1

В субботу, в преддверии больших праздников, перед окончанием короткого рабочего дня начальник собрал совещание, посвященное в первую очередь доведению приказа министра об усилении несения службы на период с первого по девятое мая. Первым, самым главным вопросом совещания доводился план антитеррористических мероприятий: патрулирование массовых скоплений граждан, взаимодействие с ФСБ и МЧС, проведение дополнительных проверок на предприятиях, внеплановые инструктажи охранных предприятий, усиление бдительности, оставленные без присмотра пакеты, патрулирование вокзалов кинологами, подозрительные автомобили, граждане и далее по списку. Офицеры старательно записывали информацию и ждали окончания совещания, чтобы все забыть и спокойно разойтись по домам и разъехаться по дачам.

Федор Викторович говорил вдохновенно, отрывисто и быстро, сознательно сгущая краски. Он всегда на совещаниях говорил не так, как наедине, словно работал на публику. Токарев не любил широкие совещания, они часто превращались в цирк, сопровождались веселым унижением первых попавшихся, оратор впадал в эйфорию и не мог остановиться. Полковник самоутверждался, но все его понимали.

— Товарищи, спасибо всем. Прошу вас отнестись к приказу максимально серьезно. Основательно доведите информацию до личного состава, добейтесь полного понимания текущего момента, не забудьте собрать все подписи в листе ознакомления. Листки четвертого сдать секретарю. Ну, что еще? — он с сожалением оглядел аудиторию, возбуждение от выступления не спадало, но отпускать людей надо. — Всех поздравляю с наступающими праздниками! Помните, что для нас любые праздники хуже горькой редьки. Все свободны, кроме Токарева, Зайцева и Федорова.

Офицеры, с шумом двигая стулья, покинули учебный класс. Оставшиеся заняли парты поближе к доске, сели плотнее, раскрыли папки с бумагами.

— Теперь слово тебе, Николай Иванович. Начинай с дела Безроднова, — бодро распорядился Котляр. — Знаю, у тебя есть результаты, практически уложился в установленные сроки. Молодец, хорошо работаешь. Потом по остальным делам заслушаем. Только покороче.

— Докладываю. По делу об убийстве бывшего депутата и его семьи имеем на сегодня следующую картину, — Токарев хлопотливо составлял свой пасьянс из документов, он говорил медленно, старательно подбирая каждое слово. — Есть подозреваемый в организации преступления — заказчик. Это старый друг Безроднова, профессор Волков Олег Львович. Сейчас он находится в СИЗО, я сегодня был у него. Ему предъявлено обвинение, уведомление об аресте он подписал. Доказательства — половинка фотографии с изображением жертвы, найденная у предполагаемого исполнителя убийства, и другая половинка той же фотографии, найденная в личных вещах Волкова. На обеих половинках присутствуют отпечатки пальцев Волкова. Улика серьезная. Еще имеем признательные показания самого Волкова, свеженькие, только сегодня испеченные. Мотив — личная неприязнь, обида, большие деньги и драгоценности. Безроднов по имеющимся сведениям в момент убийства имел при себе крупную сумму денег, банковские карты, номера заграничных счетов и дорогие ювелирные украшения. Ничего этого, кроме перстня с большим бриллиантом, пока не найдено. Где спрятаны перечисленные объекты, Волков не говорит, имитирует помешательство. Следующий персонаж, исполнитель, один из двух — Ижинский Александр Анатольевич, он же Урбанюк. Бывший наемник, преступник, наркоман. Убит при невыясненных обстоятельствах уже после трагедии в квартире Безроднова, был зарезан неизвестными лицами. Либо зачистка, либо наркоманы его ограбили. При нем найдена та самая половинка фото с его отпечатками и отпечатками Волкова. Опрос соседей показал, что Ижинский незадолго до смерти хвастался большой суммой в долларах, то есть с ним расплатились. Второй предполагаемый соучастник убийства — участковый, капитан Кухарчук. Он сейчас на свободе, за ним ведется наблюдение. На Кухарчука указывает версия о перстне, который он передал Тимошину для продажи. К сожалению, показания Тимошин дать не успел — повесился в камере. Версия о насильственной смерти не подтвердилась. Сергей, доложи.

— Мы, товарищ полковник, — вступил Федоров. — Тщательно проверили всю смену, которая работала в те сутки. Проверили каждого по журналу, сравнили перемещения с видеозаписью и рапортами других сотрудников. Я два дня бился только над этим. Ничего. Могу передать схемы и графики передвижений сотрудников за сутки. Вывод — никто из наших этого сделать не мог.

— Может быть, кто-то из задержанных? — уточнил Котляр.

— Мы опросили и задержанных, — объяснял Федоров. — С ними, конечно, сложнее: врут, бредят и путаются. Не очень идут на сотрудничество. Скорее всего, не они, но полной уверенности нет.

— То есть самоубийство?

— Получается, что так.

— Понятно. Николай Иванович, что думаешь делать с Кухарчуком?

— Пока водим его. Во-первых, его участие ничем не доказано, кроме намеков моего информатора. Во-вторых, нужно взять его на сбыте краденого или передаче представителю Волкова, Волков-то в СИЗО. Если не с поличным брать, то предъявить ему нечего. А его надо брать и колоть до получения полной картины преступления. Другого пути не вижу. От Волкова пока толку нет, Ижинский мертв.

— Василий Алибабаевич, а ты проработал контакты Ижинского из наркоманской среды? Я слышал, там бабушки серьезные охраняют подъезд. Участковый, который его пустил в арестованную квартиру, что говорит? Что ты отсиживаешься? Удиви рвением! — твердой рукой вел совещание Федор Викторович. — Прояви инициативу.

Зайцев задумался, трагически вздохнул, нахмурился.

— Участковый говорит, что не знал ничего о вселившемся Ижинском. Заявлений на того нет. Квартира стояла опечатанная, жалоб соседей не зарегистрировано. Я ему не верю. Влепить бы ему взыскание для прояснения памяти.

— Это не тебе решать, — оборвал начальник. — Наркоманов показывали соседкам?

— Да. Из имеющихся в нашей базе опознаны двое, но отпечатки на ноже им не принадлежат. Самих найти пока не удалось. Залегли где-то или уехали из города, а может быть, и померли в неизвестности. Никаких следов. Волков соседями не опознан. Вообще, бабушки говорят, там много всякого народа сомнительного крутилось, причем в основном поздно вечером и ночью.

— Ясно. А что охранники дома на Первомайской?

— Ничего. «Не видели, не помним, в наши обязанности не входит». Бесполезно. Я думаю, надо Кухарчука трясти, единственный выход, — нашелся Федоров.

— Как ты его возьмешь сейчас, — вышел из себя Токарев. — За что? От перстня он откажется. Нет, надо следить за ним, пока не проколется. Его домашний телефон на контроле, оперативники за ним ходят. Нам остается ждать.

— Да, — задумчиво протянул Котляр. — Для обвинения доказательств маловато. Колѝ пока дальше Волкова, раз он на сотрудничество пошел.

— Понимаете, Федор Викторович, он странно сотрудничает. Говорит: «Всё подпишу, что скажете», но сам ничего не знает и не говорит. Уверен, что это не он.

— Как! А кто? — взвился Котляр.

— Его запугали. Пригрозили. Наверное, дочерью, он намекал, что тут у нас некто приходил к нему и грозил. Он человек слабый, испугался.

— Вот это ты дал, Иваныч. Дело нам решил развалить? Кто ж, по-твоему, организатор?

— Я думаю, Титов. Друг Волкова и Безроднова. Генеральный директор завода.

— Ты! Вы! — начальник взбесился, теряя слова. — Доказательства есть?

— Нету, товарищ полковник. Но…

— А должны быть! Нельзя без доказательств человека обвинять. Мы юристы, мы не можем, не имеем права так. Основания должны быть, улики, да что вы, в самом деле! Что? Что ты еще хочешь сказать?

— Я не на пустом месте, товарищ полковник, Волков на него указывает, и сам он как будто провоцирует меня на допросах, словно упражняется, бравирует своей неуязвимостью, — растерялся Токарев и сник. — Я чувствую, что не ошибаюсь. Нужно найти негатив той фотографии, попытаться. Титов говорил, что не знал, где живет Безроднов, а у меня информация есть, что он приезжал туда. Это странно. Нужно поговорить с водителем, который их привозил. Бабкам в Проектируемом Титова следует предъявить.

— С ума ты меня сведешь! И всё? И это всё? Что-то ты того, майор. Не туда клонишь. Я думал, ты меня понимаешь, что мы в одной лодке. Ты забыл, а на нас давят отовсюду ежедневно. Дело на контроле замминистра! Результатов требуют, а ты тут мистикой занимаешься, хиромантией страдаешь. Забудь об этом Титове, чтоб я больше про него не слышал, иначе — сам знаешь. Не серди меня. Всё! Значит так, водим Кухарчука до победного, — начальник отдышался, гнев проходил. — Николай Иванович, тебе отдельное задание, чтобы не мучился рефлексией. Придумай, как заставить участкового раскрыться. Нужна какая-то невинная провокация, ты умеешь такие штуки делать, чтобы он вылез из скорлупы, понимаешь? Чтоб задергался и стал торопить контакт с представителем заказчика или с самим Волковым. Черт их там разберет! Завтра доложишь.

