— Хватит врать, всё равно тебе никто не верит!

Дилль гневно поднялся, опрокинув кружку, и пиво расплескалось по столу пенным озерцом. Скорняк Явиг был мужчиной крепким, и связываться с ним тщедушному Диллю, откровенно говоря, не хотелось. Но выпитое за вечер уже ударило в голову, парень сурово уставился на обидчика.

— Ты называешь меня вруном? — на всякий случай уточнил он у Явига.

— Так ведь все рыжие — вруны. А разве кто поверит, что ты отыскал заброшенный серебряный рудник? Покажи хоть какой-нибудь, самый завалящий, самородок!

— Я же говорю: еле унёс оттуда ноги — рудник начало затапливать в тот самый момент, когда я в шахты полез!

— Жаль, мельника здесь нет, — ухмыльнулся скорняк. — Он бы тебе припомнил русалку.

Собравшиеся в пригородной таверне «Кухарка и петух» дружно заржали, вспомнив этот случай. Мельник Ивайло всё время жаловался, что речка Мутная с каждым годом мельчает, из-за чего мельница вскоре должна была остановиться, — поэтому цены за помол росли быстрее, чем кролики плодятся. Дилль как-то поймал здоровенного сома, сунул его в мешок и подался к мельнику, предложив ему якобы настоящую русалку, которая при надлежащем уходе обеспечит Мутной большую воду. Ивайло, увидев торчащий из мешка хвост, возжелал глянуть на русалку, но Дилль сказал, что до полуночи этого делать нельзя, иначе водная дева обернётся рыбой. Дело кончилось тем, что парень обменял сома в мешке на пять полновесных золотых. Конечно, обман вскрылся быстро, Ивайло бросился к городскому судье, но Диллю удалось отбрехаться — дескать, мельник явно открыл мешок раньше полуночи. Судья, который не очень-то жаловал прижимистого мельника, посмеялся и оправдал Дилля, правда пригрозив, что в следующий раз тот так легко не отделается.

— Да ладно тебе, Явиг, чего пристал к парню! — крикнул кто-то. — Пусть рыжий врёт дальше — смешно же!

— Это я, значит, вру? — Дилль обернулся и, уперев руку в бок, покачиваясь, сказал: — Да я никогда, кроме правды, ничего не говорил!

Ответом на эти слова был новый взрыв хохота. Рыжего Дилля в Тригороде знали не просто как неистощимого фантазёра, а, скорее, как отъявленного враля.

— Дружище, тебе не поверят, даже если ты скажешь, что за окном темно, — хмыкнул плотник.

Дилль глянул в закопченное крохотное окно таверны.

— Конечно, темно, уж скоро полночь.

Почему-то завсегдатаи таверны снова начали смеяться.

— Видишь? — усмехнулся плотник. — Вот если бы ты принёс самородок с рудника, тогда, может, тебе и поверили бы.

Дилль весь вечер распинался в «Кухарке и петухе» о найденном руднике, рассчитывая, что кто-нибудь заинтересуется и решит вложить немного деньжат в прибыльное дело. Само собой, никакого заброшенного рудника он не находил и планировал, собрав некоторое количество золотых, впоследствии обвинить в неудаче предприятия болото, которое всё-таки окончательно затопило шахты…

Беда была в том, что в Тригороде ему совсем перестали верить. Дилль, конечно, полностью разделял опасения горожан насчёт собственных историй, но ведь и ему жить как-то надо! А работать, откровенно говоря, не хотелось. Вот и перебивался от выдумки к выдумке… с каждым разом рискуя вызвать праведный гнев обманутых им.

— Хорошо! — Дилль опёрся о стол — пол под ногами почему-то качался. — Я вам докажу! Сделаю то, что никто из вас сделать не сумеет! Быть может, тогда вы мне поверите! Сейчас я…

Дилль застыл, собирая в кучку разбегающиеся мысли. Что такого удивительного сделать, он не представлял. Собравшиеся в таверне тут же загалдели, перебивая друг друга.

— Неужели начнёшь говорить правду?

— А может, ты сумеешь заставить мельника снизить цены?

— Да чего уж! Он самого короля заставит снизить налоги!

