XI. ДРАМА В МАЙНЦЕ И СМЕРТЬ ГУТЕНБЕРГА

НАСТУПИЛА старость – закат человеческого существования. Эти вечерние годы (1461—68) Гутенберга бесплодны для нового искусства: за все восемь лет ни одно новое произведение печати, подготовленное его руками, не появилось из-под печатного станка.

Нет Иогана Генсфлейша-Гутенберга и в числе активных действующих лиц бурных событий в родном городе, он только зритель майнцкой драмы: в город врываются наемные войска, пылают пожары и льется кровь горожан. Вокруг кипит буйная шумная жизнь, но она проходит мимо состарившегося изобретателя.

Семнадцать лет (1445–1462) правления ремесленников явились последним периодом существования свободного города Майнца. С первых своих шагов новый магистрат, завоеваный цехами, бесполезно растрачивает силы На упорядочение и укрепление городских финансов; банкротство города неизбежно. Враждебный круг многочисленных кредиторов смыкается, долги так велики, что нет надежды на их выплату – бесплодно мечутся испуганные бюргеры, тяжкий долговой груз тянет их на дно. Шпейерский соборный капитул – один из крупных кредиторов – в 1450 г. добился наложения на Майнц опалы и папского интердикта.

Майнцский магистрат говорит, что «теперь… Они поставлены в положение пленников… нигде нет уверенности в личной и имущественной неприкосновенности, нет им вне города охраны и мира» и прибавляет: «мы ведь хотим выполнить свои обязательства по отношению к Шпейерскому соборному капитулу, но тогда мы дадим повод обратиться против нас тысяче других, перед которыми мы также в долгу; будет потушен один пожар, но тысячи новых возникнут, и этому не будет конца, ибо жалобщиков слишком много».

В поисках выхода из финансовых затруднений магистрат Майнца пытается вступить в борьбе с епископом и майнцким духовенством, чтобы путем отмены привилегий последнего и с помощью богатств церкви вывести город из тупика.

Канцлер города, упомянутый уже нами Конрад Гумери, обращается от имени магистрата к духовенству с ходатайством отказаться на год от ряда привилегий и впредь наравне с прочими гражданами выплачивать налоги на хлеб и вино.

Но ремесленники обанкротившегося города не имеют в руках реальной силы принуждения, которая единственно может привести к удовлетворению такового ходатайства. Духовенство ведет переписку с магистратом, безбоязненно спорит о своих правах, прекрасно учитывая огромные преимущества своего положения.

Епископ напоминает городу, что бюргерство получило права выбора магистрата и городские вольности из рук его предшественников и что права эти не вечны. Духовенство считает незыблемыми свои привилегии, и так уже слишком много поблажек сделано городу: разве не было жертвой со стороны церкви и помощью городу то, что уже раньше были понижены проценты по его долгу духовенству, самый долг прощен на одну треть и даны дополнительные субсидии.

Епископ Дитрих так добр, что даже соглашается дать городу еще 14000 гульденов при условии заключения с ним союза и мира. Но получение этой помощи скрывает за собой близкое объявление Майнца епископским городом.

Положение магистрата становилось все более и более затруднительным; с одной стороны деньги можно получить только от церкви и надо ее принудить к этому, с другой – необходимо содействие и помощь церкви, ибо епископ мог добиться защиты от Шпейера и других кредиторов.

Наконец, счастье как будто улыбнулось горожанам. Начавшаяся борьба двух влиятельных князей за епископский престол открывала простор для ловких политических маневров, и город имел возможность дорого продать свою поддержку – важно было не просчитаться.

Епископская война началась так: епископу Дитриху, умершему в 1459 г., наследовал граф Дитгер фон Изенбург-Бюдинген. После двухлетнего правления у него возник конфликт с папой, и Пий II сместил непокорного епископа 21 августа 1461 г. Епископская кафедра была отдана графу Адольфу фон Нассау, но Дитрих крепко держался за власть и не желал сдаваться. Спор должен был решиться оружием.

Бюргеры вели переговоры и с Дитрихом и с Адольфом, колеблясь в окончательном выборе союзника и набивая цену. Наконец, победили сторонники Дитгера, к которому тяготели ремесленники и который обещал больше.

Соглашение, заключенное опальным епископом с Майнуем, гласило, что магистрат и граждане присоединяются к апелляции Дитгера, поданной папе, обеспечивают ему и его союзникам охрану в городе и принимают в город его конницу, но в количестве не более двухсот человек. В вознаграждение за эти услуги, епископ объявлял отмену ряда привилегий духовенства и обещал бюргерам и жителям города защиту против нападений за городские долги во всем майнцком курфюршестве.

Это соглашение ставило город в ряды смертельных врагов Адольфа фон Нассау. Горожане должны были понимать, что, победив, он не даст им пощады. Курфюршество было лакомым куском и противники дрались за него всерьез.

Но магистрат и ремесленники хотели получить все возможные выгоды, не ввязываясь серьезно в войну и сопутствующие ей случайности – близорукая и опрометчивая политика. Они упорно держались пункта договора о том, чтобы в Майнце было не больше двухсот конных воинов Дитгера и не соглашались на его просьбы об усилении гарнизона: точно война не могла угрожать их жизни и имуществу. Благодаря этому Дитгер был лишен возможности сделать Майнц своим основным опорным пунктом, а город подвергался серьезной опасности.

Фактически впутавшись в драку, горожане отказывались объявить войну и как страус прячущий голову в песок при неминуемом приближении врага, думали просто отсидеться за крепкими городскими стенами.

На уговоры сторонников Дитгера ответ горожан был таков: «Город обременен долгами, сейчас им удалось добиться выгодных полюбовных сделок с некоторыми кредиторами и эти обязательства надо выполнить, ибо иначе все пойдет прахом, а объявление войны потребует больших издержек».

Горожане Майнца просчитались дважды: во-первых, выбрав себе неудачного покровителя, и во-вторых, решив, что в войне можно принимать участие, не воюя и не неся потерь.

Граф фон Нассау победил своего противника. Неприятельские войска подошли к городу и, как бывает обычно, раньше молчавшие и прятавшиеся враги правящей партии, почувствовав почву под ногами, нанесли удар в спину своим согражданам. В ночь с 27 на 28 октября 1462 г. предатели открыли городские ворота наемным войскам Адольфа.

Горожане попытались защищаться, но было уже слишком поздно. На ночных улицах Майнца, вскоре освещенных пожарами, произошло не сражение, а бойня. До пятисот человек было убито в эту ночь я сто пятьдесят разграбленных домов погибло в пламени. Нещадно избивали и грабили всех сторонников Изенбурга.

Через день курфюрст и архиепископ Адольф въехал в усмиренный город. По его распоряжению было взято под стражу около восьмисот непокорных бюргеров. Они подверглись изгнанию из города, а имущество их было конфисковано.

Победитель Адольф щедро одарил своих друзей и помощников уцелевшими домами и награбленным имуществом опальных горожан.

Майнц лишился былых свобод и, как 300 лет назад, вновь стал епископским городом.

Так разыгралась драма Майнца.

Среди разных родов оружия, которыми велась война двух епископов, было использовано и книгопечатание – дар Майнца миру. Несколько печатных документов осталось потомкам и историкам:

Письмо короля Фридриха III от 8 августа 1461 г. о смещении Дитгера.

Отлучение Дитгера папой Пием II от Tibur Kalendas Septembris 1461 г.

Открытое письмо Дитгера по поводу его смещения от 6 апреля 1462 г. и другие.

Хроника Майнца говорит, что манифест Дитгера, выпущенный им 30 марта 1462 г., был «отпечатан во многих экземплярах первым книгопечатником в Майнце – Иоганом Гутенбергом».