— В выходной, в день любви и труда?

— А что? Ты родине только по будням служишь? День труда — вот и трудись, товарищ офицер. Я завтра работаю, так что приезжай с идеями.

Федор Викторович сделал запись в своем ежедневнике, перелистнул его.

— Так. Что по делу о ножевом ранении в бедро?

— Там всё ясно. Есть признание, всё есть, передается в суд.

— Хорошо. Что по делу Подгорного?

— По этому делу сложнее. Предлагаю переквалифицировать обвинение со статьи сто одиннадцатой в сто двадцать пятую. Оставление в опасности.

— Что? Опять? Тебе делать нечего? Соколовский же отработал всё!

— Товарищ полковник, Соколовский ошибся. Связь драки со смертью экспертизой не подтвердилось. Инсульт и последовавшая смерть наступили в результате переохлаждения и того, что они скорую не вызвали сразу. Подгорный — начальник бригады, полная его ответственность, а он пьяный был. На видео всё видно. По его вине умер человек, боевой офицер, имеющий награды, а он уйдет от ответственности? Вина по сто двадцать пятой очевидна, чуть-чуть поработать надо. Прошу вашего разрешения.

— Какой-то ты чувствительный стал, Николай Иванович, последнее время. Стареешь? Неделя тебе. Факт опьянения зафиксирован? Хорошо. Не справишься — закроешь дело. Что еще у нас? Зайцев, доложи по студенту.

Зайцев снова вздохнул, открыл блокнот.

— Студент из Конго. Сагессе Бибум… нет, Бубим… в общем, с третьего курса. Поздней ночью, под утро в четверг, поднялся на площадку пожарной лестницы общежития и сиганул вниз без парашюта с восьмого этажа, но на асфальт. Хлюп!

— Отставить юмор!

— Есть! Разбился насмерть. В шесть ноль пять его обнаружила студентка, она бегает для здоровья по утрам, позвонила в полицию. Поставили администрацию университета в известность, в управление, само собой, по форме один сообщили, те в консульство. Предварительные результаты экспертизы — наркотическое отравление на фоне душевных мук. Видео в коридоре зафиксировало, как чернокожий Сагессе прошел по коридору в два восемнадцать и свернул к двери пожарного выхода, до семи утра по коридору никто больше не ходил. Других записей или свидетельств нет. Чисто формально — либо упал по неосторожности, либо умышленно, но без посторонней помощи. Допросили его одногруппников и соседей по комнате. Оказалось, у него любовь была, девочка Наташа. Они гуляли два месяца, а потом она его бросила, увлеклась другим, белым, соотечественником. Сегрегация получилась. Ничего такая девка…

— Покороче можно?

— Конечно. Родственники студента обратились через посольство. Просят закрыть дело. Списать на суицид, что, скорее всего, так и есть.

— А откуда наркотики брал? — спросил Токарев.

— Разрешите мне? — вступил Федоров. — С этими наркотиками тут ситуация странная. Наркотики синтетические, амфитаминовой группы, распространялись среди студентов в университете и на дискотеках. Мы совместно с ФСКН накрыли одну лабораторию на квартире две недели назад.

— Я помню.

— Ну да. Всё разгромили — и оборудование и сырье, — Токарев сверился в своих бумагах. — Прекурсор один-фенил-два-пропанон, но сам изобретатель вместе со всеми концами скрылся. Какой-то недоучившийся студент не из местных. Задержанные дилеры и хозяин квартиры его не знают. Знают только имя — Владимир — и приметы. Есть фоторобот. По анализу получается, что иностранный студент наелся именно этих колес, и, похоже, из одной из последних партий. По оперативной информации сейчас такие таблетки в продажу не поступают. Куда изобретатель пропал, неизвестно. Есть предположение…

— Дело студента закрыто? — перебил полковник. — Ну и хорошо. Робота и ориентировки на химика раздали? Ищем?

— Так точно.

— Что-то еще есть? Нет. Тогда свободны. Токарев, завтра жду к девяти.

***

«Хорошо хоть по делу Подгорного навстречу пошел, — вспоминал Николай Иванович совещание, подходя к дому. — А Титова я сам дожму потихонечку. Что ж придумать-то? Какую провокацию? Прав полковник, иначе участкового не выманишь. Спать когда лягу, тогда и придумаю. Сегодня пятница, и душа просит баночку пива».

Он купил две банки пива и уже взялся за ручку двери подъезда, когда его телефон зазвонил. Неловко перекладывая из руки в руку портфель, пакет с покупками, Токарев наконец-то вывернул из кармана телефон. «Кому ж не отдыхается-то? — пронеслось в его голове. — Не дай бог, что-то срочно. Кто это? Титов! Ого!»

— Слушаю вас, Александр Михайлович, — неприветливо ответил Токарев. — Здравствуйте. Чем могу помочь?

— Надо встретиться прямо сейчас. Есть важные сведения.

— Какие? Я слушаю.

— Не по телефону. Давайте в отделе встретимся, или могу подъехать, куда скажете, назовите адрес.

Токареву было лень ехать в отдел, и он назначил встречу прямо во дворе своего дома.

— Это рядом, Николай Иванович, я буду через семь минут. Спасибо.

***

Конец апреля — начало мая в этом году на редкость теплые и погожие. Молодая кудрявая листва вовсю развернулась, солнце припекало. Токарев устроился на свободной скамейке в маленьком сквере, открыл пиво и смотрел на толстых голубей и малышей, бегающих как заведенные и смеющихся от переполняющего их безотчетного счастья. Он издалека заметил Титова, почувствовал, как радость проходит. Титов приближался с каменным, напряженным лицом.

 

2

Александр подсел к Токареву, откинулся на спинку лавки, закрыл глаза и глубоко втянул в себя воздух.

— Хорошо, — сказал он через минуту. — Пахнет весной. Каждый год удивляюсь, как буквально за три дня все делается зеленым.

— Это то, что вы не смогли сказать по телефону? — Токарев лениво протянул Титову банку. — Угощайтесь. Давно не встречались. За встречу!

— Спасибо, — Титов открыл глаза и принял пиво. — Неделю не встречались. Я скучал и ждал приглашения. Потом понял, что вы меня не хотите видеть, и вот сам напросился. Как там Олег Львович? Не обижаете его? Я уверен, вы его по ошибке взяли. Извиняться потом придется, он такой, потребует.

— Сами бы навестили его. Только сегодня с ним разговаривал. Он посылку ждет с колбасой, грустит, вас настойчиво вспоминает, все уши прожужжал.

— В самом деле? Представляю, что он там наговорил.

— Не представляете. Повидайтесь с ним, удивитесь.

— А можно? Зайду после праздников, в среду. Только объясните мне потом порядок посещения. Олег же мухи не обидит. Оскорбить может, но убить… Не понимаю, какой идиот решил, что Волков может быть организатором чего-то криминального? Посмотрите на него, он себе глаженые рубашки организовать не может. Нонсенс. Отпустите его, ради Бога, пока он там от отчаяния руки на себя не наложил. Отпустите? Обещайте, а то я ваше пиво пить не стану.

— Отпустим. Обязательно. Вот только настоящего организатора возьмем.

— Спасибо, успокоили. Для шлифовки шершавого характера ему полезно будет недельку провести среди урок, набраться новых впечатлений, выводы сделать. Выйдет преобразившимся. А я вот как раз насчет настоящего организатора хлопочу.

— Явку пришли писать? С повинной? Поздравляю! Давно пора, тем более на смягчение можно рассчитывать. У меня в папочке и письменные принадлежности имеются, — Токарев ухмылялся. — Прикажете обнажить?

— Доставайте скорее. Только явки не будет. Будет оперативная информация. Да, да, извините.

— Тоже хорошо. Записываю.

— Пишите. Семигин Юрий Викторович. Представитель Москвы на нашем заводике.

— Организатор? Не получается. Мы его проверяли, он чист.

— И все-таки послушайте. Помните тот день, когда мы с вами встретились и кофе пили? Там еще ваш коллега странно забежал, пометался по залу и странно выскочил. «Мы странно встретились и странно разойдемся, улыбкой нежности роман окончен наш». Романс. А ведь я тогда тоже знакомого в глубине разглядел. Это был Семигин. Тогда я не подумал, а вы не объяснили мне, кто такой этот ваш знакомый. А Семигина еще Женька заподозрил, и мне он резко не понравился. Скользкий, мерзкий и опасный тип! Потом, после убийства, я нанял одного человечка последить за Семигиным, а заодно выяснить личность вашего знакомого. Так вот, ваш знакомый — участковый Кухарчук, который как раз обслуживает район, в который входит Первомайская улица. Само по себе это не подозрительно. Подозрительно то, что Семигин встречается с Кухарчуком. За последние четыре дня они встречались дважды. Он впервые в нашем городе, Кухарчук в Москве небось и не был никогда. Какие у них могут быть общие дела? Вопрос! Более того, сегодня, перед тем, как вам позвонить, я их видел вместе как раз в том самом кафе «Марсель». Три раза за пять дней, уже слишком, не находите? И вот я решил вас известить.

