Академик А. Фурсенко в предисловии к биографии Хрущева, написанной Таубманом, говорит: «У него не хватило сил и возможностей для радикальной перестройки советской системы. Но он положил начало важному для дальнейших судеб страны процессу десталинизации. Была разрушена система ГУЛАГа, из тюрем и лагерей вышли на волю сотни тысяч людей, были реабилитированы невинно осужденные…»

Не будем пока обсуждать, в каком направлении стремился Хрущев «перестроить советскую систему». Давайте сперва, как любят говорить ученые, «договоримся о терминах». Если под «десталинизацией» понимать разрушение того, что было достигнуто при Сталине, — тут господин академик прав. Именно при Хрущеве было положено начало тем процессам — экономическим, политическим, культурным, — которые привели нашу страну в ту глубочайшую… хм! — в общем, в то самое место, где она оказалась к концу столетия. Но если понимать слово «десталинизация» в «узкодемократическом» смысле — как массовую реабилитацию и разрушение системы ГУЛАГа, — то начал это отнюдь не «дорогой Никита Сергеевич». У истоков этого процесса стоит совсем другой человек. Тот самый, которого хрущевская команда убила, ошельмовала, а заодно и потихоньку приватизировала его начинания, выдавая их за свои.

 

На старт…

…Едва вступив в должность министра внутренних дел СССР, Берия занялся проверкой того, что наворотили его предшественники. Меньше чем через месяц он представил Президиуму ЦК первое «реабилитационное» предложение — о тех, кто проходил по «делу врачей-вредителей», и уже 3 апреля было принято соответствующее постановление. Но по-настоящему реабилитация началась с другого постановления — от 10 апреля, в котором говорилось:

«Одобрить проводимые тов. Берия Л. П. меры по вскрытию преступных действий, совершенных на протяжении ряда лет в бывшем Министерстве госбезопасности СССР, выражавшихся в фабриковании фальсифицированных дел на честных людей, а также мероприятия по исправлению последствий нарушений советских законов, имея в виду, что эти меры направлены на укрепление Советского государства и социалистической законности» [Реабилитация: как это было. М, 2000. С. 23.].

«На протяжении ряда лет» означало с 1946 года, ибо в конце 1945-го Берия покинул пост министра внутренних дел. (Разбираться в делах 30-х годов он не собирался, поскольку невинно осужденные в 30-е годы реабилитированы еще до войны. О масштабах довоенной реабилитации говорит тот факт, например, что около трети репрессированных военнослужащих были восстановлены в армии.) Дальше реабилитации следуют одна за другой. Только в Президиум ЦК (ведению которого подлежали дела высокопоставленных работников) 10 апреля было вынесено дело «мингрельской группы» (37 человек) и последовала отмена постановления ЦК от 16 ноября 1951 года о выселении с территории Грузии «враждебных элементов»; 17 апреля — об освобождении обвиненных во вредительстве маршала артиллерии Яковлева и четырех его подчиненных; 9 мая отменен приговор обвиненным в шпионаже работникам Военно-морской академии; 15 июня Берия предложил существенно ограничить в правах Особое совещание, оставив в его ведении только дела, которые нельзя было выносить на судебный процесс. Он же начал демонтировать и систему ГУЛАГа, передав большинство лагерей министерству юстиции, а те что оставались в ведении МВД, напрочь лишил хозяйственных функций [Единственной не совсем удачной мерой в этой области была амнистия — но это несколько другая тема, поскольку амнистировали уголовников, а не политических.]. Просто поразительно, сколько успел сделать этот человек за каких-то сто дней!

Начало было положено, дальше оставалось развивать эти процессы — их и развивали. Это все нормально, понятно и логично вытекает из того курса, который был взят весной 1953 года (весной — не летом!).

Но после 26 июня 1953 года начались и другие процессы. Причем практически сразу же. Уже 13 июля Президиум ЦК принял интереснейший документ.

Постановление ЦК КПСС от 13 июля 1953 года

1. Обязать Военную Коллегию Верховного Суда СССР пересмотреть дела на осужденных генералов и адмиралов, имея в виду:

а) прекратить дела и полностью реабилитировать генералов и адмиралов: Романова Ф. К, Цирульникова П. Г., Чичканова А. С., Гапича Н. И., Гельвиха П. А., Мошенина С. А., Ляскина Г. О., Голушкевича В. С., Жукова И. И., Тимошкова С. П., Самохина А. Г., Минюка Л. Ф., Туржанского А. А., Васильева А. Ф., Жарова Ф. И., Ильиных П. Ф., Эльсница А. Г., Токарева С. Ф., Мрочковского С. И., Буриченкова Г. А., Попова Д. Ф., Ширмахера А. Г., Бычковского А. Ф., Ухова В. П., Телегина К. Ф., Ворожейкина Г. А., Терентьева В. Г., Филатова А. А., Кузьмина Ф. К., Иванова И. И., Крюкова В. В., Власова В. Е., Петрова Е. С, Бежанова Г. А., Лапушкина Я. Я., Вейса А. А., Клепова С. А.;

б) снизить наказание до фактического отбытого ими срока и освободить из-под стражи осужденных бывших генералов: Калинина С. А., Герасимова И. М., Ротберга Т. Ю.

2. Обязать МВД СССР:

а) прекратить дела и полностью реабилитировать генералов: Жукова Г. В., Гуськова Н. Ф., Дашичева И. Ф., Варенникова И. С., Сиднева А. М., Ильина В. К., Глазкова А. А., Меликова В. А., Потатурчева А. Г., Гончарова Л. Г., Наумова И. А., Паука И. X., Тамручи В. С., Соколова Г. И., Ширмахера А. Г.;

б) прекратить дела и освободить из-под стражи членов семей осужденных генералов, подлежащих полной реабилитации.

3. Обязать Министерство обороны СССР обеспечить назначение положенных пенсий семьям полностью реабилитированных генералов и адмиралов, умерших в заключении: Глазкова А. А., Меликова В. А., Потатурчева А. Г., Гончарова Л. Г., Наумова И. А., Паука И. X., Тамручи В. С., Соколова Г. И., Ширмахера А. Г.».

* * *

Казалось бы, совершенно такой же документ, как и ранее принятые постановления. Но это только кажется, что совершенно такой же. «Бериевские» документы были обоснованными. Из них было совершенно понятно, что это за люди, когда и за что арестованы, почему их надо освобождать. А тут просто какой-то невнятный список. Ничего ни о людях, ни о делах не говорится: реабилитировать, и все! И что еще более интересно, Президиум ЦК попросту предписывает: Военной Коллегии сделать то-то и то-то, МВД — прекратить дела и отпустить.

Кроме того, проект постановления составили — знаете кто? Министр обороны Булганин, новый Прокурор СССР Руденко и председатель Военной Коллегии Чепцов. О последнем ничего не скажу — не знаю. Первые два — не просто члены команды, а друзья нового главы государства. А вот МВД, которое как раз и владело всей информацией на данных людей, в подготовке не участвует — ни Круглов, новый министр внутренних дел, ни Серов, его первый заместитель, курировавший госбезопасность.

Люди, упомянутые в списке, практически все — неизвестные, точнее, как говорят сейчас, нераскрученные, за исключением разве что Мрочковского. Это человек довольно известный. Один из первых советских военных разведчиков, уже в 1928 году был руководителем важнейшего отдела, занимавшегося закупками оружия за рубежом. Арестован в 1943 году, приговорен к 15 годам лагерей. За что? За шпионаж, пожалуй, расстреляли бы…

И вдруг, совершенно неожиданно, в пропагандистских книгах последнего времени всплывают некоторые из этих фамилий. И в таком интересном ракурсе…

Вот три из них: Сиднев А. М., Клепов С. А., Бежанов Г. А.

Из протокола допроса А. М. Сиднева: [Цит. по: Мухин Ю. Убийство Сталина и Берии. М., 2002. С. 567–571.]

«Вопрос. Как получилось, что вы стали мародером?

Ответ. Сидя в тюрьме, я сам неоднократно задавал себе этот вопрос…

Полностью сознавая свою вину перед партией и государством за преступления, которые я совершил в Германии, я просил бы только учесть, что надо мной стоял С. [Сокращения мои. Полностью эти фамилии приведу несколько ниже. ], который, являясь моим начальником, не только не одернул меня, а наоборот, поощрял и наживался в значительно большей степени, чем я… Самолет С. постоянно курсировал между Берлином и Москвой, доставляя без досмотра на границе всякое ценное имущество, меха, ковры, картины и драгоценности для С. С таким же грузом в Москву С. отправлял вагоны и автомашины… Следуя примеру С., я также занимался хищениями ценностей, правда, за часть из них я расплачивался деньгами.

Вопрос. Но ведь и деньги вами тоже были украдены?

Ответ . Я денег не крал.

Вопрос. Неправда. Арестованный бывш. начальник оперативного сектора МВД Тюрингии Бежанов Г. А. [А вот и вторая «невинная жертва»!] на допросе показал, что вы присвоили большие суммы немецких денег, которые использовали для личного обогащения. Правильно показывает Бежанов?

Ответ. Правильно. При занятии Берлина одной из моих оперативных групп в Рейхсбанке было обнаружено более 40 миллионов немецких марок. Примерно столько же миллионов марок было изъято нами и в других хранилищах в районе Митте (Берлин). Все эти деньги были перевезены в подвал здания, в котором размещался берлинский оперативный сектор МВД.

Вопрос. Но этот подвал с деньгами находился в вашем ведении?

Ответ, Да, в моем.

Вопрос. Сколько же всего там находилось денег?

Ответ. В подвале находилось около 100 мешков, в которых было более 80 миллионов марок.

…

Вопрос. За счет этих денег вы и обогащались?

Ответ. Да. Значительная часть захваченных денег пошла на личное обогащение.

Вопрос. Кого?

Ответ. Больше всего поживились за счет этих денег С. и я. Попользовались этими деньгами также Клепов [А вот и третий!] и Бежанов, работавшие начальниками оперативных секторов МВД в Германии…»

А поживился товарищ Сиднев, надо сказать, отменно. Сквозь строчки протокола то и дело прорывается мучительное недоумение следователя, который тоже ведь человек, и ничто человеческое… И тем не менее он то и дело задает вопрос: «Ну куда тебе столько?»

Из протокола допроса А. М. Сиднева:

«…Должен сказать, что, отправляя на свою квартиру в Ленинград… незаконно приобретенное имущество, я, конечно, прихватил немного лишнего.

Вопрос . Обыском на вашей квартире в Ленинграде обнаружено около сотни золотых и платиновых изделий, тысячи метров шерстяной и шелковой ткани. Около 50 дорогостоящих ковров, большое количество хрусталя, фарфора и другого добра. Это, по-вашему, "немного лишнего"?.. Вам предъявляются фотоснимки изъятых у вас при обыске 5 уникальных большой ценности гобеленов работы фламандских и французских мастеров XVII и XVIII веков. Где вы утащили эти гобелены?

Ответ. Гобелены были обнаружены в подвалах германского Рейхсбанка, куда их сдали во время войны на хранение какие-то немецкие богачи. Увидев их, я приказал коменданту Аксенову отправить их ко мне на ленинградскую квартиру.

Вопрос. Но этим гобеленам место только в музее. Зачем же они вам понадобились?

Ответ. По совести сказать, я даже не задумывался над тем, что ворую. Подвернулись эти гобелены мне под руку, я их и забрал… Я брал себе наиболее ценное, но что еще было мною присвоено, я сейчас не помню.

Вопрос . Мы вам напомним. Дамскую сумочку, сделанную из чистого золота, вы где взяли?

Ответ. Точно не помню, где я прихватил эту сумку. Думаю, что она была взята мною или женой в подвале Рейхсбанка.

Вопрос. А три золотых браслета с бриллиантами вы где "прихватили"?.. 15 золотых часов, 42 золотых кулона, колье, брошей, серег, цепочек, 15 золотых колец и другие золотые вещи, изъятые у вас при обыске, где вы украли?

Ответ. Так же как и золотые браслеты, я похитил эти ценности в немецких хранилищах.

Вопрос. Шестьсот серебряных ложек, вилок и других столовых предметов вы тоже украли?

Ответ. Да, украл.

Вопрос. Можно подумать, что к вам ходит сотни гостей. Зачем вы наворовали столько столовых приборов?

Ответ. На этот вопрос я затрудняюсь ответить.

Вопрос. 32 дорогостоящих меховых изделия, 178 меховых шкурок, 1500 метров высококачественных шерстяных, шелковых, бархатных тканей и других материалов, 405 пар дамских чулок, 78 пар обуви, 296 предметов одежды — все это лишь часть изъятых у вас вещей…»

…Лишь часть изъятых только у него вещей. У товарищей Клепова и Бежанова тоже, надо полагать, были заначки не из самых скромных, не говоря уже о «товарище С.».

Из протокола допроса А. М. Сиднева:

«Вопрос: …Что вам известно о расхищении С. золота?

Ответ: Наряду с тем, что основная часть изъятого золота, бриллиантов и других ценностей сдавалась в Государственный банк, С. приказал все лучшие золотые вещи передавать ему непосредственно. Выполняя это указание, я разновременно передал в аппарат С. в изделиях, примерно, 30 килограммов золота и других ценностей, С. говорил, что все эти ценности он отправляет в Москву, однако я знаю, что свыше десяти наиболее дорогостоящих золотых изделий С. взял себе…

…

Должен прямо сказать, что между С., мною, Клеповым и Бежановым установилась круговая порука, все мы воровали и оказывали друг другу в этом помощь. Большое значение имело также подхалимство, процветавшее среди нас по отношению к С. Последний, в свою очередь, поощрял нас и умело использовал в своих личных целях.

Вопрос. Приведите факты.

Ответ. Начну с себя. Я не раз выполнял сугубо личные поручения С, которые иначе как подхалимажем назвать нельзя. Помню, как однажды С. поручил мне где угодно достать две комнатных собачки английской породы с бородками, предназначавшиеся, видимо, кому-то в подарок. Это задание оказалось довольно трудным, но благодаря приложенным стараниям собачки с бородками были куплены по 15 тысяч марок за штуку. Вообще должен сказать, что С. уделял очень много внимания приобретению различных вещей и предметов для преподношения подарков каким-то своим связям…»

И для этого тоже понадобились сказочки об иррациональной злобности Сталина и Берии, о послевоенном всплеске репрессий. Спросят этих «страдальцев» лет через десять-двадцать товарищи или, скажем, внучок поинтересуется: «За что ты, дедушка, сидел?» Не про собачек же с бородками ему рассказывать?! А так все просто: необоснованно, мол, репрессировали, чист и ни в чем не виновен… Выйдя на свободу, товарищи генералы, надо полагать, позаботились и о севших вместе с ними подчиненных. Интересно, сколько воров, мародеров, коррупционеров, имевших «руку» во власти, входит в реабилитационные списки?

Из протокола допроса А. М. Сиднева:

«С. и Ж. часто бывали друг у друга, ездили на охоту и оказывали взаимные услуги. В частности, мне пришлось по поручению С. передавать на подчиненные мне авторемонтные мастерские присланные Ж. для переделки три кинжала, принадлежавшие в прошлом каким-то немецким баронам.

Несколько позже ко мне была прислана от Ж. корона, принадлежавшая, по всем признакам, супруге немецкого кайзера. С этой короны было снято золото для отделки стека, который Ж. хотел преподнести своей дочери в день ее рождения».

Появившийся в этих показаниях «Ж.» напрямую связан со следующей тройкой осужденных и реабилитированных генералов: Крюков В. В., Телегин К. Ф., Минюк Л. Ф.

Товарищ Телегин — член Военного совета группы советских оккупационных войск и советской военной администрации в Германии. Пострадал, естественно, совершенно необоснованно, как же иначе, Сталин с Берией заговор вокруг него сплели. Впрочем, попался генерал не на политике, а на том, что отправил эшелон трофейного барахла в город Татарск Новосибирской области, откуда был родом. Ах да, эшелон наверняка ему подбросили. Ах нет, на допросе он утверждал, что хотел помочь землякам. Ну вот, землякам помочь хотел, а его в тюрягу!

Правда, кроме эшелона при обыске у генерала Телегина нашли еще кое-что. В том числе более 16 килограммов серебряных изделий, 218 отрезов шерстяных и шелковых тканей, 21 охотничье ружье, антикварные фарфоровые и фаянсовые изделия, меха, гобелены и еще многое другое [Суворов В. Тень победы. Минск, 2002. С. 336–337.]. Это уж не землякам. Это — себе.

Генерал Крюков… У него конфисковали четыре автомобиля — два «Мерседеса», «Ауди» и сверхпрестижный «Хорьх 951», который выпускался для германской правящей верхушки. Кроме того, три квартиры, две дачи, 700 тысяч наличных послереформенных рублей (выпущенных после денежной реформы 1947 года). Это не считая всякой мелочи, вроде 107 килограммов серебряных изделий, 35 ковров, скульптур, ваз, 312 пар модельной обуви, 87 костюмов и пр.

А еще у Крюкова была жена — известная советская певица Лидия Русланова, у которой тоже конфисковали много всего. Нашли даже бриллианты, которые она держала на квартире домработницы. У нее была и небольшая картинная галерея — 132 картины русских художников. Происхождением этих картин никто толком не интересовался, а зря. Есть ведь и версия, что не из Германии они были вывезены, а из блокадного Ленинграда. Скупка ценностей в Ленинграде — особая тема, на нее даже у интеллигентов понимания и всепрощения не хватает, по крайней мере, за блокадных мародеров пока никто еще не вступился…

В общем, и Телегин, и Крюков с супругой получили по 25 лет с конфискацией. В той же компании мелькает и фамилия Минюка, генерала для особых поручений все при том же товарище Ж.

А вот теперь можно и раскрыть имена людей, обозначенных инициалом. С. — заместитель Главноначальствующего советской военной администрации в Германии по делам гражданской администрации Г. К. Жукова, уполномоченный НКВД по группе советских оккупационных войск в Германии генерал-полковник Иван Александрович Серов, будущий зам. министра внутренних дел, будущий председатель КГБ. Под суд он не попал — кто-то вступился, не иначе. Его подчиненным повезло меньше — они сели и были реабилитированы аж в 1953-м, как «жертвы режима». Что же касается «товарища Ж.» — это сам маршал Жуков, Георгий Константинович.

Маршалу Жукову повезло меньше, чем Серову. Сначала он пострадал за язык — имел привычку приписывать победу в войне в основном своим личным усилиям — за что и поплатился, будучи передвинут с поста заместителя наркома обороны в Одесский военный округ. Второй раз ему не повезло в 1948 году.

В воспоминаниях маршал Жуков глухо упоминает, что Берия, мол, плохо к нему относился и хотел арестовать, а Сталин вступился: нельзя, мол, арестовывать полководца, героя войны. Конечно, в его изложении причиной возможного ареста была исключительно злоба «кровавого наркома». В жизни, как оно обычно и бывает, все оказалось несколько не так. 10 января 1948 года тогдашний министр госбезопасности Абакумов докладывал Сталину:

«В ночь с 8 на 9 января с. г. был произведен негласный обыск на даче Жукова, находящейся в поселке Рублево, под Москвой.

В результате обыска обнаружено, что две комнаты дачи превращены в склад, где хранится огромное количество различного рода товаров и ценностей.

Например:

шерстяных тканей, шелка, парчи, панбархата и других материалов — всего свыше 4000 метров;

мехов — собольих, обезьяньих, лисьих, котиковых, каракульчовых, каракулевых — всего 323 шкуры; шевро высшего качества — 35 кож;

дорогостоящих ковров и гобеленов больших размеров, вывезенных из Потсдамского и др. дворцов и домов Германии, — всего 44 штуки, часть которых разложена и развешена по комнатам, а остальные лежат на складе.

Особенно обращает на себя внимание больших размеров ковер, разложенный в одной из комнат дачи;

ценных картин классической живописи больших размеров в художественных рамках — всего 55 штук, развешенных по комнатам дачи и частично хранящихся на складе;

дорогостоящих сервизов столовой и чайной посуды (фарфор с художественной отделкой, хрусталь) — 7 больших ящиков;

серебряных гарнитуров столовых и чайных приборов — 2 ящика;

аккордеонов с богатой художественной отделкой — 8 штук;

уникальных охотничьих ружей фирмы Голанд-Голанд и других — всего 20 штук.

Это имущество хранится в 51 сундуке и чемодане, а также лежит навалом.

Кроме того, во всех комнатах дачи, на окнах, этажерках, столиках и тумбочках расставлены в большом количестве бронзовые и фарфоровые вазы и статуэтки художественной работы, а также всякого рода безделушки иностранного происхождения.

Заслуживает внимания заявление работников, проводивших обыск, о том, что дача Жукова представляет собой, по существу, антикварный магазин или музей, обвешанный внутри различными дорогостоящими художественными картинами, причем их так много, что 4 картины висят даже на кухне. Дело дошло до того, что в спальне Жукова над кроватью висит огромная картина с изображением двух обнаженных женщин.

Есть настолько ценные картины, которые никак не подходят к квартире, а должны быть переданы в государственный фонд и находиться в музее.

Свыше двух десятков больших ковров покрывают полы почти всех комнат.

Вся обстановка, начиная от мебели, ковров, посуды, украшений и кончая занавесками на окнах — заграничная, главным образом немецкая.

На даче буквально нет ни одной вещи советского происхождения, за исключением дорожек, лежащих при входе в дачу.

На даче нет ни одной советской книги, но зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных переплетах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке».

Естественно, обыски просто так не проводятся. Раз был обыск, стало быть, этому предшествовало и следственное дело, вполне определенной направленности. И снова тот же конфликт между «буквой закона» и целью, которой этот закон призван служить, точно по Вышинскому. С маршалом, который на белом коне принимал парад Победы, поступить «по букве» было бы политически неправильно. Поэтому спустя 10 дней Политбюро принимает следующее постановление…

Из постановления Политбюро от 20 января 1948 года:

«ЦК ВКП(б), заслушав сообщение комиссии в составе тов. Жданова, Булганина, Кузнецова, Суслова и Шкирятова, выделенной для рассмотрения поступивших в ЦК материалов о недостойном поведении командующего Одесским военным округом Жукова Г. К., установил следующее.

Тов. Жуков, в бытность главнокомом группы советских оккупационных войск в Германии, допустил поступки, позорящие высокое звание члена ВКП(б) и честь командира Советской Армии. Будучи полностью обеспечен со стороны государства всем необходимым, тов. Жуков злоупотреблял своим служебным положением, встал на путь мародерства, занявшись присвоением и вывозом из Германии для личных нужд большого количества различных ценностей.

В этих целях т. Жуков, давши волю безудержной тяге к стяжательству, использовал своих подчиненных, которые, угодничая перед ним, шли на явные преступления, забирали картины и другие ценные вещи во дворцах и особняках, взломали сейф в ювелирном магазине в г. Лодзи, изъяв находящиеся в нем ценности и т. д.

В итоге всего этого Жуковым было присвоено до 70 ценных золотых предметов (кулоны и кольца с драгоценными камнями, часы, серьги с бриллиантами, браслеты, броши и т. д.), до 740 предметов столового серебра и серебряной посуды и сверх того еще до 30 килограммов разных серебряных изделий, до 50 дорогостоящих ковров и гобеленов, более 600 картин, представляющих большую художественную ценность, около 3700 метров шелка, парчи, бархата и др. тканей, свыше 320 шкурок ценных мехов и т. д.

Будучи вызван в комиссию для дачи объяснений, т. Жуков вел себя неподобающим для члена партии и командира Советской Армии образом. В объяснениях был неискренним и пытался всячески скрыть и замазать факты своего антипартийного поведения.

Указанные выше поступки и поведение Жукова на комиссии характеризуют его как человека, опустившегося в политическом и моральном отношении.

Учитывая все изложенное, ЦК ВКП(б) постановляет:

1. Признавая, что т. Жуков Г. К. за свои поступки заслуживает исключения из рядов партии и предания суду, сделать т. Жукову последнее предупреждение, предоставив ему в последний раз возможность исправиться и стать честным членом партии, достойным командирского звания.

2. Освободить т. Жукова с поста командующего Одесским военным округом, назначив его командующим одним из меньших округов.

3. Обязать т. Жукова немедленно сдать в госфонд все незаконно присвоенные им драгоценности и вещи» [Цит. по: Жуков Ю. Тайны Кремля. М., 2000. С. 446–447.].

Такова действительная причина «репрессий», обрушившихся после войны на голову «полководца Победы». А не то, что Сталин, дескать, ему белого коня не простил…

К грабежу побежденных можно относиться по-разному. Были времена и полководцы, когда взятый город отдавался армии на три дня. Были времена и полководцы, когда за грабеж расстреливали. Так что к самому факту мародерства, пусть бы и генеральского, я отношусь никак.

Но во время Великой Отечественной войны, — так уж вышло, — мародеров расстреливали. И уж простите, я не могу относиться никак к генералу, который цинично, на виду у всех, плюет на собственные приказы (поскольку отдать приказ о запрете мародерства было его прямой обязанностью как командующего фронтом), и при этом развращает подчиненных — при том, что в подведомственных ему войсках за мародерство реально расстреливали. Уж простите, интеллигентское всепрощение пока что не дается. Будем работать над снижением морального уровня…

…Прославленного полководца сажать не стали. Ограничились тем, что из Одесского округа переместили его в тыловой, малозначимый Уральский. Интересно другое: сразу же после смерти Сталина маршала Жукова вернули на прежний пост заместителя министра обороны. Почему бы вдруг такая перемена?

Может быть, несколько прояснит ситуацию тот факт, что в 1940 году генерал Жуков был назначен начальником Киевского особого военного округа. Главным чекистом на Украине в то время был Серов. Тот самый. А Первым секретарем — Хрущев. Тоже тот самый.

Так надо ли объяснять, кто стоит за постановлением Президиума ЦК о реабилитации генералов? Троих пишем — Булганин, Руденко, Чепцов; два в уме — Серов и Жуков; один в знаменателе, в качестве фундамента — «дорогой Никита Сергеевич».

Что любопытно: выйдя из тюрьмы, генерал Телегин потребовал вернуть ему конфискованное имущество. В том числе и эшелон с трофейным барахлом. А Лидия Русланова потребовала назад свою шкатулку с бриллиантами. Ей предложили компенсацию в 100 тысяч рублей. А она хотела миллион и утверждала, что на самом деле бриллианты, находившиеся там, стоили вдвое больше.

Но и это еще не все. Три года спустя пришла очередь и Чепцова, одного из тех, кто начинал реабилитацию генералов. Маршал Жуков продолжал заниматься «восстановлением справедливости». 19 ноября 1956 года он подал в ЦК следующую записку:

«Председатель Военной Коллегии Верховного Суда СССР генерал-лейтенант юстиции Чепцов Л. А. и главный военный прокурор и заместитель генерального прокурора СССР генерал-майор юстиции Варской Е. И. в период 1946–1951 гг. своими действиями способствовали незаконному осуждению генералов Советской Армии по сфальсифицированным на них делам бывшим министерством госбезопасности…

…

Варской Е. И. в 1947–1948 гг. утверждал обвинительные заключения на арестованных генералов Терентьева В. Г., Варенникова И. С., Минюк Л. Ф., Крюкова В. В., Филатова А. А. Все эти генералы в период войны 1941–1945 гг. были моими адъютантами и для особо важных поручений, дела на них были явно сфальсифицированы, причем все они вынуждались к даче ложных показаний и на меня…»

ЦК КПСС требования маршала Жукова послушно выполнил. А почему нет? В конце концов, оба юриста были хоть и перестроившимися, но все же сталинскими кадрами. И пусть они верно служили новой власти, но все же лучше было бы заменить их своими.

