1. Суть дела

В нашей северной столице случилось из ряда вон выходящее происшествие. Жена Алексея Каренина, исполнявшего должность вице-премьера областного правительства, попала под электричку. Впрочем, об этой истории мало кому известно. Велось следствие, но некоторые его детали неясны или преднамеренно скрыты до сих пор.

Каренин, конечно, был в шоке. Он слыл человеком предусмотрительным, дальновидным, но подобного развития событий никак не предполагал. Еще во время похорон, поцеловав пришитую к телу голову Анны, он чем-то смутно обеспокоился. Позже его беспокойство вылилось в конкретный вопрос. Спрашивается: а куда исчезли с ушей милой Анны сережки?

Они являлись фамильной ценностью. Алексею Александровичу сережки достались в наследство от покойной мамы, и он держал их в личном сейфе. И только когда Анна родила ему Сережу, он в порыве благодарности подарил эти драгоценные штучки жене.

С тех пор, как родился сын, много воды утекло. Сейчас ему пять лет. Анна охладела к престарелому мужу, и, как догадывался Каренин, не добрав в юности, пустилась во все тяжкие. По городу поползли слухи о связи её с молодым офицером единственного в стране кавалерийского полка, который используют для киносъемок. Полк расквартирован в одном из поселков Ленинградской области, и уж не туда ли направлялась Анна в последней роковой поездке?.. В милиции, не без давления Каренина, кончину Анны оформили, как несчастный случай. Но что произошло на самом деле? И куда делись уникальные сережки?..

Вопросов возникло много. Алексей Александрович, крепко задумавшись, сидел в рабочем кабинете. Занятый плодотворной работой в правительстве, он не снисходил до того, чтобы устраивать за женой слежку. Да и у него самого было рыльце в пуху. Поддавшись нынешней свободе нравов, Каренин тоже разговелся. Ну, понятно, седина в бороду… Он стал заглядываться на молоденьких девушек. Но, к сожалению, в амурных похождениях не очень преуспел, ввиду суровой внешности и развившегося с годами косноязычия. Позднее проблема разрешилась. Появился помощник Гоша, и с томлением тела было покончено. Красивый, как греческий бог, талантливый, как дюжина муз одновременно, Гоша стал незаменимым и желанным. Ко всему прочему, он мог без натуги перевести на литературный язык любую мысль, возникающую в голове патрона. У Каренина от Гошеньки не было секретов. И сейчас, испытывая затруднения, он вызвал помощника, и тот, стараясь предугадать желания начальства, игриво спросил:

— Что, Алексей Александрович, вечерком сделаем забег в ширину?

— До вечера еще далеко, — пробурчал Каренин. — А пока я тебя по делу встревожил.

Он рассказал помощнику о пропавших сережках и дал поручение найти толкового детектива.

— Выясни, кто у нас сичас в Питере самый продвинутый.

— А зачем выяснять, я и так знаю, — живо откликнулся Гоша.

— Так, давай, выкладай! Огласи список сей секунд.

— Ну, Никита Демин, очень талантливый сыскарь с исключительным нюхом. Но дерет безбожно.

— Дальше.

— Сапелкин, бывший следак из прокуратуры. Но этот с некоторых пор подвержен.

— Чему подвержен?

Гоша молча щелкнул себя по глотке. Он сделал еще несколько предложений, и все, по той или иной причине, Каренин отверг.

— Слушай, ты хочь одного удовлетворительного сыскаря можешь мне навскидку назвать? — не без раздражения спросил.

— Всех «удовлетворительных» в Москву переманили, — известил помощник.

— Да мне без разницы, откудова он. Чай, не в шешнадцатом веке живем. Не на лошадях же добираться.

— Ну, тогда могу предложить Леонида Млекопитаева.

— А энтот чем знаменит?

— Очень расторопный. Дела столетней давности разматывает. И по ним телепередачи на ЦТ делает.

— Нет, пиар мне не нужон. Отставить Млекопитаева!

— Тогда, пожалуй, вам Эразм Фанаберия подойдет, — поднапрягшись, выдал Гоша.

— Фанаберия?.. Странное фамилиё.

— Из грузинских выходцев.

— А энтот без изъянов?

— Без. По крайней мере, на всеобщее обозрение не выставит.

— Уж ли не из ментов? — спросил Каренин. Ментов он недолюбливал. Они сломали ему два ребра, когда он по молодости лет торговал на базаре вареными джинсами. Да и в дальнейшем, когда торчал на зоне, симпатий не появилось. Потом, правда, статью о спекуляции упразднили, его реабилитировали и стали называть одним из самых эффективных менеджеров.

— Нет, он из бухгалтеров, — поправил Гоша.

— Из бухгалтеров? — удивился министр.

— Да, работал раньше главбухом. Дебит — кредит, сальдо — бульдо, сдал — принял. Ведет строгий учет всему, и предоставляет точные сведения о расходах.

— Погоди, а как он в сыщики попал?

— Много детективных романов на досуге читал. И с третьей страницы всё разгадывал. Потом подумал: так если я их, как орешки щелкаю, не заняться ли мне самому расследованиями? А тут еще его фирма сдулась, ни при делах оказался. Ну, и впрягся. Одно дело раскрутил, другое… Очень успешный!

— Строгий учет, говоришь, ведет?

— Да, все наслышаны о его знаменитом гроссбухе.

— Ну, хорошо, — согласился Каренин. — Энтот, пожалуй, сойдет. А нельзя его из Москвы вызвать каким-нибудь исключительным по случаю важности способом?

— Попробуйте через госпожу Мотыленко. Господин Фанаберия ей не откажет.

— Это почему?

— По кочану, — позволил себе ответить Георгий, воспользовавшись лексиконом шефа.

— Ну, прям тайны испанского подворья, туды его в качель, — ругнулся Каренин.

Но все вышло, как нельзя лучше. Глава областного правительства, госпожа Мотыленко, не отказала в просьбе вице-министру и связалась с Москвой. Бывший бухгалтер вскоре прибыл в Питер и поселился в «Англетере» — для него забронировали тот же самый номер, в котором повесился известный в прошлом поэт, весельчак и балагур. Узнав об этом, Каренин спросил:

— Энто обстоятельство не усугубит?

— Никоим образом. Об этом администрация гостиницы никому не сообщает. Не всем же клиентам приятно жить в номере, в котором кто-то висел, — разъяснил Гоша. — И нам на руку. А то, если б Фанаберия узнал, то взялся бы и это дело расследовать. Он такой, едрит его за ногу.

— Ты это… не попугайничай. Пущай ко мне зайдет, чтобы, значит, с глазу на глаз, как говорится.

— Все будет абде махт! — заверил по-иностранному Гоша, но сразу не ушел. Улыбался алыми губами, впечатлял своим древнегреческим видом.

— Давай, действуй! — шикнул на него Каренин. — Тово этово… делу время, а потехе час!

 

2. Заказ на расследование

Господин Фанаберия, Эразм Петрович, при личной встрече с Карениным, заверил, что разберется.

— Не такое распутывали.

Он предстал перед вице-премьером одетый с иголочки, в костюме-тройке, в начищенных башмаках, а вместо галстука повязал на шею цветной шарфик.

— А к примеру? — заинтересовался осторожный Каренин.

— Да вот, у вас же в Петербурге, в недалеком прошлом вел я одно дело по убийству и ограблению старушки, которая втихаря, без уплаты налогов, кредитировала студентов и мелких чиновников. Среди похищенных вещей тоже фигурировали сережки, а еще часы, серебряная папиросница и прочая мелочевка. В сущности, никаких улик, совершенный глухарь, и все-таки изобличили преступника.

— И как вам энто удалось? — спросил Каренин, оценивающе разглядывая частного детектива.

— Дедуктивный метод плюс психология, — разъяснил сыщик. — Поднажали на вкладчиков. Двое раскололись. Потом одного с помощью следственного эксперимента отсеяли, и истина обнаружилась.

— А что ж энтот отсеянный на себя поклеп возвел? — недоуменно спросил вице-премьер.

— Пострадать хотел.

— Вот ети его; с толку сбивал. Ну, я буду надеяться, что вы разберетесь; то есть в моем деле. Теперя насчет гонорара, как это не пристойно.

— Ничего, я привык не обходить этот вопрос стороной. Беру восемь процентов с установленной цены украденного или потерянного.

— Согласен даже на восемь с половиной, — согласился Каренин. — Сережки не так чтобы, но мы их ценим, как фамильную память и тому подобного…

— А конкретно?

— Короче, в мильен. А сколько от этова упадет на ваши проценты, подсчитайте сами.

— Уже подсчитал… А простите, в какой валюте вы соизволили обозначить цену сережек?

— Так в родных, в рублях. Дума нам запретила в долларах думать.

— Тогда, в виду незначительности суммы, прошу добавить расходы на делопроизводство, — дополнил Фанаберия.

— В каком размере? — насторожился заказчик.

— Я предоставлю подробный отчет.

— Ну, ладно. Только вы, тово… поэкономней транжирьте.

Заговорили непосредственно о деле. Сыщик уже ознакомился с милицейской версией, как о несчастном случае. И, подлец эдакий, с ходу эту версию отверг.

— Слишком просто! Как же, знакомая песня. Поскользнулась, упала, очнулась — смотрит, а головы нет…

— У вас есть мнение с другим коленкором? — осторожно спросил Каренин.

— Будем работать. Не исключаю самоубийства…

«Ишь, глубоко копает», — подумал министр.

— Или убийства, — продолжил сыщик. — Все может быть. Это только дилетанты в первую очередь хватаются за ту версию, которая лежит на улице под неразбитым фонарем.

— А нельзя ли обойтись без энтих версий? Я уже пережил горе; главное для меня теперя — найти сережки.

— Да, понимаю и выражаю. Но боюсь, без всесторонних разборок не выйдем на след. Поэтому будьте любезны, сообщите все, что знаете о покойнице, о её привычках, связях и так далее.

— Ну, задавайте наводящие, чтобы оперативно взять единорога за рог, — предложил Каренин, попытавшись пошутить.

На прямой вопрос, имелись ли у его жены любовники или любовницы, он напыщенно ответил: «Не имею чести», — как будто речь шла о нем самом. Но потом смягчился и поведал о том, что встречалась она с одним пижоном, с которым познакомилась, когда ездила в Москву к брату.

— А что за пижон? — тотчас спросил сыщик.

— За подлицо не знаю, — хмуро ответил министр. — Но приглашал Анну на конную прогулку.

Еще Фанаберия спросил у министра, когда он в последний раз видел в ушах Анны те злополучные сережки.

— На раунде видел, — и на этот вопрос Каренин ответил с неохотой.

— Позвольте уточнить, — насел детектив, — о каком «раунде» вы говорите? Вы посетили с женой турнир по боксу?

— Какой там турнир, — уже почти с раздражением ответил вдовец. — На тусовке… когда на «Авроре» зажигали.

«А, так он светский раут имеет в виду, — догадался Фанаберия. — Господи! Как такие люди топ-менеджерами становятся? Двух слов связать не может». Разумеется, он предварительно навел справки о клиенте. Это было сделать не трудно. Алексей был сыном известного в прошлом «авторитета». Но фамилию он взял от матери, тихой и безобидной женщины, родившейся на задворках Петербурга.

— И как вы туда попали? — тем не менее, ни на грамм не выдавая своего мнения, вежливо спросил он.

— Так энтот… Алик Перов пригласил, — порциями выдавал Каренин. — Нельзя было отказать. Мы и тово… поперлись. При полном параде, как же. А еще нам наказали, чтобы обязательно был значок с юным-кудрявым.

— С каким это «юным кудрявым»?

— Ну, которого раньше пионеры на своих грудках носили.

— Вы имеете в виду Ленина-Ульянова? И ваша супруга тоже со значком была?

— Так заместо пропуска. Тайный знак, как у энтих… у массовиков-затейников, которые каменщиками себя объявили.

— Вы имеете в виду масонов?

— Ну дак. На легендарной «Авроре» же тусовались, не на какой-нибудь корыте.

— А не припомните, на вашей супруге что-нибудь, кроме значка, было?

— Платье от Армани, не голая ж. И сережки нацепила. Хотела похвастаться.

— На них кто-нибудь внимание обратил? Может, интересовались стоимостью?

— И это могёт быть. Но я уже не упомню, — уклончиво ответил Каренин.

Беседа с ним мало что дала. Фанаберия сразу понял: вдовец не желает широкой огласки и выдает по минимуму.

 

3. Приступили к допросу свидетелей

При содействии топ-менеджера сыщику разрешили ознакомиться с милицейскими отчетами. Он переписал все сведения, показавшиеся ему важными, в свой гроссбух и приступил к опросу свидетелей.

Первого кого пригласил в номер, был работник вокзала, дворник и по совместительству сторож Гера Крестьянинов — молодой, здоровый парень, косая сажень в плечах. Гера зашел в темных, непроницаемых очках.

— Ну, рассказывайте, Герасим, — спокойно, ровным голосом попросил Фанаберия. — Что видели, что слышали.

Богатырь помотал головой, промычал нечленораздельно и показал на уши, а затем на очки: мол, ничего не слышу, ничего не вижу, и сказать ничего не могу.

— Ну, ладно, передо мной тюльку не гони, — Фанаберия резко перешел на «ты». — Я-то знаю, ты от армии косишь. Из колхоза сбежал, трактор угробил, престарелых родителей бросил. Да и тут в Питере, уже грех на душу взял!

— Какой грех? — членораздельно спросил Гера и тут же понял, что себя выдал.

— Собачку в Мойке утопил. А та собачка принадлежала знатной госпоже. Тысячу баксов стоила.

— Откуда знаете? — Гера Крестьянинов ошеломленно выпучил глаза. Под непроницаемыми стеклами очков их не видно, но Фанаберия был уверен в такой психомоторной реакции.

— Иван Сергеич подсмотрел, — ответил Фанаберия, имея в виду своего помощника Лутовкина, который сидел тут же, в номере. Он-то и собирал предварительные сведения.

Иван Сергеич засветился от удовольствия. Ему нравилось, когда шеф называл по имени-отчеству. Это был молодой, веселый парень, с шапкой темных волос, отливающих медью. Жил он с мамой в Мытищах и познакомился с сыщиком, когда тот расследовал там весьма запутанное дело. Иван в Мытищах всех до последней собаки знал и здорово помог, а после успешного расследования напросился в помощники. Сыщику, в общем-то, Лутовкин понравился. Проворный, исполнительный. Одна проблема — с образованием.

«Не берите в голову, проблема решаема», — заверил Иван, и через день появился с дипломом колледжа Предпринимательства и Права. Вот тогда-то Фанаберия и назвал его в первый раз по имени-отчеству: «Эх, Иван Сергеич, ты и меня вовлекаешь в криминал».

Проверить подноготную Герасима сыщик поручил в первую очередь, и помощник расстарался. Он отправился на окраину города, где Гера снимал комнату в пятиэтажке. Старушки у подъезда с удовольствием рассказали о конфликте между Герой и Гертрудой, престарелой барышней, живущей рядом в особняке. По мнению мудрых бабушек, суть конфликта заключалась в том, что барышня глаз положила на статного молодого человека, а он пренебрег её вниманием.

Иван Сергеич вникал, как шеф ведет допрос. Недавно Эразм Петрович торжественно вручил ему удостоверение, в котором черным по белому впечатано, что И. С. Лутовкин является помощником частного детектива. Своей должностью новоявленный агент был доволен и без конца предъявлял удостоверение кому ни попадя. А сейчас, полагая, что участвует в «перекрестном допросе», изредка вставлял реплики.

— Колись, Герасим, чего уж там!

— Так эта ж сука меня за палец куснула! — защищаясь, возмутился Гера и выставил вперед забинтованный указательный палец.

— Кто именно укусил? Собачка или её хозяйка? — посчитал нужным уточнить Иван Сергеич.

— Хе-хе, — посмеялся Гера. — Собачка, естественно. Перед всеми на задних лапках, а меня увидит — как сумасшедшая, кидается. Ну, сколько можно терпеть? Вот я и тово… подкараулил.

— Ладно, можешь не оправдываться, — бросил Фанаберия; эти подробности его не интересовали. — Мы никому не сообщим о факте утопления, если ты правдиво ответишь на вопросы. Итак. Я знаю, ты был свидетелем произошедшего на вокзале и первым подскочил к погибшей. Скажи: барышня сама под поезд бросилась?

— Может, и сама.

— Или поскользнулась?

— И это возможно.

— А может, ее подтолкнул кто?! — рявкнул сбоку Лутовкин.

Парень повернулся к нему.

— Рядом я никого не видел. Но в точности не ручаюсь. Если б знал, чем оно все закончится, заранее наблюдал бы. А так у меня внимание на другую барышню отвлеклось.

— На какую — другую? — опять включился Фанаберия, озабоченный тем, как найти новых свидетелей.

— За другой Аннушкой я подглядывал, — Гера повернулся к нему. — Судомойка из вокзальной кафешки, она как раз проветриться выглянула.

— И чем она тебя заинтересовала?

— Аппетитная телка.

Фанаберия тут же записал в блокноте: «Привокзальное кафе. Аннушка-судомойка, аппетитная телка».

— А теперь напряги память, Герасим… Украшения какие-нибудь на пострадавшей заметил?

— Какие украшения?

— Ну, сережки на её ушах висели?

— Не знаю, не помню.

— Ладно, иди. И отсюда прямо в военкомат. Понял?

— Понял, — тоскливо откликнулся Гера.

 

4. Еще один допрос

Аннушка из вокзального кафе в милицейских сводках не фигурировала. И Фанаберия приступил к её допросу, надеясь узнать что-нибудь новенькое. Она отвечала путано, то краснела, то бледнела, и постоянно застегивала пуговку на кофте, а пуговичка опять расстегивалась при вздымании груди. Занятый наблюдением за её действиями Иван Сергеич на этот раз почти не встревал.

— Ты госпожу Каренину с отрезанной головой видела? — расспрашивал Фанаберия.

— Видела.

— А сережки в ее ушах были?

Аннушка плотно сжала веки.

— Вспоминаю, где их в последний раз видела, — пояснила она. — Нет, кажется, не на ушах, а в шкатулке.

— Вот так номер! — удивленно воскликнул Фанаберия. — В какой еще шкатулке?

