— Готовьте бумаги, Андрей, через два часа качу в Москву.
— Как, в Москву.
— А очень просто: курьером от Войтинского к Кате.
Андрей откинулся на спинку стула и расхохотался.
— Вот как. Однако, быстро вы его облапошили.
— За то экзамен мне учинили такой, что я предпочел бы стоять под беглым артиллерийским огнем. Кончилось тем, что они приняли меня за деникинского контрразведчика, о котором наслышались всяких небылиц.
— Ну, Валико, с этим вас можно поздравить. А явки получили.
— Одну в Новороссийск, другую— в Москву. Хотели, было, дать еще в Казань, где у них какой-то доктор сидит, да раздумали.
— А как вы проберетесь?
— На турецкой фелюге прямо в Новороссийск.
— Такой маршрут нам на руку. Я дам вам два пакета: один — для тов. Клячко, а другой — Костину. Как видно, организация значительно шире, чем мы думали. Постарайтесь скорей сообщить из Москвы как дела.
— Теперь они у нас в руках во как сидят.
Когда Валико ушел, Андрей сел писать. Совершенно ясно вырисовывалась связь Войтинского с Крымом, подготовка десанта под Новороссийском, бело-зеленые отряды в горах и группы в Москве, да в Москве ли только?! Загнанной на полуостров генеральской своре стало тесно в Крыму, как в мешке, но вылезть оттуда можно только разрушив тыл Красной армии. Со дня на день надо было ждать новых вылазок под боком и ударов в самые уязвимые места еще не окрепшей Советской России.
Перед отъездом Валико был принят Войтинским в кабинете штаба.
— Надо остерегаться, — пояснил тот, — город кишит этими негодяями. Англичане арестовали десятка два и успокоились. Впрочем, учить вас не приходится, ведь мы на вас возлагаем исключительно большие надежды.
— А в этом турке-лодочнике вы уверены? — закинул удочку Валико.
— Черт его знает, он только контрабандист. Знакомство с ним случайное.
Путешествие до Новороссийска не представляло никаких затруднений. На случай встречи с добровольческим или антантовским судом у Валико был пропуск от Кук-Коллиса и удостоверение от генерала Драценко. У Советских берегов предстояло говорить и действовать хозяину фелюги Мамеду, турку лет тридцати пяти, рослому красавцу с крепкими руками и зорким взглядом. Летняя жара смягчалась на море легким ветром и лайба, медленно вздрагивая, скользила по зеркальной поверхности.
Валико, знакомый с переплетом взаимоотношений закавказских народностей и хорошо изучивший кемалистское движение, сразу понял, чем дышит Мамед. Когда тот раздельно и выразительно произносил «Мустафа-Кемаль-Паша», то имя это в его устах звучало восторженным гимном, торжественной молитвой. Также явно проскальзывали и его надежды на помощь Советской России. Но если Валико быстро разгадал своего спутника, то моряк с первого слова подумал: «Врангелевский разведчик». И с тактом, достойным восточного дипломата, нащупывал убеждения пассажира.
— Как у вас дела на фронте, — спрашивал он в надежде, что ответ окончательно подтвердит его мнение, но Валико был осторожен.
— Затишье, кажется.
Один раз только за весь переезд на горизонте показался дымок парохода и они пересекли белесоватую полоску — след от судна. На четвертые сутки показались туманные очертания гор и в полдень, под легким норд-остом, входили они в Новороссийский порт. Выехавший катер особого отдела провел их мимо мола и около четвертой пристани фелюга, бросила якорь, ожидая осмотра. Валико никогда еще не был в Советской России и с любопытством глядел на новых людей, так решительно и уверенно делавших свое дело на берегу.
После докторского опроса сотрудники особого отдела, три военмора и два портовых рабочих, запросто поздоровавшись с Мамедом, уже не в первой наезжавшим в Новороссийск, обратились с вопросом к Валико: но тот, помня наставления Андрея, стал нарочито громко рассказывать какую-то нелепую историю и, сбившись, понес такую околесицу, что один из моряков, махнув рукой на все объяснения, и повел его в особый отдел. Мамед, что-то шептавший во время допроса одному из матросов, ехидно посмотрел ему вслед. По дороге Валико заметил небольшую юркую фигуру, с бегающими колючими глазками и неспокойным лицом, испуганно смотревшую на него.
— Кого это вы, товарищ, ведете, — спросил маленький человек, подходя к конвоиру.
— А вам, товарищ Кириакопуло, обязательно все нужно знать, — отозвался моряк. Не видите разве, беляка заполучили с турецкой фелюги.