— Как давно вы их видели?

— Минут… э-э-э… — Титов посмотрел на «Ролекс». — В восемнадцать двадцать. Точно, специально засек.

— Ага. Александр, купите фисташек, пожалуйста, срочно, вон в том киоске. Пиво мое, закуска ваша.

— Позвонить хотите? Не вопрос. Я побежал.

Токарев набрал номер Федорова.

— Сережа? Токарев. Кто у тебя сейчас за участковым смотрит?

— Не помню. Надо посмотреть. А что? — напрягся Федоров.

— Узнай и быстро мне перезвони. Где находился Кухарчук, был и есть, с семнадцати часов. Только срочно.

— Сделаю.

Через минуту Федоров перезвонил.

— Кухарчук в семнадцать двадцать покинул опорный пункт и ушел домой. С семнадцати тридцати пяти он дома и никуда не выходил.

— Уверен?

— У его подъезда наш дежурит. Надежный оперативник.

— Ясно. Срочно отправляй кого-нибудь в кафе «Марсель», что возле ломбарда на рынке, с фотографией, и проверьте, был там Кухарчук сегодня или нет. Потом мне доложишь. Всё, отбой.

Титов стоял с пачкой орешков в стороне и ждал, когда следователь закончит говорить. Токарев прямодушно объяснил:

— Жену предупредил, что задерживаюсь. Она ждет с ужином.

— Ругаться будет?

— Что вы! Она привыкла уже, жена следователя со стажем.

— Я понял.

— Так почему вы считаете Семигина организатором?

— Есть основания. Вообще-то я уверен, что Семигин не организатор, а представитель организатора. Такой своего рода оперативный уполномоченный по нашему городу. Кто его уполномочил, я не знаю. Вероятнее всего, если дело касается долгов Евгения, уполномоченный находится в Москве. От туда, если помните, Семигин и прибыл. Скорее всего, это можно понять из той самой записной книжки. Возможно, там есть движение по долгам Жени. Дело в огромных деньгах, которые занимал Безроднов на свои выборы, как первые, так и вторые. По моим сведениям, это несколько миллионов долларов.

— Ого!

— Стоимость входного билета в Думу. Можете по своим каналам поинтересоваться, вам подтвердят. Так вот, Семигин, как я понимаю, занимался не столько налаживанием бизнеса с Москвой, сколько искал связь Безроднова с заводом, чтобы забрать завод за долги. Наверное, еще искал и деньги. Я переговорил с народом, с которым общается Семигин, на предмет его интересов. Получается, его интересуют бумаги, бухгалтерская документация, протоколы, приказы и распоряжения любой давности. То, что его не должно интересовать. Понимаете? Он искал то, что можно потом предъявить как связь должника и завода. Прямой-то связи нет, но аффилированность, в том числе и в принятии бизнес-решений, доказать можно. Я не говорю про офшорного собственника. Улавливаете? Тут вам и мотив, и исполнитель.

— Они на встречах чем-то обменивались?

— Точно не скажу, такой информации у меня нет. Если бы факт передачи зафиксировали, я бы знал. Нет, ничего не было.

Телефон Токарева зазвонил. Несмотря на прижатую к уху трубку, Титов расслышал.

«Ты где болтаешься, Коль? Я жду тебя, жду, уже остыло все! Коля, у тебя совесть есть? Если задерживаешься, предупреждай! Опять небось выпиваешь с устатку? Коля, Коля, сколько же можно просить, у нас же сын растет…»

— Я буду, буду, через десять минут. Извини, Валь. Всё! Вот, — смутился Токарев, растерянно глядя на свой телефон.

— Вам хорошо, вас ждет не дождется любящая жена, — глядя веселыми глазами, грустно сказал Титов. — Завидую. А моя снова разводится, живет у родителей, да и черт с ней, пускай. Надоело все.

— То есть вы предполагаете, что Семигин нашел Кухарчука и вместе они… Интересно! Причем правдоподобно.

— Я допил, Николай Иванович. Простите, что оторвал вас от отдыха, благодарю за встречу. Надеюсь, я в какой-то степени реабилитировал себя в ваших глазах. Привет супруге!

Ровной, твердой походкой Титов пошел к своей машине, припаркованной вдоль аллеи, сел в нее и уехал. Токарев смотрел ему вслед и думал: «Странный парень, темный, но какой-то свет пробивается. Рвется к чему-то изнутри самого себя и не может вырваться, как взведенная пружина. Если заказчик этот москвич, то, причем тут фото? Кто подбросил его Ижинскому и Волкову, зачем? Странно всё».

Позвонил Федоров.

— Официантка узнала Кухарчука. Но самое удивительное не это. Угадайте, с кем наш участковый в кафе встречался? Ни за что не угадаете, могу свою машину на кон поставить! Обалдеете!

— С Семигиным?

На том конце трубки замолчали. Через полминуты Федоров растерянно продолжил:

— Про машину я пошутил. Да никто нас и не разбивал, — нашелся он. — Пари недействительно. Так?

— Так, Сережа. Все, на сегодня хватит работать. Надо бы тебе завтра к девяти подъехать в отдел, я буду Федору докладывать оперативные соображения. Кое-что придумал, ты понадобишься. Или ты тоже родине только по будням служишь?

— А кто еще?

— Не важно.

— Я буду. Придумали что-то?

— Да, есть одна идея.

 

3

На следующее утро, ровно в девять, одетые в джинсы и футболки, в кабинете начальника сидели Токарев и Федоров. Токарев излагал руководителю свою идею:

— Мысль такая, Федор Викторович. Предлагаю собрать совещание, включая всех участковых города, на котором довести следующую информацию, — он секунду помедлил и твердо начал. — Легенда такая. По оперативным данным, в один из предметов, похищенных в квартире, занимаемой бывшим депутатом Безродновым, инсталлирован, вживлен то есть, некий пассивный микрочип, который начинает срабатывать при активном излучении специального спектра радиочастот, при срабатывании специального излучателя.

— В слове «пассивный» есть что-то оскорбительное, — не удержался Федоров.

— Сережа! — с улыбкой сделал ему замечание Котляр. — Не обращай внимания, Николай Иванович, продолжай.

— Юморист, — тихо посетовал Токарев. — Данные якобы получены от московской фирмы, специализирующейся на продаже и установке охранного оборудования и средств киберзащиты. Выяснено, что Безроднов к ним обращался и они выполнили работу по установке одного такого чипа в предоставленный им предмет. Сам чип достаточно маленький и без специальных знаний его трудно найти. Какой это предмет, в интересах следствия пока не сообщается.

— Николай, ты думаешь, кто-то из наших вундеркиндов это поймет? Бред какой-то!

— Разрешите, я закончу, товарищ полковник? Спасибо. Так вот, в определенное время, то есть вечером того же дня, а совещание собираем утром, назначено проведение спецоперации по поиску предмета с чипом. Для этого в городе, по заранее нарезанным квадратам, начинают курсировать оперативные машины, оборудованные специальными приборами, излучающими радиочастоты указанного спектра. Следствие надеется, что нам удастся «разбудить» чип и получить от него ответный сигнал. Если получится, то дальше предстоит локализовать сектор поиска, привлечь туда все оставшиеся машины, и путем перекрестного пеленгования специалисты быстро определят место нахождения чипа, а следовательно, и предмета, в который он вставлен.

— Допустим, — заинтересовался Котляр.

— Что требуется от личного состава. Сотрудники линейных отделов распределяются согласно заданию. Схему сделаем до четвертого. Участковым инспекторам находиться в период проверки в своих опорных пунктах, никуда не отлучаться, быть на связи и ждать указаний. Пользоваться только городскими телефонами и рациями. Мобильные телефоны желательно не использовать, связь будет выборочно глушиться и контролироваться. По-моему, правдоподобно.

— Ты думаешь, Кухарчук задергается и будет рваться к заказчику?

— Думаю, да. К заказчику или к украденному. Вчера ребята Федорова зафиксировали встречу Кухарчука, который оторвался от наблюдения, с Семигиным, московским специалистом на заводе, где работает Волков. Мы его проверяли, но…

— Помню, проверка ничего не показала, кроме его карьеры в колонии. Сомнительная личность. И фигуранты наши на него намекали. Неужели след в Москву ведет все-таки? Как Кухарчук оторвался-то вчера?

— Он должен был находиться дома, но воспользовался ключами от чердака и вышел через другой подъезд. Так же и вошел. Как входил, мы уже видели.

— Не сообразили, что у участкового есть ключи от всех чердаков?