— В ихней, — ответила Аннушка. — Я ведь раньше в услужении у госпожи Анны была. А потом она меня рассчитала. Иди, говорит, Аннушка, ищи себе другую работу.

— Когда ты видела сережки?

— Примерно за месяц до того. Я убралась и слышу, она меня из спальни кличет. Электрический свет выключила и в ночнушке, у свечи, сидит. А свеча та — вот-вот догорит. Я ей говорю, позвольте, госпожа, я вам новую зажгу. Не надо, говорит. Свеча моей жизни догорает. Грустно так сказала и не дала заменить…

— Так-так-так, — проговорил Фанаберия. — А отчего ж у неё такое упадочное состояние возникло?

— Она ж с Лексей Ляксандрычем повздорила. Я сама слышала, как он её попрекал кавалерийским офицером и грозился с содержания снять. Она же после рождения Сереженьки нигде не работала. Поэтому, может, и на электричестве экономила.

— Понятно, — сказал Фанаберия. — А теперь честно признайся: сережки примеряла?

— Один всего раз. Но только я их назад положила, — призналась Аннушка, совсем потерявшись и забыв застегнуть пуговичку. На кофточке расстегнулась следующая, и детектив с помощником убедились, что у Геры Крестьянинова хороший вкус: там такое богатство приоткрылось.

— Так ты, наверно, и на уши их вешала?

— Нет, — ответила Аннушка. — Я их только возле ушей подержала и в зеркало поглядевшись. Так ими не только я, и Катя Маслова восхищалась.

— Какая еще Катя? — навострился Фанаберия.

— Ну, нянька. Которая за Сереженькой ухаживает. Но она не виноватая. Я её хорошо знаю; мы из одной деревни. В её родне воров спокон веку не водилось.

— Это похвально, что подругу защищаешь, — одобрил Фанаберия, а в гроссбух записал: «Катерина Маслова, гувернантка у Карениных».

Он на всякий случай осмотрел у Аннушки уши. Иван Сергеич тоже принял участие. Никаких следов ношения сережек не обнаружили. Да и сама Аннушка им подсказала, что дырочки для тех сережек вовсе не нужны, там есть такие штуки, под вид прищепок. Потом Лутовкин отозвал шефа и шепотом сказал: «А давайте потребуем, чтобы она свои груди полностью оголила».

— Зачем? — не понял детектив.

— Может, она те сережки меж грудей прячет, — предположил Иван Сергеич, еще раз оглянувшись на безмолвную Аннушку. — Туды у неё что угодно можно запрятать.

Но Фанаберия на такой беспрецедентный шаг не пошел.

 

5. Предварительные итоги

Ничего определенного не дал допрос и других очевидцев. Все были ошеломлены случившимся и о таких частностях, как сережки, сказать ничего не могли. Из прочих свидетелей нашли одного железнодорожника, который выходил на перрон проверять вагоны. В милицейских протоколах он тоже не фигурировал, так как после того случая запил и на работе не появлялся. Железнодорожник утверждал, что Анна Каренина перед тем как попасть под колеса подходящей электрички, смотрелась в зеркальце.

Но про сережки железнодорожник не помнил.

— Что ж ты так, любезнейший, — с досадой заметил сыщик, — про зеркальце запомнил, а про сережки нет.

— Так это естественно, — разъяснил свидетель. — Зеркальце связано с изменяющимся поведением субъекта, а сережки — неизменяемый его атрибут.

— Слишком грамотно объясняешь.

— Я окончил петербургский университет, юридический факультет, — солидно объявил железнодорожник. — И перестаньте мне «тыкать».

— Странно, — удивился Фанаберия. — Что ж вы, сударь, в таком случае не в Кремле? Почему в президентскую обойму не попали?

— А об этом позвольте мне умолчать.

И Фанаберия не стал допытываться. Эта новая деталь, про зеркальце, ничего не говорила. Кроме того, что версия о самоубийстве отпадает. Не будет же прихорашиваться женщина перед тем, как прыгнуть под колеса. Хотя, опять же, не стопроцентный факт. В женской логике трудно разобраться. И у него пока наклюнулись две равноценные версии:

1) сережки исчезли еще до несчастного случая.

2) исчезли впоследствии.

Пришлось съездить в морг, куда доставляли труп госпожи Карениной вместе с ее головой. Патологоанатом, щуплый, очкастый мужчина в несвежем халате, отвечал отрывисто, и почему-то испуганно:

— Не помню, не приметил. Не вы первый.

— В каком смысле? — тотчас уцепился Фанаберия.

— Так и другие наведывались… спрашивали.

На вопрос, кто еще интересовался, ничего вразумительно ответить не мог. Глядя на его лицо с огромными — из-за линз — зрачками, Фанаберия подумал: «А вдруг он сам эти сережки отцепил?»

— У вас невеста есть? — спросил он.

— Нет, — патологоанатом вздохнул, и сыщик понял, что он не врет.

Пока следствие зашло в тупик. Нужно добыть побольше сведений. Эразм Петрович, планируя дальнейшие розыскные действия, задумчиво мерил шагами просторную комнату. Лутовкина, чтобы не путался под ногами, детектив опять отослал на вокзал и наказал опрашивать всех подряд. Грузчиков, лотошниц, бомжей — всех возможных свидетелей, которые прошли мимо внимания полиции.

Ближе к вечеру в дверь постучали. Фанаберия впустил Ивана Сергеича.

— Ну, докладывай. Что нарыл?

Тот заулыбался.

— Может, прежде чаем напоите, Эразм Петрович.

Из-за дороговизны в гостинице Лутовкин поселился неподалеку, в хостеле Андеграунд — в номере с шестью жильцами. Он всегда с удовольствием проводил время у шефа.

— Сам заваривай, — разрешил Фанаберия.

По самоуверенному, почти наглому тону помощника, понял: тот действительно кое-что «нарыл».

 

6. За чаем

— Познакомился с беспризорниками, — доложил Иван Сергеич. — Они тоже там толкались. И больше других знают. Но с милицией-полицией не хотят связываться.

— А тебе, значит, как на тарелочке преподнесли? — недоверчиво спросил детектив.

— Еще бы! Я с ними сразу общий язык нашел, — с ухмылкой заверил Лутовкин. — У вас свои методы, Эразм Петрович, а у меня — свои. Я ведь по молодости тоже убегал на бануху. Мама у меня очень хорошая, но все равно дома не сиделось. Романтика, понимаете ли: колеса диктуют вагонные, где можно тара-тарарам, мой адрес не дом и не улица…

— Слушай, может, оставишь песнопение и перейдешь поближе к делу? — нетерпеливо бросил Фанаберия.

— Ах, да, — спохватился Иван Сергеич. — Так вот, пацаны сообщили, что один фраерок, наблюдавший за Анной Карениной, будто бы сказал вслух: «Финита ля комедия» — и покинул перрон. Они за ним увязались, но он оказался очень нехорошим дядей. Закурить не дал, рублем не одарил. Сел в «Пежо» и уехал.

— Кто таков, не пробовал выяснить? — Детектив ожил. Тотчас прикинул, что возможно речь идет о том самом «пижоне», о котором упоминал и Каренин.

— Конечно, гоните сто рублей. Я из своего кармана выложил. Один из пацанов номер его машины запомнил.

— А зачем он запомнил?

— А он всё подряд запоминает. У него кликуха: «Саня-математик». Представляете, запростяк тридцать цифр может в памяти удержать. Я сам убедился.

— Позволь, — прищурился Фанаберия. — Но чтобы убедиться в этом, нужно самому в памяти тридцать цифр держать.

— Ну, вы меня совсем лопухом считаете, — обиделся Иван Сергеич. — Я ж для проверки выдал тридцать цифирь из хорошо мне известных. День, месяц и год рождения, номер школы, где учился, номер и серию паспорта, номер воинской части, где служил, номер почтового ящика Мытищей, где с мамой проживаю…

— Ну, хватит, верю! Говори, номер машины. Щас в гроссбух твои расходы запишу.

— А че вам сразу не рассчитаться бы? — нагло спросил Лутовкин.

— Издержался. — Фанаберия нахмурился. Он в самом деле издержался, а когда пошел снять деньги с банковской карточки, оказалось, что она заблокирована, непонятно почему.

Он раскрыл гроссбух и в графе расходы записал: «За госзнак. Сане-математику — 100 руб».

— А зачем вам номер? — полюбопытствовал Иван Сергеич, подглядев, что запись сделана.

— Включи мозг! — посоветовал сыщик. — Я свяжусь с ментами и по номеру пробью имя владельца.

— Уже пробили, — Лутовкин ухмыльнулся. — У Саньки-математика есть дружок, Моня-хакер. Он мне сказал: дяденька, сводите меня в кафе-Интернет, я вам, чего хочешь пробью. Ну, я сводил. Он в базу ГИБДД влез.

— И кто же владелец? — с нетерпением спросил Фанаберия.

— Еще двести рубликов.

— Не жирно будет?

— Не. За трафик пришлось платить, а еще парни кофе с беляшами затребовали.

— Так ты их обоих, что ли, водил?

— А как же. Они друг без друга — никуда.

— Ладно, запишу, — проворчал детектив. — Так кто же владелец машины?

— Граф Вронский, — со значением сказал помощник.

 

7. Версии вслух

Фанаберия на секунду замер, как розыскная собака, напавшая на след.

— Что? Какой еще граф?

— Эх, мало вы на мой счет записали, — с сожалением вздохнул Иван Сергеич. — Моня-хакер влез в «Одноклассники с точкой ру» — и все про этого типа узнал. Этот Вронский — военный. Подполковник-кавалерист. Замкомандира полка по тылу. В настоящее время родословную восстанавливает. Объявил себя графом и для подтверждения затребовал бумагу.

— Откуда у тебя эти сведения?

— Так Моня и в емейл-почту этого типа влез. А там переписка с Дворянским Собранием. И несколько писем персонально Никите Михалкову. Напоминает режиссеру о своей помощи в лошадином деле…

— Погоди, ты о чем? О какой помощи?

— Ну, когда фильм про войну снимали, он Михалкову с хромой лошадью помог. Не забывайте, пишет, ведь Фру-фру пришлось специально покалечить, чтобы натуральней на съемке вышло.

— Хм, — задумался Фанаберия. — Логика мне подсказывает, что он и есть последний любовник госпожи Карениной.

— Никита Михалков, что ли?

— Помолчи, пожалуйста. Я мыслю, а ты отвлекаешь, — задумчиво сказал Фанаберия. — Итак, анализируем, что имеем. Анна Каренина попала под колеса электрички, которая должна следовать в поселок, где стоит полк псевдо-графа. Должно быть, они договорились заранее. А он удрал в Питер, желая избежать встречи. Разумеется, Анна догадывалась о его охлаждении. Может, даже заметила в толпе, когда смотрелась в зеркальце. А если прибавить сложные отношения с мужем… Тут и до самоубийства недалеко.

— Ну, шеф! Ну, голова! — воскликнул Иван Сергеич. — Ловко вы это… размотали. Только вопросик. А зачем граф за ней подглядывал?.. Тут другое объяснение напрашивается. Она ему до чертиков надоела, и он, чтобы развязаться с ней, нанял киллера.

— Полагаешь, убийство? — рассеянно спросил сыщик.

— А то. Не зря же про Питер базарят, что это бандитский город. Вот граф и наблюдал втихаря, как выполняется его задание.

— Ну, если и нанял, какой смысл наблюдать? Эдак и засветиться не долго.

— А такой! — с азартом ответил Иван Сергеич. — Он-то знал, что у Карениной настроение хуже некуда. А вдруг, думает, она сама под поезд бросится. Тогда нанятому киллеру платить не надо будет.

— Хм, — сказал Фанаберия. — В твоем бреде есть капля смысла. Я тоже не исключаю, что это убийство. Но как бы там ни случилось, мы отвлеклись. У нас основная задача найти эти треклятые сережки. Координаты Вронского вы с Сашкой-хакером, надеюсь, выяснили?

— Сашка не хакер, а математик, — поправил помощник. — А хакер — это Моня.

— Запутал ты меня с этими беспризорниками. Ну, все равно, говори.

— Граф квартируется в Завидонове, где стоит полк. А, кроме того, имеет фатеру в самом Питере. Проспект этот, как его… Литовский.

— Лиговский, — поправил Фанаберия.

Лутовкин назвал и номер дома — двузначный, а вот номер квартиры — трехзначный — запамятовал.

— Дырявая твоя голова! — ругнул Эразм Петрович.

— Не беда. Сашка математик помнит. Понадобится, спрошу.

— Очень даже понадобится, — Фанаберия открыл гроссбух на пустой странице. — Мы ему повесточку щас выпишем.

— Кому — Сашке?

— Вронскому!

— А не будут ли чреваты последствия?.. — забеспокоился Иван Сергеич. — Все-таки из графьев, хотя еще и не подтвердился.

— Ничего, побеспокоим!

— Понятно. По свежим следам хотите?

— Ты прямо на лету всё хватаешь. Не тушуйся, это будет не обычная повестка, — Фанаберия стал писать на страничке. — Мы ж не органы «унутренних дел», у нас гербовой печати не имеется. Короче, сделаешь так. — Он закончил писать, вырвал листок и аккуратно сложил пополам. — Вот эту записочку передай Вронскому. И пусть он хоть граф, хоть князь. Преступник должен сидеть в тюрьме!

— А как передать? — уточнил Иван Сергеич. — С какими словесами?

— Молча. И вообще, лучше будет, если ты записку не прочтешь. Не знаю, мол, просили передать, — сыщик утомленно прикрыл глаза. — А теперь — иди. Мне надо отдохнуть и подумать.

 

8. Потревожили графа

Лутовкин с неохотой покинул гостиницу. На улице дул порывистый ветер, собирался идти дождь. Помощник детектива поежился, поднял капюшон куртки и потопал к ближайшей остановке метро. Все-таки не утерпел и в вагоне прочел записку. Не из любопытства — а чтобы опыт перенять. В записке стояли четыре слова и одна запятая: «Граф, мы всё знаем».

Понятливо присвистнул. «Шеф на понт берет».

Кляня себя за дырявую память, вышел у вокзала. Но светловолосого и светлокожего Сашки-математика не нашел. Чернявенький, смуглявый Моня-хакер сообщил, что Сашку замела милиция.

— А ты, случаем, номер квартиры Вронского не помнишь?

— Выскочило из головы, — вид у Мони был удрученый. — Это же Сашу из-за меня повязали. Он монитог из кабинета диспетчега хотел вынести. Сам я еще воговать не научился. Я же в культугной семье воспитывался. Май дэд… мой папа — нобелевский лаугеат.

— А тебе этот… монитор зачем?

— Так потихоньку-полегоньку и я себе компик забабахаю. Мы на чегдаке хотели заиметь свою фигму. Таким, как вы, услуги оказывать… Дяденька, купите мне беляш, тогда, может, я вспомню, чо вам надо.

Лутовкин купил два чебурека. Один себе, потому что проголодался. Паренек накинулся на еду, откусывал крупными кусками и, давясь, проглатывал. Иван Сергеич методично перемалывал челюстями свой.

— Что же тебя батя, нобелевский лауреат, не кормит? — спросил он.

— Как уехал в Стокгольм за пгемией, так и сгинул.

Ванька внимательно разглядывал паренька. «Гляди, какой прогресс, — подумал. — Раньше алиментщики врали, что на секретное задание уезжают, а нынче — в Стокгольм, за премией».

— А мать куда смотрит? — продолжал расспрашивать он.

— А мама — за папой подалась. Но без визы. Её погганцы замели. Она отстгеливалась до последнего патгона. Щас сгок мотает.

— Пристрелила, что ли, кого?

— Да нет, у неё пистолет был газовый. Но когда патгоны кончились, она укусила погганца за ухо.

И этому Лутовкин не поверил. Только подивился фантазии оборванца. Он доел чебурек и вытер губы бумажной салфеткой. Типа, мы тоже культурные.

— Ну, вспомнил?

— Да. Сашок мне наказывал: если чо, напомни этому ламегу: сто двадцать семь.

— Точно! Это ж номер квартиры графа, — хлопнул себя ладошкой по лбу Иван Сергеич. — А про какого ламега ты мне втираешь?

— А кто ж вы? Явно не гугу. Вот я и говогю: чайник вы со свистком.

Лутошкин такому заключению не обиделся. Да и не совсем понял. Он радовался, что заполучил номер квартиры, и несколько раз повторил, крепко запоминая.

Было уже поздно. Темные облака висели над городом. Белая петербуржская ночь на самом деле оказалась темно-серой. Лутовкин вышел на Площадь Восстания и спросил у прохожего, где Лиговской. Прохожий оказался коренным петербуржцем. С истинно интеллигентной вежливостью он объяснил, куда следует идти, и вознамерился подробно рассказать о родном городе и его достопримечательностях, но Иван Сергеич оборвал его: «Извините, господин товарищ, мне сейчас некогда».

Он отыскал нужный дом — новьё, элитная громадина, опоясанная просторными лоджиями, увешанная кондиционерами. Задрал голову, присвистнул и подумал: «Ну, и жук этот граф. На сене, наверно, наэкономил. А бедные лошади голодали».

Железная дверь подъезда в дом не пустила. И взломать ее никакой возможности. Никакого шансового инструмента под рукой не оказалось. Пришлось с Вронским связываться по домофонной связи.

— Граф, извините за поздний звонок.

— Чего надобно? — услышал он недовольный голос.

— Вам письмо.

— От кого?

— Не знаю, передали, — Лутовкин ответил, как велел шеф, и услышал в трубке отдаленный серебряный голосок, спросивший у графа: «Алекс, кто тебя домогается?»

— Милая, не встревай, в мужской базар… Алло, а тот, кто вам передавал, что велел сказать?

— Велел сказать, чтобы я ничего не говорил.

— Так-таки и ничего? Он настаивал на этом?

— Да. Но вид у него был такой, будто он про вас что-то знает.

— Ну, хорошо. Сейчас пошлю курьера.

Дверь вскоре открылась — не сильно, и в проеме показалась симпатичная мордашка, обрамленная светлыми кудрями. Взяла записку и попыталась даже пошутить:

— Ой, какой вы оранжевый!

— Я не оранжевый, а медный, — счел нужным уточнить Иван Сергеич.