— Дилль, а ты летать научись! Вот все удивятся!

— Слышь, рыжий, убей хромого саблезубого медведя, что второй месяц мужиков в лесах у Моховой пади задирает!

Последнее предложение вызвало общие одобрительные крики. Конечно, если бы Дилль перестал врать или даже научился летать — было бы здорово, но гораздо лучше будет, если этот рыжий прохвост сумеет убить медведя-людоеда, которого уже больше двух месяцев не могут изловить местные крестьяне. Но, в любом случае, рыжий не сумеет сделать ничего достойного внимания, разве что опять соврёт. В этом были уверены все.

— Медведь — это раз плюнуть! — нахально заявил Дилль. — Давайте что-нибудь посолиднее!

— Да ты хоть обычного медведя в жизни видел? — крикнул лесоруб Иритос. — А тут саблезубый людоед! Ты же только его морду увидишь, сразу в штаны наделаешь!

— Этты… — Дилль икнул, — по собственному опыту говоришь?

На сей раз смех был в его пользу. Лесоруб смачно плюнул на пол и уткнулся в свою большую глиняную кружку. Дилль польщённо покивал по сторонам, словно артист бродячего цирка.

— Ну хорошо! Раз вы настаиваете, завтра я отправляюсь… где, говорите, живёт этот меховой ужас? Моховая падь? Туда, в общем. А через пару недель привезу вам шкуру этого людоеда. И тогда вы признаете, что насчёт рудника я говорил правду. Идёт? По рукам?

Собравшиеся начали переглядываться. Скорее всего, рыжий не сумеет убить злобного медведя и вернётся ни с чем, а то и вовсе медведь сожрёт горе-охотника. Но, даже если по какой-то случайности тощий Дилль сумеет содрать шкуру с медведя-убийцы, это ничем собравшимся не грозило. Ну скажут, что поверили они рыжему… И только скорняк Явиг заподозрил, что простым подтверждением они от Дилля не отделаются — этот пройдоха наверняка задумал что-то пакостное.

Дилль уже полдня тащился по еле заметной колее среди травы, что громко прозывалась дорогой в Моховую падь, и непрерывно ругал себя. За то, что толком так и не выучился профессии гончара; за то, что нажрался вчера вечером до поросячьего визга; за то, что так глупо прилюдно подписался убить медведя-людоеда… Горожанам Тригорода тоже досталось — Дилль костерил их всех, вместе взятых, и отдельно тех, кто вчера в таверне подбил его на эту авантюру.

— Пожалуй, надо уходить из Тригорода, — вслух сказал Дилль — Моим историям веры не больше, чем рассказам про девственность трижды вдовы, да ещё и этот медведь… О чём я вчера думал, когда соглашался содрать с него шкуру? Да я его даже не найду, не говоря уже о том, чтобы убить!

Из ивовых зарослей появился лось, флегматично жующий жвачку. Парень шарахнулся в сторону, а лось, проигнорировав человека, спокойно принялся ощипывать приглянувшийся ему кустик.

Дилль поглядел на здоровенного, но мирного лося, представил себя, такого маленького и худосочного, рядом с огромным, но кровожадным саблезубым медведем и содрогнулся.

— Нет, решено! Ни в какую Моховую падь я не иду! — Он развернулся в ту сторону, откуда пришёл. — И в Тригород не вернусь. Надо идти…

Куда податься, Дилль решить не успел — с небес раздался оглушительный визг. Парень от неожиданности бросился в придорожные кусты и залёг, уткнувшись носом во влажную траву, а потому не увидел, что произошло дальше. Только услышал свист рассекаемого огромными крыльями воздуха, тяжкий удар, от которого содрогнулась земля, и треск ломающихся деревьев.

Осторожно приподняв голову, Дилль увидел, как мимо него с исступлённым мычанием стрелой пронёсся перепуганный лось. Парень привстал и обомлел — шагах в тридцати от него на земле бился здоровенный, как сарай, зелёный дракон. Громадная крылатая ящерица неловко взмахивала кожаными крыльями, ломая ближайшие деревья, словно тонкие щепки, и пыталась взлететь.

