Все последние дни Лидия Павловна находилась в состоянии крайнего возбуждения. После разговора в кабинете Рублёва она вдруг со всей очевидностью, поняла, что Рудник никогда не любил её. Если она и была нужна ему, то вовсе не как друг или женщина. Всё это время он использовал её в качестве осведомителя. Не работай она в лаборатории Смелякова, он, вероятно, никогда и близко бы не подошёл к ней. Самолюбие Лидии Павловны было уязвлено до крайности. «Боже мой, — твердила она, — какая же я дура! Как я не могла догадаться сразу!» И она вспомнила, что нечто вроде подозрения возникло у неё, когда Рудник систематически возвращался в разговорах к Смелякову.

Сейчас Лидия Павловна перебирала в уме историю своих отношений с Рудником и всё больше удивлялась своей слепоте. Как этому типу удалось её одурачить? Ведь она же не семнадцатилетняя девчонка! Слава богу, всякое видела в жизни! Правда, Рудник был внимателен, заботлив. А к знакам внимания она была неравнодушна. Может быть, потому, что в детстве её не баловали ни подарками, ни лаской. Отца она потеряла в войну, а мать, сколько Лида её помнила, была вечно занята: днём на фабрике, а вечером у плиты, у швейной машинки: она подрабатывала шитьём. На руках у неё было двое девчонок — Лида была старшая — и престарелая мать.

Все эти дни Лидия Павловна жила, словно во сне. Как обычно, она вставала в семь, варила себе кофе и, тщательно одевшись, ехала на работу. Никто не мог бы подумать, что в душе у неё всё бурлит. Внешне она была спокойна, только вглядевшись пристально, не трудно было заметить некоторую бледность. Да, пожалуй, стала рассеянна. Девчонки из её отдела шептались: «Смотрите-ка, наша Лидия, наверное, поссорилась со своим».

Последнее время Рудник часто звонил ей на работу, и некоторые подруги Лиды или знали, или догадывались о его существовании. Хотя никто никогда его не видел. Снимая трубку, девчонки говорили: «Лидия Павловна, ваш звонит». Сейчас, встречаясь со своими сослуживцами, она думала: «Пока они ещё ничего не знают. Но скоро им будет всё известно. Будут шептаться, указывать на меня взглядом. Вон та самая, у которой дружок оказался шпионом». Какой ужас! Нет, она этого не переживёт! Она попросту не сможет встречаться со знакомыми. А тут ещё беременность! Нет, надо что-то придумать! Но что?

И мысли её снова возвращались к Руднику. Это он, только он один виноват в её трагедии. Так изуродовать ей жизнь!

Лидия Павловна не могла его видеть. Да к тому же боялась выдать себя. Ведь она же обещала Рублёву держать себя в руках. Стоит Руднику заметить, что она не в себе, и он будет лгать, взвиваться или пытаться задобрить её подарками. Или угрозами постарается выяснить причину дурного настроения. Но, видимо, он уже что-то заметил. Дней пять, как он не звонил ей. Хотя прежде не проходило и дня, чтобы он не позвонил по телефону. А потом позвонил и сказал, что уезжает в командировку. Разговор получился кратким. Она чувствовала, что он хочет казаться приветливым. Но Лидию Павловну затрясло от одного звука его голоса. Незаметно она вышла в дамскую комнату, приняла таблетку элениума и немного успокоилась.

Каково же было удивление Лидии Павловны, когда дня через два после телефонного звонка она увидела Рудника возле института. Он поджидал её у ворот. От Лидии Павловны не ускользнуло, что в его улыбке сквозит беспокойство.

— Извини, — начал он, пытливо вглядываясь ей в лицо. — Почему ты на меня обиделась?

— Тебе просто показалось… — Она пыталась быть бесстрастной, ню чувствовала, что у неё не получается. Лицо её горело.

— Ты со мной так сухо разговаривала по телефону… Что случилось?

— Ничего. Тебе просто померещилось.

— Лида, не говори так. Разве я заслужил…

При его последних словах в ней поднялась волна холодной ярости. «Заслужил! Он ещё спрашивает!»

