Эмма Йоханна Хенни (Эмми) Зоннеманн официально родилась 24 марта 1894 года. Хотя наиболее вероятной датой рождения, подтвержденной многими документами и свидетельствами, является 1893 год. А возможно, что она родилась и еще раньше. Ее отец, преуспевающий коммерсант, имел процветающую шоколадную фабрику. В своих воспоминаниях Эмми так отзывалась об отце: «Он был настоящим весельчаком, полным юмора, истинно нордического чувства! Совершенно здоровый мужчина. Таким он оставался до самой своей смерти в возрасте 82 лет».

Эмми Зоннеманн — пятый ребенок в многодетной семье — беззаботно росла под присмотром родителей и многочисленных нянек. Она захотела стать актрисой после того, как в 12-летнем возрасте попала с родителями на «Венецианского купца» Вильяма Шекспира. Эмми совершенно искренне и со всей возможной отдачей заинтересовалась спектаклем. Он стал венцом ее фантазий. Однако ее отец, который слыл настоящим буржуа, и слышать не хотел об увлечении дочери, считая театр ненужным для дочери. Для него образцом идеальной женщины являлась добропорядочная жена.

Поэтому он заявил Эмми: «Ты должна выйти замуж и сделать счастливым своего мужа!»

Поддержку Эмми нашла в лице матери, которая в свое время тоже мечтала посвятить себя театру, но похоронила мечты, выйдя замуж. Она решилась помочь своей дочери, но поставила одно непременное условие: «Сначала ты должна выучиться вести домашнее хозяйство». И все же актрисой Эмми стала совершенно случайно. Ее мать весной 1911 года прочла в «Гамбургской газете для женщин» объявление режиссера городского театра комедии Леопольда Йесснера об открытии новой школы актеров с предоставлением двух стипендий для особо одаренных учеников.

Видимо, одной из причин отказа отца помочь дочери стать актрисой было еще и нежелание тратить деньги на совершенно бесполезное, с его точки зрения, обучение. По крайней мере, позже Эмми Геринг будет говорить о том, что мать ей сказала следующие слова: «Если ты сейчас получишь это вакантное место с выплачиваемой стипендией, то отец разрешит тебе стать актрисой». Девушка выбрала для поступления роль Гретхен из «Фауста» Гете. Ее выступление понравилось режиссеру, и она стала стипендиаткой театральной студии.

Первое публичное выступление будущей «недосягаемой женщины» прошло на сцене провинциального театра города Ауссиг, когда Эмми исполнилось 18 лет. Летом 1915 года она уже обручилась с молодым актером Карлом Кестлином, с которым познакомилось на своем новом месте работы — в мюнхенском театре.

Свадьбу юные дарования отметили в самый разгар первой мировой войны 13 января 1916 года в Триесте. К концу войны Эмми перешла работать в новый театр: Ее приняли в венский «Фольксбюне». Потом поступали предложения из Штутгарта и Висбадена, которые актриса также приняла.

Так что, по сути, кочуя из театра в театр, она никогда и не жила с собственным супругом. Ее муж, тоже занятый собственной карьерой, не стремился сохранить скоротечный брак. В начале 20-х годов, так и не пожив вместе, пара развелась. Эмми никогда и не относилась к этому союзу серьезно. Ее просто захлестнула театральная романтика, где были приняты ранние браки между актерами и скоротечные романы на театральных подмостках. Собственно, особой нравственностью и пуританством Эмми никогда и не отличалась.

В 1922 году Энни Зоннеманн подала прошение главному управляющему Немецким национальным театром в Веймаре доктору Францу Ульбриху о приеме ее на роль «юной героини». Ее прошение удовлетворили, и Эмми получила роль Феклы в пьесе Шиллера «Пикколомини». Постановка имела шумный успех, часть которого приходился и на долю молодой актрисы. Театр предложил ей долгосрочный контракт, который девушка с радостью подписала и переехала жить в Веймар. Следующие десять лет она прожила в городе Гете и Шиллера, полностью посвятив себя только театру. Ее любовные связи того времени являлись эпизодическими, а поскольку о них она не любила распространяться, то о них известно только то, что они были.

Эмми выходила на сцену театра в роли Гретхен в «Фаусте», королевы в «Дон Карлосе». По сути, она переиграла большинство женских ролей классического театрального репертуара. Однако она не отказывалась и от ролей в спектаклях по пьесам Германа Бара, Оскара Уайльда, Генриха Ибсена. Ее жизнь стала неожиданно однообразной. При всем множестве ролей, каждый день Эмми походил на предыдущий. Она жила в ожидании вечера, сцены и зрителей. До обеда шли репетиции, потом обед в «Золотом якоре», приятные беседы с коллегами за чашкой кофе в «Кафе кайзера» во второй половине дня, и наконец — театр.

Эмми достигла 38 лет и с ужасом осознала, что достигла всего, чего только могла достичь при своем небольшом таланте. Жизнь не предвещала ничего нового. Лучшее, на что она могла рассчитывать, так это на то, что ее жизнь не изменится к худшему. Пик славы уже прошел, начиналось медленное старение и увядание. Но Эмми в корне ошибалась, когда считала, что в ее жизни уже не будет коренных изменений.

Веймар, столица Тюрингии, с 1920 по 1940 год являлся не только театральным городом, но и опорным пунктом набиравших силу национал-социалистов. Именно здесь проходил их знаменитый партийный съезд в 1926 году. На родине Гете членов НСДАП радушно принимали и оказывали им все возможные в те времена почести. Местные национал-социалисты очень рано приняли культ личности Гитлера и тщательно его культивировали. Именно поэтому лидеры НСДАП часто и охотно навещали Веймар.

В 1932 году в своем любимом «Кафе кайзера» Эмми Зоннеманн познакомилась с Германом Герингом, уже похоронившим свою первую супругу. Он приехал в свите Гитлера. А поскольку фюрер всегда искал контакты с театральной богемой, то он не мог не посетить кафе, где постоянно собирались актеры Немецкого национального театра. Герман тогда занимал далеко не первое место в свите Гитлера. Может быть, именно поэтому его лицо не было хорошо известно актерам. По крайне мере Эмми, если верить ее мемуарам, первоначально спутала своего будущего супруга с доктором Геббельсом.

Спустя пару месяцев, весной 1932 года, Эмми Зоннеманн снова случайно встретилась с Германом во время своей прогулки по парку Бельведер. Актриса только что потеряла мать, поэтому на нее произвело большое впечатление то, с какой любовью Геринг говорил о своей покойной жене, которую тоже похоронил совсем недавно. Герман, тронутый сочувствием актрисы, которая искренне выражала соболезнования по поводу смерти его любимой женщины, подарил на память Эмми фотографию Карин. Актриса знала эту женщину, даже однажды видела, но так и не смогла побеседовать с ней лично.

Сближение Германа и Эмми происходило очень стремительно, и очень скоро актриса говорила своей подруге: «Я счастлива, что после стольких лет одиночества я узнала в Германе мужчину, который полностью соответствует моему идеалу!» Немного позже Геринг отбыл в Италию и с Капри прислал Эмми письмо, в котором полностью выразил свои чувства по отношению к ней. Собственно, именно тогда будущий брак этих людей стал лишь делом времени. Приехав на очередное партсобрание в Веймар, где Герман должен был выступить с речью, он настоял на том, чтобы между ним и Эмми произошел решительный разговор относительно их будущего. Они объяснились друг другу в своих чувствах и решили пожениться. Эмми Зоннеманн вспоминала этот день так: «Домой я возвращалась не в компании, а только с Германом. По дороге решилась моя будущая судьба».

Частые встречи актрисы и Германа Геринга, который после выборов 31 июля 1932 года стал президентом рейхстага, не могли остаться незамеченными в небольшом городе. Пара стала объектом сплетен и постоянного обсуждения. Да и визиты Эмми в берлинскую квартиру Германа не являлись тайной для нацистов. Эмми поразила тогда склонность ее возлюбленного к роскоши. Он полностью перестроил квартиру на Купальной улице, где когда-то жил вместе с Карин, уже к августу 1932 года.

Вместо пяти комнат, он перепланировал квартиру и перестроил ее в большой люкс, который занял весь этаж жилого дома. В самой большой комнате он установил огромные, в человеческий рост, готические подсвечники, очень ценные картины, антикварную мебель. В жилой комнате Герман повесил гобелен, на котором были вышиты красными нитками замки. Геринг часто повторял: «Это крепости и замки моих предков!» Эмми выросла в далеко не бедной семье, но подобная роскошь поразила даже ее. Достаточно прагматичная женщина, Эмми видела откровенное бахвальство человека, который знал и нищенские времена. Так же для нее не являлось тайной пристрастие Германа Геринга к морфию. Она согласилась подыгрывать президенту рейхстага, который не очень хотел афишировать их связь. Например, если Эмми приезжала в «Каринхолл», то ее представляли как личную секретаршу хозяина дома. Хотя ни для друзей Геринга, ни для домашней прислуги истинные отношения двух почти 40-летних людей не являлись тайной.