— Мы не думали, что он действительно вовлечен и будет путать следы.

— Значит, он в деле.

— Вот именно. Вчера ко мне на встречу пришел Титов, сам напросился и пришел, я его не дергал, и сообщил, что он следил за Семигиным. За эту неделю Семигин встречался с Кухарчуком трижды. Трижды! Считаю необходимым установить скрытое наблюдение за Семигиным. Он живет в гостинице «Центральная».

— Согласен. Сергей, найдешь сегодня кого-нибудь?

— Найду, товарищ полковник, — ответил Федоров.

— Хорошо. Давай дальше, Николай Иванович.

— Допустим, совещание проводим в десять утра в среду. Закончим, самое позднее, в двенадцать. Пеленг назначим с шестнадцати часов до двадцати одного часа. Кухарчук поймет, что если чип у Семигина, то его могут взять, и он укажет на Кухарчука, а если в тех вещах, что у самого Кухарчука, то могут найти их. Очевидно, что надо срочно вывозить сокровища и ценные бумаги. Поскольку неясно, где же чип, в каком предмете, Кухарчуку необходимо будет встретиться с Семигиным и передать ему украденное. Передать — и срочно удалить вещи из города подальше, чтобы не засекли. На всё у них будет примерно четыре часа. Если все предметы уже у Семигина, то тому нужно убегать. Машины у него нет, значит, поезд, такси или автобус. Так или иначе, мы краденое четвертого получим и одного из двоих, а если повезет, и обоих, с поличным возьмем.

Котляр и Федоров, затаив дыхание, слушали. Идея казалась странной, рискованной, но интересной. Полковник спросил:

— А если Семигин уже всё получил и вывез?

— Маловероятно. С момента убийства Безроднова прошло две недели, из которых полторы ребята Титова, частные детективы из агентства, следили за Семигиным и уверены: город он не покидал, а на встречах с Кухарчуком ничего объемного не получал. Нет, убежден, они оба поднимутся. Если же получил и вывез, то Кухарчук и Семигин будут спокойно сидеть и не рыпаться. Тогда надо будет что-то другое придумывать. Хотя вряд ли Семигин отчитывается перед участковым — вывез, не вывез. Не может у них быть такого доверия. Я чувствую, сработает. Что-то операция покажет.

— Принимается, — резюмировал Котляр. В его глазах горел азарт. — Николай, Сергей, проработайте план операции. Когда какие ресурсы потребуются, какие силы. Как подготовите — мне на стол. Ответственный — Токарев. Я постараюсь до среды все согласовать и обеспечить. Операцию «Чип» начинаем четвертого в десять утра с совещания, — голос Федора Викторовича потеплел. — Спасибо тебе, Николай Иванович, надеюсь, нам повезет. Если заловим злодея, буду подавать на награждение, имейте в виду, но это потом, а сейчас за дело.

Титов и Федоров покинули кабинет начальника и ушли в комнату следователей. Ближе к вечеру полковник утвердил готовый план.

***

Операцию начали в среду ровно в десять. Переполненный учебный класс отдела искрился недоумевающими тревожными репликами. Офицеры напряженно ждали, вслух предполагая сокращение, реструктуризацию, расформирование, вывод за штат или разоблачение какого-нибудь коллеги в погонах.

Совещание вел Токарев в присутствии полковника Котляра. Он подробно изложил разработанную легенду, ответил на вопросы, опросил понимание задачи. Народ успокоился, когда стало понятно, что это не сокращение. Все внимательно слушали, с недоумением переглядывались. Слушал и Кухарчук, сидевший в середине среднего ряда. Токарев изо всех сил старался не смотреть на него, переводя взгляд слева направо и наоборот, сканируя каждого и всех. Тем не менее, он отметил, что, поначалу безразличный, участковый напрягся, когда дошло до сути, а под конец подробно записывал каждое слово. Он задергался, заторопился, несколько раз посмотрел на часы. Котляр и Токарев мельком переглянулись, убедившись в одинаковой оценке увиденного. Слово для напутствия взял Котляр:

— Товарищи, план операции согласован с Москвой и стоит на контроле главка, — он показал издалека народу лист с таблицей, украшенный визами и печатями. — Утечки должны быть исключены. Дело резонансное, можно сказать, политическое. Министр в курсе! — полковник снова поймал вдохновение и изрекал директивы, звеня металлом в голосе. — От вас требуется высочайшая ответственность, четкость и разумная инициатива. Необходимо беспрекословно выполнить все требования, озвученные майором Токаревым, строго соблюдать план работ, который вам доведен. Обращаю внимание, что аренда оборудования стоит городу больших денег, повторно мы такую операцию не потянем. Поэтому всё должно быть идеально. Если кому-то что-то непонятно, переспросите, потом никаких объяснений я не приму. Те, у кого на вечер свои планы — рапорта на мне на стол, с удовольствием подпишу, никого не держу, стране нужны дворники и вахтеры. Еще раз пробегите свои задачи и задавайте вопросы до исчерпывающего понимания, — он взял паузу, тишина придавила аудиторию, стала невыносимой, и даже у Токарева заболела голова. Наконец Котляр продолжил: — Вопросов нет! Начинаем готовиться. Сейчас одиннадцать сорок. До начала осталось четыре с половиной почти часа. Цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!

Штаб операции расположился в кабинете полковника. На столе лежали несколько раций и сотовых телефонов. Руководил операцией Токарев, оперативный дежурный — Зайцев, общее руководство и координация — Котляр. Ответственные за Кухарчука и Семигина доложили о взятии объектов под наблюдение. Секундная стрелка бешено завертелась. Телефон в руках Зайцева залился сигналом вызова.

 

4

Зайцев сообщил:

— Тринадцать ноль-ноль. Участковый прибыл на опорный пункт и сейчас находится в своем кабинете. Москвич с десяти на заводе, сейчас обедает в заводской столовой. Кстати, Титов вышел с завода, сказал секретарше, что поехал на тренировку, к трем вернется.

— Не мешало бы и нам пообедать, — заметил Токарев.

— Я закажу пиццу, — предложил Котляр. — Против пиццы возражения есть, господа офицеры? Вот и хорошо! — открыл дверь, отдал поручение секретарше и снова закрыл.

— Тринадцать пятнадцать. Кухарчук вышел и пошел в сторону своего дома.

На большой карте города Василий цветными фломастерами отмечал траектории движения подозреваемых, с указанием времени, по телефонным докладам оперативников.

— Началось! — констатировал Токарев.

— Тринадцать тридцать семь, участковый зашел в подъезд своего дома. А пиццу скоро привезут, товарищ полковник?

— Скоро, не отвлекайся, Вася.

Зайцев уставился в карту, пытаясь угадать маршруты подозреваемых. Полковник и майор молча писали что-то в своих блокнотах.

— Есть хочется, голова не соображает, — очнулся Зайцев. — Война войной, обед по… Четырнадцать ноль семь. Семигин на троллейбусе едет в сторону гостиницы. Вот оно, пошло движение.

— Передай, пусть ведут предельно аккуратно, тремя группами. От плана не отклоняться! — командовал Токарев. — Что-то они не торопятся. Хотя из города выехать сейчас за десять минут можно.

— Дежурный? — Котляр нажал кнопку селектора. — Когда пиццу принесут, прими, рассчитайся — и сюда, я деньги отдам. Спасибо.

— Четырнадцать двадцать. Семигин в своем номере.

— Группе «Б» повышенное внимание! Взять под наблюдение все выходы из гостиницы. Сергей, поднимись на этаж, посмотри от горничных за его дверью. Принесли? Вот хорошо, неси, пока не остыла. Зайцев, сейчас пицца будет.

— Ура, товарищ полковник. Четырнадцать двадцать две. Кухарчук вышел из соседнего подъезда с большой полной сумкой через плечо. В штатском. В машину не сел, пошел к проспекту. Берет такси.

— Не трогать его, только вести. Номер машины? — полковник набирает ГИБДД. — Есть номер, коллеги, возьмите на контроль, перекройте все дороги! При попытке выехать из города сопровождайте до команды захвата, преступник вооружен, может оказать сопротивление или прикрываться удостоверением сотрудника.

— Четырнадцать тридцать. Семигин вышел из гостиницы. В спортивном костюме и кроссовках. При нем тоже спортивная сумка. Идет пешком в сторону Кирова. Семигина везут тоже на Кирова. Товарищи, их траектории сближаются! Смотрите, товарищ майор, всё как вы говорили!

— Где они могут встречаться, капитан?

— Да где угодно! На Кирова — два ресторана, горсовет, большой сквер в центре проспекта, фитнес-клуб и примыкающий к нему торговый центр, ЗАГС, салон красоты.

— Думаю, не ЗАГС, участковый женат уже, — не сдержался Токарев. — И не горсовет, даже не салон красоты. Они направляются, скорее всего, в фитнес-клуб «Атланты и Кариатиды». Кто такое название придумал?

