Неслыханность простоты,

или послесловие издателя

Простота, как известно, бывает двух видов: хуже воровства и неслыханная. Первая подмечена народом, вторая открыта Борисом Леонидовичем Пастернаком:

В родстве со всем, что есть, уверясь

И знаясь с будущим в быту,

Нельзя не впасть к концу, как в ересь,

В неслыханную простоту.

Оставим необходимые и достаточные условия этого события, отметим лишь сроки: «к концу». Поэт этими строками объяснял читателю классичность «Стихов из романа», и вообще, той своей лирики, которая носит название «поздний Пастернак».

Этот путь и стали считать естественным для поэта: после метаний и исканий молодости приходит мудрая ясность, отливающаяся в чеканные строки Его подтверждал опыт многих – и Заболоцкого, и Сельвинского, и Кирсанова, и (позже) Давида Самойлова, и Твардовского, хотя последний и в молодости был достаточно прост.

Достаточно, но неслыханной простоты стихов «Я знаю – никакой моей вины…» у Твардовского в молодости не было.

Так в чем же неслыханность этой простоты?

Она не только в том, что поэт будто бы не видит, не хочет знать всего накопленного поэтического опыта, манифестов, течений, «измов», литературных войн, и вообще, всяческой конъюнктуры. Это само по себе выглядит вызывающе, но этого мало.

Неслыханность заключается прежде всего в том, что поэт позволяет себе говорить самые главные и простые вещи, говорить их простыми словами, абсолютно естественно и при этом каким-то чудом не впадает в банальность.

Вот в этом чуде и весь фокус.

Такое могут себе позволить только настоящие большие поэты. И тогда выясняется, что можно обойтись практически без всех технических ухищрений, без изощренной метафоричности, без заумной концептуальности, без эпатажа, подмигиваний и разного рода постмодернистских штучек.

Просто говорить о главном с полной верой в произносимые тобою слова, с полной верой в то, что Бог их слышит.

Здесь собрано практически всё, написанное Марией Протасовой за десять месяцев этого года, с того дня, как она начала писать стихи. Стихи, написанные, когда автору было 14 лет. Я далек от того, чтобы восторгаться по этому поводу, нам известны и более ранние и эффектные дебюты. Перед нами вовсе не стихи вундеркинда, молодость автора чувствуется в тексте, но не это главное.

Главное в том, что автор сообщает нечто, в высшей степени нам необходимое. И в то же время то, о чем мы хорошо знаем. Недаром дебют Маши, состоявшийся в Интернете, привлек к ней внимание, которого я не встречал в своей практике. Вдруг один за другим люди стали передавать ссылку на стихотворение «Он жив», посвященное Папе Иоанну Павлу Второму, стали приходить в Машин журнал и оставлять слова благодарности.

Через день у Маши было уже несколько сотен постоянных читателей и с тех пор практически каждое ее стихотворение встречается с благодарностью всеми, кто верит в ее дар.

К этим людям принадлежу и я.

Конечно, так к Машиным стихам относятся не все, есть и суровые критики, но это нормально.

Такой дебют, такая форма стихов и полемичное название книги «Проще простого» требуют достаточной храбрости. Автор, желая или не желая того, сразу ставит себя в оппозицию не только к конкретным фигурам, зачастую совсем не бесталанным, не только к господствующей литературной моде, но, казалось бы, ко всему вектору развития русской поэзии или к тому, что нам пытаются выдать за этот вектор. Поэтому я предвижу достаточный шум по поводу этого дебюта, а быть может, и демонстративное умолчание.

Через всё это надо автору пройти, и Маша сделает это, потому что характер у нее есть, а читатель, истосковавшийся по живому, чуткому поэтическому слову, ей верит и будет оказывать поддержку.

Ведь эта «неслыханная простота» «всего нужнее людям», как писал Б. Л. в том же стихотворении, а особенно она нужна в периоды, когда поэты практически забыли о своих читателях и соревнуются в словесной эквилибристике.

Начать свое поэтическое поприще с таких «простых» стихов, которые вовсе не просты, а глубоки, серьезны и даже «религиозны», как назвал их один из читателей, – это значит обречь себя на очень непростой путь, поскольку поэта без пути не существует. Это путь к Божественной и столь же неслыханной сложности. Путь, которым тоже шли многие великие поэты и художники – достаточно вспомнить Осипа Мандельштама, прошедшего путь от классичности «Камня» к высокой невнятице «Грифельной оды» и «Стихов о неизвестном солдате» – к текстам, которые Заболоцкий сравнил со «щебетаньем щегла и ребенка».

Да и в живописи достаточно назвать Пикассо или Филонова, чтобы понять, о каком непростом пути идет речь.

Однако, художник, который приходит к такой сложности от такой простоты, вызывает во мне большее доверие, чем тот, который «служа пустой забаве», по выражению Александра Трифоновича Твардовского, сызмала играется в слова да так и заигрывается до седых волос.

В заключение скажу, что стихи в книге, в основном, расположены в обратном хронологическом порядке, а редактура свелась к расстановке знаков препинания и замене одного слова.

Я желаю автору пути и очень болею за нее.

С Днем рождения, Маша!

Александр Житинский,

1 ноября 2005 года.

г. Санкт-Петербург

Wait for me

( попытка вольного перевода)

Wait for me

And I’ll be back

Wait

And I’ll return

Even if the sky is black

Wait until the dawn

Wait for me

And don’t forgive

Those who forget

Wait for me

And I shall live

Just because you wait

Wait for me

And I’ll be safe

Through the bombs and odds

Wait for me

And please do wait

When somebody stops

Wait for me

And I’ll be home

Why I did not die

Only you and I should know

Only you and I

* * *

Я жду тебя – очень-очень

Как только любимых ждут

Пусть туго на сердце осень

Дождей затянула жгут

Как брошенный в пропасть камень

До дна – покуда лечу

Всем миром, всеми стихами

Быть эхом твоим хочу

Зарей и полднем каждого дня

Травинкой в твоей росе

И если хочешь, то для тебя

Я стану такой как все

До смертной боли, до немоты

Все выкричу из груди

О том, как люблю тебя. Только ты

Скорее ко мне приди

Я жду тебя – грустные мысли прочь

Как ждут, нет – жгут корабли

Но только вечно – как день и ночь

Мы с разных сторон земли…

* * *

Не знаю, наяву или во сне

В который раз я с ближними прощаюсь

Но вновь, подобно солнцу и луне

Круг очертив, к началу возвращаюсь

И точки не найдя в конце строки

Как свойственно богам и человеку

Я старой поговорке вопреки

Опять вхожу в одну и ту же реку

Когда царит энергия стихий

Значение теряют век и местность

И там, где начинаются стихи

Кончается изящная словесность

Cергею Сапоненко

Смешную музыку щеглов

Смешно перелагать на ноты

Не подобрать к ней нужных слов

В ней нет для критиков работы

Щеглы щебечут там и тут

Пока весна и солнце светит

И потому сады цветут

И солнцу радуются дети

Щеглы до глупости просты

И до нелепости прекрасны

И если вы в душе чисты

Их песни вовсе не напрасны

Для domminik, который, слава Богу, так и не повзрослел

Время вышло – пятнадцатилетним

Не водить каравелл и полков

Превращают легенды в сплетни

Менестрели стерильных веков

Нас засада не ждет в овраге

Нам давно серенад не поют

И до печени нас не шпаги

А родители достают

Где свечи с двух концов не жгут

И где вкуса побед не знают

Там не то чтобы дольше живут

Просто медленнее умирают

Время вышло – пятнадцатизимним

Не докажешь, что жизнь игра

Не до игр, если взрослым и сильным

Надоел пластмассовый рай

Нас не выберут ваши дороги

Пусть потом тюрьма и сума

Но как сходят на землю боги

Так мы будем сходить с ума

Где свечи с двух концов не жгут

И где вкуса побед не знают

Там не то чтобы дольше живут

Просто медленнее умирают

Мы вернемся, сгорев, как умели

Набродившись, как вечный жид

Нам нельзя умереть в постели

Нам нельзя умереть, не жив

Время вышло – пятнадцативесным

На отвесные склоны пора

Поднимается в высь ровесник

Простирается ниц гора

Где свечи с двух концов не жгут

И где вкуса побед не знают

Там не то чтобы дольше живут

Просто медленнее умирают

Живу пока

Живу, как могу – дословно

Дослезно, досмертно, до после

До столько, что хватит ровно

Досыта живущим возле

Дышу, как хочу – до боли

До крови, до дна, до края

До сверх и помимо воли

До срока не умирая

Люблю, как горю – до пепла

До черных пустых ладоней

До первой звезды – до светлой

До блеклой луны – до поздней

До вырванных вен, до тока

Не ваша душой и телом

И век этот – хоть и дока

Меня недопеределал

Но там, куда вечер клонит

(До самого расставанья)

Пусть ветер меня догонит

И выдохнет «До свиданья…»

No means No

Это слово с губы

Как стрела с тетивы

Протыкает сердца

Поточнее свинца

Ни к чему пистолет

Если можно в ответ

Просто тихо сказать: "Нет"…

Голос

От инея не рвутся провода

В земле уже проснулся первый колос

А я прошу – верните холода

Вернись зима – я потеряла голос

Наверно слишком дерзким был побег

Из пустоты такой, что уши ломит

Разжала пальцы, уронила в снег

Хоть век беги – судьба тебя догонит

Ну, где же ты? Откликнись – не молчи!

Во мне пурга качается молитвой

Но за окном целуются грачи

И частый дождь размахивает бритвой

Шоссе несет железные гробы

Прыщавый физик долбит теоремы

За что же, Боже, мы – твои рабы -

Бываем навсегда – как рыбы – немы?

О, если бы ты дал мне чуть ума

Тогда б не отступила ни на волос

Я б навсегда осталась, где зима

И где когда-то потеряла голос

 

1943

Железо. Огонь. Вода.

Земля. Канонада. Спирт.

Все просто как никогда

Не страшно – значит убит

Россия. Окоп. Война.

Размокшие сухари.

По трупам бредет весна

Под номером сорок три.

Пальба. Облака. Кресты.