Эмми несколько походила на первую жену Германа Геринга. Может быть, именно ее внешнее сходство и стало той причиной, по которой он обратил на актрису внимание. Эмми Зоннеманн тоже была высокой и белокурой, отличалась статью и фигурой. То есть вполне могла подойти под излюбленный Герингом облик «германо-нордической женщины». К тому же разумная женщина хорошо понимала, что должна стать еще и душевной подругой, терпеливо утешающей вдовца. Эту роль Эмми сыграла безукоризненно. И Герман решил, что встретил ту единственную, которая скрасит остатки его дней.

Тень Карин еще долго витала над немолодой парой. Но у актрисы хватило ума не устраивать по этому поводу истерик, чтобы сохранить отношения с влиятельным нацистом. Очень скоро Эмми поняла, что привязанности Германа можно добиться и обходными путями, используя для этого его покойную жену. Она сделала все в борьбе за сердце Германа, чтобы его ревностный культ Карин расцветал постоянно все более пышными цветами памяти и поклонения мертвей супруге.

Например, в новой квартире на Кайзердам, 34, они завели комнату, которая служила местом поклонения Карин. В ней стояла ее мебель, ее любимая белая гармоника и многочисленные личные вещи. Это место стало культовым для Германа с подачи Эмми. Только самому Герману Герингу разрешалось входить в эту комнату, которая стала святилищем, где все предметы никогда не меняли своего места. Многочисленные портреты Карин были развешаны и в «Каринхолле». На лодочной станции близлежащего озера стояли на приколе ее яхты «Карин I» и «Карин II». Только в 1936 году, спустя пять лет после смерти Карин, Герман Герннг решил назвать свой скромный охотничий домик «Эмми-холл». Можно считать, что Эмми потребовалось целых три года, чтобы полностью завладеть чувствами своего мужа-наркомана.

Отношения между Эмми и Германом стали настолько близкими, что, отправляясь в Швецию на Рождество к родственникам первой жены, Геринг позволил себе повезти для них подарок от новой возлюбленной. В своем письме из Стокгольма он писал ей: «Твое радио играет нам шведские песни… Какую радость ты мне доставила этим… Здесь о тебе отзываются очень тепло, и теперь, моя милая, я говорю тебе сердечное спасибо за всю твою любовь, твою жертву и все, что ты для меня сделала. Возможно, что будущий год позволит нам обдумать нашу дальнейшую совместную жизнь».

Гитлер отблагодарил Геринга за верную службу, когда стал 30 января 1933 года рейхсканцлером. Герман вошел в коалиционное правительство как один из трех национал-социалистов, выбранных для него. Узнав об этом, Эмми Зоннеманн поспешила в Берлин, чтобы лично поздравить возлюбленного и принять участие в торжестве по поводу нового назначения. Во время факельного шествия, которым нацисты отметили новое назначение Гитлера, она стояла у окна в номере отеля «Кайзергоф», расположенного напротив рейхсканцелярии. Она вспоминала об этом времени, как будто присутствовала на «сцене балкона Новой Германии». Прямо напротив нее Геринг распахнул окна рейхсканцелярии, чтобы народ мог приветствовать своего «нового фюрера Германии». Эмми не преминула показать, насколько сильно она заботится о своем возлюбленном и его фюрере. Чтобы быть вооруженным на случай провокации со стороны коммунистов, она снабдила Геринга револьвером.

Вскоре случился пожар рейхстага. 27 февраля 1933 года пламя объяло здание. Геринг уже давно планировал разобраться со своими политическими оппонентами самым жестоким и действенным способом, так что пожар стал формальным поводом, который позволил ему начать репрессии против коммунистов. До сих пор считается, что поджог мог организовать и сам президент рейхстага, чтобы спровоцировать левые партии, в первую очередь коммунистов, и иметь повод начать против них крестовый поход. Но Эмми в своих воспоминаниях опровергает это суждение. В доказательство своей правоты она приводит телефонный разговор, который состоялся в день поджога: «Семейные портреты! Зачем я отвез их в новый кабинет именно накануне поджога», — орал Герман в трубку во время телефонного разговора». С одной стороны, этот довод мог показаться совершенно наивным и неубедительным. Однако, при всей своей жестокости, Герман был до патологии сентиментальным человеком. Принося в жертву идеи сотни и тысячи человеческих жизней, он никогда не осмелился бы обречь на уничтожение ни одну из вещей, которая связывала бы его с Карин. Этот бессовестный политик мог пожертвовать всем, но не памятью о первой жене. Тривиально, но действительно правдоподобно. Так что бытовой разговор, который невозможно проверить, действительно мог бы стать аргументом в защиту нациста. Кстати, впоследствии исследования подтвердили, что он действительно не был причастен к поджогу.

Находясь подле Геринга, Эмми не забывала о своей карьере. Политический рост ее любовника открывал перед женщиной все новые горизонты. Например, когда Герман Геринг стал премьер-министром Прусси И апреля 1933 года, это как нельзя более выгодно использовала Эмми. По ее просьбе Герман настоял на том, чтобы она была приглашена в известный Берлинский драматический театр на главную роль в политической драме «Шлагетер» Ганса Ехстра. Правда, сама Эмми мотивировала свое желание тем, что хочет находиться как можно ближе с своему возлюбленному. Поспешно написанная в 1933 году пьеса служила прославлению Альберта Лео Шлагетера, который, будучи членом Великой немецкой партии, близкой по духу к НСДАП, участвовал в саботаже против захвата власти в мае 1923 года в Рурской области. Французы его казнили, а нацисты объявили мучеником и почитали как «первую кровавую жертву немецкого возрождения».

В принципе, никто никогда не рассматривал Эмми как актрису-протеже Геринга. В свое время она сама добилась популярности, выступая на сцене Немецкого национального театра в Веймаре, который считался не только государственным театром Тюрингии, но и ареной фестивалей Немецкого общества Гете. Она и после встречи с Германом еще лет двадцать выходила на сцену. Другое дело, что она сама никогда бы не пробилась на подмостки Берлина без столь могущественных связей, которые появились у нее в результате близости с Герингом. Так что зависимость ее популярности от брака — очевидна. Не стань она любовницей, а потом и женой Германа Геринга, Эмми Зоннеманн так и осталась бы малоизвестной провинциальной актрисой.

Однако после приглашения в Берлин она вновь занялась своей дальнейшей карьерой, правда, опять-таки заручившись поддержкой нацистов. Как свидетельствуют документы министерства культуры рейха, в 1933 году она обратилась к комиссару Хинкелю с предложением снять фильм «Вильгельм Телль» по Шиллеру. При этом актриса строго соблюла собственные интересы, забронировав себе роль Хедвиги в этой экранизации.

В феврале 1935 года, будучи в Веймаре на уик-энде, Герман сделал Эмми предложение. Прозвучало оно так: «Давай поженился на Пасху. Фюрер будет нашил свидетелем». Эмми с восторгом приняла предложение, которого ждала уже давно. 15 марта, в рамках небольшой вечеринки на 40 персон, куда были приглашены послы Англии, Франции, Венгрии и Японии, Геринг объявил о своей помолвке с Эмми. На вопрос жены английского посла, леди Фиппс, как он решился второй раз жениться, Герман ответил: «Я собираюсь жениться на ней только из-за желания фюрера. Он думает, что среди нас, зубров партии, слишком много холостяков». Романтическая фраза в духе Геринга.

До наших дней дошло замечательное описание Германа Геринга, сделанное американским послом по особым поручениям Вильямом К. Буллитом: «Он имеет обычные пропорции немецкого тенора. Его спина имеет ширину самое меньшее в ярд. Ширина его плеч соответствует объему бедер, с обеих сторон наличествуют признаки лишнего веса толщиной примерно в два дюйма… Вероятно, у него есть постоянный косметолог, так как его пальцы, которые одинаковы что в длину, что в ширину, всегда с острыми и тщательно ухоженными ногтями, покрыты эмалью… Цвет его лица так же свидетельствует о ежедневном уходе». Надо признать, что к моменту описания в конце 1933 года Герман Геринг весил 140 килограммов и продолжал поправляться. Уже тогда он предпочитал в обыденной жизни одеваться крайне изысканно — многие модели его одежды разрабатывала еще Карин — и жить в роскоши, которая была значительно больше разумной.

Высшее общество Германии, миллионеры и дворяне считали Германа ведущей фигурой в нацистской партии. Но, кроме умения красиво говорить, сам Гитлер ценил его за хладнокровную решительность, которую не могли остановить никакие жертвы. Эмми Зоннеманн встречалась с ним уже год, когда он шокировал ее одним из своих хладнокровных расчетов. Перед выборами в рейхстаг 5 марта 1933 года, чтобы привлечь к себе бывших политических противников и заслужить любовь масс, он приказал организовать сразу два концлагеря: Заксенхаузен и Папенбург, которые находились под строгим контролем его министерства.

