1. Гром

Достоин того, чтобы о нем рассказать, подвиг Викентия Марчковского.

Так уж случилось, что судьба этого поляка тесно переплелась с боевыми делами Бригады особого назначения, которой я командовал, и Викентий Марчковский в значительной степени помог выполнению важного задания, которое было поручено нам.

Мы разгадывали планы оккупантов по уничтожению партизан, направляли их нередко по ложному следу, и карателям никак не удавалось нас уничтожить.

Несмотря на яростные попытки гитлеровцев навести порядок у себя в тылу, партизаны продолжали дерзкие вылазки, оставаясь, по сути дела, хозяевами положения. Взлетали на воздух вражеские эшелоны, на пути передвижения фашистских войск оказывались засады, горели гитлеровские склады…

В конце зимы 1943 года мне было предложено начать поиски путей к тем людям, которые держат в руках, хранят, перевозят оперативные планы фронта.

К весне 1943 года на всех фронтах обстановка изменилась в пользу нашей армии. С момента перехода в контрнаступление под Сталинградом советские войска разгромили более ста вражеских дивизий.

Гитлеровцы делали все возможное, чтобы изменить ход событий. Разрабатывались оперативные планы фронтов, предполагавшие прежде всего наступательные действия.

Враг хотел взять реванш за поражение под Сталинградом.

Против Красной Армии к лету 1943 года действовало около пяти с половиной миллионов солдат и офицеров, почти шесть тысяч танков и самоходных орудий, три тысячи самолетов…

Советское командование готовилось к новым битвам. Но для этого необходимо было знать о замыслах противника.

Гитлеровцы проводили специальные обманные операции, чтобы скрыть свои истинные намерения. Часто устраивались ложные перегруппировки войск. Все это делалось для того, чтобы дезориентировать советское командование.

Генеральному штабу Красной Армии было отдано распоряжение: заранее установить места сосредоточения главных группировок противника, определить направление, на котором гитлеровцы предполагают развернуть решающее наступление.

Конкретное задание получили и мы.

Я обсуждал с командирами боевых групп разведчиков детали нового задания, когда в землянке появился боец, доложивший, что ему удалось поймать в лесу фашистского офицера — не то генерала, не то полковника!

А было это так.

Человек в шинели фашистского офицера, подбитой дорогим мехом, оказался в расположении нашей бригады. Увидев среди нетронутого в лесной чаще снега лыжню, он остановился и огляделся по сторонам.

Он догадался, что набрел на одну из партизанских тропинок.

Чтобы попасть на нее, он прошел десяток километров по глубокому рыхлому снегу, пробирался через бурелом, чащу!..

Первый же партизанский пост задержал его. А он поднял руки и заговорил по-русски с едва уловимым акцентом:

— Я сам иду к вам, видите?! Я должен говорить с вашим командиром!

Партизан обшарил карманы пленного, извлек пистолет и запасную обойму и сказал:

— А как же! Такую важную птицу обязательно командиру покажем!

— Да! Только к командиру меня ведите!

— Другого оружия нет?

Офицер устало покачал головой.

— Плохо будет, если обманул! — пригрозил партизан, продолжая обыск.

Убедившись, что оружия действительно нет, он подтолкнул офицера в спину, коротко приказал:

— Иди!

Теперь, докладывая о случившемся, боец говорил:

— Сам ко мне в руки шел: веди его к командиру, да и только!

Я приказал привести пленного.

Пригнувшись в дверях, чтобы не задеть головой за балку, он вошел в землянку.

У офицера отличная военная выправка. Сразу видно, что это кадровый военный.

В землянке было жарко от накалившейся печки. Офицер снял перчатки. И, не дожидаясь, пока ему предложат, сбросил шинель. Перед нами стоял человек в форме полковника старой польской армии.

— С кем имею честь? — спросил он.

Ему ответили:

— Вы перед командиром партизанской бригады.

— Разрешите представиться! — Он выпрямился. — Я Викентий Марчковский, поляк, бывший полковник маршала Рыдз-Смиглы.

Он умолк, наблюдая, какое это произведет впечатление. Но никто из командиров бригады удивления не проявил.

— С первых же дней войны, — начал свой рассказ Марчковский, — немцы предложили мне, как и некоторым другим высшим чинам бывшей польской армии, сотрудничать с ними. В душе я с гневом отверг это предложение. Но не выдал себя, сообразив, что, пользуясь известным положением, их доверием и даже покровительством, я смогу принести какую-то пользу моему народу… На территории Польши мне удалось найти людей, которые вели борьбу против немецких оккупантов. Среди них большинство оказалось коммунистами. Наблюдая за ними, видя их мужество, самоотверженность в борьбе, я пришел к убеждению, что, кроме коммунистов, сейчас нет другой силы, способной объединить всех антифашистов и направлять их действия. Немецкое командование предложило мне поехать в качестве военного консультанта в Западную Белоруссию, так как я отсюда родом и, кроме того, когда-то командовал здесь дивизией. Я дал согласие… Нет, не подумайте, что все произошло так легко и просто! Я никогда раньше не разделял взглядов коммунистов. Но когда твоя земля пылает, когда ее топчет фашистский сапог и ты видишь, кто, не щадя себя, поднимается на ее защиту, невольно начинаешь задумываться: а не заблуждался ли ты раньше?..

Полковник глубоко вздохнул. Видно было, что он очень утомлен дорогой, замерз и голоден… Мы предложили Марчковскому сесть. Бойцы принесли полковнику хлеба и кружку кипятку.

Грея озябшие, красные пальцы об алюминиевую Кружку, он пил небольшими глотками. Потом стал есть хлеб.

Хотелось верить этому поляку. Однако сразу возникали многие «но».

В 1935 году Пилсудским была незаконно введена новая, фашистская конституция, установившая режим личной диктатуры главы государства. Он приблизил к себе маршала Рыдз-Смиглы, который впоследствии стал его преемником: после смерти Пилсудского — фактически диктатором Польши.

В тогдашнее правительство были введены военные. Армия в лице ее высших чинов поддерживала буржуазное правительство.

После гитлеровской оккупации некоторые высшие офицеры привлекались фашистами как консультанты в войне против Советского Союза. Использовались для этого наиболее реакционно настроенные офицеры, считавшие, что Украина и Белоруссия должны быть польскими.

В то же время в Польше, как известно, существовало широкое Движение Сопротивления. Оно было неоднородным: были коммунисты, подлинные интернационалисты, но были и элементы реакционные — эти действовали по указаниям эмигрантского польского правительства, находившегося в Лондоне.

… — Скажите, я попал к Неуловимому? — поев, спросил полковник.

— А что вы знаете о Неуловимом?

— Например, то, что за его голову обещано сто тысяч марок.

— Ну, об этом знают многие. Фашисты повсюду разбрасывают листовки… А что вам еще известно о Неуловимом?

— Я знаю многое. Я специально собирал все сведения. Партизаны уничтожили секретный эшелон с новейшей техникой — «пантерами» и «тиграми», — следовавший на фронт. После этого у меня уже не было сомнений, что Неуловимый, несмотря на то что много раз сообщалось о его гибели, жив, что это его рук дело. А ведь совсем недавно, после того как полковник танковых войск фон Зигфрид попал в засаду Неуловимого, группенфюрер СС генерал-лейтенант фон Готтберг докладывал в Берлин, что окружил и уничтожил «бандитов Неуловимого». Теперь нацисты, желая того или не желая, признались, что Неуловимый жив: признались, назначив за его голову такие деньги…

Полковник умолк, пристально нас разглядывая.

— Я действительно говорю с командиром? Меня не обманули?

— Да, я командир.

— Вы… тот самый Неуловимый?

— Тот самый.

— Не ожидал, что мне позволят вас увидеть…

— Это произошло случайно. Разведчик, который вас привел, не знал, что я нахожусь у командира его группы… Вы хотите помогать нам? Поэтому вы искали меня? Так я вас понял?

— Да. Я хочу помогать вам! С великой радостью! Для этого я и проделал довольно-таки трудный путь к вам. Если счастливый случай свел меня сразу с Неуловимым — я должен верить судьбе. Я много слышал от немцев о действиях партизан и всегда втайне восхищался вами. Немцы теперь боятся людей Неуловимого как огня… — Марчковский улыбнулся: — Интересно, сколько бы они мне заплатили, если бы я им теперь доложил, что случайно встретился с вами, и нарисовал бы им портрет Неуловимого?

— А вы могли бы поторговаться. Запросить, например, половину всей назначенной суммы. И почему бы вам действительно это не сделать, если такая возможность представится?..

Полковник встал. Улыбка исчезла с его лица.

— Вы мне не верите? Даю слово польского офицера, что с вами я искренен и честен!

Я тоже встал. Подошел вплотную к Марчковскому, взглянул ему прямо в глаза. Мне хотелось быть с ним откровенным.

— Вы служили маршалу Рыдз-Смиглы, служили Пилсудскому. Мы считаем их реакционерами. Как же я могу верить их полковнику? Согласитесь, что вы на моем месте тоже сомневались бы в том, верить или не верить офицеру армии Рыдз-Смиглы…

На меня смотрели умные большие глаза. На бледноватом лице стрелками взлетели вверх тонкие черные брови.

— Понимаю, — стараясь быть спокойным, ответил он, — нужны доказательства моей искренности… Конечно, я мог заблуждаться, я верил тогда, что служу верой и правдой моей Польше, ее национальной чести!

— А что вы подразумеваете под этой «национальной честью»? Если бы вы вот так же убежденно могли сказать, что служили верой и правдой польскому народу!

— Война с фашизмом перевернула многое в моих взглядах. Я смог отличить подлинные ценности от фальшивых. И я пришел к убеждению, что должен, обязан, что могу служить именно своему народу, который терпит такие величайшие бедствия… Ведь я родился в деревне. Я знаю народ, его чаяния. И еще я понял в этой войне, что Польше надо идти рука об руку с Советским Союзом — только совместными силами всех антифашистов можно разгромить нацизм… — Марчковский опять умолк…

Мы тоже молчали.

— Это все слова… — Полковник покачал головой. — А вам нужны доказательства. Понимаю… Пожалуйста, у меня есть доказательства! Я предполагал и это…

— Хорошо, полковник. Будете отвечать на наши вопросы. Сколько вы к нам добирались? Откуда? Покажите ваш путь по карте…

Марчковский показал весь путь, который ему пришлось преодолеть.

— А вы знали, что именно в этом лесу есть партизаны?

— Это я знал.

— Откуда вы могли знать? О том, где мы находимся, известно связным, проверенным людям…

— Тогда разрешите все рассказать по порядку.

— Прошу.

— После уничтожения партизанами эшелона с танками, группенфюреру СС генерал-лейтенанту фон Готтбергу ничего не оставалось, как признать свое поражение. Это он и сделал в Берлине. На место фон Готтберга прибыл штандартенфюрер СС Ламмердинг, которому лично Гиммлером поручено покончить с Неуловимым, разгромить партизан в Белоруссии. Это фашистам крайне необходимо: Гитлер готовит новое наступление на Восточном фронте. Операция, которую возглавил Ламмердинг, имеет кодовое название «Шнеехаазе» — «Снежный заяц». Все держится в строжайшей тайне. Ламмердинг на днях вызвал меня. В его кабинете на столе лежала большая карта западных районов Белоруссии. Я увидел квадрат, обведенный красным карандашом. Штандартенфюрер решил использовать мое знание местности. Ведь я когда-то здесь служил. Мне нетрудно было догадаться, что этот квадрат — предполагаемое место расположения партизан. Как я понял, штандартенфюрер Ламмердинг предпримет серьезную военную операцию, в которой будут участвовать солдаты, артиллерия, авиация. Я сказал, что для восстановления точных сведений о местности должен выехать в местные гарнизоны. И вот я у вас…

— Вы спешили предупредить нас об опасности?

— Конечно!

— Но как Ламмердингу удалось установить наше местонахождение? Если все то, что вы говорите, — правда, а я думаю, что это правда, то где-то среди нас скрывается предатель…

На лице Марчковского мелькнула ироническая улыбка.

— Мне кажется, я знаю его, — сказал он тихо.

Марчковский оглядел присутствовавших в землянке командиров боевых групп разведки.

— Можете говорить, — постарался успокоить я его.

— Именно в тот день, когда я был вызван к Ламмердингу, в приемной гестапо толкался некий «крестьянин». Он дождался, пока вышел адъютант, и сообщил ему, что Заяц приготовил список. «Крестьянин» передал лист бумаги адъютанту. Адъютант положил бумагу к себе ка стол. Я, может быть, и не обратил бы на этот эпизод внимания, если бы этот самый Заяц не повернулся ко мне лицом. Я сразу узнал этого человека. Его Фамилия Кох…

— Кох?!

— Вы его знаете?

— Это наш человек! — сказал командир группы разведчиков Соколов.

— Ну конечно! Он успел войти в доверие! — Марчковский прищурил глаза. — А я Коха хорошо знал еще до войны. Наша польская контрразведка заинтересовалась Кохом. И было установлено, что под видом крестьянина, зажиточного хуторянина, действовал германский агент…

— Кох всегда исполнителен, осторожен… — Соколов покачал головой. — Наши связные постоянно получают от него различные сведения. И ничего подозрительного за ним замечено не было. Никто из связных не схвачен фашистами.