Лидия Павловна молчала, только слегка ускорила шаг.

— Поедем ко мне. Нам надо поговорить.

— Мне некогда. У меня дела…

— Какие у тебя могут быть дела? Разве есть что-нибудь важней наших отношений?

Он сошёл с тротуара на проезжую часть и поднял руку. Через секунду, скрипя тормозами, остановилось такси. Распахнув дверцу, Рудник почти насильно втолкнул Лидию Павловну в машину.

«Надо поговорить с ней, — решил он про себя, почувствовав сухие, холодноватые нотки в голосе Лидии Павловны, когда он говорил с ней по телефону. — Почему она на меня обиделась? Может, из-за того, что вот уже несколько дней я не звонил ей?» Но интуиция подсказывала Руднику, что дело не только в этом. Он нутром чувствовал опасность. Рудник решил, что их встреча в какой-то степени прояснит ситуацию. Да, он не хотел иметь её в качестве врага. Не оставлять врагов нигде — было его принципом.

Ехали молча. Лидия Павловна старалась не смотреть в сторону Рудника. Жадно курила, выпуская дым в приоткрытое стекло. Рудник покусывал тонкие губы.

Когда вошли в его квартиру, он сразу же прошёл на кухню, открыл холодильник, ища глазами что-нибудь выпить. Но там не было ни одной бутылки спиртного. В нижнем ящике кухонного шкафа тоже было пусто. Рудник вспомнил, что пару дней назад к нему заходил знакомый и они вдвоём уничтожили все запасы спиртного.

— Я сейчас, на минутку, — сказал он, — только сбегаю в магазин…

«Зачем я сюда приехала? Что мне здесь делать? О чём с ним говорить? Я просто не могу его видеть».

Лидия Павловна встала и прошлась по комнате, чтобы успокоиться. В комнате был беспорядок. На стульях валялись вещи, книги покрывал тонкий слой пыли, постельное бельё с тахты не убрано. В раковине на кухне лежала гора немытой посуды. Странно, что когда-то эта комната была частью её мира, оказавшегося таким иллюзорным. И тут взгляд её упал на кофейный сервиз, который она совсем недавно подарила ему. Она вспомнила, как долго искала этот сервиз, как колебалась при покупке, как копила деньги. Спазмы стиснули горло. «Боже мой! Какой же я идиоткой была! Ведь он шпион! Шпион!» — твердила она, испытывая чувство страха перед Павлом.

Рудник вернулся. Он поставил на журнальный столик бутылку коньяку и бутылку «Ркацители».

— Сегодня мне хочется напиться, — объявил он.

Он приготовил закуску: салат из помидоров, колбасу, ветчину, яблоки.

— Горячего нет, — сказал он насмешливо, когда они выпили по паре рюмок, — так что извини. Хозяйка объявила забастовку.

— Наверное, у неё были причины. — Лидия Павловна заставила себя улыбнуться. Коньяк разливался по телу приятным, расслабляющим и успокаивающим теплом.

— Может быть, — согласился Рудник. — Поэтому предлагаю, чтобы этот стол стал столом переговоров. Так что случилось с хозяйкой?

«Что ему сказать? — лихорадочно думала Лидия Павловна. — Сказать, что мне всё известно. Нет, ни в коем случае!»

— У хозяйки открылись глаза.

— Открылись? Или ей кто-нибудь их открыл? — Он играл рюмкой, не сводя с неё колючего взгляда.

— Ты пригласил меня для допроса?

— Ну зачем же так? Для дружеской беседы. Разве мы перестали быть друзьями? — Он улыбнулся и налил ещё по рюмке. Она молчала. Подняв рюмку, он воскликнул:

— За нашу дружбу…

«Он что-то знает, — решила Лидия Павловна. — Он чует, что пришёл его конец. Да, конец. И прекрасно. Туда ему и дорога», — мстительно думала она, вместе с тем где-то в глубине души надеясь, что Павел сумеет развеять все её сомнения и страхи.

— Ты стала скрытной, — продолжал он, жуя кусок ветчины. — У тебя есть от меня тайны?