Он пошел восвояси, сожалея, что так и не увидел графа живьем. Снимок, выставленный в «Одноклассниках», был невелик, с небольшим разрешением. На нем граф улыбался и совсем не был похож на преступника. Скорее он походил на известного артиста, снимавшегося в сериалах про бандитский Петербург.

 

9. Казалось бы, дело в шляпе…

Прошел день. Фанаберия вычитал в свежей прессе статью про графа Вронского, в которой высказывалось сомнение, что он является графом, зато утверждалось, будто Вронский является внебрачным сыном госпожи Мотыленко. Сыщик взгрустнул, подумав, если это действительно так, то при расследовании возникнут новые подводные камни.

Явился Лутовкин и налег на чай. Опорожнил две чашки, съел пачку вафель и спросил:

— А чего мы с вами ждем?

— Граф Вронский должен прийти.

— Удивляюсь я на ваши способности, Эразм Петрович, — угодливо сказал помощник. — И почему вы так уверены, что он придет?

— Закон природы, — разъяснил сыщик. — Мотылек должен сам полететь в пламя.

— А! — врубился Иван Сергеич. Но следом на его простоватом лице опять появилось недоумение. — А как же граф узнает, где вы остановились?

— За него не волнуйся. Это его проблемы.

Но прошли сутки, никто не появлялся, и Фанаберия уже с тревогой стал подумывать, не ошибся ли в расчетах. В томлении прошел еще день. Иван Сергеич тоже торчал в номере и смотрел телевизор. Особенно его впечатлила передача, что в Горной Шории отыскали следы снежного человека. А один из туристов видел его воочию.

— Значит, снежный человек все же существует? — спросил Лутовкин.

— Ну, уж коли нашли, то, наверно, существует. Есть еще у нас такие места, где нога человека не вступала в медвежье дерьмо.

— А где эта удивительная страна, Горная Шория? — продолжал расспрашивать Иван Сергеич.

— Далеко, отсюда не видать, — зевая, ответил детектив. — Я бывал там по молодости.

Томясь ожиданием, стал рассказывать о Горной Шории — да так смачно, что Лутовкину самому немедленно захотелось побывать там и, ежели повезет, встретиться со снежным человеком. Фанаберия глянул на помощника и со свойственным ему юморком сказал, что для этого Ивану не надо никуда ехать. Достаточно месяца два не бриться, не стричься, а после чего посмотреться в зеркало…

Граф Вронский нанес визит на третий день. Это был господин с высокомерным взглядом в парадной военной форме, с двумя крупными звездами на погонах. В руках он держал трость с набалдашником. Иван Сергеич, увидев подполковника, вспомнил, что служил в армии, и застыл по стойке смирно.

— Вольно, — разрешил граф. — Насколько я понимаю, вы и есть письмоносец?

В его рту блеснул золотой зуб.

— Да-с, — ответил Ванька, зачем-то прибавив «с».

— А где же копирайтер?

— Я здесь, — сыщик вышел.

— Граф Алексей Вронский, — представился гость.

— Эразм Фанаберия, — назвался детектив. — Именно таким я вас и представлял, граф.

— А я вас вообще никак не представлял. Чем обязан?

— Веду дознание о пропавших сережках Анны Карениной.

— Я так и предполагал, — кивнул граф и протянул сыщику пачку от сигарет «Парламент».

— Спасибо, не курю.

— Извольте открыть.

Фанаберия открыл и увидел сережки. Брови у него полезли вверх.

— Я вынужден снять с вас допрос, граф, — потребовал он.

— Как желаете, — Вронский сел на стул и независимо закинул ногу на ногу.

— Как у вас очутились эти сережки?

— Отвечу, — сказал посетитель. — Только это не для широкой публики. Обещаете полную конфиденциальность?.. Ну, тогда слушайте. Анна приезжала ко мне для любовной связи. И эти сережки в порыве страсти закатились под мое бюро из стоеросового дерева.

— Гм, впервые слышу о таком дереве. Где вы приобрели это бюро?

— В антикварном магазине Бакалеева.

Фанаберия задал еще несколько вопросов, и на все граф ответил исчерпывающе. Пришлось принять сережки по обычной процедуре — под расписку. За секретаря с удовольствием расписался Лутовкин.

Отпустив гостя, сыщик стал внимательно разглядывать ювелирное изделие. На изящных цепочках крепились камни зеленоватого цвета, формой похожие на застывшие капли. Почему-то на ум сразу пришли слезы. Тут подкатил Иван Сергеич, не осмелившийся издать ни звука при беседе двух исключительных людей.

— Ай, какие цацки! Ну что, шеф? Дело сделано! Осталось передать серьги господину Каренину и получить гонорарий.

— Погоди, не балаболь. У меня закрались сомнения. Придется кой-куда съездить.

— Мне с вами?

— Нет, поезжай-ка ты, братец, к самим Карениных. Расспроси прислугу, гувернантку Маслову… только перед хозяином не светись. И покамест об этих сережках — ни слова.

— А где они живут, Каренины-то?

— Обратись к своим несовершеннолетним агентам, они выяснят.

— Сашку менты замели, — огорченно известил помощник. — И Моню, боюсь, следом сцапают. Или уже сцапали… А знаете что? Можно узнать адрес Карениных у Аннушки-судомойки. Она ж работала у них.

— Молодец, Иван Сергеич! — похвалил Фанаберия. — Про Аннушку-то я и забыл. Так и сделай. Только не слишком заглядывайся. На неё Герасим глаз положил. А вы с ним в разных весовых категориях.

— Да она мне вовсе не понравилась, — беспечно отмахнулся Лутовкин. — У неё пропорции не идеальные. Далеко не девяносто шестьдесят на девяносто.

— Ладно, действуй, эстет. Вечером встретимся.

 

10. Бандитский Петербург

Сам Фанаберия, захватив с собой сережки, поехал к известному на весь город ювелиру Донатану Айшпицу. Тот жил на Невском. Эразм Петрович поднялся по лестнице на второй этаж старинного особняка. Вместо электрической кнопки сбоку от двери висело кольцо на шелковой веревочке — для колокольчика. «Наверно, из-за перерывов в подаче электроэнергии, — подумал Фанаберия. — Или причуды хозяина?» Впрочем, это было совершенно неважно, додумывать не стоило. Он дернул за кольцо. Внутри послышался мелодичный звяк. Никто не отзывался. Детектив подождал и еще раз дернул. Опять без результата. Тут он приметил, что дверь на толщину пальца отходит. Он осторожно потянул её на себя и вошел в квартиру.

Ювелир лежал посреди зала на роскошном персидском ковре, и в его горле торчал столовый нож с пластмассовой ручкой, довольно дешевый, стоимостью не больше полтинника. Рядом на инкрустированном столике лежала раскрытая записная книжка. В ней, на развороте, корявая надпись: «Мы это сделали».

Фанаберия надел белые перчатки и хладнокровно полистал странички. Там обнаружил несколько фамилий с адресами. Кое-какие переписал себе в гроссбух. Затем, в перчатках же, вытащил из кармана трупа мобильный телефон и набрал «02».

— Алло, обнаружен труп.

— Где это?

Сыщик сообщил адрес.

— А говорит кто?

— Дед Пихто.

— Алло, дедушка, вас плохо слышно. Передайте еще раз, по буквам.

— Петр, Иван, Харитон, Толик, Оксана.

— Так вас там четыре мужика на одну бабу?

Фанаберия понял, что в полиции на всякий случай затягивают разговор, чтобы пробить номер. Но ему совсем недосуг давать показания; он отключил мобильник и аккуратно вернул на место. Впоследствии в полицейском протоколе будет записано: «Труп сообщил о своей смерти в 12.15».

Потом Эразм Петрович последовательно проехал по адресам, которые переписал в гроссбух. То были коллеги Доната Айшпица по ювелирной деятельности. Но ему пока не везло. По одному адресу на звонки в дверь никто не отзывался, по второму вообще не мог попасть в подъезд, а явившись по третьему адресу, увидел, как ювелира выносят из подъезда с простреленной головой.

День выдался явно неудачный. Однако Фанаберия проявил настойчивость и все-таки отыскал в бандитском Санкт-Петербурге еще живого специалиста по ювелирному делу. Ему долго не открывали, выясняя, кто он такой; наконец, раздались щелчки отпираемых замков. Перед ним предстал упитанный господин с маленькими, боязливыми глазками.

— Прошу вас сделать экспресс-анализ по этой вещице, — детектив подал ему сережки, переданные графом Вронским.

— Сей момент, — откликнулся ювелир и угодливо предложил: — А вы пока кофею с гавайским ромом не желаете откушать?

— Не откажусь. Только раздельно.

Детектив сидел, попивал кофе, чередуя его с ромом, и ждал, когда ювелир (не будем называть его имени, пусть хоть этот останется в живых) определится с драгоценностью. Увы, сомнения детектива подтвердились. Сережки оказались фальшивыми.

— Точно? Вы не ошибаетесь?

— Абсолютно.

— Ну, хорошо. Будем полагать, что они сделаны достаточно искусно, и, стало быть, по ним можно судить, как выглядят подлинные. Так?

— Истинно так.

— И что вы можете сказать о подлинных сережках?

— Возможно, я ошибаюсь. Мне надо навести справки, — уклончиво ответил ювелир.

— Ну, наводите. В поисках этих сережек заинтересованно очень влиятельное лицо. Не морщите в напряжении нос. И без того ясно, что дело пахнет керосином.

Щеки у ювелира затряслись от страха. Сыщик, надеясь привести его в чувство, угостил не своим ромом.

— Хорошо. Зайдите завтра в это же время, — наконец, обрел речь ювелир. — Только прошу вас, пожалуйста, вы на меня не ссылайтесь и вообще мое имя не упоминайте, — он буквально взмолился, приложив руки к груди. — Я еще внуков хочу понянчить.

— Окей, — пообещал Фанаберия, однако о дальнейшей жизни ювелира подумал с сомнением. Мешали три очевидных фактора риска: чрезмерная полнота, опасная профессия и наличие денег в конвертируемой валюте. А еще, возможно, присутствовал четвертый фактор: плохая наследственность. Впрочем, выяснять он не стал. Дело затягивалось, и Эразм Петрович предчувствовал, что оно примет дурной оборот. Вернувшись в гостиницу, зашел в буфет и у стойки бара, вдогонку к рому, тяпнул сто грамм коньяка. Не пьянства ради, а снять стресс — забыть это ужасное впечатление от созерцания убиенных ювелиров. Ну и еще отвлечься от преследовавших неудач.

А вот Иван Сергеич явился веселым. Глянул на шефа и сразу определил, что тот не в настроении.

— В пролете мы, Вань, — не стал скрывать сыщик, даже не удосужившись назвать помощника полным именем. — Граф подсунул нам фальшивые сережки. И ведь нечем его прижать.

— М-да, этого фраера на испуг не возьмешь, — согласился Лутовкин. — Я как увидел его, сразу понял: тертый калач. Ишь, фон-барон, граф недорезанный. В парадном мундире приперся.

— Ну, это ясно, — неохотно разъяснил детектив. — Тонкий намек на толстые обстоятельства. Подчеркнул свою принадлежность к силовым структурам.

— А тросточка с черепом что означает?

— Скорее всего, в масонской ложе состоит.

— Понятно, — подхватил Иван Сергеич. — А передний зуб золотой, оттого, что с братками повязан. Ух, ты! Круче тройного одеколона! Вот влипли, так влипли. Эдак пристукнут где-нибудь, и родная мама не узнает, где могилка моя.

— Ну, можешь проваливать к маме, — проворчал Фанаберия. — Только прежде признайся, подлец: ты читал записку, которую я просил передать графу?

— Ну, прочитал, — признался Лутовкин.

Эразм Петрович влепил ему звучную оплеуху.

— Че деретесь? — Помощник обиделся.

— Тебя розгами следовало бы выпороть. Говорил же, не читай! Граф прокачал тебя, дуралея, и принял соответствующие меры.

Иван приложил руку к щеке и посмотрел на пальцы: на них оказалась кровь.

— Ой, а что это у тебя… кровь? — забеспокоился Фанаберия.

— Да уж не малиновое варенье.

— Ну, иди, приведи себя в порядок в ванной комнате. Там аптечка есть, — виновато сказал детектив.

 

11. Кое-что проясняется

Иван Сергеич сходил в туалетную комнату, посмотрел на себя в зеркало, умылся холодной водой и смочил щеку одеколоном. Он порезался, когда утром брился одноразовым лезвием, которое в целях экономии уже использовал в десятый раз. Ранка чуть затянулась, а теперь кровоточила вновь. «Пусть думает, что сам кровя мне пустил, — обиженно рассудил. — Я стараюсь, из кожи лезу, а он дерется. Вот, действительно, брошу его и уеду к маме».

Фанаберия стоял у окна, смотрел на бандитский Петербург и нервно тарабанил по подоконнику. Лутовкин его пожалел. Да и вообще он долго не мог обижаться.

— Я такое для вас нарыл, а вы деретесь.

— Ну, извини, Иван Сергеич, — сыщик повернулся к нему. — Прости великодушно. И что же ты нарыл?

— В общем, дело было так, — ожил помощник. — У Аннушки я разузнал, где находится загородный дом Карениных, и покатил туда. Их усадьба обнесена двухметровым забором. Но скрозь железную решетку я заметил в саду нянечку эту. Катя Маслова выгуливала ребятенка. Охранник, естественно, меня внутрь не пустил, но я перекинулся парой словечек с Катей. Она сказала охраннику, что приехал землячок из деревни, и попросила впустить.

— Так ты, в самом деле, односельчанин Кати Масловой?

— Да какой там! Это она с Аннушкой из одной деревни, а я, не будь дурак, всё у Аннушки разузнал на всякий случай. Катя раньше работала в сельском детсадике воспитательницей, но потом в деревне одни старики остались, и она пустилась во все тяжкие. Тут, в Питере, интер-девочкой пахала.

— А как на Анну Каренину вышла?

— Да очень просто. Как только заработала бабла на приличную рекомендацию, — пояснил Иван Сергеич. — Она мне все выложила. Я, Эразм Петрович, не для похвальбы будь сказано, умею производить впечатление на незамужних женщин из низших сословий.

— Кажется, это была самая интеллектуальная фраза в твоих речах, — отметил детектив. — Ну и дальше?

— А дальше Катюша мне сказала, что она переела, и пошла в туалет. А меня оставила с Сережей.

— Это она, положим, рисковала. Кто тебя, удальца, знает. Может, ты похитить ребенка хотел.

— Да нет, охранник Хазбулат рядом торчал. Только он с ребенком не может найти общего языка. Почему-то начинает потеть и заикаться. Не знаю, с чем это связано. Вот у нас, в Мытищах…

— Итак, ты остался с Сережей! — сердито оборвал его Фанаберия.

— Ага. Пока Кати не было, я переговорил с ним. Бойкий оказался мальчонка. Между прочим, сообщил мне, что его маму вовсе не Анной Карениной зовут…

— А как же? — удивился Эразм Петрович.

— Татьяной Лариной.

— Здрасьте, я ваша тетя! Так ты, может, совсем не туда попал?

— Туда! — ухмыльнулся Иван Сергеич. — Я уточнил у Катюши, когда она вернулась. Девичья фамилия ее госпожи действительно Ларина. А Татьяной она называлась самым близким, потому как родилась двадцать пятого января, в Татьянин день. Но её отец, секретарь парткома, не признавал церковных списков и записал дочь Анной, в честь Анки-пулеметчицы, которая служила у Чапаева.

— Ладно, хватит болтать, — разочарованно бросил сыщик. — Татьяна она или Анна, нам без разницы. По делу что-нибудь вызнал?

— Катя сказала, что в последние дни своей жизни её хозяйка встречалась с одним чудилой.

— Ну, ясно. С графом Вронским.

— Да нет, Вронского Катя хорошо знает. Всё норовил её за попу ущипнуть. А этот — не такой. Даже попыток не делал.

— Хм, — задумался Эразм Петрович. — С этим новоявленным фигурантом не мешало бы разобраться. Перед гибелью, говоришь, приходил? Тут что-то кроется… Ладно. Давай, завтра опять к Карениным. Может, еще что нароешь. И главное, про этого господина подробнее расспроси. Пусть обрисует его портрет. Может, характерные особенности имеет.

— Я с полным удовольствием, — Иван Сергеич ухмыльнулся. — Мне Катюша приглянулась. Такая приветливая деваха. И пропорции идеальные.

— Ну, ты неплохо внедрился. В этом ключе и действуй.

Лутовкин пообещал не оплошать и на следующий день опять поехал в загородный дом Карениных.

 

12. Запахло миллионами

Фанаберия же отправился к безымянному ювелиру. Они сидели в большой комнате, стояла полная тишина. И только изредка на стене щелкали большие старинные часы. Однако ювелир понизил голос до шепота.

— Это те самые сережки.

— Какие «те самые»?

— О которых я сразу подумал.

Оказывается, пропавшие сережки имели богатую историю. Они были изготовлены почти два века назад известным английским ювелиром по заказу принца Эдуарда. Тот подарил их на совершеннолетие крестнице Алисе, будущей императрице России, принявшей при крещении имя Александры. Далее эти сережки попали фрейлине Анне Вырубовой, сердечной подружке императрицы. Причем, сподвигнул императрицу на этот подарок Григорий Распутин, убедивший Александру Федоровну в том, что сережки принесут ей несчастье. «Лучше тебе от них избавиться, — стращал старец. — Подари Анютке». Императрица подарила; после чего — совпадение это или нет, — но Анна Вырубова попала в железнодорожную катастрофу и едва осталась жива. Знатоки стали называть серьги «Анюткиными слезками»… Услышав их название, сыщик перебил ювелира громким возгласом:

— Что-о-о? Анюткины слезки?

— Н-ну да, — напугавшись его вскрика, подтвердил рассказчик.

«Ай, да я! — похвалил себя Фанаберия, припомнив, что именно про слезы он подумал, когда в первый раз осматривал сережки. — Интуиция!»

— Продолжайте!

Ювелир досказал. Подруга царицы, Анна Вырубова, после революции 1917 года благополучно смоталась в Финляндию, а сережки перед отъездом подарила бабушке Каренина, простой крестьянской девушке, которая катала её в инвалидной коляске.