На танках. На нас с тобой.

Но правила здесь просты

Боишься – значит живой.

Патроны. Шинель. Кисет.

Письмо. Перекличка. Бой.

И снова как спирт – на всех

Мы поровну делим боль.

В атаке. Во сне. В пути.

Запомни, пока ты тут

Они не должны пройти

А значит и не пройдут.

Весна. Тишина. Рассвет.

До неба растет трава

Для тех, кого с нами нет

Все просто, как дважды два.

Карандаш

Карандаш? Большое дело! -

Деревяшка, черный след

Я сломать его хотела

Только лень и смысла нет

Лучше пусть меня за пальцы

Он куда-то поведет

Будем мы вдвоем – скитальцы

Дни и ночи напролет

Пусть он длится на бумаге

Пусть рисует все подряд

Наплевать ему, бродяге

Что об этом говорят

Тонкой жилкой темно-серой

Зазвучит его струна

Этой музыки манеру

Понимаю я одна

Нарисует дом и кошку

Дом – уютный, кошка – спит

И меня – в углу, немножко

И из окон наших вид

По листу белее мела

Как по небу он летел

Я сломать его хотела

Он – спасти меня хотел

Клоун

Не есть. Не будет. Не был.

Не должен никому.

Ничто под эти небом

Не дорого ему.

Прозрачнее намека

Спокойней мертвеца

Он лампочка без тока

И око без лица

Когда же он приходит

Тот ты его прости

За то, что душу сводит

И сердце мнет в горсти

Как лезвие по коже

Бежит вперед строка

И ты уже не можешь

Сказать ему «пока!»

Так просят крылья взмаха

Когда стреляют влет

И нет сильнее страха

Чем страх, что он уйдет

Так рвет на раз железо

Отчаявшийся пар

Так – в сердце из обреза

К тебе приходит дар

Свинцовая отвага

Расстрельная гроза

Чернила и бумага

Как бритва и глаза

Битый вечер на арене

Зажигает, хоть реви

Губы в клюквенном варенье

Или, кажется, в крови

В барабанной перестрелке

Пьян и брав как полк гусар

Оркестровые тарелки

Заглушают перегар

У других трико и трюки

Зебры, фокусы, успех

У него – смешные брюки

И ботинки больше всех

Что ему твои прихлопы

Что прожекторы в упор?

Чем в чужих болтаться стропах

Лучше мордой о ковер

Но зато ему не надо

Шпаги грызть, огонь глотать

Он умеет больно падать

Люди – громко хохотать

Не трудись – смотри и слушай

Смейся, радуйся, живи

На арене в красном плюше

Или, кажется, в крови

Дюма

Четыре шпаги, восемь рук и глаз

Галлон бургундского, струящийся по венам

Три лилии и… нет числа изменам

На краткий миг соединившим нас

Париж – гнездо предательства. Вдвойне

Кровавой он сейчас достоин мессы

И потому – задиры и повесы

Мы трезвы и серьезны на войне

Чтоб раздобыть алмазное колье

Круши врагов направо и налево

Да здравствует война и королева

Да сгинут плутовство и Ришелье!

Ах – не колье? Какая в том беда!

Мы вчетвером найдем хоть черта в ступе

Хоть ад восстань – ему мы не уступим

Покуда сами не уйдем туда

В сражениях – не видно им конца

Другая доблесть нами не забыта -

Как вихрь врываться в дамские сердца

Кентавром о шестнадцати копытах

О, перья галльские! Вы призрачней, чем флирт

Пишите же, о душу сталь ломая

Покуда кровь не выгорит как спирт

Как небо над Гасконью – голубая.

Сослагательное

Когда б молчали пушки

А музы петь посмели

Тогда б Дантесу Пушкин

Не проиграл дуэли

Висели бы гитары -

Не ружья на плече

И жил бы Виктор Хара

И команданте Че

И в мире без патронов

Без хаки и погон

Не умер бы Платонов

И был бы с Йоко Джон

Но крови стоит слава -

Нет для того, кто смел

Естественнее права

Чем право на расстрел

Нет в мире лучшей доли

Чем бой переорать

За это в чистом поле

Не страшно умирать

Слова сильнее стали

Пускай потом убьют…

Где пушки замолчали

Там музы не поют

Он и Она

Тогда, когда Он появился на свет

В стране песков и камней

Там старый как мир почитали завет

«Убили, значит убей»

Лишь «око за око!» и «зуб за зуб!»

Твердили и стар и млад

Такие молитвы слетали с губ

Три тысячи лет подряд

Земля, над которой Его колыбель

Покачиваясь, плыла

Шептала «Убили, значит убей»

И новых костей ждала

Он вырос, и время его пришло

Но ближние вновь и вновь

Ему повторяли, что мир это зло

А Он говорил – Любовь

Легка Его поступь и прост Его слог

Душа за ним будто летит

Ему говорили: «Накажет Бог»

А Он говорил: «Простит»

Бубнили: «Отправится в ад любой

Для смертных надежды нет»

И снова твердили, что Бог это боль

А Он говорил, что Свет

И вот однажды поставить крест

Решила на нем толпа

(Такой обычай у этих мест -

Наказывать за слова)

Его мучительный ждал конец

Сказали: «Ты будешь распят»

А Он ответил: «Прости их, Отец

Не ведают, что творят»

И долго потом ала и чиста

Горячая капала кровь

А утром на землю с Его креста

Неслышно сошла Любовь

И вот она рядом с тобой и мной

Спасает, прощает, ждет

И может быть из-за нее одной

Наш мир до сих пор живет

Легка ее поступь, проста ее речь

Душа за ней будто летит

И если убить ее, вытоптать, сжечь

Воскреснет она и простит

Так после зимы наступает апрель

Когда уж никто не ждет…

Качается в небе Его колыбель

И тихо земля плывет

* * *

Он все равно будет жить. Даже если умрет.

Два окна – желтых на черном небе

Вечный город со счета сбился – который щас век?

Папарацци молят о зрелищах

Бедняки о хлебе

А он умирает – слабый, маленький человек

Вчера его видели

в газетах и на экране

Он вроде бы кивнул и даже

улыбнулся на что-то в ответ

Так улыбаются сквозной распахнутой ране

Впускающей вместе со смертью – свет

Смешной язык, далекие полонезы

Правнук запутавших все и вся славян

 

Железный занавес,

и вечный привкус железа

В северном небе,

где ждут его Павел и Иоанн

Наверное, по-другому и не бывает

Желтые окна, черные облака

Вечный город вечно шумит

Смерть по-прежнему убивает

И если жизнь – чаша, то она, конечно, горька.

Все как прежде – от перестановки в сумме

Не ищи перемен, арифметика здесь проста

Все по-прежнему, только

когда он умер

Не с него сняли крест – его снимали с креста

Папарацци курили, дети жевали «орбит»

Кардиналы шептались: четвертая ночь без сна

Два окна в темноте – последний «urbi et orbi»

Два огня в черноте

Остальное – просто весна

В битве света и тьмы испокон не бывает тыла

У кого на ладонях стигматы, у кого – котлеты бабла

Только в жалобе пса на луну

Тоже слышится имя «Войтыла»

Для него и на небе продолжается эта война

Под привычное: «На кого же ты нас оставил?»

Понимаешь, что вечность нельзя отложить на потом

Но за сводом небес его ждут Иоанн и Павел

И печальную землю осеняют Южным Крестом

Брату моего деда, которому всегда будет семнадцать

У него никого не было

И она ни с кем не встречалась

Им бы жить под одним небом

Укрываться одним одеялом

По утрам заваривать кофе

Вечерами смотреть кино

Любоваться любимым профилем

И гостям разливать вино

Им бы общие снимки на тумбочке

(Как похожи – одно лицо!)

У нее его фото в сумочке

У него на пальце кольцо

Дети, внуки, скандалы, праздники

Свадьбы, проводы, тайный флирт

Лед и пламень, кнуты и пряники

Из которых жизнь состоит

Только он похоронен у Немана

А она за Вислой осталась…

У него никого не было

И она ни с кем не встречалась

Dead Poets Society

Быть может, сошла я с ума

Но думаю только об этом

Мне нравится грусть и зима

И общество мертвых поэтов

Блуждать среди книг и снегов

Под шелест страниц и метели

И знать – через пару шагов

Услышишь: «Ну что, полетели?»

Скорее отсюда, скорей

От тех, кто с глазами пустыми

Рождаются мертвых мертвей

И кажутся только живыми

Внизу замерзают леса

И злятся голодные волки

Уносят меня в небеса

Не лестницы – книжные полки

А дальше? А дальше – сама

Без карт и дурацких советов

Туда, где печаль и зима

И общество мертвых поэтов

Про отличия

Чем отличается честность от глупости?

Блуд от любви? Простодушность от тупости?

Вкус от таланта? Бред от мечты?

Мода от вечно живой красоты?

Чем отличаешься ты от соседа?

Солнце от лампы? Ничья от победы?

Вера от страха? Сказка от лжи?

Знаешь? Так что ж ты молчишь? Расскажи!

Нет? Не умеешь? Есть вещи важнее?

Камни за пазухой? Анны на шее?

Правильность рифмы? Изысканный слог?…

Ты ничего рассказать мне не смог

Там, где ты речь заводил о приличиях,

Дело в отличиях. Только – в отличиях.

 

Выше неба

Человек не проще неба

Красивее сосен на фоне заката

Как сказал философ когда-то

Человек – то, чем он еще не был

Слабый, грешный, убогий

От четверенек детских до старческих

Он всегда завидует всячески

Чудотворцам, ангелам, самому Богу

А те смотрят вниз, вздыхая и утирая слезу

Потому что не могут поставить все на кон

Они живут вечно (как нам рассказывал дьякон)

И по пьяни не гибнут, попадая в поле в грозу

Они не рискуют, потому что им нечем

Не пишут книг, макая перо в аорту

Не продают душу первому встречному черту

И на могилах детей не жгут поминальные свечи

Человек выше неба

Я верю (хотя бы раз в жизни, хотя бы на голову)

Но когда он родится, его – смешного и голого

Бросают судьбе, как собаке краюху хлеба

А потом плачут, зная, что по-другому никак

Потому что любовь это только изнанка боли

И даруют младенцу весь мир и свободу воли

А в ладонь кладут солнце как старый потертый пятак

Он станет тем, кем еще никто, никогда не был

Потому что слаб, потому что грешен и смертен

И даже если сгорит, то так окажется светел

Что все поверят – человек счастливее неба.