Дилль попробовал убежать, но ноги будто приросли к земле. В его голове крутилась дурацкая мысль, что саблезубый медведь по сравнению с этим чудовищем — пушистый пусик, которого можно держать в роли домашнего животного. Второй мыслью, пробившейся в охваченный ужасом мозг Дилля, было неутешительное «медведю не удастся попробовать меня на вкус, потому что сейчас меня сожрёт дракон».

Однако дракон странным образом не отреагировал на стоящего столбом человека, а продолжал дёрганые попытки взлететь. Внезапно дракон издал оглушительный рёв и выпустил сгусток оранжевого огня, тут же воспламенившего соседние кусты. Дилль совершенно непроизвольно рухнул на землю, молясь всем известным и неизвестным богам. В этот момент зелёный ящер повернулся, и Дилль понял, почему тот никак не может взлететь: в груди у дракона торчал обломок ствола высохшей берёзы.

Ядовитая драконья кровь толчками била из раны, и там, куда она попадала, трава на глазах жухла и дымилась. Огромные когтистые лапы свирепо скребли землю, оставляя глубокие борозды, шипастый хвост яростно бил из стороны в сторону, но теперь Диллю было понятно, что дракон уже не жилец на этом свете. Ящер испустил ещё один леденящий душу рёв, в последний раз вяло взмахнул крыльями и тяжело рухнул.

Сколько Дилль простоял, не шелохнувшись, он не помнил. Дракон уже давно не шевелился, его изумрудная чешуя стала матово-зелёной, а парень всё ещё изображал верстовой столб. Наконец он стряхнул с себя оцепенение, потихоньку начал отступать, а затем бросился бежать. Однако, удалившись шагов на сто, остановился.

— А чего, собственно, я бегу? — слегка дрожащим голосом спросил он себя. — Ящерица сдохла и сожрать меня не сможет. Или не сдохла?

Нерешительно постояв, он двинулся обратно. Дракон по-прежнему лежал без движения, но Дилль предпочёл обойти его со всех сторон, прежде чем приближаться. Он завершал уже, наверное, четвёртый круг, когда понял, что попросту боится подойти к мёртвому дракону.

— Ну же, смелей! — подбодрил он сам себя и опасливо приблизился к спинному шипу ящера.

Вблизи дракон оказался ещё страшнее, чем выглядел издали. Зелёная чешуя, покрывавшая тело, выглядела настоящей бронёй; спинные шипы были как лезвия топора, только что не блестели; острые клыки длиной с ладонь Дилля в пасти чудовища сверкали яркой белизной. От дракона остро несло чем-то жжёным, а от запаха его едкой крови у парня уже начали слезиться глаза. А может, это от дыма — ведь ближайшие кусты и деревья до сих пор тлели.

— Да-а, дружище, тебя хоть сейчас на костёр — вон и вертел уже готов!

Пытаясь подбодрить себя такой незатейливой шуткой, Дилль внимательно осмотрел обломок берёзового ствола, всё ещё торчащего в груди зелёного крылатого ящера.

И тут он осознал, что он только что стал человеком, сразившим дракона. И не какого-нибудь замшелого сухопутного, какие, говорят, обитают в южных степях, а настоящего — летающего и огнедышащего. И здоровенного, к тому же! Ведь никто не видел, что дракон пикировал на лося и попросту напоролся на торчащий сухостой!

— Ну вот, теперь я настоящий герой! — ухмыльнулся Дилль и принялся раздумывать, что он сможет прихватить с собой в качестве доказательства своего подвига.

Голова дракона была слишком огромной, чтобы её можно было отделить от шеи при помощи обычного ножа. К тому же унести её Дилль всё равно не смог бы — башка ящера была размером с приличного телёнка. После недолгого размышления он склонился к мысли, что когтя вполне хватит для доказательства, и принялся кромсать лапу чудовища, стараясь, чтобы едкая кровь не попала ему на руки.

Стены Тригорода Дилль увидел, когда солнце уже опускалось на покой, и направился прямиком в «Кухарку и петуха». Едва Дилль появился на пороге таверны, как кто-то из завсегдатаев тут же завопил:

— Глядите-ка, никак это гроза медведей вернулся!