Таковы были первые «жертвы режима», реабилитированные Никитой Сергеевичем по обретении власти, и их покровители [Знала я, что реабилитация — гнусная тема, но чтобы при первом же касании оттуда поперло, как из деревенского нужника, в который бросили килограмм дрожжей…].

 

Внимание…

…Естественно, первыми сориентировались те, кто знал. Сами ли поняли, или же им подсказали — большой разницы нет. Первые имена в сборнике «Реабилитация» не случайны и большей частью известны. Среди них такие люди, как Константин Орджоникидзе, Анна Аллилуева (жена оставившего по себе жуткую память чекиста Реденса), А. Косарев, В. Варейкис, заливавший кровью Дальний Восток… Уж на что Рой Медведев антисталинист, но и он говорит, что это была «выборочная реабилитация жертв сталинского террора. Речь шла главным образом о родственниках и близких друзьях всех тех, кто теперь находился у власти» [Медведев Р. Никита Хрущев. Отец или отчим советской «оттепели»? М., 2006. С. 99.].

Тех, кто знал — своих для новой власти, — вычислить легко. В частности, по ритуальным «наездам» на Берию, которого уже начали раскручивать как «творца репрессий» [Еще до работы над книгой «Последний рыцарь Сталина» у меня было ощущение, что Берия — кодовая фигура эпохи. И в самом деле — кодовая. По отношению к этом человеку персонажи того времени распределяются по «командам» с удивительной легкостью.]. Для понимания интриги это бесценнейшие документы. Уже тогда, летом 1953-го, Хрущев заботился о легенде для своего переворота.

Из письма Е. Д. Гогоберидзе, сестры Левана Гогоберидзе (до ареста — секретаря Сталинского горкома ВКП(б) в Ростовской области) Микояну. 16 июля 1953 г.:

«…Сегодня, наконец, настал час, когда воочию стало ясно, что человек, загубивший Левана — враг народа. Берия загубил его сознательно, боясь разоблачений.

Вряд ли Вам доподлинно известно, как Л. Берия ненавидел Левана за то, что в руках Левана оказались в свое время (1933 г.) материалы, свидетельствовавшие о позорных фактах его биографии (имеется в виду работа Берии в контрразведке мусаватистского правительства в Баку в 1919 году. — Е. П.). Серго (Орджоникидзе. — Е. П.) велел Левану молчать, пока не будут собраны неоспоримые доказательства. Следующие два-три года, если Вы помните, Леван тяжело болел, а затем наступил 1936–1937 год, и Берия разделался с ним…

…Я не знаю, какие показания вынуждали его дать, возможно, он и оговорил себя, но пусть его осудит тот, кто не знает, какие "методы воздействия" применял в ту пору Берия на допросах тех, кого он считал опасными для своей карьеры…»

О своей сомнительности документ прямо-таки кричит. Во многое можно поверить, но когда сестра арестованного брата не знает, какой пост занимал во время его тюремного сидения человек, «посадивший» его… Берия в то время был Первым в Грузии и уж никак не мог влиять на судьбу человека, «посаженного» в Ростове — кстати, вотчине Евдокимова. Но если это письмо не фальшивка… Если оно — не фальшивка, а было написано тогда, в июле 1953 года, — то это значит, что Хрущев уже тогда понимал, что придется отвечать за 1937-й. И стало быть, ни о какой спонтанности его доклада на XX съезде и речи быть не может. Удар готовился все эти два с половиной года.

И еще кое-что надо понимать. О реабилитации «невинно осужденных» — хоть в кавычках, хоть без, — не кричали в газетах. Единственный раз это сделал Берия и получил такую реакцию товарищей по власти, что больше не пытался. Реабилитация была процессом негласным, и особенно на первых порах, пока не пошел слух, в нем участвовали лишь те, кто знал, что происходит. Короче, своя тусовка…

* * *

…И снова — внимание! Еще одна фальшивка, прямо сразу, на первых же страницах сборника «Реабилитация». Ну прямо косяком улов идет… И, что любопытно, фальшивка, приписанная Берии.

Был в 40-е годы такой актер — Михоэлс. Каким он был актером — не знаю, поскольку известен он стал не сценическими успехами, а тем, что оказался в центре грязной политической провокации. Дело в том, что Соломон Михоэлс был «по совместительству» еще и председателем Еврейского антифашистского комитета. И вот в 1948 году он поехал в Минск, где вместе с неким Голубовым, то ли по пути на какую-то вечеринку, то ли возвращаясь, попал под грузовик. Ну, попал и попал, бывает…

И вдруг, по ходу разоблачения «репрессий», появилась версия, что Михоэлс был убит по приказу Сталина. Как это все «происходило» — видно из бумаги, находящейся в соответствующем архиве под видом очередной докладной записки Берии.

Из «письма» Берии Маленкову. 2 апреля 1953 г.:

«В ходе проверки материалов следствия по так называемому "делу о врачах-вредителях", арестованных быв. Министерством государственной безопасности СССР, было установлено, что ряду видных деятелей советской медицины, по национальности евреям, в качестве одного из главных обвинений инкриминировалась связь с известным общественным деятелем — народным артистом СССР Михоэлсом. В этих материалах Михоэлс изображался как руководитель антисоветского еврейского националистического центра, якобы проводившего подрывную работу против Советского Союза по указаниям из США…

Версия о террористической и шпионской работе арестованных врачей Вовси М. С., Когана Б. Б. и Гринштейна А. М. «основывалась» на том, что они были знакомы, а Вовси состоял в родственной связи с Михоэлсом.

Следует отметить, что факт знакомства с Михоэлсом был также использован фальсификаторами из быв. МГБ СССР для провокационного измышления обвинения в антисоветской националистической деятельности П. С. Жемчужиной [Жена В. М. Молотова. ], которая на основании этих ложных данных была арестована и осуждена Особым Совещанием МТБ СССР к ссылке.

В связи с этими обстоятельствами Министерством внутренних дел СССР были подвергнуты проверке имеющиеся в быв. МТБ СССР материалы о Михоэлсе.

…

В процессе проверки материалов на Михоэлса выяснилось, что в феврале 1948 года в гор. Минске бывшим заместителем Министра госбезопасности СССР Огольцовым, совместно с бывшим Министром госбезопасности Белорусской ССР Цанава, по поручению бывшего Министра государственной безопасности Абакумова, была проведена незаконная операция по физической ликвидации Михоэлса.

В связи с этим Министерством внутренних дел СССР был допрошен Абакумов и получены объяснения Огольцова и Цанава. Об обстоятельствах проведения этой преступной операции Абакумов показал:

"Насколько я помню, в 1948 году глава Советского правительства И. В. Сталин дал мне срочное задание — быстро организовать работниками МГБ СССР ликвидацию Михоэлса, поручив это специальным лицам.

Тогда было известно, что Михоэлс, а вместе с ним и его друг, фамилию которого не помню, прибыли в Минск. Когда об этом было доложено И. В. Сталину, он сразу же дал указание именно в Минске и провести ликвидацию Михоэлса под видом несчастного случая, т. е. чтобы Михоэлс и его спутник погибли, попав под автомашину.

В этом же разговоре перебирались руководящие работники МГБ СССР, которым можно было бы поручить проведение указанной операции. Было сказано — возложить проведение операции на Огольцова, Цанава и Шубнякова.

После этого Огольцов и Шубняков вместе с группой подготовленных ими для данной операции работников выехали в Минск, где совместно с Цанава и провели ликвидацию Михоэлса.

Когда Михоэлс был ликвидирован и об этом было доложено И. В. Сталину, он высоко оценил это мероприятие и велел наградить орденами, что и было сделано".

Огольцов, касаясь обстоятельств ликвидации Михоэлса и Голубова, показал:

"Поскольку уверенности в благополучном исходе операции во время "автомобильной катастрофы" у нас не было, да и это могло привести к жертвам наших сотрудников, мы остановились на варианте — провести ликвидацию Михоэлса путем наезда на него грузовой машины на малолюдной улице. Но этот вариант, хотя был и лучше первого, но он также не гарантировал успех операции наверняка. Поэтому было решено Михоэлса через агентуру пригласить в ночное время в гости к каким-либо знакомым, подать ему машину к гостинице, где он проживал, привезти его на территорию загородной дачи Цанава Л.Ф., где и ликвидировать, а потом труп вывезти на малолюдную (глухую) улицу города, положить на дороге, ведущей к гостинице, и произвести наезд грузовой машиной. Этим самым создавалась правдоподобная картина несчастного случая наезда автомашины на возвращавшихся с гулянки людей, там паче подобные случаи в Минске в то время были очень часты. Так было и сделано".

Цанава, подтверждая объяснения Огольцова об обстоятельствах убийства Михоэлса и Голубова, заявил:

"…Зимой 1948 года, в бытность мою Министром госбезопасности Белорусской ССР, по ВЧ позвонил мне Абакумов и спросил, имеются ли у нас возможности для выполнения одного важного задания И. В. Сталина. Я ответил ему, что будет сделано.

Вечером он мне позвонил и передал, что для выполнения одного важного решения Правительства и личного указания И. В. Сталина в Минск выезжает Огольцов с группой работников МГБ СССР, а мне надлежит оказать ему содействие.

…При приезде Огольцов сказал нам, что по решению Правительства и личному указанию И. В. Сталина должен быть ликвидирован Михоэлс, который через день или два приезжает в Минск по делам службы… Убийство Михоэлса было осуществлено в точном соответствии с этим планом… Примерно в 10 часов вечера Михоэлса и Голубова завезли во двор дачи (речь идет о даче Цанава на окраине Минска). Они немедленно с машины были сняты и раздавлены грузовой автомашиной. Примерно в 12 часов ночи, когда по городу Минску движение публики сокращается, трупы Михоэлса и Голубова были погружены на грузовую машину, отвезены и брошены на одной из глухих улиц города. Утром они были обнаружены рабочими, которые об этом сообщили в милицию"».

Я уже писала, что те люди, которым поручалось при Хрущеве изготовление фальшивок, по всей видимости, имели свое мнение о происходящем и старались дать будущим исследователям знак, указывающий на фальшивку. В просторечии такая деятельность называется саботажем. Так вот: в этом случае имеет место не просто саботаж, а саботаж циничный.

Ну, во-первых и не в главных: то, что Берия этого документа не писал, видно невооруженным глазом. Лаврентий Павлович пером владел как классический бюрократ и умел работать только в одном жанре: отчета о проделанной работе, причем отчета дотошного и занудного (он даже статьи в газету писал в этом жанре). Этот стиль подделать невозможно: чтобы так писать, надо так мыслить [Два письма, подписанных именем Берии — подлинное и фальшивое, — приведены в приложении.]. Так вот: любой может сравнить эту записку с подлинным творением Берии и увидеть, что уровень дотошности и занудства не выдержан даже на половину минимального. Ну и, во-вторых, сам способ убийства настолько шизофреничен, что сопоставим разве что с убийствами, приведенными в «деле Берии».

Но тогда вопрос: зачем на самом деле все это было нужно?

Каким бы ни было подлинное письмо Берии по поводу Огольцова и Цанавы, существует медицинский факт: в начале апреля оба они были арестованы. И тогда, в связи с этим письмом, напрашиваются два вопроса. Первый: за что на самом деле была арестована жена Молотова Полина Жемчужина? И второй: за что на самом деле были арестованы Огольцов и Цанава?

Так вот: существует одно интереснейшее письмо, по недосмотру, должно быть, не изъятое из архива (в архиве Маленкова почему-то сохранились интересные документы. Возможно, он как-то сумел укрыть его от хрущевской компании). Привожу его значимую часть, исключая, опять же, ритуальные «наезды» на Берию.

Из письма Р. Огольцовой Г. М. Маленкову. 30 июля 1953 г.:

«Дорогой Георгий Максимилианович!

Звонок от Вас влил струю жизни, озарил нас ярким лучом надежды на близкую, радостную встречу с мужем и отцом. Мы ждем его каждый день, каждый час, каждую минуту…

Прошел месяц напряженного ожидания. Срок не маленький для принятия мер по проверке дела Огольцова…»

Уже интересно. Что же получается: едва-едва произошел переворот (30 июля минус месяц — будет конец июня), как Маленков, первое лицо в государстве, звонит жене Огольцова, который до прихода Берии был первым заместителем министра государственной безопасности, чтобы сообщить, что его дело проверяется. Любопытно. Впрочем, то ли еще будет…

Жена рассказывает Маленкову о том, каким ужасным преследованиям подвергался ее муж со стороны злодея Берии. Оказывается, когда в марте 1953 года Берия пришел в министерство, он вызвал к себе Огольцова, поинтересовался состоянием его здоровья, пожеланиями по части работы и больше к себе не вызывал. Огольцов заволновался.

«Бывая в министерстве, беседуя с некоторыми товарищами, он понял, что вокруг него плетутся какие-то сети. Огольцов сам попросился на прием, попросил дать ему объяснение, чем вызвано к нему такое отношение, что он оказывается за бортом. Тут Берия стал на него кричать: "Вы, мол, занимались безобразием, сажали не того, кого нужно; вы могли так и до Берии добраться и меня посадить. Не воображай, что ты был ближе к Сталину, чем Берия и т. п."

Когда Огольцов пытался объяснить, что, работая десять месяцев в Ташкенте, он не несет ответственности за то, что делалось здесь, Берия все же продолжал угрожать: "Ты будешь отвечать, ты должен был знать, что тут делается, можешь объяснений не писать, будем допрашивать"»…

Вот так так! Оказывается, Огольцов был арестован вовсе не из-за Михоэлса, а потому, что «сажал не того, кого нужно». Интересно, кого именно?

Но дальше — еще интереснее. Взглянем на послужной список товарища Огольцова. С 1946 года он является заместителем министра госбезопасности Абакумова, а после отстранения и ареста Абакумова в июле — августе 1951 года даже временно исполняет его обязанности. 26 августа 1951 года Огольцов назначается первым заместителем нового министра госбезопасности С. Д. Игнатьева, однако уже 15 февраля 1952 года его «ссылают» министром ГБ в Узбекистан. Через девять месяцев, 20 ноября 1952 года, он снова назначен первым заместителем министра Госбезопасности СССР и одновременно — членом Комиссии ЦК КПСС по организации Главного разведывательного управления (ГРУ) МГБ, а с 5 января 1953 года — начальником ГРУ МГБ. Но сразу после смерти Сталина его снимают с должностей в МГБ, а 3 апреля арестовывают. Судя по письму — за то, что сажал кого-то не того, причем, что интересно, не в абакумовские, а в игнатьевские времена (ибо оправдывается он тем, что был в Ташкенте).

Маленков не обманул: 6 августа 1953 года по постановлению Президиума ЦК КПСС Огольцов был освобожден из-под стражи за отсутствием состава преступления и полностью реабилитирован. Однако открытым остается вопрос: за что все-таки была арестована эта «жертва режима»?

* * *

На этом, первом этапе большей частью идет реабилитация тех, кто был осужден уже после войны, или членов семей осужденных. Но есть уже первые ласточки и другого процесса — пересмотра дел тех, кто был репрессирован в конце 30-х. Люди это, скажем так, весьма специфические. 17 декабря поступило заявление от вдовы бывшего председателя ЦК комсомола А. Косарева, расстрелянного в 1939 году по обвинению в участии в «правотроцкистской» организации. В 1939-м судили уже вполне определенный контингент: либо реальных заговорщиков, либо организаторов террора. (Впрочем, пока что о муже вдова не просила, только о себе.) Обратился с просьбой о пересмотре дела своего и брата В. В. Рычагов. Тут еще интереснее: П. В. Рычагов, зам. наркома обороны, был арестован и расстрелян в 1941 году, когда никаких репрессий не было: НКВД тогда догрызал «заговор военных». Последовало еще несколько обращений.

Кто же они были? Какие имена содержатся в первых постановлениях о реабилитации?

8 апреля 1954 года Руденко и Серов подали в ЦК докладную записку о реабилитации сосланных членов семей тех, кто был репрессирован по делу «Еврейского антифашистского комитета».

15 апреля — постановление президиума о реабилитации тех, кто проходил по «ленинградскому делу». Глубоко свои, партийные товарищи.

В тот же день Руденко подал докладную записку «о фальсификации "дела национального центра в Академии наук СССР"».

4 июня — записка Руденко о реабилитации маршала авиации С. А. Худякова, который был осужден «за измену Родине и злоупотребление служебным положением». Согласно разъяснениям Руденко, маршал был расстрелян за то, что в 1918 году его завербовал английский разведчик, и хотя конкретным шпионажем Худяков не занимался… Одно только неясно: при чем тут «злоупотребление служебным положением». Любопытно было бы взглянуть на дело…

2 августа — записка Руденко о реабилитации генерал-лейтенанта Рычагова.

4 августа — о реабилитации бывшего секретаря ЦК ВЛКСМ Косарева.

4 ноября — записка Руденко о реабилитации журналиста М. Кольцова.

10 ноября — бывшего наркома совхозов Н. Демченко.

12 ноября — бывшего секретаря сначала Московского, затем Калининского и Воронежского обкомов ВКП(б).

19 ноября — бывшего секретаря ЦК КП(б) Узбекистана Азимова…

Ну и так далее. То есть, как видим, все та же своя тусовка.

Этот процесс шел и дальше. Вот колоритный пример — комиссар госбезопасности 1-го ранга Станислав Реденс, один из самых кровавых ежовских палачей, осужденный 21 января 1940 года за шпионаж, участие в заговорщицкой организации в системе НКВД и за массовые необоснованные аресты. Казалось бы, никакой реабилитации Реденс не подлежит, уже хотя бы по той же причине, по какой не подлежал ей и Ежов. Но… на одном из этапов своего славного боевого пути он был начальником УНКВД по Московской области, как раз тогда, когда Первым там был Хрущев. С ним вместе Никита Сергеевич и готовил репрессии по приказу № 00447.

Реденс был женат на свояченице Сталина Анне Аллилуевой. Когда началась реабилитация, его вдова стала «требовать справедливости». При проверке дела выяснилось, что Реденс действительно проводил необоснованные аресты, требовал от своих подчиненных применения пыток. Поэтому в 1957 году Аллилуевой отказали.

Тогда неугомонная вдова обратилась к Хрущеву, и тот велел: реабилитировать. Только этим можно объяснить то, что при очередном рассмотрении в 1961 году дело было прекращено «за отсутствием состава преступления». При этом в определении указывалось, что «Реденс, работая начальником УНКВД Московской области и Наркомом внутренних дел Казахской ССР, производил массовые необоснованные аресты советских граждан, применял к арестованным незаконные методы следствия и допускал фальсификацию следственных материалов. Эти его действия подлежат квалификации по статье Уголовного кодекса, предусматривающей ответственность за должностное преступление. Однако в настоящее время решать вопрос о квалификации действий Реденса нецелесообразно».

И вы что думаете, он был один такой?

 

Как уже не раз говорилось за последние десять лет, репрессии — сложнейший процесс, в котором все перепуталось: следственная работа и фальсификации, дела подлинные и мнимые, признания и самооговоры. То, что те или иные люди реабилитированы, на самом деле ничего не значит. Реабилитировать — дело нехитрое, было бы желание. Найти в деле несколько упущений по части УПК, составить обоснование: такие-то показания не подтверждаются, такие-то проходящие по делу свидетели уже очищены от всех обвинений… А если при этом еще не упоминать подтверждающихся показаний, нереабилитированных свидетелей и заявить, что все признания получены под пытками… В общем, ударим по необоснованным репрессиям повальной реабилитацией!

Разобраться же в самом процессе гораздо сложнее. Самый конкретный пример: к человеку применили «физические методы», и он заговорил. Он может оговаривать себя и может говорить правду. Как отличить одно от другого? Нет-нет, конечно, я понимаю: у нас не было ни шпионов, ни заговорщиков, ни саботажников, поэтому, естественно, оговаривали себя все. Но ведь чисто теоретически-то можно предположить, что в это сообщество невинно убиенных и какой-нибудь шпион затесался…

Второй пример: человек на суде отказывается от своих показаний. Он может быть невиновен и может быть виновен и бороться за жизнь [Что касается заявлений о невиновности, то буквально на днях телевизор преподнес совершенно замечательную историю. Грабитель пришел в магазин, направил пистолет на кассира и потребовал деньги. Случайно зашедший в тот же магазин сотрудник милиции взял его на месте, с поличным, с оружием в руках. Тем не менее он от всего отпирается: не знаю, не помню, пьян был…]. Третий пример: человек на суде признается. Он может быть сломлен или может быть честен и раскаиваться в содеянном. Как отличить одно от другого двадцать лет спустя? Четвертый пример: по какой статье в 1937 году могли пустить организатора массового террора против собственного народа товарища Эйхе? За организацию массового террора? Так ведь он лично вроде бы ни при чем, дела стряпал товарищ Миронов, Эйхе только приговоры подписывал. «По букве закона» к нему не прицепишься. Вот и пришлось действовать «по духу» — пришить самое распространенное обвинение и расстрелять без особых доказательств (если он на самом деле невиновен в антиправительственной деятельности, что еще не есть факт). Видите, как все запутано? Это первый нюанс.

Нюанс второй. Представление о юстиции у Генерального прокурора СССР товарища Руденко было, мягко говоря, своеобразное. Бывший военный прокурор А. Сухомлинов уже в наши дни разбирался с делом, которое Роман Андреевич вел лично — и охарактеризовал его коротко: «Дело Берия — парад фальшивок» [Сухомлинов А. Кто вы, Лаврентий Берия? М., 2004.]. Причем фальшивок, рядом с которыми самые грубые ежовские подделки — игра виртуоза. И если в одном случае Руденко на государственные законы и правила ведения следствия цинично плевал (не брезгуя самыми грубыми подтасовками и прямыми выдумками в духе дамских романов, вроде убиения посла деревянным молотком по голове [ «Убийство» посла СССР в Китае Бовкун-Луганца. См. Прудникова Е. Последний рыцарь Сталина. ]), то где основания считать, что в других случаях будет иначе?

Так что можно с уверенностью сказать: получив «пожелание» какой-нибудь важной персоны реабилитировать товарища Н. — исходя из политических соображений, социального заказа или просто потому, что оный товарищ этой персоне старый приятель — стоит ли сомневаться, что Генеральный прокурор это сделает? И обоснование напишет, само собой, весьма похожее на правду.

Нюанс третий. Многие из репрессированных и в самом деле ни в чем не виновны.

Нюанс четвертый. Многие из реабилитированных, может быть, не виновны в том, в чем их обвиняют, зато причастны к массовым репрессиям, в ходе которых отправили на тот свет полмиллиона человек. С ними что делать? Реабилитировать по букве закона? Да, но… но даже перестроечные реабилитаторы, предвзятые из предвзятых, не стали пересматривать дела Ежова и Ягоды. Именно по этой причине — пусть они и невиновны в том, в чем их обвиняют, но зато у них руки по локоть в крови [Вторая причина — генетическая ненависть нашей интеллигенции к правоохранительным органам, но она не главная.]. Это у древнеримской богини правосудия глаза были завязаны, а наша, наоборот, не только зрячая, но и вооружена списками и руководящими указаниями.

* * *

И пошла чудить реабилитация!

Не сразу, далеко не сразу обреталась та кристальная простота, которая возобладала в 90-е годы: все без исключения репрессированные ни в чем не виновны, и сомневаться в этом неприлично. Одна только промашка вышла. Надо было ввести в Уголовный Кодекс соответствующую меру наказания тем, кто посмеет усомниться. Как в Западной Европе уголовно преследуется сомнение в том, что в гитлеровских лагерях были газовые камеры. И вот тогда священная правота «реабилитаторов» была бы всем очевидна на вечные времена. Глупо как вышло: могли ведь, а не подсуетились, и теперь всякие там оголтелые сталинисты такую хорошую, удобную историю берут и пересматривают.

Обидно!

 

Марш!

Итак, поначалу процесс реабилитации носил выборочный характер. Он затрагивал старых друзей, сослуживцев, подчиненных новой команды, по разным причинам перекочевавших на нары. А потом случилось то, что и должно было случиться: информация просочилась, и процесс пошел. Самый простой пример: солагерники реабилитированных генералов-мародеров, прекрасно знавшие, насколько те на самом деле невинны, тоже захотели на свободу. Им можно — а мы чем хуже? К весне 1954 года жалобы в разного рода инстанции пошли десятками тысяч.

19 марта 1954 года в Президиум ЦК КПСС поступила записка, подписанная Генеральным прокурором СССР Руденко, министром внутренних дел Кругловым, председателем КГБ Серовым и министром юстиции Горшениным, в которой говорилось:

«В результате разоблачения Центральным Комитетом КПСС и правительством изменнической деятельности Берии и его сообщников установлено, что эти враги народа преднамеренно и систематически нарушали социалистическую законность для того, чтобы облегчить проведение своей преступной деятельности. С целью истребления честных, преданных делу коммунистической партии и Советской власти кадров преступники, пробравшиеся в органы МВД, сознательно насаждали произвол и беззаконие, совершали незаконные аресты ни в чем не повинных советских граждан, применяли строжайше запрещенные законом преступные методы ведения следствия и фальсифицировали дела»…

Нет, все-таки я не понимаю! Это чисто внутренний документ, не для печати. Как все авторы записки, так и все адресаты прекрасно знали, кто на самом деле был чекистом, отвечавшим за нарушения законности, преступные методы ведения следствия и пр. Среди них не было ни одного, который не знал бы. Они словно бы гипнотизируют себя постоянно: это Берия всех убивал, Берия, Берия! Почему? Пытаются сами в это поверить?

Я не спорю, выдумка хороша — сделать Берию «отцом террора», чтобы ни у кого и мысли не возникало разбираться в событиях 26 июня 1953 года. Шлепнули гада — так ему и надо. Но перед своими-то зачем так лицемерить? Или это — для потомков?

Читаем дальше.

«Значительное количество случаев недостаточно обоснованного осуждения граждан имело место в практике работы Особого Совещания при НКВД — МГБ — МВД СССР. Этому способствовало то обстоятельство, что рассмотрение дел на Особом Совещании проходило в отсутствие обвиняемых и свидетелей, чем создавались широкие возможности покрывать недостатки предварительного следствия, а иногда и грубейшие извращения советских законов.

Особым Совещанием при НКВД — МГБ — МВД СССР, которое просуществовало с 5 ноября 1934 года, было осуждено 442 531 чел., в том числе к расстрелу 10 101 чел., к лишению свободы 360 921 чел., к ссылке и высылке (в пределах страны) 67 539 чел. И к другим мерам наказания (зачет времени нахождения под стражей, высылка за границу, принудительное лечение) 3970 человек.