Я спросил полковника, что он на это скажет.

— А давно ваши люди связались с Кохом? — в свою очередь задал вопрос Марчковский.

— Еще с весны, — ответил Соколов. — Правда, мы до последнего времени были связаны лишь косвенным образом. И только теперь, когда нам понадобились люди в районе Глубокого, мы открыли Коху, что он работает на Неуловимого.

— Ну вот и ответ! — воскликнул Марчковский. — Кох по мелочам не играет, он всегда делает крупную ставку.

— Предположим, что Кох действительно фашистский агент. Но где доказательства? Ваши слова? Одним словам мы доверять не можем. Нужны факты.

— Доказательства, доказательства… — проворчал Марчковский. — Возьмите Коха, допросите! Вот и будут вам доказательства…

— Нет. Нам нужны доказательства прежде всего. Народ знает, что ни один невинный человек не пострадал от нашей руки.

— Рад слышать. — Полковник стянул правый сапог, достал измятый лист и протянул его мне. — Вам должен быть известен почерк вашего агента, — сказал Марчковский. — Это почерк Коха? Так или нет?

Соколов разглядывал лист и все более мрачнел.

— Похоже на почерк Коха, — сказал он. — Да, это он писал.

— Тут список лиц, которых сейчас, по всей видимости, пытали бы в застенках гестапо…

В списках значились активные помощники партизан из Глубокого и других близлежащих сел.

— Как этот лист попал к вам в руки?

— Кох ушел. Потом вызвали и адъютанта. Входная дверь часто открывалась, так как в приемную то и дело входили и выходили. Рядом со столом было окно. Достаточно оказалось приоткрыть форточку. Как только первый же посетитель распахнул дверь, поднялся сквозняк, листки со стола разлетелись. Я сумел взять то, что хотел…

Хотелось, хотелось верить Марчковскому! Но все было не так-то просто. Да и история со списком казалась слишком уж наивной. Правда, с другой стороны, опытный разведчик вряд ли взял бы на вооружение столь примитивную легенду.

Мы не могли подвергать риску людей, ставить под угрозу наши планы. Тут нужно было все хорошо продумать, все взвесить…

Пока я предложил полковнику отдохнуть:

— Вы устали. Надо хорошенько выспаться!

— Не беспокойтесь, — возразил Марчковский. — У меня отличная спальня в Полоцке. Я арендую дом.

— Вы уже сегодня хотите возвратиться?

— Конечно, долго отсутствовать я не могу.

Я спросил, не опасно ли ему возвращаться, не заподозрят ли его в чем-нибудь.

— Нет, — решительно ответил полковник. — Водителя мотоцикла, гестаповца, я убил по дороге в лесу. Скажу, что Ганс погиб «смертью храбрых», заслонив собой полковника, когда нас обстреляли партизаны… Мне поверят: ведь на карте штандартенфюрера этот лес очерчен красным квадратом. Гораздо труднее будет им представить, что полковник маршала Рыдз-Смиглы, сотрудничающий с нацистами, вдруг побежит в одиночестве через дремучий лес — искать советских партизан…

— Ну хорошо, — сказал я. — А в Варшаве у вас есть связи с подпольем?

Марчковский помедлил с ответом. Потом тихо сказал:

— У меня есть адреса патриотов, антифашистов в Варшаве, которые никогда не покорятся нацистам. И я думаю, вам есть смысл со мной договориться.

— О чем?

— О помощи вам. Если вы мне, конечно, поверите…

— Мне хочется вам верить. Вы, наверное, видите это. Подумаем и о задании для вас! Как вы сами понимаете, для этого нужно время. А пока постарайтесь сохранить все, как было, служите нацистам, постарайтесь сделать так, чтобы они испытывали в вас нужду как в консультанте!

— Вы правы, — сказал полковник. — Я про себя тоже решил, что, если буду помощником партизан в логове гитлеровцев, больше принесу пользы нашему общему с вами делу, чем если выступлю против них открыто. Разрешите мне подписывать мои сообщения псевдонимом Гром. Разведке Неуловимого я хочу быть известен под этим именем.

— Почему именно так — Гром?

— Это маленький каприз, если хотите… За мой шумный нрав покойная мать всегда звала меня Громом…

— И кто-нибудь об этом знает?

— Это было так давно, в детстве… Нет, те, кто знал это прозвище, давно на небесах…

— Я ничего не имею против — будете Громом.

— А пароль? И с кем я буду связан? Вы мне назовете явку?

Он был очень нетерпелив, польский полковник.

— Об этом вы не беспокойтесь. Наши люди сами вас разыщут, когда будет нужно. И если вас назовут Громом, надеюсь, вы поймете, что это мы решили вас потревожить.

Полковник поднялся, надел шинель, натянул перчатки.

— Товарищ комбриг, — обратился ко мне Соколов. — Разрешите запрячь в сани лошадь и вывезти полковника к дороге.

Я разрешил. Теперь уже не имело серьезного значения, правду ли говорил польский полковник, или он был тщательно подготовленным агентом Ламмердинга. Имело значение то, что штандартенфюреру известно наше местонахождение.

Необходимо было принимать срочные меры.

Я немедленно распорядился вызвать ко мне всех командиров боевых групп и отрядов, находившихся в этом районе. Они получили приказ тотчас же сниматься и уходить в другое место, которое мы всегда имели в резерве и где заранее все было оборудовано. Мобильность — это то, что нас выручало не раз, делало и вправду неуловимыми.

Конечно, такой человек, как Марчковский, если ему поверить, был нам крайне нужен. Он мог стать одним из звеньев цепочки, которую мы уже начинали ковать, надеясь заполучить оперативные планы фронта…

Но следовало еще и еще раз проверить полковника, прежде чем довериться ему.

Вначале было решено проверить полученные от него данные о Кохе…

Трое гестаповцев на мотоциклах подкатили к дому Коха. Двое остались у дверей, держа в руках автоматы. Третий стал стучаться в дверь.

Редкие прохожие постарались скрыться «от греха подальше».

Только здешний полицай, наш связной, поспешил к дому Коха, делая вид, что готов услужить.

Но гестаповцы в дом к Коху его не пустили.

Кох встретил гостей криком:

— За что? За что меня? Я невиновен…

И тут же на чистейшем немецком тихо сказал:

— Опрометчиво поступаете, господа! Вас могли видеть связные партизан, что я им скажу?!

Он еще голосил, делая вид, что гестаповцы с ним обходятся круто, а сам читал бумагу, переданную ему одним из гестаповцев.

В бумаге говорилось, что за безупречную службу великой Германии Кох награждается денежной премией в размере 10 000 марок.

— Но почему же штандартенфюрер не подписал это? — спросил Кох, указывая на пустое место, где должна была стоять подпись Ламмердинга.

— Штандартенфюрер готов заменить эту бумагу другой, в которой к этой цифре будет прибавлен еще один нолик, если Заяц укажет точные координаты Неуловимого.

— Если люди Ламмердинга будут поступать так опрометчиво, как вы сегодня, это спугнет Неуловимого. Но я постараюсь…

В тот же день, под вечер, в дверь дома, где жил Кох, стукнули три раза, потом еще два раза с интервалом. Кох знал: так стучат только связные партизан. Он открыл дверь.

Войдя, связной снял с плеч тяжелую сумку:

— Осторожно. Тут мины. Надо спрятать до утра.

— Засуньте под кровать.

Кох и не подозревал, что мины были с часовым механизмом и уже отсчитывали первые секунды.

— Одевайтесь. Нам надо идти, — сказал связной Коху.

Кох заволновался.

— Куда идти?

— С командиром встречи искали?

Кох ахнул, дрожащими руками провел по щекам.

— С Неуловимым?

— Да. Нас ожидают. Торопитесь.

— Я мигом, только полушубок наброшу…

Кох шмыгнул в соседнюю комнату, связной слышал, как он шептался с жившими там его работниками, служившими ему подручными и телохранителями. Наверное, Кох сообщает, куда идет, просит через какое-то время выйти по его следу…

Вскоре связной с Кохом пришли на опушку леса.

Связной сказал:

— К командиру с оружием нельзя. Такой порядок. Отдайте мне все, что у вас при себе есть.

Кох достал пистолет, другой… Отдал и нож.

— Не пропал бы ножик… С наборной ручкой, автоматический…

— Вам это больше не понадобится, Заяц.

Кох еще плохо соображал, что произошло.

— Почему же?.. — пробормотал он растерянно.

— Потому, что в музей ваше оружие сдадим.

— В какой-такой музей? И что это вы меня Зайцем зовете? Путаете с кем-то?!

В этот момент в деревне раздался взрыв. Кох словно что-то понял. Он рванулся в сторону, но крепкие руки схватили его.

— Товарищи! Что же это происходит?! Ошибка здесь!..

Из-за кустов вышли трое в форме гестаповцев.

— Узнаете, господин Кох?

— Так это же я… Я и хотел предупредить командира… Я вам помогал… Правда?!

— Вот твоей рукой написаны имена коммунистов, партизан. Эту бумагу ты передал в гестапо Ламмердингу…

Коха привели в центр деревни.

Здесь уже собрались местные жители. Кох упал на колени, ползал перед толпой, целовал сапоги, обмотки, подолы…

— Пощадите, люди добрые! Во имя Христа!..

— От тебя и бог отвернулся, гадина, — отвечали ему крестьяне.

Был оглашен приказ, в котором перечислялись злодеяния Коха — доносчика и шпиона.

На Коха накинули петлю…

Партизанам пришлось покинуть прежнюю базу.

Мы расположились на новом месте и на время прекратили всякую деятельность. Надо было выждать, посмотреть, что предпримут фашисты, узнав, что их агент мертв. Чтобы не пострадали жители деревни, где был казнен Кох, им предложили уйти с партизанами.

— Пущай пустым избам мстят! — одобрил один старик. — А мы еще повоюем!

С командирами групп и отрядов мы обдумывали события последних дней — появление полковника Марчковского, разоблачение Коха.

Соколов поделился своими сомнениями:

— Товарищ комбриг, а не хитрость ли это? Смотрите, как все ловко у гитлеровцев получилось: мы разделались с человеком, который активно помогал фон Готтбергу. Ведь Кох был человеком группенфюрера. Разве нельзя предположить, что Марчковский по заданию штандартенфюрера Ламмердинга пришел к нам, выдал Коха, чтобы ему поверили. Кох для них — агент с «подмоченной репутацией».

— Я об этом думал. Так или иначе, мы должны были разделаться с предателем. А вот насчет Марчковского… Время покажет.

Нас еще раз запросили, получены ли какие-либо сведения относительно того, как можно получить доступ к оперативным планам фронта. Я сообщил, что дам ответ через неделю.

Мы уже долгое время отыскивали подход к этим планам. Но это было исключительно сложно. Надежный вариант разведывательной операции пока никак не складывался. Еще и еще я советовался с нашими разведчиками, но приемлемого решения не было. А время шло. Был дорог каждый день.

Мы с волнением ожидали карательной операции гитлеровцев, которые, по нашим расчетам, должны были попытаться уничтожить партизан в районе, обозначенном на карте Ламмердинга.

Если гитлеровцы действительно убеждены, что мы располагаемся в красном квадрате, то они в ближайшие дни предпримут решительные акции.

И точно. Наша разведка стала доставлять сведения, что фашисты стягивают в район Глубокого крупные силы специальных карательных подразделений.

Вскоре на нашу бывшую базу обрушился страшный артиллерийский огонь. Целый день самолеты противника забрасывали этот участок леса бомбами. Лес потонул в густых тучах черного дыма.

Штандартенфюрер СС Ламмердинг по открытому каналу послал в Берлин сообщение, в котором говорилось, что «Неуловимые» уничтожены окончательно, квадрат А-7 свободен от партизан…

Это сообщение в тот же день лопало и к нам.

— Вот вам доказательство честности Грома! Или у кого-то есть еще сомнения? — сказал один из наших товарищей.

— Сомнений больше нет, — раздались голоса.

В самом деле, вроде бы все подозрения рассеялись. Но, зная хитрость и коварство фашистов, я предпочел все же быть предельно осторожным… И в то же время перспектива воспользоваться услугами Марчковского была слишком заманчивой… В конце концов можно попытаться, приняв все меры предосторожности! Кроме того, я запросил о нем Центр. Данные, которые имелись, не давали повода заподозрить Марчковского в неискренности. Во всяком случае, было известно, что он имел связь с варшавским подпольем, кое в чем помогал подпольщикам, никаких подозрений доселе не вызывал.

Я приказал готовить встречу с Громом.

На эту встречу, которую назначили в одной из контролируемых нами деревень, Гром явился все в той же шинели, под которой был мундир польского полковника.

— Не решились сменить мундир? — поинтересовался я.

— Вы мне можете предложить что-нибудь получше?

— Было бы желание…

— Если бы я надел мундир советского офицера или офицера польской армии, которая сформирована в вашей стране, я был бы горд и счастлив. Но разве можно отказываться от моего старого мундира, когда фашисты мне верят! Я знаю, что принесу больше пользы в этом качестве. Жду от вас настоящего задания. Мы ведь так договорились. Правда?..

— Если вы решили твердо, этот мундир вам еще пригодится…

Марчковский вопросительно смотрел на меня.