В своих воспоминаниях Эмми всеми силами пыталась оправдать эти поступки мужа, хотя это у нее и не получилось: «В Германии к тому времени уже существовали концлагеря… верно, что Герман Геринг организовал первые, когда еще был шефом прусской полиции. Но они предназначались не для евреев, а для врагов государства — коммунистов… Никто не знает лучше чем я, что концепция Геринга этих заведений соответствовала плану перевоспитания людей. Когда он узнал, что арестованный коммунист избит надзирателями и тяжело ранен, то пришел в бешенство…»

Эти оправдания выглядят смешными. Ведь известно, что прусская полиция действовала только с одобрения своего шефа. Он специально издал приказ — «стрелять», от 17 февраля 1933 года. Согласно этому документу, полицейские были обязаны принимать любые меры и бороться с политическими противниками всеми доступными методами. Сам Геринг разрешил бесчинства и убийства. Так что попытки обелить его, несмотря на существовавший указ, — нелепы.

Этот же милый и обаятельный возлюбленный актрисы стал тем самым человеком, который вошел в историю как создатель гестапо. Тайная государственная полиция была создана по его указу 26 апреля 1934 года. Она тут же зарекомендовала себя в борьбе в июне 1934 года, безжалостно расправившись со штурмовиками Рема. Истинные же мотивы поведения Германа Эмми могла узнать из публикаций зарубежной прессы. Геринг был редкостным хвастуном и охотно давал крайне откровенные интервью зарубежным журналистам. Так, например, ее любовник высказался в Швеции: «Я не думаю о том, что полицейские должны использоваться для охраны еврейских магазинов. Полицейский не должен защищать мошенника, негодяя, ростовщика и предателя. Не так их много за справедливость (говорил он в отношении евреев), которая. предписана звездами, а не нашими параграфами. Жалость к ним может означать для нас конец».

Привыкший уже к роскоши и помпезности Герман устроил себе вторую свадьбу под стать ныне занимаемому положению. Она разительно отличалась от его первого бракосочетания. В день вступления в брак, 10 апреля 1935 года, когда 42-летний Герман Геринг взял в жены 41-летнюю Эмми Зоннеманн, перед дворцом премьер-министра в Берлине играло 8 оркестров. День объявили всеобщим праздником и нерабочим днем. Только на девичнике Эмми присутствовала почти тысяча человек. Они собрались в государственной опере на гала-представлении «Египетская Елена» Рихарда Штрауса. После представления вечеринка продолжилась изысканными деликатесами и шампанским в четырех буфетах. В день свадьбы дома украсили нацистские флаги, а вдоль всей дороги, по которой следовая кортеж открытых машин, украшенных тюльпанами и нарциссами, стояли в почетном карауле 30 тысяч солдат. Они ограждали молодоженов, проследовавших в рейхсканцелярию, от ликующей толпы. Там невесту приветствовал фюрер, который вручил ей букет белых орхидей и заверил, что она может в любое время обращаться к нему со всеми своими личными просьбами и проблемами. Кроме того, что было совершенно необычно для фюрера, он пожелал ей исполнения всех ее желаний в будущем.

Гражданское бракосочетание четы Герингов прошло в городской ратуше, откуда они направились в кафедральный собор. Все это время в небе ревела эскадрилья истребителей, которыми управляли бывшие сослуживцы Геринга. Корреспондент «Ассошиэйтед пресс» Луис Лохнер так описывал происходящее в письме своим друзьям 20 апреля 1935 года: «… такое чувство, будто женится сам кайзер». Его мнение полностью разделял и британский посол в Берлине сэр Эрик Фиппс. По его словам, Германия давно уже не видела столь помпезного бракосочетания: «Кто посетил Берлин в эти дни, мог подумать, что восстановлена монархия и что он попал в разгар подготовки королевской свадьбы».

Хотя Эмми Зоннеманн была разведенной дамой и по церковным канонам не могла второй раз венчаться, служители кафедрального собора не осмелились перечить воле премьер-министра. Невеета исповедалась евангельскому рейхсепископу Мюллеру, который не только смог укоротить свою проповедь до пяти минут, но и по настоянию венчавшихся охотно поклонился фюреру и присутствующим на венчании нацистам. До этого подобной почести не удостаивались даже германские монархи.

На торжественный обед молодожены отбыли в знаменитый отель «Кайзергоф», куда прибыли и приглашенные гости. На свадьбе было более 300 человек: родственники и друзья, в том числе принц Филипп фон Гессен, Август Вильгельм из Пруссии, Винифред Вагнер, актриса Кэти Дорш, шведский граф Эрик Розен, шурин Германа со стороны его первой жены. На свадьбу пустили и многочисленных журналистов из различных зарубежных изданий. Невеста блистала дорогими украшениями, в которых она выступала накануне венчания в вагнеровской опере.

В своих воспоминаниях Эмми Геринг писала потом: «Герман поздравил меня и подарил очень красивый гарнитур из геноцита (циркония). К его глубокому разочарованию, это сделало меня не настолько счастливой, как он надеялся. В противоположность ему, я себе никогда не позволяла большого количества драгоценностей». На самом деле это всего лишь слова. Эмми выбрала себе именно такую стратегию защиты во время разбирательства ее дела судебной палатой 20 июля 1948 года. Она всячески старалась свалить вину на Германа Геринга и пыталась убедить судебных заседателей, что была просто вынуждена носить большое количество драгоценностей, чтобы угодить своему супругу. Мол, в противном случае он мог на нее рассердиться. Это заявление в корне опроверг и назвал лживым государственный обвинитель, который вспомнил ее пребывание в Вене в октябре 1940 года, когда «по случаю посещения постановки обвиняемая пришла в Венскую государственную оперу в белом пальто из горностая и с большим количеством драгоценных украшений, чем вызвала неудовольствие публики…».

На следующий день после свадьбы, в тщательно охраняемых комнатах дворца премьер-министра, журналистам — как это было некогда принято при королевских дворах — продемонстрировали совершенно без стеснения многочисленные подарки, которые, как скромно заметил Геринг, ему с супругой «подарил мой народ». Директора знаменитых музеев и бургомистры крупных немецких городов получили однозначные инструкции о том, что должно быть подарено Герману и Эмми Геринг и на какую сумму. Директора музеев перетрясли свои фонды, отыскивая максимально редкие и дорогие подарки для любившего антиквариат Германа. Бургомистры прошерстили свои городские кассы. Все крупные предприятия и учреждения Германии тоже обязали преподнести свадебные дары. Например, гамбургскому сенату пришлось оплатить знаменитый символ города — серебряный корабль, которым Эмми с детства любовалась в городском музее. Это роскошное произведение искусства заняло почетное место в доме Эмми Геринг. Болгарский царь Борис преподнес второй жене Германа Геринга сапфировый браслет, который тоже хранился в одном из музеев Болгарии.

К 1935 году доктор Йозеф Геббельс уже полностью подмял под себя и сделал контролируемой всю германскую прессу. Поэтому ей пришлось встретить свадьбу премьер-министра с провинциальной актрисой с кляпом во рту, который прессе позволяли вынуть только для того, чтобы исторгнуть еще один восторженно-приветственный вопль в адрес молодоженов. Журналисты тоже получили свои директивы: как писать и в каких именно интонациях. Оговаривались даже восторженные выражения, которые должны были присутствовать в публикациях.

Клаус Манн, сын эмигрировавшего в 1933 году «пресловутого писателя и полуеврея Томаса Манна» написал открытое письмо своей коллеге по искусству, ставшей фрау Геринг: «… теперь Вы, конечно, еще выше подниметесь над артистическими кругами, в которых так много циркулирует дружеских сплетен о Вас. О небо, что еще сделала фрау «матъ страны» для карьеры… И что за свадебных гостей Вы имели: все старые соратники, которых Ваш бойкий супруг еще не заставил убить. Среди них соратники Керл и Штрейхер превзошли сами себя в безобидном остроумии. Молитву за столом прочитал Мюллер, который своих коллег приказал избить в их приходских домах. Так много смеха никогда не было в провинциальном театре, где, если представлялся случай, я восхищался Вами… позади пышных портьер не выступали убитые из концлагерей, замученные до смерти, застреленные при попытке к бегству, самоубийцы. Не мерещится ли Вам кровавая голова?»