Грубые нарушения социалистической законности органами МВД были допущены также в связи с директивой быв. МГБ СССР и Прокуратуры СССР от 26 октября 1948 года № 66/241 сс (за подписями Абакумова и Сафонова), согласно которой органы МГБ вновь арестовывали лиц, уже отбывших наказание за совершенные ими контрреволюционные преступления и освобожденных из мест заключения после окончания Великой Отечественной войны, и направляли их по решениям Особого Совещания в бессрочную ссылку на поселение».

И снова я не понимаю… Почему о главном говорится вскользь, а подробно, с цифрами пишут о каком-то Особом Совещании, сыгравшем в репрессиях третьестепенную роль? А абакумовский приказ зачем сюда приплетают? Почему не пишут о других категориях репрессированных, не называют других цифр? А где упоминания о «тройках»? Они ведь все все знали. Халтура какая-то…

Поначалу я и была склонна считать эту записку халтурой, свидетельством того, что квалификация хрущевской юстиции — ниже плинтуса. Но приглядевшись…

Это ведь мы теперь знаем много. И точные цифры репрессированных, и приказы, по которым это все проводилось. Но простые смертные того времени этого не знали и не должны были знать (да что там простые смертные, этого не знали даже «молодые» члены Политбюро). А поскольку постановление, принятое по «Записке», и все эти данные увидят десятки, если не сотни глаз, то основная ее задача — не показать, а скрыть подлинные масштабы репрессий, дать понять, что — ну да, да, расстреляли несколько десятков тысяч человек, ужасно, конечно, но ведь не несколько сотен тысяч. А если кто слышал про «особые тройки», то, глядишь, и перепутает их с Особым Совещанием. Пока они еще стараются замазать следы, это потом придумают ход получше.

А что еще прямо-таки бросается в глаза — как авторы записки стараются отмазать ВКП(б) от участия во всех этих делах, говоря только о тех аспектах репрессий, вину за которые можно взвалить на НКВД. Конкретно на Берию, а если кто вспомнит, что все это происходило при Ежове — ну что ж, пусть поправит. Как в старом советском анекдоте. «Сменил фамилию Цукерман на Сахаров, а Сахаров — на Иванов. А это зачем? Как зачем? Если спросят, какая фамилия была раньше, можно сказать: Сахаров». Главное, чтобы за всем этим накрепко забылось о роли партии…

Они бы и вообще постарались забыть, умолчать о репрессиях, ограничиться частными случаями. Да нельзя никак.

«Имевшие место нарушения социалистической законности подтверждаются большим количеством жалоб на незаконное осуждение за контрреволюционные преступления, поступающих от осужденных и их родственников.

Таких жалоб в Прокуратуру СССР за время с августа 1953 года по 1 марта 1954 года поступило 78 982.

В настоящее время в лагерях, колониях и тюрьмах содержится заключенных, осужденных за контрреволюционные преступления, 467 946 человек, и, кроме того, находится в ссылке после отбытия наказания за контрреволюционные преступления 62 462 человека.

В целях выявления случаев необоснованного осуждения граждан и последующей их реабилитации, считаем необходимым специально пересмотреть все уголовные дела лиц, осужденных за контрреволюционные преступления всеми судебными и внесудебными органами, ныне содержащихся в лагерях, колониях и тюрьмах МВД СССР, а также на лиц, находящихся в ссылке на поселении по отбытии наказания за контрреволюционные преступления» [Реабилитация; как это было. М. 2000. С. 103–104.].

Только не надо ахать по поводу того, что репрессии прошли аж пятнадцать лет тому назад, а в стране полмиллиона политзаключенных. Не стоит забывать, что среди этого полумиллиона были власовцы, полицаи и прочие разного рода пособники оккупантов, были бандеровцы и «лесные братья» — все они числились контрреволюционерами. О реабилитации этого контингента вопрос не ставился. А остальных было не так уж и много. О том, что авторы «Записки» не собирались проводить тотальную реабилитацию, говорят в первую очередь их предложения: образовать центральную комиссию, состоящую из прокуроров, представителей МВД и КГБ, а также комиссии в республиках и областях. Много ли они смогут пропустить через себя дел?

4 мая 1954 года комиссии были созданы. С этой даты и можно начинать отсчет массовой реабилитации.

Впрочем, она была не такой уж и массовой. По состоянию на 1 апреля 1954 года всеми комиссиями было рассмотрено 237 412 уголовных дел. А вот теперь начинается самое интересное. Знаете, сколько человек было реабилитировано в тот, первый поток? 8973 человека — всего около 3 процентов! Получили отказ в пересмотре 125 202 человека — больше половины обратившихся. Остальным переквалифицировали состав преступления, сокращали сроки наказания и пр.

Еще парочка любопытных нюансов. Центральная комиссия обнаружила самое большое количество нарушений — там реабилитировали около четверти подавших жалобы. Неудивительно: именно эта комиссия занималась «заказными» реабилитациями. Начальник отдела по спецделам Прокуратуры СССР Д. Е. Салин в отчете, подготовленном для ЦК, приводит несколько примеров — почти исключительно члены партии, занимавшие достаточно видное положение.

РСФСР по количеству жалобщиков… нет, не на первом, как можно было бы подумать, судя по ее размерам, а на втором месте: 76 038 жалобщиков и 4508 реабилитированных, или примерно 6,5 процента. А на первом месте — Украина: 93 223 человека попросили пересмотра дел. Но эта республика — прямо-таки оплот справедливости. Незаконно осужденными признаны всего 848 человек — менее 1 процента. Почему бы это, а?

Но знаете, что во всем этом самое-самое интересное? Исходя из этих, первых результатов, видим, что ни о каких «необоснованных репрессиях» в тот, первый реабилитационный поток речи не было. Ибо около 97 % подавших жалобу, несмотря ни на что, были признаны виновными!

О чем же тогда шла речь на XX съезде?

 

По следам «необоснованности»

Можно точно сказать, когда репрессии впервые были объявлены необоснованными — в докладе комиссии ЦК КПСС Президиуму ЦК от 9 февраля 1956 года. Доклад, надо сказать, составлен весьма хитро. Интересно, с каким чувством слушали его те члены Президиума, которые знали, как все обстояло на самом деле?

«Нами изучены имеющиеся в Комитете госбезопасности архивные документы, из которых видно, что 1935–1940 годы в нашей стране являются годами массовых арестов советских граждан. Всего за эти годы было арестовано по обвинению в антисоветской деятельности 1 980 635 человек, из них расстреляно 688 503.

Особый размах репрессий имел место в 1937–1938 гг., что видно из следующей таблицы.

Таким образом, за два года — 1937–1938 было арестовано 1 548 366 человек и из них расстреляно 681 692».

Уже с самого начала комиссия начинает хитро подтасовывать факты, подгоняя их под «социальный заказ». Согласно установке, репрессии должны начинаться с убийства Кирова и захватывать то время, когда были расстреляны последние из «кровью умытых» — те, которых арестовал Берия. Если бы привели еще хотя бы два года, то сразу же было бы видно, что это не так. Статистика арестов — не показатель, она сильно зависит от процессов в стране. В 1934 году закончилась коллективизация, и число арестованных сразу упало в три раза, убили Кирова — и оно резко возросло, поскольку гребли всех подряд просто в порядке шизы, а шиза — это не репрессии, согласитесь, это совершенно другое.

Настоящий показатель репрессий — высшая мера. Так вот: в 1933 году было расстреляно 2154, в 1934-м — 2056 человек, а в «репрессивный» 1935 год, несмотря даже на закон «о терроризме», число расстрелянных не возросло, а уменьшилось. Зачем Хрущеву понадобились 1934 и 1935 годы? Просто для солидности, или же он хотел защитить кого-то из людей «тех времен»? О, это очень интересный вопрос…

Но дальше начинаются еще более изощренные хитрости.

«Волна массовых репрессий 1937–1938 гг. широко захватила руководящих работников партийных, советских органов, хозяйственных организаций, а также командный состав в армии и органах НКВД.

В большинстве республик, краев и областей в эти годы было арестовано почти все руководство партийных и советских органов, а также значительное количество руководителей городских и районных организаций».

И дальше долго рассказывается о репрессиях в партии, приводятся цифры расстрелянных членов ЦК и делегатов XVII съезда — только эти цифры, никаких других. Другие и нельзя приводить, иначе сразу же видно, что большинство расстрелянных не были членами партии, а это вызовет очень много очень неприятных вопросов. Одно дело, когда «социально чуждые» идут в общем списке репрессированных, и совсем другое дело, когда можно подсчитать, сколько было их и сколько партийцев. Припаять Сталину террор против народа они тогда еще не посмели, это дело следующего поколения реабилитаторов.

Начало репрессий привязывается к двум документам. Первый из них — постановление «о терроризме» от 1 декабря 1934 года [К вопросу об авторстве данного закона: сначала его текст вышел как постановление Президиума ВЦИК за одной-единственной подписью — Авеля Енукидзе. Который был более чем заинтересован в том, чтобы убийца Кирова как можно быстрее замолчал навсегда. ], второй — строчка Сталина в письме, где говорится, что органы внутренних дел запоздали с раскрытием антисоветского заговора на четыре года.

Неужели этим и ограничатся? Неужели сведут все к расправе с партийными функционерами?

Нет, не ограничились, хотя именно к этому все и свели. Но уж больно хороши показатели, как их не использовать! В докладе было честно рассказано о приказе НКВД № 00447 и «национальных» операциях, и даже приведено общее достоверное число арестованных и расстрелянных. Но подано все с таким расчетом, чтобы сложилось все то же впечатление: основными жертвами репрессий были члены партии. В общем, комиссия не врала, она всего лишь интерпретировала: что-то подавала в нескольких абзацах, о чем-то умалчивала. Дело в том, что доклад Поспелова хоть и предназначен был для членов Президиума ЦК, но готовился с дальним прицелом: огласить его на съезде.

Вот и пример:

«В этом же приказе (№ 00447) Ежов на места спустил план с лимитом, сколько в каждой республике, крае, области должно быть репрессировано как по первой, так и по второй категориям».

Мы с вами знаем, что предшествовало этому приказу, откуда взялись цифры, указанные в «лимитах». Знали об этом и члены Президиума ЦК — по крайней мере те, которые были при Сталине членами Политбюро, а также Хрущев. Знали ли члены комиссии и ее председатель, секретарь ЦК Поспелов? А вот это совсем не обязательно! Ему были доступны архивы КГБ, но не архивы Политбюро. А если изучать только чекистский аспект, то можно сделать вывод, что «лимиты» действительно были спущены «сверху».

Однако никто из знавших ничего не разъяснил остальным. Еще бы: ведь первый, кто шел в этом случае на суд народный и позор, был нынешний глава государства, с которым оставшиеся еще во власти члены сталинского Политбюро были накрепко повязаны совместным государственным переворотом.

В докладе приведено и несколько персональных дел. Многие их фигуранты нам до боли знакомы: Постышев, Косиор, Эйхе, Евдокимов. Я. Э. Рудзутак — зампред Совнаркома, арестован в мае 1937 года, когда НКВД еще практически не занимался фальсификацией. В. Я. Чубарь — еще один зампред Совнаркома и, что любопытно, бывший председатель правительства Украины. Л. И. Лаврентьев (Картвелишвили) — попеременно работал на Украине и в Закавказье, т. е. был знаком с Хрущевым и мог быть использован против Берии. Свои товарищи, видно сразу.

Но самое интересное во всем этом, конечно же, выводы.

«Два обстоятельства, как нам представляется, сыграли роковую роль и во многом предопределили массовые репрессии против огромного количества честных советских граждан, в том числе против многих десятков тысяч партийных, советских, хозяйственных, военных кадров.

Первое. Злодейское убийство С. М. Кирова, которое дало повод и было использовано для массовых репрессий и для нарушения социалистической законности…

Второе. Широкие массовые репрессии начались с конца 1936 года, после телеграммы Сталина и Жданова… в которой говорилось следующее:

"Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД".

Эта сталинская установка о том, что "НКВД опоздал на 4 года" с применением массовых репрессий, что надо быстро «наверстать» упущенное, прямо толкал работников НКВД на массовые аресты и расстрелы…»

Видите, где передернуто? Разве эта телеграмма — кстати, адресованная отнюдь не чекистам, — призывает что-либо «наверстывать»?

Такими мельчайшими передержками наполнен весь доклад. Его авторы явно имели вполне конкретное задание, которое и выполнено в резюме.

«Как могло получиться, что враги партии, пробравшиеся к руководству НКВД, смогли использовать эти органы против партии, против руководящих партийных кадров?

Это могло произойти, как показывают многочисленные факты и документы, прежде всего потому, что Центральный Комитет партии, как коллективный орган, был фактически устранен от влияния на органы НКВД.

Позорные дела, творившиеся в стенах органов НКВД, проводились, якобы, с санкции и даже "в интересах партии". На самом же деле это делалось в угоду одному человеку, а иногда по его прямым указаниям (имеется в виду шифровка о разрешении пыток [Интересно, кто-нибудь проводил по поводу этого документа настоящую криминалистическую экспертизу? Бумажка все же сомнительная, а на нее много завязано…]. Ну и где там хоть слово про личные указания Сталина? — Е. П.)

Вот к чему привел антимарксистский, антиленинский "культ личности", созданный безграничным восхвалением и возвеличением И. В. Сталина…»

К докладу приложено три документа: пресловутая телеграмма, «расстрельный» список на 137 человек, подписанный Сталиным, и письмо от арестованного Эйхе.

То, что перед нами заказуха, видно невооруженным глазом. Не тетеньки с филфака сидели в комиссии ЦК, а опытные аппаратчики, прекрасно разбиравшиеся в механизме принятия решений. И раз они так написали, стало быть, так было велено.

Впрочем, заказуха эта достаточно мягкая. В записке вина за репрессии возложена все-таки на НКВД и Ежова, а «культ личности», мол, только создал условия.

На основе этого документа члены комиссии подготовили проект доклада на XX съезде, где акценты сместились уже куда более основательно. Общее число репрессированных там не называется вовсе, а 93 процента репрессий, выраженных в приказах НКВД лета — осени 1937 года, сводились к трем словам и одному союзу: «массовый террор против кадров партии и советского государства и рядовых советских граждан». Все.

А потом в этот текст Хрущев добавил еще и кое-что от себя. Причем такого и столько, что говорил на съезде вообще о другом. К исторической этой речи мы обратимся в следующей главе. А пока закончим с темой реабилитации…

 

И снова «тройки»…

Несмотря на три толстенных тома опубликованных документов, процесс реабилитации все еще во многом остается загадкой. То есть методика-то его проведения понятна, но многое другое так и не выяснено…

Проще всего обстояло дело с реабилитацией «по персоналиям». Тут процесс шел «веером». Так, например, 2 марта 1956 года Серов и Руденко доложили в ЦК о том, что надо реабилитировать 36 членов ЦК, избранных на XVII съезде ВКП(б) — после громогласного заявления Хрущева это надо было сделать непременно, иначе за что боролись? Естественно, все показания, связанные с этими делами, теперь становились небывшими, и тут же начинали «сыпаться» завязанные на них другие дела, фигуранты которых также, в свою очередь, реабилитировались, чем еще более облегчался последующий процесс. Все это не очень интересно, поскольку начиналось с заказа, да, в общем-то, по заказу и продолжалось. Чем больше реабилитированных громких персон, тем больше аргументов в пользу хрущевской правоты.

Уже 6 марта 1956 года названные Серовым и Руденко 36 человек были официально объявлены ни в чем не виновными — в том числе и наши старые знакомые Эйхе, Косиор, Евдокимов.

Гораздо более интересные процессы шли «внизу». Интересные и малопонятные. Именно после XX съезда процесс реабилитации стал по-настоящему массовым. Естественно: надо было оправдывать доклад Хрущева, подкладывать под него факты. Тем более что и морально процесс реабилитации все-таки легче, чем работа в ежовских «тройках». Одно дело — риск осудить невиновного, и совсем другое — оправдать преступника, который тем более отсидел в тюрьме уже достаточно долго. Еще проще реабилитировать расстрелянного: будет он оправдан или же нет — кому это теперь интересно?

* * *

Сразу после съезда для ускорения работы были созданы специальные выездные комиссии Верховного Совета СССР. Работали они прямо в лагерях, имели право принимать решения об освобождении или снижении срока наказания. Обычный состав такой комиссии — три человека: работник прокуратуры, представитель аппарата КПСС и кто-либо из уже реабилитированных политзаключенных. Приговаривали «тройками» и реабилитировали «тройками» и, судя по темпам работы, примерно с такой же скоростью.

Как комиссии работали? В инструкции, данной им, говорилось:

«Проверка должна производиться путем личного ознакомления с заключенным, рассмотрения имеющихся в местах лишения свободы дел и других материалов, характеризующих поведение заключенного до его ареста и в местах лишения свободы. Комиссии обязаны побеседовать с каждым заключенным, а при необходимости истребовать следственные и судебные дела…»

Учитывая суровую жизненную прозу, можно с уверенностью сказать: «при необходимости» переводится как «можно не делать». И наверняка не делали, тем более сроки поджимали…

«…При рассмотрении дел на осужденных за политические преступления необходимо учитывать, что много советских людей было ложно обвинено в участии в различных антисоветских организациях лишь на основании оговоров со стороны других лиц и так называемых "личных признаний", добытых применением незаконных методов ведения следствия. Между тем во всей предшествующей деятельности этих осужденных не было никаких данных о причастности их к той или иной контрреволюционной организации. Более того, многие из осужденных являлись до ареста членами коммунистической партии и активно участвовали в строительстве социализма. Поэтому при рассмотрении подобных дел особое внимание необходимо обращать на деятельность заключенных до их ареста» [Директива о порядке работы комиссий Президиума Верховного Совета СССР по рассмотрению дел на лиц, отбывающих наказания за политические, должностные и хозяйственные преступления. //Реабилитация: как это было. Т. 2. М, 2003. С. 29–30.].

Ясно? Если заключенный был до ареста коммунистом, список заговорщиков или манифест нового правительства при обыске не найдены — значит, ни в чем не виновен. А поскольку о том, какие были улики, комиссия узнавала из его собственных слов…

Всего было создано 97 таких комиссий. Работали они, как и предполагалось, ударными темпами. Обычно для принятия решения им достаточно было бегло ознакомиться с делом заключенного (точнее, краткой справкой, хранившейся в лагере) и короткой беседы с ним самим. После реабилитации дело уничтожалось. В папке с пометкой «хранить вечно» оставались только приговор и справка о реабилитации. В общем, 1956 год по уровню законности и методам работы стоил 1937-го.

5 июня 1956 года А. Б. Аристов отчитывается в ЦК: в Дубравном и Воркутинском лагерях рассмотрены дела 3029 человек, из них 3018 дел — политические. Освобождены со снятием судимости 1988 человек. Приведены и конкретные примеры (что интересно, исключительно те, кто был посажен после войны). Примеры действительно вопиющие… хотя мне лично очень бы хотелось посмотреть дело человека, осужденного на 20 лет за разглашение сверхсекретных сведений о количестве техникумов в городе Новосибирске, или рабочего, который получил 15 лет за то, что сходил на экскурсию в Оружейную палату Кремля, что расценили как попытку террористического акта. Не было ли в этих делах чего-нибудь еще? Какого-нибудь гадкого нюансика, вроде того, что разглашена была информация не только о количестве техникумов, но и о технологии производства какого-нибудь нового оружия. Или что товарищ, так неудачно сходивший в Оружейную палату, кроме того, еще и состоял в антиправительственной организации, нацеленной на свержение существующего строя…

Кое-что о технологии рассмотрения дел говорит следующий пример. Цитирую: «Проскурко Евгения Григорьевна … 27.XI.1948 г. осуждена Особым совещанием МГБ СССР по обвинению в измене Родине к 10 годам лишения свободы. В постановлении записано, что Проскурко участвовала в антисоветской банде украинских националистов. В чем выразилось это участие, неизвестно. На комиссии Проскурко Е. Г. заявила, что в банде украинских националистов она не состояла и никакой помощи бандитам не оказывала…» Как вы думаете, что сделала комиссия? Затребовала ее следственное дело, на что имела право? Ну вы идеалисты! Так и до зимы не разберешься. Естественно, реабилитировали полностью. Примерно так проверял петлюровский начальник тюрьму в бессмертном романе «Как закалялась сталь».

Нет, я лично считаю, что для двадцатилетней женщины, даже если она действительно участвовала в банде и ходила с обрезом, девять лет в лагере — вполне достаточно. И я лично считаю, что после войны суды и Особое Совещание совершенно безумным образом разбрасывались огромными, двадцати- и двадцатипятилетними сроками, так что к 1956 году большинство «политических» действительно пора было освобождать.

Но, простите, при чем тут реабилитация?

Непонятно, кстати, зачем вообще были созданы эти «выездные тройки». Потому что ранее созданные комиссии по пересмотру дел захлебнулись? Да, такое впечатление должно создаваться — но тем не менее это не так. 16 апреля 1956 года прежние комиссии отчитались о проделанной работе. Поработали они, надо сказать, крепко, за два года успели рассмотреть дела в отношении 337 183 человек (как рассмотреть — это уже второй вопрос). Приговоры 183 681 осужденным остались неизменными, а 153 502 человека получили амнистии, сокращение срока наказания, или же дела были прекращены. Но ведь в самом начале процесса пересмотра дел в стране было 467 946 политзаключенных и 62 462 ссыльных, т. е. всего 530 408 «политических». Две трети уже прошли через комиссии — стоило ради оставшейся трети все менять? Почему было не продолжить тот же процесс? Кого собирались освобождать «на месте», без внимательного изучения дел? Тех, кому отказали прежние реабилитаторы, изучавшие дела глубже?

Совсем интересно обстояло дело с собственно реабилитацией. В текущем отчете, датированном 1 августа 1956 года, говорится: по состоянию на 1 июля комиссиями рассмотрено 97 639 дел. По ним около 60 % освобождены со снятием судимости, и еще 20 % заключенных сокращены сроки наказания. Из них политических заключенных — 46 737 человек, 61,5 % освобождены со снятием судимости, и — внимание! — 1487 человек реабилитированы как осужденные по сфальсифицированным материалам. Значит, остальные 45 250 человек все-таки невиновными не признаны?

Среди освобожденных была, например, учительница, получившая 10 лет за то, что написала на имя Сталина письмо, где говорилось о плохой жизни колхозников и об арестах. Ее не реабилитировали, а всего лишь освободили. Тогда вопрос: с кого эти комиссии снимали обвинения? Какая «деятельность заключенного до ареста» служила основанием для полного оправдания?

* * *

А что самое интересное — мне нигде не удалось найти общее число реабилитированных в этот первый, хрущевский период. Ведь должна же быть где-то эта цифра — а между тем ее старательно прячут. Почему? Или никто их не считал?

С коммунистами более-менее ясно. Согласно отчету КПК, на 31 июля 1961 года были восстановлены в партии (а значит, и реабилитированы) 30 954 человека — как живые, так и мертвые. Среди них 3693 — бывшие руководящие партийные и комсомольские работники (судя по числу, до секретарей крупных первичных организаций включительно), 4143 — руководящие работники советских органов, 6165 — хозяйственные работники, 4395 — командиры и политработники Советской Армии.

А вот сколько реабилитировали «черной кости» — беспартийных жертв приказов НКВД? В одном из постановлений президиума ЦК КПСС глухо говорится, что таковых было около половины расстрелянных в несудебном порядке. Может быть, опять молчат, чтобы не бросалась в глаза огромная — на порядок! — разница между партийными и беспартийными репрессированными?

Четверть века спустя, когда началась «перестроечная» реабилитационная волна, яковлевская комиссия сообщила в ЦК, что «в настоящее время уже пересмотрены 1 002 617 уголовных дел репрессивного характера на 1 586 104 человека. По этим делам реабилитировано 1 354 902 человека, в том числе по делам несудебных органов — 1 182 825 человек». По всей видимости, это и есть результаты хрущевского периода — яковлевцы физически не успели бы столько наработать. Кто, когда, каким образом реабилитировал всех этих людей — пока неясно. Вошла ли в эти данные довоенная «бериевская» реабилитация — тоже непонятно. Документов тьма, а этой-то, самой интересной статистики, по годам, как раз и нет… Впрочем, зная, как проводился «большой террор», по делам, решенным «тройками», реабилитировать можно было «автоматом», едва взяв в руки дело. Но все же дело, хотя бы для приличия, следовало бы в руки взять…

 

Маразм крепчал…

Новый виток реабилитации начался в 1986 году, когда была создана комиссия под руководством тогдашнего «главного идеолога» КПСС А. Н. Яковлева. Социальный заказ был вполне определенным: «правда о репрессиях» должна была послужить тараном, пробить тоннель, по которому в массовое сознание будет вброшена некая новая идеология. А вот с численностью получалась неувязочка. Из 1 980 635 человек, которые, согласно докладу Поспелова, были арестованы в 1934–1940 гг., дела 1 586 104 человек были уже рассмотрены. Осталось около 400 тысяч. Плюс к тому около 200 тысяч тех, кому в реабилитации было отказано. Кроме того, среди 400 тысяч «нерассмотренных» имелись ведь и те, кто был осужден за дело и на реабилитацию не подавал — встречались люди с совестью и в те времена! А также те, кто получил небольшой срок, попал под амнистию или был освобожден досрочно и попросту не стал со всем этим связываться. И тогда вопрос: откуда было комиссии Яковлева взять нужное, поражающее воображение количество «жертв репрессий»?

А цифры к тому времени гуляли совершенно фантастические. Например, старая большевичка Шатуновская, в 1960 году работавшая в комиссии по расследованию судебных процессов 30-х годов, писала Яковлеву, что КГБ прислал им в комиссию справку, где говорилось: с 1 января 1935 по 22 июня 1941 года были арестованы 19 млн. 840 тыс. «врагов народа», из которых 7 млн. были расстреляны в тюрьмах, а большинство остальных погибли в лагерях. Вот и судите сами: могут ли дела, оставшиеся от хрущевских комиссий, удовлетворить такой аппетит.

Впрочем, комиссия ловко вышла из положения, увеличив временной период и начав пересматривать дела начиная с 1930 и по 1953 год, отчего фронт работ сразу же расширился до полутора миллионов дел на почти 2200 тысяч человек. Работа, надо сказать, неподъемная, и они скоро это поняли. Однако особо заморачиваться не стали, дело повели с подлинно российским размахом. Комиссия решила просто. 16 января 1989 года с ее подачи был принят следующий Указ Президиума Верховного Совета СССР. Нет, ну это не документ, а просто песня!

Из Указа от 16 января 1989 года:

«В целях восстановления социальной справедливости и ликвидации последствий беззаконий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов, Президиум Верховного Совета постановляет:

1. Отменить внесудебные решения, вынесенные в период 30-40-х и начала 50-х годов действовавшими в то время «тройками» ОГПУ и "особыми совещаниями" НКВД — МГБ — МВД СССР, не отмененные к моменту издания настоящего Указа… Считать всех граждан, которые были репрессированы решениями указанных органов, реабилитированными.