Свидетельство это нельзя признать вполне достоверным, ибо найденные экземпляры этого манифеста оттиснуты шрифтом типографии Фуста-Шефера.

Бурные события в Майнце вовлекли искусство Гутенберга в свое течение и подчинили его политическим целям. Сам же Гутенберг, умудренный опытом и отягченный годами, не принимал непосредственного участия в политической борьбе этих дней. Но близкие и друзья изобретателя были на стороне Изенбурга. Муж Эльзы, сестры Гутенберга, Клаус Вицтум и зять его Иоган Гумбрехт, – оба попали в проскрипционные списки нового властелина Майнца, и владения их были конфискованы.

Одним из ярых противников Адольфа был доктор Конрад Гумери, который ссужал деньги Гутенбергу на его последние типографские работы. Возможно, что издание «Каталикона» было осуществлено на его деньги.

Обстоятельства складывались неблагоприятно для изобретателя, его симпатии к побежденной партии не могли быть тайной, но несчастье города неожиданно оказалось плодотворным для нового искусства и ускорило его распространение в Германии и в других странах.

Среди многих граждан, которые покинули Майнц в эти дни беспокойства и неуверенности, были также работники типографий. Покидая город, они не оставляли своего дела, и оно дало им заработок, а некоторым и почет, на чужбине.

И в Майнце книгопечатание не погибло – предприятие Фуста и Шефера сохранилось и в течение ближайшего времени издавало новые печатные произведения.

Епископская война и падение Майнца – последнее событие в жизни Гутенберга; дальше медленно затухает его старческое существование. Только имя изобретателя развернуто, как знамя былых побед и напоминает о живом человеке.

Это знамя видно издалека. Еще раньше, король французский Карл VII знал о господине Гутенберге в Майнце, в германском государстве, который изобрел книгопечатание. К нему посылал он специалиста в резьбе по металлу – Николая Жансона, начальника монетного двора в Туре, с целью разведать о новом искусстве.

Слава этого знамени заставляет властного и честолюбивого Адольфа фон Нассау выступить в роли покровителя изобретателя нового искусства, забывая прошлые провинности этого человека.

Декретом 18 января 1465 г. курфюрст Адольф II, архиепископ Майнца, объявляет, что «за услуги, которые оказал нам и нашему городу верный Иоган Гутенберг», он принимается на службу ко двору архиепископа, жалуется одеждой, получает «ежегодно двадцать мер хлеба и две бочки вина для его дома; но чтобы не продавал и не передавал этого никому; освобождается от всевозможных пошлин и налогов в нашем городе Майнце».

Не слишком щедро одарил курфюрст замечательного человека!

Материальные блага, дарованные курфюрстом, конечно, не могли обеспечить изобретателя; Гутенберг должен был иметь другие источники существования, но и этими пожалованиями архиепископского двора изобретатель пользовался недолго, – умер он в 1468 г. До конца своей жизни он владел типографией, которая потом перешла к доктору Гумери.

Сохранился документ, написанный Конрадом Гумери 26 февраля 1468 г., подтверждающий, что он с соизволения курфюрста Адольфа вступает во владение после смерти Гутенберга «некоторыми формами, шрифтом, инструментами и другим, относящимся к типографскому производству», которые оставил после себя Гутенберг и которые являлись и теперь являются собственностью его преемника.

За это Гумери обязывался, если он захочет использовать перечисленные материалы, иметь типографию только в Майнце, а при желании продать типографское оборудование, отдать предпочтение горожанам Майнца.

Существует версия, что под старость изобретатель ослеп. Это было бы последовательным и последним ударом его несправедливой судьбы.

СТАНОК ГУТЕНБЕРГА

Похоронен Гутенберг был в Майнце во францисканской церкви. Впоследствии церковь эта подверглась разрушению и от могилы изобретателя не осталось и следа.

История Иогана Генсфлейша-Гутенберга – человека и изобретателя – закончена. Перед нами монолитный пласт почти семидесятилетней жизни, давность которому – половина тысячелетия. Время уже произвело над ним свою разрушительную работу, события многих лет бытия Гутенберга изглажены забвением и все труды ученых исследователей никогда не воскресят дней и дел изобретателя во всей их законченности и своеобразном блеске красок. Надо ли жалеть об этом?

Мы ищем в прошлом, прежде всего, развитие и подтверждение нашей теории, дающей «силу ориентировки, ясность перспективы, уверенность в работе, веру в победу нашего дела»; блестящие страницы человеческой истории дают нам великое вдохновение в нашей борьбе.

Под внимательным критическим взглядом наносные слои, песок и пыль позднейших выдумок спадают с возрождаемой правды человеческого прошлого и жизни передовых его представителей. Изобретатель книгопечатания встает перед нами – пусть только контурами своими – в замечательной оправе его буйного и плодовитого времени. Он чернорабочий своей переломной эпохи, которая разрушала загнившие феодальные устои, чтобы через последнюю трагедию капиталистического угнетения и разбоя, вывести человечество к светлому будущему коммунистического общества. Этот чернорабочий свою задачу выполнил хорошо – являя собой прекрасный пример энергии, доблестного упорства и веры в свое дело.

 

XII. ПОТРЕВОЖЕННЫЙ МИР

ГУТЕНБЕРГ не только создал книгопечатание, но и подготовил целую плеяду талантливых учеников. Некоторые из них еще при жизни учителя основали типографии в ряде городов Германии и даже в чужих странах.

Когда «новое искусство» прошло стадии исканий и опытов, когда техника книгопечатания была разработана и освоена, мастер Иоган не отгораживался щитами «производственных секретов» от окружающего мира, в котором были открыты широкие возможности развитию нового производства. Не стремление к личному обогащению и неизбежно связанная с ним боязнь конкуренции определяли отношение изобретателя к его помощникам и последователям. Если бы Гутенберг не раскрывал им полностью формулу своего изобретения, как могли бы эти люди столь быстро основать самостоятельные предприятия, создать многочисленные новые образцы печатного производства и, в свою очередь, обучить многих новых мастеров.

Великий изобретатель с необычайной щедростью, полными горстями разбрасывал вокруг себя семена нового искусства, почва была благоприятна и урожай не заставил себя ждать.

Гутенберг мог бы начать свою речь к ученикам, расходившимся по всему свету покорять его искусству книгопечатания, теми же словами, которые некогда, по свидетельству историка произнес завоеватель Атилла своим воинам перед Каталаунской битвой:

«Одержав уже столько побед над народами и почти достигнув обладания миром, я был бы бессмыслен и смешон в своих собственных глазах, если бы вздумал возбуждать вас еще словами, как будто бы вы не умели биться. Предоставим такую меру какому-нибудь новичку-полководцу и неопытным воинам, она была бы недостойна ни вас, ни меня».

Действительно, победы нового изобретения были столь бесспорны и выучка его бойцов столь крепка, что войско не нуждалось в возбуждении и уговорах.

Атилла на каталаунских полях и Гутенберг в Майнце потерпели поражения; но разгром орд Атиллы означал конец владычества гуннов, а личная неудача Гутенберга нисколько не вредила делу его ума и рук, ибо в одном случае дело шло об устремлениях дикого полчища к порабощению и грабежу, а в другом – о жизненном творческом начале изобретательского труда.

История книгопечатания сохранила нам ряд имен учеников Гутенберга. Наиболее талантливый из них – Шефер – изменил своему учителю. Еще при жизни изобретателя он становится мужем Христины Фуст и это определяет его поведение сегодня и путь его на завтра. Шефера можно скинуть со счетов.