— Вы имеете доступ к командованию фронта?

Марчковский ответил не сразу.

— Я постарался зарекомендовать себя… И пользуюсь доверием… О чем конкретно идет речь?

— Нас интересуют оперативные планы фашистов на этом фронте. Вам известно, например, каким путем доставляются оперативные планы из ставки непосредственно в штабы?

— Самолетом. Это быстро и сравнительно безопасно. Специальные службы абвера заранее разрабатывают маршрут, который кажется наиболее приемлемым. Затем выбирают шесть офицеров абвера: наиболее тренированных во всех отношениях людей. Каждому доверяют кожаный портфель с планами и последними указаниями штабам армий. Но дело все в том, что каждый получает не полный план, а план без некоторых существенных деталей. Только все шесть частей плана вместе могут дать полное представление о нем. Здесь речь идет о страховке, все предусматривается до мельчайших подробностей. Офицеры, как правило, друг друга не знают и впервые встречаются за несколько минут до вылета самолета. Разумеется, все детали предстоящей операции хранятся в строжайшей тайне. Агенты следят за исполнителями и друг за другом. Никому не известно, с какого аэродрома вылетит в этот раз Ю-52.

— Кто-то ведь знает!

— Высшие чины гестапо и абвера.

— Ну а выяснить, где живут эти офицеры, которым доверены портфели, как-нибудь можно? Попытаться найти к ним пути?

— Не зияю. Об этом как-то не задумывался…

— Есть ли какая-нибудь возможность проникнуть к одному или даже к нескольким из них? Ведь и по отдельным частям планов можно в какой-то степени восстановить полную картину…

— Лучше, конечно, иметь все планы.

— Это само собой разумеется.

— Ведь это все в Берлине… Но я сделаю все возможное… Попытаюсь… Пока не знаю как. Но неприступных крепостей нет. Не так ли?

Марчковский улыбнулся и неожиданно добавил:

— К тому же вы даете мне задание весьма вовремя: готовится поездка в Берлин группы высших офицеров. Я попробую сделать так, чтобы меня включили в группу как консультанта. А дальше… Мне надо подумать. Иногда сами конкретные обстоятельства подсказывают, как надо действовать. Может быть, они подскажут что-либо и на сей раз.

— Хорошо, время у вас есть. Только хочу посоветовать одно: будьте более чем осторожны. Ищите самые надежные пути.

— Я сделаю все возможное. Но ведь мне понадобится связь…

— Это понятно. Наши товарищи найдут вас.

— А если мне срочно потребуется помощь?

— Подадите сигнал. Правда, для этого хорошо бы заранее знать, где вы остановитесь в Берлине, если поездка состоится.

— Это я вам могу сообщить сейчас. Я всегда останавливаюсь на Фридрихштрассе, в гостинице «Савой» — в специальных номерах для командного состава.

— Ну, вот видите, все очень просто. Прошу вас, когда вы остановитесь там и вам нужно будет найти связного, днем от часа до двух зашторьте окно в своем номере. Где вам удобнее встретиться с ним?

— Мм… Я думаю, в кафе «Линден». Это там же, на Фридрихштрассе.

— Хорошо. В два тридцать, после того как подадите знак, будьте в кафе «Линден». К вам подойдут. Если назовут Громом, поймете, что это связной.

Марчковский протянул мне руку. Он понял, что ему поверили.

Сейчас, когда прошло много лет, могу сказать, что в то время я еще не верил ему до конца. Но интуитивно чувствовал, что не подведет.

В данном случае мы шли на риск. Но этот риск был оправданным: нам необходимо было узнать, как доставляются планы гитлеровского командования. И когда я доложил Центру о задуманной операции, то получил ответ: «План одобрен. Действуйте».

 

2. В Варшаве

В Варшаву поезд пришел ночью.

По перрону сновали носильщики с тележками, высматривая пассажиров с чемоданами.

Раньше немецкие офицеры привозили драгоценности, антикварные вещи, меха, икру, коньяки и дорогие вина… Теперь их чемоданы были заполнены награбленным тряпьем, дешевыми колбасами, бутылками с самогоном. Времена менялись.

— Не забудьте, Марчковский, я вас отпускаю ровно на сутки, — напомнил генерал. — Вы мне нужны в Берлине.

— Я не подведу, господин генерал!

— Вы прилежны и исполнительны, Марчковский, знаю. Но что может вас, одинокого человека, привлекать в Варшаве? Наверное, женщина… Угадал? — Генерал улыбнулся, отечески положил руку полковнику на плечо. — До отхода поезда еще остается время. Я позвоню в комендатуру и вызову для вас машину. Думаю, это будет не лишним. Рассказывают, что в Варшаве активизировались подпольщики. Лучше проявить осторожность…

— Буду вам очень благодарен, — Марчковский поклонился.

Через полчаса Марчковский сидел в удобном, мягком на ходу новеньком «опеле» и задумчиво смотрел в окно на ночные варшавские улицы.

Кругом было темно и тихо. Только фары автомобиля вырывали участки улиц, площадей, дома…

— Костел святого Яна знаете? — спросил полковник шофера.

— Это недалеко от Вислы? Там два костела…

— Да, два. Один — святого Яна, другой — святой Анны.

— Туда ехать?

— Да.

— Господин полковник католик?

— Вы много разговариваете, лейтенант.

— Простите…

— Остановитесь у костела.

— Слушаюсь, господин полковник!

Автомобиль проехал по набережной Вислы, поднялся по одному из переулков чуть вверх и затормозил на небольшой площади.

— Как вас зовут? — спросил Марчковский шофера.

— Курт Остен.

— Дайте мне ключи от зажигания, Курт. Кто знает, сколько времени я проведу в костеле. Вам незачем дожидаться меня в машине. Я вас отпускаю.

— О, спасибо, господин полковник! Я еще успею к друзьям в одно заведеньице… Простите, господин полковник… Один из друзей празднует день рождения.

— Хорошенькое заведеньице?

— Кормят и поят не по первому разряду, но остальное достойно внимания…

— Вы будете гулять до утра? Запишите для меня адрес.

— Но господин полковник хотел направиться в костел…

— После молитвы я могу немножко и согрешить. Помните слова апостола Луки? «На небесах будет более радости об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не нуждающихся в покаянии». Апостол знал, что говорил. Не так ли?

— Так точно, господин полковник!

— Вы не заблудитесь, Курт?

— О нет! Туда я дойду и с завязанными глазами.

— Так я заеду…

Марчковский подождал, пока Курт скрылся в переулке. Потом включил зажигание, проехал вверх метров двести, свернул в ворота и втиснул машину между большим ящиком для мусора и стеной дома.

Запер дверцу. Под аркой прошел в следующий, крохотный дворик, вошел в подъезд.

Тут звонок был еще старого образца, со шнурком.

Он дернул красивую костяную ручку два раза. За дверьми раздался приятный звон. Но никто не открывал. Марчковский немного выждал и позвонил еще раз.

Наконец послышалось какое-то движение. Потом раздались шаркающие шаги и сонный женский голос спросил по-польски:

— Кто здесь?

— Тереза, это я, Викентий.

Замок щелкнул, и дверь отворилась.

Через мгновение женщина уже обнимала его. Он ощутил мягкую скользящую ткань халата, хрупкое тело, запах духов и пудры.

— Что так поздно? — прошептала Тереза.

— Только что с поезда. Еду в Берлин. Здесь проездом. И не мог не навестить тебя. Хоть на секунду. Как у вас тут?..

Тереза прижала палец к губам: молчок. Глаза у нее были такие, точно она чего-то очень боялась.

Только теперь, войдя в гостиную, Марчковский заметил, что Тереза изменилась: лицо усталое, под глазами теин.

— Что-нибудь произошло? — спросил он. — Неприятности в театре?

— Ты угадал… Я уже не на главных ролях. Теперь главные партии в немецких оперетках поет Эва… Ты ее помнишь? Подмазалась к немцам, потаскуха!.. А я выступаю только в ревю…

— Что ж, ревю наиболее популярно у немцев!

— Да, но каждый вечер петь для них — противно. Я не могу. Мне надоело забавлять их, выставляя напоказ свои ноги.

— Ах, Тереза, не придавай этому значения…

— Значение?! Они уже дерутся из-за меня…

— Ну и пусть, хоть до смерти.

— А победитель требует, чтобы я разделила с ним постель…

— Ну-ну, крепись. Ты ведь помогаешь, как и прежде, Деду?..

— Помогаю, помогаю… — подтвердила Тереза. — А ты ведь с дороги! И грязный, как извозчик. Иди в ванную, а я приготовлю яичницу и сварю кофе.

Марчковский наполнил водой ванну, развел душистый мыльный порошок, взбил облако пышной пены, но погружаться в ванну не торопился. Он не упустил из внимания таинственно приложенного к губам Терезы пальца… Может быть, в квартире есть еще кто-то…

Он тихо приоткрыл дверь и вышел в прихожую. Услышал в комнате торопливый шепот.

Марчковский расстегнул кобуру, достал пистолет. Потом резко распахнул дверь в комнату.

— Не двигайтесь! Руки вверх!

Он увидел испуганное лицо незнакомого молодого человека. Затем Терезу — с широко раскрытыми глазами.

— Не подумайте! Я ничего не хочу от пани Терезы!.. — проговорил молодой человек. — Мы не сделали ничего дурного!..

— Что вам здесь надо?

— Я кое-что приносил пани Терезе… Но это ее секрет!

Придя в себя, Тереза бросилась к Марчковскому:

— Он ни в чем не виноват, клянусь тебе!

Марчковский видел перед собой прилично одетого молодого человека, который уже отделался от испуга и нагловато улыбался, словно был хозяином положения… Уж не сутенер ли? Полковник разглядывал смазливое лицо с кокетливыми усиками и бачками.

— Рышард Вислянский. — Молодой человек поклонился.

Марчковский теперь только заметил у ног Вислянского довольно большой кожаный чемодан.

— Раскройте чемодан! — приказал полковник.

— Не делайте этого, Рышард! — воскликнула Тереза и обратилась к Марчковскому: — Викентий, произошло недоразумение. Рышард — коммерсант. Он принес мне кое-что, о чем я его давно просила. Он должен был уйти, но тут раздался звонок. И я его спрятала в кабинете.

Марчковский не слушал ее. Повторил приказание раскрыть чемодан.

— Отчего же, пани Тереза, не показать господину полковнику наш товар? — улыбнулся Рышард.

В чемодане были ткани, куски шелка самых разных расцветок.

«Чепуха, — решил Марчковский, — эти ткани что-то прикрывают».

Он подошел, сунул руку в чемодан, откинул материю. Теперь открылся и «секрет». В тщательно сделанных гнездах стояли флаконы разной формы и величины.

— Что это? — Марчковский перевел глаза на Терезу.

— Я все объясню тебе: Рышард имеет связь с немецкими офицерами, которые привозят косметику из Франции и Голландии, кружева из Бельгии и много всякой всячины. Они хотят получить за нее твердую валюту — доллары, фунты. А Рышард развозит товар, сбывая его в Польше, Чехии и Венгрии… Я ведь женщина, Викентий, и мне не чужды женские слабости! Пойми, мне тоже хочется иметь на туалетном столике парижский «Шанель».

Она говорила искренне. Марчковский в этом не сомневался. Он опустил пистолет в кобуру, исподлобья взглянул на молодого человека.

— Лучше будет, если вами займется охранка, — проговорил он. — Там выяснят, кто вы такой…

— Перестань, Викентий, — попросила Тереза. — Лучше отметим твой приезд.

…Рышард быстро хмелел. Выпив несколько рюмок водки, он стал словоохотлив без меры. Приглашал полковника к себе в гости, обещал королевский ужин.

— Я не живу в Варшаве, — сказал Марчковский. — Сюда заехал на несколько часов, проездом в Берлин.

— Мне тоже надо в Берлин! — воскликнул Рышард, хлопнув себя ладонью по коленке. — Мне нужно получить там товар и расплатиться со своей клиентурой… А у меня там, в Берлине, такая клиентура… — Он щелкнул пальцами. — Не думайте, что какие-нибудь пустяковые люди. Нет. Секретные офицеры. Абвер.

— А вы спокойно ездите в Берлин? — спросил Марчковский. — У вас есть для этого документы?

— Документы у меня есть, я езжу как коммерсант… Но, конечно, рискую. Валютные операции — это всегда риск… Если бы вы, полковник, согласились взять меня в спутники… Мы могли бы с вами вместе поехать!.. Никто не посмеет ни в чем заподозрить вашего спутника… А я вам пригожусь! Ведь мы — поляки!

Марчковский молчал. Может, действительно, прихватить этого Рышарда? Если у него такие связи…

— Викентий, а может быть, ты и правда возьмешь с собой Рышарда? Он ведь брат моей подружки — Эдитки Вислянской… Не помнишь ее? Самая молоденькая у нас в ревю.

— Помню Эдитку.

— Помоги Рышарду!

Марчковский перевел взгляд на Рышарда. Не очень-то верил он в то, что этого спекулянтишку можно как-то использовать для блага дела. Но… в конце концов, Марчковский ничего не терял, отправляясь в Берлин в одном купе с Вислянским.

Он снисходительно кивнул головой Рышарду.

