1

Его душа требовала освобождения, прощения, понимания. Сразу после работы, благо сегодня короткий день и можно спокойно уйти раньше, Титов поспешил к дому Волкова. Последние несколько дней он перемещался между двумя маршрутами.

По первому маршруту он часто приезжал к фитнес-клубу, где подолгу ждал появления Симигина. Исчезнувший Виктор Юрьевич мог не успеть забрать из тайника ценности Безроднова. Был шанс его встретить, задержать и передать полиции.

Второй маршрут приводил его каждый вечер к одному и тому же подъезду, к одной и той же лавке. Там всегда сидела Даша. Теперь она гуляла одна, просиживая часами с книгой на улице. Они разговаривали ни о чем, она смеялась, не скрывая радости от свиданий. Должно быть, ей казалось, что именно так и выглядят романтические свидания, а впрочем, кто ее поймет? Сами разговоры занимали немного времени, в основном они просто сидели бок о бок, погруженные в свои мысли. Александру так было легче и спокойнее, он пытался хоть как-то искупить свою вину за отсутствие Дашиного отца. Она никогда не спрашивала, где он, почему его нет. Титов не понимал, скучат ли она по папе. Должно быть, скучает. Одно он знал точно: она ждет его самого и улыбается, когда видит его машину.

Вот и теперь, когда он въехал во двор, она строго посмотрела на часы, нахмурилась, покачала головой из стороны в сторону и тут же засмеялась.

— Ты не рада меня видеть? Что читаешь? — заботливо спросил Титов.

Она не отвечала, опустив глаза в книгу. «Анатомия и физиология человека. Гайворонский И. В.» — прочитал он колонтитул. Даша внимательно рассматривала цветное изображение какой-то мясной вырезки, водила пальцем по обозначениям позиций. Губы ее искривила лукавая полуулыбка.

— Интересно?

— Угу.

Он сбоку украдкой рассматривал ее профиль и фигуру. Большие, слегка навыкате отцовские глаза с длинными черными ресницами, длинный же тонкий нос, плотно сжатые губы. Негустые светлые волосы до плеч. «Она могла бы быть красавицей, — думал он. — Высокая, хорошо сложена, правильные черты лица».

— Не смотри, — смущенно улыбнулась она и закрыла глаза. — Тебе нельзя на меня так смотреть.

— Как — так?

— Ты понимаешь. На спорт собрался?

— Да. Откуда знаешь? — удивился Александр. — Или я сказать успел?

— Вижу, — Даша перевела на него глаза, и он оторопел под ее острым взглядом. — Тебе простату надо проверить, чем быстрее, тем лучше. Сходи в поликлинику.

— Что? — вскинулся он, но сдержал себя. — Дашка, ты чего говоришь?

— Не знаю. Пока учусь только, — она сунула ему под нос свою книгу. — Смотрю, как человек устроен.

— Зачем тебе это?

— Хочу понять. Иногда я словно вижу насквозь, — она подняла глаза и посмотрела вдаль. — Словно вижу больное место человека, оно, знаешь, такое темное и страдает, как плачет. Чувствую, как пульсирует и мучается, а понять, что именно, не умею. Вот и решила разобраться, вдруг опасное что-то, а человек и не знает.

— Ты всех так видишь? — заинтересовался он.

— Не всех, только тех, кого захочу. Это трудно, — она нахмурилась. — Иногда устаю очень.

В ее глазах отражались высокие облака и пролетающие галки. Титов засмотрелся на Дашу, ощутив гипнотическое притяжение.

— Ты не обращал внимания, что часто люди выглядят как ожившие куклы? Смотрю на брови или уши и вижу, что они наклеены, глаза — как стеклянные, под кожей двигаются красные веревки. Какой-то неодушевленный организм ходит, двигается. Страшно так!

— Андроиды-терминаторы?

— Не знаю, просто ненастоящие, даже уродливые какие-то. Фу, неприятно.

— И я?

— Ты живой, — она быстро посмотрела куда-то в область живота и улыбнулась улыбкой женского превосходства. — Даже слишком. Я же просила так на меня не смотреть, я же вижу всё.

Он смутился и накрыл колени руками.

— Беда за тобой пришла, Саша, — вдруг тихо заговорила она. — Ждет тебя беда, стоит за спиной, руки костлявые тянет. Убегай, спасайся, обо мне не думай.

— Дашка, хватит меня пугать! — Титова передернуло от мурашек. — Ничего со мной плохого не случится, все плохое позади.

— Скоро мне идти некуда будет. Папа нашу квартиру продал, там будут другие люди жить.

— Ты с ума меня сведешь! Перестань! — Титов махнул рукой. — Какие еще люди?