Одновременно с Шефером у Гутенберга работали Бертольд Руппель из Ханау и Генрих Кефер. Оба они присутствовали при принесении Фустом клятвы во францисканском монастыре, представляя сторону изобретателя.

Кефер в 1473 г. появляется в Нюренберге, где занимается книгопечатанием в компании с Зензеншмидтом.

Руппель в 1462 г. после разгрома в Майнце переселяется в Базель. С его легкой руки книгопечатание в этом городе быстро развивается. К 1480 г. в Базеле существовало 26 печатных заведений, в следующее десятилетие основано двадцать новых, а в последнем десятилетии XV столетия еще двадцать.

Четвертый ученик – Иоган Нумайстер из Страсбурга переселился в Италию и в городе Фолиньо выпустил в 1471 г. «Leonardi Aretini de bello italiano adversus Gothos» и в 1472 г. «La comedia di Dante».

Примечательная карьера ожидала Иогана Ментелина, принадлежавшего к цеху художников и золотых дел мастеров Страсбурга. В период совместной работы Гутенберга и Фуста он жил в Майнце и после их разрыва вернулся в Страсбург, где по примеру изобретателя напечатал «Католикон» и библию.

За свои заслуги Ментелин в 1468 г. был возведен Фридрихом III в дворянское достоинство. Эта «высокая честь» была им завоевана очевидно тем, что он один из первых поставил книгопечатание на широкую промышленную основу и несомненно сумел сколотить капитал. Он не только выпустил много различных изданий, но и взялся за организацию их сбыта по-новому – им впервые была поставлена печатная реклама продукции своей фирмы.

В Бамберге типографское дело основал Альбрехт Пфистер. Есть предположение, что у Пфистера в Бамберге под непосредственным руководством Гутенберга была напечатана 36-строчная библия.

Возможно, что к ученикам Гутенберга принадлежали Конрад из Свенгейма и Арнольд Паннартц – первые печатники в Италии. В монастыре Субияко близ Рима ими впервые был отлит шрифт романского типа, но еще с сильным влиянием готики. Первая их книга вышла в свет в 1464 году.

Последние ученики великого изобретателя – Генрих и Николай Бехтермюнце и Виганд Шпис из Ортенберга, – были с учителем в дни заката его жизни.

Братья Бехтермюнце приходились изобретателю родственниками, и видимо, работали непосредственно под его руководствам. Когда старший брат Генрих в 1467 г. скончался, его место заступил Виганд Шпис, вместе с которым 4 ноября этого года выпустил Николай Бехтермюнце «Vocabularium latinotentonicum». Первые издания этой книги напечатаны шрифтом гутенберговского «Каталикона».

С каждым годом все быстрее и быстрее искусство Гутенберга распространяется по Европе и усеивает точками работающих типографий земную карту.

Печатные книги издавались в XV веке во многих городах Германии, Италии, Франции, Нидерландов, Венгрии, Испании, Англии, Дании, Швеции и даже Турции (есть сведения об основании типографии в Константинополе).

До 1500 г. во всем мире было уже напечатано 30000 названий книг.

Речь третья

Беспокойный человек был этот юнкер Гутенберг – беспокойство и волнение внесло в мир и его изобретение.

И без того восстания и мятежи все чаще и чаще сотрясают феодальные устои, и без того все неспокойнее сон рыцарей, духовных и светских владык – так зачем же вы, уважаемый Гутенберг, приближаетесь к этому пороховому погребу с зажженным факелом в руках?

Папы говорили о необходимости полного воспрещения книгопечатания и они были правы. Духовные книги порождают ереси и «соблазняют единых от малых сих», а светские – еще того хуже, подрывают основы религии и авторитет церкви. Науки, распространяемые книгами, даже монахов отвращают от истинного благочестия: «монахи оставляют духовные упражнения, чтобы знакомиться с глупостями земной науки. Не значит ли это покидать целомудренную супругу, чтобы связаться с блудницами театра?»

И вот теперь обеспокоенный папа должен вводит цензуру, следить за изданиями, выходящими неизвестно зачем в таком умопомрачительном количестве, конфисковать вредные, а виновных авторов и типографов сжигать на кострах. В 1546 г. папа вводит «Индекс запрещенных книг», чтобы предохранить добрых католиков от соблазнов печати. В списке этом значатся многие замечательнейшие книги человечества, сослужившие великую службу людям в их борьбе с природой и с угнетателями. Этот список бесконечно расширился за протекшие с тех пор века, существует он и поныне. Правда папы выродились и нет у них власти, чтобы сжигать неугодные произведения печати и карать их созидателей. Но не все еще потеряно – «есть еще судьи в Берлине» и новый «берлинский судья» Гитлер воскрешает мрачные обычаи средневековья. За несколько месяцев фашистского владычества в Берлине сожжено 20 миллионов томов «неблагонадежной» литературы.

Королям и прочим владыкам много хлопот доставили вы, Гутенберг и сколько народу из-за вас пострадало! В одной Франции с 1660 по 1756 гг. подверглось заключению в Бастилию 869 авторов, типографов, книгопродавцев и издателей газет. В Англии литератору Прайну в 1632 г. отрезали уши за нападки на придворный театр, но это еще было человечно. Во Франции Этьена Доле сожгли, а сатирического поэта Клода Лепти – повесили.

Вас обвиняют в том, что вы—пособник многих революций, что ваше изобретение помогло поднимать и организовывать массы, которые были созданы для того, чтобы в свое время кормить и обогащать феодалов, а потом капиталистов.

Оправдайтесь, если можете, мастер Иоган.

Понимаете ли вы, что вами были убиты замечательные достижения культуры и искусства? Великое прошлое древнего мира и начала средних веков люди воплотили в зданиях. Египетские пирамиды, греческие и римские храмы и общественные сооружения, соборы и дворцы средневековья – это сгустки материальной культуры народов, их быта, искусства и верований, – это каменные книги отошедших поколений.

Вы противопоставили им свои маленькие бумажные книги, и зодчество замерло, не стало этих величественных памятников, вместо них стали возводить просто театры, бани, жилые дома, техническое сооружение. Не я, а писатель, Виктор Гюго, обвинил вас в этом устами одного из своих героев.

Ваше изобретение вмешалось даже в установленный самой природой порядок, нарушило и изменило его.

Для чего было создано время? Для забвения, чтобы каждое новое поколение человечества чувствовало себя таким же беспомощным и голым на грозной земле, как и предыдущие? Только изустная передача прошлого опыта сохраняла немногие из накопленных знаний. А теперь книгопечатание воздвигло пирамиды книг, в которых сохраняются эти знания и опыт. На их основе человечество идет все дальше и дальше по шути развития науки и техники, утверждая свое господство над силами природы.

Для чего было создано пространство? Для разъединения людей, чтобы одиноко и спокойно трудились единицы и семьи на земле, «в поте лица добывая хлеб свой», а теперь печать ежедневно и ежечасно разносит идеи и сведения по всему миру, устанавливает постоянный духовный обмен между людьми и народами, объединяет единицы и мощные коллективы и бросает их в борьбу с угнетателями за лучшее будущее и с природой за использование ее могучих сил.

Ваше изобретение потревожило и продолжает тревожить мир, мы обвиняем в этом вас, Иоган Генефлейш-Гутенберг.

* * *

Если мир был потревожен появлением книгопечатания, то еще большее воздействие на общественное существование оказало возникновение газеты.

Газета. Это слово понятно теперь всякому, как хлеб и соль.

Но газета в ее современном виде – заостренного политического клинка – порождение капитализма. В далеком прошлом «прародители» газеты – были только несложным средством элементарной информации.

Еще в императорском Риме по указу власти, рабы переписывали для небольшого круга привилегированных лиц извлечения из протоколов сената и позднее более обширные «ведомости», включавшие кроме сенатских материалов, сведения о различных событиях, сообщения о победах и военных парадах.