Школа-дом-школа-damn

Галстуки для мальчиков

Платьица для девочек

Перышки для пальчиков

Двоечки для неучей

Книжечки для слабеньких

Скейты для крутых

Сказочки для маленьких

Денежки для злых

Шахматы для умненьких

Тюрьма для дураков

Кистени для сумерек

Зайцы для волков

Обсуждать не велено

Ни к чему красивости

Все давно поделено

Все по справедливости

Вот что мне послышалось в метро – в стуке колес. Смысла в этом особого нет. Так что-то про пиратов

У не знающих страха

Тех, чья кровь горяча

Жизнь короче замаха

Топора палача

Их на старой подводе

К эшафоту везут

И на исповедь водят

Перед тем, как убьют

Жить на палубе зыбкой -

Не на площадь прилечь

Где секирой улыбку

Отделяют от плеч

Обрекают на муки

Лишь тоска и покой

Чем в объятия скуки

Лучше к плахе щекой

Только сильным и гордым

По плечу эта блажь

Перерезанным горлом

Прохрипеть «Абордаж!»

Им в заоблачной дали

Что-то ветры поют

Их в архангелы звали

Да они не идут

Волны в мантиях черных

И седых париках

Коридорами шторма

Их несут на руках…

От судьбы не убудет

Зимородок свистит

Жизнь по-своему судит

Смерть по-своему мстит

Море суше не пара

Расставаться пора

Жизнь короче удара

И больней топора

и т.д.

Про мальчиков и конец света

Гудит турбиной самолет

Как Гавриил трубою медной

И загорелый пешеход

На самом деле – всадник бледный

Под небом множит плач и стон

Скрипач, спугнувший стаю терций

И каждый мальчик носит в сердце

Свой маленький Армагеддон

Мало кому интересно, но после одного телефонного разговора не могла не написать

Чужой язык – чужая тишина

Какую прежде не случалось слушать

Как будто между нами толщина

Стекла растет и звуки глушит, глушит

Слепой канатоходец – голос мой

Бежит к тебе, дрожа и спотыкаясь

По проводу в такую даль (oh, boy!)

Что кажется – я с вечностью прощаюсь

Шепчу молитвы, как твержу урок

Коверкая латынь славянской вязью

По дну моей души проходит ток

И это тоже называют связью

Мы не положим прошлое в карман

и не впитаем с тщательностью губки

Уносит неслучившийся роман

Двугорбый призрак телефонной трубки

И день угрюмо следует за ним

И оставляет: шрам на горизонте

Меня – среди отеческих равнин

Боль – в проводах, тебя – в твоем Вермонте

Л.К.

Простите ради, за, не глядя

Горам, пескам, небесной глади

Холодным снам, домам пустым

Калекам, извергам, святым

Болезням, торжеству, надеждам

Добру и злу, всему, что между

Любви, страданию, богам

Друзьям, завистникам, врагам

Луне и солнцу, звездной пыли

Тому, с кем счастливы вы были

Тому, кем вам уже не стать

И тем, кто выше мог летать

Беспечным дням, годам печали

Всему, что видели и знали…

Простите всё хотя бы раз

Тому, что так мертво – без вас.

Переделкино

Качалась лампа над столом

И тени корчились на лицах

Луну сквозь чащу – напролом

Нес дождь в ежовых рукавицах

Здесь с чернотою чернота

Затеяв спор, сливалась в лужи

Та, что внутри жила и та

Которая цвела снаружи

Как будто уносила дом

Какая-то чужая сила

Качала лампу над столом

И превращала в кровь чернила

Я знала, этот век – не мой

Нет далее сидящих рядом

И мне – продрогшей и немой

Их сладкий чай казался ядом

Ведь здесь – с крыльца шагнешь во тьму

И в бездну поведут ступени

И по этапу, как в тюрьму

В забвенье поплетутся тени

К тому ли буря речь вела

Чтоб нас не затянула тина

Чтоб вздрагивали купола

Как колокольцы арлекина

Чтоб не смывали кровь вином

Чтоб не увязли в небылицах

Чтоб душу к свету – напролом

Нес век в ежовых рукавицах

Кольцо и крест

На руке твоей – перстень

Не мужская игрушка

На душе моей – песня

Не для детского ушка

Как послушная птица

На мизинце агат

У меня на ресницах

Боли десять карат

У тебя мое сердце

У меня мое горе

Отворенная дверца

К пересохшему морю

Уходи, Первозванный

Из непрожитых мест

Ты мой первый, желанный

Перечеркнутый крест

Робинзоны

Как движенья морской волны

Повторяют сухие губы

Симулируем счастье мы -

Одиночки и однолюбы

Помни, Счастье, что там и тут

Вымирающие как бизоны

Твой спасительный парус ждут

Сухопутные робинзоны

Чтоб случилось в любовь уплыть

Навсегда, а не вскользь и вкратце

Мы всем сердцем желаем быть

И совсем не хотим казаться

Но не парус грядет, а дым

Черный крейсер таращит пушки

Мы пиратам все отдадим

За стеклянные безделушки

А потом на пустом берегу

Вжав в глазницы подзорные трубы

Будем слезы лить по врагу…

Что поделаешь – однолюбы!

Письмо Киплингу

Империя умерла?

Могильщиков – к высшей мере!

Пусть перья ее орла

На шляпах других империй

Но грозный ее оскал

Цветет на костях ГУЛАГа

От сумрачных финских скал

До сонных китайских пагод

Пусть ужас бродит окрест

Ее остывшего тела

В холодном зрачке прицела

Живет византийский крест

Пусть радуется пока

Восторженный победитель

Из памяти пиджака

Не стерт генеральский китель

Мертва ль она? – До поры

Как в кровь обратятся реки

И вытащат топоры

Железные дровосеки

Куда там – Берлин, Париж

Трофеи сдаем под опись

Империя сдохла? Шиш!

Мечтатели… Не дождетесь!

Типа глупо

Влюбиться по фотографии -

Ну что может быть глупее?

Застряла в тебе, как в трафике

Торчу по самую шею

Не бойся – с тебя не спросится

Куда там – в мои лета!

Но будто бы бритвой по сердцу

Морщинки эти у рта…

Muse

Моя подростковая муза

Курит и ногти грызет

Любовь для нее – обуза

И в карты ей не везет

Но в нищий карман за словом

Не лезет зато она

И в небе ее джинсовом

Прорехой сквозит луна

К лицу ей, к повадке, к стану

Не лира, а – меч и щит

И все ей по барабану

Который в сердце стучит

Ее вороная стрижка

Как вызов огня углю

И в общем, она – мальчишка

Которого я люблю

Нахальна, громка, кургуза

С горчинкой – как дикий мед

Моя подростковая муза

Меня в подворотне ждет

Эпитафия

Ничего слова не весят

Ни шиша они не стоят

И хлебов из них не месят

И дома из них не строят

Их на плечи не накинешь

И в стаканы не нальёшь

Больше скажешь – раньше сгинешь

А смолчишь – не пропадёшь

Ничего слова не значат

Нифига они не могут

Те, кто думает иначе

Вымирают понемногу

Нет души – сплошное тело

Есть живот, но нет живого

Наступают люди дела

Исчезают люди слова

Но когда пройдут и канут

Годы, денежки и флаги

Расцветут слова и станут

Нашей жизнью – на бумаге

Так и будет

Настанет день, когда умолкнут речи

Иссякнут бури, разбредется рать

И крыть нам будет некого и нечем

И никого не будут убивать

Притихнут те, кому сейчас неймется

Заткнутся первачи и крикуны

И никому на свете не придется

Бояться нищеты или войны

Вожди и судьи захлебнутся кровью

Их не спасут ни золото, ни медь

И все, что было тронуто любовью

Теперь уже не сможет умереть

Ни горя, ни грызни за корку хлеба

Ни пошлости, ни мелкой суеты

Но только жизнь, и океан, и небо

И детский смех, и творчество, и ты

Про нас, чудеса и хлопушки

Частичка тебя

Что во мне обитает

Уже умирает

Чудес не бывает

Листва под ногами

Века облетают

Весь мир между нами

Чудес не бывает

Не с нас теперь пломбы

И крыши срывает

Хлопушки не бомбы

Чудес не бывает

«Чудес не бывает», -

Метель завывает

Твой ангел зевает:

«Чудес не бывает»

Как в мареве бреда

Любовь исчезает

Шепнув напоследок

«Чудес не бывает»

Но дальше ли, ближе

Судьба разметает

Нам порознь не выжить…

Чудес не бывает

Юбилейное

Сентябрь висел на волоске

И разбредалась грусть по венам

Деревья вязли по колено

В багряно-золотой тоске

Срывая листья и листы

С куртин и стен, старела осень

И чувства как шедевры Росси

Вздымались строги и просты

Но ветер налагал печать

На голые как кроны души

Печаль повелевала слушать

И холод заставлял молчать

Как будто мотыльки на свет

Друг к другу мы тогда метнулись

Но, разогнавшись, разминулись

Всего на пару тысяч лет…

Ни на мгновенье, ни на век

Ты не исчезнешь из под век

Когда в дамокловой тоске

Висит сентябрь на волоске

Астроном

Когда подслеповатый звездочет

Или орлиноглазый звездонечет

Об умерших мирах заводит речи

Меня к живым еще сильней влечет

Пусть на истлевших ниточках веков

Висят миры, но ничего не весят

И золотой топор заносит месяц

Над шеями ученых дураков

Я верю: здесь – под небом – есть места

Где жив еще огонь благословенный

И черноту бессмысленной вселенной

Я отменяю белизной листа

Я отменяю все, что не горит

Не светит, не взрывается, не греет

Лишь тот, над кем не знамя – пламя реет

Идет на смерть и чудеса творит

Танцует ночь над огоньком свечи

Бежит строка по лезвию печали

И вечность на расстроенном рояле

Мотивчик свой заезженный бренчит

Дорожное

Уехать? Да проще простого

За окнами прочерк простора

Похожие как папиросы

Перроны, тоннели, откосы

Печаль о несбывшемся лете

В дешевом оконном багете

И крыши блестят как погоны

И вечер качает вагоны

Он черные кроны трясет

И звезды куда-то несет

Все просто – я знаю, я знаю

Ведь это не я уезжаю

Россия стучит и дрожит

И вновь от кого-то бежит

Сменяются грады и веси

Гремят неэвклидовы рельсы

Мы маемся порознь и вместе

Но топчется время на месте

Как эхо от века до века

«Уехать, уехать, уехать»