— Новые хозяева. Папа отдал машину и квартиру и бог знает что еще. Теперь у нас ничего нет.

— Дашка, ты ничего не путаешь?

— Нет. Всё точно. Предал нас папка, такое дело. Мама говорит. Но я не верю, что предал, случилось несчастье, его обманули.

— Кто? О чем ты говоришь? Откуда ты знаешь?

— Знаю. Он сам мне сказал. Вчера ночью приходил. Он объяснил, но я ничего не поняла. Его обманули, но он меня любит, — она вдруг игриво посмотрела на него. — А ты меня любишь?

— Люблю, конечно, — растерянно ответил Титов. — Очень. Ты его хорошо видела? Не понимаю…

— Как тебя видела. Я собиралась спать, почти спала уже, а он вошел тихонько, присел на мою кровать, положил мне руку на голову и заплакал. Он плакал и молчал, только гладил меня, гладил и целовал в лоб. Очень жалкий и несчастный, с расцарапанными руками. Его обманули очень плохие, бессовестные люди. Александр Михайлович, когда ты меня заберешь в жены? Папа обещал, что ты меня не бросишь.

— Он так сказал?

— Что ты всё переспрашиваешь? — смешно рассердилась она. — Ты же знаешь, я никогда не вру. Так когда? Завтра?

— Не знаю.

Они, как по команде, замолчали, будто исчерпав все слова, вернее, будто все слова на планете исчезли за ненадобностью. Две неподвижные фигуры на лавке среди двора. Среди бесконечного движения людей, машин, животных. Словно они представляли собой неподвижный центр круговращения жизни улицы, города, страны. Как каменные изваяния — хранители источника вселенской скорби, двигателя бытия, смысла смерти.

— Мне пора, — сказал он через двадцать минут.

Она моргнула своими огромными глазами, и ему показалось, что в них сверкнули слезы.

— Я завтра приду.

Она снова не ответила. Они всегда так прощались, с болью разрывая пуповину, связывающую их.

***

Тяжелая мысль лежала на сердце Титова. Как когда-то идея мести сводила его с ума, так теперь не отпускала идея жизни возле Даши. Опять в его мозгу подготавливался какой-то план, назревая, как нарыв. Впервые он подумал об этом в поезде, после известия об убийстве Безроднова. Когда посадили Волкова, он уже не мог больше думать ни о чем другом. Он продолжал работать, бороться за собственную невиновность, но раз за разом возвращался к своей идее, как к источнику свежего воздуха в затхлом подвале, как к ничтожному отверстию, через которое пробивался свет и спасительный кислород.

***

Беговая дорожка летела под ноги, музыка через наушники задавала ритм движений. Сегодня он отмерил себе три километра. Где-то на середине пути музыка прервалась звонком. Звонила Ирина, секретарша.

— Александр Михайлович, — раздельно шептала она. — Вам удобно говорить?

— Я слушаю, говори.

— Александр Михайлович, на заводе обыск. Полиция пошла в лабораторию, где этот Володя был, лаборант, и нашла там амфитамины какие-то, наркотики, оборудование и сырье для их производства. Его в наручниках увозят. Они собираются опечатать лабораторию, ваш кабинет и забрать ваш компьютер и документацию. Они сегодня хотят вас арестовать.

Титов остановил дорожку.

— Где они сейчас?

— Пока тут, но скоро должны поехать к вам на квартиру.

— Ирочка, задержи их как-нибудь, придумай.

— Я постараюсь. Думаю, минут пятнадцать они еще тут пробудут.

— Сотри потом мой звонок.

— Хорошо, хорошо. Но это не всё. Следователь сказал, что Олег Львович… что он в СИЗО… — женщина заплакала, Титов услышал в трубке ее сопение и вздохи.

— Что там с Волковым? Говори скорее.

— Он сказал, Токарев, что Олег Львович умер в СИЗО.

— Не может быть! Когда?

— Сказал, вчера. Ой…

Связь разорвалась, должно быть, кто-то вошел в приемную.

Титов срочно свернул тренировку, не заходя в душ, бросился домой. Он собрался бежать, скрыться, отсидеться где-нибудь, пока шум не уляжется и полиция сама во всем не разберется. Он ощутил, что мучающий его нарыв наконец-то вскрылся, сметая второстепенные мысли. Чувство тревожного облегчения подгоняло его, будто он не убегал от чего-то, а спешил к чему-то.

 

2

Около двух часов Титов бессмысленно кружил по городу. Оказалось, побег не такое простое дело. Он объяснил Варваре, что вынужден срочно уехать в Москву по делам, касающимся незаконного обыска на заводе. Предупредил о возможном посещении полицией их квартиры. Она среагировала спокойно, по-деловому, помогла собрать необходимые вещи. Титов вынул из тайника все деньги, часть забрал себе, часть передал жене и попросил спрятать. Уложил деньги, одежду и самые важные документы в рюкзак, накинул теплую куртку и выскользнул из дома.

