Эта история произошла в нашем городе. Она мелькнула в газетах лишь несколькими скупыми строчками. Но и тогда чувствовалось, что за ними скрывается нечто ужасное. На поверку так все и оказалось.
* * *
— Давай сюда! — грубо скомандовал Толик, как только Александр налил в миску уху. Пришлось ее отдать и налить себе в другую.
Александр нервно зажевал губами: надоел ему этот чертов бомж. Вперся в его квартиру, чувствует туг себя хозяином, да еще командует! Убить его мало! Первый кусок — ему, лучшая рубашка — ему; радио включает на всю мощь, — оно орет не переставая; и слова поперек ему не скажи — сразу в драку лезет! Г ад!
Александр подсел к столу. На двоих они разлили бутылку водки и к концу ужина вроде поотмякли. Толик без ругани поперся в комнату смотреть телевизор, а Александр принялся мыть посуду: беспорядка он не любил, грязи после пьянок тоже. А этот бомжара… хрен чего приберет! Вот раскидать, пожрать — за двоих любит…
Толик в комнате врубил на всю громкость телевизор (глухой он, что ли: аж на кухне все слышно!) и, разлегшись на «своем» (его, Александра) раздвижном кресле, приготовился провести остаток вечера в кайфе. «Ну погоди, засранец, я те дам!» — обозленный Александр пошел в комнату и убавил громкость:
— Я спать буду!
Его кровать стояла рядом, у стены.
— Пошел ты!.. — Толик бодро вскочил и оттолкнул Александра в сторону. — Передача интересная, я смотрю. Еще раз сунешься — во… — Толик показал увесистый кулак и внаглую повернул ручку звука до отказа.
Александра снова затрясло: «Ханыга, долбанный в рот!» Он кинулся на кровать, а Толик снова разлегся на кресле.
Телевизор орал, Александр лежал, отвернувшись к стене и шептал ругательства. Вскоре Толик захрапел, хотя передача еще не кончилась. «А, сука, теперь посмотрим, кто кого». — Александр вскочил и выбежал на кухню: там у него за шкафчиком кое-что было припрятано…
Вернулся он оттуда с топором: лезвие сам точил. Два коротких взмаха — и мягкий висок Толика пересекла ровная красивая рана, которая тут же заполнилась кровью. Толик во сне лишь взбрыкнул руками и ногами и, так ничего и не поняв, затих навсегда.
Александр выдернул вилку из розетки: «Больше не будешь мой телевизор гонять! И приходить ко мне больше не будешь!..»
Толик появился в его квартире два месяца назад, когда началась настоящая зима, и за это время достал Александра конкретно: иногда выпивку приносил, а жранье — никогда; вел себя нагло. Ночевать стал оставаться, командовать начал; сам психованный какой-то, нервный. Радио вечно громко включал, телевизор гонял сутками — никакого покоя с ним не стало! Пытался Александр не пускать его в квартиру — так он двери выламывал, в форточку, гад, лез! Голым ведь сюда пришел, одежду не свою внаглую на себя напялил… «Нет, ты голым и уйдешь!»
Александр кинулся к теплому еще телу и начал стаскивать с него свои брюки и трусы: «Снимай, гад, это мое все, снимай!»
