Миша нервничал и вел себя подозрительно. На всякий звонок он реагировал: выскакивал в темный коридор и прислушивался к вопросам входивших.

Соседи Миши — рабочие печатники, заявили в милицию о подозрительном жильце. Однако, когда начальник участка, уходя, крепко пожал Мише руку, рабочие смекнули в чем дело и всячески старались оказать ему услугу.

Миша ждал и томился. Не раз он обращался к Костину с жалобой на бесцельность дежурства, но неизменно выслушивал:

— Не нервничай, брат, и не торопись. Все данные за то, что к тебе придут.

И Миша ждал, строя сотни планов, как надо будет повести себя в случае подобного визита. И все же, когда в передней раздался твердый голос, немного растягивающий слова:

— Гражданин Эрбе здесь живет? — Миша в первый момент растерялся. Прячась за коридорный шкаф, он разглядел высокую, широкоплечую фигуру с бритым лицом.

— Здесь. Вот его комната, — сказал сосед, запирая входную дверь. Входите прямо, он еще спит.

Когда гость, войдя в комнату, спросил:

— Эрбе, ты здесь, — у Миши мелькнуло: «Знает Эрбе в лицо». Быстро вынув револьвер, подскочил к дверям и крикнул:

— Не оборачивайтесь! Руки вверх!

Но вошедший, быстро присев на корточки, повернулся на одной ноге и, схватив Мишу за правую руку, ударом головой в живот сшиб его с ног. Все это было сделано с такой стремительностью, что, когда Миша сообразил в чем дело, он уже лежал на полу в коридоре. Быстро поднявшись, он бросился к дверям, но было поздно. Изнутри послышалось щелканье ключа и, когда Миша с силой рванул ручку, один за другим два гулких выстрела раздались из комнаты. Что-то острое обожгло плечо и горяче-липкое потекло по груди.

Отскочив в сторону, Миша, не целясь, выстрелил в дверь и, подбежав к комнате соседа, вполголоса, задыхаясь, бросил:

— Скорей звоните, — он назвал номер, — вызовите Костина. Сообщите, что гость явился. Я, кажется, ранен…

И снова был у своей двери.

— Не пытайтесь выйти, — крикнул он и подкрепил слова выстрелом…

Из комнаты послышалась беспорядочная стрельба. Затем вдруг все стихло. Мише показалось, что он слышит скрип открывающегося окна, и он опрометью кинулся по коридору, вниз по лестнице, затем, по тротуару к выходным воротам.

— Бежит в окно, но я его здесь сцапаю.

Миша ждал, но никто не показывался. Прошла минута — две. Миша с беспокойством вошел во двор и на секунду онемел. Незнакомец взбирался по водосточной трубе на крышу трехэтажного флигеля.

Незнакомец взбирался по водосточной трубе.

— Ни с места! Буду стрелять!

Незнакомец остановился. Миша, целясь в упор, подбежал.

— Спускайтесь, или вы погибли.

Незнакомец стал осторожно спускаться. Вдруг сорвался и прыгнул на Мишу. Оба покатились. Револьвер Миши выпал из рук…

Раненому было труднее подняться и когда он встал, гость уже выбежал из ворот. Но тут раздался крик. Рабочие-печатники, спустившись вниз, были свидетелями этого трюка, и когда незнакомец выбежал из ворот, то попал к ним в объятия. Началась дикая борьба: трое против одного. Но вдруг, откуда ни возьмись, в руках противника кастетка — и один за другим два печатника упали с окровавленными лицами. Незнакомец вырвался из рук третьего и пустился бежать по направлению к Петровке. Миша и оставшийся печатник за ним. На повороте показалась группа красноармейцев.

— Стой! — незнакомец продолжал бежать.

Тогда раздались несколько выстрелов из винтовок и, как подкошенный сноп, беглец свалился. С одной стороны, Костин с красноармейцами, с другой — Миша с рабочими побежали к нему. Высокий человек лежал, ухватившись обеими руками за лицо и судорожно вскидывая головой.

Он еще раз широко открыл рот, как будто ему не хватило воздуха, и с трудом проглотил слюну.

Раненый в ноги и грудь, он не мог встать и — бледный — зло оглядывал стоявших вокруг него людей.

* * *

— Ну, доктор, как, наш пациент выживет?

— Безусловно. Раны у него не опасны, кости не задеты. Правда, температура держится высокая. Но это понятно, особенно, если принять во внимание его душевное состояние.

— Да состояние, я полагаю, не из приятных. Однако, подлечите его поскорей. Когда, вы думаете, можно будет его допросить?

— Не ранее — недели — двух. Но вам с ним трудновато будет. Норовистый субъект. У него желудок не действует (это бывает у раненых в первые дни), я велел клизму поставить, ни за что не дал и слабительного не принял.