Понятно, что его скоро будут искать на вокзалах и так далее. Наверное, и у знакомых, и в гостиницах. Где же ночевать? Где же отсидеться?

Город постепенно затихал, многие разъехались на дачи, темнело.

Александр ходил по улицам, рассматривая людей, вывески, проезжающие машины. Если бы не Ирка, он рассматривал бы их из-за решетки автозака. Ехал бы сейчас и прощался со всем привычным великолепием навсегда, старался бы запомнить все, что раньше представлялось рутиной, до мельчайших подробностей, чтобы потом этим жить, уткнувшись в черную шершавую стену тюремной камеры и давясь слезами в безысходном горе.

С каждым шагом тоска и отчаяние всё сильнее овладевали им. Никогда раньше ему не приходилось чувствовать себя настолько одиноким и никому не нужным. Сам того не замечая, он все время приближался к месту, где недавно встречался со следователем. Он понял, что без новой встречи нельзя, невозможно. Она должна состояться, эта последняя, может быть, встреча. Они обязательно должны объясниться.

Около восьми вечера он уговорил случайного подростка позвонить со своего аппарата по указанному им телефону.

— Могу я поговорить с Николаем Ивановичем? — пробасил серьезный парень. — Здравствуйте. Вы сейчас на работе? По очень важному делу, имею кое-какие сведения, — он кивнул Титову. — Ничего, ничего, до свидания.

— Сказал, на работе еще.

— Спасибо тебе, держи вот, — Титов отблагодарил парня деньгами и быстрым шагом пошел к известному ему дому.

***

Тополиный пух, как мелкая пена, заметал аллеи сквера, набирался горками на лавках, лез в глаза и нос. Титов устроился на той же самой скамейке, находившейся как раз на пути из отдела полиции к дому следователя. Солнце заходило, по небу пролегли алые полосы, начинались долгие северные сумерки. В своей куртке, не соответствующей теплому вечеру, он напоминал начинающего бомжа или заблудившегося туриста.

Ближе в девяти в конце дороги показался знакомый силуэт. Токарев не спеша брел по дорожке. В одной руке нес портфель, другую держал в кармане. Он спокойно посмотрел на скрывающегося в тени Титова, не узнал его и отвернулся.

— Николай Иванович, — тихо окликнул Александр следователя. — Найдете пять минут для меня? Это Александр Титов.

Токарев вздрогнул и остановился.

— Разговор есть, — продолжал Александр. — Извините, что беспокою вас вне рабочего времени.

— Сюрприз, — громко и раздельно ответил Токарев и оглянулся вокруг. — Признаться, вы удивили меня. Зачем вы закопались в пуху?

— Скрываюсь. Меня, наверное, ищут. Да? — спросил Титов, когда Токарев присел на край скамейки. — «Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы нашей столицы».

— «Ищут давно, но не могут найти парня какого-то лет двадцати», — закончил следователь цитату. — Ищем-ищем вас, Александр Михайлович, поговорить надо, но вы, никак, в поход собрались?

— В бегах я теперь.

— Чего так?

— Меня арестовать хотят. Вы открыли на меня охоту, травите, как кабана. За изготовление и, наверное, сбыт наркотиков.

— Секретарша? Я так и предполагал.

— Думаю даже, вы нарочно ей или при ней сказали что-то, чтобы она смогла меня предупредить. А между тем я ни в чем не виноват. Ни сном ни духом, что там Волков организовал в лаборатории. Как вы его арестовали, я туда и не ходил. Это его вотчина — наука, открытия, изобретения и так далее. Вы верите мне?

— Причем тут «верите — не верите», Александр Михайлович? Факты. Вы взяли на работу человека, разрешили ему чем-то заниматься по ночам, просили не беспокоить.

— Так ведь Олег записку передал из тюрьмы.

— Из СИЗО.

— Какая разница? Он подробно всё описал. Чтобы ночами парню разрешили работать, чтобы не беспокоили. На минимальную должность. Он просил. Его письмо есть в кадрах. Посмотрите.

— Вы, конечно, и оформили.

— Почему же нет? Повторяю вам, наука и всё, что с ней связано, — его участок работы. Он отвечает за это направление. Какие у меня основания для отказа? Нет оснований. Опросите всех: я даже не приближался к лаборатории и студента этого в глаза не видел. Согласен, трудно поверить, но тем не менее я ни при чем.

— Зачем тогда побежали?