— Благодарите пани Терезу… Я еду в Берлин вечерним. Могу вам взять билет в свое купе.

— Мы будем в купе вдвоем?! О, спасибо, пан полковник. Это как нельзя кстати. Я сумею отблагодарить вас…

Впоследствии Марчковский рассказывал, что и сам не мог бы объяснить, что его побудило взять с собой Рышарда.

Когда за Вислянским закрылась дверь, Марчковский сказал Терезе:

— Такие знакомства никому не делают чести.

— Боже мой, Викентий, неужели ты не убедился, что это простой аферист, услугами которого приходится, к сожалению, пользоваться.

— Убедился. Потому и говорю. Ну да ладно, теперь поздно об этом. Но всегда помни, что ты связана с Дедом, с его людьми и можешь с помощью таких вот людишек завалить дело…

— А ведь и ты хочешь использовать его, — улыбнулась Тереза. — Разве не так?

Марчковский улыбнулся в ответ:

— Ты очень проницательна, Тереза!

 

3. В Берлине

На следующий день Марчковский уезжал в Берлин. Тереза не провожала его: вечером у нее был спектакль. Полковник встретился с Рышардом на вокзале. Вислянский подобострастно пожал протянутую ему руку.

Марчковскому удалось достать билеты в двухместное купе, и Рышард блаженствовал: ему редко приходилось ездить в первом классе.

Полковник был неразговорчив. Он подчеркивал дистанцию, разделяющую его и Рышарда. Тот не обижался: он привык к высокомерию господ, с которыми сталкивала его профессия. А полковник хотя и был поляком, видимо, занимал высокое положение у нацистов… Это заставляло спекулянта относиться к нему с боязливым почтением.

В Берлине они расстались на перроне. Марчковский записал, как разыскать своего спутника, предупредил, что сделает это непременно, чтобы получить пока еще не оплаченный долг. Он сел в автомобиль, удостоив Рышарда легкого кивка головой, и укатил.

Поселился Марчковский, как обычно, в «Савое».

Днем шторы его окна были всегда раздвинуты. Он вызвал горничную и сказал, что в ее обязанности будет входить лишь вытирать пыль и убирать постель. Предупредил, чтобы она не смела переставлять вещи в номере.

— Я привыкаю и не люблю, когда нарушается порядок, — бросил он горничной.

Та кивнула в знак согласия. Множество офицеров перевидела она в отеле. У каждого свои причуды, свои прихоти. И ее вовсе не удивило предупреждение полковника.

В последующие дни Марчковский помогал генералу составлять доклад, надеясь, что будет тоже допущен на заседания генерального штаба.

Однако генерал заявил полковнику, что тот не будет присутствовать на заседаниях. Это распоряжение свыше касалось всех консультантов.

Такой оборот дела вносил серьезные изменения в планы Марчковского.

В первый раз между часом и двумя он зашторил окно. Затем оделся и направился в кафе «Линден».

В этот час тут было много свободных столиков. Марчковский облюбовал один, в дальнем углу.

Минут через пять в кафе вошел человек в форме армейского капитана и направился к столику Марчковского. Щелкнув каблуками, он громко произнес:

— Рад встрече, господин полковник!

А потом, усаживаясь за столик, тихо сказал: — Меня зовут Вальтер Зепп. — И еще тише: — Что случилось, Гром?

Марчковский облегченно вздохнул. Он почувствовал, как спадала напряженность ожидания этой встречи. Ведь до последней минуты он сомневался: поверили ему или нет? Значит, все-таки поверили…

Помешивая ложечкой кофе, он сказал:

— Мне не удастся попасть на заседания. Но я много думал: возможен другой путь…

— Какой?

— Изучить одного из хранителей кожаных портфелей.

— Об этом следует подумать. Но пока ничего не предпринимайте, ждите указаний…

— Я только хотел сказать, что могут потребоваться люди.

— Ждите указаний, — повторил Вальтер. А потом громко, чтобы слышали за соседними столиками, спросил: — Вы все так же сопровождаете своего генерала? Да вырвитесь хоть на вечерок! Вспомним нашу варшавскую встречу! Согласитесь, что мы хорошо погуляли тогда, полковник…

Капитан еще долго говорил, предаваясь воспоминаниям о приятно проведенных часах, потом взглянул на циферблат, извинился и поднялся. Он взял с полковника слово, что тот выберет свободный вечер для встречи.

Марчковский, вернувшись к себе в номер, решил, что следует все-таки заранее готовить почву. Пока есть время, полезно будет прощупать спекулянта Рышарда. Может, и впрямь через него можно завязать кое-какие знакомства… Марчковский позвонил Вислянскому, сказал, что хотел бы повидаться с ним, прокатиться в автомобиле по Берлину. Рышард с готовностью согласился.

Через час они медленно катили по весенним берлинским улицам. Марчковский вел машину. Рядом расположился Рышард. Он проникся доверием к полковнику и охотно рассказывал о своих берлинских делах, сетуя на то, что офицеры, с которыми имеет дело, становятся невыносимы: требуют все больше денег за товар.

— Это акулы, пан полковник! Самые настоящие акулы. Вчера я встречался с одним. Это крупная птица из абвера. По роду службы он бывает в разных странах. Привозит много добра. Не так давно он приволок из Франции несколько ящиков духов!.. И каких!.. — Рышард прищелкнул языком. — Но он просто грабитель! Он требует за свой товар такую сумму! А птица он важная. Имеет даже собственную охрану…

— Для чего же ему охрана?

— Ну, пан полковник! Чего не знаю, того не знаю. Я и так кое о чем догадался, можно сказать, благодаря способности анализировать.

— Не тяните, Рышард.

— У меня даже создается иногда впечатление, что он сам находится под стражей. Его держат, как пленника. Ну, сами понимаете…

Марчковский посмотрел на самодовольное лицо Рышарда и рассмеялся.

— Признаться, пока понимаю не слишком много.

— А кое-что я достоверно знаю…

Марчковский недоверчиво покачал головой. Это, видимо, распалило Рышарда:

— Не верите? Ах, если бы я смог вам показать его… Но — о чем говорить! К нему доступа нет!..

— А вам? — перебил его Марчковский.

Вислянский усмехнулся.

— Я — другое дело.

Они катили по загородному шоссе.

Полковник как бы безучастно слушал хвастливую болтовню Вислянского, а в голове зрело решение. Конечно, и речи не может быть о том, чтобы открыться спекулянту, который со спокойной совестью тут же донесет на него. Но можно разыграть перед Рышардом небольшой спектакль…

План действий сложился в голове Марчковского мгновенно. Хорош или плох этот план — можно проверить только на практике… Надо действовать!

Марчковский свернул к роще, остановил автомобиль и приказал Рышарду вылезти из машины. Тот смотрел на полковника недоумевающим взглядом, не понимая, чего от него хотят…

Марчковский увел Рышарда к небольшому овражку.

— Я не знаю, что вы за человек, Вислянский. Но мы с вами соотечественники… Мы поляки, Вислянский, и должны друг другу помогать.

— Конечно, конечно, — бормотал тот, силясь понять, что его ожидает.

— Прежде всего, вы не должны мне лгать, Рышард! Знаете ли вы, где майор хранит деньги?

— Конечно, дома. Это самое надежное место. Он прятал деньги, которые получал от меня, в сейф. О, он богат, как Крез…

— Вот что, Вислянский, от вас требуется немного, но получите вы за это столько, сколько никогда не принесут ваши спекулятивные сделки. Вы будете иметь хороший куш, если сумеете держать язык за зубами.

Рышард многозначительно приложил палец к губам. Марчковский поморщился, вспомнив такой же жест Терезы.

— Чертите точный план, рассказывайте все, что вам известно об охране вашего знакомого, о нем самом. Намечена ли у вас встреча с ним в ближайшие дни? В общем, выкладывайте все.

На обратном пути Марчковский выбрал шоссе, ведущее прямо к вокзалу Фридрихштрассебанхоф.

На вокзальной площади остановил автомобиль.

— Сейчас вы купите билет в Варшаву, — сказал Марчковский. — Вечером уедете. Так будет безопаснее для вас, и мне мешать не будете. Если все пройдет успешно, ваша доля вам будет выплачена немедленно. Я человек слова.

В тот же вечер Рышард Вислянский выехал в Варшаву.

На следующий день, придя утром в генеральный штаб, Марчковский понял, что беспрерывные совещания закончились. Офицеры штаба стали более оживленными. Повеселевшим ходил и генерал Гросс. Он даже сказал Марчковскому:

— Скоро мы возвращаемся, полковник… Я подумал о вас. И приготовил сюрприз: неделя отдыха в Варшаве! Вас, надеюсь, это устроит?

— Я вам безмерно благодарен, господин генерал!

— А! — генерал махнул рукой. — Что там! Я оптимист, полковник. Если нам помешали русские морозы еще в сорок первом взять Москву, то лето сорок третьего станет переломным этапом. Мы начнем грандиозное наступление, и никто нас не остановит. До самых Уральских гор!

— Ваши чувства я полностью разделяю, генерал.

— Ну а теперь разговор конфиденциальный… Я устраиваю в нашем отеле ужин для моих друзей. Разумеется, вы приглашены, полковник. Кстати, будет и штандартенфюрер СС Ламмердинг, прибывший из Белоруссии по личному вызову Гиммлера. Так что прошу быть моим гостем!

Марчковский поблагодарил за оказанную честь.

…На ужине, который устроил генерал Гросс, было всего несколько человек. Гости пребывали в отличном настроении, как это бывает с людьми, свалившими с плеч большую, ответственную работу.

— Скоро мы станем, полковник, свидетелями небывалого триумфа немецкого оружия, — доверительно сказал Марчковскому Гросс, откусывая щипчиками кончик сигары. — И в этом триумфе будет и наша с вами доля! Нас ждут награды и почести. Не смущайтесь: бравый солдат должен стремиться к наградам!

К ним подошел Ламмердинг.

— Вы уже делите награды, господа? Поделитесь и со мной! Кстати, господин Марчковский, хочу воспользоваться случаем, чтобы поблагодарить вас за помощь в борьбе с партизанами. Вы помогли нам нанести сокрушительный удар. Партизаны в Белоруссии разгромлены. Генерал говорил, что вы намерены отдохнуть в Варшаве? Я туда лечу. Послезавтра. Рассчитывайте на место в моем самолете!

Марчковский поблагодарил.

Вскоре наступила минута, когда приглашенные начали расходиться. Марчковский, чтобы развеяться, спустился в вестибюль, стал медленно прохаживаться в холле. Сидевший в кресле с газетой в руках обер-лейтенант при приближении полковника вскочил. Марчковский сделал рукой жест, предложив офицеру садиться, но неожиданно услышал негромкое:

— Случайная встреча, Гром…

Полковник пристально взглянул на обер-лейтенанта. А тот так же тихо произнес:

— Вас ждут в кафе «Линден». — И опустился в кресло, снова углубившись в чтение газеты.

Марчковский поднялся к себе в номер, надел шинель.

В кафе Марчковский увидел уже знакомого капитана и подсел к его столику.

— Что это была за поездка с неизвестным нам штатским за город? И почему этот штатский на следующий день исчез? — спросил Вальтер.

— Через этого человека я надеюсь многое выяснить… Но знаете, Вальтер, было бы неплохо, если бы возле нас оказалась какая-нибудь дама… На всякий случай лучше себя застраховать…

Капитан понимающе кивнул, поднялся с места и скрылся за дверью. Несколько минут спустя он появился с высокой белокурой женщиной, в которой Марчковский узнал певичку из оркестра, игравшего по вечерам в кафе.

— Она свой человек, — сказал Вальтер. — Можете говорить.

— Есть план дома… — сказал Марчковский. — Хозяин дома ожидает перед отъездом того самого человека, с которым я ездил в город. Это спекулянт, его имя служит пропуском в дом, находящийся под охраной и днем и ночью.

— Я вас понял, — сказал Вальтер. — Но уверены ли вы, что все это так?

— Я штабной офицер и привык продумывать план операции до деталей, — сухо сказал Марчковский.

— Не обижайтесь, полковник, в нашем деле лишняя предусмотрительность никогда не мешает. Давайте план дома и будем решать, что предпринять.

 

4. Серьезные осложнения

Все планы нарушил звонок телефона, раздавшийся в номере рано утром. Марчковский машинально протянул руку к тумбочке, снял трубку и услышал:

— Вас просит срочно явиться генерал Гросс.

Собственно, ничего неожиданного в этом не было. Генерал часто поднимал полковника и среди ночи, и на рассвете, когда срочно нужна была консультация или какая-нибудь справка.

Марчковский наскоро побрился, надел мундир и спустился.

Гросс встретил его в халате, пригласил к раннему завтраку, за которым говорил о чем угодно: о погоде, о своей семье, о мучившей его подагре, но только не о деле, из-за которого поднял полковника спозаранку.

Покончив с завтраком, они уютно расположились в глубоких креслах. Генерал предложил сигару. Марчковский закурил, ожидая, что наконец-то сейчас генерал сообщит ему о цели вызова. Гросс, действительно, перешел к делу:

— Еще раз убеждаюсь, что у вас достаточно крепкие нервы, полковник. И выдержка. Вы с таким терпением ждете, что можно лишь позавидовать.