Затем «Анюткины слезки» надолго исчезли из внимания просвещенных ювелиров. Бабушка Каренина дожила до глубокой старости. Возможно по той причине, что никуда не ездила и в железнодорожные катастрофы не попадала. Да и сережками не пользовалась, хранила в шкатулке. В конце концов, они достались Алексею Александровичу и долгое время лежали без употребления, пока Каренин не преподнес жене. А как только Татьяна Ларина, то есть теперь уже Анна Каренина, их надела, опять произошла железнодорожная трагедия. На этот раз со смертельным исходом.

— И сколько они стоят? — хладнокровно спросил Фанаберия, пропустив мимо ушей мистическую составляющую этой истории.

— Трудно сказать. Но если б их выставили на продажу в Сотби… — начал ювелир и заметно побледнел.

— Погодите падать в обморок!

— Я думаю, нашлись бы лица, которые не пожалели за них и два миллиона фунтов стерлингов.

— Благодарю, за сведения, — небрежно кивнул Фанаберия. — Вам плохо?

— Уже нормально, — ювелир справился с волнением.

— Последний вопрос. Вы сможете подсказать, кто сделал фальшивку?

— Смогу, — еле слышно ответил ювелир-имярек.

— И кто же?

— Недавно убиенный Донатан Айшпиц.

Фанаберия посоветовал ему понюхать нашатырного спирта и покинул квартиру. Он вышел на Невский и медленно побрел, обмозговывая полученные сведения. Ясно, что заказчик, Алексей Каренин, знает о стоимости сережек. Каков старый хрыч! Фунты стерлингов на рубли — один к одному — заменил. Воспользовался удивительным курсом, которому еще сто лет не бывать. «Хотел меня надуть, фетюком прикинулся, — сыщик усмехнулся. — Не понял, что для Эразма Фанаберии все тайное, рано или поздно, становится явным».

…Ладно, с этим еще разберемся при личной встрече с министром. А сейчас что имеем? Если поверить мистике, то сережки на ушах Анны во время несчастья прямо обязаны быть! Каренин туда же: «несчастный случай». А вдруг нет? Да уж не сам ли он организовал убийство! А что? Жена изменяла. Предстоял развод, дележка имущества, отступные за совместно прожитую жизнь и нажитого сына Сережу. Мотивов для убийства предостаточно. И не на той ли вечеринке на «Авроре» он узнал истинную ценность пресловутых сережек? Не тогда ли ему подсказали? Так, так, так… Надо узнать, присутствовал ли на «светском раунде» Донатан Айшпиц. И нота бене: надо проверить алиби господина Каренина. А тут еще этот псевдограф засветился со стоеросовым бюро. Но, скорее всего, граф и в самом деле не при чем. Когда Анна-Татьяна к нему пришла в последний раз, сережки на ней уже были фальшивые.

Ну, что ж, ключевые позиции фигурантов по делу проясняются. Правда, за бортом пока остается неизвестный тип, с которым встречалась госпожа Каренина перед гибелью…

Фанаберия поспешил в гостиницу. Он беспокоился, как бы ни прокололся помощник! Уж слишком бесхитростный. Нет, в смекалке ему не откажешь. Но в условиях современной мерзопакостной действительности, в среде хищных акул, откусывающих по локоть руки друг у друга, его природный дар надо шлифовать и шлифовать.

Сыщик внезапно почувствовал на себе чей-то взгляд и резко оглянулся. Но кто-то успел спрятаться за бутиком. Черт побери, неужели установили слежку?.. Или мерещится? А что, вполне вероятно, — следят. Коли запахло миллионами. Такое впечатление, что в расследовании кто-то движется параллельным курсом, возможно опережая на один шаг. На всякий пожарный, желая избавиться от слежки, он зашел в универмаг, побродил там, потом сунулся в кабинет к заведующему отделом на первом этаже, показал удостоверение и попросил у ошалевшего мужчины разрешение воспользоваться окном.

 

13. Отчет Ивана о втором визите

— Ну, выкладывай, Иван Сергеич. Всё до мелочи.

— Значит, так. Попал я к ним на обед. Прямо в саду, в беседке они кушали. И Сережкин отец присутствовал. Господин Каренин с собственной персоной. Я, правда, когда увидел его, заробел, взял в руки шланг и стал цветы поливать, будто садовник. Хорошо, Хазбулат не выдал. А Сережа, как увидел папу, сразу кинулся к нему, хотел на руки запрыгнуть. Но папа сказал: не лезь, костюм запачкаешь. Потом уже за обедом, Сережа схватил его за ухо и спросил: «Папа, а отчего у тебя такие большие ухи?» Но Каренин в это время говорил по мобильнику, о чем-то очень важном с госпожой Мотыленко и от сына отмахнулся: «Переадресуйте вопрос моему помощнику». Ха-ха, слышите! Переадресуйте, говорит.

— Ну-ну, — сказал Фанаберия, поморщившись. — Это все, конечно, интересно, но давай ближе к делу.

— Сами же сказали: все до мелочи, — обиженно заметил Лутовкин. — Ага, значит, Каренин быстренько отобедал и уехал. Тут Катя меня окликнула. Эй, садовник, кричит, хватит поливать, садись за стол. Я, конечно, отказался…

— Это ты-то!

— Ну, для блезира, — пояснил Иван Сергеич. — Но долго упираться не смог, слюнки потекли. У них там на столе чего только ни было! Колбаска копченная, рулет мясной, курица под майонезом, розетки с икрой…

— Ладно, не столь важно, — опять прервал Фанаберия, тоже проглотив слюни. — Ты разузнал про того типа, с которым встречалась Анна-Татьяна в последние дни своей жизни?

— А как же, выяснил. Приличный господин, я не ошибся в первом предположении.

— Приметы?

— Бороду носит.

— Мало, — вздохнул детектив. — Как же нам на него выйти?

— Так Катя его и по фамилии знает.

— Что ж ты кота за хвост тянешь?! — с досадой воскликнул сыщик. — Говори, кто такой?

— Константин Левин. Он несколько раз заходил. А в последний раз и вааще надолго с госпожой засиделся.

— Уединялись?

— В саду сидели.

— Значит, секса с погибшей не было?

— Не знаю. Может, они в беседке умудрившись. Катюша же не постоянно при них торчала. И ихний разговор только частично слышала. Но вот что любопытно: про графа Вронского упоминали.

— Так, так, так! — в нетерпении воскликнул сыщик.

— Анна себя бранила. Вот, дура, мол, так обмануться. Приняла за нормального мужика, а он этот… ну, типа павлина. Только перья умеет распускать. Даже всплакнула. А Левин её успокаивать. И вообще посоветовал ей держаться подальше от тусовок…

— Стоп! — тотчас воскликнул Фанаберия. — О крейсере «Аврора» они упоминали?

— Ну, шеф! Ну, голова! — удивленно воскликнул Лутовкин. — Как же, говорили и про крейсер. Там они и познакомились.

— Хм, значит, он был в числе приглашенных. Уже теплее. Наверно, один из олигархов. Не спрашивал у Масловой, как он выглядел, богато ли одет?

— Об этом ничего не говорила. Она до сих пор опечалена. Хозяйку жалко. У ней даже слезы на глазах выступили, когда рассказывала, а я…

— Ну?

— За руку взял и погладил. Жаль, платочка у меня с собой не было, — огорченно продолжил Иван Сергеич. — А так бы тоже, как тот благородный господин, слезки ей вытер.

— Ну, надоел ты со своими подробностями! — нетерпеливо перебил Эразм Петрович.

— Дак и все на этом. Но уж доскажу. Ага, значит, стал он ей слезки вытирать, а она ему: «Опять, говорит, у Анютки слезки, только на этот раз не брильянтовые». Анюткой себя назвала. Прямо как девчоночка.

— Что? — вскричал Фанаберия, вскочив с дивана. — Как ты говоришь? Анюткины слезки?

— Да это не я, это Катя…

— Ну, Иван Сергеич! Ай да, сукин сын! — в восторге вскричал детектив и ударил помощника по плечу.

— Опять обзываетесь. И деретесь.

— Да я ж тебя хвалю, мой дорогой! А похвальбу позаимствовал у Пушкина. Когда он сочинил историю про ученого кота, так себя и назвал: «Ай да, Пушкин! Ай да сукин сын!» Как там у него: «Там чудеса, там леший бродит»… Помнишь?

— Помню, чего ж не помнить. В школе учили, — пробурчал Лутовкин. — «Русалка на ветвях сидит». А обзываться все равно не хорошо. Мне за маму обидно.

— Теперь понятно, где надо искать настоящие сережки, — не слушая его, заговорил сыщик. — Видимо, Анна передала их этому господину. «Анюткины слезки» — так они и называются в криминально-гламурных кругах.

— Вон оно чего, — промолвил Иван Сергеич.

— Поворот на сто восемьдесят, — энергично наворачивал Фанаберия. — Господин Левин выходит в главные действующие лица. Очевидно, Татьяна Ларина… тьфу!.. Анна Каренина передала ему сережки, а чтобы муж ничего не заподозрил, себе изготовила фальшивки. Тогда, получается, граф Вронский тут не при чем. Ну, всего лишь при том, что с Карениной крутил шашни. И, похоже, Анна-Татьяна действительно обронила у него сережки во время последней встречи. Но то уже был фальшивый дубликат. Всё ясно, к бабульке ходить не надо.

— А к чьей бабульке вы хотели сходить?

— Неважно, — отмахнулся сыщик. — Теперь мы на верном пути. Буду справедлив: ты, парень не промах. Не зря Кате Масловой руку погладил.

— А деретесь! Давеча по щеке звезданули…

— Ну, извини. Имеешь право на реабилитацию. По какой щеке я тебе съездил?

— По правой.

— Подставляй левую… Тьфу, что-то я сбился! Да, взбудоражил ты меня.

— Премию подкинете? — тотчас попросил Иван Сергеич.

— Ладно, там посмотрим. У самого сейчас финансы поют романсы.

— А можно я опять завтра к Карениным пойду?

— Медом намазано? — недовольно спросил детектив, но тут же смилостивился. — Хотя, да. Завтра ты мне не понадобишься. Планирую нанести кое-какие визиты.

— А инструкции будут?

— Можешь опять Катерину Маслову за руку погладить. Вдруг она еще что-нибудь припомнит.

— Ми фас понимайт, — демонстрируя знание немецкого диалекта, радостно откликнулся помощник.

 

14. О новом фигуранте

С утра Фанаберия отправился в информационно-вычислительный центр МВД. Там у него работал старый знакомый, через которого сыщик и хотел кое-что выяснить без лишних затрат и хлопот. Однако оказалось, приятеля уволили и посадили за коррупцию. И напрасно Фанаберия предъявлял им удостоверение частного сыщика: не подействовало. Его принимал парень в штатском — совсем молодой, но с апломбом.

— Частных лиц не удовлетворяем, — он посмотрел как-то хитро и пальцами щеку потер, как будто зачесалась.

Понятно. И тут без взятки не обойтись.

— Может, сговоримся, майор?

— Я не майор.

— Ну, будете им, — щедро пообещал Фанаберия.

— Мне ваша просьба напомнила о том положении, в котором оказался Беня, — многозначительно промолвил будущий майор.

— А в каком положении оказался Беня?

— Однажды он гулял по скверу возле Белого дома и встретил своего двойника, отчего обрадовался. Я, говорит, всегда страдал от одиночества. А щас, мне приятно, нас уже двое. Нет, говорит тот, нас не двое, а трое. Грант, выходи! Тут из кустов вылезает генерал Грант…

— Простите, мне некогда выслушивать ваши шарады! — вспылил Эразм Петрович и покинул помещение ИВЦ.

Да и зачем платить этому наглецу, когда те же сведения можно заполучить бесплатно, обратившись к вице-премьеру. Так или иначе, детектив собирался встретиться с Карениным.

Однако тут появились нюансы. Уж коли Алексей Каренин включен в число фигурантов, то с ним надо держаться осторожнее, не всё ему выкладывать.

Фанаберия заглянул в бумажник. Черт, даже на такси до министерства не хватит. Рядом тормознула маршрутка, следующая до Московского вокзала. И сыщик мигом подумал: «Моня-хакер, вот кто мне нужен в первую очередь!» Он сел в маршрутку и доехал до вокзала. Особого труда найти Моню не составило. Первый же попавший беспризорник, за червонец, отыскал и привел хакера. Моня окинул сыщика подозрительным взглядом, Но Эразм Петрович сослался на Ивана Сергеича.

— Знаю, — заулыбался пацан. — Потешный ламег. Что вы хотели?

— Загадки любишь разгадывать? Вот послушай, мне загадали, а я не смог разгадать. Один Беня встретил другого, а навстречу им генерал Грант…

— Ну, дяденька, какой же вы несообгазительный! — укорил Моня. — У вас попгосили двестипиисят баксов. Два Бени — ту хандгид, и один Ггант — фифти.

— Вон в чем дело, — присвистнул Фанаберия, разобравшись, что малец толкует о портретах американских президентов на купюрах. — Ну, а ты что потребуешь за необходимую мне информацию?

— Накогмите сначала. Кушать хоцца.

Пацан завел сыщика в то самое интернет-кафе, куда уже заходил с Иваном Сергеичем. Оно располагалось в подвальном помещении. Вход заплеван и забросан окурками. В зальчике — с десяток компьютеров, дым, смрад. Моня закашлялся, а его щеки покрылись нездоровым румянцем. Фанаберия забеспокоился и хотел пацана вывести. Но тот успокоил:

— Итс нихил, дяденька, щас пгойдет. Вон в углу свободный сундук.

Фанаберия пошел к стойке буфета и заказал два гамбургера и два кофе. Подождал, пока заказ выполнят, и вернулся к столику с подносом. Он мигом проглотил гамбургер и выпил кофе.

— Че вы хотели?

— Сначала посмотри, есть ли такой Константин Левин в списке Форбса.

— Нету, — через полминуты сообщил Моня. — Дальше!

— На всякий пожарный загляни в базу данных МВД.

— А никнэйм Константина известен? Ну, погоняло?

— Нет, пока больше ничего.

Худенькие пальцы мальчугана опять играючи забегали по клавиатуре.

— Есть Богислав Хакимович Левин. Щас сгок отбывает — за финансовые махинации.

— Не то, — сыщик задумался. — А сможешь разыскать списки тех, кто был приглашен на тусовку — на борт крейсера «Аврора»?

— Попытаюсь. Только учтите, дяденька: вам платить за тхафик. Он может оказаться большим.

— Вот, черт! — Фанаберия опять сунулся в бумажник, как будто там за эти минуты мог появиться Беня или Грант. — Ладно, сматываемся отсюда.

Он повез Моню-хакера в гостиницу. Оставил в номере, наказал сидеть и никуда не ходить.

— Я скоро вернусь и принесу тебе няку, — заинтриговал пацана.

Повел носом, ощущая появившиеся некомфортные запахи, и отправил в ванную принять душ. Весело зажурчала вода. Сыщик связался с Карениным и попросил встречи.

Просторный кабинет вице-премьера. Каренин усадил в кресло, а сам стал сосредоточенно изучать ежедневник, переворачивая страницы и, этим подчеркивая, что ему некогда. Но Фанаберия тоже не желал тратить время и с места в карьер объявил, что знает все про Анюткины слезки , включая их историю и предположительную стоимость.

— Я консультировался со специалистом. Он однозначно определил: будучи выставленными в Сотби, ваши сережки потянут на пару миллионов фунтов стерлингов.

Каренин будто проглотил горькую пилюлю и потянулся запить ее минеральной водой из стакана. Однако тотчас совладал с собой и прикинулся несведущим.

— Надо же, а я и не догадывался…

— Ну вот, видите! Я вам преподнес приятный сюрприз. Надеюсь, наш договор останется в силе?

— Вы об чем таком? — министр опять прикинулся непонимающим.

— О восьми с половиной процентах, естественно, — напомнил Фанаберия.

— Так я их ето… на Сотби не собираюсь выставлять. Для памяти в сейфу буду держать. Недоступно для свету.

— В таком случае давайте договоримся о конкретной сумме.

Судили, рядили и в итоге сговорились на тридцать тысяч долларов. Плюс текущие расходы.

— А сейчас попрошу выдать аванс.

Каренин будто проглотил вторую пилюлю и допил воду. Однако нехотя вытащил бумажник.

— У меня с собой пять сотенных в зеленом цвету с плесенью. Можа, хватит?

— Нет. Я хотел приобрести ноутбук. Он мне позарез нужен для дальнейшей работы.

— Я полагал, вы со своим будете к нам.

— Мой в капитальном ремонте, — пояснил Фанаберия. — На него вылил чашку кофе один из моих недоброжелателей.

Министр недоверчиво хмыкнул, но поднял трубку и переговорил с Гошей. Тот явился с ноутбуком «Тошиба» и под расписку вручил сыщику. Из кабинета вышли вместе.

— Какой у вас очаровательный шарфик, — заметил Гоша, любезно улыбаясь и прикасаясь к шарфу.

«Проклятье! — подумал сыщик. — Появилось много сексуально озабоченных мужчин с нетрадиционной ориентацией. Надо будет следить за одеждой, чтобы не давать повода».

Он вернулся в гостиницу. По пути обменял сто долларов на рубли, набрал покушать, в том числе и всяких сладостей. Моня-хакер сидел на диванчике и смотрел телик. На девяносто пятом канале показывали про почтальона Печкина. Пацан смотрел и заразительно смеялся. «Ну, совсем еще дитя», — подумал Фанаберия. Ноутбуку Моня обрадовался и про почтальона Печкина мигом забыл.

— О, класс! — мягко, по-кошачьи, играя клавиатурой, определил он. — Восемь гигов опегативки, винт на тгиста двадцать, встгоеный модем… Что вы хотели узнать?

— Все сведения о тусовке на «Авроре», — напомнил Фанаберия. — И полный список присутствующих.

Моня с удовольствием влез в Интернет, собрал большой материал и скинул на жесткий диск. Сыщик сел читать и многое для себя почерпнул. М-да, олигархи и топ-менеджеры оторвались по полной. Кончили тем, что голые плясали на палубе знаменитого крейсера, а самые отчаянные ныряли в Неву. Неужели и Анна Каренина в неглиже тусовалась?

На видео мельком промелькнуло ее лицо. Стоп, машина! Фанаберия долго разглядывал остановленный кадр. Сережки при ней. Может и натуральные. А вот в списках гостей никакого Левина не обнаружил. Донатан Айшпиц в числе приглашенных был. Супруги Каренины тоже. Но Константин Левин не упоминался.

