Рудник встречался теперь с Матвеевой почти ежедневно. Иногда он заезжал за ней на работу, как всегда, квартал не доезжая до института. Лидию Павловну заинтересовала эта его привычка. Ей больше бы нравилось, чтобы он подъезжал прямо к подъезду, чтобы сослуживцы видели, как она ныряет в распахнутую дверцу чёрной сверкающей никелем и зеркалами заднего обзора новой «Волги».

Однажды она села в машину явно не в духе.

— Что-нибудь случилось? — спросил он.

Она пожала плечами и обиженно поджала губы. Только когда они приехали к ней домой, уступая его настойчивым расспросам о причине плохого настроения, Лидия Павловна задала вопрос, который всё объяснил ему:

— Почему ты не подъезжаешь прямо к институту? Не хочешь афишировать наши отношения!

Рудник весело рассмеялся и затем обнял её за плечи.

— Да что ты! Как тебе могло прийти такое в голову! — Его возмущение звучало искренне.

— Тогда в чём же дело?

Сощурив глаза, он посмотрел поверх её головы.

— Помнишь, как-то в начале нашего знакомства я сказал, что эта «Волга» принадлежит мне. Так вот она служебная… Ну и приходится быть осторожным…

— Зачем ты мне лгал? — Голос её звучал скорее сочувственно, чем осуждающе. — Неужели ты думал, что мне так важно, есть у тебя машина или нет!

Он вскочил, заходил по комнате.

— Знаешь, как это бывает… Хотелось поразить, пустить пыль в глаза.

— Ты ведёшь себя как мальчишка… — Тронутая его виноватым видом, она встала, прижалась к нему и погладила по волосам. Он понял, что инцидент улажен. Он был и вовсе забыт, когда в день её рождения Рудник подарил ей элегантные французские туфли, сумочку и туалетный набор. (Всё это передал ему Ганс Кушниц.) Она была и поражена, и польщена.

— Боже мой! Ты с ума сошёл! Откуда ты всё это достал?

— Неважно. Тебе правится?

— И ты ещё спрашиваешь! — Она бросилась к нему на шею, осыпая его лицо поцелуями.

Она радовалась как дитя. Кинулась всё примерять, а потом походкой манекенщицы прошлась перед ним со счастливой улыбкой на лице.

На какое-то время Руднику передалась её радость. И он вдруг ощутил острую, до щемящей боли тоску по обычным человеческим радостям: по дому, по семье. И главное, по душевному спокойствию. Судьба его сложилась так, что он никогда не чувствовал себя спокойным. А с приездом Кушница меньше всего. Рудник всегда завидовал тем, кто мог жить легко, беззаботно, не оглядываясь на прошлое. Почему его жизнь сложилась так, что он должен вздрагивать при каждом неожиданном звонке в дверь, при каждом вызове к начальнику автоколонны или в отдел кадров? Говорят, что нельзя привыкнуть к смерти. К страху — тоже. Он привязывался к Лидии Павловне, потому что она давала ему ощущение уюта, иллюзию беззаботности. И в этот вечер где-то в самых дальних закоулках мозга впервые шевельнулась мысль: не бросить ли всё к чёртовой матери и не послать ли туда «хозяев». Но испугался этой мысли и поспешил отогнать её прочь. Знал, что они не позволят. Его скомпрометируют, выдадут, если надо — уберут.

И Рудник послушно выполнял задание Ганса Кушница — выпотрошить из Лидии Павловны всё, что она знает об институте, его шефе, своих сослуживцах. Рудника раздражало, что этот мальчишка из-за кордона, видимо, не очень-то высоко ставит его способности. Каждая беседа с Лидией Павловной тщательно обговаривалась, хотя Рудник больше доверялся не заготовленной схеме, а своей интуиции. И всё же однажды, когда они беседовали лёжа в постели, Матвеева насторожилась.

— А что тебя так волнует наш шеф? Зачем он тебе?

— Видишь ли, — как можно равнодушней ответил Рудник. — Меня всегда интересуют большие люди. Я вот тоже стремился добиться большого поста, а стал всего-навсего шофёром.

— И ты страдаешь из-за этого?

— Если откровенно — да.

— Ты, оказывается, честолюбив?

— Не в этом дело. Просто пытаюсь разобраться, почему им удалось, а мне — нет. Я имею в виду не только твоего шефа, а всех, кто добился успеха в жизни.

Лидия Павловна закурила и задумалась, глядя, как тянутся к потолку кольца дыма, а Рудник обрадовался: кажется, поверила.

— Наверно, они с самого начала знали, чего хотят. Но разве, чтобы быть счастливым, обязательно нужно занимать какой-то пост? Вот взять хотя бы нашего Главного. Вроде бы всё у него есть… Говорит, квартира огромная.

— А где он живёт?

— Да, говорят, где-то рядом с институтом, в каком-то переулке… Да… и машина служебная, и зарплата огромная, и почёт, уважение — шутка ли, директор такого института!

— Да уж представляю себе, — проворчал Рудник.

— А вот тоже в семье неприятности.

— Какие же?

— Да, говорят, дочка вышла неудачно замуж.

— Ну разве по нынешним временам это неприятность? Теперь по нескольку раз замуж выходят.

— Не скажи… Она-то, говорят, и умница, и красива, а он — балбес, гулёна, хоть и тоже, по правде говоря, красавец. На это наверняка и клюнула… Красивому-то мужику что стоит девку окрутить…

— А ты-то его видела?