Все обернулись, послышались смешки, переходящие в дружное ржание. Не обращая внимания на насмешки, Дилль важно прошествовал к стойке и небрежно сказал хозяйке таверны:

— Мамочка, налей-ка мне кружку твоего лучшего тёмного пива. И, пожалуй, большую тарелку жареной свинины с овощами.

Хозяйка таверны, дородная Августина, которую все звали мамочкой, уперев руки в бока, подозрительно уставилась на рыжего прохвоста.

— Дилль, ты мне должен уже за два вечера, а вчерашний оплатил только наполовину.

— Вот, держи! — Дилль положил ей в ладонь свой последний сребреник. — Остальное отдам после.

— Когда? — уже не так сердито спросила мамочка.

— Как только продаст шкуру неубитого медведя! — крикнул кто-то, и на Дилля посыпались новые насмешки.

Он не спеша обернулся и нарочито небрежно сказал:

— Шкуру, но только не какого-то занюханного медведя, а настоящего дракона.

Несколько мгновений царила полная тишина, а потом таверна взорвалась бурей воплей.

— Оп-па, новая байка! Давай рассказывай!

— Дилль, куда медведя подевал? Дракону скормил?

— А рыжий-то наш, оказывается, драконоборец!

Дилль с высокомерным видом слушал выкрики, потом, выбрав момент затишья, сказал:

— Хотите — верьте, хотите — нет, но только я завалил огромного огнедышащего дракона вот этими самыми руками.

Я оставил его у дороги на Моховую падь на том самом месте, где у нас произошла битва. Там, между прочим, все деревья изломаны…

После этих слов некоторые от смеха попадали на грязный пол таверны. Те, кто усидел на скамьях, держались за животы, стонали и кудахтали. Даже мамочка, обычно почти серьёзно воспринимавшая россказни рыжего плута, утирала выступившие от смеха слёзы.

Дилль невозмутимо ждал, когда закончится всеобщая истерия, а потом сунул руку в суму, что была перекинута у него через плечо, и вынул большой и зелёный комок, при ближайшем рассмотрении оказавшийся листьями лопуха. Он осторожно развернул лопухи и, достав что-то длинное и изогнутое, швырнул его на ближайший стол.

— Хотели доказательств? Что скажете на это?

Тяжёлый драконий коготь снёс со стола деревянную кружку и перевернул тарелку с остатками жареного мяса. Сидевший за столом водовоз по кличке Водяной вылупил глаза на иссиня-чёрный предмет, с одного конца которого всё ещё сочилась едкая сукровица. Постепенно один за другим завсегдатаи «Кухарки и петуха» начали собираться у стола Водяного, за ними подтянулись прислужники и сама мамочка.

— Что это? — спросил Водяной.

— Коготь с передней лапы дракона, с которым я бился, — как можно небрежнее ответил Дилль. — И которого, конечно, убил. Башку ящерицы, как понимаете, приволочь не смог — ибо слишком она велика, а вот эту костяшку — пожалуйста.

Люди не сводили глаз со страшного изогнутого когтя длиной почти в локоть взрослого мужчины.

— Если он не врёт, и это действительно коготь, то какой же величины должен быть дракон?

— Да перестаньте, рыжий просто нашёл эту штуку и приволок сюда, чтобы оправдаться за то, что побоялся убить медведя-людоеда! — возмутился скорняк Явиг. — Он просто в очередной раз выдумал историю!

— Явиг, я прощаю твоё невежество! — высокомерно заявил Дилль. — Чтобы убедиться в моей правоте, предлагаю завтра же с утра отправиться по дороге в Моховую падь. Там вы собственными глазами увидите и убитого мной дракона, и место схватки.

— Да врёт он, не слушайте его! — завопил Явиг, но собравшиеся не стали слушать как раз таки его самого.

На Дилля посыпался град расспросов:

— Давай не томи, рассказывай!

— А какой был этот дракон?

— Как ты одолел такую громадину?

— Он, вправду, плевался огнём?

Дилль поискал взглядом Августину:

— Мамочка, где моё тёмное пиво? После этой ужасной битвы у меня в горле пересохло.

