— К сожалению, подозреваемые нам недоступны, — сказал Николай Сергеевич.

— А начальник тюрьмы, а проверяющий из Москвы, а наша охрана? — возразила Ирка.

— Проверяющий скрылся, остальные мертвы, — ответил наш новый шеф. — С вашей помощью наведем порядок в регионе, а потом спрячем вас.

Не врал Николай Сергеевич, точно не врал! Только не очень-то он верил в то, что сам говорил.

Пока мы с Иркой скрывались в холодной квартире, здесь подготовили две комнаты для допросов. Все просто: сидишь в закутке перед компьютером, слушаешь допрос и «прислушиваешься» к подозреваемому, который сидит за тонкой перегородкой. Для общения со следователем — экран и клавиатура. Я никого не вижу, и меня никто не видит и не слышит.

В нашем с Иркой распоряжении жилая комната, бывшая когда-то палатой, кусок коридора, отгороженный недавно возведенными стенками, и две комнатушки для допросов. Общаемся мы только с Колей, Давидом и Николаем Сергеевичем.

* * *

Второй день мы с Иркой участвуем в допросах. Мне уже понятно, в чем не был уверен Николай Сергеевич. Нет никакого наведения порядка в регионе — ищут тех, кто убил охранников и похитил Светлану. Все окружающие уверены, что женщина уже давно мертва.

— Вы были знакомы с Рубанко и Тарановым? — спрашивает следователь.

Рубанко и Таранов — это те самые охранники, которых утром после нашего исчезновения обнаружили мертвыми. Кстати, Ирка «выслушала» у Николая Сергеевича, что во время побега они крепко спали, а потом так и не проснулись. Оказывается, есть и такие препараты.

— Да, — отвечает допрашиваемый.

— С кем из них вы больше общались?

— С обоими понемногу, только по службе.

«Врет!» — стучу по клавиатуре. — «С Тарановым — больше».

Следователь будто не замечает моей подсказки и задает следующий вопрос:

— Вы знаете, где находится гараж Ляминой?

Лямина — это Светлана. Нам не говорили, но мы знаем, что женщина на службу добиралась на автомобиле. Машину обнаружили в гараже, а сама Светлана до дома, находившегося всего в двухстах метрах, так и не дошла.

— Знаю. Лет пять назад я помогал ее мужу ремонтировать ворота, — отвечает сидящий за перегородкой мужчина.

— Говорили кому-нибудь, где этот гараж находится?

— Нет.

«Врет!» — опять стучу по клавиатуре.

— Врешь, сука! — взрывается следователь. — Своих продаешь, падла! Да тебя же за это в камере удавят! С Тарановым у тебя какие дела были?

— Да что я сделал? Он же не чужой. Я только ему про гараж сказал, — оправдывается допрашиваемый.

— Вот тебе бумага, сиди и пиши обо всем подробно!

* * *

Идет третья неделя нашего заточения в госпитале. Работы немного: два три допроса в день, а остальное время мы с Иркой предоставлены себе — курорт.

Похоже, планам Николая Сергеевича сбыться не суждено. О каком наведении порядка может идти речь, если на допросах не было ни одного полицейского или тюремного охранника. Допрашиваемые сотрудники госбезопасности все в невысоких званиях и к убийствам не причастны. Кстати, о других прегрешениях их не спрашивают, а, между прочим, каждому из них есть что скрывать.

Судя по всему, расследование зашло в тупик. Как мы ни «слушаем» подозреваемых, получить хоть какую-то информацию об убийстве Светланы не можем. Наверно, допрашивают не тех людей.

Зато Давид принес фотоаппарат и сфотографировал нас на документы. Никто нам не говорит о нашем будущем: Николай Сергеевич не появляется, а Давид и Коля ничего не знают.

Мы не рабы, рабы не мы. Не нужны мы здесь с Иркой. А что делают с ненужными рабами? Продают? В любом случае, на свободу нас выпускать пока не собираются.

У Ирки токсикоз: ее тошнит, она остро реагирует на некоторые запахи. Однако врачу ее не показывают. Думаю, все дело в секретности. Собственно, моя любимая не унывает и к докторам не рвется, но мне ее жалко.

— В интернете бы посмотреть, — ворчит Ирка после очередного приступа тошноты. — Наверно, какие-нибудь лекарства есть. Их можно самим в аптеке купить.

Мне в такие моменты становится неуютно: и помочь я ничем не могу, и виноватым себя чувствую.

— Ты что глупостями себе голову забиваешь? — шепчет Ирка, подслушав мои мысли. — Радоваться надо, дурачок! А токсикоз сам пройдет.

* * *

Допросы прекратились совсем. Мы по-прежнему в неведении. Николай Сергеевич пропал, видим мы только Колю и Давида.

— Наверно, они сами не знают, что с нами делать, — говорю я Ирке, лежащей на соседней кровати. — Выпускать на улицу боятся, использовать нас при допросах им, похоже, запретили.

— Может, они нас отложат про запас, — отвечает Ирка. — Сделают документы и отправят жить в какую-нибудь глухомань.

— Лучше уж так. Они нас сфотографировали — глядишь, скоро документы сделают.

Надежда — вот и все, что у нас осталось. Бездумно таращимся в телевизор, смотрим в зарешеченные окна на соседний корпус и поросшую большими деревьями территорию госпиталя. На дорожках уже текут ручейки. Ночью шел дождь, стуча по какой-то жестянке за окном.

Мы ничего не можем сделать. Господи, помоги нам!