— Перевязки приходится силой делать.

Костин нахмурился и, когда доктор ушел, повернулся к ходившему по комнате Сергееву.

— Скажи, ты окончательно уверен, что это Баранников.

— Ни малейшего сомнения. Я его хорошо знаю, помню по Парижу, когда решался вопрос о его исключении из партии с-р. за слишком правый уклон. Он бывший террорист: человек решительный. Как это он сдался?!

— Растерял все патроны Ну, а потом — раны…

* * *

На следующий день доктор по телефону вызвал Костина.

— Баранников при смерти. Приходите скорей. Я еще сам не знаю в чем дело.

Баранников лежал на койке с посиневшим лицом, заметно осунувшись. Крупные капли пота покрывали его лоб. Он громко стонал, то и дело хватаясь за живот. Судорогой подергивалось все тело.

Доктор растерянно глядел на больного.

— Все признаки затора в желудке…

Костин вдруг оживился.

— Вы говорите — затор в желудке, а отчего он мог бы быть?

— В данном случае нет причины. Прошло ведь три дня. Я ничего не понимаю.

— А хирургическим путем помочь нельзя?

— Все равно нужно попробовать: мне это важно.

Но еще до операции Баранников начал агонизировать и умер на операционном столе.

— Сделайте немедленно вскрытие, — коротко распорядился Костин.

Минут через десять, перед удивленными глазами собравшихся, доктор разворачивал извлеченный из кишечника кусок шелковой материи.

— Вот она — причина затора.

— Ну-сь, дорогой доктор, — поспешно сказал Костин, — вы можете читать лекцию своим ассистентам о причине преждевременной смерти вашего пациента, а тряпку эту пожалуйте сюда. Кажется, на ней еще можно прочесть кое-что, — обернулся он к Сергееву.

* * *

— Это, черт, знает, что такое, — горячился Сергеев, нервно прохаживаясь по комнате, — со смертью этих двух типов у нас теряются здесь всякие следы…

— Ну, положим, не всякие, — задумчиво остановил его Костин. — Смерть Эрбе дала нам указания на Батум и, думается мне, — ребята съездят туда недаром. Сейчас это наш самый сильный козырь. А несколько строк на полотнянке из живота Баранникова говорят о том, что у них, во-первых, более широкие связи, во-вторых, до сих пор здесь из центра был только Эрбе, и Баранников прислан ему на помощь, и, в-третьих, в ближайшее время сюда наедут еще «молодцы».

— Конечно, хорошо уж то, что мы знаем из каких кругов исходят эти затеи, но все-таки нелепое положение: взять двух главарей, не нащупав периферии.

— Да, брось ты ворчать, старина. Не сегодня — завтра получим известия от ребят.

— Но они далеко… И неизвестно, как еще доехали. Знаешь… мне пришла мысль в голову использовать одну мою знакомую.

Бывшая эсэрка. С октября, когда я был ранен, потерял ее из вида и только вчера встретил. Она давно уже отошла от партийной работы и учительствовала последнее время где-то в провинции. Могу поручиться — целиком предана Советской власти. А знакомства у ней были широкие. Может пригодиться.

— Ну, что-же, если ты ее знаешь, потолкуй. Хотя уж больно человек ты доверчивый, дай-ка я с ней сперва сам познакомлюсь.

— Ладно.

* * *

Общежитие сотрудников Всероглавштаба гудело пчелиным ульем. Только в комнате заведывающего библиотечным отделом, Эдуарда Иосифовича, было тихо. Он сидел, поджав свои короткие ноги под стул и упираясь круглым животом в край стола. Толстые пальцы его нервно крутили бумажные шарики.

— После такого успеха твоих концертов и заметки, которую ты поместил в «Известиях», тебе нечего бояться, — говорил он развалившемуся в кресле Вацлаву Казимировичу, — но вот эти твои дела… я совершенно не знаю, как тебе помочь.

И его заплывшие глазки беспокойно забегали по комнате.

— Неужели вы думаете, дядя, — нарочно растягивая слова, произнес племянник. — что я только затем приехал из Батума, чтобы играть перед этой сволочью на скрипке и давать дурацкие заметки в газеты. Не забудьте, что ваше согласие помочь нам дано в письменной форме и цело.

Не забудьте, что ваше согласие помочь нам дано в письменной форме и цело.

— Да… но тогда Деникин был под Орлом, я думал…

— Вы в наших руках, вот так, — и, вскочив, он до боли сжал своими длинными тонкими пальцами пухлую руку старика. — Вот так, поняли? Вы забыли свою родину, честь! Вы должны искупить свою службу у большевиков. Одним словом, — продолжал он уже более спокойно, — нас мало интересуют ваши мысли и расчеты, нам важно ваше положение, ваши возможности. Ну, а затем, вы получите, разумеется, известное вознаграждение за свой риск, сможете переехать заграницу. А если нет, — угрожающе закончил он, — то ведь мне исчезнуть отсюда не трудно, а ваше письмо мы перешлем в Чека.