Близился вечер. Куда-то пропал Лутовкин. И когда, наконец, появился, то очень обрадовался, увидев Моню-хакера.

— Держи краба! — обменялись особым приветствием, сцепив ладони. — А где твой дружок?

Мальчишка опять помрачнел и сообщил, что Сашку-математика сопроводили в спецприемник, а оттуда, скорей всего, он загремит на зону для малолеток. Иван Сергеич тоже огорчился. Сыщик же, раздосадованный неуспешным поиском фигуранта дела, с надеждой подступил к помощнику.

— Чего нарыл? О Левине спрашивал?

— На этот раз мне Сережка кое-что рассказал. Пацанчик в восторге от «дяди Кости». Как и от меня, — добавил довольный Иван Сергеич.

— Ну, известный прием, — проницательно усмехнулся Фанаберия. — Левин обольщал молодую маму через внимание к её ребенку, а ты обольщаешь няню вниманием к её воспитаннику.

— Ну, вы прям как этот… Рабиндранат Тагор.

Сыщик посмеялся, услышав, с кем сравнил его помощник. Моня тоже улыбнулся.

— Так! А конкретно по этому поводу?

— Он ему лошадку подарил.

— Какую лошадку?.. Пони, что ли?

— Не знаю, не спрашивал. Я не думал, что для вас это будет интересно.

В номер постучала дежурная. Вошла и с неудовольствием посмотрела на гостей. Было уже довольно поздно; Иван Сергеич ушел и взял с собой Моню. Сказал, что присмотрит за ним.

Дежурная удовлетворилась. И когда гости удалились, она проворковала:

— Наперед знайте, у нас свои девочки есть, — и совсем интимно: — И мальчики тоже… Вам кого подослать?

Эразм Петрович от её предложений отказался.

 

15. Рояль в кустах

Оставшись один, погрузился в глубокие раздумья. Кто ж такой все-таки этот Константин Левин? Ни в одном из последних скандалов не замешен. В коррупционных процессах не фигурирует. Похоже, состоятельный человек, если лошадей дарит. Но в списке Форбса не числится. Может, подпольный миллиардер? Или речь шла о плюшевой игрушке?.. Ладно, начнем с очевидного. Эразм Петрович запустил уснувший ноут и в доступном для всех поисковике отбил: «Константин Левин».

На первом же попавшем сайте прочел, что Константин Левин — самый автобиографический герой романа Льва Толстого «Анна Каренина». Однако! Знаменательное совпадение.

Фанаберия вздохнул. Жаль, в школе спустя рукава относился к урокам литературы. И Льва Толстого так и не удосужился прочесть. Эпопея «Война и Мир» показалась неподъемной. Единственное, что запомнил, какой-то юноша из романа очень любил изюм. Наверно, потому что и сам, до сих пор, падок на восточные сладости. И про первый бал Наташи Ростовой в памяти осталось. Хотя это уже, скорее, впечатления от кинофильма, а может, от известного анекдота из серии о поручике Ржевском. Сыщик еще раз вздохнул и принялся восполнять пропущенные в школе знания, надеясь на ассоциативное включение мозгов в нужном русле. Так уже бывало.

Он богатый и знатный помещик, чувствующий, однако, неудовлетворенность от того, что кругом народ живет плохо, и стыдящийся своего богатства и праздного образа жизни. Толстой во многом наделил Левина своими собственными переживаниями. В романе он представляет, по замыслу автора, общественный идеал. Левин — носитель высоких христианских нравственных ценностей и человек чрезвычайно совестливый…

М-да, очень много всего. Читать — не перечитать. Детектив взялся изучать выборочно, останавливаясь на самых интересных местах. Писатель Толстой долго правил свою рукопись и в последнем варианте даже хотел отправить Константина Левина в Болгарию, воевать с турками. Лев Николаевич и сам туда собирался, но что ему помешало, об этом историографы умолчали. А первоначально Левин фигурировал у него, как Ленин. Опять знаменательное совпадение. Да уж не у графа Толстого позаимствовал ли псевдоним вождь мирового пролетариата?.. «Впрочем, оставим эту догадку искусствоведам и политикам», — решил сыщик.

«А что я знаю о борьбе болгарского народа с турками? — размышлял он далее. — Фильм такой вышел — „Турецкий гамбит“, по книге Акунина… А про Ленина? В Мавзолее покоится. Но может, уже сожгли и развеяли прах, пока я тут своими делами занимаюсь».

На этом его размышления зашли в тупик. Ибо ни здравствующий Акунин, ни Ленин, лежащий в мавзолее, к его делу никаким боком не относились.

Ни на шаг не продвинулся. Задремал от перенапряжения, но тут в коридоре раздался шум, крики с бранью, и к нему в номер ворвалась Аннушка из вокзального буфета. Он привстал ей навстречу; она бросилась к нему с объятиями и прижалась большой, мягкой грудью.

Из её глаз выкатились крупные слезы. Сыщик усадил девушку на диван и налил минералки.

— Успокойся!.. Ну, рассказывай, что случилось.

— Герку… в армию… взяли, — всхлипывая, сообщила Аннушка.

— И пусть послужит, — увещевал Эразм Петрович. — Это большая честь — родину защищать.

Не успокоилась.

— СМСку прислал. Вот смотрите, — она вытащила из сумочки мобильник, потыкала на кнопки, открывая сообщение, и на дисплее высветилось: Peredai Sherloky est tema.

— Что за тарабарщина? — спросил сыщик.

— И ничего не тарабарщина, — обиделась Аннушка. — Он и раньше мне на англицком посылал. Гера купил мобилу с рук, без инструкции, и не знает, как переключиться на наш шрифт.

— Понятно, — усмехнулся сыщик, тотчас сообразив, что мобила сворованная. Возможно, у иностранного туриста. Но вслух о своей догадке не сказал. — Так, ладно. Переводим с английского на русский…

— Передай Шерлоку есть тема,  — еще раньше сыщика перевела Аннушка. — Шерлоку — это вам. Он и раньше вас так называл.

«Хочет что-то сообщить», — понял Эразм Петрович.

— Ну, Аннушка! — воскликнул он. — Вы для меня прямо, как рояль в кустах!

— Чевой-то? — спросила девушка. Губы у неё опять запрыгали.

— Да это я так, вспомнил о своем музыкальном прошлом. А позвонить вашему дружку можно?

— Связь плохая. Только СМСки иногда доходят.

— А где он служит?

— Возле Твери. Деревня Нифонтово. Воинская часть 30456… Только он ни в чем не виноват! — глаза у Анушки опять замокрели. — Это я виноватая, что Анна Каренина под поезд попала.

— Ты? — удивился Фанаберия. — Ты-то тут причем?

Аннушка разрыдалась.

— Подсолнечное масло на перроне пролила.

— Зачем?

— Без умысла. Споткнулась и масло из бидончика вылилось.

— На том самом месте?

— Да, — покаялась Аннушка. — Как получилось. Я вышла из кафе, а смотрю в стоявшем поезде, на дальнем пути, вроде знакомая физиономия лыбится, которая мне первого ребеночка замастрячила. Ну, я и рванулась…

— Так у тебя уже есть ребенок? И не один? — удивленно спросил Эразм Петрович.

— Второй намечается, — Аннушка погладила себя по животу. — От Гераньки…

— Понятно, — пробормотал сыщик. — С тебя взятки гладки. Потом, когда с Карениной несчастье случилось, подходила туда?

— Не. Я ужас как боюсь покойников, особенно безголовых.

Её показания следовало бы проверить. Если всё совпадет, то причина трагического происшествия с Анной Карениной ясна. Впрочем, это нисколько не продвигает дело о пропаже уникальных сережек.

— Масло-то откуда? — спросил сыщик.

— Потихоньку в буфете сливала, — призналась девушка.

— А какое масло? — продолжал рассеянно, без интереса расспрашивать. Конечно, воровать нехорошо, но злого умысла в её действиях он не находил.

— Смесь. Оливковое, подсолнечное, кукурузное. Я не брезгую, мне все пойдет. Такие хорошенькие оладушки получаются. Гера любил покушать.

Ох, уж этот Гера… Сыщик записал в гроссбух номер его воинской части и принялся анализировать. Что же такое важное хотел сообщить Гера? Утаил что-то при первом допросе и сейчас раскаялся? А что он мог утаить?

Девушка сидела на диване. И злополучная пуговичка на ее кофте опять расстегнулась. Но Фанаберия не обратил внимания на ее приоткрывшуюся грудь. Он раздумывал.

— Вот что, Аннушка, — наконец, потребовал. — Пошли-ка прямо сейчас СМС: «Гера, срочно сообщи, о чем хочешь сообщить Шерлоку».

Что Аннушка и сделала. В напряженном ожидании тянулось время. В номер ворвалась возмущенная дежурная.

— Господин Фанаберия, — строго сказала она, глянув на гостью. Я же вас предупреждала, у нас свои девушки…

— У меня свидетельница по делу Алексея Каренина! — взорвался он. — Мне позвонить вице-премьеру, чтобы вы оставили нас в покое?

Дежурная испуганно ретировалась и больше не беспокоила.

Ответа по мобильнику так и не дождались. Сыщик отпустил Аннушку, наказав ей немедленно сообщить, если от Геры появится сообщение. Сам еще долго не мог уснуть. Наконец, его сморил сон.

Аннушка позвонила под утро. Взволнованным голосом сообщила:

— От Геры пришло! Записывайте. Опять по-английски. О , пропуск, потом эс не наше, дальше е, эр , опять е , опять эс … дальше эта, как наша эн , только с хвостиком, потом кэй , а и на конце наша ха.

Спросонья детектив не сразу разобрался. Английскими буквами получалось так: o sepeshkax. Он подставил буквы из кириллицы. Выходило: о сепешкакс. Что за абракадабра? Наконец, осенило. О сережках хотел сообщить Гера! Буквы «р» и «х» без перевода на английский написал и эквивалента нашей букве «ж» не смог найти. Однозначно! Может, парень видел, как с отрезанной головы Анны Карениной кто-то снимал сережки? Но почему сразу не сообщил? В долю с преступником хотел войти? А тот его кинул?.. Во всяком случае, показания Геры могли продвинуть следствие.

Продумав до девяти и не выспавшись, Эразм Петрович решил ехать в деревню Нифонтово по месту службы Геры. Конечно, как вариант, можно было Иван Сергеича послать. Но дело чрезвычайной важности, еще напутает.

Быстренько собрался, выпил кофе… Ах, да! Надо предупредить Лутовкина об отъезде. Позвонил. Нет ответа. Дрыхнет, наверно, еще, а мобильник отключил. Ладно, пусть. Вырвал из гроссбуха лист, написал краткую инструкцию и ставил на видном месте — на столе, рядом с ноутбуком. А когда выходил, сообщил дежурной, что исчезает на сутки. Полагал, что за сутки справится.

— Появится мой помощник — вы его знаете — препятствий не чинить, ключ от номера предоставить!

— Хорошо, Эразм Петрович, — уважительно, по имени-отчеству, отозвалась присмиревшая дежурная.

 

16. Путешествие из Петербурга в Москву

В вагоне было светло и уютно. Правда, донимал попутчик, узнавший сыщика и пожелавший выпить на брудершафт. Еще один попутчик молча читал книжку. Первого вскоре сняли с поезда за дебош в тамбуре, куда он вышел покурить. Второй пассажир слез на полпути. Выходя, он надел плащ, прихватил с собой чемодан, а книгу оставил на столике.

— Вы забыли, — напомнил детектив.

— Эта брошюрка тут и лежала, — пояснил сходящий. У него был какой-то странный взгляд. Наверно, из-за глаз разного цвета. — Так что, пользуйтесь.

— А про что тут?

— Рекламный проспект, — усмехнулся незнакомец.

«Рекламным проспектом» оказалась книжка в мягком переплете. Причем, на неё, очевидно, ставили горячий чай и клали селедку. Обложка скукожилась и пахла. Но с третьей страницы текст был вполне разборчив. Чудовище обло, огромно обзорно и лайяй,  — улегшись, читал Фанаберия. И такое начало его обескуражило. Что это? Триллер о драконе, о похищенной им принцессе и смелом рыцаре, освободившим её?

Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала,  — продолжал читать Эразм Петрович. — Обратил взоры мои во внутренность мою — и узрел, что бедствия происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы.

«Э, — припомнил детектив, имевший в школе плохую отметку по литературе, — так то ж, как его? кажись, Радищев написал. О путешествии из Петербурга в Москву. Да-да! именно за эту книгу его лишили дворянского звания и сломали шпагу над головой». А запомнилось хорошо, потому что в учебнике по литературе была нарисована картинка, как ломают шпагу над головой опального дворянина. Эразм Петрович продолжал читать. И, с трудом одолев пару глав, подумал: «Господи, какая нищета была в шестнадцатом веке! А бесправие! Поистине, мы живем в светлом будущем».

На какой-то остановке сошел, захотев перекусить. Худая баба в длинном, ниже колен, зипуне из позапрошлого века продавала вареную картошку, обсыпанную поджаренным луком и соблазнительно пахнущую. Он пошарил в карманах, но отечественных денежек не нашел. Остались доллары от Каренина.

— Бери, сынок, теплая еще, — меж тем уговаривала старуха.

— Я бы взял, да мне нечем расплатиться.

— Ах ты, господи, вот жизнь пошла: ни у кого нет денег. А кушать сильно хочется?

— Да, — сконфузясь, подтвердил он.

— Ну, возьми так, горемычный.

И на листке из школьной тетради, исписанной каракулями (уж не внучки ли?) подала ему несколько картошин из укутанного шалью пластмассового ведерка. Он вошел в вагон, в своё купе. Как раз бабка, одарившая картошкой, стояла под его окном. Кто-то еще подошел к ней, она и тому мужику дала картошки, но сыщик не заметил, чтобы покупатель рассчитался. Потом к старушке подошел служитель порядка, возвышавшийся над ней на целую голову, и что-то стал требовать. Старушка, по-видимому, оправдывалась, но полицейского не убедила. Он крепко взял её под локоток и повел прочь от перрона.

С аппетитом перекусив, Эразм Петрович продолжил чтение книги, но сложный, не по-детски навороченный текст перебивали собственные мысли. Как будто впервые включился некий филиал в полушарниях, доселе невостребованный. «Господи, какая по-прежнему нищета! Да и бесправия хватает. Вот тебе и светлое будущее».

Утоленный желудок клонил ко сну. Глядя в книжку, задремал, и приснился ему сон, будто он сам очутился в шестнадцатом веке и едет не в теплом вагоне, а на санях, закутавшись в тулуп. Началась страшная метель, в трех шагах не видно, сани остановились. «Эй, ямщик! — крикнул он. — Чего не гонишь лошадей?» Сильный ветер глушил слова. «Эх, барин, — наконец, понял возница. — С дороги мы сбились. Че делать-то будем?» А он не растерялся и посоветовал: «Ты это, вожжи-то брось. Лошади сами куда надо вывезут». И, наверно, толковый дал совет, ибо не замерз в степи, а выехал в двадцать первый век и вышел на нужной остановке.

Воинская часть стояла от магистральной дороги в трех километрах. Пришлось идти пешком. Было еще темно и облачно. На небе — ни звездочки, и месяц, видно, еще не родился. Заканчивался последний час ночи. Эразм Петрович попал правой ногой в колдобину, наполненную водой, промочил ботинок, да и больно стало, чуть ступню не вывернул.

Доковылял кое-как. А на КПП его задержали. Постовой вызвал дежурного офицера, и Фанаберия сказал, что ему необходимо встретиться с Герасимом Крестьяниновым по чрезвычайно важному делу. Он показал удостоверение частного сыщика, но удостоверение на офицера не произвело впечатления.

— Отношение к комитету солдатских матерей имеете? — с подозрением спросил он.

— Я ведь мужчина, — поставил в известность Фанаберия.

— А бог вас знает, к какому роду-племени вы относитесь, — сказал старший лейтенант, морщась и страдая. Запашок от него шел приятственный.

— Вам продемонстрировать мои причиндалы? — рассердился Эразм Петрович.

— Ладно, поверю на слово, — кивнул старлей. — Но только рядовой Крестьянинов в настоящее время выполняет боевое задание.

Он с надеждой глянул на портфель гостя, и сыщик вздохнул: не догадался купить по дороге универсальное лекарство, снимающее последствия самой распространенной у нас болезни. Зато он вспомнил историю-загадку, рассказанную старлеем другого, правда, ведомства, достал бумажник и вытащил сто долларов.

— Окажите содействие, устройте встречу с рядовым Крестьяниновым, — попросил вслух, а про себя с неприязнью подумал: «Этому товарищу вполне хватит и одного Бени».

Старлей с достоинством принял купюру и позвал отдыхающего от вахты широкоскулого заспанного паренька.

— Рядовой Гойшу! — распорядился он. — Шагай на кухню и подмени Крестьянинова.

— Так Герка картошку чистит, — ответил солдат. — А я не умею. У нас в тундре картошка не растет. Один ягель только.

— Разговорчики! — рявкнул офицер. — Не умеешь — научим, не хочешь — заставим!..

Пришел Герасим, заметно исхудавший без Аннушкиных оладушек, поздоровался с гостем и нисколько не удивился: точно ожидал. Дежурный офицер проинструктировал солдата перед дачей показаний. Лишнего не болтать, хранить военную тайну… Эразм Петрович слушал его затянувшийся монолог и от нетерпения покусывал губы. «Да он что? Еще одного Беню вымогает? Ну, уж нет!»

Наконец, командиру надоело, и он оставил их вдвоем в тесной дежурке.

— Ну, выкладывай, что знаешь! — нетерпеливо потребовал детектив. — Учти, добровольное признание смягчает вину.

— Вы интересовались про сережки, — невозмутимо сказал Гера. — И я вспомнил. Я их видел.

— Где? — вскричал Эразм Петрович.

— Дайте закурить, — попросил рядовой.

— Не курю и тебе не советую. Где ты их видел?

— Ладно, скажу… Эх, курить не дали, так хоть от опостылевшей картошки освободили.

Он, как показалось сыщику, лукаво улыбнулся и еще немного потянул резину.

— Так это… — таинственно понизил голос. — Видел на ушах утопленной мной собачки.