— Так ведь вы же разбираться-то не станете. Сегодня пятница, впереди три выходных. Схва̀тите меня — и в обезьянник до десятого. Да еще к уголовникам подселите, чтобы они среди меня правильную воспитательную работу провели. Так вы с Олегом поступили? Невиновного человека посадили, и он умер у вас. Невиновный! Ваша организация, когда берет под стражу, должна отвечать за человека полностью. За его физическое и психическое здоровье, за его жизнь. Кто из вас ответит за смерть Волкова? Вы?

— Он покончил жизнь самоубийством, — раздраженно проговорил Токарев. — Вскрыл себе вены.

— И вы верите? Скажите еще — не выдержал мук совести. Ни с того ни с сего вскрыл. А как он тогда из тюрьмы свое имущество продал неизвестно кому? Конечно, он сам себя убил, и ваше ведомство за его смерть не отвечает. Верно? Молодцы вы, завидую вашей бронебойности, господа офицеры.

— Что продал-то, какое имущество?

— Квартиру свою, машину, что-то еще. Его там у вас в оборот уголовники взяли, заставили подписать какие-то документы, вот он и не выдержал.

— Откуда вы знаете?

— Знаю. Рассказали. Вы проверьте, если интересно.

Токарев задумался. Становилось понятно, почему записка Волкова написана авторучкой, а не карандашом, откуда водка и наркотики. Его устранили, когда он стал не нужен. Николаю Ивановичу стало противно за себя.

— Мы бы не взяли его, если бы вы не поспособствовали, помощник правосудия.

— Как прикажете вас понимать? — задергался Титов.

— Не догадываетесь?

— Нет.

— Интересно у вас получается! Обвиняете вы скоро, прямо жжете глаголом своим в самые чувствительные места. Посмотреть, так ходячая справедливость. Только у этой справедливости выгнило все внутри. Закатал друга в СИЗО, подстроил всё красиво и в обвинители записался. Так?

— О чем вы?

— Не понимаете? Извольте! Вашу личность опознали бабки из подъезда Урбанюка-Ижинского.

— Кто это?

— Михаил Урбанюк, он же Александр Ижинский, проживавший по адресу Проектируемый тупик, одиннадцать, квартира два. Вспомнили? Гражданки сообщили о ваших с ним встречах. Полагаю, вы друзей заказывали. Или, все-таки, подарок готовили? Дали деньги профессиональному убийце, чтоб он торт праздничный лучшим друзьям купил! С розочками. Это еще не всё. В вашем рабочем компьютере нашли файл фото, которое вы отпечатали и подбросили Михаилу-Александру. Вы его удалили, но корзину не вычистили. С вашего же принтера сделан отпечаток, думаю, экспертиза установит аутентичность. Мало? Водитель ваш, Альберт Губайдуллин, подтвердил, что привозил вас к дому Безроднова, где вы якобы не были.

— К квартире подходил, но в квартире-то не был. Вообще, при чем тут Безроднов? Вы его убийцу взяли. Не вешайте на меня это.

— Не вешаю я. Хочу объяснить вам, что вы лжец и подлец. А то вы, похоже, сомневаетесь. Вы страшный человек, Александр. Может быть самый страшный из всех, кого я видел. Умный, успешный, изобретательный, и в тоже время беспринципный и жестокий. Вы убиваете чужими руками ради собственной выгоды и при этом все у вас сами виноваты. Вы хуже матерого бандита. Вокруг вас горе, разорение и смерть. Кучи трупов оставляете позади себя, и ни в чем не виноваты и спокойно живете. Причем в жертвы себе выбираете друзей, которым обязаны, которые верят вам. Вас до трухи источили зависть, алчность и всякие комплексы. Знаете? Мне жаль вас. Вы никогда не сможете быть счастливым.

Теперь Титов взял паузу. То, от чего он старательно отстранялся, о чем старался не думать, следователь несколькими словами выложил перед ним, вбивая, как гвозди в череп, свои соображения.

— Знаете, Титов, — примирительно произнес Токарев, — иногда лучше прийти самому и покаяться. Виноваты — ответите, нет — отпустим. Так и для души полезнее, и для тела спокойнее, и для дела. Или вы готовы всю жизнь бегать по стране?

— Покаяться призываете? — разозлился Титов.

— А что?

— Тогда вместе, Николай Иванович. Вы уж простите меня, ради Бога, но наш разговор в шашлычной я тогда записал. Не удержался. Я же подлец! Хотелось подстраховаться для собственного спокойствия. Желаете убедиться? Вот, прослушайте.

Титов достал смартфон, покопался в нем и включил аудиозапись на середине. Среди звона посуды, шагов и посторонних разговоров Токарев услышал свой голос: «Моего интереса тут нет и быть не может, я в некоторой степени заложник ситуации. На меня тоже давят, будь здоров как, не увольняться же мне из-за вас?»