Большая кружка пива была принесена мгновенно. Дилль не спеша отпил несколько глотков и сказал:

— Дело, значит, было так…

С того памятного дня прошло больше трёх месяцев, и на замёрзшую землю уже падали первые снежинки. Дилль, одетый в новенький полушубок, который его упросил принять в дар скорняк Явиг, важно шествовал по тесным улочкам Тригорода. Встречные мужчины раскланивались с ним, а дамы кидали на парня лукавые многозначительные взгляды. Дилль в полном сознании собственной значимости небрежно кивал мужчинам и ласково улыбался женщинам. Особенно симпатичным.

Стражники у малых городских ворот взяли на караул, когда Дилль вышел из стен Тригорода и направился к «Кухарке и петуху». Таверна и раньше была излюбленным местом Дилля, а в последние пару месяцев он оттуда практически не вылезал, потому что мамочка Августина сочла за честь бесплатно кормить и поить героя-драконоборца. Впрочем, Дилль прекрасно понимал, что мамочка внакладе не остаётся — стоило ему появиться в «Кухарке и петухе», как в таверну набивалось народа больше, чем мог вместить небольшой зал. И хотя уже все в Тригороде знали историю эпической битвы, всё равно каждый день в таверну приходили желающие лично послушать великого героя.

Едва Дилль появился на пороге «Кухарки и петуха», как послышался вопль слуги:

— Дорогу господину Диллитону!

Он прошествовал к длинному столу и уселся в кресло, которое мамочка поставила специально для него. Около кресла на стене красовались три когтя дракона — их хозяйка выпросила у городской управы, которой Дилль продал убитого ящера. Августина с превеликим удовольствием повесила бы и ещё какую-нибудь «драконятину», но тушу быстренько раскупили по кусочкам жители Тригорода, а засушенная голова дракона теперь красовалась на высоком столбе, вбитом посреди главной городской площади. Поговаривали даже, что рядом собираются воздвигнуть памятник почётному гражданину — Диллитону Тригородскому, но пока дальше слухов дело не шло.

Люди, собравшиеся в «Кухарке и петухе», тактично подождали, пока герой закусит, а потом начали собираться вокруг его стола. Дилль, прекрасно понимая, чего от него ждут, тем не менее, не раскрывал рта до первого вопроса.

— Господин Диллитон, — робко обратилась к нему какая-то крестьянка, — а правда, что вы голыми руками убили дракона?

— Само собой, милочка! — снисходительно улыбнулся Дилль. — Не совсем, конечно, голыми руками. Я его долго выслеживал. Видел, как он разорвал на части пойманного бизонобыка и сжевал его так же быстро, как я этот кусок пирога.

С этими словами Дилль затолкал в рот кусок капустного пирога, но поперхнулся и закашлялся. Кто-то заботливо похлопал героя по спине, и Дилль, с выпученными глазами, приложился к кружке.

— Так вот, я вышел в чисто поле и крикнул этому чудовищу: «Выходи на смертный бой!» А дракон…

— Вы ещё забыли сказать про силушку богатырскую, — пролепетал мальчишка, с обожанием глядевший на рыжего драконоборца.

— А, ну да! Говорю, испробуй на себе силушки богатырской, тварь поганая! Тут ящер позеленел со страху и начал огнём жечь всё вокруг. Я думаю, это он хотел скрыться за дымом и сбежать. Но от меня не уйдёшь!

Дилль высосал до конца кружку, и ему тут же поднесли следующую. К вящей радости мамочки Августины, слушатели немедленно последовали примеру героя. Дилль тем временем, горячась всё больше и больше, входил в раж и размахивал руками, изображая жестокую битву с драконом.

— …уже в третий раз бросился на меня! И тут я увидел сухую берёзу, что случайно уцелела на поле битвы. Я схватил её и использовал как копьё…

— Вы ещё забыли сказать, что срубили её одним ударом, — вставил всё тот же мальчишка, видимо знавший эту эпопею уже лучше самого Дилля.