— Да есть один графоман, я его знаю, — усмехнулся Котляр и взял рацию. — Семигин через десять минут будет там. Группе «Б» на машине выдвинуться к фитнесу, занять места у входа, блокировать окна. Сергей? Федоров? Слышишь? Транспорт поехал в «Атланты», веди пешком Семигина, не светись.

— Четырнадцать сорок семь. Семигин вошел в клуб. Так. У него членская карта, взял полотенце, пошел в раздевалку. Товарищ майор, что делать? Уходит! — горячился Зайцев.

— Сергей, — давал напрямую указания Котляр. — Предъяви удостоверение охраннику, пусть не шумит пока, объясни последствия, мы потом администрации сообщим, и аккуратно, не привлекая внимания — за ним. Не спугни.

— Четырнадцать пятьдесят две. Кухарчук подъехал к фитнесу, выходит, идет внутрь. Товарищ полковник, Федоров сказал, в спортзале Титов. Тренируется, грушу околачивает, красный, как рак.

— Вася, ты можешь не жевать во время доклада? Неужели все-таки Титов замешан? Странно. Пусть аккуратно ведут. Черт! Там их спугнуть ничего не стоит, — заволновался Токарев.

— При малейшей опасности или если будет очевидно, что слежку заметили, — немедленно докладывать и захватывать. СОБР — готовность номер один! — прокричал Котляр в рацию. — Преступники могут открыть ответный огонь, а там народ кругом!

***

В начале четвертого вечера все было закончено. Итог операции — Кухарчук с деньгами и ценностями захвачен, Семигин скрылся. Никто не пострадал. В кабинете Котляра в присутствии начальника, Токарева и Зайцева докладывал непосредственный участник и руководитель на месте Федоров:

— Когда Семигин получил полотенце и ключ и направился в мужскую раздевалку, я подошел к охраннику, объяснил ему ситуацию. Оказался бывший наш сотрудник на пенсии, всё сразу понял — всех пускать, никого не выпускать, и без звука пропустил меня. Я рацию выключил, чтоб не спугнуть, телефон убрал. Мужская раздевалка находится от входа налево и вниз по лестнице. Я спустился, вошел в помещение со шкафчиками, народу мало, взял одно из использованных полотенец, которые выбрасывают в бак, когда заканчивают заниматься. Там же рядом стоял чей-то рюкзак, взял и его. Прошел, как бы отыскивая свой шкаф. Гляжу, Семигин на лавочке сидит, возится со шнурками, вроде переодевается. Сумка при нем, на меня он посмотрел, но сразу отвернулся. Я снял курку, тихонько прошел обратно, поставил на место рюкзак. Всего в раздевалке человек пять было, пусто. Стою, делаю вид, что в телефоне копаюсь и, не торопясь, типа переодеваюсь около открытого шкафа. Входа не вижу, но коридор, в который Семигин должен выйти, контролирую.

— А он что? — раздраженно перебил Котляр. — Перемещался, говорил с кем-то?

— Трудно сказать, он вне зоны видимости был. Там еще эта музыка идиотская повсюду. По-моему, ничего такого.

— Ладно, потом что?

— Ну, сижу, притворяюсь. Народ вяло ходит. Кто в душ, кто в зал, кто в бассейн. И так минут пять-семь, вдруг получаю эсэмэску: мол, участковый в клубе — и тут же вижу самого Кухарчука. Он, оказывается, успел уже раздеться и шел в бассейн с пакетом каким-то. В плавках. Он приостановился, когда меня увидел, оглянулся назад. Я шагнул к нему, чтобы типа пожать ему руку, и преградил путь в бассейн, он в ответ: «Здравия желаю, я забыл шапочку, сейчас», развернулся обратно и быстро пошел к выходу. И тут, как назло, спускается из спортзала Титов. Он увидел Кухарчука метра за три, потом посмотрел на меня. Его лицо исказилось, как от бешенства, и он ударил участкового навстречу в грудь. Сильно так врезал кулаком, а у самого глаза из орбит повылезали. Кухарчук отлетел, навалился на меня, я от неожиданности поскользнулся и потерял равновесие. Головой стукнулся о кафель сильно. Кухарчук вскочил и рванул в бассейн, Титов за ним, я следом. Подмогу вызывать некогда. Выскочили из раздевалки, потом в обход бассейна он вбежал в первую попавшуюся дверь. Оказалось — женская раздевалка.

— Гей-парад устроил, капитан? — мрачно пошутил полковник.

Все заулыбались.

— Ну, товарищ полковник! В женской раздевалке мы его с Титовым и скрутили.

— Как Семигин-то ушел?

— Понимаете, мы перекрыли единственный выход из клуба. Никаких технических выходов в клубе нет. За окнами с левого и с правого торца смотрели наши сотрудники. Я был уверен, что он никуда не денется. Потом нам администрация подсказала — оказывается, на втором этаже существует пожарный переход в здание торгового центра. Клуб занимает часть этого центра. Так вот, та дверь давно уже закрыта и опечатана и проверяется исключительно пожарными. Запасной ключ есть только у администратора, хранится в пенале, передается по журналу. Не знаю как, но Семигин имел дубликат. Он сорвал пломбу, открыл дверь, вышел на лестницу торгового центра, запер за собой дверь, дальше — в торговый зал и скрылся. Смешался с толпой. К сожалению! Сейчас мы получаем записи с камер, изучим, постараемся понять его дальнейшие движения. Работаем. Фотография Семигина, согласно вашему распоряжению, разослана на все вокзалы и дороги, таксопарки предупреждены, железнодорожная полиция тоже. Как в Москве, я не знаю.

— Я предупредил московских коллег для установления засад по месту жительства нашего беглеца и в местах его вероятного появления, они там разберутся, — хмуро сообщил Котляр.

Все смотрели на начальника. Полковник, сдвинув брови, молчал, размышляя, следует обрушиться на Федорова или его не в чем винить? Никому и в голову не могло прийти, что существует какой-то пожарный выход в заведении, которое никто еще десять минут назад не рассматривал в качестве объекта для задержания. Захват провели стремительно, времени на подготовку не хватило. Из положительного — жертв нет, один из двух преступников взят с вещами. Нет, пожалуй, Федоров сделал все, что мог.

— Понятно. Что у Кухарчука нашли?

— В вещах участкового нашли следующее. Личные вещи для спортзала. Бумаги, табельное оружие. Какие-то документы формата А4. Деньги в сумме десяти тысяч долларов и трехсот с мелочью тысяч рублей, а также ювелирные украшения, часть из которых значится в описи с места убийства Безроднова и его семьи. Всё в присутствии понятых, представителей администрации фитнес-клуба, пересчитано, описано и доставлено в отдел.

— Записной книжки не видели?

— Не было.

— А Титов чем-то объяснил свои действия? Зачем он ударил участкового?

— Объяснил. Оказалось, он в клубе был на тренировке по собственному плану, три раза в неделю, не знал ничего о встрече этих двух сусликов. Когда увидел участкового и меня, понял, что идет задержание и участковый пытается скрыться. Титов уверен, что убийство — дело рук этих двоих, поэтому бил изо всех сил, целил в сердце, видимо хотел убить. Слава Богу, не попал. Он и в женской раздевалке жестко действовал, еле оттащили его. Словно осатанел. С другой стороны, его усилия помогли нам, в том числе не дали возможность Кухарчуку применить оружие.

— Он достал пистолет?

— Да, на бегу, но передернуть затвор не успел. Если бы начал палить — не знаю, могли быть жертвы. Раненые голые женщины в лужах кровавой воды, ужасное зрелище. Собственно, Титов и завалил его, потом уж я подоспел и ребята.

— Кухарчук говорит?

— Только о якобы подброшенных деньгах и украшениях. Показания давать отказывается.

— Спасибо, Сережа. Ну что, Николай Иванович, надо колоть участкового. Другого пути нет.

— Ясно. Тогда я к себе. Капитан, заводите Кухарчука через пятнадцать минут, — мрачно скомандовал Токарев. — Чаю попью пока. Да, готовьте документы на освобождение Волкова Олега Львовича из СИЗО под подписку, будем снимать с него обвинения.

Он прихватил пару кусков пиццы и покинул кабинет руководителя.

«Из рук ушел, — раздраженно думал Токарев. — Как уж под камень уполз. Хитрый, гад, подготовленный. Ищи его теперь. Титов еще этот. Случайно он там оказался или специально пришел? Опять героизм проявил, ничему человека жизнь не учит. Замешан с ними или нет? Вряд ли замешан, иначе не стал бы сам на Семигина указывать».

***

Участковый с разбитым носом и следами крови на губах и зубах презрительно оглядывал остатки пиццы на столе следователя. Скованный наручниками, он все трогал себя за лицо, определяя ущерб, полученный при захвате. Токарев вглядывался в его глаза. Просто так расколоть такого парня не получится. Кухарчук знает законы и процессуально подкован. Однако сквозь видимую неприязнь и браваду участкового следователь уловил затаенный звериный страх, неуверенность и панику.

— Работаем? — твердо и насмешливо спросил Николай Иванович.