Эмми Геринг вскоре после ее брака с будущим рейхсмаршалом и премьер-министром Третьего рейха Германом Герингом стали называть «недосягаемой женщиной». Этот титул был заимствован из рыцарского средневекового эпоса, к которому так тяготел ее супруг. Подобное обращение, которое очень скоро укоренилось, — воспринималось с плохо скрываемым сарказмом в среде профессиональных актеров, где светскую даму знали еще как незначительную и не очень талантливую провинциальную актрису Эмми Зоннеманн. Например, одна из величайших оперных певиц того времени Хелена фон Вайнманн саркастически замечала, если речь заходила об Эмми: «Мой Бог, что эта Эмми о себе вообразила! Я ее помню еще в те времена, когда она не была великой женщиной, и каждый желающий мог с ней переспать за чашку кофе и два с половиной доллара!» Правда, высказывать подобные оскорбительные реплики в адрес второй жены Германа Геринга могли позволить себе не все. Не простили случайной реплики и знаменитой оперной певице. По доносу одного из ультранационал-социалистов фрау Вайнманн была незамедлительно арестована за оскорбление «первой дамы рейха». Во время допроса она подверглась очень грубому и жестокому обращению. Одна фраза стоила ей всей карьеры. Суд приговорил ее за умышленное оскорбление к трем годам заключения в городской тюрьме «Штадельхайм». Певица отбыла весь срок до последнего дня. Ее освободили лишь в 1943 году смертельно больной женщиной, которой осталось только доживать свои дни в полном забытье.

В архивах сохранилось множество писем на имя Эмми Геринг, где ее величают «недосягаемой женщиной». Подобное обращение невероятно льстило провинциальной актрисе, которая так и не смогли добиться признания публики. Однако сразу же после падения Третьего рейха она пыталась откреститься от этого имени, утверждая, что так ее звал народ. На одном из допросов в 1945 году она заявила, что ни она, ни ее супруг не имеют ни малейшего отношения к происхождению этого титула. По ее словам, авторство принадлежит германскому народу. Однако доподлинно известно, что автором титула являлся Генрих Гиммлер, который планировал в свое время открыть национал-социалистические школы для «великих, сильных, возвышенных, биологически и интеллектуально избранных женщин». Выпускницы должны были носить официально разрешенный титул «недосягаемая женщина».

Сразу же после свадьбы, по безапелляционному требованию своего супруга, Эмми Геринг навсегда оставила сцену. После 23 лет работы ей пришлось отказаться от своей профессии, чтобы играть в дальнейшем роль жены премьер-министра. Напоследок, для большего эффекта, ее пригласили в Берлинский государственный театр, где она сыграла свою последнюю роль в постановке известного режиссера Густава Грюндгена. Ролью Минны фон Барнхельм из одноименного спектакля по пьесе Лессинга она навсегда попрощалась со сценой. Теперь она играла только ведущую роль в жизни будущего рейхсмаршала, которая, не менее чем сцена, была богата театральными эффектами.

Эмми Геринг никогда не сожалела о своем выборе. Она смогла добиться звания «первой дамы» Третьего рейха, получила нежного и верного супруга, который позже оказался и примерным отцом семейства. Он руководил их браком, позволял Эмми чувствовать себя некоронованной королевой и «смотрел сквозь пальцы на все остальное», как не преминул заметить в своем письме Клаус Манн.

Бывшая провинциальная актриса, а ныне — первая дама Третьего рейха изрядно облегчила Гитлеру его представительские хлопоты, взяв на себя руководство салоном для приема дипломатов и политиков в Берлине. Она, в отличие от других жен верхушки нацистов, не старалась сблизиться с фюрером, предпочитая соблюдать дистанцию и быть подчеркнуто вежливой. Эмми Геринг никогда не демонстрировала своей фанатичной преданности Адольфу Гитдеру и восторгалась им на публике только по мере необходимости и строго в рамках приличия. Даже живя рядом с Евой Браун на Оберзальцберг она не была с ней практически знакома. По крайней мере, не старалась поддерживать отношений в тех случаях, когда им приходилось сталкиваться в присутствии Гитлера. Она настолько старалась отдалиться от фюрера всеми возможными способами, что Адольф Гитлер зачастую просто комплексовал в ее присутствии. Во всяком случае, Йозеф Геббельс описывал такой случай в своих дневниках.

8 ноября 1935 года в Берлине в память о неудавшемся путче 1923 года поставили пьесу Фридриха Шиллера «Эгмонт». На премьеру прибыла вся нацистская элита Третьего рейха. Геббельс писал: «Фрау Геринг выглядит как королева. Фюрер очень скромно сидел рядом с ней. В поезде в Мюнхен после этого он рассказывал, как очень страдает среди подобной публики».

Любопытно, что сразу после свадьбы Эмми в народе, особенно в артистической среде, начали циркулировать слухи о ее неарийском происхождении, которые невероятно сильно раздражали как саму Эмми Геринг, так и всю нацистскую верхушку. Эти слухи оказались настолько стойкими, что уже в сентябре 1935 года появился циркуляр министерства юстиции рейха, в котором говорилось о том, что среди населения распространяются злобные слухи и высказывания о супруге премьер-министра. Особенно лживые из них говорят о мнимом арийском Происхождении ее и ее первого супруга. Министерству пропаганды, которое контролировало средства массой информации, пришлось вмешаться самым откровенным образом. В ряде газет, которые публиковали родословные знаменитых немецких баронов фон Дунгернов, было запрещено даже упоминать о первом муже Эмми Геринг, арийское происхождение которого стопроцентно доказать не удалось. Подобные превентивные меры стали вскоре традиционными в Германии. Пресечь слухи помогали тайная полиция и прирученные газеты, которые могли опубликовать все, что угодно, не страшась быть под нятыми на смех из-за откровенной подтасовки фактов.

За свои высказывания в адрес Эмми Геринг поплатился и Клаус Манн. В своем открытом письме он писал: «Ваши сплетничающие коллеги раньше часто рассказывали, что Вы не являетесь арийкой». Геринг прореагировал на эти строки невероятно болезненно и захотел немедленно разобраться с клеветником. Ой потребовал от министерства юстиции, чтобы оно беспощадно преследовало «злостную клевету» и призвало к ответу тех, кто сознательно оскорбляет честь его супруги. Клаус Манн был арестован и приговорен к пяти месяцам тюрьмы за клеветнические высказывания в адрес первой леди рейха. Решение суда позволило Герману Герингу восторженно и довольно восклицать: «Пять лет, по моему мнению, здесь бы более соответствовали степени вины». Когда после поражения Германии в войне Герман Геринг давал показания на Нюрнбергском процессе, кто-то предложил поинтересоваться у него, в какой степени интимных отношений находилась его жена с евреем-актером.

Правда, надо признать, что сам премьер-министр был не менее привлекательным объектом для сплетен. Самый тяжеловесный премьер Германии ведь еще не стал ни разу отцом. Министр юстиции Гюртнер подозревал, что слухи о неспособности Германа стать отцом распространяют «враждебные государству круги». Британский посол Фиппс подвел итог всем сплетням, касающимся мужских качеств Геринга, когда телеграфировал в конце 1936 года в Лондон: «Он, как я слышал, не в состоянии зачать ребенка».

Какого же было удивление всей Германии, когда Эмми Геринг, в возрасте как минимум 45 лет, забеременела. Герман стал отцом 2 июня 1938 года. Свою дочь, в честь Муссолини, он назвал Эддой. Хотя позже, после крушения рейха, Эмми Геринг начала утверждать, что ее дочь названа в честь одной близкой подруги. Как бы то ни было, но премьер-министр впервые стал отцом в возрасте 45 лет. Его поздравлял весь мир: со всех стран пришло более 620 тысяч поздравительных телеграмм. Фюрер и рейхсканцлер Германии Адольф Гитлер заявил, что лично берет шефство над родившейся девочкой. Честь заботы с ним разделили германские ВВС, которые тоже выразили желание взять ребенка под свою опеку. В «Каринхолле» 4 ноября состоялся большой праздник, на котором, к большому неудовольствию всей верхушки нацисткой партии, девочку крестили. Среди нацистов подобное не было принято, о чем они не раз с негодованием говорили Герману Герингу. Но, будучи под покровительством самого фюрера, он просто отмахивался от подобных высказываний. Скорее всего, именно Эмми настояла на том, чтобы ее дочь росла крещеной.

Германская пропагандистская машина отпечатала сотни тысяч открыток, запечатлевших счастливого премьер-министра с дочерью на руках. Эти портреты были разосланы знакомым по всему миру. Наводнили они и Германию. Но наряду с ними, по стране ходили слухи о том, что отцом девочки является не Герман, не способный иметь детей. Наиболее распространенной хохмой стала фраза: «Чего стоит Эдда? — Вечной благодарностью адъютанту!» Артист кабаре Вернер Финк как-то публично предложил переименовать дочь Геринга в Гамлета, потому что ей отлично подошли бы строки «Быть или не быть?». Отец ребенка не улыбнулся шутке, а заставил посадить остряка в концлагерь. Шутки прекратились сами собой, но гораздо позднее. Девочка подросла, и ее внешнее сходство с отцом стало для всех очевидным. После этого исчез сам повод для острот.

Падкий на эффекты, Герман в своем обожании ребенка дошел до полного маразма. Поздравить с крещением в «Каринхолл» стекались сотни и тысячи солдат, которые несли в подарок ребенку большие суммы от имени своих частей. Все эти деньги пошли на сооружение «Дома Эдды» во фруктовом саду «Каринхолла». Дом имел вид средневекового замка, в центре которого располагался большой танцзал. В нем стояла люлька с младенцем, перед которой выступал детский балет Берлинской государственной оперы.