— Узнаете? Так следователи с кристальной совестью вымогают у подлецов взятки. Ужас! Я лично стрелял бы таких следователей. Нет, вешал бы их на столбах в назидание остальным правоохранителям. Можно еще сжигать их из огнеметов, как корейский Ким. Вам как больше нравится, честный человек?

— Вы обещали не писать, — смутился Николай Иванович. — Хотя… Глупо всё, согласен, и недостойно. Хотел вас же выручить.

— Бросьте вы, бросьте! — гневным шепотом кричал Титов. — Я же не прокурор! Присвоили вы деньги или нет — теперь не важно. Важно, что, если вы меня заберете, я эти записи обнародую. Не сомневайтесь. Мне терять нечего, страшнее уже не стану. Тогда всё и объясните своему начальству, все свои честные помыслы. Кстати, располагаю еще одной записью. Интересно? Нет? Чего уж там, карты на стол!

— Что там еще у вас?

— Кино. Не Тарантино, но представляет некоторый интерес. Вы точно угадали, я был на квартире Михаила. Наркоманский притон. Смотрите, вот. Этот, видите, со шприцем? Артем Васильевич Изотов, которого я задержал с ножом и сумкой гражданки. Чудесный спортсмен, сын влиятельного человека, продолжатель дела, наследник идей. Узнаете? Вы его отпустили, а он уже тут, заправляется. Сейчас нырнет. Во! Смотрите, как втягивает героин, аппетитно, не правда ли? Точно Изотов! Закон есть закон, верно? Не исключено, что он и Мишу зарезал. Миша, оказывается, кололся до изумления. Довелось наблюдать. Так что, будем про совесть дальше?

— А стоит? — отвернулся следователь.

— Стоит! — вдруг взвизгнул Титов. — Обязательно надо! Да, я подкинул фотки, да, я сделал заказ на Безроднова. Пусть его убили другие, без моего заказа, пусть я не причастен к его убийству и всем тем ужасам, которые там совершились. Но мне стыдно, бесконечно больно, стыдно и противно. Из-за меня погиб Олег, из-за меня его развели на продажу имущества. Из-за меня его дочь теперь практически сирота! Всё вокруг погрязло в безумии, и никому никогда не стыдно! Все воруют и тут же уличают в воровстве других! А мне вот стыдно, так стыдно, что руки на себя наложить хочется. Я не убивал, но чувствую себя убийцей. Чувствую, жить дальше не могу, не знаю, зачем работать, для кого жить. Детей нет, семьи нет. Кому всё это нужно? — Титов спрятал лицо в ладонях и замолчал.

— Вы как-то уж слишком, Александр, — дрожащим голосом сказал Токарев. — Грехи у всех есть, я тоже, как вы верно заметили, пока далек от совершенства. К сожалению. Обстоятельства так сложились.

— Какими обстоятельствами можно оправдать меня? Человек умер! А вы? Зачем посадили Волкова? Неужели вы, с вашим умом и опытом, не смогли понять, что он невиновен? А если и виновен, куда он мог убежать? Он от дочери своей под страхом смерти не отошел бы. Есть же домашний арест, подписка, что угодно. Так ведь нет, вам в камеру обязательно надо, чтоб сидел. Зачем думать, когда можно просто посадить? Поймите, теперь ничего нельзя исправить, некому сказать про обстоятельства. Нельзя оправдать смерть безвинного человека, нельзя его оживить! Можно искупить, можно забыть и жить дальше, словно ничего не было. Можно исповедоваться и принять отпущение грехов. В конце концов, молить о спасении своей души и спасении его души. Только оправдать нельзя! Мы с вами всегда будем страдать. По крайней мере, я.

— Вы правы. Всё верно, — печальным эхом повторил Николай Иванович. — Оправдать нельзя. И все-таки зачем вы меня тут ждали? Что хотели от меня?

— Помощи хотел, Николай Иванович, — Титов повернулся к Токареву, приблизил к нему свое лицо и зашептал. — Я сейчас только понял. Еще секунду назад не понимал. Мне же не к кому больше идти. Нет больше человека, который сможет меня понять. Вы знаете обо мне столько и такое, чего ни одна душа больше не знает. Всё знаете. И я знаю про вас кое-что особенное. Мы в чем-то очень похожи, как два валета из одной колоды, только масти разные. Мы как сиамские близнецы — дышим одним воздухом, живем одной кровью. Зачем вы морщитесь? Не надо, это правда, примите ее. Прошу вас, помогите мне, придумайте что-нибудь. Мне спрятаться нужно.

— Я?! — подскочил Токарев.