— «Кириакопуло» — мелькнуло в голове у Валико. Не тот ли самый?
А Кириакопуло точно ударило: «не ко мне ли?» И, заметив, что задержанный смотрит на него, дружно подмигнул и злобно покосился в сторону матроса.
Валико насторожился. Когда они вошли в караульное помещение и сопровождающий докладывал о приводе, Валико нагнулся к греку и шепнул ему пароль Войтинского.
Юркие глаза Кириакопуло забегали по всем углам и, боязливо озираясь, он произнес отзыв.
— У вас при себе «вредные» бумаги есть. Давайте скорей.
Валико замялся, но в этот момент его вызвали в другую комнату.
Короткий разговор с комендантом, недоверчивые вопросы и, наконец, телефонный звонок к Клячко.
В то время, как посланный по делам в город Кириакопуло бегал по улицам, путая все поручения и лихорадочно обдумывая план освобождения Валико, тот подробно и обстоятельно описывал Клячко план захвата Новороссийска белыми. Один из пакетов Войтинского, адресованный «Парикмахеру», содержал ряд ценнейших документов. Были точно указаны предполагаемые места высадки десанта и давались определенные инструкции.
Над столом нависло несколько фигур, сосредоточенно разглядывавших карты побережья.
Молчание нарушали только взволнованные восклицания и короткие вопросы. Судя по письму, до десанта оставалось около месяца.
— Однако, кто же этот «парикмахер», — спросил Клячко, когда общая картина готовящегося наступления стала ясна.
— Один из ваших сотрудников, — ответил Валико, обращаясь к Бондаренко, начальнику особого отдела, — некий Кириакопуло.
— А, черт, — опомнился первый Бондаренко и, вскочив, как ужаленный, с силой хватил кулаком по столу. Он сейчас в городе, нужно послать за ним.
В комнате наступила давящая тишина. Всем было ясно, что значит иметь шпиона в такой организации.
— Тише, тише, товарищ, — остановил его Валико, — грек никуда не убежит: он видел, что я арестован и, без сомнения, захочет со мной снестись. Кроме того, в этих бумагах только одна сторона дела.
— Товарищ прав, поддержал Клячко, — представьте это дело нам.
И, переговорив вполголоса с Бондаренко и Валико, Клячко ушел.
Валико был отведен в одиночную камеру и к вечеру его посетил Кариакопуло. Худощавое лицо грека дергалось в хитрую усмешку.
— Вы спасены, — объявил он Валико, — я назначен следователем и ваше дело поручено мне. Вас уже обыскивали.
— Да, но ничего не нашли. Адресованное вам письмо я запрятал на фелюге.
— Но ведь турок мне не поверит: он сразу увидит, что я грек.
— Да, Пожалуй, вы правы, Мамед ярый кемалист. Постарайтесь освободить меня.
Кириакопуло задумался. Затем спросил:
— Что вы им говорили?
— Говорил что — моторист, у белых не служил, еду на родину.
— Ну тогда я вас удостоверю и поручусь. Я здесь пользуюсь большим уважением и мне сразу поверят.
И, самодовольно причмокнув языком, Кириакопуло скрылся за дверьми.
На следующее утро караульный начальник вызвал Валико к коменданту и тот, проделав всю процедуру освобождения, отпустил его на все четыре стороны.
Кириакопуло уже ждал в условленном месте. Нетерпеливо распечатав письмо и прочтя точные указания места и времени десанта, он улыбнулся; но затем побледнел и выронил листы на пол: в дававшихся ему инструкциях от него требовали быстрых и решительных действий, сопряженных с большим риском, а вот этого-то последнего Кириакопуло никогда не любил.
— Я знаю содержание этого письма, — сказал ему, еле сдерживая смех, Валико. — Десант будет высажен через два дня и мне поручено помочь вам во всей этой операции, так что часть работы вы сможете возложить на меня.
— Да, да… бормотал Кариакопуло— очень много дел в городе… я не могу выехать… мое отсутствие заметят…
— Я в полном вашем распоряжении.
— Ну, тогда вы поедете в горы, — обрадовался трусливый шпион, — и переладите «зеленым» диспозицию. Вы человек, военный, помогите-ка составить ее.
Поработав около часа над картой, Валико знал точное расположение «зеленых» отрядов и под его диктовку, в соответствии с только что прочитанными инструкциями, была составлена диспозиция.
Кириакопуло облегченно вздохнул, развалился на кресле и, расставив циркулем свои короткие ноги, начал обдумывать план переезда на конспиративную квартиру...
Кириакопуло погнал рысью.