Отличился и магистрат Кельна, преподнеся в дар младенцу, а скорее — ее отцу, всемирно известную картину Лукаса Кранаха «Мадонна с младенцем», которая ранее находилась в сокровищнице одного из самых известных музеев мира. После 1945 года вокруг этой работы разгорелся нешуточный правовой спор: на нее предъявляли свои права как родственники Герингов, так и представители целого ряда известных музеев.

Гордые собой и ребенком родители именовали дочь не иначе как «лучом солнца в нашей жизни». Герман, который буквально боготворил своего ребенка, утопил ее в такой роскоши, о которой не могли и мечтать многие монархи мира. Все ее желания исполнялись, к ее услугам была вся Германия. Отец шел на все, чтобы окружить дочь максимальной заботой. В свой четвертый день рождения маленькая Эдда приветствовала гостей дома, стоя на террасе своего кукольного домика, наряженная в красную гусарскую униформу и черные сапожки.

Ее детские годы, так же как и жизнь ее родителей, более всего походили на образ жизни королевских особ XVIII века. Геринга не раз называли «Солнечный король», и он гордился этим прозвищем. Чтобы еще раз подчеркнуть правильность этих слов, он создал к северу от Берлина в Шорфхайде роскошную резиденцию, строительство которой обошлось в десятки миллионов немецких марок. В «Каринхолле» он достроил кинозал, спортивный зал, русскую баню и огромный зал для приемов. Все немецкие бюрократы не пренебрегали роскошью, но строения Германа Геринга превосходили все их сооружения вместе взятые. Никто в Германии не жил так роскошно, как ее премьер-министр. Гитлер не был в восторге от образа жизни своего премьера. Как-то он зло заметил: «Мой «Бергхоф», конечно, не может сравниться с этими домами Геринга. В лучшем случае, он мог бы служить ему садовым домиком».

Эмми хотелось постоянно выглядеть блистательной первой дамой, поэтому многие привычки ее мужа раздражали фрау Геринг. Ей не удавалось олицетворять собой самую изысканную даму, в то время как ее супруг употреблял наркотики и предавался своеобразным прихотям. У Геринга было несколько любимых занятий. Он являлся заядлым охотником и обожал появляться на людях в охотничьем костюме из кожи с луком и стрелами. Много времени он уделял своему грандиозному проекту — электрической железной дороге. Все остальное время он рылся в «бриллиантовой корзине» — перебирал коллекцию драгоценных камней и украшений.

Эмми Геринг находила отдушину в бесчисленных вечеринках и праздниках, где она могла выполнять роль великосветской хозяйки. Самым грандиозным являлся ежегодный праздник лета во дворце премьер-министра. В этот день на крышах соседних домов устанавливались прожектора, которые всю ночь заливали ярким светом парковые аллеи, где танцевал балет берлинской оперы. В этот день все бассейны покрывались привезенными для этой цели цветущими водяными лилиями. Хозяин дома с супругой встречали гостей в специально сшитых для вечера костюмах времен Ренессанса. Под высокими старыми деревьями накрывался длинный стол. Затем огромная передвижная стена отступала и взору гостей открывалась большая венская ярмарка, созданная по проекту самого Германа Геринга. В ней были горки для катания, старомодная карусель и сцена, на которой юные актрисы в костюмах из фильма «Конгресс танцует» приветствовали гостей. В «Каринхолл» почитали за честь приехать на праздник принц Пауль из Югославии, болгарский король Борис, шведский наследный принц Густав Адольф, венгерский князь Хорти, царь Георг из Греции и многие не менее титулованные особы. Этот праздник служил не только развлекательной вечеринкой, но и поводом собрать множество коронованных особ, чтобы провести с ними неофициальные встречи и переговоры.

Семья Герингов могла себе это позволить. Для них давно уже деньги не играли никакого значения. Премьер-министр стал одним из самых богатых людей в Германии. Хотя сам практически ничем не владел, кроме недвижимости. Например, табачный концерн «РЕЕМТСМА» ежегодно переводил миллион немецких марок вроде бы на «культурные цели, защиту природы и охоту». Но на самом деле всеми деньгами распоряжался исключительно Герман Геринг. Представители немецких автомобилестроительных фирм перечисляли ежегодно на содержание только одной яхты «Карин II» до полутора миллионов марок.

Еще одной дорогой прихотью супруга, которая откровенно раздражала Эмми, было содержание львов в домашнем парке. Берлинский зоопарк много лет подряд привозил в резиденцию Геринга молодых львят, которые жили у премьер-министра до тис пор, пока не становились опасными. Звери свободно разгуливали весь день по парку и даже могли зайти в дом Германа и Эмми. За те годы, что Геринг находился у власти, у него дома выросло семь львят.

В 1936 году на Олимпиаду в Берлин приехали сыновья Муссолини Витторио и Бруно, которые остановились в «Каринхолле» у Геринга. Каково же было однажды их удивление, когда посреди обеда в комнату вошел молодой лев. Сыновья итальянского диктатора просто остолбенели от ужаса. Они находились в состоянии шока, пока Эмма Геринг не выгнала зверя на улицу. Правда, все львы были ручными и никогда не доставляли семье Геринга неприятностей. Ну, разве что по мелочи.

Сама Эмми так описывала пребывание диких животных у них в доме: «Однажды мы на несколько дней переехали во дворец президента рейхстага, потому что решили отремонтировать свой дом на Лейпцигской площади. С собой мы взяли льва, которого на время заперли в клетку. Как-то ночью мы проснулись оттого, что дверь в нашу спальню открылась. Перед нами стоял лев. Своими лапами он нажал щеколды восьми дверей, которые отделяли нас от подвала, чтобы найти нас. Он был просто вне себя от радости, когда наконец-то смог нас найти. У нас не хватило жестокости отослать его обратно. В итоге он провел ночь в нашей спальне…»

Герман Геринг все больше входил во вкус собирательства ценных предметов. Он уже без зазрения совести посещал музеи с записной книжкой, куда записывал понравившиеся ему предметы. Почти все они рано или поздно конфисковывались и оказывались дома у премьер-министра. Причем Герман не ограничивал себя только Германий. Он также описывал музейные ценности почти по всей Европе. Вот одна из таких записей: «Проверить настенный ковер в рейхстаге: подойдет ли он как экран для показа фильмов или для зала приемов». Хотя сама Эмми не увлекалась коллекционированием антиквариата, но и не осуждала своего мужа, не видя в его действиях ничего противозаконного. Ей льстило, что провинциальная актриса ходит по бесценным коврам, сделанным в Древнем Китае или Персии. Герман был самым большим музейным грабителем среди всей верхушки Третьего рейха.

При этом он был невероятно популярен в противовес Генриху Гиммлеру или Йозефу Геббельсу. Не меньшей популярностью пользовалась и сама Эмми. Любовь к ней базировалась в основном на том, что она могла позволить себе выступить публично с политическими требованиями. Одна еврейская журналистка, Белла Фромм, которая совершенно не питала иллюзий по поводу политических взглядом Эмми, тем не менее нашла ее очень приятной: «…она не интриганка. Эмми — сочувствующая женщина-мать типа Валькирии. Большая и сильная, но нежная и обаятельная. Ее красивые белокурые волосы обрамляют высокий лоб. Ее большие голубые глаза смотрят нежно и весело… Эмми очень симпатичный человек…»

Хотя далеко не все так считали. Даже родственники Эмми полагали, что она смотрит на мужа сквозь «розовые очки» и не хочет замечать всех его отрицательных качеств. Например, старшая племянница Эмми Геринг осуждающе говорила, что «тетя Эмми наивная, добродушная и легковерная». По мнению родственников, она могла видеть или обсуждать только положительные качества своего супруга. Эти слова отлично характеризует перекрестный допрос, которому подверглась Эмми Геринг 2 сентября 1948 года. Его вел нюрнбергский обвинитель доктор Кемпнер. Тогда Эмми пыталась выгородить Пауля Пилли Кернера, госсекретаря Геринга, который многие годы являлся его управляющим делами. «Правильно ли, что Ваш умерший супруг… мог положиться на Кернера, или он должен был полностью контролировать правильность выполняемой работы?» — «Нет, этого не требовалось. Он был совершенно надежным человеком». — «Многие люди хотят представить его марионеткой. Это соответствует действительности?» — «Нет, он совершенно определенно не был марионеткой». — «Вы также не можете сказать о Пауле Кернере ничего плохого?» — «Нет, определенно не могу. Я не могу ничего сказать плохого о Пауле Кернере». Сам Пауль после этого допроса был приговорен к 15 годам заключения.