— Я думаю, что вы скажете, когда сочтете нужным, генерал, — заметил Марчковский.

— Но не волнуйтесь: ничего особенно страшного нет. И я не передумал относительно вашего отпуска! С завтрашнего дня неделя в вашем распоряжении. Вы заслужили отдых. И отправитесь отдыхать раньше, чем думаете. Через два часа, ровно в девять, Ламмердинг вылетает в Варшаву и возьмет вас в свой самолет, как и обещал. Все это столь неожиданно, что мне пришлось потревожить вас так рано.

— Это действительно неожиданно, — сказал Марчковский.

— Мой шофер вас ожидает. Захватите вещи и отправляйтесь к Ламмердингу. Времени у вас не так уж много.

Всего чего угодно ожидал Марчковский, но не такого поворота дела. Ведь он даже никого не может предупредить о своем неожиданном отъезде! Под угрозу ставится вся операция. Что делать? Отказаться? Это невозможно. И как ответить самому себе на вопрос: почему Ламмердингу понадобилось так неожиданно увезти его в Варшаву? А то, что тут козни Ламмердинга, Марчковский не сомневался. Может быть, у этой лисы возникли какие-то подозрения?.. Но Марчковский не давал никакого повода… Предательство? Этого полковник тоже не допускал. Что-то сболтнул Рышард? Не тайный ли он сотрудник Ламмердинга? Это, конечно, вполне вероятно. Уж слишком широкие возможности у молодого человека для его спекулянтских операций. Свободно гастролирует по разным городам и странам, получает необходимые пропуска… Так можно действовать, только находясь под покровительством влиятельных лиц!

Впрочем, об этом Марчковский размышлял и раньше. И, ведя разговоры с Рышардом, был весьма осторожен. Да и что может, в конце концов, сказать этот Вислянский о полковнике Марчковском? Что полковник проявил особый интерес к его, Вислянскому, знакомому? Никто не сможет доказать, что этот интерес обусловлен не коммерческими мотивами. Да кто вообще может доказать, что Марчковскому что-то известно о заданиях, которые выполняет этот знакомый Вислянского, если самому Марчковскому это пока неизвестно?! Хотя, конечно, если Рышард — сотрудник Ламмердинга, он может наболтать всякой всячины и вызвать у своего шефа подозрения насчет Марчковского… Однако подозрения еще не улики… Вот если Рышард расскажет — умолчит или расскажет?.. — об эпизоде в лесу…

— Ну что ж, — сказал генерал Гросс, — не буду больше вас задерживать. Желаю счастливого полета! Отдыхайте в своей Варшаве, но будьте умеренны, полковник, в развлечениях… Я понимаю, после наших тревожных будней все это необходимо. Но используйте время и для отдыха. Впереди много работы, много дел. Наберитесь сил, не растрачивайте их попусту!

— Благодарю за добрый совет, господин генерал. — Марчковский поднялся с кресла, щелкнул каблуками и вышел.

Он поднялся к себе в номер, собрал чемодан и спустился. Шофер генерала Гросса отвез его на Александерштрассе к полицей-президенту.

Ламмердинга там не оказалось. Марчковскому передали, что штандартенфюрер просил его прибыть прямо на аэродром. Марчковский пытался разобраться в мыслях, которые теснились в голове. Сейчас ему было совершенно ясно, что и приглашение Ламмердинга лететь в его самолете в Варшаву, и этот неожиданный отъезд — звенья одной цепи. Зачем Ламмердинг пригласил его лететь вместе? Марчковский знал, что этот хитрый и расчетливый человек ничего не делает просто так. Может быть, подозревая в чем-то Марчковского, он хочет держать его при себе, для собственной безопасности?.. Кто знает, какие замыслы у штандартенфюрера! Этого не знает, наверное, сам господь бог.

Но как быть с задуманной операцией? Как быть?.. Марчковский никого не сумел предупредить о своем внезапном отъезде. Он просто не имел для этого возможности. А если бы даже и имел, то выходить сейчас на связь было бы крайне опасно.

Выхода пока не было.

На аэродроме Марчковского встретили. Пришлось пересесть в другую машину, которая отвезла его в самый конец летного поля, где стоял самолет, охраняемый автоматчиками.

Ламмердинг был уже в салоне. Он поздоровался с полковником, предложил место рядом.

К штандартенфюреру подходили сопровождавшие его гестаповцы, он отдавал короткие распоряжения. Марчковский взглянул в иллюминатор и увидел, как подъехал с эскортом мотоциклистов закрытый бронированный фургон зеленого цвета. Из фургона вышли… шесть офицеров с портфелями в руках и направились к самолету…

Немало труда стоило Марчковскому сохранить самообладание, не дать дрогнуть на лице ни единому мускулу. Так вот оно что!.. Значит, офицеры абвера с оперативными планами полетят этим же самолетом! Всегда спокойный и уравновешенный, Марчковский почувствовал, как кровь прилила к лицу. Очень похоже было, что Ламмердинг почуял неладное и хитрейшим трюком обезвредил полковника, лишив его каких бы то ни было контактов.

Офицеры заняли места в заднем отсеке. И тут же взревели моторы. А несколько минут спустя самолет побежал по взлетной полосе и поднялся в воздух.

— Ну вот, — сказал Ламмердинг, — мы, как говорят летчики, легли на трассу. Теперь пожелаем друг другу счастливой посадки… И можем поговорить с вами, полковник, по душам…

Стараясь ничем не выдать своих тревожных мыслей, Марчковский повернул голову в его сторону. Ламмердинг смотрел на него в упор своими бесцветными глазами, упрятанными за стеклами пенсне.

— Мы доселе не разговаривали с вами по душам, полковник, — продолжал Ламмердинг. — У вас есть родственники, друзья? Вы к кому едете в Варшаву?

— Я одинок, господин штандартенфюрер. Друзей прежних я растерял. Зато приобрел новых друзей среди офицеров германской армии, чем и горжусь.

Ламмердинг кивнул головой.

— И в Варшаве у вас никого нет?

— Наверное, есть люди, с которыми я был когда-то знаком. Но я не поддерживаю с ними связи.

— Нас интересует один очень важный вопрос, — продолжал Ламмердинг. — В Польше существует два подполья. Одно ориентируется на Лондон, другое — на Москву. Может быть, вы знаете кого-нибудь из подполья?

— Я слишком далек от этого, господин штандартенфюрер. Ведь вы же знаете, я солдат и занимался делами фронта, а не делами тыла.

— Я знаю это. Но вы к тому же поляк и могли слышать о тех ваших соотечественниках, которые пытаются бороться с нами. Это утописты, обреченные на гибель. И не только во имя великой Германии, которая ценит вас, человека здравомыслящего, но и во имя спасения своих соотечественников вы могли бы оказать нам немалые услуги. Вы едете отдыхать. Нельзя ли возобновить в Варшаве некоторые прежние знакомства?

— Я военный, господин Ламмердинг, а не тайный агент, — резко ответил Марчковский.

Штандартенфюрер усмехнулся:

— Я и не хочу предлагать вам стать тайным агентом. Для этой цели у нас достаточно других людей. Но, установив контакты с лицами, связанными с подпольем, — а я думаю, это не составило бы для вас особых трудностей — вы могли бы оказать помощь Германии.

— Я не совсем вас понимаю, господин штандартенфюрер.

— Скажите, полковник, вы искренне преданы нашему делу?

— По-моему, я доказал это.

— Вы правы. Так вот, ради нашего дела и ради гуманной цели — предотвращения гибели множества людей вы должны взять на себя ответственную миссию. (Садист и каратель, руки которого были по локоть в крови, говорил о гуманизме!) По имеющимся у нас данным, в подполье зреет мысль о восстании. Она зреет и среди тех, кто находится под влиянием коммунистов, и среди сторонников лондонской эмиграции. Чтобы не допустить бессмысленных жертв, надо вбить клин между этими группировками, предотвратить восстание. Вы знакомы с генералом Бур-Коморовским?

— Был знаком когда-то.

— Генерал сейчас в подполье… Надо найти пути к нему. Надо убедить его в том, что коммунисты для него, для Армии Крайовой, для Польши представляют самую большую опасность. Бур-Коморовский должен понять это. Он должен понять, что ему более выгоден союз с нами, чем с коммунистами.

Марчковский молчал. Ламмердинг сверлил его глазами.

— Да, самый страшный враг для нас — коммунисты. Генерал — умный человек, он знает это и не должен упускать из виду никогда, бросая на чашу весов возможные решения. Нам следует усилить пропаганду среди польского населения, которое подчас забывает о том, что главная угроза для европейской цивилизации идет из Москвы. Надеюсь, теперь вы поняли, о какой помощи я хочу вас просить?

— Все это весьма неожиданно, господин штандартенфюрер. Я должен подумать прежде всего о своих возможностях. Я не привык принимать опрометчивые решения.

— Конечно, конечно, вам следует подумать, — согласился Ламмердинг. — Не скрою, что задание сопряжено с опасностью. Я дам вам номер телефона, чтобы вызвать помощь, если она понадобится. — Он протянул полковнику листок с номером телефона. У него все было предусмотрено заранее.

Марчковский извинился, закурил и направился в хвостовую часть самолета. У входа в соседний отсек его вежливо остановил эсэсовец:

— Господин полковник, ходить по самолету не разрешается. Курите, пожалуйста, на своем месте.

Даже здесь, в специальном самолете, офицеров абвера, везущих оперативные планы, тщательно охраняли.

Марчковский вернулся на свое место. Около Ламмердинга стоял офицер, слушавший указания штандартенфюрера. При приближении Марчковского он быстро закончил разговор, но полковник успел услышать последние фразы:

— Маршрут штабного самолета будет сообщен вам завтра утром. Вылет тотчас же…

Итак, офицеры абвера не полетят дальше на самолете Ламмердинга. Из Варшавы они отправятся в штабном самолете, маршрут которого будет сообщен только накануне отлета… Значит, еще есть какие-то шансы… Ничтожные, но есть…

— Господин Ламмердинг, а вы надолго в Варшаву, если это не секрет? — возобновил разговор Марчковский.

— Возможно, дела задержат меня на несколько дней, — подумав, ответил Ламмердинг. — Если я вам буду срочно нужен, звоните по номеру, который я вам дал. Назовите себя и попросите связать со мной. А через две недели надеюсь встретить вас в Полоцке.

Самолет подлетал к Варшаве.

Марчковский смотрел в иллюминатор, чувствуя, как охватывает его волнение, которое он испытывал всегда, ожидая встречи с родным городом…

Самолет пошел на посадку. В конце взлетной полосы остановился и замер. Пилоты открыли выход. Шестеро офицеров со штабными портфелями спустились на землю.

Марчковский видел в иллюминатор, как одна за другой подкатывали к самолету машины, как каждый офицер передавал в раскрытую дверцу портфель и возвращался в самолет: офицеров меняли, продолжать рейс на штабном самолете предстояло другим.

Машины отъезжали, сопровождаемые мотоциклами с колясками, в которых сидели автоматчики.

Ламмердинг попрощался с Марчковский.

— Не забывайте о нашем разговоре, полковник, — напомнил он. — И не теряйте времени. Оно очень дорого.

Штандартенфюрер спустился по трапу и сел в подрулившую к самолету машину. За ней подкатили еще две машины, в которые уселись спутники Ламмердинга.

Марчковский оглядывался по сторонам, соображая, как ему выбраться через летное поле к выходу с аэродрома, но в это время около него затормозил автомобиль и шофер окликнул:

— Прошу, господин полковник!

Марчковский узнал Курта, того самого шофера, который возил его по Варшаве, когда он несколько дней назад останавливался здесь на сутки.

— Опять вы! — улыбнулся Марчковский.

— Господин полковник, я не только шофер, но и телохранитель, — ответил Курт. — Приказом штандартенфюрера я поступаю в ваше распоряжение.

Курт отвез его в гостиницу. Марчковский отпустил машину. Медлить было нельзя. Надо было действовать. У него оставалось слишком мало времени. Что же ему делать?

Выход был один — встретиться с Дедом.

 

5. Маршрут «Z»

Марчковский отправился в варьете пешком. Так было легче установить, ведется ли за ним слежка. Немного поплутал по улицам, останавливался около газетных стендов и витрин, но ничего подозрительного не заметил.

В театр попал как раз к окончанию репетиции, прошел за кулисы. Его здесь почти все знали: роман с Терезой тянулся не первый год. Здороваясь с попадавшимися на пути актерами и актрисами, он прошел к уборной Терезы и, постучав, отворил дверь.

Тереза обрадовалась, увидев его. Он поцеловал ее. И тут заметил, что они не одни. В кресле сидел незнакомый Марчковскому полковник, поигрывая висевшим на цепочке моноклем.

— Герхард Фиртель, — представился он.

— Викентий Марчковский, личный консультант генерала Гросса.

— Я слышал о вас от штандартенфюрера Ламмердинга и видел сегодня на аэродроме.

— Викентий — мой старый друг, — сказала Тереза. — Ты из Берлина?

— Да, только час назад приземлился в Варшаве.

Фиртель поднялся.

— Простите, но я вижу, что мне следует оставить вас наедине.

— О, что вы, полковник, — возразила Тереза.

— Нет, нет, у меня достаточный опыт, чтобы понять, когда я являюсь лишним.

