городе Перми периодически происходили поджоги домов, иногда до четырех-семи случаев за ночь. Вводилась самоохрана, население дежурило по ночам, применялись даже воинские подразделения для патрулирования. Но стоило населению немного успокоиться, как опять возобновлялись поджоги.

Все это происходило ночью, огонь быстро распространялся на соседние постройки, особенно в пригороде с деревянными строениями. В большинстве случаев имущество потерпевших гибло, люди едва успевали выскочить из горевших домов.

Характерно, что случаи поджогов наблюдались в разных концах города, перемещаясь с одного на другой через три-четыре года, и не только в районах индивидуальных застроек, но и в центральных — Ленинском и Мотовилихе, где поджигались дома государственного жилого фонда.

Во всех районных прокуратурах города имелись дела о поджогах, однако ни одно из них не было раскрыто, и лишь весной 1963 года решено было собрать все эти дела воедино, тщательно изучить, сопоставить и принять все меры к тому, чтобы найти преступника. По указанию прокурора области я принял это дело к производству. По линии уголовного розыска была создана оперативная группа, которую возглавлял заместитель начальника ОУР полковник милиции Смолин. Наша работа проходила в тесном взаимодействии. Это был напряженный коллективный труд.

Изучив дела о поджогах, сопоставив некоторые приметы поджигателя и проанализировав оперативные донесения прошлых лет в связи с пожарами, мы пришли к выводу, что тут мог действовать один человек. Наше внимание привлек среди прочих подозреваемых некий Зинченко Федор Андреевич, 1915 года рождения, которого часто видели в районе пожаров. Поджоги бывали в тех районах, в которых некоторое время проживал Зинченко. И, наконец, самая интересная деталь. 28 декабря 1961 года, то есть за 6 месяцев до начала нашей работы по поджогам, Зинченко был задержан гражданами вблизи загоревшегося дома по улице Норинской на 1-й Вышке, в Мотовилихе. Поджог был типичным: в углу деревянного дома, где были сложены колотые дрова, стену облили керосином и подожгли. К счастью, пожар сразу же заметили и потушили. Решив, что поджигатель не мог далеко уйти, жители осмотрели прилегающий район. Буквально в непосредственной близости от объекта загорания, на улице, был задержан Зинченко, которого сразу доставили в милицию. Он был пьян, от правого кармана полушубка ощущался резкий запах керосина, хотя, как это было установлено, по роду своей работы и дома он к горюче-смазочным материалам отношения не имел. Зинченко никак не мог объяснить, как он попал на Норинскую улицу. Причастность к поджогу категорически отрицал, заявлял, что у него не было керосина, хотя проведенная техническая экспертиза подтвердила, что правый карман его полушубка обильно им пропитан.

Однако в результате тактических промахов и других серьезных недостатков, допущенных при расследовании этого дела, собрать достаточных доказательств о причастности Зинченко к поджогу не удалось и дело против него прекратили.

Мы решили начать свою работу именно с этого дела. Прежде всего представлялось правильным тщательно изучить личность подозреваемого, провести оперативную работу в этом направлении. Работники уголовного розыска сделали все возможное, чтобы собрать наиболее полные материалы о Зинченко, о его прошлом и настоящем.

Выяснилось, что Зинченко в 1942 году был осужден военным трибуналом за распространение фашистских листовок к высшей мере наказания, замененной десятью годами лишения свободы. Судя по всему, из лагеря вышел озлобленным человеком. После освобождения Зинченко уехал в Кировскую область. Оказалось, что с его приездом там происходили поджоги. Кроме того, его подозревали в убийстве пастуха. В Пермь Зинченко переехал в 1951 году, одно время работал в системе МВД (в лагере), имел несколько сожительниц, которых часто избивал. Систематически пьянствовал. По характеру замкнутый, нелюдимый, жестокий человек. Друзей не имел, хотя круг его знакомств был обширным.

До нашей работы с Зинченко он многократно допрашивался, в том числе и по поджогу на ул. Норинской, но либо отмалчивался, либо все отрицал, если его пытались в чем-то уличить. До вызова Зинченко я побеседовал с работниками милиции и прокуратуры, которым раньше приходилось с ним сталкиваться. По их отзывам, на допросах Зинченко всегда держался нагло, уверенно.