Кухарчук не ответил, отвернул лицо в сторону, но не смог ни на чем зафиксировать взгляд. Его мелко трясло, он трусил.

— Вот и отлично. Итак, коллега, при каких обстоятельствах вы познакомились с гражданином Семигиным Виктором Юрьевичем?

— Не знаю такого, — коротко, не глядя следователю в глаза, процедил Кухарчук.

— Память отшибло. Тогда объясните, почему вы встречались с ним трижды за последние семь дней? Последний раз тридцатого, в субботу, в кафе «Марсель». Не припоминаете?

Участковый вздрогнул, заерзал на стуле. Говорил отрывчато, брал большие паузы перед ответами.

— Не помню.

— Конечно! Тогда, может быть, вспомнишь, где ты был в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое апреля? — наращивал тон Токарев. — В день убийства бывшего депутата Безроднова и его семьи. Где?

— Дома.

— Что делал? — в голосе появилось ирония. — Кто может подтвердить? А? Ты первый раз, что ли? Ты же мент, должен понимать! Кухарчук, ты замешан в убийстве! Нет у тебя алиби, а если и есть, я его разрушу. Вы убили бывшего депутата, изнасиловали и убили его жену, застрелили двух маленьких девочек. Надеешься отбрехаться? Ты мучиться будешь, страдать. Я тебе обеспечу искупление грехов, обещаю!

Токарев повернул к участковому монитор, стал показывать страшные фото с места преступления, одновременно выкрикивая в ухо участкового обвинения.

— Смотри, родной. Тебе уже ничего не поможет. Тебя опознали работники охраны дома, на месте преступления нашли твои следы. Смотри, тварь! Смотри! — орал Токарев. — Твоих рук дело. Как они нашли тебя, чем купили? Деньгами? Запугали? Говори!

— Это не я, вы ничего не докажете, — трясся участковый — Нет там никаких следов и быть не может. Я дома был, жена может подтвердить, спал, готовился на службу.

— Послушайте, Кухарчук, — напирал Токарев. — Как только ваш друг Семигин оклемается и заговорит, вам уже будет не нужно что-то вспоминать. Он всё свалит на тебя: и убийство, и изнасилование, и ограбление. А он свалит! При нем, как и при тебе, найдены вещи из квартиры Безроднова. Ты пойдешь как исполнитель и организатор, он — как соучастник. Ты убивал и насиловал, так он скажет, а ты молчи, жди.

— Меня там не было! — со слезами закричал Семигин. — Я никого не убивал.

— Ты был там. Был! Тебя видел сосед в глазок и опознал по фотографии, — напропалую врал Токарев. — Устроим очную ставку — и всё, ты труп! Мало? Охрана тебя опознала, именно тебя, потому что ты с проверками туда приходишь по службе. Семигина же они не опознали. Еще? На месте преступления найдены волосы, некоторые из них принадлежат, видимо, тебе или Семигину. Мы сделаем генетическую экспертизу, и она покажет, что ты там был. Одного волоска достаточно. Подумай! Охранники, сосед, волосы. Улик для суда более чем достаточно. Смотри сюда, зачем вы убили детей? Зачем насиловали? Кто, кто все сделал? Если ты, сволочь, не успеешь признаться и свалить на другого, тебя приговорят к пожизненному сроку, будешь вечность жить по пояс в собственном дерьме и им питаться! А твой дружок через два года по УДО выйдет. С его-то возможностями! Умные должны жить. Или наоборот? Тебе решать. Ты надоел мне до смерти, не хочешь говорить — не говори, но я тебе все объяснил. Потом не плачь, поздно уже будет.

Пораженный Зайцев сидел в глубине кабинета и, уставившись на Токарева, листал какое-то дело, не глядя в него.

— Вася, сходи узнай, Семигин в состоянии говорить? Этот тупой совсем, не понимает ничего, пусть и идет за главного.

— Стойте, подождите! — закричал как безумный Кухарчук. — Вася, не ходи! Я дам показания! Не убивал я и не насиловал, — он вдруг зашептал. — Я говорил ему — не надо, а он: «Молчи, убью». Это такой человек, вы себе не представляете, он убийца, садист, у него связи везде. И в Москве, и тут среди бандитов. Товарищ Токарев, он запугал меня, я не хотел.

Кухарчук рыдал, дергая плечами и размазывая кровавые сопли и слезы скованными руками.

— Я говорил ему, просил, а он…

— Не части! Решил дать показания — бери бумагу, ручку и пиши. Учить тебя, что ли? Чем четче напишешь, тем лучше тебе будет. Как бывшему коллеге, тебе первому разрешаю признаться. Думай! Если решил писать — пиши подробно, с деталями. Не хочешь — убирайся в камеру, охотник все свалить на другого у нас есть. Ты понял меня?

— Да, да, я понял. Я же не хотел, я не из-за денег!

— Волков причастен?

— Волков? А, этот. Нет, зачем?

— Об этом тоже пиши.

— Я напишу, я знаю как.

Он писал медленно, тщательно выверяя каждое слово. Работа захватила участкового, Кухарчук обсох и даже вытащил от усердия сквозь разбитые губы кусочек острого языка.

Напряжение покидало Тихонова, он начал успокаиваться. Дело плавно продвигалось к завершению. Семигин. Ну а что Семигин? Будем искать — найдем. Главное, есть чем отчитаться перед начальством. Бывало и хуже.

— Это вас, — произнес Зайцев, протягивая Токареву трубку городского телефона. — Дежурный из СИЗО.

— Токарев! — представился он.

— Товарищ майор, подозреваемый Волков Олег Львович покончил с собой сегодня ночью. Мы звонили вам, но нам сказали, вы на операции.

— То есть как покончил? — у Токарева слегка закружилась голова, и он присел на край стола. — Почему? Что ж вы раньше не сообщили?

— Он вены себе вскрыл этой ночью, под утро уже. Мы звонили, говорю же, просили дежурного вам передать. Тут и без него хлопот полон рот. Оставил предсмертную записку. Чистый суицид. Вам бы лучше приехать.

— Буду, — Николай Иванович покосился на увлеченного Кухарчука. — Думаю, часа через два.

 

5

Показания Кухарчука Токарев читал в машине по пути в СИЗО.

Из показаний следовало, что Семигин сам нашел Кухарчука в начале апреля, то есть как только оказался в городе и за неделю до появления на заводе. Он оказался исключительно осведомленным, купил участкового информацией о злоупотреблениях, связанных с кражей денег с места преступления. Потерпевшая готовила заявление в прокуратуру. Задача капитану была поставлена такая: провести Семигина в дом на Первомайской, помочь попасть в квартиру Безроднова для получения долга, что он, Кухарчук, и сделал. Долг, по словам Семигина, принадлежит очень серьезным людям в Москве, так что дергаться участковому нельзя, будет хуже и ему, и жене, и ребенку. О готовящемся убийстве подследственный ничего, разумеется, не знал.

Уже в квартире у Семигина вдруг оказался пистолет, и, когда участковый заявил о желании уйти, тот припугнул его повторно убийством жены. Пытал, убивал и насиловал сам Семигин. Кухарчук только помогал привязывать Евгения Безроднова, связал его жену Екатерину Васильеву, увел детей и производил обыск и изъятие искомого. Пострадавший все выдал сполна. Из квартиры были вынесены деньги, документы и драгоценности.

Часть предметов, в основном документы, Семигин забрал с собой, а деньги и золото, достаточно объемный пакет, передал на хранение Кухарчуку. Видел он и маленькую записную книжку в зеленой обложке. Книжку Семигин сразу забрал себе. Встречались они потом для постепенной передачи денег и уточнения плана отъезда Семигина в связи с темпами продвижения расследования. Семигин, кроме того, знал от участкового о задержании Тимошина (Дохлого) и Волкова, об убийстве Урбанюка-Ижинского. Как использовал Семигин полученную информацию, Кухарчук не знает, но тот проявлял особый интерес к этим людям.

Несколько дней назад, по команде москвича, за непристойное поведение участковым был задержан некий гражданин и помещен в камеру отдела, с двадцать шестого апреля по двадцать восьмое, после чего он был отпущен. Скорее всего, именно этот гражданин причастен к повешению Тимошина. Проживал Семигин в гостинице. Каких-то общих знакомых у них нет. За помощь участковому обещаны десять тысяч долларов и полная амнистия. Именно эти деньги и находились в его сумке. О встрече в фитнес-клубе подельники договорились в связи с необходимостью срочно вывезти из города вещи, добытые в квартире Безроднова, на безопасное расстояние.

Следователь удовлетворенно улыбнулся — сработало.

В основном это всё, что успел написать Кухарчук. Детали будут потом. К сожалению, изложенная информация не проясняет текущее место нахождения Семигина, не упрощает его поиски.