Рубашки на Толике не было, и вскоре он лежал на кресле совсем голый. На простыню натекала лужица крови, и это Александру совсем не понравилось. За ноги он сдернул бывшего собутыльника на пол. Челюсть Толика лязгнула, и Александру показалось, что тот ухмыляется в усы. «Ах, ты еще и ржать?!» Александр снова метнулся на кухню и лихорадочно выбрал там самый длинный из нескольких кухонных ножей. Вернувшись, он схватил ненавистного Толика за волосы…
* * *
В ванну Толик, и без головы, все равно не поместился — мешали ноги. А крови из него натекло море, и она все еще продолжала сочиться. Пришлось Александру применить топор: отчекрыжить ему ноги чуть не по колено. Мясником Александр никогда не работал, поэтому получилось не очень-то ловко — благо, лезвие было острым. Теперь упитанная туша Толика поместилась в ванну, и, предварительно ополоснув, Александр залил ее ледяночкой, а сверху бросил, всю в красных пятнах, простыню: пусть все думают, что у него тут бельишко замочено. В раковину он швырнул свою такую же пятнистую рубаху. Замочил. И пошел мыть пол в комнате — он любил, чтобы пол у него блестел…
Обрубки ног, с чуть ли не перегрызенными костями (дальше он будет справляться более умело), он сложил в целлофановый пакет с ручками, с намереньем выбросить их на помойку — грязные ноги ханыги, каковым он считал Толика, да еще с наколками на подошвах (не иначе как в заключении нанес клеймо — словно предвидел, что его ноги когда-то отделятся от тела), его мало прельщали. Он вынес их на кухню и поставил пакет на пол, прямо у двери. А голову (теперь она не ухмылялась, а лежала смирно, смежив веки) завернул в газетку, положил в целлофановый кулек и засунул в сумку, с которой обычно ходил в магазин за покупками. Затем вышел на ночную улицу и, как всякий разумный человек, заметающий следы, крадучись пересек двор. Остановился он у ограды родного профтехучилища (мальчиком заканчивал его) и, вытянув за волосья голову Толика из сумки, швырнул под трубы теплоцентрали, не поленившись прикопать ее снежком. «Сашка хи-итрый! Хрен кто найдет!»
Пустынный, заснеженный двор ПТУ к находкам действительно не располагал. «А весной кто эту головенку опознает? Да и никто этого Толика не хватится — он ведь бомж, откуда он пришел — неизвестно, куда ушел — неизвестно, да и кому он нужен, засранец! Сашка хи-итрый!» — Александр потер руки и направился назад, засунув между тем окровавленный мешок в сумку: дельная вещь, пригодится еще.
Возбужденный приключением, он пошел не домой, а к давней подружке и соседке Лиде Журавлевой. Несмотря на три часа ночи, она ему открыла и впустила в квартиру.
— Лидка, водка есть?
Как ни странно, водка у Лиды оставалась. Не пожалев, она налила ему.
— Ты откуда это?
— Да, дельце тут одно обтяпывал. — Александра так и подмывало проговориться, похвастаться Лиде, как-то намекнуть, что он расправился с надоевшим Толиком, но осторожность взяла верх.
Выпив водку, он пригласил Лиду на завтра зайти к нему: «Бутылку поставлю!» Лида пообещала.
Дома Александр, устав от тягот прошедшей ночи, решил кулек с ногами никуда не таскать: «Успеется. Стоит, есть не просит». Заглянув в ванную, он полюбовался на дело рук своих и, удовлетворенный, отправился спать.
* * *
Утром Татьяна, не успев умыться и причесаться, рванула на поиски спиртного: трубы горели и плавились. Встретила Николая, вместе пошли к Лиде. Лцда кормила сынишку. Водки у нее не оказалось:
— Ночью Сашка приходил, всю высадил. А сегодня к себе в гости приглашал. Пойдемте, у него всегда выпить есть.
— А нам можно?
— Да у него там фатера! Мать семь лет как умерла, он сам одинокий, и женат никогда не был, у него все запросто. Кто только ни бывал там! Жорик, собирайся! — крикнула она сыну.
Александр встретил их радушно, выставил на стол бутылку спирта — к соседке сбегал. Предупредил:
— В ванную только не заходите.
— Да надобности нет, — ответил Николай.
На старые дрожжи всем немного и надо было: Лида быстро захмелела, а мужикам потребовалось добавить. Снарядили экспедицию за деньгами: Татьяна, Николай и Александр пошли в сберкассу. А Лида прилегла на аккуратно застеленное раскладное кресло отдохнуть.
Ни Александр, ни собутыльники давно нигде не работали, но у Александра деньги были — накопилась пенсия за пять лет.
— И много у тебя денег? — закинула удочку Татьяна.
— Два миллиона.
— Да ну-у… За что такие деньжищи платят? — изумилась Татьяна.
— Я ведь инвалид второй группы. Психованный. Вот мне пенсию и перечисляют, — пояснил Александр.