Он поцеловал руку Терезе и, повернувшись к Марчковскому, вытянул перед собой руку.

— Хайль Гитлер!

— Хайль…

Когда за Фиртелем закрылась дверь, Тереза обняла Марчковского:

— Я так ждала тебя! Ты совсем забыл меня, Викентий!

— Не сейчас, Тереза, — мягко отстранил ее Марчковский, — мне необходимо встретиться сегодня же с Дедом. Крайне необходимо.

— Я даже не знаю… — неуверенно проговорила Тереза.

— Пойми, я никогда тебя об этом не просил. Раз прошу — это очень важно.

Тереза потерла руками виски.

— Я попробую. Но не уверена. Ты сам понимаешь, как это сложно. Ты тогда подождешь меня здесь, а я попытаюсь связаться с нашими друзьями.

Марчковский взял маленькую руку Терезы в свои большие ладони, посмотрел ей в глаза:

— И главное, Тереза, все надо сделать очень осторожно. Я не уверен, что за мной нет слежки. Может быть, в иных обстоятельствах я не решился бы подвергать опасности Деда, но другого выхода нет.

Она понимающе кивнула головой.

В ожидании Терезы Марчковский прошел в артистический буфет, выпил чашку кофе. Неожиданно в дверь просунулась голова Рышарда Вислянского. Он заметил полковника и попытался моментально исчезнуть. Но было уже поздно. Марчковский пошел за ним. Нагнал в узком длинном коридоре и, тронув за плечо, жестом предложил следовать за собой. Рышарду ничего не оставалось, как повиноваться.

Они зашли в уборную Терезы. Марчковский сел в кресло. Рышард молча стоял перед ним.

— Вы стали забывать старых знакомых, Рышард, — сказал полковник. — А евангелие учит: на добро надо отвечать добром.

— Простите, я не заметил вас, — пробормотал тот.

— Когда вам было нужно, вы замечали, очень хорошо замечали. Хочу напомнить вам, что не люблю неблагодарных.

— Я, право, не хотел, пан полковник…

— Ваше чистосердечие вас спасает. Так и быть, я прощу вам эту неучтивость. Но только в первый и последний раз. А теперь садитесь.

Рышард продолжал стоять, не зная, как себя вести.

— Садитесь, садитесь. У меня к вам есть разговор.

Молодой человек сел напротив полковника.

— Вот что, Рышард, мне нужна связь с Армией Крайовой, с генералом Бур-Коморовским. Ему угрожает опасность, я должен предупредить. Вы можете мне помочь? — Он в упор смотрел на Рышарда.

Тот сперва побледнел, потом пришел в себя, замахал руками:

— Господь с вами! Я ничего не знаю. Почему — я?

— Знаете, знаете, Рышард. А если не знаете, должны узнать. Мне это необходимо.

— Я первый раз слышу об этом… Первый раз… — твердил Рышард.

— Не прикидывайтесь простачком. Вы не такой желторотый птенец, как себя подаете. Я все сказал. И хочу предупредить, что не прощаю, когда к моим просьбам относятся невнимательно. Слышите? Мне это необходимо. И вы должны помочь мне.

Рышард сопротивлялся недолго. Он опустил голову и проронил: — Хорошо…

— Найдете меня завтра здесь, в театре, на утренней репетиции. А теперь идите и действуйте!

Рышард отвесил легкий поклон и вышел.

«Ну что ж, Рышард Вислянский, — думал полковник, — теперь твоя судьба в твоих же собственных руках. Тут-то я и проверю, кому и как ты служишь. И, быть может, отведу опасность от Терезы»…

Тереза вернулась скоро. По ее лицу Марчковский понял, что ей сопутствовала удача.

— Дед встретится с тобой ночью, — сказала она.

Марчковский весь вечер провел в варьете. Спектакль, в связи с тем что в Варшаве был установлен комендантский час, кончался не очень поздно. Пока шли к дому, где жила Тереза, Марчковский все время следил, не тянется ли за ними «хвост».

В назначенное время из подсобной комнаты в квартире Терезы Марчковский прошел через стенной шкаф в небольшой чуланчик. Здесь валялось всякое старье, а в потолке был люк. Марчковский подтянулся на руках и поднялся на чердак. Пройдя в темноте весь чердак, у противоположной стены он нащупал крышку другого люка. Спустившись в люк, оказался в чуланчике квартиры, располагавшейся в крайнем подъезде.

Постучал три раза в дверцу стенного шкафа, подождал, пока ее открыли. Он сощурился от яркого света…

— Ну, здравствуйте, полковник Марчковский. Рады встретиться с вами.

Перед ним стоял Дед.

Марчковскому раньше только однажды довелось встретиться с ним. Но знал он о Деде много. Знал, что под этим именем скрывается один из руководителей Варшавского комитета Польской рабочей партии, возглавляющий в подполье боевую группу. Оккупанты давно охотились за ним, обещали награды за его голову, но все было тщетно…

Тереза давно знала Деда. Она, чем могла, помогала подпольщикам, хотя и не входила ни в одну из боевых групп. Ей доверяли. И когда она через друзей, связанных с Дедом, передала ему просьбу Марчковского, тот согласился на встречу.

Дед провел полковника в комнату, познакомил с двумя товарищами, которые были там. Марчковский в общих словах рассказал о том, что ему поручено сделать все возможное, чтобы узнать, как доставляются секретные документы гитлеровского командования; что эти документы сейчас в Варшаве. Он не сказал, что это за документы, предупредив лишь, что от выполнения задания зависит многое.

— Надо выяснить, с какого аэродрома должен вылететь штабной Ю-52, когда вылет… — говорил Марчковский. — Это может произойти даже завтра. А надо еще успеть передать информацию о маршруте самолета!

— Если это штабной Ю-52, то маршрут его держится в строжайшей тайне, — заметил Дед. — И карту маршрута отправят на аэродром перед самым вылетом…

Дед закурил. Марчковский выжидательно смотрел на него.

— Ну а вы что посоветуете, друзья? — обратился Дед к своим товарищам.

— Если бы было время, можно было сделать налет на аэродром. Фашисты не рискнули бы отправлять тотчас же штабной самолет.

— Они могли бы отправить его с другого аэродрома. Благо их немало под Варшавой. Нет, это не выход. А сделать что-то надо… Я не могу пока сказать вам ничего определенного, полковник, но мы попробуем использовать наших людей, работающих у нацистов. Может быть, удастся напасть на след, узнать, где готовится карта маршрута. А тогда уже будем думать, как ее добыть… Ничего не обещаю пока, но будем действовать. А результаты… мы сообщим вам через Терезу.

Полковник поднялся.

— Если бы вы знали, как это важно!

— Знаю, иначе вы не стали бы рисковать и искать встречи со мной.

Дед проводил Марчковского к чуланчику, пожал ему руку. На прощание сказал:

— Может, сейчас и не к месту, но хочу высказаться. Вы избрали верный путь, полковник, и еще раз доказали, что вы настоящий патриот. В трудное для отчизны время люди проявляют себя по-разному. Самые стойкие остаются верны своей стране, как бы тяжело ни приходилось. И я с удовольствием пожму вашу руку, когда Польша станет свободной.

Марчковский заснул на рассвете, но вскоре же проснулся. Он привык вставать рано и не изменял своей привычке ни при каких обстоятельствах.

Тереза спала. Он не стал будить ее, оделся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Вернувшись в отель, он побрился и собирался спуститься в кафе, как в дверь настойчиво постучали. Марчковский открыл ее и увидел перед собой полковника Фиртеля, того самого, с которым встретился вчера в уборной Терезы.

— Полковник Фиртель? — удивился он. — Чему обязан столь ранним визитом?

— Не только соседству, — сказал Фиртель, входя в номер и прикрывая за собой дверь. — Прошу вас следовать за мной. — Он показал удостоверение контрразведки.

Марчковский ничем не выдал своего волнения.

— Может быть, вы объясните, в чем дело?

— Объясню, непременно объясню. А пока следуйте за мной. Машина ждет внизу.

Марчковский пожал плечами. Он вышел вместе с Фиртелем, закрыл дверь на ключ, внизу сдал его портье.

В машине два офицера потребовали у Марчковского сдать оружие. Он подчинился.

Машина въехала во двор комендатуры.

В сопровождении Фиртеля и офицеров полковник поднялся на второй этаж — в большой кабинет. Там Фиртель сбросил на кресло свой плащ.

— Ну-с, господин Марчковский, что вы нам скажете о варшавском подполье? Что вам известно об опасности, которая угрожает Бур-Коморовскому?

Так вот оно что! У Марчковского отлегло от сердца. Значит, Рышард успел донести за столь короткий срок. Рышард — осведомитель, агент Фиртеля. Все ясно. И хорошо, что это выяснилось. Ведь в сети Рышарда могла попасть и Тереза, могли попасть и другие люди, связанные с подпольем!

— Я жду, Марчковский, — нетерпеливо произнес Фиртель. — Надеюсь, вы понимаете, что отпираться бесполезно. Я ведь могу организовать очную ставку. Вы торопились о чем-то предупредить польское подполье? О чем?

— Хвала вам, полковник Фиртель! Сознаюсь — мне дорога собственная жизнь. И я готов все рассказать и немедленно вызвать сюда соучастников моего «преступления»…

— Что это значит?

— Господин полковник, разрешите мне позвонить по телефону… Я не сомневаюсь, что соучастники придут сюда.

Фиртель немного помедлил, потом указал на телефон.

— Звоните.

Марчковский набрал номер телефона, который ему оставил Ламмердинг. Он назвал себя и попросил немедленно кого-нибудь прибыть, ибо полковнику Марчковскому угрожает опасность.

Каково же было удивление Фиртеля, когда перед ним появился сам штандартенфюрер СС Ламмердинг.

— Что случилось? — обратился к Марчковскому Ламмердинг.

— Я арестован. Арестован при выполнении вашего задания…

Ламмердинг выслушал Фиртеля и раздраженно сказал:

— Не обижайтесь на меня, полковник, но вы отрываете людей от дел, занимаетесь черт знает чем, вместо того чтобы наладить как следует свою службу! Марчковский — мой человек и выполняет мое задание. Немедленно отпустите его! И будьте впредь дальновиднее! Я не буду докладывать о том, что вы мешаете нам работать, но я хочу предупредить, чтобы в следующий раз вы были более осмотрительны!

Фиртель стоял уничтоженный.

Ламмердинг вышел вместе с Марчковский, пригласил его к себе. Гестапо помещалось в другом крыле этого же здания.

— Вы исполнительны, полковник. Я вами доволен, — сказал он, — не ваша вина, что вы напали на агента Фиртеля. Продолжайте действовать, и вы, думаю, попадете на нужный след.

— Очень жаль, что так получилось, — Марчковский развел руками. — Очень жаль.

— Наберитесь терпения, Марчковский, главное — возобновите старые знакомства.

— Я постараюсь, господин штандартенфюрер, сделать это через свою невесту.

— Вот как? У вас в Варшаве невеста? И вы до сих пор ничего не говорили мне?

— Мы решили, что поженимся после нашей победы. Отпразднуем свадьбу в Москве!

— Кто же ваша невеста? Откройте мне свой секрет…

— Ее зовут Тереза Сокольска…

— Звезда варьете?

— Она была талантливой драматической актрисой. И, я надеюсь, еще вернется в театр. Но пока она на передовой линии, как и все те, кто искренне помогает делу рейха, верно служит нашему фюреру. Эстрадное искусство сегодня нужнее всего. Оно веселит солдат, вселяет в них бодрость, вдохновляет их на подвиги во имя победы.

Ламмердинг удовлетворенно кивнул.

— Желаю удачи, — произнес он.

Марчковский повернулся и вышел. Внизу, во дворе, он вспомнил, что ему не вернули отобранного револьвера. Пришлось подняться к Фиртелю. Тот принял его совсем иначе, чем полчаса назад. Он извинился, приказал немедленно вернуть оружие, предложил кофе. Марчковский не стал отказываться.

— Вы должны понять нашу службу, господин Марчковский, — говорил ему Фиртель за чашкой кофе, — ведь и вы на моем месте поступили бы так же, получив сведения от агента, которому я очень доверяю. А от ошибок никто не застрахован. Во всяком случае, чувствуя свою вину перед вами, я хочу пригласить вас и фрейлейн Терезу на ужин в самом лучшем ресторане!

Марчковский поблагодарил.

— Правда, я не смогу осуществить это ни сегодня, ни завтра. Надо отправить в специальный рейс один самолет. Мы собирались это сделать сегодня, но подводит погода. И наши службы наблюдения сообщают, что вылет станет возможен только послезавтра. Так что послезавтра вечером, я думаю, буду уже свободен и еще раз прошу вас быть моими гостями!

Сначала Марчковский не поверил своим ушам. Потом засомневался. Разве может быть только один специальный рейс… Нет, конечно, речь идет о том самом рейсе!..

Возвращаясь к себе, Марчковский подумал: уж не тактический ли это ход опытного контрразведчика?.. Может быть, Марчковский стал участником ловко разыгранного спектакля?.. Может быть, фашистские контрразведчики, установив, что оперативные планы стали объектом внимания советской разведки и в чем-то подозревая польского полковника, сознательно пытаются увести его на ложный путь? Для этого и разыгран весь спектакль?..