— Что?!

— На ушах…

Фанаберия чуть не заматерился. Культура, впитанная с молоком матери, не позволила. Но досада и разочарование оккупировали его лицо. «Если идиот — то это надолго, — заключил он и самокритично додумал: — Хотя, еще неясно, кто из нас идиот. А может, и оба». Сами-то показания Герасим дал правдивые, сомневаться не приходилось. Видимо, владелица украсила любимую собачку бутафорскими сережками. А может, и не бутафорскими. Тут все зависит от вкуса и достатка госпожи-барыни. Но, увы, к делу это никакого отношения не имело.

«Нет, ну надо же, — расстроено мотал он головой, хромая от воинской части к поселку. — На такую туфту клюнул!»

 

17. Все дороги ведут в Тулу

Ранее утро, в станционном зальчике никого нет. До ближайшего поезда в Питер еще семь часов. Детектив прилег на жесткую лавку. Но не спалось. Что же теперь делать? Следы оборвались. Эразм Петрович вспомнил про Лутовкина и вытащил мобильник. Как и следовало ожидать, связи с Питером из этого захолустья не было. На дисплее не высвечивалась ни одна антенка.

В зальчик зашел сторож в универсальной пятнистой телогрейке и с сочувствием понаблюдал за приезжим.

— Поднимитесь по лестнице на чердак, — разрешил он. — Может, оттудова дозвонитесь.

Послушавшись совета, детектив поднялся по вертикальной лестнице, пролез в люк и спугнул стайку голубей. Действительно, пара антенок на дисплее появилась. Он набрал номер. Долго никто не отвечал и, наконец, услышал голос помощника, отвечавший спросонья с зевотой.

— А это вы, Эразм Петрович. Докладываю! Был еще раз с визитом у Карениных. Вы просили меня уточнить про лошадку, которую этот самый Левин подарил Сереже. Задание выполнил!

— Ну?

— Лошадка совсем не пони, — разъяснил Иван Сергеич. — А тульский пряник в виде лошади. И грива в шоколаде. Сережа сказал, что ему очень понравилась…

— Ну, и для чего ты мне рассказываешь? — с раздражением крикнул в трубку сыщик. Бессонная ночь сказывалась. Голова не работала.

— Так этот самый господин, оказывается, из Тульской области и приехал в Питер. Катя подтвердила. Даже припомнила, из какого он места. В разговоре с ней он не раз поминал про Ясную Поляну.

— Ну, ладно, спасибо и на этом.

Включилась расширенная оперативная память. Приходилось ему бывать в Туле. Выявлял местных коррупционеров, засевших в областном правительстве. По заказу другого коррупционера, засевшего в Москве. Тогда здорово помог тульский осведомитель, как его?.. Имя и отчество такие же, как у непрочитанного в школе графа Толстого. А фамилия являла собой полную противоположность.

Фанаберия полистал гроссбух, подсвечивая странички фонариком мобильника. Ага, вот он: «Лев Николаевич Худоба». Адрес, телефон. Еще раз обратиться к нему? Уж наверняка в его досье найдется что-нибудь и на современного Константина Левина. Но жив ли Худоба? Может, давно заказали стреноженные коррупционеры.

Черный голубь сел на плечо и сказал: «Каррр». Впрочем, то, наверно, был не голубь, а ручная ворона, улетевшая от хозяев. Сыщик отогнал обнаглевшую птицу и сделал еще один звонок. Отозвался знакомый голос, тихий и осторожный.

— Мне нужна информация о Константине Левине…

— Приезжайте! Не телефонный разговор, — ответ краткий, скорый и решительный.

Придется навестить Худобу. Все ниточки и цепочки оборвались, осталась одна — ведущая в Тулу. А оттуда, может, и в Ясную Поляну, придется заскочить. Окончательное решение принял, когда увидел в расписании, что электричку в сторону Москвы ждать недолго. Ну, а от столицы до Тулы рукой подать.

Подкралось утро. В зале ожидания — ни души. Только смолил «козью ножку» сторож, расстегнув телогрейку. Час отправления приближался. Но показалось, что станция выпала из времени, и поезда через нее давно не ходят. Фанаберия с беспокойством обратился к невозмутимому старику.

— Да вы не волновайтесь, — проинформировал тот. — Щас Агафья Андреевна подойдет и откроет кассу… Хотя может и опоздать.

— Это почему? — нервно спросил Фанаберия.

И сторож с сочувствием поведал, что она, бедняжка, от зари до зари вкалывает. Её мужик, бывший путевой обходчик, уволился с работы и взялся писать многосерийную эпопею о стрелочных переводах. На его участке их насчитывалась с дюжину, и он о каждой хочет. А почерк у него дюже неразборчивый. Так Агафья Андреевна его писанину расшифровывает и в «компютер» вводит. А он перечитывает, что вышло, и покрикивает: «Не мог я такой ерунды сочинить, ты сама придумала!»

Всезнающий сторож перезарядил «козью ножку» и заключил:

— А че не мог-то? Вполне на него похоже. Бутыль-то с малиновой бурдомагой всегда при ем — для вдохновения, — он затянулся, выпустил густую струю дыма. — И малину вить с кустов тоже Агафья Андреевна обирает.

Фанаберия в пол-уха слушал болтовню сердобольного сторожа, дожидаясь, когда же упомянутая женщина придет и откроет кассу. Подвезло, явилась!.. Но опять незадача. Агафья Андреевна ни в какую не хотела принимать доллары.

— Мне только рубли велено, — сказала она. — Да и кто их знает, что у вас за фантики, может фальшивые.

Опять же выручил старик: посоветовал обратиться к начальнику станции. «Франк Маратович с руками оторвет», — заверил он. И точно, появившийся начальник станции принял в своем кабинете, тщательно исследовал доллары и разменял по текущему курсу, содрав семь процентов за «кассовую операцию».

К обеду Фанаберия вышел на перрон Ленинградского вокзала, который из-за неразберихи, царящий в умах наших граждан, так и не переименовали в Петербуржский. Во второй половине дня добрался до Тулы. Сошел на автовокзале вместе со всеми, потоптался, разминая затекшие ноги. Слава богу, прибыл. Как и советует поговорка, не отягощенный ненужным здесь самоваром.

Без предварительного звонка посетил Худобу. Лев Николаевич впустил, разглядев гостя в дверной глазок. В комнате, освещаемой неярким светом настенного бра, подошел к окну, чуток сдвинул штору и внимательно посмотрел на улицу. Затем направился к столику и надел на голову наушники.

— Т-с-с, — приставил палец к губам. — Кажется, чисто. Я не настолько состоятельный, чтобы устанавливать на лестничной площадке и в других местах общего пользования видеокамеры, — пояснил он. — Однако микрофон все же наружу вынес.

— Так я по поводу чего… — начал гость.

Но хозяин жестом остановил и уничтожил мухобойкой замеченную муху. Затем взял с полки внушительных размеров лупу и стал разглядывать останки насекомого.

— Проверил, нет ли в ней электронной начинки, — опять доложил, удовлетворившись. — Продолжайте!

Фанаберия сообщил, что ему нужны сведения о Константине Левине, ранее проживающем в Туле или в Тульской области, предположительно в Ясной Поляне.

— Нет, он там не проживал, но отношение имеет, — поправил Худоба. — Как же-с, лично знаю, неоднократно пути-дорожки пересекались.

— Во сколько оцениваете информацию? — без обиняков спросил Фанаберия.

— Десять рублей за строчку.

— Ну, вы заломили, — с кривой улыбкой сказал сыщик. — Этому, как его, Акунину и то меньше платят.

Худоба пожал плечами.

— По трудам их каждый получит награду свою, — процитировал он. Судя по торжественному тону — из Священного Писания.

— Ну, хорошо, согласен.

— Отвернитесь, — попросил хозяин.

Фанаберия отвернулся. За его спиной раздалось негромкое жужжание, бутафорская стена расползлась, и за ней оказались полки, сплошь от пола до потолка уставленные папками — толстыми и тонкими, красными, синими, зелеными… все цвета радуги присутствовали. Худоба, приподнявшись на цыпочки, снял красную. «Ого! — сразу подумал сыщик. — Чтобы это означало? Преступник особо опасен?»

— Вот тут все о нем. Всего шесть тысяч сто пятьдесят строчек.

— Да у меня и денег с собой таких нет! — стушевался гость, в уме перемножив количество строчек на тариф и переведя в рубли.

— Ну, как знаете. А только уступать я не намерен.

— А можно мне расписку написать? — Эразм Петрович уже мысленно согласился и на эту дополнительную расстрату. Все-таки тридцать тысяч долларов светит.

Сговорились. Заполучил папку, открыл и полистал, удостоверившись — внутри не пустые странички. Его насторожило, что на титульном листе стояла другая фамилия, правда, зачеркнутая. И на первых страницах, опять же, речь шла о каком-то Степанчикове.

— А вы уверены, что вручаете то, что мне нужно?

— Оно самое, — без капли сомнения подтвердил Худоба. — Это — его настоящая фамилия.

— Сведения, приводимые вами, вполне достоверны?

— Спрашиваете, — усмехнулся Худоба. — Даже в ФСБ не брезгуют моей информацией. Сам Дмитрий Севастьяныч захаживает. Впрочем, вы с ним не знакомы, да и надобности вам нет. Здесь не только фактографические данные о Константине Левине, но и его психологический портрет.

Фанаберия вышел из подъезда обыкновенного девятиэтажного дома, с облегчением вздохнул: «Ну, хоть в Ясную Поляну не придется ехать». Впечатленный осторожностью Льва Николаевича, осмотрелся по сторонам. Но ничего подозрительного не заметил. Подростки пили крепкое пиво, передавая бутылку из рук в руки, и заедали перчеными сухариками. Голодный, беспризорный пес ловил носом запахи и глядел на них с укоризной, как бы желая сказать: «Что же вы, ребята, несъедобные вещи в пищу употребляете».

 

18. Новые сведения

Этим же вечером выехал в Москву. Смеркалось, в автобусе читать было неудобно, но, тем не менее, с интересом влез в папку. Его сосед, востроглазый мужчина, тотчас стал подглядывать. Эразму Петровичу это не понравилось, и он придвинулся ближе к окну и отвернулся вместе с папкой, насколько возможно.

Худоба подробно расписывал, что его одноклассник Костя Степанчиков в детстве был обыкновенным мальчиком, старательным и добросовестным, носил пионерский галстук, слушался взрослых. Однако ж в одиннадцать лет с ним свершился перелом, связанный с чтением книг из библиотеки имени Л. Н. Толстого. В двенадцать он совершил первый побег из дома. И был обнаружен в той самой Ясной Поляне — в усадьбе, ранее принадлежавшей графу Толстому. На вопрос, что он тут делает, ответил, что ищет волшебную палочку, якобы потерянную в роще под дубом старшим братом писателя. Через год совершил повторный побег из дома — от состоятельных, между прочим, родителей. На этот раз был задержан в приграничном городе Черновцы. Опять возвращен в Тулу, и поставлен на учет в детскую комнату милиции.

Далее Худоба сообщал, что в старших классах Степанчиков вел себя вполне благоразумно. Ну, может быть, странность проявилась в том, что не посещал дискотеки, зато проявил недюжинный интерес к учению. Поступил и окончил Тульский педагогический институт по специальности русский язык и литература. Уже в зрелом возрасте законным образом, через паспортный стол, сменил фамилию и стал Левиным. Пять лет проработал в школе и был уволен по собственному желанию, навязанному по принуждению, из-за скандального случая с учеником Рамазановым. Тот в устном ответе неприлично охарактеризовал Наташу Ростову, а учитель Левин вспылил и сломал на голове ученика указку. После оказания медицинской помощи мальчик со слезами на глазах поведал, что он всего-навсего передал слова папы, который так и высказался: «Все Наташи — биляди». Дело благоразумно замяли, оно касалось сложных вопросов национальной политики…

Еще многое чего было. Фанаберия вздыхал: «Зачем мне всё это? Ну, и прохвост Худоба! Вот впарил чтиво по высокой цене». Хотя, конечно, кое-какое представление о характере фигуранта записки давали. Пожалуй, информация о том, что Константин Левин является хорошим оратором, и способен воздействовать на публику, кое-что объясняла.

Фотография прилагалась. Сыщик внимательно разглядел снимок мужчины средних лет с умными глазами, русоволосого, с аккуратной бородкой и продолжил чтение «психологического портрета», предложенного осведомителем Худобой.

Перестройку Константин Левин встретил восторженно, однако быстро в ней разочаровался и, отзываясь о последующих событиях, приговаривал: «Не то, совсем не то!» Весной с постоянного места жительства убыл в неизвестном направлении. Но, опять же, по свидетельству знавших его, не раз заявлял, что хочет посетить «колыбель революции» город Петербург, побывать на крейсере «Аврора» и посмотреть на носовое орудие, которое выстрелило по Зимнему Дворцу.

«Опять Аврора!» — резюмировал Фанаберия.

Далее автор сообщал, что «совершенно случайно» оказался на вокзале, в момент отъезда Левина, и подслушал его разговор с одним из провожающих, на вид очень подозрительным человеком в коверкотовом пальто. Якобы Константин Левин интимно заявил: «Пора всё начинать сначала».

Добравшись до этого места, сыщик поморщился. По этому поводу он припомнил анекдот про ожившего Ленина, который оценил текущую обстановку и с точно такими же словами собрался вновь эмигрировать в Швейцарию. Увы, ценность купленной информации была близка к нулю. Что Константин Левин находится сейчас в Питере, Фанаберия знал и без осведомителя.

«Гм, всё начинать сначала, — размышлял сыщик. — Уж не мнит ли господин Левин себя новым экспроприатором?» Тогда вполне возможно, что он имеет прямое отношение к пропавшим сережкам стоимостью в миллион (а то, может, и выше) фунтов стерлингов…

 

19. Из Москвы в Петербург

Эразм Петрович переночевал в своей холостяцкой квартирке на проспекте Мира. Он тут поселился после развода с женой, которая терпела его, когда был бухгалтером в крупной фирме, но совершенно разочаровалась, когда стал сыщиком.

С утра отправился в банк узнать, почему заблокировали счет. На улице стояли взбудораженные вкладчики, а в помещение не пускали. У входа караулили омоновцы. Какой-то штатский господин через мегафон призывал всех не горячиться, стекла не бить, урны не переворачивать.

И вообще в Москве в этот хмурый день было неспокойно. По улицам ходили патрули с собаками. По ТВ с успехом крутили фильм про обезвреженный взрыв миниатюрной атомной бомбы в Лужниках. Досужий народ поговаривал, что в основе фильма — действительный случай. И все ожидали следующего взрыва. На площади трех вокзалов Фанаберию задержали для проверки документов. Когда Эразм Петрович стал возмущаться, офицер полиции грубо осадил:

— У вас нос нестандартный. И фамилия подозрительная. В Питер по какой причине едете?

Пришлось огласить, что по делу Анны Карениной.

— А, наслышаны, — кивнул старший. — Так это правда, что режиссер Никита Михалков был её любовником?

— Нет, слухи об этом сильно преувеличены, — ответил Фанаберия, заставив патрульных разочароваться.

В кассах вились очереди. Сыщик встал в одну из них, но ощутил приступ голода и, подождав, когда займет следующий, спустился в цокольный этаж. И там, в буфете, взял себе кофе в бумажном стаканчике и три пирожка с мясом.

Мяса положили мало, однако запах присутствовал. К нему подошла цыганка с ребенком на руках и попросила денег.

— Нету у меня, — отказал он.

— Ай, зачем неправду говоришь, — покачала головой цыганка. — Вижу: в портмоне две сереньких и семь красеньких. Много не прошу, дай одну красенькую. Не для себя, для дитя. Ромачка кушать хочет.

Фанаберия удивился не по-детски. Она точно угадала, что у него лежит в бумажнике. Может, подглядела, когда рассчитывался?.. Да и дитё, подтверждая, что сильно кушать хочет, выхватило у него из рук остаток третьего пирожка, в котором совсем мало мяса, и стало интенсивно жевать. Сыщик, как загипнотизированный, вытащил бумажник и выдал цыганке сто рублей, как она просила.

— Ай, молодец, — похвалила цыганка. — Совсем не жадный. Хошь погадаю? Да ты не бойся, я за так.

Фанаберия, поостерегшись, что она у него еще выманит денежку, от бесплатных гаданий категорически отказался. Динамики объявили, что началась посадка на «Невский экспресс», и он заторопился в кассу.

— На этот поезд не садись, его взорвут! — крикнула вдогонку благодарная цыганка.

Эразм Петрович на её слова ноль внимания, но, как назло, ему на этот самый экспресс ста рублей не хватило. Он купил билет на обычный поезд, который шел только через три часа и прошел в зал ожидания.

Попытался связаться с Лутовкиным. И хотя на дисплее высветились все пять антенок, указывающих, что связь отличная, не дозвонился. Обаятельный женский голос сообщил: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа».

В Новгородской области, на захолустном полустанке, электричка надолго встала. Ничего не сообщали, почему. Лишь позже, когда начались волнения, по радио передали, что задержка в отправлении связана с аварией на дороге. А еще через час коротко объявили, что по неточным еще данным впереди теракт, и велели обратить внимание на бесхозные сумки. Голова у Фанаберии пошла кругом. «Неужели цыганка — пособница террористов? — подумал он и отверг эту мысль. — Да ну, не может быть!»

Однако тревога и недоумение не отпускали. Как же объяснить цыганкино предвестие? Сыщик вспомнил о Вольфе Мессинге, предсказавшем, когда состоится парад Победы на Красной площади и дату смерти вождя всех народов. Томясь, поделился мыслями с соседом по сиденью — хладнокровным гражданином с большими залысинами и в квадратных очках.

— Все правильно. Вполне возможно, — без тени сомнения разъяснил тот. — Вне времени или над временем, как хотите, витает информационное поле. И некоторые экстрасенсы способны в него внедриться. Советую вам прочесть работу Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». Там есть о том, что электрон неисчерпаем.

Фанаберия поблагодарил за совет и еще раз попытался связаться с Питером. То же самое: «Вне зоны доступа».

Промурыжили на полустанке часов шесть. Наконец-то, каким-то объездным путем, миновали место совершения теракта. Лишь много позже, из прессы и интернета, он узнал подробности всего, число жертв, в которые он по счастливой случайности не попал.

