В эту игру в детстве играли все, кроме, может быть, некоторых принцев крови. Только называется она в разных странах и местностях по-разному: в Москве и ее окрестностях — «салки» или «салочки», а на моей родной Брянщине просто и без затей «догонялки». Поэтому не буду рассказывать ее сущность. Однако понаблюдать ее, а кое-кому и поиграть, пришлось в 1962 году в горах Енисейского кряжа в совершеннолетнем возрасте.

Началось все с того, что в моем геолого-съемочном отряде, а я тогда был начальником Орловской партии, куда вместе с упомянутым входил и еще один, горный отряд, кончились продукты. Какое-то время мы держались на «подножном корме» — рыбе, дичи и грибах с ягодами, но все это приелось так, что мы уже смотреть не могли на рыбу, например.

Лагерь наш стоял тогда на речке Малой Каменке в полукилометре от ее впадения в Каменку Большую на склоне горы. Представлял он собой пять или шесть палаток разного размера, разбросанных по обширной поляне, в самом низу которой располагался костер с крючками для подвешивания ведер и чайников, а при нем — стол и скамейки из жердей. Население лагеря составляло шестнадцать человек, из коих четырнадцать были молодые мужчины в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет и две молоденькие девушки — радистка Рая и радиометристка Неля. Самым старшим в свои двадцать девять лет был я, их начальник и наставник.

В состав отряда входили два инженера-геолога — Валерий Лисин и Борис Скороделов. Первого я готовил на должность старшего геолога, имея в виду чуть-чуть разгрузить себя на будущее от части обязанностей и приобрести достойного заместителя на случай ухода с Севера. Об этом я только начал подумывать тогда. Было еще два старших техника, имевших право самостоятельного ведения маршрутов, — Павел Моргунов и Эдик Шейко. Остальные — маршрутные рабочие (коротко «маршрутники») и радиометристы, занимавшиеся измерением радиоактивности местности и горных пород с целью поиска соответствующих месторождений. Все знали свое дело и работали неплохо. Что же до сложившейся «голодовки», вину за нее должен в значительной мере возложить на себя (не рассчитал расход продуктов) и завхоза, сидевшего на базе и не приславшего пополнения продовольствия с транспортом, перевозившим нас с прежней стоянки.

Посоветовавшись с Лисиным и Скороделовым, я решил поправить наши дела за счет горного отряда, благо, он стоял на Большой Каменке в пяти километрах от нас. И я знал, что у них всего навалом: и тушенки, и сгущенки, и разных супов в банках, есть даже картошка, которую их начальник Николай Гудошников выпросил прямо с огорода завхоза Феоктиста. Написал Гудошникову записку, позвал двух друзей — Алика Кильдеева и Володю Яка, приказал им взять рюкзаки и отправляться к горнякам. Эти двое ребят были полной противоположностью друг другу. Первый, Алик, бывший студент-геолог Иркутского университета, отчисленный за какие-то прегрешения, был невероятной помесью азербайджанца и бурятки. Но унаследовал преимущественно отцовские гены: был черен, высок, строен и имел взрывной кавказский характер. Никаких признаков монголоидности от своих бурятских предков он не получил. Як, напротив, был рыжеват, коренаст, голубоглаз и происходил из эстонской ссыльной семьи, относившейся к первой волне ссылок прибалтов (1940-41 годы). Характер имел не то чтобы «нордический», но довольно флегматичный, временами был непробиваемо ленив и, что греха таить, просто туповат. Как-то по приезде на новый лагерь он спросил у Скороделова:

— А где здесь север?

Получив ответ, заметил:

— А у нас в Мурте вон там, — и показал на запад под смех публики.

Алик как-то сразу взял его под свою опеку и не позволял многочисленным острякам потешаться над парнишкой. В этот раз можно было не брать их в довольно короткий дневной маршрут, и я уже утром задумал эту депутацию к горнякам. Потому они весь день провели в лагере вместе с радисткой, как бы охраняя ее. Когда же получили задание на поход, сначала было заартачились.

— Почему именно мы? — спросил Алик.

— Потому, что именно вы весь день отдыхали, а остальные работали.

— Где их, тех горняков, искать, да еще к вечеру? — проворчал Як.

— Искать нечего, они стоят на левом берегу Каменки в пяти километрах выше устья Малой. Как из нее выйдете, поворачивайте направо и идите, пока не увидите палатки. Отдадите записку, загрузите продукты, там написано, какие, и назад. Мы вас ждать будем, а то еще и встретим.