— Да ну, врешь ты все. — недоверчиво оглядела его Татьяна. — В каком месте ты психованный? Говоришь нормально, на людей не кидаешься…
Александр криво усмехнулся:
— Говорю: псих — значит, псих. До нормальной пенсии мне ведь еще далеко, десять лет ждать, если так-то…
— Здорово! Нам бы такое привалило… — завистливо вздохнула Татьяна. — Вот так приходишь, денежки берешь, и все? — она покачала головой.
— Ладно, плевать нам, псих ты или нет. Снимай скорее деньги да пошли в магазин, а то там Лида заскучала небось.
Лида тем временем встрепенулась от сна: что-то с водкой долго не идут. В квартире никого не было, только Жорик смотрел телевизор. Лида отправилась в ванную — слегка ополоснуть опухшую от долгих пьянок физиономию. Включила в ванной воду, откинула мокнувшую простыню… И попятилась к двери. Потом придвинулась к ванне снова… Под простыней — ей не показалось — лежал труп, только чей — мужчины или женщины, она не могла понять, поскольку он был без головы. Завопив, она выскочила из ванной.
— Жорик, уходим, одевайся скорее!
Шестилетний Жорик опасливо заглянул в ванную…
Подхватив сына, Лида выбежала с ним на улицу.
* * *
Когда оживленная троица вернулась со спиртным, дверь в квартиру оказалась распахнутой настежь, а Лиды нигде не было видно. Татьяна нашла ее на улице — никуда Лида не ушла, дожидалась их в сторонке, и Жорик был при ней.
— Ты чего? — затормошила ее Татьяна. — Сбежать, что ль, хотела?
— Я туда не пойду, там у Сашки в ванне труп лежит.
— Даты че, откуда, какой, чего ты выдумываешь?
— Не пойду, и все, говорю тебе: труп. Пошли лучше к тебе.
— Ну пошли… — Татьяна побежала и позвала мужиков. Все вместе они отправились к ней на квартиру, где напуганная Лида немедленно устроила допрос Александру: что за труп плавает у него в ванне? Но над ней тут же посмеялись — все, а пуще всех Александр:
— Да у меня там белье замочено, померещилось тебе спьяну, только и всего.
— Нет, не померещилось, — уперлась Лида, — я сама видела: без головы…
— На-ка лучше выпей, да не сочиняй больше, а то у тебя уже вальты пошли, — протянул стопку Александр.
От стопки Лида не отказалась. После первой она усомнилась в себе, а после третьей забыла и про ванну, и про труп.
Вечером Александр снова всех пригласил к себе в гости, и они дружно пообещали назавтра прийти.
* * *
Наутро все собрались у Александра и едва дождались открытия сберкассы. Снова были снаряжены гонцы за деньгами: на этот раз пошли одни мужики. Женщины и малолетний Жорик остались ждать их в квартире. И тут протрезвевшая Лида снова забоялась: она вспомнила про труп, который видела в ванне.
— Да чего ты выдумываешь, замолоха, какой труп, откуда он здесь?
— Я видела его своими глазами! А ты поди-ка, сама посмотри!
— Ну пошли, убедимся, что у тебя вчера глюки начались, пошли!
Татьяна решительно направилась в ванную, за ней, любопытствуя и трясясь от страха, двинулись Лида и Жорик.
— Ну, где тут… — Татьяна откинула в сторону мокрую ржавую простыню и взвизгнула от неожиданности. Перед ней, спиной вверх, лежало белое, упитанное тело («Попка размера эдак пятьдесят второго», — почему-то про себя отметила Татьяна) без головы и ног — до колен; запаха, как ни странно, никакого не ощущалось… Через минуту Лида, Татьяна, а за ними и Жорик, схватив с вешалки одежду, выскочили из квартиры в подъезд.
— Говорила я тебе! — громко и возбужденно шептала Лида. — А ты не верила!
— Это он, наверно, бабу какую-нибудь пришил, — почему-то предположила Татьяна. — Она к нему ходила, а он ее… Господи!
Тут до обеих стало доходить, что Сашок-то, похоже, убийца… Убийца! А Николай с ним ушел…
— Колька! — вдруг всполошилась Татьяна. Ей показалось, что мужчин уже очень давно нет, и она кинулась к сберкассе — разыскивать их, надеясь еще застать Николая живым.
Вернувшись, мужики застали взволнованную Лиду в подъезде.