Тем не менее, преступление можно считать раскрытым. Токарев позвонил полковнику и доложил о результатах. Получил поздравления и благодарность. Но радости или облегчения не испытал. Очень много всего оставалось неясным. Кто убил Тимошина и Волкова, как это связано с Москвой? Связано ли? Как поступить с Титовым? Много вопросов. В самоубийства Николай Иванович не верил. Кроме того, Котляр поделился информацией, полученной из Москвы: сообщили, что, оказывается, Семигин уже неделю ни в какой командировке не числится, наоборот, его разыскивали на фирме, отчаялись, объявили за прогул замечание, потом выговор, и на сегодняшний момент Семигин в торговом доме не работает, уволен по статье, о чем ему на адрес, указанный в личном деле, отправлено официальное извещение и приглашение за расчетом. Слабая ниточка оборвана, и непонятно, где искать убийцу, тем более, если он добрался до Москвы.

Токарев чувствовал себя истощенным и морально, и физически, душевное опустошение превращалось в безразличие и отрешенность. Приходящего после завершения расследования удовлетворения не было. Напротив, проросло острое недовольство собой, воспаленное раздражение работой отдела, несовершенством мира и всем, что только попадалось на глаза. Ему казалось, что сейчас он встретится с мертвым, но еще живым Волковым, которому невозможно смотреть в глаза и на вопросы которого ему нечего будет ответить. Оборвалась его связь с несчастной дочерью, больше не будет его науки, не прозвучат больше его нелепые, смешные колкости.

Хотелось все бросить и уехать, наконец, в плановый отпуск к Черному морю.

***

В СИЗО он доехал к девяти вечера. Из руководства его встречал только начальник оперчасти, чьи бесцветные заплывшие глаза не обещали ни версий, ни объяснений. Тело Волкова перевезли к тому моменту в морг третьей городской больницы. Воображаемый диалог не состоится.

В кабинете начальника, в пятне света, источаемого винтажной, времен ГПУ, настольной лампой, Токарев сидел над пачкой документов. Он медленно читал и откладывал в сторону акты, объяснительные, рапорты и смазанные черно-белые фото, распечатанные на принтере.

Картина вырисовывалась следующая. Очевидно, пьяный Волков сидел на унитазе, над которым вскрыл себе вены куском стекла. Чтобы кровь не свернулась, он держал руки в висящей рядом раковине, под струйкой воды, там же лежало и само стекло. Потом, видимо, Олег Львович потерял сознание и сполз со своего пьедестала на пол, завалился на правый бок и принял смерть в таком положении от потери крови. Вокруг унитаза и под телом обнаружено небольшое количество рвотных масс и пятен крови. Никаких следов насилия на теле не отмечено, нет и следов борьбы в камере, за исключением разбитой водочной бутылки. Происхождение водки неизвестно, однако сама по себе водка в камерах не редкость. Администрация не гнушается дополнительным заработком, но надзирать за законностью в СИЗО — дело прокуратуры.

На столе обнаружены кружка с остатками водки, несколько религиозных книг, блокнот со схемами приборов и формулами, скомканная предсмертная записка, криво наточенный карандаш. На единственной полке стояли банка с кофе, пачка с чаем и пачка сахара. Ничего лишнего, как у святого отшельника.

Записка гласила: «От показаний отказываюсь. Не могу больше терпеть позор и несправедливость. Из-за меня убили друзей. Ухожу из жизни добровольно».

Открытые, огромные глаза Волкова и умиротворенная полуулыбка страшно глядели с фотографий, как напоминание всем живущим о собственном ничтожестве.

«В темной, вонючей камере СИЗО закончилась яркая, полная открытий и свершений, жизнь талантливого ученого, автора многочисленных патентов и научных статей, доктора химических наук, профессора, академика Академии естествознания Олега Львовича Волкова, — пронеслось в голове Токарева. — Вечная память! Как все глупо и подло получилось, уважаемые господа! Жаль человека. Дочь-инвалид осталась, — загрустил он. — Матери не нужна. Он души в ней не чаял, а вот взял и помер. Зачем? Ведь мог бы жить, дальше заниматься наукой и дочкой. Подождал бы несколько часов и вышел отсюда. Мог быть и счастлив. Нечисто тут всё, разбираться надо». Он взял в руки записку.

— Что-то здесь не так. Странная записка, будто диктовал ему кто-то, — шептал он себе под нос. — Надо на экспертизу отдать. Что же ты, Олег Львович, удумал, дурачок, куда торопился?

Токарев закрыл глаза и увидел лицо живого Волкова, тряхнул головой, отгоняя наваждение.

Из объяснений администрации СИЗО следовало, что никто в камеру Волкова не заходил с двадцати трех до шести утра. В одиночку же арестанта перевели в связи с тем, что сокамерники, среди которых есть и уголовники, заподозрили того в изнасиловании. То есть мог произойти самосуд в соответствии с их понятиями. Чтобы предотвратить насилие, Волкова и перевели. Это во-первых, а во-вторых, закон запрещает содержать в одном месте обвиняемых и осужденных.

Наблюдение за обвиняемым, через глазок, проводилось в двадцать четыре часа, в два ночи и четыре утра. Без нарушений, всё отмечено в журнале. Смерть наступила в период с четырех до пяти утра.

Следователь захлопнул папку с документами и уперся неподвижным взглядом в стену. Невыносимая тоска согнула его плечи, тошнота подкатила к горлу. Конечно, Волков не был виноват в смерти Безроднова, конечно, его не следовало задерживать и помещать в СИЗО. Проклятый Титов придумал и реализовал свою гнусную, бессмысленную схему, в результате которой умер безвредный, безвинный человек.

В довершение ко всему та смена, в период дежурства которой умер Волков, уже сменилась, и поговорить не с кем. Начальник оперчасти, как и предполагалось, ничего более пояснить не смог, кивая на папку с бумагами как на источник исчерпывающей информации. Камеру уже убрали, площадей катастрофически не хватает, и там теперь поселили другого арестанта.

Расчувствовавшийся Токарев решил съездить в морг, лично осмотреть тело, но по пути передумал. «Патологоанатома наверняка уже в больнице нет, придется искать дежурного, потом ключи, потом рыться в картотеке и искать тело. Ладно, все равно надо дать команду перевезти тело в судебно-медицинский морг, там и посмотрим. Отложим удовольствие на другое время».

 

6

Короткая неделя незаметно заканчивалась. В пятницу Николай Иванович и Зайцев плотно сидели в кабинете, готовя закрывающие документы. Материалы следовало передавать прокурору, а потом в суд. Над бумагами работали все, имеющие отношение к этому делу. Писанина накрыла отдел волной, погребла под собой все положительные эмоции, связанные с раскрытием, с ожиданиями премий и наград.

Еще с утра коллеги договорились после работы заглянуть в кафе «Марсель» к знакомому ассирийцу, отдохнуть и отметить окончание рабочей недели. Как бы там ни было, но следствие закончено, теперь пусть другие работают, разыскивают Семигина, объявленного во всероссийский розыск. Звонки из Москвы прекратились, начальство довольно, сроки выполнены. А остальное? Потом, по ходу дела и остальное подгребется.

Версия о самоубийстве Волкова получила неожиданное и убедительное подтверждение. Пришла экспертиза содержимого ЖКТ, прозекторы называют это «вкусняшки». Из заключения следует, что помимо водки Волков принимал амфитамин, аналогичный по составу тому, который еще недавно распространялся на дискотеках и в общежитиях города, идентичный по составу средству, найденному в организме чернокожего Сагессе, влюбленного студента из Конго. При соединении с большим количеством алкоголя препарат вызывает сильнейшие галлюцинации, так что Волков под их воздействием вполне мог и сам на себя руки наложить. Другой вопрос, откуда он в застенках достал зелье? По данному вопросу можно начать расследование, а можно и не начинать. Более интересный вопрос — как после месячного полного отсутствия наркотика в городе он снова появился? Причем не только в организме профессора, но и на улицах. Зафиксирован случай продажи таблеток из новой партии. Где-то снова открылось производство.

— Василий, — окликнул Токарев товарища, который с радостью воспользовался возможностью перестать печатать. — Посмотри. Записка Волкова написана шариковой ручкой, а в описи предметов из его камеры числится только карандаш. В то же время почерк определенно его. По крайней мере очень похож. Как такое может быть?

— Могли ручку свистнуть и в опись не включить — раз, — задрал глаза к потолку Зайцев. — Могла ручка закатиться куда-нибудь или в унитаз упасть — два. Вряд ли сейчас установишь истину, надо было сразу — три.

— Поручим Федорову. Он дотошный, пусть пороет.

— Не возражаю.

— Другой момент, — медленно и задумчиво продолжал Николай Иванович. — Препарат из желудка и крови Волкова является психотропным средством амфитаминного ряда, изготавливаемого из прекурсора с непроизносимым названием. Понимаешь?

— Не очень, — снова поднял голову Зайцев. — Я чего выговорить не могу — никогда не понимаю.

— Не понимаешь, как я и думал. Производство точно такого же препарата мы совместно с ФСКН некоторое время назад ликвидировали. Полностью! И вот снова. Вопрос, откуда Волков мог его получить?