 

20. Сюрприз за сюрпризом

В Питер Фанаберия приехал к десяти часам и сразу направился в гостиницу. Очень надеялся, Иван поджидает в номере. Нет; ни единой души! Сыщик сразу обратил внимание, что со столика исчез ноутбук. На всякий случай посмотрел в других местах. Не нашел и удивился. Иван Сергеич хай-технологиями еще не овладел — зачем ему? «Ах, да, — сразу же припомнил, — с ним этот чертенок… Моня-хакер. Для него взял. Но пусть, может, еще что нароют».

Он поставил на подзарядку мобильник, принял душ, и заснул, ослабленный после дорожных мытарств. Разбудил чей-то стук в дверь.

«Ну, вот! Явился не запылился!»

Однако за дверью стоял не Иван Сергеич, а давний знакомый — журналист, политолог и дознаватель Леонид Млекопитаев. Когда-то раньше, едва Фанаберия только начинал карьеру сыщика, Млекопитаев подряжал проработать одну из версий своего обширного «исторического» дела. С той поры он не изменился. На узком, удлиненном лице интеллигента, бог знает в каком поколении, висела умная, слегка ироническая усмешка, заменяющая вопрос: «Вы нас не ждали, не так ли?»

Из разговора с Гошей Эразм Петрович знал, что Млекопитаев тоже обсуждался, как кандидат на поиск пропавших сережек, и в первую секунду упаднически подумал: «Меня хотят заменить?»

Но, оказалось, Леонид появился в «Англетере» совсем по иному поводу.

— И где тут труба, на которой Серега повесился? — бодро спросил он, пройдя в номер и с любопытством всё разглядывая.

— Вы о чем? — не понял Фанаберия.

— Э, да ты не в курсе, куда тебя вселили, — снисходительно хмыкнул Леонид. — Тут Сергей Есенин провел последние дни своей удалой жизни… Слушай, уступи мне, пожалуйста, номер; я сейчас занимаюсь этим делом почти вековой давности и должен проникнуться обстановкой.

Час от часу нелегче; Млекопитаев всерьез наступал. Он приехал со специальной целью расследовать, что же здесь в тридцатом году прошлого столетия произошло.

— Организую об этом серию передач на ЦТ, — бойко продолжал он. — Окончательная-то версия вот тут, — постучал себя по голове, — уже готова. На самом деле, конечно, поэт не повесился, а его повесили.

— И кто ж его, бедного…

— Чекисты, кому же еще! Он ведь дружбу с Троцким завел. А Лев Давыдыч стал уже тогда не удобен, и до такой степени, что его позже ледорубом кокнули. Все это звенья одной цепи, а как же, — охотно растолковывал Леонид. — Так ты номер-то мне уступишь?

— Да тут и трубы никакой не видно, на которой можно повеситься, — пытался возразить Фанаберия.

— Повесить! — поправил Млекопитаев. — Но с этим я разберусь. Понадобится — реставрирую, что и как было.

— Вы уж потерпите маленько, — отбоярился Фанаберия. — Дайте я свои дела закончу.

Он выпроводил настойчивого политолога, собрался и пошел на Воскресенский в хостел Андеграунд, где проживал его помощник. В фойе за столиком сидел флегматичный дядька в униформе.

— К кому бы мне обратиться, — вежливо подступил сыщик. — Где тут у вас дежурная или портье?

— Я за всех, — самоуверенно ответил мужчина. — Сразу предупреждаю: мест нет.

— Да мне не нужно. Подскажите, где я могу Лутовкина, Ивана Сергеича, найти.

— Оне уже съехали.

— Как съехали? — поразился Фанаберия. В голову стукнуло: удрал Иван! Вместе с ноутом! Как волка не корми, он все в лес смотрит… Огорчение и злость на помощника сменились чувством собственной вины. Срывался ведь, унижал; не раз дураком называл, даже до рукоприкладства доходило. «Но ведь и хвалил же, поощрял», — вспомнилось и другое.

— А вы кто, собсно, будете? — прищурился вахтер.

Фанаберия показал удостоверение.

— А! Так он вам кое-что оставил, — дядька выдвинул ящик стола. — Вот, эту штучку. Велел передать и не-пре-мен-но напомнить, что никогда не забудет, как вы о нем отзывались.

«Штучкой» оказалась флэшка. «Нет, не дурак Иван, — окончательно вывел Эразм Петрович. — Просчитал, что я сюда явлюсь. И, похоже, крепко обиделся на меня».

— С ним парнишка был? — на всякий случай поинтересовался.

— Троих видел.

«Размножились», — предположил сыщик.

— Комнату, где он проживал, можно осмотреть?

— А че там смотреть? Уборка сделана, и уже другие жильцы заселились.

«Приватизировали ноут, — заключил Фанаберия. — Для Мони-хакера — лакомая штучка. Но ведь не просто смылись. Для чего-то ж оставили своё послание?»

«Что там, интересно, может быть, — продолжал гадать, выйдя из хостела и шагая по улице. — Посмеялись, поди, надо мной, доверчивым дуралеем».

И все-таки, в душе хранилась надежда, что Иван Сергеич не такой уж жлоб. Зашел в ближайший «Интернет-клуб». Флэшка оказалась почти пустой, в ней содержался лишь один заархивированный файл небольшого размера. Напрямую не открывался; программа требовала ввести пароль. «Без Мони тут точно не обошлось», — понял Фанаберия. Обратился к сидевшему рядом парню — со взглядом не от мира сего. Компьютерный гуру, не иначе. Тот провозился минут пятнадцать и сдался: «Какая-то сложная, мне неизвестная система кодирования. Конечно, можно на машинном уровне вникнуть, но много времени надо». «Черт побери, — про себя заругался сыщик. — И этот хлопчик, что ли, Беню вымогает». Хотел уже плюнуть на всё да выбросить флэшку в урну, но вдруг вспомнил, о чем подчеркнуто сообщил вахтер в хостеле. Улыбнулся, предчувствуя успех, и в рамке для пароля выбил одним пальцем: СУКИН СЫН.

Как по мановению волшебной палочки, открылся текст. Фанаберия обхватил голову руками и весь ушел в чтение.

 

21. Из файла

(с литературной обработкой)

Hi, Эразм Петрович!

Извините, что доставил много хлопот. Но в ваше отсутствие такое случилось… Короче, хотел оставить записку с разъяснениями, но подзабыл уже, как пишутся некоторые буквы. Михаил Григорьевич (Моня) под мою диктовку набирает текст на вашем ноуте.

Значит, сообщаю главное. Мы затеяли операцию по освобождению Сашки (математика). Его заточили в спецприемник для малолетних преступников. Пришлось сделать ночной набег, вырубить охранника и отключить сигнализацию. Теперича нас разыскивает милиция-полиция, и мы вынуждены скрываться. Еще к нам присоединился Сашкин друг Кулёма, который тоже нам подмог.

В нашу компанию влилась и Катюша Маслова. Она больше не хочет работать у Каренина. Этот старый пердун опять приставал к ней и хотел использовать нетрадиционным способом. Ну, она бы и раньше запросто ушла, но очень привязалась к Сереже, а мальчик к ней. А в минувшее воскресенье у всех нас лопнула чаша терпения. К им в гости явился Гоша. Может, я ошибаюсь, но у него с Карениным склались особые отношения, тоже нетрадиционные. Так вот Гоша стал заигрывать с Сережей, и с мальчиком случился стресс. Когда ребенок спросил, кто он такой, этот придурок ответил: «Я твоя новая мама». Они-то вскоре уехали, а Сережу стало колотить. Катя его успокоила и сказала, что мамой станет она, чему ребенок обрадовался.

После чего мы всем гуртом решили делать ноги. Когда я Кате сообщил, что мы и Сережу готовы прихватить, она очень обрадовалась. У неё уже были терки с милицией-полицией, когда она ходила в интер-девочках. Повесили на неё отравление одного папика, хотя она (клялась мне) совершенно непричастна. Ей удалось выпутаться, но, сами понимаете, у их на учете.

Прятаться такой оравой в Питере бесполезно, и мы решили уехать отсюдова, выдавая себя за большую семью. Чтобы сбить с толку ментов, Сережу нарядили девочкой. Правда, ему это очень не нравится, но уговорили: «Потерпи Сереж, надо».

Так что много на нас статей висит. Ладно, под секретом сообщу вам, куда мы путь держим: в ту самую Горную Шорию, о которой мы с вами беседовали и где водятся снежные люди. Надеемся, что там нас не найдут, а уж со снеговиками этими как-нибудь наладим добрососедские отношения. Катя — девушка с юмором. Она сказала: один раз меня уже хотели в Сибирь законопатить. Видно, судьба: не отвертишься. А знакомые вам Саша (математик) и Моня (хакер) тоже не против. Вон: Моня и сейчас подтверждает, что им безразлично где жить.

Its pofig, really.

У них с Сашкой идея. Хотят обрушить доллар и всякую другую валюту, показать людям, что она попросту является обыкновенной бумагой с кодами защиты, которые придумали заинтересованные в грабежах бедных людей нехорошие дяди. Сделаем, говорят, обрушим: были б под рукой мощный ноут да спутниковая тарелка.

Так что ждите; если будут какие-нить финансовые потрясения, то не удивляйтесь — это они, а я тут не причем. Я, конечно, извиняюсь перед вами, но не могу отказать им в просьбе, и ноут оставляю за собой. А насчет спутниковой тарелки… ну, там видно будет, может, удастся подзаработать на сборе кедровых шишек и грибов.

Теперь насчет сережек. Еще раз извините, Эразм Петрович, но прихватизированный ноут я как бы считаю за свой гонорар. Когда вы уехали, я ж не сидел сложа руки. Мне таки удалось разыскать Константина Левина. Я припомнил, Катюша упоминала, что он ровно в шесть уходил, всегда в одно и то же время. То есть как будто военнослужащий, у которого кончается увольнительная. Однако методом дедуктивного анализа, заимствованного у вас, я прикинул, что вряд ли он военнослужащий. И подумал: а не является ли он пациентом какого-нибудь заведения, типа ЛТП, где все строго по часам. Эту мысль высказал Моне, и он взялся искать по базам.

I did it!

И мы обнаружили, что К. Левин является пациентом одиннадцатой психиатрической больницы, куда я немедля отправился. Меня приняли, помогло удостоверение, да и все сотрудники наслышаны о вас, Эразм Петрович. Конечно, я сразу не выложил карты, а попросил Андрея Ефимыча Брагина (главврача) коротко охарактеризовать Левина. Он отозвался о нем положительно, как о вполне нормальном. Чему я уже и не удивлялся. Где в наше вывихнутое время находиться нормальному человеку? Только в дурдоме. По выходным ему даже разрешили свободный выход в город до шести часов.

Я спросил у Брагина: а нельзя ли поговорить с самим Константином? Пожалуйста. И я дождался его. Левин и в самом деле производит впечатление вполне нормального человека. Мы беседовали с глазу на глаз, и я, как бы между прочим, поинтересовался, где он ошивался.

Он ответил, что на стоянке крейсера «Авроры». И меня как током дернуло! Ведь и вы не раз упоминали про, как важнейший элемент в деле. Я стал расспрашивать подробнее, в том числе и о знакомстве с Анной-Татьяной Карениной. И он мне всё выложил.

Оказывается, в праздник Независимости России, он отпросился у администрации дурдома вернуться попозже — хотел вблизи посмотреть на салют. А там, на «Авроре», как раз резвились наши плутархи (так он их назвал) и их жены. Они пели и плясали, некоторые, в чем мать родила.

Тут у Кости началось обострение болезни, и он гневным голосом, с берега, стал призывать их к стыду и совести, называл упырями, кровопийцами, наростами на теле народа. Тогда с палубы в него стали швыряться бананами, ананасами. А кто-то запузырил бутылкой с французским шампанским. Константин упал, обтекаемый кровью. И тут одна благородная душа (но тоже практически голая) спрыгнула с борта и выбралась на берег, чтобы оказать ему помощь. Это и была Анна Каренина, она же Татьяна Ларина. Вот так они и познакомились.

Потом она пожаловалась ему, что потеряла сережки — скорей всего сорвались при нырянии с палубы. Она сильно обеспокоилась этим, боялась мужа. Но уже через несколько дней вновь стала веселая и с сережками. Ну, вы поняли: изготовила фальшивые. А дальше у неё с мужем совсем разладились отношения. Тут Вронский во время подсуетился, распустив павлиньи перья и выдав себя за графа. Но все равно, главное для Анны — сын Сережа. Однако она боялась, что при разводе он достанется мужу и тогда уже появившемуся на горизонте Гоше. Катя в курсе, подслушала. Каренин сказал Анне: «Не думай, Сережу тебе не видать, как своих ушей». Он уже и крутого адвоката нанял. А еще Катерине доподлинно известно, что Анна-Татьяна предлагала Вронскому выкрасть Сережу и смыться с ним. Но липовый граф на это не пошел. Ну, представляете, какое у нее было состояние? Она как-то, в порыве откровения, сказала Катюше, что хочет «затушить свечу жизни». И скорей всего, действительно покусилась на самоубийство. А мы с Катей воспользовались её идеей и умыкнули Сережу.

Теперь про Левина. Я рассказал о наших планах по эвакуации в Шорию. Он одобрил. Тогда я пригласил его влиться в нашу банду. Он поблагодарил за приглашение, но сказал, что вынужден отказаться. У меня, говорит, свои задумки, но не будьте, говорит, так щепетильны, примите посильную помощь в осуществлении вашего плана. Вытащил бумажник и выскреб из него всё до последней копейки. Вот такой благородный человек. Кроме того, посильную помощь оказала моя маменька. Я созвонился с ней и сказал, нужны деньги, потому что я в бегах. И она мигом поняла и выслала телеграфом. Дело в том, что ситуация ей знакомая. Точно также в бегах был её дедушка. Он долгое время жил в тайге, правда, не со снежными людьми, а со староверами. И вот тут-то лично для меня начинается самое интересное. Моня — вон он стучит по буквам и улыбается –

:-)))

кое-что раскопал обо мне. Оказалось, все мои родственники и я сам проживаем в настоящий момент в Коми-Пермяцком округе, а вовсе не в Мытищах. Тогда я еще раз созвонился с маменькой и попросил, чтобы она мне мозги не пудрила, и доступно разъяснила. Она долго колебалась, как будто боялась, но я ей сказал, сейчас не те времена, бояться нечего, и она мне выдала, что на самом деле мы не Лутовкины, а Лутовиновы и родом из старинного села Спасское-Лутовиново Орловской губернии.

Вот вы, Эразм Петрович, упоминали как-то, что происходите родом из старинных грузинских князьев, а проходивший по делу Вронский причислял себя к графьям. Ну, а уж Никита Михалков всю страну убедил, что он потомственный барин. Получается, куда не кинь, везде аристократы. Так порадуйтесь, Эразм Петрович! Нашего полку прибыло! Я тоже аристократ.

Когда вы принимали меня на работу, то проницательно заметили, что имя и отчество у меня такие же, как у великого русского писателя Тургенева. Так вот, Эразм Петрович, и я, и писатель Тургенев, оба мы, по матери, Лутовиновы и родом из одних и тех же мест. Может, моя маменька даже специально мне имя дала, в честь дальнего родственника. Да, все сходится! И осторожные рассказы маменьки про беглого дедушку тому свидетельствуют, и ее вздохи под луной. И бабушка мне кое-что нашептывала. Даже, припоминаю, называла меня Солнышком. А что такое Солнышко? Включаем дедукцию. Это же законспирированное «Ваше сиятельство». Но тогда ей было уже под девяносто, и я подумал, что она заговаривается.

Вспоминаю раннее детство. Мы с мамой ездили в Москву, посмотрели в Мавзолее на дедушку Ленина. Едва вышли с Красной площади, как маменька показала на большой старинный дом и между прочим сказала: «Вот здесь, Ваня, раньше проживала наша семья». Я спросил, а почему же мы переехали в Мытищи? Она огляделась и шепнула мне потихоньку: «Нас нехорошие дяди выселили». Вот и Моня сейчас подтвердит, что мы Лутовиновы.

Its really!

И, между прочим, я всегда чувствовал, что благородство из меня так и прет. Честно вам признаюсь, Эразм Петрович, этот факт, что я тоже аристократ и потомственный дворянин, меня сильно торкнул. Я не на шутку заинтересовался писателем Тургеневым, своим дальним родственником. Но сейчас нет времени. Когда мы попадем в Горную Шорию и устроимся, я обязательно прочитаю его произведения. Ребята меня подзюкивают: мол, приобретете спутниковую тарелку, то в вашем распоряжении будет полное собрание его сочинений.

Easy!

Пока закругляюсь. Оставляю вам письмо в полной уверенности, что вы нас не сдадите. Правда, Саша, уже побывший в лапах наших органов, отговаривает меня от этой затеи с письмом. Но я-то знаю вас, Эразм Петрович! Вы с вашим дедуктивным умом все равно догадаетесь, куда мы хотим удрать. Небось, тотчас вспомните наши разговоры и быстро скумекаете: «Ну, конечно, Ваня направится в Горную Шорию, где нога человека (по вашим же словам) еще не вступала в медвежье говно».

А я уверен, вы не сдадите, потому что у вас всё равно осталось благородство от древних грузинских князей. Саша, правда, высказал такую гипотенузу: а вдруг флэшка попадет в чужие руки? Но Моня нас успокоил. Он введет пароль, известный только вам, Эразм Петрович, а также Пушкину, написавшему про ученого кота.

Тут еще вот какое дело, Эразм Петрович. Мне так или иначе, пришлось бы обратиться к вам. Вы уж, вернувшись в Москву, пожалуйста, выберете время, зайдите к моей маменьке и успокойте. Заверьте, что с её сыном, оболтусом Ванькой, всё в порядке. Полностью ей не рассказывайте и куда мы едем, не называйте, а то она соседкам проболтается, и слухи пойдут по всем Мытищам. Только намекните, что я в бегах. Она поймет. Это у нас в порядке вещей. Вспомнит про беглого дедушку, которому тоже пришлось хлебнуть по полной.

Уже наверняка возбудили дело о похищении Сережи. Ежели к вам обратятся с предложением сыскать, пожалуйста, не занимайтесь этим. Не разрушайте созданную мной и Катей семью. А вас найдется немало других дел.