— Именно вы, и никто другой, — Титов уставился следователю в глаза. — Вы поможете спастись мне, я — вам. Потом я исчезну навсегда, вы забудете обо мне и сможете жить дальше спокойно и счастливо, словно ничего и не было.

— Ну, допустим, я найду, где вас спрятать, — задумчиво сказал следователь. — А вы потом возьмете и обнародуете все ваши записи.

— Теперь не обнародую. Никаких копий нет, только один экземпляр здесь. Смотрите, я беру сейчас и всё удаляю. Оп! Нет больше компромата. Выдыхайте свободно.

— Сейчас, — Токарев достал из портфеля бумаги, аккуратно перебрал их и вытащил телефон. — Ольга Валерьевна? Здравствуйте, это Николай. Помните, я вам как-то денег дал? Да, да, не за что. Не надо отдавать. Устроились на работу? В самом деле? Я очень рад. Ольга Валерьевна, я тогда просил по возможности оказать мне взамен маленькую услугу. Не забыли? Хорошо. Ко мне друг приехал, но в гостинице жить не может, не любит тараканов почему-то, а у меня места нет. Найдете для него комнату? Он заплатит, сколько попросите. Он спокойный, не волнуйтесь. Пусть приезжает? Замечательно. Его Александр зовут, я ему адрес ваш дам. Спасибо вам, и удачи. Не обижайте моего товарища, он хороший человек. До свидания.

— Вы в самом деле так думаете?

— О чем?

— Ну, что хороший человек.

— Вот вам адрес, идите. Она порядочная женщина. Очень несчастная, у нее муж умер недавно. Несчастный случай. Прошу вас, аккуратнее с ней.

Титов взял листок, поднялся и накинул рюкзак на плечи.

— Спасибо вам, Николай Иванович. Жаль, что расстаемся, но желательно нам больше не встречаться. Что-то мне подсказывает, что мы все-таки встретимся. Не знаю! Я сразу понял, что вы близки мне чем-то, но не знал, до какой степени. Мы могли бы стать друзьями, но не стали врагами, и на том спасибо.

— Прощайте, Александр Михайлович. Осторожнее, вас ищут повсюду. Избегайте патрулей. Идите, пора мне.

 

3

Ольга Валерьевна оказалась открытой, разговорчивой дамой неопределенного возраста. Титову не было нужды что-то скрывать от нее, она ни о чем его не спрашивала, предпочитая говорить без умолку. Он узнал всю историю ее жизни. От рождения до замужества и гибели мужа, включая халатность Подгорного. О сыне, офицере, служившем на Дальнем Востоке, о внуках. Казалось, она молчала двадцать лет и теперь не могла наговориться.

Несколько дней Александр не выходил из дома. Ольга готовила ему, стирала вещи, вечерами они подолгу беседовали, сидя на кухне. За несколько месяцев одиночества женщина истосковалась по домашним хлопотам, по необходимости о ком-то заботиться, быть незаменимой в своей женской миссии — заботе о мужчине. Только сейчас он понял, как страшно оставлять женщину одну в мире, где правят мужчины, как трудно ей самой управляться и с женскими, и с мужскими делами, сколько горячих слез обиды и беспомощности впитали ее подушки.

Как мог он помогал ей по хозяйству, что-то чинил, поправлял, отмечая улыбку счастья на ее лице. Однажды, в приступе благодарности, она призналась ему, что хотела бы оставить его у себя навсегда. Не в качестве мужа, конечно, а в качестве хорошего человека и отзывчивого товарища. Ей очень хотелось, чтобы он жил тут. Потеряв мужа и оказавшись в тяжелейшем эмоциональном состоянии, Ольга научилась ценить рядом с собой хорошего мужчину, не героя, не всегда кладущего вещи на свои места, забывающего в раковине грязную посуду. Но внимательного и заботливого мужчину.

Ни со стороны Титова, ни с ее стороны не было и намека на нечто большее, чем доброе соседство. Денег она с него брать вообще не хотела, упирая на то, что она должна Николаю, что она теперь работает и зарабатывает достаточно, даже помогает внукам деньгами. Тем не менее, Титов убедил ее взять двести долларов, которые женщина сразу спрятала.

Праздничные дни Александр проводил в Интернете, пытаясь выяснить что-то о поисках себя органами внутренних дел. Интернет молчал, по телевизору — ничего, по радио — тоже. Токарев Ольге не звонил. Информационный вакуум создавал впечатление невидимости и неуязвимости, словно Титова и не существует.

В первый после праздников рабочий день Титов сделал пробную вылазку. Он ожидал увидеть свою фотографию на всех столбах и досках объявлений, но напрасно. Казалось, про него забыли, даже обидно как-то. Тогда он решился навестить Дашу. Они не виделись три дня.