В средние века роль газет играли письма князей, отдельных городов, и, иногда, частных лиц с информацией о событиях. Эти письма переходили из рук в руки.

В древнем Риме ведомости были письменной информацией для немногих избранных – они регулярно издавались властью.

В средние века, когда Европа разделилась на множество самостоятельных или почти самостоятельных государств, княжеств, свободных городов, когда не стало единого государственного языка, как в Риме, когда культура упала, – информация стала совершенно случайной и неорганизованной.

Изобретение искусства печати таило в себе неизбежное возрождение газеты, но уже на совершенно новой основе.

Печатная газета возникла тогда, когда стала утверждаться регулярная связь – вторая (после книгопечатания) необходимая предпосылка существования газеты. Поэтому, хотя и от конца XV века сохранились печатные информационные листки, выходившие в Германии и во Франции, но считают, что первая печатная газета появилась в начале XVI столетия.

В 1516 г. по приказу императора Максимилиана, Франц-Турн Таксис устроил первое травильное почтовое сообщение между Брюсселем и Веной. По этому образцу почтовая связь развивалась в других частях Германии и связала ее с соседними странами. В это же время впервые информационные печатные листки стали выходить периодически и получили наименование газеты.

Более близкие по типу к современной газете периодические издания, регулярно выпускавшиеся через короткие сроки, возникают на целое столетие позже. Во Франкфурте некий горожанин Эгенольф Эммель создал и 1615 г. еженедельную газету; в следующем году в том же городе появился конкурирующий орган правителя имперской почты Биргдена. В ближайшие годы «здание газет получает широкое распространение.

Народное хозяйство Западной Европы доросло до того уровня, когда появление газеты стало необходимостью и необходимость эта реализовалась.

В России прототип газеты „Куранты“ – рукописные листки с новостями о жизни разных государств (главным образом извлечения из иностранных газет), появились при царе Михаиле Федоровиче.

По указу царя Петра с января 1703 г. в Москве стала выходить первая периодическая печатная газета „Ведомости“ (о военных и: иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Московском государстве и в иных окрестных странах). Вышло за год 39 номеров „Ведомостей“, напечатаны они в один или несколько листков, размером в осьмушку, подслеповатым церковным шрифтом. В „Ведомостях“ помещались и русские известия (источники их – приказы) и иностранные сведения, которые черпались из чужеземных газет.

„Ведомости“ Петра служили прежде всего для прославления успехов и деяний российского Правительства. В номере первом „Ведомостей“, правленном самим царем, напечатано: „Повелением его величества московские школы (академии) умножаются и 45 человек слушают философию и уже диалектику окончили, в математической шторманской (навигацкой) школе больше 300 человек учатся и добре науку приемлют“.

Россия более, чем на 100 лет отстала от Западной Европы по введении у себя печатного искусства. Она опоздала потому, что далеко отстала от своих западных соседей в хозяйственном и политическом отношениях. В дни Гутенберга русская земля была под властью татар.

Сроки еще не наступили и первого типографа-иностранца, появившегося в „Московии“ постигла злая участь.

„Еще в 90-х годах XV века в Москву приезжал любекский типограф Варфоломей Готан, в качестве переводчика; печатал ли он что-нибудь у нас, – неизвестно, но западные печатные книги он к нам ввозил. Посещение Готаном России закончилось для него трагедией, – его у нас утопили“.

Только через несколько десятков лет изменившиеся хозяйственные условия привели к созданию первой печатни на Руси.

В XVI столетии денежное хозяйство и торговый капитал уже пустили глубокие корни в московском царстве. Недавние владыки земли русской – крупные феодалы (бояре) и монастыри – встречают крепнущих противников в лице многочисленного мелкого помещичьего сословия в деревне и торгового капитала в городах. Победа дворянства и купечества выражается в диктатуре – огромном усилении царской власти; образец – Иван IV, прозванный Грозным.

Интересы купечества и дворянства требуют завоевательной политики, укрепления связей с чужеземными государствами для создания Новых рынков российскому сырью и усиления обмена. Внутри царства начинается переоценка многих ценностей: военной организации, форм управления и способов эксплоатации крестьянских масс.

От чужеземцев узнается искусство книгопечатания, а внутренние процессы в государстве создают необходимые предпосылки для внедрения его на отечественную почву.

Внешний толчок царская власть к созданию типографии в России получила после завоевания Казанского царства.

Оружие Ивана IV покорило казанских татар, церковь должна была помочь закреплению захвата; с этой целью правительство заботилось об основании многочисленных новых монастырей на завоеванной территории.

В 1553-55 гг. по указу Грозного скупались рукописные священные книги на торжищах, собирались по всей земле и шли к казанскому владыке Гурию. Но собранных книг не хватало, да и среди собранных мало оказалось исправных. Тогда-то и потребовалась печатная церковная книга на Руси, чтобы гармонично дополнить светский меч царей духовным оружием в угнетении иноплеменных народов, покорявшихся русскому самодержавию.

Две попытки выписать иноземных мастеров для постановки у нас печатного дела в 1547 г. через немца Шмидта и в 1552 г. с помощью датского короля окончились неудачно.

Русские люди основали первую российскую типографию – диакон церкви Николы Гостунского, что в Кремле, Иван Федоров и Петр Тимофеев по прозванию Мстиславец. Полагают, что научились они типографскому делу от итальянцев, ибо с итальянского языка заимствованы были ими названия типографских снарядов, позднее вошедшие в наш язык.

Первая типография – Печатный двор – была учреждена в Москве на Никольской улице; устройство ее длилось десять лет.

По свидетельству иностранцев, посетивших Московское царство в XIV веке, „По выгодному положению своему в самой населенной стране, в середине государства, по своему многолюдству и удобству водных сообщений Москва есть лучший город в государстве и преимущественно перед другими заслуживает быть его столицей.

Сам город весь почти деревянный и очень обширен, но издали кажется еще обширнее. Это происходит оттого, что почти при каждом доме есть обширный сад и двор; кроме того на краю города – длинными рядами тянутся здания кузнецов и других мастеров, употребляющих огонь при своих работах; между этими зданиями также находятся обширные поля и луга“.

Поссевин приблизительно определяет пространство, которое занимала Москва до сожжения ее татарами (в 1571 г.), в 8000 или 9000 шагов, по Флетчеру она имела тогда 30 миль в окружности…

Меховский говорит, что „Москва вдвое, больше Флоренции и Праги“, а англичанам, приезжавшим в Россию в 1553 г., она показалась с Лондон.

В этом-то большом городе, что „лежит далеко на Востоке, и если не в Азии, то, по крайней мере, на самом краю Европы“ рядом со стенами Кремля и в черте Китай-Города выросла первая типография. В ней 19 апреля 1563 г. начали и с марта 1564 г. окончили печатание первой книги: „Деяния апостольские, Послания соборные и святого апостола Павла послания“.

Книга эта напечатана на плотной голландской бумаге, имеет ряд украшений и бесспорно хороша.

Вторым изданием (1565) был „часовник“, а третьим – и очевидно последним – евангелие», вышедшее между 1564–1568 гг.

Так удачно начавшаяся деятельность первых печатников прервалась внезапно и быстро. Та катастрофа, которой вероятно опасался Гутенберг и которая его миновала, через столетие постигла первопечатников в далекой и неведомой ему России.

Переписчики книг, увидав, что книгопечатание лишает их заработка, подняли мятеж против бесовского искусства: печатный двор в 1568 г. подожгли и разграбили, а мастера его бежали, спасая свою жизнь.