Недовольные парни, которым я бессердечно испортил вечер, не дав поиграть в «подкидного дурака» с девчатами, вскоре исчезли в узком устье долины. Там с обеих сторон высилось по сопке, над которыми сейчас, как и весь день, висело серое осеннее, но сегодня не дождливое небо. Тем не менее некоторые из нас сегодня основательно вымокли, когда, возвращаясь из маршрута, переходили вброд Большую Каменку. Особенно досталось Борису Скороделову, который поскользнулся на камне посреди реки и плюхнулся в воду всем своим немаленьким телом. Сентябрь — не июль, когда такое купание просто приятно, потому там, на берегу, он только выжал энцефалитник да вылил воду из сапог, а сушиться по-настоящему пришлось в лагере у костра. Другие повесили там же на специально для того сделанных вешалках штаны, носки и портянки. Мы с Лисиным, зная о предстоящем броде, ходили в болотных сапогах и в сушке не нуждались.

Слева В. Як, третий слева А. Кильдеев, четвертый Б. Скороделов, справа автор

Поэтому, отправив «депутацию», мы с ним забрались в мою палатку, развернули топографическую карту и нашу «карту фактического материала» (ее ведут все геологи на полевых работах) и занялись планированием дальнейших работ. Сезон кончался, с заданием мы, в основном, справились, впереди маячили премии и отпуска, надо было только достойно завершить дело. Вот об этом «достойно» мы и думали.

Но последим за нашими делегатами, тем более что сами они отнюдь не скрывали происшедшего, хотя хвастаться было вовсе нечем.

Выйдя из долины Малой Каменки и повернув направо, они не спеша продвигались по торной тропе и, как ни медленно шли, вскоре преодолели половину расстояния. Им захотелось перекурить. Для этого они поднялись с бичевника, от воды, на коренной берег, покурили и тут обнаружили, что сидят у подножия высокого косогора, покрытого мхом и сплошным ковром вечнозеленого брусничника, обильно усыпанного крупными спелыми ягодами. Естественно, они соблазнились, да и кто устоял бы перед таким подарком природы! Вот и двинулись зигзагами вверх по косогору. Ягоды они не собирали — незачем было. Горняков таким подарком не удивишь, да и в нашем лагере все брусникой были сыты по горло. Брали ягоду они в соответствии со своими характерами: Алик набирал горсть и отправлял ее в рот, а Як, поначалу тоже действовавший так же, потом заленился и ел ее просто по-звериному — ползал и ловил открытым ртом сочные гроздья.

Так продолжалось, пока Як не уперся во что-то лбом. Тут он приподнял наконец лицо и увидел перед собой огромную медвежью башку. Як вскочил, заорал что было духу и бросился вниз. Медведь рявкнул и тоже понесся, но вверх. А перед тем с ним случился приступ известной «медвежьей болезни». Як не успел повернуться, как в него ударила струя зловонной жидкости, слегка уменьшившая панику. Он добежал до речки и вскочил в нее. Алик, заходившийся нервным смехом, подбежал к нему, по пути сломав несколько пихтовых веток. Боязливо озираясь, они пытались оттереть вонючую жижу. Но безуспешно. Тогда Алик предложил Володе раздеться и отстирать энцефалитник с песком, что тот тут же и сделал. Позже Алик, посмеиваясь, говорил, что не знает, где было больше «ароматного» добра, снаружи штанов или внутри. Но это, пожалуй, уже из области красного словца. Более или менее отмыв горемыку, они развели большой костер и подсушили пострадавшую одежду. А там и дальше пошли, тревожно оглядываясь. Но медведь, видимо, тоже сытый впечатлениями, больше не появился.

Вскоре они подошли к лагерю горняков. Навстречу вышел сам Гудошников, взял записку, повздыхал и сказал:

— Хорошо, что вы пришли, ребята. Я как раз сам собирался к вам пойти. Нам тоже нужна помощь, но другого рода. Медведи нас замучили. Каждую ночь приходят в лагерь, сжирают все, что приготовим с вечера, раскидывают посуду, хорошо хоть по палаткам пока не шарят. Хочу просить Круся с его «браунингом» и псом. Уже пришел бы, но знаю, что Крусь ездил в экспедицию, а сейчас на базе сидит и ждет коней. Когда уже те кони у Казарова освободятся? Хоть к нему иди за Левой Мацкевичем, его ж не зря зовут «Лева — медвежья смерть». А у нас толковых охотников нет, да и оружия — только двустволка Коли Розниченко. Вот и боимся нос из палатки высунуть. Всю ночь дрожим. Оставайтесь, переночуйте у нас: посмотрите, что такое здесь медведи.