Надеюсь и передаю пламенный!

А также передают вам привет Катя Маслова, Сашка (математик), Моня (хакер), маленький Сережа и Кулёма (который присоединился к нам).

Удостоверяю: Иван Лутовинов, дворянин, а может даже и князь.

 

22. Расчет наличными

Еще когда Фанаберия недочитал, над текстом вдруг появилась синяя рамка с красной мигающей надписью, на которой хакер Моня призывал чтеца поторопиться. Ибо на чтение отвел последнюю минуту. Потом счет пошел на секунды: 59, 58, 57… Они стремительно уменьшались до нуля, как на счетчике взрывного устройства перед приведением его в действие.

А когда выскочил нолик, взрыва, правда, не последовало, но весь текст исчез, и хор имени Пятницкого запел: «Во поле березка стояла, во поле кудрявая стояла», — да так громко, что на сыщика зашикали другие посетители Интернет-клуба. Эразм Петрович выключил звук и огорчительно вздохнул: кое-что захотелось перечитать и уточнить. Он даже ругнулся, но, впрочем, беззлобно: «Ну, Моня, стервец!» — и совсем уж добродушно подумал, что такие шустряки, как он и Сашка, и в самом деле могут обрушить финансовый мир.

Больше в этот день никуда не ходил. Вернувшись в номер, лег хорошенько отдохнуть да подумать над электронным посланием. Правда, кто-то, отвлекая, постучал в дверь, но сыщик не пошевелился — решил, что это настырный Млекопитаев пришел опять торопить с выселением. Затем в дверь, уже ночью, затарабанили еще настойчивей. Он встал, открыл дверь и увидел Млекопитаева с чертежами и рядом с ним сантехника в робе, а у того на плече ржавая водопроводная труба, на которой повесили Сергея Есенина. «Будем реставрировать обстановку тех лет», — самодовольно пояснил Леонид. Но оказалось, что это всего лишь сон.

А вот на утро встал вполне бодрым. Сложил в спортивную сумку вещи: «Нечего тут торчать, пора сматываться». Но прежде всего, конечно, надо было нанести последний визит к вице-премьеру. На этот раз в здание долго не пропускали, что-то выясняли, сверяли, и всюду толкались охранники. Эразм Петрович припомнил, как кто-то из крупных деятелей раньше объявлял: «Мы не должны забывать, что мы слуги народа». Со временем слуг стали всё сильней охранять от самого народа. Однако, тенденция! В приемной, кроме секретарши, торчал Гошенька. Он кратко проинструктировал:

— Будьте вежливы и тактичны. У Алексея Александровича сына украли.

«Не шуточки», — со страхом подумал Фанаберия, чувствуя себя чуть ли не участником киднепинга. Однако, сохраняя хорошую мину, деловито спросил:

— Алексей Александрович желает, чтобы я занялся и этим делом?

— Нет, похищением уже занимается ФСБ и полиция.

«Ну, и слава богу», — облегченно выдохнул детектив и вошел в кабинет. Гошенька нырнул следом. Но хмурый Каренин, сидевший за столом, его выставил:

— Ты энто, потом. Мне с товарищем надо тово… вполне наедине.

Гошенька послушно удалился. Фанаберия терпеливо ждал, когда министр поднимет голову, а пока разглядывал кабинет. На стенах висело несколько портретов, плакатов и один вымпел, на котором написано: «Крепкому хозяйственнику». Видимо, награда от госпожи Мотыленко. Министр продолжал молчать, и хмурая мина не покидала его лица. Сыщик ему даже посочувствовал: «В расстроенных чувствах человек». И, когда Каренин, наконец, обратился, постарался быть кратким.

— Алексей Александрыч, собственно, я закончил расследование. Вот возьмите сережки, но они фальшивые. Настоящие находятся на дне Невы. По свидетельству очевидцев сорвались с ушей, когда ваша покойная жена нырнула в реку с борта «Авроры».

— Так я и знал! — министр ударил кулаком по столу. — А она всё вертела вокруг да около…

Впрочем, расстроенные чувства не помешали «крепкому хозяйственнику» начать диспут, когда речь зашла о вознаграждении.

— Какое ж вам; настоящие серьги не найдены; с этих, что ли? — рубил он фразы, кивнул на лежавшие на столе фальшивые, к которым даже не прикоснулся.

— Но я вам точно указал местонахождение настоящих.

— Ага, ищи теперь иголку в стоге сена.

Он не преминул расспросить о данном напрокат ноутбуке.

— Утерян в процессе расследования, — ответил Фанаберия.

— Ну вот; он пойдет с учетом тово. Щас выясню, сколько стоит.

— Не надо выяснять, — тускло сказал сыщик, забоявшийся, что еще и в долгах останется. — Выделите мне на проезд до дому. Я издержался.

Каренин вытащил бумажник, пошелестел и вытащил стодолларовую купюру, выбрав самую мятую и с надорванным уголком.

На это и закончилось их общение. А в приемной Гошенька снисходительно посмотрел на незадачливого сыщика и уел стихом, явно заимствованным из басни дедушки Крылова: «Беда коль пироги начнет тачать сапожник, а розыском займется бухгалтёр».

Эразм Петрович ничего не сказал в ответ, но уши у него покраснели. Он вышел из министерства раздосадованный и разом переменил прежнее решение «побыстрей отсюда смотаться».

 

23. В клинике

Пробудившееся сочувствие к Каренину, потерявшему сына, улетучилось. Зато включились аналитические центры в полушариях мозга, и детектив решил нанести визит в одиннадцатую психиатрическую больницу. Разузнал адрес, и через полчаса зашел в вестибюль новой, недавно пущенной клиники, при этом подумав: «Надо же, число психушек в Питере уже на второй десяток перевалило». Следом, с логической неизбежностью, подступила мысль: следовательно, и число ненормальных растет. Мир, ускоряясь, сходит с ума. И связано это со всемирным потеплением. А может, со всемирным похолоданием.

Андрей Ефимыч Брагин — тот самый, упомянутый в послании Ивана — принял сразу, отложив все дела. Фанаберия с любопытством и оценивающе разглядывал главврача. Большеголовый, со светлыми, редкими волосами на темени и густыми на висках; на вид добродушный, но сейчас явно встревоженный.

— Вы из полиции?

— Нет, я сам по себе, — успокоил его сыщик. — Почему вы ждете полицию?

— Так мы же сами заявили. Дело в том, что пациент Левин исчез. Он всегда возвращался на ночь и, вот, впервые не явился.

— Ну, вряд ли полиция так быстро заинтересуется его личностью. Расскажите о нем.

— Приятный мужчина, интересный собеседник, физически вполне крепкий, — поспешил ответить Андрей Ефимыч. — И если б не его параноидальные обострения! У нас он с прошлого года. Охрана у Смольного задержала. Был очень возбужден, говорил непотребные речи. Его поведение посчитали неадекватным и переправили к нам.

— А что за непотребные речи?

— Так в протоколе обозначили. В основном выдержки из публицистических стихов Пушкина, Лермонтова, Некрасова, — разъяснил доктор. — Левин раньше же преподавал русский язык и литературу в школе.

— Знаю, — кивнул детектив.

— Мало того, он полностью себя отождествил с Константином Левиным, героем романа Льва Толстого. В моей практике это часто встречающаяся форма шизофрении.

Фанаберия припомнил, что читал о толстовском Левине, о его «обостренном чувстве справедливости» и понятливо кивнул. Вот до чего русская литература доводит! Учитель словесности свихнулся от чтения книг, призывающих к милосердию и справедливости.

— Не скрою, — ворковал рядом Брагин, — я любил с ним беседовать и часто посещал шестую палату, где он лежал. Даже у меня иногда мелькала дикая мысль: а не переселиться ли к нему, чтобы чаще общаться.

Он заметно взволновался, и на его крутом лбу выступили бисеринки пота.

— Ну, почему же дикая, — опять успокоил Фанаберия. — Мысль вполне здравая: общение по интересам. А припомните, каким образом в последний раз проявилось обострение Левина?

— Он порывался ехать в Болгарию.

— Зачем? — удивился Фанаберия, тотчас припомнив из «досье» Худобы, что мальчика Костю еще в юном возрасте ловили на границе в Черновцах. И граф Толстой туда же, в Болгарию, собирался.

— Освобождать от турецкого ига братский болгарский народ. Хотя я убеждал его, что болгарский народ в этом вовсе не нуждается. Я исходил из текущей обстановки. Мой давний друг и коллега, психиатр Жеков, приглашал меня в Варну. И я вернулся шокированным. Увидел развалины заводов, нищету, раздавленную экономику. Так что, если нынче болгары нуждаются в освобождении, то лишь от ига Евросоюза. Да вы, наверно, сами заметили, что у нас сейчас не продают ни их замечательного перца, ни помидор…

— Свои впечатления Левину высказывали?

— Да, подробнее, чем вам, — у доктора трагически дрогнул голос и выпучились глаза. — Там у них известный журналист облил себя бензином и поджег. Представляете? На центральной площади. Объявил, что не хочет жить, когда его страна умирает.

— Понятно, — усмехнулся Фанаберия. — Вы своего пациента переориентировали с турок на Евросоюз… А Левин не рассказывал, что у него прадедушка там погиб?

— Упоминал, — Андрей Ефимыч вздохнул. — Ему очень хотелось разыскать его могилу… Так вы на полном серьезе считаете, что Константин в Болгарию подался?

— Вполне возможно.

— Ну, слава богу! А то у меня, знаете, уже закрадывалась мысль, что он утонул… Да-да, не удивляйтесь! Он в последнее время дайвингом стал интересоваться, приобрел акваланг и ласты. Вообще же он человек романтического склада. Однажды поделился со мной, что влюбился в Татьяну Ларину. И все бы ничего, но я-то сразу предположил: «Ужель та самая Татьяна?»

— Вы полагаете? — осторожно вставил Эразм Петрович.

— Ну да, из «Евгения Онегина», — подтвердил Брагин. — Знаете, занимаясь с больными, мне поневоле пришлось обратиться к великой русской литературе. И сейчас я подумываю над тем, чтобы написать статью о необходимости знания классической литературы для практикующего врача-психиатра.

«И для практикующего сыщика тоже», — мелькнуло у Фанаберии.

— Особенно это важно для нас, живущих в Петербурге. Вспомните «Медный всадник», «Портрет», «Белые ночи», — с горячностью продолжил доктор. — Не правда ли, фантастический, феерический город — в какой-то степени призрачный, возникший из ниоткуда и ни на чем.

«А по более поздней характеристике — бандитский», — добавил про себя Эразм Петрович.

— Что касается, Левина — каково, а? Я уже хотел его выписывать и тут на тебе — очередное обострение. Сообщил мне, что Анна Каренина под поезд бросилась. Оказывается, она и была его возлюбленной, то есть Татьяной Лариной. Дикая мешанина в голове! Не удивительно, что он и себя отождествил с одним из героев литературы.

«Хм, — с сомнением подумал Эразм Петрович, — а если я сообщу, что так и было, не сочтет ли он и меня за сумасшедшего?»

— А дальше — больше, — продолжал Андрей Ефимыч. — Знаете, почему Левин занялся подводным плаванием? Он по секрету мне выдал, что Анна Каренина, которая на самом деле является Татьяной Лариной, оставила ему наследство. Представляете? На дне Невы! И он его хочет найти. Боюсь, что он окончательно уйдет от нас с вами в свой вымышленный мир.

— А что искал, он нашел? — осторожно спросил сыщик.

— Э, батенька, да вы тоже внушаемы, — доктор ласково погрозил пальцем. — И вам не мешало бы пройти обследование. Хотите я вас определю в палату?

— Номер шесть? — поинтересовался Фанаберия.

— Ну, можно и туда. Место освободилось.

— Нет, я погожу… И, простите, еще один вопрос. Элементарный. У него деньги-то хоть на руках водились? Пешком же в Болгарию не отправишься. Далековато.

— Какие-то сбережения были… О, да! Вспомнил! В последнем разговоре он у меня допытывался: не знаю ли я в Питере, какого-нибудь честного, не связанного с мафией ювелира.

— И что вы ему ответили?

— Ничего не ответил. Велел лечащему врачу увеличить дозу инъекций.

— Спасибо. Мне очень было приятно с вами побеседовать, — расшаркался Фанаберия.

— А скажите… если полиция нас потревожит, что ей довести до сведения о нашем пациенте?

— Думаю, про его фантазии можно умолчать, — улыбнулся сыщик. — Это ведь чисто специфическое, относящееся к истории болезни, не так ли?

— И про Болгарию не упоминать?

— Пожалуй, не стоит. Пусть, если удастся, посетит могилу прадедушки.

«Всплывут, наверно, в скором времени Анюткины слезки,  — подумал детектив, покидая клинику. — В каком-нибудь очередном уголовном деле. Или, быть может, на аукционе в Сотби».

 

24. Глава предпоследняя, элегическая

Из больницы Фанаберия вышел в приподнятом настроении. Беседа с доктором Брагиным и пожелание главврача пройти обследование повеселили его. Да и то порадовало, что Петербург к полудню преобразился. Славный выдался денек! Утренний туман развеялся, солнце припекало ощутимо, но по-осеннему ласково, осторожно; и город на Неве уже не казался призрачным и фантастическим, как уверял Брагин.

И опять Эразм Петрович изменил плану скорейшего отъезда из северной столицы. Он на метро доехал до Петроградки, и там прошел к стоянке знаменитого крейсера. Когда-то бывал здесь еще пионером, и у него тоже, как говорил косноязычный вице-премьер Каренин, красовался «на грудках» значок с кудрявым мальчиком. А приезжал в Ленинград в составе школьной туристической группы — из грузинского города Гори, где провел детские годы. Тогда еще Питер не был и бандитским, по крайней мере, никто о нем так не отзывался.

Сыщик шел по набережной, вспоминал, как их водила по городу пионервожатая, хлопотливая и похожая на курицу-наседку, и грустил. Как много невской воды с того времени утекло в Балтику! Как всё переменилось!..

Да, действительно переменилось. Знаменитого крейсера он не увидел. «На другую стоянку переместили, что ли?» — недоумевающе подумал. Поодаль, в сквере, на скамейке сидел дед — крепкий такой, в бушлате и бескозырке; из-под бушлата выглядывала тельняшка. Фанаберия присел рядом, желая расспросить.

— Я приезжий, гость из Москвы, и несколько удивлен произошедшими здесь переменами. А вы местный?

— Да, — ответил дед. — Я тутошний. Матрос Железняк.

— Тот самый? — удивился Фанаберия. — Исторический?

— Нет, однофамилец. Однако тридцать лет Балтийскому Военно-морскому флоту отдал.

— А куда «Аврора» подевалась? — спросил сыщик.

— Отправили на переплавку, — не желая вдаваться в подробности, ответил бывший моряк.

На Фанаберию опять нахлынули воспоминания из детства. Он, до возрастной мутации, обладал приличными вокальными данными и участвовал в хоре мальчиков. Одно время даже ставили запевалой. «Что тебе снится, крейсер Аврора?» — выводил он звонким детским голосом. Теперь, значит, уже ничего не снится легендарному крейсеру. Романтика кончилась. Да и была ли она?.. Леонид Млекопитаев в одном из своих исторических расследований доказал, что ничего такого и не имело место быть. Дескать, пьяные матросы забавлялись в семнадцатом году и все дела. Эразм Петрович не удержался и спросил у отставного моряка:

— Э, товарищ Железняк, извините за нескромный вопрос: а вы в молодости сильно увлекались… — и даже не договорил, понял, что не совсем по адресу.

— Что?! — возвысил голос ветеран и стукнул об мостовую тростью.

Но тут на набережную с шумом вырулили служебные машины и отвлекли внимание. Рабочие в униформе споро огородили причал полосатой лентой — чтобы никто не приближался. Чуть позже подъехал джип, и из него вылез помощник Каренина.

«Ага, — догадался Фанаберия, — сережки намерены искать! А командовать парадом будет Гоша».

Одновременно на Неве появились специализированные катера. Сразу три водолаза в громоздких костюмах собирались спуститься под воду. И Гоша действительно руководил всеми.

Фанаберия, усмехаясь, понаблюдал за действиями розыскной экспедиции, разумеется, организованной на денежки налогоплательщиков, и попрощался с матросом Железняком. На доске объявлений с крупной шапкой «Разыскиваются» увидел фотографии знакомых ему людей. Цветное фото, с улыбающимся во весь рот мальчиком Сережей; сюда частично вошла обрезанная по вертикали Анна Каренина. Рядом — очевидно, из архива МВД — коротко остриженная Катя Маслова, в анфас и в профиль. А вот фотографию Ивана Сергеича, очевидно, не нашли, и вместо полноценного снимка на доске висел черно-белый портрет, выполненный фотороботом. Сходства с оригиналом было мало. О пацанах-беспризорниках в комментариях к снимкам вообще не упоминалось.

«Ну, дай-то бог всем им благополучно добраться до Горной Шории», — от всей души пожелал частный детектив. А всезнающий автор сей истории от себя готов прибавить, что так оно и случилось.

 

25. И последняя, рекламная

А вы бывали в Горной Шории? Если нет, то быстрей пишите заявление на отпуск и езжайте, езжайте незамедлительно! Любите ли вы путешествовать? О, да что я спрашиваю! Разве можно не любить путешествия? Их надо любить с той же страстью, c какой любил Н. Гоголь театральные зрелища. Разве они — и зрелища, и путешествия — не способны во всякое время и при всяких обстоятельствах возбуждать и волновать нас, как воздымает ураган песчаные метели в безбрежных степях Аравии… Но что нам Аравия! Когда есть Горная Шория с ее прекрасными реками и озерами, горами и долинами. Ступайте, ступайте же в магазин, покупайте палатку и рюкзак, если у вас еще их нету, и следуйте путем наших опальных героев: Санкт-Петербург — Новокузнецк — Кондома — Шерегеш… И вот вы уже на месте, в Сибирской Швейцарии. Смело идите в тайгу, пробирайтесь вглубь хоженными и нехоженными тропками. Авось и вам посчастливится увидеть снежных людей, убежавших от цивилизации…

Фото. Иван Лутовинов через год. Не правда ли, он чем-то похож здесь на своего дальнего родственника писателя Тургенева? Кто не согласится с этим, напомню, что все мы от Адама и Евы.