Это правило не распространяется на изменников Родины и карателей периода Великой Отечественной войны, нацистских преступников, участников националистических бандформирований и их пособников, работников, занимавшихся фальсификацией уголовных дел, а также лиц, совершивших умышленные убийства и другие уголовные преступления».

А теперь о том, почему это не указ, а песня. Ведь что, собственно, означает этот текст? По пунктам.

Во-первых, на каком юридическом основании он принят? В его проекте, составленном все той же комиссией, говорится: «Отменить как неконституционные решения бывших «троек» и т. д.». Потом, по-видимому, в Верховном Совете все-таки нашелся какой-то юрист, который объяснил, что не все, что происходит в государстве, записывается в Конституции и что внесудебные органы все-таки созданы по решению правительства и вполне легитимны, в соответствии с законами того времени. Тогда, по-видимому, решили обоснования вообще не писать. Народ поймет!

Народ понял. Юристы, боюсь, нет… Впрочем, когда гремит революция, кто слушает писк каких-то там судейских крючкотворов?

Во-вторых, если приговоры внесудебных органов беззаконны, то почему не все, а лишь выборочные? Почему когда речь идет о шпионаже или заговоре, они беззаконны, а когда судят полицая или уголовника, то вполне хороши? Если это произвол, то он для всех произвол, а если закон такой, то он для всех закон. Впрочем, это общий стиль работы 80-х годов. Так, например, при реабилитации фигурантов третьего «московского» процесса, в сообщении было особо подчеркнуто, что протест по поводу Ягоды не приносился. Почему? Неужели непонятно? Потому что гад…

Вообще говоря, для действий такого рода (я имею в виду Указ) есть вполне конкретный термин. Как раз произвол.

В-третьих, здесь фактически объявляются небывшими все политические и антигосударственные преступления. То есть в Советском Союзе не существовало ни шпионажа, ни саботажа, ни репрессий, ни антиправительственных организаций, ни даже диссидентов. Да политикам всего мира надо толпами сбегаться учиться у большевиков — как построить такое государство!

Ну а то, что массовой бывает лишь амнистия, а реабилитация массовой не бывает изначально, по определению — о таких мелочах мы и говорить не будем.

Как видим, образование у наших партийных «верхов» теперь высшее, готовили их к управлению государством долго и упорно, а толку? Уровень правосознания, по сравнению с 1937 годом, нисколько не изменился.

Впрочем, и в отношении других осужденных тоже особо не мучились. В справке о работе органов прокуратуры говорится, что в 1988 году было проверено 16 тысяч дел на более чем 29 тысяч человек. Реабилитировано 13,2 тысячи человек. Отказ в реабилитации получили 3492 человека. Остальные провалились в какую-то статистическую дыру. Но дело не в этом. Дело в тех, кто получил отказы. В справке открытым текстом, ничуть не стесняясь, Генпрокурор СССР А. Я. Сухарев пишет: «Это изменники Родины периода войны, нацистские военные преступники, каратели, лица, занимавшиеся фальсификацией уголовных дел». То есть получается, что все прочие реабилитированы автоматом. Интересно, а у тех, кому было отказано, дела рассматривали, или же только на статью смотрели?

* * *

Но и это еще не все. Следующим этапом большого пути был Указ Президента СССР Горбачева «О восстановлении прав всех жертв политических репрессий 20 — 50-х годов» от 13 августа 1990 года.

Из Указа Президента СССР от 13 августа 1990 года:

«Выражая принципиальное осуждение массовых репрессий, считая их несовместимыми с нормами цивилизации и на основании статей 127-7 и 114 Конституции СССР, постановляю:

1. Признать незаконными, противоречащими основных гражданским и социально-экономическим правам человека репрессии, проводившиеся в отношении крестьян в период коллективизации, а также в отношении всех других граждан по политическим, социальным, национальным, религиозным и иным мотивам в 20-х — 50-х годах и полностью восстановить права этих граждан…

2. Настоящий Указ не распространяется на лиц, обоснованно осужденных за совершение преступлений против Родины и советских людей во время Великой Отечественной войны, в предвоенные и послевоенные годы» [Реабилитация: как это было. Т. 3. М, 2004. С. 522.].

Вы что-нибудь поняли? Вот и я тоже… Где вы видели хотя бы одного гражданина, осужденного в «тридцать седьмом» по политическим, социальным, национальным, религиозным мотивам? А «иные» мотивы — это как прикажете понимать? Входит ли в их число, например, терроризм или шпионаж — они ведь тоже «иные»…

И закончилось все законом РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий», принятым 18 октября 1991 года, в котором по-простому так говорится:

«За годы Советской власти миллионы людей стали жертвами произвола со стороны государства, подвергаясь репрессиям за политические и религиозные убеждения, по социальным, национальным и иным мотивам».

Пусть я повторюсь, пусть! Но если бы авторы этого закона хотя бы краем глаза заглянули в следственные дела того времени, они бы убедились, что за убеждения в то время никого не преследовали. Равно как и по социальным и национальным мотивам. Преследовали исключительно за действия — часто они бывали вымышленными, но это уже второй вопрос.

«…1. Реабилитировать всех лиц, кроме указанных в п. 5 настоящего Закона, подвергшихся когда-либо на территории РСФСР репрессиям во внесудебном порядке, в том числе органами ВЧК, ОГПУ, НКВД, МГБ, по решениям особых совещаний, троек и т. п. и иных осуществлявших властные полномочия несудебных органов.

2. Реабилитировать всех лиц, осужденных судами РСФСР за действия, квалифицированные как антисоветская агитация и пропаганда; (что, и за пронемецкую агитацию во время Великой Отечественной войны тоже? — Е. П.).

Нарушение закона об отделении церкви от государства и школы от церкви.

Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих государственный или общественный строй (между прочим, клевета на частное лицо у нас преследуется по закону, и лишь государство и общество остаются беззащитными. Узнаете? Приоритет частного над общим во всей своей красе. — Е. П.).

Посягательство на личность и права граждан под видом исполнения религиозных обрядов (бурные аплодисменты сектантов любого рода, переходящие в овацию у представителей тоталитарных сект. — Е. П.).

…

5. Предусмотренный в ст. I порядок реабилитации не применяется… к лицам, обвинявшимся в совершении убийств и иных тяжких преступлений против личности… (впрочем, в этом случае можно так же автоматически объявить обвинение недоказанным, тем более что обычно оно таким и было. Можно, но не нужно — уголовник ведь может и «демократа» по голове стукнуть, а не только коммуниста, так с какой стати его реабилитировать? — Е. П.)» [Реабилитация: как это было. Т. 3. М., 2004. С. 527–528.]

Таким образом, удалось достичь сразу и без труда очень хороших показателей. Остальных дореабилитировали постепенно — некоторых сразу, некоторых после нажима со стороны «общественного мнения», шумных кампаний в прессе. Это все было уже делом техники.

А саму идеологию перестроечной реабилитации превосходно сформулировал «главный идеолог» КПСС того времени и председатель комиссии А. Н. Яковлев, заявивший в интервью «Московским новостям»: «Необходимо проявить и справедливость, и милосердие в отношении всех людей, подвергавшихся репрессиям по политическим мотивам. Справедливость по отношению к невинно репрессированным — их подавляющее большинство. А милосердие к тем, кто имел прегрешения перед обществом, быть может, далее совершал преступные действия. Но происходило это в определенных условиях, было эмоциональным или каким-то другим ответом на беззаконие, на то, с чем человек не мог согласиться…» [Из беседы А. Н. Яковлева с главным редактором газеты «Московские новости» 7 января 1990 года. Реабилитация. Как это было. Т. 3. С. 318.]

Комментировать надо?

* * *

Прошлую главу мы закончили светлым именем Станислава Реденса. Закончим им и эту тоже.

Несмотря на то, что при Хрущеве его боевой товарищ был очищен от всех обвинений, эта фигура была уж очень одиозной. Поэтому его история имела еще и продолжение, которое раскопал петербургский исследователь Игорь Пыхалов.

«После начала перестроечных разоблачений дело бывшего главного казахского чекиста всплыло вновь. Выяснилось, что Реденс реабилитирован незаконно, однако ничего поделать с этим нельзя. Как было сказано в справке, составленной заместителем Генерального прокурора СССР И. П. Абрамовым и секретарем яковлевской комиссии Н. И. Савинкиным: "В настоящее время отменить решение Военной коллегии Верховного Суда СССР не представляется возможным, так как с момента принятия судебного решения прошло более 27 лет, а в соответствии с законом (ст. 373 УПК РСФСР) пересмотр в порядке надзора определения суда о прекращении дела, влекущего ухудшение положения осужденного, допускается лишь в течение года со дня вступления его в законную силу. Ставить вопрос перед Верховным Советом СССР об изъятии этого требования закона в отношении Реденса считаем неоправданным".

Окончательно посмертная судьба Реденса была решена А. Н. Яковлевым на заседании комиссии Политбюро 17 октября 1989 года: "Надо, видимо, согласиться с предложением И. П. Абрамова и Н. И. Савинкина. Мы советовались с А. И. Лукьяновым, председателем Верховного Суда Е. А. Смоленцевым. Не будем входить в Президиум Верховного Совета СССР и не будем ничего давать в журнал "Известия ЦК КПСС". Все согласны?" Понятно, что желающих возразить главному идеологу ЦК КПСС не нашлось…» [Пыхалов И. Повторно репрессированные. // Спецназ России. 2006. № 10. С. 16–17.]

 

Итак, 14 февраля 1956 года открылся XX съезд КПСС. 25 февраля советские делегаты были приглашены на дополнительное, закрытое заседание, где Хрущев и выступил со своим знаменитым докладом, последствия которого по сути уничтожили мировое коммунистическое движение — единственную силу, после Второй мировой войны противостоявшую либерализму, — и привел к тому, что мир стал таким, какой он сейчас. Что же касается нашей страны — то в области политики, идеологии, психологии результат можно сравнить разве что со взрывом атомной бомбы. Идеология сгорела в ослепительном атомном пламени, политика лежала в руинах, а на долю психологии достались проникающая радиация и радиоактивное заражение. Каждый раз, пытаясь разобраться в истоках и причинах нынешнего всеобъемлющего идеологического, культурного, мировоззренческого кризиса, я все время прихожу к XX съезду. И становится понятно, за что брежневская команда, придя к власти, поступила с Хрущевым так, как поступила.

Рой Медведев пишет: «…Имя этого выдающегося деятеля исчезло со страниц печати. В 1965–1985 годах в СССР не было опубликовано ни одной статьи, в которой хотя бы упоминалось имя Н. С. Хрущева. Даже статьи и исследования по внешней политике, включая такие события, как Берлинский и Карибский кризисы, события в Венгрии и Польше в 1956 году, отношения с Югославией и т. п. публиковались без упоминания имени Н. С. Хрущева. Хотя Хрущев в течение 10 лет возглавлял Украинскую ССР, его имя упоминается лишь три раза, и то лишь как члена Военного Совета Первого Украинского фронта. Два поколения советских школьников, изучавших после 1965 года историю СССР, могли сделать вывод, что после Сталина к власти сразу пришел… Л. И. Брежнев. Имя Хрущева исключалось и из мемуаров и воспоминаний политических и военных деятелей. Так, например, в трехтомных мемуарах Г. К. Жукова мы можем найти лишь два случайных упоминания о Хрущеве» [Медведев Р. Никита Хрущев. Отец или отчим советской «оттепели»? С. 6–7.].

Ну, маршал Жуков имел с Никитой Сергеевичем свои серьезные счеты. Но факт, что после отставки с Хрущевым поступили, как с «врагом народа» — разве что не репрессировали. Вот и вопрос — за что?

Без спору, наворотил он много — бульдозером не разгребешь. Но никакие хозяйственные «ляпы», никакой «волюнтаризм» этого не объясняют. Чтобы с человеком так поступили, по советским традициям надо было совершить политическое преступление.

Нужно ли объяснять, в чем состояло политическое преступление Никиты Хрущева?

 

Съезд молчит…

Хрущев утверждает, что решение: говорить делегатам съезда «правду» или не говорить, принималось Президиумом ЦК чуть ли не в последний момент перед съездом. Ну не могли они молчать, не могли!

Есть даже протокольная запись заседания Президиума от 9 февраля, на котором обсуждали: выносить или не выносить этот вопрос на съезд [Запись приведена в приложении.]. На этом заседании и был прочитан тот самый доклад Поспелова, где относительно честно говорится о репрессиях — хотя и перекладывается вся вина только на плечи НКВД. Но, в общем, в той обстановке это было правильно. Правда погубила бы партию, а альтернативного механизма управления государством, который на протяжении пятнадцати лет скрупулезно, колесико к колесику создавали Сталин и Берия, к тому времени уже не было. Обвал КПСС означал бы безвластие и хаос в едва оправившейся от войны стране.

Согласно протоколу этого заседания, решили пункт «о репрессиях» на съезд вынести. И тогда вопрос: знали или нет члены Президиума ЦК, голосовавшие за доклад Хрущева, что именно будет в этом докладе? Или они думали, что будет предана гласности поспеловская записка?

Молотов об этом говорит, как обычно в трудных ситуациях, уклончиво. Вот фрагмент его беседы с Феликсом Чуевым.

«— Часто задают вопрос: почему на XX съезде вы не выступили против Хрущева? Ваша группа?

— …Тогда я это обдумывал очень долго, с разных сторон. Не готова была партия к этому. Нас бы просто вышибли. Я надеялся, что, оставаясь в партии, мы понемногу выправим положение. А тогда бы это неожиданно было, если бы мы встали, никто не поддержал бы. Нет, никто. Надо было подготовить немного.

У меня было другое мнение. Я единственное, что сообщу — кое-какие мои поправки были приняты по вопросу о социализме, но коренным образом я вопроса не выдвигал. И опасность была в том, что в нашей группе, довольно пестрой по своим установкам, фактически пестрой, мог произойти раскол, ничего хорошего не обещавший, так как дело для партии было неподготовлено.

— А доклад Хрущева обсуждали на Политбюро?

— Обсуждали. Большинство поддерживало. Безоговорочно…» [Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М., 1991. С. 350.]

Еще бы они не поддержали! Из тех, кто упомянут в протоколе, — Аристов, Беляев, Сабуров, Первухин, Суслов, Пономаренко, Шепилов — люди, чья серьезная партийная биография началась уже после 1938 года, Шверник — старый партиец, но по своему положению лидера ВЦСПС [Всесоюзный Центральный Совет профессиональных союзов. ] он не знал всей подоплеки репрессий. Для них доклад Поспелова вполне мог стать шоком, после которого они проголосовали бы за что угодно. Булганин — старый соратник Хрущева, будет молчать. Оставались Молотов, Каганович, Ворошилов — те, которые знали все. Но они тоже промолчали — не в первый раз. Молотов сам по этому поводу говорит:

«Некоторые… предъявляют Молотову обвинение: "А чего же вы молчали на XX съезде?" Значит, это не так просто. А разве правильно было молчать?.. Молчание — знак согласия, так обыкновенно говорят. Вот и получилось, что молчал, значит, согласился. Никто, даже противники, в том-то и дело, не могут мне предъявить, что я был согласен с Хрущевым, а вот то, что промолчал, — это факт».

У Кагановича память несколько «лучше».

«Чуев. Как вы ему разрешили этот доклад читать?

Каганович. Президиум ЦК вынес решение создать комиссию, которая бы разобралась во всех делах по репрессиям… Комиссия разбиралась, выезжала на места, составила доклад, доложила Президиуму. Президиум начал анализировать и вынес решение: после съезда собрать пленум ЦК и на нем заслушать доклад комиссии. И сделать потом политические выводы. Оценить то, что было».

То есть Президиум ЦК принял достаточно обоснованное решение: собрать пленум и на нем заслушать доклад комиссии. По-видимому, этим и завершилось заседание 9 февраля, сумбурный протокол которого приведен в приложении.

Но 18 февраля Поспелов и Аристов представили Хрущеву, наверняка по его заказу, совершенно другой текст. В этом проекте доклада очень мало говорилось о собственно репрессиях, почти не было цифр, зато появились ссылки на «ленинское завещание» и многочисленные «наезды» на Сталина с совершенно другим итоговым выводом: «Центральный Комитет партии считает установленным, что главную ответственность за допущенное в 1937–1939 годах массовое необоснованное репрессирование многих честных коммунистов и беспартийных советских граждан несет И. В. Сталин». Хрущев еще кое-что добавил, и в итоге получился тот текст, который он прочел на съезде и который потом был растиражирован по всей стране. Так что Президиум ЦК он попросту обманул.

Обманул Хрущев и пленум ЦК, состоявшийся накануне съезда, 13 февраля.

Из стенограммы выступления И. С. Хрущева на пленуме ЦК 13 февраля 1956 года:

«Хрущев. Есть еще один вопрос, о котором здесь нужно сказать.

Президиум Центрального комитета после неоднократного обмена мнениями и изучения обстановки и материалов после смерти товарища Сталина чувствует и считает необходимым поставить на съезде Центрального Комитета [Так в тексте. ], на закрытом заседании… доклад от ЦК о культе личности.

Почему, товарищи? Сейчас все видят, чувствуют и понимают, что мы не так ставим вопрос о культе личности, как он ставится в свое время, и это вызывает потребность получить объяснение, чем это вызывается. Мы, правда, объяснили, и достаточно веско объяснили, но нужно, чтобы делегаты съезда, которые были на съезде, чтобы они все-таки больше узнали бы и почувствовали, поняли бы больше, чем это мы сейчас делаем через печать. Иначе делегаты съезда будут чувствовать себя не совсем хозяевами в партии. Поэтому они должны для того, чтобы объяснять большой поворот, который произошел, иметь больше фактического материала. Я думаю, что члены пленума с этим согласятся…

Голоса. Правильно».

В чем здесь обман? Дело в том, что о «культе личности» говорили неоднократно, начиная с марта 1953 года. Вот только вкладывали в это понятие совсем другой смысл. Никто не имел в виду культ личности Сталина. Говорили о недопущении «культа» впредь, то есть чтобы на будущее ни один из партийных вождей не занял бы исключительного положения, молчаливо исходя также и из того, что среди нынешних партийных вождей нет другого деятеля такого масштаба, который позволил бы ему стать единоличным лидером. Естественно, что мог иметь пленум против выступления по этому вопросу? Никто ведь не ждал, что Хрущев обрушится на Сталина, и уж тем более никто и предполагать не мог, что это будет сплошная оголтелая ложь, как не предполагали и двадцать, и сорок лет спустя. Знаете, все-таки тогда главе государства еще доверяли. Это уже потом, когда власть стала врать постоянно, непрестанно, даже когда в этом не было необходимости, у нас от этого отвыкли.

А Хрущев вывернул все так, что после его доклада под словами «культ личности» стал подразумеваться именно Сталин. И, кстати… говорят, что история повторяется дважды: один раз в виде трагедии, второй — в виде фарса. Не дважды она повторяется, а многократно, в виде целой цепи фарсов. Осудив Сталина, Хрущев тут же создал собственный культ, и следующий генсек повторил то же — а куда им деться, Россия без царя не живет. Но поскольку личности были несколько иного масштаба, то вместо эпической драмы получился сплошной «Комеди клаб». Каждое очередное правление начиналось с надежд, а заканчивалось анекдотом…

* * *

…Что было потом?

Каганович вспоминал:

«Даже, по-моему, после выборов это было или до… (т. е. в самом конце съезда. — Е. П.)В кулуарной комнате съезда, куда мы обычно выходили, собрали вдруг Президиум ЦК — кто стоя, кто сидя — комната маленькая. Раздали нам красные книжки.

Хрущев сказал:

— Надо выступить на съезде.

Мы говорим, что условились на пленуме ЦК — после съезда, в спокойной обстановке выработаем резолюцию. Съезд уже кончился. Мы выступали с речами едиными, мирно, без раскола.

— Надо сейчас, — говорит Хрущев.

Полистали, посмотрели, даже как следует не прочитали, не успели. А съезд ждет. Перерыв сделали. На пятнадцать минут. Мы идем заседать — заседание комиссии Поспелова.

Хрущев потом написал: предложили, чтобы я сделал доклад. Это он врет. Он сам сказал: "Я сделаю доклад". Возражали. Возражал я, Молотов, Ворошилов. Не скажу, чтобы мы активно выступили против… Невозможно было. Факты были, факты есть, съезд ждет… Но активно не решились, невозможно это. Может, это ошибка наша была. Расколоть съезд не хотели. Из-за стремления к единству не хотели расколоть съезд».

Но и Лазарь Моисеевич лукавит. Текст на ознакомление раздали 23 февраля, можно было успеть его прочесть. И успели. Таубман пишет: «Одна копия, сохранившаяся в архивах, испещрена карандашными пометками разных цветов. После описания пыток партработника Роберта Эйхе и его отчаянной мольбы, обращенной к Сталину, кто-то приписал на полях: "Вот он, наш дорогой отец!" Другой комментарий добавляет к последней фразе предупреждение: "Это не должно выйти за границы партии, тем более — просочиться в прессу", слова "не следует обнажать наши раны"» [Таубман У. Хрущев. С. 310.]. Наверняка писал кто-то из «молодых» членов Президиума: испытанных бойцов сталинского Политбюро, знавших, что незадолго перед тем Эйхе хладнокровно перебил не меньше десяти тысяч человек, разжалобить было бы куда труднее. (А может быть, Каганович правду говорит, а доклад с пометками — просто очередная хрущевская фальшивка, и вопрос действительно решали в последний момент.)

Все было рассчитано точно. Получив предварительное согласие Президиума и ЦК, Хрущев мог уже говорить все, что угодно. «Сталинцы», даже выступив против, остались бы в абсолютном меньшинстве — ведь факты-то были приведены правильно, дело было в интерпретации.

Впрочем, лукавит и Молотов, когда утверждает, что «партия его не поняла бы», если бы он выступил на съезде. Несколько ниже мы увидим, что прекрасно бы поняла, и Никита Сергеевич лишился бы, может статься, своего поста. Однако до доклада они не решились выступить против Хрущева, а после его можно было опровергнуть лишь одним способом — рассказать съезду, что на самом деле произошло в 1937 году и за что Сталин расправился с партаппаратом. Если бы Берия был жив, с него бы сталось и это сделать… но ни у кого из «сталинцев» на это мужества не хватило.

Во время доклада Хрущев по очереди обращался к Молотову, Маленкову, Кагановичу, Ворошилову — требуя, чтобы они объяснили свое поведение в 1937 году — но те сидели молча. Два месяца спустя, на торжественном первомайском обеде, в присутствии иностранных дипломатов, выпивший Хрущев снова обрушился на Сталина. Югославский посол Мичунович вспоминал о Молотове: «Временами мне казалось, что Хрущев поворачивает нож у него в открытой ране» [Таубман У. С. 317.].

«Сталинцы» попытались, правда, дать бой в 1957 году, почти сняв Хрущева на Президиуме ЦК — но это было уже махание кулаками после драки, и в результате с верхушки власти слетели они сами.

* * *

…И вот начался съезд. То, что там было, Уильям Таубман описывает так:

«Войдя в зал, депутаты увидели на обычном почетном месте большую статую Ленина. Рядом с ней не было ни портрета, ни фотографии Сталина. Первые слова Хрущева, обращенные к съезду, звучали так: "За период между XIX и XX съездами мы потеряли виднейших деятелей коммунистического движения — Иосифа Виссарионовича Сталина, Клемента Готвальда и Кюици Токуда. Прошу почтить их память вставанием". Готвальд был лидером чешской компартии, Токуда — генеральным секретарем компартии Японии. После нескольких секунд молчания, вспоминал итальянский делегат Витторио Видали, "мы начали в недоумении оглядываться друг на друга. Что это значит? Кто такой этот Токуда? И что за странная торопливость — как будто Хрущев боится или стыдится называть эти имена"… ЦК, объявил он, "решительно отвергает культ личности как чуждый духу марксизма-ленинизма". В другом месте он обрушился на "атмосферу беззакония и произвола". Это может относиться только к Сталину, подумал Видали. Однако бразильский депутат, сидевший рядом, шепнул ему что, скорее всего, речь идет о Берии… Аналогичные намеки проскальзывали и в речи Анастаса Микояна: "В течение примерно двадцати лет у нас фактически не было коллективного руководства, процветал культ личности…"

…Услышав лестное упоминание о Сталине в письме Мао Цзэ-дуна, депутаты разразились аплодисментами, а когда лидер французской компартии Морис Торез начал восхвалять Сталина с трибуны, поднялись с мест и приветствовали его бурной овацией» [Таубман У. Хрущев. С. 298–299.].

Так что не прав был Вячеслав Михайлович, утверждая, что партия была «не готова». Еще как готова! Дело не в партии, а в самих «сталинцах». Но что еще более любопытно, в сноске к этому отрывку Таубман пишет, что Микоян за свои «наезды» на «культ личности» получил две приветственные телеграммы: одну от IV (троцкистского) Интернационала в Париже, вторую из Мексики, от вдовы Троцкого. Дождались!

Исторический доклад съезд встретил мертвым молчанием (ремарки «аплодисменты», «овация» в текст добавили уже потом). Лишь когда все окончилось, послышался негромкий шум. Расходились, не глядя в глаза друг другу. Но это было только началом.

 

…Народ безмолвствует

Сделав уступку Президиуму по части секретности, Хрущев и не думал держать слово. Практически сразу же, 5 марта, доклад был обработан, напечатан тиражом в несколько тысяч экземпляров и разослан по стране по партийным каналам. С ним предстояло ознакомить всех членов партии и комсомольцев, а также беспартийных активистов. Иностранным гостям его зачитывали после съезда.

В Грузии начало распространения доклада совпало с третьей годовщиной смерти Сталина. Мирная траурная демонстрация окончилась четырехдневными массовыми волнениями, в которых только в Тбилиси участвовало более 60 тысяч человек. По всему городу носили портреты Сталина, скандировали лозунги: «Слава великому Сталину!», «Долой Хрущева!», кое-где звучали требования отделения Грузии от СССР. Вот тут-то «дорогой Никита Сергеевич» и показал свое подлинное лицо. Для подавления беспорядков правительство применило войска и танки. Двадцать человек были убиты, около шестидесяти ранены. Это был первый расстрел демонстрации при Хрущеве — но не последний.

Естественно, практически сразу же доклад попал за границу, где был широко растиражирован средствами массовой информации. Рассказывают, что шеф ЦРУ Аллен Даллес тогда воскликнул: «Даю за текст доклада миллион долларов! Это будет первый гвоздь в могилу коммунизма!» Но никаких миллионов не понадобилось. Все произошло гораздо проще и дешевле: после тиражирования доклада заполучить его текст было делом техники. Что и проделал репортер польского информационного агентства «ПАП» Виктор Граевский. 4 июня текст доклада появился на страницах «Нью-Йорк таймс», а два дня спустя — в парижской «Монд». Хрущев в воспоминаниях писал: «Помню, как меня спросили тогда журналисты, что, мол, вы можете сказать по этому поводу? Я ответил им, что такого документа не знаю и пусть на этот вопрос отвечает разведка США. А как я должен был ответить, если речь шла о секрете?»