— Один только раз. Подъехал зачем-то к институту. На своём «мерседесе». Ну, мне одна знакомая и говорит: «Вон зять нашего Главного».

— А откуда же у него такая машина? — как бы между прочим спросил подругу Рудник, с радостью отметив, что сегодняшний вечер не пропал даром.

— Этого я не знаю.

— Да… Такой вот плесени, как зять твоего шефа, везёт. Тоже небось чей-нибудь сынок…

— А ты завистлив… Но ведь и тебе повезло, — прошептала она, кокетничая. — У тебя есть я… Или ты не согласен?

Рудник обнял её, думая при этом о том, что нужно поскорее увидеться с Кушницем.

* * *

Ему пришлось ждать недолго. Через два дня после этого разговора в квартире Рудника раздался звонок. Попросили Марию Степановну. Он раздражённо ответил, что здесь таких нет. Звонок повторился трижды: условленным при последней встрече путём Ганс Кушниц приглашал Рудника в скверик Большого Харитоновского переулка. В девять вечера Рудник должен был прийти в скверик.

Этих встреч Рудник боялся больше всего. Он не знал, чем ещё занимается Кушниц: возможно, он «засветится» где-то и притащит за собой «хвоста». И тогда он, Рудник, пропадёт из-за чьей-то ошибки, глупости или неосторожности.

Обычно Рудник приходил на связь, исходя из предположения, что за ним следят. Поэтому он принимал все меры предосторожности: пересаживался с одного транспорта в другой, входил в подъезды и следил за улицей, неожиданно поворачивался и шёл в противоположную сторону, украдкой прощупывая взглядом прохожих. Только окончательно, на все сто процентов убедившись, что «хвоста» нет, что всё в порядке, Рудник подходил к условленному месту.

Увидев Ганса Кушница в скверике, Рудник отметил про себя: тот оделся так, чтобы не быть похожим на иностранца: и брюки, и рубашка, и сандалеты — всё куплено в наших магазинах. Сидит себе обычный московский парень, покуривает, почитывает «вечёрку».

Рудник сел рядом с ним и, дождавшись, когда молодая женщина встала и, толкая перед собой коляску, отошла на приличное расстояние, заговорил с Кушницем.

Он вкратце изложил новости, выуженные из разговора с Максимовой. Кушниц отложил «вечёрку», затянулся сигаретой (Рудник отметил, что и сигареты были наши, «Столичные»), с минуту молчал. Не высказав ни одобрения по поводу услышанного, ни скепсиса, сразу приступил к делу.

— Значит, так. Запомните твёрдо. Завтра же отправляйтесь в район института. Разыщите дом Главного. «Мерседес» — это опознавательный знак. Познакомьтесь с этим молодым человеком. Найдите предлог.

— Это несложно, — буркнул Рудник. — Например, запасные части к его машине.

— Да, да. Хорошая мысль. Я слышал, с запасными частями у вас сложно. Предложите всё, что ему нужно. Я достану. Вообще подружитесь с ним. Прощупайте его как следует. Он нам может пригодиться.

Рудник делал вид, что любуется резвящимися детьми в дальнем углу сквера.

— Вы забываете, что квартира Главного может охраняться. Появляться там, значит, попасть в их поле зрения…

— Не появляйтесь близко у квартиры. Машину оставьте где-нибудь в людном месте…

— Допустим. Что конкретно узнать от хозяина «мерседеса»?

— Фамилия тестя… Уточнить, то ли это лицо, что нам нужно… Если да, то его привычки, слабости, в первую очередь слабости… Может ли кто-нибудь из наших вступить с ним в контакт?

— Чёрт побери, — прошептал Рудник, — вы суёте мою голову в петлю… Вы не знаете наших условий. Вы думаете, что советская контрразведка не предприняла мер по охране Главного…

— Может быть. Но вас и не просят вступать в контакт с Главным. Вы должны стать на короткую ногу с его зятем. Сделайте так, чтобы он сам обратился к вам за помощью. Купите его деньгами, если надо.

Рудник хмурился. Не нравилось ему это особое задание. И почему-то вспомнилась Лида, её детская, наивная радость тогда, в день рождения, её фраза: «Но ведь у тебя есть я». Эх, послать бы этого слащавого гада куда-нибудь подальше! И зачем только он свалился на его голову!

Заметив его колебания, Кушниц уже мягко, даже тепло сказал:

— Да не волнуйтесь! Я тоже рискую. Не меньше вас. У меня ведь нет дипломатического иммунитета. Я намного моложе вас. И мне ещё хочется вернуться домой.

— А у вас есть дом?

Кушниц пожал плечами:

— Кто при деньгах — тот везде желанный гость.

Может, при других обстоятельствах Рудник и согласился бы с этим афоризмом. А сейчас он подумал: «Был бы у тебя дом, семья, разве бы ты стал ввязываться в это грязное дело!»

— Не рискуйте, — продолжал Кушниц. — Никто вас на это не толкает. Действуйте осмотрительно, в пределах благоразумия…

— Ладно, ладно, — проворчал Рудник, — не утешайте. Сам знаю, почём фунт лиха.

— Фунт лиха? — переспросил Кушниц. — Что значит эта идиома?

— Ну беда, неприятность…

А мысленно добавил: «Вот завалишься, тогда узнаешь, что такое эта… идиома».

Кстати, какой точный смысл таит в себе это выражение, он тоже не знал. И поэтому решил при случае заглянуть в словарь.

Договорившись о встрече через неделю, они расстались, недовольные друг другом.