Железная ржавая грусть

Все просто, но я остаюсь

Как овощ на брошенной грядке

В сухом бесполезном остатке

Вцепившись корнями в одну

Пропащую, злую страну

Не стоит, оставим, пустое…

Уехать? Да проще простого

 

Ч/Б

Наша участь – белое и черное

Северное небо кипяченое

Черные заснеженные степи

И над ними воронье как пепел

Наши истины давно бледней бумаги

И темнее крови наши флаги

В наши души влезла и расселась

Словно моль, прожорливая серость

И как будто только я и знаю

Что когда-то жизнь была цветная

Но потом с истока и до устья

Затянулась серой тиной – грустью

Я себе грустить не разрешаю

Прямо в сердце жизнь перемешаю

И добавлю – чтоб цветнее было

Белый лист и черные чернила

Слово amp;дело

"Жизнь выше литературы, хотя скучнее стократ.

Все наши фиоритуры не стоят наших затрат." Д.Быков

Дело превыше слова

Как мысли – телесный плен

Как выше себя живого

Качающийся в петле

Как птиц – остывшие звезды

Как шеи выше топор

Как вакуум выше, чем воздух

Как горе главнее гор

Заезжено и не ново

Бессмысленно и смешно

Ничтожно любое слово

Пока не произнесено

Ты скажешь его, ты сможешь

Ты вырвешься, как хотел

Из плена судьбы, из кожи

Из тлена надежд и дел

Но перья скрипят, как дыбы

И рвут на части тела

Слова – непрактичный выбор

Такие уж, брат, дела

* * *

Глаза как две пустых тетради

И прочерк губ

Навек, на год, на месяц, на день

На выдох люб

В тебя, как будто сердцем в пропасть

Об лёд с моста

А дальше – тишина и строгость

И пустота

И простота, которой проще

Одно ничто

И только губ холодный прочерк

И минус сто

Без слова, без души, без кожи

Ступай – твори!

И лишь зари морозный прожиг

И фонари

За грустный лёт страничной стаи

За чистоту

Твои глаза перелистаю

Но не прочту

* * *

Ну вот и всё – остались сны

Они скрывались от погони

На темной стороне луны

С обратной стороны ладони

Ты их не сжег как всё во мне

Они слетаются под веки

Их крылья в черной вышине

Как реки

Поймать бы их, в горсти зажать

Но непокорны эти птицы

Их на луне не удержать

От них рукой не заслониться

Как хочется кричать «лови!»

И сердце в них швырнуть, как камень

И… задыхаться от любви

И закрывать лицо руками

* * *

Троллейбус, беря пустоту напролом

Просвищет свой пресный мотив

Усядется ночь за равнинным столом

Как улицы пальцы скрестив

И будут под северным ветром неметь

Шершавые губы дорог

Дешевой луны золоченую медь

Мне небо предложит в залог

О, старые клены, я буду читать

Подметные ваши листы

И ангелы сфинксов научат летать

И руки разнимут мосты

Сияющим нимбом окажется круг

Что жил на границе зрачка

И черной рабыней покажется вдруг

Покорная эта река

Холодной тоской обжигающий год

По сердцу пройдет прямиком

Сквозь груди булыжника в недра болот

Стучаться тупым каблуком

Прорвавшись сквозь линий тяжелую клеть

Прильнет он к коленям колонн

И будет троллейбус осанну звенеть

Беря пустоту напролом

* * *

Сторонники мокрой воды

Синего неба поборники

Апологеты среды

Наступающей после вторника

Фанаты круглой земли

Ревнители неизбежности

Ах, если бы вы могли

Как я умереть от нежности!

Чтоб камнем в нее упасть

Но мягко земли коснуться

К ее родникам припасть

В ее объятьях проснуться

Все ваши шестки и сверчки

Все ваши причины и следствия

Скептические очки

Трагические последствия

Безбрежность жизни пустой

Где целое меньше части

Не стоят самой простой

И вечной минуты счастья

Попробуйте! А потом

Плетитесь дальше привычно

Под бременем аксиом

По тропам расхожих истин

Тогда и проверим, поймем

Захлопнув это оконце

Как дождь обжигает огнем

И черное светит солнце

* * *

Ни имени, ни отчества

А встретишь – все отдашь:

Хранитель одиночества

Мой верный карандаш

Молчать ему положено

Поскрипывать, пиша

Но будто в ножны вложена

В него моя душа

Ломается и крошится

Да и черна на вид

И все ж под тонкой кожицей

Фанерною – горит

Как штормы водят мачтами

Над свитками воды

Она бумагу пачкает

Предчувствием беды

Ей ни к чему компания

Величие идей

Ей чуть бы понимания

Дождаться от людей

Но только тот с ней носится

Кто ей тюрьма и страж

Хранитель одиночества

Мой верный карандаш

* * *

Не хочу никакой компании

И великих, но общих идей

Мне дороже любого внимания

Одиночество штучных людей

Одиночество сердца под ребрами

Одиночество карандаша

В одиночестве нерастворенная

Нерастраченная душа

Одиночество первой буквы

Первой строчки, простертой ниц

Одиночество всех беспутных

И бездонно пустых страниц

Одиночество тайной боли

И луны в черноте ночей

Одиночество ветра в поле

С детства знавшего, что ничей

Одиночество снов, метелей

Рощи, если она пуста

Одиночество всех постелей

Где не могут разнять уста

Одиночество за порогом

И за самым шумным столом

Одиночество перед Богом

Одиночество-костолом

Одиночество-самоубийца

(Вон – из вырванных вен течет!)

Одиночество-Единица,

От которой ведут отсчет

Пусть оно всегда вне закона

Пусть торчит, словно кол в пыли

Но при нем глядят в миллионы

Окружающие нули

Одиночество – камень в хлебе

Над рябиной посвист клеста

И в холщовом еврейском небе

Чуть заметный стежок креста…

…

Все дамокловы ваши пророчества

Разбиваются об одиночество

* * *

Не стоит забывать, что я мала

Что далеко от стебля до ствола

Что больше я желала, чем жила

Что весь мой мир – лишь краешек стола

Звон этих рифм – моих браслетов звон

И вряд ли в них расслышишь чей-то стон

Что весь мой жар – из этих пыльных книг

Случайный дар – печальный мой язык

Да – вот еще – не надо забывать

Что время нас умеет убивать

Как хочешь назови – «взаимность», «месть»

Оно сожрёт всё, что захочет съесть

Ладони взмах, каштановую прядь

И смех, и страх оно вольно забрать

И этот мир на краешке стола

И наплевать ему, что я мала

Одно навек мне следует забыть

Что выход есть, и он простой – не быть

Нет проще и удобнее – поверь

Но я жива, и мне – в другую дверь

* * *

По сторонам темнеет Русь

Июньский вечер мягче фетра

Смычок вычеркивает грусть

Из затянувшегося ветра

Кренится и трещит костер

Листва свои читает свитки

Над головами трех сестер

Парят невидимые скрипки

И сад как свадебный альков

Плывет в сиреневой лаванде

И Моцарт в искрах мотыльков

Гуляет по ночной веранде

А в небе – горние миры

Вокруг прекрасная погода…

Россия, Моцарт, три сестры,

Июнь семнадцатого года

* * *

Зияли духовые норы

Жужжали струнные ряды

Сновали руки дирижера,

Напоминающие дым

Вставали громы из ударных

Плющом рапсодия вилась

Природа с музыкой на равных

Над миром обретала власть

Как ладен звук, как пальцы шустры!

Как тесны склепы бренных тел!

А ночь раскачивала люстры

И звезды падали в партер

И выше счастья, выше муки

Над всем, чем музыка жила

Сновали призрачные руки

И солнцем лысина плыла

Под эти дымные узоры

(Всего лишь жест, всего лишь взмах!)

Из праха восставали горы

И царства обращались в прах

И вот – конец, крещендо, кода!