— А почему бы и нет? — взорвалась она. — Почему меня не может быть тайн? У тебя же они есть?

— Ты на что это намекаешь? — процедил он сквозь зубы.

— Ты знаешь на что?

Он перестал жевать. Глаза его превратились в узенькие щёлки.

— Я-то знаю. А откуда знаешь ты? А? — полушёпотом спросил он, и на скулах его зашевелились желваки.

Только теперь Лидия Павловна сообразила, что сделала глупость. Ведь Руднику терять нечего, и он способен на всё. «А что терять мне? — подумала она. Выпитый коньяк придал ей смелости, — Я не боюсь его, потому что не боюсь смерти. Пусть делает всё что угодно. Наплевать!»

— Хочешь устроить допрос?

— Да. И ты мне скажешь, что с тобой случилось.

— И не надейся.

— Будешь молчать?

— Да.

Какое-то мгновение он раздумывал, что ему делать. Потом выражение его лица смягчилось.

— Лида, — голос его прозвучал мягко, почти ласково. — Но ты должна сказать. Хотя бы ради того хорошего, что между нами было. Ведь я люблю тебя.

— Лжёшь! Ты никогда не любил меня. Ты интересовался больше моей работой, чем мной.

— Что ты говоришь! — Его удивление было искренним.

— Я знаю, что говорю. Тебе был нужен Смеляков, а не я.

При этом имени он вздрогнул и уставился на Лидию Павловну тяжёлым взглядом. Если ещё секунду назад у него оставались иллюзии, что он ошибается, что она изменилась к нему по каким-то другим причинам, то теперь всё было ясно. Никакой надежды. Он завалился. Её последние слова прозвучали приговором.

У него мелькнула мысль, что она была специально приставлена к нему. «Да, да, — убеждал он себя, — она чекистка. Она следила за мной. Неужели это правда? Но как ловко она маскировалась всё это время!»

— Ну, — прорычал он, вставая, — хватит болтать. Откуда тебе всё это известно?

— Не скажу! — Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Пока не скажешь — отсюда не уйдёшь.

Она встала, взяла сумочку и направилась к дверям. Он преградил ей дорогу и, схватив за руки, подтолкнул в глубь комнаты.

— Пусти меня! — зло прошептала она.

— Нет, ты не уйдёшь.

— Только попробуй тронь.

Падая, она больно стукнулась головой о столик. На мгновение перед глазами посыпались искры. Но она тут же вскочила и увидела, что Рудник, тяжело дыша, с красным лицом стоит перед ней.

— Я заставлю тебя говорить, — прошептал он.

Она вдруг заметила, что суставы на его пальцах были неестественно белыми.

Падая, Лида поцарапала тыльную сторону ладони и сейчас, сидя на полу, приложила её к губам.

Павел упал перед ней на колени.

— Лида, прости! Клянусь, я люблю тебя, верь мне… Ничего, ничего не надо, только бы ты… со мной.

Он искал её губы своими губами, и она чувствовала его прерывистое дыхание, запах спиртного.

Она поднялась, взялась за сумочку.

— Не уходи! Умоляю!

Но Лида оттолкнула его.

Она вышла в прихожую, спустилась по лестнице. Она чувствовала, что и Рудник, и возвращавшийся в это время с работы его сосед смотрят ей вслед. «Только бы выйти на улицу. А там он мне ничего не сделает». Она шла и считала ступеньки. Одна, две, три… десять… Ещё один пролёт. И дверь. На улице вечер, шум машин, весёлые голоса.

Когда она ехала в такси, её уже начал бить озноб. Дома она легла в постель, укрылась двумя одеялами. Но озноб не проходил. В голове путались обрывки мыслей. Почему-то вспомнилось село, где она жила во время войны. Обрыв реки и заливные луга на другом берегу. Там тревожно кричали чибисы и густо рос щавель. Потом перед глазами встал маленький посёлок под Сочи — Лоо, где она отдыхала с подругой. Ртутная гладь моря, спокойное покачивание лодки, всплеск вёсел, хрип радиолы на танц-веранде, стрекот цикад по вечерам. Это было самое беззаботное и счастливое время её жизни.