Даша сидела на своем месте и, не отрываясь, смотрела на площадку, где Александр обычно парковался.

— Я жду тебя, а ты все не идешь, — не поворачивая головы, сказала она, когда он присел рядом на скамейку. — Бегаешь, прячешься. Саша, давай убежим вместе, на юг.

— Почему на юг?

— В Шуморовский Покровский монастырь, — отчеканила она. — Я с женщиной разговаривала, она рассказывала, что там хорошо. Красиво и спокойно. Это недалеко, по Московскому шоссе. Отвези меня туда, папа не против.

— Папа? Он же…

— Да, я знаю, он умер. Его нет больше среди живых. Ты не думай, он не винит никого, он умер, потому что устал жить, — Даша говорила так, будто рассказывала о командировке отца. — Пришел его срок. Душа его пока среди нас, и он приходит ко мне, мы разговариваем. Он хотел всё отдать в монастырь, но не успел, а мне нечего отдавать. Он дядю Женю встречал. Дядя Женя, пока того злодея не накажут, не может уйти, бедненький. Мучается здесь. Я знаю, ты не веришь мне.

— Верю. Дашенька, милая, верю, — горячо зашептал он. — Я готов убежать. Иди домой, собери вещи, какие тебе нужны, и приходи вечером сюда. Я обо всем позабочусь, мы найдем твой монастырь, я побуду там с тобой, сколько захочешь.

***

Он шел, держась рукой за сердце, как в бреду. Пренебрегая осторожностью, не прячась, не разбирая дороги, почти не видя ничего кругом. В последний раз, для очистки совести, он прошел мимо фитнес-клуба, не глядя на его вывеску, двери и окна. Вся его жизнь четко сфокусировалась на единственной цели — увезти Дашеньку из города, пристроить ее в монастыре и самому где-то рядом молиться за души своих друзей, за ее душу, выполнять простую работу и ждать избавления от страданий. Всё, что до сих пор волновало его и представлялось смыслом жизни, отодвинулось в прошлое, потеряло остроту и актуальность, как давно прочитанный и полузабытый рассказ о жизни другого, вымышленного человека.

Солнце переплыло за полдень, радостный яркий свет сквозь нежную зелень заливал улицу. Ночью прошел ливень, но теперь было жарко. Титов замедлил шаг, переступая покрытые тополиным пухом и желтой пыльцой лужи, вбирая благодать природы, с наслаждением вдыхая чистый свежий воздух. Он шел с опущенной головой, подруженный в свои мысли, изредка бросая взгляд вперед. Противоречивые эмоции, страхи и неопределенность постепенно укладывались в какое-то новое понимание будущего. Без надежды на прошлое, почти без сожалений. Следствие практически закончилось, никто больше искать виновных в смерти Безроднова и Волкова не собирается. Зачем? Заказчика не все равно не достать. Никому ничего не надо! Получается, погибли ребята без отмщения.

Впереди, метрах в пятидесяти, не торопясь шел человек, напоминающий кого-то из прошлого. Это был Семигин. Его мягкие, сдержанные движения ни с чем нельзя перепутать. На большом расстоянии Титов шел за ним, размышляя, что предпринять. Если позвать полицию, то заберут обоих, а вернее, его самого. Семигин легко сбежит. Тогда что делать?

Преследуемый ускорил шаг и направился в сторону жилого массива. Он задержался около киоска с мороженым, походил возле, ничего не купил, двинулся дальше. Титов сокращал дистанцию. Семигин быстро шел, почти уже бежал, в сторону квартала гаражей. Должно быть он заметил преследователя. Александр не отставал, азарт погони захватил его. Не зная, что будет делать, он стремился схватить убийцу и насильника, будто от этого зависела вся его дальнейшая жизнь. Семигин скрылся из виду за углом одного из гаражей. Титов летел, прерывисто дыша и сжимая от нетерпения кулаки. За углом никого. Он осторожно выглянул, чья-то тень скрылась за следующим поворотом. Александр не помнил себя, его сердце гулко билось, глаза горели, тело дрожало от полученного адреналина, как на спарринге с ужасным, многократно превосходящим соперником. «Куда же ты? — шептал он, сдерживая ненависть. — Куда бежишь, родной? Подожди, не спеши».

Он заметил мелькнувшую слева тень за секунду до обжигающего касания ножа и успел отступить на несколько сантиметров. Ловкий Семигин, прятавшийся в узкой щели между кирпичными стенами гаражей, как подпружиненный вылетел, целя сзади в сердце. Лезвие скользнуло по лопатке, Титов резко развернулся и что есть силы, не целясь, ударил кулаком в область головы нападавшего. Удар получился быстрым, мощным и пришелся в височную кость. Глаза убийцы помутились, он лязгнул зубами, выпустил оружие и через секунду, издав головой бильярдный стук, ничком рухнул в пыль на бетонную плиту дорожки.