Ладоней взрыв и в горле ком…

У рампы замерла природа

И Шуберт бродит за окном

* * *

Люблю стихи, в которых ток

Где сердце бьется в ребрах строк

Которые для глаз – пиры

В которых бездны и миры

Не те, с которыми грустишь

А за которыми летишь

Для них не книжные шкафы

А жизнь и смерть в конце строфы

Они живут в привычных ямбах

Как живопись в старинных рамах

Но за пределами страниц

Им нет границ

Кружат над нами словно грифы

Из сердца вырывают рифмы

Чтоб мы узнали в каждом слове

Шум вечности и привкус крови

* * *

Здесь мой свитер заношенный колется

Потому что он дешев и груб

И как в недорисованных комиксах

Облачка вырастают из губ

Здесь зима – до единой детали

И метель в неё мечет ножи

Здесь нас ангелы нарисовали

Да забыли слова приложить

Здесь любовь на заснеженном глобусе

В бессловесной сиреневой мгле

В уходящем трясется автобусе

Что-то пальцем чертя на стекле

* * *

Окна болят, если долго глядят на луну

И заражаются желтым бессмысленным светом

Значит и я на тебя, мон амур, не взгляну

Чтобы поутру опять не проснуться поэтом

Шторы задерну позлей, почернее штормов

Выключу сердце и выдерну грусть из розетки

Спрячусь за стенами старых и пыльных томов

Где на полях еще прежней болезни заметки

Буду слепа, как чугунный плафон фонаря

В час, когда боги рассветный фонарь зажигают

В небе под веками словно над миром паря

Буду смотреть, как любовное облако тает

Пусть этот дождь на другую прольется страну

Каждой хрустальной строкой подтверждая примету -

Если поэты подолгу глядят на луну

То заражаются желтым бессмысленным светом

* * *

Там по стенам Платоновы тени

Служат свету с притворством наложниц

Там торчит изваяние лени

Заусенцем в отсутствии ножниц

Там камин доедает поленья

И чернилами кормится лист

Там над куполом стихотворенья

Очарованный ангел повис

Там, тряся колтунами сатира

Бог покинутый ночь напролет

Смотрит в черное зеркало мира

И себя вдалеке узнает

Там в истерзанных наших пенатах

На века затянувшийся час

Станет истинным Словом когда-то

Но не с нами, не здесь, не сейчас

* * *

Под звездами и между звезд

К неколебимой и летящей

Как мост над пропастью висящей

К земле старинный сад примерз

Его забыли, он забыл

Туда, где память, гвоздь забил

И выжил, что бывает чаще

Не с садом брошенным, а с чащей

И вот земля и сад летят

Их тени настом шелестят

Сплетаются ветра и ветки

И путь им ангелы мостят

А в кронах призраки гостят

И боги оставляют метки

Да что ему – зима и высь

Полярный крест, зеленый мыс

Огонь, мороз обыкновенный

Пока на горле у вселенной

Не ветви высохшие – вены

Как пальцы времени сошлись

Любите мерзлые стволы

Они – как полные столы

Как страны с джунглями и львами

Ведь там – у них над головами

Плоды становятся словами

И открываются пред вами

И расточаются миры

И вот старинный сад летит

Сквозь холод зла и бездну ночи

Сквозь страшный суд, но, между прочим

Все это саду не вредит

Под звездами и между звезд

Не верь – сады не умирают

Их в рай весенний забирают

Куда метель не долетает

Куда беда пути не знает

И не дотянется мороз

А нашему не убежать

Ему весь век стоять меж нами

И землю круглую корнями

Над черной пропастью держать

* * *

Шел по стеклам от стужи

Перезвон темно-синий

И ладони снаружи

К ним прикладывал иней

Все, что под абажуром

Желтым светом намокло

Старых кружев ажуром

Налипало на окна

Как дымок сигаретный

Как над чашечкой кофе

Плыл во тьме беспросветной

Чей-то призрачный профиль

И морозная кромка

Отступала от окон

И вплеталась поземка

В заблудившийся локон

И цеплялась беда

За портьерные ткани

И дрожала звезда

Как чаинка в стакане

Будто этой зимой

Подоконник с геранью

Между светом и тьмой

Был единственной гранью

* * *

Мороза дубленая шкура

Под тяжестью ночи трещит

И месяц с китайским прищуром

В метельную дудку пищит

Летят самоходные сани

И воздух закутан в бензин

А где-то в далеком Ливане

О вьюге поёт муэдзин

Он свет собирает горстями

Седины купает в лучах

И кажутся беды гостями

В продрогших моих волостях

Так в томном зрачке океана

Полярные звезды гостят

И в черной утробе фонтана

На счастье монетки блестят

А.Л.

Холодные камешки вдоль языка -

«Морозы, морока, морошка»

Как рваные фразы плывут облака

И звездная мечется мошка

Ты можешь как льдинки слова подобрать

Подстать твоим нищим алмазам

И будут полярные вальсы сиять

Над городом нашим чумазым

А в книгах жирна типографская гарь

Гремят пересохшие спички

И черные тропы диктует январь

И ночь закрывает кавычки

Но камни тускнеют, и крошится лед

Зевает озябший мечтатель

И белым надгробием солнце встает

Едва повернешь выключатель

* * *

Они не увидятся. Нет

В трамвайчике красном

Уехал счастливый билет

Напрасно. Напрасно.

Рассыпалось всё, что вовне

На «право» и «лево»

И в каждом отдельном окне

Отдельное небо

Ему не молиться о ней

И свечек не ставить

У длинных вечерних теней

Короткая память

И тычет мизинцем в зенит

Тончайшее скерцо

Трамвайное сердце гремит

Трамвайное сердце

Она его тоже не ждёт

Что может быть проще?

Белесая вечность падёт

На черную площадь

И прочь полетят фонари

И звезды качнутся

И тонкие рельсы вдали

Как руки сплетутся

* * *

Блестели виноградные глаза

И море колыхалось по-верблюжьи

Вытягивалась молнии лоза

До самых звёзд – приветливых и южных

А в трюмах кахетинское вино

Прислушивалось к капельному плясу

И палуба рубилась в домино

С дождем, одетым в выцветшую рясу

Без умолку трещали паруса

Пенька ворчала нудно и визгливо

Блестели виноградные глаза

И спали амфоры – на самом дне залива

Бежала ночь по черной кромке скал

На стайку нот охотилась гитара

И добрый демон – как любви – искал

Погибели, и звал ее: «Тамара»…

* * *

Стояла ночь – что твой рояль

И ветер шествовал во фраке

Самодовольный лунный враль

Сиял как блик на черном лаке

Смычками ливень помыкал

Мерцали запонками лужи

И гром по клавишам скакал

В тумане оркестровых кружев

Так Шуберт норовил украсть

Тональность у природы хрупкой

Но вдруг наваливалась страсть

И лепка становилась рубкой

Так рухнул первородный грех

На первозданную беспечность

И хрустнул черепной орех

Таящий сморщенную вечность

Стасу Беляеву – лучшему в мире Меркуцио

Верона спит. Ее ночник – луна

Чернее сна лишь шрамы на бумаге

Отяжелев от скуки и вина

Спят удальцы, во сне сжимая шпаги

Верона спит. Но храп похож на стон

Над городом смертельная истома

Свеча коптит. Увял ее бутон

Грядет чума на оба ваших дома

Верона спит. И эти двое спят

Покуда автор пишет предисловье

А за строкой столетия летят

И словно вены набухают кровью

Верона спит. Беспечно спит, пока

Далекий бард не воплотил затею

И как кинжал нацелена река

В ее почти фарфоровою шею

Верона спит, пока пусты листы

И, кажется, бледны от предвкушенья

Ведь через час сожгут её мосты

И солнце вздернут как сигнал сраженья

И вот тогда сойдутся все концы

Поэт отступит, дописав посланье

И отдадут безумные отцы

Своих детей невинных на закланье

Очнется яд и закипят клинки

И вздрогнет мир от траурного звона

И смерть как точку на конце строки

Сотрёт любовь… Но – тише! – cпит Верона…

* * *

Тринадцать за столом. Коврига и вино

И мёд луны, сочащийся сквозь ставни

Последний раз им вместе суждено

Собраться за одним столом – на равных

Тринадцать за столом. Их пестует судьба

Один из них предаст, толпа распнет другого

Еще один сразит мечом раба

И трижды скажет, что не видел Бога

Еще один, сомненьями томим

Дерзнет вложить персты в святые раны

И тоже станет свят, и потому – гоним

Ему споют ветра и покорятся страны

Он с посохом уйдет, как десять остальных

Бродить по миру в рубище скитальца

Будить в сердцах любовь и врачевать больных

Все также в раны вкладывая пальцы

А самый молодой из них – стилом

Воздвигнет храм, которого основа

Тот, кто собрал тринадцать за столом

Но Словом был сперва – в начале было Слово

Ушедший в Рим – другой – на склоне лет

Взяв кисти непослушными руками

Напишет первый поясной портрет

Того, чей след и Свет – за облаками

Но ночь пока – всё сбудется потом

Их ждут кресты, костры, бичи и камни

А эта ночь нежна…

Тринадцать за столом.

Вино и хлеб. И лунный мёд сквозь ставни.

* * *

Свершилось – он ее поцеловал

Неважно – где, неважно – кто, впервые

Как будто петли оборвав дверные

К ней Бог вошел и вечность даровал

Над ней уже безумствуют с утра

Ветра и распевают «а капелла»

А после полночь сделалась светла

И сердце к звездам выпрыгнуть хотело

Над нею счастье строит купола

И светлый рай рисует ангел мелом

Но вечность девочке с её земным уделом

Как туфелька хрустальная мала…

* * *

Когда уходят поезда

Из Ниоткуда в Никогда

То им с перрона машут вслед

Никто, Ничто, Никак и Нет

В их черных окнах, как в воде

Плывёт бескрайнее Нигде

И исчезает без следа

В необозримом Никуда

Их гонит грусть во весь опор

Из Неверленда в Невермор

Но некрасива и груба

Их ждет в засаде Несудьба

Она меняет свет на тьму

И Нипочём на Никчему

И гибнут, гибнут поезда

Из Ниоткуда в Никогда…

Но есть Любовь, а значит чудо

Пока сильнее, чем беда

Она берётся Ниоткуда

И не уходит в Никуда

Ей машут вслед густые кроны

И в стекла ей дожди стучат

Летят, летят ее вагоны

Огни её летят, летят…

И мчатся, мчатся поезда

Из Ниоткуда в Навсегда

* * *

Когда-нибудь я стану облаками

И превращусь в холодный белый дым

А после – просто снегом под ногами

Морщинистым, ворчливым и седым

Потом я стану речкой или прудом

И вдаль рванусь в весенней гонке рек

Но человеком я уже не буду

Из облака – какой же человек?

А мой любимый пусть живет и дышит

И различает звуки и цвета

Не ведая, что облако над крышей

Когда-то было облачком у рта.

* * *

В рояльной купели кипит через край

Забытое тёмное танго

И пальцы ведут в механический рай

Святых подкаблучного ранга

Гремит молоточками мастеровой

Мелькают бемольные крылья

И пахнут аккорды могильной травой

И ветром, и фетром, и пылью

Но там – на дощатом скрипучем плато

Оплаканы шелестом кружев

Принцесса и некто (а может – никто?)

КружАт (или, может быть – крУжат?)