Через некоторое время озноб прекратился, начался жар. Перед глазами плыли радужные круги, она проваливалась куда-то в глубину и всплывала вновь, металась в кровати, пытаясь уснуть. «Уснуть, только бы уснуть, ни о чём не думать, выключить сознание, как выключают яркий свет или электроплиту». Она вспомнила, что в ящике туалетного столика у неё лежала пачка нембутала. «Да, да, вот где выход, — обрадовалась она. С трудом встала, нащупала ящик стола… — Хорошо, как хорошо! Ни о чём не надо будет думать…»

* * *

Как только Лидия Павловна скрылась за лестничным поворотом, Рудник закрыл дверь и, покусывая губы, прислонился к ней спиной. Что делать? Бежать за Лидой, догнать её, уговорить вернуться? Бесполезно. Оставаться здесь, в квартире, тоже небезопасно.

Куда сейчас пошла Лида? Доносить на него? Может, и так. Сумасшедшая баба! Что с ней происходит? Откуда она это узнала? Хорошо, если догадалась сама, а если… Тогда конец! Рудник почувствовал, как по спине ползут струйки холодного пота. Конец!.. Какое страшное слово! Нет, этого допустить нельзя. Он не позволит взять себя голыми руками.

Рудник сорвался с места и кинулся к секретеру. Дрожащими руками вытащил из брюк ключи, открыл маленький ящичек, достал толстую пачку денег, паспорт настоящий, другой паспорт — поддельный на имя некоего Хмызова Николая Петровича, рассовал всё это по карманам пиджака, накинул плащ. Потом в прихожей достал из ящика столика пистолет, который спрятал туда перед тем как открыть дверь на звонок соседа, и сунул его в карман плаща. Кажется, всё. Рудник остановился в прихожей, лихорадочно припоминая, не осталось ли в квартире каких-либо улик против него. Вроде бы нет. Затем бесшумно открыл дверь и выскользнул на лестничную площадку.

Сколько лет он готовился к этой минуте! Он был уверен, что рано или поздно она наступит. Он заранее разработал для себя вариант отступления. А «хозяева» позаботились о поддельных документах. Всё было предусмотрено. И всё же сейчас, выходя из подъезда дома, Рудник чувствовал, как рубашка липнет к спине, как бешено колотится его сердце.

Город окутали лёгкие, прозрачные сумерки. На улице шумел, бурлил и переливался людской поток. У ресторана «Сатурн» толпа выясняла отношения со швейцаром. Из открытых дверей магазина грампластинок на улицу выплёскивалась какофония звуков. Дрожащий разноцветный неон рекламы «Аэрофлота» призывал экономить время и летать только самолётами.

Рудник шёл, изредка останавливаясь и незаметно озираясь по сторонам: он не мог избавиться от ощущения, что за ним тащится «хвост». У метро он нашёл телефон-автомат и позвонил.

— Тюльпаны все проданы, — сказал он в трубку. Он старался говорить спокойно. Но на том конце провода, видимо, догадались, что он волнуется. Очень волнуется. Там от него и не ждали спокойствия. Там понимали, что он в капкане, что его надо спасать.

— Очередные прибудут завтра в девять, — ответили ему. Это значило, что завтра в девять он должен явиться на пригородную станцию Химки. Там к нему подойдут и скажут, что надо делать.

А что делать сейчас?

Больше всего его беспокоила Лида. Что она думала? Где она сейчас? Если дома, то полбеды, тогда у него ещё есть время. Но откуда она знает? Этот вопрос мучил его как заноза. Он не может успокоиться, пока не ответит на этот вопрос.

У метро он поймал такси.

— На улицу Кирова, — сказал он шофёру.