Титов приложил к губам выпуклую, набитую годами, твердую, как дерево, костяшку в основании среднего пальца правой руки. Он спокойно смотрел на поверженного врага, ожидая продолжения битвы.

Тот полежал без движения несколько минут, потом пошевелил пальцами рук, подтянул их к телу, уперся и натужно перевернулся на бок. С трудом приоткрыв глаза, он скосил зрачок вверх. Встретился взглядом с Титовым, узнал его. Александр присел на корточки и приблизил лицо к лицу убийцы.

— Кто заказал депутата? — отчетливо произнес он и тронул лежащего за плечо. — Говори.

Мутные глаза Семигина заслезились, он слабо вздохнул, зажмурился от пробившей голову чудовищной боли. Александр потряс его за плечо, убийца застонал.

— Кто? — повторил мститель свой вопрос. — Зачем тебе скрывать? Скажешь, я вызову врачей, будешь жить. Кто? Говори, время уходит, помощь может не успеть!

— Это, — чуть слышно начал Семигин и поперхнулся. Он помолчал минуту, набрался сил, потом тихо и медленно, еле раздвигая губы, добавил. — Это был Комедия.

— Что? Какая комедия? — Титов словно взбесился. — Издеваешься? На тебе, падаль!

Он распрямился, коротко ткнул раненного ногой в плечо, перевернул на спину, и сильно, высоко подняв ногу, опустил ботинок ребром на его горло. Раздался приглушенный хруст, словно подошва попала на большего таракана. С ужасом и брезгливым отвращением Александр отскочил на шаг. Семигин подтянул к себе ноги, сжал руки в кулаки, потом выдохнул с тихим стоном, вытянулся, расслабился и затих.

«Умер, — понял Александр. — Отмучился, сволочь. Этот бой я выиграл, противник откинул копыта. Победа. Всё, больше у меня тут дел нет».

Пустой среди рабочего дня гаражный городок заливало безжалостное солнце. Никому не было дела до совершившегося здесь убийства, и только местные собаки проявили интерес к происходящему. Титов почувствовал, как кровь тонкой струйкой стекает по спине и пропитывает белую футболку. Нужно уходить, собираться, брать Дашку и уезжать. Уезжать, пока еще не поздно.

***

«Спасибо Вам, Ольга, за кров и заботу, — написал Александр на листке бумаги. — К сожалению, мне нужно срочно уезжать, так что попрощаться не получится. Надеюсь, в другой раз смогу рассчитывать на Ваше гостеприимство. Всех благ, Александр».

Он накрыл записку несколькими банкнотами, взял сумку и вышел из квартиры. Ключ бросил в щель почтового ящика на лестнице первого этажа.

Пора, пора, — подгоняло его сошедшее с ума сердце.

На привычной скамье Даши не оказалось. Он искренне удивился. Почему-то ему казалось, что она будет его ждать тут с чемоданом именно в момент его прихода.

«Странно, — подумал он. — Где же теперь ее искать?»

Не зная, куда идти, он устроился на их лавке, свесил голову, и вскоре задремал, потеряв счет времени.

День клонился к вечеру, жара уступила место прохладе. Солнце непроницаемо затянули тяжелые, набухшие водой тучи. Где-то вдалеке гремел гром. Титов проснулся. Порывы ветра усиливались, обещая бурю. С каждой минутой становилось всё темнее. Ветер гнал вдоль улицы песок с пылью, бумаги и пакеты, словно подметая город перед мокрой уборкой.

Он задрал голову к небу, ожидая взрыва, когда подошедшая Даша тронула его за плечо. Титов вздрогнул, оглядел ее нелепую фигуру в каких-то черных одеждах, взял в руку ее ладонь и прижал к своим губам. Потом принял сумку и повел к дороге.

Таксист-бомбила посадил их вместе на заднее сиденье, уточнил маршрут в своем навигаторе, объявил цену, и они тронулись, не обменявшись между собой ни единым словом.

Внезапно со страшным треском небо расколола длинная, ветвистая молния, и через секунду сверху упала вода, плотным, как река, напором. Машина покачнулась под ее ударом. Дрожащая Даша прижалась к Титову, он обнял, прижал к груди ее голову и поцеловал в волосы. «Убийца, — еле слышно прошептала она. — Несчастный. Как мне теперь тебя отмолить?»

Водитель включил на максимум дворники, сказал что-то гортанным голосом и погнал вон из города. Полицейский пикет на выезде попрятался в свои автомобили, и беглецы беспрепятственно проехали мимо, даже не заметив его в метавшихся струях ливня.