За границей доклад отозвался волнениями 1956 года в Польше и в Венгрии. Поляки вволю оттоптались на вечном противнике: доклад был широчайшим образом растиражирован по всей стране, а «левые» типографские копии позволили ознакомиться с ним всем желающим. Партсобрания, на которых читали доклад, выливались в антисоветские и антирусские митинги. Волнения все ширились, в июне в Познани произошло целое восстание, против его участников применили войска. В октябре, после провала переговоров — если можно назвать переговорами визит, во время которого глава советского государства начал орать на польских лидеров еще в аэропорту, — советские войска двинулись на Варшаву. В ответ поляки мобилизовали силы безопасности, так что все едва не кончилось войной. Польскому лидеру Гомулке колоссальными усилиями удалось нормализовать ситуацию.

А вот в Венгрии этого не получилось. Тогдашний глава венгерского государства Матиас Ракоши сказал послу СССР Андропову: «То, что вы натворили на своем съезде, — беда. И я еще не знаю, во что она выльется и у вас, и у нас». Во что она вылилась в Венгрии, известно, однако менее известно, что к событиям в этой стране американская разведка готовилась с 1954 года (интересно, откуда они знали?!).

Начался массовый выход из коммунистических партий на Западе, резко осложнились отношения с Китаем. СССР и социалистическая система потеряли опору среди населения западных стран и международный авторитет. Теперь мировое коммунистическое движение жило в основном денежными подачками Москвы — из международной опоры для Советского Союза оно превратилось в нахлебника.

Но все это цветочки по сравнению с тем, как отозвался хрущевский доклад внутри страны. Если события в Грузии, Польше, Венгрии можно сравнить с взрывной волной, то внутри советского общества его действие сравнимо разве что с радиацией — и, естественно, последующим заражением местности.

В течение марта доклад читали на заводах, в учреждениях, в колхозах, даже в старших классах школ. С ним ознакомились семь миллионов коммунистов и восемнадцать миллионов комсомольцев. «Беспартийных активистов» никто не считал.

«Я хорошо помню эти дни, — пишет историк Рой Медведев. — В небольшой сельской школе Ленинградской области, где я работал директором, было получено предписание собраться всем учителям на следующий день в 4 часа дня в «красном уголке» соседнего кирпичного завода. Сюда пришли также многие работники завода, руководители соседнего совхоза и колхоза. Только меньшая часть собравшихся состояла в КПСС. Собрание открыл работник райкома партии. Он сказал нам, что прочтет полный текст секретного доклада Н. С. Хрущева на XX съезде партии, но не будет отвечать на вопросы или открывать прения. Никто из нас не должен делать никаких записей. После этого началось чтение небольшой брошюры, которое продолжалось несколько часов. Все мы слушали доклад внимательно, безмолвно, почти с ужасом…» [Медведев Ж., Медведев Р. Неизвестный Сталин. М… 2001. С. 132.]

Желаемой реакции удалось отчасти добиться лишь в больших городах, в интеллигентской среде. И то, знаете ли… Уже 13 марта секретарь Ленинградского обкома Козлов направил в ЦК отчет о том, как прошло знакомство с докладом в Ленинграде. Естественно, отчет выдержан в определенном духе, вовсю присутствует риторика, «бурные аплодисменты» и «горячее одобрение». Тщательно собираются высказывания вроде таких:

Рабочий завода № 466, Герой Советского Союза Полянский:

«После того, что стало нам известно, как можно хранить память о Сталине вместе с памятью о великом Ленине? Мне кажется, что достаточно знания и сотой доли того произвола, который чинил Сталин, чтобы стереть память о нем навсегда. Невероятными и чудовищными являются противоречия между тем, что делал Сталин, и тем, что он говорил».

Работник артели «Ленэмальер» Жередицкий:

«Еще не зная всех злодеяний, совершенных во время диктаторства Сталина, вношу предложение прервать читку и снять все лозунги и портреты Сталина».

На Ижорском заводе на вопрос, что делать с портретами, кто-то из рабочих крикнул: все портреты Сталина — в мартен. На прядильной фабрике электромонтер Самченко прошел по цехам, снял портреты и уничтожил их. На Кировском заводе старший инженер Шашмурин сдал в партбюро два диплома и медали лауреата Сталинской премии вместе с заявлением, в котором просил принять обратно эти награды.

В Москве инженер фабрики «Парижская коммуна» Ясенева обратилась в фабком с просьбой: «Кому можно сдать медали "За доблестный труд" и "За оборону Москвы", на оборотных сторонах которых изображен барельеф Сталина? Я не хочу носить лик этого человека у себя на груди. Ведь дрожь берет при мысли, сколько этот человек причинил горя людям».

Электромонтер хозуправления министерства бумажной и деревообрабатывающей промышленности Резник снял в дежурной комнате слесарей портрет Сталина, заявив: «Хватит, повисел. Я из-за тебя был ранен под Харьковом».

Это то, что докладывалось в ЦК. А вот и расширение темы, предпринятое Юрием Аксютиным — автором, которого ну никак нельзя обвинить в сталинизме [Аксютин Ю. Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953–1964 гг. М, 2004. С. 172–180.]. В Ленинграде научный сотрудник института русского языка Алексеев выступил на собрании партактива Василеостровского района с горячей речью в поддержку хрущевского доклада и предложил «посмертно судить Сталина судом партии». За его предложение выступили 4 человека из 750 присутствующих. На Владимирском областном партийном активе прохрущевскую резолюцию не поддержал никто. Председатель колхоза им. Сталина в Сталинградской области говорил: «Какой-то тяжелый отпечаток ложится на душу. Мне приходилось в дни смерти Сталина проводить митинги в колхозах. И я видел, как колхозники со слезами на глазах переживали эту тяжелую утрату. И вот сейчас пойдем к колхозникам и будем обратное говорить. Не знаю, как у кого, но хватит ли силы до сознания колхозников довести это?» Командир роты 23-й гвардейской механизированной дивизии Деркач говорил: «Зачем все это опубликовали? Подшили бы все это в архив, чтобы не ворошить души народные и не опустошать их». Так говорили те, кто верил докладу, кто не предполагал, что первый в партии и в стране человек может попросту всех обмануть.

Но верили не все. В Вологодской области говорили: «Сталин серьезно подправлял Хрущева по вопросу о создании звеньев и агрогородов. Не является ли это своего рода местью?» Инженер-полковник С. И. Коновальчик: «После этого доклада не знаешь, кому верить… Нет ли здесь ошибок в отражении реальной деятельности Сталина?» Полковник в отставке Чурсин более конкретен: «Где же был сам Хрущев, почему он тогда молчал, а сейчас, когда Сталин умер, начал на него лить всю грязь? Я что-то не особенно верю всем фактам, которые изложены в закрытом письме…» Старший инженер-лейтенант Игорь Чкалов, сын Валерия Чкалова: «Хорошо, что я не вступил ранее в члены партии, так как сейчас не поймешь, кому верить: или товарищу Сталину, или линии товарищей Хрущева и Булганина».

Уже в 90-е годы проводилось несколько опросов об отношении к докладу. В 1996 году 35 из 93 опрошенных заявили, что поверили Хрущеву и одобрили доклад, 24 человека не поверили и не одобрили. В 1997 году из ста опрошенных первых было 24 человека, последних — 34 человека. В 1998 году (400 опрошенных) первых и вторых было поровну (по 34 %), в 1999 году (400 опрошенных) их было 33,5 % и 40 % соответственно. Остальные занимали промежуточные позиции. И это при том, что все опрошенные, естественно, в то время были молоды и куда более доверчивы, чем старшее поколение. А также при том, что во время опроса в стране была настоящая вакханалия антисталинизма, которая, естественно, наложила отпечаток и на ответы. В реальности, по-видимому, отрицательно к докладу отнеслось еще большее количество человек.

Интересно вспоминал то время М. С. Горбачев. Когда пришел доклад, секретарь райкома партии по идеологии пришел в смятение. «Народ осуждения культа личности не принимает», — сказал он Горбачеву.

Тот и сам много ездил по организациям, встречался с людьми. Лишь у небольшой части — в основном это была самая зеленая молодежь или люди, пострадавшие от репрессий, — доклад нашел отклик. Другие просто ничему не верили. Кое-кто верил, но спрашивал: зачем это было сделано, зачем говорить вслух на всю страну? А больше всего поразило молодого комсомольского секретаря Горбачева мнение самого простого народа, низов. Там говорилось: наказаны Сталиным были те, кто притеснял народ. Ведь на самом-то деле не так много времени прошло с тех пор — всего каких-то двадцать лет, и люди помнили, кого арестовывали, хоть и не всегда знали, почему и за что.

В стране было неспокойно, и беспокойство нарастало. Подняли голову недовольные. Народ жил трудно, зарплаты были низкие, не хватало самого необходимого. Депутат Верховного Совета А. Шелепин получил анонимное письмо из Коми АССР. Его автор спрашивал, почему жизнь все хуже, почему в магазинах нет хлеба, сахара, круп. «Разве мыслимо, когда человек зарабатывает на кило сахару за рабочий день?»

Были письма и покруче. Из шахтерского города Копейска в Челябинский обком пришло письмо: «Сообщите тов. Хрущеву и Булганину, чтобы отменили налог на скот и сняли займы на 50 %. Если все это будет к 1 апреля 1957 года, то разгром Кремля, намечаемый на 1 мая 1957 года, отменяется». На Владимирской городской комсомольской конференции «в кулуарах имели место оживленные споры о положении в стране, причем делалось резкое противопоставление «начальства» и рабочего класса».

В декабре по стране прошли партийные конференции. Там уже вовсю кипело недовольство. Почему не хватает жилья, школ, больниц, детских садов, почему в магазинах нет самых необходимых товаров? Почему люди бегут из колхозов, сокращаются посевные площади? Кое-где, совершенно неожиданно, на выборах «проваливали» прежних секретарей. Надо было срочно что-то делать. Но что?

Партийная верхушка почти сразу же поняла, что натворила. Уже в апреле критика Сталина стала резко пресекаться. «Правда» перепечатала без комментариев статью из китайской «Женьминь жибао», где говорилось, что заслуг у Сталина гораздо больше, чем ошибок (собственной статьи растерявшиеся идеологи написать не сумели, спрятались за спину китайцев). Но было уже поздно.

Весь 1956 год они пытались выйти из положения. Уже 30 июня появилось постановление ЦК «О работе партии по преодолению культа личности и его последствий». Вообще стоило бы прочесть этот документ и сравнить с партийными документами 30-х годов — чтобы понять, как далеко и в какую сторону эволюционировала к тому времени партия, — да жалко места. В 30-е годы в такой объем уместился бы отчетный доклад генсека съезду. Здесь впервые, пожалуй, открыто проявилась так знакомая нам по годам застоя болтовня — многие страницы ни о чем, а сухой остаток можно бы уместить в нескольких абзацах. Таков был новый партийный стиль.

В этом постановлении долго и нудно рассказывается о том, как партия ведет к коммунизму… советский народ с энтузиазмом… империализм злобно… и т. д. Но среди всего этого дурного словесного болота есть несколько строк, которые можно считать главными.

«Факты говорят о том, что Сталин повинен во многих беззакониях, которые совершались особенно в последний период его жизни (выделено мною. — Е. П.). Однако нельзя вместе с тем забывать, что советские люди знали Сталина, как человека, который выступает всегда в защиту СССР от происков врагов, борется за дело социализма. Он применял порою в этой борьбе недостойные методы, нарушал ленинские принципы и нормы партийной жизни. В этом состояла трагедия Сталина, но все это вместе с тем затрудняло и борьбу против совершавшихся тогда беззаконий, ибо успехи строительства социализма, укрепления СССР в обстановке культа личности приписывались Сталину. Выступления против него в этих условиях было бы не понято народом. И дело здесь вовсе не в недостатке личного мужества. Ясно, что каждый, кто выступил бы в этой обстановке против Сталина, не получил бы поддержки в народе. Более того, подобное выступление было бы расценено в тех условиях, как выступление против дела строительства социализма, как крайне опасный в обстановке капиталистического окружения подрыв единства партии и всего государства…

Следует также иметь в виду и то обстоятельство, что многие факты и неправильные действия Сталина, в особенности в области нарушения советской законности, стали известны лишь в последнее время, уже после смерти Сталина, главным образом в связи с разоблачением банды Берия и установлением контроля партии над органами безопасности» [Реабилитация: как это было. Т. 2. С. 139–140.].

Говоря обычным человеческим языком, партийная верхушка спешно отмазывается от «сталинских преступлений», отвечая на тысячекратно произнесенный по всей стране вопрос: «А вы-то где были?» Поскольку версия Хрущева о том, что они так боялись Сталина, так боялись… эта версия, естественно, не выдерживает критики. Какие же вы коммунисты, если боялись? Мы на фронте под пулями жизнью рисковали, а вы за шкуру свою дрожали? И т. д., и т. п.

А что еще чрезвычайно интересно — так это выделенные мною строчки. Из них становится ясно, кого реабилитировали Хрущев и его товарищи. Не жертвы «тридцать седьмого» их волновали в первую очередь, а посаженные в последние годы. Оттого и комиссии эти странные по лагерям, реабилитировавшие людей по их утверждениям, что они ни в чем не виновны. Им очень надо было создать впечатление, что после войны в стране тоже проходили репрессии.

Интересно, зачем?

Есть версия, есть! Но это уже совсем другая история…

* * *

Уже 16 июля 1956 года вдогонку постановлению летит письмо ЦК партийным организациям. Если пробрести сквозь очередную трясину словоблудия, то можно получить представление о том, что творилось в стране. Там говорится об «антипартийных выступлениях» — естественно, «отдельных». О том, что некие нестойкие товарищи предлагают провести чистку партии и всего госаппарата. О том, что поднял голову национализм, о недоверии руководству, о том, что любая руководящая работа объявляется «культом личности» и производство дрейфует к хаосу, что «непартийные» взгляды не встречают отпора… Сталина нужно критиковать, идиоты, а не нас!

«Великий Ленин беспощадно громил и разоблачал всех, кто пытался нарушить единство партии. Он учил, что… действительное единство невозможно без властного авторитетного центра, что, наконец, партия не может существовать без железной дисциплины… кто не видит тесной взаимосвязи между демократией и единством, тот ничего не понимает в организационных принципах ленинизма».

Теперь ясно, да?!

И с реабилитацией тоже, надо сказать, несколько перестарались. Хрущев наверняка рассчитывал, что освобожденные «контрреволюционеры» будут ему по гроб жизни благодарны и станут верной опорой режима. И просчитался. Выжившие «оппозиционеры», категория на редкость упертая, будучи восстановлены в партии, тут же принялись за привычное дело — воду мутить. Уже в декабре 1956 года на пленуме ЦК Хрущев говорил: «Я считаю, что у нас в партии не совсем правильно поняли решения XX съезда КПСС. Много тысяч людей освободили из заключения. Но там не только чистые были. Там и очень нечистые были — троцкисты, зиновьевцы, правые, всякая шваль. Теперь их тоже освободили. Некоторые из них восстановлены в партии. Восстановились и те, которые являются врагами нашей партии. Они сейчас болтают всякий вздор, а наши товарищи лапки сложили и держат нейтралитет. Это неправильно. Надо дать отпор таким людям: надо исключать из партии, если они будут проводить разлагающую работу в ней, надо арестовывать. Другого выхода нет…»

С тех пор комиссия по реабилитации предпочитала оправдывать мертвых. Так оно выходило как-то спокойнее…

В 1959 году подвернулся удобный случай поставить точку в этом грязном деле. К 80-летию Сталина «Правда» поместила статью, озаглавленную «Стойкий борец за социализм». В ней была сделана попытка примирения непримиримого — уже вполне в духе «застоя».

«Партия различает две стороны в жизни и деятельности И. В. Сталина. "Для того, чтобы правильно понять существо партийной критики культа личности, — говорил товарищ Н. С Хрущев, — надо глубоко осознать, что в деятельности товарища Сталина мы видим две стороны: положительную, которую мы поддерживаем и высоко ценим, и отрицательную, которую критикуем, осуждаем и отвергаем… Наша партия, все мы решительно осуждаем Сталина за те грубые ошибки и извращения, которые нанесли серьезный ущерб делу партии, делу народа". В этой характеристике выражается общепартийная оценка жизненного пути, пройденного И. В. Сталиным» [Стойкий борец за социализм. //Правда. 1959. 21 декабря.].

Победители милостиво разрешили поверженному врагу считаться, так уж и быть, полезным для страны человеком, а гражданам этой страны — думать по-своему.

Но было уже поздно.

* * *

XXI съезд прошел спокойно, а на ХХII-м вдруг снова произошла вспышка антисталинизма, закончившаяся тем, что Сталина убрали из Мавзолея (слава Богу, похоронили наконец как человека, в земле, вместо того чтобы выставлять непристойным образом на всеобщее обозрение). Вспышка нелепая, ничего не решающая и никому не нужная, кроме диссидентствующих интеллигентов. Но ее-то как раз, в отличие от выступления на XX съезде, понять просто. К тому времени Хрущев окончательно запутался в управлении государством, успел наполовину угробить сельское хозяйство (при нем впервые Россия стала покупать за границей хлеб), едва не спровоцировал войну с Америкой. В стране росли цены, усилились перебои с товарами. Надо было как-то отвлечь общественное внимание от провала экономической политики. И тогда снова вытащили старую, уже сыгравшую карту.

Но на сей раз Хрущев опоздал окончательно. Осенью 1964 года его тихо, без шума сняли и отправили на пенсию. Не стали ни репрессировать, ни предавать анафеме. Его просто велено было забыть. Как в свое время велено было забыть Герострата.

Ну, не получилось, конечно…

Брежневская команда, едва придя к власти, свернула работу по реабилитации и попыталась выработать «взвешенную позицию». 17 декабря 1969 года вопрос о том, публиковать ли статью, посвященную 90-летию Сталина, обсуждался на Политбюро. Мнения были разные. Те, кто выступил против, дружно убеждали: сейчас все успокоилось, не надо будоражить, вспоминать… Те, кто выступал «за», говорили о заслугах. В конечном итоге решили: опубликовать. И опубликовали — нечто расплывчатое, половинчатое: мол, были заслуги, были и ошибки. Теперь все в прошлом.

А оказалось, прошлое не ушло, оно только затаилось, как бронепоезд на запасном пути. И когда пришел «час X», он выполз из тупика, омываемого Летой, и пошел, пошел, набирая ход — ломать защитные стены, которыми любой народ ограждает свои ценности и свой образ жизни. А следом за ним шли чужие ценности, которые нам предстояло принять, чужие люди, которым следовало отдать свое национальное богатство, и чужая жизнь, которой нам отныне предстояло жить.

Когда все чужое — это как называется? Оккупация? Нет, это при тоталитарном режиме говорили «оккупация», а при демократии это следует называть приобщением дикого народа к цивилизации, да…

* * *

Пытаясь разобраться в причинах всеобъемлющего кризиса, в 80-х — 90-х годах охватившего общество, я обнаружила, что все линии ведут к хрущевской «оттепели» и к ее основному событию — пресловутому докладу. Получалось так, что именно он сломал становой хребет народа, а уж после этого лечи не лечи, пациент только и может, что ползать, волоча ноги.

Более того, нашел объяснение странный провал в нашей истории — а именно послевоенный период, «темные годы» Советского Союза. Их не изучали ни при Брежневе, ни во время «перестройки». Процессами, происходившими тогда в стране, вообще почти никто не интересуется. Естественно, это отсутствие интереса не сейчас началось, оно идет еще из брежневских времен. Хорошо ли было, плохо ли… но почему это время не изучают? И почему всеми силами стараются создать ощущение, что страна находилась в жестоком кризисе? Что в ней шла новая волна репрессий?

Кстати, одного взгляда на статистические таблицы достаточно, чтобы увидеть, что никаких послевоенных репрессий не было. То есть вообще не было. Так, например, в 1949 году, считавшемся «репрессивным», было арестовано за антисоветскую деятельность 70 242 человека, из них за бандитизм и военные преступления (которые тоже шли по этой категории) — около 40 тысяч. В 1950 году арестованных за антисоветскую деятельность 57 599 человек, из них «политбандитов» и разного рода пособников немецких оккупантов почти 34 тысячи. За 1951 год эти цифры составляют 45 665 и около 25 тысяч, 1952 год — 16 408 и около 7,5 тысяч. Простите, но…

Вот именно! Принято думать, что после войны имел место новый всплеск репрессий — а их на самом деле не было, ибо 25–30 тысяч арестованных по политическим делам в год на такую огромную страну — это вообще не репрессии. Принято думать, что 1952 год был самым «репрессивным» — а он дал минимальное число арестованных за весь период с начала коллективизации! Что же получается — все послевоенные «репрессии» — это крики о «ленинградском деле» и еще нескольких громких делах?

Это лишь один пример, самый доступный и взятый навскидку. Не буду углубляться в тему, она слишком велика, но полагаю, что какую область ни копни, мы везде обнаружим то же: на самом деле все было совсем не так, как принято думать. И сама собой рождается мысль — а что, если провал в истории организован с вполне определенной целью: замазать тот факт, что ни страна, ни общество после войны как раз не находились в кризисе ? Трудно было, да, очень трудно: разоренная небывалой войной страна, вынужденная в то же время вести гонку вооружений, соревнуясь с таким полным сил государством, как Соединенные Штаты… Но ведь трудности и кризис — это две такие большие разницы!

Зачем нужно, чтобы создалось это впечатление? Ну это же так просто — чтобы не пришлось отвечать на вопрос: почему здоровое и полное сил государство вдруг стало агонизировать?

В свое время Ницше сказал: «Человек, который знает, зачем он живет, вынесет любое "как"». А с «зачем» после XX съезда возникли серьезнейшие проблемы. Это и был удар, в конечном итоге подкосивший общество.

У правящей команды тоже вполне могла быть, да и должна была быть аберрация зрения. Они думали, что народ с партией и с ее вождем Лениным, ведь ему так долго это внушали. А народ в реальности-то был со Сталиным. Страна оказалась в ситуации чудовищного раздвоения. У тех, кто поверил Хрущеву, было фактически зачеркнуто прошлое, которым эти люди гордились — и законно гордились! У тех, кто не поверил, оказалось зачеркнуто будущее — им, привыкшим гордиться своей страной, предстояло жить в государстве, власти которого были достойны презрения. Ни о какой идеологии в такой ситуации говорить попросту не приходилось, оставалось лишь ритуально повторять старые штампы про Ленина, большевиков и прочее. Так что хрущевская программа, нацеленная исключительно на повышение уровня жизни — та самая, которую философ Эрих Фромм метко назвал «гуляш-коммунизмом», — на самом деле была единственной, которую могли выдвинуть власти, даже если они и понимали, что «не хлебом единым жив человек».

Отменив Сталина, Хрущев — он этого не хотел, но так получилось, — отменил вместе с ним все, с чем у людей было связано его имя. Хрущеву предстояло найти для своей страны новое «зачем». (Интересно, что почувствовали кремлевские идеологи, когда обнаружили, что такие казавшиеся незыблемыми идеологические столпы, как «Ленин» и «партия», вообще ничего не поддерживают?) Из прежних ценностей относительно уцелела лишь победа в войне, как ценность абсолютная, уходящая корнями в глубокую древность, — ее и стали эксплуатировать напропалую, не замечая, что она все больше девальвируется, затирается, как монета, которая слишком долго ходит по рукам. (А вы думаете, на пустом месте возник у нас вдруг восторженный интерес к гитлеровской Германии?) А кроме этого, оставался все тот же «гуляш-коммунизм», благосостояние общества, которое, хотя и неравномерно, но все же повышалось, повышалось…

Но когда все устремления человека сводятся к еде (в расширенном понимании этого слова), то рано или поздно во весь рост поднимается вопрос: «А зачем он ест?» Для старшего поколения ответ был так очевиден, что и вопрос такой не стоял. Но для молодежи, мало что помнившей от «страшных лет России», кроме голода и страха, он вдруг оказался самым главным. Советское общество так и не смогло на него ответить…

Хрущев и его преемники еще несколько раз пытались возродить угасший энтузиазм. Радостно мобилизовали народ на целину, на освоение Севера, потом пытались так же «мобилизовать» на БАМ — и даже получали вспышки энтузиазма. Однако, как писал Лев Кассиль, «у аплодисментов был слишком высокий тон: хлопали только мальчишеские ладони». Это старшее поколение готово работать ради промежуточных достижений, а молодежь можно увлечь всерьез и надолго только великой целью. Почти сразу же у самых горячих энтузиастов рождался вопрос: «Зачем?» И снова все упиралось в тот же «гуляш-коммунизм». И очень скоро даже в горячие головы заползала простенькая мысль: ведь гораздо проще и удобнее, чем строить материальное благополучие для всех, начать устраивать его для себя…

К чему это привело в конечном итоге, замечательно написал отец Андрей Кураев: «В конце 80-х годов религиозный инстинкт нашей страны проявил себя невиданным образом. У нас родилась неслыханная на Земле религия — религия консумизма. Это форма религиозного инстинкта, которая исходит из того, что смысл жизни состоит в том, чтобы потреблять. Клич "будем есть вкуснее, больше, пикантнее" стал восприниматься с религиозным фанатизмом, даже надрывом. Интеллигенты бросились подсчитывать, "чьи пироги пышнее", именно пышность пирогов считалась критерием «цивилизованности» и предельным смыслом общественной и человеческой жизни… На телеэкраны, наконец-то начавшие показывать картинки изобилия в западных супермаркетах, смотрели с восторгом не меньшим, чем дикари на своих идолов…» [Кураев А. Христианство на пределе истории. М., 2003. С. 516.]

Таков был бесславный конец хрущевской авантюры.

Но зачем, за каким, простите, … она начиналась?

 

…И вот мы подошли к тому вопросу, который был задан в самом начале книги: зачем Хрущеву и его команде понадобилось это самоубийственное разоблачение на съезде? Разоблачение, которое, по сути, ставило под угрозу существование самого коммунистического движения, коммунистической системы, которое грозило СССР одиночеством перед лицом всего мира. Они были не дебилы и не дети, и уж коль скоро так поступили, то должны были иметь очень серьезные основания.

Самое простое из объяснений — это личная воля и личное желание Хрущева, который к тому времени стал первым человеком в государстве и сумел всюду насадить своих людей. Именно у него был самый мощный интерес, он был как раз таким человеком, который ради поставленной цели не остановился бы ни перед чем, и он совершенно не умел просчитывать отдаленные последствия.

Молотов утверждал, что все дело в личной ненависти — Хрущев, мол, ненавидел Сталина за то, что тот не хотел помиловать его осужденного сына. Однако это тоже не причина. Ненависть ненавистью, но старый политический волк в своих действиях меньше всего руководствуется чувствами. Нет, здесь должно быть что-то иное, должен быть мощный интерес. Надо только его найти…

И найти оказалось на удивление нетрудно…

 

Партия берет реванш

…Вовсе не надо анализировать мемуары участников XIX съезда, чтобы на их основе прийти к выводу, что Сталин собирался отрешить от власти партию. На самом деле то, что власти намерены в ближайшие десять-пятнадцать лет разделить партию и государство, было заявлено еще в 1939 году, на XVIII съезде ВКП(б), в докладе кандидата в члены Политбюро Жданова, посвященном изменению в Уставе партии. Сталин выиграл бой и теперь диктовал условия побежденным.

