Иван Сергеич сходил в туалетную комнату, посмотрел на себя в зеркало, умылся холодной водой и смочил щеку одеколоном. Он порезался, когда утром брился одноразовым лезвием, которое в целях экономии уже использовал в десятый раз. Ранка чуть затянулась, а теперь кровоточила вновь. «Пусть думает, что сам кровя мне пустил, — обиженно рассудил. — Я стараюсь, из кожи лезу, а он дерется. Вот, действительно, брошу его и уеду к маме».

Фанаберия стоял у окна, смотрел на бандитский Петербург и нервно тарабанил по подоконнику. Лутовкин его пожалел. Да и вообще он долго не мог обижаться.

— Я такое для вас нарыл, а вы деретесь.

— Ну, извини, Иван Сергеич, — сыщик повернулся к нему. — Прости великодушно. И что же ты нарыл?

— В общем, дело было так, — ожил помощник. — У Аннушки я разузнал, где находится загородный дом Карениных, и покатил туда. Их усадьба обнесена двухметровым забором. Но скрозь железную решетку я заметил в саду нянечку эту. Катя Маслова выгуливала ребятенка. Охранник, естественно, меня внутрь не пустил, но я перекинулся парой словечек с Катей. Она сказала охраннику, что приехал землячок из деревни, и попросила впустить.

— Так ты, в самом деле, односельчанин Кати Масловой?

— Да какой там! Это она с Аннушкой из одной деревни, а я, не будь дурак, всё у Аннушки разузнал на всякий случай. Катя раньше работала в сельском детсадике воспитательницей, но потом в деревне одни старики остались, и она пустилась во все тяжкие. Тут, в Питере, интер-девочкой пахала.

— А как на Анну Каренину вышла?

— Да очень просто. Как только заработала бабла на приличную рекомендацию, — пояснил Иван Сергеич. — Она мне все выложила. Я, Эразм Петрович, не для похвальбы будь сказано, умею производить впечатление на незамужних женщин из низших сословий.

— Кажется, это была самая интеллектуальная фраза в твоих речах, — отметил детектив. — Ну и дальше?

— А дальше Катюша мне сказала, что она переела, и пошла в туалет. А меня оставила с Сережей.

— Это она, положим, рисковала. Кто тебя, удальца, знает. Может, ты похитить ребенка хотел.

— Да нет, охранник Хазбулат рядом торчал. Только он с ребенком не может найти общего языка. Почему-то начинает потеть и заикаться. Не знаю, с чем это связано. Вот у нас, в Мытищах…

— Итак, ты остался с Сережей! — сердито оборвал его Фанаберия.

— Ага. Пока Кати не было, я переговорил с ним. Бойкий оказался мальчонка. Между прочим, сообщил мне, что его маму вовсе не Анной Карениной зовут…

— А как же? — удивился Эразм Петрович.

— Татьяной Лариной.

— Здрасьте, я ваша тетя! Так ты, может, совсем не туда попал?

— Туда! — ухмыльнулся Иван Сергеич. — Я уточнил у Катюши, когда она вернулась. Девичья фамилия ее госпожи действительно Ларина. А Татьяной она называлась самым близким, потому как родилась двадцать пятого января, в Татьянин день. Но её отец, секретарь парткома, не признавал церковных списков и записал дочь Анной, в честь Анки-пулеметчицы, которая служила у Чапаева.

— Ладно, хватит болтать, — разочарованно бросил сыщик. — Татьяна она или Анна, нам без разницы. По делу что-нибудь вызнал?

— Катя сказала, что в последние дни своей жизни её хозяйка встречалась с одним чудилой.

— Ну, ясно. С графом Вронским.

— Да нет, Вронского Катя хорошо знает. Всё норовил её за попу ущипнуть. А этот — не такой. Даже попыток не делал.

— Хм, — задумался Эразм Петрович. — С этим новоявленным фигурантом не мешало бы разобраться. Перед гибелью, говоришь, приходил? Тут что-то кроется… Ладно. Давай, завтра опять к Карениным. Может, еще что нароешь. И главное, про этого господина подробнее расспроси. Пусть обрисует его портрет. Может, характерные особенности имеет.

— Я с полным удовольствием, — Иван Сергеич ухмыльнулся. — Мне Катюша приглянулась. Такая приветливая деваха. И пропорции идеальные.

— Ну, ты неплохо внедрился. В этом ключе и действуй.

Лутовкин пообещал не оплошать и на следующий день опять поехал в загородный дом Карениных.