Выход в данной ситуации был один: надо, чтобы заговорил сам подозреваемый, чтобы он дал правдивые показания, которые позволили бы выяснить новые обстоятельства, установить новых свидетелей, возможно соучастников и т. д. Мы считали, что было бы неправильным начинать работу со свидетелями, по отдельным фактам поджогов. Зинченко имел возможность узнать об этом, помешать следствию или скрыться.

Итак, надо было начать с самого Зинченко. Но как? С чего начать? Как построить разговор с ним? Какую избрать тактику? В результате долгих обсуждений мы пришли к выводу, что с учетом особенностей характера Зинченко, его прошлого, прежде всего нужно было, чтобы он почувствовал неуверенность в своих силах, поколебать устойчивость его позиции.

А в данном случае на стороне Зинченко были годы, бессилие органов следствия, отсутствие улик. Он знал об этом и привык к мысли о своей безнаказанности.

Расчет был таков: вызвать Зинченко неожиданно, но не начинать с обычных расспросов о поджогах, не говорить прямо, по какому поводу он вызван, а расспросить его о биографии. Кстати, ранее на допросах, вопреки уже известному нам, он заявлял, что не судим, всю войну был на фронте, о чем свидетельствовала запись в военном билете. В то же время в личном деле рукой Зинченко было написано, что всю войну он был в оккупации, что его жену и детей «сожгли немцы». Мы, проверив это, установили, что первая жена Зинченко и дети живы, выяснили и некоторые другие любопытные детали. Эти противоречия и решено было использовать.

Выяснением его прошлого мы и рассчитывали расшатать позицию защиты Зинченко, не раскрывая того, чем мы располагали, держать его в напряжении и приучить к мысли, что нам все о нем известно, что он все равно должен будет рассказать правду о своих преступлениях, и лишь после этого начать приводить те немногие доказательства, которые имелись в нашем распоряжении против него.

На первом допросе я со слов Зинченко как можно подробней записал его биографию. Она, как и следовало ожидать, полностью расходилась с фактическими данными, которыми мы располагали. Зинченко держался спокойно. Но затем, когда ему стали предъявлять документы, изобличать его во лжи от допроса к допросу — началось буквально смятение, превысившее все наши ожидания. Оказалось, что за спиной у Зинченко было много темных дел. Особенно его поражали известные нам факты из личной его жизни, о которых он сам почти забыл. И тут Зинченко преобразился. На допросе по результатам обыска у него на квартире, где нашли много папирос, похищенных с табачной фабрики, признал совершенное им хищение. Когда же я ему сказал, что постановление о прекращении дела в отношении его по поджогу на ул. Норинской отменено, Зинченко вдруг заявил, что этот поджог — его рук дело, и подробно рассказал, где, у кого он брал керосин для поджога. Назвал конкретных лиц, описал обстановку поджога и все другие обстоятельства этого преступления, которые полностью совпадали с фактической стороной дела. К тому же Зинченко заявил, что рассказывал об этом поджоге своей сожительнице Лагуновой, которая в свою очередь подтвердила это на допросе.

Сейчас, возможно, описанное и не выглядит так эффектно, но когда Зинченко на четвертые сутки стал рассказывать правду после долгого отрицания всего, то это была уже победа. Признав то, что было уже очевидным, Зинченко рассчитывал, что следствие остановится на этом. И тут он допустил первую серьезную ошибку. После того, как были закреплены показания Зинченко о поджоге на ул. Норинской, он был арестован.

Выдавая понемножку то одно, то другое свое преступление, Зинченко думал, что следствие на этом остановится, и запутывался все больше и больше. Нас особенно заинтересовало одно обстоятельство.

В самом начале следствия при обыске на квартире Зинченко была изъята вся верхняя одежда подозреваемого, так как предполагалось, что в разные годы он ходил в различной одежде, и по приметам одежды можно будет выяснить причастность Зинченко к тому или иному поджогу. Изъятыми оказались: пальто, шинель, бушлат, телогрейка и черный полушубок.

Узнав об обыске, Зинченко очень переживал, связывая свои серьезные опасения с изъятием полушубка, хотя конкретно и не говорил, что же его беспокоит.

Нам удалось выяснить, что этот черный полушубок у Зинченко появился, когда он жил на Шпальном поселке, в 50-х годах, у некой Деменевой Лидии, с которой в те годы сожительствовал. Предполагалось, что Деменева должна знать о преступлениях Зинченко, причем именно в 1951–1956 гг. на шпальном поселке происходили массовые поджоги.