Иван Федоров и Мстиславец покинули Россию и нашли приют в Литве.

Книгопечатание в Москве было восстановлено через три года. Андроник Невежа и Никифор Тарасиев, бывшие сотрудники Ивана Федорова, продолжили его дело и использовали, оставленный им шрифт.

Иван Федоров в чужой земле много работал в типографском искусстве, почти всю жизнь, но в Россию более не возвратился.

 

XIII. ПОСЛЕДУЮЩЕЕ

ГУТЕНБЕРГ создал печатную технику, которая просуществовала века. Только глубочайшее социально-экономические перемены, вызванные победой капитализма, создали почву для дальнейших коренных сдвигов в типографской технике. Капитализм перестроил печатное искусство по образу своему и подобию, – он ввел машины во все полиграфические процессы, создал огромные издательские и типографские предприятия, во много раз ускорил биение пульса печатного производства и бесконечно расширил влияние печати в жизни стран и народов.

Печать стала могучим орудием буржуазии в ее борьбе за власть, за экоплоатацию и подавление трудящихся масс. Печатное производство само изменилось, превратившись в производство капиталистическое, которое служит своим владельцам-капиталистам для получения прибавочной стоимости.

Общество человеческое разделилось «на два больших враждебных лагеря, на два больших, стоящих друг против друга класса: буржуазию и пролетариат», – неизбежно и печать должна была поделиться на два друг другу враждебных стана. Буржуазия и капиталистическое государство деньгами, правом собственности, полицейской силой и цензурою привязали печать к своей победной колеснице и оставили пролетариату только подпольную типографию, только возможность в жестокой борьбе отвоевывать право на свою печать.

XIX век – век господства и расцвета буржуазии, отмечен замечательными новшествами в искусстве Гутенберга, это искусство – техника его – как будто долго хранившееся в ледниках в анабиотическом состоянии, вновь попадает под действие света и тепла.

Изобретательская мысль, пробуждаясь от долгой дремоты, снова и снова возвращается к книгопечатанию, чтобы дальше двигать вперед дело Генсфлейша-Гутенберга. Путь этих преобразований типографской техники, конечно, только одна из мелких пунктирных линий на карте развития мировой техники, основные магистрали которой – изобретение паровой машины и двигателя внутреннего сгорания, развитие химии и многообразное использование электричества.

В конце XVIII века книгопечатание сделало небольшой подготовительный шаг по пути изменения техники типографского дела – существовавший до этого времени деревянный печатный станок был заменен металлическим. Это новшество, введенное англичанином лордом Стенгопом, имя которого встретится нам дальше, само по себе не внесло никакой революции в типографское производство, но оно облегчило Кенигу решение задачи введения скоропечатного станка.

Кениг был одним из наиболее блестящих преемников Гутенберга в дальнейшем продвижении вперед его искусства.

В то время как старинный ручной пресс позволял изготовлять за десятичасовой рабочий день всего до тысячи оттисков с набора, то скоропечатная машина, даже когда она приводилась в движение мускульной силой, давала 1000–1200 оттисков в один час.

Изобретение Кенига замечательно еще и тем, что оно непосредственно определило переход от применения человеческой силы в типографии к использованию парового двигателя для нужд печати. Этим в типографском деле сберегалось огромное количество человеческого труда, были открыты широкие перспективы для дальнейшего ускорения печатания и, наконец, решался вопрос о печатной фабрике – крупном капиталистическом предприятии нового типа с могучей печатной продукцией, наводнившей страны газетами, брошюрами и книгами. Скоропечатная машина в ее первоначальном виде – проста. Основная часть ее «талер» – небольшая платформа, движущаяся вперед и назад, на которой в металлической раме укреплен набор или стереотип.

Подвигаясь вперед, талер сначала подводит литеры под особые валики, которые покрывают литеры типографской краской. Движение следует неуклонно вперед и, смазанный краской, набор соприкасается с белой бумагой, движущейся по цилиндру.

Оттиск получен, набор на талере откатывается назад и отпечатанный лист выходит на стол приемщика.

Предшественник Кенига – англичанин Никольсон в 1790 г. – опубликовал первый проект скоропечатной машины. Проект Никольсона осуществлен не был – новая идея не нашла отклика. Только через двадцать лет Кениг окончательно оформил эту идею и добился изготовления первой скоропечатной машины.

Удивительное это время – конец XVIII и начало XIX столетии: открытия, и изобретения множатся с умопомрачительной быстротой в этот период. Почти одновременно со скоропечатной машиной и машинным изготовлением бумаги (об этом будем говорить немного позднее) возникает литография – новая область печатного дела.

Всегда существовала крепкая связь между техникой печатания текста и рисунков. Само изобретение Гутенберга появилось на почве, подготовленной практикой изготовления оттисков картин, вырезанных на дереве. В первое столетие своего существования книгопечатание широко использовало и развило ксилографию и уже в конце XV века вызвало к жизни гравюру на меди. Гравирование на меди явилось крупным шагом вперед в борьбе за качество книжной иллюстрации.

МАШИНА КЕНИГА

Но человеческая мысль не останавливается на этом и в XVI веке появляется офорт. Офорт означал применение химии к иллюстративному печатанию, значительно облегчал работу художника-резчика и устранял одну из главных трудностей гравирования.

Объясним это подробнее. Задачей гравера было вырезать грабштихелем (инструмент из стали со срезанным наискось острым концом) или иглой, предназначенный к воспроизведению рисунок на гладкой отполированной медной пластинке. После окончания гравирования вырезанные углубленные линии наполнялись краской, а гладкая поверхность тщательно от нее очищалась. Потом бумага сильно прижималась к медной доске, краска из углублений всасывалась бумагой и отпечаток был готов. Но этот способ труден и долог, требует величайшей тщательности и точности от гравера, – достаточно неловкого движения, ослабления внимания и неверно проведенная линия, может быть перед самым окончанием рисунка, испортит все и заставит начать работу заново.

Офорт заменил вырезывание гравюры более простым и безопасным нанесением рисунка на покрытую лаком и потом закопченную поверхность металлической пластинки. После этого углубление рисунка достигается обработкой этой пластинки азотной кислотой (по-французски – («eau forte»), проедающей металл в местах, не защищенных лаком.

Литографию изобрел немец Алоизий Зенефельдер в 1796 г.; изобретение это появилось потому, что новые общественные условия открывали богатые возможности для распространения иллюстрированных изданий и нот и требовали удешевления их производства для роста барышей предпринимателей. Зенефельдер установил, что особый сорт камня, впоследствии названный литографским , обладает всеми необходимыми свойствами, чтобы заменить дорогую медь и открывает новые большие возможности для печатания с него рисунков.

Литографский камень легко поддается углублению травлением подобно меди и этим путем Зенефельдеру удалось добиться возвышенного и углубленного печатания с камня. Но что еще более важно, был изобретен и способ плоской печати .

Дело в том, что литографский камень, состоящий в основном из углекислого кальция, с одной стороны, обладает способностью легко принимать на себя жиры, с другой, – под действием азотной кислоты, переходит в азотнокислую соль кальция, почти не восприимчивую к жирам.

На камень наносят специальным жирным карандашом или тушью (состав их противостоит действию кислоты) штрихи, потом обрабатывают камень кислотой и, слегка увлажнив его, накатывают краской, последняя пристает к камню только в тех местах, где были написаны жирные штрихи, чистые же места краску не воспринимают. Так осуществлялось печатание с гладкого камня .

Насколько литография удешевляла печатание можно судить потому, что уже в 1798 г. торговец нотами Фальтер писал другому торговцу Гомбарту в Аугсбурге, «что он предлагает сонату вместо 1 гульдена 33 крейцеров, за 30 крейцеров, т. к. соната напечатана новым способом».