Но против этого предположения сам же Марчковский выдвинул достаточно веские аргументы. Вряд ли абвер пошел на то, чтобы вовлечь в эту игру такую фигуру, как Ламмердинг, вряд ли гестапо и абвер могли вместе разыграть спектакль со столь сложной интригой. Вряд ли Фиртель принес бы в жертву такого агента, как Рышард, только для того, чтобы ввести в заблуждение Марчковского.

Но почему Фиртель вдруг рассказал о том, что занимается отправкой специального самолета? Почему? Да, но он ведь не сказал, что это за рейс. Для несведущего человека сказанное им вовсе ничего не значило… Кроме того, с Марчковским он мог говорить на эту тему свободно! Он знал, что полковник летел из Берлина в Варшаву в самолете Ламмердинга вместе с офицерами абвера, которым поручено доставить копии оперативного плана. Значит, Марчковский должен быть в курсе дела, знать о предстоящей операции, и упоминание Фиртеля о специальном рейсе конечно же не могло быть для него особой новостью…

Марчковский взял у портье ключ от номера. Тот удивленно уставился на него: всего лишь немногим более часа полковник Фиртель сопровождал его. И вот этот польский офицер стоит перед ним живой и невредимый…

Портье чувствовал себя явно не в своей тарелке, и Марчковский, поднявшись к себе, понял почему: не составляло труда заметить, что кто-то рылся в его чемоданах.

Он вызвал портье.

— Кто-то копался в моих вещах, пока я был вызван по важному делу и отлучился с моим другом полковником Фиртелем. Чтобы к вечеру все, что похищено из моих вещей, было положено на место и впредь подобное не повторялось! — сказал он резко, не глядя на портье. — Надеюсь, вы поняли? В противном случае вы будете давать объяснения самому господину Фиртелю.

Портье только кивнул головой. Он, пятясь, вышел из номера.

Марчковский не задержался в гостинице. Он отправился к Терезе.

Она собиралась на репетицию.

— Викентий, ты ушел, даже не предупредив меня! — Она обвила руками его шею.

— Ты так сладко спала, мне было жаль будить…

— Когда я проснулась, тебя уже не было, и мне стало очень грустно. Я почувствовала, что нам предстоит опять расстаться… Ну почему мы всегда должны расставаться? Неужели мы так никогда и не будем вместе? Настанет ли время, когда тебе не придется собираться в дорогу, покидать меня? Скажи, Викентий!

Он ласково погладил ее по голове.

— Тереза! Милая! Когда я уезжаю от тебя, делаю это для того, чтобы приблизить день, когда мы будем вместе!.. Наши с тобой жертвы ничтожны по сравнению с теми, которые приносят другие…

— Я все понимаю, дорогой, — вздохнула она.

— Ну вот и хорошо, — улыбнулся Марчковский. — И давай больше не говорить об этом… А у меня к тебе, Тереза, снова просьба: во что бы то ни стало свяжись с Дедом и передай маленькое сообщение.

— Я попробую.

— Значит, так, запомни: рейс самолета из-за непогоды задерживается до послезавтра. Занимается им полковник Фиртель.

— Герхард?

— Да. Он, кажется, ухаживает за тобой?

— Пожалуй, только делает вид. Он отлично осведомлен и о тебе, и о наших отношениях. Он осведомлен обо всем, только делает вид, будто ничего не знает. Он и любителя искусств изображает из себя лишь для того, чтобы получать нужные сведения, которые выбалтывают ему у нас, за кулисами. Его интересует, кто из офицеров посещает варьете, о чем они ведут разговоры. Он работает как мелкий шпик.

— Кстати, Тереза, будь особенно осторожна с этим Рышардом Вислянским!

— Ты подозреваешь в чем-то Рышарда? О, Викентий, это уже болезненная подозрительность. Рышард — непутевый малый, он занимается аферами, но на иное он не способен.

— Послушай меня, Тереза, будь очень осторожна с ним! Он агент Фиртеля.

— Боже правый!.. — вырвалось у Терезы.

Марчковский проводил Терезу до варьете и вернулся в отель. Он продолжал ломать голову над тем, как подобраться к Фиртелю, как узнать о маршруте штабного спецсамолета… Все надежды были только на Деда. Иного пути Марчковский не видел. Дед, наверное, все-таки может что-то сделать… У него, конечно, есть свои люди в нацистских учреждениях. Это несомненно… Но сможет ли он решить такую сложную задачу?

И вдруг Марчковскому пришла в голову мысль использовать Рышарда. Уж кто-кто, а этот-то был вхож к Фиртелю. Иное дело, что его не очень-то посвящали в дела абвера, но он все же мог при желании найти какие-то пути… Помимо прочего, Рышард — пройдоха, аферист… Да, да, конечно, Рышард!

Марчковский немедля отправился в варьете, разыскал Эдитку Вислянскую и спросил, где можно найти ее брата. На счастье оказалось, что тот еще с утра забрел к сестре и отсыпается у нее дома после бурно проведенной ночи.

Эдитка жила неподалеку от Терезы. Марчковский прошел по набережной Вислы, знакомыми переулками выбрался на улицу, где находилась нужная ему квартира.

Дом был старый и грязный. Долго блуждал Марчковский в длинных полутемных коридорах, где стоял запах квашеной капусты. Потом долго звонил в дверь, пока наконец не послышались шаги и голос Рышарда:

— Кто там?

— Откройте. От пани Эдиты.

Рышард открыл дверь и остолбенел. Не давая ему опомниться, Марчковский вошел в прихожую и захлопнул за собой дверь.

— Не ожидали?

У Рышарда задергался глаз. От неожиданности он не мог произнести ни слова.

Марчковский снял шинель, повесил ее на вешалку и прошел в комнату. Рышард последовал за ним.

— Я вижу, вы изрядно покутили. Но пора приходить в себя. Садитесь.

Рышард повиновался.

— Я пришел к вам, чтобы вы мне рассказали, как вы донесли на меня полковнику Фиртелю. На что вы рассчитывали! Неужели вы могли предположить, что я настолько глуп, чтобы, зная, кому вы служите, откровенничать с вами, прибегать к вашей помощи? Хорошо же вы отплатили мне за услуги!

Рышард молчал. Его била легкая дрожь.

— Я не буду пачкать свои руки, но я могу передать подполью данные об одном из осведомителей и доносчиков, о платном агенте контрразведки, на совести которого, видимо, немало жертв. А вы отлично знаете, какие приговоры подполье выносит нацистским агентам и как они приводятся в исполнение… Но есть у вас и другой шанс — шанс спасти свою шкуру.

Рышард поднял голову, взглянул мутными глазами на Марчковского.

— Да, Вислянский, я затем и пришел к вам, чтобы дать этот шанс.

— Я сделаю все, пан полковник, спасите меня!.. Я запутался!.. Я… я буду служить вам! Спасите!.. — Он опустился перед Марчковский на колени и зарыдал.

— Перестаньте, Вислянский, — Марчковский с омерзением оттолкнул Рышарда, пытавшегося поцеловать ему руку. — Слушайте внимательно!

Рышард поднялся с пола, присел на диван.

— Мне нужно добыть некоторые данные из ведомства полковника Фиртеля.

Он увидел, как Рышард изменился в лице, как широко раскрылись его глаза.

— Да, Рышард, вы не ослышались. Каждый делает свой бизнес, как умеет. Вы делаете золото, не щадя других. Разрешите уж и мне действовать так же. Я хочу иметь деньги. И вы поможете мне в этом!

Рышард как будто пришел в себя: он увидел, что Марчковский вовсе не собирается пристрелить его на месте.

— Я жду ответа.

— Но я маленький человек… Как могу я раздобыть у пана полковника то, что вас интересует?..

— А это уж ваше дело. Вы должны сделать выбор. Или достанете те сведения, которые меня интересуют, или я передаю вас в руки тех, кто не прощает предательства. Я человек слова и сдержу его.

Рышард обхватил руками голову. Долго молчал. Потом взглянул на Марчковского и глухим голосом спросил:

— Что я должен сделать?

— Послезавтра Фиртель отправляет специальный самолет по маршруту, который мне необходимо знать. Не позже десяти часов утра. Вы спасете свою жизнь и еще заработаете так, как вам не приходилось зарабатывать во время своих вояжей. Вам все понятно?

— Но это секретные сведения! Как их добыть?..

— Перестаньте корчить из себя младенца, Рышард. Вы что же, хотите заплатить за свою жизнь сведениями, почерпнутыми в утренних газетах?

Рышард снова замолчал. Наконец поднялся, опершись о валик дивана.

— Хорошо, я постараюсь.

— Так-то лучше! Вы вложите сообщение в конверт и опустите его в почтовый ящик пани Терезы. Потом придете ко мне в гостиницу и доложите обо всем. И помните: если вздумаете шутить, я или мои люди найдем вас, где бы вы ни попытались укрыться. Вам хорошо известно, что даже нацистские чины не могли спастись от возмездия. Если вы разумный человек, то поймете, что должны делать…

Марчковский рисковал и знал это. Он попытался все сделать так, чтобы уберечь прежде всего Терезу. На очередной ночной встрече с Дедом было решено, что Тереза, сообщив утром по телефону в варьете о своем недомогании, укроется у надежных людей. Удар — в случае неудачи — примет на себя Марчковский. Кроме того, Дед сообщил, что его люди в фашистской комендатуре и на военных аэродромах Варшавы попытаются добыть какие-нибудь сведения о рейсе.

На следующий день Марчковский проснулся, когда еще не начало светать. Сразу вернулись навязчивые мысли. Какой ход сделает противник? Тот самый ход, который был предусмотрен, или совсем иной? Как поступит Рышард Вислянский?

Полковник вполне допускал, что Вислянскому не удастся добыть интересующие его сведения, хотя и возлагал определенные надежды на ловкость и сообразительность Рышарда. Конечно, у Рышарда были собутыльники в аппарате Фиртеля… Но если Вислянский не сможет добыть нужные сведения, то не пойдет ли он вновь на предательство?..

Чиркая зажигалкой, полковник курил сигарету за сигаретой. Пробовал переключиться на другие мысли. Ничего не выходило. Он то и дело посматривал на часы. Стрелки ползли томительно долго. Марчковский даже подносил часы к уху, прислушиваясь, не остановились ли.

К десяти утра Марчковский был в мундире, тщательно выбрит. Он предусмотрительно расстегнул кобуру, приготовившись дать последний бой, если Рышард все-таки предаст. Правда, брать его будут не здесь: разговор с Рышардом происходил с глазу на глаз, и для того, чтобы предъявить ему обвинение в измене, нужно будет поймать его с поличным. Тем более что Фиртель один раз уже обжегся на Марчковском.

И все-таки он готовился к последнему бою. Отгонял от себя мысли об этом, но не подвластный доводам разума инстинкт брал свое.

Минуло десять часов. Рышарда не было. Может быть, он просто, воспользовавшись тем временем, которое имелось в его распоряжении, попытался исчезнуть, укрыться, спасти свою шкуру?..

Нет, он не настолько глуп. Но он труслив, как все предатели. Марчковский знал, как боялись подпольщиков фашисты и их приспешники: боялись панически.

Время шло. Часы показывали уже двадцать минут одиннадцатого, когда в дверь раздался стук.

— Войдите, — ответил Марчковский.

Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, разминая в руках сигарету.

Вошел Рышард и, не дожидаясь приглашения, опустился в кресло напротив полковника.

— Дело сделано, — сказал он. — Можете получить то, что вас интересует.

Полковник даже бровью не повел.

— Вы достали то, что мне нужно? — спросил он.

— Достал, достал…

— Как же вам это удалось?

— Мне всегда помогали женщины… И для вас пришлось возобновить старую связь с фрау Ютой, машинисткой полковника Фиртеля, провести с ней вечер и половину ночи… а остаток времени постараться расшифровать копирки, которые, к счастью, не успели уничтожить. Думаю, что восстановил я эту дьявольскую схему в общем точно, отклонения могут быть незначительные.

— Ну хорошо, Вислянский. Вам придется побыть в моем номере, пока я сам смогу убедиться, что вы хоть раз в жизни не оказались лжецом и негодяем. Но помните: один необдуманный шаг — и вы из номера не выйдете уже никогда. Советую подумать и о том, что, если я не найду конверта на месте, а вместо него найду людей Фиртеля, вы не переживете этого дня, под какой бы надежной защитой ни оказались. У вас есть несколько минут для раздумий. Если вы и на сей раз пошли на предательство, признайтесь лучше сейчас, тогда вам будет дан еще один, последний шанс искупить свою вину.

Рышард сделал обиженное лицо и, как показалось Марчковскому, вполне искренне сказал:

— Вы сможете убедиться, что Рышард Вислянский не такой негодяй, как о нем порой думают. Я поляк, пан полковник.

Марчковский вышел из отеля, быстро прошел к дому Терезы. Все казалось спокойным. Он открыл почтовый ящик, достал заклеенный конверт, сунул в карман и так же быстро пошел обратно. Это был критический момент, когда решалось все. Он знал, что сейчас за ним наблюдают люди Деда. Но не наблюдают ли и нацисты?.. Тогда они должны схватить его тотчас же, вот здесь, с неопровержимой уликой в кармане.