Нужно было допросить Деменеву. Прежде всего работники ОУР собрали и дали мне все данные о ней. Сделано это было так добросовестно и четко, что я знал перед допросом о Деменевой абсолютно все: о ее связях, поведении, вплоть до отдельных ссор с соседями, привычках и т. д. Оказалось, что Деменева ранее, через брата, была связана с преступным миром. Женщина скрытная, хитрая, упрямая, думающая лишь о своей выгоде и интересах. С Зинченко жила плохо, у них были частые ссоры, драки.

Явившись на допрос, Деменева, как и следовало ожидать, категорически отрицала, что ей что-либо известно о преступлениях Зинченко. Вела она себя сравнительно спокойно. Тогда взялись за отличительную черту ее характера — беспокойство лишь за себя, за свои интересы. Начали приводить ей примеры из ее личной, прошлой жизни, связи, фамилии, адреса, мельчайшие подробности. Такая осведомленность о ней так поразила Деменеву, что спокойствию ее пришел конец. Деменева поняла, что за нее взялись всерьез. Это ее испугало и затем, после некоторых препирательств, она заявила: «Зачем меня-то проверяете, Зинченко делал все один, в его делах я не замешана». И стала рассказывать.

Свой рассказ Деменева начала не о поджогах, а о том, как в 1953 году, то есть 9 лет назад, Зинченко ограбил и убил какого-то инвалида. До этого следствие данными на этот счет не располагало. Деменева боялась рассказывать именно об убийстве, ну, а начав с него, о поджогах говорила свободно и обстоятельно.

Так, Деменева рассказала, что в марте 1953 года, в одну из ночей, Зинченко поздно пришел домой пьяный и принес с собой черный полушубок, трость, пиджак, кожаную самодельную сумку и другие вещи, сказав, что у Н-Плоского поселка ограбил и убил инвалида без ноги. Часть вещей осталась у нее.

Немедленно были приняты меры к проверке этих показаний и оказалось, что в ночь на 3 марта 1953 года в логу реки Данилиха в пос. Н-Плоский был ограблен и убит инвалид Хмелев. Потерпевший не имел правой ноги, ходил с протезом и тростью. Преступником он был избит и задушен. Похищенными значились: черный полушубок, трость, часы, пиджак, брюки, нижнее белье, шапка, сумка. Дело это в 1957 году было прекращено ввиду неустановления виновных и отсутствия каких-либо перспектив к его раскрытию. Мною оно было немедленно изъято из архива и производство по нему возобновлено.

Для проверки показаний Деменевой я произвел обыск в ее доме, а также дополнительный обыск и на квартире Зинченко. При этом были обнаружены и изъяты все вещи убитого — даже трость и сумка. Вещи опознаны родственниками Хмелева.

Ни о чем об этом Зинченко даже не догадывался, считая, что следствие ведется лишь в связи с поджогами. Но мы не спешили говорить с ним об этом. Надо было все тщательно взвесить.

Ну, а если Зинченко заявит, что купил все указанные вещи на рынке, у неизвестного лица? Чем это можно опровергнуть? Показания же Деменевой Зинченко мог опорочить, заявив, что она наговаривает на него из-за плохих отношений между ними. С другой стороны, поскольку часть вещей убитого была найдена у Деменевой, Зинченко мог заявить, что не знает ничего об этих вещах, а появились они, мол, не у него, а у самой Деменевой.

Надо было детально обдумать тактику допроса Зинченко по убийству с тем, чтобы правильно использовать имевшиеся у нас улики. Решено было сделать так: допросить Зинченко по поводу вещей убитого в числе вообще всех изъятых у него вещей при обыске, и к убийству отношения не имевших. И, естественно, Зинченко просчитался: отвечая на вопросы о появлении у него разных вещей — шинели, бушлата, приемника, в том числе трости, полушубка и других, принадлежавших Хмелеву, обвиняемый заявил, что полушубок он купил на ранке в Разгуляе в 1955 году, трость нашел в трамвае в 1959 году, пиджак купил у пьяного в 1957 году и так далее. То есть появление у него вещей убитого Хмелева Зинченко отнес к разным срокам.

Путь к отступлению Зинченко был отрезан, разговор об убийстве пошел с ним в открытую, и под влиянием улик Зинченко сознался, точно указав место его совершения, мотив и способ.

Зинченко был изобличен в совершении убийства, в двадцати пяти поджогах, кражах и других преступлениях и осужден Пермским областным судом.