Десять-пятнадцать лет — это в перспективе, а уже сейчас Жданов директивно, от лица Политбюро предложил провести важные преобразования. Ликвидировать производственно-отраслевые отделы при ЦК (оставив временно только два: сельского хозяйства и школ) и сосредоточиться на двух аспектах работы — кадровом и пропагандистском. Отменить деление вступающих в партию по классовому признаку, уравняв в правах рабочих, крестьян и служащих. Были отменены наконец открытые выборы партсекретарей разных уровней и кооптация, а также периодические чистки. И наконец, еще одно небольшое, но важное нововведение: от вступавших в партию теперь требовали не усвоения устава и программы, а всего лишь признания их, то есть открыли прямую дорогу для формального членства.

«Так, с XVIII съезда, — пишет Юрий Жуков, — из-за всего лишь нескольких, казалось бы, незначительных корректив ВКП(б) перестала быть даже формально, по уставу, тем, чем она была в годы революции и Гражданской войны, в первую пятилетку — революционной, радикальной и максималистской партией пролетариата. Она открыто превратилась в партию власти для ее кадрового и идеологического обеспечения» [Жуков Ю. Сталин: тайны власти. М., 2005. С. 35.].

Полностью отстранить партию от власти, особенно в регионах, конечно, не удалось — не было времени для отладки нового механизма управления государством. Однако некоторые малозаметные, но характерные мелочи свидетельствовали: вождь нисколько не отказался от своего намерения. Например, после того как в мае 1941 года Сталин стал председателем Совнаркома, Политбюро собиралось все реже и реже. Нет, интенсивность управления государством нисколько не снизилась: просто с теми же людьми, с которыми Сталин раньше встречался на заседаниях Политбюро, он теперь работал в ГКО и в Совнаркоме, только и всего. Теперь он мог руководить государством напрямую, а не через партийное членство, и посредник стал не нужен. Есть и мелкие штрихи: например, Берия, который уже с 1943 года был вторым человеком в государстве, членом Политбюро стал лишь в 1946 году.

После войны преобразования продолжались. 13 апреля 1946 года были упразднены последние производственно-отраслевые отделы ЦК — сельскохозяйственный и транспортный. В ЦК осталось, кроме собственно партийных, лишь два серьезных управления, как и говорилось на съезде — кадровое и пропаганды и агитации.

7 января 1947 года последовало новое наступление на ВКП(б). Политбюро решило резко уменьшить число партийных организаторов ЦК на предприятиях и стройках. Таким образом, промышленность начали постепенно выводить и из-под влияния Управления кадров. А 25 апреля упразднили и уполномоченных КПК в областях, краях и республиках. При внешнем сохранении партийной риторики роль ВКП(б) в обществе становилась все более и более виртуальной — как и было задумано.

Судя по тому, что произошло на XIX съезде, по тому, что Сталин попросил освободить его от должности секретаря партии ясно, что намерений своих он не оставил, и место партии в будущем страны станет более чем скромным. В лучшем случае — обслуживание власти, кадры и пропаганда. Причем без реальной возможности влиять на кадровую политику на местах очень скоро ЦК занимался бы кадрами лишь самой партии. А пропаганда ограничилась бы озвучиванием указаний властей.

Мог ли отставляемый от власти партаппарат с этим смириться? Нет, не так: кто-нибудь полагает, что отставляемый от власти партаппарат мог с этим смириться?

* * *

В конце 30-х годов старый партийный аппарат снимали слоями: арестовывали, выдвигали новых и снова арестовывали, и снова выдвигали — в результате с кадрами времен революции и Гражданской войны было почти покончено. Им на смену пришло новое поколение, уже послереволюционных партийцев. Это были люди, которые вступали в правящую партию, поэтому количество «пламенных революционеров» среди них было меньше, чем в прежнем партаапарате. Зато карьеристов гораздо больше. Кто хуже — вопрос риторический. Как говорил товарищ Сталин: «оба хуже».

В первую очередь плохо было то, что партчиновники в большинстве своем оставались дилетантами, ибо специалисты на партийную работу не шли — зачем им? Однако эти дилетанты нисколько не сомневались в своем естественном праве руководить всей жизнью — и руководили. В общем, новый аппарат, как оказалось, успешно воспроизвел основные недостатки старого.

Не успела закончиться война, как снова начали поднимать голову регионалы. Это процесс вполне закономерный, страна у нас большая — в ином регионе разместились бы два-три среднеевропейских государства, а в ином поместился бы и десяток. Не по желанию центральных властей, но по горькой необходимости первые секретари по-прежнему выполняли функции губернаторов, хозяев регионов. Как выполняли? А по-разному! Дела на местах творились все те же, до боли знакомые…

Из записки секретарей ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецова и И. С. Патоличева от 24 января 1947 г.:

«Тов. Пальцев (секретарь Владимирского обкома ВКП(б). — Е. П.) на протяжении последних лет недостойно ведет себя в быту — систематически пьет и сожительствует с рядом женщин. Пьянки или так называемые банкеты получили во Владимирской области широкое распространение (напоминаю, что в это время в стране был голод. — Е. П.) В них оказалась вовлеченной значительная часть актива… Как установлено, т. Пальцев занимался выпивками и при выезде в служебные командировки по области…

…Пальцев, несмотря на то, что Жигалов (секретарь обкома по пропаганде, арестован незадолго до проверки. — Е. П.) систематически пьянствовал, не являлся на работу, дискредитировал обком в глазах коммунистов и беспартийных, смирился с этим, оберегал его и не ставил вопроса о снятии его с работы. Жигачов 9 февраля 1946 года при выборах в Верховный Совет СССР не захотел принять участия в голосовании, этому факту обком ВКП(б) не придал политического значения и даже не обсудил его… Даже после того, как Жигачов вел антисоветские разговоры с Пальцевым (11 мая 1946 года), с председателем облисполкома Брантом (2 июня 1946 года) он не был обкомом снят с работы, не говоря уже об исключении из партии…

В сельском хозяйстве Владимирской области за 1945 и 1946 годы произошел серьезный упадок… В 1946 году было поднято зяби 23 % к плану. На 1 января с. г. план ремонта тракторов выполнен на 29 %. План засыпки семян для проведения весеннего сева выполнен на 37,5 %… Сдано хлеба государству в 1944 году — 4301 тыс. пудов, в 1945 году — 3481 тыс. пудов и в 1946 году — 3099 тыс. пудов… Обком неудовлетворительно руководит промышленностью, плохо занимается строительством тракторного завода и выпуском новых тракторов…» [ЦК ВКП(б) и региональные партийные комитеты. 1945–1953. М., 2004. С. 167–168.].

Что ж, знакомо. Секретарь обкома пьет, наслаждается жизнью в компании друзей, областью не руководит, не до того, ему бы с собутыльниками да с бабами разобраться…

Но вот вам Рязанская область. Этот — руководит…

Из стенограмм заседаний IV Рязанской областной конференции ВКП(б):

«…Нельзя сказать о тов. Марфине (секретарь Рязанского обкома ВКП(б). — Е. П.), что он работал мало. Работал он по всем ночам, решений уйма принималось, а подъема не было… Я должен сказать здесь, что стиль работы тов. Марфина несколько сковывал работу секретарей обкома…

…О грубости первого секретаря обкома тов. Марфина надо сказать особо. Грубость его доходит до невозможного. Особенно эта грубость проявляется, когда проходят очередные кампании по севу или хлебозаготовкам. В это время тов. Марфин превращается в человека, с которым трудно говорить… так как знаешь заранее, что он не даст возможности подумать, сосредоточиться… Особенно это бывает всегда на кустовых совещаниях. В это время нельзя возразить тов. Марфину, надо говорить только «есть» или "так точно", а если начинать перечить, тут посыплются на тебя все шишки…

…Когда приглашает секретарей райкомов партии в обком, вместо того, чтобы как следует разобраться в том или другом вопросе, вместо того, чтобы помочь, подсказать, у нас получаюсь так в практической работе: вот секретарь райкома стоит перед тов. Марфиным 4 часа, и вы играете на нервах секретаря до такого состояния, что этот секретарь просто теряет равновесие и не знает, за что браться и что делать… Я думаю, тов. Марфин не откажется от того, что он истерически стучал кулаком по столу, оскорблял всячески, буквально матом обозвал меня» [Там же. С. 174–177.].

В общем, толку от такого руководства было примерно столько же, сколько и от работы предыдущего товарища. Да, можно и орать, и кулаком по столу стучать — но при одном условии: если ты знаешь дело. Тогда подчиненные тебе и матюки простят. Впрочем, если человек знает дело, то подобные меры он применяет лишь в крайнем случае, обычно в них нужды нет…

Из постановления Политбюро от 25 февраля 1949 г.;

«В результате проведенной… проверки установлено, что Ульяновский обком партии, располагая многочисленными сигналами о злоупотреблениях в Ульяновском спиртотресте, не принял необходимых мер к разоблачению ныне отданной под суд вредительской группы, занимавшейся расхищением спирта и хлебопродуктов… На протяжении длительного времени некоторые работники обкома и горкома ВКП(б) и работники советских организаций бесплатно и в больших количествах получали спирт с заводов на устраиваемые коллективные пьянки, в которых участвовали руководящие работники областных и районных организаций…» [ЦК ВКП(б) и региональные партийные комитеты. 1945–1953. М, 2004. С. 198.]

Из выступления начальника областного управления МГБ т. Кримяна на пленуме Ульяновского обкома ВКП(б) 5 марта 1949 г.:

«Взять хотя бы Осипова. Этот тип до сего времени по милости Терентьева (первый секретарь Ульяновского обкома. — Е. П.) подвизается на руководящих должностях, являясь секретарем облисполкома.

Будучи еще секретарем Ульяновского обкома ВКП(б) по торговле, Осипов проявил незаурядные способности жулика крупного масштаба… В конце 1944 года Осипов два месяца жил в гостинице «Москва», занимаясь пьянством и развратом, а в Ульяновский областной комитет партии сообщал, что задерживается в Москве в связи с болезнью. По показаниям очевидцев, Осипов похитил и продал на рынке Москвы значительное количество папирос, шоколаду и других продуктов, полученных для трудящихся Ульяновска… Осипов так нагло и бесстыдно воровал, что даже Терентьев не решился дальше держать его в обкоме ВКП(б). Тогда его направили в спиртотрест, там он проворовался, его перевели в облпищепром, а оттуда с выдвижением в облисполком» [Там же. С. 201.].

Ульяновские ребята все-таки доигрались. Терентьев в 1949 году был арестован, весной 1953 года вышел по бериевской амнистии — стало быть, ни грамма политики в его приговоре не было. Надо полагать, что после посадки покровителя угодил на нары и Осипов. Интересно, попали они в число реабилитированных?

Из записки Инспектора ЦК ВКП(б) от 20 декабря 1949 г.:

«Несмотря на ежегодные провалы с выполнением государственных планов в промышленности и сельском хозяйстве, ЦК компартии (Карело-Финской ССР, секретарь Г.Н. Куприянов. — Е. П.)… и т. Куприянов для того, чтобы показать результаты своего руководства в благоприятном свете, обманывали партийную организацию республики и центральные органы, завышая показатели работы в промышленности и сельском хозяйстве…

Провалившимся на работе и скомпрометировавшим себя людям оказывают поддержку, перебрасывая с одной работы на другую… Бывший зам. председателя Совмина республики т. Ракчеев грубо нарушил закон о денежной реформе, внеся после получения директивы из Москвы в сберкассу свои 10 тыс. рублей. (Деньги, находящиеся на счетах в сберкассах, обменивались в пропорции один к одному, а наличные — по менее выгодному курсу. — Е. П.) Его примеру последовал ряд других работников республики. Вместо сурового наказания т. Ракчеева ЦК компартии ограничился партийным взысканием и перевел его на работу зампредседателя Госплана Карело-Финской ССР» [ЦК ВКП(б) и региональные партийные комитеты. 1945–1953. М… 2004. С. 230–232.]

В 1950 году товарищ Куприянов тоже попал под суд и XX съезд встретил на нарах. Однако ему удалось стать «жертвой режима» — в 1957 году его дело было пересмотрено.

Из постановления Политбюро от 25 февраля 1950 г.:

«Курский обком ВКП(б)… проводил неправильную линию по насаждению в колхозах обособленных звеньев в полеводстве… что на деле приводило к ликвидации производственной бригады и препятствовало применению крупной машинной техники в сельском хозяйстве… Обком партии и облисполком, выдвигая… в качестве главной задачи… организацию обособленных звеньев в полеводстве, отвлекали внимание от решения коренных вопросов в сельском хозяйстве… Значительная часть колхозов ежегодно не выполняет своих обязательств перед государством по сдаче сельскохозяйственных продуктов. План хлебозаготовок в 1949 году выполнен областью всего лишь на 69 %, а по сахарной свекле — на 37 %…

Обком и облисполком не обеспечили выполнение постановления правительства о ликвидации землянок, до сих пор в Курской области проживает в землянках около 900 семей и свыше 7000 семей на подселении» [ЦК ВКП(б) и региональные партийные комитеты. 1945–1953. М., 2004. С. 245–247.].

Эти не только руководят, но и применяют передовые методы. Лучше бы уж пили да с бабами…

Из постановления Политбюро от 12 декабря 1949 г.:

«Московский Комитет ВКП(б) прежде всего по вине т. Попова (первый секретарь Московского обкома партии. — Е. П.) проводит неправильную линию в отношении союзных министерств и министров, пытаясь подмять министров и командовать министерствами, подменить министров, правительство и ЦК ВКП(б). Бюро МК и МГК ВКП(б) в практике своей работы… систематически дают в обход правительства прямые указания предприятиям и министерствам о дополнительных производственных заданиях, что разрушает партийную и государственную дисциплину. Министров, которые не согласны с такой подменой, тов. Попов «прорабатывает» на собраниях партийного актива, на пленумах МК и МГК и партийных конференциях.

Возомнив, что ему все позволено, т. Попов требует от министров, чтобы они беспрекословно подчинялись указаниям Московского Комитета и по вопросам, связанным с союзными предприятиями, расположенными в Москве и Московской области, министерства без согласования с МК не обращались в правительство. Не согласным с этими антигосударственными требованиями министрам т. Попов угрожает тем, что Московский Комитет будто бы имеет свою резиденцию, куда он "может пригласить министров" и дать им нагоняй…

Порочные методы руководства т. Попова… привели к тому, что МК и МГК, занимаясь в основном хозяйственными делами, не уделяют должного внимания вопросам партийно-политической и внутрипартийной работы…» [Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945–1953. М, 2002. С. 323.]

Без комментариев…

Какие разнообразные стили работы, какие колоритные персонажи! Ну и что с ними прикажете делать?

Да, мы ведь еще не упомянули Ленинград! Там было что-то совершенно особенное — потому что ленинградская верхушка была расстреляна вместе с покровительствовавшими им товарищами из Москвы. А чтобы в 1950 году угодить к стенке, надо было совершить что-то совсем уж экстраординарное.

И правда, экстраординарного там было — выше крыши. По делу проходили крупнейшие фигуры — с 1940 года, пожалуй, не было ничего подобного. Н. А. Вознесенский — председатель Госплана, А. А. Кузнецов — секретарь ЦК и начальник Управления кадров, М. И. Родионов — председатель Совмина РСФСР, П. С. Попков — первый секретарь Ленинградского обкома. Это только самые крупные фигуранты, а всего по этому делу осуждено около 200 человек.

В чем его суть — до конца так и неясно, но, похоже, именно под «ленинградцев» 12 января 1950 года, когда расследовалось дело, была восстановлена отмененная после войны смертная казнь для изменников Родины, шпионов и диверсантов. Ну, в диверсиях их не обвиняли, шпионаж там проходил, но боком, в отношении всего нескольких фигурантов. Остается измена Родине. Что же наворотили эти люди?

Напомним еще раз закон:

Из постановления ЦИК Союза ССР «О дополнении положения о контрреволюционных и особо для Союза ССР опасных преступлениях против порядка управления статьями об измене Родине».

«Измена Родине, то есть действия, совершаемые гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как-то — шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу…»

Впрочем, постановление это старое, за пятнадцать лет понятие «измена Родине» должно было все-таки эволюционировать. Может быть, правильнее будет посмотреть, какой смысл вкладывали в это понятие уже после Сталина?

Из Уголовного Кодекса 1960 года:

«Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы в СССР, оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти…»

Так, наверное, точнее. Посмотрим же, что из многочисленных обвинений по «ленинградскому делу» может подпасть под это понятие.

Организация оптовой ярмарки. Руководители Ленинграда совместно с Родионовым и Вознесенским, не ставя в известность Совмин, устроили в Ленинграде Всероссийскую оптовую ярмарку. Мало того, что устроили самовольно, так еще не смогли привлечь покупателей и реализовать продовольствие, привезенное в Ленинград со всей страны. Ущерб составил четыре миллиарда рублей — при том, что экономическое положение страны было сами знаете какое. За такие вещи и тогда, и позднее судили и сажали — но не стреляли. Это или преступная халатность, или что-нибудь в этом роде — но не измена.

Дружная компания выходцев из Ленинграда во главе с Вознесенским и Кузнецовым всячески помогала друг другу, стремилась везде насадить своих людей — впрочем, это не преступление, если не связано с коррупцией.

Воровство. Ну, об этом даже говорить скучно. Хотя масштабы — да, впечатляют…

Махинации в Госплане, занижение плана «своим» министерствам, чехарда с цифрами, приписки. Все это развлечения персонально товарища Вознесенского и его компании. Обычное дело, за это даже при Хрущеве не расстреливали…

Пропажа документов в Госплане — 236 секретных и совершенно секретных документов. Бардак-с, преступная халатность, хотя можно копать в направлении статьи о шпионаже. Но ни Кузнецов, ни Родионов, ни Попков тут ни при чем.

Тогда за что же их так?

В обвинительном заключении говоритс я:

«Кузнецов, Попков, Вознесенский, Капустин, Лазутин, Родионов, Турка, Закржевская, Михеев, объединившись в 1938 году в антисоветскую группу, проводили подрывную деятельность в партии, направленную на отрыв ленинградской партийной организации от ЦК ВКП(б), с целью превратить ее в опору для борьбы с партией и ее ЦК. Для этого пытались возбудить недовольство среди коммунистов ленинградской организации мероприятиями ЦК ВКП(6). Высказывали изменнические замыслы о желаемых ими изменениях в составе Советского правительства и ЦК ВКП(6). В этих же целях выдвигали на ответственную партийную работу в ряд областей РСФСР своих единомышленников».

Это уже интереснее. Что еще известно по данному вопросу? А известно еще, что Родионов предлагал создать Компартию Российской Федерации, которой в стране не было, учредить собственный российский гимн и флаг — триколор с серпом и молотом, а в будущем сделать Ленинград столицей РСФСР.

Ну, кажется, нашли! По крайней мере, ничего другого, хотя бы близко относящегося к статье «измена Родине», не прослеживается.

Да, но при чем тут измена? Может, и ни при чем, однако именно с этого шага — создания Компартии РСФСР, — начался в конце 80-х годов распад Союза. Юрий Мухин так объясняет этот механизм:

«У Сталина были расхождения с Лениным по поводу устройства СССР: он считал, что Советский Союз должен быть федеративным, т. е. республики не должны были по Конституции иметь право выхода из СССР. Но Ленин настоял на этом праве. Тем не менее, к вопросу о федерации Сталин больше не возвращался. Причиной могло быть то, что целостность СССР определяла правящая партия — ВКП(б), а она по национальному признаку не могла разделиться технически. В ее составе были национальные компартии всех республик, кроме России. У России своей компартии не было, коммунисты России это и была ВКП(б) — коммунисты России были коммунистами всего СССР сразу. Они были цементом, скрепляющим ВКП(б) и, следовательно, СССР» [Мухин Ю. Убийство Сталина и Берии. М, 2002. С. 492.].

Ну что ж, если это и вправду так, то ясно, за что их расстреляли. За такое очень даже могли. И смертную казнь в срочном порядке ввести тоже могли. Иосиф Виссарионович, когда речь шла о патриотизме, прямо-таки зверел…

Тут другое любопытно: Хрущев проявлял совершенно трогательную заботу именно о фигурантах «ленинградского дела». Об их реабилитации он позаботился почти сразу же, как пришел к власти, и потом относился к этому вопросу необычно горячо, считая это дело одним из самых страшных «сталинских преступлений».

Почему, интересно? Потому, что эти люди были его коллегами, крупными партийными деятелями? Возможно, возможно… А возможно и другое. Вспомним: ведь Никита Сергеевич начинал на Украине. Его по причине ошибок молодости считают троцкистом, забыв еще одну особенность региона. Украина традиционно была оплотом не только троцкизма, но и сепаратизма. В 90-е годы «партийные бароны» как-то очень быстро поняли ту простую истину, что лучше быть президентом собственной маленькой страны, чем региональным руководителем в большой. А кстати, почему мы думаем, что они поняли это лишь в 90-е годы?

* * *

Практически сразу после похорон Сталина произошли два события, которые почему-то обычно объединяют в одно. Первое: после положенных ритуальных церемоний начиная с 19 марта, в газетах вдруг перестали упоминать о Сталине. Исходило это от нового секретаря ЦК по идеологии П. Н. Поспелова — того самого, который возглавлял потом комиссию по изучению репрессий.

Этот человек, многолетний «правдист», старый партийный идеолог, в 1940–1949 гг. был главным редактором газеты «Правда», потом Сталин заменил его Шепиловым, высказавшись вполне определенно: «От него же воняет! Он же назад смотрит!» Что могло значить в устах Сталина «назад»? Только одно: назад, к большевизму.

После смерти Сталина Поспелов был назначен секретарем ЦК по идеологии. Едва ли Хрущев, игравший тогда ведущую роль в партии, назначил бы на этот пост не своего человека. Три года спустя именно Поспелов напишет «рыбу» хрущевского доклада. Так что это еще вопрос: от кого исходили «наезды» на Сталина — от Хрущева или от Поспелова. У Хрущева не было серьезных оснований не любить Сталина. Другое дело, что он был человеком мелочным и злопамятным, а у такого и несерьезные основания могли стать серьезными.

Второе событие — это инициатива Маленкова, который предложил собрать внеочередной пленум ЦК и обсудить на нем вопрос о «культе личности».

Сохранился проект его выступления на предполагаемом пленуме. Там говорится:

«Товарищи! По поручению Президиума ЦК КПСС считаю необходимым остановиться на одном важном принципиальном вопросе, имеющем большое значение для дела дальнейшего укрепления и сплочения руководства нашей партии и Советского государства. Я имею в виду вопрос о неверном, немарксистском понимании роли личности в истории, которое… получило весьма широкое распространение у нас и в результате которого проводится вредная пропаганда культа личности. Нечего доказывать, что такой культ не имеет ничего общего с марксизмом и сам по себе является не чем иным, как эсеровщиной.

Сила нашей партии и залог правильного руководства, важнейшее условие дальнейшего движения вперед… состоит в коллективности и монолитности руководства».

В устах первого (пусть даже только де-юре) человека в государстве это значило много. По сути, это была преграда поползновениям любого из правящей верхушки на единоличное лидерство. Отныне руководство должно было быть только коллективным.

Ничего общего с критикой Сталина эти идеи не имели. Это видно хотя бы из того, что Маленков ссылался на самого Сталина.

«Многие из присутствующих знают, что т. Сталин не раз в этом духе высказывался и решительно осуждал немарксистское, эсеровское понимание роли личности в истории» [Цит. по: Жуков Ю. Сталин: тайны власти. М, 2005. С. 639–641.].

Пленум собрать ему не позволили. Однако инициатива имела продолжение: в постановлении Президиума ЦК от 9 мая «об оформлении колонн демонстрантов и зданий» решено было отказаться от использования портретов. Вообще чьих бы то ни было, даже ленинских, что было уже явным перебором.

Постановление это было отменено два месяца спустя, после резкого выступления на июльском пленуме старого члена Политбюро Андреева (того самого). Он возмущался исчезновением имени Сталина со страниц печати, валил вину на Берию (хотя, конечно, прекрасно знал, кто на самом деле курировал прессу) — но что хотел, то сказал:

«Андреев. Это же позор для работников печати. Раньше чересчур усердствовали и там, где нужно и не нужно, вставляли имя т. Сталина, а потом вдруг исчезло имя т. Сталина…

Появился откуда-то вопрос о культе личности. Почему встал этот вопрос? Ведь он решен давным-давно в марксистской литературе, он решен в жизни, миллионы людей знают, какое значение имеет гениальная личность, стоящая во главе движения, знают, какое значение имели и Ленин, и Сталин…»

И так далее. И на протяжении всей его речи из зала кричали: «Правильно» и аплодировали. Инициативы как Маленкова, так и Поспелова явно не нашли понимания.

До самого XX съезда эти два процесса — замалчивания, по возможности, имени Сталина и критика «культа личности» — так и шли параллельно, пока Поспелов не догадался объединить их. По крайней мере впервые о «культе личности Сталина» заговорил именно он — в своем докладе о репрессиях 9 февраля 1956 года.

Но «момент истины» КПСС наступил раньше. Им послужил июльский пленум 1953 года, на котором «внутренняя партия» высказала все, что наболело. Формально обвинения были адресованы Берии, но реально все происходило по пословице: «кричит на кошку, думает на невестку». Отнюдь не Берия за три с половиной месяца своего правления придумал тот курс, который они критиковали…

Из стенограммы июльского пленума ЦК КПСС 1953 года:

«Хрущев. Я неоднократно слышал рассуждения Берии о партии и о строительстве социализма. Последние высказывания им были сделаны, когда мы обсуждали положение дел в ГДР и в Венгерской Народной Республике. Тогда стоял вопрос о том, чтобы одно лицо не совмещало руководство ЦК и Совета Министров. Во время обсуждения т. Ракоши спросил: я бы хотел знать, что решится в Совете Министров и что в ЦК, какое разграничение должно быть. Раз не будет в одном лице, надо более рельефно выделить разделение вопросов. Берия тогда пренебрежительно сказал: что ЦК, пусть Совмин решает, ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой.

Меня тогда резануло такое заявление. Значит, он исключает руководящую роль партии, сводит ее роль на первых порах к кадрам, а по существу партию сводит на положение пропаганды… Почему он так говорил? Он вносил сознание, что роль партии отошла на второй план, а когда он укрепится, тогда ее совсем уничтожит…»

Причина обиды, надеюсь, ясна?

«Хрущев. Потому надо этот орган иметь (МВД. — Е. П.). Меч нашего социалистического государства должен быть острым и отточенным… Но этот меч надо держать острием против врагов и чтобы он не был направлен против своих людей.

Каганович. Чтобы он был в руках партии».