Как только режим нацистов был свергнут, Эмми Геринг начала убеждать общественность, что никогда не являлась политической фигурой. Она была лишь женой и домохозяйкой. Однако обвинение привело обратные факты. Например, тот, что в начале 1941 года, перед ее отъездом на лечение на курорт Гаштейн, у нее с супругом состоялся разговор, в котором Геринг упомянул о планах Гитлера начать войну с Россией. Тогда же, в 1948 году, на процессе стало известно, что и сама Эмми с 1938 года являлась действительным членом НСДАП. В качестве рождественского подарка в 1938 году Гитлер оплатил ее партийные взносы. Чтобы увековечить память погибшего в 1932 году товарища по партии, она взяла его партийный номер. Обвинители смогли доказать во время процесса, что Эмми Геринг являлась членом нацистского женского общества и театральной палаты Третьего рейха. При том, что фрау Геринг активно открещивалась от своего участия в политике и не считала себя политически активной фигурой, она все-таки признала, что полностью разделяла мировоззрение своего супруга и чувствовала себя духовно связанной с нацизмом.

На процессе Эмми Геринг утверждала, что интересовалась политикой только как хозяйка дома, вынужденная принимать высокопоставленных гостей. Работа мужа интересовала ее только в связи с многочисленными заграничными командировками, в которые Герйнг обычно брал ее с собой. Одной из самых ярких поездок, по воспоминаниям Эмми Геринг, стал визит в Ливию, в те времена — итальянскую колонию. 7 сентября 1939 года Герман вместе с Эмми нанес визит генерал-губернатору Ливии Итало Бальбо, который принял их с истинно восточным гостеприимством. Эмми каталась на верблюдах, осматривала, римские раскопки, а потом стала свидетельницей пышного праздника во дворце генерал-губернатора. Из Ливии супруги отбыли с официальным визитом в Италию, где на вокзале Термини их встречал лично Муссолини.

После войны, давая на суде показания относительно лагерей смерти, которые официально находились в подчинении ее супруга, Эмми Геринг заявила, что ничего не слышала о том, что лагеря стали местом убийства сотен тысяч людей. «…В моих глазах эти лагеря все еще оставались местом для перевоспитания политических противников нацистов, как первоначально и предполагал Геринг… Я не могу себе даже представить, что он был осведомлен о размере ужасных происшествий в лагерях за пределами Германии, например, в «Аушвице?»…»

В связи с причастностью Эмми к артистической среде, у нет было всегда много друзей-евреев. Она достаточно демонстративно поддерживала с ними отношения и после своей свадьбы. Для друзей она действительно не делала различий по их национальностям. Она часто посещала своего учителя-еврея Есснера, которого неоднократно приглашала и к себе в гости. Достаточно людей остались на свободе именно благодаря ее личному вмешательству. В 1948 году часть из них были приглашены на Нюрнбергский процесс в качестве свидетелей. Тогда Эмми заявила, что не знала о том, что многие ее бывшие коллеги эмигрировали из Германии или просто исчезли. Она публично могла позволить себе злиться на Гитлера за его идею «спасения страны от евреев». Кончилось это тем, что Гитлер запретил Эмми вести с ним разговоры на эту тему. Эмми Геринг пыталась найти поддержку у супруга, но безрезультатно. Глупо было бы надеяться на помощь человека, который был ответственен за четырехлетний план уничтожения евреев. Ведь именно премьер-министр 12 февраля 1938 года издал указ «Об исключении евреев из немецкой экономической жизни» и лично разрабатывал план их депортации и уничтожения в огромных масштабах. Правда, надо сказать, что в некоторых случаях он шел навстречу желаниям супруги. В ходе судебного процесса защита сказала, что «обвиняемая в ряде случаев заступалась за прежних коллег-евреев, которые обращались к ней в затруднительном положении. Однако речь ни в коем случае не идет об антинационал-социалистских мотивах…».

Звезда супругов Геринг закатилась достаточно быстро. Уже в сентябре 1938 года во время «Мюнхенского заговора» выяснилось, что Геринг вовсе не разделяет внешнеполитическую концепцию своего фюрера. Гитлер этого не простил. Уже в 1939 году, во время оккупации Праги, Германа Геринга отстранили от принятия важных политических решений. Частично этому способствовала и прогрессирующая наркомания. Геринг все ощутимее терял связь с реальностью. В 1941 году его статус значительно поднялся. Герман стал рейхсмаршалом Великой Германии, однако его политический вес и влияние заметно ослабли. Звезда Геринга окончательно закатилась, когда подчиненные ему ВВС проиграли войну за господство в воздухе сначала в Англии, а потом и под Сталинградом. Гитлер был взбешен. Супруги все больше проводили времени не в столице, а в «Каринхолле» (тогда уже «Эммихолле») или в «Вельденштейне». Они создавали всеми силами видимость, будто их не затронула военно-политическая ситуация в Германии. Однако в ходе войны шумные праздники и балы прекратились.

Когда стало понятно, что война практически проиграна, а фронт все ближе подходил в резиденции семьи Герингов, Эмми приняла решение перебраться в Байрейт. Там у них был дом, располагавшийся неподалеку от дома Гитлера. Свое намерение она выполнила 31 января 1945 года. Тогда Байрейт еще не подвергался массированной бомбардировке. Дом Герингов стал постепенно напоминать приют, куда спешили съехаться все родственники супругов в тщетной надежде избежать ужасов войны.

Тайна сокровищ Германа Геринга до сих пор является одной из самых больших тайн второй мировой войны. Говорят, что его сокровища, ценностью около 200 миллионов марок (около тысячи картин-подлинников, 80 скульптур, 60 гобеленов) были перевезены в Баварию на особом поезде, а потом перевезены в Берхтесгаден, где якобы их спрятали в одной из штолен. Предполагается, что там же находится и знаменитая янтарная комната. Сам Геринг не торопился бежать. Он даже поехал поздравить 20 апреля 1945 года с днем рождения Гитлера в его бункере под рейхсканцелярией. Только потом он взорвал свой любимый «Каринхолл» и с большим обозом отступил в сторону Оберзальцберга, чтобы выполнить какое-то «крайне неотложное задание фюрера».

Потерявший ощущение реальности, почти постоянно находящийся под воздействием морфия, Геринг решил, что пришла пора вернуть себе власть и стать приемником Гитлера. Неизвестно, на что он рассчитывал, но 23 апреля 1945 года, через три дня после дня рождения фюрера, на котором он присутствовал, Герман Геринг, сославшись на фальшивое сообщение о том, что фюрер сломлен окончательно, послал в ставку радиограмму, в которой предложил себя в качестве преемника Адольфа Гитлера. Ставка отреагировала мгновенно. Взбешенный фюрер приказал отряду эсесовцев арестовать Геринга. Рейхсмаршала обвинили в государственной измене и попытке военного переворота и интернировали в бомбоубежище «Бергхофа». Эмми вспоминала, что «перед самым концом войны, 25 апреля 1945 года, мой муж, ребенок и я были арестованы и приговорены Гитлером к смерти…». Когда один из адъютантов Геринга попытался раздобыть для семьи теплые вещи — ведь ребенок и Эмми с момента ареста так и оставались в Одних ночных рубашках и ужасно мерзли, заточенные в бункере, — постовой эссесовец пригрозил всех расстрелять немедленно. В то время как бомбы сравняли с землей виллу Герингов, семья рейхсмаршала находилась в заключении в холодных известковых шахтах.

Их выпустили только после самоубийства Гитлера и перевезли в замок «Маутердорф», который Геринг получил в наследство от своего крестного, кстати — еврея.

Германа Геринга вскоре арестовали американцы, а его супруга с дочкой, горничной и больной сестрой Геринга попытались пробраться в замок «Вельденштейн» под Нюрнбергом. Они нашли там убежище, но вынуждены были констатировать факт полного неуважения народа к своему рейхсмаршалу: кто-то постарался и вывез из замка двенадцать вагонов дорогой мебели. Саму Эмми Геринг арестовали 25 октября 1945 года. Эдду отдали на воспитание крестьянам. Правда, чуть позже семи летняя дочь Герингов присоединилась к матери в каторжной тюрьме города Штраубинга. По воспоминаниям Эмми Геринг, она «пять месяцев находилась под домашним арестом в «Вельденштейне», пять месяцев пробыла в каторжной тюрьме в Штраубинге как свидетельница на Нюрнбергском процессе, и только 19 февраля 1946 года меня освободили…».