И полночь подносит оконца к глазам

Щекочет ресницами леса

И ломкое танго танцует гроза

Но лучше танцует принцесса

Про пьяные пальцы и пальмы в горшках

Все громче стучат молоточки

Принцесса плывет в ненадежных руках

До берега, края, до точки

И что ей за дело, что чья-то струна

Сфальшивит, а может быть лопнет

Она не заметит, когда тишина

Над ней свою крышку захлопнет

Она не из здешних, она из иных

Другого родства и замеса

Под мёртвое танго живее живых

Танцует, танцует принцесса

* * *

Где бродят тучи-сестры

Пока их дождь не сжег

Мой жаворонок пестрый

Полощет свой флажок

Как он выводит dolce

Когда кругом – беда!

Мой серый колокольчик

Из царства Никогда

В пыли он не приучен

Барахтаться у ног

Ему милее тучи

И молнии манок

Лавандой или гарью

Напоены поля

В атаке ль, в арьергарде

Он – всадник короля

Ему нужна победа

Он за страну – горой

"Что ж, что король нас предал -

На то он и король!"

А ветры стонут в страхе

Его на части рвут

"Пусть долго черепахи

Да вороны живут!"

Пусть напоследок пламя

Лишь крылышком мигнет

И радугу над нами

Как душу развернет

* * *

Морозные тонны

Небесные щёки рябы

В оконце вагонном

Янтарный кирпичик судьбы

Чернильные рощи

Снега как сырое бельё

Крадётся наощупь

Незрячее счастье моё

Уходит по шпалам

Навстречу железной луне

И дело за малым

Но только, увы, не во мне

И иней под кожей

И желтый мерцающий свет

Не может, не может

Оно не останется, нет

И падает резко

Прозрение, крылья сложа

И край занавески

Острее любого ножа

Вагон равнодушно

Чужое пространство жуёт

В чуланчике душном

Вчерашнее солнце живет

Не стоит, не стоит

Ты счастьем его не зови

Но вьюга всё воет

И бродит, и бродит в крови

* * *

Сейчас стоишь у светлых райских врат

И вечности примериваешь бремя

А помнишь, как всего лишь жизнь назад

Ты постучался в дверь с табличкой «Время»?

И как с тобой сквозь тусклые дела

Бесчисленных парадных и прихожих

Протискивались разные тела

Чтоб превратиться, как и ты, в прохожих

В проезжих, в постояльцев, в продувных

Зевак, архангелов, пропивших нимб и крылья

В нечеткий снимок каждого из них,

Подернутый – да нет, не дымкой – пылью

Но вышло так – ты вышел из толпы

Вперед и вверх – по шляпам и по крышам

И нить другой – невидимой тропы

Тебя душила, но тащила выше -

За сердцем легким как весенний снег

И крепким как простая водка с перцем…

Ты был соблазн и право на побег

Придавленных к земле тяжелым сердцем

Таких как ты не глушит тишина

Хотя на полуслове обрывает

Теперь тебе в любые времена -

Открыта дверь – иначе не бывает

А к тем, кто в смертной мается глуши

Чертя зенит, летит твоя победа

И вытесняет праздность из души

Как воду по закону Архимеда

* * *

Родиться на свет – неоправданный риск

А жить – ошибка вдвойне

Но жил же (и выжил!) святой Франциск

На страшной святой войне

В дырявой рясе на смех ветрам

И ветреницам на смех

Светился лысиной Божий храм

Укутанный в рыбий мех

А рядом – бОсые – шли князья

Раздавшие ленный стыд

И знала знать, что спастись нельзя

Но нищим Господь простит

Он души вынесет из огня

В своих шершавых руках

И вновь надутая чертовня

Останется в дураках

И адское пламя будет опять

Гореть на чьих-то перстнях

Звезда в Вифлееме взойдёт сиять

Младенец всплакнёт в яслях

И станет поленом любой кумир

И слёзы уйдут в песок

Пока Франциску весь этот мир -

Лишь крестик да поясок

И станет горячая кровь бродить

По тропам, разбитым вдрызг,

И каждое утро тебя будить

Будет святой Франциск

* * *

Над холодной сумрачной равниной

Обойденной радостью земли

Серый клин тянулся журавлиный

В теплый край летели журавли

Им хотелось радости и солнца

Гнёзд высоких у большой воды

И чтоб их весёлое потомство

Никогда не ведало беды

За моря, в неведомые дали

За мечтой про сладкое житьё…

Холодало, птицы покидали

Горькое отечество моё

Там – у горизонта, за пригорком

Их ждала удача поутру

Русь казалась птицам чёрствой коркой

Брошенной на ледяном ветру

Вдалеке и сытно, и привольно

Там не страшен голод и ружьё…

Умным птицам покидать не больно

Глупое отечество моё

На закат – туда, где солнце гаснет

 

Улетала стая, а за ней

Шла молва, что нету птиц прекрасней,

Лучше и вернее журавлей

Что в краю далеком, неизвестном

В стороне от бед и от чудес

Им любое небо будет тесным

После наших северных небес

Что за ними эти ивы гнутся

И луна летит за клином вслед

День придет и журавли вернутся

Лучше и вернее птицы нет…

Над холодной сумрачной равниной

Обойденной радостью земли

Серый клин тянулся журавлиный

В теплый край летели журавли

* * *

Для золота парчи и кошельков

Поет труба Сальери золотая

Но спят вповалку пятьдесят веков

Их не тревожит музыка витая

Их не разбудит высохший смычок

Рыдающий над скрипкой, как над гробом

Антонио Сальери – дурачок

При жизни слыл счастливчиком и снобом

Под рейнское звучал и под шабли

И ублажать, и развлекать умея

А мимо проплывали корабли

Под флагом несчастливца Амадея

Их брали боги трепетно за гриф

И проводили пальцами по вантам

И дул концерт, и выносил на риф

И армии сдавались дилетантам

А дурачку казался свет не мил

И быт постыл в роскошном интерьере

Ах, если б друг его не отравил

То был бы жив Антонио Сальери!

И снились ему почести в веках

Как будто он имел над ними силу

И похороны в рваных башмаках

В просторную, но общую могилу

Как корчился под собственной пятой

Как зависти раскачивал качели!

Как плакал он над черной пустотой

В фанерном погребке виолончели!

Как был красив – на палубе земли,

В камзоле водевильного злодея!…

А мимо проплывали корабли

Под флагом несчастливца Амадея

Смотри – они как ангелы парят

И солнцем, словно золотом, облиты

Сальери больше нет – он принял яд

А Моцарт жив. И паруса раскрыты.

* * *

Я видела Вас на старинных картинах

В тяжелых объятиях рам

Столетия гордая бледность светила

Царям и ворам

Смотрела зеленая тинная бездна

Им прямо в лицо

За окнами небо стояло железным

Живым мертвецом

Что истины Вам? Что осенние листья?

Что дерзость луны?

Неправда, что чьей-то вы созданы кистью

Вы ей – зажжены!

Под пламенем этой свечи колонковой

(На тысячи свеч!)

Душа, одолевшая плоти оковы,

Мир сбросила с плеч

Пусть врут, что цветы на картинах не пахнут! -

Сто жизней пройдут

Но снова точеные руки на бархат

Как снег упадут

И снова – гонимая огненным гладом

По смертной тропе

Я буду искать Вас – и сердцем, и взглядом

В случайной толпе.

Подругам

Когда моя чернильная душа

Втекала в полночь, едкую как поташ

И рифмы с острия карандаша

Срывались, как пощечины наотмашь

А по утру осенняя пьета

Гасила боль, мечты и канделябры

Я к вам плыла, как в чреве у кита

И окна оттопыривали жабры

Но осушала мой поток беда

Меня влекли прокуренные ветры

В падение, где счет не на года

А метры

Нам место здесь – в надрыве двух стихий

Где всласть плывется и легко парится

Где жизнь, и смерть, и небо, и стихи

И никогда, ничто не повторится

* * *

Вдали от городской жары

От черных крыш и шпал

Таскает волны за вихры

Голубоглазый шквал

Насильно строит их в ряды

И гонит на таран

Туда, где в рот набрав воды,

Спит желтый океан

Где острова и корабли

Стоят у входа в рай

Где жизнь, шагнув за край земли

Не держится за край

Где спит, пока волна в пути

Всё, что умеет спать

Где больше, чем до девяти

Не принято считать

Где каждый след уйдёт в песок

Где каждый миг – лови

Где все мы лишь на волосок

От смерти и любви

* * *

Снега уйдут, останется земля

Она всегда, в итоге, остается

И закипит под килем корабля

То, что пока еще зимой зовется

И человек уйдёт – настанет срок

И полетит над всем, что он оставил

Как белый ангел между черных строк

Сведенных скучной судорогой правил

Всё для него – вода, душа, полёт,

Всё – высота, течение и воля!

И человека горе не найдет

Как зиму, растворившуюся в море

И человека детством встретят сны

Где живы будут все и все – любимы

Но снег лежит, и зимы холодны

И каждый раз как жизнь неповторимы

* * *

Вождь дремал под пушечную дрожь

Зыбкий день катился к эпилогу

Натиск наступающих похож

Был на подступавшую изжогу

Леденело небо от дождя

Тонкого и острого как бритва

И подагра мучила вождя

Больше, чем проигранная битва

Под холмом солдатские стада

Шли на смерть, покорные как овцы

Побеждали сильных – как всегда

Слабые, но хитрые торговцы

Наступали как девятый вал

По часам – не поздно и не рано

Но тирана вечер волновал

Больше, чем падение тирана

Заходило солнце. Ветер пах

Кровью свежескошенного сена

Полководца донимал не страх -

Женщины единственной измена

Так, начавшись, обрывался век

Дробью боевого барабана

И сквозила скука из под век

Скуку презиравшего тирана

* * *

Я верю в человека без затей

Семейного. Растящего детей

Гораздого на честные уловки

На нём одном и держится земля

Ведь там, где мне мерещится петля

Он видит пользу бельевой веревки

Свободный, как правительство Виши

От вздорного диктаторства души

Он на бумаге выглядит избито

Но, будучи умней таких, как я

Он презирает тайны бытия

И постигает парадоксы быта

О, как же я завидую ему -

Влачащему набитую суму

За наглухо застегнутые двери!

И вечности, играющей с листа

О том, что жизнь безвидна и пуста

Из-за него, безумная, не верю.