Обратили внимание? МВД должно быть в руках не государства, а партии — как это было в 1937 году. А ведь у кого МВД, у того и власть.

«Молотов. С марта месяца у нас создалось ненормальное положение в обсуждении некоторых важных вопросов. Почему-то все вопросы международной политики перешли в Президиум Совета Министров и, вопреки неизменной большевистской традиции, перестали обсуждаться в Президиуме ЦК. Этим отстранялись от обсуждения международных вопросов тт. Ворошилов, Сабуров, Первухин, которые не входят в состав Президиума Совета Министров, тов. Хрущев, правда, приглашался на соответствующие заседания президиума Совета Министров, но и его положение было в этом случае не вполне определенным…»

«Булганин. Говорят, что не допускают к контролю, потому что на всю деятельность органов МВД наводят невероятную секретность. Но ведь у нас партийные организации, инструктора крайкомов, обкомов и другие руководящие работники партийных органов имеют доступ в самые секретные лаборатории, научно-исследовательские институты, где делается исключительно секретная работа. Почему же они не могут пойти в тюрьму и проверить содержание арестованных?.. Почему инструктор обкома ходит в любую лабораторию самого секретного порядка, а сюда пойти не может?»

Кстати, за работниками секретных лабораторий спецслужбы устанавливают самый жесткий контроль. А какой контроль может быть за работниками партийных органов, если «меч государства» в партийных руках и если на протяжении всего пленума его участники возмущались больше всего именно попытками Берии установить контроль МВД за партработниками. Чувствуете, какая находка для шпиона?

«Сердюк [Первый секретарь Львовского обкома КП Украины.]. Мешик (министр внутренних дел Украины. — Е. П.)… 10 дней был в области и не зашел в обком партии поговорить о работе облуправления МВД. Тогда я сказал… что если Мешик не зайдет в обком партии, такой скандал закачу, что ему не поздоровится. В самом деле, намечает какие-то мероприятия, почему не посоветоваться в обкоме партии?»

«Малышев [Министр транспортного и тяжелого машиностроения.]. Кстати, о партийности. Я работал под руководством Берия и убедился… что не было у него партийности никогда. Он как-то настраивал или толкал не прямо, а косвенно, что партийная организация должна только услуги оказывать, с его стороны были только приказы, команды секретарям областных комитетов партии… Не было такого положения, чтобы он нас учил партийности, чтобы у областной партийной организации попросил бы помощи организовать партийную работу, и так далее. Он считал секретарей областных комитетов партии диспетчерами…»

Тут надо сказать, что Малышев говорит о времени войны. У Берии, который ведал МВД и большей частью оборонки, только и забот было, что беспокоиться о партийной работе. И вообще: он что — и вправду не понимает, зачем секретарей обкомов держали на их постах? Именно ради того и держали, чтобы они были диспетчерами, т. е. проводниками указаний правительства…

* * *

Ну а теперь их общее кредо, выраженное двумя партийными «зубрами» — то, которое они хотели сделать, и сделали, основным законом государства.

«Каганович. Мы с вами знаем из истории, что всегда любой вражеский акт выступления против государства, против социализма прежде всего направлялся против партии. Почему? Потому что партия стоит как утес, это становой хребет государства, и, не разорив партию, никто ничего сделать не может…

Партия для нас выше всего. Подлец Берия не раз говорил: ЦК должен заниматься только пропагандой и частично кадрами — к этому он сводил роль ЦК. А для нас, старых большевиков, ЦК — это партийное, политическое и экономическое руководство всей жизнью партии, страны и государства».

«Ворошилов. Единство руководства партии и правительства мы поставили, сговариваясь и не сговариваясь, своей священной и обязательной задачей… Мы понимали, что единство — это все, единство чувств, мыслей и действий… путь, который мы должны во что бы то ни стало сохранить свободным для нашего движения вперед, — это наша священная и непреложная задача.

…Главная задача, которую мы должны теперь выполнить, сохраняя единство наших рядов, блюдя прочность рядов и чистоту нашей партии, состоит в том, чтобы наши экономика и политика как внутренняя, так и международная соответствовали тому месту и положению, которое занимает наше социалистическое государство в мире».

* * *

Так что, как видим, партаппарату в целом было за что бороться. Однако никакой аппарат, и вообще никакой коллективный разум не может быть мотором государственного переворота. Для этого нужна конкретная группа людей.

 

Кому понадобилось убивать Сталина?

Послевоенные годы, как я уже не раз говорила, — «темные годы». Однако известно, что Сталин в это время готовил какие-то преобразования общества. Точно о том, что это были за преобразования, пока что не известно, но, по некоторым данным, они должны были быть чрезвычайно серьезными.

Д. Т. Шепилов в то время был начальником Управления агитации и пропаганды, однако образование имел экономическое. И вот в 1951 году вызывает его Сталин. Беседа длилась два часа двадцать минут — это к вопросу о ее важности. Уже намного позднее Шепилов вспоминал:

«— Мы думаем сейчас проводить очень крупные экономические мероприятия. Перестраивать нашу экономику на действительно научной основе, — сказал Сталин. — Для того чтобы это сделать, нужно, чтобы люди, наши кадры, молодежь знали настоящую политическую экономию. А для того чтобы знали политическую экономию, нужен учебник… Положение сейчас таково: либо мы подготовим наши кадры, наших людей, наших хозяйственников, руководителей экономики на основе науки, либо мы погибнем. Так поставлен вопрос историей…»

Работа над учебником велась в авральном порядке. Сталин изучал каждую главу, делал поправки. Относился к этому учебнику так, как перед войной — к авиации. Что он задумал?

Понять не так уж и трудно, если прочитать одну из основных послевоенных сталинских работ: «Экономические проблемы социализма в России». Директивный метод управления экономикой во второй половине 40-х годов становился все более и более неэффективным. И Сталин все время говорит о товарном производстве, о законе стоимости и т. п., о том, что социализм их совершенно не отменяет. Проще говоря, надо разрабатывать экономические методы хозяйствования. Если бы эта работа была тогда доведена до конца, то не было бы у нас ни «перестройки», ни экономической реформы, ни тотального ограбления страны.

Ведь как все было? Придя к власти, партбоссы, которым экономическая реформа была попросту не по уму, продолжали хозяйствовать все в том же привычном им ключе, и в итоге довели богатую и сильную страну до всеобъемлющего экономического кризиса, на основе которого и провели у нас «переход к капитализму». Помните, как «промывали мозги» в конце 80-х: мол, социалистический способ хозяйствования неэффективен, вот капитализм — это да! Хотя болячки-то были не в форме собственности, а всего лишь в методах управления этой собственностью. Но подросшему в недрах системы молодому поколению аппаратчиков было уже мало взяток и спецраспределителей, им хотелось быть не управителями, а владельцами «заводов, газет, пароходов»… Немало олигархов и бизнесменов помельче начали свой «капиталистический» путь в комитетах комсомола — куда больше, чем нам кажется…

Один из «отцов» приватизации в Ленинградской области как-то раз в порыве откровенности сказал на пресс-конференции, что эффективность управления на самом деле совершенно не зависит от формы собственности, а только от менеджмента. В середине 90-х это прозвучало откровением. Впрочем, он мог бы быть и более откровенным — дело-то уже сделано, теперь можно и улыбнуться снисходительно, поведать дурачкам, как их провели…

Но вернемся к Сталину Прощаясь тогда с Шепиловым, он внезапно спросил:

«— Вы на рынке, в магазинах бываете?

— Нет, товарищ Сталин, почти не бываю…

— Это неправильно. Мы не бываем, вы, профессор-экономист, тоже не бываете. А вы знаете, что на рынке сходятся все нити нашей политики?»

Судя по этим действиям и этому разговору, Сталин задумал «рыночную» реформу. Только, естественно, без приватизации и продажи советской промышленности в порядке свободной торговли «добрым дядям» из-за кордона.

Но это еще не все. В самый разгар работы над учебником Шепилова внезапно назначают главным редактором «Правды». Он кинулся к Сталину: как же так, у меня ведь учебник…

«— Да, я знаю — сказал Сталин. — Мы думали об этом. Но слушайте, сейчас, кроме учебника, мы будем проводить мероприятия, для которых нужен человек и экономически, и идеологически грамотный. Такую работу можно выполнить, если в нее будет вовлечен весь народ. Если повернем людей в эту сторону — победим! Как мы можем это практически сделать? У нас есть одна сила — печать…» [Чуев Ф. Самая длинная фамилия, или глупо быть умным. // Каганович. Шепилов. М., 2001. С. 325–332.] — ну и так далее.

Едва ли мы когда-либо точно узнаем, какие были задуманы преобразования, но какие-то перемены готовились, причем перемены по-настоящему крутые. Скорее всего, именно они обсуждались на тех странных совещаниях на сталинской даче зимой 1952–1953 года, в которых участвовали Берия, Маленков, Хрущев и Булганин.

Косвенно о том же самом говорит и постепенное отстранение от власти большинства старых соратников. Сталин один раз уже проделывал нечто подобное — в 20-х годах, когда избавлялся от Троцкого, Зиновьева, Каменева, чтобы опереться на новую команду и вместе с ней проводить новую политику. По-видимому, аналогичный маневр он намеревался совершить и на этот раз. Так что не надо обольщаться присутствием в первом послесталинском Политбюро таких людей, как Молотов, Каганович, Ворошилов. Это были уже вчерашние «сталинцы», и вовсе не факт, что к тому времени они не принадлежали к новой «оппозиции»… Не обязательно они были в числе организаторов переворота, однако выгоду свою от него эти люди имели.

* * *

Вернемся к партии. Как видим, она была весьма разнородна по неповторимым региональным особенностям, но в одном едина — в нежелании отдавать власть. В ее недрах существовало ядро, которому был выгоден государственный переворот, похоронивший бы все сталинские начинания. И вот вопрос: достаточно ли всего этого для убийства главы государства? Или кроме групповых интересов надо, чтобы преобразования угрожали кому-нибудь лично!

Не буду повторяться. Последние дни Сталина и официальную версию его смерти я подробнейшим образом рассмотрела в книге о Берии. Здесь приведу лишь вывод. Сейчас, когда материал «отстоялся», у меня уже нет ни малейшего сомнения в том, что Сталин был убит. Почему — пока не совсем понятно. Может быть, удастся прояснить этот вопрос, если вплотную заняться послевоенными годами [Пользуюсь случаем попросить читателей о помощи. Дело в том, что, как я уже говорила, материала о послевоенном периоде очень мало. Поэтому если кто-либо, что-либо знает, помнит, имеет какие-нибудь крохи информации об этом времени, прошу помочь. Адрес для писем: СПб, 191123 Прудниковой Е. А., до востребования.].

О чем говорили на тех таинственных встречах на сталинской даче, одна из которых закончилась так печально для главы государства? В той книге я сделала предположение, что они могли быть посвящены переговорам о разделе влияния между партией и государством, и что стороны в конце концов договорились. Но ведь они могли и не договориться !

Есть и другой вариант ответа. Это были встречи единомышленников. Сталин считал Хрущева и Булганина членами своей команды, как своим считал в 1937 году Ежова. А на самом деле Хрущев не был человеком Сталина, а принадлежал к команде реакционных партаппаратчиков.

Но и в том, и в другом варианте ему была чрезвычайно выгодна эта смерть. Как бы ни легли карты, кто бы ни стал во главе государства после Сталина, договариваться с ним будет куда легче. Может быть, если бы не история с Игнатьевым и нелепая гибель Берии [См. Прудникова Е. Берия. Последний рыцарь Сталина. ], Никита Сергеевич до конца жизни соблюдал бы достигнутый после Сталина расклад сил, позволяя Берии управлять государством. Точно так же и на тех же основаниях, на каких в 30-е годы «партийные бароны» позволяли это делать Сталину.

Но не сложилось…

* * *

Однако и это не ответ. Даже если Сталин был убит, даже если причиной этого преступления были намеченные им реформы, даже если новое правительство имело к нему серьезные счеты… Но зачем переводить все это из области тайной политики в область явной, а тем более в идеологическую плоскость? Что мешало по-прежнему поддерживать культ мертвого, а значит, уже неопасного вождя, как Сталин поддерживал культ Ленина? Слишком серьезный и опасный шаг был сделан 25 февраля 1956 года — а ведь «наверху» собрались не мальчишки, а опытные государственные деятели, они понимали, что делают. Нет, должна быть еще какая-то причина. Более конкретная, более шкурная, ради которой не жалко ни страны, ни дела, которому отдана вся жизнь…

У меня нет ни малейших сомнений, что если бы Хрущев мог ограничить процесс реабилитации приятелями своими и своей команды, он так бы и поступил. Однако ограничить не удалось, десятки тысяч людей, прослышав про то, что «отпускают», писали жалобы и требовали себе реабилитации. Власть пыталась свести все к послевоенным процессам, но и этого не получилось. Ситуация пусть еще и не вышла из-под контроля, однако была к этому близка. Надо было как-то договариваться с почувствовавшими нестабильность в обществе прежними оппозиционерами, которые очень легко, слишком легко могли найти общий язык с нынешними противниками хрущевской команды. Если власть хотела опереться на этих людей, все еще сохранявших немалые связи, имевших если не власть, то влияние, надо было чем-то с ними расплачиваться. И немалой частью этой платы могла стать «выдача» этим людям их старого противника. Это первое.

Кроме того, и по стране шли нехорошие слухи. Замалчивание имени Сталина не могло пройти незамеченным. Раньше или позже глухое брожение должно было прорваться наружу, вылившись в требование партийных масс объясниться: в чем причина столь быстрого и странного забвения? Скорее всего, если бы Хрущев не выступил с докладом по собственной инициативе, от него бы потребовали ответов на крайне неудобные вопросы. Это второе.

И наконец, третье. В 1939 году на истории партии, закончившейся кровавым погромом, была поставлена точка. Точка была поставлена и на репрессиях. Невиновных освобождали, дела прекращали, но процесс этот не афишировали. Нетрудно догадаться, кто именно сдерживал поиск виновных в терроре. Это мог быть только Сталин, и все по той же причине приоритета государственных интересов. Справедливость восстанавливалась, по мере сил, но только в отношении живых и негласно. Потому что если делать это гласно, то нужно рассказать правду, а правду рассказывать было нельзя.

После смерти Сталина гарантом соблюдения негласного условия хранить тайну, по-видимому, стал Берия, для которого все эти копания в прошлом, да и сама политика были лишь досадной помехой в его основном деле. А вот после его уничтожения ситуация изменилась — и стала по-настоящему опасной.

Потому что теперь во властной верхушке не было объединяющего ее лидера. Хрущев хоть и прорвался на первые роли, но чтобы руководить такими зубрами, которые собрались в Кремле, был явно слабоват. Кроме него и его команды наверху существовало как минимум три группировки, которые неминуемо должны были схватиться в борьбе за власть. Это «старые сталинцы» — Молотов, Каганович, Ворошилов. Это Маленков, который вел какую-то свою игру. Это маршал Жуков, которому совершенно не по темпераменту были вторые роли. И, как любая война между СССР и США неизбежно вылилась бы в ядерную, так и в случае столкновения между группировками кто-нибудь обязательно пустил бы в ход самый убойный козырь против своих противников — их участие в репрессиях 1937 года.

Самым уязвимым в этом плане был Хрущев, как один из «отцов большого террора». Перевалить вину за террор на Берию? Где угодно, но только не в ЦК! Там оставалось еще слишком много людей, которые помнили, как все было. На «сталинцев», тогдашнее Политбюро? Последует долгая гнилая разборка, в результате которой его, скорее всего, уличат. Тем более что вес Молотова, опять же, был несопоставим с хрущевским.

Оставался только один человек, на которого можно было взвалить вину за репрессии. Тем более что он и так отвечал за все, происходившее в стране.

Сталин.

Ну а лучший способ обороны — нападение, это общеизвестно.

Почему остальные собравшиеся во властной верхушке «сдали» человека, которому были стольким обязаны? Если подходить к делу цинично, то это был вариант для всех приемлемый. Он отводил удар сразу от всех старых членов Политбюро и выводил из-под удара партию, в то же время позволяя сохранить хотя бы видимость единства в руководстве.

Конечно, этот вариант отзывался страшным ударом по народу. Но кто из собравшихся в Кремле думал о каком-то там народе? Разве для того КПСС брала власть?

 

Смотрите, кто пришел!

…Но прошел XX съезд, прошел и XXII. Сменилась власть, свернули процесс «десталинизации». Страна успокоилась. На 1966 год был назначен очередной, XXIII съезд КПСС. И вот в преддверии съезда появился документ, о котором даже председатель КГБ Семичастный не знал, что и думать.

Свое недоумение он выразил в записке в ЦК, где говорилось:

«Комитет государственной безопасности докладывает, что в Москве получило широкое распространение письмо, адресованное первому секретарю ЦК КПСС, подписанное 25-ю известными представителями советской интеллигенции…

Инициатором этого письма и основным автором является известный публицист Ростовский С. Н., член Союза советских писателей, печатающийся под псевдонимом Эрнст Генри, в свое время написавший также получившее широкое распространение так называемое "Открытое письмо И. Эренбургу", в котором он возражает против отдельных положительных моментов в освещении роли Сталина"».

Эрнст Генри не принадлежит к числу жертв «тридцать седьмого года». Не изведал он и трудностей советского быта, разрухи, голода, коммуналок, коллективизации, войны. С 1920 года этот человек — зарубежный агент ОГПУ. Жил сначала в Германии (там, правда, какое-то время сидел в тюрьме за подрывную деятельность), потом его перевели в Англию, связником к «кембриджской пятерке», так что все великие стройки и великие битвы он наблюдал из спокойного далека. Лишь в 1951 году вернулся в СССР, был арестован и четыре года пробыл в заключении. Все. Между тем Сталина он ненавидит каждой клеточкой, отказывая ему в малейших хороших качествах и полностью отрицая его положительный вклад в судьбу советской страны. Такой ненависти не испытывают даже подлинные жертвы репрессий. Неужели все из-за этих четырех лет?

Тем не менее Эрнст Генри очень взволнован — даже не какими-то действиями правительства, а тенденциями, призраком возможных действий…

«Глубокоуважаемый Леонид Ильич!

В последнее время в некоторых выступлениях и в статьях в нашей печати проявляются тенденции, направленные, по сути дела, на частичную или косвенную реабилитацию Сталина.

Мы не знаем, насколько такие тенденции, учащающиеся по мере приближения XXIII съезда, имеют под собой твердую почву. Но даже если речь идет только о частичном пересмотре решений XX и XXII съездов, это вызывает глубокое беспокойство. Мы считаем своим долгом довести до Вашего сведения наше мнение по этому вопросу…

Мы считаем, что любая попытка обелить Сталина таит в себе опасность серьезных расхождений внутри советского общества. На Сталине лежит ответственность не только за гибель бесчисленных невинных людей, за нашу неподготовленность к войне, за отход от ленинских норм в партийной и государственной жизни. Своими преступлениями и неправыми делами он так извратил идею коммунизма, что народ этого никогда не простит. Наш народ не поймет и не примет отхода — хотя бы и частичного — от решений о культе личности. Вычеркнуть эти решения из его сознания и памяти не может никто».

Нет, что меня всегда восхищало — это великолепное умение нашей интеллигенции приватизировать только для себя звание «ума, чести и совести» народа! И феноменальная наглость говорить от его имени: «наш народ не поймет»… Ладно, читаем дальше…

«…Мы убеждены, например, что реабилитация Сталина вызвала бы большое волнение среди интеллигенции и серьезно осложнила бы настроения в среде нашей молодежи… никакие разъяснения или статьи не заставят людей вновь поверить в Сталина; наоборот, они только создадут сумятицу и раздражение. Учитывая сложное экономическое положение нашей страны, идти на все это явно опасно.

Не менее серьезной представляется нам и другая опасность. Вопрос о реабилитации Сталина не только внутриполитический, но и международный вопрос. Какой-либо шаг в направлении его реабилитации безусловно создал бы угрозу нового раскола в рядах мирового коммунистического движения, на этот раз между нами и компартиями Запада. С их стороны такой шаг был бы расценен прежде всего как капитуляция перед китайцами, на что коммунисты Запада ни в коем случае не пойдут…

Мы не говорим уже о том, что любой отход от решений XX съезда настолько осложнил бы международные контакты деятелей нашей культуры, в частности, в области борьбы за мир и международное сотрудничество, что под угрозой оказались бы все достигнутые результаты…»

Под этим письмом подписались 25 человек. Среди них академики Арцимович, Капица, Леонтович, Майский, Сахаров, Тамм, Сказкин, писатели Катаев, Некрасов, Паустовский, Тендряков, Чуковский, художники Корин, Неменский, Пименов, Чуйков, поэт Слуцкий, актеры и режиссеры Ефремов, Попов, Ромм, Смоктуновский, Хуциев, Товстоногов, балерина Плисецкая… Несколько позднее появилось еще одно письмо, которое подписали 13 человек: академики Здрадовский, Жданов, Колмогоров, Алиханов, Кнунянц, Асатуров, писатели Смирнов, Эренбург, Дудинцев, народный артист Ильинский, режиссер Чухрай, композитор Мурадели и, за компанию, «старый большевик-историк Никифоров». Вы уж простите за длинный список, но страна должна знать своих героев. Поименно.

Почему героев? Да потому, что абсолютное большинство этих людей Сталиным были ой как не обижены. Академиками, членами Союза писателей и народными артистами они становились отнюдь не при Хрущеве или Брежневе, не при них получали награды и премии. Чем не угодил Сталин тому же Эренбургу? Кто ответит? И ведь над ними не кэгэбэшник с пистолетом стоял: подпиши, а не то… Они сами… Потому и герои.

Не побоялись обвинений, что, мол, где ели, там и для противоположных целей уселись. Хотя… еды на том столе уже не будет, место очищено, так почему бы и нет?

Впрочем, это еще не все. Дело в том, что письмо было не просто написано и подписано. Все это имело характер некоей акции, что не преминул заметить Семичастный:

«…Главной целью авторов указанного письма является не столько доведение до сведения ЦК партии своего мнения по вопросу о культе личности Сталина, сколько распространение этого документа среди интеллигенции и молодежи. Этим, по существу, усугубляются имеющие хождение слухи о намечающемся якобы повороте к «сталинизму»… создается напряженное, нервозное настроение у интеллигенции перед съездом…»

Не надо быть кэгэбешником, чтобы увидеть, что мы имеем дело со спланированной кампанией, которую начал профессиональный разведчик. Причем разведчик этот двадцать лет прожил в Англии, а это государство еще никто и никогда не заподозрил в симпатиях к России. По возвращении он был арестован — за что, интересно? Вопрос далеко не риторический, ибо «двойных агентов» среди разведчиков куда больше, чем принято думать. И сразу хочется спросить: кто эту акцию планировал? Сам Генри, или же за ним стояли профессионалы какого-нибудь другого ведомства?

Но дело даже не в этом. Далеко не все, что планируют разведки, получается. Вот, например, пытались наши устроить в Германии революцию — а не вышло. Потому что коммунистические идеи не нашли среди немцев массовой поддержки. А идеи, пропагандируемые господином Эрнстом Генри, в Советском Союзе поддержку нашли. Стало быть, письмо попало в точку, оно выражало общественные настроения тогдашней интеллигенции, потому и собирало подписи с легкостью необыкновенной. Более того, оно выражало настроения и советской интеллигенции, двадцать лет спустя делавшей «перестройку», и нынешней российской, которая от одного имени Сталина приходит в состояния мистического ужаса, хотя и не может объяснить, почему…

Вот и вопрос: чем же им всем так не угодил Сталин? Какое дело тогдашним диссидентам и нынешним антикоммунистам до репрессий, которым подвергались члены столь ненавистной им партии? Казалось бы, чем больше их перебьют, тем лучше… Почему одна мысль о возвращении «сталинизма» приводит их на грань истерики?

Вдоволь пообщавшись с этой публикой, я вынесла совершенно отчетливое впечатление: дело вообще не в тех или иных действиях Сталина. Он виновен просто потому, что виновен, а деяния уже подбираются под формулу виновности. Дело в чем-то другом, в какой-то глубинной, изначальной нелюбви, причем даже не к человеку, а к чему-то, что этот человек олицетворял, не в репрессиях, а в сталинизме как таковом.

По этому поводу неплохо бы разобраться: а что такое «сталинизм»? Не та страшилка, которой пугали нас всю «перестройку», а сталинизм подлинный, суть которого, в отличие от более поздних поколений, прекрасно знали подписанты «письма 25-ти»?

Если не вдаваться в теоретические подробности, что сделал в области идеологии Сталин? Он взял то человеческое, что было в большевизме — а человеческое в нем в основном совпадало с христианством, — и увязал с традиционными ценностями: с патриотизмом, с имперским сознанием, с семьей, с нравственностью, а в первую очередь — с жестким приоритетом общего над частным. Этот комплекс идей и является реальным сталинизмом.

И если люди рвутся уйти от этих идей — то куда они стремятся? По-видимому, к их негативному отражению.

Давайте составим «антикомплекс» для сталинизма. Патриотизму в нем будут соответствовать космополитизм и русофобия, на место собирательного имперского сознания станет пропаганда «самостийности», свободы самоопределения любой группы людей, объявляющей себя народом, семье противопоставим «свободную любовь» (вне зависимости от пола), нравственности — вседозволенность, а вместо приоритета общего над частным… догадываетесь, что? Ну конечно же, права человека!

Этот комплекс идей тоже имеет название. Называется он: либерализм.

Свободная интернет-энциклопедия «Википедия» определяет это течение общественной мысли так:

«Идеалом либерализма является общество со свободой действий для каждого, свободным обменом политически значимой информацией, ограничением власти государства и церкви, верховенством закона, частной собственностью и свободой частного предпринимательства».

То есть классический либерализм — утопия похлеще марксистской, ибо предполагает, что каждый человек только и мечтает соблюдать эти священные принципы. А если он не захочет их соблюдать? Чтобы общество не превратилось в доисторическое болото, где все жрут всех, теоретикам либерализма пришлось допустить «необходимое насилие». А поскольку насилие это не ограничено ничем, кроме сопротивления «непокорных» — пока они существуют, их будут давить, — то в результате мы получаем Робеспьера и его революционный террор (см. часть 1), или войну в Сербии и Ираке и т. п. Мы вас научим, суки, свободу любить!

«Википедия» различает такие разновидности, как:

«Политический либерализм — убеждение, что отдельные личности являются основой закона и общества, и что общественные институты существуют для того, чтобы способствовать наделению индивидуумов реальной властью, без заискивания перед элитами».

В реальности единственным механизмом обеспечения такого устройства общества является так называемая демократия. А поскольку «индивидуум», не принадлежащий к элите, мало образован в вопросах функционирования закона и общества и поэтому чрезвычайно управляем, то на практике все это оборачивается соревнованием избирательных технологий и жестким программированием общественного мнения. В просторечии последнее называется тоталитаризмом.

«Экономический либерализм выступает за индивидуальные права на собственность и свободу контракта. Девизом этой формы либерализма является "свободное частное предприятие". Предпочтение отдается капитализму на основе принципа невмешательства государства в экономику, означающего отмену государственных субсидий и юридических барьеров для торговли».