— Да… но тогда Деникин был под Орлом, я думал…

— Вы в наших руках, вот так, — и вскочив, он до боли сжал своими длинными тонкими пальцами пухлую руку старика, — вот так. Поняли. Вы забыли свою родину, честь! Вы должны искупить свою службу у большевиков. Одним словом, — продолжал он уже более спокойно, — нас мало интересуют ваши мысли и расчеты, нам важно ваше, положение, ваши возможности. Ну, а затем, вы получите, разумеется, известное вознаграждение за свой риск, сможете переехать за границу. А если нет, — угрожающе закончил он, — то ведь мне исчезнуть отсюда не трудно, а ваше письмо мы перешлем в Чека.

— Ну что ты, что ты, Вацлав… Я ведь вовсе не говорю… Только трудно… А я готов… конечно…

Он дрожал и его полное, сразу обмякшее и побледневшее лицо было отвратительно.

Племянник презрительно скривил губы и снова, усаживаясь поудобнее в кресло, протянул:

— Ну, вот, так-то лучше. А трудности тут никакой нет. Ключи от шкафа с секретными сводками ведь у вас?

— У меня. Но как же?!

— А очень просто: вы мне их дадите, я сделаю слепки, а остальное уже мое дело. Вам придется только достать пропуск.

— Но при первой же ревизии обнаружится пропажа. Ведь я вам могу еще быть полезен, — робко возражал библиотекарь.

— Пожалуй, но выход придется искать вам. Вы здесь больше заинтересованы.

Эдуард Иосифович беспомощно морщил лоб, боязливо косясь на неумолимого родственника и проклиная в душе и его и себя и это проклятое, поставившее все вверх ногами, время. Вацлав сидел прямой, строгий и трудно было узнать изнеженного, нервного юношу-музыканта в этой черствой, на все пуговицы застегнутой и напряженно ожидавшей ответа, фигуре…

— Ну, вот что, — прервал он, наконец, молчание, — вы, кажется, расположены думать до утра. Завтра вечером я приду, и вы передадите мне ключи и пропуск. До свидания.

На следующий день Эдуард Иосифович был так рассеян на службе, что помощник его кандидат в РКП, Игнат Новиков, ворча, осведомился о его здоровья, а проходившему военному шепнул:

— Следовало бы посмотреть за нашим завом, что-то он не в себе…

Но шепнул неосторожно, не оглянувшись, и библиотекарь услышал. Весь сжавшись, он окончательно потерял самообладание и, едва досидев до положенных четырех часов, с ознобом и шумом в ушах побрел в общежитие.

— Как дела, — с вкрадчивой хитростью начал вошедший Вацлав, — вы нездоровы, дядя? Ключи, надеюсь, с вами?

— Берите, все берите… и меня берите, — растерянно хватаясь за голову, бормотал дядя: —я не могу, я с ума сойду, за мной уже следят. Они поймут… Вацлав — он, сразу оборвал, увидя прежнюю жестокость и беспощадность в глазах гостя.

— Кто следит, — коротко спросил тот.

— Мой помощник, ему верят, он кандидат в РКП.

— Эх, вы! А еще полковник! Раскис, как баба! Давайте сюда ключи и пропуск. Так, теперь слушайте: завтра вы подаете рапорт о болезни и недельном отпуске. Сдаете дела помощнику. Когда мы сделаем выемку, вы возвращаетесь и, принимая дела от этого вашего коммуниста, обнаруживаете пропажу. Поняли. Будет арестован он, а не вы.

Полковник сразу сел и, хлопая глазами, старался понять этот план.

— А ведь верно, — расплылся он в улыбку облегчения.

— Верно — передразнил его Вацлав, — сами не могли додуматься.

Через четверть часа, сняв слепок с ключей и, получив необходимые указания о проходе в библиотеку, он распрощался.

* * *

Несколько дней спустя в одной из аллей Петровского парка, подернутых вечерними сумерками, показались две фигуры. Молодой человек, с заметной почтительностью, что-то тихо говорил своей спутнице. Оба засмеялись. Злорадно и жестко.

— Этот Новиков едва ли открутится: замки целы, дела он принял при комиссаре.

Женщина остановилась у дерева и запрокинула голову к звёздному небу.

— Вы хорошо придумали, Вацлав. Это как раз те сведения, которые нам были нужны. А за гибель Эрбе и Баранникова мы отплатим. Я возьмусь за это дело сама. Мы жестоко отплатим.