* * *

Как птенец, отбившийся от стаи -

Каждому и жертва и улов -

Укрывалась истина простая

В пышных кронах бесполезных слов

От сетей, от золоченых клеток

Летом берегла ее листва

Но когда заканчивалось лето

Опадали глупые слова

Красные и желтые летели

В черные объятия земли

А потом шершавые метели

Лес куда-то под руки вели

Мир был строг, и холоден, и светел

Бел и свеж как чистое бельё

И никто сначала не заметил

В небесах отсутствия её

Только ветер плакал от бессилья

Зиму и охотников коря -

Все, что пело и имело крылья

Улетело в дальние края.

* * *

Изгиб реки, поселок, пристань

Копеечная старина

Здесь за последние лет триста

Не изменилось ни хрена

По вторникам завозят водку

По воскресеньям ходят в храм

И жизнь здесь кажется короткой

Одним столичным докторам

Здесь, невзирая на погоду

По средам толстый пароход

Опять в одну и ту же воду

Зеленой заводи войдет

Здесь лень врывается без стука

Густая, словно русский дух

И спросом пользуется скука -

Как средство лучшее от мух

Елене Орловой – на край света

В нас стреляет не целясь

Наугад и убой

Сумасшедшая прелесть

Жизни как таковой

Сердце держит на мушке

От весны до весны -

В этом тире игрушки

Падать обречены

Задыхаться от счастья

Если в пропасть летишь

Ощущать себя частью

Преходящего лишь

Знать, что в сумерках рая

Все равно не найдешь

И шептать умирая:

«Ну и что ж, ну и что ж…»

Полю, на котором погиб мой прадед – Алеша Васильев.

Над этим полем рыжий хлеб

Топорщит длинные ресницы

Под этим полем мертвых нет

Оно – бессмертия граница

Лежащим здесь не кануть в тень

И никогда не пить из Леты

Им светит солнце каждый день

Им восемнадцать каждым летом

Их не сошлют в могильный прах

И на суде дадут поблажки

Весь мир о четырех ветрах

У них поместится в фуражке

К ним ангелов пречистых рать

Шагнет из рая как с обрыва

Чтоб научиться умирать

Как те, что и поныне живы.

* * *

Мы падаем, мы гибнем, мы в пролёте

Не видеть дна – как в душу прятать тело

Пока вы жизнь, как мелочь раздаёте

Смерть-счетовод шуршит обломком мела

Мы падаем – в раскрытые ладони

Большой земли, которой и не снилось

Вместить в себя и самой малой доли

Того, что в нашем сердце поместилось

Мы падаем, как первый снег на траву

На выцветших её ресницах таем

Обречены – по зову и по праву

Мы падаем… а кажется – взлетаем.

* * *

«Чтобы быть поэтом, нельзя ни на секунду сомневаться в своей правоте»

Дм. Быков

Бог им не дал ума

Я за это ему благодарна

Ведь для них и зима -

Не снега, а небесная манна

Пусть живут, не мудря -

Как ведет их дорога кривая

Угли календаря

Из каштанов судьбы вынимая

Их не строят в ряды

Их зовут горизонты, зениты

Все поэты – жиды

И поэтому – антисемиты

Неофиты, клевреты

Адепты, апостолы, гои

Игры тени и света

В глазницах житейского моря

Кто не истиной стайной

А ядом желает напиться

Гости вечери тайной

Безумного датского принца

Где сгущается тьма

Пусть стоят фермопиловой сотней

Бог не дал им ума

И поэтому сердца не отнял

* * *

Просто люди на просто земле

Под простыми как холст небесами

В серых будней остывшей золе

Угли правды горячей искали

До бровей в этой липкой пыли

Забывая про время и пищу

Сколько раз им казалось – нашли

Что-то теплое на пепелище

Будто рылись в карманах судьбы

Замерев от восторга и страха

Но холодную мелочь – увы

Доставали из зыбкого праха

Их надежда манила блесной

И от мысли простой уводила

Что горячее просто весной

Просто солнце им в души светило

Пошлый размер

Все подходит к концу, и начало становится сказкой

Порастает быльём или попросту тает в пыли

И плетется судьба по дороге унылой и тряской

Не похожей на ту, по которой когда-то мы шли

Лиц не видно вокруг, только скукой сведенные маски

Только черные сны и пустые глазницы морей

Все подходит к концу, приближется к страшной развязке

И другое начало как солнце восходит над ней

Нет, не стоит мечтать, что туманом затянется рана

Сколько раз за мечту нам уже засчитали туше

Все подходит к концу, как последняя строчка романа

От которой потом остается порез на душе

Все кончается, друг. Переходит в противоположность

Точно север и юг на другой половинке земли

И к святой простоте возвращается грешная сложность

Чтобы выплакать то, что так долго искала вдали.

 

С.

Не больно ли тебе от звёзд

Засыпавших глаза?

Не страшно ли тебе от грёз

Огромных как гроза?

Не надоело ли вздыхать

Под тяжкою луной?

А может быть, ты хочешь спать

Улечься в шар земной?

Очей моих не режет свет

Не давит тяжесть плеч

На всей земле могилы нет

Куда могла бы лечь

Но отчего ж так страшно быть

Что нет ни слов, ни сил?…

Все потому что Бог любить

Меня не научил.

* * *

Один малыш, прогуливавший школу -

Никчемный плут, шпана и егоза -

Сказал народу: «А король-то – голый!»

И этой фразой всем открыл глаза

И правда – на монархе ни листочка

Какой пассаж! Какой позор и стыд!

Король освистан и забыт, и – точка

Тиран низложен, и вопрос закрыт

Но прозевал, в нагую спину глядя,

Наивный плебс, похохотавший всласть

Как наглухо застегнутые дяди

Присвоили оплеванную власть

Короны прочь – настало время касок!

Одетая пусть миром правит голь!…

Как грустно улыбался им из сказок

Их голый и униженный король…

А что же тот малыш? Он горько плачет

Успев и поумнеть, и подрасти

Ему принцесса носит передачи

По пятницам – с полудня до шести

* * *

…А с человеком происходит вот что -

Он в будущее сосланная почта

надежно запечатан, непонятен

Он весь из черных дыр и белых пятен

Он отделен от всякой прочей твари

Он не свисток, он – скрипка Страдивари

Он не ответ, он весь – одни вопросы

Сны, лабиринты, пропасти, откосы

прозрения, египетские казни

Он прост, но нет его разнообразней

Он – противоположность идеала

Он весь – конечен, и всегда – начало

Давно измерен, взвешен и подсчитан

Но до конца ни разу не прочитан

Он весь – тщета, он сущего основа

И в будущее сосланное Слово

* * *

По лестницам чутким как лист

Слонялось бездомное лето

И дул "эвридику" флейтист

По скверному радио где-то

Недаром из кожи он лез -

Давил на лады и на жалость

Чтоб музыка с чистых небес

В чадящую бездну спускалась

Туда, где ни пифий, ни фей

Ни сказок с финалом счастливым

Куда если сходит Орфей

То разве с похмелья – за пивом

Где спиртом бодяжат беду

И песни слагают из крика

Где жизни иной, чем в аду

Не хочет сама Эвридика

Где солнце – как смертный обол -

Не слаще чугунного люка

Где тащится время как вол

Под светлую музыку Глюка

Рождество

Шли трое по темной аллее

Лишь кошкам и Богу видны

Их лица казались бледнее

Под пристальным взглядом луны

Поклажу несли за плечами

Добычу, а может улов

Молчали, молчали, молчали -

Как будто бежали от слов

Шли, будто бы зная дорогу

По множеству тайных примет

Вот там – за пригорком, по логу -

И ближе на тысячу лет

Смотрели не влево, не вправо

А только на небо и за

Вдали города и заставы

Светились как волчьи глаза

Над ними как флаг развевался

Созвездий мерцающий пар

И каждый из них назывался

Гаспар, Мельхиор, Балтасар

Годами не ели, не спали

Брели, не сминая травы

И млечную книгу читали

На тайных наречьях волхвы

На лицах их трескалась кожа

От странной жары в январе

И ждал их не царь, не вельможа -

Младенец на скотном дворе

Архангел тропою надмирной

К Нему обещал провести

Хоть золото, ладан и смирну

Они потеряли в пути

Их руки и щеки белели

Луне равнодушной в ответ…

Шли трое по темной алее

Из черного мира – на Свет

* * *

Тираны все скромнее, все нервозней

Как родственники бедные в гостях

Все больше не казнят, а строят козни

Такие же как замки – на костях

И у вилланов изменились нравы

Их отучили вилами трясти

Коль на господ и требуют управы

То разве что на кухне и в Сети

А рыцари? Герои ратной брани,

Их доблестный удел теперь каков?

Они давно у Шейлока – в охране

За мелкий нал и мясо должников

Житинскому

Душа печалится, качается

Срывается с отвесных круч

Она в горсти не помещается

Не запирается на ключ

Летит над волнами, над бурями

Над жизни скучным "до-ре-ми"

Как черный парусник прокуренный,

Давно покинутый людьми

А ты, забытый, ты – оставленный -

Не пожелаешь и врагу -

Как дом, с застегнутыми ставнями

Пустой стоишь на берегу

* * *

Человек не становится лучше

Человечней, добрее и чище

Человек отучается слушать

И в себе Человека не ищет

Он становится чисто одетым

О добре говорящим за ланчем

И пока поедает котлеты,

Представляет себя настоящим

Человек не становится мудрым

Только легкую ищет дорогу

И однажды октябрьским утром

Безразличным становится Богу

Он живет по привычке, в комфорте

Мир ему не широк и не тесен

А упав, вспоминает о чёрте

Но и черту он не интересен

* * *

Из черных, равнодушных строк

Я выберу одну

И вокруг горла – как шнурок

Суровый оберну

Пусть с потолка сойдёт беда

ко мне белым-бела

Такой спокойной никогда

Я в жизни не была

Не будет больше перемен

И пламени во льду

По тесным коридорам вен

Я от тебя уйду

Уйду туда, куда не сметь -

Бумаге и перу

Куда ни плеть твою, ни клеть

Свою не заберу

Где будет море и гроза

И все как в первый раз

Туда, где заглянув в глаза,

Не опускают глаз.