— Ты чего тут? — удивился Александр.
— У тебя в ванной покойник, я боюсь!
— Да померещилось тебе, я же говорю: белье у меня там замочено. — Александр сам явно верил в свои слова. — Пошли лучше выпьем! — он показал в сумке бутылку шила. Лида заколебалась… — Пошли!
Желание выпить быстро взяло верх. Да и новое, острое ощущение опасного, запретного — вот как еще можем! — странно притягивало и завораживало. Лида взяла Жорика за руку…
Татьяна застала всех троих мирно распивающими спиртное на кухне у Александра. Сама она едва дышала: запыхалась, разыскивая мужчин, — и раздеваться наотрез отказалась.
— Нам надо всем уходить, я здесь ни минуты не останусь, — твердила она свое. — Пошли, пошли отсюда, Николай, Лида, пошли, тут трупы всякие в ванне валяются…
Лида и Николай нехотя поднялись.
— Да останьтесь кто-нибудь со мной, чего вы все-то сразу пошли, — стал вдруг упрашивать Александр. — Ну, кто-нибудь!
Это «кто-нибудь» всех отрезвило. Никто больше «кем-нибудь» быть не хотел. И все рванули, обгоняя друг друга, из квартиры Александра. К тому же дело здесь явно запахло милицией, а встречаться с ней лишний раз никто не хотел.
Но Татьяне встретиться все же пришлось: к вечеру она так надралась, что была доставлена в медвытрезвитель. Эта ситуация ее чем-то даже обрадовала. Может, она и сама неявно желала этого. Во всяком случае, она решила поделиться со стражами порядка тем страшным, что узнала о Сашке.
— Слушайте, там у одного мужика, на Мира, в ванне труп плавает, — доверительно сообщила она подтянутому старшине. — Без головы и ног…
Но, как оказалось, своим сообщением фурора она не произвела.
— Проспись, пьянь! — презрительно оборвал ее старшина. — Допьют ведь до галиков, — пожаловался он своему товарищу.
Потом Татьяна попала в участок, где сделала еще одну бесплодную попытку обратить внимание стражей порядка на труп в Сашкиной ванне — над ней снова только посмеялись…
В тот же вечер и Лида позвонила в дежурную часть и, не называясь, сообщила о чудачествах своего соседа. Но все так и осталось неизменным.
* * *
Той же ночью Александр решил разделать труп Толика, который намозолил глаза уже нескольким соседям, заходившим к нему на огонек за эти дни. Угрызений совести он по-прежнему не испытывал и Толика ему было ничуть не жаль, скорее, наоборот: он решил ему отомстить — разделать на мясо за то, что Толик норовил его раньше объесть. Тем более что труп его уже так мало походил на человека, больше — на полуразделанную мясную тушу.
При помощи своего острого топора он разрубил тело поперек живота, а потом еще на несколько более мелких частей. Задницу Толика (вместе с «передницей») он откромсал одним цельным куском от остального тела и поставил, как скульптуру, под раковину в ванной. Остальные части тела вместе с принадлежащими им костями и кожей он запихнул в холодильный шкаф под окном на кухне, забив его мясом до отказа. Некоторые куски обернул целлофаном, на остальные не хватило. Кисти рук отправил в помойное ведро, что стояло в уборной, — там им как раз место.
Грязная задница бомжа, со всякими причиндалами и внутренностями, на мясо, по его мнению, не годилась. Ей он нашел надлежащее пристанище: даже не обернув чем-нибудь, выволок на улицу и бросил в ближайший мусорный контейнер возле дома, запихнув под картонную коробку из-под вина.
«Здорово я все распределил, — похвалил себя Александр, вернувшись домой. — Умно. Теперь с мясом: месяца на два хватит… Лидке можно кусок дать, да новой этой, как ее… Таньке. Завтра пир закачу, угощу всех свежатинкой…»
С этими, вполне здравыми мыслями, засыпал в своей кроватке удачливый охотник за черепами в эту ночь.
