Сам Фанаберия, захватив с собой сережки, поехал к известному на весь город ювелиру Донатану Айшпицу. Тот жил на Невском. Эразм Петрович поднялся по лестнице на второй этаж старинного особняка. Вместо электрической кнопки сбоку от двери висело кольцо на шелковой веревочке — для колокольчика. «Наверно, из-за перерывов в подаче электроэнергии, — подумал Фанаберия. — Или причуды хозяина?» Впрочем, это было совершенно неважно, додумывать не стоило. Он дернул за кольцо. Внутри послышался мелодичный звяк. Никто не отзывался. Детектив подождал и еще раз дернул. Опять без результата. Тут он приметил, что дверь на толщину пальца отходит. Он осторожно потянул её на себя и вошел в квартиру.

Ювелир лежал посреди зала на роскошном персидском ковре, и в его горле торчал столовый нож с пластмассовой ручкой, довольно дешевый, стоимостью не больше полтинника. Рядом на инкрустированном столике лежала раскрытая записная книжка. В ней, на развороте, корявая надпись: «Мы это сделали».

Фанаберия надел белые перчатки и хладнокровно полистал странички. Там обнаружил несколько фамилий с адресами. Кое-какие переписал себе в гроссбух. Затем, в перчатках же, вытащил из кармана трупа мобильный телефон и набрал «02».

— Алло, обнаружен труп.

— Где это?

Сыщик сообщил адрес.

— А говорит кто?

— Дед Пихто.

— Алло, дедушка, вас плохо слышно. Передайте еще раз, по буквам.

— Петр, Иван, Харитон, Толик, Оксана.

— Так вас там четыре мужика на одну бабу?

Фанаберия понял, что в полиции на всякий случай затягивают разговор, чтобы пробить номер. Но ему совсем недосуг давать показания; он отключил мобильник и аккуратно вернул на место. Впоследствии в полицейском протоколе будет записано: «Труп сообщил о своей смерти в 12.15».

Потом Эразм Петрович последовательно проехал по адресам, которые переписал в гроссбух. То были коллеги Доната Айшпица по ювелирной деятельности. Но ему пока не везло. По одному адресу на звонки в дверь никто не отзывался, по второму вообще не мог попасть в подъезд, а явившись по третьему адресу, увидел, как ювелира выносят из подъезда с простреленной головой.

День выдался явно неудачный. Однако Фанаберия проявил настойчивость и все-таки отыскал в бандитском Санкт-Петербурге еще живого специалиста по ювелирному делу. Ему долго не открывали, выясняя, кто он такой; наконец, раздались щелчки отпираемых замков. Перед ним предстал упитанный господин с маленькими, боязливыми глазками.

— Прошу вас сделать экспресс-анализ по этой вещице, — детектив подал ему сережки, переданные графом Вронским.

— Сей момент, — откликнулся ювелир и угодливо предложил: — А вы пока кофею с гавайским ромом не желаете откушать?

— Не откажусь. Только раздельно.

Детектив сидел, попивал кофе, чередуя его с ромом, и ждал, когда ювелир (не будем называть его имени, пусть хоть этот останется в живых) определится с драгоценностью. Увы, сомнения детектива подтвердились. Сережки оказались фальшивыми.

— Точно? Вы не ошибаетесь?

— Абсолютно.

— Ну, хорошо. Будем полагать, что они сделаны достаточно искусно, и, стало быть, по ним можно судить, как выглядят подлинные. Так?

— Истинно так.

— И что вы можете сказать о подлинных сережках?

— Возможно, я ошибаюсь. Мне надо навести справки, — уклончиво ответил ювелир.

— Ну, наводите. В поисках этих сережек заинтересованно очень влиятельное лицо. Не морщите в напряжении нос. И без того ясно, что дело пахнет керосином.

Щеки у ювелира затряслись от страха. Сыщик, надеясь привести его в чувство, угостил не своим ромом.

— Хорошо. Зайдите завтра в это же время, — наконец, обрел речь ювелир. — Только прошу вас, пожалуйста, вы на меня не ссылайтесь и вообще мое имя не упоминайте, — он буквально взмолился, приложив руки к груди. — Я еще внуков хочу понянчить.

— Окей, — пообещал Фанаберия, однако о дальнейшей жизни ювелира подумал с сомнением. Мешали три очевидных фактора риска: чрезмерная полнота, опасная профессия и наличие денег в конвертируемой валюте. А еще, возможно, присутствовал четвертый фактор: плохая наследственность. Впрочем, выяснять он не стал. Дело затягивалось, и Эразм Петрович предчувствовал, что оно примет дурной оборот. Вернувшись в гостиницу, зашел в буфет и у стойки бара, вдогонку к рому, тяпнул сто грамм коньяка. Не пьянства ради, а снять стресс — забыть это ужасное впечатление от созерцания убиенных ювелиров. Ну и еще отвлечься от преследовавших неудач.

А вот Иван Сергеич явился веселым. Глянул на шефа и сразу определил, что тот не в настроении.

— В пролете мы, Вань, — не стал скрывать сыщик, даже не удосужившись назвать помощника полным именем. — Граф подсунул нам фальшивые сережки. И ведь нечем его прижать.

— М-да, этого фраера на испуг не возьмешь, — согласился Лутовкин. — Я как увидел его, сразу понял: тертый калач. Ишь, фон-барон, граф недорезанный. В парадном мундире приперся.

— Ну, это ясно, — неохотно разъяснил детектив. — Тонкий намек на толстые обстоятельства. Подчеркнул свою принадлежность к силовым структурам.

— А тросточка с черепом что означает?

— Скорее всего, в масонской ложе состоит.

— Понятно, — подхватил Иван Сергеич. — А передний зуб золотой, оттого, что с братками повязан. Ух, ты! Круче тройного одеколона! Вот влипли, так влипли. Эдак пристукнут где-нибудь, и родная мама не узнает, где могилка моя.

— Ну, можешь проваливать к маме, — проворчал Фанаберия. — Только прежде признайся, подлец: ты читал записку, которую я просил передать графу?

— Ну, прочитал, — признался Лутовкин.

Эразм Петрович влепил ему звучную оплеуху.

— Че деретесь? — Помощник обиделся.

— Тебя розгами следовало бы выпороть. Говорил же, не читай! Граф прокачал тебя, дуралея, и принял соответствующие меры.

Иван приложил руку к щеке и посмотрел на пальцы: на них оказалась кровь.

— Ой, а что это у тебя… кровь? — забеспокоился Фанаберия.

— Да уж не малиновое варенье.

— Ну, иди, приведи себя в порядок в ванной комнате. Там аптечка есть, — виновато сказал детектив.