* * *

Любовь – привычка умирать

И душу с пола подбирать

Без кожи быть и без костей

А никакая не постель

Любовь – сгорая от стыда,

Ответить "нет", подумав "да"

И с сердцем вырванным в руках

Оказываться в дураках

Любовь – не сеять и не жать

Убитым на земле лежать

И знать, что это не война

А только он или она.

Похоронный блюз

Уистан Хью Оден

Пускай молчат часы и телефон

Не лает пес, терзая свой бекон

Пусть спит рояль, литавры не басят

Пусть гроб внесут и певчих пригласят

Пусть воет самолет над головой

Чертя крылом "Он больше не живой"…

Оденьте в траур горлиц почтовЫх

И в черные перчатки постовых

Он был мой север, юг, закат, восход

Отрада выходных и будней пот

Мой день и ночь, мелодия и бред

И вечная любовь, которой нет

Так выключите звезды в вышине

Отставку дайте солнцу и луне

Пусть море выплеснут, пусть лес лежит в золе -

Ни в чем теперь нет смысла на земле.

* * *

Я люблю эту тень, пробегающую по лицу

При словах "извини, ведь я здесь случайно"

Как табличку "начало" на двери, ведущей к концу

Как икону Спасителя с надписью "Made in China"

Как набрякшие веки глядящихся в небо волн

Пятерней облаков заслоняющих взгляд от солнца

Как царевну-лягушку, не грянувшуюся об пол

От его поцелуев, а выпрыгнувшую в оконце

Как дурную привычку, наплакавшись, напевать -

Будто под нос бубня, расстаешься с нелепой кармой

Как любовь и стихи, на которые всем плевать

И как каменный торт, испеченный Постником с Бармой

Я люблю эту тень – ту, с которой я накоротке

Как аванс слепоты, открывающей двери чуду

И как этот огонь в поднесенной к огню руке…

Как когда-то – тебя. и как больше уже не буду.

* * *

Твои листья ветер догнать пытается

Мысли одинаковы как китайцы

Этой ночью, прости, летается

Только по клавиатуре – пальцам

Смотришь в небо на черное в желтом

Скачешь по литерам мелким чертом

Жизнь рифмуется как-то нечетко

Как-то тщетно

Никого. Никакого сладкого бреда

Твой лебедь зажарен и съеден, Леда

А если кто-то и был тебе предан

То он тобой предан

Ни-ко-го. японский театр Шизуки

Последний раз под куполом мозга

Пока улыбка гнется как розга

Навстречу муке

* * *

Я знаю это зеркало насквозь

оно пространство повторяет всуе

и рядом с курткой вешает на гвоздь

прощания улыбочку косую

Оно не врет, оно не помнит зла

Давно не корчит из себя светила

И грусть моя, сгоревшая дотла

Его лица ничем не омрачила

На дне его как будто корка льда

Чуть тронутая искренностью лампы

В него смотрящей белая беда

Холодные кладет на плечи лапы

И кажется – судьбы границей за

Не ты – другой, прекрасно непохожий -

Однажды, заглянув в мои глаза

Увидит это зеркало в прихожей

* * *

И потому что Вас мне не обнять

Мне в утешение дано понять -

Как дождь растет из облака на плечи

Как падает душа – до облаков

И как земля поет – без дураков

И целым стать стремятся части речи

За то, что я вдали от Ваших уст

Мне дан страниц неопалимый хруст

И сердца стук о сомкнутые веки

И жизнь в бреду, пока еще бреду

И счастье первой попадать в беду

И дар входить в одни и те же реки

И оттого, что я для Вас никто

Мне кажется, что лет так – через сто

Вы, взятый в херувимы Безначальным

В какую-нибудь летнюю грозу

Мой силуэт заметите внизу

И на секунду станете печальны

* * *

Где же живет мое счастье? Нигде.

Так называется эта далекая местность

На полпути из Отчаяния в Неизвестность

В тысяче миль от Спокойствия – ближе к Беде

В царстве подстреленных птиц и несбывшихся снов

Там, где у прошлого нет над влюбленными власти

В доме из вздохов, нечаянных взглядов и слов

Там проживает мое невозможное счастье

Учит святых, оставляя следы на воде

Пляшет с чертями и в сны мои входит без стука

Где же живет мое счастье? Да, в общем – нигде

В том-то и штука, о, Господи, в том-то и штука.

* * *

Когда я выйду из тебя

И встану где-нибудь поодаль

Архангел, плача и трубя

Ко мне прошествует по водам

Найдет меня на берегу

Луной разрезанного пруда…

Я от него не убегу

Поскольку я уже – не буду

Когда я выйду из себя

И всю себя тебе оставлю

Все снасти за собой рубя

Дыханием срывая ставни

Я стану памяти пятном

Едва в потемках различимым

Счастливого стакана дном

Бессонницы чужой причиной

И раковины глубиной

Где шторм, которого не видишь

Ничьей – и не твоей виной…

Как только из меня ты выйдешь

* * *

Она идет ночными переулками

Из маленького пошлого шалманчика

Где потчуют коктейлями и булками

И чествуют заезжего шарманщика

Она земли и неба не касается

Летит себе – нестрашно и недорого

И много жизни ей еще достанется

Со вкусом обезжиренного творога

Она вдыхает счастье всеми порами

Ей каждое мгновение – как клад еще

Но переулки вьются коридорами

Из колыбели – сквозняком на кладбище

Ах, как она начитана! как вежлива!

Готова – как в кино – грешить и каяться

А в кабаках накурено по-прежнему

И ничего на свете не меняется

* * *

Ты думаешь, что над тобою – флаг?

Да брось, это просто метель!

А то, что кажется битвой, так -

Крестовый поход детей

В тебе и добра, и зла – на пятак

Ты знаешь – молчать верней

А то, что кажется жизнью, так -

Театр чужих теней

И Он – пред которым ты робок и наг

Не верит в твой пьяный хрип

А то, что любовью кажется, так -

Случайной кровати скрип.

 

Л.Г.

Убьет тебя любовь или война

Мест роковых не угадать на карте

Грядущее – сплошная пелена

Нет – занавес в комедии дель арте

Убьет тебя простой порядок слов

Или же их благословенный хаос -

Ни с трапезных ни с письменных столов

Тебе, шуту, ни крошки не досталось

Зато достались – голос и полёт

И то еще, что я назвать не смею

И то еще, что жизнь тебя убьёт

И – после смерти – сделает сильнее.

Поэт

Никто. Ни даже просто знак

Того, что быть могло

Не называемый никак -

Не благо и не зло

Не Бог, не человек, не зверь

Ничтожества пример

И как не взвешивай, не мерь

Он мельче всяких мер

Звенит, качается как гонг

Пустая голова

И вместо сердца у него

Слова, слова, слова

Но что за радуга поёт

И вслед летит за ним?

Да ну его. Когда умрёт

Тогда и поглядим.

Прочитав "Марию Стюарт"

…И вот, закрыв последнюю страницу

И очутившись за ее стеной

Я знаю – мир не мог не измениться

После всего, что пережито мной

Я шла на казнь в казенной серой робе

Летела вдаль на боевом коне

Делила ложе с грустным принцем крови

И таяла жемчужиной в вине

Я падала в канавы и объятья

Взмывала ввысь с беспечной стаей птиц

Срывала голос, заговоры, платья

Пред алтарями простиралась ниц

Я помню замков черные стропила

Под желтыми провалами светил

И как кого-то одного любила

А тот – один – одну меня любил

Я знала и губительную славу

И ревности предательскую плоть

И я была самой собой – по праву

Когда меня – по праву – взял Господь

Уж Он-то мне сочувствовал едва ли

Мне – рыжей не сносившей головы

Ведь я – жила, а те, кто убивали -

Те были от рождения мертвы

Я их прощу – от смерти нет урона

Любви – хоть вечно режь ее и рви

Будь проклята кровавая корона

Благословенны клятвы на крови

Благословенны те, кто был безумен

В борьбе за безнадежные дела

Ведь смерть приняв,никто из них не умер

Но в них – для вас надежда умерла

Не в Англии, не в книгах я царица -

В сердцах, кипящих кровью голубой

Прощай стена – последняя страница

И здравствуй, Свет, встающий за тобой!

* * *

Чего бы жертвы ни были достойны

Идя на смерть, откармливая вшей

Любые революции и войны

Кончаются победой торгашей

Не то, чтобы нам духа не хватало

Вздеть пошляков на острие клинка

Но сила закаленного металла

Ничто перед всесильем кошелька

Покуда наша кровь кипит и льется

И раненых уносят на щитах

Любовь и жизнь – все в мире продается

И оседает на чужих счетах

Все наши песни, шпоры и плюмажи

И счастье пить судьбу орущим ртом

И даже то, что вместе в землю ляжем

Они товаром сделают потом

Забыв о горизонте, на котором

Страшнее собирается гроза…

Пусть поле достается мародерам

А нам и неба хватит за глаза

* * *

Ветер гонит луну

То галопом, то рысью

Ни гроша на кону

Значит – будем на выстрел

Пусть качается мгла

От озноба до жара

Ночь на свечи легла

Как факир на кинжалы

Ночью сердцу видней

Что верней убивает

Он забудет о ней

Он уже забывает

Здесь в груди – чуть левей -

Где саднит так нелепо -

Эта дама червей

Всех сомнений и склепов

Не печалится и

В ожидании Феба

Красит ногти свои

В масть полночного неба

* * *

Он был из плоти, он был из крови

Он мёрз – зима

И на младенца сквозь дыры в кровле

Смотрела тьма

Дым над трубою свивался в кольца

Крутил, вертел

Звенели мухи и колокольцы

Не спал вертеп

Не спали люди, трава, деревья,

Речная муть,

И ночь стояла, от удивленья

Забыв уснуть

Блестела в сумраке шея бычья

Гудела печь

Мир был заношен до неприличья

Валился с плеч

Волхвы талмуды свои листали

Осел вопил

Судьба чернела над ним крестами

Своих стропил

Казалось, всё ожидало знака

И час настал

Мария пела, архангел плакал

Ребенок спал.