Геринг находился под арестом в военной тюрьме Нюрнберга, где давал показания Международному военному трибуналу против главных нацистских преступников. В это время его семья находилась в Закдиллинге под Нойхаус-Оберфальц в охотничьей хижине. Их разделяло всего 30 километров. Адвокат Эмми, доктор Эрих Эбермауер, в своих воспоминаниях описывал их жизнь так: «Обвиняемая жила с восьмилетней дочерью Эддой последнюю зиму в двух комнатах, которые делила с еще двумя сожителями. Туалет располагался на кухне. До ближайшего поселка было два часа езды. В доме отсутствовала вода и почти не было отопления…»

Свое пребывание под домашним арестом супруга Германа Геринга коротала, строча бесконечные письма в адрес нюрнбергского суда с просьбой разрешить ей свидание с мужем. «Я не видела его (Геринга) уже год с четвертью и так ужасно тоскую по нему, что не знаю выхода. Если я смогу увидеть его хотя бы на две минуты и смогу подержать его за руку… Мой муж очень заботился обо мне и моем ребенке. Теперь мы остались без защиты и надежды на помощь». Разрешение на свидание Эмми получила только 12 сентября 1946 года, когда процесс находился уже в заключительной стадии. Уже тогда шла речь о том, что Герману Герингу не суждено избежать смертной казни. Слухи об этом достигли и самой фрау Геринг. Она совершенно искренне не понимала, за что ее мужа хотят повесить. Она все еще считала его честным и порядочным человеком, который не знал, что происходило в действительности. В ужасе Эмми Геринг говорила Генриетте фон Ширах: «Ведь они не могут его повесить?! Вы только подумайте: Герман на виселице… Наверно, мы заблуждаемся!»

Но Эмми так и не удалось нормально пообщаться с супругом до самой его смерти. После вынесения приговора — его исполнение отложили на 40 суток — женам подсудимых разрешалось каждый день по полчаса видаться с заключенными. Для этого использовались специальные камеры. Эмми Геринг и Германа разделяло стекло и решетка с мелкими ячейками. На свидание бывшего рейхсмаршала приводила прикованным к надзирателю, в присутствии которого и проходили беседы. Несколько раз Эмми приводила с собой в тюрьму и маленькую Эдду. Ребенок читал отцу небольшие стихотворения, а сами родители вели ничего не значащие беседы. Передавать какие-либо предметы или прикасаться друг к другу супруги не могли — это противоречило правилам безопасности.

Последнее свидание четы Герингов состоялось точно таким же образом 7 октябри 1946 года. Они уже знали, что через Несколько дней Герман Геринг, премьер-министр, глава ВВС и рейхсмаршал нацистской Германии, будет казнен. На последнем свидании Геринг спросил у Эмми, хочет ли она, чтобы он подал прошение о помиловании. Его супруга ответила странно уклончиво: «Ты теперь можешь умереть спокойно и с чистой совестью. Здесь, в Нюрнберге, ты сделал все, что только мог сделать для своих товарищей по партии и Германии… Я всегда буду хранить в памяти то, что Германии ты был полезен». Герман тогда очень странно усмехнулся и произнес: «В одном ты можешь быть твердо уверена — они меня не повесят».

Тогда никто не придал значения этим словам. Смысл их стал понятен только через неделю, когда 15 октября Герман Геринг принял капсулу с ядом накануне дня своей казни. Никто так и не смог никогда выяснить, откуда взялась капсула с цианистым калием, как ее смогли передать в тщательно охраняемую камеру и где Герман Геришг прятал ее во время постоянных обысков. Долгое время предполагали, что это сделал один из офицеров-американцев, охранявших нацистского преступника. Но и сама Эмми Геринг долго ходила в подозреваемых. Во время следствия она призналась, что знала о планах мужа покончить с собой и предполагала, что он обеспечил себя всем для этого необходимым заранее. Трудно понять другое: почему Геринг ждал до последнего. Он просто хотел продлить свою жизнь на лишний день и принял яд, чтобы досадить тюремщикам? Или он на что-то надеялся? Думал, что его осудят, а не казнят? Ответы на эти вопросы уже вряд ли когда-нибудь будут найдены. Их унес с собой в могилу Герман Геринг, один из немногих высших нацистов Третьего рейха, который дожил до Нюрнбергского процесса.

Однако и сама Эмми Геринг не долго пробыла на свободе после смерти мужа. Уже 29 мая 1947 года министр доктор Лоритц издал приказ об аресте всех жен нацистских преступников, осужденных на процессе. Они, по его мнению, извлекали значительную личную выгоду из нацистского режима, а также всячески мешали правосудию, уклоняясь от дачи показаний. Многие из них укрылись в зоне, которую контролировали английские войска. Там значительно легче было укрыться от правосудия, сделать себе фальшивые документы и бежать из Европы. Эмми была доставлена в рабочий лагерь для интернированное «Геттинген», который находился под Аугсбургом. Он состоял из пяти огромных деревянных бараков, которые стали домом для почти тысячи женщин. Ирония судьбы: жены нацистов жили в лагере, который во время войны служил для содержания угнанных из СССР работников.

В том же лагере оказалась и старая знакомая вдовы Геринга, Генриетта фон Ширак. Она хорошо запомнила то время и саму Эмми Геринг: «…в плену она выглядела, как одна из похищенных чужим племенем древних германок с картинки из учебника по истории. Белокурые косы туго заплетены, гневное лицо». Все это время адвокаты жены покойного рейхсмаршала пытались вытащить ее из-под ареста. Один из них, доктор Эбермауер уже в первых числах июня подал прошение об обжаловании меры пресечения свободы. Другой, доктор Шробль, сделал несколько публичных выступлений, на которых сравнивал арест своей подзащитной с процессами против ведьм во времена Средневековья.

Очень скоро Эмми Геринг поняла, что от адвокатов толку много не будет, и решила сама позаботиться о своем освобождении из-под стражи. Для осознания этого ей понадобилось всего несколько месяцев, в течение которых ей обещали, что вопрос освобождения — дело пары дней. 31 октября она направила письмо в Министерство юстиции: «Могу я рассказать Вам о своей судьбе и просить о помощи? По приказу бывшего министра Лоритца меня доставили 28 мая в женский лагерь «Геггинген». Я лежала в бараке с приступом ишиаса, с температурой и воспалением вен на правой руке. Приступами ишиаса я страдаю уже много лет, с 35-летнего возраста. Я находилась на лечении у врача, который протестовал против моей перевозки в лагерь… Несмотря на это в 12 часов ночи меня положили на носилки и везли сюда семь часов. Арест мотивировали тем, что я якобы пыталась покинуть английскую зону… На сегодняшний день я нахожусь в лагере уже пять месяцев, прикованная к постели бесконечными и непрекращающимися болями… Мне 64 года, и в последнее время я многое перенесла. Господин министр, может быть, Вы ознакомитесь с моим делом? Я полностью вне политики, помогала подвергавшимся расовым и политическим репрессиям людям когда и где только могла. Это заявление, равносильное для меня присяге, прекрасно отражено в моем деле.

Единственное обвинение, которое предъявляется мне, это то — что я жена Германа Геринга. Так можно все-таки или нет покарать женщину только за то, что она любила своего мужа и была с ним счастлива в браке? Я прошу Вас от всего сердца, господин министр, помогите мне, чтобы я как можно быстрее узнала о сроке, к которому я приговорена палатой (процесс, в ходе которого обвинялся нацистский режим). Если это невозможно в ближайшее время, то прошу Вас об освобождении из-под ареста к этому сроку. Если же арест не в Вашей компетенции, то я прошу о временном прерывании ареста на время злейших зимних месяцев. Если я и зимой буду находиться в этих ужасных холодных бараках, то нанесу непоправимый ущерб своему здоровью и умру».

По делу Эмми Геринг допрашивалось более 20 свидетелей. Опросив их, государственный защитник Юлиус Херф предложил изменить ей меру пресечения и перевести ее в другой лагерь для интернированных. Однако при этом он внес предложение о привлечении вдовы рейхсмаршала к ответственности как основной виновницы нацистских зверств, прировняв ее к партийным боссам Третьего рейха, уже казненным или приговоренным к продолжительным срокам заключения по решению Нюрнбергского процесса.

В своей речи, мотивируя свое предложение, Юлиус Херф заявил: «Она не оспаривает, что разделяла убеждения Германа Геринга, была постоянно связанной с ним его мировоззрением, хотя сама действительно не занималась активно политикой. Если обвиняемая считалась убежденной сторонницей национал-социализма и извлекала пользу из связи с деспотическим режимом, что она… виновна… Как жена Германа Геринга, она имела не только большое количество личных почестей, но также вела чересчур роскошный образ жизни, как и ее супруг, который значительно вышел за рамки привычно-стандартного образа жизни прусского премьер-министра и оставил далеко позади принятые нормы поведения. Обвиняемая получала особое денежное довольствие со стороны НСДАП, которое, по ее собственным показаниям, снабжала ее всем необходимым…»

Особое внимание Юлиус Херф уделил принятию Эмми на работу в Берлинский государственный театр в 1933 году, которому способствовала ее связь с Германом Герингом: «По заключению комиссии культурных деятелей, обвиняемая была приглашена в Берлинский театр непосредственно после того, как к власти пришел ее тогда еще любовник Герман Геринг. Как актриса, она не обладала должным уровнем мастерства и таланта, чтобы быть принятой в этот театр. Ее профессионализм был значительного ниже того, что позволил бы предложить ей продолжительный контракт. По своему новому контракту она получала в два с половиной раза больше своего прежнего жалования. Аналогичного мнения придерживается и президент товарищества немецких работников сцены Эмилль Этто. Только главный управляющий Прусского государственного театра Густав Грюнденс, который в 1933 году работал вместе с обвиняемой, отстаивает точку зрения, что приглашение Эмми Зоннеманн в театр не имело под собой никакой политической подоплеки».