Иной общественный строй, иные отношения людей наложили свой отпечаток на жизнь изобретателей Кенига и Зенефельдера, которая была не менее трудной и противоречивой, чем жизнь Гутенберга.

Изобретатели в капиталистическую эпоху

Иоган Фридрих Кениг родился 17 апреля 1774 г. в Эйслебене в Германии. Он был сыном мелкого земельного собственника. В детстве Иоган посещал народную школу, потом перешел в местную, гимназию и, наконец, в удивительном 1789 г., когда соседняя Франция содрогалась в первых приступах великой революции, молодой Кениг поступил учеником в Лейпцигскую книжную типографию Брейткопфа и Гертеля.

Здесь провел он половину своей сознательной жизни, понял необходимость изменения устаревших форм печатной техники и здесь его энергия обрела направление, в котором дальше неуклонно развертывалась ее стальная нить.

Великая французская революция потрясла весь мир, молодая, полная сил буржуазия впервые осознала свою власть. Зачиналась капиталистическая перестройка всей общественной жизни. Революционная борьба в Париже воочию показала буржуазии мощь печати в борьбе за власть и барыши. Ручной печатный станок оказался жалкой клячей, которую пора было отправить на живодерню; новые лихорадочные темпы требовали машины.

С настойчивостью маниака Кениг долгие годы добивается осуществления проекта, который сложился у него уже во второй половине 1802 года.

Вереница лиц, предприятий и городов проходит перед изобретателем, но все попытки безуспешны. Сначала Кениг переселяется в Баварию и там в городе Зуле, где находятся оружейные предприятия, думает построить свою машину с помощью опытных местных механиков: Зуль сменяется Мейнингеном, потом изобретатель перекочевывает в Вюрцбург, отсюда он делает путешествия в Мюнхен и Вену. Кениг скитается по европейскому континенту в поисках страны со здоровым предпринимательским духом, людей, которые не боялись бы вложить свой капитал в реализацию его изобретения, поняв, что в нем скрыты огромные возможности получения прибылей. Но Германия этих лет экономически слишком отстала; европейский мир придавлен пятой корсиканского завоевателя и болен войной. Остаются две страны, где еще можно попытать счастья; Россия и Англия.

Из Вены Кениг посылает русскому самодержцу свой план. Русское правительство откликнулось на его предложение и обещало поддержку, требуя от изобретателя подробного описания и чертежей его машины. В сентябре 1805 г. изобретатель отправил необходимые материалы через Любек в Петербург, а в мае следующего года сам выезжает в северную столицу.

Новое разочарование постигает здесь Кенига.

Первоначальные обещания свои: организовать типографию, выплачивать Кенигу 10 тыс. рублей годового содержания и обеспечить его жилищем, правительство не выполнило. Безуспешно обивал он в Петербурге пороги сильных мира сего – дело не двигалось. В ноябре Кениг направился в Англию.

Эта страна молодого капитализма, энергичной новой буржуазии стала вторым отечеством Кенига и родиной его изобретения. В Лондоне Кениг нашел капиталиста, решившего вложить деньги в рискованное дело постройки новой машины, в лице крупного типографа Томаса Бенслея. Первая скоропечатная машина была изготовлена в 1812 г., а затем через два года вышел первый номер «Таймса» отпечатанный на машине Кенига.

Типографский ученик, бедняк и скиталец Кениг закончил свой путь тем, что сам сделался капиталистом-предпринимателем. Разбогатев, он вернулся в Германию, в компании с Бауэром 10 апреля 1817 г. купил здание монастыря Оберцелль, близ Вюрцбурга, и основал здесь свое предприятие, изготовлявшее скоропечатные машины.

Фирма Кениг и Бауэр существует до наших дней.

Иначе сложилась жизнь его современника Зенефельдера. Сын актера, Алоизий Зенефельдер родился в 1771 г. в Праге. Благодаря тому, что отец его вступил на службу в казенный театр Мюнхена, Алоизий получил возможность стипендиатом пройти курс в Мюнхенской гимназии и лицее. Потом он продолжал свое образование в университете Ингольштадта, где изучал право.

В студенческие годы будущий изобретатель пробовал свои силы на драматургическом поприще, одна из его пьес «Знаток девушек» была поставлена в Мюнхенском театре (1792 г.) и выпущена отдельным изданием.

Жизнь начиналась удачей и кто в юности не мечтал о славе? Но розовые мечты о близком успехе и блестящей карьере быстро столкнулись с суровой действительностью. В том же 1792 т. умер отец Алоизия и оставил семью, которая состояла из жены и восьмерых детей, почти нищими. Алоизий тщетно искал работы, напрасно пытался добывать средства к жизни литературой – ни один издатель не соглашался выпустить его произведения.

Тогда предприимчивой молодой человек сам пытается организовать печатание своих литературных работ. В поисках легкого способа печатания «своими средствами» он изобретает литографию.

На помощь ему в упорных опытах приходит случайность, вернее, две случайности. Случайность первая: Зенефельдер употреблял для растирания красок пластинку из золингофенского известняка. Этот камень в то время широко применялся в Южной Баварии для строительства, мощения тротуаров, различных домашних поделок. Золингофенский известняк стал известен во всем мире под именем литографского камня.

Случайность вторую внесла в дом Зенефельдера – прачка. Она пришла за бельем в июльский день 1 796 г. и под рукой не было бумаги. Алоизий записал счет отданного белья краской на камне. Когда прачка ушла, ему пришла в голову мысль вытравить на камне чистые места азотной кислотой, чтобы получить выпуклый текст счета.

Опыт принес удачу – написанный текст по мере травления становился выпуклым и годным для получения оттиска.

Так началась история литографского производства.

Всю жизнь Зенефельдер работал над дальнейшим усовершенствованием своего изобретения. В изданном им в 1818 г. руководстве он уже насчитывает 27 разных способов печатания с камней, – выпуклый, плоский, углубленный, одной или многими красками и т. д.

Даже перед самой смертью (умер он 26 февраля 1834 г.) неутомимый Алоизий работал над улучшением типографской туши.

Но использовать свое изобретение для целей личного устройства и перехода в ряды капитанов промышленности, пусть и второстепенных, он не сумел. – Между тем, литографии были созданы, принося немалые прибыли предприимчивым людям, во многих городах уже в первом десятилетии XIX столетия, а с третьего десятилетия литография господствовала в области иллюстрирования книг.

Собственное же предприятие Зенефельдера, благодаря непрактичности изобретателя, влачило жалкое существование и умер он бедняком, оставив жену и сына почти без средств к жизни.

Мы упомянули раньше имя лорда Стэнгопа – изобретателя металлического печатного станка; введением этого новшества не ограничивается роль Стэнгопа в улучшении типографского производства. Второе его изобретение так называемые матриц ы имеют еще большее значение.

Впервые стереотип был создан эдинбургским (Шотландия) золотых дел мастером Виллиамом Гедом в 1729 г. Лорд Стэнтоп усовершенствовал метод Геда и после него стереотипия заняла важное место в печатном деле.

Стереотипия – искусство получения точной копии с набора.

Если изобретение книгопечатания означало разделение гравировальной доски на подвижные литеры, то стереотипная организовала процесс в обратном направлении – с набора подвижных литер снимается копия в форме металлической доски или листа.

Процесс получения стереотипа слагается из двух операций. Сначала с готового набора снимается матрица: на подготовленный к печати набор накладывается влажный картон, склеенный из нескольких (до 10) листов тонкой бумаги. Особыми щетками бьют по картону, заставляя его плотно прильнуть к набору и воспринять все выпуклости литер и клише. Полученная таким образом стереотипная матрица нагревается вместе с набором под прессом и приобретает необходимую прочность.