Алик засмеялся:

— Уже посмотрели. Видите, Володька еще мокрый. Только что встречались вон там, на горке, — в детали он решил не входить, загрузил свой рюкзак, посмотрел, как укладывает продукты Як. Отобрал у того по понятным причинам крупу и концентраты, подкинув взамен сколько-то тушенки и супов в банках. На том делегаты распрощались и, робея, пошли к себе, громко гремя камнями на бичевнике. Проходя окаянный косогор, они запели во все горло. Жаль, слушать их было некому.

Вернемся теперь в наш лагерь на взгорке над Малой Каменкой. Здесь царили тишина и спокойствие. Большинство населения уже высушилось и разбрелось по палаткам. Только Скороделов стоял у костра и досушивал свои штаны и портянки. Да девчонки неподалеку от него занимались какими-то своими делами. Мы с Лисиным в моей палатке продолжали размечать следующие маршруты, покуривая толстые цигарки.

Внезапно все пришло в движение. Сначала раздались женские голоса:

— Леонид Георгиевич! Карабин! Давайте карабин!

А следом заорали и мужчины, высунувшиеся из палаток:

— Ружья хватайте и сюда! Ру-ужья!

Карабин у нас был только один. В моей палатке. Малокалиберный ТОЗ-17. Ружей было два: курковая тулка у Бориса да бескурковка-ижевка у Павлика Моргунова. Мы с Лисиным одновременно сунулись к выходу и, конечно, застряли, помешав друг другу. Но перед тем я успел выхватить из-под спальника «тозовку» и кинуть ему, а сам сдвинул по поясу из-за спины на живот кобуру с тяжелым офицерским «вальтером». В голове у меня вертелось: «Опять, наверное, глухарь прилетел». Такое уже было утром, прилетел и уселся на сосну над костром. Пока шумели и суетились, он спокойно улетел.

Потолкавшись задами в полах палатки, мы с Лисиным, наконец, выбрались из нее. И оторопели от неожиданной картины, представшей нашим глазам.

Лагерь наш стоял прямо над давно заброшенной дорогой из Енисейска на Северо-Енисейские прииски, шедшей вдоль Малой Каменки. И вот по этой дороге в сотне метров от нас, высоко вскидывая зад, несся медведь, а за ним, размахивая белой портянкой, что было духу бежал Борис Скороделов. Сцена была уморительной. Давясь от смеха, мы с Валерой закричали:

— Борис, стой! Куда ты?! Стой!

Но то ли он не слышал нас, то ли азарт погони захватил парня, никакой реакции не последовало. Гонка продолжалась. Орал уже весь лагерь. Это немного подействовало. Борис па мгновение приостановился. Я взял у близорукого очкастого Валеры «тозовку», передернул затвор, дослал из магазина патрончик и попытался прицелиться. Но на линии огня маячила фигура Бориса с портянкой в руке, заслоняя медведя. Впрочем, тому эта гонка надоела, и он юркнул в кусты над речкой. Борис подбежал к этому месту и, слава Богу, остановился. В кусты за зверем он все же не полез.

Я отдал «тозовку» кому-то из ребят, вытащил пистолет и в сопровождении всей оравы, к этому моменту вполне вооружившейся, пошел навстречу как-то странно ковылявшему к нам Борису. Встретившись, он пожаловался:

— Все ноги посбивал, пока гнался.

— А зачем ты за ним гнался? — кто-то спросил. — Без оружия, с одной портянкой…

— А он хотел дать медведю ее понюхать — сразу наповал.

Хохот заглушил эту реплику. Но Борис, похоже, начисто утратил чувство юмора и не нашел ничего лучшего, как сказать:

— Я хотел вам показать, где он свернет.

Это изречение вызвало новый пароксизм смеха. Так под хохот и шуточки мы и вернулись в лагерь. И там долго еще не могли успокоиться. Все смеялись и подначивали Бориса. Я попросил его рассказать, как все произошло, — ведь начало происшествия знал он один. Оказалось, когда Борис досушивал свои портянки, он услышал треск сучьев и топот, потом увидел, что с горы к нему бежит медведь. Тот подбежал прямо к костру (и Борису), негромко рыкнул, выскочил на дорогу и помчался по ней. Борис, ничего не успев сообразить, пустился за ним, чем только добавил зверю прыти. Портянку он просто забыл в руке. Я спросил его:

— А если б он повернулся — и на тебя?

Ответ был такой:

— Тогда бы он гнался, а я удирал.

Всю картину мы смогли восстановить, когда пришла наша депутация. Вдоволь насмеявшись над скороделовскими догонялками, «депутаты», смущенно заикаясь, рассказали о своих приключениях. При этом Алик изменил своему обыкновению защищать Яка и выложил все, как было. Тогда мы и сделали вывод, что к костру прибежал напуганный Яком медведь. Перемахнул через гору и оказался в нашем лагере носом к носу с Борисом и его портянками.