Чем этот принцип оборачивается в реальности — живущему в России надо ли объяснять? Надо? Ну, тогда пожалуйста: в реальности это означает подчинение экономики самым сильным из капиталистов, раздел мира между корпорациями, полное подчинение политики экономике и низведение «индивидуума» из первого абзаца на положение человека, который должен работать там, где устроится (безработица!) и за ту зарплату, какую дадут. В просторечии это, наверное, можно назвать новым витком рабства [По этому поводу есть хороший анекдот: как заставить кошку есть горчицу? Хозяин взял и намазал ей горчицей под хвостом. Кошка орет и вылизывается. И никакого принуждения: добровольно и с песней.].

«Культурный либерализм… возражает против государственного регулирования таких областей, как литература и искусство, а также таких вопросов, как деятельность научных кругов, азартные игры, проституция, возраст добровольного согласия для вступления в половые отношения, аборты, использование противозачаточных средств, эвтаназия, употребление алкоголя и других наркотиков».

В общем, каждый человек волен полностью распоряжаться собой. Причем с пеленок. А учитывая, что даже очень глупый продавец наркотиков все равно умнее первоклассника; дядя с шоколадкой умнее шестилетней девочки, которую хочет склонить к добровольному согласию для вступления в половые отношения; что чем больше проституток и абортов, тем меньше детей, а ученые всегда с большей охотой работают на войну, потому что за войну больше платят — не говоря уже о том, что иные научные инициативы стоят хорошей войны… С некоторой натяжкой, но это можно, наверное, назвать геноцидом. Если не так, то пусть меня кто-нибудь поправит…

Думаю, люди старшего и среднего поколения без труда узнали в этом комплексе те идеи, которые под напором, сравнимым разве что с брандспойтом, прокачивались в начале «перестройки» через наши мозги. С их логическим завершением мы столкнулись несколько позже. Но вот идеологи их вызрели в России несколько раньше, ибо это и есть тот комплекс идей, который уже с начала 60-х исповедовала самая социально активная часть советской интеллигенции. Точнее, ее продвинутые теоретики, потому что интеллигентская масса исповедовала «либерализм лайт», или религию «прав человека», которая на практике — ну и гнусная же страна Россия, вечно все опошлит! — сводилась к двум правилам:

Делать то, что Я ХОЧУ!

Не делать того, чего Я НЕ ХОЧУ!

К этому сводится все, что говорили и к чему призывали диссиденты и их менее радикальные союзники, подготовившие «перестройку». Этот смысл они вкладывали в понятие «прав человека». Чего они хотели? Ну… ругать правительство, показывать в кино голых баб, публиковать все, что в голову взбредет, не служить в армии, свободно уехать за границу… А главное — ни за что не отвечать. Это еще одна черта, которая никоим образом не устраивала их в сталинизме…

Об этой публике можно говорить долго — но зачем? Или кто-то их не знает?

И тогда вопрос: кто этих идеологов выращивал? Нет, конечно, российское высшее общество не жуя глотает любой бред, пришедший с Запада, так повелось еще с петровских времен. И да, конечно, уже перед 1917 годом оно пропагандировало точно те же идеи. Но все же: кто подпитывал российских либералов середины XX века? В теории, понятно, такие вещи делаются из чистых и святых убеждений, но грубая реальность — это вам любой гэбэшник расскажет — состоит в том, что без серьезной финансовой подпитки чистые и святые убеждения почему-то так и остаются в головах их носителей, очень мало воплощаясь в конкретные действия (особенно у тех, кто государством не обижен).

Вернемся к «письму 25-ти». Составил и запустил его в оборот, как я уже говорила, профессиональный разведчик, но почему к господину Генри присоединились остальные именитые и неглупые подписанты? Кто-то действительно верил Хрущеву, может быть… (Только не надо думать, что верил такой прожженный товарищ, как, например, Эренбург — тоже, кстати, большую часть жизни проведший за границей в качестве «полпреда советской культуры». А подобные миссии у нас всегда сочетались с разведкой, иначе просто не бывало. Доверчивый разведчик — это примерно так же достоверно, как киллер-пацифист.) У кого-то были к Сталину личные счеты — как у академика Капицы, которого за отказ работать над атомной бомбой убрали с поста директора института.

Что же касается большинства подписантов, то… есть в наших интеллигентских кругах такое явление, как тусовка. Так вот: по сравнению с порядками, царящими там, мир Оруэлла — оплот свободы. Что-либо более тоталитарное, чем интеллигентская тусовка, даже и вообразить трудно. И если там господствует мнение, что либеральные ценности — это хорошо, то упаси Бог усомниться! Усомнившемуся будет очень и очень плохо — он просто-напросто станет изгоем, со всеми вытекающими. Руки не подают, книг не печатают, с постов снимают — возможности у тусовки ого-го какие! Кому охота?

А главное: идеологический напор этого сообщества таков, что он попросту вдавливает в мозг господствующие в тусовке ценности. Причем, что удивительно, эта публика ничему не учится. Когда реформы уже на практике обернулись тоталитаризмом, рабством и геноцидом, все равно со страниц «демократических» изданий все еще доносился писк: «идеология хороша, метод хорош, просто страна через задний проход пальцем деланная…»

Так что тусовка будет идти в нужном направлении, пока не хряпнется с обрыва. Ну а купить вожаков не так уж и трудно…

И кто их купил?

Да это же так просто! Кто пришел сюда после реформ, тот и купил…

* * *

Само собой, реформы конца 80-х, обогатившие Запад колоссальной новой колонией, были придуманы не в 80-е годы. К ним готовились еще с начала «холодной войны».

Мировое коммунистическое движение было проводником советского влияния на Западе. Там наше правительство вербовало агентов влияния, а наши спецслужбы — просто агентов. Проводником западного влияния в России были в первую очередь интеллигентские тусовки. Конечно, действовали их вожди и идеологи исключительно из чистых и святых убеждений.

Еще в 50-е годы глава ЦРУ Ален Даллес в инструкции своим сотрудникам писал:

«Посеяв в Советском Союзе хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности поверить. Как? Мы найдем единомышленников… Найдем союзников и помощников в самой России.

Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать культ секса, насилия, садизма, предательства, — словом, всякой безнравственности. (Имена называть? Или сами назовете? — Е. П.)

…Честность и порядочность будут осмеиваться и превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, — все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом…» [Цит. по: Широнин В. КГБ — ЦРУ.]

Казалось бы, дешевая демагогия. Да и, по правде сказать, не очень-то верится в подлинность этого документа — едва ли глава разведслужбы изъяснялся во внутриведомственных инструкциях таким языком. Но знаете, что в этой демагогии самое интересное? Ее результативность. Именно так и было сделано.

Может быть, не в таких словах все это воплощалось — но чтобы думать, что «наиболее вероятный противник» не вел против СССР идеологическую войну, надо быть, как говорят в Штатах, «зрителем телевикторины». Вячеслав Широнин, издавший в начале 90-х годов книгу «КГБ — ЦРУ. Секретные пружины перестройки» — сам кэгэбэшник и тему знает. Он пишет: «Даллес опирался на конкретные научные разработки и секретные инструкции, утвержденные на правительственном уровне. Для достижения поставленных целей, как полагали американские специалисты, необходимо было прежде всего разрушить в умах советских людей так называемый "комплекс Ленина". Атаке на него предшествовал ряд специальных научных проектов, щедро финансируемых ЦРУ США. Один из таких самых засекреченных спец-проектов носил название «Гарвардский». С. П. Новиков, профессор Стратфордского университета, составил его довольно подробное описание:

"Об этом Гарвардском проекте известно, что в нем содержится обширное психологическое исследование новой эмиграции из СССР, так сказать, гомо совьетикус, что над ним работали лучшие американские советологи, что на этот проект было ассигновано несколько миллионов долларов и что он был подготовлен в 1949–1951 годах, в основном в Мюнхене. В процессе работы над этим проектом сотни советских эмигрантов подверглись специальным психологическим исследованиям вплоть до интимнейших интервью на сексуальные темы, где каждое слово записывалось на магнитофон. Давались и другие тесты, где с помощью психоанализа выясняли различные психологические комплексы. Одним из таких комплексов был "комплекс Ленина".

В Гарвардском проекте были изложены научные планы и соображения о подготовке соответствующих кадров для начинавшейся в то время психологической войны между Западом и Востоком. Этот проект стал ее отправной точкой, а кроме того явился началом антиленинианы. В годы перестройки антилениниана заполонила прессу, радио, телевидение и кино. Разного рода «энтузиасты» от журналистики, литературы, искусства и науки с мазохистским удовольствием бросились низвергать своего бывшего кумира. Другие в спешном порядке начали разрабатывать правительственные решения о закрытии Мавзолея, ленинских музеев. Наконец был поднят вопрос о том, чтобы предать земле останки Ленина» [Цит. по: Широнин В. КГБ — ЦРУ.].

Впрочем, преодоление «комплекса Ленина» — как раз не самый худший результат идеологических реформ. Почему? Потому, что западные разработки в России выворачиваются в такую немыслимую сторону, что их авторы только руками разводят: опять эти русские все испоганили, мы хотели им нагадить, а они даже из дерьма самогон гонят и нам же продают как «национальный колорит».

Врезав со всей дури по «комплексу Ленина», противники оказали нам очень неплохую услугу — снесли старую, обветшавшую идеологию, которая все равно только мешала. А то, что комплекс этот оказался не основой менталитета, а всего лишь потрескавшейся штукатуркой, под которой прятались вполне целые стены — ну, это уже их проблемы. Исследователи, которые берутся изучать народ на примере эмигрантов, прямо-таки нарываются на подобные результаты. Конечно, реставрационные работы с помощью артиллерийского огня — метод экстремальный, но коль скоро он оказался эффективным, то стоит ли критиковать?

Так что если американцы помогли нам ликвидировать наконец победившую партию — то за это им можно сказать «спасибо». Доброе дело сделали. Плевать, что отдельные ее представители успели вполне благополучно пересесть с райкомовских стульев на стулья олигархов — там, в этих офисах, все равно кто-нибудь бы сидел. После 1953 года социалистический эксперимент был обречен — ну и какая разница, кто именно расхватает собственность?

Французскому королю Людовику XV, при котором французская аристократия с самоубийственным упоением прожигала жизнь, приписывают знаменитую фразу: «После нас — хоть потоп». После них была Французская революция.

По уровню ответственности Хрущева и компанию можно соотнести с этим королем. По сути, весь хрущевский переворот был продиктован желанием партаппаратчиков благополучно досидеть до пенсии на своих теплых и хлебных местах. Во имя этого все и было сделано. Ради этой великой цели убивали сотни тысяч людей в «тридцать седьмом», ради нее же в 1956-м был развязан беспримерный идеологический террор, подготовивший интервенцию либерализма. Они ушли — и потоп не замедлил разразиться…

 

Ложь становится историей

Нынешнее отношение к сталинскому времени не сегодня формировалось. Оно было сформировано в промежутке между XX и XXIII съездами партии. То есть в 1956–1966 годах. Все остальное — это лишь развитие и углубление тех процессов и разработка тех идей. Ничего принципиально нового с тех пор придумано не было.

Большинство этих идей изложены еще в одном «документе эпохи» — письме все того же Эрнста Генри Илье Эренбургу. (Это письмо тоже носило характер «акции» — оно было широко растиражировано в самиздате, и его роль в формировании антисталинской идеологии переоценить трудно.) Несогласный даже с той скромной положительной оценкой Сталина, которая присутствовала в творчестве Эренбурга, Генри решает «бить фактами». И бьет, оставив для нас великолепный образчик «черного пиара» того времени.

Вот его аргументация перед вами.

«Вы помните, Илья Григорьевич, — все мы, из старшего поколения, не можем забыть об этом, — как за несколько лет до войны с самым страшным врагом, который когда-либо противостоял России, было внезапно уничтожено или выведено из строя почти все основное ядро высшего командного состава Красной Армии… Общее число репрессированных командиров Красной Армии не поддается учету. Если сосчитать только самый высший состав, от маршалов до армейских комиссаров второго ранга включительно, то окажется, что из 46 человек было выведено из строя 42. Если сосчитать всех вместе и вывести средние цифры, то из каждых трех человек высшего командного состава Красной Армии жертвами стали двое. Никакое поражение никогда не ведет к таким чудовищным потерям командного состава. Только полная капитуляция страны после проигранной войны может иметь следствием такой разгром. Как раз накануне решающей схватки с вермахтом, накануне величайшей из войн, Красная Армия была обезглавлена…»

Об арестах военных говорилось и в «Двойном заговоре», и в этой книге. Поэтому не буду повторяться. В основе этого аргумента лежат два утверждения: о сталинском всевластии и о тотальной невиновности всех жертв репрессий. И то, и другое — хрущевская ложь.

«Советские вооруженные силы ослаблены как никогда. Гитлер знает об этом и ликует; как теперь известно, он даже непосредственно помог Сталину в этом деле, приказав главе гестапо Гейдриху подбросить в Москву подложные документы против так называемой группы Тухачевского, хотя подлинным инициатором подлога был сам Сталин, воспользовавшийся через Саблина услугами гестапо».

Это — все та же легенда о «красной папке». Запущена она была в оборот перебежчиком Кривицким, позднее ее использовал в своих мемуарах Шелленберг, а затем ею воспользовался Хрущев. На самом деле, 999 из 1000, никаких «документов» никогда не было.

«Через два года после массового истребления советского генералитета Сталин заключает пакт с Гитлером. Упоминая об этом, Вы пишете, что по словам, сказанным Вам нашими дипломатами, «пакт с Гитлером был необходим: Сталину удаюсь разрушить планы коалиции Запада, который продолжал мечтать об уничтожении Советского Союза». Зная о том, что произошло впоследствии, это спорно. Спорно хотя уже вот почему: если бы Гитлеру, восточный фронт которого был обеспечен благодаря пакту с нами, в 1940 году, сразу после разгрома французов и бегства англичан, удалось так или иначе покончить с Англией (а теперь ясно, что сразу же после Дюнкерка такой шансу него действительно был), — если бы это произошло, то мы были бы обречены. Вместо «коалиции Запада» нам противостоял бы единый гитлеровский Запад — что-то несравненно худшее. Америка в этом случае, потеряв английскую базу, окончательно отказалась бы от выступления против нацизма, отступнические и профашистские силы в США сразу возросли бы во сто крат, позиции Рузвельта пошатнулись бы, и даже германо-американская коалиция против нас стала бы возможна. Эффект, таким образом, был бы прямо противоположен тому, на что рассчитывал Сталин, заключив пакт с Гитлером. И дело было в том, что разгрома Франции и Англии он не предвидел. Он не разобрался в положении. В результате в 1940 году мы висели на волоске, и только поразительный просчет этого Маккиавелли № 2, Гитлера, позволил нам выбраться из ловушки. Про все это молчат по сей день. Мы играли ва-банк, и тогда уже могли проиграть — уже раз навсегда в этом веке».

Все, конечно, очень мило и эффектно, но товарищ Генри кое о чем забыл. Во-первых, что на практике прав оказался все-таки Сталин. Во-вторых, что уже саму идею заставить западные демократии воевать, а не загребать жар чужими руками, можно только приветствовать. Кто же знал, что Франция в военном отношении окажется таким ничтожеством? В-третьих — с чего он взял, что если бы мы соблюдали ту странную верность западным демократиям, которая была характерна для России начала XX века, то мы бы выиграли? Кажется, даже опыт Первой мировой войны мог бы научить, что, играя картами, которые сдают нам Англия и Франция, мы потерпим поражение в любом случае — даже если номинально будет одержана победа.

Есть еще и «в-четвертых», и «в-пятых»…

Или другое: почему Эрнст Генри ни слова не говорит об условиях пакта? Уже одни земли, аннексированные Польшей в 1921 году и возвращенные в 1939, стоили того, чтобы играть с Германией в эту игру. А ведь были еще поставки. Мы продавали Германии сырье и продовольствие, да, но что имели взамен? А взамен наши инженеры могли получить любую технологию, применявшуюся на германских заводах, как гражданских, так и военных. А военная промышленность у немцев в то время была лучшая в мире, и каждая германская технологическая находка полным ходом использовалась в советской гонке вооружений. А также умалчивает автор и о том, что пакт с Гитлером был подписан после многолетних попыток СССР создать систему коллективной безопасности в Европе — в частности, с той же Францией. Если бы французы быстрее подписывали договор о совместной обороне против Гитлера, который они утопили в проволочках, советско-германский пакт мог бы и не состояться. А если бы они, равно как и англичане, побольше думали об обороне и поменьше о том, как расправиться с СССР руками Гитлера, то не было бы и самой войны…

Так что «политологический анализ» писателя Эрнста Генри — это, пардон, кухонная интеллигентская болтовня. Оно, конечно, для тех, кто собирается на кухнях, большего и не требуется — но как вы полагаете, профессиональный разведчик Эрнст Генри тоже всего этого не знал?

«Советские войска получили от Сталина приказ не форсировать строительство укреплений вдоль новых рубежей, дабы не провоцировать немцев. За исключением отдельных участков, где командующие все же что-то делали, настоящих, мощных вооруженных укреплений построено не было. Как всем известно, линия нашей обороны в июне 1941 г. была такова, что вермахт прорвался через нее без особых усилий…

…По приказу Сталина старая линия обороны после советско-германского пакта была ликвидирована. Говорят, что Шапошников протестовал. Вооружение и оборудование было демонтировано. Не успели только перепахать окопы. И, не найдя сильной укрепленной обороны, Гитлер покатился дальше, к Москве и Харькову. Там, где его, возможно, действительно можно было бы остановить или хотя бы задержать на какой-то жизненно важный срок, — тогда время считалось буквально на часы и минуты, — там укреплений уже не было…»

На самом деле приказ о строительстве укреплений на новой границе был отдан, и работы велись. Интересно, что товарищ Генри подразумевает под «мощными вооруженными укреплениями»? Окопы, которые можно вырыть, а потом «перепахать»? На самом деле линия обороны — это отнюдь не окопы, а система укрепрайонов с долговременными огневыми сооружениями, эдакими бетонными погребами, «доты» называются. В Ленинграде в то время каждый мальчишка знал, что такое дот, в Москве, наверное, тоже. Штука это дорогая, строятся они долго. Тем более что по протяженности границы мы немножко не Финляндия и не Франция.

Что же касается старой линии — то она была частично демонтирована, чтобы оснастить новую линию. А частично старые УРы в 1941 году использовались по назначению и функции свои выполняли. В общем, недобросовестный генерал сбрехал, а штатские интеллигенты подхватили…

Чушь все это. Именно так: ч-у-ш-ь…

«Гитлер пришел к власти и удержался у власти прежде всего потому, что германский рабочий класс был расколот надвое. Это общеизвестно. Раскололи его реформисты. Это тоже общеизвестно, но это полправды. Другая половина правды заключается в том, что расколоть рабочий класс в Германии и по всей Западной Европе помог реформистам непосредственно сам Сталин. Я полагаю, Вы угадываете, что я имею в виду: знаменитую сталинскую теорию о "социал-фашизме"…

Сталин публично назвал социал-демократов "умеренным крылом фашизма". Еще в 1934 году он заявил: "Нужна не коалиция с социал-демократами, а смертельный бой с ними, как с опорой нынешней фашистской власти"… Слова Сталина были таким же приказом Коминтерну, как его указания Красной Армии и НКВД. Они отделили рабочих друг от друга как бы баррикадой… Я жил в те годы в Германии и никогда не забуду, как сжимали кулаки старые лидеры, как теория социал-фашизма месяц за месяцем прокладывала дорогу Гитлеру. Сжимали кулаки, подчиняясь "уму и воле", и шли навстречу смерти, уже поджидавшей их в эсэсовских застенках. Отказался Сталин от теории социал-фашизма только в 1935 году, когда уже было поздно — Гитлер смеялся тогда и над коммунистами, и над социал-демократами».

Ну, если товарищ Генри жил в те годы в Германии, он должен помнить кое-что еще, а именно тот прискорбный факт, что в первую очередь как раз социал-демократы терпеть не могли коммунистов. Пресловутое «единство германского рабочего класса» существовало лишь в головах некоторых теоретиков, а в реальности его не было никогда: ни в 1918, ни в 1923, ни в 1933. И кстати, провозглашенная Сталиным в 1935 году политика «народного фронта» — блока с социал-демократами против фашистов — благополучнейшим образом провалилась.

И еще один прискорбный факт запамятовал «живший тогда в Германии» товарищ Генри: итоги выборов в рейхстаг, состоявшихся 5 марта 1933 года. НСДАП получила на них 17, 2 млн. голосов, СДПГ — 7,1 млн., КПГ — 4,9 млн. Так что вместе бы они выступали или же не вместе, большинство избирателей все равно было бы не на их стороне. Немцы поддержали Гитлера.

«Вы, как и все мы, знаете, что Сталин до конца, до последней минуты верил в слово Гитлера, данное в советско-германском пакте о ненападении. Вы пишете: "Сталин почему-то поверил в подпись Риббентропа" и, когда Германия напала, "вначале — растерялся". Да, Гитлеру и Риббентропу он верил. Не поверил Зорге, не поверил другим нашим разведчикам. Не поверил Черчиллю, предупреждавшему его через Майского и Крипса…»

То, что Сталин будто бы «верил» Гитлеру, «не верил» нашим разведчикам и «растерялся» в первые дни войны — от первого до последнего слова также хрущевская ложь. Гитлеру он не верил (а в политике и в разведке, как господин Генри должен был бы знать, слово «верить» вообще неуместно), приказы войскам приграничных округов были отданы вовремя (как они выполнялись — это уже другой вопрос, но с этим не к Сталину), а «теряться» он и не думал — с какой стати? В Кремле отлично знали и то, что война будет, и дату знали за несколько дней, и никакая растерянность там и не ночевала.

«Сталин накануне войны ничего не понимал. Он совершенно запутался, никого не слушал, никому не верил, только себе. И в решающий момент он оказался полным банкротом… Сталин думал, что Гитлер ведет с ним игру, которая привычна ему самому, в которой он всегда видел подлинное содержание всей политики — игру в обман и шантажирование другого. Он хотел играть с Гитлером, как до этого играл со своими противниками в большевистской партии. А Гитлер уже двигал танки к советской границе…

Илья Григорьевич, не бросается ли Вам опять в глаза удивительное сходство Сталина со злосчастными царскими политиками нашего далекого прошлого? Он был хитер, о да. Но он не был умен. Не был даже, как заметил Раскольников, по-настоящему образован… Не Маккиавелли и не Борджиа он был, а потерявший голову политик, хитрец, которого переиграли. У этого человека под руками невиданный репрессивный аппарат, в его абсолютном подчинении был 170-миллионный героический народ. Но Сталин был неспособен к настоящему, глубокому политическому анализу, в этом отношении он был второго сорта, и в критический момент он провалился… Спас Сталина только народ».

Где-то мы это уже слышали… Да, точно! «Самой выдающейся посредственностью» называл Сталина другой его оппонент, более яркий, чем Хрущев, но менее удачливый — Лев Давидович Троцкий.

…Говоря о победах и подвигах советских людей в ту эпоху, Вы замечаете: может быть, правильнее сказать не "благодаря Сталину", а "несмотря на Сталина". Да, вот с такой поправкой согласиться можно. Несмотря на Сталина, "наш народ превратил отсталую Россию в мощное современное государство". Несмотря на Сталина, он "учился, читал, духовно вырос, совершил столько подвигов, что стал по праву героем XX века". Миллионы согласятся с таким выводом…»

Конечно, с таким выводом согласятся эти странные миллионы. Тот народ, который «несмотря на» тирана Сталина сотворил чудеса, сделав СССР одной из двух сверхдержав. И почему-то пальцем о палец не ударил не то что «несмотря на», а даже «благодаря» последующим правителям. Почему бы это, а?

И наконец, товарищ Генри еще раз, по пунктам повторяет то, что он ставит Сталину в вину. Это:

«1. Разгром командного состава Красной Армии накануне войны.

2. Срыв антифашистского единства рабочего класса на Западе.

3. Предоставление Гитлеру шанса покончить с Францией, Англией и нейтрализовать Америку, прежде чем наброситься на Советский Союз.

4. Отказ от серьезного укрепления советской обороны на путях предстоящего наступления вермахта.

5. Дискредитация западных компартий приказом отказываться от антифашизма в 1939 году.

6. Предоставление Гитлеру возможности внезапного, ошеломляющего нападения на Советский Союз, несмотря на наличие ряда достовернейших предостережений».

Каждый из этих пунктов в отдельности давно уже разгромлен историками. А вот вывод — вывод живет. Даже не вывод, а отношение, даже не отношение, а настроение. Потому что все эти выводы — отношения — настроения давно уже не зависят ни от каких аргументов, они вошли в массовое сознание сами по себе, став той истиной, которую «все знают». «Солги посильней, и что-нибудь от твоей лжи да останется», как говорил доктор Геббельс — в этом и есть суть информационной войны.

И лишь теперь, обозревая все эти вавилоны лжи, в подножии которых лежит хрущевский доклад и последующая работа его команды, начинаешь понимать, насколько точен был удар, насколько он был грамотным в политическом, психологическом, информационном плане. И… знаете, очень хочется крикнуть: «Автора на сцену!» Потому что придумать и разыграть такое… Слишком уж мастерски задумана операция, и в ее последствиях нет ничего, что играло бы на благо России. Вообще ничего!

Вот и вопрос: кто ворожил хрущевцам? Вопрос не праздный. С одной стороны, заговорщики практически всегда ищут себе союзников за границей. С другой — после войны на скамью подсудимых сели только ненужные военные преступники, а нужные были разобраны победителями в качестве трофеев. И если кадры доктора Геббельса работали у американцев, то почему бы им не работать и у нас? Или это наши потрудились? О нет! Имея специалистов информационной войны такого уровня, мы бы сделали американцев с их гарвардским проектом одним мизинцем. Возможно, это были русские, да… Но в любом случае не наши…

Как бы то ни было, ложь, запущенная Хрущевым, развитая и углубленная Эрнстом Генри сотоварищи, стала идеологией целого поколения советской интеллигенции. Начиная с подписантов «письма 25-ти», тех сталинских выдвиженцев, которые, когда ветер подул в другую сторону, тут же присоединились к победителям. И как присоединились! Победившие партийцы, изначальные противники Сталина и сталинцев, давно уже успокоились, перестали топтать поверженного врага, а вот вчерашние сторонники все никак не могли угомониться, отрабатывая место в рядах победителей даже тогда, когда никто от них этого уже не требовал. Они влияли на умы сначала будучи диссидентами, потом в качестве «прорабов перестройки». Добровольно ли они заблуждались, или же мстили за репрессированных родственников, или вполне сознательно отрабатывали полученные деньги — не суть. Результат известен.

Впрочем, есть в письме Эрнста Генри и строчки, с которыми никак нельзя не согласиться. Ими и закончим:

«Надо сказать правду. Ведь вы знаете, что спрятать ее не сумеет никто. Нельзя противопоставлять совести историю, она всегда мстит за это».