Вокруг было тихо.

Марчковский миновал квартал, завернул за угол и оказался возле отеля. Поднялся в номер. Рышард сидел в том же кресле, где его оставил полковник. Он казался бледным.

— Ну?! — Он вопросительно смотрел на полковника.

Тот снял шинель, спокойно уселся за письменный стол, распечатал конверт и увидел выведенную корявым почерком Рышарда надпись: «Маршрут Z». Это было, видимо, закодированное название маршрута.

Быстро пробежал глазами лист, на котором был напечатан маршрут. Потом поднял глаза на Рышарда, сказал, что тот может пока идти, но в семь часов вечера должен явиться сюда, в номер.

Рышард мгновенно исчез.

Конечно, бумага могла оказаться фальшивкой. Ее мог сфабриковать Вислянский, чтобы избавиться на какой-то срок от Марчковского и, воспользовавшись выигранным временем, унести ноги. То, что он не навел Фиртеля, не донес ему на полковника, показывало, что Рышард струсил. Но вот не попытался ли все же этот авантюрист просто потянуть время?

Как бы то ни было, план необходимо срочно передать по назначению! Марчковский спустился, вышел на Маршалковскую улицу и, как было условлено с Дедом, стал прогуливаться возле небольшой табачной лавочки. Некоторое время спустя рядом с ним остановился респектабельный господин в строгом черном пальто и котелке.

— Прошу прощения, — сказал он, — но мне кажется, мы знакомы с паном полковником. Если не ошибаюсь, вы из Лодзи?

— Совершенно верно, мне тоже знакомо ваше лицо, — ответил Марчковский.

Они пошли по улице. Завернули в какой-то двор, где находилась авторемонтная мастерская. В ее подсобном помещении и ожидал Марчковского Дед. Дед рассказал, что к плану, который вызывал такой интерес полковника, подобраться не удалось. Единственное, что удалось выяснить, это — что кодовое его название «Маршрут Z». Полковник в свою очередь рассказал, как попал ему в руки план — настоящий или сфабрикованный Вислянским. В любом случае надо немедленно переправить план на базу Неуловимого.

— Мы все подготовили, — сказал Дед. — Через два часа мы выходим на радиосвязь с нашими людьми в Полоцке, которые смогут передать «Маршрут Z» по назначению сегодня же.

И действительно, в ту же ночь в партизанской бригаде получили этот секретный маршрут, по которому должен лететь штабной самолет. Полученная схема представляла собой свод координат для ориентировки штурмана. Было проставлено точное время, когда самолет пролетит над данной точкой.

И тут сыграл свою роль роковой промах Ламмердинга. Доложив командованию об уничтожении партизан Неуловимого, он был и сам уверен в этом. Прокладывая трассу полета с учетом наиболее безопасных для него районов, гитлеровцы отнесли к ним и лесной район, «освобожденный от партизан».

В этом районе мы и намеревались встретить Ю-52, если… если схема, добытая Марчковским, была верной.

Надо было позаботиться я о том, чтобы гитлеровцы, если нам удастся завладеть оперативными планами фронта, не догадались о происшедшем.

На совещании командования бригады было принято, на наш взгляд, единственно верное решение…

 

6. Задание выполнено

Несколько боевых групп пробрались в леса, где когда-то были наши землянки, укрытия.

Теперь здесь все было разворочено, чернели гигантские воронки, печально стояли обгорелые стволы деревьев…

Группы, вооруженные винтовками и пулеметами, заняли места по трассе движения самолета Ю-52, проходившей над лесом.

В точно указанное на схеме время послышался рокот моторов. Рышард Вислянский на сей раз не солгал…

Самолет летел низко. Это облегчило задачу.

Как только он появился в поле зрения, по нему был открыт массированный огонь. После первых же пулеметных очередей самолет загорелся. Оставляя шлейф черного дыма, он стал снижаться. А еще через несколько минут раздался сильный взрыв.

В тот же день вечером я зашел к радистам и попросил выйти на связь с Центром.

Через некоторое время радист доложил:

— Связь установлена.

— Передайте кодом номер три…

Радист удивленно посмотрел на меня. Это был старый код, которым мы давно не пользовались.

— Но ведь этот код наверняка известен фашистам!

— Передавайте, как я сказал…

Радист начал передавать:

«Случайно обнаружен и сбит самолет Ю-52. Самолет загорелся в воздухе. После удара о землю, огонь достиг баков, произошел сильный взрыв, разнесший самолет на куски. Обломки самолета сгорели. Ничего ценного обнаружить не удалось».

Затем я вызвал командиров наших подразделений и боевых групп.

— Среди жителей окрестных деревень, возможно, возникнут разговоры о подбитом немецком самолете. Всякие домыслы в данном случае нежелательны. Расскажите всем правду: это был штабной самолет Ю-52, наши группы обнаружили его случайно, был открыт по нему огонь, самолет взорвался и сгорел, среди обгоревших обломков мы ничего ценного не обнаружили.

Слухи быстро распространились по району.

А еще через несколько дней мне передали, что со мной ищет встречи Гром, недавно возвратившийся из Варшавы.

Встреча была организована. Я дожидался Грома в доме на окраине небольшого городка Ветрино.

Он вошел и прямо с порога бросил мне:

— Неужели самолет сгорел?! — Это прозвучало как упрек.

Я ответил:

— Сгорел…

Марчковский выглядел утомленным. Мне показалось даже, что за эти несколько недель, пока мы не виделись, он еще больше поседел.

— Весь, как есть, сгорел? — переспросил Марчковский.

— Полностью… А откуда, вам об этом известно, Гром?

— В гарнизонах только и разговоров что о гибели Ю-52. Вашу шифровку перехватили… Очень жаль, что все так кончилось! — Марчковский опустился на стул, обхватив голову руками. — Чертовски обидно, что все было напрасно!.. Теперь они срочно пошлют дубликаты. Но нам повторить такую операцию не удастся. Никак не удастся!..

— Очень прошу вас, Гром, не огорчайтесь! И знайте: свое задание вы выполнили отлично, о чем я обязательно доложу в Москву. — Я старался подбодрить его: — Когда начнется наступление наших войск, мы сможем перебросить вас в Москву. Вы сможете наконец вздохнуть спокойно, полной грудью…

— Значит, наступление все-таки будет?..

— Обязательно будет, Гром!

— А знаете, Неуловимый, — Марчковский хитровато сощурился, — штандартенфюрер СС Ламмердинг не такая простая штучка! Поверьте, я смог его узнать хорошо. Местных жителей уже опрашивают: действительно ли горел самолет, слышали они взрыв?.. Ламмердинг не успокоится, пока не увидит воочию обгоревшие обломки Ю-52 и клочья, пепел кожаных портфелей. Хотя бы двух-трех…

— Очевидцы расскажут им все, как было. Возможно, люди Ламмердинга найдут и куски этих сгоревших портфелей…

Марчковский смотрел на меня и, кажется, начинал все понимать. Во всяком случае, настроение у него поднялось.

— Я сообщу вам добрые вести, Неуловимый: штандартенфюрер СС Ламмердинг вчера послал официальную телеграмму в Берлин. В ней сообщается, что штабной самолет Ю-52 был случайно обстрелян группой уцелевших после разгрома партизан и полностью сгорел…

Спасибо, Гром! Спасибо, дорогой друг!

Читатель, наверное, догадался, что с Ю-52 все обстояло не так.

Никто, кроме руководителей операции и участников особых боевых групп, не знал правды о сбитом самолете: до поры до времени никто не должен был знать о судьбе шести кожаных портфелей.

Когда самолет загорелся, он резко пошел на снижение. Летчики оказались опытными, никто не выбросился с парашютом, они пытались сбить пламя и посадить терпящий бедствие самолет. Им удалось избежать немедленного взрыва баков при падении самолета. Но когда мы открыли люк, то обнаружили, что весь экипаж и пассажиры мертвы. Слишком силен оказался удар.

Первое, что сделали наши бойцы, — ликвидировали пожар. Огонь был сразу погашен пущенными в дело телогрейками и брезентом. Действовали предельно собранно и быстро.

Из кабины были вынесены шесть кожаных портфелей. Немедленно группа из шести бойцов переложила содержимое портфелей в свои рюкзаки. К этим бойцам присоединилась еще группа, тоже из шести человек, с точно такими же рюкзаками. Обе группы сразу устремились в лес, подальше от самолета. И здесь началась очень странная работа. Портфели заполнили бумагой, по качеству точно такой же, на какой гитлеровцы печатали свои секретные материалы. А потом эти портфели были вновь вложены в руки мертвых офицеров абвера.

Тем временем подготовили самолет к взрыву.

Группы отошли на безопасное расстояние, и тогда мощный взрыв потряс воздух.

Мы учли все и постарались создать вполне правдоподобную — во всех деталях — картину гибели штабного Ю-52.

Партизаны осмотрели обломки, тронули пепел одного из сгоревших портфелей — в общем оставили здесь свои «следы».

После этого боевые группы покинули лес и благополучно возвратились на базы.

Теперь надо было дезориентировать гитлеровцев — и «шифровкой», и свидетельствами местных жителей, которые наблюдали за падением Ю-52. Надо было убедить всех в том, что важные документы не попали в руки партизан, что гибель самолета произошла в результате слепого случая…

Правду о том, каким путем должны быть доставлены оперативные планы гитлеровского штаба через линию фронта, мы, командиры и бойцы особых групп, участвовавшие в «охоте» на Ю-52, хранили в строжайшей тайне. Даже от своих товарищей. Этого требовало дело.

И даже одному из главных участников операции — Грому — Марчковскому нельзя было до поры до времени знать всю правду.

Специальные группы карателей обшаривали лес, опрашивали свидетелей катастрофы самолета… Очевидцы могли лишь утверждать, что, действительно, видели над лесом горящий самолет, а потом слышали сильный взрыв. Отыскали гитлеровцы и обломки самолета.

Штандартенфюрер СС Ламмердинг лично убедился, что все штабные портфели сгорели дотла. Он сообщил об этом в Берлин.

Новый секретный штабной Ю-52 летел на большой высоте, сопровождаемый истребителями.

В его кабине шестеро офицеров абвера судорожна сжимали ручки шести кожаных портфелей, в которых находились дубликаты гитлеровских планов. А в это время эти планы внимательно изучались в Москве. Они были доставлены в столицу вместе с нашим донесением:

«В результате тщательно подготовленной операции нами был сбит штабной секретный самолет Ю-52. В самолете оказалось шесть кожаных портфелей гитлеровского генерального штаба. Первое сообщение о Ю-52 прошу не принимать во внимание, как заведомо ложное, переданное для дезориентации врага. Цель достигнута: штандартенфюрер СС Ламмердинг специально сообщил в Берлин, что при взрыве самолета планы погибли. Недавно к линии фронта пролетел новый Ю-52 — вероятно, с дубликатами оперативных планов фронта, оригиналы которых посланы вам… Готовы выполнить новые задания Центра. Неуловимый».

Вскоре нам приказано было активизировать свои действия.

Началось широкое наступление наших войск на всем протяжении фронта в Белоруссии.

Мы, партизаны, наносили удары по гарнизонам, по укреплениям противника, организовывали диверсии на железных и шоссейных дорогах. Весь народ Белоруссии участвовал в этой борьбе.

Осенью Центр передал, что на нашу новую базу вылетел самолет из Москвы. Партизаны подготовили посадочную площадку. Ночью зажгли сигнальные костры.

Бойцам самолет из Москвы доставил много радости. Были тут и письма от родных, и подарки, и оружие, медикаменты, снаряжение, продовольствие… Командование предложило отправить на Большую землю помимо больных и раненых тех, кто заслужил отдых. Мы уже могли позволить себе подобное.

В эти дни я вновь встретился с Марчковским.

— Настало время открыть вам всю правду о штабном Ю-52 и о шести кожаных портфелях, — сказал я.

Но Марчковский выслушал меня без особого удивления.

— Я догадался об этом, — сказал он. — Вы ведь намекнули мне, что все в порядке…

— Операция, в которой участвовали и вы, Гром, помогла командованию своевременно узнать планы противника, сорвать его наступление, самим перейти в широкое наступление. Завтра вы полетите нашим самолетом в Москву.

Марчковский поблагодарил и ответил:

— Нет. Теперь я подчиняюсь не только вам… Я вступил в Польскую рабочую партию. Да и слишком у меня еще много дел впереди. Надо освобождать Польшу. Разве не так?..

— Конечно, так. Но все-таки взвесьте, Гром, все хорошенько: есть возможность лететь в Москву!

— Москва… Вы знаете, — его лицо посветлело, — мы с женщиной, которую я люблю, дали клятву после войны обвенчаться именно в Москве. И я не могу нарушить клятву. — Он улыбнулся. — Я приеду в Москву только с Терезой. А сейчас… А пока… до встречи в Варшаве, — Гром протянул мне руку.

Я не предполагал, что вижу Грома — Марчковского в последний раз…

Марчковский работал в подполье в Варшаве и стал жертвой предательства. Как «особо опасного преступника», Викентия доставили в Берлин.

Больше его никто никогда не видел. Марчковскому не удалось выйти живым из застенков гестапо. Известно лишь, что он выдержал страшные пытки и погиб как герой.