Он представил себе её однокомнатную квартиру, тесную кухоньку с шатким столиком и холодильником «Бирюса», телевизором «Темпом» и настольную лампу в виде маленького уличного фонаря пушкинских времён. В этой квартире он провёл немало хороших часов. Он никогда не жил с ощущением устойчивости, прочности, долговечности. Сколько он себя помнил, всё у него было временным. Работа, отношения с людьми, вещи. Любовь к Лидии Павловне тоже. Как проклятие висело над ним его тайное занятие. Какая может быть прочность, когда каждую минуту он мог провалиться. Теперь, как никогда, он понимал, что даже деньги не приносили ему ощущение прочности. Наоборот, чем больше их у него скапливалось, тем менее устойчивым он себя чувствовал. Словно немые свидетели его двойной жизни, они напоминали ему о неминуемом конце.

Такси остановилось у полутёмного подъезда. Рудник расплатился и поднялся на пятый этаж. Ключ от Лидиной квартиры при нём. «Только бы она не заперлась изнутри на цепочку», — подумал он. Дверь оказалась не запертой, и он вошёл в прихожую. Было темно и тихо. Только на кухне журчало радио. Рудник решил, что Лиды нет дома, но, войдя в комнату, рассмотрел в полутьме, что она лежит на тахте. Рудник окликнул её, но она не отозвалась. Даже не пошевелилась.

Он включил свет, но Лида по-прежнему лежала неподвижно и почему-то в одежде: в подаренном им серо-голубом костюме. Одна рука безвольно повисла, касаясь коврика, другая — закинута за голову. Рот приоткрыт, брови болезненно сдвинуты.

Что с ней? Рудник подошёл к тахте, потряс Лиду за плечо. Но она по-прежнему спала. Он тряхнул её сильнее, но она не размыкала глаз. Рудник приложил ухо к груди, Лида дышала. Что же с ней могло случиться?

И вдруг на туалетном столике Рудник увидел обёртку нембутала. Снотворное. Так вот в чём дело! Она приняла снотворное. Почему? Что её заставило? Пока она ещё жива. Но пройдёт час-другой, и её не будет. Она умрёт, у Рудника заколотилось сердце. Что делать? Разбудить? Дать молока или чего-нибудь рвотного? Нельзя же допустить, чтобы она умерла. Он смотрел в её бледное лицо, не зная что предпринять…

Но почему же нельзя? У него не будет свидетеля. Всё упрощается. Ему не нужно её бояться. К чёрту жалость. Почему он должен её жалеть? Только потому, что он с ней спал? К чёрту! К чёрту! Никаких сентиментальностей. Надо спасать себя. Очень хорошо, что она приняла снотворное. И пусть!

Рудник попятился к дверям. Через несколько секунд он уже был на лестничной площадке. Он бежал, прыгая через несколько ступеней. Скорей подальше отсюда. Скорей!

Он пулей выскочил из подъезда. В скверике напротив дома Рудник присел на скамейку, вытер пот со лба. Он попытался взять себя в руки. «Спокойно, — говорил он себе, — спокойно. Надо во всём разобраться. Почему, почему она приняла снотворное?» По привычке он огляделся. И вдруг напротив, в тени соседнего дома, он увидел машину. В ней кто-то сидел. Двое или трое. Их тёмные силуэты еле читались сквозь приоткрытые окна. Они! Рудник не сомневался: это были они. За ним следят! Конец!

Рудник медленно встал, вытащил сигарету, повернувшись спиной к машине, прикурил и побрёл по скверу. Он не знал, что сейчас будет делать. Бежать? Бесполезно! Оторваться во что бы то ни стало, оторваться от «хвоста».

Он прошёл, наверное, метров двести, когда услышал, как за его спиной заурчал мотор. Серая «Волга» настигала его. Рудник почти бегом пересёк улицу, завернул за угол и оказался во дворе дома. Потом он плохо соображал, что с ним происходит. Он прыгал через какие-то заборы, бежал тёмными переулками, падал, вскакивал и снова бежал, нырял в подворотни, крался вдоль стен, пока не оказался на трамвайной линии.

Наконец он сел в трамвай, потом нырнул в метро и поехал на Ленинградский вокзал.

Всё, кажется, удалось оторваться, — подумал он, покачиваясь в поезде метро. — Завтра приедет Кушниц, а там… «Там конец его службе. Хватит ему рисковать головой. Ему нужен отдых. Пусть его переправят за границу. В конце концов он этого заслужил».