В его лице Эмми Геринг нашла еще одного красноречивого защитника, который сделал для нее не меньше, а возможно и больше нанятых вдовой адвокатов. Он убедил еще пятнадцать бывших коллег актрисы дать показания в ее пользу. Однако наибольшим его достижением, которое оказалось решающим в ходе процесса, стало привлечение к даче показаний берлинского пастора Эрвина Энча. Он заявил, что подсудимая неоднократно предоставляла кров, еду и прочую помощь скрывающимся евреям и полуевреям из его прихода. Пастор привел суду десятки имен людей, которые сохранили свои жизни благодаря личному вмешательству в их судьбы Эмми. В своем выступлении он назвал ее «религиозной воительницей».

В результате этой яркой речи, Эмми Геринг перешла во вторую группу обвиняемых. Ей не инкриминировали участия в уничтожении людей и геноциде, вменив в Мну лишь извлечение личной выгоды из существовавшего положения. По решению суда Эмми Геринг была приговорена к году исправительных работ, который был автоматически зачтен в связи с ее годичным пребыванием в лагере для интернированных. Тридцать процентов ее состояния конфисковало государство. Также бывшая актриса получила запрет на публичные выступления в ближайшие пять лет. Эмми Геринг освободили из-под стражи прямо в зале суда.

Приговор встретили совершенно по-разному. Одни рукоплескали гуманизму, другие утверждали, что это грандиозная ошибка: из-под стражи выпустили нацистскую пособницу. Газеты подливали масла в огонь, предоставляя свои-трибуны то сторонникам одного лагеря, то их оппонентам. «Дунайский курьер» от 27 апреля 1948 года писал о «приговоре умирающему отказу от нацизма». В августе того же года «Юго-восточный курьер» комментировал решение суда строками в адрес Эмми Геринг — «доброе, ничего не подозревавшее сердце».

Решение об освобождении вдовы рейхсмаршала из-под стражи вызвало бурную реакцию и обычных обывателей. Триста женщин из Штутгарта 28 июля устроили марш протеста против освобождения бывшей актрисы. Они называли решение суда «пощечиной немецкому народу». В ходе своей манифестации они требовали отменены приговора и полного пересмотра дела с возвращением Эмми в группу «главных нацистских обвиняемых». Их требования сводились к тому, что все имущество Герингов должно быть конфисковано, а сама Эмми Геринг подвергнута продолжительному тюремному заключению.

Весь 1949 год бывшая осужденная провела в различных судебных тяжбах, пытаясь отстоять свое имущественное право на многочисленные произведения искусства из коллекции своего супруга. Многие она пыталась называть собственностью малолетней Эдды. Например, в их число попало несколько очень ценных картин и скульптур, в прошлом принадлежавших частным коллекционерам или государственным музеям. Генеральному прокурору, доктору Ауэрбаху, Эмми Геринг заявила, что многие вещи, которые у нее пытаются изъять, «подарены Эдде отцом, ее крестным и крестной», а об их происхождении она ничего не знает. Опись бесчисленного количества сокровищ, награбленных Германом Герингом, проводилась с огромным трудом. Вдова пыталась укрывать многие предметы, оспаривать право на их владение, переправлять их родственникам.

Личными вещами, к примеру, была объявлена Эмми Геринг и знаменитая «Мадонна с ребенком» кисти Кранака, датированная 1518 годом. Эту картину подарили отцы города Кельна из собственного музея по случаю рождения Эдды. Свою частной собственностью объявила печальная вдова и другую работу этого художника — «Отдых на пути бегства в Египет», южно-немецкую Мадонну XV века, золотые столовые приборы, старинные японские ковры и множество не менее «дорогих сердцу» вещей. Когда дело дошло до очередного суда, генеральный прокурор даже предложил возбудить уголовные дело против несовершеннолетней Эдды, чтобы взять все ценные вещи под охрану государства. Испугавшись, что может потерять все из-за своего упрямства, Эмми Геринг пошла на попятную и прекратила споры по поводу предметов старины, представляющих мировую культурную ценность.

Правда, отдельные судебные разбирательства продолжались еще не одно десятилетие. Эмми Геринг предъявляла на многие вещи претензии как на частную собственность. Музеи ФРГ отстаивали свои права. В суд вступила и отныне независимая Бавария. Самое забавное, что суд города Кельна отказал в иске музею, заявив, что не нашел доказательств того, что Герман Геринг оказывал давление на отцов города, требуя в подарок именно эту картину. Напротив, адвокат пришел к выводу, что именно обер-бургомистр надеялся с помощью этого подарка заручиться поддержкой премьер-министра и таким образом получить выгоду. Корысть, по крайней мере в данном судебном разбирательстве, со стороны Германа Геринга доказана не была. Второй победой стал судебный иск, обязавший Баварию возвратить часть отобранных драгоценностей семье Герингов. Суд признал, что они действительно были подарками маленькой Эдде и конфискации подлежать не могут, поскольку Герман Геринг купил их. Откуда взялись деньги — это уже другой вопрос. Но факт самой покупки оспорить независимой Баварии оказалось не под силу.

После освобождения из лагеря Эмми с Эддой некоторое время жила в Закдиллинге. Позже они перебрались в Мюнхен, где занимали небольшую коммунальную квартиру и жили очень уединенно, предпочитая ни с кем не общаться. Эдда сначала хотела получить юридическое образование, по потом сменила профиль и стала работать медико-техническим ассистентом. Она так никогда и не вышла замуж, предпочтя посвятить свою жизнь исключительно матери.

В конце 60-х годов основные суды, защищавшие честь Третьего рейха, закончились. Начали приподниматься грифы секретности над многими документами. И тогда мир узнал о десятках миллионов убитых, об истинном размахе репрессий нацистов. В 1967 году Эмми снова включилась в активную околополитическую жизнь, издав книгу «Жизнь с моим мужем». Ее консультант по праву, юрист и писатель доктор Эрих Эбермауер, и Альфред Мур выполняли функции литературных агентов. Но хотя они много лет находились рядом со вдовой Геринга и во многом ей помогли, в книге о них нет ни слова.

Основная идея книги, ради которой она, собственно, и писалась, определена в предисловии: «Я чувствую себя обязанной рассказать о моем муже, который после крушения режима подвергся нападкам со всех возможных сторон, на основе личных знаний его сущности и характера, что является необходимым, чтобы исправить мнение о нем, ошибочно составленное людьми, которые не были с ним знакомы».

В этой книге Герман Геринг олицетворяет собой образец порядочности и добродетели. Эмми писала, что не было в Третьем рейхе более отзывчивого человека, который радовался только тогда, когда доставлял радость другим. Он преподнесен бессребреником, который жил ради Германии и своих товарищей по партии. Книгу в народе прозвали «Белой книгой рейхсмаршала». В ней нет ни слова о том, что премьер-министр был законченным наркоманом, что он погряз в коррупции. Не нашлось в книге места и для того, чтобы рассказать о беспредельной холодности и жестокости этого человека, о его стремлении грабить и присваивать себе все ценности, которые находятся в его поле зрения.

Если судить о жизни в Германии по книге вдовы, что это просто пасторальная картинка. Германия — сущий рай, подаренный, естественно, нацистами. Бывшая актриса снова играла, но теперь только на душах читателей, используя для этого свою литературную бредятину. Она снова прикидывалась «аполитичной женщиной». Свои доскональные знания внешнеполитических коллизий и дел внутри самой Германии она объясняла тем, что после процесса много общалась с бывшими соратниками мужа, которые и просветили ее относительно происходивших событий. Если следовать книге, то Геринг нуждался не в виселице, а в срочной канонизации.

Квинтэссенцией книги стал эпилог, в котором Эмми попыталась описать свое место в жизни и определить ее смысл: «Сегодня, когда я оглядываюсь назад, мне все время кажется, что моя жизнь началась весной 1932 года и закончилась осенью 1946-го. Я действительно жила эти 14 лет. Всего четырнадцать за всю жизнь! Я чувствовала себя счастливой и ожидала, что мои сограждане вместе со мной переживают это чувство…»

Немецкий журнал новостей «Шпигель» напечатал аннотацию к воспоминаниям Эмми Геринг под названием «Слишком много сердца». В марте 1973 года другое немецкое издание снова уделило вдове внимание, на этот раз в связи с ее 80-летнем, которое она отпраздновала в мюнхенском ресторане «Четыре времени года». Там ее называли «социальной пенсионеркой». День рождения, кстати, ей устроил и оплатил сын Карин, первой жены ее супруга, Томас фон Канцтов. А осенью того же года Эмми Геринг умерла.