В особой форме матрицы заполняются расплавленным металлом и стереотип готов – это вторая операция.

Суть стереотипии в том, что она сберегает шрифт, позволяет многократно через различной длительности промежуток печатать издания и, наконец, дает возможность приготовлять цилиндрические стереотипы, которые предопределили направление нового огромного, сдвига в типографской практике.

Появление скоропечатной машины откосится к периоду наполеоновских войн – тогда еще первых побед молодой буржуазии. Идут годы и капитализм широко распространяет свои корни по земле, поросли его вырастают и крепнут, в бешеной погоне за барышами буржуазия быстро создает «более могущественные и более грандиозные производительные силы, чем все предыдущие поколения, вместе взятые. Подчинение сил природы, машины, применение химии к земледелию и промышленности, пароходы, железные дороги, электрический телеграф, распашка целых частей света, приспособление рек для судоходства, целые, как бы из земли выросшие, поселения».

Лихорадочным темпам хозяйственной и политической деятельности капитализма мало машины Кенига надо все быстрее и быстрее выбрасывать на растущие рынки газеты и книга, увеличивая барыши, издательских магнатов, надо скорее снабжать капиталистических конквистадоров печатным оружием в их ожесточенной борьбе, в завоевании рынков и одурачении эксплоатируемых масс.

В сороковых годах XIX столетия появляются новые конструкции быстроходных печатных машин, которые находят свое первое завершение в машине Буллока – прообразе ротации .

СОВРЕМЕННАЯ РОТАЦИОННАЯ МАШИНА

Машина Буллока печатала четырехполосную газету со скоростью до 5–7 тыс. экземпляров в час; основное новшество в ее конструкции: печатание со стереотипа, одеваемого на круглый печатный барабан и замена листовой бумаги лентой с рулона. Дальше из года в год, из десятилетия в десятилетие развертывается борьба конструкторов и машиностроительных предприятий в дальнейшем улучшении машин и механизации всех процессов печатного производства. Как далеко ушла вперед мощность новейшей ротации не только от скоропечатного станка Кенига, но и от машины Буллока можно судить по тому, что ротация «Ультра-Модерн» инж. Вууда, установленная в 1928 г. в типографии «Нью-Йорк Тайме» давала в час 50 тыс. экземпляров газеты в 32 полосы. Ныне и эти темпы оставлены позади.

Стереотип ротационной машины в равной мере пригоден для печатания и текста и рисунков.

Революцию в область печатания иллюстрированных изделий внесло использование фотографии. Фотомеханические способы иллюстрирования, возникнув во второй половине прошлого столетия, прошли огромный путь усовершенствований.

Сущность фотомеханического способа заключается в том, что фотоизображение любого предмета, картины, чертежа может быть перенесено на металл или литографский камень, на которых путем химической обработки, в частности травлением (вспомним гравюру на меди и литографию) получается либо выпуклое клише, либо формы глубокой или плоской печати, воспроизводящие фотографию.

Таким путем легко было получить оттиски черных линий и пятен рисунка, но над изображением переходных тонов изобретательская мысль билась долго. Эта задача была разрешена получением сетчатого негатива. В 1890 г. введен в употребление растр – это сетка, нанесенная на стекло, которое помещается в, фотоаппарат при снимке с оригиналов. Негатив получается разбитым на квадратики, в которых: в более светлых квадратиках будут крупные точки, в более темных – мелкие со всеми переходами от света к тени. «При изготовлении клише на позитиве получится обратная картина… При снимке, скажем человека, одетого в черный костюм, белый воротничок, клетчатый галстук, костюм даст сплошные крупные точки, воротничок – мельчайшие, галстук – разнообразные в зависимости от его пестроты».

Сетки бывают различной густоты и при более крупной клетке, как, например, можно ежедневно видеть в газетах, деление рисунка на группы точек различной величины хорошо видно простым глазом.

Фотомеханические способы позволили перейти от плоских досок гравюр к цилиндрическим и не только для выпуклых клише, но и для углубленных и плоских форм.

Существуют машины для тифдрук а, т. е. глубокого печатания, которым изготовляются всем известные массовые иллюстрированные журналы и за границей и в СССР.

За последние годы огромных успехов в области печатания иллюстрированных изданий достиг офсетный способ (в частности многоцветный), которому, очевидно, принадлежит большое будущее.

В то время как ротационные машины глубокой печати дают скорость, значительно отстающую от скорости обычных типографских ротаций, и требуют отдельного печатания рисунков от текста, офсетные ротации одинаково хорошо воспроизводят текст и иллюстрацию.

Офсетный способ является «переносным» способом плоской печати. С плоской печатью мы уже ознакомились при рассмотрении литографии. «Перенос» же заключается в следующем: офсетная машина, кроме обычного печатного цилиндра со стереотипом имеет дополнительный передаточный резиновый цилиндр . Печатный цилиндр, покрытый краской, сначала прижимается к передаточному цилиндру, обтянутому резиной. Резина принимает краску и передает ее на бумагу.

Введение третьего резинового цилиндра вызвано тем, что при плоской печати прижимание бумаги к металлическому цилиндру не гарантирует, что вся краска всех частей рисунка перейдет на бумагу, ибо ни металлическая поверхность, ни бумага не могут быть идеально гладки. Резиновый цилиндр устраняет это затруднение.

Не менее грандиозные перемены претерпело в начале XIX столетия бумажное производство . Эти изменения тесно переплетались с техническим перевооружением полиграфии, ибо рост выработки бумаги пришпоривал производительность типографии и в свою очередь двигался вперед под влиянием быстро увеличивающейся прожорливости скоропечатных машин и ротаций.

Первые элементы механизации в производстве бумаги были внесены еще до Гутенберга организацией бумажных мельниц, но самая ответственная часть – формирование бумажного листа – еще столетия продолжала производиться ручным способом.

Наконец, в те же годы Великой французской революции, когда Кениг вынашивал идею скоропечатной машины, француз Луи Ровер разрабатывал проект бумагоделательной машины (1799 г.).

Первая бумажная машина была сконструирована и пущена в Англии в 1803 году.

К. Маркс уделил много внимания производству бумаги, считая бумажную машину одним из наиболее замечательных технических нововведений, ярким образцом важнейших тенденций развития техники, он писал:

«Два великих принципа, обусловливающих успешность, сполна воплощены в этом удивительном автомате. Одним из наиболее важных факторов во всех отраслях индустрии является непрерывность производства . Наиболее совершенной и наиболее производительной машиной является та, которая способна к беспрерывной производительности. Там, где изготовляемый предмет может проходить без перерыва (и следовательно без промедления ) от первой до последней стадии своей обработки машинами, по всей вероятности, будет произведено лучшее изделие и с меньшими затратами, чем в том случае, когда предмет на каждой стадии своей обработки должен быть переносим с одного места на другое…

Она (бумажная машина) представляет собой законченную систему, ибо материал подается к одному концу и готовое изделие выходит из противоположного конца. Также и в другом отношении выявляет эта машина свою удивительную конструкцию, а именно: она действует совершенно автоматически. Она не получает помощи от человека, а совершает, возложенную на нее задачу, путем комбинирования и соответствующего действия частей, из которых она состоит. Если содействие и необходимо в каком-либо отношении, то лишь в смысле устранения случайных трудностей, а не для помощи самому производству ».