В это время Валико и Клячко встретились за широкими постройками складов около мола.
Клячко стоял неподвижно, точно в землю врос. И, сдвинув брови, напряженно слушал. На только что закончившемся заседании ему было поручено провести план захвата белозеленых, и он сосредоточенно взвешивал все шансы на успех.
— И так, по нашей диспозиции шоссе у моста и «Волчьи Ворота» под Геленджиком послезавтра на рассвете будут заняты зелеными, — говорил, волнуясь, Валико, — хватит ли у вас сил, чтобы встретить их сразу и достойно.
Клячко с минуту помолчал, потом дернул бровью, скосил глаза и переступил с ноги на ногу.
— Езжайте скорей, Валико, и завтра к утру возвращайтесь. О достойной же встрече не беспокойтесь.
Валико предстояло проехать верст сорок с лишним по шоссе, а затем пешком или на лошади двинуться в горы. Нельзя было терять ни минуты, но надо было во время пути остаться незамеченным и это значительно осложняло задачу.
— Автомобиль у вас есть, — спросил он Клячко.
— Но вам нельзя…
— …сидеть в автомобиле, — перебил его Валико, — я буду лежать внутри, покрытый брезентом.
Через четверть часа, обдавая прохожих пылью и жаром, автомобиль уносил Валико по извилистому шоссе. Лежать было неудобно. Но подняться Валико не решался. По дороге тянулись арбы, плелись прохожие.
Через полтора часа машина замедлила ход, подъезжая к Геленджику и, свернув за кусты, остановилась.
— Завтра в 7 утра встречайте, — сказал, разминая ноги, Валико.
Валико пересек живописный городок и, пройдя по данному ему Клячко адресу, встретил старика-крестьянина, возившегося с чем-то во дворе. Тот с трудом прочел записку и старческие глаза его метнулись злобой.
— Двух сыновей у меня белые убили, дочь изнасиловали… Чем могу помочь?
И, разузнав в каком направлении едет Валико, старик подробно объяснил ему дорогу и вывел ему лошадь.
Проехав верст восемь, Валико повернул вправо и едва заметной тропинкой стал взбираться в гору.
Уже темнело, когда среди низкорослых деревьев послышался окрик и трое вооруженных людей окружили его. По разношерстной одежде и разговору в них нетрудно было узнать сторожевое охранение бело-зеленого отряда. У одного на френче ясно видны были следы споротых погон. Валико дал обыскать себя и назвав пароль, сообщенный ему Кириакопуло, решительно заявил:
— Этот пакет лично полковнику.
Через полчаса провожатый провел его в лагерь. Самодельные шалаши были великолепно замаскированы, а несколько военного образца палаток покрыты ветками и зеленью.
Полковник, еще молодой, крепкого сложения офицер, сперва подозрительно поглядывал на Валико, но, когда тот, отклоняя вопросы о расположении красных частей, сказал, что только вчера прибыл из Батума и назвал несколько знакомых полковнику имен, разговор принял дружеский характер.
— А почему никто из офицеров не носит у вас погоны? — спросил его Валико.
— Видите ли, здесь довольно сложная ситуация. Приходится работать не только с нашими, но и сторонниками кубанской рады и социалистами. Зачем отпугивать от себя? Мы свое возьмем!
Дав лошади отдохнуть, Валико собрался в путь и только к вечеру попал в Геленджик. — Вместе с Клячко они всю ночь просидели у телеграфного аппарата. Распоряжения были даны. «Волчьи Ворота», где группировались зеленые, были со всех сторон окружены войсками. Рано утром телеграфист читал донесение:
— Взято в плен 643, убитых 158, раненых 235. В районе расположения зеленых был задержан подозрительный человек, по документам Кириакопуло. Пытался бежать, — убит.
У высокого берега Черноморья в Геленджике, именуемого «Толстым мысом», стояли Клячко и Валико.
Молодой грек ездил в телеге, до верху нагруженной хлебом, неистово крича:
— Хлеб кончается… Хлеб кончается…
Начиналось пряное Геленджикское утро. Из двухэтажного белого домика, где помещался Морпункт, в трусиках, высыпали молодые ребята. Бодрые крепкие песни, разрезавшие безоблачное Геленджикское утро, — звучали в такт настроениям, стоявших у «Толстого мыса» Клячко и Валико.
— Вот что значат «Волчьи Ворота», дружище Валико, — сказал Клячко, устремив усталый, — с радостным, бодрим огоньком, взор в точку моря, сливавшегося с безоблачной синевой горизонта, к таким же «Волчьим Воротам» надо прижать и раскромсать московскую «челядь».