— Ему могли передать.

— Допустим. Если передали, то понять, кто, как и когда, мы не сможем. Этот СИЗО — клоака, не разберешься.

— За ним водился грех неумеренного употребления алкоголя. Любил покойник выпить много. Он мог пронести с собой эту дурь.

— Правильно. Но как? Его же досматривали при приемке и потом на этапе.

— Одну-две маленькие таблетки пронести не трудно, когда одежда не изымается и не заменяется формой, — объяснил Василий — Их можно спрятать в шов. Был случай, когда средство растворяли, пропитывали им части костюма, потом выводили в камере. И пожалуйста — наркота, а надзиратели не в курсе дела.

— Я знаю, тут все понятно. Самый главный вопрос — если сам пронес, то откуда он наркоту взял?

— Он же химик великий, профессор! — догадался Зайцев. — Мог и сам сделать, в принципе. Раз говорят, что он пьющий был, мало ли.

— Не похоже на него. Не верится. Не такой он человек.

— Проверить-то можно, Николай Иванович? Для очистки совести. Получим санкцию, скооперируемся с коллегами и посмотрим. Нет так нет, ну а вдруг?

— Что ты меня уговариваешь, Вася? Давай звони Котляру, договаривайся, и вместе с Федоровым проводите обыск. Смелее, коллега! Я тоже съезжу.

***

Поход в «Марсель» решили перенести на другой день. Полковник взялся срочно согласовать обыск в лаборатории завода с управлением по наркотикам, и около семи вечера представитель прибыл в отдел.

Администрации на территории завода почти не было. Короткий предпраздничный день, директор всех отпустил еще в пять часов вечера. На месте значились только начальник охраны, три вахтера, секретарь директора и лаборант. Десант в составе Зайцева, Федорова, местного участкового и офицера ФСКН, беспрепятственно пройдя через проходную, устремился в лабораторию. Токарев отправился в кабинет генерального.

Секретарь, средних лет женщина по имени Ирина, спокойно собиралась уходить, когда в приемную вошел Токарев.

— Ой, — вздрогнула она. — Вы кто?

— Здравствуйте. Я следователь, майор Токарев, — он махнул удостоверением. — Пришел повидаться с Александром вашим Михайловичем. Вы кого-то другого ждали?

— Не. Никого я не ждала. Собиралась уходить, нас отпустили всех.

— А вы что же?

— Готовила приказы на зарплату. После праздников бухгалтерия будет рассчитывать уже. Нужно приказы на подпись генеральному сделать, чтоб сразу во вторник подписал.

— А сам он где?

Она пожала плечами.

— Тут его нет, уехал. Куда — вопрос не моего уровня. Если он вам нужен, могу ему позвонить, или сами позвоните.

— Надо будет — позвоню, — тон Токарева стал мягче. — Прошу вас пока не уходить. Мы проводим обыск в лаборатории. Скорее всего, сигнал ложный, но начальство требует реагировать. Хорошо? Вас Ирина зовут? Ирочка, побудьте здесь, мало ли какая помощь потребуется. Спасибо.

Телефон Токарева зазвонил.

— Взяли! — радовался Федоров. — Кашеварит тут один орел. Оборудование приспособил. Из моющего средства таблеточки выпекает.

— Быстро понятых, описывайте всё. Этого в наручники, осмотрите всё тщательно. Фотографируйте всё. Как закончите, волоките его в приемную, — он выключил аппарат и обратился к секретарше. — Кто у вас в лаборатории работает?

— Лаборант, — женщина все поняла. — Володя зовут.

— Что делает? Кто такой? Откуда? Быстренько всё, что знаете.

— Да я не знаю ничего. Ну, лаборант. Приняли его четвертого. Он пришел с улицы, никто его не искал и не звал к нам. Пришел, принес записку от Олега Львовича с просьбой принять на работу на полставки лаборантом. Мол, будет работать во вторую смену. Я не помню точно текст.

— От Волкова записка? Он же сидел тогда под следствием в СИЗО.

— Я знаю, к сожалению, но записка точно была, я сама видела. Почерк его. Вы сказали «сидел». Его выпустили?

— Кому записка?

— Александру Михайловичу, директору нашему. Он прочитал, пожал плечами, написал поверх: «В приказ, оформить лаборантом с такого-то числа», сказал, пусть пишет заявление.

— Титов с ним не встречался? Чем тот заниматься будет, не спрашивал?

— По-моему не встречался, а чем заниматься будет, начальница кадров спрашивала. Он ответил, что перспективные химические разработки по личному указанию Волкова, детали профессор сам расскажет, если сочтет нужным. Ну, мы и отстали. Генеральный махнул рукой: «Пусть работает». Вот и всё.

— Записка Волкова сохранилась?

— Конечно, в деле. Но вы туда сейчас попасть не сможете, ключ только у Надежды, а она уехала в Москву на праздники. Три дня все-таки отдыхать. Кадры и бухгалтерия опечатаны.

— От кабинета директора ключ у вас?

— У меня только от приемной, кабинет директора никогда не запирается, его ключ в его кабинете где-то. Наверное, в столе. Так Олега Львовича отпустили?

— Он вчера умер в СИЗО, — бросил Токарев и вошел в кабинет Титова, закрыв за собой дверь.

Секретарша остолбенела, постояла с минуту неподвижно, потом стала судорожно набирать номер на своем телефоне.

Токарев не спеша прохаживался по большему кабинету.

«Тут площадь метров сорок верных, — думал он, осматривая обстановку. — Флаги города и государства, портреты, спортивные кубки. И телевизор тебе огромный, и мебель дорогая и компьютер — высший класс. Красиво живут буржуи! У Котляра кабинет вдвое меньше».

Восхищенный следователь сел в удобное директорское кресло. Хорошо! Включил системный блок. На мониторе засветился запрос пароля.

— Пароль хочет, — стал комментировать вслух события Токарев. — А пароль мы не знаем, но можем поискать.

Он стал открывать бумаги на столе, залез в органайзер, поднял большие гранитные часы. На глаза ему попался стикер с комбинацией латинских букв и цифр, вклеенный в ежедневник под обложку. С третьего раза следователь вошел в систему.

— Вот и умничка! — радовался Токарев. — Что тут у нас есть?

Он сразу нашел папку «ФОТО», влез в нее и стал перебирать фотографии в поиске той, фрагменты которой нашли у Ижинского и Волкова. Отсортировал по дате изменения — ничего похожего. Залез в корзину, куда сваливаются удаленные файлы. Похоже тут давно не чистили. Вот она! Увидел то самое изображение. Проверил дату изменения — седьмое апреля этого года. Дата создания — тринадцатый год. Отправил на печать. Принтер по умолчанию отпечатал на глянцевой бумаге качественный снимок.

«Вот и всё, — печально подумал Николай Иванович, разглядывая изображение Титова, Волкова и Безроднова. — Вопрос закрыт. Осталось для верности направить Федорова на Проектируемый показать бабушкам фото Титова и опросить водителя фирмы. Но что ему предъявить? Скажет — фото печатал, но не подбрасывал, а если подбрасывал, то шутка это все. Ижинский ничего уже не скажет. Встречались они или нет, установить можно, а дальше? Скажет, по просьбе Волкова или Безроднова по пустяку какому-то. То, что он не убивал, — факт, что не заказывал произошедшее убийство — тоже ясно. Никаких мотивов для обогащения нет. В суд с этим не пойдешь. Обвинить не в чем, но и так просто отпускать нельзя».

На снимке три довольные, лоснящиеся физиономии таращились в объектив. Три счастливых удачливых друга в светлый летний день на озере.

Он до последнего момента надеялся, что Титов непричастен. Нравился чем-то ему этот неглупый человек. Все казалось, что его бравада — лишь тренировка ума, реакция язвительного характера. Двое погибли, завод разваливается. Неужели дружба может выродиться в ненависть и привести к смерти?

Токарев выглянул в приемную и увидел заплаканную секретаршу.

— Ирина, я нашел ключ от кабинета. Мы изымем компьютер, опечатаем кабинет генерального директора и лабораторию. Не возражаете? Хорошо. Документы я сейчас подготовлю. Вызовите ко мне начальника охраны. Еще. Уведомите главного бухгалтера, начальника отдела кадров, чтобы десятого подъехали в отдел, улица Гагарина, девятнадцать. Прямо с утра. Если не приедут, привезем в наручниках. Главный бухгалтер у вас Свекольникова?

— Да, Анна Вениаминовна. Вы ее знаете?

— Было дело. С мужем ее были знакомы. Интересный человек. Как он?

— Роман Сергеевич умер два года назад. Пятьдесят восемь лет, сердечный приступ. А Эдик, ее сын, в Москву уехал.

Отражение каких-то грустных воспоминаний пробежало по лицу следователя. Он негромко хлопнул ладонью по столешнице, чтобы вернуть себе бодрость.

— Ладно, Ира. Вам все понятно? Тогда выполняйте.