Машина для выделки бумаги и печатная ротация – блестящие представители автоматизированных производственных процессов, которые составляют основу новейшей техники. Последние представители этих машин, конечно, далеко ушли вперед от того, что было при жизни Маркса, но данная им характеристика и по сей день полностью сохраняет свою значимость. В новейших машинах, основные принципы, вскрытые основоположником научного социализма, выявляются в еще более развитой форме. Как далеко вперед ушла производственная мощность этих автоматов можно судить по тому, что бумажная машина Балахнинской фабрики СССР дает почти в сто раз большую выработку в единицу времени против машины Донкина, которую, очевидно, подробно изучал в свое время Маркс.

Дольше других элементов типографского дела сопротивлялся механизации – набор . До последней четверти XIX века набирали вручную (максимальная производительность 1000 букв в час), пока, наконец, в 1886 г. Оттомар Мергенталер не изобрел наборной машины – линотипа , – она набирает в час свыше 4000 букв в виде отдельных отлитых строк.

Неудобство отливки целых строк, затрудняющее правку ошибок, привело к введению новой машины – монотипа , – с буквенным машинным набором. Монотип сконструирован в 1892 г. американцем Ланстоном.

Изобретательская мысль заглянула во все уголки печатного производства, внесла тысячи больших и малых новшеств в дело мастера Иогана и бесконечно усложнила его.

В безостановочной погоне за прибылью, подгоняемое жестоким бичом капиталистической конкуренции, издательское дело неслось сломя голову дорогой технического прогресса для того, чтобы… но об этом после.

Книгоиздательство за последние пятьсот лет не только коренным образом изменило свою технику, но и выросло в невообразимых размерах.

До 1500 г. было издано около 30 тысяч названий книг, в XVI веке – 285 тыс., в XVII – 972 тыс., в XVIII —1637 тыс., в XIX – 6100 тыс. и за первые 30 лет XX века – свыше 5 млн., т. е. почти столько же, сколько за все предыдущее столетие.

СОВРЕМЕННЫЙ ЛИНОТИП

Рост тиражей книжной продукции, газет и журналов за последнее столетие выражается в астрономических числах, точно человечество в припадке безумия решило обернуть материк бумажной пеленой, покрытой типографскими знаками и завалить океаны связками газет, журналов и книг.

А теперь о том, что после.

Мы живем в годы великого возмущения производительных сил против капиталистического производства, которое их создало, – возмущения трудящихся масс против буржуазии.

Книгопечатание, как капля воды, отражает в себе всю потрясающую картину назревшего социального конфликта.

Загнивший империалистический капитализм закрыл пути дальнейшего развития техники, – новые изобретения не находят применения, кризис останавливает реконструкцию предприятий и их расширение. Техника печатного производства, конечно, не составляет исключения.

За период прошедший с начала мировой империалистической бойни, не только приостановился рост издательской продукции, но выпуск ее даже снизился во всех крупнейших капиталистических странах.

Только страна, победившего пролетариата – Союз Советов свершает победное шествие по пути безостановочного расширения своей печатной продукции, только в нем открыты все возможности для всяческих новшеств типографской техники и разбужены гигантские силы изобретательства широчайших трудящихся масс.

В дореволюционной России не было промышленных предприятий изготовлявших сложное типографское оборудование – оно ввозилось из за границы. В СССР, проводящей ленинский план индустриализации, уже освоено строительство наиболее сложных машин типографского дела: наборных, плоских печатных машин и ротаций.

Речь четвертая

Гигантский подъем типографской техники в эпоху капитализма неизмеримо усилил роль печати в жизни народов. Политика, хозяйство, наука, быт – все стороны общественного существования испытывают на себе ее постоянное влияние.

Из десятилетия в десятилетие, из года в год печать переходила от одной победы к другой, становясь, как воздух и пища, необходимой общественному организму.

Но эти победы печати были одновременно и ее величайшими поражениями, ибо в руках буржуазии сделалась она орудием угнетения трудящихся масс, подкупка, рекламы и шантажа. Печать капиталистического мира – видимость силы и власти, на самом деле жалкая рабыня реакционной цензуры, в каждом движении своем жестко ограниченная волей дипломатических кабинетов, банков и трестов. Кажется она средством прогресса, суетливая ее работа создает видимость движения вперед, на самом же деле она только плотина на великом пути движения масс к лучшему будущему.

Так всюду и в странах открытой фашистской диктатуры и так называемых «демократических» государствах.

Некогда, в дни ломки феодальных устоев, роль буржуазии была революционна, тогда на недолгие периоды сквозь серый дым печатных строк, оправдывающих и восхваляющих существующий порядок эксплоатации и предержащую власть, прорывались, подобно яркому пламени, бунтовщические издания, свободные книги.

Еще в середине XVII века первая английская революция, когда «буржуазия, в союзе с новым дворянством, боролась против монархии, феодального дворянства и господствующей церкви» (Маркс), показала, как велика прогрессивная роль печати. Характерно, что наиболее широко используется печатное слово левым демократическим крылом – левеллерами, сторонниками последовательной политической демократии, выходцами из рядов городской и сельской мелкой буржуазии. Тогда же появляется и первый мученик печати – вождь левеллеров литератор Лилберн. Этот человек знал агитационную силу печати, ей отдал свой недюжинный талант и зато в течение почти всей жизни, либо находился под судом, либо в заключении.

Яркие страницы в историю революционной печати вписаны Великой французской революцией 1789 г. В краткий срок в кипящем народным бунтом Париже число немногих до того периодических изданий возрастает до 250 – огромной цифры по тем временам. Эта периодика – непосредственное орудие политической борьбы, лучшая ее часть разжигает массы, ведет их на штурм старого порядка. Уже Великая французская революция разоблачила бессмысленность надежд на прогрессивную роль «свободной печати».

Это были младенческие иллюзии первых революционных дней, точно пресса не одно из острейших орудий в классовой борьбе и буржуазная «свобода печати» не открытая лазейка для контрреволюционных вылазок. Чем дальше развертывались революционные события, тем яснее становилась несостоятельность этих иллюзий, ибо под покровом мнимых свобод множилась белогвардейская литература, против которой направлен декрет Конвента 29 марта 1793 г., устанавливавший, что всякий призыв «посягающий на народный суверенитет», карается смертью, ибо с помощью «свободной» прессы замышлялся комплот против революционного авангарда и его вождей, ибо главными движущими силами «свободной» прессы были спекуляция и подкуп.

И каждое новое революционное движение снова и снова подтверждает, что печать могучее орудие в руках тех революционных отрядов, которые выражают передовые идеи и которым принадлежит будущее – так было в 1848 г., так было в великие дни Парижской Коммуны и так было в России в 1905 и 1917 годах.

Но те дни, когда молодая буржуазия боролась за уничтожение феодальных пережитков – в далеком прошлом.

Власть была захвачена, социальная роль буржуазии изменилась и печать ее стала реакционной печатью, т. к. служит она реакционному классу в его борьбе с крепнущим пролетариатом, который все увереннее, а увереннее штурмует твердыни капиталистического строя.

Вместе с развитием пролетариата появляется и новая революционная печать, рабочий класс учится использовать и тайные типографии, и зарубежные издания, и кратковременные легальные возможности, и обман цензуры. Революционная печать, – сначала мирно утопическая – закаляется в огне классовых битв и растет.

И самые поражения этой печати были величайшими победами и ее и рабочего класса, и человечества.

Пройдя через поражения – разгромы типографий, аресты, ссылки | и казни своих бойцов выросла коммунистическая печать та, которая в Советском союзе является верным помощником большевиков в их борьбе и строительстве, а в странах капиталистических ведет жестокую борьбу с отживающей свой век буржуазией, ее наймитами и лакеями.

В руках революционного пролетариата коммунистическая печать огромная мировая сила. Изобретение Иогана Генсфлейша-Гутенберга, служа этой печати впервые, служит благу всего трудящегося человечества.