* * *
Наутро, в то время, как Александр, наполнив кусками мяса закопченую кастрюльку и поставив ее на огонь, снимал пенку с аппетитного варева, соседка его тетя Люба выводила на прогулку свою собаку. Их любимым местом была единственная открытая площадка поблизости — заснеженный двор ПТУ № 28. И в то время, когда Александр обгладывал первый, хорошо уварившийся кусок несчастного Толика, собака вырыла из снега под трубами округлый предмет. Женщина завизжала, увидев на нем щетку усов…
На обнаруженный предмет милиции пришлось отреагировать. Тут уже припомнились и анонимные звонки. И вскоре в квартире Александра Мариева работала следственная группа.
Хозяин встретил представителей власти равнодушно. Обыск показал наличие пятен бурого цвета на замоченном постельном белье, кресле, на одежде и стенах, бурой засохшей лужи в ванной под умывальником. Рваный пакет с небрежно обрубленными нижними конечностями так и стоял в кухне у двери, пакет с частями рук — в помойном ведре в туалете. Холодильник под окном был забит неосвежеванными кусками человечины: на одном куске — сосок, на другом — татуировка. На подоконнике — кастрюлька с сомнительным супчиком, на столе — обглоданная часть грудины…
Через два дня на городской свалке, в тридцати метрах от дороги, специально посланная группа найдет тазобедренную часть туловища мужчины, которая лежала на куче мусора прямо сверху.
* * *
Татьяна и Николай, гонимые привычным утренним похмельем, направлялись прямой наводкой к квартире гостеприимного Александра. Наличие трупа в этот момент их не смущало: за два дня как-то притерпелись уже, да и сколько можно о нем говорить! Тем более, что Николай убеждал, что это, скорее всего, манекен, а не труп: «Сама же говорила, что запаха не было!» Гораздо притягательнее для них было наличие угощения. А ведь в ванную можно и не заходить — действительно, нет в этом никакой надобности!
У подъезда Александра они увидели милиционеров, в квартире сновали какие-то люди… И враз у обоих проснулась совесть, с души словно камень упал. Вспомнили про гражданский долг, решились, подошли к милиционеру, рассказали про труп в ванне. На этот раз за них ухватились, отправили в участок — дать показания…
Суда над Александром Мариевым не было: его автоматически признали невменяемым (по психушкам он — с 1975 года), что освобождало его от уголовной ответственности. Но показания следствию он давал и сам их подписывал. Об убиенном Анатолии Шиловском ничуть не жалел: «Он мне надоел». На вопрос, каково оказалось мясо, ответил: «Ничего, понравилось». В общем, во времени, месте и своей личности полностью ориентировался.
Его определили на лечение в Санкт-Петербургскую психиатрическую больницу, под строгое наблюдение. Там он уже отбывал ранее два года: в 1990 году он так же, «в сердцах», порубил топором своего собутыльника за то, что тот не дал ему бутылку, — к счастью, не до смерти. Но есть подозрение, что когда-то Мариев закончит свое лечение, станет никому не нужным, и снова, отягощенный алкоголем, расквитается с кем-то, не понравившимся ему…
* * *
Тебя разочаровала развязка, читатель? Ты бы наказал людоеда суровее? Но его изоляцию и так курортом не назовешь — он больной человек. Хотя и действовал на удивление скрытно и логично, совершая преступление.
Эта история произошла в Северодвинске около пяти лет назад и к ней, казалось бы, нечего добавить. Но вопросы остаются, пусть и риторические. Например: в какой момент психически больные люди начинают понимать, что им «все можно», все дозволяется? Как быстро это происходит? «У меня справка, мне ничего не будет» — словно руководство к действию. И окружающие страдают, пусть даже такие «никчемные», как бомж Анатолий Шиловский. «Почему голову спрятал?» — «Чтоб не узнали?» Что-то все действия были слишком логичны. Или это и есть логика сумасшедшего?
А с другой стороны поражает та обыденность, с какой совершались хмельные возлияния людей без определенного рода занятий, рядовых северодвинских алкоголиков, в квартире рядом с изуродованным мертвым телом. Кажется, прошло бы еще три дня, и компания, сначала из любопытства, попробовала бы человечинки, а там и во вкус бы вошла, как уже случалось не один раз в стране нашей странной… Что же это: опустошенность, равнодушие, окончательно пропитое достоинство или приближение к краю?