— Как? А, ну да! Срубил одним ударом! А потом, когда чудовище в четвёртый раз бросилось на меня с небес, я упёр толстый конец ствола в землю, а верхушка его смотрела прямо в грудь пикирующему дракону. Видели бы вы, какой яростью пылали глазищи этого зверя! А огонь, который он выдыхал! Жуткое зрелище! Да он мог бы спалить весь Тригород, если бы я его не остановил! Но я не поддался страху, ведь от меня зависели жизни горожан, вот всех вас например. И я стоял…

В этот момент громко хлопнула входная, дверь, и внутрь ввалился командир городской стражи Флит по прозвищу Кривой — его лицо с юности было изуродовано ударом вражеской алебарды.

— Здесь он, здесь! — сказал Флит кому-то. — Входите, господин посланец!

Дилль недовольно глянул на вошедших — как они смеют прерывать его на самом захватывающем месте?!!

Вслед за Флитом Кривым в переполненном зале таверны появился мужчина, одетый в утеплённые кожаные штаны и меховую куртку, которую пересекали крест-накрест два широких ремня с пристёгнутыми небольшими сумками. На голове незнакомца красовалась мохнатая медвежья шапка, на которой алел знак службы королевских курьеров. Он окинул взором собравшихся и громко спросил:

— Кто здесь Диллитон Тригородский?

Десятки рук сразу же указали на Дилля. Незнакомец достал из сумки свёрнутый в трубку пергамент, развернул его и громко прочитал:

— Вам, господин Диллитон, личное послание от его величества Юловара Второго, да будет он здрав долгие года!

Послышались охи и ахи, Дилль поднялся и горделиво выпятил тощую грудь. Королевский курьер долго перечислял титулы и подчинённые земли его королевского величества, сделал небольшую паузу, набирая дыхания, и, возвысив голос, завершил:

— «…и настоящим повелеваем: принять Диллитона Тригородского в личный отряд егерей, охотников и ловцов при нашем дворе! Назначить вышеназванному Диллитону Тригородскому жалованье в размере десяти золотых монет в месяц, а также обеспечить ему из казны жильё, коня, одежду и оружие». Опечатано личной печатью его величества, как видите.

Охи и ахи ощутимо усилились, многие завистливо смотрели на Дилля — ещё бы, мало кому из Тригорода вообще удавалось увидеть короля, не говоря уже о том, чтобы служить ему. Курьер с некоторым сомнением посмотрел на тощего драконоборца.

— Вы, сударь, действительно одолели того дракона, чья голова висит на колу?

Дилль только кивнул, всё ещё не веря своему счастью.

— Тогда собирайтесь, его величество требует, чтобы вы прибыли в столицу как можно быстрее.

— Вот, даже король оценил… — Парень умолк в порыве скромности и только спросил у курьера: — Когда ехать?

— Немедленно, как только соберёте необходимые в дороге вещи. Остальное получите в столице от щедрот казны.

— А почему такая спешка? — спросил Дилль.

— Дело в том, что провинцию Неонин, что на самом юге королевства, уже больше месяца разоряет дракон. Разрушил город, испепелил многие деревни, жрёт всех, кто попадается ему на глаза, и никого не боится. Маги, например, против него вообще бессильны. Его величество отправил на юг сначала лучших охотников, потом просто добровольцев, но никто назад не вернулся. Несколько беженцев, что сумели спастись из горящего Неонина, рассказали, что дракон всех охотников изжарил. Ну не всех, конечно, некоторых он сожрал живьём… Эй, что с вами?

Дилль вдруг покачнулся и, закатив глаза, рухнул на стол прямиком в тарелку с объедками.

— Это у него от радости, — предположил Флит Кривой. — Всё-таки сам король обратил на него внимание.

— А, тогда ладно, — курьер потёр покрасневший от холода нос. — Проклятый дракон лишил королевство лучших охотников и егерей. Надеюсь, ваш Диллитон сумеет его изничтожить…

— Сумеет, сумеет, — загалдели со всех сторон. — Вон он какое чудовище сразил!

— А-а, бросьте, ну какое это чудовище! Башка, что висит у вас на площади, всего-то размером с телёнка, зубы острые, не сточившиеся, да и цвет зелёный. Это же молодой дракон был, можно сказать, птенец ещё. А вот в Неонине зверствует старый, матёрый драконище! Чёрный, как зимняя ночь…

Дилль, наконец пришедший в себя, услышал эти слова, успел подумать «говорили же мне, хватит врать» и снова потерял сознание.